Ночной прохожий

Изящна и утонченна,

прозрачна, как изо льда,

зловещая девочка в черном

идет по моим следам.

Мы с нею во многом схожи,

я встрече с ней был бы рад.

Но лишь ощущаю кожей

ее леденящий взгляд.

Безволен как заключенный,

твержу я десятки раз:

зловещая девочка в черном —

одна, кто меня не предаст.

Остаться в окружении холодных стен,

почувствовать время на собственной шкуре,

наблюдать, как в мучениях начинается день,

дрожащими пальцами теребить окурок,

считать себя безнадежно больным,

глотать слюну пополам с ненастьем,

видеть, что комнату обволакивает дым,

а пространство разбивается на части,

ненавидеть всех, кто этого заслужил,

не прощать никому, ни во что не верить,

радоваться тому, что до сих пор жив,

размышлять о надежды закрытой двери,

подумать о нравственности и о судьбе,

все подытожить и заявить мудро:

Все вышеперечисленное содержит в себе

часть суток, именуемая словом утро.

Внутри себя я слышу голоса.

Это — шизофрения.

Я тебя выдумал сам.

Я дал тебе имя, Ния.

Ния — неутомимое буйство,

в горле застывшая фраза.

Ния, ты когда-нибудь чувствовала

расщепление разума?!

Это — не сбой в моторе,

ведь мы — составные части,

ломающие ход истории.

Ния, мы были счастливы!

Теперь ни черта не обломится.

Отсутствует сила воли.

Ния, я болен бессонницей!

Ния, я много чем болен!

Брошусь в проем оконный,

мне за тобой не угнаться…

Врачи меня успокоили:

ты — лишь галлюцинация.

Сколько я ни стараюсь, не вспомню его лица.

Он, за две пачки чая,

ему мной подаренных,

мне поведал о том,

что в России находятся

двадцать восемь могил

космонавта Гагарина.

Я смотрел на него.

Нет, он не был «под мухою».

И в психическом плане нормальным был вроде он.

Он сказал, что живут старики со старухами

в отдаленных селениях нашей Родины.

Они любят Гагарина, светлого, доброго.

Перед «мужеством Юры» склоняют колени.

А в Москву, на могилу к нему, —

слишком дорого.

Вот и роют могилы ему близ селений.

Там «за царство небесное Юрию» молятся.

И Гагарин глядит там с креста деревянного…

Он их все сосчитал.

И в России находятся

двадцать восемь могил

космонавта Гагарина.

Человек без паспорта и каких-либо еще документов

не волнуется по пустякам, а пьет свой утренний кофе.

Человек без паспорта никогда не упустит момента

ощутить на себе, что значит ЛСД или морфий.

Он выползает на улицу как обычные граждане

за какой-нибудь мелочью, скажем, купить кефира.

Он лучше других замечает, что все в этом мире продажно.

Сон его крепок,

будто он перед этим вдохнул эфира.

По ночам у него не бывает проблем с бессонницей.

Он видит сны, в которых себя ощущает фельдмаршалом,

где любой, едва заметив его, сразу по струнке строится…

Проснувшись,

он долго не может избавиться от походки маршевой.

Люди.

Живите спокойно, не замечайте нелепостей.

Но не дай вам Бог дожить до того момента,

когда рухнет весь мир, как когда-то рушились крепости.

и власть обретет человек, не имеющий документов.

Стрелки часов еле слышно шевелятся…

напоминая про времени трату.

Почти до краев заполнена пепельница.

На столике — сборник стихов Макграта.

Знаю, к утру, верно, что-то изменится.

Мысль об этом засела в мозгах прочно…

Лень читать

или вытряхнуть пепельницу.

Но что-то изменится.

Это точно.

Тысячи раз обруган,

но мозг мой полон идей.

Я выучусь на хирурга

и буду резать людей.

Жизнь городов, не отмеченных на карте

сложней, чем уравнения с иксами и игреками,

напоминающая шахматную партию,

где белые начинают, но не всегда выигрывают,

где говорили, но толком ничего не сказали,

где относительна даже смена времени года,

жизнь городов с остекленевшими напрочь глазами,

где кровь сочится из каждого водопровода,

где лишь умирая, чувствуешь наконец тепло,

где на милосердие втройне возросла цена,

жизнь городов, где даже через оранжевое стекло

видны только серые тона,

жизнь городов, из которых выехать не помогут визы

таит в себе обреченность для тех, кто постиг

жизнь, которую не показывают по телевизору,

и о которой не пишут книг.

Как Америку открывающий мореплаватель Колумб,

открываю слова.

Можно письменно,

лучше устно.

14-летняя девочка, севшая на иглу,

лучше меня разбирается в искусстве,

которое призвано освещать

жизни мглу,

которое самое важное, что есть на свете…

14-летняя девочка, севшая на иглу,

не отчаивайся и знай:

я с тобою вместе

до доски гробовой крест свой буду волочь

по прогнившей земле, не замедляясь ни на секунду…

Слышишь, как тяжкой поступью надвигается ночь?!

Если хочешь, я даже стихов писать не буду,

я буду как все,

потеряю себя,

наплюю

на чье угодно творчество…

Может виденья тебя теребят?

Ответь, умоляю:

чего тебе хочется?

Высочайшая истина — это ложь.

Но это осознаешь

лишь закопанным

в деревянной коробке…

Вероятно,

со временем ты подрастешь,

если раньше не сдохнешь от передозировки.

Но я твердо знаю, ты будешь жить,

может, самым красивейшим цветком

на всех в мире клумбах…

А я безуспешно

пытаюсь отделить правду от лжи,

хотя мир наш давно

не нуждается в колумбах…

Ты удаляешься от меня как автомобиль,

мчащийся на огромной скорости,

и уже не в состоянии разглядеть

не только меня,

но даже улицу или город.

Помню: ты обладала,

пусть ложной, но все-таки скромностью,

а я же,

как казалось тебе в те времена,

был слишком молод,

Чтобы по-новому устроить

никчемный свой быт,

чтобы в случае ошибки,

попытаться начать все сначала…

Но, знаешь:

даже если кто-то

тобой насовсем позабыт,

в подсознании

оседают воспоминания

как камни на дно у причала.

В те времена

все происходящее представлялось

ну просто идиллией, или же сказочной повестью,

да только вот оказалось,

что ласки

бывают опаснее пороха…

Ты удаляешься от меня

как автомобиль на огромной скорости,

оставляя меня

в этом замкнутом круге

совершенно мне чуждого города.

Говорят, из-за нехватки кислорода — хочется спать,

но, по-моему, чаще засыпаешь от усталости

житейской возни,

вспоминая, что в мире число континентов — пять,

но твое присутствие терпят

лишь на одном из них.

От осознания этого — глупо бы было страдать.

Глупо вообще отчаиваться,

черт возьми!

От ночных размышлений

только под утро ложишься спать,

по будильнику вскакивая часам к восьми.

Пространство сужается

как глазные зрачки при наличии света.

Время ускоряет свой ход,

как поезд, опаздывающий по расписанию.

Жизнь человека не вписывается в формулы.

Не совсем отличая предметы

один от другого,

нелепо разговаривать про их описание,

а тем более про их целостность

или про их отличие, или сравнение,

ибо в приличном обществе таковое деянье

непременно сочтут моветоном…

При недостаточности знания темы

не имеешь право на собственное мнение.

Настроить б свое состояние,

подобно роялю, при помощи камертона,

которого не существует,

по крайней мере, в материальном мире,

а мир духовных иллюзий —

посложней дифференциальных уравнений,

даже еще сложнее.

С течением времени

вместе с эпохой меняются и кумиры,

с течением лет осознаешь,

что происходит все равномерно,

несмотря на то,

что время то замедляло свой ход,

а то — напротив;

что любое недоразумение можно уладить,

хотя оно никогда не является случайным.

Как если младенец по глупости

что-то, к примеру, сломает или испортит,

Просто прощаешь его,

а не впадаешь от злости в раздражение

или в отчаяние…

Не звонит жюри

по выдаче Букеровской или Нобелевской премии:

мол, дорогой Д. Ю. Лунин,

милости просим,

присуждена наша премия именно Вам…

А про авиабилеты, говорят,

что они баснословно подорожали….

Плакат уходящей осени

целиком не вмещается в раму окна,

И это единственное, что в данный момент

лишь немного меня раздражает.

Я счастлив, что я памятником стал,

Я счастлив, что цветы к ногам несут.

Будь проклят тот, кто пачкал пьедестал,

Будь проклят день,

когда меня снесут!