Ночной звонок

НЕПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ

Двадцатое августа 1982 года — обычный рабочий день. Но необычно оживленно на всех девяти этажах здания научно-исследовательского института. В холлах, коридорах, на лестничных площадках — всюду можно было увидеть группки радостно возбужденных сотрудников, и всюду обсуждалась одна и та же тема: как повеселее и поинтереснее провести сегодняшний вечер — вечер пятницы — и куда поехать на субботу и воскресенье. Дело в том, что находящийся в Москве главк, в ведении которого состоял институт, после длительных проволочек дал наконец «добро» на выплату прогрессивки за первый квартал. А тут как раз подоспел срок и за второй квартал получать прогрессивку. Да еще и аванс за август. Словом, разговоры велись оживленные.

Любовь Николаевна Гонца, или просто Любочка, как называли ее в институте, больше всего на свете любила сына Алешу и два числа каждого месяца — пятое и двадцатое. В эти дни ее, институтскую кассиршу, переполняло ощущение собственной значимости, распирало чувство гордости. В эти дни она была самым популярным человеком в многосотенном коллективе НИИ. Буквально все — от отягощенных маститыми бородами и учеными степенями начальников отделов и лабораторий до безусых длинных и тощих лаборантов упорно думали в эти дни о Любочке. Ну а уж сегодня, когда каждому предстояли весьма существенные получения — тем более! Всеобщая подчеркнутая предупредительность, всеобщее внимание проливали на Любочкину душу нежнейший бальзам. Даже женщины, обычно критически относящиеся к Любочкиной кокетливой внешности, к ее легкомысленным нарядам, к ее молодому обаянию, и те встречали и провожали ее в коридорах института приветливо-заискивающими улыбками. А в коридорах Любочка появлялась сегодня чаще обычного. С девяти утра, с начала рабочего дня, она успела уже несколько раз продефилировать со своего седьмого этажа на пятый, где размещалась дирекция, и обратно. Вот и сейчас поднимается она к себе, громко постукивая каблучками по пластику учрежденческой лестницы, и просматривает на ходу банковские документы, только что подписанные директором института. Это занятие не мешает ей радушно, но несколько свысока отвечать на приветствия сотрудников — встречных и обгоняющих.

Поднявшись на седьмой этаж, Любочка прошла по длинному коридору и в самом его конце свернула в крохотный коридорчик — аппендикс, куда выходили всего две двери.

Первая, всегда запертая, вела налево, на лестницу запасного выхода, а вторая — массивная, обитая листовым железом, — прямо, в помещение кассы. Эта вторая дверь запиралась на два внутренних замка, а на косяке и на железной обивке светлели две соединенные тонкой бечевкой пластилиновые блямбы с оттиском Любочкиной личной печати. Посередине двери белела табличка:

Любочка сорвала бечевку с блямбы на двери, ключами из связки, висящей у нее на мизинце, отперла сначала один, потом другой замок и только собралась открыть дверь, как услышала за спиной:

— Люб!.. Погоди!..

Любочка обернулась. К ней подходил тощий, невзрачный человек небольшого роста и неопределенного возраста. Плохо выбритое одутловатое лицо нездорового землистого цвета, увлажненные белки глаз в кровяных прожилках, мятые с пузырями на коленях брюки, грязноватая клетчатая рубаха навыпуск с оторванной на груди пуговицей — все это наводило на мысль о застарелом алкоголизме.

— Миша? — удивленно подняла брови Любочка. — Чего тебе? Говори быстрее, некогда мне!

— Сегодня получка. Так ты дай мне пятерочку авансом.

— Не будет тебе, Миша, пятерочки. Во-первых, я еще денег не привозила, а во-вторых, твоей фамилии и в ведомости нет…

— Это как то есть нет? — встревожился Миша.

— Забыл уже? Решение месткома и приказ директора. Тебе, как горькому пьянице, денег на руки не выдавать… Твою зарплату и прогрессивку я еще вчера на Надюшину сберкнижку перечислила.

— Права такого не имеешь!

— Имею, Мишенька, имею…

И Любочка, быстренько проскользнув в дверь, закрыла ее перед Мишиным носом.

Миша забарабанил в дверь кулаками:

— Открой, стерва!

Довольно-таки просторная комната, куда вошла Любочка, разделялась дощатой перегородкой на две неравные части — бо́льшую для посетителей и меньшую, где стоит рабочий стол кассира и вделан в стену сейф. В перегородке — дверь, тоже опечатанная, и кассовое окошко, закрытое фанерной задвижкой.

Любочка отперла дверь в перегородке третьим ключом из связки, вошла к себе, заперлась и принялась перелистывать денежную документацию.

А в коридорчике-аппендиксе бушевал Миша:

— Рабочего человека зарплаты лишать, паскуда?!. Ну подожди, я тебе устрою веселую жизнь! Всю твою кассу уведу с почерка!.. Гад буду — уведу!.. Мишу не знаешь?!

В большом коридоре собрались уже привлеченные шумом сотрудники, главным образом женщины. Слышались голоса насчет милиции. Подойти к разошедшемуся Мише никто не решался. А он, ни на кого не обращая внимания, молотил кулаками по железной обивке.

Но вот кто-то положил ему на плечо тяжелую ладонь:

— Брось, Миша. Побереги нервишки, И свои и чужие…

Миша оглянулся. За его спиной, возвышаясь над ним на целую голову, стоял дородный толстощекий мужчина и приветливо улыбался:

— Ну рассказывай, чего бушуешь?

— Дык обидно ведь, Владим Сергеич?.. Попросил у Любки пятерку авансом, а она… Тебе, говорит, вообще ничего не полагается!

— И ты из-за этой ерунды такой шум поднял? Стоит ли? Да заходи ко мне после получки, я тебе хоть целую десятку дам!

Сотрудники, видя, что спектакль окончен, стали расходиться.

— Не. После получки я где хошь достану. Да в военкомат меня вызывают. К двенадцати тридцати…

— Что же мне с тобой делать?.. — Владимир Сергеевич порылся в карманах, выгреб смятую рублевку, мелочь. — Вот рубля два у меня наберется…

У Миши вожделенно разгорелись глаза.

— Так ведь пообедать надо, — продолжал Владимир Сергеевич.

Лицо Миши разочарованно вытянулось. Владимир Сергеевич взглянул на него с сочувствием:

— Ладно, не тушуйся. Что-нибудь придумаем…

На Мишином лице снова отразилась надежда.

— Попробуем… — И Владимир Сергеевич выстучал потихоньку по двери костяшками пальцев: тра-та-та-та… та-та. А Мише сказал:

— Не торчи здесь. Иди к себе…

До удивления скоро щелкнули один за другим ключи в двух замках, и дверь отворилась.

— Ты?.. — услышал Миша, еще не успевший выйти из маленького коридора, обрадованный шепот кассирши. — Заходи быстрей!

Дверь снова закрылась.

К себе Миша, конечно, не пошел, а сел в большом коридоре на подоконник и принялся ждать. Круглые настенные часы в конце коридора показывали 10 часов 50 минут.

В это самое время черноволосый молодой человек, смуглый и худощавый, в сверхмодных фирменных джинсах, с двумя фотокамерами на груди и с объемистой дорожной сумкой, висящей на широком ремне через плечо, стремительно взбежал по лестнице, ведущей к подъезду и, влетев в прохладный вестибюль, устремился было к лифту.

— Товарищ! — остановил его властный оклик. — Пропуск! У нас положено пропуск предъявлять!

Внушительного вида вахтер с пушистыми усами, делающими его похожим на писателя Гиляровского, не спеша поднялся из-за столика, за которым он читал толстую книгу, и приблизился к молодому человеку, на чьем лице отразилось неподдельное недоумение.

— Прошу предъявить!

— А я вас и не заметил, — миролюбиво сказал посетитель, с трудом протискивая пальцы в задний карман джинсов, сидящих на нем в обтяжку. — Вы, папаша, наверное, новый тут. Меня же все знают…

Вахтер взял из его рук красную книжку, открыл:

— А-а-а! «Вечерка»… — протянул он, рассматривая удостоверение. — Мику Павел Петрович… Так… Из газет велено пропускать. Можете следовать. — И отдал книжечку.

Лифт в этот момент повез наверх трех сотрудников, и, Павел Мику, репортер городской вечерней газеты, не стал дожидаться его возвращения, а ринулся вверх по лестнице. Не то чтобы он очень уж спешил на восьмой этаж. Просто ждать не умел и медленно ходить тоже.

Поднявшись до восьмого этажа, он чуть ли не бегом промчался по длинному коридору, свернул в коридорчик-аппендикс, точно такой же, как перед кассой этажом ниже, и дернул ручку двери, на которой красовалась табличка:

Дверь не подалась. Мику постучал. Ответа не последовало. Тогда он развернулся на каблуках, вернулся в длинный коридор и вошел в дверь с табличкой:

А этажом ниже Миша уже не сидел на подоконнике, а нетерпеливо расхаживал взад и вперед и каждый раз, проходя мимо, заглядывал в маленький коридорчик, где чернела дверь кассы. Часы показывали уже половину двенадцатого.

Наконец Миша услышал, как дверь открывают изнутри, поспешил сесть на подоконник и принять скучающий вид.

Любочка распахнула дверь, пропустила Владимира Сергеевича, вышла сама и принялась тщательно, не спеша запирать и опечатывать кассу.

Владимир Сергеевич тем временем подошел к Мише:

— Заждался?

— Ничего, ничего… — пробормотал Миша, различивший уже в руке своего начальника вожделенную пятерку.

— Держи, пока Любочка не видит!

— Вот спасибо-то, Владим Сергеич!..

Миша быстро сунул пятерку в карман брюк, слез с подоконника и пошел по коридору рядом с Владимиром Сергеевичем.

— А правду Любка говорит, — спросил он, — что мои деньги будут теперь Надюхе выплачивать?

— Директор так распорядился.

— А я подводил хоть когда? Было хоть раз, чтоб я заказ в срок не выполнил? Или деталь какую запорол?

— Да по работе к тебе никаких претензий. Так ведь пьешь, домой мало приносишь. Вот твоя Надюха и подняла шум…

У дверей лифта их обогнала кассирша с большой брезентовой сумкой в руке. Улыбнувшись Владимиру Сергеевичу, вошла в подоспевший лифт.

Дверь лифта уже закрывалась, когда Владимир Сергеевич спросил:

— Любочка! Значит, как договорились?

— Ага! — донеслось из-за двери, и лифт пошел вниз.

Владимир Сергеевич стал подниматься по лестнице, а Миша поспешил вниз, перепрыгивая через ступеньки.

Проходя по коридору мимо двери отдела внедрения, Владимир Сергеевич услышал громовой хохот. Открыл дверь. Сотрудники сидели на своих рабочих местах и хохотали.

На столе одного из них восседал Павел Мику и рассказывал анекдот, не обращая на вошедшее начальство ни малейшего внимания.

— …А хозяин деньги взял и говорит: «А все-таки напрасно вы за нее так много отдали! Она вам, небось, набрехала, что призы брала на скачках, что французский язык знает? Все врет. Самая обыкновенная говорящая лошадь!»

Новый взрыв хохота. Рассмеялся и начальник отдела.

— Извини, Паша, что ждать заставил… Пошли ко мне, поговорим.

Мику соскочил со стола:

— Чао, инженеры! Я к вам еще загляну!

И, прихватив со стола свою сумку, последовал за Булатом.

А Миша вышел из здания как раз в тот момент, когда Любочка садилась в директорскую «Волгу», чтобы ехать в банк. Он проводил удаляющуюся машину злым взглядом, спустился со ступеней подъезда и влился в поток прохожих.

— …Нет, Паша, — говорил Булат. — Его интересы я ничем не ущемил. Ни в малейшей степени… Вот ты сам посуди — чего стоит голая идея?

— Иногда очень многого, — ответил Мику.

Они сидели друг против друга за маленьким столом, торцом приставленным к письменному. Кабинет начальника отдела внедрения был таким же просторным, как и касса, над которой он расположен. Только не было здесь дощатой перегородки да вдоль стен стояло множество стульев — Булат любил собирать у себя совещания.

Булат помолчал, рассматривая кисти своих сплетенных рук, лежащих на столе. Потом поднял взгляд на Павла и заговорил уверенным тоном:

— Только не в данном случае. Идея автогенного перфоратора не нова. Евгений Доля предложил резак новой системы и компактную конструкцию для самого перфоратора. Но ведь в чертежах-то все это я воплотил и расчеты я сделал…

— А в металле кто изготовил? Доля?

— Нет, не Доля. Миша Чабаненко. Есть у меня в отделе такой. Слесарь — золотые руки…

— Знаю, знаю! — заулыбался Павел. — Подвальный житель?

— Он в своем подвале может изготовить деталь любой сложности… Знаешь, полгода назад у нас в институте экспериментальный цех организовали. Штат — человек с полсотни. Так мой отдел туда ни одного заказа не дает. Все, что надо для нас, Миша делает в своем подвале. Он и перфоратор в металле изготовил… А Доля все равно что композитор, не знающий нот…

— Так на то ты начальник отдела и кандидат наук, чтобы записывать на ноты музыку таких композиторов… Нет, Володя. Все-таки не надо было тебе публиковать статью без ведома Доли. А тем более выдавать его идею за свою. Дурно все это пахнет. И он вправе возмущаться…

— Но послушай, Павел! — Булат перегнулся через стол, прикрыл ладонью руку Павла и заговорил доверительным тоном: — Евгений Доля в науку не рвется. А я докторскую готовлю. Мне публикации во как нужны! — он провел рукой по горлу. — Не все ли ему равно, опубликовал я статью или нет? Ну а когда дело дойдет до официального оформления изобретения — я его непременно включу в заявку.

— Включишь, значит? — усмехнулся Павел. — Возьмешь Долю в долю?.. Ну ты даешь!

— Вот что, Павел, — убрал Булат ладонь с руки собеседника. — Давай так: ты пока с фельетоном не спеши…

— А с чего ты взял, что я собираюсь писать именно фельетон?

— По твоему настрою вижу… Через недельку вернется Доля, встретимся втроем и во всем разберемся. Лады?

— А где он сейчас?

— Круиз совершает по Черному морю. Из Одессы в Батуми и обратно. На теплоходе «Карелия». Позавчера уехал… — Булат посмотрел на часы. — А сейчас извини. Мне идти нужно. Деловое свидание…

Павел встал. Поднял с пола сумку, закинул ремень на плечо:

— Уговорил. Попрошу у редактора отсрочку…

— Вот за это спасибо! — прочувствованно сказал Булат.

— Только учти — письмо Доли на контроле в редакции…

Оба вышли из кабинета.

— Ты на выход? — спросил Булат, запирая дверь..

— Нет. Мне еще к вашему директору зайти нужно.

— На меня бочку покатишь?

— Зачем? Другие вопросы есть.

Булат проводил Павла до площадки пятого этажа. Там они остановились.

— Ну бывай! — протянул руку Булат.

— До встречи!..

Павел ринулся по коридору к приемной директора, а Булат направился к лифту.

Часы на стене коридора показывали без четверти час.

Из подкатившей к подъезду черной «Волги» грациозно выпорхнула Любочка. В руках у нее изрядно разбухшая брезентовая сумка. За ней, солидно отдуваясь, из машины вылез пожилой толстяк с пистолетом у пояса — боец ВОХР, сопровождавший Любочку из банка. Они стали подниматься по ступенькам к подъезду. На лестнице их догнал водитель. Пышноусый вахтер предупредительно распахнул перед ними дверь.

Втроем они пересекли вестибюль и вошли в лифт. Втроем же шли по коридору от лифта до кассы. Пока Любочка, сорвав печать, открывала дверь, — стояли рядом. Отперев, Любочка милостивым кивком, отпустила провожатых и вошла в кассу.

У себя за перегородкой Любочка положила сумку на стол и распахнула окно — в комнате было очень душно. Потом открыла сейф, достала длинную коробку из-под конфет, где были стопками уложены денежные купюры — остаток прежних получений — и заполненные ведомости. Коробку положила на стол рядом с сумской, села, вывалила из сумки аккуратно обандероленные денежные пачки, разъехавшиеся по всему столу. Небрежно сдвинула их на одну половину, освободив место для ведомостей и портативного калькулятора. Взяла наугад одну из пачек красных десяток и сорвала бандероль.

В это время зазвонил внутренний телефон. Подняв трубку, Любочка услышала взволнованный голос секретаря директора.

— Да, Света, слушаю… К городскому?.. Никак не могу. Выдачу готовлю… А что случилось-то?.. С Алешей?! Что с ним? Что?.. Да говори же!.. Господи, под машину?!. Куда, куда?.. В республиканскую?..

Любочка положила трубку. Несколько секунд она сидела оцепеневшая, ошеломленная страшным известием. Потом начала лихорадочно действовать. Перешвыряла со стола в сейф денежные пачки, коробку из-под конфет с деньгами и ведомостями, заперла и опечатала сейф, закрыла окно, схватила со спинки стула свою сумочку, выбежала из закутка, заперла и опечатала дверь в перегородке, потом закрыла дверь кассы на оба замка и тоже опечатала. Пробежала по коридору и, не дожидаясь лифта, устремилась вниз по лестнице.

А по зданию прокатилась заливистая трель звонка, возвещающего начало обеденного перерыва. Стрелки часов на всех этажах показывали час.

Любочка стремглав выскочила из подъезда, сбежала по ступенькам, едва не упав — каблук подвернулся. На побледневшем лице — тревога, даже отчаяние. Остановившись на краю тротуара, стала «голосовать», но машины проносились мимо. За ее спиной нескончаемым потоком выходили из подъезда сотрудники, направляясь в столовую по соседству.

Напрасно постояв на краю тротуара минуту-другую с поднятой рукой, Любочка кинулась к служебной стоянке. Первый же водитель, к которому она обратилась, согласно закивал, распахнул перед ней дверцу и рванул машину с места…

Всю неблизкую дорогу — через город на противоположную окраину — Любочка беспрерывно торопила молодого водителя. У нее вдруг прорезалось образное мышление, свойственное обычно лишь людям творческих профессий. Словно наяву видела она Алешеньку. Вот он стоит на мостовой, маленький, хрупкий, беззащитный. Вот налетает на него легковушка, сбивает, отбрасывает далеко в сторону и мчится дальше, а он остается лежать на спине, раскинув ручонки. Вот он под колесами огромного грузовика. Вот вдвигают его на носилках в белый кузов «скорой помощи»…

У республиканской больницы Любочка выскочила, забыв даже поблагодарить водителя, ринулась прямо к приемному покою. Такую боль, такое отчаяние выражало ее лицо, что стоявшие в очереди без звука ее пропустили.

Симпатичная девушка в белом халате, полистав регистрационный журнал, заверила Любочку, что ее сын в республиканскую больницу не поступал. Обзвонила другие больницы и травматологические пункты, потом позвонила в милицию дежурному по городу.

— За последние сутки не было ни одного несчастного случая с детьми, — сказала девушка, переговорив с дежурным. — А откуда вам звонили?

— Из детского садика…

— Вот туда и поезжайте. Хоть выясните, что к чему…

Такси Любочке удалось поймать у самой больницы и уже через двадцать минут она тискала в объятиях своего Алешеньку — живого и невредимого. Воспитательница уверяла, что из детского сада никто не мог позвонить в институт — телефон у них со вчерашнего дня не работает.

На том же такси, на котором приехала в детский сад, Любочка вернулась в институт.

Пока ехала, ее мучила новая тревога. Деньги! Правда, она хорошо помнила, что заперла деньги в сейф, что тщательно заперла и опечатала обе двери в кассу. Но все же!.. Этот непонятный и страшный звонок! Ведь ее явно удаляли из кассы!..

И опять она торопила водителя. На этот раз солидного флегматичного таксиста. Едва такси остановилось около института, переполненная тревогой Любочка выпрыгнула на асфальт и, бросив таксисту «большое спасибо!», устремилась вверх по широкой лестнице.

— Гражданка! — остановил ее зычный голос.

Любочка оглянулась. Таксист, высунувшись из дверцы, манил ее пальцем. Недоумевающая Любочка спустилась на несколько ступенек.

— За спасибо не возим. Даже за самое большое.

Вспыхнув как маков цвет, Любочка подбежала к машине.

— Ой, простите, ради бога! — и принялась лихорадочно рыться в сумочке. — Сколько с меня?

Вместо ответа таксист выразительно кивнул на счетчик. Любочка протянула ему трехрублевую бумажку и повернулась, чтобы идти, но таксист снова остановил ее:

— Погодите. Возьмите сдачи…

Любочкино лицо выразило недовольство, но водитель невозмутимо отсчитал мелочь и вложил ей в ладонь. Любочка с досадой поблагодарила и, взбежав по ступенькам, нырнула в подъезд.

Водитель захлопнул дверцу, передвинулся на свое место и хотел уже включить скорость, но услышал рядом:

— Свободны?

Таксист кивнул. Около него опустился на сиденье пассажир. Левая штанина его брюк слегка задралась, когда он садился, и таксист увидел коричневую кожу протеза.

— На вокзал! — буркнул пассажир.

Любочка сначала поднялась на пятый этаж в приемную директора. Встревоженная Светлана бросилась ей навстречу:

— Ну как? Что?..

— Жив Алешка! Жив и здоров. И ни под какую машину не попадал!

— Ой!.. Слава богу!.. Как же я рада за тебя!.. — Света крепко обняла подругу. Потом отстранилась и внимательно всмотрелась в ее лицо. — Но чем же ты теперь расстроена?

— Звонок. Кому было нужно? Такая злая и глупая шутка!.. Я ведь чуть не умерла!..

— Звонила женщина. Голос низкий такой, грудной. Сказала, что она — воспитательница, что зовут ее Лия Ильинична…

— С Лией Ильиничной я только что разговаривала. Она ничего не знает о звонке!..

— Сказала, что Алеша выбежал через калитку на улицу и там его сбила машина… Очень встревоженно говорила, нельзя было не поверить…

— Зачем кому-то надо было, чтобы я ушла из кассы?.. Вот что, Света, пойдем ко мне вместе. Одной страшновато. Заодно и деньги получишь на себя и на Игоря Васильевича…

Хотя до конца обеденного перерыва оставалось еще минут десять, в коридорчике около кассы собралась уже порядочная кучка общественных кассиров. Это были девушки из отделов, лабораторий и цехов. Они получали деньги и ведомости сразу на всех своих сотрудников. Щебет стоял в коридоре, как в весеннем лесу. Обсуждались институтские новости. Больше всего говорили о бедняге Любочке, у которой сын под машину попал.

А Любочка и Светлана быстро шли по длинному коридору. Девушки устремились им навстречу, и весенний лес сразу превратился в птичий базар.

— Тише, девчата, тише! — подняла руку Светлана. — С Алешей все в порядке! Недоразумение получилось со звонком. А может, нахулиганил кто. В общем, Алеша играет сейчас в детском саду…

Тишина, наступившая, когда заговорила Светлана, сменилась радостным гвалтом.

Убедившись, что дверь кассы аккуратно опечатана и заперта, Любочка немного успокоилась. Она сорвала печать и отперла дверь.

— Девочки! — крикнула она, перекрывая шум. — Я сейчас Светлану отпущу: она для Игоря Васильевича получает. А потом выдачу буду готовить. Так что открою через полчаса, не раньше… — И вместе со Светланой скрылась за дверью. А представители отделов и цехов продолжали толпиться в коридорчике.

— До сих пор в себя прийти не могу после этого звонка, — говорила Любочка, возясь с замком у двери в перегородке. — И кому понадобилось?.. Ой, что это?..

Первое, что увидела Любочка за перегородкой — распахнутая дверца сейфа.

Светлана первой подбежала к сейфу:

— Пусто!..

Не желая верить, Любочка тоже подскочила к сейфу. Сунула руку в зияющее нутро. Нащупала коробку из-под конфет, вытащила. Посмотрела на нее остановившимся взглядом, сунула обратно. Привалилась спиной к стене рядом с сейфом, закрыла лицо руками и сказала ровным безжизненным голосом:

— Так я и знала… Сто сорок семь тысяч…

Светлана оторвала ее руки от лица, затормошила:

— Надо что-то делать!.. Милицию надо!..

— Да, надо… — все так же деревянно проговорила Любочка. — Иди, звони…

Светлана поспешно вышла, а Любочка опустилась на стул, бессильно уронила руки и застыла, глядя перед собой отсутствующим взглядом…

НА ДЕЖУРСТВО

Старший лейтенант милиции Мирон Петрович Влад… Простите, капитан милиции Мирон Петрович Влад… Дело в том, что капитанское звание Мирон Петрович получил только позавчера и еще не успел к нему привыкнуть… Так вот: капитан Влад встал 20 августа в свое обычное время, в шесть часов, убрал постельное белье и раскладушку во вместительный шкаф — единственный сто́ящий предмет обстановки в холостяцкой комнате — и приступил к зарядке. Надо сказать, что зарядку он не просто делал. Он ее совершал, как совершает намаз правоверный мусульманин — истово, отрешившись от всех помыслов земных. Строил он зарядку по собственной, годами выработанной системе, включающей элементы гимнастики йогов, и тратил на нее ежедневно по сорок пять минут…

Закончив зарядку несколькими дыхательными упражнениями, Мирон Петрович, как был, в одних трусах побежал в ванную. Соседей по квартире вначале такой его обычай несколько шокировал, но потом ничего — привыкли.

Капитан принял холодный душ, растерся докрасна махровым полотенцем, приготовил яичницу, стакан чая с бутербродом, наскоро позавтракал, и уже в половине восьмого вышел из дома. Одет капитан был в штатское: легкие брюки, сандалии, рубашка с короткими рукавами. В руках у него был черный портфель. Вихрастый и слегка курносый, он был похож скорее на легкомысленного студента-второкурсника из тех, что от сессии до сессии живут довольно весело, нежели на солидного следователя с десятилетним стажем. Выйдя во двор, он по пути сорвал с клумбы под своим окном три белых гвоздики и сунул в портфель — нести ранним утром цветы в руках вроде бы и не пристало капитану милиции, хотя он и не в форме.

По дороге на службу капитан спустился в небольшой полуподвальный магазинчик, торгующий молочными продуктами, которые завозили туда раньше, чем в другие магазины.

— Привет, Майечка! — весело провозгласил капитан, подходя к прилавку, за которым стояла молоденькая и хорошенькая продавщица.

Она улыбнулась Мирону и выставила на прилавок молоко.

— Поздравляю от всей души! — сказал Влад и протянул продавщице сначала цветы, а потом уже деньги.

— С чем? — удивилась девушка.

— А то не знаешь? Год сегодня.

— А-а-а! Спасибо!

Мирон Петрович присмотрелся к ней:

— А почему глазки грустные? От Иона письмо?

— Да нет… Так просто…

Влад сунул бутылку с молоком в портфель.

— Будешь грустить — все молоко в магазине прокиснет! — сказал он нарочито назидательным тоном и вышел.

Остаток пути до городского управления он думал о Майе.

Познакомился он с ней больше года назад. Сначала с ее уголовным делом. Ей предъявили серьезное обвинение. Обвинялась она в том, что помогала удачливой шайке грабить квартиры. На суде было установлено, что шайка именно через Майю узнавала подробности о «выгодных» квартирах — адреса, расположение комнат, наличие денег и ценных вещей, часы, когда никого не бывает дома. Девушка общительная, пользующаяся расположением бывших соучеников по школе, товарищей по работе, часто посещала подруг, многочисленных знакомых и, как сказано было в обвинительном заключении, «полученные во время этих посещений сведения передавала членам преступной группы». Народный суд признал Майю Рошко виновной в соучастии в квартирных кражах и приговорил к трем годам лишения свободы. Адвокат подал кассационную жалобу в Верховный суд республики. Выявив ряд просчетов предварительного следствия, суд вернул дело на доследование, которое поручили следователю городского управления милиции Мирону Петровичу Владу.

Мирону Петровичу никогда еще не поручали доследования. Ведь оно означает исправление брака, допущенного следователем, передавшим дело в суд без достаточно тщательного и всестороннего исследования всех обстоятельств. Следователя Бахтина Влад хорошо знал — когда-то учились вместе в школе милиции, и ему очень не хотелось бы обнаружить ошибки в работе приятеля.

Еще только знакомясь с делом, Влад обратил внимание, что все сведения о квартирах, поступившие в шайку от Майи, шли через ее брата Иона. Влад провел серию допросов членов шайки, Иона, самой Майи, десятков свидетелей и потерпевших. Допросы эти прояснили постепенно подлинную картину.

Майя прямо-таки боготворила своего брата, который двенадцать последних лет заменял ей умерших родителей, безоглядно верила ему. Она не знала, что Ион законченный негодяй, что он организовал шайку квартирных воров и руководил ею. Пользуясь безграничным доверием простодушной сестры, Ион делал вид, что интересуется ее жизнью, жизнью ее подруг, друзей и знакомых, хитроумными вопросами вытягивал из нее нужные сведения. Майя, благодарная брату за проявляемый им интерес к ее делам, охотно рассказывала о семьях своих подруг, о том, кто что купил, кто скопил денег на машину. Словом, сама того не подозревая, становилась наводчицей, пособницей в квартирных кражах.

Лишь на суде получила она возможность увидеть настоящее лицо брата, узнать, чем занимался он последние годы, какие творил преступные дела. Она слышала показания свидетелей и потерпевших, слышала, как брат и все его дружки под давлением весомых улик признали себя виновными, но не захотела поверить собственным ушам. Желая разделить участь брата, она тоже признала себя виновной…

При вторичном рассмотрении дела в другом составе суда было учтено, что Майя Рошко, снабжая брата сведениями, преступных намерений не имела и была лишь невольной пособницей преступников. Приговор был изменен. Три года лишения свободы суд заменил одним годом условно.

Влад и после суда держал Майю в поле зрения. Он позаботился, чтобы ее приняли на работу в тот же молочный магазин, где она работала до ареста, и каждый день заходил туда покупать молоко — основной продукт при его вкусах и холостяцком образе жизни. Он знал, что Майя так и не поверила в виновность брата, вынесенный ему приговор считает судебной ошибкой, полагает, что его запутали, запугали, насильно втянули в шайку, знал, что почти всю свою небольшую зарплату она тратит на продуктовые посылки и собирается поехать навестить брата. По-человечески его трогала такая преданность, но вспоминая показания Иона на вторичном следствии, отличавшиеся предельным цинизмом и полным безразличием к судьбе сестры, помня, как расчетливо пользовался Ион ее доверием, Влад понимал, что надежды Майи на будущую счастливую жизнь с братом вряд ли оправдаются. Он помнил свою последнюю беседу с Ионом в колонии: «Как мог ты столько времени обманывать сестру? Ты ведь знал, что в конечном счете сломаешь ей жизнь. А ведь ты ей вместо отца был!» «Глупость и доверчивость, — ответил тогда Ион, — наш капитал. Только дурак не воспользуется. А что сестра она мне — простое везение. Иначе пришлось бы обхаживать, влюбленным притворяться…»

Этих подробностей капитан, разумеется, не сообщал Майе. Было бы слишком жестоко пытаться лишить ее единственной серьезной привязанности, ничего не предлагая взамен. Поэтому Влад обрадовался, когда девчата, работающие вместе с Майей, сказали ему по секрету, что у Майи «кавалер объявился».

Сегодня кончился годичный срок условного наказания, и это тоже радовало капитана…

Без пяти восемь он вошел в подъезд управления милиции.

В комнате дежурного следователя сидел майор Горяинов, которого Влад пришел сменить.

— Здорово, капитан! — Горяинов посмотрел на часы, встал из-за стола, потянулся, пожал капитану руку. — Как всегда, пунктуален!

— Здорово!.. Как дежурилось?

— На редкость спокойно. За сутки ни одного выезда! Представляешь?.. Желаю и тебе такого же дежурства!

После формальностей приема-сдачи Горяинов попрощался и ушел.

Мирон поставил в холодильник молоко и захваченную из дома коробочку сыра «Янтарь», в тумбочку стола сунул, батон и расположился за столом, подумав, что и в самом деле неплохо бы отдежурить также спокойно, как это удалось Горяинову…

СЛЕДСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ

Уже через несколько минут после звонка в городское управление милиции к научно-исследовательскому институту подкатил милицейский «рафик». Из машины, как горошины из кулька, посыпались люди — в форме и в штатском. Тесной группкой взбежали по лестнице и исчезли в подъезде. Тотчас же в дверях, рядом с пышноусым вахтером встал молодцеватый сержант. Тощий, унылого вида старшина, оттащив столик вахтера в глубину вестибюля поближе к лифту, сел за столик, приготовившись досматривать вещи у каждого выходящего. Остальные, вместе с директором института, встретившим милицию в вестибюле, набились в лифт.

В коридорчике, что ведет к двери кассы, толпились сотрудники. Там стоял сдержанный гул голосов.

Завидев спешащую по коридору процессию во главе с директором, люди притихли и стали было расходиться, но капитан Влад попросил всех задержаться:

— Минутку, товарищи!.. Очень прошу: кто знает что-нибудь конкретное о происшедшем в институте — видел что или слышал, — подойдите, пожалуйста, к этому товарищу, — Влад указал на Сашу Орлова, молоденького инспектора уголовного розыска, — и все ему расскажите. Остальных попрошу разойтись по рабочим местам и по возможности не отлучаться.

— По местам, товарищи! — громко сказал директор. — Перерыв окончен. Приступайте к работе…

Капитан что-то шепнул ему.

— Иван Дмитриевич! — остановил директор пожилого сотрудника. — Скажите, пожалуйста, Светлане Георгиевне, чтобы обзвонила всех начальников отделов и установила, кого нет на работе…

Небольшая группа сотрудников, главным образом женщин, окружила молодого инспектора. Еще один сержант из оперативной группы занял пост на углу коридорчика, чтобы не пускать любопытствующих к дверям кассы. Влад, технический эксперт, эксперт-трасолог, фотограф и два милиционера в форме прошли в помещение кассы, где сидела за своим столом зареванная Любочка и зиял открытой дверцей выпотрошенный сейф.

Технический эксперт, эксперт-трасолог и фотограф подошли к сейфу, а Влад, включив портативный магнитофон, приступил к допросу.

— Дежурный следователь управления милиции капитан Влад, — отрекомендовался он. — Фамилия, имя, отчество? Кем работаете?

— Гонца Любовь Николаевна… Кассир… — сквозь всхлипывания ответила Любочка.

— Деньги вы сегодня в банке получали?

— Я…

— Во сколько вы их привезли?

— Примерно в половине первого.

— Сколько было денег?

— Сто сорок семь тысяч сто сорок три рубля семьдесят восемь копеек…

— Ого! Почти полтораста тысяч!.. Вы всегда привозите из банка такие большие суммы?

— Нет. По стольку никогда еще не привозила…

Любочка вдруг громко расплакалась. Влад знаком попросил одного из милиционеров принести воды. Тот вышел и через пару минут вернулся с полным графином. С большим трудом, давясь и захлебываясь, Любочка протолкнула в себя несколько глотков. Расплескивая воду, поставила стакан на стол.

— Никогда по стольку не привозила… Не одна ведь зарплата. Еще и прогрессивка за два квартала сразу… Как на грех…

Влад выждал, когда пройдет приступ плача. Потом спросил:

— Кто в институте знал, что вы привезете такую крупную сумму?

— Все… Все знали. Как приехал Игорь Васильевич из Москвы с разрешением на выплату, так сразу и узнали…

— Я девятого приехал, — уточнил директор.

— Любовь Николаевна, вы не припомните, расспрашивал вас кто-нибудь за эти дни, после девятого августа, сколько именно денег вы привезете и когда за ними поедете?

— Сколько привезу, сама только сегодня узнала. Когда ко мне ведомости из бухгалтерии поступили и Игорь Васильевич чеки подписал… А что я в банк езжу по пятым и двадцатым, так это все знают. И что я в половине двенадцатого еду в банк, а в половине первого деньги привожу — тоже все знают. Нет, никто специально не расспрашивал…

— В банке никаких подозрительных людей не заметили? Никто не терся возле вас?

— У окошка, где я всегда получаю, еще две женщины были. Кассирши из оперного театра и из киностудии. Нас всегда в одно время обслуживают. Так они передо мной получили и уехали…

— Во что сложили полученные деньги?

— В брезентовую сумку…

— Вот в эту? — Влад поднял с пола пустую сумку.

— В эту.

— В каких купюрах получали деньги?

— Сто сорок три рубля семьдесят восемь копеек кассир отсчитал мне отдельно. Я их в свою сумочку положила. Они целы. Вот… — Любочка подняла с колен дамскую сумочку, открыла.

— Это потом, — остановил ее Влад. — Остальную сумму в каких купюрах?

— В банковских пачках… У меня тут записано… — Любочка достала из сумочки маленький блокнот, протянула капитану.

Не успел Мирон Петрович открыть блокнот, как за перегородкой послышались шаги, начальственные голоса. Влад вскочил, вытянулся. Дверь перегородки распахнулась, и в проеме возникла высокая и плотная фигура начальника следственного отдела подполковника Чекира:

— Можно войти, капитан?

— Товарищ подполковник! Оперативная группа…

— Оставь, Мирон Петрович. Садись, продолжай… — тут взгляд его упал на открытый сейф. — Ого-го! Вот это разделали!..

За спиной Чекира толпились еще несколько человек — начальник уголовного розыска полковник Волков, чем-то неуловимо запоминающий актера Михаила Ульянова, низенький, плотный и лысый Будеску, прокурор города, и хмурый с одутловатым лицом майор Жуков — коллега Влада по работе, старший следователь управления… Некоторое время они стояли, теснясь в дверях, чтобы не заходить на исследуемую территорию возле сейфа и окна, где колдовали фотограф и оба эксперта.

— Пошли пока в коридор, — предложил: Волков. — Там и подождем результатов. А то толчемся здесь, мешаем…

Чекир наклонился к Мирону:

— Дело майор поведет, Мирон Петрович. Только ты помоги ему на первых порах, пока не прояснится.

Влад кивнул. Начальство вышло. Следом вышел директор института. Милиционер принес еще один стул для Жукова. Жуков сел рядом с Владею, напротив Любочки. Капитан стал рассматривать Любочкин блокнот.

— Шесть пачек по сто… Десять по пятьдесят… Тридцать четыре по пять… Двадцать пачек десяток…

— Одну я вскрыла, — сказала Любочка. — Хотела пересчитать, да не успела — телефон зазвонил.

— Этот? — спросил Жуков.

Любочка вопросительно взглянула на Влада.

— Викентий Павлович Жуков, — представил Влад, — старший следователь. Будет вести это дело.

— Этот самый. Внутренний. Городского у меня нет.

— Кто вам позвонил? — продолжал спрашивать Жуков.

— Света…

— Что за Света?

— Светлана Ротару, секретарь директора.

— Что она вам сказала?

Глаза Любочки снова наполнились слезами:

— Что Алешенька… Мой сын… Под машину… — И она зарыдала.

— Успокойтесь, Любовь. Николаевна. — Влад пододвинул поближе к ней стакан с водой. — Ведь звонок ложным оказался?

— Да… — Любочка закивала. — По городскому позвонили Свете… Сказали ей, что Алешеньку… В больницу увезли… А Света по внутреннему мне позвонила…

Майор Жуков задвигался на стуле:

— Ротару кто позвонил?

— Не знаю…

— Какой у нее номер? — взялся Жуков за трубку телефона.

— Внутренний?.. Два два ноля.

Жуков набрал номер:

— Гражданка Ротару?.. Зайдите в кассу… Нет, сейчас.

— Деньги из банка на чем везли? — спросил Влад.

— На директорской «Волге».

— Кто сопровождал?

— Фомин из охраны и водитель Плэмэдялэ.

— От лифта до кассы с кем шли?

— С ними же. Они меня до самых дверей проводили.

— В коридоре встретили кого-нибудь?

— Встретили только Чернова из вычислительного центра и Варфоломееву из отдела информации.

Жуков записал в свой блокнот обе фамилии и упросил, перехватывая инициативу у Влада:

— Останавливались, разговаривали с ними?

— Нет.

Вошла Светлана:

— Вызывали?

— Да, — ответил Жуков. — Фамилия, имя, отчество?

— Ротару Светлана Георгиевна.

— Кем работаете?

— Секретарем директора института.

— Сегодня с какого часа на работе?

— С девяти.

— Допрашиваетесь в качестве свидетеля, — заговорил Жуков бесцветным, слегка скрипучим голосом. — За отказ от дачи показаний, а также за дачу заведомо ложных показаний несете уголовную ответственность… — Жуков положил перед Светланой бланк предупреждения. — Распишитесь… Теперь расскажите, что вам известно о краже денег из кассы института.

— Ну что я знаю?.. Любочка получила деньги в банке, привезла…

Жуков строго и недовольно взглянул на нее, перебил:

— Кто, кто?

— Любочка… Любовь Николаевна…

— Вот так и говорите! Кассир института? Вот эта гражданка?

— Да… Привезла она деньги в кассу, в эту комнату и сама тут осталась. А вскоре и позвонили…

— Точнее! Кто позвонил? Куда? Когда?

— Женщина. Голос незнакомый. В приемную директора. Без десяти час.

— Какой голос был?

— Женский.

— Это вы уже говорили. Я спрашиваю — какой? Звонкий, хриплый, высокий, низкий? Картавость? Шепелявость?

— Не картавый, не шепелявый. Низкий голос, грудной. Взволнованный очень…

— Что сказала эта женщина? Постарайтесь вспомнить слово в слово.

— Позовите к телефону Любу Гонца, вашу кассиршу.

— Именно так сказала?

— Именно… Я тут же по внутреннему позвонила сюда. Тебя, говорю, к телефону. А Любочка… Простите, Любовь Николаевна, мне: подойти, говорит, не могу, выдачу готовлю. Я так той женщине и сказала…

— Что вы ей сказали? Дословно.

— Сказала, что товарищ Гонца подойти не может, занята. Спросила, что передать. Та женщина говорит: передайте, что звонила из четырнадцатого детского садика воспитательница Лия Ильинична, что сын Любови Николаевны Алеша только что под машину попал и его на «скорой» увезли в республиканскую больницу…

— Какой детский сад она назвала?

— Четырнадцатый.

Жуков повернулся к Любочке:

— Ваш сын в какой детский сад ходит?

— В четырнадцатый.

— Воспитательницу его группы как зовут?

— Лия Ильинична.

— У нее голос низкий, грудной?

— Нет. Высокий, звонкий.

— Узнали бы вы ее голос по телефону?

— Узнала бы… Только сегодня она не могла позвонить.

— Почему?

— Лия Ильинична сказала — телефон у них с утра не работает.

— Сегодня из автомата звонили, — вдруг сказала Светлана.

Жуков быстро повернулся к ней:

— Откуда знаете?

— Уличный шум прослушивался, голоса…

Жуков наклонился к Владу, сказал на ухо:

— Надо бы, понимашь, проверить, что с телефоном. Может, нарочно повредили, чтобы перезвонить нельзя было…

— Что ж. Попроси послать монтера.

— Был кто-нибудь в приемной, пока шли телефонные переговоры? — продолжал допрос Жуков.

— Да. Начальник отдела Лапин сидел.

Жуков записал фамилию.

Отвечая на вопросы Жукова, следующие непрерывно один за другим, Любочка рассказала, не упустив ни одной детали, как закрывала и запирала, перед тем как ехать в больницу, сейф, окно и обе двери, как добиралась в больницу с институтским водителем Козаку, рассказала о своей беседе с девушкой в регистратуре, о том, как по пути из больницы в институт заезжала в детский сад, о беседе с воспитательницей…

— Во сколько в институт вернулись? — спросил Жуков.

Любочка пожала плечами.

— Без четверти два было, — вместо нее ответила Светлана.

— А вам откуда это известно?

— Так она же сначала ко мне зашла. В кассу чтобы вместе идти.

— Зачем? — обернулся Жуков к Любочке.

— Боялась одна. Я ведь догадалась, что меня специально выманили…

— Догадались или знали? — быстро спросил Жуков, наклоняясь вперед и в упор глядя в глаза Любочке.

Любочка смотрела на него, не понимая.

— Догадались или заранее знали, что вас выманят?

Недоумение в Любочкиных глазах сменилось испугом. Она отчаянно замотала головой и зарыдала.

Влад невольно поморщился: грубая бестактность Жукова, с которой он проверяет на допрашиваемых свои предположения, всегда была ему неприятна.

— Не… Не знала я… — говорила Любочка, задыхаясь от слез.

— Вы подошли к кассе вместе с Гонцей, — обратился Жуков к Светлане. — В каком состоянии была дверь?

— Опечатана и заперта.

— Кто может это подтвердить?

— Около двери много людей было. Общественные кассиры.

— Это кто?

— Девушки, которые на общественных началах получают деньги в кассе и раздают их в своих отделах.

— Фамилии назвать можете?

— Всех не упомню.

— Кого запомнили?

— Ну, Лариса Шмундяк была из отдела НОТ, Нина Ващенко из новой техники, Люда Карабчи из отдела внедрения…

— Шмундяк, Ващенко, Карабчи… — повторял Жуков, записывая.

К Владу подошел трасолог, наклонился, зашептал:

— Закончили. Можно доложить начальству…

Влад обернулся к Жукову:

— Прервемся ненадолго, Викентий Павлович? Неудобно начальство в коридоре долго держать.

— Давай прервемся, — согласился Жуков. — Вы, Светлана Георгиевна, ступайте к себе в приемную и никуда не отлучайтесь… А вы, — повернулся он к Любочке, — побудьте пока там, за перегородкой и подумайте о том, кто мог звонить вам по телефону. Вот товарищ Унгуряну с вами останется… Ключ дайте мне…

Любочка, еще не подавившая рыданий, бросила на стол связку ключей и вслед за всеми вышла из закутка.. Милиционер захватил два стула. Один поставил у двери в перегородке, а другой у стены, для Любочки. Дверь сразу же запер Жуков.

— Сюда никого! — распорядился ой.

В коридоре милицейское начальство, прокурор и директор института слушали инспектора Орлова, успевшего побеседовать со многими свидетелями.

Завидев Влада и Жукова, Чекир направился им навстречу:

— Тут, ребята, кой-какие версии наклевываются! Хорошо Орлов сработал… Игорь Васильевич, — обратился он к директору института. — Где бы нам маленькое совещаньице провести, обсудить то, что успели узнать?

— Можно ко мне в кабинет пройти, — предложил директор.

— Отлично! Пошли…

В обширном директорском кабинете все расселась за «совещательным» столом.

— Докладывай, Саша, — обратился Волков к инспектору.

— Так я все уже доложил, товарищ полковник.

— А теперь всем доложи, чтобы и следователи слышали.

— Слушаюсь, Константин Константинович… Подходили ко мне такие товарищи…

— Стоп, стоп, стоп! — прервал его Волков. — Ты нас фамилиями не забрасывай. Фамилии Жукову передашь. Обобщи показания и давай самое главное…

— Слушаюсь… Полученные мною показания были единодушными и сводились к следующему: сегодня утром, около одиннадцати часов проходившие по коридору сотрудники услышали в маленьком коридорчике перед кассой громкий стук и крики. Стучал в дверь кассы руками и ногами Михаил Чабаненко — токарь отдела внедрения, известный в институте пьяница. Он всячески поносил кассиршу и кричал, что ограбит кассу…

— Что? — оживился Жуков. — Что он кричал?

Влад тоже посмотрел на инспектора с интересом.

— Зачитываю показания сотрудницы бухгалтерии Ларисы Лунгу: «Миша колотил по двери и ругался. Гонца не открывала, заперлась изнутри. Тогда Миша закричал: «Ну я тебе устрою веселую жизнь! Всю твою кассу уведу с почерка!.. Гад буду — уведу!..»

— Любопытно, правда? — сказал, обращаясь ко всем подполковник Чекир. — И что — остальные свидетели подтвердили эти показания?

— Да. Все подтвердили… Еще интересный факт: к буянившему Чабаненко подошел начальник отдела внедрения Булат, и Чабаненко сразу успокоился. Они недолго поговорили. Потом Булат зашел в кассу…

— В кассу? — переспросил Жуков, делающий записи в блокноте. — И кассирша ему открыла?

— Да. Инна Тимофте, сотрудник отдела труда и зарплаты, показала: «Булат постучал по двери условным стуком, и кассирша сразу ему открыла».

— Что значит — условным стуком? — спросил Жуков.

— Тимофте выстучала по подоконнику вот так… — И Орлов постучал костяшками пальцев по столу: тук… тук-тук-тук… тук-тук.

— Похоже на условный сигнал! — буркнул Жуков, усердно записывая.

— Булат находился в кассе примерно полчаса, — продолжал Орлов, — и все это время Чабаненко ждал его, сидя на подоконнике. Потом Булат вышел, подошел к Чабаненко, сунул ему что-то в руку, и они вместе пошли к лестнице. Спустились или поднялись, Тимофте не видела…

Саша сделал паузу, листая блокнот. Жуков вытер платком залоснившиеся шею и затылок.

— Все, с кем мне пришлось беседовать, — снова заговорил Саша, — в один голос утверждают, что когда кассирша после поездки в больницу по ложному вызову вернулась в кассу вместе с секретарем директора Ротару, дверь кассы была заперта, опечатана и никаких подозрительных звуков изнутри не доносилось. Отперев первую дверь в кассу, Гонца сказала, что выдаст деньги только Ротару для директора института, а остальным начнет выдавать не раньше, чем через полчаса. Гонца и Ротару вдвоем вошли в кассу, а минуты через две Ротару выбежала и сказала: «Касса ограблена, бегу звонить в милицию».

— Ротару прибежала ко мне, — сказал директор, — сообщила, что украдены все деньги, и я позвонил к вам в управление…

— Ясно, — сказал Волков. — У тебя все? — спросил он Сашу.

— Есть еще любопытный факт, — ответил инспектор. — Разрешите, товарищ полковник, зачитать показания Эльвиры Сазоновой, заведующей библиотекой? Я их застенографировал.

Волков кивнул.

— «Я вошла в маленький коридор перед кассой без двадцати два, чтобы занять очередь. Там еще никого не было. В большом коридоре тоже пусто. Постояла я минут пять, не больше, и услышала какой-то шорох по лестнице запасного выхода. Я стояла рядом со стеклянной лестничной дверью. Выглянула на лестницу и обомлела: какой-то мужик в вязаной шапке с помпоном. За спиной раздутый рюкзак. Куртка того же цвета, что и рюкзак, и такие же штаны. На ногах спортивные туфли вроде кедов, синие с желтым. Я успела только увидеть, как он, вцепившись руками в перила, одним прыжком одолел целый пролет — от площадки до площадки. И двигался в своих синих кедах бесшумно, как призрак… И знаете, кто это был?.. Хоть я лица и не видела, но сразу узнала: Владимир Сергеевич Булат, наш начальник отдела внедрения…» — Орлов замолчал, наслаждаясь произведенным на всех эффектом.

Лицо директора института выражало крайнее изумление. Лицо Жукова — радость: следствие еще по-настоящему не развернулось, а правдоподобная версия уже выстраивается! Влад обдумывал услышанное, рисуя чертиков в блокноте. Волков и Чекир всем своим видом выражали удовольствие, доставленное успехами молодого инспектора. Влад спросил:

— Видела со спины? Откуда же такая уверенность, что спускался именно Булат?

— Этот вопрос и я ей задал, — ответил Саша. — Зачитываю ее ответ: «В прошлом году он заходил перед отпуском в институт точно в такой одежде — и шапка с помпоном, и на ногах такие же кеды, и рюкзак такой же у него был. И потом во всем институте нет никого с такой фигурой и такого роста. Есть еще инженер Доля. Но он в отпуске и позавчера в круиз уехал».

— Кстати, где сейчас Булат и Чабаненко? — спросил Волков Орлова. — Ты беседовал с ними?

— Нет еще, Константин Константинович. Я только тех опросил, что возле кассы были.

— А я их сейчас вызову, — сказал директор и нажал кнопку селектора. — Светлана Георгиевна! Срочно ко мне Булата и токаря Мишу Чабаненко.

— Чабаненко еще до обеда в военкомат ушел, вызов у него. А Булата сейчас позову…

В большом директорском кабинете воцарилась тишина. Слышно стало, как жужжит и бьется об оконное стекло большая муха. Через несколько секунд послышался голос Ротару:

— Игорь Васильевич! Булат после перерыва в институт не приходил.

Влад, не удержавшись, присвистнул. Волков и Чекир быстро переглянулись. Жуков удовлетворенно хмыкнул и уткнулся носом в свой блокнот, что-то стремительно записывая.

— За Чабаненко пошлите в военкомат мою машину, — распорядился директор. — Пусть привезут сюда. И попросите кого-нибудь разыскать Булата…

— Ох, боюсь, придется нам их разыскивать, — пробасил Волков. — И Булата, и токаря этого… Орлов, все у тебя?

— Так точно.

— Тогда передай свои записи следователям, а сам иди звони в управление, в наш отдел. Скажешь, что я приказал найти Булата и Чабаненко. Дашь ориентировки.

— Слушаюсь.

Саша отдал Жукову свой блокнот и вышел.

— Всех, с кем беседовал Орлов, передопросить, — распорядился Чекир, обращаясь к Жукову и Владу. — А теперь послушаем экспертов.

Встал Борис Митрофанович Анохин, технический эксперт — грузный мужчина с приплюснутым, как у боксера, носом.

— Сейф вскрыт, вне всякого сомнения, способом газовой резки. Об этом говорят капли расплавленного металла на полу перед сейфом, характер разреза, копоть по его краям и специфический запах. Вскрывал сейф опытный газорезчик. Сделан всего один разрез сверху вниз по левой вертикальной кромке дверцы, точным движением резака, причем такой длины, чтобы в него попали два расположенных друг над другом цилиндрических запорных штыря. Обращает на себя внимание мощность пламени, позволившая получить в пятисантиметровой толще весьма прочной стали разрез с совершенно ровными краями, длиной четырнадцать сантиметров и шириной всего в три миллиметра. Автогенных аппаратов с такими возможностями промышленность, насколько мне известно, не выпускает. Определить габариты и вес аппарата, который применялся в данном случае, я не берусь…

— Все у вас? — спросил Чекир.

— Все.

— Виктор Федорович, пожалуйста.

Встал Виктор Федорович Гурский — эксперт-трасолог. Небольшого роста, в темной рубашке без рукавов, в светло-серых тщательно отутюженных брюках и миниатюрных полуботинках коричневой кожи, он производил впечатление человека, только что принявшего холодный душ — такой был чистенький и свеженький.

— Поскольку обе двери в кассы к приезду кассирши из больницы были заперты и опечатаны, — начал он звучным голосом драматического актера, — проникновение злоумышленников через двери исключается. Окно мы нашли закрытым и запертым на оба запора поворотными ручками. Форточка, однако, была открыта. При осмотра окна обнаружено, что на нижней запорной ручке имеется повреждение масляной краски в виде царапины — свежий след, оставленный прикосновением металлического предмета, очевидно, крючка из жесткой проволоки, которым пользовались при открывании окна через форточку. На той же ручке есть аналогичный след сверху — окно запирали с помощью того же крючка, когда покидали помещение после вскрытия сейфа и изъятия денег. На верхней ручке таких следов нет — ее поворачивали, просунув руку в форточку…

— Все это похоже на правду, — вздохнул Чекир. — Но как они добрались до форточки, вот в чем вопрос. Седьмой ведь этаж!

— Значит, добрались, — сказал Волков. — В дверь-то не входили!

— О своих соображениях по этому поводу я доложу несколько позже, — недовольным тоном проговорил Гурский. — Сейчас о том, что мы внутри обнаружили…

Но тут открылась дверь, и в кабинет вошел пышноусый вахтер, цепко держа за руку смуглого молодого человека в джинсах с двумя фотокамерами на груди и с толстой сумкой, висящей на ремне через плечо. Павел Мику охотно следовал за вахтером и улыбался.

— Вот, товарищи милиция, — сказал вахтер, — задержал постороннего. По документам — из вечерней газеты. И сумка у него… — добавил он со значением.

Вахтер замолчал, с удавлением увидев, как заулыбалась за столом вся милиция и прокурор, и директор института.

— Пламенный привет охране правопорядка! — Павел поднял согнутую в локте руку, трижды притопнул ногой и поклонился «по-мушкетерски», метя пол воображаемым пером воображаемой шляпы. — Доставлен по задержании. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. А потому — сажайте сразу!

— Сажать тебя пока еще рановато, — заметил Волков.

— Так я же прошу посадить меня за праздничный стол, а это всегда своевременно!

— Это свой человек, товарищ вахтер, — сказал Волков. — Журналист нашей тематики… Спасибо за бдительность и можете быть свободны.

Вахтер был в форменной фуражке с темно-зеленым околышем, а потому четко, по-военному откозырял, повернулся кругом и вышел.

Павел Мику проследовал к столу, снял с плеча сумку с раздутыми боками и поставил на стол перед прокурором:

— Вот, человек и закон, посмотри, что там у меня. А то внизу какой-то старшина хотел открыть, так я ему ее позволил. Пленку, говорю, мне засветишь…

Мику открыл сумку и отступил на шаг. Будеску сунул в сумку руку и вытащил, высоко подняв, огромного копченого леща. Мику молниеносно поднял фотокамеру к глазу и щелкнул объективом:

— Пошлю на конкурс — «Что бы это значило?»

Все засмеялись. Будеску поспешно сунул леща обратно в сумку.

— Я уже знаю, что тут произошло, — сказал Мику, посерьезнев. — Не буду мешать и удаляюсь…

— Погоди, — остановил его Волков. — Ты зачем сегодня в институт приходил?

— Встреча у меня была назначена на одиннадцать часов…

— С кем? — поинтересовался Жуков.

— С начальником отдела внедрения Булатом.

Все присутствующие многозначительно переглянулись.

— Виделся с ним? — спросил все тот же Жуков.

— Пришел в одиннадцать, как договаривались. Булата на месте не было. Прошел в его отдел к ребятам. Посидел там, потравил анекдоты. Минут через пятнадцать в отдел пришел Булат. Мы перебрались к нему в кабинет…

— О чем шла речь в вашей беседе?

— Письмо пришло к нам в редакцию. Инженер Доля жалуется на Булата. Булат, мол, пользуясь своим служебным положением, присвоил конструкцию портативного автогенного перфоратора, которую предложил Доля…

— Конструкцию чего? — встрепенулся Жуков.

— Автогенного перфоратора. Это такой аппарат для прожигания отверстий в металле… Булат опубликовал в специальном журнале статью и выдал в ней идею Доли за свою. Редактор попросил меня разобраться…

— Какой, говоришь, аппарат? Портативный? — опять спросил Жуков.

— Ну да. Небольшой, как я понимаю.

— А во сколько с Булатом расстался? — Жуков тщательно записывал ответы Мику.

— Ровно в половине первого. Он сказал, что у него деловое свидание и ушел, а я направился к Игорю Васильевичу попросить разрешения сделать с крыши несколько снимков для телестудии. Им заставки нужны, городские виды… Кстати, Игорь Васильевич, — обернулся Мику к директору, — огромное вам спасибо, отличные кадры снял. Комендант со мной целый час потратил… Еще есть вопросы? Если нет — я пойду…

— Больше вопросов к тебе нет, — сказал Волков, обведя всех взглядом.

— Паша! — окликнул Влад Павла, уже направившегося к двери. — Разыщи меня вечерком в управлении. Ты мне нужен…

Мику согласно кивнул и вышел.

— Продолжайте, Виктор Федорович, — обратился Волков к трасологу.

— Продолжаю… Отпечатки пальцев обнаружены в помещении кассы и на сейфе только небольшие, очевидно, женские. Скорее всего они принадлежат кассирше. Точнее определит лаборатория. Мужских отпечатков нет. Работали, надо думать, в перчатках. Под окном и перед сейфом обнаружены на полу еле различимые простым глазом следы подошв. Снимки с этих следов будут исследованы в лаборатории, а пока я могу с достоверностью предположить, что это следы подошв спортивных туфель-кроссовок бендерской фабрики «Флоаре», что соответствует описанию, данному товарищем Орловым со слов заведующей библиотекой Сазоновой. Размер — не меньше сорок пятого. Рядом со следами и внутри этих следов обнаружены мелкие комочки сухой земли. Будут переданы в лабораторию. На подоконнике следы подошв не обнаружены. Есть на подоконнике микроследы фланели, которую, очевидно, подкладывали под ноги… Выводы: в кассе был один человек, проникший туда через окно сверху по веревке или по веревочной лестнице…

— А как туда проник автогенный аппарат? — спросил Чекир.

— Не знаю, — пожал плечами трасолог.

— Я тоже пока не могу ответить, — сокрушенно вздохнул Анохин. — Сначала надо этот аппарат увидеть…

— Ладно. Оставим пока этот вопрос открытым… — Полковник Волков встал. — Что над кассой? — спросил он директора.

— Кабинет Булата, — ответил Диордиев.

— Булата?! — не удержался от восклицания Жуков.

— Да. Он на восьмом этаже работает. Как раз над кассой.

— Предлагаю пройти туда и посмотреть, — сказал Волков. — Может, найдем что-нибудь сто́ящее.

— Согласен, — отозвался Чекир и тоже встал.

Поднялись и все остальные.

Влад выходил последним. Он придержал Жукова, взял его под руку, и они несколько приотстали от остальных.

— У меня блокнот Гонцы, — сказал Влад. — Здесь записывались только денежные суммы — сколько нужно получить в банке и сколько в каких купюрах получено. Никаких записей другого характера нет — ни адресов, ни телефонов. Ни на одной странице. А теперь посмотри на последние записи…

Жуков взглянул на страницу блокнота, где было написано:

— Видишь? Сто сорок семь тысяч сто сорок три рубля семьдесят восемь копеек. Это сколько она должна получить в банке. Запись сделана до поездки в банк. Так?

— Так, — согласился Жуков.

— А вот тут записано, сколько пачек с какими купюрами она получила. Запись, очевидно, сделана в банке. Так?

— Так, так, — заинтересованно поддакнул Жуков.

— А между этими записями еще одна… Взгляни. Что скажешь?

— Это номер телефона…

— Верно! Единственный во всем блокноте. А когда он записан?

— Перед самой поездкой в банк!

— Верно. А еще что видишь?

— Почерк не Гонцы. Чужой почерк!

— Тоже верно. Бери блокнот и действуй!

— Спасибо!..

Они дождались лифта, который вернулся, отвезя наверх других работников, и вошли в него.

— Пойду с Гонцей побеседую, — сказал Жуков, нажимая кнопку седьмого этажа.

— А в кабинет Булата не пойдешь?

— Чего я там не видел? Вот если бы, понимашь, сам Булат в кабинете сидел.

— Ну как знаешь. А я на восьмой…

На седьмом этаже Жуков вышел, а Влад поднялся этажом выше.

В большом коридоре сидели на подоконнике и стояли у окна почти все, кто присутствовал в кабинете директора. Не было только обоих экспертов и фотографа. Зато группа увеличилась за счет коменданта здания.

Влад подошел к Чекиру.

— Жуков остался с Гонцей побеседовать, Георгий Фомич… А чего вы все здесь?

— Эксперты попросили минут десять не входить. Вот и ждем… Ну, капитан, как тебе дельце?

— Интересное дело, Георгий Фомич…

— Интересное — это так. А вот не раскроем — пух и перья от нас полетят!.. У тебя уже есть какие-нибудь предположения?

— Рано еще предположения строить…

— А Булат?

— Спорная версия. Мику, например, утверждает, что расстался с Булатом в полпервого, когда Гонца деньги привезла. Мало у него времени оставалось на подготовку ограбления… Впрочем, посмотрим, что Викентий Павлович из Гонцы вытянет…

Чекир отошел к Волкову, а Влад жестом подозвал к себе Сашу Орлова, уже выполнившего поручение полковника.

— Будь добр, спустись в приемную, позвони в управление и попроси установить владельца этого телефона, — Влад передал Саше записку. — Адрес узнай, где работает…

Саша, взяв записку, быстро зашагал по коридору.

Влад отделился от группы, сел на соседний подоконник и принялся перебирать в уме показания Любочки, Светланы, всех тех, с кем беседовал Орлов, сказанное Мику и постепенно пришел к выводу, что Жуков, пожалуй, прав. Версия Булат — Чабаненко может оказаться достоверной. Кассирша отсутствовала около часа. Время, значит, у Булата было. Организовал звонок из автомата. Потом вернулся в институт. Незамеченным?.. А по запасной лестнице! С автогенным аппаратом к себе на восьмой этаж? Штука вроде громоздкая. И баллон с газом… А если аппарат портативный? Тот, о котором Мику говорил? А портативный значит небольшой… Но ведь речь шла о перфораторе, об аппарате для прожигания отверстий. Но если им можно прожечь отверстие, почему же нельзя прожечь щель в дверце сейфа? А прожжена была именно щель — узкая и короткая, в том месте, где находятся запорные стержни!..

Влад поспешно подошел к директору института:

— Игорь Васильевич! Павел Мику, журналист, которого вахтер в ваш кабинет доставил во время совещания, говорил о каком-то портативном перфораторе. Вы не знаете — его изготовили или лишь об идее спорят?

— Знаю, что инженер Доля вместе с Чабаненко пытался его изготовить. Но что там у них получилось… — Диордиев пожал плечами.

— Благодарю вас…

В это время из коридорчика перед кабинетом Булата вышел Виктор Федорович Гурский. Подошел к Волкову:

— Я в основном закончил. Можно заходить.

— Пошли! — скомандовал полковник!

Все двинулись в коридорчик. Возле открытой двери на лестнице запасного выхода возился Анохин — вынимал внутренний замок. Замок из двери кабинета был уже вынут.

— А зачем замки вынимают? — спросил Диордиев у Влада, когда они вошли в кабинет, где все уже рассаживались на стоящих вдоль стен стульях.

— Доставят в нашу лабораторию. Надо установить, чем их последний раз открывали — «родными» ключами или дубликатами.

— А!.. Ясно, — кивнул директор.

Когда расселись, Волков предоставил слово Гурскому.

— Подошли мы к кабинету. Дверь была заперта, как и дверь на лестничную площадку. Окно в кабинете было открыто настежь, как и сейчас. Осмотр помещения показал: на стояке парового отопления, вот здесь, у окна, ярко выраженный след относительно тонкой веревки, краска повреждена. Есть микроследы волокон. На подоконнике, на внешней его кромке, также видны полосы — следы от соприкосновения с веревкой. Таких полосок две. Можно предположить, что одна образовалась при спуске человека по веревке, а другая — при подъеме. На полу между дверью и окном, правее письменного стола, обнаружены очень мелкие комки сухой земли, по виду идентичные тем, что найдены на полу кассы. Никаких следов того, что в комнате стоял автогенный аппарат или баллон с газом, не обнаружено… Выводы: злоумышленник из этой комнаты по альпинистской веревке, привязанной к стояку центрального отопления спустился через окно, на этаж ниже, проволочным крючком открыл запоры окна, проник через окно в помещение кассы, вскрыл сейф, взял деньги, и по той же веревке поднялся сюда, заперев предварительно окно тем же крючком. Потом вышел из кабинета, заперев за собой дверь и по лестнице запасного выхода спустился вниз. У меня все…

— Что преступник открыл окно кассы при помощи проволочного крючка, это понятно, — размышлял вслух Чекир. — Но зачем ему понадобилось запирать за собой окно? Это ведь нелегко сделать в висячем положении, да еще имея на себе автогенный аппарат и сумку с деньгами!

— Сумку он мог сбросить сообщнику, — сказал Волков. — А окно запер, чтобы нам на психику воздействовать. Все кругом заперто, а деньги увели. Не иначе, святой дух с автогеном витал!..

— Резонно! — согласился Чекир.

Пока Чекир и Волков говорили об окне, вошел Орлов. Он передал Владу листок из блокнота, на котором под номером телефона было написано:

Влад спрятал листок в карман и поблагодарил Орлова.

— Что у вас? — спросил Волков Анохина.

— Здесь, в этой комнате, по моей линии ничего нет. Замки из этой двери и из двери на лестницу я изъял для лабораторного исследования.

— Понятно, — сказал Волков и посмотрел на часы. — Надо бы осмотреть здесь ящики письменного стола и сейф… Второй ключ от сейфа есть? — спросил он директора института.

— Есть в отделе кадров.

— Распорядитесь, пожалуйста, чтобы открыли.

Диордиев выполнил эту просьбу, позвонив в отдел кадров по внутреннему телефону.

Комендант здания постучал в дверь и вошел.

— Игорь Васильевич, — обратился он к директору, — разрешите врезать новые замки. А то нехорошо — и кабинет нельзя запереть и дверь на лестницу…

Диордиев вопросительно взглянул на Волкова.

— Новые замки? А почему нет? Нас старые интересуют… Саша, приступай. Осмотри стол, а принесут ключи — в сейф заглянешь. В столе и в сейфе ничего не перерывай. Посмотри только, нет ли там денег…

Орлов открыл незапертые тумбочки и средний ящик письменного стола. Влад подошел к окну, выглянул. Прямо перед окном простирался пустырь — бывшая пойма бывшей речки, давно уже превратившейся в узенький ручеек, а теперь, в августовскую жару, почти совсем пересохшей. Вдали пустырь ограничивался высокой железнодорожной насыпью, по которой как раз проползал длинный товарный состав. Даже не верилось, что совсем рядом проходит оживленная городская магистраль. Влад лег грудью на подоконник и заглянул вниз. Вдоль всей стены проходила узкая ленточка асфальта. Правее окна, из которого смотрел Влад, видна была дверь запасного выхода, крест-накрест заколоченная досками, а чуть дальше — приямок подвального окна. От заколоченной двери, вернее, от асфальтовой ленточки, начиналась напротив двери какая-то темная полоса, шедшая через весь пустырь к самой насыпи. «Надо будет осмотреть подходы к двери и эту темную полосу, — подумал Влад. — Очевидно, это — следы ног тех, кто шел к институту по пустырю со стороны насыпи… А место они выбрали удобное — ниоткуда нельзя видеть этих окон!»

Пришел начальник отдела кадров института с ключом, открыл сейф. Саша перебрал лежащие там папки. Те, что потолще, — открывал и заглядывал внутрь.

— Пусто, товарищ полковник, — доложил он, закончив осмотр.

— Ну что ж… — Волков задумался. — Что у нас еще осталось осмотреть? — спросил он, ни к кому в отдельности не обращаясь.

— Лестницу запасного выхода и подвал, — ответил Влад.

— А подвал зачем? — поинтересовался Чекир.

— Игорь Васильевич сказал, что там пытались изготовить автогенный перфоратор.

— Ааа! Тогда конечно…

— На лестнице могут быть обнаружены следы ног, — сказал трасолог.

— А в подвале аппарат, — добавил Влад. — Да и деньги могли там спрятать.

— В полуподвале, — поправил Диордиев. — Там у нас мастерская. Чабаненко работает.

— Чабаненко? — переспросил Чекир. — Непременно осмотреть!

— Давайте так… — Волков взглянул на часы. — Мы с Георгием Фомичом поедем сейчас в управление. Опергруппа останется здесь, продолжит осмотр. Сейчас пятнадцать пятьдесят минут. К девятнадцати закончите?

— Как знать, Константин Константинович… — за всех ответил Гурский. — Лестницу быстро осмотрим. Там нас интересует только наличие следов обуви. А на обследование мастерской может потребоваться много времени…

— В девятнадцать тридцать мы с Георгием Фомичом докладываем начальству о результатах первого дня работы. Так что к девятнадцати группа должна доложить нам все новости. Здесь что не успеете — доделаете завтра. Благо завтра суббота, и в институте никого не будет.

— Слушаюсь, — сказал Влад.

— Да, а где Жуков? — вспомнил Чекир.

— Я вам докладывал, Георгий Фомич. Продолжает допрос Гонцы в кассе.

— Ах да!.. Как позвонить в кассу? — повернулся Чекир к Диордиеву.

— Два ноль два. Вот этот внутренний.

Чекир набрал номер:

— Викентий Павлович?.. Прервись на минутку. Поднимись этажом выше в кабинет Булата. Это как раз над тобой…

Гурский, Анохин, Орлов и фотограф Пелинский прошли на площадку лестницы запасного выхода.

В кабинет вошел запыхавшийся Жуков:

— Вызывали?

— Вызывал, Викентий Павлович, — ответил Чекир. — Что нового?

— Замучился с ней, Георгий Фомич! Насчет Чабаненко, понимашь, признала, что он ей угрожал, грозился ограбить кассу…

— С чего он, кстати, грозился-то?

— А она ему сказала, что его зарплату и прогрессивку перевела, понимашь, его жене, а ему ничего не полагается…

— Решение месткома такое было, — сокрушенно развел руками Диордиев. — Алкоголик он, пропивает все деньги. Я издал приказ…

— Права не имели, — заметил Чекир. — На такой приказ решение суда нужно, а не месткома.

— Так вот насчет Чабаненко, понимашь, подтверждает, — продолжал Жуков, — а о том, кто ей телефон записал в блокноте — наотрез отказывается отвечать. Ревет белугой и ни слова!..

— Что за номер телефона? — спросил Чекир.

Жуков протянул ему блокнот, раскрытый на нужной странице, а Влад объяснил, почему считает эту запись существенно важной для дела.

— Не знаете, случайно, чья это рука? — спросил Чекир Диордиева, показывая запись.

Директор заглянул в блокнот:

— Булата. Он так цифры пишет…

— Вы уверены?

— Вполне. Его манеру писать цифры я хорошо знаю.

— Опять Булат! — воскликнул Чекир. — Кстати, что вы можете о нем сказать? Что это за человек?

— Сказать могу только хорошее. Кандидат технических наук. Слышал, пишет докторскую. Отличный работник. Отдел, который он возглавляет, — лучший в институте. Булат отвечает за внедрение наших разработок в промышленность. У него хороша налажена связь с предприятиями. Умеет договориться, убедить. Тут он незаменим. Единственный его минус — пристрастие к мату. Прибегает к мату, как к средству административного воздействия на подчиненных, включая женщин. Что еще?.. В общественной жизни активно участвует. Он все физкультурное дело у нас на себе тянет… Кандидат в мастера спорта…

— По какому виду? — перебил Влад.

— По альпинизму… Ох, так значит?.. Веревка?..

— Вот именно — значит! — сказал Волков.

— Никогда бы не поверил!

— Установили по номеру — где стоит телефон? — спросил Волков.

— Так точно, — ответил Жуков. — Квартирный телефон. Адрес есть, фамилия владельца… — Товарищ Будеску, — обратился он к прокурору, — надо, понимашь, наших людей туда послать. Обыск произвести и Булата арестовать, если его там обнаружат.

— Выдать вам ордера на обыск и на арест? А основания?

— Так ведь видели, понимашь, как Булат с рюкзаком спускался. И номер телефона у Гонцы в блокноте его рукой записан.

— Видела его эта, как ее?..

— Сазонова, — подсказал Орлов.

— Да, Сазонова. Со спины она его видела и две-три секунды всего. Не тянут такие показания на арест. А номер телефона… Надо, чтобы экспертиза подтвердила, что именно Булат его записал. А если даже Булат? Телефон ведь не у него на квартире?

— У Булата дома телефона нет, — сказал Орлов.

— А владелец телефона в институте работает? — спросил Будеску.

— Нет, — ответил Орлов. — В Главэнерго. Сейчас в командировке в Москве.

— Вот видите? И вы просите ордер на обыск в доме постороннего лица? Нет, нельзя…

— Как же нам, понимашь, преступников ловить? — в досаде воскликнул Жуков.

— Ловите, не нарушая требования закона.

— Возьмем квартиру под наблюдение, — вмешался Волков. — Если деньги там и их попытаются вынести, — задержим того, кто попытается, с поличным.

— А если уже вынесли? — не сдавался Жуков.

— Тогда и обыск в квартире нечего устраивать… — Волков посмотрел на часы. — А Булата нам прокурор разрешит задержать?

— Это пожалуйста, — отозвался Будеску. — Подозреваемых можете задержать и допросить. А вот если после допросов появятся основания для ареста — тогда и ордера выдам.

— Ну, поехали! — заторопился Волков. — Ты с нами или свои колеса есть? — спросил он Будеску.

— А до прокуратуры довезете?

— Довезем.

— Тогда с вами.

Волков козырнул и вышел. За ним Будеску. Диордиев тоже ушел, сказав, что если понадобится — будет у себя. Чекир подошел к Владу и Жукову:

— Ну, ребята, на вас вся надежда. Не подведите, В девятнадцать жду!.. Ни пуха, ни пера!..

— К черту, Георгий Фомич!

Чекир ушел.

— Пошли, Мирон Петрович. Поможешь расколоть эту фифу.

— Пойдем.

— Убежден, что она сама звонок организовала, — говорил Жуков, пока шли по длинному коридору. — Знала, понимашь, что звонить будут не ей, а Ротару. Сразу и свидетеля себе обеспечила… Буду постановление писать о мере пресечения…

— Подписку о невыезде взять собираешься?

— Нет, понимашь, под стражу. Прокурор разрешил.

Они спустились по лестнице на один этаж и шли теперь по другому коридору в обратном направлении.

— Не торопишься? Ну что ты можешь ей доказательно предъявить?

— На трое суток могу задержать и без предъявления обвинения.

— Но ведь основание должно какое-то быть?

Жуков остановился. Остановился и Влад.

— Какие тебе еще основания? Ушла, понимашь, из кассы, чтобы дать возможность полтораста тысяч увести. Вот и все основания.

— Так еще нужно доказать, что она сама звонок организовала.

— Пока будем доказывать, она, понимашь, смоется вместе с деньгами и сообщниками. Объявляй потом союзный розыск!… Почему она не хочет Булата назвать? У меня ведь тоже интуиция есть, не у тебя одного!

— Ну как знаешь. Тебе дело вести, не мне…

Они двинулись дальше. Через несколько шагов остановился Влад:

— Ты позволь мне начать с ней разговор.

— Хорошо.

В кассе возле второй двери сидел милиционер и читал книгу, захваченную, очевидно, из дома. При входе следователей он встал. Из-за перегородки доносились громкие всхлипывания.

Сейчас Любочку никто из сотрудников института, да и вообще из ее знакомых, не узнал бы. Темно-синие глаза, всегда такие задорные и блестящие, утратили и задор и блеск, стали мутными. Белки их покрылись такими же красными прожилками, как и белки глаз Миши Чабаненко. Тени под веками размылись от слез и потекли по обрюзгшим щекам, подбородок покраснел от помады, так же, как и платок в ее руке. Даже ярко-желтая кофточка и ярко-синяя плиссированная юбка потускнели, приобрели несчастный вид. Да, это были не те капризные слезы с надутыми губками, к которым она иногда прибегала и которые производили на мужчин неотразимое впечатление. Это были тяжелые слезы, вызванные бедой, горем, а горе да беда, как известно, женщину не красят…

Влад и Жуков вошли за перегородку. Любочка спрятала лицо в ладони и заплакала громко, навзрыд. Жуков, сев за стол, демонстративно углубился в свои записи. Влад, придвинув стул ближе к Любочке, тоже сел. Заговорил мягко, успокаивающе:

— Ну не надо плакать, Любовь Николаевна!.. Все будет хорошо. Найдем мы деньги. И тех, кто их взял, тоже найдем…

Жуков неодобрительно хмыкнул и осуждающе взглянул на Влада. А Мирон Петрович продолжал тем же мягким тоном:

— Я же вам говорю — найдем. Вот возьмемся за дело как следует и найдем. А то вы плачете, а мы, вместо того чтобы искать, с вами тут сидим…

Плач стал чуть потише.

— Просто вы очень перенервничали сегодня. Этот звонок насчет сына, пропажа денег… Вот и расходились нервишки. А вы их обуздайте… Водички выпейте…

Любочка послушно взяла пододвинутый ей стакан, поднесла к губам, но пить не стала, а снова поставила на стол. Глубоко и прерывисто вздохнула.

— Обязательно найдем, — продолжал Влад. — Только помогите нам…

— Ччем же я… ммогу… ппомочь? — проговорила Любочка сквозь всхлипывания.

— Ну для начала котя бы тем, что успокоитесь.

Любочка часто-часто закивала, взяла стакан с водой, отпила половину. Опять вздохнула прерывисто и несколько раз шмыгнула опухшим от слез носом. В первый раз за все время подняла голову и посмотрела на Влада:

— Слушаю…

— Сначала должен сказать, что Александр Владимирович узнал о вашей беде и просил передать вам его сочувствие…

Любочка высоко подняла выщипанные бровки:

— Какой Александр Владимирович?

— Буруянэ. Он на Садовой живет. Дом сто семнадцать.

— Да не знаю я его. И дома такого не знаю…

— А зачем же Владимир Сергеевич Булат записал вам в блокнот его телефон?

— Не знаю… — Любочка снова закрыла лицо ладонями и разразилась плачем. — За что мучаете?.. — истерически выкрикивала она. — За что?.. Это… не имеет… отношения…

— Хватит! — резко прикрикнул на нее капитан и хлопнул ладонью по столу. — Надоело! Прекратите сейчас же истерику!..

Властный окрик возымел действие — Любочка перестала рыдать. И хотя она не отрывала ладоней от лица и продолжала дрожать мелкой дрожью, приступ истерики явно пошел на убыль. Выждав с минуту, Влад спросил:

— Зачем заходил к вам Булат перед тем, как вы в банк поехали?

Любочка вздрогнула, как-то укоризненно посмотрела на Влада и, помолчав немного, ответила:

— Зарплату я ему выплатила. И две прогрессивки…

— Но вы же еще не привозили денег, — заметил Влад.

— У меня резерв оставался. На отпуска, на командировки…

— Можете доказать? — не выдержал Жуков.

— Там в сейфе коробка, — сказала после паузы Любочка, по-прежнему глядела на Влада и вроде бы совсем игнорируя Жукова. — Ее не взяли. Там остаток денег от резерва и все ведомости. Булат расписался в получении…

Влад подошел к сейфу, достал коробку из-под конфет, положил на стол перед Любочкой.

— Вот… Ведомости отдела внедрения… Эта на зарплату, эта на прогрессивку за первый квартал, эта за второй.. Он везде расписался…

— Верно. Подпись Булата есть на всех трех ведомостях, — сказал Влад. — Теперь нам понятно, зачем к вам Булат заходил. А вот зачем он в ваш блокнот телефон записал?

Любочка отвела глаза.

— Не знаю, кто записал…

— Может, довольно нас, понимашь, за нос водить? — взорвался Жуков. — Может, начнем наконец правду говорить, гражданка Гонца!

— Действительно, Любовь Николаевна, — поспешил вмешаться Влад. — Какой смысл скрывать, раз мы все равно уже знаем? Посмотрите сюда, — раскрыл перед Любочкой ее блокнот. — Эти цифры вы писали здесь за столом, перед тем, как в банк ехать. Так?

Любочка кивнула.

— А эти цифры в банке записаны?

— Да…

— В промежутке к вам заходил Булат и написал эти цифры — номер телефона… Знаете, знаете! Коли мы знаем, вы и подавно… Так или не так?

— Так… Только вы никому не…

— Тайну следствия мы, понимашь, хранить умеем, — заверил Жуков, перебивая. — Чей это телефон?

— Владимир Сергеевич сказал — его приятеля, — ответила Любочка, глядя не на Жукова, а на Влада. — Я должна была позвонить вечером…

— Во сколько? — спросил Жуков.

— Часов в семь, — Любочка упорно отвечала только Владу.

— Ну вот и выяснили! — весело сказал Мирон Петрович.

— Не все еще выяснили, — возразил Жуков. — Еще, понимашь, надо выяснить, кто звонил гражданке Ротару… Так кто все-таки звонил? — уставился он на Любочку тяжелым немигающим взглядом.

Любочкины глаза снова наполнились слезами.

— Сказала же я — не знаю, кто звонил!..

— Вы и про номер телефона, что вам Булат записал, тоже говорили, что не знаете! Темнили, понимашь, и теперь темните!

— Да не знаю я!.. — Любочка прижала к груди стиснутые в кулачки руки. — Не знаю, кто звонил! Ну как мне вам объяснить? Как?.. — И она беспомощно посмотрела на Влада, словно ища поддержки.

Влад сделал вид, что не замечает ее взгляда. Ему было не по себе, угнетала интуитивная уверенность, что к подстроенному телефонному звонку Любочка не имеет отношения, что спрашивать ее об этом бессмысленно, что о готовящемся ограблении кассы она не знала. Уверенность эта основывалась на едва заметных деталях ее поведения, на ее интонациях, взглядах. Но что мог он сделать? Следствие-то будет вести Жуков…

— Мирон Петрович, — Жуков выключил магнитофон, сложил свои записи в планшет, с которым никогда не расставался, встал. — Давай, понимашь, выйдем на минутку, покурим в коридоре…

— Выйдем, покурим…

Они вышли. Милиционер за перегородкой встал при их проходе, заложив палец между страницами книги, которую читал.

— Что почитываем, Унгуряну? — поинтересовался Жуков и слегка нагнулся, чтобы прочесть название на обложке. — «Общая психология» Петровского! На заочном учишься? На юрфаке?

— Так точно, товарищ майор!

— Молодец, понимашь, времени зря не теряет! — адресовался Жуков к Мирону Петровичу.

В большом коридоре сели на подоконник. Жуков достал из нагрудного кармана кителя пачку сигарет, щелкнул по пачке снизу большим пальцем, прямо ртом ухватил сигарету, протянул пачку Владу: — Бери, закуривай… — Спохватившись, сунул пачку обратно в карман. — Все забываю, понимашь, что ты у нас красна девица! — сказал, прикуривая. — Впрочем, теперь и девки вовсю шмалят… Ну что с Гонцей будем делать? Кто звонил, она добровольно нипочем не скажет. Пока не припрем, как с Булатом приперли…

— Да, я тоже считаю, что без дополнительных фактов продолжать допрос бесполезно…

Влад умолчал о своем мнении по поводу манеры Жукова вести допрос, не желая выслушивать его не всегда тактичные насмешки.

— Ну что ж… Буду писать постановление.

— О взятии под стражу?

— А что прикажешь делать? Деньги, понимашь, взял Булат, а она с ним связана.

— С достоверностью можно пока говорить лишь об интимной связи. А что деньги взял Булат, требуется еще доказать.

— Ну с тобой говорить, понимашь, терпежу надо набраться! — рассердился Жуков. — У тебя каждый жулик — святой!

— Святой не святой, а невиновный, пока вина не доказана.

— Вот-вот!.. Носитесь вы, молодые, со своей презумпцией невиновности, как черт с писаной торбой!.. А нас, понимашь, не так учили…

— Признание — мать доказательств? — усмехнулся Влад.

— А что? Ты разве не стараешься получить признание?

— Стараюсь. А потом еще больше стараюсь его доказать.

— Хорошо, понимашь, что не тебе это дело поручили. А то сотрудники института ждали бы своих денег до второго пришествия! — Жуков щелчком отправил окурок в форточку. — Ну пошли…

Следователи вернулись в кассу.

— Любовь Николаевна, у вас есть кто-либо из родственников, кто мог бы забрать вашего сына из детского сада? — спросил Влад, стараясь придать голосу непринужденность.

Любочка посмотрела на него. В глазах испуг.

— Арестовывать будете? — упавшим голосом спросила она.

— Ну что вы! Так уж сразу и арестовывать? Просто вам придется денек-другой побыть в изоляции. Сами должны понимать. Сумма-то огромная.

— Да, да. Я понимаю… Понимаю… А как же Алешенька?

«Видно, слез не будет, — отметил про себя Влад, — ожидала такого исхода!» А вслух сказал:

— Вот я и спросил: есть ли у вас кто-нибудь, кто его к себе забрать может?

Любочка закрыла глаза и замотала головой:

— Никого у меня нет… Одна живу.

— Но близкие подруги у вас есть?

— Можно я Свету попрошу?

— Конечно, попросите.

Любочка взялась было за трубку телефона, но Жуков отстранил ее руку и снял трубку сам:

— Я ее вызову… Два два ноля?

Любочка кивнула. Жуков набрал номер.

— Приемная?.. Светлана Георгиевна?.. Майор Жуков. Зайдите, пожалуйста, в кассу. Да… — Повесил трубку. — Сейчас придет.

— Викентий Павлович, — заговорил Влад. — Если не возражаешь, я спущусь к ребятам. Они там должны мастерскую осмотреть…

— Иди, конечно. Я закончу здесь дела и тоже приду.

Спускаясь по главной лестнице, Влад испытывал облегчение: избавился от тяжелого зрелища.

На ступеньках он столкнулся со Светой Ротару.

— Чего ваш майор меня вызывает? Не знаете?

— Знаю. Постарайтесь успокоить Гонцу. Очень она за сына волнуется. Вы можете забрать его на пару дней к себе?

— Конечно, смогу.. А Любочку арестуют?

— Задержат. Изолируют ненадолго… Так вы постарайтесь ее успокоить. Ладно?

— Постараюсь…

И они разошлись. Светлана наверх в кассу, а Влад вниз в мастерскую.

На лестнице его догнал директор института.

— Вернулся шофер из военкомата. Чабаненко там нет и не было.

— Что ж, будем искать, — сказал Влад.

В полуподвале капитана ждал сюрприз: в правом от входной двери углу, под кучей тряпья был обнаружен тот самый автогенный аппарат, который искала опергруппа!

На продолговатой деревянной раме укреплены скобами два цилиндрических баллона от походной газовой плитки. От каждого баллона отходит по трубке. Трубки подсоединены к какой-то латунной детали, смахивающей на смеситель кухонного водопроводного крана. Сходство усиливает тонкая короткая трубочка, торчащая из середины детали, как кран из смесителя. К раме прикреплена брезентовая лямка.

Кроме фотографа, который, кончив снимать автогенный аппарат, делал теперь панорамные снимки мастерской с разных точек, вся группа столпилась вокруг аппарата. Здесь же стоял директор института и комендант здания, открывавший работникам милиции дверь в мастерскую. Оба эксперта, присев на корточки, склонились над аппаратом. Анохин изучал аппарат глазами, ни до чего не дотрагиваясь. Гурский колдовал с отпечатками пальцев.

Когда Влад подошел, трасолог выпрямился, отвел со вспотевшего лба прилипшую прядь волос, улыбнулся.

— Вот это везение! — сказал он. — Как только сюда вошли, Орлов сразу к этой куче тряпья. Ковырнул и нащупал… Обрати внимание, капитан: тряпки, что по краям лежат, давно не трогали. Видишь, сколько на них пыли? А те, что сверху лежали, ворошили совсем недавно. Несколько часов назад, когда аппарат сюда прятали…

— Не слишком надежно спрятали, — заметил Влад.

— Я сначала тоже так подумал. А потом сообразил, что его не прятали, а просто положили туда, где он раньше лежал… На раме, на цилиндрах и на этой вот штучке с носиком…

— Это резак, — уточнил Анохин.

— …на всем этом множественные отпечатки пальцев. Но настоящих отпечатков, оставленных руками без перчаток, не очень много. Отпечатки разные. Я имею в виду: разные люди прикасались к аппарату. Их отпечатки под слоем пыли. Свежие же отпечатки, не успевшие покрыться пылью, оставлены руками в перчатках…

— Виктор Федорович, можно взять аппарат в руки?

— Да, да, отпечатки я уже снял. Можно взять.

Анохин поднял аппарат и стал с интересом рассматривать, переворачивая с боку на бок. Особенно внимательно рассматривал он тонкую трубочку, выходящую из «смесителя». Зачем-то понюхал ее:

— Недавно включали. Есть свежие следы копоти, запах… — Надел на шею брезентовую лямку, щелкнул каким-то рычажком. Из трубки с легким шипением вырвалась струйка синеватого пламени. — Вот как он действует!.. — Взвесил аппарат в руке: — Килограммов семь — восемь… Полпуда, не больше.

— Да, — согласился Влад. — С таким можно и по веревке… Что на лестнице? — спросил он Гурского.

— На лестнице? Отлично сохранившиеся следы подошв спортивных туфель бендерской фирмы «Флоаре». Размер сорок шестой. Лестницу год не мели. Когда злоумышленник поднимался наверх, он оставлял следы на каждой третьей ступеньке, а вниз перепрыгивал через целые марши. И с перил всю пыль перчаткой стер, когда спускался…

Располагалась мастерская в просторном захламленном помещении. Три высокие окна, выходящие в приямки, слабо пропускали свет через мутные, давно не мытые стекла. В полумраке можно было различить под окнами длинный металлический стол с укрепленными на нем слесарными тисками, небольшой деревянный столик, столешница которого лоснилась от металлической пыли и машинного масла. На столике стояла корзина, до половины наполненная яблоками и лежала пустая и пыльная бутылка из-под вина «Розовое крепкое». У стола три табуретки, тоже изрядно замызганные, и стул с гнутой овальной спинкой. Только старинный токарный станок у стены, вероятно, еще из первых ДИПов, сиял неправдоподобной в этом помещении чистотой. Каждая его деталь была тщательно протерта и блестела. Неподалеку от станка стоял инструментальный шкафчик, тоже сиявший чистотой. В дальнем от входа углу была в торцовой стене еще одна дверь, заваленная понизу пустыми ящиками. Пол, покрытый линолеумом, был предельно пыльный. Повсюду валялись клочки бумаги, окурки, огрызки яблок: засохшие и темно-рыжие — старые, лишь слегка порыжевшие — посвежее. Несколько огрызков разной степени свежести Гурский подобрал для исследования. Взял также и насколько окурков. Лишь небольшой участок пола вокруг токарного станка и инструментального ящика был тщательно подметен и даже протерт недавно влажной тряпкой.

Фотограф запечатлевал на пленку разные участки мастерской, Анохин описывал аппарат, положив его на табуретку, Гурский готовил к фиксации наиболее свежие следы. Остальные стояли, сгрудившись возле входной двери.

Саша Орлов подтолкнул Влада локтем:

— Посмотри — куртка какая-то!

На гвозде у двери висела не замеченная ранее брезентовая куртка.

Влад подозвал Гурского:

— Осмотри-ка, пожалуйста, эту куртку.

Гурский снял куртку с гвоздя и разложил на деревянном столике, отодвинув в сторону корзину с яблоками. Из одного кармана извлек помятый конверт, протянул Мирону Петровичу. Конверт был адресован Михаилу Алексеевичу Чабаненко. Дата на штемпеле — 18 августа 1982 года. Обратный адрес — Октябрьский райвоенкомат. Из другого осторожно вынул… четыре новеньких десятки! И бумажную ленту, которой в банке была заклеена денежная пачка.

— Вот это так находка! — присвистнул Саша Орлов.

К столу притиснулся Диордиев:

— Неужели и деньги нашли?!

— Денег-то не сорок рублей было, — возразил капитан. — Так что пока еще не нашли!

Конверт и десятки сложили в папку. Составили и вложили туда же акт о находке. Упаковали куртку в полиэтиленовый мешок.

Влад посмотрел на часы: семнадцать часов двадцать две минуты. «Работы здесь непочатый край, — подумал он. — А времени осталось около часа. Потом надо в управление ехать. Мастерскую мы не успеем за час обследовать. А здание снаружи вообще еще не рассматривали. Мастерскую можно закрыть и пост оставить. А вот подходы к зданию надо сегодня же хотя бы осмотреть… Но решать такой вопрос должен Жуков…»

Влад поднялся в вестибюль и от вахтера позвонил по внутреннему в кассу. Никто не ответил. Значит, Жуков уже ушел оттуда. Влад открыл дверь подъезда, выглянул наружу. Зажмурился от яркого августовского солнца. Потом глазами отыскал милицейский «рафик» на служебной остановке. У машины стоял Жуков, давал какие-то указания водителю. В салоне темнели силуэты двух милиционеров и склоненная голова Любочки.

— Викентий Павлович! — позвал Влад.

Жуков оглянулся, увидел коллегу и поднялся по ступенькам к подъезду.

— Хорошо, понимашь, что ты вышел, — сказал он и, достав платок, вытер шею и затылок. — Зайдем в вестибюль, жарко здесь…

В вестибюле Жуков отвел Влада подальше от вахтера:

— Отправляю, понимашь, Гонцу… У тебя чего?

Капитан коротко рассказал о следах на лестнице и в мастерской, о находке аппарата и денег. Жуков просиял:

— Вот это, понимашь, хорошо!.. Аппарат тот самый?

— Пока не уверен. Подождем официального заключения Анохина… Но скорее всего — тот самый.

— А деньги?

— Думаю, что из украденных.

— Слушай, капитан, а может ты без меня здесь справишься? Мне, понимашь, хочется еще раз Гонцу допросить, прежде чем начальству докладывать.

— Поезжай. Мастерскую думаю на завтра перенести. На утро. Там работы много. Оставим в мастерской двух человек — могут явиться те, кто днем, был, чтобы следы уничтожить. А может быть, и за деньгами — не исключено, что они там спрятаны…

— Правильно! Унгуряну и Зайцева я оставил около кассы и у кабинета Булата. А в мастерской обоих сержантов оставь…

— Но и здесь кто-то из наших должен дежурить.

— Здесь пока старшина побудет. А я из управления всем им смену пришлю… А может, вы все тоже со мной поедете?

— Нет. Нам еще нужно до девятнадцати успеть осмотреть подходы к зданию со стороны пустыря, куда запасной выход ведет.

— Ну давай!.. А я, понимашь, поехал. Успеха тебе!

Жуков пошел к машине, а Влад — в мастерскую.

— Товарищи! — сказал он, войдя, — на сегодня мы здесь закончим. Утром вернемся. — Разыскал взглядом сержанта. — Сержант Балан, останетесь здесь. Когда рабочий день в институте закончится — к вам сержант Думитриу присоединится. Запретесь изнутри… Ночью свет не зажигать — возможен визит тех, кто кассу брал… Впрочем, до ночи вас сменят…

— Слушаюсь, товарищ капитан.

— Михаил Борисович, — обратился капитан к Анохину. — К девятнадцати у тебя будет готово заключение по аппарату?

— Боюсь, что нет. Конструкция совершенно незнакомая, и возможностей его я не знаю. Найти бы компетентного специалиста…

— Игорь Васильевич, — подошел Влад к директору. — Кто у нас в городе самый компетентный специалист по автогенным аппаратам?

— Безусловно, Ион Филиппович Рошу, — не задумываясь ответил Диордиев. — Завкафедрой резки и сварки в Политехническом.

— А можно сейчас с ним связаться?

Диордиев посмотрел на часы:

— Думаю, что можно…

— Позвоните ему, пожалуйста. Объясните по секрету, что к чему, и спросите, когда и где можно ему аппарат показать…

Директор ушел звонить.

Виктор Федорович тем временем уложил свой чемоданчик. Потом достал из него мелок и провел по полу черту от одной торцевой стены до другой, отделив полосу шириной метра два.

— Кто будет здесь находиться, — сказал он, — прошу за черту не переходить. Там мы еще не все осмотрели. Ясно?

— Ясно, Виктор Федорович, — ответил сержант.

— Сейчас распоряжусь, чтобы вам сюда стулья принесли. Вдвоем будете дежурить?

— Вдвоем.

Анохин уложил аппарат в мешок. Все вышли из мастерской и стали подниматься наверх. Остался один сержант Балан.

Когда капитан одним из последних, рядом с Анохиным, несшим мешок с аппаратом, поднялся в вестибюль, его окликнул директор института. Влад остановился. Диордиев подошел к нему:

— Я позвонил Иону Филипповичу. Он готов хоть сейчас осмотреть аппарат.

— Спасибо!.. Михаил Борисович, сейчас наша машина придет. Садись, бери аппарат и езжай в Политехнический.

— В главный корпус?

— В главный, — ответил Диордиев. — Кафедра сварки и резки металлов. Спросите Рошу.

— Есть. Поехал.

Влад подозвал сержанта, стоявшего у входных дверей вместе с вахтером, и сказал, чтобы он, после того, как освободится здесь, то есть после того, как схлынет поток выходящих с работы сотрудников, шел в мастерскую. Потом проинструктировал старшину за столиком, чтобы тот не рылся в дамских сумочках, а досматривал у выходящих только портфели и большие сумки. Покончив с этим, он присоединился к группе, поджидавшей его у ступенек подъезда. От группы остались, собственно, лишь четверо — Гурский, инспектор Орлов, фотограф и сам Влад. Был с ними еще и комендант, которого Влад попросил их сопровождать.

Все спустились к стене здания и пошли вдоль нее мимо стоянки служебных автомашин. Впереди оживленную магистраль преграждала высокая глухая стена каких-то складов, и улица резко, под прямым углом, сворачивала вправо. А прямо уходила другая, боковая стена складов. Между этой боковой стеной и продолжением здания НИИ тянулся узкий — вдвоем не разойтись — проход. Не доходя нескольких шагов до этого прохода, комендант сказал:

— Три крайних окна — мастерская, где вы были.

Дальнее, третье окно в упор смотрело на белую стену складов. А два других выходили как раз туда, где улица под прямым углом поворачивала направо.

Влад остановился и остановил Сашу, взяв его за плечо:

— Из этого окна, — указал он на самое ближнее, — если встать там внутри на табуретку, должен быть виден угол улицы и автобусная остановка…

Орлов смотрел на окно, утопленное в приямке, потом на угол:

— Определенно будет видно.

— А теперь будь другом, перейди туда, на остановку. Что оттуда увидишь?

Саша перебежал улицу, встал на углу, огляделся по сторонам. Потом вернулся:

— Подъезд института хорошо просматривается. Оттуда могли сигнализировать в мастерскую, давать знать, когда кассирша уехала, когда приехала…

— Вот и я об этом подумал… Завтра проверим.

— Почему не сегодня?

— Сегодня времени нет. Нам ведь скоро у начальства быть надо.

Дошли до конца прохода, и перед ними открылся обширный пустырь, который Влад видел из окна кабинета Булата. В конце прохода, на пустыре, их ждали товарищи.

Фотограф и комендант остались стоять на углу здания института, а Влад, Гурский и Орлов прошли вперед вдоль стены склада и вскоре наткнулись на несколько старых, с отбитыми углами, бетонных плит перекрытия, брошенных здесь в свое время строителями. Плиты лежали друг на друге. Все трое взобрались на верхнюю.

Виктор Федорович достал из чемоданчика полевой бинокль, приставил к глазам, обвел взглядом пустырь. В объективе бинокля четко вырисовывалась узкая черная полоса, пересекающая пустырь и ведущая к заколоченным дверям запасного выхода.

— Так и есть!.. Видишь там темную полоску?

— Я ее еще из окна увидел.

— Вот тебе польза от жары! Свежий бурьян распрямился бы!.. Взломщики через насыпь шли. Посередине пустыря ручей. Там почва влажная, наверняка хорошие следы сохранились.

— А мы можем завтра туда съездить. Пораньше утром, до мастерской…

Влад махнул рукой коменданту и фотографу. Оба подошли. Фотографу капитан уступил свое место, и тот стал снимать общий вид пустыря и дорожку следов.

— Что это за дверь? — спросил Влад коменданта.

— Запасной выход. Ведет на ту лестницу, что ваши уже осмотрели…

— Запасной выход называется еще пожарным, — жестко сказал Влад. — А случись пожар? На всех этажах двери на улицу заперты, а эта — так вообще заколочена!.. Кто ее заколотил?

— Я так распорядился. — В голосе коменданта звучало непререкаемое сознание правоты.

— Давно?

— Как только переехали в это здание. Года два назад.

— А зачем?

— Ну как же? Проникнут посторонние. А у меня в лабораториях ценное оборудование, приборы. Я отвечаю за институтское имущество.

— Проникнут посторонние! А свои сотрудники не смогут выбраться в случае пожара. Заколачиваете пожарный выход, вместо того, чтобы еще одного вахтера поставить!.. Кстати, будь здесь вахтер — и кассу не ограбили бы.

Комендант изобразил на лице оскорбленное самолюбие, а Влад подумал, что надо бы сообщить об этом в управление пожарной охраны — пусть штрафанут дурака.

Фотограф отснял все, что нужно было отснять с этой точки, и спрыгнул с плит.

— Пошли! — скомандовал Влад.

Все вернулись к проходу и двинулись к заколоченной двери запасного выхода. Не доходя двери — окно с приямком, не огражденном перилами, в отличие от тех, что на улице. Виктор Федорович попросил всех остановиться и не подходить к двери и к окну.

Он и фотограф обработали участок вокруг приямка, потом спустились в него, исследовали дно, наружный подоконник и закрытое окно с открытой форточкой.

Комендант, скучая, стоял в стороне, прислонившись к стене. Влад подозвал Сашу Орлова. Они вернулись к проходу и от угла здания медленно пошли обратно по асфальтовой дорожке вдоль стены. Когда поравнялись с окном, капитан остановился, подождал Орлова:

— Скажи, Саша, что это может быть? Светлое такое?

В густом бурьяне светлело какое-то пятно.

— Половина яблока… А правее — огрызок. Видишь?

— Вижу. Из форточки, наверное, выбросили… Обозначь чем-нибудь это место. Надо Виктору Федоровичу показать…

Саша подобрал несколько камешков и кучкой сложил на краю асфальтовой полосы.

Фотограф, кончив работу в приямке, выбрался наружу и принялся снимать в разных ракурсах заколоченную дверь. Выбрался и Гурский. Подошел к двери и стал исследовать доски, которыми она заколочена. Подозвал Влада и фотографа:

— Фомкой отжимали доски, ломиком. Вот следы от него…

Он показал темные вмятины на кромках досок там, где были вбиты гвозди, и попросил фотографа заснять эти вмятины.

Фотограф выполнил просьбу. Виктор Федорович взялся за верхний конец доски и легко отделил его от дверной коробки. Длинный гвоздь вылез из гнезда почти без сопротивления. Так же легко оторвал и вторую доску. Посветил фонариком в замочную скважину, заглянул в нее.

— Давно открывали эту дверь? — спросил коменданта.

— Ни разу не открывали.

— Открывали, и совсем недавно. Стерта пыль, паутина прорвана. Ключ есть у вас?

— Есть.

Комендант отпер дверь. Отстранив его, Гурский шагнул в темный проем. Влад посмотрел на часы:

— Ого!.. Пора ехать! Виктор, может, на завтра оставим?

— Сейчас… Подберу только…

— Что подберешь?

— Мелочи кой-какие любопытные…

Минут через пять Гурский вышел, уложил в чемоданчик полиэтиленовый мешочек с комками засохшей грязи и другой, с каким-то серым порошком.

— Я готов, поехали…

— Подбери-ка еще любопытные мелочи, — сказал Влад и, взяв эксперта под руку, подвел к кучке камней, сложенной Орловым, — по-моему, должно пригодиться!..

Гурский поставил чемоданчик на асфальт, снова открыл его, достал пустые мешочки, шагнул в бурьян, поднял обгрызенную половину яблока, положил в мешочек, поднял огрызок, положил в другой.

— Тот же сорт, что и в корзине, в мастерской. Из форточки выбросили, чтобы лишних следов не оставлять…

Пока шли к машине, Влад сказал Саше Орлову:

— Нас завезешь и поезжай на Садовую. Наши о Булате еще не сообщали. Но не зря же он телефон Гонце записал. Если застанешь, скажи — заявление какое-то на него поступило. От кого и о чем — ты не знаешь. В институте, мол, его не застал. А то Жуков любит, понимашь, чтобы подозреваемый сам догадался, за что задержан. — Последнюю фразу Влад произнес, мастерски подражая голосу и интонациям майора Жукова.

— Хорошо, Мирон Петрович.

— Да, возьми на всякий случай кого-нибудь из ребят с собой. Привезешь Булата в управление. Мы с майорам будем у Чекира или у Волкова.

УРАВНЕНИЕ С ТРЕМЯ НЕИЗВЕСТНЫМИ

В горуправлении фотограф сразу же прошел к себе обрабатывать пленку, Гурский — в лабораторию сдавать свою добычу, Орлов уехал за Булатом, а Влад направился в кабинет Жукова.

Жуков сидел и подшивал протоколы допросов Гонцы в папку со свежевыведенной надписью:

Влада он встретил кислой улыбкой:

— Умаяла меня, понимашь, твоя Гонца! Прежние показания повторила, а вот кто звонил — не говорит, понимашь, и все тут!

— А если действительно не знает?

— Знает она! Нутром чую — знает… У тебя есть новости?

— Пока нет. Поколдует лаборатория с мешочками Гурского, тогда, может быть, будут.

— А у мае есть. Чабаненко, понимашь, доставили…

— Да ну?! Допросил его?

— Какое там! — усмехнулся Жуков. — Пьяный в усмерть. Лыка не вяжет. Его в Парке культуры подобрали. Отвезли в вытрезвитель, а оттуда к нам… Это Чекир, понимашь, дал ориентировочку. И на Чабаненко и на Булата.

— За Булатом Орлов уже поехал. Да, я забыл сказать: в мастерской, в кармане куртки, кроме денег конверт нашли, адресованный Чабаненко. Пустой конверт из военкомата.

— Из военкомата?.. А вот что было у него в кармане брюк… Больше вообще ни черта не было…

Открыл папку и показал капитану подшитый в самом конце листок — повестку с вызовом Михаила Алексеевича Чабаненко в военкомат Октябрьского района на 20 августа 1982 года.

— Не был он в военкомате, — сказал Влад.

— Если бы был, понимашь, то на какие шиши он бы напился? Нет, он свою долю получил и успел где-то спрятать… Звонил я в военкомат дежурному. Никто его, понимашь, и не вызывал…

— Да, улики против Чабаненко серьезные.

— Уж куда серьезнее! Деньги — прямая улика!

Влад хотел возразить, что если бы деньги были найдены на самом Михаиле — тогда улика была бы прямая, а так… Но он промолчал, не желая снова ввязываться в спор.

Жуков откинулся на спинку стула и мечтательно сказал, похлопывая ладонью по папке:

— Очень нам, понимашь, повезло — только работать начали, а уже вся троица у нас! Хорошо!.. В рекордный срок закончим такое крупное дело!

— Дай, как говорится, бог нашему теляти да волка съесть! — заметил Влад.

Жуков засмеялся:

— Сам ты телятя мягкотелая!

Зазвонил телефон. Жуков снял трубку.

— Майор Жуков… Слушаюсь, Георгий Фомич… Пошли, Мирон, — положил он трубку на рычаг. — Зовут уже.

Выйдя из кабинета, они столкнулись с Орловым. За ним понуро шел крупный мужчина в сине-желтых кроссовках фирмы «Флоаре» сорок шестого размера, в элегантных серых брюках и в голубой рубашке с короткими рукавами. Сзади шел милиционер.

— Владимир Сергеевич Булат, — отрапортовал Орлов. — Принимайте.

Влад окинул Булата оценивающим взглядом. Булат был бледен, тяжело дышал.

— Догадываетесь, почему вас сюда привезли? — спросил Жуков.

— Кажется, догадываюсь, — криво усмехнулся Булат. В голосе его звучала усталость.

— Вот и славненько, что догадываетесь!.. Отведи его, Постолаки, в шестнадцатую. Дай бумагу, ручку… — И опять к Булату: — Сядьте, понимашь, и напишите все по порядочку — что и как!.. И всех до одного, понимашь, укажите, кто помогал вам.

— Идем, Саша, — сказал Влад Орлову. — Чекир зовет уже.

В кабинете Чекира сидел и полковник Волков. Сразу за Владом, Жуковым и Орловым вошел Гурский.

— Анохина нет? — спросил Чекир.

— Повез автогенный аппарат на экспертизу в Политехнический, — ответил Влад.

— Зачем же на экспертизу? — недовольно сказал Волков. — Анохин что — сам не мог заключения дать?

— Сразу сюда, понимашь, везти надо было, — поддержал Жуков. — Какой хоть аппарат-то? Большой?

— Да нет. Как раз такой, что его и на веревке можно с собой взять… А отправил я потому, что Анохин сказал, что такая конструкция ему незнакома. Заключение крупного специалиста профессора Рошу лишним не будет…

— Пожалуй, резонно, — шепнул Чекир Волкову. Волков кивнул.

— Что ж, начнем работать… — сказал Чекир. — Давайте, Гурский, что у вас нового. Только покороче, самое существенное.

Гурский лаконично и четко доложил то, что он ужа рассказывал Владу — о следах спортивных туфель на лестнице запасного выхода, о следах в мастерской и на подходах к ней, в приямке окна и на лестничной площадке у входа, о комьях грязи и кучках пепла от множества выкуренных сигарет, о найденных в бурьяне огрызках яблок…

— Ваши выводы? — спросил Чекир.

— По лестнице поднимался и спускался один человек в спортивных туфлях сорок шестого размера. Он же был в кабинете Булата и в кассе. Он же, очевидно, вскрывал сейф и унес деньги. Второй человек в тупоносых ботинках фирмы «Зориле» тридцать восьмого размера был только в мастерской и на подходах к ней.

Жуков наклонился к уху Влада:

— У Чабаненко, понимашь, такие ботинки…

Влад машинально кивнул. Он знал уже все, о чем докладывал Гурский, а пока тот говорил, думал о Булате. Вернее, о своем впечатлении от первой встречи с ним.

— Какие предположения у следователей? — спросил Чекир, когда Гурский кончил говорить.

Поднялся Жуков. Одернул китель, откашлялся.

— Мои такие предположения, — начал он. — Работали, понимашь, трое. Булат, Чабаненко и Гонца… — он обвел присутствующих взглядом — все внимательно слушали.

— Продолжай, продолжай, — приободрил его Волков. — Почему так считаешь?

— Булат заходил в кассу перед тем, как Гонца в банк, понимашь, уехала. Сговорился. Оставил ей телефон квартиры, где ждал ее и где его потом взяли…

— А его уже взяли? — встрепенулся Чекир.

— Так точно. Лейтенант Орлов съездил за ним и привез… После встречи с Гонцей Булат разговаривал с Чабаненко, что-то передал ему. Потом ушел, понимашь, из института, где-то прятался, а когда Гонца вернулась из банка — организовал телефонный звонок, а сам был где-нибудь поблизости. Гонца уехала вроде как в больницу, а он поднялся по запасной лестнице в свой кабинет, спустился по веревке на седьмой этаж, проник через окно в кассу, вскрыл автогеном сейф, забрал деньги, поднялся, понимашь, опять к себе…

— Стоп, стоп, стоп! — прервал его Волков. — Спускался с автогенным аппаратом, а поднимался еще и с деньгами?

— Аппарат самодельный, легкий, килограммов восемь, не больше, — сказал Влад с места, приходя на помощь коллеге. — А деньги он мог в чем-нибудь, скажем, в мешке, сбросить сообщнику…

Жукову было очень жарко в кителе. Он достал из кармана платок, вытер шею и лысину.

— Булата видела библиотекарша, когда он спускался по лестнице, — продолжал Жуков. — И еще, понимашь, обут он в те самые кеды, которые следы оставили. А Чабаненко в широконосых ботинках фирмы «Зориле», о которых, понимашь, Гурский говорил…

Чекир и Волков переглянулись.

— За первые пять часов работы основные участники хищения вроде выявлены, — удовлетворенно заметил Чекир и взглянул на часы. — Теперь бы еще деньги найти!.. Поговорим с Чабаненко и Булатом?

— Не получится, понимашь, с Чабаненко, — сказал Жуков. — Не проспался еще… И Булата не стоит пока трогать, чтобы не показать, что именно нам известно. Пусть сначала сам все напишет…

— Резонно, — сказал Чекир и вопросительно посмотрел на Волкова. Тот в ответ кивнул. — Послушаем тогда Мирона Петровича, что он скажет.

— Согласен с Викентием Павловичем, что в хищении участвовало, как минимум, три человека… — Влад краем глаза поглядел на Жукова. Тот был явно удивлен: капитан с ним соглашается! И снова вытер платком вспотевший затылок. — Двое мужчин и одна женщина, — продолжал Влад. — Двое мужчин были в здании института, скорее всего в мастерской, а женщина звонила по телефону и сигнализировала, когда Гонца уехала в банк, когда привезла деньги, когда уехала по ее ложному вызову в больницу…

— Тогда уже не трое, а четверо, — с места сказал Жуков. — Гонца знала о звонке…

— Это ты себя запрограммировал… Пока достоверно можно говорить только о троих: от двоих остались следы обуви, а о третьей свидетельства о звонке по телефону. Но с персонажами, составляющими, по мнению майора Жукова это трио, я не могу согласиться.

— Почему? — спросил Чекир.

— Версия Гонца — Булат — Чабаненко основана исключительно на том, что деньги взял из сейфа Булат. Верно? — Влад сделал паузу. Чекир кивнул. — Сейчас Булат пишет свое признание. Так вот — если это будет признание о хищении денег в кассе института, нам придется считать это признание самооговором и искать мотивы, толкнувшие его на дачу против себя ложных показаний!..

— Мудришь, Мирон Петрович! — укоризненно сказал Волков.

— Это вы потому так говорите, товарищ полковник, что не видели Булата. А я его, пусть недолго, но видел. Пятнадцать минут тому назад. Категорически утверждаю, и надеюсь, мою правоту подтвердит медицинская экспертиза или следственный эксперимент: Булат не мог спуститься по веревке, а тем более подняться по ней с этажа на этаж. И абсолютно исключено, чтобы он сумел, вися на одной руке, другой открыть с помощью крючка окно, запертое на два запора — верхний и нижний. А ведь окно было таким же способом и заперто! Для подобной операции нужен человек большой физической силы, отлично тренированный, с крепкими нервами!

— Так он же спортсмен, понимашь, альпинист, кандидат в мастера, — тоном терпеливого наставника, разъясняющего очевидную истину туповатому ученику, сказал Жуков.

— Возможно, в молодости он и был спортсменом, — невозмутимо возразил Влад. — Теперь Булат — гора мяса в центнер весом. Дряблые мышцы, нездоровый цвет лица, брюшко. Поднялся с Сашей на третий этаж, и уже одышка! Нет, Булат не подходит на ту роль, что отведена ему в версии Жукова. Отпадает и Гонца. Подозрения падают на нее лишь из предположения об участии в деле Булата. Из всей этой троицы наиболее вероятна причастность Чабаненко…

— А обувь Булата? — упрямился Жуков. — На нем ведь те самые, понимашь, кроссовки, о которых говорил Виктор Федорович!..

— Такие туфли выпускаются в Бендерах массовым порядком. Они дефицитны, но отнюдь не уникальны…

— Ну Петрович, версию Жукова ты раздолбал, — сказал Чекир. — А что предложишь взамен?

— Я не ставил своей задачей непременно разрушить версию Викентия Павловича, — ответил Влад. — Над этой версией можно и даже нужно продолжать работу. Я мог и ошибиться в оценке физических данных Булата. Он может быть если не исполнителем, то организатором акции, а в этом случае и Гонца может быть с ним связана. Я предлагаю разрабатывать параллельно другую версию — уравнение с тремя неизвестными. Икс — это человек в спортивных туфлях, вскрывший сейф, Игрек — человек в тупоносых ботинках, который в момент ограбления был в мастерской. Этим человеком может оказаться Чабаненко. И, наконец, Зет — женщина, которая звонила Ротару и способствовала удалению Гонцы из кассы. Она же, как я полагаю, вела наружное наблюдение за подъездом института и подавала сигналы тем, кто был в мастерской, то есть Иксу и Игреку…

— Вместо трех живых преступников, понимашь, какие-то иксы-игреки! — пробурчал Жуков и спросил: — Откуда она могла подавать сигналы?

— С того места, где улица поворачивает направо. Там автобусная остановка, где можно находиться, не привлекая внимания. Там есть и телефоны-автоматы, откуда можно позвонить в институт. С этого места отлично виден подъезд института, а оно видно из мастерской…

— Но если Булат не участник дела, — не унимался Жуков, — то его тоже надо было, понимашь, удалить из института. А вдруг он бы не ушел?

Орлов по-школьному поднял руку:

— Разрешите дать справку?

Чекир кивнул.

— Из бесед с сотрудниками я выяснил, что Булат всегда, без всяких исключений уходит на обед, причем уходит всегда минута в минуту…

— А вся операция, — подхватил Влад, — рассчитана по времени именно на обеденный перерыв. И если бы в ней участвовал Булат, он по окончании перерыва спокойно сидел бы на рабочем месте.

— Как же думаешь раскручивать свою версию? — спросил Чекир.

— Для начала я бы попытался выйти на создателя автогенного аппарата. Сегодня говорили об инженере Доле…

— Доля находится сейчас на борту теплохода «Карелия», — полистал свой блокнот инспектор Орлов, — Круиз по Черному морю. Одесса — Батуми — Одесса…

— Когда вернется? — спросил Волков.

— Дней через восемь-десять.

— Придется прервать путешествие, — сказал Волков Чекиру. — Нет у нас этих дней.

Чекир снова посмотрел на часы.

— Решим так: майор Жуков продолжает разрабатывать свою версию. Лазал Булат в окно или не лазал, но аппарат, которым вскрывали сейф, создан в его отделе, и он знает, кто его изобрел и кто изготавливал… Капитан Влад займется решением своего уравнения…

Зазвонил телефон. Чекир взял трубку.

— Подполковник Чекир слушает… А!.. Очень рад!.. Да, да, да, мы… Так… Что?! Как не этим? Вы вполне уверены? Вон оно что!.. Ясно… А когда будет письменное?.. Откровенно говоря, прямо-таки убили!.. Но все равно — большое вам спасибо! Разрешите к утру подослать за заключением? Пожалуйста, чем сможем… Конструктора? Да, будем искать… Сколько ему дадут? Думаю много — хищение в особо крупных размерах… Что?.. Когда найдем — отдать его к вам на кафедру?.. На поруки возьмете?.. Это не в нашей компетенции. Не думаю, чтобы разрешили… Талантлив, говорите? Так если он преступник, то чем талантливее, тем опаснее!.. Познакомить?.. Когда найдем — познакомить обещаю… До свидания, Ион Филиппович. Спасибо еще раз! — Чекир положил трубку и сидел молча, насупившись. Волков слегка подтолкнул его локтем:

— Чего помрачнел, Фомич?

Чекир безнадежно махнул рукой.

— Помрачнеешь тут!.. — и посмотрел туда, где сидели Жуков и Влад. — Нашли, говорите, аппарат?

— Саша в мастерской нашел, — отозвался Влад.

— Так вот поздравляю: профессор Рошу утверждает, что тем аппаратом, что ему Анохин принес, невозможно сделать такой разрез, который сделан на сейфе!..

— А Рошу видел сейф? — спросил Волков. — Разрез видел?

— Да. Анохин возил профессора в кассу. Профессор сказал, что струя пламени, бьющая из аппарата, не позволяет сделать такой тонкий и аккуратный разрез… Словом, сейф вскрывали другим аппаратом!

— Но зачем же тогда этот брали из-под кучи тряпья? Зачем его снова туда укладывали? — спросил Гурский, словно самого себя.

— Не знаю! — зло сказал Чекир. — Это Жуков и Влад должны нам выяснить… Константин Константинович, пора нам в министерство. — Он встал. Встали и все остальные. — Прошу обдумать до утра свои соображения по расследованию этого дела! С учетом открывшихся сегодня обстоятельств.

— Хорошо, Георгий Фомич… Оставьте мне Орлова в помощь.

— Оставим капитану Орлова? — спросил Чекир Волкова.

— Оставим…

— Тогда и за мной закрепите инспектора, — попросил Жуков.

— Бери любого, кто сейчас свободен, — разрешил Волков.

В коридоре Жуков спросил Влада:

— Что делать будем?

— Еще один аппарат искать… Давай и в самом деле разделимся? Займись Булатом, а мы с Сашей вернемся в мастерскую и поищем. Сейчас аппарат — главное.

— Главное, понимашь, от Булата и от Чабаненко признание получить. А каким аппаратом они пользовались — дело второстепенное.

— Пусть так. А мы все-таки поищем.

Приехав снова в мастерскую, Влад прежде всего влез на металлический стол и посмотрел в окно. Сашу, посланного им к автобусной остановке, он увидел сразу. Видны были все подробности его поведения. Вот он подошел к киоску и купил газету. Закурил. Поднял руку, останавливая такси. Вышел из подъезда милиционер — Саша сразу же развернул купленную газету. Словом, подавать с остановки сигналы в мастерскую было, очевидно, можно.

Самый тщательный обыск мастерской результатов не дал — ни денег там не нашли, ни второго аппарата. Единственное, что они обнаружили стоящего, — что дверь, ведущая в мастерскую с лестницы запасного выхода, также открывалась совсем недавно.

По пути в управление Влад обратился к Орлову:

— Совсем забыл спросить — как Булат прореагировал, когда ты пригласил его с собой проехать?

— Позвонил я в дверь, он сразу открыл. Одет был по-домашнему, в шлепанцах. Квартира однокомнатная. Я представился, прошел в комнату. Там стол накрыт на двоих. Коньяк, шампанское. «Ждете кого?» — спрашиваю. А он вздохнул сокрушенно. «Ждал, говорит, да не тех дождался». Из квартиры в шлепанцах вышел. Напомнил я ему, что обуться нужно. Сунул он ноги в свои кроссовки, и мы пошли к машине. За дорогу — ни слова.

— По-твоему, ареста ждал?

— Безусловно.

«Неужели Жуков прав?» — думал Влад.

Когда прибыли в управление, на часах было девять вечера.

У себя на столе капитан нашел записку и папку с делом.

Мирон и сам с удовольствием поехал бы отдохнуть, но слесаря лучше допросить именно сейчас, пока он еще не полностью пришел в себя.

Влад разложил на подоконнике привезенные из института вещи: автогенный аппарат, брезентовую куртку, найденные в ее карманах конверт, четыре десятки и банковскую ленту. Накрыл все это газетами. Потом позвонил Орлову:

— Не ушел еще? Может, зайдешь ко мне? С Чабаненко побеседуем… Заходи! — В дверь постучали. — Прошу, — пригласил Влад, кладя трубку на рычаг.

В кабинет вошел невысокий коренастый человек в форменной фуражке таксиста:

— Мне нужно капитана Влада…

— Слушаю вас.

Таксист посмотрел на Влада с некоторым недоумением:

— Это я вас слушаю… Мне в таксопарке сказали, чтобы я после смены непременно зашел сюда. К майору Жукову или к капитану Владу. Майора Жукова нет…

— А-а-а! — догадался Влад. — Это вы подвозили к институту кассиршу? — и он с теплой признательностью подумал о Чекире, не забывшем сделать то, что обязан был сделать он или Жуков.

— Женщину я подвозил.

Влад достал из стола фотографию, показал таксисту:

— Эту?

— Эту самую.

— Откуда привезли? Как она вела себя? Что говорила?.. Да, простите, ваша фамилия?

— Ильин Николай Кузьмич… Подвез от республиканской больницы. Как вела себя? Возбужденная была такая. Все о сыне рассказывала…

И таксист Ильин поведал, как заехали они из больницы в детский сад, где пассажирка пробыла минут пять, как помрачнела она после детского сада, занервничала, стала торопить, как забыла расплатиться у подъезда института… Нет, никаких сомнений в ее правдивости, когда она о сыне говорила, у него не возникало. Очень она искренне говорила. Возмущалась глупым розыгрышем со звонком… Посадил он ее примерно в половине второго, может, чуть раньше. Да, раньше, потому что, когда подъехали к институту, он взглянул на часы — было без четверти два…

— А правда, что в том институте кассу очистили, полмиллиона взяли?

— А вы откуда знаете?

— Да у нас весь таксопарк только об этом и говорит!..

В дверь постучали, и вошел Орлов, пропуская вперед себя бледного помятого Мишу.

— Привел? Пусть Чабаненко пока в коридоре посидит, а ты входи…

Подождав, пока Миша вышел в коридор, Влад спросил таксиста:

— От института вы пустым ехали? Никто к вам не сел?

— Сел клиент.

— Как он выглядел?

— Небольшого росточка, худенький, белобрысый. Лицо остренькое — на крысу похож… На вид — лет сорока.

— Во что обут был, не заметили?

— Как же? Заметил. День жаркий, все в сандалиях ходят, а на нем ботинки шнурованные, тупоносые такие. Черные…

— Наблюдательный же вы человек!

— Профессия такая.

— Тогда может быть обратили внимание — чистые ботинки?

— Запачканы немного. Внизу, у подошв — грязь засохшая.

— Вот это наблюдательность! — повернулся Влад к Орлову. — Любой другой пропустил бы эту деталь!

— Да и я пропустил бы, — сказал Ильин. — Но очень меня удивило, что оба ботинка обычные…

— Что значит «обычные»?

— Так он же инвалид. Одноногий. Вместо левой ноги протез коричневый. Когда садился, у него левая штанина задралась, я и увидел протез. А ботинки обычные, как у здорового человека.

— При ходьбе хромал?

— Подходил садиться, я его не видел. А вышел — прихрамывал.

— Где вышел?

— У вокзала. В вокзал через главный вход вошел.

Влад все тщательно записал.

— Последний вопрос: в руках у него ничего не было?

— Нет.

Влад протянул таксисту протокол. Тот прочел и расписался.

— Огромное вам спасибо, Николай Кузьмич! Очень вы нам помогли… Уезжать никуда не собираетесь?

— Нет. В отпуске я уже был… Вы запишите номер моей машины.

— Зачем?

— Подскажите гаишникам, чтобы меньше придирались. А то у них есть такой лейтенант Акулов. За каждый пустяк штрафует или дырку в талоне рубит…

— Ну лейтенант Акулов может нас и не послушать!.. А за помощь спасибо!

Оба пожали таксисту руку. Он вышел.

— По времени совпадает, — сказал Орлов.

— Случайное, по-моему, совпадение. Вряд ли этот инвалид перспективен… Позови-ка Чабаненко.

Саша приоткрыл дверь. Миша робко вошел.

— Садитесь, — предложил Влад, кладя перед собой на стол бланки протоколов. — Следователь городского управления милиции капитан Влад Мирон Петрович… Допрашиваетесь как подозреваемый.

— В чем подозреваемый? — спросил Миша, не поднимая на капитана мутных глаз.

— Сейчас узнаете… Фамилия, имя, отчество, где работаете?

Преодолевая похмельный озноб и разламывающую затылок боль, едва ворочая пересохшим языком, Миша ответил на формальные вопросы, а потом стал отвечать на вопросы по существу. Рассказал, как встал сегодня в девять утра, как поругался с женой, доведя ее до слез, как ушел из дома не позавтракав, как пришел на работу в половине одиннадцатого…

— Почему так поздно? — спросил Влад. — Ведь у вас работа в девять начинается.

— Заказов у меня на сегодня не было… А на полпервого меня в военкомат вызывали.

— Ладно, о военкомате потом… Видел вас кто-нибудь из соседей до ухода на работу?

— Толя Тимофеев видел, его жена… Во дворе еще Чезару Петкову встретил из четвертого подъезда…

— А на работе кто вас видел? С кем говорили?

— Да ни с кем я там не говорил…

— А с Гонцей? С кассиршей? — спросил Орлов.

Вопросы теперь они задавали поочередно, взвинчивая темп допроса. Миша смущенно опустил голову:

— Поругался я с ней…

— Поругался? Из-за чего?

Миша опустил голову еще ниже. Его дрожащие руки теребили подол рубахи. Он молчал.

— Отвечайте! Из-за чего поругались? — поторопил Влад.

— Так… Из-за ерунды…

— Уточни! — потребовал Орлов.

— Пятерку я у нее попросил, а она не дала…

— Что вы ей на это сказали? — спросил Влад.

— Не помню…

— Хоть приблизительно вспомни.

— Грозиться стал…

— Как? Чем вы ей угрожали?

Миша молчал, потупившись.

— Так чем угрожали?

Миша облизнул пересохшие губы:

— Что ограблю кассу…

— Угрожали кассу ограбить, увести с почерка?

Миша кивнул, не поднимая глаз.

— Выполнил свою угрозу?

Миша улыбнулся жалкой, вымученной улыбкой:

— Не… Разве я сумел бы?

— Так ведь сумели же, — сказал Влад. — Сейф вскрыли.

Чабаненко впервые посмотрел на него. В широко раскрытых мутных глазах мелькнул испуг:

— Шутите, что ли?

— Какие тут шутки! — Влад встал, подошел к окну. — Пройдите сюда.

Миша нерешительно приблизился. Влад снял газету.

— Твоя куртка? — спросил Орлов.

Миша кивнул.

— Говорите толком, — настаивал Влад. — Ваша или нет?

— Моя…

— Твоя, значит… В этом кармане конверт был от повестки, — показал Орлов карман. — А в этом… Посмотри что.

Саша снял еще одну газету и на белом подоконнике ярко заалели четыре, разложенные веером, новенькие десятки, а рядом — бумажная лента с надписью «тысяча рублей».

Мутные, безжизненные Мишины глаза вдруг ожили, вспыхнули радостным блеском.

— Ух ты!.. А я и не знал, что у меня столько денег!.. — И он сделал движение взять десятки.

Влад перехватил его руку:

— Погодите. Сначала надо сказать, где остальные деньги.

— А что — еще были?

— Еще много было, — сказал Орлов. — В кассе у Гонцы. В той самой, которую ты обещал увести с почерка…

В Мишиных глазах зрело теперь недоумение.

— Так где же остальные деньги? — повторил вопрос Влад.

Миша пожал плечами.

— Теперь понимаешь, в чем тебя подозревают? — спросил Орлов.

— Не… Не понимаю…

— Тогда поговорим пока о другом, — сказал Влад. — Во сколько времени ушли вы сегодня с работы?

— Начало двенадцатого было. Или чуть меньше.

— И куда направился? — задал вопрос Орлов.

— В военкомат.

— У кого там были? — спросил Влад.

— Не дошел я…

— Почему не дошел? — спросил Орлов.

— Зашел в магазин, а там «Меришор» продают. Водка такая по четыре рубля. Редко ведь бывает. Вот я и купил…

— На какие деньги купили? — А у меня пятерка была.

— Но вы же говорили, что Гонца не дала вам пятерки?

— Владим Сергеич дал.

— Кто дал?

— Владим Сергеич Булат. Начальник нашего отдела.

— И на пять рублей ты нализался до бесчувствия? — спросил Орлов.

У Влада мелькнула мысль, что Орлов повторил, перефразировав, знаменитый вопрос Остапа Бендера, заданный в «Двенадцати стульях» Кисе Воробьянинову насчет дворника Тихона: «Разве можно так напиваться на рубль?» Он с трудом подавил неуместную улыбку.

— Дык водка же.. Купил я «Меришор», у меня рупь остался. Я к тете Клаве зашел…

— К кому зашел?

— К тете Клаве. Она в буфете работает на улице Пирогова. Где остановка троллейбусная…

— Угол улиц Пирогова и Гоголя?

— Вот-вот!..

— Фамилия?

— Чья?

— Тети Клавы.

— А я знаю?

— Знаком с ней?

— А как же?

— Говорили с буфетчицей?

— Не. Поздоровался, взял кружку пива и отвалил за столик.

— Сколько времени было, когда ты к ней заходил?

— Без понятия я…

— От института до тети Клавы пешком шел?

— Пешком.

И под градом вопросов Миша постепенно рассказал, что у тети Клавы выпил кружку пива, добавив четвертую часть принесенной «поллитры», что решил потом в военкомат не идти, а пошел в Парк культуры и отдыха, где у входа два пивных павильона — дяди Феди и тети Стеши. Поочередно посетил оба, осушив в каждом по кружке пива с добавкой из бутылки. Потом опустился к озеру. Там выпил четвертую кружку пива, добавив в нее остаток из бутылки…

— …Осталось у меня двенадцать копеек, и я еще полкружки выпил за одиннадцать, — закончил свое повествование Чабаненко. — Вот и развезло меня… Не евши-то…

— Так ты что же, Миша, на побитие рекорда шел? — совсем не по существу спросил Орлов.

— Не… Я просто так…

— Ну с этим ясно, — подвел итог Влад. — Теперь, Чабаненко, посмотрите сюда… — И он сдернул газету с автогенного аппарата. — Что это такое?

— Им, что ли, кассу ограбили?

— Вам лучше знать, — заметил Влад.

Мишины глаза снова потускнели:

— Откуда?.. Я ведь сказал, где был…

— Ну это мы еще проверим…

Влад был почти стопроцентно уверен, что проверка подтвердит правдивость показаний Чабаненко. Не мог этот безвольный человек с ослабленной, пораженной алкоголем психикой участвовать в преступлении, требующем тщательной подготовки, точного расчета. Коль скоро Миша после ограбления кассы у себя в мастерской не был, четыре десятки подложены в карман его куртки настоящими преступниками, чтобы запутать следствие…

— Этот аппарат заводского изготовления?

— Не. Я его и делал.

— По чертежам?

— Не. Доля говорил, что и как…

— А Булат?

— Один раз приходил. Похвалил.

— А для чего служит аппарат?

— Пре… Префиратор это автогенный. Дырки в металле прожигать. Заводы таких маленьких не делают.

— Какого диаметра отверстия им можно прожечь?

— Миллиметров восемь, десять…

Зазвонил телефон. Влад взял трубку:

— Капитан Влад… А, Паша!.. Заходил, говоришь?.. Извини, зашился я совсем… Ты завтра у себя в редакции будешь?.. Постараюсь заехать. А нет — позвоню… Да, утром. Часиков в девять, в десять… Есть!.. Ну, бывай!.. — Положив трубку, Влад спросил: — А разрез в металле им можно сделать? Вот такой? — Он провел на листе бумаги две на удивление ровные параллельные линии с двухмиллиметровым зазором между ними.

— Не. Нельзя.

— А какой можно?

— Вот такой, — показал Миша дрожащими пальцами. Получилось раз в десять шире. — И очень долго резать придется.

— А другого аппарата ты не делал?

— Не. Один только.

— А кто делал другой?

— В мастерской никто не делал. И в институте никто…

— А без вас мог кто-нибудь заходить в мастерскую? По вечерам там работать? Ключ давали кому-нибудь?

— Ключ был у Доли…

— Опишите-ка нам Долю. Какой он? — попросил Влад.

Миша задумался, припоминая.

— Высокий…

— Выше Булата или ниже? — спросил Орлов.

— По росту они вроде одинаковые. У Доли плечи пошире будут. Сильный он очень…

— Когда последний раз его видел?

— А сегодня у нас что?

— Пятница.

— Во вторник он заходил…

— Семнадцатого?

— Ага. Заходил в мастерскую.

— В чем был одет?

— В майку синюю. На груди три листика, навроде короны…

— Фирменная, — заметил Саша. — «Адидас».

— Джинсы старенькие…

— А на ногах?

— Сандалии.

— Размер большой?

— Очень большой. Вот такой, — развел Миша ладони чуть не на полметра.

— А где у вас в мастерской, тот аппарат лежал? — спросил Влад.

— На полу у двери. Неделю назад концы привезли обтирочные и на него высыпали.

— И долго он там лежал?

— С мая. Как изготовил.

— Пользовался им кто-нибудь?

— Не. Только когда пробовали… Доля плиту стальную принес.

— Толстую?

— Сантиметра три. Отверстия в ней прожег. Штук шесть. А дня через два пришел Владим Сергеич. Положил плиту в портфель и унес…

Влад понял, что допрос пора кончать — ничего нового Чабаненко не скажет.

— Прочтите, Михаил Алексеевич, и подпишите.

Миша прочел протокол, не поняв и не запомнив ни единого слова, и подписал. Вызванный милиционер увел его.

— Ну как тебе наш рекордсмен? — спросил Влад Орлова, когда они остались одни.

— Если он не соврал, значит, улики против него — ложный вызов в военкомат, куда его не вызывали, и десятки в кармане куртки — подброшены нам, чтобы нас с толку сбить. «Понимашь» клюнул на эту удочку…

— Да и я клюнул, пока не допросили мы его… Только показания еще проверить нужно.

— Сколько сейчас?.. — Саша посмотрел на часы. — Десять всего. Не так уж и поздно.

— Забегаловки все уже закрыты.

— А я заскочу к Виеру, к участковому инспектору. Хоть двух буфетчиков, а дома застанем…

— Что ж, бери машину и поезжай… Но ты же ведь не обедал еще сегодня. Может, буфетчиков на завтра оставим? А ты домой — поесть и отдохнуть.

— Да я уже перекусил… Вот закончим все с Чабаненко и поеду с твоего разрешения домой до утра… А ты ведь сам сегодня ничего не ел!

— У меня кое-что с собой есть. Обо мне не беспокойся.

Орлов ушел, а Влад, порядком проголодавшийся, опустошил коробку сыра «Янтарь», съел батон, запив все это молоком. Заморив червячка, прошел в шестнадцатую комнату, где за столом сидел и писал Булат, тщательно обдумывая каждое слово, а у двери сидел и скучал милиционер.

— Я вас отвлеку ненадолго, Владимир Сергеевич. Скажите, вы часто давали деньги Чабаненко?

Булат положил шариковую ручку.

— Иногда давал. Когда что-нибудь срочное надо было изготовить.

Булат выглядел так, будто из него воздух выпустили. Осунулся, плечи опустились, под глазами серые мешки набрякли…

— Сегодня давали ему деньги?

— Дал. Очень он просил…

— Сколько дали ему сегодня?

— Пять рублей.

Вернувшись к себе, Влад достал из папки конверт и повестку и отправился этажом ниже в лабораторию.

В десять вечера в лаборатории было так же людно, как в разгар рабочего дня. В первой комнате сидел за столиком Гурский и что-то писал. Влад подошел к нему:

— До сих пор здесь, Виктор?

— Докончу заключения писать и уеду… Кстати, огрызки, что вы с Сашей в бурьяне обнаружили, очень пригодились. Особенно надкусанная половина яблока. Валя Паскарь такие с их помощью слепки сделала! И с верхней челюсти и с нижней. Такие слепки, что по ним нетрудно будет приблизительный портрет нарисовать!..

— Отлично! К утру портрет будет готов?

— Думаю, будет… А что ты принес?

— Да вот повестку и конверт на экспертизу. Чудится мне, что их один человек писал. Только на повестке почерк изменен…

— А я с самого начала обратил внимание, что конверт не военкоматовский, а обычный. Покажи повестку… — Гурский посмотрел повестку на свет. — Явно стерта первоначальная фамилия и вписана новая. И месяц не тот. Вот видишь, тут была римская цифра «пять»? К ней добавили три черточки и стало «восемь», август… А чтобы точно было, без ошибки — отдай Галине Степановне…

Влад поблагодарил и прошел в следующую комнату к Галине Степановне Урсаки, известному не только в республике специалисту по установлению подлинности документов.

Галина Степановна сняла очки, потерла тыльной стороной кистей рук усталые глаза, взглянула на подошедшего Влада:

— Здравствуй, капитан! Сто лет к нам не заходил… Да, я тебя еще не поздравила с очередным! Поздравляю. Очень за тебя рада!..

— Спасибо, Галина Степановна… У меня просьба к вам.

— Да я знаю — без дела не придешь!.. Что у тебя?

— Получил подозреваемый повестку в военкомат. По повестке не явился. Как выяснилось, его и не вызывали. Вот эта повестка, вот конверт, в котором она пришла по почте. Что вы можете сказать о конверте и повестке?

— Адрес написан женщиной. Повестка тоже заполнена ею, только почерк слегка изменен. Здесь была другая фамилия. Вытравлена. Сверху новая надписана… Месяц тоже исправлен…

— Вот бы нам вытравленную прочесть!..

— Постараюсь помочь, Мирон Петрович.

И Галина Степановна действительно помогла. Вскоре капитан уже читал официальную справку о том, что первоначально в повестке значился Констанжогло Василий Афанасьевич. Его вызывали в Октябрьский райвоенкомат 20 мая 1982 года на 12.30…

Саша Орлов пришел в управление с четырьмя протоколами свидетельских показаний. Буфетчики подтвердили рассказ Чабаненко.

— Что ж, — сказал Влад, прочтя протоколы. — Алиби непробиваемое. Придется, пожалуй, Мишу отпускать…

— Нужно ли? Отпусти мы его, и затаятся твои иксы-игреки. Пусть лучше думают, что мы их приманку заглотали… Впрочем, этот вопрос должен «Понимашь» решать.

— Да. Оставим до утра, до прихода Жукова… Поезжай-ка ты домой — отдохни до утра.

— А ты?

— А мне ведь до восьми дежурить… К утру в лаборатории должны портрет по слепкам сделать. Не терпится взглянуть…

— Тогда счастливо оставаться!

После ухода Орлова Влад позвонил дежурному по Октябрьскому райвоенкомату и без особого труда выяснил, что Василий Афанасьевич Констанжогло работает в типографии печатником. Позвонил туда. Оказалось, что Констанжогло работает в ночную смену и сейчас в типографии. Капитан взял дежурную машину и поехал туда.

Разговаривать в громыхающем печатном цехе было невозможно. Сухонький старичок-мастер провел Влада и Констанжогло в свой закуток и оставил там.

Записав в протоколе установочные данные молодого печатника, Влад спросил:

— Вы военнообязанный?.. Когда вас в военкомат вызывали?

— В мае. Где-то в конце месяца… А что?

— Да нет, ничего… Не помните, повестка у вас сохранилась?

Констанжогло явно смутился:

— Меня в военкомате попросили ее предъявить, а я в карманах не нашел. Потерял, наверное…

— Когда в военкомат шли — заходили куда-нибудь?

Констанжогло смутился еще больше:

— Зашел кружку пива выпить…

— Один?

— Был у стойки мужичок. Заговорил со мной. Потом до военкомата проводил.

— Как он выглядел?

— Невысокий, худенький… Лицо у него остренькое, крысиное такое…

У Влада сильнее заколотилось сердце: он вспомнил, что и таксист говорил о крысином лице. Стараясь казаться равнодушным, он спросил:

— Не помните, какая у него походка? Хромал при ходьбе?

— Нет, не хромал. Правда, сказал, что нога у него болит, и мы в троллейбус сели на одну остановку…

— Народу в троллейбусе много было?

— Много. Едва вошли.

— Вы с ним в дверях стояли?

— Да. Остановку проехали и вышли.

— Где у вас повестка лежала?

— Я без пиджака был. В кармане брюк.

— А как называл себя ваш провожатый?

— Николаем, кажется…

— Где живет, работает — не говорил?

— Нет.

— Потом встречались с ним?

— Нет. Обещал ждать меня около военкомата, но я вышел, а его не было…

— Как считаете — мог он в троллейбусе вытащить у вас из кармана повестку?

— Мог, конечно. Но на кой она ему?

— Возможно, для одного неблаговидного дела понадобилась… Вы ведь ему сказали, когда пиво пили, что в военкомат идете?

— Сказал.

— Большое вам спасибо, Василий Афанасьевич. Очень вы нам помогли… Извините за беспокойство и до свидания!..

ИСПОВЕДЬ БУЛАТА

Из типографии Влад заехал домой — побрился и сменил рубашку.

А в управлении, когда он приехал туда, его уже ждал приблизительный портрет Игрека, который ему так не терпелось получить. С листа плотной бумаги на него смотрело пустыми глазницами узкое овальное лицо, намеченное легкими штрихами, словно пунктиром. Лишь рот и подбородок были вырисованы фломастером уверенно, с растушевкой. Рядом то же лицо было нарисовано в профиль, и в нем было что-то крысиное.

Капитан сидел у себя в кабинете за своим столом. Сидел над листом с рисунками и думал. И таксист, и печатник в один голос, одними словами говорили о человеке с крысиным лицом. Три месяца назад человек этот вытащил из кармана Констанжогло повестку с вызовом в военкомат. Значит, взятие институтской кассы планировалось еще тогда. Но вот об одном человеке шла речь или о двух разных людях? Пассажир таксиста хромал, у него вместо левой ноги — протез. У случайного знакомого Констанжогло нога болела, но он не хромал. Мнимая боль в ноге, очевидно — предлог сесть в троллейбус, где в давке спутник выкрал из кармана печатника повестку. Так один или двое? Если двое — кто из них Игрек? Кого из двоих изображает рисунок?..

Влад вспомнил об еще одном незаконченном деле. Спустился к дежурному по управлению и от него позвонил дежурному по Ялтинскому горотделу милиции. Попросил снять с теплохода «Карелия» туриста Евгения Долю и первым же самолетом доставить к ним в город. Теплоход прибывает в Ялту в шесть утра. Значит, здесь Доля будет часиков в девять… Может, стоит съездить домой? Поспать уже не удастся, так хоть поесть…

Он запер стол и собрался идти, но в комнату вошел Гурский с несколькими бумажными листками, перехваченными скрепкой. Это было заключение трасологической экспертизы. Влад пробежал акт глазами. Подтверждались предположения Гурского насчет обуви. Комочки сухой земли во всех случаях идентичны — то есть, взятые в кассе, в кабинете Булата, на лестнице, в мастерской и на подходах к ней. В комочках — следы мазута, кирпичной и цементной пыли, споры сурепки, колючки мелкого репейника. Микроследы волокон на подоконнике в кабинете Булата — от альпинистской веревки советского производства. Пепел, взятый на лестничной площадке запасного выхода около дверей в мастерскую, — от сигарет «Мальборо». У человека, который сгрыз половину яблока, а вторую половину выбросил в форточку, передний зуб на верхней челюсти сломан, и дефект должен быть виден при улыбке. Приводилось описание и других особенностей строения зубов, но Влад, ни разу в жизни у зубного врача не бывавший, читать это место не стал — такие сведения для специалистов-стоматологов. Акт был подписан тремя работниками лаборатории.

Гурский поехал домой, пообещав к семи утра вернуться, чтобы ехать на пустырь и пройти по следам в бурьяне.

Было уже без четверти пять, и Влад решил тоже съездить домой. Предупредил дежурного по управлению и поехал.

Дома Влад сделал зарядку, не пропустив ни одного упражнения. Потом поплескался под холодным душем в свое удовольствие, благо квартира еще спала, позавтракал, разогрев банку болгарских бобов и добавив к ним огурец и пару помидоров.

По еще прохладному утреннему городу вернулся в управление.

Уже свернул было к Майиному магазину, но вспомнил, что он еще закрыт.

До семи оставалось минут десять, и Влад решил в помещение не идти, а подождать Орлова и Гурского на улице, в холодке. Они подошли ровно к семи, с двух разных сторон. Вид у обоих был несколько помятый. Даже Гурский выглядел сегодня не таким свеженьким, как обычно: сказалась бессонная ночь.

Дежурный «жигуленок» резво мчал их по утреннему, еще тихому, не переполненному машинами и пешеходами городу, еще не накаленному жарким августовским солнцем. Все четыре стекла были опущены, и теплый упругий ветерок беспрепятственно бегал по салону, растрепывал волосы, щекотал под рубашками, холодил лица, разгоняя сон.

— А обратили внимание, — говорил Гурский, — как тщательно старались они следов не оставлять? Перчатки, тряпочки на подоконнике. Даже окурки все с собой забрали. Но все-таки следов до черта оставили!.. А что — Булат окончательно отпадает?

— По-моему, да, — обернулся к нему Влад, сидящий рядом с водителем. — Во всяком случае, как исполнитель… Прочтем сегодня его показания, тогда можно будет точнее говорить.

— Чабаненко?

— У Миши железное алиби, — сказал Орлов. — Две буфетчицы и два буфетчика, у которых он водкой и пивом накачивался, одинаково подтверждают, что во время ограбления он их посещал…

— И аппарат не тот! — в голосе Гурского сквозило разочарование, — придется все с нуля начинать!..

— Ну что ты, Виктор Федорович! Какой же нуль? Мы теперь знаем, во что они были обуты, какого они роста, знаем, как выглядит один из них, что они курят… А может, и в бурьяне что-нибудь найдем!..

Голос Влада звучал оптимистически, хотя особого оптимизма он не испытывал.

— Приехали! — Орлов первым выскочил из машины.

Следом вылез Гурский. Влад задержался, давая распоряжения водителю:

— Поедете к переезду. Не доезжая метров ста — ждите нас. А то машина милицейская — нечего внимание привлекать!

Попросив товарищей подождать, Влад отправился в мастерскую, сказал дежурившим там милиционерам, что их скоро сменят, поинтересовался, не было ли ночью гостей. Гостей не было.

Перед тем, как ступить на тропинку следов, Гурский сказал:

— Я пройду первым. Буду вперед смотреть. Ты, Мирон, осматривай правую сторону тропинки, а Саша — левую.

— А может, мы с Мироном пойдем по обе стороны? — предложил Орлов, — больше шансов что-нибудь обнаружить…

— Нет, Саша, нельзя. Тогда будет три линии следов. Их издали видно. А нам тоже нет резона следы оставлять!

— Верно! — согласился Саша.

Уже через пяток шагов Гурский остановил группу:

— Смотрите-ка! Здесь они ноги вытирали в бурьяне!..

Он достал из чемоданчика свои мешочки, положил в них комки земли и маленькие шарики репейника, счищенные, очевидно, с брюк. Потом пошел дальше. Мирон и Саша двинулись за ним.

Больше ничего интересного они не увидели, пока не подошли к ручью. Здесь на тропинке Гурский увидел перед собой два следа рубчатых подошв, глубоко вдавившихся во влажную землю.

— Ого! Вот это прыжок! — восхищенно воскликнул Гурский, показывая след носка такой же подошвы на противоположном берегу. — Вон где он оттолкнулся! Не меньше пяти метров будет! И почти без разбега!.. А где же второй перепрыгнул? Нигде не видно. И вброд ручей не переходил — следы босых ног были бы… Не мог ведь этот длинноногий перепрыгнуть, держа в руках сообщника!.. Значит, перешел по доске… Но где она?.. — Гурский огляделся вокруг, увидел участок примятого бурьяна. — Вот где! — Знаком показал Владу и Орлову, чтобы стояли на месте, а сам подошел к этому месту и из гущи бурьяна осторожно поднял длинную доску. Тщательно осмотрел ее через лупу и вдруг воскликнул:

— Есть!

— Что — есть? — подался вперед Влад.

— Отпечатки!.. Отпечатки пальцев есть на доске! Ее брали без перчаток!

Это была очень старая доска, давно обструганная с обеих сторон и уже потемневшая от времени. На одном ее конце серые потеки засохшей грязи. На них, как на воске, выделялись следы шести пальцев — трех от правой руки и трех от левой. Гурский посыпал следы белым порошком и стал аккуратно снимать, а Влад отошел на несколько шагов вниз по течению ручья и с разрешения Гурского слегка разбежался и прыгнул. Несмотря на силу, тренированность и ловкость, он едва допрыгнул до противоположного берега. «Отличный прыгун этот Икс!» — подумал капитан.

Покончив с отпечатками, Гурский, с помощью Саши, перекинул доску через ручей, и оба перешли по ней. Потом Гурский снова спрятал доску в бурьяне, но уже на другой стороне.

Когда поднимались на высокую насыпь, солнце было уже высоко. Становилось жарко.

На насыпи они без труда нашли место, где был пролит мазут, а по ту сторону насыпи, на асфальте, было достаточно и кирпичной, и цементной пыли — было все, на что указывали акты лаборатории.

— Шли безусловно отсюда, — сказал Гурский.

— Здесь целый массив частных домов, — рассуждал вслух Орлов. — Не живет ли здесь кто-нибудь из троицы? Зайдем к Бойко?

— К участковому? — спросил Влад. — Втроем не надо. Внимание привлечем. Сходи один и приведи его к нашей машине. Она у переезда на той стороне…

Влад и Гурский не спеша пошли к переезду, стараясь держаться в тени заборов. Орлов углубился в лабиринт частных домов.

Вскоре к машине подошел запыхавшийся старший лейтенант Бойко, сопровождаемый Орловым.

Бойко, пожилой, излишне полный, мужчина в форме, в очках со старомодной роговой оправой, почему-то всегда смущался, когда на его участок приезжали из городского управления, где он всех без исключения офицеров считал своим начальством. Старшему лейтенанту, заработавшему каждую звездочку долголетней службой, всегда казалось, что он что-то недоработал, что-то упустил на своем участке, хотя упущений и недоработок у него было значительно меньше, чем у других инспекторов. Бойко производил впечатление медлительного тугодума, но это было ошибочное впечатление. Однажды Орлову пришлось вместе с ним быть на серьезнейшей операции на его участке, и когда инспектор угрозыска увидел участкового инспектора в деле, впечатление о нем коренным образом изменилось в лучшую сторону.

Едва Влад достал и развернул перед Бойко лист с рисунками, участковый сразу сказал:

— Это же Серегин Николай Федорович! Приехал к нам полгода назад из Ростова-на-Дону к тетке — тетка у него болела сильно. Померла. Перед смертью дом на него переписала… Ведет себя тихо. Претензий к нему нет… А чего им заинтересовались?

— Есть подозрение, что это он кассу взял в научно-исследовательском институте. Слышали?

— Слышал. Но я в таком плане к нему не присматривался… Вот если бы он из заключения вернулся — тогда да…

— Работает он?

— Работает.

— Бывает у него кто?

— Я ж говорю — детально к нему не присматривался…

— Есть необходимость его скрытно сфотографировать. Соседей его знаете?

— Есть у меня доверенный человек. Дружинник. Его окна прямо на калитку Серегина выходят.

— Предупредите этого парня, что мы фотографа к нему подошлем… А что у Серегина обе ноги целы?

— Обе. На днях видел, как он за автобусом бежал…

— Запишите нам адрес и Серегина, и дружинника. Дружинника не забудьте предупредить. Сегодня же пошлем к нему фотографа.

— Есть предупредить, — отозвался инспектор и записал адреса в блокнот Влада.

— И последнее. Присмотритесь к Серегину и присматривайте за ним. Только осторожнее, чтобы не спугнуть.

— Понятно, товарищ…

— Капитан, — подсказал Орлов.

— Понятно, товарищ капитан.

В самом начале девятого они вернулись в управление. Гурский проследовал в лабораторию обрабатывать отпечатки пальцев и слепки объемных следов обуви, а Влад с Орловым заглянули в кабинет Жукова.

Викентий Павлович сидел за столом без кителя — китель висел на спинке стула, — с распущенным галстуком и расстегнутым воротником форменной серой рубашки, в подтяжках, и, обтирая лысину и затылок платком, читал показания Булата, занимавшие десятки страниц. Видно было, что в жар его бросило не солнце, еще не заглянувшее в открытое окно, а содержание того, что он читал.

— Нет, вы только посмотрите, чего он тут, понимашь, насочинял! — воскликнул он при входе Влада и Орлова, даже не ответив на их приветствия. — Признается черт-те в чем, только не в ограблении кассы!..

— Дай нам те странички, что ты уже прочел, — спокойно попросил Влад, словно не замечая, насколько взволнован майор.

Все трое стали читать «вперекидку», передавая друг другу освободившиеся страницы.

«Заявление» Булата было адресовано начальнику городского управления милиции.

Почерк у Булата был крупный, размашистый, и читающие быстро передавали страницы друг другу.

В кабинет вошел Чекир. Жуков засуетился, натягивая китель, но начальник отдела положил руку ему на плечо:

— Сиди, сиди! Булат свою исповедь написал?

— Так точно, товарищ подполковник! Только не то он пишет…

— Не то, говоришь? Ну что ж, почитаем… Дай мне свободные страницы. Остальные потом принесешь…

Чекир унес часть страниц в свой кабинет, а Жуков, Влад и Орлов продолжали чтение «вперекидку».

Дальше в заявлении шли на нескольких страницах описания различных эпизодов деятельности Булата в качестве председателя областного комитета. Начала теплая компания с малого. Раньше сценарии массовых спортивных мероприятий заказывались специалистам — журналистам и писателям. Теперь же деньги за такие сценарии получали люди, как пишет Булат, абсолютно бездарные — Чадиков и Зинкина. А писали сценарии сами спортсмены — студенты и старшие школьники. Потом аппетиты разгорелись. Во многих селах области, где имелись самодеятельные спортгруппы, вдруг появились тренеры. Спортсмены их никогда не видели. Появились они лишь в платежных ведомостях, по которым получали все те же Чадиков и Зинкина. Деньги эти текли в карманы Булата и компании. Несуществующие тренеры возили своих питомцев на несуществующие соревнования, на всякие тренировочные сборы. Путевые и кормовые деньги брали опять-таки Чадиков и Зинкина, отдавая Булату львиную долю. Не брезговал Булат и банальными взятками. Сам, конечно, не брал. Брали вездесущие помощники — Чадиков и Зинкина. За взятки зачисляли детей в школы модных видов спорта — фигурного катания, художественной и спортивной гимнастики, футбола. За взятки оформляли спортивные разряды тем, кто иначе претендовать на них не мог бы. Себе Булат оформил звание кандидата в мастера спорта по альпинизму, чтобы бесплатно ездить на Кавказ на тренировочные сборы. Ни в каких восхождениях он там, конечно, не участвовал. В живописном лесу под Дальнинском, на берегу реки Чара спорткомитет построил спортивный лагерь-пансионат, где один из домиков был расположен на отлете, рядом с баней-сауной, и был предназначен для Булата. Неутомимый Чадиков привозил туда молоденьких женщин современного спортивного вида, но далеко не спортивного поведения. В районном центре Тимофеевка был построен стадион. Под трибунами, где полагалось быть раздевалкам для спортсменов и душевым, оборудовали и обставили, как номера в первоклассных гостиницах, три комнаты, ключи от которых находились у Булата.

Вскоре после назначения Булата он выписал из Саратова своего брата и сделал его директором строящегося в городе спортивного комплекса. Комплекс строился быстрыми темпами, а Булат-младший, с незримой помощью старшего брата, широко комбинировал со спортивными костюмами, оборудованием, инвентарем, стройматериалами. Большая часть средств, полученных от комбинирования, шла Булату-старшему. Благодаря наличию в городе и области талантливой спортивной молодежи и настоящих опытных тренеров спортивная жизнь развивалась успешно. Булат мог выступать на областных форумах, выступать с победными реляциями и оставаться на хорошем счету.

Но директором строящегося спорткомплекса заинтересовался отдел БХСС. Несколько его махинаций были разоблачены, и он был арестован. Снова громкий процесс, и снова Владимир Сергеевич в стороне. Но на этот раз за недостаточное руководство, за нарушение финансовой дисциплины, за семейственность его сняли с работы и исключили из партии. Дальше этого дело не пошло. Трудовую книжку ему удалось получить чистой — «уволен по собственному желанию в связи с состоянием здоровья». Поездил немного по стране и осел здесь в научно-исследовательском институте начальником отдела внедрения. Исключение из партии он, естественно, скрыл, считался беспартийным.

На новом месте Булат, привыкший уже к легкой жизни, к шальным «заработкам», едва освоившись, принялся за старое — начал брать взятки. Брал с некоторых из своих подчиненных (фамилии перечислены), организуя им легкие и выгодные плановые и заказные темы, примазывался, в качестве соавтора, к перспективным разработкам, на предприятиях нащупывал нечистоплотных людей, готовых хорошо заплатить за внеочередное внедрение разработок института. Масштабы были, разумеется, далеко не те, что раньше, но все же по паре своих окладов он «прирабатывал» каждый месяц. А вот с Долей нашла коса на камень, дело получило огласку. Булат, посчитав, что в его биографии уже начали копаться, написал это заявление, рассчитывая покорить суд своей «искренностью» и понести наказание полегче.

— Вон, понимашь, какие вещи берет на себя, лишь бы за ограбление кассы не отвечать! — сказал Жуков, отложив последнюю страницу.

— Думаешь? — не согласился Влад. — Чем же эти художества лучше? По сумме даже больше получается, а по характеру преступления — сравнить нельзя! Сколько душ он развратил, сколько причинил морального ущерба!..

Зашел Чекир. Здесь же в кабинете Жукова дочитал заявление Булата.

— Ну и фрукт! — сказал Чекир, закончив чтение. — Такого жулика проморгали наши дальнинские коллеги!

— Да и мы бы проморгали, если бы не пришлось его задержать, — заметил Влад. — Он ведь о краже в кассе не знал, решил, что его по старым делам арестовали, вот и начал каяться… А помните, как Диордиев его расхваливал?

Чекир повернулся к Жукову:

— Булата содержать под стражей. Поезжай в Дальнинск, ознакомь местных товарищей с его показаниями. Пусть проверят… Подтвердится — оформляй дело по злоупотреблению служебным положением и получению взяток.

— А по ограблению кассы? — спросил Жуков.

— Если не отпадет — приплюсуем… — и к Владу: — Что у тебя нового?

— Есть хорошие новости. Установлен один из возможных участников ограбления — Серегин Николай Федорович. Есть отпечатки его пальцев. Будет фотография. Дано задание в Ялту, чтобы доставили Долю…

— Это который автогенный аппарат смастерил?

— Да. Скоро должны доставить. Что с Чабаненко будем делать? У него безусловное алиби…

— Алиби — так отпускайте.

— Нельзя, Георгий Фомич, — вмешался Орлов. — Сейчас Серегин знает, что Чабаненко арестован, и ни о чем не беспокоится. А выпустим — спугнем.

— Раз алиби — содержать под стражей не имеем права. Договоритесь с ним, чтобы уехал куда-нибудь…

Чекир пошел к себе. Влад, оставив обескураженного Жукова, спустился вместе с Орловым в дежурку и позвонил оттуда в Ялту. Ялтинский дежурный сказал, что по путевке на имя Доли на теплоходе путешествует некий Антон Андреевич Плугарь. Справившись о внешности этого Плугаря и узнав, что на описание Доли он не похож, Влад попросил отправить его домой и обязать по приезде явиться в горуправление милиции, а сам пошел в лабораторию.

Гурский с довольным видом показал ему специальные карточки с четкими отпечатками пальцев, обнаруженными на доске.

— Надо бы центральный архив запросить по этим отпечаткам, — сказал он. — Пусть идентифицируют…

— Нужно, конечно, — согласился Влад. — Только надо еще отпечатки пальцев Серегина получить.

— Так это же его и есть!

— Мы с тобой знаем пока, что отпечатки оставлены на доске тем, кто переходил по ней через ручей, пробираясь по бурьяну к институту для того, чтобы ограбить кассу А вот если они будут идентичны отпечаткам пальцев Серегина — будем знать, что именно Серегин шел ночью к институту…

Потом Гурский показал капитану слепки объемных следов обуви, полученные в том месте, где неизвестный приземлился, перепрыгнув через ручей. А рядом поставил слепки с обуви Булата.

— Видишь — туфли разные. По дефектам, по износу. Общее у них фирма и размер.

— Да, Булат, очевидно, исключается. Покажи эти слепки Жукову.

Гурский завернул слепки в бумагу и поднялся наверх к Жукову.

Влад тоже поднялся по лестнице и пошел в кабинет к Чекиру. Постучав, открыл дверь и увидел в кабинете, кроме Чекира, моложавого человека в светло-сером костюме со значком депутата Верховного Совета республики над карманом. Узнав заместителя министра, Влад хотел ретироваться, но Чекир окликнул его:

— Входи, Петрович!

— Здравия желаю, товарищ генерал! — поприветствовал Влад посетителя.

— Капитан Влад, — представил его Чекир. — Ведет расследование параллельно с майором Жуковым.

— Скажите, капитан, вам приходилось раньше иметь дело с медвежатниками?

— Не приходилось, товарищ генерал.

— У вас, как я слышал, есть своя версия?

Влад не любил раньше времени информировать начальство о своих делах. Поэтому он отвечал уклончиво:

— Есть кое-какие наметки. Сейчас уточняем.

— Быстрее уточнять надо. Нас Москва теребит.

— Так ведь суток не прошло еще с начала работы! — сказал Чекир.

— А у нас счет не на сутки должен идти, а на часы, — возразил генерал. — Почти тысяча человек без зарплаты осталась…

— Я потом подойду, — сказал Влад Чекиру и, получив в ответ кивок, вышел из кабинета.

— Не слишком ли молод этот ваш капитан? — спросил заместитель министра, — все-таки крупнейшее хищение. Тут бы поопытнее кого поставить.

— Я уже докладывал вам, что параллельно дело ведет майор Жуков. Да и Влад работает у нас уже десять лет. Раскрываемость у него отличная… Но если есть возражения…

— Нет, нет! — протестующе поднял руку генерал. — Какие могут быть возражения? Вам виднее!

Когда гость ушел, Чекир позвонил капитану:

— Заходи, Петрович!

Влад в деталях проинформировал Чекира о сведениях, полученных от участкового уполномоченного Бойко, показал карточки с отпечатками и попросил передать их фототелеграфом в центральный архив. Рассказал о повестке, которую Чабаненко получил, якобы из военкомата, и о своей встрече с Констанжогло, о слепках с объемных следов и с обуви Булата.

— Гурский уже докладывал мне по телефону, — сказал Чекир. — Остался «Понимашь» у разбитого корыта — ни Булат, ни Чабаненко кассы не грабили…

— Гонца, по-моему, тоже ни при чем, — вставил Влад. — Она ведь попала под подозрение из-за близости с Булатом.

— Пожалуй, ты прав… — Чекир снял трубку внутреннего телефона: — Викентий Павлович? Гурский уже сказал тебе насчет слепков?.. Сейчас у тебя? Значит, по этому делу Булат отпадает?.. Ага… А Гонца? С ней что думаешь делать?.. Да понимаю я, понимаю! Плохой ты психолог, Палыч! Ведь все опрошенные в институте в один голос говорят, что Гонца души не чает в сыне. Зачем бы она стала такой звонок организовывать?.. Ну сообщили бы от соседей, что она утюг оставила включенным, пожар начался — достаточно, чтобы покинуть кассу. А тут — сын под машину попал!.. Посмотри, подумай… Подписка о невыезде? Да, так лучше будет, законнее… — Чекир положил трубку. — Кажется, отпустит… Да, забыл тебе сказать: вчера посылал я Акимова, нашего монтера, телефон в детском саду проверить. Обрезан кабель при самом входе.

Доложил Влад и о разговоре с Ялтой. Доля, очевидно, никуда не уезжал, скрывается где-то в городе. Возможно, у Серегина.

— За домом Серегина установи неослабное наблюдение, — приказал Чекир. — А пальчики эти мы в центральный архив пошлем. Я сейчас же распоряжусь…

ЧЕЛОВЕК С КРЫСИНЫМ ЛИЦОМ

Идя по коридору, Влад услышал дружный смех. Против дверей его кабинета сидел на скамейке Мику, как всегда, увешанный фотокамерами, а вокруг него сгрудились сотрудники управления. Влад подошел ближе и остановился за спиной высокого милиционера. Когда смех утих, Павел начал новый анекдот:

— А то вот еще из времен НЭПа. Рекламирует нэпман-аптекарь новое слабительное: «Слабит легко и нежно, не прерывая сна!»

Новый взрыв смеха. Мику заметил Влада и встал:

— Сеанс окончен!.. Тебя застать — задача почти невыполнимая. Я уж и домой к тебе забегал… По телефону мы договорились, что ты ко мне утром зайдешь, — говорил Павел, входя вслед за Мироном в кабинет и бросая на стул свою неизменную сумку. — А позже редактор позвонил мне и дал задание. Сейчас в Гратиешты еду. Вот и зашел. А то на месте-то меня не будет… Как дела у тебя?

— Идут помаленьку, — ответил Влад.

— Я тебе тут принес кое-что, — сказал Мику, открывая сумку и копаясь в ней. — Вчера я с крыши фотографировал… Посмотри на этот снимок…

На снимке — то самое место, где улица возле института круто уходит вправо. Автобусная остановка, люди на ней, газетный киоск, будки телефонов-автоматов. В одной из будок угадывается фигура женщины. Влад вцепился в снимок:

— Не помнишь, в какое время фотографировал?

— То-то и оно, что точно помню — перед тем, как щелкнуть, на часы посмотрел. Без десяти час было.

— Это же как раз то время, когда позвонили кассирше!.. Как жаль, что мелко!

— Кабы знать — телевиком бы ее достал. Да и так мог снять — она ведь долго на улице стояла перед тем, как в будку вошла…

— Кабы ты знал — подошел бы к парапету крыши и…

— И снял бы этого жулика Булата, когда он по веревке лез! Ведь я только сейчас сообразил, что когда Булат лез, я был еще на крыше!

— Булат, конечно, жулик, — сказал Влад. — Да такой, какие тебе и не снились. Но по веревке он не лазил и сейфа не вскрывал!

— А когда меня вахтер сюда вел, в институте все говорили, что видели, как Булат деньги по лестнице запасного выхода выносил!

— Так то был не Булат.

— А кто же?

— Вот это мне и предстоит выяснить… Слушай, ты Долю видел когда-нибудь?

— А как же! Беседовал с ним.

— Как считаешь, спортивный он мужик?

— Атлет! Сложен классически. Мускулатура как у призового борца. Просто приятно смотреть на парня… Да, Доля смог бы и с земли на седьмой этаж по веревке подняться!

— А вот это лицо тебе не знакомо? — Влад достал из ящика стола листок с изображением неизвестного анфас и в профиль.

— Конечно, знакомо! Такая крысиная физиономия!.. Это Колька Серегин. Экслибрисы делает. Наши все у него экслибрисы заказывали. Я тоже. Мастер он классный…

— Можешь сводить меня к нему? Знаешь, где он живет?

— Где живет, не знаю. В первый раз он приходил в Дом печати, искал заказчиков. А потом я к нему на работу ходил…

— А работает он где?

— В «Торгрекламе» художником. Недалеко от того института.

— Эх, жаль — выходной сегодня!

— А у них в «Торгрекламе» выходные в воскресенье и в понедельник. А в субботу рабочий день. Позвонить? Сколько сейчас?

— Конечно, позвонить! Половина десятого.

— Ничего не выйдет. Он с десяти работает, а я должен ехать. — Но увидев, как помрачнел Мирон, подумал и сказал: — Впрочем, если ты позвонишь шефу…

Капитан позвонил редактору газеты, и Мику получил разрешение принести свой репортаж днем позже.

Оставив Мику в своем кабинете, Влад принялся улаживать неотложные дела. Пошел в фотолабораторию, где по его просьбе попытались «вытащить» снимок женщины в будке телефона-автомата с негатива, взятого у Мику. Но ничего не получилось — лица женщины так и не удалось разглядеть. Затем Влад позвонил в республиканское министерство и убедился, что карточка с отпечатками пальцев уже передана по фототелеграфу в Москву. Заглянул к Жукову. Майор сидел мрачнее тучи и писал постановление об изменении меры пресечения.

— Чекир приказал, понимашь, выпустить Гонцу под подписку о невыезде, — бурчал он недовольно. — Пишу, а у самого, понимашь, на душе кошки скребут. Нельзя выпускать, пока денег не нашли!

Влад знал, что Жуков несколько преувеличивает — Чекир ему не приказывал освободить Гонцу, а лишь советовал. Но он знал также, что Жуков советы начальства всегда воспринимает как прямые приказания. Подавив улыбку, он спросил:

— Ты Чабаненко вызвал на сегодня?

— Он уже здесь внизу.

— Чекир распорядился, чтобы я с ним побеседовал. Не возражаешь?

— А чего мне возражать? Я же вижу, понимашь, что расследование по кассе тебе передали…

— Зато у тебя теперь крупное дело Булата.

— Больно хлопотное… — Жуков позвонил дежурному: — Там у тебя Чабаненко ждет. Скомандуй, чтобы его к капитану Владу доставили. И пусть за ним числится…

Мику опять сидел в коридоре и опять его окружали сотрудники управления. Он что-то с увлечением рассказывал.

Миша выглядел чуть посвежее, чем накануне вечером.

— Ну, Чабаненко, считайте, что вам крупно повезло! — сказал Влад, когда Миша опустился на стул для подследственных.

— В чем это, интересно, повезло?

— Хоть бы в том, что не в вытрезвителе ночевали. У нас бесплатно… И отпускаем мы вас…

— Ну-у-у! — расплылся Миша в счастливой улыбке. — Совсем? И деньги отдадите?

— Какие деньги? — опешил капитан.

— А те, что в моей куртке были. Четыре десятки.

— Ах, те!.. Можно и отдать. Только вместе со сроком.

— С каким еще сроком? — не понял Миша.

— С тем, который полагается за хищение в особо крупных размерах. Деньги-то были из сейфа похищены.

— А!.. Тогда не надо.

— Освободить мы вас освободим. Только вам придется исчезнуть из города. Есть у вас к кому поехать?

— Дядька у меня в Каушанах живет… А зачем исчезать?

— Чтобы те, кто кассу брал, думали, что вы сидите.

— Что ж, можно и поехать. Да не на что, денег нет.

— До Бендер вас на машине довезут. Там в автобус посадят и билет купят. Только уговор: как приедете в Каушаны — сразу к дядьке и никуда больше! Идет?

— Идет. Я ведь понимаю. Не маленький…

Покончив со всеми делами, Влад позвал из коридора Павла:

— Давай звони Серегину!

Павел набрал номер:

— Здравствуйте. Николая Федоровича можно?.. Коля?.. Привет! Слушай, дело у меня к тебе. Надо в срочнейшем порядке экслибрис сделать. Кореш один ко мне приехал на пару дней, увидел у меня книги с экслибрисами и загорелся… Знать ничего не желаю! Заплатит он втрое против твоей обычной цены… Никаких «не могу»… Так ты у себя будешь?.. Все, мы к тебе идем!..

По пути Влад наспех придумывал себе легенду:

— Значит так… Я приехал… Откуда бы мне приехать?

— Откуда-нибудь поэкзотичнее, чтобы заинтересовать.

— Из Магадана. Бывал там, город знаю. Важно домой к нему попасть…

— Посмотрим по обстоятельствам. Может быть, и удастся… Интересно, возьмется он экслибрис тебе делать?

— Для маскировки может взяться. Раньше ведь охотно брался?

— Сам искал заказчиков…

Как только Влад увидел Серегина, выходящего со двора «Торгрекламы», он сразу понял, что это и есть искомый Игрек. На вид очень приличный и не очень молодой. Аккуратный, по ниточке пробор рыжеватых волос, глубоко запавшие небольшие глаза, бегающие и, вместе с тем, настороженные, едва заметные белесые брови. Нос прямой и длинный. Зубы растут не как у всех, а словно бы горизонтально вперед. Их прикрывают тонкие бескровные губы. Подбородок скошен назад, и вытянутое вперед лицо удивительно напоминает в профиль крысиную морду. Но все же общий облик Серегина не вызывает гадливости. Скорее, внушает симпатию. Миниатюрно-изящная фигура облачена в светло-кремовые идеально отглаженные брюки с плетеным ременным поясом, и несмотря на жару — в коричневый замшевый пиджак, правда, расстегнутый. Под пиджаком рубашка с отложным воротником, такого же цвета, как брюки. Маленькие кисти рук с хорошо ухоженными ногтями и изящные замшевые туфли под цвет пиджака дополняли портрет. На вид Серегину было за пятьдесят.

Серегин довольно сдержанно реагировал на бурные приветствия Павла, постоянно бросая цепкие взгляды на Влада, как бы изучая его.

— Познакомьтесь, — сказал Павел, — мой друг Мирон Чеботарь… Николай Серегин, художник…

Рукопожатие у Серегина оказалось неожиданно сильным, а рука его была холодная и влажная.

— Давайте зайдем куда-нибудь, посидим, — предложил Мику. — У тебя, Коля, как с работой? Не хватятся?

— Перебьются, — криво усмехнулся Серегин. — А посидеть где-нибудь можно.

«Как же я о таком варианте не подумал!» — мелькнуло в голове у Влада, а вслух он сказал:

— Тогда, ребята, я в сберкассу забежать должен…

— Бегать никуда не надо, — остановил его Павел. — Я вчера гонорар получил. Пошли, посидим часок в «Минутке».

Повернули за угол, прошли еще шагов двести и поднялись по наружной лестнице в стеклянный павильон. Сели за столик.

— Только ненадолго, — сказал Серегин, — у меня свидание в двенадцать.

— Ну до двенадцати еще целый век, — заметил Павел. — Верочка, здравствуй!.. Коньячку, пожалуйста, бутылочку…

— Какого?

— Какого получше… Водички минеральной. Ну и закусь по твоему усмотрению…

— Горячее будете?

— По шашлычку или по костице, если есть.

Молоденькая кокетливая официантка записала заказ и отошла.

Павел наклонился над столиком, чтобы быть поближе к молчащим собеседникам:

— По ночному Парижу мчится на бешеной скорости такси. Пассажирка волнуется: «Не так быстро, месье!.. Осторожнее, осторожнее, прошу вас!.. Учтите, что у меня дети! Девять детей!..» «Сколько, мадам?» — переспрашивает таксист. «Девять!» — «И вы еще толкуете мне об осторожности!»

Серегин наконец-то улыбнулся, и Влад увидел среди его зубов один сломанный. Сомнений больше не оставалось — именно он ждал в мастерской, пока Икс проникал в кассу. Ну, а дальше что? Влад уже не был уверен, чти поступил правильно, ища контакта с Серегиным. Он все-таки следователь, а не оперативник. Что теперь? Арестовать? Проще простого. Но ведь неизвестно, где второй, где Икс. Влад почему-то не сомневался, что Иксом в его уравнении был Доля. Главное — неизвестно, где деньги. Арестовать сейчас Серегина — Доля и та пока еще не установленная женщина, что выманила Гонцу из кассы — Зет, — затаятся, а то и вообще улизнут вместе с деньгами…

После второй рюмки коньяка взгляд у Серегина стал уже не таким настороженным, хотя он и продолжал иногда изучающе поглядывать на Влада.

Влад откинулся на спинку стула:

— Давай о делах поговорим… Сделаешь мне экслибрис?

— Да я Павлу сказал уже — завязал я с этим делом. Не режу больше экслибрисов.

— Но ведь умеешь! И хорошо умеешь. Видел я у Павла твои работы.

— Да при чем здесь умею, не умею? Сказал же — сейчас заказов не беру — уезжаю. А взяться и не сделать — не в моих правилах…

— Мне тоже через пару дней уезжать надо — отпуск кончается, — сказал Влад.

— Далеко? — поинтересовался Серегин.

— Сначала в Москву, а оттуда в Магадан.

— На Колыме, значит, вкалываешь?

— На Колыме. Трест «Золоторазведка». Коллектор геологической экспедиции.

— Золотишком занимаешься? Для себя много намыл? — бегающие глазки Серегина остановились на Мироне прочно и с интересом.

— Мы только ищем, — уклончиво ответил Мирон. — Моют другие.

— Только ищете! Ну а находите — оставляете в земле лежать?

— Нет, конечно! — улыбнулся Влад, наполняя коньяком все три рюмки. — Если уж нашли — грех оставлять!

— Пьем за исполнение желаний! — провозгласил Павел, поднимая рюмку.

Все выпили, потянулись за закуской.

— Не везет мне в этот приезд с исполнением желаний! — сокрушенно вздохнул Влад, наливая минеральную воду.

— Что так? — спросил Серегин.

— Да вот и с экслибрисом не получилось… А главное — я ведь зачем приехал? За квартирой. Хотел купить кооперативную.

Интерес в глазах Серегина усилился.

— Построить кооператив хотел? — спросил он, отрезая кусочек костицы.

— Строить долго. Мне за шесть лет надоело по Колыме мотаться. Домой хочется. А жить негде…

— Раньше-то где жил?

— С родителями. Была у нас трехкомнатная квартира. Да сеструха замуж вышла после института, а брат женился. Все у нас жить стали. Ну и пришлось мне от них на Колыму завербоваться… Сейчас и деньги есть, да не нашел ничего. И Павел помочь не может, хотя и знает весь город…

— Тут я скорее помогу. Тебе что — обязательно на этаже? Со всеми удобствами?

«Кажется, клюнул!» — обрадованно подумал Влад, а вслух сказал:

— Конечно, современная нужна квартира. Но на худой конец и домишко купил бы — может, под снос попадет или обменять удастся.

Серегин разлил оставшийся в бутылке коньяк, заговорил старательно безразличным тоном:

— Есть у меня кореш, — он поднял рюмку, кивнул собеседникам, выпил, отглотнул минеральной воды, пожевал костицу. — Продает дом… Сколько собираешься выделить на это дело?

Влад пожал плечами:

— От дома зависит. Не глядя трудно сказать…

— Поглядишь. Дом не старый. Котельцовый. Три комнаты и кухня большая. Времянка есть летом жить. Участок соток пятнадцать. Виноградник можно разбить. Есть где гараж поставить, погреб соорудить…

— Значит, ни гаража, ни погреба! — разочарованно протянул Влад.

— Не хозяйственный мужик мой кореш… Но зато и дорожиться не будет… Так сколько можешь выделить?

— Я сказал — поглядеть надо. Понравится — выделю, сколько попросит.

Серегин поднес к глазам электронные часы:

— Ну, кореша, извиняйте — мне пора. Полдвенадцатого уже… Ладно, сделаю тебе экслибрис. Раньше уедешь — Павлу передам… Встретимся завтра здесь в два часа. Пойдем дом смотреть. А в понедельник отдашь деньги, получишь ключи и владей!

Серегин пожал руки Мирону и Павлу и поспешил вниз. Мирон сразу подошел к стеклянной стене. Увидел, как Серегин, голоснув, остановил частника, сел в «Жигули» и уехал. Влад записал номер, но тут же увидел, как от тротуара отделился «Москвич» и двинулся вслед за «Жигулями». Влад понял, что Серегина «повели».

— Ну что, Паша, пошли?

— А расплатиться?

— Сейчас улажу.

Влад пошел к директору кафе, предъявил удостоверение и попросил прислать счет в управление на его имя.

Пройдя вместе квартал, на углу расстались. Мирон, свернув за угол, зашел в большой магазин, из кабинета заведующего позвонил в управление и попросил прислать за ним во двор магазина дежурную машину: он не хотел идти на работу пешком, чтобы Серегин, если поездка на «Жигулях» была лишь маневром, не смог, вернувшись, проследить, куда он направился.

В управлении капитан поднялся к Чекиру. Дежурный милиционер сказал, что Чекир у Волкова. Пошел туда. Дверь в волковский кабинет была открыта, и в коридор доносился дружный смех.

«Павел, что ли, там?» — подумал Влад, остановившись в дверях.

— А? Сам математик объявился! — пробасил Волков. — Заходи, чего встал?

Влад вошел. В кабинете, прокуренном до степени «хоть топор вешай», собралось человек пятнадцать.

— Совещание? — спросил Влад.

— Да нет, — отозвался Чекир — Просто только что принесли фотографии членов твоего уравнения. А Константин Константинович старую знакомую узнал…

Влад подошел к столу, где веером были разложены три фотографии — Доли, полученная в институте, Серегина, снятого скрытой камерой, когда он выходил из калитки своего дома и очень красивой женщины с белокурыми волосами, падающими до пояса, снятой у той же калитки. В левом нижнем углу каждого снимка кто-то вывел фломастером по одной букве латинского алфавита. На фотографии Доли стояла буква «X», Серегина — «Y», а женщины «Z».

— Знаешь, кто эха баба? — спросил Чекир Влада. — Нонка-хипесница![1] Полковник в семьдесят втором году два месяца ее ловил. Наконец задержал в Сочи в ресторане. А она в уборную попросилась, через окно дамской комнаты в парк и — с концами!

— Я, как цуцик, полчаса под дверью проторчал, — добавил Волков. — Таким же молоденьким капитаном был тогда, как Мирон Петрович. Досталось мне от начальства — до сих пор бока чешутся!..

— Теперь бы ее не упустить, — сказал майор Горяинов, тоже зашедший в кабинет Волкова полюбоваться фотографиями участников столь крупного ограбления.

— Теперь не упустим, — заверил Волков. — Хитра, стерва, ловка, как дьявол. Так я к ней сразу двоих приставил — Кафтаната и Доридзе… Фотографии эти мы передали на вокзал, в аэропорт, на автовокзал и на все посты ГАИ. Будут уходить с деньгами, непременно возьмем!.. Мирон Петрович, — обернулся он к Владу. — Зачем у моих парней хлеб отбиваешь? Со своим Игреком, — он взял со стола фотографию Серегина, — коньяком пьянствуешь?

— Виноват, Константин Константинович! Представился случай контакт установить с Серегиным, а Орлова не было. Пришлось самому идти. Я и сюда вернулся, чтобы Георгию Фомичу доложить…

— Толк-то хоть есть от этого контакта?

— Так точно. Получил возможность в доме у него побывать.

— А есть такая необходимость?

— Есть. Попытаюсь установить, не у него ли скрывается Доля и не там ли спрятаны деньги.

— Ну что ж, желаю успеха.

— Пошли, Петрович, ко мне. Поговорим, — позвал Чекир.

В кабинете капитан подробно доложил начальнику о встрече с Серегиным. Потом вынул из кармана завернутую в платок рюмку, из которой пил Серегин, развернул, поставил на стол:

— Вот пальчики его прихватил…

— Но ведь утром мы уже отправили в Москву…

— Те предположительные были. А эти уж подлинные.

— Значит, завтра у тебя свидание с Серегиным? А это не ловушка? Не раскусил он тебя?

— Не думаю, Георгий Фомич. По лицу видно было, что он поверил в наличие у меня больших денег и золота, в возможность продать мне свой дом. Хочет уехать. Почему же не взять за дом тысяч десять — пятнадцать?

— А почему они все сразу не уехали, как думаешь?

Влад помолчал, взвешивая.

— Скорее всего, — заговорил он не очень уверенно, — из-за Доли. Его исчезновение сразу вызвало бы подозрение. Да и Серегин тоже работает. Тоже хватятся. Возможно, работает и Нонка-хипесница. Хватились бы всех троих, сопоставили бы с ограблением и начали бы искать. А так — трое других арестованы, пока следствие, пока что — подозрения на нашу троицу не падают, они могут легально уволиться. Кто их будет искать? Тем более, они уверены, что следов в институте не оставили…

— Да, в том, что ты говоришь, есть резон… Но ведь Чабаненко и Гонцу отпустили?

— Орлов увез Чабаненко из города к родственникам в Каушаны. Гонца тоже поживет пока в районе у родных…

— Что Серегин собой представляет?

— От него за версту блатным духом несет! Полагаю, профессиональный уголовник со стажем.

Зазвонил внутренний телефон, Чекир взял трубку:

— Чекир слушает…

Громкий бас Волкова был слышен по всему кабинету:

— Игрек прямо из кабака поехал домой. А Зет минут через двадцать к нему притопала. Сейчас оба там. Может, возьмем?

Влад яростно замотал головой. Чекир успокоил его жестом.

— Давай возьмем… Если ты уверен, что и деньги у них найдем.

— Нет у меня такой уверенности, — послышалось из трубки.

— А без денег зачем они нам? Только третьего спугнем.

— Да вообще-то можно пока не брать. Уцепились мы за Нонку крепко. Третьего надо искать, Икса.

— Вот, вот. Капитан этим и занят. Что нового будет — сообщай… — Чекир положил трубку на рычаг. — Значит, завтра у тебя свидание с Серегиным? Как думаешь использовать?

— Я ж дом у него покупаю. Дал понять, что заплачу, сколько спросит. А коли так — имею право осмотреть дом во всех деталях. И на чердак слажу — прочна ли крыша, и в подпол спущусь. Там Доля или нет — будем знать на сто процентов. А может, удастся выяснить, там ли деньги…

Чекир молча закурил, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. В левой руке он держал сигарету, а пальцами правой отбивал дробь по стеклу на столе.

— Резонно, резонно… — повторял он время от времени, вроде совсем забыв о Владе. В дверь постучали.

— Войдите, — открыл Чекир глаза.

В кабинет вошел щеголеватый младший лейтенант — сотрудник республиканского МВД. Лихо козырнул, извлек из портфеля запечатанные сургучом пакеты, протянул Чекиру разносную книгу, чтобы расписался, снова лихо козырнул и вышел.

— Так-с. Почта… — Чекир перебрал пакеты, остановился на одном с пометкой «срочно». Взял из пластмассового стаканчика на столе длинные ножницы, вскрыл пакет и достал из него листок, оторванный от телетайпной ленты, как гласила пометка, двадцать минут назад. Надел очки и прочел вслух: — «На ваш запрос от 21 августа 1982 года сообщаем, что предъявленные для идентификации отпечатки пальцев соответствуют дактилоскопии фальшивомонетчика-рецидивиста Гаранина Николая Митрофановича по кличке Домовой, родившегося в 1931 году в Ростове-на-Дону, четырежды судимого за подделку денежных знаков: в 1949 году в Москве (соучастие), в 1953 году тоже в Москве, в 1959 году в Баку и в 1967 году в Горьком. Отбывая последнее наказание в Горьковской области, в июне 1968 года бежал, убив конвоира. Был объявлен во Всесоюзный розыск. В сентябре того же 1968 года был обнаружен в Новороссийске, где проживал по поддельным, изготовленным им самим, документам на имя Лукина Николая Семеновича. При задержании сумел скрыться, нанеся тяжелое ножевое ранение оперативному сотруднику. По полученным вскоре агентурным данным, ушел с группой контрабандистов на шаланде, у которой было назначено рандеву в открытом море с греческим рудовозом «Эпир» для обмена контрабандными товарами. Посланный на перехват пограничный катер обнаружил шаланду, но когда подходил к ней, внезапно начавшийся сильный шторм (бора) опрокинул шаланду. Пограничники сумели поднять на борт катера лишь двух контрабандистов. Остальные шесть из находившейся в шаланде группы, в том числе Гаранин-Лукин утонули, в связи с чем Всесоюзный розыск на Гаранина-Лукина был отменен. Копию оперативной характеристики на Гаранина-Лукина высылаем почтой. Здесь необходимо сообщить лишь, что для уголовников он не считается в законе, является тем, что у них называется «один на льдине», и на предоставление ему с их стороны убежища или оказание какой-либо помощи рассчитывать не может. Разыскиваемые вами Серегин Николай Федорович и Доля Евгений Иванович на учете у нас не состоят, и дактилоскопических карт на них не имеется». Все. Подпись… Так вот какой фрукт этот твой Игрек! Нет, Мирон, идти тебе к этому утопленничку нельзя. Придется их с Нонкой сразу брать, чтоб без риска. А Долю и деньги будем искать отдельно… — Чекир снял очки и раскурил погасшую сигарету. Сидел молча.

Молчал и Влад, лихорадочно обдумывая ситуацию и подыскивая доводы в пользу своего плана.

Вдруг Чекир поднял телефонную трубку, набрал номер.

— Георгий Фомич, не надо Волкову! Подождите! — чуть не в крик взмолился Влад.

Чекир успокаивающе поднял руку.

— Лаборатория?.. Здравствуйте, Галина Степановна! Это Чекир. Просьба у меня к вам. Подошлите кого-нибудь взять рюмку с пальчиками. Влад принес. Надо срочно установить, не те ли это пальчики, что Гурский утром добыл… Но только очень срочно. Ладно? …Ну уж пожалуйста! Коробка «Грильяжа» за мной!

Едва успел он положить трубку, как в дверь постучали и вошел молодой лейтенант в белом халате поверх форменной рубашки:

— Галина Степановна прислала. Что забрать нужно?

Осторожно взял рюмку, предварительно накрыв ее куском марли — одной рукой за верхнюю кромку, другой под донышко, и бережно понес, держа двумя руками. Влад встал и открыл ему дверь.

— Георгий Фомич, — начал он, садясь на место, — давайте подумаем хорошенько… Серегин меня не подозревает. Иначе он не поехал бы из кафе домой, а постарался бы проследить за мной, установить, куда я пойду. И себя он считает вне подозрений — ведь он уверен, что следов они с Долей не оставили, что следствие пошло по ложному пути и ими не интересуется. Для него я обычный фраер с большими деньгами. А деньги ему сейчас крайне нужны. Институтские тратить нельзя — они из банка, и номера могут быть зарегистрированы… Кстати, это сделали?

Чекир покачал головой.

— Нет. К выдаче брали деньги из разных партий и установить, какие именно купюры попали в институт, банк не может.

— Но Серегин-то этого не знает. Ему нужны деньги. Он рассчитывает получить их от меня вполне легально, продав мне дом…

— Ты должен пойти к нему с деньгами?

— В том-то и дело, что нет! Он сказал, чтобы деньги я принес в понедельник… Так что получится, если я не пойду к нему? Вот когда он начнет подозревать и насторожится! Скорее всего подумает, что я видел его раньше, скажем, в Новороссийске, а в кафе встретился, чтобы наверняка опознать. Тогда он попытается забрать из тайника деньги и исчезнуть. А вдруг это ему удастся?

— Резонно, — задумчиво проговорил Чекир, отбивая ногтями правой руки мелкую дробь по стеклу стола.

— Вот и получается: если я пойду и осмотрю дом — риска никакого. Если не пойду — мы рискуем полуторастами тысячами рублей!..

— Резонно…. А если вместо тебя кого-нибудь из оперативников послать? Того же Сашу Орлова? Это их прямое дело.

— Ну тогда-то уж Серегин наверняка будет знать, что мы на него вышли! Тут уж настоящая опасность возникнет… Нет, нельзя!

— Тогда операцию надо подготовить. Прикрытие организовать…

— Георгий Фомич, там же небольшой поселок из частных домов. Он всех в лицо знает. Сейчас его стерегут Бойко с дружинниками, местными парнями. А посторонние появятся — он сразу поймет, что к чему… Будем исходить из того, что я покупаю у него дом.

— Но ты ведь понимаешь, что я не могу разрешить тебе лезть этой крысе в пасть!

— Так я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали! Я и не прошу у вас разрешения. Проверну все на свой страх и риск.

— Что ж, придется благословить… Оружие возьмешь?

— Нет. Лето, я в одной рубашке. Он проверить может — по карманам, будто невзначай, похлопать, под мышками дурачась пощекотать… Нет, пойду без оружия.

Снова зазвонил внутренний телефон, и снова бас Волкова:

— Сейчас сообщили, Фомич: Игрек сходил в магазин, купил пару бутылок коньяка «Юбилейный», консервы. Расплачивался новенькими десятками. Усек?.. Тают денежки-то!

— Гонца одну пачку десяток распечатала. Вот они ее к поделили на мелкие расходы. Погодим пока брать…

— Ну погодим, так погодим… — Волков повесил трубку.

От Чекира Влад пошел к Жукову: после коньяка очень хотелось пить, а он знал, что у Жукова всегда имелась в кабинете минеральная вода — боржоми или нарзан.

Жуков сидел без кителя, расстегнув воротник рубашки и распустив галстук, писал, по-птичьи склонив на бок массивную голову. Увидев Влада, оторвался от писания, снял очки:

— Сидай, Мирон… Докладную, понимашь, сочиняю. В Дальнинск оформляю командировку. Ну и память у этого хапуги! Черти бы его на шашлык извели! Столько, понимашь, эпизодов перечислил, людей поназывал — жизни не хватит проверить!.. У тебя какие дела?

Влад коротко рассказал о встрече с Серегиным, о сообщении из Центрального архива, о Нонке-хипеснице, которую когда-то ловил Волков. О намерении встретиться с Серегиным завтра он не сказал: по молчаливой договоренности с Чекиром эта операция была засекречена. Показал Жукову все три фотографии.

— Ну, что тебе сказать?.. — заговорил Жуков, протирая платком стекла очков. — Серегин — матерый зубр. Нонка тоже. Сами денег не найдете, от них ничего не добьетесь. А вот инженер… Как его? Доля. Он, понимашь, чистокровный фраер желторотый. Этот сразу насчет денег расколется, стоит только его взять… Ты что, Мирон, пить хочешь? — спросил он, заметив, что гость с вожделением поглядывает на стоящие у стены бутылки нарзана. — Вот открывашка, стакан, бери, пей… Так вот я говорю, понимашь, что Доля сразу расколется. А где деньги? Не у Серегина и не у Нонки. Иначе кто-то из них давно бы уже смылся с деньгами. Это точно. Деньги в таком месте, откуда они поодиночке их взять не могут, а только собравшись все втроем. Скажем, под тремя замками и у каждого по ключу. Не так, понимашь, примитивно, но принцип такой… — Жуков взял в руки фотографию женщины и стал ее внимательно рассматривать. — Теперь, понимашь, ясно, как они Долю завербовали! Серегину бы ни в жизнь не удалось, а баба сумела. Влюбила его в себя. Красивая, верно?

— Красивая, — согласился Влад, ставя на место наполовину опустошенную бутылку нарзана.

— Очень красивая. К тому же, понимашь, профессионалка. Ее специальность — мужиков соблазнять. Она этого инженера и обработала. Значит, отсиживается он, скорее всего, у нее, а не у Серегина… Адресок установили?

— Нет еще.

— Мух мухают эти оперативники, понимашь! Хоть повели ее?

— Повели. Сейчас она у Серегина.

— Если пойдет Долю кормить — адрес установят. А тогда всех троих, понимашь, брать надо.

— Спасибо, Викентий Павлович, за совет! — искренне поблагодарил капитан. — Так мы и сделаем…

Придя к себе, Влад сел писать донесение о встрече с Серегиным. Мыслями то и дело возвращался к Жукову, к разговору с ним. Майор Жуков, «Понимашь», ходячий анекдот для всего управления! Сколько раз Влад вместе с другими сотрудниками за глаза потешался над ним! А сейчас вот впервые подумал о нем с признательностью. Как просто, ненавязчиво, дружески помог он советами! А ведь он был не на шутку обижен, что дело об ограблении институтской кассы столь бесцеремонно передали другому. И не затаил обиды! Влад вспомнил, что за десять без малого лет работы в управлении он не знает ни одного дела, которое Жуков не довел бы до конца. Пусть медленно, с нарушениями сроков, путаясь в различных версиях, но всегда успешно.

Дописав донесение, капитан понес его к Чекиру. Георгий Фомич ушел обедать. Чтобы не терять времени даром, Влад позвонил в таксопарк и попросил прислать к нему водителя Ильина Николая Кузьмича. Ильин ездил по городу, машина у него радиофицирована, и диспетчер таксопарка обещала сразу же разыскать его и прислать.

И действительно, прошло не более десяти минут, как в дверь постучали, и в кабинете появилась знакомая коренастая фигура.

— Здравствуйте, Николай Кузьмич! — Влад вышел из-за стола навстречу посетителю. — Спасибо, что откликнулись на нашу просьбу и пришли!

— Еще бы не откликнуться! — пробурчал таксист, пожимая руку капитану. — Надолго я вам нужен? В вашем кабинете план не выгонишь.

— На несколько секунд всего… — Влад подвел таксиста к столу, где было разложено несколько разных фотографий одинакового формата. — Не встречались ли с кем-либо из этих людей?

Ильин рассмотрел фотографии и сразу взял в руки серегинскую:

— Вот об этом я говорил. Его вез от института на вокзал.

— А не ошиблись? У этого обе ноги целы.

— Такую морду ни с кем не спутаешь. А ноги у него левой нет. Я сам протез видел.

— Что за протез? Опишите, пожалуйста.

— Как вам описать? Обычный протез. Гладкая кожа, коричневая. Вот здесь, — Ильин наклонился и показал пальцем место на ноге чуть выше щиколотки, — тонким ремешком перехвачен. Пряжка металлическая, никелированная.

Когда Ильин сказал о тонком ремешке с пряжкой, Влад наконец догадался, о каком «протезе» речь. Дал Ильину подписать короткий протокол, еще раз поблагодарил и распрощался.

«Хитер, негодяй! — подумал Влад, когда Ильин ушел. — Надел краги, и ногу таксисту предъявил, чтобы у того в памяти отложилось, что инвалида вез! Так бы и сбил со следа!»

Влад пересел от стола на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. Как только закрыл, увидел пятилетнюю свою Аленку. Дочурке его не повезло — при живых родителях растет сиротой. Таня, сестра Мирона, взяла ее к себе в Криуляны.

Женился Мирон на последнем курсе университета. На самой красивой девушке юридического факультета. Да, пожалуй, во всем университете не было ей равных. Первые годы жили душа в душу. Сняли по договору однокомнатную квартиру. Родилась Аленка. А еще через год Ирину, жену, словно подменили. Из-за каждого пустяка начинала скандалы — с криками, с истерикой. Мирон терпел. Стала часто уходить, не говоря куда, — Мирон терпел. Стала уходить и на ночь, с каждым месяцем все чаще — Мирон терпел ради дочки. И вот однажды, три года назад, ушла с работы — она была инспектором детской комнаты в райотделе милиции — и укатила в Москву с каким-то деятелем из московской прокуратуры, приезжавшим в их город в длительную командировку. Через месяц прислала короткое сухое письмо, в котором требовала согласия на развод. О дочери — ни полслова. Мирон согласие дал, и их вскоре развели. Мирон получил комнату в коммунальной квартире, помыкался с дочкой, то и дело обращаясь к соседям, чтобы присмотрели за ней, когда ему приходилось выезжать в частые командировки, потом не выдержал, попросил приехать сестру, и Таня забрала Аленку к себе. У тетки девочке жилось отлично. Там у нее были два сверстника — двоюродные братья-близнецы, и Влад был за нее спокоен…

Резкий телефонный звонок вытолкнул его из дремоты. Вскочив с дивана, бросил взгляд на часы — пятнадцать сорок. «Целый час проспал!» — подумал Влад, снимая трубку. Звонил Чекир.

— Спрашивал меня? Заходи…

Влад отдал Чекиру свое донесение о встрече с Серегиным и рассказал о советах Жукова.

— Недооцениваем мы все нашего «Понимашь», — сказал Чекир. — А он ведь человек очень неглупый. И опыт у него колоссальный. Знаешь его историю? Нет?.. Он еще в сорок восьмом году окончил Высшую школу МВД. Сразу в гору пошел. Был заместителем начальника МУРа в звании полковника. В 1954 году, за какие-то грехи в методах ведения следствия разжаловали его до лейтенанта и прислали сюда к нам на рядовую работу. С тех пор здесь лямку тянет. Ему давно на пенсию пора. Даже по гражданским меркам пенсионный возраст вышел. Да сам уходить не хочет — вся жизнь в органах, а выпроводить его на пенсию ни у кого рука не поднимается. Да и дело он знает. Очень, правда, медленно работает, всегда за ту версию берется, что на поверхности лежит, как в вашем случае. А зайдет в тупик, другие версии пробовать начинает. Вот время и уходит… Насчет того, как на Долю выйти, он правильно подсказал. И в том, что Долю эта Нонка в дело затянула — он тоже, по-моему, прав. Серегина за все его грехи высшая мера ожидает. Он просто со зла не скажет, где деньги. У Нонки тоже хвосты длинные. Она ведь мужиков, которых обирала, разным дурманом опаивала. За ней предполагаются смертные случаи. Она тоже будет молчать о деньгах. А Доля, когда поймет, в какую попал компанию, — молчать не будет. Насчет трех замков «Понимашь» тебе блестящую идею подбросил! Тут, конечно, не замки. Серегин их и десяток откроет. Тут что-то другое. Надо понять, что именно они могут открыть только вместе!

Влад хлопнул себя ладонью по лбу:

— Эврика! Автоматические камеры хранения! Серегин от института поехал на вокзал, и Доля, наверное, туда деньги повез. У камер встретились. Серегин набрал две цифры… Вернее — букву и цифру. Потом Доля. Или наоборот — сначала Доля, потом Серегин…

— Резонно… Так нам что — ждать, пока Доля объявится? А Москва требует каждые два часа докладывать о ходе дела!..

— Зачем долго ждать, Георгий Фомич? Будем активно искать Долю. Через Нонку, если он у нее. А не находится ли он у Серегина, я завтра выясню…

— Да, искать Долю надо активнее, чем мы это делаем. А у камер хранения попросим выставить усиленные посты и снабдим ребят фотографиями… У тебя все ко мне?

— Так точно!

— Тогда свободен… Погоди… Давай-ка Волкову позвоним, узнаем новости… — Чекир снял трубку и набрал номер. — Костя?.. Давненько что-то новостями не делился! Или нет таковых?

На сей раз волковский бас звучал настолько тише обычного, что капитану пришлось пройти в приемную и снять трубку параллельного аппарата.

— …Разрешите доложить, что лучше не докладывать, — басил Волков упавшим голосом. — Оскандалились мои хлопцы. Повели объект Зет из дома Игрека и потеряли…

— Как же они днем потеряли? — встревоженно спросил Чекир.

— Потеряли, и все… Довели до базара. Она там купила что-то и растворилась… Хлопцы ее больше не видели. Сейчас подтянулись к Игреку, будут ее там ждать…

— Значит, она обнаружила наблюдение. К Игреку теперь не пойдет и Икса перепрячет… Усиль, пожалуйста, посты у камер хранения на вокзале. Есть предположение, что они все втроем явятся туда за деньгами… Кто Нонку вел? Орлов?

— Нет. Саша вместе с Бойко и дружинниками Игрека караулит. А вели два опытных хлопца — Кафтанат и Доридзе… Это же дьявол, а не баба! И у меня в свое время уходила!..

— Что думаешь предпринять?

— Мобилизовал всех своих ребят. У райотделов попросил помощи. Сейчас человек сорок с ее фотографиями прочесывают город…

— Кстати, всем участковым инспекторам ее фото показывали?

— Всем успели показать. Никто такой не видел.

— Прямо-таки дух бесплотный, а не баба!.. Ну, держи в курсе. Я у себя…

Чекир медленно положил трубку на рычаг.

— Что делать будем?

— Теперь уж я непременно должен пойти завтра к Серегину… Знаете, Георгий Фомич, я к нему не один пойду.

— То есть?

— С девушкой. Так естественнее будет. Отпускник, последние дни отпуска… Мне кажется, так меньше подозрений вызову…

— Резонно… А что если Нонка сообщит Серегину, что за ней слежка была?

— Тогда они сразу сбегут, ждать не будут. И Серегин завтра на встречу не явится. Но я почему-то думаю, что она ничего не заметила. Случайно затерялась в толпе на базаре. Или по привычке сманеврировала на всякий случай…

— Резонно. Только расчет на этом строить нельзя. Расчет надо строить на том, что она заметила наблюдение и сообщит Серегину.

— Если Серегин придет завтра на свидание, значит, она ничего не заметила…

— А если заметила, и он заманивает тебя к себе, чтобы держать как заложника или просто убить со зла, что влип?

— Исключено. Он знает, что денег у меня с собой не будет. Значит, смысла нет меня убивать. А если даже догадывается, кто я, — тоже нет смысла. Ему важнее без помех уйти с деньгами…

— Ну ладно. Все тогда.

Влад спустился в лабораторию. Отпечатки пальцев Серегина с коньячной рюмки уже сняли и перенесли на карточку. Даже простым глазом было видно, что они полностью совпадают с теми, что сняты с доски. Значит, получено еще одно неопровержимое доказательство, что Серегин был вчера в институте. Влад позвонил в типографию, где работа шла и в выходные дни — печатали газеты. Попросил направить к нему Констанжогло, как только он придет к восьми вечера на работу.

Теперь предстояло решить, с кем идти завтра к Серегину. В управлении были две сотрудницы подходящего возраста и подходящей внешности, но одна из них была в отпуске, а другая в командировке. Поразмыслив, Влад решил пригласить Майю. Девушка была искренне привязана к нему, признательна за все, что он для нее сделал, и неоднократно вызывалась помочь в чем-нибудь.

Вспомнив, что завтра воскресенье и все учреждения будут закрыты, Влад зашел в сберкассу и снял с книжки полтораста рублей. Потом отправился в Майин магазин, купив по пути в киоске три гвоздики. Спустился в полуподвал. Покупателей в магазине не было, но не было и Майи. Ее товарка за прилавком, Ленуца, сказала, что Майя пошла купить батон и сейчас придет.

— Только не в себе она эти дни, — сказала Ленуца, пристраивая гвоздики в бутылку из-под молока. — Что-то не заладилось у нее с ее парнем.

— А что именно — не знаете?

— Не говорит. Она у нас скрытная. Про себя переживает, а молчит. Со мной, с подругой, поделиться не хочет!

— Что за парень? Кто он?

— Нам она его не показывает. Сюда ни разу не приходил. Зовут Жекой, это она говорила… А вот и сама идет!

По ступенькам прозвучали шаги. Вошла Майя с двумя батонами в авоське. Увидев капитана, заулыбалась:

— Здравствуйте, Мирон Петрович! За молоком пришли?

— Нет, Майечка, я к тебе, — пожал Влад протянутую руку. — Ленуца, не будете возражать, если я Майю уведу ненадолго? Разговор у меня к ней.

— Да хоть надолго уводите. Сегодня суббота, людей много не будет. А магазин я и одна закрою.

Майя отнесла батоны в подсобку и вместе с Мироном вышла на улицу.

— Пойдем в парк, посидим? — предложил Мирон.

Майя согласно кивнула. Они молча, не спеша перешли улицу, вошли в парк, сели на скамейку.

— Ну вот, — сказал Влад, — а теперь рассказывай, что у тебя с Жекой стряслось. Только все по порядку.

Майя посмотрела на него удивленно:

— Вы-то откуда знаете?

— Я, девочка, милиция. Обязан все знать. Особенно то, что касается моих друзей… Так что же стряслось? Начинай по порядку: где познакомились, когда?

— Здесь, в парке, и познакомились. В апреле. Вышла я в перерыв с книжкой на солнышке погреться, а он подсел. Вежливо подсел, без хамства. Разрешения спросил. Поинтересовался, что я читаю. Лескова, говорю, «Леди Макбет Мценского уезда». Он сказал, что тоже очень любит Лескова. Спросил, читала ли я «Очарованного странника», рассказы про купцов — «Чертогон», например. Читала, говорю. Лескова еще родители мои собирали, он у меня полный. А его роман «На ножах» читали? Нет, говорю, и не слышала даже. Обещал дать почитать. Так мы и проговорили весь перерыв. На следующий день он опять пришел и книжку принес обещанную. Стали каждый день встречаться. Майские праздники вместе встречали у моей подруги в Дубоссарах. В кино часто ходили. Театр Маяковского на гастроли приезжал, так мы ни одного спектакля не пропустили. Он у себя на работе билеты доставал…

— А где он работает?

— Не знаю. Как-то разговора об этом не было… Стал он домой ко мне ходить. И один раз… — Майя опустила голову, покраснела. Потом посмотрела на Мирона с каким-то вызовом и договорила: — Ночевать остался. — После такого признания она замолчала. Минуту спустя заговорила снова: — Стал Жека ходить ко мне каждый вечер. А седьмого августа, в субботу, не пришел. Ждала его всю ночь, тревожилась. Утром побежала к нему домой. Сосед его сказал: Жека просил передать, если я приду, что он с товарищем на рыбалку уехал. В воскресенье вечером забежал он ко мне. Извини, говорит, что вчера не пришел. Ко мне, говорит, старый школьный товарищ из Москвы приехал. Я, говорит, эти дни должен с ним побыть. Голос смущенный, в глаза не смотрит. Неделю я его не видела, извелась вся. А в прошлый вторник, это значит семнадцатого, я его на проспекте встретила. Вот хорошо, говорит, что я тебя увидел. Я, говорит, завтра в отпуск уезжаю. Дневным одесским поездом. Я хоть и обижена на него была, сказала, что проводить приду. Он вроде даже обрадовался. Приходи, говорит, к двенадцати к билетной кассе. Пришла я, застала его там. Постояли мы, поговорили. Потом расцеловались, он сел в вагон, помахал мне рукой, и поезд тронулся… А вчера… — Майя вдруг уткнула лицо в ладони и расплакалась.

— Ну, Майечка, — растерялся Влад. — Ну чего ты? Перестань… На вот платок, утри слезы!..

— А вчера пошла я после работы подругу навестить заболевшую. Она на улице Лазо живет. Иду по двору и вдруг вижу… в окне… второго этажа… Жеку-у-у!.. Он выглянул, заметил меня и сразу спрятался. Я у подруги спросила, кто там живет, а она не зна-а-а-ет!

Мирон приобнял Майю за плечи и стал утирать ей слезы своим платком, приговаривая:

— Ну не плачь, девочка! От слез цвет лица портится… Перестань сейчас же!..

Майя улыбнулась сквозь слезы, достала из сумочки свой платок, вытерла глаза, высморкалась и проговорила каким-то слишком уж веселым голосом:

— Вот я вам все и рассказала! Такое со мной стряслось!..

— Давай-ка обсудим все спокойненько, — рассудительным тоном сказал Влад. — Видела ты его, говоришь, всего секунду?

Майя кивнула.

— Шла к подруге, а думала все время о своем Жеке?

Майя опять кивнула.

— Думала ты о нем, думала, а тут какой-то мужик из окна на секунду выглянул и исчез. Вот тебе и показалось, что это Жека. Иначе и быть не могло. А то никто и не выглядывал вовсе. Просто его лицо стояло у тебя перед глазами, вот и померещилось. Он сейчас загорает, в море купается, а ты тут нюни распускаешь! Брось!.. У меня к тебе дело очень важное. Вернее — просьба…

— Слушаю, Мирон Петрович! Все, что смогу!..

И капитан рассказал Майе о своем намерении посетить дом Серегина, о том, для чего это нужно, о своих надеждах обнаружить там третьего участника ограбления или хотя бы следы его пребывания, установить, не там ли спрятаны деньги…

— Понимаешь? — закончил он свой рассказ.

— Понимаю, — отозвалась Майя. — Пойду.

— Только веди себя соответственно. Меня на «ты» называй, Миркой. Обними иногда, прижмись слегка. Сумеешь?

— А чего тут не суметь? Вы мне всегда нравились.

— Только не вы…

— Ты мне всегда нравился!

— Вот и хорошо. Ничего не обнаружим — уйдем, как пришли. За столом придется посидеть — посидим, Надо будет — выпьем… Ты как?

— Немного могу.

— Вот и чудесно. Значит, договорились?

— Договорились.

— Завтра в половине второго здесь в парке встречаемся. Оденься понаряднее.

— Само собой.

Расставшись с Майей, Мирон снова и снова думал, вправе ли он подвергать ее риску, вводя в дом такого отъявленного бандита, как Серегин. И неизменно приходил к выводу, что если бандит заподозрил ловушку — на свидание не придет. Если же придет — значит, ничего не заподозрил, будет рассчитывать получить в понедельник деньги за дом и в воскресенье никаких глупостей себе не позволит.

Заскочил домой. Сердобольная соседка чуть не силком усадила его за стол и накормила ароматной чорбой и голубцами в виноградных листьях — к ней приехал сын, которому Влад помогал подготовиться в мореходку, и у нее был парадный обед.

После обильной и вкусной еды капитана так и тянуло лечь соснуть, но он преодолел это желание и пошел в управление.

Там он прежде всего поднялся к оперативникам. Последнее сообщение гласило, что Игрек сидит дома, выходит только во двор, а Зет пока нигде не обнаружена. В приемной Волкова сидел Кафтанат — один из пары, упустившей Нонку. Вид у него был понурый.

Влад сел с ним рядом.

— Чего киснешь из-за пустяков? Упустили — обнаружится. Не сквозь землю же она провалилась!.. Ты сам-то как думаешь: заметила она наблюдение или на всякий случай финт выкинула? Мне важно точно знать — завтра на контакт иду.

— По-моему, на всякий случай. Вот суди сам: на базаре она купила картошку, лук, мясо и пошла на выход в сторону Бендерской. Нас не могла видеть — ни разу не оглянулась. Да и народу было очень много… Шагах в десяти от ворот разворачивается грузовик и отрезает ее от нас. Грузовик за ворота выехал, свернул направо, а дама наша исчезла.

— Сейчас к начальству пойдешь?

— Да. Волков с Доридзе стружку снимет и за меня примется…

Поговорив с Кафтанатом, Влад зашел к Жукову. Решил все-таки посоветоваться с ним насчет визита к Серегину, а главное — брать ли с собой Майю. Но у Жукова сидел Булат, давал показания, и Влад решил не мешать.

У себя на столе Влад нашел записку от Саши Орлова:

Мысль о том, что они с Майей будут завтра под охраной своих, сняла последние сомнения в правильности принятого решения. Влад пересел на диван, расслабился, закрыл глаза. Сон навалился на него сразу, как горная лавина.

Разбудил его легкий стук в дверь. Влад вскочил, взглянул на часы — двадцать пятнадцать. Наскоро протер глаза костяшками пальцев:

— Войдите!

Вошел Констанжогло. Поздоровавшись, Мирон показал ему те же фотографии, что раньше показывал Ильину:

— Кто из них провожал вас в военкомат?

— Этот! — Констанжогло, не колеблясь, ткнул в фотографию Серегина.

— Подпишите протокол и можете быть свободны.

— А что он натворил? — спросил Констанжогло, подписывая.

— Повестку у вас выкрал.

— И что ему за это будет?

— Суд решит.

— Из-за какой-то бумажки судить будут?!

— Это не какая-то бумажка, а повестка из военкомата!

Парень вздохнул и укоризненно покачал головой. Влад не понял, к кому относится укоризна — к тому, кто выкрал повестку, или к тем, кто отдает человека под суд из-за бумажки.

Влад сидел за столом и подшивал в дело подписанный Констанжогло протокол. В коридоре послышались шаги и жизнерадостный голос Мику:

— А вот дамская логика: «Ах, мой муж мне так изменяет, так изменяет, что я даже не знаю, от кого у меня дети!»

Дружный хохот за дверью заглушил стук в дверь.

Вошел улыбающийся Мику в джинсовом костюме и в берете, весь припудренный пылью.

— Тольки-тольки из Гратиешт! — Павел поставил сумку на пол возле стола, сел на стул для подследственных, снял берет и стал им обмахиваться. — Приветствую нарушителя трудового законодательства!.. Ну и жарища сегодня… А ты чего в выходной трудишься?

— Так, дела есть, — уклончиво ответил Влад. Взял со стола фотографию Нонки-хипесницы. — Нигде не встречал такую?

— Можбыть, можбыть… — бормотал Павел, разглядывая фотографию, и вдруг стукнул по ней ладонью: — конечно, встречал! Не далее как вчера, когда в институт шел. Удивился еще — стоит на солнце и в тень не идет! Правда, очки на ней были зеленые. Оправа на пол-лица. Но волосы — вот же они! Волосы роскошные. Она долго стояла на остановке. Через час я на крышу вылез снимать, а она все стояла на солнцепеке. Потом вдруг губы начала красить. Потом в телефонную будку зашла. Это она на моем снимке!

— Ну, Павел, удружил ты мне своей памятью! Все это я потом запротоколирую, а ты подпишешь… А у тебя как дела? Собрал материал для репортажа?

— Собрал. Отличный материал. Сейчас покажу! — Павел нагнулся, открыл свою сумку и принялся извлекать из нее и класть на стол огромные бугристые помидоры, яблоки «джонатан», каравай белейшего пышного хлеба и плоскую пятилитровую канистру. — Вот это, — он отвинтил крышку канистры, — мы сейчас выпьем за успех твоего дела!

— Павел! — с укором сказал Влад. — Здесь тебе не распивочная!

— А ты попробуй! — Павел наполнил стакан, также извлеченный из сумки, и с видимым удовольствием выпил. Снова налил стакан, протянул капитану: — Отведай-ка, отведай! — приободрил он Мирона, видя, что тот колеблется.

Влад поднес стакан к губам, отхлебнул и удивился:

— Так это ж муст!

— А ты надеялся, что я тебя спаивать буду?

Вдруг открылась дверь, и вошел Чекир:

— Так вот вы чем тут занимаетесь!

— Моя вина, Фомич! — поспешил объяснить Мику. — Совращаю капитана мустом. Такого весь ваш угрозыск не разыщет! Тебя совратить?

— Ну если муст — совращай! — Чекир взял из рук Павла долитый до верха стакан.

Все трое быстренько расправились с хлебом, помидорами и завершили трапезу яблоками.

Павел закрыл канистру, сунул в сумку:

— Отпустил бы ты, Фомич, капитана домой. Он двое суток не спал.

— В самом деле, иди отоспись. Завтра у тебя трудный день.

— Не могу, Георгий Фомич. Волков обещал разыскать в архивах материалы по Нонке-хипеснице. Ознакомлюсь, потом пойду.

— Резонно! Ну а я пошел отсыпаться. Завтра к восьми буду у себя. Рыбалка на завтра отменяется… Да, учти, что мы все-таки решили послать опергруппу поближе к дому Серегина. Машины будут в укрытии за переездом. В случае чего Орлов по рации вызовет…

— Учту, спасибо, — поблагодарил капитан.

Чекир распрощался и ушел. Влад проводил Павла до троллейбусной остановки.

— Да, Мирон, ты во сколько завтра освободишься? — спросил Мику, пожимая руку капитана.

— Трудно сказать, Павел. С четырнадцати буду занят, а до какого часа — дело покажет.

— Учти, мы с Верой вечером тебя ждем. Торжественный ужин по поводу твоего тридцатитрехлетия! Или забыл, что тебе завтра уже тридцать три стукнет?

— Признаться, забыл! — улыбнулся Влад. — Спасибо, что напомнил! Постараюсь быть. Вере большущий привет передавай!

Мику сел в троллейбус и уехал, а Влад прогулочным шагом вернулся в управление. Шел и обдумывал, под каким предлогом брать завтра Нонку, если понадобится. По кассе предъявить ей ничего нельзя. Павел видел, что она долго стояла на автобусной остановке? Ну и что? Губы красила на солнцепеке? Это не криминал. Поди докажи, что сигнал подавала! Ушла от наблюдения? Противозаконного в этом ничего нет. Связана с Серегиным, бывает у него? Тоже нет криминала. Значит, арестовать ее можно, только застав при дележе денег, взятых в институте. Или за старые дела. Что-то ведь было, за что Волков задерживал ее в Сочи. Надо выяснить.

НАКАНУНЕ ВСТРЕЧИ

В отделе угрозыска дежурный сразу передал ему тощую папку:

— Вот, нашлась у нас в архиве. Волков приказал передать.

— А он на месте? — спросил Влад, расписываясь за папку.

— Уехал домой, — ответил дежурный.

Влад прошел к себе, сел за стол, раскрыл папку. С фотографии смотрело на него красивое женское лицо, уже знакомое Мирону, но без длинных до пояса волос. В папке — короткая, почти мальчишеская стрижка, задорная улыбка. Сутеева Елена Марковна. Она же Чарская Нонна Павловна. Родилась в 1954 году в Ленинграде. Отец — управляющий крупным строительным трестом. Мать — директор текстильной фабрики. Единственный ребенок в семье. В шестнадцать лет сбежала из дома, прихватив у матери драгоценностей на двенадцать тысяч рублей по казенной оценке. Начала гастролировать по курортным городам. В справках упоминались десятки городов, и всюду одно и то же — знакомство на улице, на пляже, в ресторане или в театре с денежными мужчинами — курортниками или командированными. Ужин в ресторане, ночь в гостинице или в одной из комнат, которые Нонна снимала по нескольку в каждом городе. Назавтра клиент просыпался с головной болью и с пустыми карманами, а то и без носильных вещей. Два года она была неуловима. В 1972 году в Сочи один из ее клиентов не проснулся совсем — то ли снотворное было слишком сильным, то ли сердце слишком слабым. Портье гостиницы опознала хипесницу по фотографиям. Старшему инспектору уголовного розыска Волкову было поручено разыскать ее и задержать. Это удалось сделать лишь через два месяца в одном из сочинских ресторанов, но ненадолго: Нонка сбежала через окно дамской комнаты. С тех пор Елена Сутеева, она же Нонна Чарская не попадалась ни разу, хотя заявления от пострадавших продолжали поступать, и было еще два случая со смертельным исходом, где, судя по «почерку», была замешана Нонна Чарская.

«А сколько же мужиков не обращались в милицию, чтобы не позориться!» — подумал Влад, дочитав документы до конца.

Теперь ему было ясно, что оснований для ареста Сутеевой-Чарской было более, чем достаточно. Нужен лишь сущий пустяк, чтобы она снова появилась в поле зрения оперативных работников.

В половине первого ночи капитан пошел наконец домой.

Дома, едва раздевшись, он провалился в глубочайший сон. Ровно в шесть утра, без всякого будильника, он вскочил, как встрепанный, и сразу приступил к ритуалу сложной своей зарядки.

В управлении Влад встретил внизу Сашу Орлова. Вместе прошли в кабинет капитана. Влад достал из сейфа телетайпную справку на Гаранина-Серегина, папку со сведениями о Сутеевой-Чарской и дал Орлову ознакомиться.

— Повезло нам, нечего сказать! — заметил Саша, прочитав материалы. — Это же прямо-таки монстры какие-то! За утопленником убийство конвойного и ножевое ранение оперативника, за мамзелью одно бесспорное убийство и два предположительных!.. А знаешь — подвернись мне где-нибудь в командировке такая фифа — может, и не устоял бы!

— На черта ты ей сдался? Ей денежных тузов подавай!.. Да, Саша, сообщаю тебе по секрету — сегодня иду на встречу с Серегиным. Рассчитываю у него в доме побывать…

— Это под каким же соусом?

— А я с ним договорился, что дом у него покупаю. Он, понимашь… Тьфу! У Жукова заразился… Он рассчитывает уехать куда-нибудь подальше, как только свою долю получит…

— А почему они, кстати говоря, до сих пор деньги не поделили и не разъехались?

— Я сам над этим голову ломал. Спасибо, Жуков идею подбросил насчет трех замков…

— Не понял.

— Ну заперли они, допустим, деньги на три замка, и у каждого по ключу. Отпереть смогут, только когда втроем соберутся. Насчет трех замков это я так, образно. Скорее всего, они деньги в автоматическую камеру хранения на вокзала положили и набрали каждый по цифре.

— Вот теперь понял!

— Серегин собирается смыться сразу после дележки. Дом его тогда бесхозным останется, пропадет. Он и хочет продать его по-быстрому. Ясно?

— И ты идешь вроде бы дом смотреть?

— Не один иду. С Майей Рошко. Ты ее-знаешь.

— Та, что по делу о квартирных кражах проходила?

— Вот-вот… Да, а что Кафтанату и Доридзе Волков дал? По выговору?

— Нет. Отчитал как следует, и все.

— А Нонка нигде еще не нарисовалась?

— Нет. Как в воду канула.

— Появится у Серегина, когда я там буду. Вот увидишь…

Орлов заторопился к Волкову получать задание, хотя знал, что пошлют его наблюдать за Серегиным, а Влад принялся заново перечитывать дело Сутеевой-Чарской, надеясь найти в нем какие-нибудь данные, на которые он вчера не обратил внимания. Ничего нового он не вычитал. Позабавило его, что из двадцати трех заявителей, обкраденных прекрасной незнакомкой, все как один писали, что деньги украдены казенные, выданные на те или иные учрежденческие нужды.

Зазвонил внутренний телефон. Влад взял трубку. Дежурный у входа в управление сообщил, что Мирона Петровича спрашивает какой-то студент по фамилии Плугарь. Говорит, что прибыл из Ялты и что его обязали явиться к капитану Владу сразу по прибытии. Документов у него никаких нет.

— Из Ялты? Пропустите его ко мне!

Влад быстро просмотрел записи в отрывном календаре, нашел фамилию Плугаря и, когда студент постучал, поднялся ему навстречу:

— Здравствуйте, Антон Андреевич! Спасибо, что пришли. Садитесь… Путевку вашу можно посмотреть?

Плугарь, бледный от волнения, неуклюже сел, открыл чемоданчик-дипломат, достал путевку, протянул капитану:

— Это не моя путевка… Мне ее дали… Я не сам взял…

— Так, так… Круиз по Черному морю на теплоходе «Карелия». Первый класс… Триста восемьдесят рублей! Для студента в самый раз! На каком курсе?

— На третий перешел.

— Стипендию получаешь?

— Тройки у меня. Не получаю…

— На что существуешь?

— Родители по сто рублей в месяц присылают.

— Сколько ж ты за путевку заплатил?

— Ничего я не платил. Мне ее так дали.

— Кто же это такой щедрый — почти четыреста рублей выложил, чтобы троечник Антон Плугарь мог по Черному морю прогуляться?

Парень молчал, опустив голову. В глазах его блестели слезы. Он закусил нижнюю губу.

— Ну так кто же тебе дал путевку?

— Не могу я сказать. Слово дал… Комсомольское…

— Ах вон как! Дал честное слово, что будешь покрывать бесчестные поступки? Хорош комсомолец!.. Мужчина дал тебе путевку или женщина? Это-то ты можешь сказать?

Парень опустил голову еще ниже:

— Женщина…

— Как ее зовут, не говори, раз нельзя… — Влад вынул из ящика стола и разложил перед Плугарем несколько женских фотографий. — Покажи молча.

Парень ткнул пальцем в фотографию Нонки. Остальные Влад убрал.

— Вот видишь, мы и сами знаем, кто дал тебе путевку. У нас даже фотографии есть. Она что — просто подошла к тебе, сунула путевку и ушла? Ничего не говорила?

— Говорила. Подошла, когда я из общежития на улицу вышел. Спросила, знаю ли я Васю Греку. Нет, говорю, у нас в общежитии такого. Она спросила, почему сейчас так мало студентов? Обычно, мол, толпы целые. Я сказал, что все в стройотрядах или на консервных заводах работают. Почему я не работаю, спрашивает. Говорю — врачи запретили, я менингитом болел. Что же ты, спрашивает, будешь делать в свободные дни? К родителям, говорю, в Оргеев поеду. А по Черному морю, говорит, хочешь прокатиться — от Одессы до Батуми и обратно? Денег, говорю, у меня нет на такие прогулки. А она — бесплатно, говорит, поедешь. И объяснила, что есть у нее дружок, а жена у него очень ревнючая. Так он купил путевку на этот круиз, а сам ехать никуда не собирается, у нее эти дни поживет. А ты, говорит, поезжай по этой путевке, только пусть тебе непременно отметку сделают, что ездил. Сказала, что восемнадцатого числа я должен сесть на дневной одесский поезд, в третий вагон от конца. Там, мол, она мне путевку отдаст. Десять рублей дала на дорогу. Я так и сделал. Когда поезд тронулся, она мне передала путевку. Вот и все… Да, когда я вернусь, должен в общежитии ждать. Придет человек, скажет, что он от Жанны, и я должен отдать ему отмеченную путевку…

— От Жанны, говоришь? Точно — от Жанны?

— Точно.

— Вот видишь, она чужую семью разрушает, а ты покрываешь. Хорошо это?

Парень не ответил.

— Ну вот что: провожу я тебя сейчас в пустую комнату. Ты сядешь и напишешь, что мне рассказал. И что еще вспомнишь. Ясно?

Влад провел Плугаря в комнату номер шестнадцать, предназначенную для таких случаев, дал ему стопку бумаги, шариковую ручку, вернулся к себе, сел за стол и стал размышлять. «Почему она выбрала именно этого телка? Да потому, наверное, что он и есть телок, размазня. Решительных шагов не предпримет, в милицию не обратится…»

Позвонил Чекир, позвал к себе. Влад сказал милиционеру, чтоб сидел у двери шестнадцатой комнаты, чтобы Плугарь, когда кончит писать, подождал в коридоре, и пошел к начальству. Чекир протянул ему лист бумаги:

— Ознакомься.

Это была докладная старшины дорожно-патрульной службы ГАИ Хасанбекова, датированная 21 августа, вчерашним числом. Старшина сообщил своему начальству, что получил фотографию женщины, которую надо задержать, в случае обнаружения ее в автомашине или автобусе, следующих из города. Его пост был вчера на развилке Оргеевского шоссе. А 16 августа он дежурил на улице Гагарина, напротив вокзала. Гражданка, изображенная на снимке, врученном ему сегодня, 21 августа, перебегала 16-го через улицу в неположенном месте и создала аварийную обстановку. Старшина засвистел, но она не остановилась. Тогда он догнал ее, задержал и потребовал документы. Она просила ее отпустить, говорила, что очень торопится и обещала встретиться с ним после его дежурства. Старшина предложил ей пройти в отделение. Тогда она предъявила паспорт на имя Вишневецкой Жанны Леопольдовны, 1957 года рождения, уроженки Воронежа. Паспорт прописан в Воронеже, улица 9 января, дом 42, квартира 35. Хасанбеков взял с нее штраф в размере 10 рублей и выдал квитанцию по всей форме. Квитанцию она на его глазах разорвала в клочки и бросила в урну. Потом села в троллейбус № 8 и уехала в сторону Ботаники. Второй экземпляр квитанции старшина приложил к докладной. Паспорт Вишневецкой никаких сомнений у него не вызывал. Серия и номер паспорта указаны на втором экземпляре квитанции.

— Надо запросить, — сказал Влад, дочитав.

— Воронеж уже запросили телетайпом. И фотографию фототелеграфом выслали. Ждем ответа… Видишь, как нам с подопечными потрафило — один на крысу похож, другая на ангела небесного. Запоминаются легко… К Серегину идти не раздумал?

— Никак нет, Георгий Фомич. Я понимаю, конечно, что обнаружить у него деньги или Долю шансов почти нет. Но во-первых, «почти» остается, а во-вторых, полезно пообщаться с ними поближе. Эта самая Нонна-Жанна наверняка будет…

— Ну поскольку ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал — поступай, как знаешь. Докладную Хасанбекова возьми. Приобщи к делу…

— Волков не сообщил — не нашли его ребята потерю?

— Нет. Я заходил к нему минут десять назад…

Николай Серегин проснулся от горячих, требовательных прикосновений. Чудеса! Ложился спать один, а Жанна вот она — рядом!

— Ты откуда взялась? — спросил он, но Жанна закрыла ему рот нетерпеливым поцелуем.

Потом лежали в рассветных сумерках и курили. Николай взял с тумбочки часы, посмотрел — полшестого.

— Как же ты от своего любовничка выбралась?

— Как всегда. Дала ему на ночь стакан коньяка с добавкой, он и заснул, как лапочка. Проснется теперь не раньше десяти. Я ему записку оставила, что ухожу на круглосуточное дежурство в больницу… Со своим фраером когда встречаешься?

— В два.

— А он не мусор? Ты проверял?

— Мусорам сейчас не до нас. Институтскую кассу ищут. Троих уже взяли. Месяц будут раскручивать, не меньше. А мы завтра утром башли заберем, разделим, как договорились. Потом ты с Долей переспишь, возьмем и его куш. Самого можно в камыш опустить, чтоб не болтанул чего лишнего. Только не дома. Твоя хозяйка с хода тебя сыскарям обрисует. Позови его в лес прогуляться — там и оставишь… Ксивы для нас с тобой я уже сделал — лучше настоящих.

— Инженера непременно в камыш. Решено. Хотя мне его немного жалко… Вот как бы сыскарей на него навести, на покойничка?

— Проще простого? Шмотки-то его у меня. Краник, что он на аппарате менял, тоже у меня. А за краник он голыми руками брался, пальчики на нем оставил. Ночью пойду и в бурьяне его потеряю. Так потеряю, чтобы мусорам легко найти было. Ясно?

— Ты у меня голова!.. За сколько этому колымскому фраеру дом уступаешь?

— Чтобы по-быстрому — штук за десять.

— А не мало?

— Да мы все заберем, что у него с собой будет. Не сумеешь?

— А много у него может быть?

— Шесть лет на Колыме вкалывал, в «Золоторазведке». А там, знаешь, как платят? А тратить негде… Вот черт! Я ведь ему велел в понедельник гроши принести! Надо же так фраернуться!..

— Ничего страшного, — рассудительно сказала Жанна. — Самолет у нас завтра во сколько?

— В девять вечера с минутами.

— Ну так мы все успеем. Вот смотри. Рюкзак с деньгами заберем сюда с утра, часиков в восемь. Здесь поделим. Потом мы с инженеришкой в лес поедем. Там я его быстренько приголублю. Так что назначай своему бобру на час. Я успею к тебе приехать, и к вечеру все будет о’кей!

— Лады! И всегда ты выход найдешь!

ДЕЛОВОЙ ВИЗИТ

Влад отчитывал Антона Плугаря, который сидел перед ним, глядя в пол и терзая собственные пальцы.

— Ты на каком факультете?

— На филологическом, — буркнул парень.

— Филолог! Знаток языка! А как пишешь?! «Перидала», «оташла»! За что тебе только тройки ставят?! Ну ладно. Поезжай домой в Оргеев и до начала учебного года в общежитии не показывайся! Все понял?

— Все.

— Ну давай сюда пропуск, я подпишу… Больше на такие подарки очертя голову не кидайся!

Парень теребил в руках пропуск и не уходил.

— Чего стоишь? Иди домой, — сказал Влад.

— А документы?

— Какие еще документы?

— Паспорт, студенческий билет… У меня в Ялте отобрали, сказали — здесь отдадут.

— Ах да!.. — Влад позвонил в экспедицию. — Из Ялты поступило что-нибудь?.. Вскройте этот пакет… Паспорт и студенческий билет на имя Плугаря?.. Он сейчас спустится к вам. Отдайте под расписку. Иди, внизу получишь свои документы. — И Влад положил трубку на рычаг.

Подшив в папку, которая стала уже распухать, показания Плугаря, капитан позвонил дежурному по угрозыску и поинтересовался, нет ли сообщений с поста у дома Серегина. Очень удивился, услышав, что Нонка, она же Жанна Вишневецкая, она же Зет, спокойно разгуливает по двору! Сейчас же поторопился в угрозыск и попросил связать его по рации с Орловым.

— Саша, в чем дело? Как эта фифа прошла незамеченной?

— Задами, наверное, шла. Через соседские огороды. А там у нас никого не было — овраг вдоль забора. Она, наверное, по нему и пробралась. Сейчас там пост поставили.

— Сколько всего людей у дома дежурит?

— Наших — Бойко и я. И еще восемь парней из народной дружины.

— Смотрите, ухода не провороньте! Будет уходить — не мешайте, но уж не упускайте больше!

Влад взглянул на часы — как же медленно время идет! Еще только начало двенадцатого! Прошелся по всему управлению — везде одни дежурные. Чекир и Волков будут только к двенадцати.

Вернулся к себе в кабинет. Позвонил в республиканское министерство связистам. Из Воронежа пришло телетайпное сообщение. Скоро его получат в управлении.

Влад вышел на улицу. Вскоре подкатила «канарейка». Из нее вышел вчерашний щеголеватый младший лейтенант. Вместе с ним капитан поднялся в приемную Чекира, расписался в получении пакета с телетайпным сообщением из Воронежа. В сообщении говорилось, что паспорт серии X БМ № 546714 на имя Вишневецкой Жанны Леопольдовны в Воронеже не выдавался. Бланки паспортов указанной серии вообще не поступали в областное УВД. В доме № 42 по улице 9 января Вишневецкая не проживала и прописана там никогда не была. Несколько сотрудников областного УВД и Воронежского горотдела опознали по переданной одновременно с запросом фотографии гражданку Чарскую Нонну Даниловну, которая в 1978 году обкрадывала мужчин, ночуя с ними в гостиницах и при попытке задержать ее — скрылась. Материалы о ее пребывании в Воронеже высылаются почтой.

«Ничего нового, — подумал Влад, прочтя сообщение, — за исключением того, что паспорта серии X — БМ в Воронеже не выдавались. Значит, паспорт поддельный. То, что он не вызвал сомнений у старшины Хасанбекова, ни о чем не говорит. Добротно сделано. Гаранин-Серегин — фальшивомонетчик. Значит, и паспорт мог сделать квалифицированно».

За дверью в коридоре прозвучали шаги. Влад узнал походку Чекира и, захватив сообщение, пошел к нему.

Чекир прочел сообщение:

— Серия X — БМ проходила у нас. Проверь по архиву заявления об утере паспортов. Вряд ли Серегин сам изготовляет бланки. Скорее всего крадет паспорта у разинь и переделывает на другие фамилии.

— Хорошо, проверю.

В одной из первых же папок, снятых с архивной полки, Влад наткнулся на заявление гражданина Крашенникова Петра Васильевича, у которого, как он пишет, украли паспорт в переполненном троллейбусе. Паспорт серии X — БМ № 546714 находился в бумажнике, вместе с деньгами. Заявление датировано 4 апреля текущего года. Влад попросил снять с заявления копию и доложил Чекиру. Чекир позвонил Волкову и попросил поручить кому-нибудь разыскать Крашенникова и допросить с предъявлением фотографий Серегина и Вишневецкой.

Затем Влад зашел в медпункт и взял несколько таблеток, нейтрализующих действие алкоголя.

Прежде чем выйти из горуправления, Влад еще раз связался с Орловым. Серегин ушел минут десять назад, а Вишневецкая дома.

Не торопясь направился к парку. Майю увидел издали. Она была в ярко-синем платье, изящных деревянных босоножках-сабо, с белой лаковой сумочкой на ремне через плечо. Свежеуложенная пышная прическа очень шла к ее удлиненному лицу, синим глазам и слегка вздернутому носику.

— Здравствуйте, — протянула она маленькую руку с наманикюренными ноготками. — Как я вам?

— Здравствуй. Не вам, а тебе.

— Как я тебе?

— Блеск? Я и не подозревал, что у тебя такой тонкий вкус!

Майя взяла его под руку, и они не спеша пошли через парк.

— Значит так, Майя: зовут меня Мирон Чеботарь. Запомни — Че-бо-тарь. Для тебя просто Мирка. Веди себя как можно естественнее. Не стесняйся виснуть на мне. Словом, делай вид, что у нас с тобой давние и близкие отношения. Там почти наверняка будет напарница Николая — очень опасная преступница. Ее специальность — спать с мужиками, опаивать их сильнодействующим снотворным и обирать до нитки. Для нас они оба не опасны. Завтра я должен принести деньги за дом. Значит, сегодня они будут с нами предельно внимательны, любезны. Ты должна сразу перейти на ты и с ней и с ним. Держись на дружеской ноге. Если тебе придется остаться с ней наедине… Ну, скажем, на кухне, и она будет расспрашивать тебя обо мне — скажешь, что я по девять месяцев в году торчу на Колыме, работаю в какой-то разведке на золото. Когда приезжаю в отпуск, сорю деньгами. Но ты это прекратишь, как только выйдешь за меня замуж… О доме, насколько он тебе понравится, скажешь, что будешь думать на самом деле… Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан! Я ведь у нас в торге главные роли в драмкружке играю! Так что будь спокоен — не подведу!

Влад остановился у автомата с газированной водой:

— Примем-ка по таблетке на случай, если пить придется. Хорошо снижает действие спиртного.

Проглотили по таблетке.

Серегин спустился к ним из зала кафе:

— Ты точен, как король!.. А это кто с тобой? — спросил он, ощупывая слегка покрасневшую Майю цепким настороженным взглядом.

— Извини, что не предупредил, — сказал Влад. — Узнала, что дом иду осматривать, и увязалась со мной.

— Мужики в таких делах что дети малые! — подыграла Майя. — Одних нельзя пускать!.. Давайте знакомиться. Майя, — протянула она руку ладонью вниз.

Серегин, как видно, смирился с обстоятельствами и галантно поцеловал руку:

— Николай.

— Пошли? — полувопросительно сказал Влад.

— Давайте такси ловить, — предложил Серегин.

— Так ведь надо где-то что-то прихватить с собой… Может, в кафе?

— Зачем же с наценкой? — возразил Серегин. — По пути прихватим.

Показалась машина с зеленым огоньком. Майя вышла на край тротуара, подняла руку.

«Молодец! — отметил про себя Влад. — Сразу своей стала!»

Такси остановилось. «Только бы на Ильина не напороться!» — подумал Мирон. Но за рулем сидел молодой хлопец.

Серегин сел с водителем. Майя и Мирон сзади.

— К переезду! — скомандовал Серегин.

Майя подвинулась поближе к Мирону, положила голову ему на плечо. Ее волосы щекотали губы и щеку. Мирон потихоньку поцеловал их: в зеркальце заднего вида отражались недобрые, настороженные глаза Серегина. Впереди справа Мирон увидел вывеску гастронома. Попросил водителя:

— Остановитесь на минутку!

Таксист приостановил.

— Я сейчас, — сказал Мирон, открывая дверцу.

— Погоди, — остановила его Майя. — Возьми авоську. Достала из сумочки авоську, протянула Мирону. Вскоре Влад вышел из магазина с двумя бутылками коньяка «Калараш». Выходя, он, словно невзначай, оглянулся и увидел позади стоящую у тротуара «Волгу» старого образца. Догадался — свои «пасут».

— Закусить у тебя дома найдется? — спросил он Серегина.

— У меня и выпить найдется, — ответил Николай.

— Лишним не будет. Поехали…

Машина тронулась. Майя снова уютно устроилась на плече у Мирона.

У железнодорожного переезда остановились, хотя шлагбаум был открыт. Метрах в пятидесяти позади остановилась и старая «Волга». Серегин вынул из внутреннего кармана замшевого пиджака новенькую десятку, протянул водителю.

— Почти как настоящая, — пошутил он без тени улыбки. — Сам делал.

Таксист охотно рассмеялся шутке. Дал восемь рублей сдачи.

— Лишнее даешь, — сказал Серегин и вернул таксисту рубль, хотя счетчик показывал чуть меньше двух рублей. — Ну а отсюда прогуляемся пешочком, — обратился он к Майе и Мирону, когда они вышли из машины. — Погодка-то так и шепчет — бери расчет! А я уже взял, — взглянул он на Мирона в упор. — Теперь вольная птица! Вот улажу с домом — в Ташкент махану. Выгодную работенку предлагают…

— А я вчера сразу догадался, что кореша ты зря приплел, — сказал Мирон. — Дом-то свой продаешь.

— Правильно догадался. Я при журналисте не хотел говорить…

«К дому не подъехал, не хотел таксисту адрес оставлять, — подумал Мирон. — Осторожен, стервец! И ехать нацелился куда угодно, только не в Среднюю Азию!»

— Далеко идти? — спросила Майя слегка капризным тоном. — Жарко очень.

— Близенько, — отозвался Серегин. — Совсем растаять не успеешь. Немного останется.

Минут пятнадцать Серегин водил их узенькими переулочками, сворачивая то вправо, то влево.

«Трудно здесь ребятам за нами наблюдать», — подумал Мирон.

— Вот и пришли, — сказал наконец Серегин, открывая калитку в небольшой, поросший бурьяном дворик без единого деревца, в глубине которого виднелся котельцовый домишко в два окна по фасаду, под черепичной крышей. — А ты, дурочка, боялась! — сказал он Майе, пропуская ее в калитку.

Через весь двор от противоположного забора тянулась толстая проволока, по которой скользила гремящая цепь. На цепи бежал к хозяину огромный массивный пес, мастью, ростом и статью напоминающий ньюфаундленда, а мордой — немецкую овчарку. Очевидно, помесь. Длина цепи была рассчитана таким образом, что от калитки до крыльца пройти по выложенной плитняком дорожке можно — пес не достанет. А уклониться в сторону хоть на полшага уже нельзя — клыки у пса нешуточные.

Серегин сошел с дорожки и, склонившись над псом, потрепал его за уши, приговаривая:

— Гайдук-гайдучина, псина ты хорошая!..

На крыльцо вышла, щурясь от яркого солнца, стройная женщина с длинными, до пояса волосами, в легком зеленом халатике и в босоножках. Халатик распахнулся, а под ним — лишь две красные полоски бикини — на бедрах и на груди.

— Хэлло, Ник! — крикнула она, приветственно подняв руку, — с кем пожаловал?

Голос у нее был низкий, с хрипотцой, и Мирон сразу вспомнил показания Светланы Ротару о голосе женщины, звонившей в институт.

— Покупателей привел, — ответил Серегин.

Женщина сбежала с крыльца и подошла к гостям.

— Будем знакомы, — сказала она приветливо улыбаясь и протянула руку Майе. — Жанна.

— Майя…

Мирон назвал себя, поцеловал руку Жанне, не позаботившейся запахнуть халатик.

— Пошли в дом. Здесь слишком жарко.

Все гуськом поднялись на крыльцо. Впереди шла Жанна в развевающемся халатике, за ней Майя, а замыкал шествие Серегин.

В просторной комнате, куда они вошли, было прохладно. Крашенный охрой пол недавно протирали влажной тряпкой, и Мирон нагнулся, чтобы снять сандалии.

— Проходи, — слегка подтолкнул его Серегин. — Не в мечеть идешь!

— Давай сюда коньяк, — сказала Жанна, забирая из рук Мирона авоську с коньяком. — Мы его в холодильник, а холодненький достанем!

Она сунула обе бутылки в морозильник, достав оттуда запотевшую бутылку «Юбилейного». Бутылку передала Серегину, а из холодильника извлекла палку колбасы «сервелат», полголовки сыра и пачку масла.

— Пойдем салат резать, — позвала она Майю, и они ушли на кухню.

— Ну смотри, хозяин, комнаты, — предложил Серегин.

Мирон огляделся. Прямо перед ним висело на стене большое, писанное маслом полотно в аляповатой золоченой раме: Жанна в позе и в виде «Махи обнаженной» Гойи. Она лежала опершись на локоть на том самом диване, что стоял у стены под полотном. В рисунке чувствовалось, что художник не лишен способностей, но краски были слишком яркими, безвкусно-кричащими. Влад подошел ближе, чтобы разглядеть подпись, но подписи не было.

— А что? Совсем недурно! — счел он нужным сдержанно похвалить полотно и наивно спросил: — Неужели сам писал?

— Собственноручно!.. Похожа?

— Жанна? Похожа. Правда я ее в таком… неглиже не видел…

— Захочешь — увидишь, — безапелляционно сказал Серегин.

«Ишь чего планируют! — подумал Мирон. — Это на завтра, когда, как они рассчитывают, я с деньгами приду!»

По обе стороны полотна, чуть повыше, два явно подражательных пейзажа, тоже в золоченых рамках. Рядом на стене висела гитара.

Они пересекли небольшой коридор и попали в другую комнату, поменьше первой.

Здесь стены были сплошь увешаны рисунками на ватмане — карандаш, тушь, фломастер. Висели и гравюры: женские лица, городские пейзажи. На одном из листов — ряды скучных бараков и караульная вышка на заднем плане. «Лагерный пейзаж», — отметил Мирон и постарался не задерживать взгляд на этом пейзаже.

В этой же комнате лежал на столе альбом экслибрисов, около сотни штук. Экслибрисы Серегин делал действительно мастерски. Взяв клочок бумаги и карандаш, он набросал эскиз экслибриса для Мирона: на квадратном поле зубчиками елей изобразил тайгу. Из правого нижнего угла вздымается рука, сжимающая золотой самородок — от него расходятся штрихи лучей. По пересекающей тайгу реке идет надпись: «Из книг Мирона Чиботаря».

— Только не Чиботарь, а Чеботарь, — сказал Мирон, и Серегин тотчас же исправил ошибку.

— Ну как? — спросил он.

— Подумать надо… Не буду же я всю жизнь в тайге сидеть!

— Ладно. Об экслибрисе мы еще поговорим…

Третья комната была совсем невелика и ничем не обставлена. На полу, против двери, Мирон заметил четыре незакрашенных пятна, словно здесь, когда красили пол, большой стол стоял.

Серегин проследил за его взглядом:

— Здесь у меня станок был гравировальный. Я его недавно разобрал и на чердак снес. Пошли, кухню посмотришь.

Вернулись в первую комнату и прошли на кухню. Жанна крошила огурцы и помидоры для салата. Майя резала лук. Колбаса и сыр были уже нарезаны и разложены на тарелки.

Кухня просторная. Двухконфорочной газовой плитой, как видно, давно не пользовались.

— Газ, видишь, есть, — сказал Серегин. — Баллоны привозят. Только я давно не менял — некогда все… — Он ногой сдвинул половик, обнажив квадратную крышку люка с кольцом. — Подпол. Я туда не лазил ни разу. Тетка покойная банки-склянки там держала. — Он взялся за кольцо и, подняв крышку, открыл лаз. — Хочешь — лезь.

Влад заглянул вниз. Толстый слой пыли на ступеньках лестницы красноречиво свидетельствовал, что в подпол действительно давно никто не спускался. Ему тоже не захотелось лезть.

— Теперь что — чердак осмотрим и времянку? — спросил Николай.

— Теперь за стол будем садиться, — возразила Жанна. — Успеете еще на чердак слазить… Неси, Мирон, колбасу, хлеб.

Сели за стол в первой комнате. Серегин разлил в четыре стакана сразу весь коньяк из бутылки:

— Выпьем за мою хозяюшку! За Жанну!

Жанна, Серегин и Мирон выпили до дна. Мирон с трудом — он терпеть не мог спиртного. Майя отпила половину.

— Э-э! Не годится! — затянул Серегин. — У нас так не положено!

— Оставь, Ник! Пусть сколько хочет, столько и пьет, — вступилась Жанна. — Правда, Майечка?

Майя благодарно улыбнулась и кивнула. Серегин пошел к холодильнику и принес сразу две бутылки — те, что купил Мирон.

— Чтобы лишний раз не бегать, — пояснил он, разливая коньяк.

Майя накрыла ладонью свой стакан. Серегин разлил коньяк на троих, наполнив стаканы почти до краев. Бутылка снова опустела.

— За будущую хозяйку этого дома — за Майечку! — провозгласила Жанна.

Чокнулись, Майя храбро допила то, что у нее было. Жанна отпила половину и, наскоро закусив, вышла на кухню. Серегин, зажмурив глаза, сосал коньяк. На его тощей шее судорожно дергался кадык. Мирон, сидящий, спиной к открытому окну, резким движением выплеснул свой коньяк во двор и стал есть салат.

Серегин со стуком поставил пустой стакан на стол, фыркнул, замотал головой и нанизал на вилку кусок сыра.

— Жанна! — вдруг громко позвал он.

— Да? — послышалось из-за двери.

— Ты что — уже идешь?

Жанна вышла к ним уже не в халатике, а в зеленом облегающем платье с короткими рукавами, с зеленой сумочкой и с авоськой, в которой белел объемистый газетный сверток.

— Я, ребята, ненадолго. На такси мотнусь туда-обратно… Я у родственницы живу. Она на выходной уехала, а меня попросила о кошечке позаботиться… Съезжу, покормлю и приеду.

— Кошечка! — цинично усмехнулся Серегин. — Котик!..

Жанна метнула в него бешеный взгляд, под которым он съежился и притих, улыбнулась Мирону и Майе и вышла. Влад, оглянувшись, проводил ее глазами. Идя по дорожке, она достала из сумочки и надела большие светлозащитные очки. Выйдя из калитки, свернула не в ту сторону, откуда пришли они, а в противоположную. «Нарочно путал, — подумал Мирон о Серегине. — Только бы наши опять ее не проморгали. Доведут — узнаем, где Доля скрывается, и можно будет кончать комедию!»

— Коля, — сказал Влад. — Мы с Майей пойдем времянку посмотрим. Не возражаешь?

— Хочешь днем переночевать? Не возражаю. Погоди, только Гайдука привяжу… — Он вышел нетвердой походкой на крыльцо, взялся за цепь, отвел собаку к углу дома и привязал там за дерево. Вернулся в комнату. — Путь свободен. Иди, ночуй!

— Идем, Майя, — позвал Мирон, подавив желание врезать с правой в эту пьяную морду.

Не садясь, Николай допил оставленный Жанной в стакане коньяк и, повалив стул, рухнул на диван. Мирон взял Майю за руку, вышел с ней на крыльцо, отыскал глазами времянку в другом конце двора и под лай Гайдука повел ее туда. Дверь во времянку — простой сарай — была открыта. Против двери стояла жалкая железная кровать со смятыми и грязными простынями и такой же подушкой.

— Вот что, Майя, — сказал Влад, когда они вошли. — Встань у окна и смотри за домом. Если увидишь, что этот монстр сюда идет — придется тебе снять платье и лезть в эту грязь, — кивнул он на кровать.

— А я платье сейчас сниму на всякий случай…

Майя быстренько стянула через голову платье, бросила на спинку колченогого стула, а сама встала у окна так, чтобы ее нельзя было увидеть со двора.

— Ищите, что вам нужно, — сказала она.

Влад обвел взглядом пустую времянку. Пол покрыт толстым слоем пыли. Беленая кирпичная печь-плита зияет оторванной дверцей.

Под кроватью что-то темнело. Мирон осторожно, стараясь оставлять на пыльном полу поменьше следов, извлек объемистый сверток, положил на кровать, развернул. В штормовку цвета хаки были завернуты такие же штаны, серая вязаная лыжная шапочка с помпоном, огромные кроссовки фирмы «Флоаре», большие темные очки, накладные борода и усы. В кармане штормовки обнаружил латунную деталь, очень напоминающую «смеситель» на автогенном аппарате, обнаруженном в мастерской. Только здесь носик был не цилиндрический, как там, а плоский, сплющенный с боков. Мирон мысленно представил себе аппарат. Если отвинтить тот «смеситель» и поставить этот, пламя будет гораздо тоньше и мощнее — отверстие узкое, давление возрастет. Да. Сейф вскрывали тем аппаратом, но с этим резаком. Другой потом поставили, для отвода глаз. Найдя в карманах отвертку и небольшой разводной гаечный ключ, Мирон окончательно утвердился в своей догадке. Резак, отвертку и гаечный ключ уложил обратно в карманы. Снова завернул все в штормовку, стараясь, чтобы сверток выглядел таким же, как раньше, и осторожно уложил его на прежнее место. Когда клал сверток под кровать, заметил у самой стены белую веревку, смотанную через локоть, и короткий ломик, с одного конца сплющенный и загнутый — фомку. Потом отряхнул испачканные на коленях брюки.

— Нашли, что искали? — спросила Майя, не отрывая глаз от окна.

— Нашел кое-что, — ответил Мирон. — А чего это ты выкать стала? Смотри при них не оговорись!

— Не оговорюсь! — весело отозвалась Майя.

— Одевайся и побудь здесь, — распорядился Мирон. — А я, пока он спит, на чердак слажу. Не бойся: будет выходить из дома, я услышу и сразу прибегу сюда. Осмотрю чердак и уйдем.

— Хорошо, иди. — Майя надела платье, достала из сумочки косметичку и стала подкрашивать губы.

Влад вернулся в дом, заглянул в комнату и убедился, что Серегин спит, свесив голову с дивана. Из сеней, по закрепленной на стене лестнице, поднялся на чердак.

На чердаке царило еще большее запустение, чем во времянке. Веревки, протянутые когда-то для сушки белья, соединяла паутина. Повсюду стояли сундуки и плетеные корзины, принадлежавшие, очевидно, покойной тетке. Их запыленный внешний вид красноречиво свидетельствовал, что их не открывали уже годы. Искать там деньги было бессмысленно. Слева, под самым скатом крыши навалены в беспорядке деревянные и металлические части какого-то сооружения. Сверху валялся большой фотоувеличитель. Сооружение из подобных деталей Влад видел в Москве в музее криминалистики. Это был разобранный станок для печатания фальшивых денег. «Ага! Вот и протез!» — увидел Влад коричневые краги. — И где только он их откопал?»

Спустился с чердака. Серегин уже сидел за столом и открывал бутылку коньяка. Вид у него был почти трезвый.

— Уже? — спросил он. — Вот и хорошо. Садись, давай, выпьем.

— Сейчас, Майю позову, — ответил Влад. Выйдя на крыльцо, позвал: — Майя!..

— Иду! — отозвалась Майя из времянки и через минуту уже шла к крыльцу, демонстративно поправляя и закалывая прическу…

Серегин выпил полстакана коньяка, снял со стены гитару и запел негромким, неожиданно приятным баритоном:

Вот падла Жанка! Опять к самому дому на такси подъехала! Сколько раз ей говорил!..

От калитки к дому быстро шла Жанна. Одной рукой она прижимала к груди газетный кулек с персиками, а в другой, опущенной, держала за горлышки две бутылки шампанского. Влад выбежал навстречу, взял у нее бутылки.

— Быстро я обернулась? — улыбнулась она, проходя на кухню.

— Быстро, — отозвался Серегин. — Покормила… кошечку?

— Покормила.

Пока Мирон, стоя на кухне, раздумывал, куда поставить бутылки, Жанна пересыпала персики из кулька в глубокую фаянсовую миску, развернула и расстелила на столе газету, выложила на нее несколько помидоров из полиэтиленового мешочка и вдруг что-то в газете привлекло ее внимание.

Поставив бутылки на пол у ножки стола, Мирон взглянул на газетный лист, над которым склонилась Жанна. С середины листа «Вечерки» на Мирона смотрело его собственное изображение в форме, в капитанских погонах. «Лучший следователь городского управления милиции капитан Мирон Петрович Влад» — гласила текстовка под снимком. Правая бровь капитана напряженно выгнулась. Он посмотрел на Жанну, она на него. Их взгляды встретились. В ее глазах Мирон прочел такую дикую ненависть, что понял — надо действовать немедленно.

— Коля!.. Скорей сюда!

Уловив тревожную нотку в ее голосе, Серегин отшвырнул гитару и бросился на кухню.

— Смотри! Мирон — лягавый!..

— Майя! Беги к калитке! Там наши прикроют! — крикнул Мирон.

Майя оцепенело глядела на него и не двигалась.

Мирон сунул руку в пустой карман:

— Гаранин и Сутеева! Вы арестованы!

Майя видела, как Жанна подняла над головой бутылку шампанского и с силой обрушила на затылок Мирона. Капитан рухнул на колени и свалился на бок. Серегин выхватил из кармана нож.

— Не смей, падла! — зашипела Жанна, схватив его за руку. — Под вышку лезешь и меня тянешь?! Линяем быстро!..

Только теперь Майя с истошным криком «Помогите!» метнулась к двери, сбежала с крыльца, упала, поднялась и кинулась к калитке. Навстречу ей с улицы бежал Орлов с пистолетом в руке. Бойко вызывал по рации оперативную группу.

Жанна выпрыгнула в кухонное окно, но тут же была схвачена двумя дюжими парнями, успевшими перелезть через штакетник из соседнего двора.

Серегин выпрыгнул вслед за Жанной, сжимая в руке нож. Он быстро отцепил карабин от ошейника Гайдука, и пес, рыча, помчался вдогон Майе. Орлов, вбежав в калитку, почти в упор выстрелил в собаку, уже готовую прыгнуть на плечи девушке. Пуля прервала прыжок. Пес упал на плиты дорожки, дернулся и затих.

Через штакетник ограды со всех сторон перелезали дружинники.

Жанна, осознав, что звезда ее закатилась, не успев взойти, вырывалась с отчаянием и силой тигрицы, кусала парней за плечи, била их ногами. Вдвоем они с трудом свели ее руки вместе, и подоспевший Бойко защелкнул наручники.

Серегин стоял, прижавшись спиной к стене дома. Нож он держал у правого бедра острием вперед и выбирал момент, чтобы ударить одного из двух дружинников, которые, выломав в ограде по штакетине, пытались выбить нож у него из рук. Глаза Серегина бегали по сторонам, высматривая, куда ему кинуться после удара ножом. Тонкие губы расползлись в стороны, обнажив крысиный оскал зубов:

— Порежу гадов!.. Всех порежу!..

Дружинники размахивали штакетинами и только мешали друг другу. За деревьями вспыхивали синие огоньки мигалок — подъезжали «канарейки» с опергруппой.

Орлов подошел к Серегину, отстранил дружинников и направил ствол пистолета ему в переносицу:

— Ну, утопленник, после моей пули не всплывешь! Бросай нож, стреляю!

Такая решимость была в его голосе, что бандит понял — сейчас выстрелит. Швырнул нож к ногам. Орлов тотчас же защелкнул наручники на его руках.

— Ну, кажется, все! — выдохнул Саша и провел ладонью по лицу.

Майя, бледная, как полотно, стояла около калитки, прислонившись к ограде, и не находила сил сдвинуться с места.

В калитку вбегали милиционеры во главе с Волковым.

Жанна вдруг подняла сцепленные вместе руки и всеми десятью пальцами впилась в лицо Бойко. Ее наманикюренные ногти оставили кровавые борозды на полном добродушном лице инспектора — ото лба до подбородка. Бойко присел и стал беспомощно шарить по траве. Один из дружинников нагнулся, поднял очки и подал ему. Два милиционера из прибывшей группы взяли Сутееву за предплечья и быстро повели к машинам. Двое других повели Серегина.

— Что с вами, Панас Остапович? — встревоженно спросил Волков, подойдя к Бойко.

— Царапнула, кошка проклятая! — ответил Бойко, держа очки в руке и не решаясь открыть глаза.

— Воронин! — остановил Волков проходившего мимо милиционера. — Отведи Панаса Остаповича в мою машину и быстро в санчасть! Глаза-то целы?

Бойко разлепил веки, но от сильной боли тут же снова закрыл глаза:

— Кажется, целы, товарищ полковник… Видят… Извините, не признал по голосу…

— Идите в машину, Панас Остапович! Идите!

Милиционер взял Бойко под руку и бережно повел к машине. По лицу инспектора струилась кровь, капала на китель, на ленточки боевых наград.

На крыльцо дома вышел Влад. Он улыбался. Шатким шагом спустился с крыльца. В руках у него была белая Майина сумочка.

— Ну, математик, как дела? — спросил его Волков.

— Как сажа бела, товарищ полковник… По башке бутылкой получил…

— Да что ты? И как самочувствие?

— Как после глубокого нокаута.

— Дешево отделался, — сказал Волков. — Вот обойдется ли так же легко у начальства — сомневаюсь. Пришлось доложить о твоем самовольстве. Начальство очень сердито. Вам с Чекиром грозят крупные неприятности…

— Что ж поделаешь?.. Только Чекир тут ни при чем, Константин Константинович. Я к нему за разрешением не обращался… Майя! — окликнул он девушку, которая так и стояла, еще не оправившись от пережитого испуга. — Возьми свою сумочку!

Майя жалко улыбнулась, но от штакетника оторваться не смогла. Мирон подошел к ней, отдал сумку. Майя пролепетала побелевшими губами слова благодарности.

Влад повернулся и вошел в дом. К Волкову приблизился Орлов:

— Закончим здесь обыск, Константин Константинович, и поедем третьего брать, Долю. Адрес установили, где он прячется, — улица Лазо один, квартира девять…

Оттуда, где стояли машины, донесся голос одного из водителей «канареек»:

— Товарищ полковник! Вас к рации просят. Из управления!..

Волков быстрым шагом направился к машинам. Серегина и Сутееву, обыскав, подсаживали в желтый тюремный фургон.

Майя вдруг оторвалась от штакетника, выпрямилась. Спросила проходящего мимо Орлова:

— Я могу домой?

— Конечно, можешь. А подождешь немного — мы подвезем.

— Нет-нет! Спасибо!..

Она торопливо, почти бегом, прошла вдоль линии милицейских машин к такси. Водитель, привезший Сутееву, задержался у ближайшего киоска — покупал сигареты. Едва отъехав, услышал Майин крик о помощи и выстрел. Он остановился и теперь с любопытством смотрел, как его недавнюю пассажирку сажают в «воронок».

Майя подошла к такси:

— Свободен?

— Да-да! — засуетился водитель, вспомнив, что он на линии и ротозействовать вроде бы некогда. Сел на свое место. Майя села рядом, и машина тронулась.

С ПОВИННОЙ

Кроме вещей, обнаруженных Владом во времянке и на чердаке, люди Волкова, производившие обыск вместе с Владом, при дружинниках, привлеченных в качестве понятых, нашли в карманах замшевого пиджака Серегина 38 новеньких десяток и два паспорта — один, прописанный в Одессе, на имя Федина Николая Яковлевича, 1931 года рождения, уроженца Москвы. Другой на имя Перуанской Галины Викторовны, 1959 года рождения, уроженки Новосибирска. Прописан паспорт в Йошкар-Ола. На паспорте на имя Федина фотография Гаранина-Серегина. На паспорте на имя Перуанской — фотография Сутеевой-Вишневецкой. В паспортах лежало по билету на самолет, вылетающий завтра, в понедельник, 23 августа в 21.17 в Батуми.

— С каждым паспортом все моложе! — констатировал Влад, разглядывая паспорт Перуанской. — И фамилии какие звучные выбирает: Чарская, Вишневецкая, Перуанская!..

В других костюмах Серегина (а их было у него восемь, висящих в шкафу на плечиках в образцовом порядке) обнаружили еще шесть паспортных книжек, где имена и все данные владельцев были аккуратно выведены какими-то химикатами, и книжки готовы были для нового заполнения. Химикаты — байки с порошками и пузырьки с жидкостями — нашли в глубине платяного шкафа. В карманах костюмов нашли также несколько ножей.

Из сумочки Жанны, оставленной при поспешном бегстве на кухне, вывалили на стол косметичку, паспорт на имя Вишневецкой, носовой платок, три новенькие десятки и несколько бумажек трехрублевого и рублевого достоинства. Из-под подкладки сумки Влад и Орлов извлекли замшевый мешочек, наполненный снотворными таблетками и крохотный бумажный пакетик, пахнущий горьким миндалем. Впоследствии установят, что в 1971 году, когда Сутеева завязала один из первых своих романов с директором крупнейшей в Ленинграде аптекарской базы, она выкрала у него из сейфа два грамма цианистого калия и берегла этот пакетик долгих одиннадцать лет. Берегла для своего звездного часа. Завтра она растворила бы пару крохотных кристалликов в стакане коньяка, дала бы этот стакан выпить в лесу Доле, а когда он перестанет дышать, забрала бы его часть добычи — восемьдесят тысяч рублей и поехала бы к Серегину. Там она усыпила бы снотворным Чеботаря, забрала бы у него тысяч десять-пятнадцать, сколько нашла бы. А вечером улетела бы в Батуми но заранее купленному билету. Правда, пришлось бы делиться с Серегиным, но через пару дней обобрала бы и его…

Закончив обыск в доме Серегина, Влад и Орлов решили, что арестовать Икса — Евгения Долю — они смогут и вдвоем. Оставили двоих оперативников оформлять результаты обыска, а сами сели в одну из «канареек» и поехали на улицу Лазо.

Подъехали туда к двадцати часам. По пути заскочили в управление, и Влад взял свой пистолет.

Свет в окне второго этажа не горел. Вошли в подъезд, поднялись по лестнице и позвонили у двери квартиры номер девять. Никто не отозвался. Позвонили еще, постучали. Орлов перочинным ножом открыл замок. Держа оружие наготове, вошли в квартиру. Все три комнаты были пусты. На кухне лежал на столе кусок сервелата, который начали нарезать, но бросили.

— Ушел, — сказал Орлов. — Значит, у девки был связной, предупредил. Уходил поспешно и неожиданно для себя — вон чайник еще горячий. Минут пятнадцать как ушел…

— Да… — огорченно протянул Мирон. — Кому-то из двоих — Кафтанату или Доридзе — надо было остаться, понаблюдать за квартирой… Да что теперь об этом говорить!..

В прихожей на тумбочке стоял телефон. Орлов позвонил в управление и попросил прислать группу для производства обыска.

— Я подожду здесь, — сказал Орлов, — а ты поезжай домой отлежись после удара… Не огорчайся — найдем твоего Икса!

— Он завтра должен подойти на вокзал в камеру хранения, — проговорил Мирон, словно размышляя вслух.

— А ты откуда знаешь?

— Так ведь третьи сутки кончаются. Срок хранения. Они втроем должны там собраться. А теперь он один подойдет…

— Точно!.. Ну дуй, давай, домой. Завтра на работе увидимся.

Влад вышел во двор, сказал водителю «канарейки», чтобы подождал Орлова, и не спеша пошел домой. Через несколько шагов вспомнил, что обещал Павлу быть вечером у него, и свернул к его дому…

Павел и Вера, его жена, встретили Мирона, как всегда, с неподдельной радостью.

— Молодец, что заглянул! — говорил Павел, тиская Влада в объятиях. — Вера плацинд напекла с капустой, фасоль в стручках поджарила! И от души поздравляю тебя с тридцатитрехлетием!

— И я поздравляю! — вышла из кухни Вера, румяная от жара плиты. Встала на цыпочки, поцеловала Мирона, широко расставив руки, чтобы не испачкать гостя мукой. — Минут через пятнадцать за стол сядем! — И убежала опять на кухню.

— Пошли пока в мой кабинет! — Павел провел Мирона в большую комнату, где стоял накрытый стол, а у окна был отделен книжным стеллажом маленький столик с пишущей машинкой на нем. — А я тебе подарок приготовил! — Взял со столика небольшую книжку со своим портретом на обложке. По титульному листу шла наискосок размашистая надпись: «Другу от автора! Железно!» и стояла сегодняшняя дата.

— Спасибо! — растроганно проговорил Мирон. Он был без пиджака и не знал, куда сунуть подарок. — И тебя поздравляю с книжкой.

— Оставь пока на столе. Только не забудь забрать потом!.. Как у Серегина побывал? Рассказывай!

— Ты сегодня свою газету видел? — вместо ответа спросил Мирон.

— Вечернюю почту еще из ящика не вынимал. Там что-нибудь интересное?

— Интересное.

— Тогда подожди — спущусь за почтой.

И побежал. Мирон мысленно отругал себя за то, что затеял этот разговор — зачем расстраивать друга? Решил молчать.

Вбежал Павел, разворачивая газету:

— Где? На третьей?.. О! Мой снимок полугодовой давности! Узнали в секретариате, что день рождения у тебя, и дали. Четвертую звездочку на погоне ретушер от руки сделал!.. — Мирон! — побледнел Павел. — Неужели они увидели газету?!

— Нет, нет! Все в порядке! — успокоил его Влад. — Мы уже взяли Серегина и ту даму с остановки… Верушка! — окликнул он хозяйку, услышав, что она возится у стола.

— Да? — откликнулась Вера.

— Ты не знаешь, от какого имени производное — Жека?

— Я знаю, — ответил Павел вместо жены. — Со мной в одном классе учился Жека Головин. От Жени. От Евгения.

— От Евгения! Как же я раньше не сообразил?! Конечно, он! Ребята, извините! Прости, Верушка!.. Я должен бежать..

— Куда? — загородила ему Вера дорогу в прихожую. — Не смей уходить! Все уже готово!..

— Потом объясню… Очень нужно!… Простите!..

И, выскочив на лестницу, устремился вниз.

Вера и Павел растерянно смотрели друг на друга.

Мирон почти бежал к дому Майи. Мысли лихорадочно бились в голове, слегка гудевшей после удара бутылкой. «Ну и бестолочь же я! Неожиданная перемена в поведении, отъезд на одесском поезде, лицо в окне! Майя услышала от наших, что едем брать Долю и ринулась его спасать!.. На какие поступки толкает любовь!..»

В его представлении Майя была настолько далека от события в институте, что он и не пытался сопоставить очевидные факты.

«Снова влипла в уголовную историю! — с досадой думал Мирон, переходя улицу. — Опять как соучастница, укрывательница вора!»

За квартал от дома, где жила Майя, он замедлил шаг, стал выравнивать дыхание. И тут увидел ее. Она переходила улицу от «Гастронома» напротив, медленной усталой походкой, с трудом таща тяжелую хозяйственную сумку, смотрела себе под ноги.

Влад обогнул ее, зашел сзади, догнал, взял сумку из ее рук:

— Майя! Погоди!..

Она остановилась, подняла на Влада глаза, в которых застыло отчаяние. Ее вроде и не удивило появление Мирона.

— Выследили… — едва слышно прошептала она. — Не сумела… Теперь все!..

— Не надо так отчаиваться. Попытаемся его спасти!..

— Спасти?! — в глазах Майи надежда боролась с недоверием. — Жеку можно спасти?!

— Майя! — Мирон старался придать своему голосу твердость и решительность. — Ты сейчас дашь мне ключ от своей квартиры и минут пятнадцать побудешь на улице. Мне надо поговорить с твоим Жекой, как мужчине с мужчиной. Идет?

Майя зажмурилась и закивала. Из кармана жакета, который она надела поверх синего платья, достала плоский ключ, отдала Мирону.

— А вы меня не обманываете? — заглянула она в его глаза.

— Нет, Майя, не обманываю. Судить его, конечно, будут. Он это и сам понимает… Понимает?

— Понимает…

— А вот наказание может быть очень суровым. Даже самым суровым. А может быть и относительно мягким. Это будет во многом зависеть от результатов нашего с ним разговора… Ну я пошел. Придешь минут через пятнадцать, не раньше.

И ободряюще улыбнувшись Майе, вошел в подъезд.

Майя прошла во двор, села на скамейку и стала ждать.

Тихо открыв и закрыв за собой дверь, Мирон вошел и квартиру. В прихожей поставил в уголок хозяйственную сумку.

На кухне горел свет. Влад остановился у открытой двери. Доля сидел за кухонным столом и чистил картошку.

— Евгений Иванович, если не ошибаюсь?

Доля уронил недочищенную картофелину, вскочил на ноги. Какие-то секунды лицо его было воплощением испуга. Но постепенно до него доходило, что это не милиция за ним пришла, а просто забрел со двора парень, возможно, бывший Майин ухажер. Испуганное выражение исчезло с лица и сменилось угрожающим. С ножом, которым он чистил картошку, Доля шагнул вперед к незнакомцу:

— Ну, чего надо? Чего пришел?

Незнакомец улыбнулся:

— Ножик-то положите! У меня игрушка посерьезнее! — достал из кармана черный массивный пистолет. — Клади нож, сядь, поговорим!..

Продолжая недоумевать: кто это? кто-нибудь из дружков Серегина? — Доля оставил на кухне нож, прошел в комнату, сел против незнакомца за круглый обеденный стол, покрытый старомодной плюшевой скатертью с помпончиками-висюльками.

— Представляюсь: следователь городского управления милиции капитан Влад Мирон Петрович. Разговор у нас серьезный, а времени мало. Минут через пятнадцать придет Майя, а разговор надо закончить в основном до ее прихода… Историю своих отношений с Жанной Вишневецкой и с Серегиным. Коротко.

Владу показалось, что его собеседник внутренне облегченно, даже удовлетворенно вздохнул.

— Серегин подсел ко мне на стадионе. Познакомились…

— Это было?

— Второго августа. На следующий день познакомил с Жанной.

— И она тебе сразу очень понравилась как женщина?

Доля кивнул:

— Очень она меня к себе расположила. На откровенность вызвала. А у меня как раз конфликт возник с начальником отдела…

— С Булатом?

— С Булатом… Вы знаете суть конфликта?

— Знаю.

— В общих чертах, наверное?.. А знаете, что он более трех лет меня обкрадывал, присваивал себе мои рацпредложения и изобретения? А за автогенный перфоратор мне пришлось даже морду ему побить…

— И об этом знаю. Продолжай о Вишневецкой.

— Продолжаю. Мы стали встречаться с ней каждый день…

— Где?

— Сначала у Серегина, а потом у нее. Стали жить.

— Когда остался у нее первый раз?

— Седьмого. Вели с ней длинные разговоры о том, что нечего мне на Булата холку гнуть, что голова и руки у меня золотые и было бы у нас много денег, уехали бы мы куда-нибудь, домик бы купили. Я работал бы где-нибудь на скромном месте, занимался бы изобретательством, сам патентовал бы, без всяких Булатов. Ей тоже надоело проводить молодость медсестрой в больнице…

— А в какой больнице она работает?

— Не знаю. Она не говорила, а я не спрашивал… Словом, дело, говорила она мне, за деньгами. Где их взять — Николай подскажет.

— И подсказал?

— Подсказал… А почему вы меня не у себя допрашиваете? Не в милиции?

— Есть причины. Скоро узнаешь. Сейчас я тебе должен кое-что показать. Специально для тебя захватил. — Влад достал из кармана паспорт. — Посмотри-ка!

Доля раскрыл документ, взглянул на фотографию:

— Жанна…

— Нет, ты прочти.

— Перуанская Галина Викторовна… Ничего не понимаю!

— Сейчас поймешь. Что там в паспорте лежит?

Евгений перевернул страницу:

— Билет на самолет. Выписан Перуанской. На завтра!

— И у Серегина билет на этот же самолет. Тебе забыли купить. Когда деньги должны забрать из камеры хранения?

— И об этом знаете?! Они что — уже все рассказали?.. Впрочем, неважно. Сначала хотели двадцать восьмого, когда мой круиз кончится и я в институт вернусь. А вчера Жанна сказала, что узнавала — срок хранения трое суток. Потом все просроченные ячейки вскрывают. Если, говорит, в понедельник не возьмем — все старания коту под хвост. Уговорила пойти завтра утром… Жаль, что вы пришли сюда…

— Почему?

— Потому что теперь вы мне не поверите. А я ведь хотел утром, до возвращения Жанны с дежурства, пойти на вокзал один и принести деньги в милицию…

— С повинной явиться хотел? Но как бы ты сумел деньги взять? Ты ведь знаешь только свои две цифры.

— Смог бы. Я набирал вторым. Попросил Серегина отойти, чтобы он щелчков не слышал — я ведь уже немного догадывался, что это за птица. Он отошел. Я, когда стал набирать, отодрал кусок пластыря, которым он свои цифры заклеил, посмотрел, что он набрал, и на место прилепил…

— Что же получилось?

— Сорок третья ячейка, Д682. Я восемьдесят два набрал — число своих лет. Только цифры местами поменял.

— Майе ты говорил, что хочешь явиться с повинной?

— Сказал в такси, когда мы от Жанны сюда ехали.

— Тогда я тебе верю… Ты знаешь, что добровольная явка с повинной не избавляет от наказания?

— Знаю. Но что попишешь!..

— Теперь слушай внимательно. Твоя Жанна… Впрочем, сначала она была Еленой Сутеевой. Потом, в шестнадцать лет, убежала от родителей и стала Нонной Чарской, затем — Жанной Вишневецкой, а теперь чуть было не стала Галиной Перуанской. Ладно, пусть Жанна. Так вот, твоя Жанна ни в какой больнице не работала и ни на какие дежурства не ходила. Она вообще в своей жизни не работала ни часа, если не считать работой ложиться с мужиком в постель, опаивать его снотворным, а когда он уснет — очищать карманы!..

— Не может быть!.. — выдохнул Доля, взявшись за голову.

— У Серегина, который тоже совсем не Серегин, изъяли шесть чистых паспортных книжек, которые он заполняет на любые фамилии. Эти книжки Жанна выгребала из карманов у мужиков, когда они засыпали. Выгребала вместе с деньгами, за которыми и охотилась!

— Не может быть! Не может быть! — повторял Доля, словно заведенный, зажмурив глаза и покачиваясь, как при сильной зубной боли.

— Было! Ты когда с ней ночевал, тебе спать хотелось? Засыпал быстро, спал как убитый и просыпался с тяжелой головой?

— Да…

— Вот видишь? Перед тем, как лечь, вы ведь с ней выпивали?

— Каждый день.

— Она и тебя отпаивала. И уходила на свою «работу» или ночевать к Серегину. А утром лежала рядом с тобой как ни в чем не бывало. На ее совести есть и отравления. Мы нашли у нее почти полкило сильнодействующих снотворных препаратов. И нашли цианистый калий. Если бы вы завтра забрали деньги, она не задумываясь отравила бы и тебя, чтобы присвоить твою долю!

Робко звякнул звонок.

— Пойди, открой Майе, — распорядился Влад. — Остальное можно и при ней.

Евгений пошел открывать, а Мирон, совершенно разбитый после этого разговора, подумал, что поступает правильно. Пусть и не совсем законно, зато по-человечески правильно. Ради Майи…

Открыв дверь, Доля сразу же вернулся в комнату. Вслед за ним вошла взволнованная Майя. Мирон заметил ее состояние.

— А мы тут с твоим Жекой поговорили по душам, — весело сказал он. — Мне нужно рассказать еще немного, и пойду домой…

— Мне выйти? — спросила Майя.

— Нет, нет! Тебе тоже интересно будет послушать.

— Но мне надо что-нибудь поесть приготовить.

— Тогда и мы пойдем на кухню. Евгений там картошку не дочистил — я помешал. Так мы вдвоем дочистим!

— Нет-нет! Ни в коем случае! — энергично запротестовала Майя. — Еще чего не хватало!.. Я сама!

Все трое прошли на кухню. Мирон и Евгений принялись, игнорируя протесты Майи, чистить картошку. Майя поставила кипятить воду и стала разбирать хозяйственную сумку.

— Слушай, Евгений, внимательно, — начал Мирон. — Если в чем ошибусь — поправишь… Позавчера вышли вы от Серегина часа в три ночи, перешли насыпь и через пустырь направились к институту…

— Вы и тогда уже следили за нами?

— Тогда мы еще ничего не знали ни о вас, ни о ваших планах. И Влад рассказал, как дошли они до ручья, как Доля перепрыгнул ручей, а Серегин перешел по доске, как не доходя пару метров до асфальтовой дорожки вдоль стены института, они счистили о траву грязь с обуви и поснимали друг с друга с брючин крохотные шарики репейника, как Серегин фомкой оторвал доски, которыми была заколочена дверь, а Доля открыл ее изготовленным ключом, как Серегин вылез наружу через окно лестничной площадки, приладил доски на место и снова влез, как сидели они возле двери в мастерскую и курили сигареты «Мальборо»…

— Я не курю. Курил Николай. Но как вы узнали? Он же все окурки с собой забрал!

— Узнали. — Мирон бросил в миску последнюю очищенную картофелину и Майя стала мыть картошку под краном. Мирон подумал, что недолго высидел бы живым, если бы напротив него за маленьким столиком чистил бы ножом картошку не Доля, а Серегин. — Узнали, как видишь…

Влад стал рассказывать дальше. Как Доля, дождавшись времени, когда Чабаненко должен уйти в военкомат, куда вызвал его фальшивой повесткой Серегин, открыл ключом дверь с лестничной площадки в мастерскую, как залезли они на верстак и стали смотреть за сигналами Жанны, как узнали по этим сигналам, что Булат ушел, а Гонца привезла деньги, как Жанна позвонила с ложным сообщением, а затем просигналила, что Гонца уехала, как Доля достал из-под кучи тряпья автогенный аппарат своего изготовления и сменил на нем насадку — резак…

— Как?! И об этом знаете? Насадку я две ночи делал в мастерской в строгом секрете! Расчет какой? Я старый резак потом на место поставил, а новый унес. Экспертиза заявит, что разрез нельзя сделать таким резаком, то есть — таким аппаратом. Значит, сейф вскрыт неизвестно чем!

— А где она, новая насадка?

— Серегин ее в ручей выбросил в ночь на субботу.

— Обманул он тебя. Оставил у себя насадку. Зачем? Ты, когда ее делал, голыми руками за нее брался. Отпечатки пальцев. Они ведь тебя отравили бы после дележа денег…

Майя с ужасом посмотрела на Евгения.

— Отравили бы. А насадку мы бы нашли. И по отпечаткам установили бы, кто сейф вскрывал. А с покойника какой спрос? Вот мы и закрыли бы дело… Ну дальше все шло, как по нотам. Гонца уехала. Ты рюкзак с автогеном за спину и по лестнице запасного выхода — наверх. Сразу через три ступеньки перепрыгивал. Начался обеденный перерыв. А ты знал, что Булат всегда на обед уходит и никогда раньше времени не возвращается. И проник без опаски к нему в кабинет. Был ты в брюках цвета хаки, в такой же штормовке, в вязаной лыжной шапочке, в кроссовках фирмы «Флоаре», в перчатках кожаных, с накладными бородой и усами, в темных очках. При себе — веревка альпинистская, проволочный крючок и фланелевая тряпка. Так?

— Так, — изумленно ответил Евгений.

— В кабинете Булата привязал ты веревку к стояку отопления, спустился по ней на один этаж, открыл нижний запор окна проволочным крючком через форточку. Верхний запор просто рукой открыл. Толкнул окно, фланелевую тряпку положил на подоконник, прежде чем ногу поставить… Так?

Доля кивнул.

— В кассе сразу же аппарат наизготовку, резанул по сейфу. Деньги выгреб в рюкзак и по веревке назад в кабинет Булата…

— Я сначала аппарат на веревке спустил. Николай с лестничной площадки через окно вылез и принял…

— Об этом мы не догадались. Думали, с собой взял аппарат… Окно в кассу по совету Серегина запер?

— Да.

— Взяв деньги, ты поднялся по веревке к Булату, вышел, запер за собой дверь. Дверь на лестницу тоже запер и бегом вниз. Каждый марш в один-два прыжка одолевал. В мастерской ты сменил резак на аппарате и подбросил в карман куртки Чабаненко четыре десятки…

— Подбросил? Я даже не знал об этом!

— Значит, Серегин подбросил… Вылезли вы с ним в окно, что с лестничной площадки на пустырь ведет, заперли окно тем же способом, что и в кассе, и разошлись. Серегин на такси к вокзалу поехал. Вот и все… Давайте картошку есть!

— Мы с Жанной сели в автобус и тоже на вокзал поехали… Скажите, вас Майя сюда послала?

У Майи от жгучей обиды задрожали губы. Глаза наполнились слезами. Она склонилась над плитой, где жарились котлеты.

— Нет, — сказал Мирон, словно не замечая, как задели Майю эти слова Евгения. — Был я на улице Лазо. Тебя там не застал и сообразил, где ты. Знаешь, чем Майя рискует, пряча тебя здесь? За укрывательство преступника, которого должны судить по такой серьезной статье, как у тебя, ей немалый срок полагается! Я верю, что ты твердо решил явиться с повинной. Вот ты и ушел с улицы Лазо сюда, чтобы Гаранин и Сутеева… ну, Серегин и Вишневецкая тебе в этом не помешали. И меня ты здесь не видел. И сейчас не видишь. Ясно?

— Ясно! — улыбнулся Евгений.

Заулыбалась и Майя, подавая на стол большую сковороду с котлетами и прижаренной вареной картошкой…

От Майи Влад поехал на вокзал. Разыскал старшего усиленной группы, наблюдавшей за камерой хранения. Им оказался знакомый лейтенант из линейного отдела.

— Слушай, Миша, — отвел его Влад в уголок. — У меня к тебе просьба. Личная и секретная… — Влад показал лейтенанту фотографию Доли. — Этой физиономией располагаешь?

— Располагаю. — Лейтенант вынул из кармана кителя и показал Мирону такую же фотографию.

— Парень хочет с повинной явиться. Не будем ему мешать. Он придет сюда завтра утречком часикам к восьми. Пусть заберет из камеры рюкзак с деньгами.

— Да ты что?! — изумился лейтенант.

— Под мою ответственность. Только поручи двум ребятам понадежнее, чтоб его до управления провели. Так, на всякий случай.

— Тогда другой коленкор! Тогда, конечно, можно.

— Ну вот и спасибо!

В понедельник утром, когда еще и семи не было, в квартире, где жил Влад, раздался звонок. Заспанная соседка открыла дверь. Вошел сияющий улыбкой Павел Мику с двумя неизменными фотокамерами на груди и с сумкой на ремне через плечо.

— Анна Трофимовна, голубушка, здравствуйте! Извините, что так рано! Мне бы Мирона…

— Здравствуй! В комнате твой Мирон. Заряжается.

Павел вошел без стука. Мирон, в одних трусах, выстаивал на голове положенное количество минут. Павел быстро поднес к глазу фотокамеру, щелкнул.

— В такой позе я тебя еще не снимал! Уникальный кадр. «Из жизни йогов МВД»!.. Вера погнала меня к тебе с утра пораньше узнать, чем было вызвано твое постыдное бегство.

Мирон молча выстоял на голове, сколько полагалось, потом плавно опустился спиной на половик, упруго встал на ноги, проделал дыхательные упражнения, взял полотенце и, выходя из комнаты, сказал:

— Потерпи. Душ приму.

Через десять минут он вернулся в комнату, растираясь мохнатым полотенцем.

— Ну как тебе сказать?.. В общем — обязанности служебные столкнулись с обязанностями чиста человеческими. Ты Майю Рошко знаешь? Продавщицу из молочного магазина?

— Знаю Несколько раз заходили вместе молоко тебе покупать. И один я бывал в этом магазине, когда ты отлеживался после травмы на тренировке, а я ходил тебе за молоком.

— Так вот. Она, оказывается, по уши влюблена в моего Икса, в того, кто сейф вскрывал. Впрочем, его ты тоже знаешь. — Влад говорил и одновременно одевался. — У меня на завтрак яичница. На твою долю нажарить?

— Нет. Я дома хорошо позавтракал… А кто этот Икс?

— Тогда подожди. Я себе поджарю.

Мирон ушел на кухню и очень скоро вернулся с полной глубокой тарелкой исходящих паром фаршированных перцев.

— Анна Трофимовна для Пети наготовила перцев и меня заставила взять. Будешь?

— Да сыт я… Кто же очистил сейф?

— Евгений Доля. — Влад сел за стол и принялся с аппетитом поглощать перцы.

— Его ведь в городе нет. Уехал куда-то.

— Туфта! Сел при Майе в одесский поезд, в Бендерах вышел и вернулся назад автобусом…

— Дальше!

— Майю я попросил пойти со мной к Серегину. Для правдоподобности. Напарнице Серегина, что тогда на остановке торчала, случайно попала в руки газета с фотографией…

Павел с досадой стукнул себя кулаком по колену:

— Вот черт!.. Попала все-таки!

— Майя успела выскочить из дома и позвать на помощь. Только поэтому я и остался жив… Серегин натравил на Майю своего пса. Орлов пса пристрелил. Дом был пол наблюдением и бандитов взяли. Потом Майя услышала, очевидно, что поедем брать Долю и адрес услышала. Опередила нас и спрятала его у себя. Вчера у тебя в гостях я вдруг сообразил, что парень, в которого она влюблена, и Доля — одно и то же лицо…

Влад доел последний перец. Посмотрел на часы:

— Пошли. Мне пора. Есть время — проводи. Дорогой поговорим.

Они вышли на улицу и окунулись в свежее бодрящее утро. Павел закурил.

— Не дымил бы хоть по утрам! — поморщился Мирон. — Воздух-то какой!..

Павел сделал вид, что не слышит.

— Так что я должен был сделать, когда сообразил, что Доля у Майи? — продолжил Мирон прерванный разговор.

Павел пожал плечами.

— Должен был пойти и арестовать Долю. А заодно и Майю. За укрывательство заведомого преступника. Она ведь уже знала, что он очистил сейф. Вот я и убежал…

— Не пошел бы я сам их арестовывать, — проговорил Павел слегка осуждающим тоном, — поручил бы кому-нибудь.

— У Майи какое положение? Только в пятницу, двадцатого, у нее кончился условный годичный срок. Помнишь дело о квартирных кражах? Ты ведь был в зале?

Павел кивнул.

— И сразу рецидив — укрывательство. Как на это суд посмотрит? Убежал я от вас с Верой и направился к Майе. Поговорил с Долей наедине. И знаешь, в ходе этого разговора у меня возникла совершенно твердая уверенность, что Доля явится с повинной и принесет деньги. Когда он сказал, что собирается так поступить, я ему сразу поверил… Очень уж Булат его обидел. Нагло, в открытую присваивал его идеи. Разрушил в нем веру в людей, в справедливость…

— Ну и?..

— И решил я ему не мешать. Пренебрег служебным долгом, но выполнил долг человеческий. Перед Майей. Да и Доля чертовски талантливый парень. Нельзя его губить.

— Правильно! — сказал Павел и сжал руку Мирона выше локтя.

— Погоди радоваться. Надо еще, чтобы он пришел с деньгами!

Друзья ускорили шаг и вскоре уже подходили к управлению.

— Остановимся здесь. — сказал Мирон, заходя в подъезд дома напротив милиции.

Время тянулось неимоверно медленно. Мирон то и дело посматривал на часы. Вот уже и восемь минуло, девятый пошел. К управлению подтягивались сотрудники. Мирон начал заметно нервничать. Правая бровь его напряженно выгибалась дугой и распрямлялась.

— Слушай, — заговорил Павел, желая отвлечь друга от тревожных мыслей. — А за что же Булата взяли, если не за сейф?

— Булат, Павлуша, поопаснее Серегина и его напарницы, вместе взятых! Крупномасштабный взяточник. И комбинатор с государственными деньгами. Нахапал куда больше, чем в институтском сейфе было. А главное — людей развращал, жизнь им портил. Ведь Доля пошел на преступление из-за него!

Было уже около половины девятого, когда из-за угла вышли Доля и Майя. Остановились на углу, обнялись на прощание. Евгений оторвался от Майи и решительно зашагал к подъезду управления. На его широкой спине горбом возвышался рюкзак.

Павел изготовил фотокамеру, прицелился:

— Вот это уж поистине уникальный кадр! Внукам показывать буду! Человек с полуторастами тысячами! — лихорадочно шептал он, щелкая затвором объектива.

…После обеда Чекир собрал у себя сотрудников следственного отдела и зачитал приказ по управлению:

В кабинете Чекира тягостное молчание. Присутствующие стараются не смотреть на Влада, который внешне вполне спокоен. Только правая бровь его напряженно выгнулась.

— Все! — объявил Чекир после длительной паузы. — Свободны!

Офицеры, двигая стульями, встали с мест и двинулись к двери.

— Минутку, товарищи! — вдруг громко сказал Влад. Все остановились, ожидая какого-то важного заявления. — Вчера у меня был день рождения. Но мы все были слишком заняты. А потому приглашаю всех сегодня после работы в шашлычную. Не будем нарушать традиций! — улыбнулся он своей обычной улыбкой.

На следующий день Влад оформил отпуск и уехал в Криуляны к дочери и сестре.

— Кто это, Аленка? — спросила Таня племянницу, когда Влад открыл калитку.

— Дядя папа! — обрадованно воскликнула девочка и со всех ног побежала навстречу отцу.