Ночь, которая решила все

Глава 10

Он опоздал. Они ушли около получаса назад.

Его сердце бешено колотилось, когда он взлетел по ступенькам своего дома. В больнице ему пришлось убеждать медсестру, что он муж Оливии, и только после этого ему удалось поговорить с доктором, который осматривал ее. От него он узнал, что ей выдали больничный. Врач сказал Лукасу, что она просто растянула связки и потому ей придется побыть на костылях несколько дней и что она в основном беспокоилась из-за ребенка.

Их ребенка.

Вставив ключ в дверной замок, он понял, что дверь не заперта. Но когда он открыл ее…

Все его страхи, переживания, неопределенность их отношений слились воедино, когда он вошел в свою собственную гостиную и увидел, как Стенли Уиткомб, сидя на софе рядом с Оливией, передает ей чашку с чаем. Слепая ярость охватила его.

— Отойдите от нее, Уиткомб. Она моя жена.

— Лукас! — закричала Оливия.

— Доктор сказал мне правду? — потребовал он. — Ребенок в порядке?

Он старался не обращать внимания на бледность Оливии и на то, что Стенли все еще сидел на софе рядом с ней.

— С ребенком все в порядке. Они сделали ультразвук. Как ты узнал?

— Я встретил Молли, она думала, я знаю. Но я не знаю еще многих вещей, не так ли, Оливия? Например, почему ты не позвонила мне, когда это произошло. Почему ты обратилась за помощью к Уиткомбу, а не к одной из своих подруг? Или вот еще, я не знаю о твоих чувствах к твоему боссу, которые, видимо, не исчезли с обменом колец в Лас-Вегасе. Может быть, ты хочешь, чтобы рядом с тобой был Уиткомб, тогда нам лучше пересмотреть наш брак. Но помни: я отец этого ребенка и никогда не отдам прав на него, мальчик это будет или девочка, буду я жить в Финиксе или нет.

Стенли Уиткомб встал с изумленным выражением лица:

— Вы не имеете права…

— Я имею все права. Я ее муж. Но если она не может отказаться от своих чувств к вам, у нас никогда не будет настоящего брака. — Лукас понимал, что вот-вот взорвется и, прежде чем он прибьет этого защитника Оливии, ему лучше уйти.

. Он не мог заставить себя посмотреть на свою жену. Он не мог вынести того, что Оливия доверилась Уиткомбу, искала его помощи, значит, все его умозаключения по поводу их двоих были абсолютно верными. Распахнув дверь, он услышал, как она окликнула его, но не остановился. Им нечего сказать друг другу, пока Стенли Уиткомб находится в их доме.

Хлопнувшая дверь ошеломила Оливию так же, как и ее падение, и, к своему стыду, она разрыдалась.

— Оливия, Оливия, все будет хорошо, — постарался убедить ее Стенли, гладя по плечу.

— Он не прав, — всхлипывала она. — Я так люблю его. Но мне кажется, что он женился на мне только из-за ребенка.

— Это не правда.

— Я уже не знаю, где правда. До Рождества мне казалось, что я испытываю чувства к вам. Вы будете прекрасным мужем, думала я. Вы такой добрый и на вас можно положиться. Но после того, как я узнала Лукаса, узнала, что беременна, я почувствовала к нему такую страсть, такое желание, такую сильную потребность в нем… И тут-то я все поняла.

— Что вы поняли? — переспросил он мягко. Когда она взглянула на него, слезы текли по ее щекам.

— Вы заменили мне отца, которого у меня никогда не было. Я могла на вас положиться, довериться вам, равняться на вас, уважать вас. Но люблю я Лукаса. Я пыталась показать ему это, но… — Ее голос сорвался, и она позволила слезам катиться, потому что она не могла даже ступить на ногу, не то что бежать за Лукасом, и совсем не знала, что ей теперь делать.

Возвратившись в свой офис, Лукас позвонил Рексу и перенес их встречу на утро понедельника. Затем начал нервно ходить по кабинету. Он немного успокоился, и место злости заняла опустошенность…

Он порвал с Селестой, потому что понял: она не та женщина, рядом с которой он хотел бы прожить жизнь. Но тогда он был скорее разочарован, чем разозлен. И не чувствовал такой пустоты внутри…

Сев за стол, он включил компьютер и уставился на пустой экран.

Он не знал, сколько времени, просидел вот так, и когда дверь его кабинета открылась, он думал, что это Рекс Баррингтон, но уж никак не Стенли Уиткомб.

— Убирайтесь, — выпалил Лукас.

Но Стенли не слушал его. Он вошел и встал напротив Лукаса с мрачным лицом, выражающим неодобрение.

— Ты действительно полный дурак или притворяешься?

— Если вы знаете, что для вас лучше…

— А что хорошо для Оливии? Это тебя волнует?

— Не ваше дело.

— Ты вел себя так, что это стало моим делом. Эта молодая леди сейчас находится в твоем доме и плачет в три ручья. Не думаю, что ты стоишь этого!

Лукас понимал: опасность того, что он ударит этого человека, достаточно высока.

— Послушайте, Уиткомб…

— Нет, это ты послушай, ты же не хочешь понять, что происходит. Оливия заставила меня уйти, чтобы я не видел, как она плачет. У нее независимый характер, черт подери. Она не позволила мне позвонить кому-нибудь, чтобы ей помогли, а ведь она даже стоять не может, у нее повреждена лодыжка…

— Вы позволили ей вышвырнуть вас? — Он не понимал, почему Уиткомб не воспользовался возможностью, которая ему представилась.

— Ты плохо знаешь свою жену.

— Достаточно.

— Ты, высокомерный сукин сын! Слушай меня, Лукас. Я был для Оливии наставником. Другом. Она только что призналась мне, что когда-то думала, что между нами может быть что-то большее. Но с Рождества — и можно понять, что произошло в ту ночь, судя по ее беременности, — она поняла, что я лишь занял место ее отца, который по прихоти своей покинул семью, не обременяя себя заботой о ней.

Лукас помнил: Оливия призналась ему, как больно ей говорить об отце, и нежелание переезжать было связано с отцом, но он не стал принимать во внимание ее чувства, потому что думал, что существуют другие причины.

— Ты знаешь, что по ее мнению, ты женился на ней из-за ребенка? — продолжал давить на него Стенли. — Что ты хочешь ребенка, а она — лишь приложение к нему?

— Но это не правда!

— Тогда почему она так считает? Подумай об этом, Лукас. Она искренне произносила клятвы во время венчания. И если ты тоже искренен, то тебе лучше немедленно поехать домой и сказать ей об этом. В противном случае ты можешь не найти ее там, когда наконец надумаешь вернуться. Если она примет решение, то именно так и сделает, даже костыли не остановят ее.

Как только Стенли вышел из его офиса, оставив дверь открытой, Лукас откинулся на спинку кожаного кресла и потер рукой лоб. Он сидел в тишине, пока его мысли не пришли в порядок.

Он вспомнил, как впервые увидел Оливию на этом этаже: она стояла и дожидалась лифта. Тогда он подумал, как же она красива, какие потрясающие у нее каштановые волосы и зеленые глаза. И когда она приветливо улыбнулась ему, он почувствовал, как в его груди разгораются искры; эти искры разожгли во всем его теле огонь, который с тех пор не угасал. И во время празднования Рождества пламя этого огня взвилось к небесам в этом самом кабинете. Но все это время он тщательно ограждал себя от того, что стояло за этим огнем. За этой страстью. Это было не просто вожделение, это была… Любовь.

Он всегда охранял себя от этого чувства, потому что, когда любимый человек покидает тебя, боль невыносима. Он навечно запомнил годы после смерти матери, как он пытался найти себе место, как постоянно искал одобрения своих поступков у других. Никто не хотел брать его, поэтому Мим и Уатт по доброте душевной оставили его у себя.

А может быть, они действительно любили его все эти годы, а не просто чувствовали ответственность за него? Почему же он не понял это? Может быть, потому, что считал себя недостойным их любви?

Точно так же, как он не достоин любви Оливии?

Оливия. Она думает, что он женился на ней из-за ребенка. Разве это не она вышла за него замуж по этой причине? Хотя Стенли уверял его, что она искренне произносила клятвы во время бракосочетания.

Лукас вспомнил их первые ночи. Как она произнесла его имя, когда он впервые дотронулся до нее. Как спала, свернувшись около него клубочком. Как улыбалась ему после близости. Неужели она любит его так же сильно, как и он ее?

А если Стенли действительно был лишь ее наставником, если он на самом деле заменял ей отца и был другом?

Лукас встал и снова зашагал по кабинету. Сможет ли она простить ему его холодность и… его сомнения? Сможет ли она когда-нибудь его понять?

Он сделает все, чтобы она поняла его.

Оливия глубоко вздохнула. Хватит рыдать. Это не пойдет на пользу ни ей, ни ребенку.

Как убедить Лукаса, что она его любит?

Что ж, она не побежит за ним. Она подождет, а когда он явится, она заставит его поговорить с ней, заставит выслушать ее, заставит…

Когда дверь открылась, ее сердце бешено застучало. Если бы она могла встать, то встала бы. Если бы могла заставить его любить себя… Слезы снова подступили к ее глазам. Как можно заставить полюбить себя?

Их глаза встретились, но она не могла понять, что выражал его взгляд. В нем было смятение…

Вдруг он вернулся, чтобы сказать, что их брак не действителен? Она понимала, что выглядит безобразно, в мятой блузке и юбке, с красным носом. Она отвела глаза и наклонилась, чтобы снять грелку со льдом с лодыжки. Но Лукас тут же оказался рядом, присел на краешек дивана и перехватил ее руку.

— Лучше подержать еще. Она еле слышно произнесла:

— Но лед почти растаял.

— Болит?

Никакая боль даже отдаленно не напоминала ту боль, которая была в ее сердце. Слезы опять навернулись ей на глаза.

— Оливия, не плачь, — произнес он резко.

— Извини, я почему-то не могу остановиться… — Она опустила голову.

— Ты не можешь остановиться потому, что ты беременна. Потому, что я плохо к тебе относился. Потому, что ты заслуживаешь лучшего, чем ревнивый муж, который все это время думал лишь о себе. Тебе не за что извиняться. Это должен сделать я. Ко мне приходил Стенли.

Она взглянула на него, надеясь, что он захочет выслушать правду.

— Между мной и Стенли ничего нет. Не то, что ты думаешь. Я уважаю его. Я восхищаюсь им.

Она ждала, что Лукас начнет спорить с ней, но он лишь смотрел ей прямо в глаза.

— Я понимаю теперь, что ты в нем видела отца. Прости меня за грубость, за мои сомнения, за прошлую ночь. Я знаю, что не достоин твоего прощения. Я был полным придурком. Я думал, что ты вышла за меня замуж, только чтобы защитить ребенка…

— О, Лукас, нет!

Схватив ее руки, он сжал их.

— Пожалуйста, дай мне закончить, или я никогда не смогу сказать это. Мое сердце так колотится, что я с трудом могу соображать. Я люблю тебя, Оливия. Я не знаю, когда и как это случилось. Но ты стала центром моей жизни. И не из-за ребенка. Всю свою жизнь я сторонился любви. Я боялся поверить в любовь. Я думал, что мне ничего не страшно, но сегодня я понял, что мне страшно потерять тебя, Оливия.

Он любит ее. Она с нежностью провела рукой по его лицу, испытывая неведомую раньше внутреннюю свободу.

— Ты не потеряешь меня, Лукас. Я думаю только о тебе, ты для меня — все. Я люблю тебя.

Его взгляд пробежал по ее лицу, ища подтверждения правдивости этих слов. И обнаружив их искренность, он осторожно, чтобы не причинить ей боль, посадил Оливию к себе на колени. Его руки обвили ее, его губы нашли ее губы, и они слились в мучительно сладком поцелуе. Он оторвался от ее губ, чтобы задать мучавший его вопрос.

— Ты сможешь простить меня? — спросил он срывающимся голосом.

Нежно, но уверенно она положила руку ему на грудь.

— Я прощаю тебя, если ты простишь меня за то, что я скрывала, как сильно тебя люблю.

И тут Оливия поняла, что Лукас Хантер не похож на ее отца. И если он считает, что им лучше переехать в Нью-Йорк, она согласна. Она должна показать ему, что верит в его любовь.

— Лукас, если ты хочешь, чтобы мы переехали в Нью-Йорк, я согласна. Мой дом это ты.

В его голубых глазах был океан любви, когда он нежно пригладил ее волосы.

— Я думал, что ты не хочешь уезжать из Финикса из-за Стенли. — Она было открыла рот, чтобы запротестовать, но он тут же поцеловал кончик ее носа. — Я знаю, что это бред. Ты права, нужно пускать где-то корни. К тому же, я не хочу жить далеко от ранчо, да и твоя мама тоже живет близко отсюда. Здесь нам с тобой будет хорошо. У тебя здесь друзья. Может быть, и я научусь устанавливать с людьми контакты, тогда они станут и моими друзьями. — Он достал из кармана пиджака маленькую коробочку. — У меня кое-что есть для тебя.

Она взяла ее и посмотрела ему в глаза.

— Открой, — нежно приказал он. Она подняла крышку и ахнула:

— О, Лукас. Какое красивое! — Безупречно ограненный бриллиант блеснул в коробочке.

— Я хотел, чтобы у тебя было что-то особенное, что напоминало бы тебе, что мы поженились не просто так, по каким-то практическим соображениям, а по любви. Я хочу, чтобы ты всегда помнила, как сильно я люблю тебя. — С этими словами он надел кольцо ей на палец, поверх простенького обручального кольца.

Оливия несколько секунд неотрывно смотрела на кольцо, затем обвила его шею руками.

— Я люблю тебя, Лукас Хантер.

— И я люблю тебя, Оливия Хантер.

Она подняла лицо и подставила ему губы для поцелуя, тем самым как бы заново давая обещание любить, почитать и заботиться о нем вечно.