Ночь Мстителя

Глава 4

Я чувствовал растущее напряжение в городе, когда ехал по адресу на улице Олд Корт Хаус. Толпы заполнили улицы. Только высокие двухэтажные автобусы казались достаточно мощными, чтобы бороздить людские реки, поэтому я поехал прямо за одним из автобусов, чтобы он расчищал путь перед собой. Последние несколько кварталов дети на тротуаре узнавали во мне американца и бежали рядом с машиной, насмехаясь и отпуская грубые замечания на индуистском диалекте, которого я не понимал. Взрослые с любопытством смотрели на меня и довольствовались кислым лицом, свидетельствующим о растущей ненависти к иностранцам, учинившим столько насилия в их городе. Когда я добрался до полицейского управления, я был удивлен, увидев, что это было здание, где я высадил Лили Мир прошлой ночью. Это было очевидно, но мне как-то и в голову не приходило, что ее отец может быть родственником полицейского. Такому агенту, как Рэнди Мир, нужны были контакты в официальных кругах, чтобы быть полезным АХ.

Спереди здание было строго официальным, с традиционными колоннами и широкими изношенными лестницами, где нищие ждали подаяния. В задней части находились жилые помещения чиновников. Когда я шел по широкому каменному тротуару, ко мне подошли двое сотрудников службы безопасности. Меня вежливо спросили, чего я хочу. Когда я сказал, что хочу поговорить с мистером Раджем, меня впустили через боковую дверь. Я столкнулся с секретаршей и через мгновение очутился в большом кабинете со стальным столом, шкафами для документов и голой лампочкой, свисающей с потолка в центре комнаты.

Амартия Радж был внушительным мужчиной, более пяти футов ростом, широким и крепко сложенным, что было необычно для индийца. Он был одет в западный костюм, но на обоих запястьях у него были медные браслеты шириной в два дюйма. — А, мистер Мэтсон, — начал он. «Ваше консульство звонило… сказали, что вы приедете».

Он протянул руку и жестом указал мне на стул напротив своего стола.

«Я здесь, чтобы покупать фейерверки и порох, — начал я, — но мистер Слокум попросил меня понаблюдать за этими терактами, потому что взрывчатка — моя специальность».

Тонкая улыбка расползлась по лицу полицейского-индийца, и я понял, что он ни на секунду не поверил моему рассказу о моем прикрытии, но явно не собирался нападать на меня по этому поводу.

«Понятно, что американцы хотят привлечь к этому делу своих людей. Мы окажем вам всю возможную помощь».

«Можно посмотреть осколки бомбы?»

«Конечно», — сказал он, повернувшись к шкафу, где распаковал ржавую банку. «Это целая бомба, которая не взорвалась, хотя у нее сгорел фитиль». Это было почти то же самое, что бомба, которую показал мне Хоук, за исключением того, что с обеих сторон в банке были пробиты отверстия, соединенные длинным куском веревки.

«Забудьте об отпечатках пальцев, мистер Мэтсон, — сказал он. «У нас есть несколько экземпляров, но из восьми миллионов человек в Калькутте у нас очень мало отпечатков пальцев в наших делах».

— Для чего эта веревка?

— Мы этого не знаем. Может быть, чтобы нести эту вещь. В Индии мы любим уравновешивать вещи. Женщины носят на головах кувшины, корзины, даже камни. Мальчики и девочки привязывают веревку к небольшим предметам, чтобы нести их, например, к книге или бутылке. Тогда они могут раскачивать эту штуку на веревке, останавливать ее, играть с ней во время ходьбы». Радж поднял бомбу за веревку и показал мне, как её можно раскачивать. «Но я действительно не могу представить, чтобы кто-то размахивал этой штукой, как игрушкой».

— Есть какие-нибудь следы?

Радж подошел к окну. «Мы не так эффективны, как ваша полиция в Соединенных Штатах. И у нас восемь миллионов подозреваемых. Говорят, в Калькутте убийцу можно нанять за десять рупий, а банду — за пятьдесят рупий.

— Вы нашли что-нибудь этим утром после нападения на консульство?

Он устало покачал головой и повел меня по коридору в полицейскую лабораторию. В течение часа он с гордостью демонстрировал мне процедуры, которым они следовали при тщательном изучении каждой атаки.

Но когда экскурсия закончилась, я ничего не знал больше, чем прежде. Бомбы все были примитивные, самодельные. Не больше, чем банки, наполненные калийной селитрой.

Радж беспомощно пожал плечами. — Несколько кусков веревки, старая банка… это все, что оставили наши террористы. Это очень расстраивает. Кажется, они появляются из ниоткуда… невидимые, неслышимые — пока не произойдет взрыв». Он пообещал держать меня в курсе, но вывел меня из здания так искусно, что я покачал головой. Я никуда не попал.

Потом я увидел Лили. Она была во дворе одного из домов за полицейским участком.

Я отвернулся, не желая, чтобы она меня увидела, но она позвала меня и побежала ко мне. Прежде чем она подошла ко мне, я увидел собаку, которую она вела, прекрасную немецкую овчарку, очень сильного зверя.

— Это для вас, мистер Мэтсон, — сказала она, остановившись с собакой. Она посмотрела на меня зелеными глазами, в которых все еще отражался шок от смерти ее отца. Она казалась такой подавленной, что я не сразу её понял: «Это Принц», — сказала она. «Мой отец тренировал его… он хотел, чтобы он был у тебя».

Зверь тихо сидел рядом с ней, и я вспомнил, что сказал мне Хоук. Рэнди Мир обучил собаку вынюхивать взрывчатку.

«Он был у нас в конуре», — сказала она. — Я забрала его сегодня утром. Это красивое животное. Он может ...'

Я положил руку ей на плечи, и она замолчала на полуслове. — Хорошо, — сказал я. — Я возьму его.

Она снова казалась удивленной, но ее взгляд проследил за моим, когда я взглянул в окно офиса Амартии Раджа.

— О да, дядя Радж. Он был очень мил со мной. Но сегодня я уезжаю в Мадрас. Там живет моя замужняя сестра, с которой я буду жить. Я буду в порядке.'

Я внутренне застонал. Если у меня когда-нибудь было прикрытие для этого задания, я бы его уже потерял.

— Ты знаешь дядю со вчерашнего дня? — Он знает, кто я? Она прошептала «нет» и сказала, что только скажет ему, что я друг, что я пришел, чтобы выразить свои соболезнования в связи со смертью ее отца. Потом она взяла собаку на поводок и передала мне.

— Возьми его с собой, — сказала она. — Так хотел мой отец. Она побежала обратно к дому, оставив меня одного на подъездной дорожке, ведущей на улицу. Я видел, что Амартия Радж все еще наблюдает за мной, но сделал вид, что не замечаю его.

Я быстро подошел к машине и попытался сесть в нее, прежде чем худощавые мальчишки, собравшиеся вокруг машины, снова узнали во мне американца. Я бы сделал это, если бы собака не отказалась. Когда я открыл заднюю дверь «Мерседеса», он отпрыгнул назад и выдернул ремень из моей руки. Он повернулся и залаял, видимо, сбитый с толку. Не испугавшись, какие-то мальчишки подошли, кричали на меня и дразнили животное палками. Собака оскалила зубы, но никак не отреагировала на попадающие в нее камни.

Я приказал ей сесть в машину, но она проигнорировала меня. Она опустила голову и принюхалась, затем прыгнула к группе уличных мальчишек, окруживших меня.

Внезапно она бросилась на маленького мальчика и ударила хрупкое тело на уровне плеч. Мальчик вскрикнул и поднял руки, чтобы отодвинуть оскаленные зубы. Кровь хлынула из раны прежде, чем я успел прыгнуть к зверю и сжать пальцами его ошейник.

Атака закончилась так же быстро, как и началась. Раненый мальчик вскочил на ноги и убежал. Остальные тоже разошлись, и я остался с Принцем у машины наедине. Он вилял хвостом и улыбался мне, словно ожидая комплимента. Я погладил его по морде, а затем толкнул на заднее сиденье «Мерседеса». — Бастард, — сказал я, садясь за руль. Как и все остальное в этом деле, он был бесполезен.

Поскольку я не мог избавиться от него сразу, я держал его при себе, пока не вернулся в отель. Там я нанял индийца, чтобы тот присматривал за ним. У меня оставалось еще несколько свободных минут, поэтому я позвонил Чоени. Я хотел сказать что-то о вчерашнем вечере, но не получил ответа, поэтому я удовлетворился тем, что ей доставил цветы болезненно выглядящий швейцар, от которого пахло ганджей, наркотиком, облегчающим страдания многих индийских бедняков...

В течение следующих получаса я обзвонил все химические заводы, до которых смог добраться, и сообщил им, что заинтересован в покупке пяти тонн нитрата калия для использования в своих фейерверках. Я нашел только две компании, которые сказали, что у них есть экспортные лицензии и они могут мне помочь. Я записал адреса для возможной последующей проверки. Я не мог позволить себе упустить ни малейшего шанса. В половине одиннадцатого я вернулся в большой «Мерседес» и поехал в Дом Мира. Я не видел много китайцев в Калькутте, но у ресторана, похоже, дела шли хорошо. Слокум ждал меня у двери. Я прибыл на пять минут раньше.

«Наши русские друзья еще не приехали», — сказал он, когда мы прошли мимо столов в боковую комнату с местами на двадцать человек. «Полковник Ву прибудет сюда, как будущий председатель. Он говорит, что очень доверяет своей миротворческой миссии».

Мы услышали русских еще до того, как они вошли. Сердечный, глубокий смех эхом разнесся по тонким стенам, сопровождаемый раскатистым голосом.

— Это Александр Соколов, главный из русских здесь, — сказал Слокум. «Его основная работа — шпионаж». Затем дверь открылась.

Соколов был маленьким и коренастым. Он был одет в толстый двубортный костюм и платком вытер пот с лысины. На долю секунды я увидел проблеск узнавания в его глазах; потом он посмотрел на меня так, как будто никогда меня не видел. Но он меня узнал. Я встречался с Соколовым, или Вольгинтом, или полковником Зеро как минимум дважды, и оба раза наша шпионская игра заканчивалась вничью. Но оба раза я выполнил свою миссию, и он вышел с достаточной честью, чтобы спасти свою голову в Москве.

Слокум сделал предложения в своей гладкой дипломатической манере. Его улыбка Соколову казалась искренней, хотя я знал, что он ненавидит этого человека и то, что он отстаивает. Вошло больше людей, в том числе г-н Радж из полиции, которого все присутствующие, казалось, уважали.

Было представлено больше людей, а затем вернулся полковник Ву. Он был единственным китайцем среди нас. Это был невысокий мужчина в очках, который нервно ощупывал свою козлиную бородку, когда шел к главному столу и жестом приглашал всех сесть. Он говорил на индусском языке, и, учитывая, что он прожил в Индии двадцать лет, его индусский был плохим.

«Господа, сейчас очень плохое время. Плохо для бизнеса, если бомба взорвется. Плохо для русского, плохо для американца, плохо для всех».

Полковник говорил на своем плохом индусском еще пять минут, рассказывая о больших успехах, достигнутых комитетом в ослаблении напряженности и налаживании более тесных связей с военными и гражданскими администраторами. Затем он настаивал на том, что вся их работа будет напрасной, если эта конфронтация между Соединенными Штатами и Советским Союзом продолжится.

Он сделал знак официанту-индийцу, который протянул ему стопку бумаг.

Он гордо поклонился и улыбнулся, как самодовольный человек, стремящийся добиться успеха там, где другие потерпели неудачу.

«Я нашел хорошее решение», — сказал он. — Это на бумаге. Пожалуйста, внимательно прочитайте заявление».

Он наблюдал за всеми нами, когда мы склоняли головы, чтобы прочитать заявление, которое он нам вручил. На мгновение я понадеялся, что он нашел решение. Если бы маленький китаец смог стать посредником между великими державами, я мог бы избежать своего паршивого задания.

Затем, без всякого предупреждения, Соколов вскочил на ноги и зарычал. Я не все понял, а говорил он в основном по-русски, но суть я понял. Он был в ярости.

«Русские не подбрасывали бомбы, — кричал он. Это было сделано американцами, чтобы создать проблемы. А теперь они пытались убедить его признаться в том, чего они не делали.

Я посмотрел на предложенное Ву соглашение и сразу понял, что имел в виду Соколов. Это было простое заявление, в котором каждая страна соглашалась воздерживаться от будущих нападений на другие суверенные страны или их собственность в городе Калькутта в течение как минимум полугода.

Ответ американского консула был более медленным и несколько более достойным, но я мог видеть покрасневшую шею Слокама над воротником.

— Смешно, — сказал он. «Это оскорбление моей страны». Он взял бумаги и разорвал их пополам. «Соединенные Штаты возражают против этого наглого предположения, что мы когда-либо участвовали, соглашались или поддерживали любое нападение на какую-либо собственность Советского Союза в городе Калькутта».

Зал был в смятении. Русские делегаты громко протестовали, и Радж, который казался таким спокойным в своем кабинете, вскочил на ноги и высказался в поддержку плана.

«Это все, что мы можем сделать, чтобы остановить эту бешеную угрозу нашему городу», — крикнул он.

И единственный англичанин на собрании, пухлый банкир с опухшими глазами, наклонился далеко вперед над столом из красного дерева и пробормотал: «Если вы не подбрасывали бомбы, почему вы не поддерживаете этот чертов план?»

Слокум вышел из себя.

— Потому что в этом заявлении говорится, что мы перестанем бросать бомбы, идиот. Это почти признание вины. Слокум выплюнул эти слова. «Вся эта идея нелепа. Почему этот комитет не выясняет, кто бросает эти бомбы? Это означало бы настоящую работу.

Раздался с десяток голосов. Соколов встал и подошел к Слокуму. Они говорили какое-то время, потом Соколов начал кричать. Спустя несколько мгновений Слокум тоже закричал. Язык был сначала русским, затем английским, затем индуистским и, наконец, смесью всех трех в резкой обличительной речи, которая ни к чему не привела.

Полковник Ву сидел в своем кресле, вне досягаемости гневного словоблудия, и его маленькое круглое лицо выражало удивление и изумление. Наконец он встал, слегка поклонился и вышел из комнаты. В его взгляде был шок и недоверие.

Соколов выпустил китайца, а затем стукнул своим большим кулаком по столу, пока в комнате не воцарилась тишина.

Господа, Советский Союз не подпишет эту нелепую декларацию. Это оскорбление для нас. Наша позиция такова и будет заключаться в том, что Соединенные Штаты Америки должны нам 20 миллионов долларов за утрату имущества и жизней. Как только эта сумма будет выплачена, мы будем рады сесть и обсудить другие неприятные аспекты этой ситуации. Готовы ли Соединенные Штаты компенсировать ущерб, нанесенный их бомбами?

Я почувствовал, как Слокум напрягся в своем кресле рядом со мной; затем он встал и посмотрел на Соколова.

«Вчера в консульстве США взорвалась бомба. Это тоже могло стоить чьей то жизни, и мы требуем официальных извинений от Советского Союза».

Соколов подавился стаканом воды, которую пил. Прежде чем прийти в себя, Слокум хлопнул меня по плечу, и мы вышли. Слокум подождал, пока мы выйдем на улицу, прежде чем начал кричать. Удивительно, но его гнев был направлен на полковника Ву.

«Идиот! Ву — назойливый безумец. Как он мог подумать, что что-то настолько безумное может быть успешным? Почему он не оставил дипломатию дипломатам? Ситуация сейчас более серьезная, чем раньше. Пока, по крайней мере, мы только кричали друг на друга по телефону. '

Я посмотрел на него и понял, как проблема выросла в размерах. Дипломаты теперь лично накричали друг на друга. Слишком часто в истории это означало начало войны.

Я пытался его успокоить, но он не слушал. Он что-то прорычал мне и зашагал прочь. Оставшись один на улице, я снова и снова крутил между пальцами сигарету с золотым мундштуком. Я пытался думать, отбрасывая мелкие факты, находящиеся в моем распоряжении. Я не совсем знал, с чего начать, и меня мучило подозрение, что время уходит быстрее, чем кто-либо думал.

В отчаянии я вернулся в отель. Я припарковал машину сзади и уже собирался идти в вестибюль, когда увидел Принца на другой стороне стоянки и играющего. Индус, которого я нанял присматривать за зверем, спал на теплом солнышке, но четверо мальчишек дразнили и играли с собакой, как будто она была их любимцем. Моей первой реакцией было предупредить мальчиков. Тут я понял, что сильный пес виляет хвостом и резвится, как щенок.

Трудно было поверить, что то же самое животное всего несколько часов назад пыталось оторвать руку другому мальчику.

Полусформировавшаяся мысль мелькнула у меня в голове, и я оглянулся на животное. Он слишком развлекался с детьми, чтобы заметить меня.

Я почувствовал себя немного глупо, когда вытащил Вильгельмину из кобуры и извлек из патронника 9-мм патрон. Я смотрел на землю, пока не увидел трещину в бетоне, достаточно широкую, чтобы вместить пулю. Я дергал латунную гильзу, пока она не освободилась от пули.

Порох упал на бетон, и я посмотрел в сторону Принса.

Большая собака перестала играть, понюхала один раз и оскалилась, затем подлетела ко мне и огромными прыжками пронеслась через парковку, оставив детей в недоумении. Он напал на меня в последнем прыжке.

Я мог бы поклясться, что его рот был шириной в три дюйма. Его зубы блестели на солнце, и я нырнул к ближайшей двери. Я был как раз перед ним. Я услышал, как его тяжелое тело врезалось в дверь позади меня. Его рык был глубоким и угрожающим. Я был рад, что нас разделяли два дюйма дерева.

Но я кое-что узнал. Принц напал на меня точно так же, как он напал на мальчика на улице перед домом Раджа. Все, что я мог сделать, это поладить с собакой, но я был уверен, что у нас с мальчиком есть что-то общее... что-то, что приводило в ярость хорошо обученное животное - запах взрывчатки.

Поначалу это казалось бессмысленным, но оно согласовывалось с несколькими другими фактами, которые у меня были, и начала формироваться закономерность. Я вспомнил мальчика, который врезался в меня за секунды до того, как взрыв разрушил здание в мой первый день в городе. И я вспомнил веревку, на которой кто-то носил бомбу, которую Радж показал мне в своем кабинете.

Он подозревал, что кто-то нес эту штуку как игрушку. Может быть и ребенок.

Это была узкая тропа, но мне пришлось идти по ней. Поэтому, как только Принц отвлекся, я направился к своей машине и поехал обратно в полицейский участок, где навестил Раджа. Целый час я просидел в «мерседесе», надеясь увидеть мальчика, на которого ранее в тот день так жестоко напал Принц. Меня раздражало тратить столько времени, но я не знал другого способа найти зацепку, в котором я так отчаянно нуждался. На улице было так много детей, казалось сотни.

Я чуть не сдался, когда увидел мальчика. Он был похож на большинство других — грязный и в слишком больших для него шортах, — и я бы не узнал его, если бы не увидел грязную повязку вокруг его раны.

Я знал этих детей. Он был одним из чаулей — сирот, которых можно увидеть в каждом городе Дальнего Востока, их костлявые руки постоянно протягиваются, чтобы просить милостыню. Жалкий, голодный взгляд в их глазах — их визитная карточка, но они хватают вашу милостыню одной рукой и воруют ваш кошелёк другой. Остаться в живых - их единственная мораль.

Когда я окликнул его, он вздрогнул. Затем он побежал и мгновенно исчез в толпе. Я заставил его поверить, что он убежал от меня, прежде чем я начал преследовать его. Он был быстр для такого худого и болезненного на вид ребенка и повел меня от главной улицы к кварталу каменных и глиняных лачуг, окруженных заваленным мусором каналом. Я не потерял его, пока он не исчез в медной лавке в нескольких кварталах от полицейского участка, где я впервые увидел его.

Он отсутствовал всего мгновение. Вернувшись, он рассмеялся и сжал в руке несколько банкнот в рупиях. Он побежал, и я отпустил его, надеясь, что к этому моменту я найду лучший след.

Когда он скрылся из виду, я перешел улицу и пошел в лавку. Каменный дом был старый, вероятно, построенный в те времена, когда англичане пили послеобеденный чай и смотрели, как изгои умирают на улице перед их железными воротами. Внутри было прохладно и темно. Я закрыл дверь и засунул руку под куртку туда, где покоился мой Люгер.

Что-то шевельнулось слева от меня, но я держал пистолет в кобуре. Я нервничал, хотя не было ничего ощутимого, что могло бы вызвать у меня подозрения. Магазин мог быть совершенно не при чем.

— Сахиб? — сказал мужской голос в темноте передо мной. Когда мои глаза привыкли к тусклому свету, я увидел лавочника. Он был старше, чем предполагал его голос. Его голова была обрита, и он был одет в белоснежную одежду. Белой краской на обеих щеках была нарисована перевернутая буква V. Из его плеча торчала длинная тонкая игла.

— Я ищу тяжелые медные подсвечники, — сказал я ему по-индусски.

Он покачал головой. Он не хотел смотреть на меня. Его руки возились с мантией, затем задрожали. — Уходи, — сказал он по-индусски. «У нас нет подсвечников, и я прошу вас уйти».

Теперь я мог лучше видеть в сумерках. Я увидел занавеску из бисера сбоку от меня. Я пошел туда. Вильгельмина скользнула мне в руку. Я быстро заглянул за занавеску. Она отгораживала только одну комнату, которая использовалась как жилое помещение. Там никого не было. Я прошел в другую сторону комнаты, где была видна массивная дверь в каменной стене. Мужчина испуганно встал. Внезапно он заговорил на прекрасном английском. «Нет, сахиб, я простой торговец!»

Когда я оттолкнул его, я услышал слишком знакомый хлопок выстрела. От панели в дверь полетели осколки и между мной и стариком просвистела пуля. Пять сантиметров в каждую сторону, и один из нас был бы мертв.

Я дважды выстрелил в дверь, затем еще раз. Я услышал пронзительный крик боли и прекратил стрелять. Когда я выбил дверь, я был готов снова выстрелить, но стрелявший больше не представлял угрозы. Я недоверчиво посмотрел вниз. Лили Мир лежала на полу маленькой задней комнаты.

Ее глаза моргнули. Она обхватила ногу руками, пытаясь остановить кровь из пулевого отверстия в бедре.