Ночь Пса

Глава 1 ГОСТЬ, ПСЫ И НЕУДАЧНИКИ

— Закат здесь хорош — вы им будете любоваться еще часов шесть — но рассвет будет прекрасен. Прекраснее во сто крат! — объявил господин секретарь и принял благоговейную позу перед распахнутым окном Ратуши.

Ким из вежливости поднялся из-за осточертевшего ему письменного стола и присоединился к церемонии созерцания панорамы столицы. По всей видимости, это занятие входило в его обязанности агента на контракте. Неоговоренные в его трудовом соглашении с Федеральным Управлением Расследований, но, необходимые для честной отработки командировочных.

Окно открывало прямо-таки хрестоматийный вид на гневное, захлестнутое закрученными закатными облаками, безмерно высокое небо Прерии. Ниже — над россыпями крыш белокаменных корпусов Центра — сказочным золотым блеском сияли маковки многочисленных церквей, в большинстве своем — православных. В бездонных небесах, словно их отражение — там, далеко над облаками, золотой мишурой поблескивали огоньки Колонии Святой Анны. Довольно плотно населенный архипелаг астероидов и малых лун нестройным роем обращался вокруг огромного ядра Прерии-2 — планеты бескрайних степей и редких пресноводных озер, зажатых между утопленными во льдах громадами полярных хребтов. А заодно и неплохо украшал ее небосвод.

Свой оборот вокруг оси неспешная Прерия совершала за неполные сто двадцать два часа и в старину — до того, как переделанные генетиками земные злаки освоили-таки ее просторы — слыла местом унылым и суровым. Местом ссылки и каторги.

Вспомнив про это обстоятельство, Ким со вздохом вернулся к заваленному бумагами столу.

«Вот так и получается, — невесело думал он, бесшумно барабаня пальцами по листкам разложенных перед ним распечаток. — В детстве и юности — взахлеб читаешь «золотую серию», начиная с По и Конан Дойля, повзрослев, увлекаешься мемуарами столпов разведки и сыска, документальной и исторической прозой… В юности с остервенением сдаешь экзамен за экзаменом в непоследнем из университетов Метрополии и, в конце концов, украшаешь стенку над своим столом рамочками с ксерокопиями ужасно красивых дипломов юриста и эксперта-криминалиста. И что в результате?

Нет, к тому времени ты, конечно, уже не питаешь тех иллюзий, что тешили тебя в годы отрочества: ты, конечно, уже не мнишь себя крутым волком сыска — из тех, что запросто берут за хобот крестных отцов Галактической Мафии, и тебе уже давно вовсе не улыбается перспектива один на один сойтись в схватке с каким-нибудь крепким орешком преступного мира. Вовсе нет. Но ты еще мечтаешь найти себе место в рядах Следовательского Корпуса или в штате авторитетного сыскного агентства — с хорошей перспективой роста…

Но все эти мечты — пустое: твои «резюме», разосланные во все государственнные службы, нуждающиеся в услугах криминалистов, самую малость не дотягивают до того, чтобы всерьез участвовать в конкурсах на замещение вакансий. Ну, а солидные адвокатские конторы и детективные агентства — даже то, в котором ты с наилучшими отзывами прошел стажировку, — отвечают тебе любезнейшими письмами, где сетуют на удручающе низкий уровень преступности в Секторе, не позволяющий им расширять штат своих сотрудников — тем более, за счет специалистов не имеющих рекомендаций от предыдущего работодателя…

И вот ты вешаешь над столом третью ксерокопию, тоже очень красивую — «лицензии на ведение частной следственной и правоохранительной практики» и проводишь за этим столом время, щелкая кнопкой электрокарандаша до тех пор, пока у того не сядет микроаккумулятор. Со временем ты или уходишь в бизнес — мир не без приятелей со связями — или обучаешься искусству крутиться. Чтобы платить налоги и чтобы, вообще, не положить зубы на полку ты становишься «агентом на контракте» и узнаешь много для себя нового.

Научаешься делать черную работу для «дяди» из Управления — ворошить имперских времен бумажные завалы и читать доносы мертвых стукачей на давно в бозе почивших сепаратистов. Служишь Богу Теней. Мотаешься по командировкам, утрясая деликатные делишки за господ из кабинетов — там, наверху — между людьми, что не хотят «светиться» в сводках новостей. И все такое…

Со временем у тебя даже складывается определенная репутация и образуется некий спрос на твои услуги — но, Бог мой! — до какой же степени не та репутация и не те услуги… Узкий круг лиц — из тех, что «известны тем, что неизвестны никому» сватает тебе, порой, довольно выгодные хлопоты, передают тебя из рук в руки. И ты уже не пропадешь на этом свете…

И даже приключения со временем даст тебе хлопотливый Бог Теней. Только это будут не твои приключения. И пули, что тебе тоже достанутся — дай только срок — это тоже будут не для тебя, в общем-то, приготовленные пули…

Разве это то, к чему ты стремился?

И так со всеми: мечтавшие об открытиях новых миров и о поединках с гравитационными полями «черных дыр» отроки, стали почтенными мужами, зарабатывающими свой хлеб насущный орбитальным каботажем. Метившие в светила психологии юные Фрейды и Юнги ныне пользуют страдающих синильным психозом престарелых леди, а он — несостоявшийся король галактического сыска, Ким Яснов, — сидит в пыльном кабинете у черта на куличках и роется в доносах мертвых вертухаев… Вот так все и получается…»

— А ночь здесь, должно быть, довольно скучное время? — предположил он вслух, чтобы как-то поддержать разговор с господином секретарем комитета безопасности Объединенных Республик.

Честно говоря, появление и настырное присутствие столь высокого чина здешней администрации в кабинете, отведенном для работы заезжего порученца, было для Кима загадкой. Следовало, видимо, поддерживать начатый разговор до тех пор, пока господину секретарю не будет угодно объяснить цель своего визита в низлежащие административные сферы.

— Ночь? — задумался господин секретарь. — Ночь, здесь — это, знаете ли, совсем другие шестьдесят часов, чем те, что проходят при свете здешнего светила… Хотя мы тут и живем по двадцатичетырехчасовому циклу, в те двое с половиной земных суток, что протекают в темноте, мы — немного другие существа…

— Вряд ли мне удастся близко познакомиться со здешней ночной жизнью… — вздохнул Ким, пошевелив разложенные на столе бумаги. — Управление ждет экспертного заключения в срок…

— Как говорят старики, — повернулся к нему лицом господин секретарь, — неотложные дела останутся неотложными, если их отложить немного… Ведь согласно условиям вашего контракта вы можете и даже должны взаимодействовать с администрацией на месте — при необходимости использования агента вашей квалификации… Поверьте, у администрации Объединенных Республик найдется для вас более интересное занятие на пару-другую «малых» дней. По сравнению с составлением экспертного заключения по проекту «Мальтус», я имею ввиду…

— Но, как я понимаю, вы, однако, не предлагаете мне провести вечерок в ресторане? — криво улыбнулся Ким.

Господин секретарь изобразил на лице живейшее недоумение.

— А почему бы нет, дорогой мой? Почему бы и нет? Я как раз и хочу предложить вам провести эту пару дней в обществе довольно интересного м-м… человека. По возможности вы будете с ним всюду — в том числе и там, где гость будет знакомиться с особенностями местной кухни… Не беспокойтесь, — секретарь чуть скосил левый уголок рта, — вам не придется сопровождать гостя в ватерклозет, — вам в помощь дадут людей…

Ким испытал легкое потрясение.

— Простите, разве у Объединенных Республик нет службы сопровождения э-э… гостей планеты? Боюсь, что человек с моим стажем пребывания на Прерии — не самая удачная кандидатура для той работы, что вы мне сватаете…

Лик государственного мужа затуманился. Он с сомнением всмотрелся в лицо Кима, собравшись, видно, разочароваться в нем.

— Вы, я вижу, не нашли времени для того, чтобы поинтересоваться текущими делами нашей Прерии? И не поняли, кого я имею ввиду, когда говорил о госте, с которым вам придется работать?

— Честно говоря — нет, — признался Ким, не чувствуя за собой особой вины.

— О-о… — огорченно махнул рукой секретарь. — Значит вы не представляете, какой сыр-бор разгорелся здесь, когда стало известно, что к нам летит человек с Чура… Да еще — не кто-нибудь, а Тор Толле…

Вот теперь Ким остолбенел.

— Так Прерия решила, все-таки, участвовать в разработке гравитационного оружия? И приглашает к себе главного специалиста по таким вещам прямо с Чура? — Ким высоко поднял плечи. — И Метрополия проглотила все это?

— Господин Толле посещает Прерию по личному приглашению доктора Федина. Визит является неофициальным… — господин секретарь сделал успокаивающий жест. — Два ученых обсудят свои проблемы… А Метрополия… Если бы Метрополия не желала разрабатывать коллапс-бомбу, то не было бы ничего проще, как подписать соответствующий договор… Как вы знаете, никаких таких договоров никто подписывать не собирается. Но и иметь создателя супероружия в качестве официального гостя — жест непопулярный в преддверии очередных выборов. Поэтому Толле принимают в нашем захолустье, и поэтому нет ни официального приема, ни официальной охраны… Только наемная машина из Департамента Туризма и сопровождающий — лицо совершенно цивильное. Господин Братов — вам с ним придется э-э… взаимодействовать.

— Ну, а я…

— А вы — человек тоже ни сном ни духом не причастный к м-м… официальным кругам. И — большой друг народа Чура. Ведь это вы были посредником при освобождении заложников на «Саратоге»? Именно поэтому мы и попросили ваших э-э… работодателей поручить вам какое-нибудь дельце в наших краях.

Ким почесал затылок. Потом скулу. Пожал плечами:

— Простите, но на Прерии обитает не менее сотни людей, побывавших на Чуре… И не просто побывавших… Например, Крюге — да он же полжизни провел там… Ведь Прерия — основной перевалочный пункт от Метрополии к Чуру…

Снова тень посетила лик господина секретаря.

— К сожалению, наша, так сказать, диаспора старожилов Чура занимает крайне нетерпимую позицию в отношении любых попыток импортировать в наш мир хоть что-то из цивилизации и культуры тех краев… Их, конечно, можно понять: Чур — это мир, прошедший через ад. Через атомную смерть. Мир, воспитавший цивилизацию, лишенную прошлого. Построенную на идеологии постоянного самопожертвования. Мир, в котором человек — ничто, а э-э… коллектив — все!

— Стая, — поправил Ким. — Они говорят не «коллектив». «Стая»…

Господин секретарь пожевал мясистые губы. Промокнул платком глубокие залысины.

— Короче, — кашлянув, резюмировал он, — диаспора — не та публика, на которую можно положиться в таком деле. Это, собственно, травмированные люди… Они и любят этот свой Чур и ненавидят его, боятся… Они и составили ядро оппозиции нынешним нашим попыткам установить с Цивилизацией Чур м-м… более близкие отношения…

Ким поймал себя на том, что машинально — словно слепой — нащупывает на своей щеке — прямо под высокой скулой — малую отметинку. Размером не больше вишневой косточки, плотный шрам. Любой приличный косметолог в два счета избавил бы его от этого едва заметного украшения. Но агент на контракте все тянул с этим. Может потому, что не хотел вспоминать те два месяца немоты и почти полной потери зрения — черт знает что может натворить в человеческом черепе совсем маленькая пуля. По пути… «Заложники на «Саратоге»…» — это было воспоминанием с Того Света. Не злым и не добрым. Запредельным.

— Да, — согласился он, — Чур, это всегда травма…

— Ну а вы — человек другого склада, — счел нужным польстить собеседнику господин секретарь. — И у вас есть профессиональные навыки и чутье…

Ким очнулся от лишних мыслей.

— Вы опасаетесь за гостя? — попробовал уточнить он ситуацию.

Все еще слишком зыбкую и двусмысленную.

— Неужели спецслужбы Прерии не могут?.. — он постарался спросить это достаточно наивным тоном.

— Вам не стоит беспокоиться об этой стороне вопроса… Если бы у нас были конкретные сигналы… — секретарь непростого комитета потер подбородок.

На подбородке явно обозначилась синева вечерней щетины. Несмотря на строгий костюм и властные манеры, господин секретарь удивительно походил на торговца с рынка — в конце утомительного и скандального дня.

— Значит, — ничего конкретного? — продолжал вносить ясность в предстоящие свои дела Ким.

— Студенты Университета готовят демонстрацию протеста, — секретарь поморщился. — И разные акции… Гость может схлопотать гнилой помидор в спину… Но мы обеспечим все, чтобы они разминулись друг с другом — манифестанты и Гость. Они его ждут на Главном Терминале, а Братов встретит его на Втором… Теоретически, интерес к Толле должны проявить спецслужбы основных м-м… неконтролируемых силовых структур Обитаемого Космоса. Но все такого рода вещи у нас как раз под контролем. Чего вы хотите — провинция… Здесь все на виду…

Усталой походкой господин секретарь прошелся взад-вперед по тесноватой комнате. Повернулся к Киму.

— Важно, чтобы рядом с гостем был человек, хорошо понимающий людей Чура. И такой, который понятен им. Так будет спокойнее… Видите ли, опасность исходит не столько извне, сколько… Они ведь очень непредсказуемы, эти брошенные дети Человечества…

— Это — довольно точные слова, — согласился Ким. — Значит — только это?..

— Да… — чуть помедлив, признал господин секретарь.

И, продолжая скрести подбородок, поднял на собеседника свои влажные глаза-маслины.

— Только это… Если не считать м-м… неприятных предчувствий. Вы верите в предчувствия, господин Яснов?…

Предчувствия мучили господина секретаря не даром. Опасность над гостем Прерии действительно нависла, но исходила она вовсе не от агентуры Комплекса или Дальних Баз. И даже не от наемных террористов международного класса, регулярно поминаемых в сводках компетентных служб Федерации. Опасность исходила совсем от других людей. Например, от крепко сбитого, сорока с небольшим лет человека в кожаной куртке и джинсах, вчера еще сидевшего за стойкой бара «Лимпопо» в совсем ранний час и неторопливо загружавшегося виски. Человек этот уже начинал лысеть, но в остальном был еще хоть куда. Остатки шевелюры его отливали льняной белизной с еле заметным соломенным оттенком. Глаза его были васильково-голубыми, а загорелое, круглое, как луна, лицо было честным и располагающим к откровенности, как у большинства отъявленных мошенников. У ног его, облаченных в потертые кроссовки, лежал на полу здоровенный, белый, с черными пятнами, охотничий пес. Временами хозяин скармливал ему то соленый орешек, то еще что-нибудь с подносика с закуской, стоявшего перед ним. Человека звали Тони Пайпер, а его пса — Бинки.

Бармен «Лимпопо» был неравнодвушен к собакам и ничего не имел против присутствия в своих владениях этой пары — только вот попросил мистера воздержаться от курения, и тот послушно спрятал в карман свой кисет и старый, верный «Данхилл». Чтобы как-то сгладить доставленное клиенту неудобство, бармен заметил что-то лестное о его псе. В ответ мистер тяжело вздохнул.

C собаками у Тони Пайпера отношения были не гладкими.

Далеко не гладкими. Он снова устало вздохнул и прихлебнул еще малость виски. Пожалуй, свою норму на сегодня он напрочь выбрал.

Бинки у его ног тоже нелегко, понимающе засопел.

«Полсотни килограммов верности и мускулов и дюжина фунтов несчастья, — еще раз сказал сам себе Тони, горестно глядя на угнездившуюся под столом животину. — Может быть — Чертова Дюжина…», — он задумался.

Идти сдаваться — больше ничего не оставалось. Он тяжело поднялся, отсчитал на стойку потребное количество наличности и потянул Бинки за поводок. Псина нехотя последовала за хозяином, больше из чувства ответственности за это нетвердо ступающее по земле двуногое, чем из простого послушания. Совесть, конечно, порядком мучила Бинки: именно он, и никто другой, числился теперь причиной окончательного финансового краха тандема, который уже много лет составляли его хозяин и Адельберто Фюнф, известный бывалым людям Прерии под диковинной кличкой «Мепистоппель». Хотя — как Бог свят — вины за Бинки было с гулькин нос — но, видно, он и доставил в нужное время и в нужное место то самое последнее перышко, что сломало хребет верблюда. Верблюдом были — на пару — Тони и Адельберто, перышком — «пушистый призрак» с Шарады.

Адельберто Фюнф, владелец пятидесяти трех процентов акций «Проката гробов и других ритуальных услуг от Фюнфа», что на улице Темной Воды 15, был отцом многих начинаний. Последним из них — кажется, совсем последним — была компания по сбыту непритязательным в своих вкусах обывателям Прерии-2 «экзотических животных-любимцев из разных уголков Галактики». Так это было означено в рекламном буклете, который временами находили в своей почте, наряду с килограммами другой, подобной же литературы состоятельные обитатели особняков на Садовых Линиях и тому подобных респектабельных районов. Идея была неплоха сама по себе. Ее не погубило даже то, что торговлей «любимцами» занималось что-то вроде похоронной конторы. Ее название шло в тексте рекламы петитом, а адрес и имя владельца аршинными литерами. Нет. Губило ее только то, что за ее воплощение в жизнь взялся именно Адельберто Фюнф.

Адельберто с младых ногтей отличала удивительная способность — обращать в убыточное любое предприятие, сколь много оно не сулило бы очевидных любому смертному выгод. Никто — даже он сам — не помнил толком, с чего, собственно, начинал молодой Фюнф, но бывалые брокеры хорошо помнили, что именно он во времена Первого Президента — не к ночи будь он помянут — был лицом, вложившим немало своих сил и чужих денег в колоссальный финансовый крах, положивший начало Дурному Времени. Биржевой люд помоложе той поры, натурально, не помнил, но все и каждый знали, что Адельберто внесен навечно в черные списки биржи. Это, впрочем, не остановило его предпринимательской инициативы. К тому времени, когда он скатился до «Проката гробов», Адельберто Фюнф был уже живой легендой.

Легендой, воплощенной в восемьдесят с лишним килограммов костистой и чрезвычайно энергичной плоти, самым выдающимся элементом которой был поистине грандиозно задуманный и исполненный Создателем нос — нос, сделавший бы честь Мюнхгаузену и Сирано, нос, достойный быть воспетым в искусстве и описанным наукой. Этот орган почти скрывал пару глубоко посаженных, пронзительно черных глаз, оснащенных кустистыми черными бровями. Выше, над великолепно вылепленным и вводившим поначалу в заблуждение многих партнеров лбом Адельберто располагалась неукротимая иссине-черная шевелюра, придававшая ему сходство с магом-алхимиком из комикса. Довершал портрет владельца «Проката» вызывающе выдвинутый навстречу враждебной Вселенной подбородок, вечно имевший вид невыбритого, несмотря на тщетные совокупные усилия его обладателя и продукции «Жилетта». «Жилетт» старался как мог, да и Адельберто налегал на бритье с особой тщательностью, но щетина перла вовсю — и выигрывала сражение.

За демоническую внешность и склонность к мистике шальной русский медвежатник Шишел-Мышел — Дима Шаленый, побывавший на Прерии залетным гостем и оставивший неизгладимый след в здешнем криминальном фольклоре, походя окрестил Адельберто Мефистофелем, произнося это слово на свой манер — «Ме-пи-стоппель». Так оно и прилипло, и не было худшего оскорбления для содержателя «Проката», чем в глаза назвать его так. Дело осложнялось тем, что иначе его с тех пор уже и не называли, даже лучший друг Адельберто — Тони Пайпер — грешил этим, а народ попроще и вовсе считал эту гадость его именем, данным при крещении, что, конечно, не делало жизнь Адельберто медом.

Но на каждый удар Судьбы он отвечал новым вызовом.

Разведение экзотических тварей — домашних любимцев — было еще одним таким вызовом злокозненному миру. На это свое предприятие Адельберто сделал весьма основательную ставку и, даже вопреки пророческому карканью Тони, преуспел в этом деле настолько, что уже подумывал о регистрации своего предприятия где-нибудь в налоговом раю вроде Океании, но злая судьба лишь поиграла с ним, как пресыщенный кот с мышью. Дождавшись, когда сердце ее жертвы преисполнится трепетной надежды, она выпустила когти и вонзила их в загривок размечтавшегося о райских кущах предпринимателя.

Конкуренты живо оттерли Адельберто от импорта милых и безопасных богомолов с Парагеи и бабочек из Метрополии, а весьма экзотические и ласковые мышки-дирижабли с Гринзеи искусали половину гостей на «ивнинг парти» у Гая Глузски, за что всемирно известный певец и все пострадавшие подали на Адельберто в суд. Служба санитарного контроля стала выписывать в небе над головой Мепистоппеля хищные круги, а налоговое ведомство бродило вокруг львом рыкающим, вымогая все новые и новые взятки. А вечно непритязательные гринзейские-же хамелеоны, партию которых Адельберто поразительно дешево приобрел для своего заведения, оказались заражены чесоточным микроклещом, за что все их преобретшие остались надолго благодарны клятому Мепистоппелю — полиция до сих пор ловила по всей столице зловредных тварей, от которых пострадавшие наивно надеялись избавиться, утопив гадов в канализации. Утопление было хамелеонам нипочем, равно как чертов клещ — другое дело, свой брат — человек. Чесотка излечивалась за четыре недели, не раньше. Довершил дело «пушистый призрак».

И довершил с подачи его — Тони Пайпера. Оказавшегося, прямо-таки, Брутом. Да что Брутом — падлой, оказавшимся.

О Тони Пайпере — владельце остальных сорока семи процентов акций «Проката» — все говорила его кличка — Счастливчик. Добавлять тут было нечего. Всех бед и несчастий, что обрушивала на его голову Судьба, было не счесь. И всегда странное счастье не оставляло его: во всех переделках он выходил сухим из воды.

Наибольшую известность ему принес процесс о пиратском захвате грузового космического корабля «Фатум». Процесс, кстати, так и не состоявшийся. Казалось бы все было кончено — патрульный эсминец без труда нагнал захваченный шайкой мошенников «грузовик», и взятым с поличным пиратам и лично ему — Счастливчику, послужившему наводчиком, — не светило ничего, кроме долгих лет отдыха в местах не столь отдаленных, сколь суровых. Но суда не последовало, и после отбывания в столичном каземате положенного на подачу иска срока, вся компания была отпущена на все четыре стороны: «Фатум» был под завязку нагружен токсическими отходами, запрещенными к вывозу. В таком виде Милетта, славная своим жульем, продала «грузовик» правительству Республики Джей. Республика же, не будь дура, узнав, чем начинено ее новое приобретение, от сделки отказалась. Милеттские пройдохи отказ этот опротестовали. Дело пошло циркулировать по Федеральным инстанциям, и истца, как такового, в деле о захвате космического судна не оказалось. Физические же лица, в виде членов экипажа бесхозного «Фатума», при нападении отделались легким испугом и в суд подавать не стали, а разбежались, благодаря Провидение за то, что местная прокуратура зазевалась и не усадила их самих в каталажку за попрание Экокодекса. После этой истории Тони стал на Прерии человеком известным и пока позволяло здоровье, подрабатывал в столичных заведениях то охранником, то вышибалой. Не брезговал он и всеми видами коммерции. И всюду по пятам за ним следовало странное его счастье.

Сам Тони относил его за счет пары своих амулетов: одного живого, другого — магического. Магическим амулетом был вырезанный из камня диковинной фактуры Трубочник («Пайпер», значит) — мелкий бес Пестрой Веры, покровитель курящих. Трубочник дело свое знал, и Тони на него полагался основательно. Вот и сейчас, подходя по улице Темной Воды к штаб-квартире «Проката», Тони поглаживал рукой, засунутой в карман пиджака, кожанный кисет с табаком, в котором содержал свой оберег.

Кабинет Адельберто — он же павильон-выставка «Проката» — был погружен в полутьму, а сам Адельберто — в мрачное уныние. Тревогой светились из зарослей густых бровей его глаза. Тоску и страх воплощала вся его сгорбившаяся за стойкой фигура.

— Ну что? — стараясь не смотреть Адельберто в глаза, начал Тони так, как будто ничего не произошло. — Достал тебя Глузски со своей гоп-компанией?

Последовала мрачная пауза.

— Шел бы он к хренам — Гай этот, да и все они… — мрачно прогундосил Мепистоппель. — Адвокат говорит — у меня железный аргумент. В защиту… Придурки не должны были поить «дирижаблей» виски. Т-тут другое…

Адельберто перешел на сиплый шепот:

— П-пойди т-у-д-а — он кивнул через плечо на дверь в складское помещение. — П-пойди и п-посмотри… Потом п-придешь и с-скажешь…

Тони пожал плечами, закончил привязывать поводок Бинки, своего второго — живого — амулета, к стойке и прошел на склад. Прошел мимо нагромождения диковинных предметов и изделий — чем только не пытался торговать «Прокат» — и подошел к рядам опустевших клеток, аквариумов и террариумов. Там он увидел только то, что и ожидал увидеть — ни больше ни меньше. В углу под специально присобаченным осветителем стояла единственная клетка, содержавшая в себе подобие обитателя: «пушистого призрака» с Шарады. Действительно пушистого. И мертвого, как дверная ручка.

Потоптавшись некоторое время — для приличия — у клетки, Тони принял скорбный вид и вернулся в кабинет Адельберто.

— Да… — сказал он горестно. — Еще вчера вечером зверек плохо выглядел…

Это было сущей правдой. Но не всей правдой.

— Выглядел? — хрипло спросил его Адельберто.

Глаза его почти вылезли из орбит.

— Да, — все так же скорбно подтвердил Тони. — Когда я кормил его…

— Кормил? — просипел Адельберто.

Казалось апоплексический удар вот-вот хватит его.

«Все-таки не нос приделан к Мепистоппелю, а Мепистоппель — к носу», — сохраняя горестный вид, подумал Тони.

— Ты его кормил?!! — сип Адельберто перешел во что-то вроде звуков, издаваемых жертвой душителя.

«Господи, он все знает…», — холодея, подумал Тони.

Бинки виновато поджал хвост.

Знать того, что произошло не мог никто. Позавчерашним утром, отправляясь в деловую поездку на Побережье, Адельберто тщательно проинструктировал Тони о том, как выгуливать и чем и когда кормить «призрака». Побережьем на Прерии именовали всего-навсего цепочку слившихся друг с другом городов, вытянувшуюся вдоль прихотливого течения Амба-Ривер и обернуться Адельберто собирался менее чем за сутки. На следующее утро — то есть вчера, Тони, насвистывая что-то непритязательное, прошел на склад, чтобы подсыпать симпатичной твари той дряни, что велено было, и обнаружил, что клетка пуста. О «пушистых призраках» говорили всякое. В том числе и об их умении скрываться, исчезать и появляться в самых неожиданных местах, что почиталось за исключительно роковые приметы. Тони решительно не верил мрачным байкам с Шарады и после первичного остолбенения пришел к единственно возможному заключению: клетка изначально оказалась открытой, а хитрый зверек, ускользнув на волю, умудрился прихлопнуть ее за собой. Он позволил Бинки как следует обнюхать подстилку клетки, дал вводную и отпустил пса в «свободный полет». Он знал, что на Бинки можно положиться. Тот исчез на весь день и с задачей-таки справился: вечером появился на пороге, радостно виляя хвостом и сжимая в зубах жемчужно-серую тушку. Мертвую и чудовищно грязную.

Тони чуть не отдал концы. Потом сел на корточки и, стараясь не повышать тона, с ласковым бешенством вымолвил:

— Я же просил тебя найти зверя, Бинки. — Найти, а не придушить!!!

«Призрак», видно, недешево продал свою жизнь: шкурка его была измызгана о грязную землю Прерии, лапки растопырены, в глазах застыл немой вопрос. Бинки понял, что сотворил что-то не то и виновато поджался. В его глазах тоже застыл немой вопрос.

Попытки реанимировать «призрака» продолжались всю ночь. В дополнение к массажу грудной клетки, искусственному дыханию «рот в рот» и электрошоку были испробованы все известные Тони способы оживления и многие ранее ему неизвестные. На заре он сделал единственное, что ему оставалось: тщательно выстирал покойного, расчесал и просушил феном, а затем поместил в клетку, запер, перекрестился и отправился по кабакам — по тем, куда пускали с собакой. В каждом из баров он задерживался на час-другой и все меньше и меньше хотелось ему возвращаться в «Прокат», где должен был ждать его вернувшийся из разъездов Адельберто.

Предвидеть всю эту роковую последовательность событий тот не мог. Догадаться о случившимся — тоже. Однако факт оставался фактом — Счастливчик понимал это: оставив на попечение Тони живого и бодрого «призрака», он получил в итоге «призрака» безнадежно дохлого. Понятно, что Адельберто должен был огорчиться случившимся — на благодарность в приказе Тони вовсе не рассчитывал — но то, что случившееся потрясет его компаньона до глубины души и заметно прибавит ему седины, Счастливчик не ожидал.

— Т-ты знаешь, как я на него рассчитывал, — начал наконец Мепистоппель и кивнул головой в сторону складских дверей. — Я создал ему все условия… Я влез в долги, чтобы расплатиться за него…

Стоил «призрак» и впрямь большие деньги: зверем он даже на родной Шараде был редким, и по местным поверьям поймать его было вообще невозможно — только привязать к себе дружбой и тогда уж, поселить у себя, а там и вынести на продажу. Чисто по-человечески. Придавали цену «призракам» их способность поведением своим предсказывать будущее, равно, как и другие таинственные их свойства. Продать зверька на Прерии с выгодой для себя Адельберто мог запросто. Но его планы шли дальше, гораздо дальше. «Призраки» на некоторое время стали его коньком. Хобби, перераставшим в манию. Он собрал в памяти своего компьютера и в трех засаленных тетрадях все — достоверные и нет — россказни об этом виде. Вооружившись этим знанием, написал лучшему знатоку фауны Шарады — Климу Аркадьеву. Адельберто одолевала дерзновенная мечта — принудить своего «призрака» к размножению. Основать ферму.

Академик Аркадьев охотно откликнулся и прислал Адельберто обстоятельное — сотни на две килобайт — письмо, в котором подробно пересказывал все уже известное Мепистоппелю о «призраках» и кое-что неизвестное, но и ненужное. В заключение, почтенный экзозоолог с прискорбием сообщал, что способ размножения «призраков» для науки все еще темен и заранее благодарил за любую информацию по этому вопросу, буде таковая у господина Фюнфа найдется. Известно, правда, что на репродукционный период «призраки», не различающиеся между собой по полу, мигрируют в глубинные районы континента Мааса, что на Шараде, где питаются, очевидно, только иглами единственного произрастающего там вида растений — псевдососны Мураямы. Возможно, заключал академик, что именно смена рациона и провоцирует организм «призраков» на что-то подобное почкованию. Про почкование ученый писал с осторожностью — только на том основании, что признаков полового процесса или беременности у известных науки «призраков» не наблюдается.

На покупку хвои сосны Мураямы Адельберто ухлопал последние из полученных под залог «Проката» деньги. Первую порцию синеватых игл он засыпал в кормушку «Отца Гамлета» — как он окрестил потенциального основателя рода ручных «призраков» — как раз перед позавчерашним разговором с Тони. В середине дня он, не удержавшись, рискуя опоздать на Терминал, зашел в «Прокат», чтобы посмотреть «как он там» и обнаружил, что зверек мучается животом. Все знания Адельберто о редком животном не помогли ему облегчить участи несчастного выходца из ледяных пустынь далекой планеты. Помаявшись еще часов шесть, он понимающе улыбнулся Мепистоппелю и испустил дух. Горю Адельберто не было предела. Профессору Аркадьеву, верно, сильно икалось в тот день. Равно, как и шельме-китайцу, продавшему проклятую хвою Адельберто. Конечно и за шкурку «призрака» — тем более за его чучелко — любители заплатили бы немало. Но не столько, чтобы Мепистоппелю удалось расплатиться с долгами. К тому же Адельберто настолько сдружился с «Отцом» — тот и впрямь был мил, умен и привязчив — что сама мысль о том, чтобы извлечь выгоду из его бренной тушки, была для него кощунственна — все равно, что набить чучело из любимого дедушки. Он подержал в руках почти невесомое тельце, запер опустевшую клетку и направился к установленному в подвале мусоросжигателю. Постояв перед мрачного вида агрегатом, он передумал и решил по-христиански предать «призрака» земле — так дети хоронят любимую канарейку. Вооружившись заступом, он соорудил во дворе «Проката», под большим платаном, над местом вечного — как он думал — упокоения своей мечты о ферме «призраков» небольшой холмик и означил его одним из запасенных в «Прокате» временных надгробий. После чего, в одиночестве, мрачный, как черт с похмелья, убыл на побережье последним экспрессом, и словом не обмолвившись о происшедшем со своим единственным другом и компаньоном.

Вернувшись этим утром, он, прежде чем отпереть двери своего оффиса, неспеша прошел к платану, чтобы еще раз бросить взгляд на могилу своих надежд, и обнаружил ее пустой и разверстой. Волосы зашевелились у него на голове: нет, это не было делом рук человеческих — разбросанная земля не хранила следов заступа. Чьи-то лапы разгребли ее. Снаружи или изнутри?!! Мысль о банальном воровстве недешевой тушки он отверг сразу: никто не знал о том, что «призрак» сдох. Никто не знал, что он похоронен. Дело было без свидетелей. Посидев немного у стойки и опрокинув пару рюмок местного коньяку, Адельберто, движимый каким-то смутным предчувствием, прошел на склад — просто так. Вид «Отца Гамлета», покоящегося на родной подстилке, с немым укором в глазах, потряс Мепистоппеля до глубины души. Всю жизнь он подозревал, догадывался о том, что мир, окружающий его, — всего лишь декорация, ширма, за которой правит бал потустороннее, всю жизнь предчуствовал, что ему суждено столкнуться с этим… И — вот!..

Подволакивая ноги, Адельберто Фюнф прошел на свое привычное место пребывания, обвел окружающие его пыльные атрибуты свадеб, похорон и крещений диковатым взглядом и выглушил оставшийся коньяк прямо «из горла». Это помогло. По крайней мере, к нему вернулась способность говорить — как раз к тому моменту, когда его бестолковый компаньон счел возможным вернуться на рабочее место.

К тому моменту, когда Адельберто окончил свой рассказ, подкреплявшийся совместным употреблением содержимого второй или третьей бутыли сравнительно дешевой гадости, у Тони от попыток удержаться от смеха начались спазмы.

«Нет, нельзя рассказывать ему, как все получилось на самом деле, — сказал он себе. — Он меня изуродует. И будет прав. Садизм какой-то получился. Утонченное издевательство над человеком…»

Бинки осуждающе поглядел на него и принялся грызть ножку стула.

— Однако хрен редьки не слаще, — выдавил из себя наконец Счастливчик. — Историю эту ты не продашь журналистам — только, если сам сверху приплатишь. На том свете, или на этом — но мы в заднице. В смысле долгов. Что, черт возьми, делать? Остается одно — уголовщина. Надо брать банк. Где-нибудь в провинции…

— У-у… — сказал Адельберто очень уверенно. — У м-ме… У м-меня есть план.

Он глянул на Тони со значением.

— Н-но — тс-с-с-с!!! — Он поднял палец к губам. — А с-сейчас пойдем и г-глянем на НЕГО в п-последний раз…

Придерживая друг-друга, компаньоны двинулись на склад. Подошли к клетке.

Никакого «призрака» в ней не было — ни мертвого, ни живого.

Неожиданный оборот, который приобрела его миссия на Прерии, сам по себе, не слишком смутил Кима. В конце концов, подсознательно, он и ожидал чего-то в этом роде: слишком уж легко сосватали ему в Управлении это непыльное дельце — раскопки архивов политической каторги времен Империи и Изоляции… Нет — что-то другое не давало ему покоя, занозой сидело в душе, тревожа какие-то — полустершиеся уже — воспоминания… Что?

Агент на Контракте, поморщившись, сложил в потемневшие от времени папки ставшие — все от того же времени — хрупкими листы на древних принтерах набранной, злой канцелярской прозы, завязал тесемочки, защелкнул магнитные замки, завернул прижимные планки этих, переживших смутные десятилетия папок, и устало стал складывать их в допотопный сейф. Конечно, никто и не подумает отвязаться от него с этой канцелярской докукой — никто из тех, кто подцепил к ней «в нагрузку» еще и заботы по охране и — это подразумевалось само-собой — деликатному прощупыванию высокого неофициального Гостя на предмет его надежности. Но хотя бы для самого себя у него было оправдание, позволяющее сегодня пораньше запереть унылые папки в железный ящик и пораньше покинуть порядком осточертевшее ему присутственное место.

Ким достаточно ясно представлял себе смысл инструктажа, которым по сути дела была его долгая деликатная беседа с господином секретарем. Судя по всему, компетентные службы Прерии и Метрополии не слишком беспокоила перспектива убиения или похищения Торвальда Толле. Скорее они пеклись о том, чтобы к Гостю не «подъехал» кто из посторонних и не перехватил инициативу в контактах с ним. Тут было чего опасаться: люди Чура, все равно, что малые дети в «трудном возрасте» — обидчивы и непредсказуемы. Тот по-необходимости холодный прием, что окажут Гостю здесь — на «ничейной», самостоятельной планете, может его и оскорбить, толкнуть на контакты с какими-то авантюристами от военно-промышленных мафий, которыми богата Федерация Тридцати Трех Миров… И Бог его — Торвальда этого — знает, не выходил ли на него уже кто из такого рода дельцов. Что-ж, опыт общения с людьми Чура у него, Кима Яснова — Агента на Контракте, действительно есть… Ким запер сейф, подошел к высокому окну и попытался разглядеть там — в чуть заметно потемневшем небе — малую, недобрую звездочку — ту, до которой, он так и не долетел тогда. С одной из планет, крутившихся вокруг этой золотистой пылинки небес, должен был прилететь человек, с которым ему придется провести несколько непростых дней… Некоторое время у него ушло на то, чтобы сообразить, что он не сможет увидеть ее — эту пылинку — даже тогда, когда звезды начнут смелее высыпать в небе Прерии. В это время года Система Чур находилась в небе другого полушария планеты.

Ким косо улыбнулся самому себе. Он сообразил, наконец, что так не давало ему покоя. Точнее — не сообразил, а наконец признался самому себе: ему вовсе не хотелось вспоминать про Чур и людей Чура. «Тоже мне — секрет, — пожал он плечами. — Так — нервы… Комплекс…»

Эту мысль он проглотил как горькое лекарство, и сразу, вроде, полегчало. Он отодвинул ящик стола и вынул оттуда, далеко в глубь засунутую безделушку-талисман — заячью лапку на серебряной цепочке с кольцом. Чтобы носить ключи, сторониться беды и приманивать удачу. Некоторое время рассматривал ее.

«Зря, наверное, Анна-Лотта отдала эту штуку мне в тот раз, — подумал он. — Ей-то самой как раз удачи и не хватило тогда. Самую малость…»

Он подхватил со стола свой «ноутбук», запер за собой кабинет и по гулкому, пустынному коридору Ратуши заторопился к лифтам.

Водителя-оператора кара спецдоставки, Гната Позняка, никак нельзя было назвать парнем корыстолюбивым. Скорее уж, его широкой душе были свойственны размах и щедрость в сочетании с чисто славянской нелюбовью считать деньги. Но — по расходам и доходы: пренебрегать возможностью заработать лишний бакс-другой в час ему было не след. Приходилось, терпя шуточки насчет прижимистости хохлов, запрашивать со случайных клиентов по сравнительно высокой таксе. Несмотря на это, спрос на его услуги не иссякал среди определенного слоя населения столицы: ведь так хочется подвалить к подъезду ресторана (банка, оффиса партнера, дома любимой) не на привычном — что по карману тебе — немного подержанном «бегунке», у которого всех достоинств и есть только, что чист он экологически, а на роскошном, дипломатического класса каре, да еще небрежным жестом отпустить машину «на пару часов». Да что там хочется — иногда просто необходимо и пыль людям в глаза пустить и партнера уважить, подвезя его куда надо на роскошной колымаге. Что и говорить, спрос на услуги Гната был. Инструкция подобный промысел категорически запрещала и грозила нарушителям запрета чуть ли не громом небесным, но администрация с такими вещами не торопилась: те из начальников, что помельче, просто были включены в долю — не один такой Позняк был на службе министерства, и дело было поставлено четко — те, что покрупнее, ценили запретный заработок, как способ удержания на скуповато оплачиваемых рабочих местах квалифицированных кадров. Поэтому, заметив голосовавшего зеленой бумажкой чудака у гранитного поребрика Второй Центральной, Гнат, не задумываясь, аккуратно притормозил и опустил дымчатое стекло в правом переднем окошке.

Чудаку надо было на Степное Озеро — вариант идеальный, предполагающий оплату клиентом двух третей пути до Космотерминала, который хошь — не хошь, а все равно надо было проехать в ближайшее время по казеной надобности. Клиент не относился к числу подозрительных: справного мужика видно издалека, да и Степное было местом сосредоточения хорошо охраняемых вилл, дач и «охотничьих домиков», а не глухим погостом, откуда, туда приехав, можно и не уехать. Гнат не стал даже поднимать бронестекло, изолирующее кабину водителя от салона с предполагаемыми в нем высокими гостями Прерии. Это была его вторая ошибка. Первая состояла в том, что он посадил в кар клиента с собакой.

Псина была вежливым, хорошо ухоженным кобелем — белым с черными пятнами. Была она снаряжена дорогим намордником и надежным ошейником с поводком и была она — вся в хозяина: добродушная и неопасная. На свою беду Гнат животных любил.

Клиента звали Петер, был он разговорчив, и через четверть часа Гнат знал уже все о нраве и повадках Джека и вообще всех собак, которых этот Петер знал.

Тони-то было все равно как себя называть в течение ближайших сорока минут, а вот Бинки молча страдал, отвернувши нос от происходящего безобразия.

Среди друзей Позняк слыл человеком неразговорчивым, что вовсе не означало того, что он был угрюм. Говорил он немного, но, как правило, смачно, а послушать «що люды брешуть» откровенно любил. Все эти качества были отражены не только в его личном деле, что у особистов в компьютерах, но и в памяти Адельберто Фюнфа, которая впитывала и хранила очень многое из того, чего люди, бывало, не знали и сами о себе.

— Работаем с тремя этими парнями, — сказал он вчера Счастливчику, разворачивая перед ним украшенный своими каракулями лист распечатки, — вот их расписание работы на эту неделю.

— Понятное дело, — ядовито заметил мучимый похмельем и потому настроенный критически Тони. — Об этих троих ты знаешь хоть что-то. О других — ноль…

— Самое неприятное в тебе, Счастливчик, это то, — уведомил его Адельберто, — что ты — жлоб. Есть у тебя деньги, нет у тебя денег, тебя в тачку дипломатического класса только под угрозой смерти загнать можно. Ты никогда не устраивал своей душе праздник, Тони…

— Его мне устраивали прокуроры, — мрачно прервал его Тони. — Без малого пять раз — только вот, на «Фатуме» осмыгнулись… С твоей помощью еще разок на зону прокачусь…

— Так вот, — не слушая похмельные бредни, продолжал Адельберто, — у меня хватило сил и средств, чтобы поработать с народом, что крутится вокруг правительственных гостиниц, дач и Космотерминала, и сейчас среди ночи могу перечислить тебе сведения на полсотни лиц — не меньше — включая списки их любовниц, хворей, любимых сортов пива и сигарет. Этих трех я отсеял из целой Сахары человеческого материала. Если ты поведешь свою партию правильно — хотя бы один из них да купится. Я со всеми тремя покатался, поболтал как следует, в обиде не оставил…

— Вот почему мы в дерьме, — угрюмо определил Тони. — Предприятие идет с молотка, судебные исполнители ходят вокруг хороводом, «призраки» мрут и оживают как и когда им захочется, а Ме… — прости — а Адельберто Фюнф катается по столице на тачке класса «Роял Флайт» и делать ему больше не хрена…

Упоминание о «призраке» больно ранило нежную душу Адельберто, и он пообещал в случае повторения «подобных намеков» своротить Счастливчику рыло набок. Потом успокоился и повторил:

— Один из троих купится наверняка.

В этом он был прав: Гнат Позняк был всего лишь второй попыткой Тони за это утро. И попыткой удачной. Правда он все еще не знал, что за билетик выпал ему в этой лотерее. Именно имея ввиду это обстоятельство, он во время вчерашней планерки снова вклинился в речь Адельберто с вопросом:

— Все это очень хорошо Ме… Адельберто… Но многое зависит от того, что за птица сядет в нашу клетку там — на Космотерминале… У тебя что там — служба радиоперехвата устроена, что-ли?

— Это совершенно неважно, Счастливчик, — тоном Шерлока Холмса, поучающего лопоухого доктора Ватсона, молвил Адельберто. — Совершенно неважно, кто сядет на генеральское место в каре спецдоставки. Важно то, что, во-первых, это будет скорее всего один человек. Если высоких гостей будет двое — тем лучше для нас. Во-вторых: это не будет чемпион Сектора по каратэ или ультрасамбо. Спортсменов принимают торжественно и извещают об этом народ загодя. Крутые катаются за свой счет. Нет — это будет рыхлый тюфяк с кейсом и расстроенной печенью. Даже если он будет вооружен, на рожон он не полезет. Будет как миленький ждать, пока за него не внесут выкуп. В конце концов, сам факт, что его похитили, усилит его политический вес и сделает неплохую рекламу. Тюфяк будет себя вести разумно. Мы тоже будем вести себя разумно.

— А если это будет охренелый суперагент или профессиональный киллер? — возразил Тони. — Дипломаты услугами таких птичек тоже пользуются.

— Спецдоставка — тоже не для таких, — Адельберто усмехнулся. — Ты не представляешь, Тони, какое жидкое говно развозят по спецгостиницам на больших черных машинах. А дерьмо всегда очень боится запачкаться. Не знаю почему, но это так, Тони Пайпер. Никакого киллера и на пушечный выстрел не подпустят к тому, что хоть каким-то боком выходит в официальную политику. К спецгостинице министерства внешней политики, например. Лопоухий визгливый тюфяк — вот с чем нам придется работать, и меня заранее тошнит от этой работы. Но, обстоятельства сильнее нас.

Теперь — в третьих: с тюфяком будет сопровождающее лицо. Это — единственная и серьезная опасность нашей затеи. Это будет не профессионал — знаю по опыту. Начинающий бюрократ — из тех, кого не грех и мальчиком на посылках держать. Этот будет драться не на жизнь, а на смерть: карьера таким важнее, чем жизнь. Без нее они себя не мыслят. А мы собираемся предпринять ни что иное, как загубить карьеру одному такому «сопровождающему лицу». Хотя, если вдуматься, мы его облагодетельствуем: вышибут его на улицу, может еще человеком станет… Если же нам не повезет особо и этот будет ко всему еще и дурнем, то дело может дойти и до смертоубийства. Поэтому ты должен очень правильно провести свою партию в операции отсечения. Если дашь осечку, останешься один на один с мужиком, у которого в одном кармане будет бластер с сотней зарядов, а в другом — блок с красной кнопкой. И в башке у него будет сидеть инструкция, о том, что пускать в ход и то и другое, он должен без промедления и без малейших колебаний.

— Я усек, — Тони сглотнул слюну. — Но ты знаешь, Мепистоппель, я пятый раз в зону не пойду… В жизни народ не мочил, но…

— Поэтому ты должен сделать все так как надо, Тони, — почти по слогам выдавил из себя, проглотивший чудовищное оскорбление Адельберто Фюнф. — Не как всегда Тони, а как надо!!!

И теперь последнее, и самое важное: кем бы он ни был, этот наш Тюфяк — хоть осьминогом с Океании — это всегда будет тот, за кого заплатят выкуп. Разумный выкуп разумным партнерам… Самое главное для нас — этот выкуп получить. А для этого, в свою очередь, главное — не вести себя как лунатики и делать точно то, что мы запланировали, не покупаясь на все иные варианты. Ты понял меня, Счастливчик?

Счастливчик понял Мепистоппеля — или думал, что это так — и был твердо намерен действовать строго по плану. Гнат Позняк словно сговорившись, делал все именно так, как надо было.

Точно сразу после выезда за городскую черту — за пятьдесят километров до основного места действия — Гнат согласился пару раз глотнуть безалкогольного имбирного, полдюжины банок которого — недавно из холодильника — затесалась в наплечной сумке разговорчивого клиента, а потом осушил банку до конца и прикончил вторую. Тони честно предоставлял выбор емкостей самому Гнату и сам честно глотал проклятую микстуру.

Имбирное точно во-время оказало на них потребное для задуманного злодейства действие: мощное мочегонное было введено во все банки поровну. Так что, когда впереди в лучах заката и в усталом мареве, царившем над Степью, появилось прижавшееся к «площадке отдыха» аккуратное, белое зданьице, этим двоим было достаточно переглянуться. Кар сбавил ход и причалил к богоугодному заведению, большую часть которого занимали несколько кабинок, означенных двумя нулями. К ним оба путника устремились почти бегом — Гнат едва успел вынуть магнитный ключ из панели управления. Прихватить из «бардачка» полагавшийся ему по должности разрядник, ему и в голову не пришло. На ходу клиент заливисто свистнул, и пес, будто сам по себе, устремился за ними.

Кульминационный момент первого этапа плана, выношенного Мепистоппелем, наступил тогда, когда просветленный, с воспарившею душой, Гнат застегнул свой «зиппер» и отворил дверь кабинки. Словно живой, четвероногий снаряд, черно-белая псина, такая смирная доселе, рванулась прямо в физиономию водителя — он только и успел, что заслониться рукой — и мощным ударом опрокинула его на фосфорически-белый унитаз. Острые клыки щелкнули перед самым носом Позняка.

— Петер!!! — заорал он. — Петер!!! Ваша псина сошла с ума!! Сбесилась!! С розуму зьихала!!!..

— Не обижайте зверька, — успокаивающе произнес Тони, одной рукой оттягивая злобно рычащего Бинки к ноге, а другой беря на прицел физиономию Гната.

Целиться было из чего — в руке Счастливчика был зажат «Смит и Вессон» жуткого калибра. Потом, давая показания полиции, Гнат только так и говорил — «жуткий калибр» и все тут.

— И не пытайтесь подняться, — добавил Тони. — Давайте сюда ключ. И путевой лист. И поторопись, я собачку могу удерживать пять секунд — не дольше.

Гнат не проявил знаменитого упрямства, свойственного его предкам. Магнитную карточку он отдал без каких бы то ни было разговоров, для чего ему пришлось-таки перейти в положение «сидя». Бинки чуть не порвал поводок.

— Путевой лист — в панели управлениия, — пояснил Гнат. — Стандартная карточка, вроде этой. В держателе программного блока. Щоб тоби им подавывси!

— Как зовут сопровождающего? Учти, что ты так и будешь здесь сидеть до тех пор, пока я не вернусь — целый и невридимый.

— Это как же? — осведомился Гнат. — Прикуешь меня что-ли?

— Да нет. Зачем мне тебя приковывать? — пожал плечами «Петер». — Это может недоумение вызвать у кого-нибудь, кого сюда занесет… Да и насилие над личностью тогда получается. А ты сиди себе просто, да сиди. С посторонними не болтай. Можешь покурить. Кондиционер работает, вода есть — со скуки не помрешь. А песик тебе поможет… правильно вести себя. Правда?

Тони посмотрел на Бинки. Тот понимающе отступил в угол, из которого хорошо просматривалось место заключения Позняка, и уселся там в настороженной позе.

— Он у меня чуткий — так что если орать начнешь, или знаки какие подавать — если, повторяю, зайдет кто сюда — так горло напрочь и вырвет. Или когда ждать надоест сильно. Он у меня на то обучен, — заглянув Гнату в глаза, Счастливчик убедился, что тот его хорошо понял. — А теперь, не морочь людям голову и выкладывай, кого встречаешь, и кто в сопровождении.

— Кого встречаю, мне не докладывают. — с досадой разъяснил ему Гнат. — Одно лицо. Не два и не три — вот все, что знать велено. А сопровождает — Братов Николай Николаевич. Помсекретаря протокольного отдела. Мужик серьезный, хоть и молод. Засыпешься ты с ним…

— Ну, так молись тогда за меня, не то тебе здесь — крышка, — заверил его Тони, направляясь к выходу.

— Богу молиться не обучен, потому, как атеист, — зло сообщил ему в спину Гнат. — С этой поры сортиры за версту объезжать буду — лучше уж обмочусь прилюдно, чем всю жизнь про такой срам вспоминать буду…

Тони не счел нужным продолжать дискуссию. Проходя мимо блоков связи общего пользования, укрепленных на стене, он по очереди засунул в приемную щель каждого свою «фирменную» карточку — с виду типичную электронную кредитку. Прокрутив ее в своем нутре и выплюнув отраву в сетчатый слот, каждый из блоков намертво выходил из строя. Километров на шесть окрест других средств связи не было.

Гнат поудобнее уселся на полированной крышке унитаза и попробовал заговорить с «Джеком» «за жизнь». Пес оскалил зубы и в горле у него закипел сдерживаемый рык. Блестящие пузырьки слюны стекали по его клыкам, скапливались в уголках рта…

Помолчав немного, для отвода глаз, Гнат, сохраняя естественность и, как бы непроизвольность движений, помассировал себе поясницу и приподнялся на полусогнутых, чтобы, исхитрившись, дотянуться до дверцы своей кабинки.

Пес тоже встал.

Лифт — тяжелый и скрипучий и тем напоминавший Киму Его Превосходительство Президента Объединенных Республик — доставил его в залитый вечерним светом вестибюль Ратуши, украшенный витражами. В отличие от обычных произведений такого рода изобразительного искусства, в общем-то однотипных по всем Мирам Федерации, эти, подсвеченные последними лучами медленно — очень медленно — заходящего светила, зачаровывали Кима. Они, верно, были делом рук действительно великого художника. Кажется, сначала они украшали какой-то из многочисленных храмов Новой Веры, разрушенных в Плохие Времена и попали в Ратушу чисто случайно, вопреки приказу тогдашнего Верховного Коменданта. Часть витражей изображала деяния героев разных эпизодов истории колонизации Прерии и ее замысловатой истории. Наверное, витражи устанавливали в высоких проемах-витринах, изначально для них не предназначенных, руководствуясь, скорее соображениями технической эстетики, а не хронологии, так что основатель Столицы, генерал-директор Кох, был обращен лицом к вереницам повстанцев, пробиравшихся под началом легендарного Седого по тропам Арктических Хребтов, а пыльная и безжизненная панорама Первичной Степи соседствовала с почти карикатурным триптихом разгула Праздника Изобилия времен второй экологической катастрофы. Впрочем, может быть, в таком подборе и расположении тем как раз и проявился своеобразный угрюмоватый юмор, свойственный жителям этого огромного — «на размер больше», как любили говорить здесь — окраинного Мира.

Как всегда в этот час вестибюль Ратуши был пуст, и некого было порасспросить об этих и других интересных вещах, связанных с витражами и историей Прерии. Только сервисный автомат очумело утюжил каменную мозаику пола, да неистребимые воробьи чирикали где-то под высоченным сводом. Ким вышел на могучий парапет, сбежал по ступенькам и торопливо пошел к Святошным полям.

Ему сразу понравилась эта часть Столицы — уже в первый же день после прибытия сюда. Официально это была всего лишь пешеходная зона в центре Столицы — одна из многих. Но была она, все-таки, чем-то другим. Казалось: по случаю какого-то праздника здешние жители соорудили на перекрестии нескольких бульваров и засаженных зеленью аллей ярмарочный городок, да так и позабыли его прикрыть, когда тот неведомый праздник закончился. Так оно, наверное, и было. Во всяком случае: праздник жил здесь и в будни: проявлялся тысячью мелких признаков будням несвойственных — снисходительностью редких, в общем-то, околоточных, бросовыми ценами наваленной на вынесенных под чистое небо прилавках сувенирной дребедени, веселым норовом уличных артистов, музыкантов и фокусников, выделывающих свои номера на импровизированных подмостках, а то и просто на углах и перекрестках — для проезда транспорта Святошные были закрыты и такие места стали здесь просто маленькими эстрадами и аренами. Не похоже, что этот народ сильно хотел подзаработать своим искусством. Скорее — просто выражал себя.

Здесь на каждом шагу попадалось что-нибудь занятное — то лавка древностей с самым настоящим, говорящим живым хозяином вместо торговых автоматов, то какой-нибудь мини-музей или микро-мемориал, то аллея редких растений, а в ней — невесть кем посаженное скок-дерево с Квесты, то часовенка Пестрой Веры, а в ней — целый сонм богов, бесов и амулетов — каменных, стеклянных, бронзовых, из керамики, метеоритного железа и бог весть из чего еще — на все случаи жизни в мерцании уймища причудливых свечей, невесть кем принесенных и разжигаемых. Кафе и ресторанчики всех разновидностей — в основном, для народа со средним достатком — и подороже — для туристов и иной залетной публики. Прорва букинистов и разных лавочек, облюбованных коллекционерами для своих, им одним понятных, толковищь. Всегда здесь было людно, но никогда — тесно.

И где-то здесь стоял — на почти незаметном постаменте, вровень с текущей мимо толпой — памятник Полю Гранжу — первооткрывателю Прерии. В других Мирах Первооткрыватели высились над центральными площадями столиц. Поль Гранж просто стоял, прислонившись к стене и с интересом следил за жизнью, текущей мимо. Почти всегда в нише рядом были цветы и свечи. Никто не знал когда и где он умер и был похоронен.

А сейчас Святошные готовились к наступлению Ночи. Ким еще ни разу не видел Ночь Прерии. Но уже был слегка наслышан о ней. Тут это слово произносили как бы с большой буквы — когда речь шла о Большой — шестидесятичасовой — Ночи. Раньше — до того, как он побывал на Прерии Киму казалось, что Ночь — это самое унылое и безрадостное время для обитателей этого Мира. Но тут он ошибался: унылым временем здесь были именно долгие дневные часы благочестивого труда, и именно на Большую Ночь здешние жители откладывали свои праздники — большие и маленькие — и всяческие приятные хлопоты, связанные с исполнением своих маленьких личных заветных желаний. Должно быть это шло из давних времен — из эпохи подневольного освоения планеты каторжным народом Империи. По уложениям того времени на период «Темного Времени», как тогда обозначали Большие Ночи, сокращались нормы выработок, рабочие часы, увеличивались пайки и начинали действовать всяческие дополнительные льготы для расконвоированных и вольнонаемных. Так и прижилось.

А к тому же, наступавшие сутки были началом здешнего уик-энда. Закончивший в разной мере праведные труды народ уже выбирался на вечернюю прогулку. В кронах деревьев и на старинных, причудливой формы столбах уже загорались теплым, неярким пока светом фонарики ночной подсветки, открывались запертые в рабочее время лавки, лавочки и лавчонки, кафе, бистро и Бог весть какие еще заведения. И где-то уже тихо играла музыка.

Святошные были местом и людным и нешумным, и престижным и весьма демократическим. Богатые рестораны и дорогие магазины здесь не прижились. Но и модные субкультуры андеграунда тоже не пустили здесь корней. Здесь царствовал средний класс. Люди без претензий. Точнее, с претензией на право оставаться самими собой — ни больше и ни меньше.

На подъезде к служебным автостоянкам Космотерминала Тони охватил мандраж. Уж больно гладко все шло. Уж не очередная ли уловка злокозненного Бога Неудачников? Он глянул на начинающее темнеть небо, в который уверенно карабкались святочные фонарики Колонии Святой Анны, и дрогнувшей рукой погладил обитателя своего кисета. Ему показалось, что Трубочник сегодня спокоен за него — Тони Пайпера. Вздохнув, он начал парковать кар.

«Вот будет номер, если сейчас никто ко мне не подкатится. Я ж сроду этого Братова не видал, — подумал он. — По мне что тот вертухай в штатском, что — этот. А он-то на меня таращится и знакомого водилу не признает. Сейчас, может, уже по блоку в министерство свое наяривает. Вот тогда тебе и крышка, старина Тони. Космотерминал — объект особо охраняемый. Блокируют в момент…»

Но страхи его оказались напрасны. Не успел он отметить по радиосвязи свой путевой лист, как к окошку водителя уже нагнулся запыхавшийся, строго, «под протокол» одетый детина с квадратным подбородком и русой шевелюрой.

— Что же вы так застреваете? — требовательно осведомился он. — И почему замена?

С этого вопроса началась уже цепь служебных ошибок помсекретаря Братова. Сделав, как того опасался Счастливчик, запрос в гараж министерства, он показал бы себя назойливым идиотом в глазах полудюжины лиц выше и нижестоящих, но избежал бы того, чего избежать не удалось. Оправдывает его только то, что с летного поля уже доносился низкий рокот маневренных двигателей транспортных платформ, волокущих на таможенный терминал тройку свежеприземлившихся «шаттлов» «Дункана», а с высоких небес уже низвергались на головы грешных завывание, свист и гром второй их тройки.

— К шестой группе приемных портов, — распорядился Братов, краем уха выслушивая сетования нового водилы на то, что Позняка в последний момент «зарезал» медконтроль, и что потому и задержались, что не могли никем Гната заменить. Для очистки совести Тони пару раз назвал помсекретаря по имени-отчеству, что тот просто воспринял, как должное — это даже разочаровало Счастливчика.

У выхода приемных портов их живо распределил в очереди встречающих каров, флаеров и обычных такси электронный диспетчер. Тони только и успевал, что потеть, вводя в автопилот поправки к уже поступившим командам. Его суетливость уже начала настораживать Николая, но тут все, наконец, прекратилось и заработали эскалаторы, «подающие» на поверхность земли новоприбывших, прошедших подземное чистилище санитарного кордона и таможни.

— Стойте здесь и ждите меня, — распорядился Братов и, выскочив из кара, рысью припустился к почти пустой движущейся лестнице, по которой, нетерпеливо шагая через ступеньку, шел ему навстречу единственный пассажир с планеты Чур.

Кима всегда поражало, как в Мирах Периферии неожиданно расцветает нечто несбывшееся там — в Метрополии, в русле «большой» истории? Те варианты культуры и истории Земли, что не состоялись, не расцвели там — в Мире четырех континентов и четырех океанов, украшенном шапками покоренных полярных льдов, медленно приходящем в себя от информационного, демографического, сырьевого, экологического и Бог весть еще каких кризисов прошлых столетий. То, что не сбылось в Метрополии, с лихвой старалось взять реванш на Периферии.

И расцветали цивилизации Фронтира и Гринзеи, замешанные на «крутой» идеологии первопроходцев Дальнего Запада и Сибири, потомки которых не вписались в тесноватые рамки комфортабельного мира землян, грелась под «Солнцем воров» сообщество жуликов и авантюристов Милетты, словно собрав в генах своих обитателей весь шальной авантюризм земли двадцатого века. Громоздил свои великие и смешные свершения «коллективистский и соборный» строй «Колонии Святой Анны», утопали в глупой роскоши десяток опереточных государств на ломящейся от природных ресурсов Океании. Оживленнно бурлил нескончаемый Чайна-таун на Желтых Лунах, судились и рядились исламисты с иудеями на Террамото — видно, не в силах существовать друг без друга… Иные из этих, порожденных Человечеством Миров, были жутки — как Экоимперия Харур, Унитарная Республика или Мир Дальних Баз. Иные — жестоки, как Мир Седых Лун. Иные трогательны — как непонятный никому Мир Дилиндари. Суровы как Мир Малой Колонии Квеста или донельзя обыденны кальвинистской обыденностью Республики Джей. Страшноваты и загадочны, как Шарада и Мир Молний…

Или Чур.

Но Бог с ним — с Чуром…

И даже унылое скандинавское благополучие — спорт плюс трезвый образ жизни — правило свой бал на похожей на горный курорт Терранове, залитой ярким светом такой похожей на солнце и такой далекой звездочки. Теперь, когда Человечество, рассеиваясь по Вселенной, превратилось из сложной, взаимопереплетенной живой мозаики культур и этносов в набор почти изолированных и почти полностью самостоятельных, словно уже готовые сорваться с ветки плоды, Миров, каждый из множества стереотипов мышления, каждый, начавший свое существование в каком-то уголке Земли образ жизни стремился взять реванш, выплеснуться из общего усредненного котла и реализовать себя в своем, милом сердцу своих обитателей Мире. А ему — Агенту на Контракте — Киму Яснову, суждено, верно, было от века скитаться между этими яркими, как елочные шары, сами в себя обращенными, Мирами и ни в одном из них не задерживаться, то ли вбирая в себя каплю каждого из них, то ли оставляя в каждом каплю своей души. Раньше это ему даже нравилось, а теперь наводило на невеселые мысли.

Так или иначе, но каждый Мир Федерации шел своим путем.

Здесь — на Прерии взял верх и разгулялся по всей ее суше и по мелководью ее полярных морей и материковых озер тот симбиоз Востока и Запада, что принято от века называть царством «необъяснимой славянской души». Что-то в жизни этого Мира, который так и не принял до конца ни суровых доктрин миров коллективистского муравейника, ни красивых как товарный ярлык и столь же обманчивых лозунгов свободных миров, было от детской комнаты большой, в умеренном достатке пребывающей семьи, а что-то — просто от сумасшедшего дома.

На Святошных это чувствовалось особенно. Здесь стилизация под ярмарку и праздник давно перестала быть стилизацией. Давно уже набирающая обороты индустриального развития и выбившаяся в первую десятку Миров, Прерия демонстрировала здесь свою провинциальную приверженность старине. Причем той старине, которой, может, никогда и нигде вовсе и не было на самом деле. Витрины и вывески стремились угодить вкусам нижегородского купечества времен весьма отдаленных. Но к ним давно привыкли. Архитектура — там, где о ней еще помнили — подражала образцам «серебряного века». Но уже никого не удивляла. Люди, фланировавшие по Святошным навстречу Киму и изредка обгонявшие его, не наряжались в костюмы 'a la XIX siecle, они всерьез носили их и не видели в том ничего странного. Это была их повседневная одежда, в которой они шли в конце рабочей недели из своих оффисов, ателье, кабинетов и мастерских домой. Делая небольшой крюк, чтобы завернуть на Святошные, — как вот завернул Ким. Впрочем, в этой негустой толпе можно было встретить и человека, одетого по моде любого из Миров Федерации. Даже в Эпоху Изоляции Прерия никогда не чуралась привечать гостей со всех концов света, а теперь — на пике своего экономического расцвета и вовсе была запружена визитерами из-за тридевяти небес. Так что попадались на глаза Киму чудаки, одетые даже по последней моде Метрополии. Как, например, был наряжен бородатый тип, что приветливо махал Киму из-за столика, вынесенного для удобства клиентов из «Ладоги» под открытое небо. Тип был могуч, матер, но еще ох как крепок. Мясистый, подобный диковинному клубню нос его багровел подобно фонарю над входом в дом тайных утех. Густая — клочьями — борода довершала его сходство с ушкуйником старых времен. Не заметить такую особь было нельзя — Ким остановился и машинально помахал в ответ.

Гость был высок, как шест, тонок в кости, строен, прям и белобрыс. Волна светло соломенных, почти бесцветных волос парила над его челом. Узкое лицо его было каким-то мальчишеским — да и осанкой и манерами он напоминал угловатого тинэйджера.

«Это из-за глаз, — подумал Братов. — Глаза у него большие и тоже светлые. Золотистые чуть-чуть — как у колдуна из той книжки…»

Одет Гость был легко, улыбался чуть застенчиво и вел на поводке Пса. Такого зверя Братов раньше не видал: короткошерстный, светло-золотистый, с белым пятном-маской — слева, вокруг глаза, Пес смахивал на питбуля, только громаден был слишком. Пес с осторожностью ступал чуть впереди хозяина и с вежливым любопытством нюхал воздух нового для него мира.

— Здравствуйте, господин Толле, — приветствовал его Николай. — Мне поручено встретить вас и проводить до гостиницы. Вы должны были получить радиограмму. Моя фамилия Братов.

— Здравствуйте, моего Пса зовут Харр. Харр из стаи Харров. Вот так. А меня зовут Торвальд. Можно просто — Тор: Тор Толле из стаи Толле… По фамилиям у нас, правда, никого не называют обычно… — Гость радостно потряс руку встречающего, а Пес его обнюхал — коротко и деловито.

Продолжая улыбаться, Толле пресек попытку Николая принять у него один из двух предметов багажа — очень длинный и узкий футляр натуральной кожи с тиснением и гербом.

— Это мой меч, — пояснил гость. — У нас такой закон — никому не доверять свой меч. На таможне тоже хотели его отобрать, но на него есть документ…

Он поднял руку к нагрудному карману, но теперь уже Братов вежливо остановил его.

— Мы в курсе ваших традиций, — он все-таки забрал у Тора второй предмет его багажа — легкий и плоский кейс. — Если вам не нравится называть меня по фамилии, то зовут меня Николай. Я вижу, вы путешествуете налегке…

— Мне сказали, — радостно встрепенулся Гость, — что не стоит много таскать с собой, здесь у вас достаточно, только, чтобы были деньги, чтобы купить все необходимое. Если так, то их есть у меня…

Братов не понял, шутит ли Гость, коверкая язык, или это такая манера говорить — там, на Чуре. Он вежливо улыбнулся и открыл перед гостем дверцу кара. Вышла небольшая заминка.

Пес подался назад и враждебно зарычал на салон машины спецдоставки. Водитель же, в свою очередь, хмуро глянул на Пса.

Вообще-то, то, что Гость не расстался со своей псиной в далеком путешествии, делало его более симпатичным для Тони Пайпера — по сравнению со всеми прочими. И в другой раз место для Пса в салоне кара запросто нашлось бы. И к собакам он снова благоволил, но затеянное предприятие диктовало свои условия. Сопровождающий вертухай в намеченных планах был предусмотрен, а вот Пес — нет. Тони лучше, чем кто бы то ни было, знал, что крупный, хорошо обученный пес, это — оружие почище пистолета: несколько десятков килограммов стальных мышц, беспощадных когтей, крушащих все и вся зубов, ярости и упорства. Иметь все это у себя в салоне в случае хоть малейшего сбоя в задуманном было бы смертельно опасно.

— Категорически запрещено… — твердо сказал Тони Братову. — Перевозка животных — только в клетке. И тогда надо было заказывать не такую машину…

Братов досадливо крякнул и оглянулся на Тора.

Тот, однако, легко воспринял наметившееся затруднение, а то — и вовсе не обратил на него внимания. Он был занят тем, что играл с Харром: словно передразнивая, морщился, скалил зубы и порыкивал.

«Только бы еще на четвереньки не стал», — подумал Николай, и кашлянул, привлекая внимание Гостя.

— Нет проблем, — неожиданно живо отозвался тот. — Закажите такую машину и пусть Харра тоже привезут в гостиницу. А мы можем подождать…

— Мы можем поручить его доставку моему помощнику, — Братов достал из внутреннего кармана блок связи. — Он сейчас подойдет. А мы не можем ждать… Ваша собачка может на четверть часа расстаться с вами?

Тор обменялся с Харром парой гримас и гортанных звуков и опять неожиданно легко согласился:

— Мне только надо познакомить его с тем кто… э-э… будет его доставлять…

— Отлично, — облегченно вздохнул Братов.

Тони тоже облегченно вздохнул за рулем кара спецдоставки.

«Да это тот самый тип: с которым мы болтали в кают-компании «Ореола» всю дорогу от Фомальгаута… — сообразил Ким. — Как бишь звать-то его? Какая-то русская фамилия… Зоолог или космозоолог…»

Зоолог или космозоолог тем временем не унимался. Он жестом пригласил Агента на Контракте присоединиться к его вечерней трапезе. Ужин входил в планы Кима — когда-то еще придется перекусить в этот вечер, крутясь колбасой вокруг обременительного гостя. Однако «Ладога» была заведением чуть более обременительным для его бюджета, чем ставший привычным буфет ведомственной гостиницы. Управление, как-никак, кормило своих людей с порядочной скидкой. Да и разговор с доком — как его там… — случившимся его попутчиком в рейсе Фомальгаут-3 — Прерия-2 был ему сегодня в тягость — док, помнится, был человеком разговорчивым, а временем Ким был сегодня небогат.

Преодолев внутреннюю неохоту, он скроил любезную улыбку и кивнув доктору, устроился напротив него и с сомнением воззрился на расписное меню, которым его тут же и отоварил расторопный сервисный робот.

Тот впал в выжидательную кому, пытаясь, видимо, умозаключить — относить ли Кима к категории заслуживающих внимание клиентов или все-таки к праздношатающейся публике.

— Возьмите вот это, — авторитетно посоветовал ему радушный бородач. — Настоящие, сибирские… Прекрасно идут с охлажденной водочкой. Рекомендую.

— Боюсь, что не смогу составить вам компании… — огорченно и чуть лицемерно заметил Ким, собираясь привести веские доказательства в пользу необходимости воздержаться от возлияний в этот вечер, но бородатый знакомец уже щедрой рукой лил ему из своего объемистого запотевшего графина в стопку, полудюжиной которых загодя был предусмотрительно оснащен столик, чистую как слеза Христова влагу.

— Я вас угощаю! — гудел он. — По лицу вижу, что вам надо расслабиться, молодой человек… И — ничего удивительного: мы с вами не далее: как третьего дня сподобились сюда прибыть, а у меня уже — голова как чугунный котелок… Здешняя бюрократия — это вам не фунт изюму! Одно хорошо — на уик-энд она уползает в свое логово, и мы — грешные — можем и своими делами подзаняться и расслабиться немного… А вы — скромник, между прочим… Всю дорогу травили мне байки из жизни всякого интересного народа, а про себя — ни гу-гу….

Тип поднял свою стопку.

— Ну, что-же — за скромных героев невидимого, так сказать, фронта!

— Это вы про что? — поинтересовался Ким.

Вполне искренне.

— Вы ведь тот самый Яснов, что тогда — при захвате «Саратоги» — предложил себя в заложники в обмен на детей? Я не ошибаюсь? — с наигранным беспокойством в голосе поинтересовался бородач.

«Откуда, черт возьми, пришла к нему эта история? К этому случайному, в общем-то, попутчику? — с досадой подумал Ким. — Или и не случайному, вовсе?»

Профессиональный фильтр подозрительности уже успел включиться где-то в глубине его подкорки. Уже давно — еще где-то после слов господина секретаря о вере в предчувствия…

— «На детей» — это громко сказано, — вежливо улыбнулся он. — На одного мальчика. Раненого. Второй не захотел покидать своих. Да и первый этого не сделал бы — если бы мог хотя бы говорить. Это ведь были мальчики с Чура…

— «Своих» — это вы про ту женщину, что их сопровождала э-э… на родину? — Тип задумчиво повертел перед собой быстро покрывающуюся испариной стопку. — Она ведь была из Метрополии. Не с Чура…

— Там еще были Псы, — уточнил Ким.

— И те… Террористы — они ведь тоже были из того кошмарного Мира, не так ли? — воззрился на него бородач. — Чур… — он пошевелил в воздухе пальцами.

Снова Киму пришлось вежливо скривиться.

Сервисный робот наконец умозаключил, что Ким, пожалуй, тянет на полноценного клиента и принялся скоренько раскладывать перед ним всяческий инструмент, потребный, по его разумению, для принятия пищи.

— Как сказать… Раз уж вы слышали про эту историю, то… Вы, должно быть, знаете, чем все это кончилось…

Это не кончилось! Это не кончилось для него — Кима Яснова — Агента на Контракте. И это не кончилось для тех, почти невидимых миру обитателей «глубинных вод» Обитаемого Космоса, роящихся в недрах спецслужб Федерации Тридцати Трех Миров, так подставивших его тогда — во время невинной командировки на сожженную атомным пламенем планету. До которой он так и не долетел. Где-то там — в темной глубине Государственной Тайны — продолжал неумолимо раскручиваться маховик расследования той странной и кровавой истории. И не зацепил ли он снова Агента на Контракте в своем неумолимо логичном вращении?

Ким сообразил, что прервался на полуслове и уже довольно долго молчит, глядя на то, как сервисный робот раскладывает перед ним пластиковые кюветки с закуской.

— Практически не было возможности установить, — поспешил он прервать паузу, — кем были эти… люди. И вообще — были ли они э-э… тем, чем мы их считаем…

Он запнулся. И закончил:

— По крайней мере, мне об этом ничего не сказали сверх того, что было в официальном сообщении…

— Темная история, — согласился бородач. — Тем не менее, вы вели себя мужественно… Этот тост за вас.

— Лучше выпьем в память о тех, кто не вернулся с борта «Саратоги», — предложил Ким без особого воодушевления. — Это — не большая заслуга — проявлять мужество, когда просто нет другого выхода… Другое дело, если бы удалось решить вопрос без потерь. Но так не получилось. За такие операции орденов не вешают.

— Бородач с пониманием вздохнул и наконец отправил содержимое чарки в свои — немалого объема — недра.

Второй раз за этот вечер Киму напомнили о том, о чем он не вспоминал уже больше года и надеялся не вспоминать никогда. Плохой это был знак. Ким машинально нащупал в боковом кармане давешнюю кроличью лапку. «Да как же зовут его? — продолжал он свои попытки вспомнить имя собеседника. — Ладно, черт с ним, с именем — хоть к кому он сюда прилетел? Что-то связанное с Комитетом по биобезопасности. Космозоология, зоопсихология… Прогрессирующий склероз… Склеротический прогресс… В тридцать с небольшим — немного рановато…»

Он с досадой опрокинул стопку в себя.

Оказывается, он давно не пробовал настоящей водки — его, что называется, проняло.

— Закусите вот этим, — энергично посоветовал ему бородатый космозоолог или зоопсихолог. — Замечательная вещь!

— Кто вам натрепался про мое участие в том деле? — напрямую спросил его Ким.

— Помощник капитана — еще на «Ореоле». Он вас узнал и — поверьте — отнесся к вам с большим уважением… А потом я сделал запрос по сети… Есть серия репортажей о событиях на «Саратоге». И потом Уолт Новиков — очень серьезный журналист, хотя и очень молодой — провел независимое расследование…

В конце концов, возможно так оно и было, и скверные предчувствия напрасно мучили Агента на Контракте. Но так или иначе, они не дали ему внимательно выслушать дальнейшие словоизлияния собеседника.

Тот, между тем, сетовал на то, что, воспользовавшись формальным предлогом для посещения «этой преинтереснейшей планетки», дал маху, повесив на себя чисто для проформы обязанность проинспектировать работу здешнего филиала комитета по биобезопасности. Проформа вылилась в нечто вроде одного из подвигов Геракла, с сильным привкусом Сизифова труда.

— Это — Авгиевы конюшни, милейший господин Яснов! — гудел бородач, пригребая из разрисованной под Хохлому салатницы квашеную с брусникой капусту. — Авгиевы конюшни! В отчетности у них и конь не валялся!.. И вообще — нет слов! Нет слов!..

«Теперь будешь знать как путешествовать по Галактике на казенный кошт, старый дурень!» — не без злорадства подумал Ким, но вслух только посетовал на то, что за делами запамятовал, какая, собственно, истинная причина занесла почтенного собеседника в эти края.

И тут же пожалел о том.

Последовало долгое и обстоятельное — со вкусом исполненное, с остановками и достойными умелого рассказчика сценическими эффектами — повествование о том, каким необычным местом с точки зрения экзобиологии является Прерия и о каких-то — с довольно мудреным латинским названием — тварях, что смогли прижиться только в трех Мирах из Тридцати Трех… Одним из этих Миров, которым посчастливилось пригреть на своей груди помянутую тварь, натурально, и была Прерия. Затем Киму было рассказано о каком-то Апокрифе (это слово бородач произносил явно с большой буквы) Лоуренса, который на жизнь и повадки этих тварей пролил совершенно неожиданный свет. Апокриф этот военные в лице Космофлота и Управления Стратегических Разработок долгое время в каких-то своих идиотских целях скрывали в своих архивах, и только недавно, благодаря усилиям Кацнельсона старшего, Кацнельсона младшего и еще какого-то еврея, фамилию которого Ким не уловил, удалось из рассеянных по архивам Обитаемого Мира цитат и обрывков собрать и восстановить полный текст пресловутого документа и тем насолить касте военных с их прихвостнями. А из Апокрифа этого следовало, что речь идет о форме жизни, которая находится в совершенно своеобразных отношениях с пространством и временем.

— Если угодно, господин Яснов, — гудел бородач, наливая по второй, — мы сами, без каких-либо подсказок со стороны господ военных и всех их Спецакадемий, вышли на след легендарного Тартара…

— Тартара? — это слово резануло по мыслям Кима, снова напомнив нечто, о чем ему так хотелось забыть.

До этого момента мысли эти бродили несколько в стороне, ограничивая его участие в разговоре генерированием кратких междометий и вопросительных восклицаний — «да неужели?» и «кто бы мог предположить…». Теперь же Агент на Контракте с искренним интересом переспросил:

— Так что? Биологи тоже не исключают, что Тартар существует? И…

— Биологи этого не исключают в гораздо большей степени, чем физики и, извините за выражение, философы, — торжественно заверил его бородач. — Одни только опыты с подпороговым восприятием — те что проводил Мак-Грегори на Шараде и Харуре — говорят о многом… Именно поэтому я все больше тревожусь за этого чудака…

— Мак-Грегори, по-моему, давно э-э… — удивился Ким, отстраняя придвинутую ему стопку и обращая взгляд на циферблат часов.

— Я говорю не о Мак-Грегори! — с досадой воскликнул бородач, чуть было не расплескав от возмущения «Смирновскую». Но Господь не дал свершиться такому святотатству. — Я говорю о своем корреспонденте здесь — на Прерии, — стал втолковывать он Киму, снова придвигая поближе к собеседнику его чарку. — Поймите, что нашелся, наконец, бескорыстный энтузиаст, который своими руками и за свой счет начал осуществлять то, о чем мы все только болтали — «необходимо, необходимо…» А человек взял, да и осуществил то, что было необходимо — начал опыты по интродукции Пуссинерии на планете, существующей в области аномального пространства… Но ведь этот чудак, верно, и слыхом не слыхивал об апокрифе Лоуренса… И совершенно не представляет, чем рискует…

— Да уж если вы помянули о Тартаре, то, думаю, он действительно рискует… — Ким вернул чарку на место и решительно поднялся из-за столика. — Не знаю, как сам Тартар и его посланцы, а уж люди Комплекса до вашего чудака и энтузиаста доберутся — в этом можно не сомневаться… Мне, однако, пора. Дела. Так что я не могу себе позволить э-э… излишне расслабиться. Рад буду с вами и с тем вашим чудаком познакомиться… Возможно, и я познакомлю вас с интересным собеседником, доктор…

Уж в том, что бородач имеет академическое звание, Ким не сомневался и рассчитывал, что в ответ на четко прозвучавшее в конце его слов многоточие тот уточнит, допустим, «Петров». Но уточнения не последовало. Бородач, задумавшись о чем-то своем, не придал интонации его слов никакого значения. Он тоже поднялся и мрачно созерцал поверхность древнего напитка, плещущегося в его стопке.

— Напрасно я не предупредил его о своем визите по подпространственной связи… — сокрушенно сказал он, скорее всего — самому себе. — Рассчитывал связаться с человеком здесь, на месте… И вот затянул — со всей этой бюрократической канителью… А теперь — вот уже полдня не могу дозвониться до него…

Он сурово глянул на пристегнутый к поясу дорогой универсальный блок связи, словно тот был в чем-то виноват. Ким отметил про себя, что такие игрушки — с казенными регистрационными номерами — носят только высокопоставленные чиновники Федерации.

— Придется в ночь тащится к человеку на дом, не предупредив его заранее… — тяжело вздохнул бородач и с мрачным «не смею задерживать» пожал Киму руку.

Глава 2 ВТЕМНУЮ

Гость нагнулся к самому уху своего Пса и довольно долго что-то доверительно сообщал ему, потом выпрямился и с широкой улыбкой протянул поводок приспевшему, наконец, на место действия Леону. Ободряюще похлопал того по спине и полез в салон кара.

Братов в душе помолился, чтобы псина не перегрызла горло его помощнику прежде, чем тот довезет ее до гостиницы в вызванном по радиотелефону автофургоне.

— Я сказал Харру, что этот человек — друг, — пояснил Тор Николаю, пытаясь поудобнее устроиться на сидении — колени почти уперлись ему в подбородок, да и футляр с длиннющим мечом не увеличивал комфорта в салоне кара спецдоставки.

«Верста Коломенская, — подумал Братов, искоса поглядывая на Гостя и стараясь не терять из виду и дорогу. — По «личному делу» ему — под сорок, а на лицо глянуть, так мальчишка-мальчишкой… Впрочем, иногда наоборот — на старика, высушенного степной жарой, смахивает. Когда задумается. Но это — у нас здесь степь, а там, на Чуре — радиоактивная пустыня на тысячи и тысячи миль…»

Головой Тор крутил так, словно ему за это деньги платили. Свои впечатления, он тут же выплескивал на спутников, причем, порой забывал, что Харра нет в салоне и переходил на утробное порыкивание, а порой взлаивал, отчего Тони чуть было не провалил все дело, забыв свернуть, где полагалось по плану. Пришлось делать круг, что встревожило Братова.

— Большую Технологическую опять затопило, — пояснил, как можно беззаботнее, Тони, стараясь выдерживать доверительный тон — мол не стоит Гостю портить настроение неподходящим зрелищем. — Поедем по Программистов…

Братов, однако, насторожился и вынул из внутреннего кармана блок связи, видимо, собираясь доложить «наверх» об изменении маршрута. У Тони озноб пошел по коже. Он волновался бы меньше, если бы прикинул, что тяготит «сопровождающее лицо» не столько подозрения в его — водилы — адрес, а размышления, огорчать ли начальство такой вот, в сущности, мелочью — непременно заработаешь замечание — или избежать этого удовольствия и оставить дежурного по министерству в покое, рискуя быть пропесоченным на вечернем «разборе полетов», если отклонение от маршрута не пройдет незамеченным.

Впрочем, времени на размышления ни ему, ни Тони уже не оставалось — потому, что из-за плавного поворота аллеи Программистов уже показались декорации основного места действия: разбитый в столкновении с перегородившим дорогу контейнеровозом-автоматом кар, неудобно, наспех уложенный на какое-то подобие импровизированных носилок пострадавший и кровь — много крови — прямо под колесами…

Над раненым склонился то ли прохожий, то ли попутчик — взъерошенный бородатый и невероятно носатый дед. Узрев приближающийся кар, он неловко вскочил и, ковыляя — видно и ему здорово досталось при аварии — поспешил навстречу, нелепо размахивая руками. На одежде его тоже была кровь. И на лице…

— Там!.. — первым выкрикнул обладавший, видимо, самой быстрой реакцией Толле. — Там — ч-человек раненый… Ос-становите…

Он с легким сипом, сквозь зубы, как ребенок при виде крови, втянул в себя воздух. Этот детский звук как-то тронул сердце Братова и он, вопреки строжайшей инструкции, промолчал, оставляя решение на совести шофера. К тому же, все равно скорость приходилось сбросить, чтобы самим не влететь в аварию. Блок связи он положил на сидение, правую руку положил на рукоять бластера, а левой попрочнее взялся за скобу под потолком.

— Оставайтесь на месте! — строгим голосом наказал он Тору, видя, что водитель аккуратно паркует кар у правой обочины, и первым выскочил навстречу бородатому чудаку. Когда они поровнялись, бородач повел себя совсем несообразно почтенной внешности, — с размаху влепил Николаю в физиономию струю слезоточивого газа из скрытого в перчатке баллончика и, перейдя на резвую рысь, без малейших признаков былой хромоты, с размаху влетел в услужливо открытую перед ним иудой-водилой дверь кара спецдоставки. Кар рванул с места, доказав, что скорость в шестьдесят миль в час может достичь и гораздо раньше указанных в техпаспорте шести секунд, и скрылся за поворотом, оставив ослепленного, заливающегося слезами и отчаянно перхающего Братова посреди дороги, наедине с дурацким контейнеровозом, вдрызг разбитым «Мустангом» и залитым кровью телом.

У Братова хватило ума не палить вслед похитителям из бластера — в белый свет, как в копеечку. В его теперешнем положении бластер — оружие грозное, но не шумное — был, в общем-то, бесполезен и мог только наделать лишних бед. Гораздо нужнее был бы кран с пресной водой, чтобы смыть с лица и одежды проклятую дрянь. К несчастью, с водой на Прерии всегда была легкая напряженка, и, чтобы привести себя в форму, Николаю потребовлось довольно много времени.

— Почему мы поехали? — растерянно спросил Тор в кабине набирающего скорость кара. — Почему Николай остался там? И там — раненый человек…

Он вдруг замолчал, словно услышав что-то ему одному неслышно сказанное и с облеглением поднял золотистые брови.

— Так это был вовсе не человек там, да? — спросил он.

— Заткнись дорогой, — убедительно посоветовал Гостю Адельберто и сунул ему под нос украшенный глушителем ствол здоровенного пистолета.

Измазавшись в проклятой краске — никакая, конечно, это была не кровь — Братов перевернул куклу — никакой это был не раненый, а просто идиотский манекен из лавочки «гэгов» — и чуть не сошел с ума от злости на себя самого при мысли о том, что блок связи он оплошно оставил на сидении умчавшейся в неизвестность машины спецдоставки. Из-за поворота, наконец, соблаговолил появиться случайный путник — католическая монашка, за рулем подержанной «черепашки». При виде сцены неслыханного садизма: здоровенного, прилично одетого и крепко сложенного мужика, пинающего с размаху — снова и снова — безжизненное тело в луже крови она остолбенела.

У себя в номере — маленьком и аккуратном, как кусочек рафинада, — из тех, что «Космотрек» выдает к чаю на каботажных линиях — Ким еще раз сверился с часами, сварганил себе крепкого кофе — из прихваченного из Метрополии в ущерб более важному багажу запаса — сел за стол и призадумался.

Что-то не нравилось ему в складывающейся ситуации, что-то не лепилось… Никак не лепилось в простую и ясную картинку обыденности. Машинально помешивая ложечкой в чашке, он уставился в пространство перед собой. Потом, чтобы сосредоточиться, подхватил со стола свой нож и некоторое время как зачарованный созерцал сверкающую кромку лезвия. Это у него было от тех мальчишек с Чура — у них у всех была такая привычка — задумываясь, зачарованно пялиться на острую сталь — так некоторые перебирают четки, а некоторые барабанят нервными пальцами по столу.

И как он забыл, что Прерия — планета особая… Точнее — расположенная в особой области пространства. В зоне Аномалии. Как и Чур… Что-то в этом есть… В старые времена этого боялись — этих искривлений континуума, искажавших связь, сбивавших с курса корабли… Считали орбиты планет в этой звездной системе нестабильными, опасались превращения центральной звезды в «черную дыру»… С тех пор наука далеко ушла вперед и поэтому — а может еще просто потому, что привыкли — страху перед аномалией почти и не осталось… Ничего не стряслось с Прерией за все то — теперь уже довольно долгое время, пока поколения землян обживали ее. Разве что космофизики — из тех, что работали здесь — позащитили больше диссертаций на душу своего космофизического населения, чем их коллеги из менее интересных секторов Обитаемого Космоса, да навигаторы, а больше — травильщики баек из чинов пониже, складно излагали под пиво разные невероятные истории, что приключались с ними окрест. Фольклор здесь давно уже вытеснил страх… А вот сейчас он снова всколыхнулся в его душе — страх предков… Беспокойство. И разбудил его тот бородач с незапомнившейся фамилией… Что-то о зверях, у которых жизнь как-то связана с Аномалией… О существах. О Тартаре… И ведь Гость — Тор Толле. Ведь он же разработал что-то именно в этой области… Неразрушающие искривления континуума… Что-то очень мощное — то, что в масс-медиа окрестили «гравитационной бомбой»…

Черт возьми! Ким поймал себя на том, что вот уже полчаса складывает в уме какую-то гипотезу. Версию. Словно уже произошло преступление и ему надо расколоть орешек трудной криминалистической загадки. Найти виновного. Выстроить цепь событий… Но ведь ничего еще не произошло? Не так ли?…

За окнами — в костре догорающей зари — вдруг родился и мощно поплыл по-над причудливыми кровлями и куполами Столицы гулкий звон. На закате здесь звонили колокольни всех церквей сразу. И православных, и католических, и Новой Веры и Бог его знает каких еще… Это впечатляло.

«Ничего не случилось!» — сказал он себе, положил нож на место и встал из-за стола. Вспомнил про остывший кофе и залпом — как лекарство — проглотил его. В мозг прохладной волной накатила привычная трезвая ясность. Но осталось тревожное чувство странной раскладки карт судьбы.

Предчувствие.

О блоке связи своем Братов, впрочем, мог бы и не беспокоиться: не далее, чем в двух километрах от места происшествия, на мосту через неглубокий, но зато мутный Красный Ручей, блок вылетел из окошка кара и канул на глинистое дно вялого потока — ни Мепистоппель, ни Счастливчик не были такими дурнями, чтобы таскать за собой вещь, которую в два счета можно обнаружить по встроенному «радиоэху».

А от Красного Ручья до шоссе на Степное было и вовсе рукой подать.

Истомившийся на торчке Гнат просто остервенел, когда после почти часа ожидания услышал на шоссе до боли знакомый звук тормозов вверенного ему кара, а затем — переливающийся посвист нахального угонщика. Неусыпный страж его встряхнулся, приветливо махнул хвостом — в смысле «ну, мне пора, ты здесь уж давай сам дальше, не подведи…» — и длинными скачками помчался к уже вновь трогающемуся с места кару. Сам Гнат несся за ним скачками более широкими, но не такими быстрыми, вращая над головой выдранную из ограды места своего заточения двутавровую балку. Кобель сходу, лихо подбросив зад, нырнул в окошко кара и второй раз на день Позняк свою машину только и видал… Метнув стальной кол вслед ворам — тот помял-таки крышку багажника уходящей машины и остался лежать посреди дороги — Гнат, исходя кучерявым матом, побрел буераками, срезая повороты шоссе, к ближайшему поселку, прикидывая, что хотя и лишился в этот день кара и, скорее всего, работы, голову, все-таки, уберег и — как Бог свят — с тем, чтобы поднять тревогу не медлит, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Насчет тревоги к тому моменту он мог не волноваться — тревога уже полыхала вовсю.

Настольный видеофон призывно закурлыкал, поспев с этой своей миссией как раз к тому моменту, когда Ким поправлял перед зеркалом галстук и мокрую после душа прическу. Покрутил в руках дезодорант, но вспомнил, что люди с Чура не расстаются со своими собаками — вполне возможно, что и этот чудак притащит с собой псину. А Псы к посторонним запахам относятся критически.

Галстук Ким пытался привести в вид божеский минут пять — с вязанием узлов на этом предмете туалета у него дело обстояло неважно. Так что к аппарату он подошел чуть раздосадованным. Да и торопить его не стоило — время у него еще было.

Вынырнувший из недр экрана господин секретарь одним видом своим заставил его забыть о мелких неприятностях. В подробности государственный муж не вдавался, а ограничился только тем, что уведомил Кима об отмене всех предыдущих планов и о том, что в приемной министра внутрених дел на его имя выписан пропуск. К гостинице же через несколько минут подъедет, чтобы забрать его, младший следователь Смирный. Еще он напомнил, что министр ждать не любит и исчез с экрана.

«По крайней мере, я не зря возился с галстуком», — утешил себя Ким, бегом спускаясь по лестнице. Кар министерства действительно ждал его. Сухой человек с резкими, словно шрамы, складками на лице представился:

— Анатолий Смирный, вы предупреждены…

И чуть ли не втолкнул его в кабину. Кар резко взял с места.

Скорость сбавлять не пришлось всю дорогу — даже в кабинет министра господин Смирный ввел его на рысях. В кабинете стояли и одновременно говорили — по телефонам и друг с другом — человек шесть матерых государственных мужей, и понять так вот с ходу, кто из них министр было нелегко.

Впрочем, то, что дорогой гость с Чура уведен прямо из стойла и визитной карточки похитители после себя не оставили, Ким понял еще раньше, чем был представлен присутствующим. Министров в кабинете оказалось целых два: тот что поосанистей — Ротмистров — и был хозяином кабинета, а молодой и усатый — Кречмарь — был в ответе за действия Объединенных Республик в чрезвычайных обстоятельствах. А еще тут были генеральный прокурор, тип из аппарата Президента и замы руководителей обоих разведок Прерии — внешней и армейской. Украшением этого букета был молчаливый посол Колонии Святой Анны — живое доказательство того, что положение дел не просто плохо, а из рук вон плохо.

А вот господина секретаря унесли куда-то черти, так что представил Кима собравшимся встретивший его в приемной референт. Он же — после кивка министра — молча вручил ему депешу с грифом Управления. Пока Ким читал документ, собравшиеся обступили его, разглядывая кто с сомнением, а кто — с сочувствием.

— Надеюсь, вы поняли смысл полученных предписаний? — осведомился хозяин кабинета.

И уточнил:

— Вы должны отложить все остальные ваши обязанности и действуете теперь в составе объединенной комиссии наших министерств. Вами, как представителем службы федерального уровня, мы усиливаем следственную группу комиссара Роше. Вы ведь не знакомы с ним?

Ким растерянно огляделся и высказал единственно разумное при таком раскладе предположение:

— В таком случае мне, видимо, следует немедленно отправиться на э-э… Козырную набережную?

— Нет, — министр жестом как бы попридержал его. — Дело в высшей мере конфиденциальное, и будоражить наш муравейник на Козырной не стоит. Я распоряжусь — вам освободят кабинет в э-э…

— Мне уже дали кабинет в Ратуше, — уточнил Ким.

— Вот и прекрасно. Тихо и не привлекает лишнего внимания… Там и ждите Жана. Вы действуете с ним на одинаковых правах. В подчинение комиссара, а теперь и в ваше, входит восемь человек. Вы можете привлекать также всех, кого сочтете необходимым — моя санкция будет всегда…

Мимо внимания Кима не прошло то, что теперь уже все в кабинете смотрели на него с сочувствием. Министр тоже заметил это.

— Надеюсь, вы сработаетесь с мсье Роше. Он весьма… весьма своеобразный работник… В чем-то большой ребенок, в сущности, но — мастер своего дела. Так что мы весьма рассчитываем на ваше взаимодействие. Сами понимаете, что никакая огласка не желательна… Весьма не желательна. Все необходимые материалы будут переданы на ваш терминал — оставьте координаты у моего референта. У него же получите и необходимые документы. Разумеется, вам гарантирована поддержка наших компетентных служб, — министр кивнул на пару генералов в штатском. — Но они делают свое дело, а вы — свое. В настоящий момент произведено первоначальное дознание… Но мы решили не пускать дело по обычным каналам, а образовать комиссию э-э… чрезвычайного характера. У вас будут какие-то пожелания или соображения?

— Стороной, принимающей меня на Прерии, — вспомнил Ким, — является комитет безопасности…

— Разумеется, их поддержка вам гарантирована тоже… — улыбка министра слегка увяла. — Господин Азимов сейчас на приеме у Президента.

Всеобщее молчание стало почти гробовым. Киму стало очень жалко господина секретаря.

— Он свяжется с вами, — как-то неуверенно продолжил министр. — Он, или лицо его замещающее…

— В таком случае, я не буду отнимать у вас время… — постарался прервать неловкую паузу Агент на Контракте.

— Дело не ждет, не смею вас задерживать, — с облегчением согласился министр.

У Старой Кирхи они второй раз сменили кар.

— Перестаньте дразнить собаку! — раздаженно сказал Тони Гостю, который проявлял гораздо больший интерес к Бинки, чем к своим вооруженным спутникам — с того самого момента, как псина присоединилась к их компании.

Сам Бинки тоже повел себя странно: настороженно сторонился чужака и в то же время с каким-то любопытным недоумением не сводил с него глаз, словно силясь ухватить что-то очень для него важное… Самое скверное заключалось в том, что при этом Гость, не отрываясь от своей странной беседы с псом, неустанно задавал вопросы — один глупее другого — в основном, обращаясь к Мепистоппелю, в котором чувствовал, видимо, главного.

— Я пойду, проверю машину, — с некоторым облегчением сообщил Адельберто Тони, вылезая из-за руля. — Жди с ним здесь — на проходе. И не хлопай ушами…

— Почему мы все время переходим из машины в машину? — теперь Гость за неимением Мепистоппеля обратился к Счастливчику.

Тот с молчаливым сопением выбрался из кара и кивком головы показал Гостю, что ему следует сделать то же самое.

— Почему ты не отвечаешь, когда я спрашиваю? — совсем по-мальчишечьи надулся Гость, но молчаливый приказ Тони выполнил.

— Послушай, постарайся быть человеком, — попросил Тони Гостя. — У меня уже голова раскалывается от твоих дурных расспросов… В конце концов, это — просто невежливо: все время о чем-то спрашивать и спрашивать… Ведь сам то ты мне ни на один вопрос не ответил. Вот скажи на милость: как тебя прикажешь называть по имени? Не бойся, дорогой — нам с тобой придется общаться не так уж и долго, но, все-таки, в приличном обществе как-то так принято…

— А ты и не спрашивал меня, Белая Голова, — Гость пожал плечами. — Я уже сказал тому, который меня встречал, что меня зовут Тор… Тор Толле…

— Вот и хорошо, Тор… — обреченно вздохнул Тони.

Это имя он слышал впервые. Политика никогда не интересовала Счастливчика.

Они двинулись в широкий проем между старой стройки домами, служившими теперь сдаваемыми в аренду складами и обиталищем несчетного множества крыс и летучих мышей. Впереди — удивительно независимо — шагал Тор. Сзади, нервно озираясь, поспешал Бинки.

Адельберто просигналил им рукой в просвет подворотни, и Тони, подталкивая Гостя стволом револьвера, погнал его через запущенный и поросший дикими травами двор к загодя выставленному в глухом переулке неприметному «Фольксвагену». Посреди двора они застряли: Гость с разгону остановился как вкопанный перед облезлым дворовым псом, чесавшим блох в зарослях полыни. Вид у пса был прешелудивый, одно ухо — рваное.

Бинки наблюдал происходящее с каким-то ревнивым интересом.

Гость тихонько взрычал и потом — к величайшему удивлению Тони — тоненько и жалостливо поскулил немного. Пес смотрел на него с испуганным удивлением. Тони возвел очи к небу. Там — в неизмеримой высоте уже гасли последние краски заката. До полной темноты оставалось часа полтора от силы.

— Двигайся, ты, придурок! — зло скомандовал Тони и ткнул Гостя массивным глушителем, навинченным на ствол револьвера. — А то, знаешь, иногда эта штука стреляет…

Гость озадаченно посмотрел на него:

— Не бойся, она не будет стрелять…

Это было сказано тоном старшего брата, успокаивающего боязливое дитя.

— Не будет, говоришь?! — прошипел Тони.

Фокусы непослушного подопечного уже превысили все допустимые границы.

Тони демонстративно прицелился в на отшибе лежащий кирпич и надавил спуск. С кирпичем ничего не сделалось — ни хорошего, ни дурного. Да и с чего бы? Машинка хлопала вхолостую и не думая производить выстрелы.

Лоб Тони покрылся бисеринками холодного пота. Он испуганно вскинул глаза на Гостя. Но тот, и не подумав использовать сложившуюся ситуацию, уже неторопливыми, но отменно широкими шагами мерил расстояние по направлению к отчаянно жестикулирующему в подворотне Мепистоппелю. Тони и сопротивляющийся Бинки еле поспевали за ним. В другую сторону трусил, мотая головой, чем-то озадаченный обладатель рваного уха.

В крохотном салоне «Фольксвагена» Гостю пришлось сложиться чуть ли не вчетверо. Адельберто кивнул Тони, чтобы тот садился за управление, натянул перчатки и сделал — «Поляроидом», почти в упор — несколько снимков озадаченной физиономии Гостя. Карточки тут же засунул в желтый, плотной бумаги конверт.

— Сейчас спокойненько доезжаем до места, — определил он порядок дальнейших действий, — и оставляю там нашего клиента на тебя и Бинки. Сам еду до Гонсало…

— Н-наручники… Надень на него наручники… — попросил Тони. — Это — псих! Абсолютный псих!

Биографическая справка на доктора Серафима Кушку, подготовленная для Кима компьютером Управления, была, по сути дела, просто перечнем всяческих академических регалий, премий и наград — блистательным и скучным одновременно. Местами его разбавляли ссылки на доносы лиц, желавших блага Объединенным Республикам Прерии-2, их всенародно избранному Президенту и доктору С.Кушке лично. По большей части доносов мер принято не было. Еще были краткие справки о прохождении доктором психиатрической экспертизы (успешно) и курса лечения от алкоголизма (тоже — успешно). Уровень доступа к секретным материалам и документации для доктора Кушки вполне соответствовал тому, что был означен в предписании, которое Ким получил на руки в кабинете Министерства всего пять часов назад. Пять часов, четыре из которых он позволил себе все-же потратить на сон — за срочные поручения Управления следовало браться все же с ясной головой.

Ким со вздохом отложил распечатку в сторону и попросил выставленного у дверей типа в штатском просить господина доктора в кабинет.

— Я должен извиниться перед вами за то, что потревожил в такое время… — Ким жестом предложил собеседнику присесть, но сам остался на ногах.

Только таким образом можно было оказаться вровень с уровнем глаз длинного как жердь собеседника. А глаза его Киму очень хотелось видеть. Разговор предстоял непростой.

— Прежде всего ознакомьтесь с вот этим и подпишите… — он протянул доктору стандартный бланк расписки о неразглашении.

— Не беспокойтесь, следователь, — понимающе поморщился собеседник — почетный доктор пары университетов Метрополии — это в сорок-то с небольшим — и руководитель небольшой, но быстро растущей лаборатории одного из институтов здешней Академии — лаборатории, которой прочили самой вскорости стать институтом.

Тощий тип в бесформенном свитере. Пегий и плохо постриженный. С серьгой в ухе к тому же.

— Я понимаю, что вы меня подняли в такую рань, не для собственного удовольствия… — доктор вывел в обведенном рамочкой прямоугольнике на листке расписки, толкнул ее по столу к Киму и пощелкал пальцами, нервно оглядываясь, словно искал что-то в унылом кабинете Ратуши. С мольбой глянул на Кима:

— Я в полном вашем распоряжении, следователь… Только позвольте мне э-э… закурить. И дайте что-нибудь вроде пепельницы… Это вас в честь Киплинговского Кима так назвали или в честь Коммунистического Интернационала Молодежи — знаете, в старину был такой?… — Кушка кивнул на пришпиленный, согласно Внутренним Правилам Управления, к нагрудному карману Агента на Контракте идентификатор.

— Это нормальное корейское имя — Ким, — пожал плечами Агент, — в честь одного из прадедов. А вот с пепельницей у нас — проблемы… Вот, возьмите вот это…

— Так значит… — доктор Кушка принялся раскуривать сигарету — мятую и кривую, словно ее терзали черти — и, с удовольствием вытянувшись в кресле, воззрился на Кима. — Значит, все же приключилось нечто из ряда вон… Что-такое, что напрямую связано с разработками по аномалиям континуума — так, господин следователь? Кто-нибудь начал всерьез баловаться со сверткой пространства? Есть жертвы? Много?

Ким несколько иначе представлял себе начало такой вот беседы — между поднятым в пятом часу утра и срочно приглашенным в кабинет следователя человеком науки и официальным лицом, наделенным чрезвычайными полномочиями на самом, почти высоком уровне, возможном в этой чертовой дыре. Он несколько выпрямился на своем — довольно жестком — кресле и сурово опустил уголки рта.

— По-моему — теперь моя очередь задавать вопросы, господин доктор… — как можно более вежливо пресек он не признающего, видно, никакой субординации холеричного Серафима. — Вообще, мы с вами потеряем меньше времени, если вопросы буду задавать я, а вы — на них ответите. В доступной для э-э… непосвященного форме…

— Понятно, понятно… — вопреки словам, несущим в себе кроткое согласие с общепринятым порядком поведения в присутственном месте такого вот типа, лицо доктора Кушки выразило почти детскую обиду на собеседника этак вот жестоко поставившего его на надлежащее место. — Каких же показаний вы от меня ждете, господин следователь?

— Собственно, я пригласил вас не для дачи показаний, — разочаровал его Ким. — Возникла необходимость в м-м… экстренной консультации по одному делу — весьма и весьма деликатного свойства…

Произнося эту тираду, он вдруг ощутил себя неким подобием господина секретаря Совета Безопасности. Его, так сказать, моделью, уменьшенной в административном масштабе — где-то так один к ста пятидесяти… К тысяче, может быть… Но со взятого тона постарался не сбиваться — со временем такие вещи перестают смущать…

— Видите-ли, — продолжал он, — насколько мне известно, вы — один из ведущих м-м… гражданских специалистов в области манипулирования гравитацией… Я имею ввиду — здесь, на Прерии..

— А вы видели других? — живо поинтересовался доктор Кушка. — Хотя бы — не гражданских? Если вы считаете, что то, чем занимаются наши вояки имеет серьезное отношение к реальным разработкам по экзергоническим сверткам, то э-э… нам с вами будет тяжело понимать друг друга…

Ким в этом не сомневался.

— Ну, уж если вы считаете себя единственным на планете специалистом, в этом предмете, вам остается только приветствовать мой выбор… — улыбнулся он с легким усилием. — Собственно, я хотел, чтобы вы мне объяснили — насколько близки к практическому воплощению разработки, которые проводят на Чуре тамошние ваши э-э… коллеги. Я имею ввиду те работы, которые в прессе связывают с именем Торвальда Толле…

— Вот уж никак не ожидал, что вы станете спрашивать меня именно об этом! — доктор высоко поднял плечи в знак недоумения. — Слава Богу, о практических применениях этих теорий речь не идет. Имееется Постановление Директората Федерации…

— Ну… Ким неопределенно пошевелил в воздухе пальцами — больше для того, чтобы развеять табачный дым. — Представим себе, однако, что есть какие-то люди, которым Постановление Директората — не указ…

Кушка еще сильнее поднял плечи:

— Таких людей — великое множество. Но откуда у них возьмутся деньги, люди и средства на то, чтобы реализовать хотя бы основные прикладные идеи — из тех, что высказывались на этот счет. Тут требуются капиталовложения на Федеральном уровне. Ясен пень — под такое опасное дело их никто не получит. Кроме того, во всей Федерации не больше четырех человек обладают достаточной информацией по состоянию проблемы. Ваш покорный слуга — в их числе… И все они находятся под жестким контролем — вы сами видите.

— Ну, а трое других? — поспешно ухватился за его слова Агент на Контракте. — Кого вы имели ввиду?

Кушка внимательно осмотрел подозрительно зачадившую сигарету и вдруг поинтересовался у Кима, каким уровнем допуска санкционирована их беседа. Кима это даже умилило: несмотря на все странности своего поведения, док не лишен был чувства ответственности за сохранение государственной тайны.

— Вот распоряжение министра. Так что с режимом секретности все в порядке… Так назовите мне тех троих, что кое-что, по-вашему, смыслят в гравитационном оружии…

Кушка нервно поморщился:

— «Гравитационное оружие»… — тоже нашли что сказать! Вы бы еще ляпнули — «бомба»! Как эти придурки из «масс-медиа»… В теории экзергонических сверток «смыслят», как вы изволили выразиться, Китаев — тот, что работает в Спецакадемии, к сожалению — под Фединым, и Любуш и Йенсен… Но они — крупномасштабники, не вылезают из Глубокого Космоса… Не думаю, чтобы…

«Крупномасштабники…» — написал на листе открытого перед ним блокнота Ким. Не то, чтобы ему сильно хотелось знать, кто такие это — «крупномасштабники», но хоть что-то надо было зафиксировать из совершенно бесполезных пока показаний нестандартно мыслящего Серафима.

— А самого Толле вы не относите к такого рода м-м… специалистам, — деликатно поинтересовался он вслух. — Ведь, мне кажется, что он имеет непосредственное отношение к…

Доктор Кушка взвился свечою.

— Вы бы еще спросили, имеет ли Папа Карло непосредственное отношение к Буратино!!!.. Или Пуанкаре к преобразованиям Лоренца! Тор Толле — это живая легенда. Жаль только, что они — там на Чуре — находятся совершенно вне нашей м-м… системы мышления… вне нашей парадигмы, так сказать…

— Парадигма — это прекрасно… — признал Ким. — Скажите, а если этот вот Толле…

Расслабившийся было в кресле после вспышки праведного гнева док снова воспрянул аки лев рыкающий:

— Гос-с-споди, как я не догадался! — Ведь на Прерию прилетает Толле! Господин Федин уже всех нас задергал на предмет своей монополии на Тора: никто к Гостю не должен обращаться, никто к Гостю не должен приближаться… Они, вообще, с удовольствием его привезли бы сюда инкогнито — тайком ото всех, но сие не вышло… Так теперь и вы — туда же: страхуете циркуляры Спецакадемии своими беседами под расписку?

— Дело обстоит не совсем так… — кротко оборвал его Ким, рассматривая листок «Расписки о неразглашении».

И уточнил, дождавшись, когда смысл сделанной им паузы дойдет до собеседника:

— Дело в том, что местонахождение Гостя Прерии, Торвальда Толле, в настоящий момент нам не известно. Думаю, что и академик Федин многое бы дал, чтобы получить на этот счет хоть какие-нибудь сведения… И не он один. Как вы понимаете, нам теперь очень важно знать, кто, в принципе, мог бы быть заинтересован в исчезновении Толле, и к чему может привести то, что информация, которой он располагает…

— К концу света!!! — с силой выкрикнул Кушка и жердем вскочил из кресла. — Я не шучу, господин следователь! В том-то и дело, на этом-то и основан запрет Директората, что впервые со времен открытия цепной реакции деления урана, человечеству снова предоставлена возможность себя уничтожить — полностью и окончательно!!! И если Торвальд Толле исчез на Прерии, то — прости меня Господь за такие слова — лучше всего, если он сейчас мертв! Более того: я временами сильно жалею, что он не провалился туда — в Тартар — во время испытания этой их знаменитой Черной Дыры…

— Черной Дыры? — переспросил Ким и написал в блокноте «ТАРТАР»…

Надо же ведь было что-то написать…

— Много говорили об этом м-м… эксперименте в свое время… Но — ничего конкретного. Сейчас — самый подходящий случай для меня хоть что-нибудь узнать про ту затею… Ведь Толле руководил этими работами…

— Да. Еще бы: ведь это — его детище… Первая удачная экзергоническая свертка… Вы… — тут Кушка нагнулся, чтобы, словно врач — больному, заглянуть в глаза Кима. — Вы, я вижу, не очень хорошо меня понимаете… Готов поклясться, что вы раньше ничего не слышали о классе экзергонических сверток…

— Может быть не будем затрагивать сейчас слишком сложные материи?… — почти умоляющим голосом попробовал прервать его Агент.

— Это только для профанов такие материи — сложные, — раздраженно заверил его док. — Просто представьте, что вам вместо энергии придется иметь дело с деньгами…

— Причем здесь деньги? — спросил Ким, испытывая ощущение, что дает, все-таки, впутать себя в разговор, уводящий прочь от сути дела.

— Представим, что м-м… Ну — что муниципалитет, допустим, принимает решение построить мост через реку. Откуда берутся деньги на то, чтобы построить, скажем, обычную электростанцию? Ведь не идут же господа из Ратуши сами просить подаяние или разгружать контейнеры на Мусорной набережной, чтобы оплатить счета строительной фирме?

— Что за чушь! — пожал плечами Ким и нервно бросил карандаш на стол. — Ясен пень: берут господа муниципалы кредит в подходящем банке и…

— А вот для господ физиков пень сей далеко не ясен был! — злорадно воздев граблеобразные конечности, вскричал доктор Кушка. — Далеко не ясен! Дурню даже ясно, что своими силами десяток мужиков толкового моста не соорудит. Тем не менее мосты по решению такого вот десятка строятся — лишь бы где-то под такие дела были в природе денежки… А вот когда было найдено, что осуществлять крупномасштабные свертки пространства не под силу десятку миллиардов таких вот мужиков по той причине, что нет в их распоряжении необходимого количества энергии и достаточно компактных тяготеющих масс, все покорно согласились принять это как должное. А вот физики с Чура сообразили, что все это — и необходимые гравитационные поля, и энергоресурсы можно «взять в кредит» у того же самого Пространства-времени, благо, здесь в секторе «Периферия-Север» этого добра достаточно… Вы ведь в курсе того, что эта область Галактики — аномальная зона…

— Ну, — Ким пожал плечами, — так сказать, в общем и целом…

Вот именно — в общем и целом! — злорадно воскликнул док Кушка. — В общем и целом — не более того! Наш заботливый Директорат бдит, чтобы навигация в секторе не пострадала от слухов о каких-то таинственных свойствах здешнего участка Континуума… В результате — ни один из сюда прибывающих, не знает, что ходит по «кротовому холму»…

— По какому холму? — уныло поинтересовался Ким, теряя надежду извлечь из беседы с физиком хоть на грош пользы.

— Это просто жаргон… — Кушка отмахнулся от дурацкого вопроса, как от назойливой мухи. — Так говорят про те области Континуума, где мы имеем высокую степень связанности гиббсовых точек… Для современной космонавигации это, вообще говоря, открывает массу возможностей — здесь все пронизывает огромное количество подпространственных туннелей, сшивающих самые неожиданные части огромного объема пространства в единую «сеть», по которой очень удобно осуществлять переброску информации и вещества в довольно удаленные друг от друга области этой части Галактики… Правда, такие транспортировки сопровождаются, порой, неожиданными эффектами, но…

— Это имеет отношение к тому, о чем я вас спрашивал? — не выдержал наконец Ким. К тому, что все-таки получит в руки тот, кто заполучит Торвальда Толле и ту информацию, которой этот Толле располагает?

— Прямое! — док Кушка раздраженно повернулся к нему. — Самое прямое! Толле и его люди здесь, в этой экзотической области пространства, начали крупномасштабные эксперименты. По сути своей очень опасные. Но для Чура это характерно… Они осуществили прямо на своем геостационаре простейший вариант свертки — сферический… Симметричный. И получили в результате микроскопическую «черную дыру» — вы представляете, что означает иметь в качестве спутника планеты такое? Однако они смелый народ — там, на планете своей… Почти два года они спокойно вели там какие-то эксперименты с этой штукой… Можно сказать, дергали Дьявола за усы… Но затем — что-то произошло у них там. С этого момента информацию нам по этим вопросам — перекрыли… Но — что-то серьезное приключилось. Что-то очень серьезное… Возможно, их атмосферу стало туда — в дыру эту — затягивать, или… Или какие-то процессы на самой планете начались — на Чуре…

— Процессы — в смысле того, что… — начал было Ким, разумея сказать: «Природные катастрофы, что-ли?», но, понявший его по-своему, док снова досадливо отмахнулся:

— Нет! Не надо мне пересказывать эти сказки про «червей»…

— Про каких «червей»? — озадаченно спросил Ким.

Они с доком удивленно воззрились друг на друга. Заверещал сигнал вызова блока связи.

Ким взял трубку, и низкий, с хрипотцой, баритон осведомился у него, не возражает ли он, если комиссар криминальной полиции Роше через минут двадцать-тридцать прибудет в его, Агента на Контракте, распоряжение и на временное поселение в его кабинете для дальнейшей collaboration в гм… вам известном, мсье Яснов, поручении господ трех министров.

— Avec plesir… — выговорил — почему-то по-французски — Агент, и трубка запищала сигналом отбоя.

Ким кротко посмотрел на дока Кушку.

— Так если можно, в двух словах — ваши соображения, доктор, — примирительным тоном, повернул он ход беседы к плавному завершению.

— Версия одна — у кого-то хватило ума понять, что такие эксперименты до добра не доведут — ни Прерию, ни Обитаемый Космос, вообще, — сухо подытожил док. — И смелости — чтобы устранить э-э… источник опасности. Кого именно в этом подозревать, я вам, пожалуй, не подскажу. Необходимость такого шага сознавали многие…

— И все-таки — например… — подтолкнул замерший на мертвой точке монолог Ким.

— Например — ваш покорный слуга! — уже не без резкости в голосе уточнил док.

— Но ведь вы не делали этого? — спросил Ким, чувствуя, что теряет чувство юмора.

— Нет. — вздохнул док. — Я — трус, господин следователь.

Комиссар Роше был немолод, рыхл и снисходителен к грехам окружающих. Еще — самую чуточку — к своим собственным несовершенствам. Не настолько, конечно, чтобы стряхивать пепел на ковер, или забывать поправить узел галстука перед тем, как предстать перед вышестоящими лицами, но вполне достаточно, чтобы оставить в небрежении любую, бывало, самую строжайшую инструкцию, спущенную на головы сотрудников следственного управления из самых высоких сфер — если, конечно, дело требовало того. Этого, впрочем, было бы вполне достаточно, чтобы спровадить на заслуженный отдых, снабдив благодарностью за подписью министра и именными часами, любого другого из сидельцев комиссарских кабинетов, но о Жане Роше просто говорили, что «у него свой метод». Метод этот заключался в знаменитом «savoir vivre», а в сущности — в отсутствии какого либо метода. Попросту говоря, Жан Роше прошел всю служебную лесенку полицейского ведомства и хорошо знал всех и вся в той среде, где приходилось ему крутиться по казеной надобности. Во все века и в каждую эпоху людей, подобных Жану, считают реликтами прошлых, уходящих — милых, но бестолковых — времен, и во все времена такие появляются снова и снова, словно немой упрек, адресованный жизнью неутомимым разработчикам изощренных кабинетных систем и строго формализированных методов ведения следствия. Среди своих коллег и подчиненных комиссар пользовался почти непререкаемым авторитетом, был персонажем строгим, но справедливым, а заодно и немного смешным. Маленькие слабости Жана служили источником бесконечных беззлобных шуток. К примеру, уже не одно поколение обитателей Дома на Козырной — из тех, что чином пониже — посмеивались над тайным пристрастием Жана к своей трубке-носогрейке, с которой тот не расставался, но почти никогда не курил на людях. При свидетелях он позволял себе лишь сигареты подешевле — комиссара мучили подспудные опасения, что его заподозрят в подражании кому-то из древних литературных персонажей: те все как на подбор были привержены к курению трубок и заботливому уходу за оными.

Ким подождал, пока комиссар устроится в кресле попрочнее и предложил ему подбодрить себя кофе.

— Терпеть не могу эту растворимую дрянь. Охотно верю, что ее готовят из сношенных автопокрышек, — признался ему Роше. — Так что я, с вашего позволения…

Он поискал глазами традиционный для служебных кабинетов Прерии сифон с минерализованной газировкой, но в свежезанятой Агентом на Контракте комнате такового не было. Зато имелся, правда, декоративный самовар.

— Да, тот, кто пробовал настоящий кофе — тот, что в зернах, — не примет никогда никакой синтетики, — чуть покривил душой Ким. — Но я вам предлагаю настоящий — молотый «Арабика». Прямо из Метрополии…

Он осторожно приоткрыл крышку кофейника, и аромат обычнейшего на далекой Земле и экзотического на невероятно далекой, выглаженной равнинными ветрами Прерии напитка наполнил кабинет.

— Неужели — настоящая контрабанда? — принюхался комиссар. — Или — снова подделка?

— Займитесь дегустацией, — Ким подвинул ближе к усачу литого стекла чашку и кофейник.

Жестом указал на (по здешней традиции) уложенные горкой на блюдце, снабженном серебряными щипчиками, мелкие кусочки сахара.

Наблюдать за комиссаром Роше, наливающим себе, а затем смакующим натуральный кофе было поистине зрелищем, окупившим все неудобства, проистекающие от нехватки в багаже агента на контракте тех двух килограммов полезного груза, которые пришлись на отменного качества кофейные зерна. Возможно то были единственные два килограмма, что были ввезены на Прерию в полном соответствии с действующим таможным законодательством.

Зачарованный этим зрелищем, Ким минуты три наблюдал за процессом принятия напитка своим будущим партнером, а затем принудил себя вновь погрузиться в компьютерные стенограммы показаний свидетелей по делу о возможном похищении гражданина Федерации (Цивилизация Чур) Торвальда Толле — частного лица. Комиссар покончил с кофе и, вместо того, чтобы включить свой терминал, зашел за спину Федеральному Следователю и стал через его плечо вникать в ползущие по экрану строки. Попутно, он разминал в пальцах извлеченную из портсигара сигарету, находя, видимо, в этом процессе замену курению, как таковому. Некурящий партнер был ему явно в тягость. Ким уже надумал попросить комиссара не стесняться и закуривать без всяких церемоний, когда тот, наконец, известил его о своем мнении от увиденного на экране.

— Тараканы, — уведомил он Кима минут через пять тихого посапывания, временами перемежаемого тяжелыми вздохами.

Ким, разумеется, уже внял предостережению министра о своеобразии методов работы комиссара, но все-таки слегка опешил, пытаясь соотнести сказанное с помещенным на экране текстом (допрос водителя-оператора кара спецдоставки Департамента туризма Федерации Прерия-2, Гната Позняка, госпрокурором Эфраимом Беккером).

— Что вы имеете ввиду? — осведомился он.

— Значки эти — буквы. Ползут по экрану, как тараканы… Как вам удается их разбирать?…

— Я увеличу шрифт, — чуть виновато и чуть недоуменно потянулся к клавиатуре Ким.

— Не тратьте зря времени: я все равно ни черта не смогу прочитать без очков… У меня — жуткая дальнозоркость, да и устают глаза от такой массы текста…

Киму потребовалось три или четыре секунды, чтобы справиться с приступом естественного удивления и сформулировать хоть сколько-нибудь содержательную реплику:

— Так или иначе, через час нам надо связно изложить господину министру план розыскных мероприятий и предложить нечто конкретное, а не просто постановку на уши всех органов правопорядка планеты…

Комиссар вразвалку, чуть косолапя, пересек кабинет, с жалостью заглянул в опустевшую кофейную чашку и снова устроился в своем кресле, воззрившись на Кима задумчиво, как на маслом написанный натюрморт.

— И что же вы намерены предпринять, господин Яснов? У вас есть — как это называют в книжках — рабочая гипотеза? Версия?

— Время версий, на мой взгляд, еще не наступило, — как можно мягче начал Ким.

«В чем-то большой ребенок», — вспомнил он слова министра.

— Но, судя по тому, насколько чисто выполнено похищение, мы имеем дело просто с неплохими профессионалами, которые прошли сквозь все э-э… защитные структуры здешнего государства, простите, как нож сквозь масло.

— Сравнение обидное, но точное, — заметил комиссар, вновь извлекая на свет божий недомученную сигарету.

Ким уже снова был близок к попытке узаконить курение в своем кабинете, но комиссар продолжил свое рассуждение:

— Характерно, что как нож не разрушает теплого масла, так же и эти, как вы говорите, профессионалы не нанесли среде, в которой поработали, особого вреда. Несколько угнанных машин — их уже все нашли — всякое мелкое хулиганство, но никаких трупов, никаких взрывов и пожаров… Вы правы во всем, кроме основной мысли, которая вас гипнотизирует — мысли о том, что похищение Толле — дело рук профессионалов. Все эти люди, которые проходят сейчас как главные свидетели всей этой глупости — и помощник секретаря Братов, и водила этот — Позняк, оба они и еще ряд людей должны были быть мертвы. Когда работают профессионалы, живых свидетелей не остается. Речь идет о военной физике — о-ла-ла! И ни одной жертвы за шесть часов… Не говорите мне о профессионалах.

«Вот так одни и те же факты приводят две разные головы к двум разным выводам», — с грустью умозаключил Ким. А вслух спросил:

— Так что, начнем расследование с любителей розыгрышей? Или просто дадим объявление в газету?

— Я намерен начать с того, чтобы по-человечески поговорить с этими двумя недотепами, которым похитители, прямо-таки, подарили жизнь. Если вы думаете, что госпрокурор и люди из комиссии двух министерств выжали из них все до капли, то вы глубоко заблуждаетесь. Не хочу даже тратить время на их писанину. У нас разные цели с господами министрами. Им нужны виноватые, а нам нужен Торвальд Толле. По возможности, живой…

Ким, уже на две трети пробежавший глазами имеющиеся в наличии материалы дела, не мог не признать, что его усатый напарник был недалек от истины. Он выпрямился в жестком кресле, всем свом видом приглашая Роше продолжить мысль.

— А дальше я бы предложил нам бежать по разным дорожкам, господин агент. Мы с вами — не обижайтесь — люди разных миров. Если бы я хоть на минуту допустил мысль о том, что на Прерии орудует банда шпионов галактического масштаба, я бы просто предоставил себя в ваше распоряжение. Я за свою жизнь засадил за решетку сотни три козлов, уклоняющихся от уплаты алиментов, и брачных аферистов, несколько дюжин фальшивых банкротов и просто кассиров, скрывшихся с выручкой, с десяток мерзавцев, которые грабили людей с оружием в руках и корчили из себя королей, примерно столько же похитителей людей и террористов, несколько очень изощренных умников, которые занимались шантажом на уровне правительства — с ними было тяжело. И всего двух сотрудников разведок Миров Федерации, которые нарушали законы — местные, планетарные и Федеральные. Оба были хорошо подготовлены и до предела циничны. Но сверхъестественных способностей не проявляли. Да — еще была пара маньяков. Настоящих убийц-садистов. Оба были дьявольски хитры, не спорю. Одного я взял живым и временами посещаю в клинике — приходится то тот эпизод дорасследовать, то этот. Второго убили у меня на глазах. И меня самого убили бы, пикни я только слово в его защиту. Толпа — это страшная машина, вы это знаете… Карманников и пьяных буянов я не считал. Давно ими не занимаюсь. Вот такая вот статистика. Мой мир — это люди в кафе, что подешевле, люди в конторах и лавочках, люди в больших магазинах, люди в поездах и самолетах, люди в терминалах. Почти все — здешние. Вот по этой дорожке я и пойду. Точнее побегу — нам уже придали необходимое, гм, ускорение. Я не знаю ваших методов. Говорят о вас неплохо. Только считают, извините за откровенность, большим занудой. Завидую — мне всегда не хватало этого качества. Двигайтесь по своей траектории. И будем держать друг друга в курсе, по возможности, не через эфир. Если мой нюх меня не обманывает, наши дорожки быстро встретятся. Один чех написал, что одно и то же дело, буде оно расследовано специалистом по шпионажу в высшем обществе и рядовым околоточным, приведет в первом случае к заговору сиятельных персон и к роковым страстям аристократов, а во втором — к кухонному преступлению, совершенному нечистой на руку прислугой. Но это было давно, а чех тот был литератором, не следователем. Я его ценю, но только не за такие вот умозаключения. Истина, видите-ли, одна, а вот путей к ней много: у каждого — свой.

«Комиссара заносит в философию, — подумал Ким. — Только, сдается мне, что это не банальное последствие длительного влияния белого вина на мозги, а вежливая форма предложения залетному спецу не путаться под ногами у обременненых опытом знатоков местной жизни. Обидно, но справедливо. Не будем морочить друг другу головы…»

— Ну что-же, — вздохнул он, — пусть будет по вашему. Строчим параллельные бумажки для успокоения господина министра, и беремся за дело. Хочу, однако, предложить вам первый выезд сделать совместно. Есть одна ниточка, которую надо подергать и, если потребуется, отсечь сразу.

Комиссар с вялым интересом поднял бровь.

— Я имею ввиду, — Ким с легким хрустом поднялся из кресла, — осмотр части багажа, доставленного в гостиницу, где за Гостем Толле зарезервирован номер.

— Забыл известить вас, — комиссар сделал успокаивающий жест рукой. — Разумеется, я распорядился присмотреть за багажом. С ним ничего не станется, но и дать нам он ничего не может — чемоданы Толле укладывал у себя, на Чуре. Ну, может быть у себя в отсеке, перед посадкой. До похищения во всяком случае. Другое дело — если бы нашелся след того багажа, что поехал с ним.

— Резонно, — заметил Ким. — Однако… Одним словом, есть некий момент, который заставляет задуматься… У Толле было очень мало багажа. Вот данные компьютера Космотерминала: четыре предмета. Из них три — включая личное оружие — поехали с ним, в лапы грабителям. Четвертый же предмет был доставлен в гостиницу «Цыганская» отдельной машиной. Тот человек, что привез и зарегестрировал этот груз — Леон Файоль, стажер протокольного отдела, не был допрошен как свидетель. Не отметился на службе. Не присутствует по домашнему адресу. Я распорядился о его розыске.

— Вы пришпилили старика на первом же шагу, — с досадой заметил комиссар. В мгновение ока его переносицу оседлали массивные, как в историческом кинофильме очки, а дрябло лежавшая на ручке кресла рука энергично потянулась за протянутой Кимом распечаткой. Даже обвислые усы мигом залоснились в лучах настольной лампы. Однако верный себе, в твердом намерении ничего не делать по-человечески, Жан Роше, ухватив лист, пересек с ним комнату, присел на широкий, добротный подоконник, нервически снял очки, сложил их оглобли рогулиной и, откинувшись назад, с дьявольскими неудобствами, стал читать бумагу, держа древнее устройство над текстом, на манер лорнета, с таким видом, словно демонстрировал написанное наблюдателю со спутника.

— Вы знаете, сколько французов живет на Прерии? — осведомился он у Кима, не отрываясь от четырех строчек принтерной распечатки.

— Признаюсь, не интересовался статистикой на сей счет, — кашлянув, признался Агент на Контракте.

— Так вот, вам следует знать, что нас — истинных галлов здесь — раз-два и обчелся. Армян и греков — и то больше, — пояснил Киму комиссар. — Братья-славяне и монголы доминируют здесь чуть ли не на все сто. Ну и беспородные англосаксы, разумется, не обидели Прерию своим присутствием.

Он кашлянул-хмыкнул, видимо усомнившись, не задел ли Кима своим этнографическим пассажем. Но тот был невозмутим. Последний луч, брошенный здешним светилом в закатное — ночное уже — небо, залил комнату теплым, каким-то располагающим к долгой доверительной беседе светом.

Но этим двоим предстояли не доверительные беседы у камина. Их ждала злая, полная неожиданностей ночь. Они еще не знали, что это будет Ночь Пса.

— Так что, — продолжал комиссар, — воленс-ноленс, а приходится держать друг-друга в виду… Собираться по праздникам, бывать друг у друга… Иначе мы все здесь скоро забудем язык Ростана и Сименона и будем общаться на здешнем чудовищном пиджине… Вы знаете такое слово: «виндовка»? Или «кейборда»? Или еще шедевр: «захорасить» кого-нибудь в мелкие слезы. Это от «сексуал хорасмент» — вы, я вижу, не догадались. Куда вам…

Комиссар определил рассыпавшуюся наконец в прах, но сохранившую невинность сигарету в пепельницу.

— Леон Файоль — помню такого мальчика. Неужели влип в скверную историю?

Он энергично поднялся и взял со стола шляпу.

— Двигаемся в гостиницу, Следователь. Такие дела не решаются перекрестным чтением бумажек.

С этим Ким был вполне согласен.

Тьма воцарилась над Городом и Степью.

«Цыганская», — она же «Bohemia» (латинизированное название, впрочем, не прижилось) не знала, наверное, на своем пороге ноги ни одного цыгана. Туго обстояло дело и с представителями богемы. Цыгане на Прерии болтались по бескрайним степям, а богема гудела в «Лимпопо». В «Цыганской», сколько себя помнили старожилы столицы, вечно останавливались дорогие гости Прерии — те что калибром были покрупнее, чем галактический сброд, с утра до вечера галдящий в многоэтажных башнях гостиниц городского центра, но по очкам не дотягивали до ведомственных особнячков в утопающих в зелени правительственных кварталах. Появление господ с удостоверениями сразу двух сыскных управлений особенного впечатления на персонал не произвело.

— Мы хотели бы видеть багаж, доставленный на имя Торвальда Толле, — взял на себя инициативу Агент на Контракте, пока комиссар, вооружившийся, наконец, трубкой, рассматривал потолочную мозаику громадного вестибюля.

— Вещи находятся в его номере, — равнодушно ответствовал обряженный в декоративный кафтан дежурный администратор. — Самого господина Толле в номере нет.

Роше молча выпустил в пространство перед собой облако дыма, сделавшее бы честь локомотиву времен паровой тяги и протянул через стойку ордер на проведение обыска. Убедившись, что ордер должное впечатление произвел, он снизошел до того, чтобы добавить:

— Мы знаем, что господина Толле нет в номере. Кстати, если он все-таки появится — и не только в своем номере — немедленно дайте знать вот по этому каналу… Вы все хорошо поняли? Проводите нас…

Номер, зарезервированный для человека с Чура, был, по здешним понятиям, на высоте: одних голографических заставок на окнах было предусмотрено сотни с три. В ожидании так и не явившегося постояльца дежурный оператор выставил во всех проемах вид на милую, должно быть его сердцу, Долину Гейзеров.

Никаких чемоданов в соответствующей нише не стояло. Угадать, какой именно из многочисленных предметов обстановки является тем самым «одним местом багажа» было трудновато. Роше подумал, что не даром пригласил с собой провожатого.

— Ну и где же, собственно, багаж господина Толле? — сурово осведомился он.

— Да вы на него смотрите, — чуть растерянно просветил его администратор. — Вот и квитанция прикреплена…

— Клетка, — задумчиво сказал Роше, опускаясь на корточки перед казенного вида сооружением. — Мог бы сразу сообразить. Стандартная клетка для перевозки крупных животных. Это, вообще говоря — не багаж господина Толле. Это — имущество Космотерминала. Сам багаж, стало быть, был живым. Должен бы был быть внутри… Вы не объясните мне, старому пню, — он снова повернулся к администратору, — где, собственно, сам зверек?

Администратор пожал плечами.

— Я заступил на дежурство уже после того, как багаж доставили сюда. Вам следует обратиться к Белецки — он дежурил тогда.

— Простите, но смена дежурства в «Цыганской» длится, если не ошибаюсь, шесть часов, и если вы заступили в восемнадцать… — блеснул неожиданным знанием дела Роше.

— Я вышел досрочно. Отрабатываю сверхурочные. Подменяю Белецки. Это он вышел на дежурство в восемнадцать, но ему пришлось отправиться в больницу — доставить кого-то из клиентов… Это у нас называется форс-мажорные обстоятельства…

— И давно он покинул гостиницу?

— Часа четыре назад… Думаю, что он уже у себя дома. Вы можете обратиться прямо к нему. Кстати, передайте ему, что господин директор интересуется тем, когда он собирается отработать…

Ким потрогал болтающийся на дверце клетки основательно сработанный замок.

— Заперто снаружи, — констатировал он, перебив администратора. — Так что зверь не сам вышел на свободу. Стало быть, есть надежда, что по городу не шастают безнадзорные твари с Чура. Или еще откуда-то…

— Чего только не привозят наши гости с собой ОТТУДА, — администратор сделал неопределенный жест в сторону небес. — Больше всего забот доставляют хамелеоны с Гринзеи. Их сюда тащит каждый, кто там побывал, и даже те, кто сроду на Гринзее не был. Перекупщки платят за них…

— Надеюсь, господин Толле привез с собой не гринзейского хамелеона? — сухо предположил Ким.

— Да, для хамелеона, даже гринзейского, клетка великовата, задумчиво прикинул служащий. — Судя по запаху — он подергал носом — это была собака. Смею предположить, что собака…

— У вас тонкое обоняние, — все так же сухо, пожалуй, даже иронично отвесил ему комплемент Агент на Контракте. — Вообще-то, у вас регистрируют подобные вещи?

— Разумеется, если клиент пожелает, чтобы за его любимцем присматривали и обеспечили ему подходящий уход, то за особую плату…

— Господин Толле, верно, не передал вам своих э-э… указаний на этот счет?… — со все той же сухой иронией осведомился Ким.

— Нет, — заверил его администратор. — И, соответственно, никаких записей относительно его м-м… спутника в нашем компьютере нет. Иначе я бы знал это. Я просматриваю файлы, принимая дежурство…

— Вот что, — снова вынул из-под усов свою носогрейку комиссар. — Насчет собаки — это точно. Я подумал сначала, что запах, который вы учуяли, — он ткнул своим дымящимся инструментом мышления в живот служащего, — запах этот сохранился от прежнего… багажа. Но нет — видите, вот тут: «обработано, стерильно». Они там большие чистюли — в Космотерминале… А вот то, что точно в то же время пришлось кого-то из ваших постояльцев спровадить к докторам… Кстати — кого и куда?

— Я, простите, не сую нос в дела, которые ко мне не имеют отношения… — пожал плечами начавший нервничать обитатель дурацкого кафтана.

— Я это заметил, — пыхнул табачным дымом почти прямо в нос собеседнику Роше.

— Вам лучше поинтересоваться в медпункте — у доктора Сато, — неприязненно поморщился тот. — Он как раз не сменялся с той поры. И обязан быть на месте.

Он и действительно был на месте — на редкость рослый японец с добродушным лицом, наводящим на мысль о Маслянице с ее блинами и другими бесхитростными народными радостями. И о борцах сумо. Доктор сидел перед стереотипным агрегатом экспресс-диагностики и пытался навести какой-то, нужный ему, порядок в блоке ферментных электродов. Ким по роду своей деятельности неплохо знал такие машинки.

Да, доктор прекрасно помнил, что часа три-четыре назад — еще не закатилась Звезда — у одного клиента были проблемы… Не у клиента, собственно, а у посетителя — парень привез в «Цыганскую» здоровенную псину для какого-то чудака. С псом-то он и не поладил. Не стоило, конечно, выпускать зверька из клетки — не понимаю, зачем он это сделал…

— И сильно пострадал мальчик? — озабоченно спросил Роше, пытаясь как-то избавиться от своей трубки.

Доктор задумчиво сложил руки на животе.

— Мальчик, вы говорите… Ну, знаете, скорее — молодой человек. Знаете, шок — это такая вещь: одним — хоть бы хны, а другой может надолго слечь. Здесь требуются услуги специалистов..

— И в какую клинику направили вы пострадавшего? — вошел в разговор Агент на Контракте.

— Янек не сообщил мне… Он взял все это на себя. Администратор Белецки, я имею ввиду…

Роше возмущенно фыркнул.

— А собаку, наверно, забрали ветеринары? — продолжил Ким.

Доктор замялся.

— Пожалуй стоит связаться с той службой, которая у вас занимается такими вещами, комиссар, пока пса не усыпили, — Ким озабоченно повернулся к Роше.

— Вы, ей Богу, похоже, больше озабочены судьбой этой псины… — буркнул Роше, засовывая погашенную, наконец, трубку в карман плаща.

— Собаки и Чур — это особая тема для разговора, — со слегка извиняющейся интонацией в голосе парировал этот упрек Ким. — Я не вникал в этот вопрос специально, но вы сами, наверное, слышали, что псы там — что-то вроде личных тотемов…

Добродушный японец напомнил о себе тихим покашливанием.

— Боюсь, что с собакой вышла неприятность. Он удрал, этот пес… Как только Янек отпер дверь, чтобы вызволить того малого, собачка свалила нас с ног и, как здесь говорят, была такова…

Тут уж за живое взяло и Роше.

— Как это так, черт возьми? Из запертой комнаты из охраняемой гостиницы? А что делали охрана и персонал?

— Вы, я вижу, думаете, что нас здесь целый полк, господин комиссар, — вежливо, но твердо парировал обвинение доктор Сато. — В смену работаем я, администратор и четыре техника. Которых не доищешься, когда в них возникает нужда, — он с отвращением оттолкнул от себя тележечку с прибором. — И которые путаются под ногами все остальное время. В дневное время добавляются директор с секретаршей и бухгалтер-программист. Это — в основном здании. Еще — девять человек в ресторане и казино. Крупье, вышибалы, повара-операторы и артисты по контракту. Но они — в зимнем саду, мы с ними не контактируем без надобности. Охрана — это своя епархия. Ловля собак в их обязанности не входит, я думаю. Мы — тихое заведение, господа. Полная автоматизация, доставочные линии, киберсауна, солярий, «виртуалка», биллиардная — все на электронике… Если надо — есть даже «электронный собеседник» — это сейчас модно. Сами понимаете, сервисные автоматы за собаками не гоняются. Мы, конечно, дали знать в полицию… Если вас так волнует судьба псины — свяжитесь… Конечно, жалко будет, если такое прекрасное животное свезут на живодерню…

— Нацарапайте здесь номер канала, по которому мы можем найти э-э… Янека, — Роше протянул доку блокнот. И его адрес.

Доктор кашлянул, доставая из кармашка крохотную авторучку.

— Вряд ли Янек будет отвечать на вызовы — он, думаю, хочет «зажать» пару часов от своего дежурства, раз уж пришлось смениться раньше времени. А живет он неподалеку — на Малой Садовой. Можно дойти пешком…

— А теперь, расскажите, как выглядела та собака, — попросил Ким.

Пес произвел на доктора большое впечатление. Он говорил о нем почти десять минут без перерыва.

В машине Ким в первую очередь снесся по сотовому телефону с полцией, «Амбуланс» и филиалом Управления. Никого, кто соответствовал бы приметам Леона Файоля, стажера Министерства Туризма среди угодивших в здешнюю «скорую помощь» на предмет укушения собаками, не числилось. Среди пятидесяти четырех потерянных и «неустановленных» собак, содержавшихся в трех «накопителях» столицы, ни одна не соответствовала описанию четвероногого друга Торвальда Толле. Пожав плечами, Роше молча тронул кар с места и покатил в сторону Малой Садовой.

Высоко в небе тучи начали подсвечивать молнии. Сначала редкие, потом — все чаще и чаще…

Молнии… Харр как завороженный смотрел на полыхающее небо Прерии. Наконец-то хоть что-то, что напомнило ему родной Мир, явилось ему среди этой тоскливой и странной путаницы, в которую он канул почти сразу после того, как покинул пронизанное чужой, запредельной жутью нутро корабля. Здесь, в этом ненастоящем, конфетном каком-то Мире, ему было не то, чтобы неуютно, нет — не по-настоящнму здесь было все…

Совсем недавно возведены были эти стены, только что проложены были эти дороги, и вовсе уж недоделанными стояли дома и пристроенные к ним кое-как подсобные хибары. Временно все было в этом мире, зыбко…

И люди здесь были какие-то зыбкие, ненастоящие. Словно отбившиеся от Стаи одиночки. Все были как тот чудак, что вез его в нелепой железной коробке от корабля — сюда, в это скопище вкривь и вкось наложенных кирпичей. От них пахло едой, пахло пустяшными, какими-то тревогами, недоделанностью какой-то — как и от всего этого Мира от них пахло. И нигде не было запаха Тора.

Все здесь было наскоро скроено, только что доделано. Словно только что закончился какой-то грандиозный, веками длившийся ремонт, словно только что побросали жители этого Мира свои мастерки и лопаты и решили наконец устроить себе отдых.

Отдых… Расслабленность. Они здесь сквозили во всем. Почти все люди, встретившиеся ему, хотели спать. Никто не стоял на страже — даже те, у кого было оружие. Поразительно — почти никто из этих чудаков не был вооружен. И никто даже не пытался остеречься, поставить вокруг себя защиту… Нет — они здесь все были словно раздетые — наивные и погруженные в какие-то свои, детские, по сути своей, заботы. Беззащитные.

Именно беззащитность этого мира обескураживала Харра. Лишала его сил. И только пляска огненных всполохов в небе дарила ему надежду.

Ладно. Все здесь не так, как у людей! Все здесь сиро и убого. Но все это не имеет значения, потому что НИГДЕ НЕТ ПОДОПЕЧНОГО! Такое бывало с Харром только в детстве — на тренаже. Но сейчас это не могло быть просто очередным испытанием — НЕТ! ПОДОПЕЧНЫЙ — тот самый сопливый мальчишка, с которым Харр, тогда еще сам наивный щенок, делил и беду и радость и страх и надежду, тот самый угловатый парень, с которым они вместе прошли нелегкую Тропу Испытаний, тот самый железный, несгибаемый Гонец, с которым они пережили осаду Людей Тени в Заброшенных городах, — он, его Подопечный, не мог просто так провалиться в никуда! То, что Подопечного не хватились и не ищут по всему фронту этого Мира, не гонят по его следам своих Псов, не знают ничего и ничем не тревожатся вообще, было для Харра невероятно диким. И он растерялся. До сих пор он жил во Вселенной, нанизанной на жесткую ось борьбы. Борьбы с жестоким миром Поверхности, борьбы с Сумеречными Стаями, борьбы с Неправильными Стаями… Для него не было не могло быть никого и ничего такого, что не вписывалось бы в эти жесткие координаты: или ты свой и за своих расшибаешься в лепешку, или ты — опасный чужак. Но здесь не было ни своих ни чужих. Здесь были только безразличные. Безразличные и незнакомые друг другу люди. Это было поразительнее всего: здесь была прорва народу — в домах, на улицах, в потешных вагончиках монорельса и Бог весть где еще, и никто из них не знал других. Да и не пытался узнать. А уж до Подопечного здесь и вовсе никому дела не было. И если кто и замечал Харра, то только потому, что Псов здесь почти и не было и он был зрелищем редким. Сначала Харру показалось, что здесь вообще нет собак, но вскоре понял, что ошибается. Обоняние безошибочно подсказало ему, что четвероногие собратья на Прерии — не редкость. Но вряд ли их можно было назвать Псами.

И никто здесь не знал языка Стаи. Для того, чтобы выбраться из дурацкой клетки, Харру пришлось взять под контроль того типа, что привез его в город. Вспоминать об этом было ему неприятно — не дело это, когда Пес без разрешения берет под контроль незнакомца. Тем более, когда этот незнакомец — из тех, кто в этом Мире хозяева… Нехорошо вышло, но верх взяла охватившая Харра тревога за Подопечного. Уже в пути он понял, что допустил страшную ошибку, дав отделить себя от него. Особенно — после того, что случилось там — в полете… И когда оказалось, что Подопечного нет в том месте, куда его должны были доставить значительно раньше, Харр не стал ждать. Он был полон решимости хоть под землей найти Тора — найти и спасти от того, что шло за ними по пятам от самого Чура и, видно, настигло-таки их здесь.

Решимость эта сохранилась, но вот силы… Этот наполненный сонной бестолковщиной Мир был гигантским энергетическим вампиром. Первое столкновение с этой нелепой реальностью обескуражило, обессилило Харра. А тут еще все эти, испуганно глазеющие на него встречные, эти без дела колесящие тут и там экипажи, этот всепроникающий запах плохо приготовленной жратвы…

С трудом Харр перешел в режим «тени» — теперь ему приходилось совершать массу мелких, почти незаметных гипнотических движений, которые гасили активное внимание в подсознании любого, кто смотрел на него чуть дольше нескольких секунд, тормозили работу памяти, стирали из нее только что увиденное. Да и сам он теперь старался не «светиться» — тихо скользил в тени, короткими перебежками — подождав, пока очистится путь — преодолевал открытые пространства, был бесшумен и легок. Как тень.

Но все это требовало сил. Надо было их найти, надо было срочно обновить свою — из множества полей и токов сотканную ауру. Иначе здесь ему долго не продержаться. И Харр стал действовать так, как действовал бы, окажись он на одной из Ничейных Земель Чура. Прежде всего, он начал искать путь к большой воде… Воды тут было достаточно — через столицу Объединенных Республик протекало две реки с мелкими притоками. И, к счастью, каменная набережная, на которую он выбрался меньше, чем через час после того, как покинул клетку, была почти безлюдна. Только два или три человека, без дела опершись о парапет, тупо созерцали тяжелые ночные воды, простиравшейся среди плотно застроенного центра заводи. В водах этих уже не отражались звезды — небо было сплошь забрано плотными сырыми облаками. И всполохи атмосферного электричества подсвечивали их тут и там.

Харр понимал, что если он получит сейчас подпитку, то ему не удастся остаться незамеченным. Мало того — на какое-то время он станет совершенно беззащитен. Приходилось рисковать.

Он начал по-новому формировать, перестраивать свою — ставшую такой размытой, непросветленную, мутную ауру. «Прижал» ее к себе и заставил тонкие, тянущиеся от нее в пространство, нити-веточки расти, тянуться навстречу небесному огню, он стал переливать в них — в эти нити всю оставшуюся энергию своего биополя, заставил их налиться новой силой, превратил сначала в тонкие струйки, а затем — в широкие русла, по которым небесный огонь должен был прийти к нему.

И он пришел — огонь, несущий силу небес. Пришел вместе с обрушившимся на землю Прерии дождем. Этот Мир был наделен совсем другой — не той, что досталась Чуру — силой… Море плазмы, которое омывало Прерию, имело совсем другие характеристики, было не таким резко очерченным, концентрированным, как то облако заряженных частиц, что полярным сиянием, видным даже среди дня, полыхало над спаленными ядерным пламенем континентами Чура. Как и полагалось ей, энергосфера планеты несла в себе память — странную, непривычную память, в которой запечатлелся нестройный, непривычный хор полей, аур всего живого, что населяло Прерию. Его коллективная душа. Как всегда, когда ему случалось призвать к себе электрическое пламя, Харр почти утратил контроль над собой: трудно сказать, что в таких случаях больше сводило с ума — поток бешеной, ничем не контролируемой силы, протекавший через все клетки его организма, или та лавина смутной, перепутанной информации, хлынувшая в его мозг.

К счастью, его подсознание справилось с этой лавиной, а забитые в мозг с раннего детства навыки помогли уцелеть в пришедшем с небес потоке пламени — ни одна из его жизненных систем не понесла урона.

А вот незаметным остаться, как он и предвидел, ему не удалось. Те двое припозднившихся чудаков, которых дождь застал вместе с ним на набережной, остолбенели. Струи небесной воды рушились на них, стекали по лицам, норовили забраться за воротники… А они — эти случайные свидетели нездешних чудес — зачарованно глазели на невесть откуда явившегося в этот привычный им мир, громадного зверя, пляшущего на пустынной ночной набережной, зверя, охваченного призрачным пламенем, зверя, в которого одна за другой били и били — и никак не могли его испепелить — ослепительные молнии.

Наконец один из двоих не выдержал и, призывая всех святых и саму Пресвятую Матерь-Богородицу, кинулся наутек. А второй так и остался стоять столбом у гранитного парапета — до того самого момента, когда погасла бешеная пляска молний и только когда огненная аура Харр снова стал Псом — одним из многих, зевака судорожным движением смахнул с лица, заливающие глаза струи воды и сформулировал в пол-голоса посетившее его озарение:

— Все!.. Теперь после ужина — ни капли в рот…

«Забудь!» — приказал ему Харр.

И канул в темноту.

Глава 3 СВОИ И ЧУЖИЕ

Янек Белецки, действительно, и не думал в столь поздний час отвечать на трезвон своего блока связи. Он сидел перед телевизором, смотрел «ретро-хоккей» и прихлебывал светлое пиво. Это милое сердцу старого холостяка занятие разделял с ним такой же как он добродушный и склонный к полноте «двортерьер». Ему пиво было нацежено в блюдечко.

Несколько неожиданным гостям пиво было предложено после некоторого замешательства, вызванного необходимостью удалить со стола бренные остатки какой-то копченой рыбины и заменой этих последних солеными крекерами. Ни малейшей суетливости и заискивания в этих действиях, впрочем, не было — свидетель Белецки явно не ощущал себя в чем-то виноватым.

— Собственно, мы не собираемся засиживаться у вас, — Ким кротким жестом пресек попытку наполнить поставленный перед ним стакан. — Всего несколько вопросов, и мы вас покинем.

— Полностью к вашим услугам, господа… О, Господи — какой гол! — последнее относилось к кадрам, сменявшим друг друга на экране телевизора. — Что бы вы не говорили, а в двадцатом веке умели заколачивать шайбу в ворота…

Ким откашлялся.

— Расскажите нам, пожалуйста, господин Белецки, где и при каких обстоятельствах вы расстались с Леоном Файолем… Напомню вам, что это был тот молодой человек, которого покусала собака в номере шестьдесят восьмом гостиницы, где вы работаете… Вы взялись доставить его в «Амбуланс».

Янек недоуменно и простодушно воззрился на Агента на Контракте.

— Парня действительно звали Леоном. Только никакие собаки его не кусали. И ни в какой «Амбуланс» его вести не надо было…

Тут пан Белецки чуть смутился — настолько, что даже отвел взгляд от экрана «Ти-Ви», воззрился на Кима виноватым васильковым взглядом и приопустил светло-пшеничного окраса усы.

Двортерьер над своей мисочкой тоже смутился.

— Вообще-то, я, может, и помянул «Скорою помощь», — уточнил Янек. — Так, знаете, для красного словца больше… Иначе кто отпустил бы меня с рабочего места посреди смены?… А парень был прямо-таки в ауте: отпусти его одного и такой лунатик прямо под грузовик ухнет, и из-за него невинного шоферюгу укатают года на три.

— И жена шофера пойдет на панель, а дети вырастут бандитами, — помог ему Ким дорисовать ужасную картину того, что последовало бы, останься дежурный администратор Белецки на своем постылом дежурстве.

Янек крякнул и перевел взгляд на загривок своего пса. Тот ткнулся мордочкой в пиво. Янек тоже пригубил немного. Из кружки, разумеется.

— Серьезно, парень очень перетрусил там, с этим псом — еще та животина, поверьте. Сроду такой не видел… Без малого в штаны напустил парень этот. На него икота напала. Все икал и икал — и ни слова толком выговорить не мог…

— От чего, черт возьми? — комиссар, молчавший до сих пор, наконец, взорвался раздраженным вопросом. — Что ему псина такого устроила?

Вез он ее вез от Космотерминала больше часа и затем — через полгорода, и хоть бы хны! А потом вдруг на него сразу напала со страху икота. Где тут, по вашему, логика?

— Ну знаете, бывает, что у человека получается заскок на чем-нибудь таком, что другим, как вы говорите — хоть бы хны, а ему одному — как серпом по… — пан Белецки неопределенным, но довольно выразительным жестом уточнил, что именно он имеет ввиду. — Этот Леон за каким-то чертом выпустил пса из клетки, а собака, видно, на него зарычала или залаяла как-то… Да пускай он сам, в конце концов, вам расскажет!..

— Он и расскажет, — уверил его комиссар, — обязательно расскажет, как только я доберусь до стервеца. Только вот кто бы мне сказал где и с каким фонарем искать дурня?

— А его и искать нечего! — пожал плечами Янек. — Спит он у меня на веранде. И пускай спит — пока не проветрится как следует…

Не говоря ни слова, Роше встал и быстрым шагом прошел в направлении, указанном ему кивком пана Белецки. Ким не замедлил последовать за ним. С легкой задержкой их примеру последовал охваченный недоумением хозяин дома.

«Виновник торжества» — светловолосый и молоденький парень, одетый словно на сельскую свадьбу — пожизненная униформа министерского люда — спал глубоким, но, похоже, не слишком спокойным сном, раскинувшись на скамье, служащей в иное время для отдохновенного созерцания коллекции кактусов пана Белецки.

Шум открывшейся двери заставил его скорчиться на своем ложе и, не покидая объятий сна, тоненько заскулить, словно умоляя кого-то о спасении жизни. Вместе с этой отчаянной мольбой паренек испускал из уст еще и основательный аромат перегара сливовицы. Роше энергично потряс его за плечо, и Леон Файоль, с трудом продирая глаза, перешел в положение «сидя».

— Зачем вы напоили парня? — гневно осведомился Роше у пана Белецки.

И тут же безнадежно махнул рукой.

— Я, кажется, представляю, как это у вас получилось… — комиссар присел на скамью, препятствуя попыткам юного Леона вновь занять горизонтальное положение. — Вы убедились, что парень жив и здоров — только сильно напуган…

— Парня бил мандраж, — с достоинством пояснил Белецки.

— И вы предложили ему пропустить по рюмочке в ближайшем «бистро».

— В конце-концов «бистро» французы для того и выдумали… — задумчиво заметил Янек.

— Но слово-то это почему-то русское, — досадливо парировал Роше. — Это чисто ваш — славянский бизнес — спаивать молодежь. Так вот — лекарство помогло плохо, вы повторили, парня развезло…

— Д-дядя Жан… — проявил первые признаки удивления окружающим юный Леон.

— Сварю-ка я для него кофе… — рассудительно решил Янек. — Так бы и сказали, что это — ваш родственник… А то я с перепугу уж решил, что парень и впрямь натворил чего…

Он направился на кухню. Не вовремя случившийся под ногами двортерьер придушенно взлаял и Леон вскочил, словно узрев привидение. Киму до сих пор не случалось видеть, чтобы волосы у человека вставали дыбом вот этак — как наэлектризованные.

— Да у тебя рожа — белее мела, — констатировал Роше. — Успокойся и присядь… Не дай бог, такое чучело и впрямь сочтут за моего троюродного племянника…

— Т-там… — выдавил из себя Леон, протягивая плохо слушающуюся его руку в сторону двери. — Т-там ЭТО…

— Нет, — успокоил его комиссар. — Там обычная дворняга. Обычная, понимаешь? А не та псина, что довела тебя до икоты.

— Да? — засомневался Леон. Хмель из него выветрился моментально.

— Вот ты бы нам и рассказал, — вкрадчиво продолжил дядя Жан, — что там у тебя вышло — в номере шестьдесят восьмом…

— П-понимаете… Я уже пока только вез ее — псину эту — в этом… в фургончике, обратил внимание, что как-то не так с ней что-то обстоит… Ну, когда стали запирать ее в клетке этой… Нормальная собака, она как себя в таких случаях держит? Она — если не спятила, конечно, ну там огрызается или в угол забьется… А эта…

Некоторое время Леон подбирал слова.

— А эта… зверюга даже и не подумала волноваться. Стоит себе так, независимо и смотрит как служащий замочек ключиком запирает… Будто удивляется нашей глупости. Или…

— Кстати, о ключе… — перебил его Ким.

— У меня ключ, у меня, — чуть испуганно захлопал по карманам Леон. — Вот он — облегченно вздохнув, он протянул блестящий ключик комиссару.

Тот принялся рассматривать его, словно предмет антиквариата.

— И потом… — продолжал, чуть заикаясь, Леон. — Уже в дороге… Я, понимаете, сел не к водителю в кабину, а в фургончик — чтобы со зверем чего не вышло… Как-никак — дорогая тварь, по всему видно. И не здешняя к тому же… Ну и там — началась… Чертовщина какая-то…

Он смолк и ссутулился.

— Ты уж поточнее давай, «племянничек», — подтолкнул ход разговора Роше.

— Ну, понимаете… — Леон пожал плечами, постаравшись придать этому жесту максимум выразительности. — Пока на нее — на собаку в клетке — прямо смотришь, все, вроде, в порядке. А отвернешься чуть — и нет ее. Пустую клетку везу, вроде… А снова прямо посмотришь — да нет, вот она… Собака… Сидит на месте и только смотрит на тебя…

Пристально так… И, вроде, завывает как бы — тихо так, про себя…

Он передернул плечами.

— И потом… Другие странности… В общем, еще в пути мне не по себе как то стало…

— Какие еще — «другие странности»? — поинтересовался комиссар, внимательно приглядываясь к подопечному.

— Знаете… — Леон замялся. — Мне трудно, как-то объяснить… Ну, с часами там как-то странно получилось и еще…

— Ладно, потом расскажешь, — Роше извлек и стал задумчиво разглядывать свою носогрейку. — Когда сможешь м-м… сформулировать.

А сейчас — к делу. Как пес попал на волю?

— Ну, значит, мы его довезли чин-чином, и водитель помог мне клетку эту в номер доставить… Притом, хозяин багажа еще не приехал. Не знаю почему. Они почти на десять минут раньше нас тронулись… Ну и портье или как там его меня попросил подождать в номере: чтобы зверя с рук на руки передать владельцу и чтобы этот владелец в квитанции расписался. И еще клетку надо было назад в Космотерминал отправить… Одним словом, оставили они меня с этой тварью наедине. В пустом номере…

Последовала длительная пауза.

— Хозяин теперь подаст на меня в суд? — с ноткой надежды на то, что все ж таки пронесет осведомился Леон.

Вид у него стал вконец несчастным.

— Видно будет, — строго отрезал комиссар. — Рассказывай все-таки как это получилось…

— А дальше — опять эта мура началась… — Леон тяжело вздохнул. — Пес этот по клетке ходить начал — ловко так… Она же ведь очень тесная для него — клетка эта… И поскуливает при том этак — тихо-тихо. И подвывает — вроде как поет… Я подальше отошел — номер разглядываю… Дорогой такой номер — прямо квартира целая… И обставлен роскошно… А хозяина все нет… Ну а потом — подошел посмотреть — как там собака, в порядке ли? И… И мне снова показалось, что клетка-то — пустая… Ну, я внимательно, напрямую смотрю — все равно, пустая! Ну и я с перепугу ее полез открывать…

Мол, может… Сам не пойму, зачем я это сделал — наваждение какое-то…

— Ты до этого не пил, мальчик мой? — для порядка осведомился Роше…

— Да нет, что вы, дядя Жан!!! Святым распятием клянусь!..

— Продолжай, мальчик, продолжай, — успокоительно прогудел комиссар.

— А дальше — что? — собравшись с силами, продолжил Леон. — Дальше — как только я дверцу отворил — она как ломанула — псина эта — как ломанула!..

— Значит, собака все-таки была в клетке? — попытался внести в обсуждаемый вопрос ясность Ким.

— Получается, что — да… — Леон совсем скис. — Получается, что глюк у меня вышел… Ну я тогда здорово испугался и — прямо в двери и… и не помню, как меня в коридор вынесло… А пес этот — ну прямо по головам, по головам и, значит…

Все помолчали немного.

Вошел Янек с подносом, на котором в основательных, толстой керамики чашках дымился кофе — на всех. Явно контрабандный. Роше выпил свою порцию залпом — сосредоточенно глядя перед собой.

— Вот что, Лео, — твердо сказал он. — О деле этом — не болтай. Или ты хочешь, чтобы тебя свезли в психушку?

— Я не буду никому ничего говорить, дядя Жан! — горячо заверил Лео комиссара.

Должно быть авторитет комиссара среди родни — даже отдаленной — был непререкаем.

— А вот к доктору ты сегодня же сходишь, — комиссар вытянул из кармана плаща потертый кожаный блокнот и принялся, близоруко щурясь, крапать в нем записку. — К доценту Чертоватых — это у нас, на Козырной, по этой вот записке, третий этаж. Ему можешь рассказать все как на духу. И никому больше. Он с тобой прокрутит пару тестов и может и скажет мне что-нибудь умное… А с вас, пан Белецки, я беру официальную расписку о неразглашении — дайте ему бланк, господин Яснов. И не таскайте больше мальчиков в питейные заведения, иначе я лично заинтересуюсь вашими наклонностями…

Пан вспыхнул, как майская роза. Намек комиссара явно уязвил его сверх всякой меры. Но пан промолчал.

Выйдя на улицу, комиссар потратил еще пару минут на то, чтобы вызвать патрультный «луноход», с почестями увезший юного Леона на Козырную, и только после этого повернулся к молча ожидавшему этого момента Киму.

— Должно быть, вы правы, и у этих типов с Чура псы не совсем то, чем кажутся… Как вы думаете — не случится ли такого, что эта тварь отыщет дорожку к своему хозяину скорее, чем мы — грешные?

— В чужом-то мире? Где даже сила тяжести — другая, — с сомнением пожал плечами Ким.

— Ну, даже если и так, то такая вот ниточка — это по моей части, — задумчиво буркнул Роше, усаживаясь на сидение кара. — Как по вашему: может такой заметный пес проскочить мимо здешнего народа, промышляющего кражей собак? Я таких скорохватов знаю наперечет. У кого-нибудь пес этот да отметится… Хотя голыми руками его, видно, не взять. В любом случае лучше будет, если зверек этот окажется у нас — не наделал бы бед…

Он принялся выбивать свое курительное приспособление о наружную дверку кара и, справившись с этим делом, добавил:

— Тем более, что в этом деле фигурирует слишком много собачек… Я имею ввиду показания этого несчастного водилы…

«Не так то уж господин комиссар невнимателен к материалам предварительного следствия, как он это изображает… — кашлянув, отметил для себя Ким. — А туда же: рассеянная дальнозоркость, антикварные очки для помахивания в воздухе, «тараканы»…»

— Да, — согласился он вслух. — Второй песик тоже приметный… Мог и запомниться кому-то. Описание Позняк дал предельно точное — еще бы: он битых два часа любовался этим зверюгой. Не слезая с торчка.

Только вот круг поисков получается широковат…

— Мир тесен… — задумчиво заметил Роше, разглядывая пребывающую не у дел трубку. — Это дело рук местных любителей самодеятельности — поверьте мне. Залетный не сориентировался бы так в деталях. Значит есть некто — обладатель хорошо натасканного пса черно-белой масти.

Приметы этого «некто» тоже не секрет. Свою внешность он мог «подработать» идя на дело. Но с порядочной собакой такие номера не проходят… Псы нервничают, когда хозяин меняет внешность. Ну и вряд ли он загодя долго содержал псину в изоляции — такие номера четвероногих травмируют. Думаю, что до того, как ему в голову пришла вчерашняя его затея, наш клиент любил с собачкой своей прогуливаться, заходил пропустить рюмочку-другую в бар… В «Канары», например. Кстати, в городе не так уж много баров, куда можно зайти с псом на поводке… Одни словом я займу двух наших — Филдинга и Старинова — на этом направлении. Оба в собаках смыслят и постоянно крутятся в соответствующем обществе. У Юрия — прекрасный дог, а Джон — тот, вообще, работал у нас в кинологическом подразделении до тех пор, пока… Впрочем, это — уже другая история…

— Не буду препятствовать, — снова пожал плечами Ким. — А я себе уже нашел дело: Управление перекачало мне на терминал списки лиц, выполнявших на Прерии «заказную работу» на Комплекс и Дальние Базы. Есть и другие соображения…

Зазуммерил блок связи. Роше врубил прием. Минуту-другую послушал щебетание трубки и дал отбой.

— Действие второе, — объявил он. — В приемной министерства юстиции сидит посетитель с фотографией Торвальда Толле и предлагает свои услуги в конфиденциальных переговорах «об освобождении этого типа».

С ним сейчас работает Смирный. Предварительные условия стандартные — отсутствие слежки и миллион федеральными кредитками. По здешнему — «лимон лимонов». Никакой политики. Нас требуют в штаб операции.

Который раз за этот вечер Киму пришлось преодолеть легкий ступор. Вызванный удивлением.

— Это что — шутка? Насчет миллиона кредитками… — повернулся он к комиссару. — У вас тут наредкость низкие расценки на оружейников с Чура…

Комиссар уныло шевельнул усом.

— Хотел бы я, чтобы это было шуткой… Но это — всерьез: помяните мое слово — за дело взялись еще те олухи Царя Небесного! Мы с ними намучаемся… Но в штаб придется переться. Собачки чуть повременят…

— На кой черт мы там нужны? — раздосадованно пожал плечами Ким. — Решение вполне могут принять без нас…

— Да просто, чтобы не спугнули, так сказать, вторую высокую договаривающуюся сторону… — Роше тяжело махнул рукой. — Ну и для видимости коллегиальности…

— А что известно об этом «посетителе»? — поинтересовался Ким, врубая движок. — Эти условия смахивают на дурную шутку, но я как-то плохо представляю себе этого шутника…

— Гонсало Гопник — адвокат, — устало вздохнул Роше. — Таких у нас несколько — он, Шидловский, Полинелли… Темные, как говорится, лошадки, но без них было бы много проблем… Гм… Седой Гонсало…

Можно было догадаться…

Ночное небо над ними трепетало от молний надвигающейся грозы.

Киму, да и комиссару не доставляла большого удовольствия идея восседать китайскими болванчиками на новом сборище высокопоставленных особ — это в тот-то момент, когда следственные действия еще практически и не начаты. Так что оба вздохнули с облегчением, когда выяснилось, что объединенная комиссия не стала дожидаться их появления на горизонте и обсуждение вопроса благополучно началось и кончилось в их отсутствие.

Штаб операции заседал в бункере под новыми корпусами Объединенных Министерств и, чтобы попасть туда, Киму и Роше пришлось поплутать по лабиринту переходов, сравнимому разве что с кошмаром любителя компьютерных игр. К тому моменту, когда слегка запыхавшаяся пара появилась в просторном вестибюле комнаты заседаний, навстречу им из-за поднявшейся стальной гильотины двери уже валили озабоченные сотрудники трех теперь уже министерств и люди в форме.

Особо высокопоставленных лиц среди присутствющих на этот раз почти не было, впрочем, Ким не без радости заметил спешащего к нему навстречу своего старого знакомого. Секретарь Азимов, видно, благополучно пережил вызов пред высочайшие очи и настроен был довольно агрессивно. Он явно не одобрял принятого коллегами решения.

— Хорошо, что вы избежали этой процедуры! — воскликнул он, подхватывая Кима под локоть. — Поднимемся ко мне в кабинет…

Господин э-э… комиссар — вас я тоже имею ввиду…

Он решительно направился к блоку лифтов, увлекая Кима и комиссара за собой. За ними быстрым шагом увязался сверкавший полированной словно биллиардный шар лысиной полковник в форме Внутренних Войск. Очевидно его присутствие в комплекте подразумевалось само собою.

Представляете, — с досадой вещал господин секретарь. — Несмотря на то, что сделанное нам предложение вызвало у всех — без исключения — недоверие, высказано мнение, что следует пойти на разумный риск и ассигновать на выкуп пострадавшего запрошенную сумму. И вообще — до момента истечения некоего разумного срока не нарушать требований м-м… противной стороны. И такое вот решение прошло большинством голосов! Этот тип получил деньги на руки и убыл восвояси! Мы потащились на поводу у отпетого жулика! Я знаю Гонсало Гопника как облупленного. Это человек, с которым не станут связываться в кругах, где планируют такого рода операции! Гопник просто-напросто узнал — невесть откуда — что Толле похищен и решил хапнуть куш и смыться. Он даже не представляет масштаба игры!

— Дело обстоит сложнее, — вздохнул лысый полковник. — Из разговора с господином адвокатом я понял, что он или и в самом деле не представляет о ком идет речь — он даже ни разу не назвал Гостя по имени — или изображает из себя полного идиота и нас мыслит таковыми…

— Гм, разрешите вам представить полковника Ваальде, — торопливо отрекомендовал говорившего секретарь Азимов. — Он координирует наше взаимодействие с армейской разведкой…

Он повернулся к полковнику.

— Думаю, нет необходимости представлять особо мсье комиссара, а господин Яснов уже также известен вам…

— Генрих Ваальде, — коротко представился военный. — Короче, я нахожу сложившуюся ситуацию крайне темной… И категорически возражаю против приостановки хода следствия.

Ким пожал плечами в знак согласия. Сказанное представлялось очевидным. Роше промолчал. Лифт остановился и вся компания — в том числе и довольно длинноногий Ким — чуть ли не вприпрыжку последовала за господином секретарем, решительно преодолевающим километровые пространства министерских коридоров, стремительными шагами своих по-кавалерийски скривленных и отменно коротких нижних конечностей.

Это был уже вовсе не тот сентиментальный восточный человек, что всего несколько часов назад любовался закатом из окна Ратуши. Это была сама воплощенная энергия уязвленной бюрократии. Чиновник, поставленый перед выбором «быть или не быть». Зрелище не для слабонервных.

— Никто и не говорит о прекращении следствия! — резко, не оборачиваясь, выкрикнул он. — Мы будем полными идиотами, если не вытряхнем из Гопника всего, что этот пройдоха…

— Господа Ротмистров и Кречмарь имели неосторожность поручиться перед этим проходимцем… Эти сентиментальные славянские души… — запыхавшийся Ваальде покосился на Кима. — Слово офицера и все такое…

— Офицерские погоны господа Ротмистров и Кречмарь сняли перед тем как сесть в министерские кресла! — зло отрубил Азимов, сходу вылетая на финишную прямую. — И поручились они только за то, что за господином Гопником не будет установлена слежка! Никто не мешает господам Роше и Яснову развивать работу по своему направлению…

— Ну и каков же прогноз господ Роше и Яснова? — осведомился полковник, косясь на спутников и стараясь не сбиться с рыси.

— Прогноз могу сообщить вам я! — господин секретарь явно вознамерился пробить дверь своего кабинета круто опущенным лбом, но автомат успел сдвинуть дубовую панель в сторону, прежде, чем получилось что либо худое. — Фокусы! — означил он свое видение ситуации, влетая в кабинет.

Навстречу ему, со стола, заливался мелодичной трелью видеофон.

— Фокусы, фокусы и еще сто раз фокусы! — рубил секретарь Азимов свое пророчество, хватая трубку. — Гонсало Гопник будет изводить нас фокусами и под занавес — смоется с денежками!

Он выслушал нечто, окончательно наполнившее его душу исключительно едким и сладостным ядом, и швырнул трубку на стол, как совершеннейшее доказательство своей правоты.

— Вот! — удовлетворенно воскликнул он. — Началось! Адвокат Гопник, видите ли, недоволен тем, что госбесопасность не выполняет условий переговоров. За ним, изволите ли видеть, ведется слежка!

— Где он находится сейчас? — деловито поинтересовался Роше, решительно двигаясь к столу господина секретаря.

— Хотел бы я это знать! — господин секретарь энергично воздел руки в жесте полного недоумения. — Ведь за ним же действительно не велось наблюдения! А сейчас наши умники не могут с ним связаться.

Уже почти как час — покуда мы там препирались в бункере — как Гонсало Гопник изволили убыть. И теперь Гонсало Гопник изволит не выходить на связь — он, видите ли, обиделся, что кто-то якобы сел ему на хвост! Гонсало Гопник изволит мудрить!!!

Гонсало Гопник в означенный момент и впрямь мудрил. Только совсем не в том смысле, что придавал этому слову господин секретарь. Мудрил он вовсе не на предмет денег — о них уже и речи не было — Гонсало спасал свою жизнь.

— Как Бог свят, клянусь: не знаю я, как зовут этого типа на картинке! Сколько можно не по делу долбить человека такими вот вопросами?! — как можно более убедительно простонал он, стараясь заглянуть в глаза человеку с удочкой, меланхолично сидевшему на полузаброшенном причале одясную от того места, где — мордой в озерную влагу — пребывал он сам, придерживаемый двумя коротко стриженными ребятами в положении «на четырех костях». Еще двое парней крутого вида — еле заметные в темноте почти беззвездной ночи — старательно изображали рыбаков-любителей в дюжине метров по ту и по другую сторону от места проведения беседы. Только далекие молнии подсвечивали их силуэты. Еще двое дежурили у флаера. Человека с удочкой звали Геннадием Фигманом. И кличка у него была, естественно, — «Кукиш».

— Не по делу, говоришь? — задумчиво спросил Кукиш, разглядывая тлеющий кончик сигареты, словно антикварную вещицу времен Второй Демократии. — Ребята, обслужите-ка клиента еще раз — ему полезны водные процедуры… Ты не бойся, Седой: второй раз — за счет заведения…

Оно и верно — пакет с наличностью, что Гонсало честно собирался доставить своим партнерам, был у него изъят. Изъят был и бумажник.

Так что было только справедливо, что за продолжение этого времяпрепровождения, каким бы оно ни было — плохим или уж и вовсе ужасным — платил не он.

И под ценные указания — «Тщательней, ребята, тщательней…» голова Гонсало — действительно седая — была вновь погружена в прохладные воды Ближнего озера на время, потребное для того, чтобы все остальные части тела адвоката пришли в конвульсивное движение, свидетельсвующее о его окончательной готовности расстаться с бессмертной — хотя и порядком грешной — душой.

Вообще-то душой этой Гонсало кривил даже в эту жутковатую минуту. В том, что утопят его не в этот раз, он был уверен — не полные же дурни с ним работали. И изображая ужасные мучения, он тщательно нащупывал языком болтающиеся у него во рту капсулы. Обе они вылетели из контейнера-коронки еще тогда, когда он попытался уйти из рук ребят, блокировавших его кар на выезде из Центра. Теперь главной его задачей было не перепутать проклятые фитюльки. Обе содержали весьма сильнодействующие комбинации хитрых веществ. Только действие имели совсем разное. Обошлись они Гонсало в целое состояние, но в таком деле, которым выпало ему заниматься всю жизнь, скупиться на средства безопасности не приходилось.

Железная рука, удерживавшая его голову под поверхностью воды, наконец, выдернула ее на свет Божий и рывком перевела в положение, благоприятствующее продолжению беседы.

— И ты будешь мне рассказывать сказки о том, что не знаешь, зачем человечек этот прилетел к нам на Прерию? — устало спросил Кукиш, не отрываясь от изучения кончика сигареты.

В промежутках между вспышками молний тьма кругом стояла — хоть выколи глаза. И только еле заметное зарево на западе напоминало, что не более чем в полусотне километров отсюда разгорается ночная жизнь столицы и, вообще, о том, что раскаленная, еще не начавшая остывать после тридцати с лишним часов палящего зноя Степь не проглотила все мироздание вокруг. Это убивало всякую надежду.

— Господи! — как можно более внятно выговорил Гонсало. — Ну почему вы не можете мне задавать такие вопросы, на которые я могу хоть что-то вам ответить? Почему вы меня не спрашиваете кто послал меня, где прячут этого чудака, когда и как собираются его передавать властям с рук на руки?

— А ты вот так просто и собираешься мне все это рассказать? — иронически заломил бровь Фигман. — Так вот запросто и сдашь своих клиентов?

— По-вашему это называется запросто? — Гонсало попытался пожать плечами, что удалось ему не без труда. — Да вы думаете: хоть один дурак может такое подумать, что я — я! — буду отдавать жизнь за какие-то его — дурака этого — секреты? Я, простите, на это никогда не подписывался…

— Нет, — согласился Фигман. — Таких дураков нет.

— Ну так чего тогда и болтать — «сдашь не сдашь»?… Мне одно нужно — как можно скорее с вами попрощаться. Желательно — живому… Это, кстати, для вас куда как больше желательно, может, чем для меня со всеми моими болячками и при том, что вы меня по миру начисто пустили.

Он шевельнул густой бровью с явным намерением распорядиться о повторении полезной для клиента водной процедуры, но Гонсало торопливо встрял в процесс созревания роковой команды:

— А с того, что человечек ваш сейчас находится в гостях у вам небезызвестного Адельберто Фюнфа и…

— У Мепистоппеля? — с искренним удивлением осведомился Кукиш.

— И у Энтони Пайпера… — торопливо добавил Гонсало. — У Счастливчика… — уточнил он для ясности. — И, поверьте мне, они его очень хорошо принимают… Во всяком случае, вам без моей помощи до него не добраться…

— Ты, Седой, всерьез меня напугал, — иронически скривился Кукиш. — Ну конечно — найти Счастливчика на пару с Мепистоппелем, это просто неразрешимая задача! Эти двое только и умеют, что у народа под ногами путаться… Теперь еще и в это дело влезли!

— Вы, конечно, можете думать о господах Пайпере и Фюнфе все, что вам заблагорассудится, но без меня вам на них не выйти, — воспользовавшись предоставленным ему послаблением, Гонсало с четверенек перешел на корточки. — По крайней мере, до тех пор, пока товар не уйдет… — добавил он с трудом ворочая языком.

Чертовы капсулы были на ощупь похожи, как две капли воды, и мысль о том, что шансов у него ровно пятьдесят на пятьдесят сковывала Гонсало, не давала ему решиться на что-то определенное. Он тянул время и мямлил — благо невнятность произношения его мучители относили за счет расквашенных ударом рукояти «Кольта» губ и не додумались заглянуть ему в рот.

«А что? — и уйдет, ведь, — озабоченно подумал Фигман, разглядывая слабо подсвеченную фонариком физиономию Гопника. — И, ведь, что самое подлое, так это то, что уйдет, вполне возможно, к тем самым заказчикам, на которых горбатимся тут мы… Задешево уйдет!» В слух он поинтересовался только, не принимает ли его Гонсало за дурака?

— Если это так, и ты собираешься водить меня за нос со своими засранцами, — уведомил он адвоката, то я и не подумаю свернуть тебе шею… Нет. Я тебя, милый мой, отпущу на все четыре стороны…

Только перед этим звякну Рваному Руди — просвещу старика на предмет того, кому он обязан тем, что денежки «Лотос-инвеста» ушли налево…

Гонсало передернуло.

Кукиш тем временем воткнул удилище в щель утлого покрытия причала, вытянул из набрюшной сумки плоскую трубку блока связи и, почтительно набрав доверенный ему номер канала, с совершенным почтением сообщил кому-то невидимому:

— Рамон, рыбка готова… Спеклась. О, да — не так-то просто… Да нет, обошлось без сыворотки, но намучиться пришлось… Крепкий, скажу тебе, Рамон, орешек — эта наша рыбешка… Как и быть с нею дальше не знаю…

Рыбешка горько усмехнулась явным передержкам, имеющим место в описании ее — рыбешки — сопротивляемости мерам дознания, и напряглась, чувствуя приближение решающего мгновения.

Далеко от заброшенного причала, в просторном кабинете старого особняка Рамон — импозантный и корректный, словно метрдотель хорошего ресторана слегка поморщился. Потом выпустил к резного дуба потолку еле заметный клуб дыма от легчайшей сигареты. Провожая его взглядом, чтобы не встретиться глазами с тем, кто сидел напротив, он осведомился в трубку:

— А по делу — тебе нечего мне сказать?

— По делу — все очень смешно, Рамон, — тоном уверенного оптимизма сообщил Кукиш.

Он чересчур сильно напирал на то обстоятельство, что ему позволено называть шефа по имени.

— Товар забрали два пентюха из мелкоты, — объяснил он. — Можно брать тепленькими хоть сейчас…

— По именам, пожалуйста, — бархатным тоном попросил Рамон, не проявляя ни малейших признаков нетерпения, но жестко прерывая ненужный треп. — Не бойся, мы болтаем по кодированному каналу…

— Рамон, вам приходилось когда-нибудь слышать о таком Мепистоппеле?

И о Счастливчике Тони… Господин Толле гостит именно у этих господ…

Услыхав истинное имя Гостя, Гонсало внутренне одревеснел. Так его еще не подставляли никогда!

В десятке километров от Ближнего Рамон резко выпрямился в кресле.

— Запомни! — голос его стал резок. — Рамону приходилось слышать об этих людях. — И никогда — ничего хорошего! У Адельберто Фюнфа — дурной глаз! С чего это он занялся киднеппингом?!

— Седой, — поинтересовался Фигман у Гонсало, — шеф хочет знать: с чего это Мепистоппель занялся киднеппингом?

— Он мне не докладывал, — хрипло ответил Гопник. — Думаю — не от хорошей жизни. Он сильно погорел на своей затее с «домашними любимцами».

Кукиш отрапортовал шефу.

— Шеф спрашивает: с какими любимцами? — ядовито улыбаясь, снова спросил он «рыбку».

— С домашними!!! — чуть не подавившись от злости капсулами, сдавленным голосом ответил Гонсало. — Не в этом дело! Денег у Фюнфа нет, вот и пошел он необычным ходом…

— С домашними, — передал Кукиш шефу. — А пес их знает! Короче говоря, денег нет у Мепистоппеля — вот он и выкинул номер.

Тот, кто сидел напротив Рамона, положил наушник на стол.

— Нет денег… — сказал он в пространство. — Купи у него гостя.

Тогда у Мепистоп… пеля будут деньги. Все будет хорошо. Не надо много насилия. Дай ему много кредиток… Большое количество…

— Здесь кредитки не принимают — сколько раз объяснять, — Рамон надавил глушилку на своей трубке. Кредитки — там, в Большом Космосе.

А здесь — штуки и лимоны. Как на Святой Анне. А там — у них — все как на их любимой Древней Руси, при Демократии. Причем, в лимоне вовсе не сто штук, как обычно у нормальных людей устроено с деньгами, а тысяча. Это ты тоже все время путаешь…

— Нет, — подумав, сказал тот, что сидел напротив, — при Демократии в Древней Руси были рубли. И копейки. А при Республике — штуки. И лимоны. Так назывался фрукт…

— Он и сейчас так называется! — с досадой остановил речь собеседника Рамон. — Могу угостить.

— Очень хорошо. Значит, дай Мепис… топ… пелю большое количество лимонов. Только не таких, которыми угощают. Таких не надо… У вас все очень запутано…

— Очень, — согласился Рамон.

Отпустил глушилку и продолжил — в трубку:

— Слушай, я думаю — не надо крови… Просто передай Фюнфу, что Рамон заплатит вдвое против господ акцизных — и все…

— Лады, — с некоторым разочарованием вздохнул Кукиш. — Значит так: запускаю к Мепистоппелю нашу рыбку…

Рыбка облегченно вздохнула.

Тот — напротив — снова положил наушник на стол.

— Не надо запускать рыбку, — сказал он Рамону. — Не надо много свидетелей.

Рамон потер лоб.

— Не надо… — сказал он Кукишу. — Не надо большого количества свидетелей… Тьфу…

— Как? — переспросил Кукиш. — Каких свидетелей?

Рамон вздохнул.

— Лишних. Я говорю — лишних свидетелей не нужно… Ты сам только что говорил, что можешь брать эту компанию тепленькими. Сам с ними и поговоришь… Без посыльных рыбок.

Лик Кукиша омрачился. Но голос не дрогнул.

— Без проблем. Ну, рыбку тогда — что? Рыбку тогда прикопаем. В лесополосе…

Гонсало дернулся и раскусил капсулу. Наугад.

— Шеф, — прервал Кукиша один из подручных, — у вас клюет…

Он кивнул на почти невидимый во мраке поплавок.

— Ишак, — сухо заметил Фигман. — Это я не вам, шеф…

Он придавил глушилку.

— Там наживки — никакой, дубина!..

Рамон задумчивым взглядом провожал к потолку еще одно невесомое колечко легчайшего табачного дыма. Он не спешил с санкцией на захоронение адвоката Гопника в пригородном лесонасаждении. Как всякий опытный руководитель он избегал принимать решения, ведущие к необратимым результатам.

— Все равно — клюет… — настаивала на своем упрямая шестерка.

И впрямь: поплавок демонстрировал все признаки наличия клева.

Все уставились на него как загипнотизированные.

Адвокат Гопник с облегчением прислушивался к тому, как по его телу разливается неприятное, покалывающее тепло. Он раскусил ТУ капсулу.

— Здесь раньше корейцы карпа разводили… — задумчиво заметил второй из подручных. — Глупая, между прочим, рыба… Пузырь ставлю…

— Решай сам… — определил Рамон свой вердикт.

Запоздав на две-три десятых секунды.

Не дожидаясь, пока ее прикопают в лесополосе, рыбка резко — и совершенно неожиданно — сиганула головой вниз — под мостки, солидно обдав брызгами всех присутствующих.

— Стрелять? — осведомилась первая шестерка, утираясь и держа пушку на готове.

— Нет, зараза — глаза таращить!!! — заорал Кукиш, всаживая в потревоженную воду заряд за зарядом из своего армейского бластера.

Проклятое оружие, к сожалению, работало почти бесшумно и не давало никакой психологической разрядки. Только вода вскипала там, куда ударял заряд — громадными пузырями — да выброшенный из них пар туманом стлался по-над темной гладью.

Вся компания сосредоточенно расстреливала поверхность Ближнего минуты три-четыре, и всю дорогу Рамон интересовался по блоку: что там у них происходит. Потом Кукиш махнул стволом самому мрачному из своих ассистентов и тот полез под мостки причала. Долго там сопел, светил фонариком и матерился. Кукиш, тем временем, приглушенно объяснялся по блоку с шефом, используя по инструкции иносказания — код кодом, а все-ж береженого Бог бережет… Ясности выдаваемому им тексту это не прибавляло.

— Парень, кажется, вконец спятил, — сказал в пространство Рамон и, морщась, положил трубку на стол. — Но так или иначе, Гопника они, видимо, только что угрохали. При попытке…

Сидевшему напротив это было совершенно безразлично.

Первая шестерка озабоченно наклонилась над темной водой.

— Во, какая херня вышла… — задумчиво сказал мордоворот. — Кажется, и впрямь, утоп…

Кукиш зло рванул из настила удилище. Здоровенная рыбина описала в ночном воздухе широкую дугу, грянулась в пучину вод и там исчезла.

— Сорвалось… — констатировал положение дел мрачный «водолаз».

Небо прорезала ослепительная молния и на землю Прерии обрушился дождь.

Короткая гроза уже сходила на нет, когда запыхавшийся и мокрый Тони подоспел к «Фольксвагену» в котором, приняв максимально скептический вид, его поджидал Адельберто Фюнф. «Фольксваген» был припаркован в заброшенном дворике полуобитаемого и давно намеченного под снос квартала.

— Контрольное время кончилось, — доложил Счастливчик, — и в контрольном месте Гонсало не появился…

— Значит, ложимся на дно, — сухо распорядился Адельберто.

— Ключи от «Проката» у тебя? — деловито спросил Тони, хлопая себя по карманам.

— У меня, — пожал плечами Мепистоппель. — На кой черт они тебе сдались? Там нам сейчас и носу показывать не стоит…

— Понимаешь… — Тони смущенно почесал в затылке. — Кисет у меня там остался. А в кисете — Трубочник…

— Совсем ты рехнулся с этими бабушкиными сказками! — фыркнул себе под нос Адельберто.

Однако ключи все-таки кинул на сиденье. Суеверия своего партнера он таки уважал.

— Если завалишься, я тебя, дурака, вытягивать не стану… — сварливо предупредил он.

И, подумав, добавил:

— Напрасно мы его одного оставили… Хоть и под замком, а все же…

— Бинки его держит под контролем не хуже, чем мы оба вместе взятые… — скорее предположил, чем уверенно заявил Счастливчик.

— Знаешь, — тоскливо глядя в пространство, продолжал Адельберто, — мне кажется, что он — наш гость — напрочь не представляет себе своего положения… Он и в самом деле воображает, что он у нас в гостях… И потом… Не обижайся, Тони, но у меня такое впечатление, что… Что Бинки на него как-то не так реагирует… Это аномалия какая-то… Я имею ввиду этого чудака… У него, вроде, что-то вроде общего языка с собаками…

Словно вспомнив о чем-то, Тони вытянул из наплечной кобуры свою «пушку», проверил глушитель и, прицелившись в мелкое архитектурное излишество на глухой стене напротив, нажал спуск. Револьвер послушно и сравнительно тихо пукнул, и цементная финтифлюшка разлетелась в пыль. В стенке осталась здоровая — в палец — дыра.

Адельберто вздрогнул.

— Что за идиотские шалости? — спросил он зло.

— Так… — задумчиво ответил Тони, вертя револьвер в руках. — Ничего… Просто, похоже, наш Гость имеет общий язык не только с собаками… Ну ладно, я пошел. Скоро вернусь.

Дождь рушился на лобовое стекло кара, в котором, нахохлясь, сидели двое удрученных выпавшей им задачей сыщиков, гудел по его крыше, с плещущим шелестом заливал все пространство вокруг. Бледными пятнами проглядывали сквозь него огни уличных фонарей, усилиями муниципальных служб в изобилии понатыканные окрест.

Провал миссии адвоката Гопника, точнее — его исчезновение с вверенными деньгами и секретами, снова взвалило на плечи Кима и усатого комиссара ответственность за немедленное разыскание Гостя.

Это, само по себе, было достаточным поводом для кручины — и не малой.

И, все-таки, что-то еще мучало Кима — что-то, вроде, совершенно постороннее и, в то же время что-то такое, что занозой сидело в его подсознании еще с момента разговора с блаженным доктором Кушкой. Нет — это началось где-то раньше — еще до того, как его вызвали пред светлые очи господ министров.

Ким энергично потер лоб, помял в ладонях уставшее лицо.

Вспомнил.

Вообще-то, это — то, что пришло ему на ум — было «совсем из другой оперы», но все-же… Агент на Контракте положил руки на руль и тронул кар в направлении Ратуши. Роше, устроившийся на заднем сидении, не выразил никакого возражения против такого вот выбора маршрута — он, похоже, вообще задремал в тепле и скупом уюте салона полицейской «тачки». Или — может быть — впал в глубокую задумчивость.

На подъезде к Ратуше Ким уже собирался окликнуть своего напарника — тому не мешало глотнуть еще кофе и просушить шляпу в мало-мальски удобном кабинете, но тот во-время встрепенулся сам и даже подал повелительный жест, показывая, что причалить к тротуару стоит поближе к служебному входу. Ким и в самом деле позабыл, что на Прерии не штрафуют полицию за нарушение правил парковки.

Пустынные ночные коридоры Ратуши встретили их готической, таинственной тишиной, заполненной, сочившимся извне шелестом дождя и неистребимым — тонким и прогорклым — ароматом присутственного места ночью. Единственный служащий, кемаривший в стеклянном загончике у пульта электронной охраны, откровенно удивился столь позднему появлению господ из полиции, так не к стати аккредитованных во вверенных его заботам аппартаментах. Такого в Ратуше, судя по всему, отродясь не видали.

Отперев кабинет, Ким крепко почесал в затылке и решительно направился к сейфу и принялся вытаскивать из него унылые папки распечаток по делам прошлых лет — те самые, которые он надеялся позабыть на те несколько дней, которые — о Господи, как давно это было — господин секретарь столь любезно предложил ему провести в компании высокого Гостя планеты.

Роше некоторое время не без любопытства наблюдал за ним, потом, не задавая вопросов, прикрыл дверь кабинета, сунул себе в усы свою «носогрейку» и, раскочегарив ее, занял позицию у окна, с живейшим интересом наблюдая низвергающуюся вниз по стеклам Ниагару.

— Заварите кофе, комиссар, — бросил ему через плечо Ким. — Не стесняйтесь, — вытаскивайте пакет из моего стола… Я вот только разберусь с этой канителью…

Тут, наконец, искомая папка попалась ему в руки.

«Дополнительные материалы, — было означено на потертой этикетке, — к представлению Прокурора Объединенных Республик, Председателю Высшей Комиссии по вопросам аппеляций и ужесточений. Тема: Предприятие «ШЕСТЬ ПОРТОВ» — судебный процесс над.» Папка эта — точнее, ее содержимое — в свое время поразили Кима только тем, что никакого отношения к порученному ему архивному розыску не имели и иметь не могли. Киму платили за то, что он проводил анализ дел полувековой давности по причине предъявления потомками невинно пострадавших имущественных претензий к Федеральному Управлению Расследований, как к правоприемнику какого-то филиала Имперской ГБ. «Дополнительным же материалам» было от силы лет пять-шесть. Ну — семь.

Вообще, трудно было сказать, к чему они могли иметь отношение — уровень допуска на папке «Дополнительных материалов» был означен как восьмой, уровень допуска Кима на тот момент, когда папка легла на его стол был означен как пятый, а сам процесс предприятия «Шесть портов» здешние особисты загнали аж под третий уровень доступа, и в тот момент, ознакомиться с сутью дела у Агента на Контракте было значительно труднее, чем узнать лично у Бога точную дату Апокалипсиса и Страшного Суда. То, что архивный робот отоварил его еще и этой папкой было типичным примером бюрократического маразма: где-то — как и полагается в таких случаях — на предпоследней странице — в «Доп. материалах» ни к селу ни к городу упоминался невинно осужденный — за сорок лет до того — Клаус Мильштейн, и вот — извольте, господин Агент, перелопатить триста девятнадцать страниц под копирку отбитого неразборчивого текста, чтобы сообразить, что непосредственной причиной твоим трудам послужила всего-навсего идиотская фигура красноречия в записи «особого мнения» адвоката Александра Пареных. Чтоб ему ни дна ни покрышки!

Пареных… Так — хорошо, что он запомнил эту забавную фамилию. Это где-то здесь… Так… Так — вот оно:

«… Материалы, относящиеся к контактам подсудимого, имевшие место непосредственно на планете Чур, в частности его контакты с представителем Оружейного Цеха Толле…» Того самого Толле?

«… включены в материалы Процесса необоснованно. Более того, лица, инициировавшие расследование таких контактов должны быть подвергнуты административному наказанию в связи с прямым нарушением действующего Дипломатического Протокола по Цивилизации Чур и распоряжений Аппарата Президента от…» Так. Это — мура. Дальше… Где еще упоминается этот Тор-Оружейник?

«… Имеется прецедент — более, чем тридцатилетней давности — речь идет о приснопамятном процессе Дорна, Мильштейна и Кучкина — когда подобного рода некомпетентное расследование повлекло за собой…» Вот оно — дурацкое упоминание о несчастном Клаусе…

«… В этой связи, в обвинительном акте следует сохранить лишь формулировку, характеризующую деятельность подсудимого как…» Так — про Тора больше ни слова, только про подсудимого… Как этого-то хоть зовут? Или звали… Нигде в «Особом мнении» — как это они ухитрились? Кстати — резолюция премьера… Отменно неразборчиво.

Глава кабинета министров мог бы писать по-понятнее… Ага — расшифровка: «Особое мнение адвоката Пареных принять ко вниманию, дело направить на повторное слушание в ВС». Надо до господина адвоката непременно добраться… Надо! Так как все-таки зовут подсудимого? Ведь — Черт возьми! — читал же тогда… Какая-то скандинавская фамилия, простая очень… Нет — лучше склероз, чем такая память! Ищем в других распечатках… Подсудимый, подсудимого, подсудимым, о подсудимом… Блин! — Ведь зовут же его как-нибудь!?

Или звали… — снова та же мысль… Ага — вот: «Обвиняемый П.

Густавссон…» Обвиняемый и подсудимый — это одно и то же лицо? Или разные? А информационная сеть нам на что? У нас теперь доступ могучий…

«— SUBJ 1: Густавссон П., SUBJ 2: Предприятие «Шесть Портов», SUBJ 3: Процесс по делу — см предыдущий. SUBJ» — ВАШ ДОПУСК, СЭР?» На тебе мой допуск, скотина!..

Ким откинулся в кресле, ожидая ответа Сети. Заинтересовавшийся его занятием комиссар подрулил к нему сзади, имея на вооружении объемистую чашку с кофе и булочку. Значит успел не только заварить кофе, но и потревожить буфет-автомат в коридоре. И когда только?

— На «Дело «Шести Портов» вышли? — поинтересовался он у Кима. — Темное было дело. В духе Имперских политических процессов. Такое тогда было м-м… поветрие… Народу посадили — тьму. И пресса — ни гу-гу. У нас могут заставить молчать, когда надо…

Сеть выдала дату рождения, номер сертификата страховки и прочие стандартные параметры по личностному запросу

«Психохимическая обработка…» — пробормотал Ким.

Роше многозначительно хмыкнул. Потом щелкнул в воздухе пальцами.

— Однако, тип вменяем. И еще как, если ему вкатили-таки полную десятку…

Не говоря плохого слова, Ким вызвал на дисплей своего «ноутбука» меню уже загруженного туда накануне досье на Торвальда Толле. Выбрал «трекболом» пункт «титулы» и прочитал:

«Торвальд Толле из стаи Толле, Подопечный Харра. Оружейник». Вот так. Читать надо определения. Ким выбрал пункт «контакты» и уточнил:

«Густавссон Пер». Без всякого промедления на экране высветился аккуратный прямоугольник текста:

— Кто там у вас заведует Заведениями Свободного Труда? — повернулся Ким к Роше. — Надо срочно выдернуть этого Густавссона сюда…

Ким вывел на экран бланк стандартного вызова-запроса.

— Да, этот человечек может оказаться полезен… — задумчиво промычал Роше и переложил трубку из одного угла рта в другой. — Но не вздумайте посылать официальный запрос Верховному Коменданту. Тогда сдвиг крыши вам обеспечен. Потревожьте Азимова. Ему слово достаточно сказать — и вашего шведа сюда припрут спецрейсом..

— Разумно, — согласился Ким, пододвинул к себе блок связи и залпом проглотил успевший остыть кофе.

Харр остановился. Здесь было безопасно — в густых зарослях на краю невероятно огромного по его — Харра — представлениям парка. В нем только центральные аллеи были подсвечены декоративными светильниками, хитроумно спрятанными от глаз гуляющих. Гуляющих, впрочем, почти и не было.

Все в этом новом для него мире было необычно. Прежде всего, это был мир, пропитанный жизнью. Запахи тысяч живых существ пронизывали его.

Запахи неведомых трав и пыльцы неведомых цветов, запахи старых, хорошо обжитых человеческих жилищ, запахи выделанных кож и дерева — словно пропитанного прикосновениями людей. И очень мало было так хорошо ему — Харру — знакомого запаха мертвого металла, смазки и ржавчины. Оружия и ненависти. И почти совсем не было здесь радиации.

Она скорее всего просто почудилась ему пару раз — только и всего.

Это настораживало. Даже гроза и электричество грозы здесь были другими. Но он все же воспользовался случаем, чтобы подзарядить себя и почувствовал, что сил у него прибавилось.

Это был мир разрушенных стай — он понял это сразу и теперь находил этому все новые и новые подтверждения. Люди здесь бродили в одиночку и толпами, группами по двое-трое — но не стаями. И Братья — это было больнее всего — Братья: одинокие, потерянные, одичавшие и забывшие язык…

Не удивительно, что Тор потерялся в этом мире. Это была его — Харра — вина. Нельзя было давать этим здешним — вконец одичавшим — людям никакой возможности разделить их… Но ведь они были так добры…

Добры и деловиты… Вот это и должно было насторожить его — именно это! Здесь в этом мире никто — разве что малые дети были исключением — не несли в себе Подвига. Все были зараяжены Делом… И еще было странно — Тор не звал его. Если бы Тор был мертв, Харр догадался бы об этом. Нет — Тор был жив и не звал его! Он всегда был непослушлив и непредсказуем — младший Тор. Но сейчас это превысило все границы!

Харр успокоил себя, несколько раз вдохнув прохладный и очень вкусный после грозы — надо это признать — воздух чужого мира, и попробовал снова настроиться на душу непослушного Тора. Здесь это было дьявольски сложно: души жителей Прерии, похоже, вовсе не знали порядка. Все они галдели одновременно, заполняя череп Харра какой-то бестолковой, суетливой и неприятной хмарью. И каждая душа галдела по-своему и о своем. Положительно, с этим народом невозможно было иметь дело…

Харр послушал этот нестройный хор и так и эдак и уже собирался бросить это пустое занятие, выкинуть из своей души эту галдящую пустоту и очистительным спазмом вернуть хотя бы своей душе подлинное равновесие, когда странная и острая тема вторглась в эту разноголосицу и повела его душу за собой. Одинокая — как соло на трубе глухой ночью.

Харр дал этой теме войти в себя, постарался хотя бы недолгое мгновение жить одной с ней жизнью… И сразу оттолкнулся — резко, словно нырнул по ошибке в ледяную прорубь. Это не была душа человека. И это не была душа Брата. Чуждая, полная чужой — совсем ни на что не похожей тоски и странного, неземного страха и отчаяния душа…

«Другие… — сказал себе Харр. — Чужие. ТЕ?» Это не вязалось само с собой. Не укладывалось в то, что твердо знал и привык чувствовать Харр. Страдание, страх, отчаяние… Пусть даже нечеловеческие страдание, страх и отчаяние — нет! Все, что он знал о ТЕХ, говорило ему, что не эти чувства будет читать он в их душах…

Если у ТЕХ, вообще, есть души. Говорят, однако, что есть… Те, кто имел с ними дело и остался живым, рассказывали и показывали как могли… Да и сам он — тогда, в драке на корабле — ощущал нечто совсем другое. Хотя то, конечно, было в бою… Нет, все-таки, что-то иное встретилось ему на пути. Но имело ли оно отношение к Тору?

Тут не оставалось ничего, кроме как прислушаться к тому, что люди называют то интуицией, то памятью предков — к самому себе, короче говоря. К той части своей души, что не слушается ни логики, ни знаний и навыков, накопленных за Умные Века…

Харр прислушался, потом поднялся, отряхнулся и побежал на странный зов.

Отправляться на Козырную им все-таки пришлось — невзирая на строгий запрет афишировать деятельность специальной следственной группы.

Правда, Роше остановил кар не у главного корпуса Полицейского управления, гранитной громадой нависшего над водами Малой излучины, а к скрытым за ней, утопающим в зелени старого сада белым корпусам госпиталя следственной части. Именно здесь — увешанный датчиками клинического мониторинга, покоился на больничной койке невезучий помсекретаря Братов.

— Как вы и просили, мы подготовили больного к допросу, — сообщил Роше дежурный по блоку — приземистый и лысый как колено молодой ординатор. — Четыре часа глубокого сна, укрепляющее… Можете работать нормально.

— Так что с ним приключилось? — полюбопытствовал еще не успевший вчитаться в сунутую им подмышку распечатку Роше. Как его еще и под колеса угораздило? С горя что-ли полез?

— Сейчас он сам вам объяснит, — заверил его дежурный — Забавная, если разобраться, история…

— Куда уж забавнее! — прокомментировал уловивший последнюю реплику Николай. — Чертова дура эта — монашка, что за рулем была… Этой — «черепашки» идиотской… Она как увидела — труп, кровь, все такое…

Так, видно, и сбрендила — направила на меня эту колымагу свою и вместо того, чтобы по тормозам, по газу вдарила, стерва старая…

Хорошо еще, что там у нее автоблокировка была… Обе ноги мне «починила», зараза, три ребра и сотрясение обеспечила…

— Примите наши соболезнования… — вздохнул Роше, устраиваясь на заботливо поданом ему стуле и поправляя накинутый на плечи белый халат. — Однако давайте перейдем к делу…

— Давайте, — уныло согласился Братов, устало прикрывая глаза. — Сегодня вы — четвертый, кому я всю эту историю рассказываю. Или пятый. Тут недавно совсем двое были с этой штукой — мнемостимулятором — фоторобот делали…

— Да, вот он тут у меня… — Роше взял из рук Кима распечатку. — Это — водитель. Уровень достоверности низковат… А это — тот, второй, которого вы, вообще, видели мельком. Тут просто не о чем и говорить… Тут уж совсем — кто угодно мог быть. Исключить можно только грудных младенцев и калек. Вы — вот что — постарайтесь-ка припомнить лучше что-нибудь из деталей поведения того — первого, что был за рулем. Ну, может быть, он о чем-нибудь говорил вам — такое, что вам как-то запомнилось, или что-нибудь что-то такое характерное у него в поведении было… Ну, знаете, кто носом пришмыгивает, когда говорит, кто покашливает, кто, извините, репу чешет беспрерывно…

Николай только поморщился.

— Меня тут об том же самом битый час расспрашивал кто-то из ваших — еврейчик такой симпатичный, в очках… Так ничего путного и не удалось припомнить. У меня тогда, правда, башка и вовсе не варила…

Ну что тут сказать можно… Ну, вообще-то, я на него — на водителя — особого внимания, как на зло, не обращал вовсе… Ну он из англоязычных — это однозначно… Так их много таких здесь… Но это, в общем, не типично для водилы. И волосы… Думаю, что то парик был… А так…

— Посмотрите вот на эти снимки, — Ким через плечо Роше протянул Братову увесистую пачку распечаток из папки, на которой второпях фламастером было начертано: «Г. Гопник — знакомые и клиентура».

Братов уселся в койке поудобнее и принялся сосредоточено тасовать разного качества портреты. Это заняло довольно много времени — у адвоката Гопника была наредкость обширная и разношерстная клиентура и не менее широкий и разнообразный круг знакомств. Поскольку сей персонаж уже не раз участвовал в переговорах, не афишируемых властями, фотографировали всех, кто так или иначе входил в контакт с Гонсало, давно и систематически. На оборотах снимков, по запросу Роше, компьютер педантично отметил, имеет ли данный фигурант собаку и если да, то какую.

— Вы бы уж сразу мне весь город на просмотр лучше дали бы, — с досадой вздохнул Братов, перебрав первые два десятка фото. Здесь кого только нет. Уж негров-то и баб могли бы и откинуть…

— Дам? Гм… Знаете, всякое бывает… — Роше неопределенно пошевелил в воздухе пальцами. — Не торопитесь, лучше потерять с полчасика, чем…

Потерять пришлось побольше, чем полчасика. Дождь шумел за окнами, неимоверно хотелось спать — очень уж поздняя ночь была на дворе.

Может, уже раннее утро…

Наконец Братов протянул Роше тонкую — с пол-дюжины — пачку снимков.

— Вот… — устало вздохнул он. Эти — еще туда-сюда… А остальные здесь — ни к селу, ни к городу…

Роше принялся тасовать снимки, всякий раз заботливо заглядывая на оброротную сторону каждого портрета. Отложил три.

— Гм… Вот эти двое — Ганс Фрай и Петр Левада. Оба имеют собачек…

А про этого — информации нет… Присмотритесь к этой тройке, господин Братов.

Братов добросовестно присмотрелся. Устало вздохнул и протянул снимки комиссару.

— Не стану вам голову морочить, любой из них, вроде похож… А так…

Он, мученически морщась, пожал плечами.

— Ну, тогда — последний вопрос, — в свою очередь вздохнул Ким. — Скажите, у вас не сложилось впечатления, что Гость — Торвальд Толле — он… Ну, допустим, что он уже знаком был с этим человеком за рулем?

— Да ну… Что вы…

Братов вяло улыбнулся.

— Он никого и ничего не знал здесь — наш Гость. Он, вообще, чудак, по всему судя: только и делал, что головой крутил да вопросы задавал. Глупее — некуда…

— Ну хорошо… Отдыхайте… — Роше поднялся и бросил на дежурного многозначительный взгляд. — Если что вспомните — немедленно свяжитесь с нами — вот через вашего доктора…

Он повернулся к Киму и постучал пальцем по циферблату часов:

— Гната Позняка уже везут в Ратушу. Мы только и занимаемся тем, что не даем спать людям… Но давайте потеряем еще с десяток минут.

Пройдемте в главный корпус — здесь переход по второму этажу. Володя Чертоватых через полчаса заканчивает дежурство… Стоит-таки уточнить, что все-же было с собакой у того паренька — у Леона…

В коридоре они с Кимом на минуту задержались, рассматривая снимки.

— Кто-то из этих трех пробормотал Роше. — Или — ни один из них: Петр Левада, Ганс Фрай и Энтони Пайпер.

Упомянутый комиссаром доцент Чертоватых занимал аппартаменты, которые в другом ведомстве приличествовали бы заместителю министра. Но на Козырной, видимо, высоко котировалась следственая психиатрия.

Кабинет почти не содержал в себе ничего медицинского, если не считать декоративных золоченых корешков многотомных трактатов, украшавших строгие дубовые полки позади рабочего стола хозяина кабинета.

Нежно окрещенный комиссаром Володей, доцент Чертоватых внешностью и манерами больше соответствовал своей фамилии, нежели мягко звучащему имени. Был он сед, носат, черноглаз и напорист. Роше — тоже крутого вида личность — против него смотрелся прямо-таки пудингом на манной каше.

— Ну и пациентика ты мне подкинул сегодня, Жан! — с чувством произнес он, разливая по цветастым чашкам крепчайший — и отвратительно заваренный — чай. — Берите печенье и расскажите-ка, если не секрет, как парнишка попал под такую обработку?

— Сначала уж ты мне, Володя, расскажи, что за такая обработка там была, — уклончиво парировал комиссар, усаживаясь в кресло и придирчиво выискивая в хрустальной вазочке какое-то особо полюбившееся печиво.

Ким, приютившийся в сторонке от закадычных друзей, чувствовал себя здесь, в общем-то, лишним. Его основательно клонило в сон и начинало тревожить отсутствие хоть какой-нибудь реакции на запрос, который он передал секретарю Азимову. Судьба заключенного Густавссона основательно беспокоила его.

Старые друзья — комиссар криминальной полиции и той же полиции эксперт-психиатр, — между тем неторопясь, обсудили вопрос, отчего, как ни заваривай этот местный чай, всегда выходит этакая гадость и какой чай из той же заварки получался у покойной Валентины Гавриловны — дамы, уж и вовсе Киму неизвестной. Затем, комиссар взял-таки быка за рога и крякнув, отставил чашку с недопитой отравой в сторону.

— Так что же — тебя я вижу основательно заинтересовало, то, что приключилось с младшим Файолем? — осведомился он. — Взяло, так сказать, за живое?

— Первый случай на Прерии, когда можно безоговорочно диагносцировать программирование на третьем уровне. Гипнопрограммирование. И второй случай в моей практике за десять лет. На этой милой планетке.

Док Чертоватых со значением обмакнул бисквитную финтифлюшку в чай и присмотрелся к лицу Роше.

— И оба эти случая отделяет немногим более суток, Жан. Это — совпадение?

— Если ты, Володя, мне расскажешь немного про тот — первый случай, то я, может и умозаключу что-нибудь толковое… А заодно — просвети меня, да и господина Яснова — что специалисты разумеют под гипнопрограммированием третьего уровня.

Доцент задумчиво помешивал чай порядком размокшим куском печенья и с мрачной сосредоточенностью обдумывал нечто, что ему явно мешало жить.

— Насчет того, чтобы просветить — это всегда пожалуйста, Жан…

Первый уровень — это когда дело идет на уровне сознания, семантики, смысла… Ну и немного психофизиологии. Монотонная музыка, спецосвещение и все такое… Второй — это подпороговые эффекты… Ну — двадцать пятый кадр и все такое… А третий — это аура, поле…

Видишь ли — сейчас этому в школе, конечно, учат, но мы, в большинстве своем, люди в уме долго такого не держим… Наш организм генерирует массу разных полей — и электромагнитное и тепловое и электрическое. И химический состав воздуха вокруг живого организма чуть изменен… По-отдельности все эти эффекты трудно поддаются и измерению и анализу… А в совокупности своей — по некоторым обобщенным показателям — несут массу информации. И могут модулироваться извне. Для программирования третьего уровня. Это — далеко не безопасная штука… Нарушаются очень глубинные структуры… Психики, сознания… Такого рода вещи широко практиковались на Харуре… И разведслужбы временами их используют… А тут вот — как раз насчет того, чтобы случай тот тебе рассказать… Это по линии нашей ГБ идет и ФУР'а… Меня попросили как консультанта в одной экспертизе тут поучаствовать… Так что я и не знаю… Может быть, ограничимся тем, что ты, Жан, мне поподробнее расскажешь…

Роше молча протянул доку свой идентификатор. Тот сунул его в щель своего терминала. Потом история повторилась с карточкой Агента на Контракте. Прочитав высветившиеся на дисплее строчки, доцент пожевал губами и откашлялся.

— Да, Жан, впечатляет… Тебе, кажется, привесили-таки какое-то политическое дельце. — Впрочем, не буду вникать… Уровень доступа у вас обоих — что надо… Ну — в общих чертах — сам понимаешь, со мной тоже особенно не вдавались в пояснения… Имело место нападение…

Точнее некий вооруженный инцидент на борту пассажирского корабля.

Там… — Крючковатый палец доцента ткнул в потолок. — При этом, получилось так, что помощник капитана на этом кораблике оказался обработан именно на третьем уровне гипнопрограммирования… И что интересно: как и в случае с этим мальчиком… С Леоном… Медиатором воздействия было животное… А именно — собака. Вот тут и задумаешься…

— А как назывался кораблик-то этот? — Роше навалился на стол, вперив свой взгляд в зрачки старого друга.

— Видишь ли… — старый друг был порядком смущен. — Ты уверен, что тебе это нужно, Жан? Дело в том, что это все связано с этой возней с «червями»… С подпространственной формой жизни… Сам знаешь, какие штуки тут понаверчены…

Ким напрягся. Какой-то переключатель щелкнул у него в голове. Совсем недавно он слышал это… «Подпространственная жизнь»…

— Не знаю я, что там понакручено! — резко ответил Роше. — Я в этой ерунде не разбираюсь и разбираться особо не хочу. Ты мне скажи — что за кораблик пострадал-то.

— «Дункан», — вздохнул Чертоватых. — Грузопассажирский корабль класса «Гонец», «Дункан».

Гнат Позняк уже минут с сорок томился в приемной кабинета Кима в Ратуше и, естественно, особого восторга это занятие у него не вызывало, Как, впрочем, и появление припозднившихся «начальников».

Проклятая история с «левым» пассажиром и его псиной вот уже почти сутки выматывала его нервы. Пройдя в кабинет, он устроился на предложенном ему стуле с видом человека, проглотившего живого таракана и теперь прислушивающегося к поведению этого гостя своего организма.

Роше не стал разводить больших формальностей и просто придвинул к стулу монитор и сунул в щель терминала заранее припасенную карточку загрузки.

— Меня уже… — мрачно начал Гнат, но Роше движением руки предотвратил дальнейшие словоизлияния.

— Да, мы уже знаем, что вас «прокручивали» на мнемостимуляторе… Вы выдали неплохой фоторобот… Но э-э… недостаточно однозначный.

Сейчас мы, как говориться, попробуем решить э-э… обратную задачу… Мы вам выдадим серию м-м… уже известных нам людей, а вы среди них попробуйте — хотя бы приблизительно — подобрать кандидатуру на роль того жука, что этак вот подвел вас под монастырь… Учтите, что «опознание преступника — дело чести пострадавшего». Так говорили древние.

— Найти бы этого…!

Интонация, с которой это было сказано, не оставляло сомнений в том, чем бы закончилась для супостата его встреча с Гнатом.

— У вас, господин водитель спецдоставки, было больше времени, чем у всех участников этой истории, чтобы познакомиться и э-э… пообщаться с одним из преступников. Возможно, мерзавец был в камуфляже, гриме… Но есть такие вещи, которые замаскировать невозможно — во всяком случае, очень трудно. Вот тут — на этих распечатках — основные м-м… персонажи, которые нас интересуют, — Роше протянул Гнату уже просмотренную Братовым папку. — А вот здесь, — он похлопал по приемной щели терминала, — записаны эпизоды.

Сценки, в которых эти люди двигаются, разговаривают, одним словом, как-то ведут себя. Все снято скрытой камерой. Они не знают, что за ними наблюдают… Постарайтесь прикинуть — кто из них напоминает вам того типа, что одурачил вас…

Тяжело вздохнув, Гнат поудобнее уселся перед экраном и стал выслушивать объяснения о том, как управляться с клавиатурой аппарата.

— А с собакой как? — осведомился он.

— С той собакой, которая?… — догадался Ким.

— Которая час без малого меня над очком продержала! — без обиньяков объяснил Гнат. — Мужика того я еще туда-сюда — не без труда, признаюсь, вспоминаю, а вот сволочь эту блохастую — теперь по гроб жизни не забуду! Из мильона узнаю!

— У нас нет специальных сьемок по животным… — озадаченно поскреб в затылке Роше. — Но… Вот — сейчас посмотрим…

— Вот это не подходит? — Ким подошел к своему терминалу и, поковырявшись в клавиатуре, вывел на экран монитора, установленного перед Гнатом, меню проспекта последней «собачьей олимпиады». — Здесь, по-моему, есть все породы, которые…

— А неплохая мысль! — встрепенулся комиссар. — Вы даже не знаете, насколько она хороша! Здешние собачники просто помешаны на этой «Олимпиаде» — все как один лезут на первый тур. Жители Столицы — так даже с облезлыми болонками наперевес. И если владелец вашего, мсье Позняк, х-хе… четвероногого друга, не лишен хоть капли честолюбия, он вполне мог отметится в каталоге. Хотя бы где-нибудь среди публики. Вы, кхэ… внимательнее отнеситесь к этому материалу, мсье…

Роше в волнении достал из кармана трубку и коршуном изогнулся над плечом Гната, вперившегося в экран, на котором один за другим менялись коротенькие, похожие на рекламные ролики эпизоды. Ким вздохнул и принялся отстукивать на клавиатуре своего блока вызов личного канала связи адвоката Александра Пареных. Но черти носили адвоката где-то вдали от своего индивидуального радиовидеофона. Или он просто выключил его на ночь. Ким помассирован набрякшие веки и уткнулся в распечатки.

— Вы, господин комиссар, — довольно угрюмым голосом попросил Гнат, — над ухом у меня не сопите. Отвлекает. И трубкой этак вот мне по стулу не постукивайте. У меня, знаете, за последние сутки нервы сдавать стали…

Роше послушно спрятал трубку в карман, отклеился от Позняка и принялся, тяжело скрипя половицами, расхаживать позади него.

Довольно долго этот звук, да еще угрюмое посапывание Гната составляли единственное звуковое сопровождение процесса дознания.

Ким оторвался от так и остававшихся для него китайской головоломкой материалов дела заключенного П-1414, скосил глаза на часы и подумал, что будь они на Земле, за окнами бы уже начало рассветать. Но над городом и Степью по-прежнему царила тьма.

И тут Позняк мрачно сообщил:

— Вот она — эта сволочь! А вот и ее хозяин… Действительно — в публике… Так… Выше пупка не показывают гады… Хозяина, в смысле. Ублюдка, мать его… Да и собачку — все мельком как-то… Но это он, точно он — кобель чертов!

Роше энергично пододвинул к монитору второй стул, столь же энергично надел очки, наконец-то найдя им толковое применение, и принялся на пару с Гнатом пытаться вытянуть из чертовой машинки изображение хозяина проклятущей псины или хотя бы сведения о ком то из них.

Ким поднялся из-за стола и взялся за приготовление кофе. К тому времени, когда он принялся разливать дымящийся напиток по чашкам, Гнат с комиссаром, не преуспев в своих попытках, уже сортировали изображения персонажей из многочисленной клиентуры Гонсало Гопника.

— Глотните для бодрости… — сказал он, протягивая чашку Гнату. — Может…

Его прервала трель блока связи. Ким поднес трубку к уху и выслушал сообщение компьютера Центрального Пересылочного Изолятора о том, что отозванный из мест реализации Свободного Труда для производства дальнейшего дознания заключенный П-1414 доставлен в его, агента Кима Яснова, распоряжение.

— Я выезжаю, — Ким положил трубку и развел руками. — Свой кофе завещаю вам…

— Ну что ж… — комиссар поднялся, жестом попридержав Гната у монитора, — пора нам бежать — каждому по своей дорожке. — Вот посмотрите на дорогу — что нам удалось вычислить, — Роше подхватил Кима за локоть и подвел его к уже облюбованному широкому подоконнику. — Четыре кандидатуры. Вам будет интересно.

Почерк у комиссара был корявый, детский, но относительно разборчивый.

«Лозинский Глеб, — прочитал Ким, — весьма вероят. Есть овчарка. Врач.

Родни Майкл — лицо без опр. зан. Привлекался за кражу собак. Весьм. вероят.

Зауэршмидт Ганс-Теодор — оперный певец, здесь — на гастролях. Собаки нет. Маловероят.

Пайпер Энтони — предпринимат. Сведений о соб. нет. Маловероят.»

— Послушайте, не стоит изображать из себя большего дурака, чем вы есть на самом деле! Не стоит!

Человек с бородкой закоренелого интеллигента близоруко уставился снизу вверх на застывшего перед ним строго одетого, измазанного грязью ночного мокрого леса и до предела виноватого подчиненного.

Разговор происходил вовсе не в кабинете, как это можно было бы подумать, а на лоне природы — в сырой после сошедшего на нет дождя и мрачной как склеп рощице, невдалеке от Ближнего озера, воды которого совсем недавно вернули миру плоть и душу Гонсало Гопника. Этот последний факт, впрочем, не был известен участникам столь неприятной беседы. Они были из другой стаи.

— Я с самого начала говорил, что ваша команда неправильно настроила себя! Бог его ведает почему вы решили, что операция, которую вам поручили, это — просто пикничок какой-то на свежем воздухе! То, что объект находится под опекой здешних компетентных служб, вас не насторожило: ну — конечно! Они же здесь — сплошная деревенщина и лопухи! Их вы уже давно отвыкли брать в расчет!

— Н-но… — виновато сгорбленный тип попытался хоть как-то смягчить гнев шефа. — Но ведь именно охрана-то тут и не при чем…

— Вы в этом уверены, Комски? — Шеф привычным жестом поправил воображаемое пенсне и впился в физиономию проштрафившегося подчиненного взглядом, полным сарказма. — Я не уверен, что господин Азимов не разыграл эту шутку, чтобы м-м… скажем, не переправить Толле тайком в Метрополию… Вы, я вижу, не удосужились рассмотреть такой вариантик? А то, что Гостя могли просто купить у Прерии господа из Колонии Святой Анны, вы прикидывали? И этого от господина государственного секретаря вполне можно ожидать. И этого — тоже!

Вполне!

— В конце концов, герр Саррот… — опять норовя умерить гнев собеседника, осмелился возразить Комски, — мы полагались на данные наших осведомителей — весьма надежных осведомителей — вы их прекрасно знаете…

— И именно эти люди оказались совершенно не в курсе дела! — Хотя бы частично перенес герр Саррот свою немилость на посадивших его в лужу дармоедов из раздутого, словно грузовой аэростат, госаппарата Объединенных Республик. — Они прохлопали затею нашего лучшего друга Магира, они…

— Но мы-то как раз не прохлопали тут ничего… — не без гордости отметил Комски. — Группу Магира мы отслеживали почти сразу — с того момента, как они начали интересоваться визитом Гостя…

— Суп — все-таки отдельно, мухи — отдельно, Альфред… — ядовито возразил герр Саррот. — Контрразведкой у нас занимается Андрей Волков, а вам я поручил захват и доставка заказчику объекта. И именно эта часть задачи провалена! Ей богу, больше всего мне хочется собственноручно вздернуть вас на одной из этих осин…

Саррот кивнул на обступившие их деревца. Деревца были, правда, в основном березами, завезенными из Метрополии, но смысл сказанного от этого менялся мало. Совсем, собственно, не менялся. Комски нервно дернул щекой.

— Впрочем, и лаврам Волкова я бы на вашем месте не завидовал бы, — успокоил его шеф. — Он, видите ли, отслеживал группу Магира… Тут одна только накладочка, один сбой: группа Магира не менее успешно отслеживала нас, дорогой Альфред. И то, что вместо того, чтобы блокировать неохраняемый кар спецдоставки и без шума и грома доставить нашего Гостя по месту его, так сказать, назначения, вы с Фигманом блокировали друг друга, обработали инфразвуком, разбили пару машин и еле ноги унесли с места действия — это самое страшное, из того, что могло получиться при таком вот раскладе. А Гость просвистел себе спокойно мимо, так и не заметив ваших засад, и исчез без следа…

— Но, все-таки, обошлось без жертв и без вмешательства полиции… — полуутвердительно полувозразил Альфред.

— А зачем ей, собственно, вмешиваться, если мы оказались такими ослами, что сами выполняем ее работу? — Саррот кисло улыбнулся. — К тому же, я не сказал бы, что дело обошлось без жертв: двое наших людей после того, как заработали по инразвуковому пакету, теперь для оперативной работы потеряны. А мы — как никак, всегда обеспечивали своих пострадавших и их семьи… Но если так, то стоило бы воздержаться от таких операций, которые плодят инвалидов…

Комски тяжело вздохнул. Саррот жестко продолжал:

— Но это — только первый ваш прокол, Альфред. Второй будет еще похлеще: наш человек, рискуя головой, докладывает, о появлении Седого Гонсало с условиями выкупа… И вы умудряетесь упустить старого жулика из-под носа. Прямо-таки дожидаетесь того момента, когда его вычислят и возьмут люди Магира!

— Но не мог же я взять Гопника прямо в корпусе Объединенных Министерств? — резонно возразил Комски. — А вот то, как быстро Магир вычислил адвоката, наводит на определенные мысли…

— Если вы хотите сказать, что подозреваете, что Тихоня работает не только на нас одних… Или даже не на нас в первую очередь, то вы меня не очень удивите, Альфред, — Саррот пожал плечами. — Но тем более оперативно вы должны были действовать. Мы живем в ненадежном мире, населенном ненадежными людьми… И с погоней вы опоздали: потеряли след Кукиша буквально в чистом поле… Я не собираюсь дальше прочесывать с вами эти леса и буераки. За то время, что нами упущено, Седого Гонсало уже выпотрошили и хорошо, если Магир еще не заполучил Гостя… Я думаю, что если в дело впутан был адвокат Гопник, то справиться с задачей ему будет несложно: те, кто нанимает таких типов, — явно не гении конспирации…

— Если вы считаете дело безнадежным… — Комски поправил галстук. — То…

Ему стало душно. И было от чего.

— Дело не так безнадежно, как кажется… — улыбка Саррота из кислой сделалась хищной. — Просто мы не можем не выполнить приказа… Или Гость будет доставлен в заданное время в заданное место, или он должен быть уничтожен. Гарантированно уничтожен. Даже если нам придется для этого термоядом взрывать Космотерминал. Но дело не зашло еще так далеко. Пока мы еще можем выкупить Гостя.

Комски не удержался от скептической улыбки.

— Я понимаю, что наш филиал не сможет заплатить такую неустойку, какую выставят Магиру его заказчики. Хотя нам так и не удалось установить, кто они, подозрения на этот счет у меня есть… Дай-то Бог, чтобы они не оправдались. Но в любом случае, я думаю, что Магир ни за какие деньги не станет подводить этих своих нанимателей.

— Тогда, как я понимаю, герр Саррот, речь пойдет не о деньгах?

— Рад видеть, что сообразительность вам временами, все-таки, не изменяет… — шеф изобразил на лице поощрительную гамму чувств. — У нас есть товар, который Магир поменяет на Гостя. Нехотя, но поменяет…

— Вы говорите…

— Я говорю про его собственную — Великого Магира — жизнь. Ты правильно догадался, Альфред… Твоей группе придется заняться этим в ближайшие часы. Оставить глупейшее прочесывание буераков и вплотную заняться обработкой Магира. И его близких. Тебе в помощь даю группы Волкова и Муна.

Комски стало еще более не по себе, чем при обещании быть вздернутым на осине. Он запустил пальцы за тугой воротник и машинально пытался оттянуть его.

— Начать войну кланов — это не здорово, шеф… — глухо сказал он. — Пока у нас со здешним «обществом» были приемлемые отношения.

Натянутые, но приемлемые… Если мы пойдем на похищение одного из здешних столпов… Вся здешняя Мафия сцепится с нами. Людей Комплекса просто будут уничтожать…

— Приказы, Альфред, не обсуждаются. Ясно, что придется туго. Но, может быть, существование нашего филиала в этой дыре полностью оправдывается одной — вот такой — операцией…

Со стороны стоящего поодаль — на опушке — кара им просигналили фонариком. Оба молча зашагали к машине. Помощник шефа уже торопился к ним, протягивая зажатый в руке блок связи.

— Только что из Филиала сообщили, — торопливо отрапортавал он. — На связь выходил «Седой». Он хочет говорить с Комски… Они переключили связь на нас.

— Логично: Альфред с ним работал, — пожал плечами Саррот, доставая свой — маленький как пудреница — блок. — Но почему он жив? Говорите, Альф — я буду на параллельном…

Он подрегулировал свой аппарат и поднес его к уху.

— Алло… Это вы, Альфред? — хрипло спросил Гонсало с того конца линии связи. — Мне надо срочно видеть вас… Вы помните, где мы встречались последний раз? В связи…

— Я помню где и в какой связи… Жди меня там… — Комски скосил глаза на часы, — через тридцать минут. И немедленно уйди из эфира…

— Понял, — каркнул Гонсало, и в трубке воцарилось унылое завывание сигнала отбоя.

— Поторопись, Альфред, — сухо подтвердил намерение своего подчиненного Саррот и машинально поправил несуществующее пенсне. — Или Бог любит Магира или… Бог любит старого прохиндея Гопника. Но скорее всего это — ловушка. Еще не понял какая, но — ловушка… Будь осторожен. Мы тебя подстрахуем. Тащи его на явочную — на Линиях.

Комски молча нырнул в кар.