Ночь Пса

Глава 4 ВРЕМЯ НОЧНЫХ ПТИЦ

«Надо быть леди! — сказала себе Энни. — Надо быть леди, даже когда тебя будят вот так — по-хамски, посреди ночи. Только близкие друзья способны на такое!»

Она вытянула из-под подушки пистолет и сняла его с предохранителя.

Для того, чтобы быть леди, у Энни были все данные — тонкая в кости и красивая загадочной восточной красотой миниатюрная китаянка была наделена и врожденным тактом и железной волей и даже неплохим служебным окладом. В пушистой ночной пижаме она могла сойти за чуть увеличенную в размерах фарфоровую статуэтку. Мешал исполнению ее мечты только живший в ее душе демон предков — вековой династии шанхайских карманников — совершенно непредсказуемый и своевольный парнишка.

Сейчас он заставил ее рывком и без привычного «кто там» открыть трезвонящую сигналом сенсора входную дверь. И прыснул со смеху.

— Господи, да на вас нитки сухой нет, Гонсало…

Демон заливался ехидным смешком, а Энни Чанг — собственный корреспондент «Гэлэкси ньюс» в этой проклятой дыре — была искренне удивлена как ранним визитом адвоката, который в круг ее ближайших знакомых все-таки не входил, так и его видом. Подумав, она вернула здоровенную «Беретту» в нацепленную по пути наплечную кобуру и кивком велела гостю пройти в комнату.

— Мне пришлось минут сорок провести под водой, — пояснил Гонсало.

— На ближнем Озере, мисс… Но давайте все по порядку… У вас нет кофе?

— Одну минуту… — Энни осмотрелась по сторонам в поисках места для пропитанного озерной влагой гостя. — Кофе я терпеть не могу и дома не держу — он здесь к тому же и дорогой ужасно — но есть зеленый чай… Я заварю его… Куда вас посадить-то?… Ч-черт…

В принципе, порой Энни приходилось иметь дело и с более необычными посетителями: для того, чтобы выудить из провинциальных будней огромной степной супердержавы хоть пару стоящих тем для еженедельного обзора приходилось заводить страннейшие знакомства. Слава Богу, теперь ее пребыванию на гостеприимной Прерии-2 приходит конец…

— Если нет кофе, то хоть кофеин в таблетках… — махнул рукой Гонсало. — У меня зуб на зуб не попадает… Это — от «оксидара»…

Прекрасный комплекс. Повышает емкость крови по кислороду черте во сколько раз… И снижает общий метаболизм в нуль при сохранении сознания… — Гонсало судорожно провел дрожащей рукой по лицу.

— Можно имитировать потерю дыхания, смерть даже. И очень долго быть под водой… Это разрабатывали для Космоса — премедикация к анабиозным ваннам и все такое… Черте сколько стоит. И последействие ужасное… Вы что — переезжать собрались?

Гонсало кивнул на разложенный на диване чемодан и на пару уже упакованных кейсов, стоящих у двери.

— В ближайшее время я прощаюсь с Прерией, Гонсало… — Энни грустно вздернула хрупкие плечи и принялась освобождать кресло от набросанных на него бумаг. — Садитесь сюда. Плевать, что обивка промокнет… Меня переводят отсюда на Джей. Или — на Квесту — на Малую Колонию, в смысле… Хотя — черт один, что одна дыра, что другая… Милые землеподобные планеты с провинциальными политиками сверху и тупой деревенщиной снизу. На что еще может рассчитывать нормальная журналистка всего на третий год после университетской скамьи? Секретариат вашего Президента выразил недовольство моими последними публикациями о здешней политике. По предстоящему визиту этого Оружейника с Чура… Тора Толле… А мои начальники в «ГН» не любят ссориться с регионалами. Вот и кофеин нашелся…

Гонсало молча глотал таблетки, разгрызая их, чтобы ускорить всасывание, и судорожно захлебывал обломки отвратительной жижей, которую милая китаяночка считала почему-то чаем.

— Вот как раз из-за господина Толле я к вам и пожаловал… Хотя…

У вас — перед отъездом — наверное, проблемы с наличностью?

Гонсало с хлюпаньем грохнулся в кресло.

— Так вы хотите продать мне материал по Толле? — Энни призадумалась, растерянно стоя над разбросанными вещами. Потом пожала плечами.

— Пожалуй, в кассе корпункта найдется кое-что — на черный день. Вы знаете наши расценки…

— Сейчас меня устроит любая сумма. Признаюсь, мисс, Гонсало приходится ложиться на дно… Хотя бы на полгодика. Тут уж не до того, чтобы торговаться. Но материал стоящий. Вам не придется жалеть.

— Господи, вас ищет полиция… — скорее констатировала, чем спросила Энни.

— Полиция — это далеко не худший вариант, мисс. Если господа с Козырной набережной будут мною интересоваться — после того, как я вас покину, естественно — можете не скрывать от них ничего…

Гораздо хуже для меня — встретиться с людьми, скажем… скажем, господина Магирова…

— Почему бы вам тогда сразу не сдаться полиции, вместо того, чтобы с таким-то хвостом являться на квартиру к одинокой и беззащитной девушке? — искренне возмутилась Энни.

— Так что — одиноким и беззащитным девушкам не нужен сенсационный материал по Тору Толле? — с раздражением спросил Гонсало.

— Нужен, — призналась Энни. — Выкладывайте, что там у вас.

— Похищение, — коротко определил Гопник. — Гость похищен с целью выкупа. Соответственно прикиньте цену этой информации.

— Вы в ней уверены, Гонсало? — озабоченно спросила Энни, вытягивая из кармана дорожной сумки чековую книжку.

— Я был уполномочен вести переговоры — это, конечно, не для печати, мисс… Так что можете быть уверены.

Энни молча заполнила чек и протянула Гопнику.

— Это все, что «Гэлэкси» может заплатить вам сейчас. Ваша анонимность подразумевается… Теперь я жду деталей.

Гонсало досадливо посмотрел на гербовый листок, прикинул, в какую часть своего мокрого одеяния мог бы его спрятать и оставил в руке.

— Мои доверители — я не спешу называть их имена — поручили мне провести конфиденциальные переговоры относительно возможности освобождения человека, фото которого было в их распоряжении. В тот момент я не знал о ком именно идет речь… Я мало интересовался Чуром и его Оружейниками… Однако с вашими публикациями, мисс, знаком. Я эти переговоры провел. Они проходили в Министерстве Юстиции и закончились всего пять часов назад. Ни разу имя человека на фото не было названо. Моими контрагентом был бывший первый секретарь минюста Пареных — член гильдии адвокатов. Формально он — на пенсии, консультант.

Присутствовал господин Смирный из ГБ. Младший следователь. Я часто контактировал с обоими в подобных деликатных вопросах…

— Они подтвердят это?

— Думаю, не станут отрицать… Существуют расписки и все такое… Я повторяю, что не называю имен своих доверителей и не предъявляю им обвинения в похищении человека. Речь идет только о содействии его освобождению… По сути, они взяли на себя благородную функцию…

— Разумеется, — заломила цвета воронова крыла бровь Энни.

Гонсало не реагировал на иронию.

— Дело в том, что я сам стал предметом похищения. В результате утечки информации, видимо. И сейчас мои доверители и сам похищенный… Гость… Они на прицеле у куда более серьезных людей… Им угрожает серьезная опасность. В дело вмешалась мафия. Не для печати будь сказано, они уже присвоили себе сумму первой части выкупа, которую я должен был доставить моим доверителям от имени министерства юстиции… И сейчас преступники активно ищут и моих доверителей и самого Гостя. Если не нашли уже…

— Вы имеете ввиду группировку Магирова? «Торговые дома Побережья»? — голос Энни стал неприязненным.

— Я назвал Магира только для примера… Скажем так. Сейчас я не готов выдать имена…

— Это вы их ему заложили? — все тем же неприязненным тоном осведомилась Энни. — Своих, как вы говорите «доверителей»?

— Вот это, как раз, не суть так важно… — лицо Гонсало нервно дернулось. — Я, если хотите знать, спасаю этим дурням жизнь.

Пытаюсь спасти. Я только что объяснил вам, что их сейчас ищет уже половина людей мафии. Если не все… У вас найдется конверт, пара листков бумаги и чем писать? И вообще, хотел бы я вас видеть на моем месте, мисс…

Энни мысленно признала правоту оппонента, порылась в секретере, выложила на стол потребные принадлежности и принялась барабанить по клавиатуре блока связи. Гонсало удивленно воззрился на нее.

— Алло, Энди, — деловито бросила в трубку Энни. — Ты не спишь, надеюсь?… Сейчас я завезу к тебе одного нашего общего знакомого.

Ему надо переодетья в сухое. У тебя найдется что-нибудь, чего не жалко?… За мной не станет… Нет, это не я пыталась его утопить… Значит жди. ОК…

Гонсало торопливо строчил на выдранном из блокнота листке, временами цепенея и задумчиво кусая кончик тонкой ручки. Это продолжалось минут пять-шесть. За это время Энни удалилась в спальную и вернулась, одетая по-походному. Закончив, адвокат со всем возможным старанием запечатал свое послание и вместе с чеком судорожно зажал его в руке.

— Это письмо на мое имя — без марки и до востребования… На одно отделение — на окраине. Скажите, какой указать адрес отправителя, чтобы оно попало в надежные руки, если я не смогу его выкупить в срок — до условного полудня завтра? Вы понимаете, что я имею ввиду?

Почтовое ведомство планету на уши поставит, чтобы содрать свои кровные пять штучек если не с получателя, то с отправителя… В нем вы найдете много интересного…

— Пойдемте, Гонсало, — невесело бросила Энни. Меня на Прерии не будет уже через сутки с небольшим… Лучше поставьте номер моего ящика на Почтамте. Я обязательно буду там завтра, — она глянула на часы. — Проверю ящик, и если письма еще не будет, то перерегистрирую его на Энди. Он из «Криминальной хроники» — как раз то, что вам нужно. Я предупрежу его — он будет доволен.

Хотя, никто не любит получать письма с того света…

Выбирая маршрут к пересылочной каталажке, Ким сверился с картой бортового компьютера своего кара и не удержался от того, чтобы загрузить в навигационную систему небольшой крюк — визит к адвокату нынешнего заключенного П-1414 хотя бы за несколько минут до беседы с этим самым П-1414 представлялся ему необходимым.

Да и тревожило молчание линии связи.

Тревога эта оказалась, к счастью, напрасной: после короткого разговора по встроенному в декоративный столбик домофону, сонный и дородный адвокат Пареных самолично вышел к бронзовой калитке заборчика, которым был обнесен его особняк. И у ограды, и у особняка, и у адвоката вид был респектабельный. Где-то недалеко, за темнеющими в ночи контурами дома и деревьев сада, чувствовалось прохладное дыхание озера — самого большого и глубокого из многих в пригороде Столицы.

«Господи, вот поменяться бы с господином адвокатом судьбами — на годик, небольше — и пожить бы вот так — в покое, вдали от мирской суеты. В мире с собой и людьми…» — тоскливо подумал Ким.

Александра Пареных не лишал вальяжности даже наскоро напяленный спортивный костюм. Он и в нем смотрелся как в смокинге. Только лишь легкая дрожь левого века чуть портила его красиво вылепленное лицо.

— Чему обязан? — осведомился он, не спеша отворять Агенту на Контракте вход в свои владения. — Учтите, что я уже два года как на пенсии и только консультирую Министерство… И еще учтите то, что сейчас всего-навсего восемь утра.

— Простите, но я не смог связаться с вами по… — Ким счел необходимым окрасить свои слова чуть заметным оттенком претензии.

— Я не занимаюсь делами. И мой блок включен только пару часов в сутки, — капризно поморщился адвокат. — Примите это к сведению.

И давайте побыстрее закончим разговор…

— Речь идет о деле семилетней давности… — как можно мягче пояснил Ким. — Вы, надеюсь, помните о своем участии в процессе «Шести Портов»?

Агенту Яснову не часто приходилось видеть такое вот мгновенное изменение в лице собеседника. Адвокат Пареных словно рыбьей костью подавился. Киму даже почудилось, что сейчас ему придется стучать адвоката по спине, а может и «скорую» ему вызывать. Но защитник хорошо владел собой и через пару секунд уже снова был в форме.

— А кто вас направил ко мне с такой информацией? — резко и холодно осведомился он. — Я просто не думаю, молодой человек, что ваш уровень допуска позволит нам, гм, продолжить…

Ким молча протянул ему свой идентификатор. Адвокат взял его словно ядовитое насекомое и, повертев перед мясистым носом, буркнул:

— Мне следует запросить э-э… Мне следует уточнить ваши полномочия… Пройдемте…

Сервомотор с натужным пением отворил перед Кимом массивную калитку, и он поторопился за хозяином вглубь старинной стройки дома — одного из шеренги таких недешевых особняков, украшавших тихую Немецкую аллею.

Глаз у Кима был наметанный, да и камуфляж аппаратуры детекции оружия в два эшелона — в вестибюле и на лестнице, ведущей в кабинет — расставленной на пути гостей дома, был стереотипный.

«Хорошо, что я оставил пушку в машине, — подумал Агент. — Интересное прошлое было у господина адвоката. Впрочем, почему же только прошлое? Нет, не хотел бы я меняться с ним судьбой. Даже на год.» Если судить по интерьеру кабинета, утехой Александра Пареных всю жизнь был парусный спорт. Просторная и светлая — словно на улице царило летнее утро — комната была украшена стереопанно со снимками разных моментов регат и просто отдельных яхт и шхун на сверкающей глади какого-то из здешних мини-морей. На декоративных полках со вкусом, этак ненавязчиво, были расставлены кубки и прочие призы парусных состязаний лет за сорок, модели катамаранов, яхт и кораблей покрупнее; стены, забранные панелями под серебристый бук, украшали взятые под стекло почетные дипломы и иные документальные свидетельства спортивных успехов хозяина кабинета. Фотографий его самого или членов его семьи не было нигде. Хозяин был скромен.

Точнее — не склонен к паблисити.

Опасаясь нарваться на часовую лекцию об особенностях такелажа здешних парусников, Ким воздержался от дежурного комплимента, за что и был вознагражден еще одним градусом хозяйской холодности и неприязни. Кофе ему, во всяком случае, предложено не было. Адвокат, недовольно посапывая, подошел к стене позади своего обширного и пустого — только часы, сработанные под штурвальное колесо «Катти Сарк» украшали его — стола и, сдвинув в сторону панель облицовки, открыл миру скрытый за ней терминал — выполненную на заказ «под старину», дорогую установку.

Карточка Кима нырнула в щель терминала. Экран дисплея выдал соответствующее сообщение, и Александр Пареных несколько успокоился. Досадливо заломив бровь, он вернул идентификатор Киму и жестом предложил ему занять место в массивном кресле напротив рабочего стола.

«Это так естественно, — констатировал про себя Ким, наблюдая, как хозяин кабинета принимает величественную позу в своем кресле, по ту сторону стола, — действующая служебная аппаратура в кабинете скромного пенсионера… С выходом на секретные файлы Министерства. Что ж — бывает…»

— Гм, не ожидал, что к этому делу вернутся… — взял быка за рога адвокат. — Изложите суть дела покороче, и давайте, как говориться, поскорее расстанемся с миром. Мне эта тема удовольствия не доставляет.

«Так и я тут не из праздного любопытства, черт возьми!» — подумал про себя Агент на Контракте, но вслух только лишь попросил господина Пареных разъяснить ему некоторые моменты дела, касающиеся личности доктора Пера Густавссона и вынесенного ему приговора.

— Поконкретнее, пожалуйста, — поморщился адвокат. — Речь идет о человеке, много лет работавшим вне нашего Мира и, сами понимаете, рассказывать о такого рода людях можно много. Вам ведь нужна некая конкретная справка — только? Вот по ней и задавайте ваши вопросы.

— Мне, прежде всего, важно было бы знать, — осторожно начал Ким, — кого же все-таки представлял здесь, на Прерии, осужденный по делу «Шести Портов» Густавссон. Вы вели его защиту и, наверное, больше чем кто либо осведомлены на этот счет…

На кого все-таки работал подсудимый?

— Раз уж вы имеете доступ такого уровня как ваш, — пожал плечами Пареных, то уже прочитали, очевидно, формулировку заключения по делу… Там это ясно сказано.

— Там ясно сказано, что суд не считает необходимым уточнение этой стороны дела для вынесения приговора… — возразил Ким.

— Но меня — точнее Следствие — интересует не формальная сторона вопроса…

— А меня, как представителя Защиты, она вот как раз и не интересует! — Пареных извлек из ящика стола роскошного вида плоский ларец, из ларца — сигару и принялся заботливо — ножичком в серебряной оправе — обрезать ее кончик.

Курева Киму тоже предложено не было.

— Где это вы видели такого защитника, — со сдержанным гневом продолжал хозяин, — который способствует тому, чтобы его подзащитному, честно отсидевшему уже свыше половины полученного по приговору срока, навесили еще лет пять — шесть? По, так сказать, «вновь открывшимся обстоятельствам»? Я, вообще, хотел бы знать, кому это понадобилось инициировать повторное расследование по этому делу?

— Никакого повторного расследования не предвидится, — поспешил успокоить его Ким. — Идет расследование совершенно другого преступления. И меньше всего я настроен увеличивать срок заключения несчастному Густавссону… Наоборот, если он окажет Следствию существенную помощь…

— Стоп, стоп, стоп! — прервал его явно встревожившийся защитник.

— Вы что — намерены отправиться к Густавссону по месту заключения? Это непосредственно касается…

— Ваш подзащитный будет поставлен даже в более комфортные условия, — улыбнулся Ким. — Я намерен предоставить ему возможность проявить свои э-э… знания здесь, в условиях полного или частичного расконвоирования…

Адвокат даже вскочил из-за стола и уставился на Кима, как на привидение.

— Вы… Вы даже сами не понимаете, что собираетесь затеять, господин Агент!

Эти слова он буквально выкрикнул, торопливо выбираясь из-за стола.

— Обстроятельства дела таковы… таковы… — Пареных утратил всю свою вальяжность. Теперь он странно походил на схваченного за руку шулера. — Этот несчастный даже сам не знал правды о тех, на кого ему пришлось работать… Обстоятельства дела… Впрочем…

Впрочем, я отказываюсь продолжать разговор на эту тему! Это — мое право…

Он тяжело обернулся к столу. Потер лоб. Снова повернулся к Киму:

— Вы в самом деле собираетесь?…

Ким поднялся и взял со стола положенную было на него папку.

«А ведь не о бывшем подзащитном печется господин адвокат, — запоздало подумал он. — Не из-за него всполошился. А я — купился как мальчишка на его подставку! Сболтнул лишнее. Это мне отрыгнется.

И очень скоро, может быть. Надо торопиться. Здесь уже ничего не выкопаешь.»

— Если вы не хотите отвечать на мои вопросы, господин адвокат, — сказал он вслух, — то уж не ждите и от меня ответов на свои…

Предупреждаю вас, однако, о том, что существует Федеральный закон «О мерах по пресечению действий, препятствующих ведению следствия»…

— Нашли кого учить, мальчишка! — зло бросил адвокат, огибая стол в направлении к сдвинутой панели, за которой дремал терминал.

Ким быстрым шагом направился к выходу. Он был уже на пороге, когда странные, потусторонние звуки заполнили комнату, заметались под ее сводами… Он остановился и остолбенело обернулся. До него не сразу дошло, что несется этот призрачный хор из-за задвинутых штор окон — с невидимой, зыбкой глади озера.

Адвокат уже стоял у терминала, держа в руках переговорную трубку. Он уже поостыл немного и вполне владел собой.

— Это птицы, — устало объяснил он, перехватив взгляд Кима.

— Ночные птицы. Сейчас — их время…

— Я повторяю, в новостях не соврали: на моих глазах на набережной в собаку била молния!.. В огромную собаку — два раза. И — хоть бы хны. Она словно искупалась в огне… Честное слово десантника!

Отряхнулась и побежала себе… А я прямо столбом стоять остался…

— Это и называется — допиться до глюков, Ник… Вот что делает с людьми этот проклятый самогонище, который называют виски. От водки такого не бывает…

Бармен чуть кашлянул — но кашлянул со значением — и гудение голосов теплой компании, собравшейся встречать «ночное утро» в украшенном старинными картинками углу «Канар» чуть смолкло. И было отчего. Не всякий день в «Канары» заглядывают тузы с Козырной набережной. Импозантный, точно испанский гранд, Серж Круевич оперся о стойку, терпеливо ожидая заказа господина комиссара.

Роше тяжело вздохнул — подобная известность его тяготила — и, тоже опершись о стойку, заказал чашечку кофе. Разговору, конечно, больше способствовала бы рюмка белого, но так рано комиссар не начинал — даже по служебной необходимости.

Кофе был не тем, ради чего народ собирался в «Канарах» с утра пораньше. Явно не тем. Еще раз утвердившись в мысли о причастности сношенных автомобильных покрышек к происхождению экзотического для Прерии напитка, Роше отставил чашечку в сторону и, утерев усы, осведомился у старины Круевича о том, о сем. Старина Круевич охотно рассказал и про то и про се, после чего, кашлянув, взял инициативу в свои руки.

— Послушайте, комиссар, — понизив голос, сообщил он, — если вам нужен Лев Косневски, то вы уже немного опоздали… И напрасно теряете время.

Комиссар вздохнул еще раз.

— Неужели уже весь город знает, что Жану Роше понадобился Лев Косневски? — грустно спросил он, покручивая в пальцах белоснежную емкость с мерзким напитком.

— Как вам сказать, мсье… — пожилой бармен отвел глаза к картинкам на стене.

На картинках были изображены исключительно собаки. Почти всех известных пород и любого калибра.

— Как вам сказать… — повторил он. — Весь город уже знает, что люди комиссара Жана ищут двух псов. Бог весть зачем, но ищут. А по краденной псине в столице главный спец — Лео: не мне вас учить… Только его еще вчера — прямо перед закрытием — отловил один дед, такой интересный. И, главное — похоже, по тому же самому вопросу…

— И кто такой этот ваш интересный дед? — попробовал внести ясность в вопрос Роше.

Бармен пожал плечами.

— Ей Богу, мсье, первый раз видел этого чудака… Волос седой, коротко стриженный, борода, усы — тоже белые… Рост средний — чуть повыше вас, мсье… Глаза — карие. Одет как турист. Рубаха в клетку… Что на ногах — не помню… Да: на носу еще очки — под старину… Дорогая вещица.

Сержу Круевичу можно было доверять в таких вопросах. И Роше продолжил беседу:

— А насчет того, что тип нацелился именно на тех же собачек…

Лео сам тебе сказал?

— Как же — так Лео вам и выложит о чем с ним болтал клиент… Дело в том, что дед-то этот со своими проблемами сначала ко мне подъехал. Ну — понятное дело — у «Канар» на этот счет твердая репутация… А я уж его и отпасовал к господину Косневски…

Теперь его — ищи ветра в поле… Пока не справится с заказом…

— Вот как… — задумчиво пробурчал себе под нос Роше. — Вот что: если хоть мельком увидишь Лео, неприменно передай ему, чтобы выходил на старину Жана — номерок оставить?

— Ваш номерок только ленивые не знают, мсье, — успокоил его Круевич. — Только, я думаю…

— Скажи ему, — как можно более убедительно сказал комиссар, — что он связался с очень опасным делом. Рискует остаться без головы.

Ты хорошо понял меня?

— Мсье Жан понапрасну народ не пугает… — пожал плечами бармен.

Лицо его омрачилось.

— А насчет деда этого… Если что — дать знать? Опасный тип?

— Знать, разумеется дай — если снова всплывет. Или если узнаешь что о нем. Если случится — поговори с ним. Деликатно.

Постарайся выяснить — что за птица. Но помни — в этом деле простачки не крутятся… И безопасных типов — нет!

Комиссар решительно — словно ладью по шахматной доске — двинул по стойке недопитую чашку с кофе и неторопясь выплыл из «Канар».

Гудение в углу с картинками воспрянуло с новой силой.

В это самое время еще один интересный дед — совсем не тот, о котором содержательно поболтали комиссар с барменом «Канар» — встречал «ночное утро» в гораздо менее комфортабельной обстановке. Звездное, покинутое наконец облаками небо Прерии он созерцал через забранное решеткой оконце следственного изолятора, прикидывая возможные расклады событий, приведших его в это гостеприимное место. Он уже довольно долго предавался этому занятию, когда по встроенному в кладку стены матюгальнику хриплый голос дежурного гаркнул:

— Заключенный П-1414 — подъем! В кабинет к следователю!

Заключенный П-1414 торопливо вскочил с лежака и, заправив по уставу сиротское одеяло и сплющенную в нуль подушку, привел в божеский вид свой полосатый наряд. Затем по стойке «смирно» стал перед дверью.

В двери погудел немного сервомотор и она съехала в сторону, освобождая проход в коридор. Конвойный неторопливо обыскал подлежащего доставке в кабинет следователя П-1414 и погнал его по короткому коридорчику — навстречу неизвестной судьбе.

В кабинете за столом следователя сидел скуластый загорелый тип в штатском «сафари» и нервно барабанил пальцами по папке, содержащей, надо полагать, подробности судьбы злосчастного П-1414.

— Здравствуйте, Пер, — довольно приветливо сказал тип. — Присаживайтесь.

Принять это любезное приглашение заключенному П-1414 помог конвойный, пригвоздивший его копчик к стулу, намертво привинченному к полу посреди кабинета. Тип, сидевший за столом, кивнул охраннику и они остались вдвоем: заключенный П-1414 — Пер Густавссон — и Агент на Контракте — Ким Яснов.

Ким представился и для проформы осведомился — тот ли перед ним Пер Густавссон, что отбывает свою «десятку» за шпионаж в пользу неустановленных лиц в исправительном учреждении 45/812? Да, это был именно тот Густавссон.

— И чем же вы занимаетесь в учреждении 45/812? — поинтересовался Ким.

— Сельхозработы, — пояснил Пер. — Настройка и обслуживание гидротехнических устройств. Облегченный режим в связи с возрастными показателями и э-э… примерным поведением…

— И вам очень нравится заниматься настройкой и обслуживанием поливальных агрегатов? — чувствуя себя прямо-таки маркизом де Садом, осведомился Ким. — У вас не бывает желания заняться чем-нибудь более интересным?

Заключенный Густавссон косо улыбнулся.

— Вы, должно быть, знакомы с моим «личным делом»… И не могли не заметить, что более пятнадцати лет я провел на милой планетке Чур и возле нее. Так вот, по сравнению с жизнью в тех местах, здешние каторжные работы — просто пикник какой-то… Хотя вы, как вижу, хотите мне предложить что-то еще… Что-то, что, на ваш взгляд, интереснее, чем мои теперешние занятия…

— И все-таки, там — на Чуре — вы оставались добровольно, а здесь — как-никак сидите в неволе… — уточнил Ким.

Заключенный Густавссон глубоко вздохнул.

— Вы не представляете — что за странная штука этот Чур… — горьковато усмехнулся он. — Странная и страшная… Это… Или вы сразу не принимаете то, что вас ожидает там, и смываетесь, или это вас просто засасывает как трясина… Если вы и в самом деле захотите хоть в чем то разобраться из тамошней жизни… Там — выжженая пустыня и отравленные топи… Там только ржавое железо и радиация. И… Подземелья… И люди из этих Подземелий… И их Псы… А еще там — Нелюдь… Но вы, наверное, пригласили меня не для того, чтобы слушать байки про Чур…

— Да как вам сказать… — Ким вышел из-за стола и пристроился на его краешке, чтобы удобнее было вести беседу. — И для этого — тоже… Но — все по-порядку. Для начала, я попрошу вас вспомнить кое-что про те годы. И некоторых ваших м-м… знакомых из тех мест… Если говорить точнее, я имею ввиду Торвальда Толле — физика-оружейника…

— Логично… — задумчиво произнес Пер и почесал нос. — Логично, что вы, видно, хотите дорасследовать именно ту часть дела, из-за которой я и погорел… Тор Толле был моим другом… И еще — основным источником информации. Той информации, за которую мне и платили те проклятые деньги… Да — примите к сведению… Это здесь его называют физиком и так далее… Т-а-м он просто Оружейник…

— Кстати, — Ким чуть изменил позу, — кто же все-таки вам платил?

Вам так и не удалось этого вспомнить?

Пер пожал плечами.

— Я был совершенно откровенен со следствием. Я дал согласие на зондирование памяти…

— В деле это отражено, — согласился Ким. — Но вот что касается результатов зондирования — в деле нет соответствующих материалов.

— А вот это уж — мой адвокат постарался. Господин Пареных — крутился как уж на сковородке, но зондирования не допустил… — Густавссон чуть покривил краешек рта.

— Это несколько… — Ким сделал неопределенный жест. — Разве это было не в ваших интересах? Провести зондирование, я имею ввиду…

— Это было не в интересах тех, кто оплачивал работу господина Пареных, — сухо определил Густавссон. — Впрочем, никто не хотел оглашения деталей этой истории. Так что суд был, в общем-то, формальностью… Все решили на двух заседаниях, при закрытых дверях…

— Ладно… — Ким осторожно отодвинул папку от себя. — Это не самое главное сейчас… Скажите, там — на Чуре — вы хорошо познакомились с Толле? Мне важно знать — можете ли вы оценивать его поведение… Дать прогноз для той или иной ситуации?

Густавссон озадаченно потер лоб.

— Чтобы оценивать ситуацию на Чуре…

— Толле сейчас находится не на Чуре, — остановил его Ким. — И он похищен. Мы рассчитываем на вашу помощь в его розыске.

Густавссон на минуту окаменел. Потом спросил, осторожно подбирая слова:

— Его похитили м-м… оттуда — с Чура?

— Нет, здесь, — на Прерии… — Ким сделал паузу. — Сразу по прибытии. Господин Толле был приглашен для участия в работе научного семинара… Есть основания думать, что он еще здесь — на планете… Если вы согласитесь сотрудничать с органами следствия, то в ваше распоряжение будет предоставлена текущая информация по делу… И вам будут созданы необходимые для работы условия… Поселим вас в гостинице, — он чуть улыбнулся. — В номере без решеток на окнах.

Густавссон снова потер лоб.

— Есть люди, которые не хуже меня знают Тора… Например, Ганс Крюге…

— Хороший пример, — улыбнулся Ким. — Еще парочку таких, пожалуйста…

Густавссон улыбнулся — на этот раз уже не так косо.

— Другого такого я, пожалуй, не назову… Оказывается я несколько преувеличенно представлял возможный выбор…

— И я тоже, — вздохнул Ким. — И никто мне не назвал пока что других подходящих кандидатур… К сожалению, господин Крюге категорически отказался помогать следствию… Правда, поговорив с ним, я утвердился в мысли обратиться за помощью к вам… Вряд ли мне стоит тревожить Крюге еще раз.

Заключенный П-1414 улыбнулся теперь уже в открытую.

— Должно быть вам, действительно, не удастся м-м… заставить его изменить его решение. Он всегда был упрям, и ему вы вряд ли сможете предложить выбор между возней с оросительными агрегатами и номером без решеток на окнах. Не ожидал, однако, что он порекомендует вам обратиться ко мне…

Теперь Ким пожал плечами.

— Я и не говорил, что господин Крюге рекомендовал мне это. Скорее наоборот — избегал упоминать о вас. Несмотря на десять лет совместной работы на Чуре. Такое обращает на себя внимание…

Он помолчал немного. Потом, пересилив себя спросил:

— Стирание памяти… Вы решились на это добровольно?

— На этот вопрос, — Густавссон пожал плечами, — я могу ответить только с чужих слов. Мне сказали, что я сделал это добровольно.

— Что из ваших воспоминаний, — Ким постарался удерживать взглядом ответный взгляд заключенного П-1414, - о Чуре и о Торвальде Толле оказалось — по вашему мнению — стерто?

— Насколько я понимаю, эта часть моей памяти не пострадала, — чуть подумав ответил Густавссон. — Думаю, что это не будет помехой в работе.

— А вообще… — рука Кима машинально скользнула по щеке, задержалась на едва заметном шраме под левой скулой.

Что-то зыбкое колыхнулось в душе.

— А вообще, это не мешает вам жить?

— Жить… — Густавссон улыбнулся — слегка криво, но впервые за этот разговор. — Жить — не знаю. А отбывать срок — не мешает.

— Ну что ж, — голососом Ким дал понять, что со скользкой темой покончено.

Густавссон поудобнее устроился на стуле, в знак того, что готов перейти к делу.

— Мне надо дать подписку? — спросил он.

— Вот этот бланк… — Ким двинул к собеседнику подвижной столик с одиноким листком бумаги. Листочек прижимал к столу массивный электрокарандаш на прочной цепочке.

— Что известно о похитителях? — уже совершенно по деловому осведомился Густавссон, старательно просматривая документ.

— Двое белых мужчин, — без особого энтузиазма объяснил Ким, — по всей видимости, в камуфляже. Вот — приготовленная для вас сводка — там все это — подробнее…

Он помолчал.

— Значит — обычные люди? — как-то очень напряженно уточнил Густавссон, быстро пробегая глазами протянутую ему распечатку.

— Вполне обычные, судя по всему… — пожал плечами Ким. — Интересно, что преступники использовали в деле собаку…

Густавссон замер. Поднял на Кима полные недоумения глаза.

— Как!? Пса Тора? Харра?

Ким пораженно воззрился на него.

— Да нет, разумеется… Собака самого Толле нам, правда, тоже скучать не дает — пропала из гостиницы, как только ее туда доставили. Но это — другая сторона дела. А я говорю про вот эту тварь, — Ким показал фоторобот, составленный по показаниям свидетеля Позняка. — Охотничий пес. Белый, с черными пятнами…

Зазуммерил блок связи, и Ким, подняв трубку, выслушал приглашение как можно скорее предстать пред светлые очи господина секретаря комитета безопасности, высказанное крайне неприязненным тоном.

Положив трубку и подняв глаза на Густавссона, он не без удивления обнаружил, что тот отложил свой листок в сторонку и тихо трясется от беззвучного хохота.

— Что так развеселило вас? — спросил Агент на Контракте, не скрывая досады.

Густавссон провел ладонью по лицу.

— Простите… Простите, но если все действительно обстоит так, как вы сказали, то мне очень жалко этих ваших похитителей… Очень…

Блок связи в кармане пиджака Тони очередной раз залился трелью, и он с досадой левой рукой вытащил его и рявкнул в трубку:

— Ну, что там еще!?

Одновременно он правой сделал бармену «Лимпопо» знак, хорошо понятный всем служителям Бахуса во всех Тридцати Трех Обитаемых Мирах… Бармен понимающе принял заказ к исполнению.

— Ты заставляешь меня вибрировать, — сообщил Тони Мепистоппель. — Это, знаешь ли, не сахар — сторожить наш товар…

— Понимаю… — вяло отозвался Тони. — Но я тоже не теряю времени.

Сам понимаешь — надо навести кое-какие справки о положении дел… Узнать, какие настроения в городе…

— Ты, мне кажется, говорил, что заберешь свой гребанный талисман и сразу…

— Не стоит обижать Трубочника… — задумчиво упрекнул партнера Тони, еще с минуту-другую послушал бурчание Мепистоппеля и вырубил блок.

Идти на улицу Темной Воды ему все больше не хотелось. Трудно сказать почему, но он все оттягивал этот свой визит в покинутую штаб-квартиру так было удачно начавшейся операции. Элементарный здравый смысл подсказывал ему, что после исчезновения Гонсало не стоит «светиться» где-либо, а уж в «Прокате гробов» — в первую очередь. Тем не менее, оставленный на столе Адельберто Трубочник не давал ему покоя. Каким-то компромиссом между раздиравшими его на части противоположными намерениями был предпринятый им разведывательный рейд по привычным кабакам — с целью выяснения обстановки.

— Неприятности? — с пониманием осведомился бармен, деликатно глядя в сторону.

— Да так… — пожал плечами Тони и пригубил виски.

— Вы уже пару дней, как не заходили… — бармен, не считая, сгреб мелочь, выложенную Тони на стойку. — А вами здесь интересовались за это время…

— И кто же? — с напускным безразличием поинтересовался Тони и снова пригубил содержимое своего стакана.

— Лео Косневки — собачник… — бармен пожал плечами. — Собственно, он не совсем вами интересовался, вашей собачкой, скорее…

— Вот как? — все с тем же безразличием заметил Тони и добил остатки виски.

Блок связи снова завел свою песенку. Тони с досадой щелкнул переключателем, отключив питание.

Адельберто еще раз набрал номер канала Тони. Потом — еще… «Этот придурок доведет меня до инфаркта, — сказал он вслух, негромко. — Поразительная безответственность!»

— Вашему другу ничего не угрожает, — сказал с другого конца комнаты Гость.

Его способность издалека разбирать такое вот приглушенное бурчание поражала Адельберто, как и твердая уверенность Гостя в полной безопасности Счастливчика. Бинки, доверчиво положивший голову на колени Гостя, явно разделял эту его уверенность. Это тоже поражало.

— А я разве сказал, что ему что-нибудь угрожает? — не слишком натурально удивился Адельберто. — Не беспокойтесь о наших делах. Лучше поешьте. Здесь не ресторан, конечно, но пицца неплоха, поверьте мне.

Взгляд Гостя — светлый и прозрачный — был для него почему-то невыносим. Адельберто отвернулся и принялся крутить верньер настройки портативного Ти-Ви. По экрану шли помехи. Временами, впрочем, начинала мельтешить то музыкалка, то «Жизнь природы», но — ничего существенного. Сегодня с аппаратом творилось что-то странное…

— Зачем вы едите такое? — поразился Гость. — Это же — сплошной балласт… У вас, разве, нельзя достать… То есть — тьфу! — у вас, разве, нельзя купить это… Называется «хлеб Эльфов». Я слышал — у вас… И зачем вы все время мешаете мне смотреть?

— Что смотреть? — поразился Мепистоппель.

— То, что показывают… Если можно — не крутите настройку… Я сам…

При этом Гость не подумал подняться из «позы лотоса» в которой пребывал. Адельберто оставил в покое верньер. Ти-Ви продолжал чудить.

— Спасибо, — поблагодарил его Гость.

— Что вы там видите? — раздраженно спросил Адельберто.

— Как что? — поразился Гость. — Тут у вас зачем-то штук тридцать программ крутят… Очень трудно сразу их ухватить… И все — какую-то ерунду. А вот сейчас будет про меня немножко…

— Друг мой, я, признаться, ни хрена не вижу на экране… — тоскливо вздохнул Адельберто. — Про тебя — тем более. Приемник барахлит…

— Да… — виновато признал Гость. — Я забыл: вы же не можете… Я потом научу вас… Хотите, покажу картинки — пока про меня не начали?

— Ну, покажи мне свои картинки… — уныло согласился Мепистоппель.

В том, что клиент им со Счастливчиком достался безнадежно чокнутый, он уже уверился на все сто.

— Экран Ти-Ви неожиданно «икнул», поправился и показал ему что-то непривычное… Небо — странное, какое-то, в слоистых — нездешних — облаках. Люди, что идут куда-то. Стоят — словно позируют для фото. Потом — резким переходом — тесные, перекрученные, какие-то коридоры, снова непонятные фигуры. И — кровь, кровь…

Экран снова пошел сумбурными искрами. «белым шумом»…

— Прости, — как-то торопливо проговорил Гость, поднимая свои тонкие, иссушенные пальцы к лицу. — Я сбился. Я не то хотел показать…

— Это кто передает? — озадаченно спросил Адельберто.

Странный, жутко неприятный озноб кольнул его от увиденного. Хотя — что, собственно, он увидел?

— И что это за люди были? — он провел ладонью по лицу, стремясь избавиться от странного морока. — У них на головах, что — мешки, что ли?… Или… Я не понял…

— Я же сказал — это картинки… — все также виновато и торопливо успокоил его Гость. — Это никто не передает… Это… Эти — они за мной… Они хотят прийти за мной… Они… Впрочем — это не тебе было… Не надо больше картинок. Вот сейчас передают про меня…

— Правильно… — Адельберто снова провел ладонью по лицу. — Не надо больше картинок…

Экран показывал теперь небольшую толпу пестро одетых молодых людей с плакатами, отирающихся у подсвеченной ночными фонарями чугунной решетки здания Объединенных Министерств. Диктор усталым голосом сообщил, что митинг протестующих против приема на Прерии в качестве Гостя небезызвестного Оружейника, представителя Цивилизации Чур, Торвальда Толле, так и не состоялся, ввиду полного отсутствия какой-либо официальной информации относительно прибытия Толле на планету или о его пребывании на ней. Собравшиеся выставили пикеты у входа в два Министерства и разошлись.

Адельберто вдруг онемел.

— Это, говоришь, про тебя? — остолбенело уставился он на Гостя.

— Ты сказал, что тебя зовут Тор… Торвальд Толле, что ли? О, Господи! Как мы влипли! Чертов Тони, со своим Трубочником…

Он лихорадочно набрал номер Счастливчика.

Но тот, естественно, и не думал отвечать.

Лестница, по которой комиссар взбирался на четвертый этаж одного из самых старых домов столицы, разменяла, должно быть, вторую сотню лет. Скрип ее ступеней под тяжестью поступи мсье Жана норовил перейти в предательский треск, и каждый раз, достигнув своей цели, Роше возносил в душе своей благодарение Господу за то, что посещать эту архитектурную достопримечательность ему приходится не так уж часто. Хотя с домом этим — довольно престижным, именно благодаря своей древней истории — у комиссара и были связаны сентиментальные воспоминания времен юности, проведенной в роли стажера-околоточного в этих местах. Но возвращаться в места, помнящие его, Роше, молодым почему-то, не доставляло удовольствия. Жители преславного здания отвечали комиссару в этом вопросе полной взаимностью. Непростой это был домик, и люди в нем жили непростые.

Сегодня, впрочем, Роше пожаловал не к Генриху Ланде — виртуозу по части воспроизведения почерка совершенно ему незнакомых людей, — что обитал в мансарде, не к отсидевшему уже пару сроков за электронный взлом хакеру милостью Божьей Ване Гнедых, что проживал на втором этаже, и не к Микаэлле М'Банги — гадалке с мировым именем, но без лицензии, что практиковала на третьем. Он надавил кнопку звонка у двери, за которой обитала особа, пребывавшая в полной гармонии с собой, законом и окружающим миром — Лидия Панина — модный дизайнер. В девичестве — Косневски.

Дверь ему открыл господин Панин, вообще-то, редкий гость в этой квартире — наполовину студии, наполовину — оффисе.

Профессия — служба дальней космонавигации — не слишком способствовала его длительному пребыванию по эту сторону небосвода Прерии. Как ни странно, с комиссаром он был довольно хорошо знаком — благодаря некоторым околозаконным жизненным пассажам своего непутевого шурина. Чтобы пропустить комиссара, ему пришлось порядком потесниться в нетесном в общем-то вестибюле — ни ростом, ни габаритами Господь штурмана не обидел.

По тому, как изменилось широкое лицо хозяина, комиссар понял, что в этот раз ему повезло. Кривить душой Алексей Панин не умел — должно быть это не очень нужно было ему там — по ту сторону небес… Аромат трубочного табака, ощущавшийся уже при входе и вконец сгустившийся в пустой гостиной, был, собственно говоря, уже совершенно излишней подсказкой. Этот аромат был давно знакомой комиссару музыкальной темой из симфонии запахов ««Канары» вечером».

Всегда рад вас видеть, комиссар, — смущенно прогудел хозяин, широким жестом указывая на кресла — подальше от дивана, к которому был придвинут журнальный столик с парой высоких стаканов и опустошенной бутылью здешнего легкого «Степного». — Если вы к Лиде, то…

— Да нет… — Роше выдержал чуть заметную паузу. — Мне, собственно, надо было передать пару слов господину Косневски… Его, как я понимаю, я не застал, как и милейшую Лидию Вацлавовну?

Ведь вы его увидите наднях?…

Господин Панин загодя зарделся, готовясь подвердить предположение комиссара, но тут, с душераздирающим кашлем и перханьем, отворил дверь соседней комнаты и вошел в гостиную, в сопроваждении клубов дыма из любимой — из корня бес-дерева — трубки сам искомый — Лео Косневски, собственной персоной.

Чернявый, тонкой кости и вида демонического: вылитый пан Твардовский из иллюстраций к поэме господина Мицкевича.

— Да брось ты, Алеша, эту конспирацию!.. И вы, комиссар, ей Богу — мудрить придумали… Нет уж… Раз уж мсье Жан сел кому на хвост, то лучше уж сразу вылезать из норы и внести, как говорится, ясность в вопрос. Заодно — и выкурить по трубочке… Алеша, там в холодильнике… У нас, по-моему, там что-то оставалось…

— Я — при исполнении… — напомнил комиссар не слишком категорично и стал искать куда бы пристроить свою шляпу — видавшую виды, но тем и дорогую сердцу.

Они устроились по разные стороны журнального столика, и Роше принялся — в кои-то веки, наконец — набивать свою «носогрейку».

Алексей принес и пристроил на столе чистую емкость для гостя и початую низкую и пузатую бутыль «Северного белого», плеснул себе немного и с тем убыл на лоджию — любоваться ночным небосводом.

Лео переставил на столик с тумбочки подносик с картофельными чипсами и пепельницу.

— Слышал, вы меня хотели предупредить кой о чем… — полуспросил, полуконстатировал он, поднося комиссару огоньку. — Я вам благодарен.

Роше не сомневался в том, что Лео слышал. Бармен «Канар» заслуживал бы дисквалификации, если бы не схватился за трубку блока связи немедленно, как только — тренькнув надтреснутым колокольчиком по-над стеклянной дверью — комиссар покинул его богоугодное заведение. Да и остальной народ, опрошенный за минувшее утро, должен был проявить сообразительность на этот счет.

— Вы еще не знаете, как вы, должны быть, благодарны старой ищейке… — задумчиво заметил комиссар, погружаясь в сизое облако дыма и невзначай наполняя — на треть — свой стакан. — Тот тип, что сосватал вам заказ — вчера вечером — очень сильно подставил вас… Он хоть много обещал?

— Вот столько, — показал Косневски. — И на задаток не поскупился, хитрец.

— Ну что ж, — пожал плечами комиссар. — Я — не налоговое ведомство, но сумма заставляет задуматься…

Лео откинулся на спинку дивана и выпустил к потолку струю табачного дыма — злую и тонкую.

— Не хочу вас огорчать, комиссар, — заметил он, выдержав паузу, — но кое о чем относительно этого дельца старик Косневски догадался без помощи Козырной набережной… И собирался уже повысить ставки. Или вернуть аванс и бросить все это дело к шутям…

Комиссар озадаченно отхлебнул вина. И счел нужным польстить партнеру:

— Да, если уж Лео Косневски надумал вернуть аванс, дело пахнет совсем скверно… Котелок у вас варит, Лео…

— Двухходовая комбинация, комиссар, — чуть снисходительно объянил Лео. — Ход первый: одна из собачек, заказанных на предмет их вычисления, просчитывается элементарно как кобелек Счастливчика — Тони Пайпера… Есть такая личность — неплохой в сущности малый, но — себе на уме… Очень любит своего пса и свою трубочку — он с нами, господин комиссар — одного поля ягода. В этом, конечно, отношении, мсье Жан, только в этом… Мы с ним частенько болтали — в «Канарах» о том, о сем…

— Вы уверены? — беспокойно закопошился в своем углу дивана Роше.

Он достал из внутреннего кармана и двинул по сиденью дивана к Лео пачку снимков — из таможенного файла Толле и из каталога «Собачьей Олимпиады».

Косневски возмущенно отодвинул полупустой стакан. Небрежным движением кончиков пальцев пошевелил снимки. Чему-то в них удивился — чуть заломил тонкую бровь. Потом снова придвинул вино к себе.

— Описание, что мне подсунул этот тип, совпадает — один в один. Да кроме того, скажу вам честно: это никто иной, как ваш покорный слуга Лео сторговал Счастливчику того песика — года четыре тому назад. Еще вот таким… Порода — если честно — малость подпорчена, но умная, скажу вам, животина… Бинки звать. Впрочем, я отвлекся. Так вот — ход второй: сегодня с утра Тони и его чокнутого компаньона днем с огнем ищут люди Магира. Прямо-таки — землю роют… А вы понимаете, что значит путаться под ногами у Магира?

Он отхлебнул из своего стакана, и некоторое время они оба разглядывали каждый — свою трубку. Комиссар терпеливо ждал, стараясь не проявлять следов легкого потрясения. Расследование вырулило в новую колею и тут было о чем подумать. Потом Роше спросил, как ни в чем ни бывало:

— Это вы — про Рамона Магирова? «Торговые дома Побережья»?

Лео чуть озадаченно пристроил трубку на край шиповатого камня, служившего им пепельницей. Камень был с Дремлющих гор, что на Парсе в системе Аделаиды, и стоил несколько больше, чем комиссар полиции и перекупщик краденой псины вместе взятые, заработали за все то время, пока упомянутый Бинки рос и мужал.

— Про Рамона, разумеется, — сказал он недоуменно. — Ведь это вы о нем мне хотели рассказать, господин комиссар?

Господин комиссар досадливо крякнул и престрого глянул на свидетеля Косневски.

— Я хотел рассказать вам, Лео, про господина Торвальда Толле… Гостя Прерии со вчерашнего утра…

— Стоп, стоп, стоп!.. — остановил его оцепеневший вдруг Лео. Он поднялся и сомнамбулически побрел вдоль стеллажей со всякой всячиной, предназначенной для чтения на досуге. Ухватил красочную подборку распечаток «Гэлакси ньюс» за прошлую неделю и вопрошающе развернул к Роше вынесенный на обложку портрет-карикатуру.

Картинку сопровождал анонс помещенной где-то внутри — на седьмой странице статьи — «Не слишком ли дорогой гость?» собственного корреспондента «ГН» Энни Чанг.

— Он самый, — утвердительно кивнул Роше. — Придется открыть вам государственную тайну… Правда, к вечеру о тайне этой будут болтать по Ти-Ви, но, все-таки, оцените значение дела… Гостя нашего — того… похитили. Прямо от Космотерминала. По прибытии. В похищении работала собака. Если вы не ошибаетесь, то — тот самый Бинки. Вторая — пес самого Толле. Он где-то ошивается сам по себе. Ищем только потому, что может он как-нибудь поможет выйти на хозяина…

— Как? — спросил Лео, вдруг отрешившись от убивших его было фактов, преподнесенных господином комиссаром. — Пес с Чура? Настоящий Пес с Чура?

Он снова — теперь уже с откровенным интересом подхватил снимки с сиденья дивана. Впился в них взглядом, лихорадочно тасуя листки.

— Вы знаете, сколько на рынке предлагают даже за чучело такой зверушки? За подлинник?

И тут же скис, резко вернувшись к не располагающей к оптимизму действительности. Сгорбившись, снова опустился на диван. Пожал плечами.

— Видит Бог, Лео Косневски захотели втянуть в политику! Такого не было с шестьдесят восьмого, когда мне втерли на продажу бульдога маршала Апраксина! Видит Бог, я не знал, что псина — краденая…

— Вы не совсем еще поняли, на какие облигации вас подписал вчерашний клиент… — комиссар забросил себе в рот пригоршню чипсов и хрустнул ими.

Со значением.

— За политику сейчас не убивают, — вздохнул он. — На Прерии, по крайней мере. В худшем случае — съездят по физиономии.

В пылу полемики. А вот за военные секреты вас отоварят по классу «люкс». С иголками под ногти, электрошоком, «сывороткой истины» и последующим расчленением трупа… Так что вы многим можете оказаться обязаны вашему заказчику…

— Мерзкий жлоб! — Неприязненно морщась, квалифицировал Лео последнего. — Чего другого, в конце концов, можно ждать от типа с высшим образованием?…

Он непроизвольно вздохнул.

— Я сегодня же возвращаю этому типу аванс. За вычетом комиссионных…

Роше задумчиво забросил себе в рот еще пару чипсов. Убрал снимки в карман.

— Дело ваше. Может и не стоит — так резко с человеком… Было бы неплохо мне познакомиться с ним…

Специалист по рынку четвероногих друзей человека нервно затянулся трубкой.

— Лео Косневски клиентов не закладывает, комиссар…

С минуту он был погружен в нелегкие размышления. Потом добавил чуть отрешенно:

— Я, впрочем, не буду сильно оглядываться и петлять, если кому вздумается сесть мне на хвост. Я — в своем праве: закон не нарушаю и бояться мне нечего…

— Вот и я так думаю… — комиссар поднялся и взял свою, прославленную репортерами криминальной хроники шляпу с монитора дорогого компьютера. — Вы — в своем праве…

— У вас довольно кислый вид, адвокат… — человек за рулем весьма респектабельного «Лорд-мастера», что подобрал Гонсало на условленном углу, неприязненно скосился на это свое приобретение. — И одеты вы явно не для приема на Святошных Полях… Брюки на вас — с чужого плеча. Или — как это лучше сказать про брюки? С чужой э-э… В бегах, что-ли? Или занялись частным сыском?

— Это — мои заботы, герр Комски, — не скрывая раздражения, отозвался Гонсало. — Я к вам с горячей информацией и терять время — не в ваших интересах… Завтра это уже не будет иметь никакой цены…

— Ну, вот может и подождем до завтра, чтобы не вводить нас в лишние расходы… — иронически усмехнулся Комски.

— Потеряете вы при этом гораздо больше…

— Учтите, Гонсало, вы можете еще водить за нос старину Комкси, но вот старина Комски не может себе позволить водить за нос господина Саррота… Поэтому ваша информация должна быть исключительно достоверной. Господина Саррота весьма волнует ход посещения Прерии гостем из системы Чура… Ведь вы об этом нам собрались рассказать, адвокат? — глядя в сторону осведомился Комски.

Наступила пауза.

— Признаюсь честно, — продолжил секретарь Клода Саррота, — не ожидал, что вы вот так — сразу придете к нам… Ваши клиенты подвели вас?

Гонсало зло дернул щекой.

— Клиенты подвести меня не успели, герр Комски. Меня подвела, думаю, та же сволочь из министерства, что продала эту информацию людям Магира…

— Вот как? Так это они испортили вам игру? А мы то со вчерашнего вечера ищем вас как проклятые… Послушайте, а почему вы тогда все еще живы, Гонсало?

— Это слишком долго объяснять, — адвокат поморщился при воспоминании об отвратительном привкусе, надолго оставшемся в его нервных окончаниях после воздействия «оксидара». — Так или иначе, эти ребята имеют солидную фору и…

— Так сколько вы просите за точную информацию о местонахождении Гостя? — прервал его герр Комски.

— Мне нужно убраться из этих мест, — коротко начал излагать свои кондиции Гонсало. — Документы у меня выправлены, но оплатить дорогу я попросил бы господина Саррота. Невелика услуга…

— Думаете отсидеться на Святой Анне? — чуть иронически осведомился Комски.

— Тогда мне лучше было бы сразу податься в прокуратуру… — Щека Гонсало снова дернулась. — Речь идет о каком-нибудь месте потише в сторонке от Главной Последовательности. Любой из Фордов вполне подошел бы…

— Речь идет, Гонсало, о том, — в бок адвоката уперся ствол «Венуса-плюс», — что мы с вами сейчас заедем в место понадежнее, где вы расскажете все по-порядку. Мне и другим… людям… Потом переоденитесь поприличнее, получите комиссионные… А потом займетесь тем, что вычислите ваших клиентов — самостоятельно и без фокусов. Ведь не будет фокусов, Гонсало?

Гонсало тяжело вздохнул.

— Не будет, — уныло признал он. — Фокусов не будет…

Вспомнил про письмо с обратным адресом Почтамта и нервно дернул щекой.

Господин секретарь сидел за своим столом, взяв пальцы в замок и напыженно изображал до предела возмущенную беспристрастность.

Конопатый детина в штатском, не в силах сдерживать себя, мерил кабинет широкими шагами. Полковник Ваальде — на кресле в сторонке — был всецело поглощен жизнью громадного аквариума, украшавшего кабинет господина Азимова. Ким, спокойно занявший предложенное ему место, ожидал — какой именно грозой разразятся сгустившиеся над его головой тучи.

— Вы, кажется, уже знакомы с майором Свирским из нашей контрразведки, — сухо уведомил Кима господин секретарь. — У майора есть претензии к вашему способу вести дело…

Ким изобразил на лице полнейшее внимание и обратил его к малозапомнившемуся ему — по правде говоря — майору. — Вы были предупреждены, господин э-э… агент, — с раздражением начал тот, — о вполне определенном разделении функций между членами нашей комиссии… Во всяком случае, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что все моменты дела, связанные с такими вопросами, как шпионаж и внешние отношения Прерии, целиком и полностью относятся к компетенции контрразведки и внешней разведслужбы планеты…

— Ни коим образом не покушаюсь на ваши прерогативы, майор… — только и успел вставить Ким.

— И тем не менее, — майор Свирский возвысился над Агентом на Контракте подобно утесу, — как только мы направляем запрос в управление исправительных заведений относительно одного из фигурантов в предшествовавших эпизодах шпионажа по работам Толле…

Как только мы направляем свой запрос, мы тут же выясняем, что интересующий нас тип отправлен в столичное следственное управление по запросу, подписанному господином Ясновым…

«Вот он мне и отрыгнулся — неумело построенный разговор с господином Пареных», — констатировал про себя Ким.

— Вы имеете ввиду Пера Густавссона? — как можно более невинно уточнил он.

— Именно его, черт побери! — окончательно взорвался Свирский.

— Вам, милостивый государь, ничего не сказало название статьи, по которой загремел мистер Густавссон? «Шпионаж»! И вы, тем не менее, ничтоже сумняшеся…

— Прежде всего, — не дал ему развернуть атаку по флангам Ким, — наша следственная группа не собирается разрабатывать Густавссона по линии шпионажа. Нам нужен человек, который помог бы нам спрогнозировать поведение Гостя в условиях Прерии и по возможности помог бы вступить с ним в контакт… Напомню, что пока нет никаких оснований полагать, что в деле участвует агентура третьей стороны… Да и Густавссон осуществлял скорее промышленный шпионаж, а это…

Белесые, почти невидимые брови майора Свирски иронически взмыли ввысь.

— Вот как? Нет оснований полагать?… Промышленный шпионаж?… Невинный промышленный шпионаж?… Извольте ознакомиться вот с этим…

— Стоп, стоп, стоп, стоп! — господин секретарь еле успел перехватить пущенную решительным движением майорской руки по полированной глади стола тонкую стопку распечаток. — Господину агенту следует предварительно дать подписку о неразглашении…

— Я-то полагал, что дал их все… — с чуть наигранной наивностью вздохнул Ким.

— Не все, милейший, не все… — с улыбкой профессионального садиста заверил его господин секретарь, располагая на столе украшенный грозными грифами листок. — В двух местах — здесь и здесь… Вот так. Теперь — читайте…

Он с явным удовольствием поместил подписанную Кимом текстовку в защитную обложку, обложку же поместил в украшенную мудреными ярлыками папочку, а папочку вверг в недра скрытого за голографической имитацией панорамного окна сейфа, после чего с отеческим вниманием предался созерцанию макушки углубившегося в чтение распечаток Кима.

Первая из них была датирована серединой прошлого десятилетия.

Ким слегка потряс головой. «Ферментативное разрушение»… Поехали дальше.

Второй текст был резюме медико-биологической экспертизы:

Ким потер переносицу и украдкой посмотрел на строго взирающих на него майора Свирского и серетаря Азимова. Взял следующий листок.

— Это будет особо интересно для вас, — не выдержав эффектной загадочной паузы, уведомил его Свирский и сложил руки на груди — крест на крест. Ким поглядел на дату сообщения и ощутил неприятную немоту где-то внутри себя. Почти позабытое чувство.

Ким помолчал. Майор был прав: для Кима этот документ был особо интересен. Он осторожно коснулся еле заметной отметки — той, что была у него на лице, пониже левой скулы. «Интересно, под каким бы номером проходил в этой шифровке я?» — подумал он с каким-то отрешенным любопытством. Потом взялся за последнюю распечатку. Ей еще и недели не исполнилось.

Ким вернул распечатки Свирскому. Они помолчали немного.

— Мы были дьявольски близки к тому, что корабль, доставлявший Толле на Прерию, был захвачен Нелюдью… — как-то даже устало сказал майор в штатском. — И мы даже не знаем, что там произошло на самом деле. И что нас спасло… А вы — «нет оснований предполагать шпионаж…» От Кима явно ждали проявлений раскаяния в непредумышленном святотатстве. В этой партии мат ему ставили в два хода.

— Вы, оказывается, были не правы, когда говорили, что не было конкретных сигналов относительно угрозы Гостю, господин секретарь…

— Ким как можно более наивно воздел на хозяина кабинета недоуменный взгляд. — Если господин Свирский чем и недоволен, то это — прямой результат того, что он не поставил н-а-с в известность о докладе э-э… Хафиза и сопутствующих обстоятельствах.

Полковник Ваальде в своем кресле переменил местами закинутые одна на другую ноги, дав понять, что оценил это н-а-с. Господин секретарь тоже оценил это. Неожиданная рокировка. Ферзь разблокирован.

— Полагаю, вы теперь не станете возражать, если мы заберем беспокойного господина Густавссона от вас в наше э-э… ведомство? — явно лишь для проформы спросил Свирский.

Он явно считал вопрос закрытым и не заметил, что зевнул ладью. На худой конец — «слона».

— Господин Густавссон пока не причинил мне больших беспокойств, — возразил Ким, начиная развивать атаку ходом пешки.

И пожертвовал, ради позиционного преимущества конем:

— Я не возражаю против совместной разработки этой фигуры… Если вы желаете побеседовать с Густавссоном конфиденциально, то…

— Вы не понимаете ситуации, — влез в поставленную ловушку майор. — Я забираю у вас Густавссона и его досье целиком. Извольте сообщить…

Тут то наконец Агент на Контракте и пошел ферзем.

— Прежде всего, — Ким неожиданно перешел на сухой тон юриста, — мне кажется, что мы по разному понимаем статус вашего э-э… покорного слуги. Мне предписано действовать с санкции Федерального Управления Расследований. А разведслужбы Объединенных Республик — при всем моем к ним уважении — структуры региональные. Проблемы же межцивилизационных отношений, на которые вы ссылаетесь, прямо курируются именно Управлением… В этой связи я имею право и на то, чтобы быть информированным в соответствии со своими полномочиями и на то, чтобы работать с заключенным по обвинению — напомню вам — именно федерального уровня…

Свирский переваривал эту мысль достаточно долго. А вот господин секретарь резко откинулся в своем кресле, словно это ему, а не майору достался прямой по носу. Для бюрократа своего уровня он был все-таки излишне эмоционален.

— Господин агент, пожалуй, прав… — примирительно обратился к нему Ваальде, поднимаясь с кресла и двигаясь к столу. — Аркадию Ивановичу, — он с укоризной глянул на Свирского, — следовало с самого начала держать представителя федеральных структур в курсе… Нас несколько э-э… отвлекло то, что господин Яснов включен в группу, занятую расследованием чисто криминального плана, и про остальные его м-м… обязанности мы забыли…

Мат, поставленный начинающим игроком из безнадежного положения коллегам из параллельных служб, явно доставлял ему удовольствие. Тем более, что, по идее, Ким был здесь, вообще говоря, целиком и полностью креатурой секретаря Азимова. Тот довольно быстро вспомнил про это обстоятельство.

— Пусть господин Яснов и продолжает работать с этим Густавссоном, раз он первым о нем догадался подумать, — тоном упрека проявившему нерасторопность майору сказал он. — О том, чтобы э-э… побеседовать с фигурантом в удобное для всех время, вы договоритесь в рабочем порядке… Вы свободны, господа. И постарайтесь как-то, все-таки, готовить вопросы, с которыми выходите наверх. Чтобы не тратить зря время — свое и чужое…

Майор пробкой вылетел из кабинета, и Ким грустно подумал, что легче ему жизнь этот товарищ по работе не сделает. Сам он задержался, чтобы задать господину секретарю небольшой вопрос. А точнее — для того, чтобы избежать пребывания в одной кабине лифта с расстроенным Аркадием Ивановичем.

— Извините, — откашлялся он. — Что известно о Гопнике?

— Ничего, — сухо ответил господин секретарь. — В дальнейшем, с этим обращайтесь к капитану Завальне. Этим он занимается. На вечернем совещании — ваше с Роше сообщение о состоянии дел.

Ким оставил больших начальников вдвоем — разбирать партию — и позволил себе впасть в задумчивость, благо, лифт тащил его через громаду Объединенных министерств минут шесть.

Грошовые победы в административных играх — при нуле реальных результатов — радости ему никогда не доставляли. Его чувства сейчас, вообще, не имели отношения к радости. Прочитанное на шероховатых листках распечаток вызвало у него совсем другое — жутковатое — чувство, похожее на ощущение прикосновения к всплывшей из темных глубин заколдованной воды твари — к осьминогу или, вообще, к чему-то из страшного сна. Такое только несколько раз посещало его в жизни и проходило мимо, оставляя в душе какую-то детскую тоску и чувство совершенной — и не понятой — ошибки. Словно не смог найти места назначенной встречи. Человек логики и закона, подданый приказов и постановлений, он вдруг с необычайной ясностью увидел, как бессильно и ненужно все это косноязычное бормотание о зашифрованных объектах и секретных инструкциях. Это не имело отношения к делу. Человеческий опыт, вообще, не имел к этому никакого отношения.

Комиссар с досадой подумал, что кроме полудюжины чашек кофе, наскоро перехваченных в разных местах города и отвратительных по сути своей, да еще пары глотков белого и пригоршни чипсов, у него с утра и маковой росинки во рту не было. Он энергично завозился на сидении служебного кара и кивнул Сэму Филдингу, сгорбившемуся за рулем с наушником в комично оттопыренном ухе. В данном случае кивок значил: «Ну что там?»

Сэм пожал плечами.

— Два раза объект заворачивал в будки системы связи и болтал подолгу. Разговоры — у нас на регистраторе. Потом зашел на Пушкина двенадцать — там живет Баню Костандов, знаете такого — с матерью и с уймой собачек. Там у них что-то вроде перевалочного пункта. Баню дома не было, поболтал со старушкой и убыл в галерею Блауштейна. Там и болтается до сих пор. Кого-то ждет и, похоже, уже начинает нервничать.

— А что там у Мариуса? — без особой надежды услышать что-либо интересное осведомился Роше.

— Ни Пайпера, ни его компаньона по местам проживания нет. Помещение фирмы пусто и заперто. Ключи хозяева оставили гардьену из «Оберега».

Это — такая мелкая охранная фирма. Обслуживает пару кварталов в том районе. Ничего необычного в этом гардьен не видит — время летнего отдыха… У Мариуса такое впечатление, что вокруг помещения крутятся еще какие-то любопытные. Он просил разрешения поторчать там еще часа три-четыре… Потом хочет зайти внутрь — если будет ордер… Я не стал возражать. У Мариуса — нюх…

Несколько секунд Роше озадаченно посапывал, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Этому голосу он привык подчиняться, даже когда тот городил несусветную чушь.

Вот и в этот раз он вздохнул и взялся за ручку дверцы кара.

— Кто там «водит» Лео по галерее? Джон? Пусть отвлечется и сходит за гамбургерами. И за пивом — пора и перекусить по-человечески. А я — пойду-ка подменю его. Пора размяться немного…

Филдинг не стал возражать — если шефу, чья физиономия и — главным образом — шляпа известны аж уж за пределами Прерии, взбрело в голову самому заняться «наружкой», значит — так надо, каким бы идиотством это ни казалось… Он уже привык к подобному за шесть лет работы с мсье Жаном.

Глава 5 ВКУС СВОБОДЫ

— Садитесь… Да не вибрируйте вы так… — Комски потянулся к шкафчику бара. — Постарайтесь верно оценить свое место на этом свете… Ну, хотя бы для того, чтобы подольше на нем задержаться.

Вот — проглотите рюмочку текилы…

Гонсало нервически заглянул под предложенное ему кресло и устроился на нем, подобрав под себя ноги в коротковатых ему брюках.

Принял из рук Комски керамический, расписной стаканчик со спиртным, с подозрением понюхал и залпом опрокинул в себя. Несмотря на то, что явочная квартира на Хороводных Линиях, куда его, в конечном счете, доставил помощник господина Саррота, была обставлена не хуже средней руки гостиничного номера и время было, как-никак, летнее, было ему зябко и неуютно.

— Теперь вы еще раз продиктуете мне — в этот вот диктофон вашу историю и ответите на мои вопросы…

— Мы делаем это уже третий раз, Господин Комски… — Гонсало раздраженно дернул щекой. В конце концов, или вы доверяете мне, или…

— Лучше вам не заводить здесь речь о всяких или… — жестяным голосом посоветовал ему не слишком радушный хозяин.

Он еще раз окинул Гонсало недоуменно-презрительным взглядом и, морщась, добавил:

— Мы не первый раз имеем с вами дело, господин Гопник… И я, право, был о вас куда более высокого мнения. Как это вы додумались самостоятельно ввязаться в историю, в которой отчетливо виден интерес нашей конторы? И не только наш интерес. Вы должны были четко представлять в какие жернова сунулись… И, тем не менее, — полезли!

Комски высоко поднял плечи.

Гонсало прямо-таки взвился в своем кресле.

— Да сколько же я могу объяснять вам, что я об этом Толле понятия не имел?! Что мне все эти проблемы с Чуром и с гравитационным оружием не больше сдались, чем чирей в заднице?! Что это двое: Мепистоппель и второй идиот — что с ним на пару чудит — сдуру этого мужика с Чура сцапали. Они даже имени его узнать не удосужились. И уж со мной советоваться и не подумали… Так… буквально, что называется, накануне Мепистоппель провентилировал со мной этот вопрос — полунамеками всякими и присказками… Я и в уме не имел, что они ТАКОЕ отмочат…

— Вы хотите сказать, что вы ни Ти-Ви не смотрите, ни новостей не слушаете, и о Торвальде Толле узнали только от людей Магира? — вопросительно заломил бровь Комски.

— Вот что вы хорошо умеете, Альфред — так это по сто раз спрашивать человека про одно и то же!.. — с досадой констатировал Гопник. — Слышал я этот звон! Хотя, признаться, имею привычку нафиг вырубать программу, как только по ней начинают очередной раз гнать политику. Вы слышали про такую вещь как идиосинкразия? Так вот насчет политики: у меня она к ней!.. И рожу этого Толле ни разу не рассматривал и запомнить не старался! И не пидор я, кстати, чтобы на мужиков засматриваться, и Толле ваш — не кинозвезда! Неинтересен он мне! Был… Но, как-никак — в курсе дела я нахожусь все-таки… Новости по утрам слушаю — пополам с музыкой. И когда от бандита этого — от Кукиша, если не ошибаюсь — услышал о ком речь идет, так у меня мозги в трубочку свернулись от ужаса — поверьте!

— Вот и хорошо, — сделал несколько неожиданное умозаключение Комски. — Значит, в отношении своих м-м… компаньонов вы теперь — после такой подставки — никаких моральных обязательств не чувствуете?

Гонсало заколдобился.

— Мне вовсе не улыбается, Альфред… — тут он судорожно, как-то по-детски, шмыгнул носом. — Пойми меня правильно, Альфред, но мне вовсе не улыбается перспектива быть втянутым в мокрое дело… Конечно — Фюнф и его компаньон крепко подставили меня, но мне вовсе не хочется иметь этих ребят раньше срока в могиле…

— О какой могиле речь? — благодушно осведомился Комски. — Успокойтесь, возьмите себя в руки… Лучше вот что — выпейте-ка чашечку кофе и подкрепитесь. Вам долгое э-э… купание явно не пошло на пользу… Заодно и переоденьтесь — не стоит болтаться по городу в таком э-э… неподобающем наряде, даже Большой Ночью. Вы в таком виде запоминаетесь даже в темноте…

Он широкими шагами пересек комнату и вышел в соседнюю. Требовательно протянул руку. Парень в очках, колдовавший за столом, смахивающим на лабораторный, тут же, не говоря ни слова, подал ему пакет и подносик с дымящейся чашкой кофе и румяным рогаликом на кипейно-белой салфетке. Комски молча кивнул и вернулся к озабоченно копошившемуся в кресле Гонсало.

— Закусывайте, адвокат, — с чуть заметной иронией предложил он. — И давайте, все-таки, прокрутим вашу версию событий еще раз — в неформальной, так сказать, обстановке… А потом — наденете вот это…

Он достал из пакета свитер и полуспортивного вида костюм. Повесил на спинку свободного стула и вытряхнул на сиденье всякую мелочь — носки, платок, расческу…

— Меня все-таки волнует, что вы собираетесь предпринять…

Гонсало равнодушно глянул на кофе, отхлебнул глоток и закусил рогаликом:

— Как вы поступите с моими партнерами?

— Собственно, это вы вы с ними поступите… — все так же благодушно продолжил Комски, устраиваясь в кресле напротив. — Никто не собирается устраивать побоище. Обратите внимание — мы ни слова не спросили о том, где же вы все-таки достали сухую одежду… У каких-то знакомых — пусть будет так… Обратите внимание — мы даже не спрашиваем, где ваши приятели прячут товар…

Он уверенным движением раскрыл лежащий перед ним бювар, взял роскошный электрокарандаш.

— Да вот этого я и сам не знаю… — картинно пожал плечами Гонсало.

— Не знаете… — задумчиво протянул Комски. — Охотно верю. Но выход на контакт с компаньонами у вас есть…

— Я вам сам это сказал двадцать минут назад! — уже со злостью в голосе подтвердил Гонсало. — И не собирался делать из этого никакого секрета. Мне Мепистоппель свои координаты должен оставить. В тайнике. Вы хотите, чтобы я вам его продал? Этот выход? Я так понимаю ситуацию?

— Просто вы пойдете вместе со мной и снимите информацию с тайника, а затем направитесь к своим э-э… друзьям и доходчиво объясните им, что нашли других покупателей на тот товар, что они предлагали властям. Ваш процент остается при вас. От себя мы добавим вам десяток тысяч — федеральными кредитками — в качестве м-м… компенсации моральных издержек. А сейчас, — Комски помахал в воздухе электронной кредиткой, — получите под текущие расходы соответствующее обеспечение.

— Мне не десяток штук федеральной капустой надо, Альфред… — Гонсало сглотнул еще кофе и с сомнением уставился на чашку. Потом перевел взгляд на рогалик. Снова уставился на чашку. — Мне не это нужно… Хотя я от денег не отказываюсь… Мне с планетки этой смываться пора… С Магиром я — считай поссорился… Слушайте, то ли кофе у вас не того, то ли булочка… Вкус какой-то… Металлический что-ли?… Вы со мной мудрить надумали, Комски?

— Бросьте, Гонсало! — без малейшей фальши в голосе воскликнул Альфред. — Это у вас после оксидара вкус изменен, наверное… Если бы мы хотели вас отправить на тот свет, мы это сделали бы проще. Да и яды в наше время не имеют ни вкуса, ни запаха…

— Яды, говорите? — недоверчиво пробормотал Гонсало, принюхиваясь к остаткам рогалика. — А не допросик ли под химией вы тут мне устраиваете?

— Вот что, — Комски резко захлопнул открытый было бювар. — Черт с вами и вашей подозрительностью! Беру ответственность на себя! Не стану вам морочить голову третий раз — еще успеется. Тем более, что вы сами говорите, что время дорого. Билет до Форда-II получите вместе с гонораром и с документами на какое-нибудь подходящее имя…

Он кинул кредитную карточку к наваленной на сиденье стула одежной мелочи.

— Забирайте деньги, одевайтесь и — марш на задание! Ждите меня в машине. А как только заберем новый адрес ваших компаньонов, вас отвезут в город и высадят, где скажете. Выходите на своих прохиндеев и немедленно — подчеркиваю — немедлено связывайтесь со мной. Надеюсь, еще не забыли как. Господи, да не мнитесь вы как красна девица — снимайте ваши шутовские панталоны, я отвернусь… Так вот — в любом случае, если до двадцати ноль-ноль вы не дадите о себе знать, то мы считаем эту ставку битой, а вас числим покойником или перебежчиком. В соответствии с чем и действуем. Господи, да скоро вы натяните свои шмотки?

— Не свои, а ваши… — раздраженно парировал Гопник. — Тоже, нашли мне гардеробчик… Я, собственно, готов…

— Марк! — кликнул Комски мрачного парня из прихожей. — Проводишь господина в кар и подождешь, пока я спущусь к вам.

Парень, не меняя выражения лица, подхватил Гонсало под локоть. Когда дверь за ними закрылась, Комски надавил кнопку на поверхности стола. Из соседней комнаты послушно появился очкастый специалист. Комски кивнул на остатки рогалика и недопитый кофе.

— Объект проглотил достаточно? Кстати — вкус у него вызвал подозрение…

— Вполне достаточно. А вкус — недоработка основного изделия. Мы знаем, но пока приходится работать вот так…

Комски поморщился.

— Врубайте аппаратуру, — распорядился он.

Продолжим хулиганить, — сказал себе Ким и отстучал на клавиатуре своего ноутбука: Энни Чанг. Потом выбрал из меню, всплывшего на экране: Резюме и Сведения о местонахождении на данный момент.

У него было ощущение, что делает он что-то запретное. Это так и было по сути дела. Он намеревался предпринять нечто, здесь, на Прерии, почитаемое кощунством: собирался заполучить информацию конфиденциального характера от представителя независимой прессы.

На экране монитора возникло симпатичное, почти детское личико молоденькой китаянки, которое он только что видел на экране Ти-Ви в неуспевшей еще окончиться программе новостей. Ким тяжело вздохнул: по своему опыту он знал, что именно такие вот молоденькие девушки с детскими личиками и железной деловой хваткой — самый тяжелый материал для разработки.

В том, что в официальной санкции на такие следственные действия ему будет отказано, он не сомневался. Скорее уж люди полковника Ваальде или кто-нибудь из порученцев господина секретаря в глубокой тайне уконтрапупят милое создание по маковке и уволокут в тайные подземелья на допрос третьей степени, чем осмеляться выдать себя официально санкционированной слежкой или пошлют собственному корреспонденту ГН повестку с вызовом для дачи показаний. Поэтому Ким и не стал запрашивать санкцию ни у господина секретаря, ни у кого бы то ни было…

Он считал с дисплея данные о возрасте, поле, этнической принадлежности, стаже работы, номере страховки и месте постоянного жительства Энни и не нашел в них решительно ничего неожиданного. Не было для него неожиданностью и подверстанное к резюме постановление Его Превосходительства Президента Комиссии по вопросам гражданства о прекращении действия визы госпожи Чанг на проживание в Объединенных Республиках в связи с публикацией некорректных в этическом отношении материалов, бросающих тень на политику Народного Правительства и Президента.

Для следствия это было равносильно вето на любые посягательства в отношении тоненькой китаянки. Обиженный Президентом на Прерии неприкасаем. Нарушивший табу будет изгнан в отставку совместными действиями всех СМИ, какие только сыщутся на планете и окрест. Между первой и четвертой властями на Прерии шла непримиримая война. Его Превосходительство и без того напоминал Киму медведя, орудующего в посудной лавке, но то, что политическая неуклюжесть правителя одного из окраинных Миров станет препятствием для его собственного расследования было для него досадной новацией.

Что касается местонахождения собственного корреспондента ГН в настоящий момент, то в своей квартире (она же — коррпункт ГН в столице Объединенных Республик) ее самым определенным образом не было. Ким запросил данные о наличии у мисс Чанг индивидуальных средств передвижения и о регистрационном номере таковым присвоенном, получил номер редакционного кара и поставил его на отслеживание центральным компьютером Полицейского Управления. Потом ввел в компьютер еще несколько постоянно повторяемых запросов по тому же объекту. После чего откинулся в кресле и попробовал сосредоточиться. Содеянное начинало тянуть на некое злоупотребление — будь он полицейским чиновником. Но он им не был. В этом и состояло эфемерное преимущество пребывания в шкуре Агента на Контракте.

И все равно: ох и дадут же мне по шапке… — подумал он.

— Чего приуныл, песик? — осведомился тип в рваной шляпе — из тех, что мсье Роше именовал клошарами, а остальной народ Прерии — бомжами — и сочувственно уставился на пристроившегося на травке запущенного газона Харра. — Это просто поразительно, — добавил он, — такая роскошная псина — и без ошейника! Тебя, что, хозяева бросили, песик?

От клошара пахло воровством и Харр скомандовал ему: Забудь! Нет никакого песика!

Клошар тут же отвернулся в сторону и побрел вдоль берега, бормоча что-то себе под нос.

Все кому не лень приставали к Харру, мешая сосредоточиться. В этой, насыщенной всеми мыслимыми сигналами среде уловить след Подопечного казалось невозможным.

Безответственный же Тор и не пытался сигналить — видно, не чувствовал себя в беде. Харр не уставал корить себя — вот так запустишь Подопечного еще мальчишкой, пойдешь на поводу у его капризов — вроде этих баловств с пространством и временем — и вот теперь, мучайся с ним всю жизнь.

Правда, в Стае Харра ценили — он, как-никак, вырастил отличного Оружейника и присматривал за ним неплохо, но кто бы знал, каких страданий это Харру стоило! Вроде вот этого теперешнего фокуса. Мальчик решил погулять самостоятельно. На чужой планете, где даже псы опустились до бродяжничества… А ведь где-то здесь — теперь Харр знал это точно — Тора подстерегали ТЕ…

Оставался только зов — непонятный, но настоятельный. Он, безусловно, как-то вел к Тору, но как — было вконец непонятно. На этой жуткой планете способность Харра заглядывать в будущее только мешала — в будущем читалась только какая-то чушь. И вообще, все привычные навыки здесь сбоили. У реки, из которой Харр наконец-то напился сравнительно чистой воды, ему почти удалось завести дружбу со здешними детьми — дети всегда более надежный материал, чем взрослые — тем более такие взрослые, как здесь, на Прерии. Один из этих дурней и испортил все дело — надумал заманить Харра в примитивную, дурацкую ловушку. Пришлось попугать его… И дети разбежались. Харр понимал, что в гостях в чужом Мире не стоило бы обижать здешних хозяев, но вот — пришлось…

Господи, что это был за народ!

Они только и заняты были тем, что спали. Кажется, на это у них уходило не менее трети времени, отпущенного Судьбой. А те, кто не спал то и дело были пьяны — Харр не поверил этому сначала, но это было так: здешние люди, оказывается, вместо того, чтобы с пользой сжигать алкоголь еще в кишках, разрешали ему и еще тому, что из него получается, войти в мозг — и, естественно, впадали в транс, в котором от них решительно ничего нельзя было добиться, кроме Пшла вон, собачка! Ух, какая ты вымахала…

И еще — в это уж не верилось совсем — никто здесь не мог чувствовать машины. Да что чувствовать — они даже обычный импульс — слабенький рабочий импульс! — в микросхеме не могли навести. На его — Харра — глазах тип из тех, что здесь именуют полицейскими так и не справился с засбоившей схемой запуска движка в своем каре — да и не пытался справиться: вызвал по радио ремонтников и пошлепал куда-то пешком… Харр не удержался, потратил минуты две, чтобы с противоположной стороны улицы запустить ему движок и направить кар следом за бестолковым хозяином…

Это, конечно, было уже озорство — от Тора. С кем поведешься, от того и наберешься… Харр виновато вздохнул, вспомнив об этом.

Надо было срочно найти детей. Но их, похоже, всех загнали в дома — здесь не любили темноту. Оставалось надеяться на своего брата — пса. И хватит выискивать среди них умников, — твердо решил Харр. Надо организацией поисков Подопечного охватить массы…

Харр неторопливо двинулся вдоль лабиринта каналов, прихотливо рассекавших громадный и бестолковый город, а по пути принялся цеплять всякое четвероногое, из тех, что с пустыми или заполненными голодной хитростью мозгами пробегали мимо. Если, конечно, это четвероногое не было кошкой!

О, кош-ш-шки! Здесь их была тьма. Прямо в городе! Гневу Харра не было предела. Или эти опустившиеся дурни, что населяли этот вздорный Мир, напрочь забыли про историю Сумеречных Стай? Или они, вообще, не слышали о том, на что способно это отродье тьмы? Так или иначе, но бесстыдные твари встречались ему на пути возмутительно часто. Пришлось принять к ним меры — больше для острастки, чем всерьез, но — крику-то!.. Но — драной шерсти, клочьями!.. Это мешало. Кош-ш-шки! Гм…

На счастье, подцепленный Харром на бегу потявкивающий сброд начал распугивать со своего пути всех представителей проклятого рода кошачьих, да и не только их. Чтобы не привлекать излишнего внимания, Харр разделил образовавшуюся ораву на потоки и пустил их параллельными улицами, рискуя утратить контроль над ситуацией.

Это еще не было Стаей. До Стаи было далеко. Орава! Эх, эту пеструю шантрапу бы — да в бросок через ядерную плешь… А потом — форсировать водную, скажем, преграду. А потом — взаимная дезактивация, помывка и — всех накормить… Да — накормить ораву надо прежде всего. С форсированием плешей и преград — подождем, их что-то не попадается, а вот накормить надо. И потом — инструктаж…

Свое дело Харр знал.

— Это Тихоня… — доложил Рамону человек, одетый строго, как солидный банкир.

На заднем сидении огромного, как катафалк Ройял Флайта, он занимал почетное место — по правую руку от самого Магира — место Советника. Сам Флайт неспешно скользил по рассекающей окраины столицы скоростной трассе. Огни города расплывались в пелене мелкого дождя. Низкие придорожные фонари заливали мокрое полотно призрачным, мертвенным светом. Шли почти самые скверные часы Большой Ночи — часы Мокрой Тьмы.

— Вы возьмете трубку? — вежливо привлек внимание шефа его Советник. — Он, по-моему, очень взволнован тем, что наболтала в новостях эта косоглазая… Она не назвала имен, но говорит, что ей стали известны участники переговоров о выкупе…

— Я не собираюсь утирать ему сопли, Конрад…

Рамон помассировал веки.

— Скажите, пусть ждет инструкций. Я подошлю к нему Гурама… И не надо больше звонков…

Конрад брезгливо отдал в трубку несколько распоряжений и отключил аппарат. Повернулся к шефу.

— Вы думаете, что нам пора э-э… проститься с Тихоней? На ложную тревогу это не похоже…

Рамон дернул щекой.

— Я всегда учил вас, что проблемы надо решать в комплексе…

Конрад принял понимающий вид, но мудро не стал перебивать мысль шефа.

— Эта девка не могла заполучить информацию ни от кого, кроме Седого Гонсало… — продолжил тот. — Значит тот жив и болтается на свободе… Не думаю, что он подарил косоглазой сенсационную новость за ее прелести… И, значит, располагает какой-то суммой… Старая сволочь вывернулась… Пока…

— Вы считаете, что главное это — найти Седого?…

— Главное — это найти Тора Толле… — поморщился Рамон. — Все остальное — вторично. Так — работа по устранению помех… Сейчас главную помеху зовут Энни Чанг… С поисками Гонсало справится Кукиш. Сам напортачил — сам, пусть, и исправляет…

— Вы думаете, надо поработать с косоглазой? — уточнил Конрад.

— Ее надо убрать — только и всего. — резко отрубил Магир. — Это заставит всю журналистскую братию держаться подальше от этой истории… Они такие намеки хорошо понимают. И если Гонсало или кто-то другой пожелает продать еще немного информации, то покупателей не найдет.

Ни на этом свете, ни на том… Он станет просто зачумленным. По большому счету, даже люди Президента это одобрят. Эта зараза у него самого сидит в печенках… И огласка делишек с Чуром им тоже не к чему…

— Подготовить э-э… снайпера? — деловито осведомился Конрад. — Или…

— Или, дорогой, или… — Магир неприязненно улыбнулся и откинул крышку массивного портсигара.

Выбрал тонкую сигарету. Рубиновая монограмма полыхнула на золоте. Конрад торопливо щелкнул зажигалкой.

— Я же сказал, что проблемы надо решать комплексно… — Рамон проследил за причудливым, тонким локоном табачного дыма. — Акцию поручим именно самому Тихоне… Главное в том, что мы этим здорово подставим госбезопасность и господ судейских. А Тихоня… Он все равно потерян для нас — если девка не блефует… А люди из Гэлэкси не блефуют… Ну а его самого на месте действия ликвидирует кто-нибудь из наших выдвиженцев… Среди младших чинов в городской жандармерии найдется парень посмышленее?

Конрад секунд на десять прикрыл глаза, перебирая в памяти кандидатуры.

— Конечно найдется… Кроне-младший, например… Да, Манфред Кроне…

— Теперь вы поняли, что значит решать проблему комплексно? — осведомился Рамон.

Скорость кара упала. Очертания ночного пейзажа вдоль дороги стали различимы. Машина плыла через загородный зеленый массив. Иногда сквозь щели просек проглядывал еле заметный блеск речной глади или редких небольших озер. В глубине заброшенного с виду лесопарка, подальше от шоссе, изредка светились окна старинных — еще первыми поколениями переселенцев построенных — особняков. В таких местах водятся призраки. И оборотни.

— Вот и хорошо… — Рамон чуть заметным жестом показал, где следует парковать машину. — Вы поняли в каком духе инструктировать Гурама. И скажите, что время не ждет…

— Старый Дом, — доложил водитель.

Конрад торопливо вышел и забежал сбоку — помочь шефу выйти из салона. Мелкий, но отменно противный дождь сеялся с затянутого низкими облаками небосклона. Дом был темен и — с виду — холоден и пуст. Советник поежился. Нехорошее это было место. Скверное место в скверный час…

— Ждите меня здесь… — распорядился шеф. — В Старый Дом я всегда хожу один…

Странно, но накормить ораву подопечных — голодных, полунемых, бестолковых и шелудивых — оказалось делом нелегким в этом огромном, пропахшем жратвой городе. Да не только пропахшем — заваленном ею.

Псарней и Пещер Псов здесь, похоже, попросту не было! Никто и нигде и не думал по-настоящему кормить собак! Разве что какие-то добродушные чудаки и ни на что не похожие бродяги на набережных прикармливали из рук своих любимцев — глуповатых и жирных, словно отобранные на убой поросята. Придумать что-либо отвратительнее этого было трудно. Но — возможно. Были, оказывается еще и дошедшие до предела падения, ни на что уже вконец негодные твари, которых признать собаками, значило самому окончательно сдуреть. Они рылись в помойных кучах — объектах ранее Харру в жизни не встречавшихся, но мерзких — они подбирали и жрали объедки… Они дрались из-за них!!

Вообще-то, как отметил Харр, здешние жители, добравшись до еды, относились к ней безо всякого уважения. Чуть ли не каждый второй не доедал до конца наваленную ему в тарелку или неведомо куда влекомую им в цветастом пакетике снедь. Куда там! Еда летела под ноги — размазанная по упаковке, еду ссыпали в мусорные бачки — самое странное изобретение, с которым пришлось столкнуться Харру в этом страннейшем из Миров. Еду отправляли в мусоросжигательные печи и в ферментеры на задворках столовых, кафе и ресторанчиков. Короче — еды здесь хватало. Можно сказать, она была здесь в изобилии. Но как только дело касалось сколько-нибудь существенных запасов съестного — тут, без всякой логики и смысла, обитатели Прерии-II становились чудовищно скупы! Тут — совсем как на родном, вечноголодном Чуре — в ход шли каменные лобазы, кованные двери и стальные запоры. Даже ту еду, которая была выставлена для всеобщего пользования, охраняли тщательно и с каким-то садистским рвением. Распакованная пища — словно назло всем видом упаковки своей, расписанной привлекательными картинками и многочисленными символами и надписями — была запихнута в недра стальных ящиков и появлялась из них лишь когда очередной потребитель совал в щель опознающего устройства примитивную, но удивительно плохочитаемую на расстоянии микросхемку. Они все были запечатаны в одинаковые, правда, по-разному разрисованные, прямоугольнички из очень прочной, да еще металлизированной пластмассы. Иногда в местах раздачи едива происходил и вовсе какой-то странный обмен: получатели пищи отдавали взамен на упаковочки корма просто бумагу. Правда тоже весьма искусно изрисованную.

Все это было очень неудачно придумано: никакого реального способа заполучить запас еды хотя бы для одноразовой кормежки своего отряда Харру почти не представлялось возможным.

Нет, была, конечно, возможность, допустим, отогнать людей от столов в какой-нибудь из достаточно больших по площади обжорок, ну, например, в той, которую они называли между собой Савой или в другой — Метрополь. На столах бы осталось достаточно еды, и качество его еще туда-сюда сошло бы для такого непотребного контингента, каким была Орава, но… Или вот — можно было бы завладеть достаточным количеством менового материала, желательно расписной бумаги: с пластиковыми штучками — он заметил — было сложнее, и устроить торг. В некотором смысле это было бы даже легче — Харр уже присмотел места где меновой дряни было много, а людей — мало. Но… Нет! Затевать войну с хозяевами этого Мира — пусть даже тупыми как пробки и допустившими полное вырождение своих Псов, Харр не мог. Об этом его предупреждал Подопечный. Так решила Стая — еще там, на Чуре. Да и небезопасно было это. У здешних увальней было оружие. Они не умели им толком пользоваться, но их было много — и увальней этих и оружия у них… Нет. Этот вариант не проходил.

Значит, надо было распаковать один из расставленных повсюду ящиков для автоматической раздачи корма. В конце-концов, электроника их имела не слишком сложную ауру и можно было войти в нее. Конечно это будет посложнее, чем запустить на расстоянии схему зажигания примитивного движка, но попробовать стоило. Надо было только отыскать ящик попроще — может, поломанный — да расположенный в местечке потише… Харр предвидел, что его действия могут порядком обеспокоить здешний люд. А уж когда набежит Орава — отключить внимание большого количества людей будет трудно. Пожалуй — невозможно. Тогда кормежке могут помешать.

Второй трудностью было то, что Орава осмелела и, теперь, вдохновившись его — Харра — решительностью, стала проявлять излишнюю самостоятельность — побрехивать на служителей порядка, покусывать оказавшихся на пути зазевавшихся чудаков и загонять на верхотуру представителей и представительниц мерзкого кошачьего племени.

Против последнего Харр не особенно возражал, но все это вместе взятое начинало напоминать стихийный и неуправляемый процесс. Все это было не к добру. Еще немного — понял Харр — и сам собой реализуется тот самый — нежелательный, силовой вариант добычи пищи. Пора была принимать меры.

Харр пустил Ораву двумя потоками по параллельным улицам, а сам устремился в низко расположенную тихую часть города. Здесь ящики с кормом встречались реже, но были они более старые, изношенные, были они попроще… И почти тут же ему попалось то, что нужно — расшатанная, глючащая микросхема, под управлением которой находился — полупустой, правда, но зато огромных размеров ящик со стерильным мясом и с устройством для его разогрева токами сверхвысокой частоты — прямо перед раздачей. При ящике был сделан навес, под навесом — расставлены столы и стулья. Были там и другие ящики-кормушки, но не с мясом, а со всякой сладкой ерундой — жидкой, твердой, в виде пасты… Да ну ее!..

Большого труда стоило заставить разбитую на два отряда Ораву ждать. Пришлось поднапрячься. Проще было встревожить — скулежем на неслышный их уху, но пронимающей до селезенок частоте — ту неполную полудюжину пришедших на корм и водопой местных жителей. Они стали быстро расходиться — оставляя по своему мерзкому обычаю недоеденную еду прямо в тарелках на усмотрение корявого сервировочного робота — глупого, как пробка. Скоро навес опустел. Справившись с этим, Харр начал сужающимися кругами приближаться к ящику — наводить на него свою статику, свое поле…

И вот уже близок был момент, когда вконец задавленная микросхема должна была зафурычить и заставить подчиненный ей ящик начать метать прямо на мостовую — одну за другой разогретые упаковки аппетитного корма. В ближайших подворотнях голодным огнем разгорались десятки пар глаз бестолковых псин — ничего не понимающих в происходящем, но нутром чуявших, что Харр вот-вот наколдует им пир.

Как вдруг…

Как вдруг — нет, такого прокола Харр не предвидел — из переулка вывернул плотно набитый пластиковыми контейнерами с едивом грузовичок-автомат и деловито, шустро так, стал встык с дурацким — уже наполовину раскрученным — ящиком. Из грузовичка лениво вылез низенький, плоховато бритый мужичок — наверное, дежурный техник — и позевывая принялся наблюдать за работой вверенной ему автоматики. Происходила штатная перезаправка торгового автомата.

Замки щелкнули, крышки автомата сдвинулись, пахнуло едой.

Орава взвыла и ринулась — колдовство свершилось!!!

Харр остолбенел.

Все произошло молниеносно: воющий, рыже-пегий самум закрутился вокруг грузовичка. Техник еле успел махнуть на крышу фургончика. В воздух полетели клочья парного стерилизованного фарша. Острые зубы хватали его на лету. Урчание и остервенелый лай заполнили воздух. Редкие прохожие шарахнулись по подъездам. Оттуда им навстречу — прямо под ноги — попер арьергард Харрова воинства — облезлый и шелудивый.

Господи, а эти-то откуда?! — так примерно можно было выразить человеческим языком то, что подумал Харр. — На марше пристали, что ли?

Одновременно работал сигнал тревоги кафе-автомата, сирена вызова полиции на грузовичке и голосили прибывающие на шум зеваки. Начиналась паника. Хорошая — по первому разряду паника. Уже и дежурная истеричка грохнулась в обморок и предусмотренный сценарием любого подобного спектакля крутой мужик с ружьем лез в первые ряды из ничего возникшей толпы.

Надо уходить! — решил Харр и выпустил Большой Страх.

Люди заорали в голос. Орава понеслась. Самые голодные не выпускали добычу из зубов и гирлянды сосисок бороздили мостовую за ними. Вмиг перекресток Цепной и Ухарской опустел.

Харр потрусил вслед за своими дурнями. Нахулиганившими, но зато — сытыми. По дороге он пытался представить себе последствия случившегося для своего Подопечного. Ничего хорошего явно не предвиделось. Разве что авторитета эта история ему прибавила. Что могло облегчить поиски.

Вдалеке завыли сирены полицейских каров.

— Вам удалось выспаться? — поинтересовался Ким у Пера, который, выходя из ванной, поприветствовал его помахиванием конца махрового полотенца. — Я вам говорил, что придется становиться в борозду без промедления…

— Я то — выспался как следует, — заверил его расконвоированный заключенный П-1414, - в тех местах, куда меня определили мотать срок. Там быстро обучаешься использовать для сна любое время дня и ночи… А вот у вас — вид неважный, похоже, что как раз вам и не мешает выспаться… Это — понятное дело — трудно для тех, кто не привык к здешним суткам…

— Это — мои проблемы, — вздохнул Ким. — Садитесь, скоординируем наши действия…

Застегивая воротничок рубашки, Пер торопливо занял свое место. Семь честно отмотанных лет из десяти, назначенных судом, приучили его быть расторопным. Кима это чуть покоробило.

— Теперь начистоту, — Агент на Контракте посмотрел в глаза своему подопечному. — Вы прекрасно понимаете, что как эксперт по психологии жителей Чура, вы не особо нужны следствию. По крайней мере на теперешнем его этапе… Но требовалось как-то сформулировать необходимость в вашем вызове сюда официально…

— Я так и понял, господин Яснов, что вы немножко больше знаете о Чуре, чем просто рядовой федерал… — Пер жестом отстранил протянутую ему коробку сигарет. — Отвык, знаете ли…

— Если говорить коротко, — Ким с облегчением убрал курево в карман, — то я работал с людьми Чура. Довольно недолго, но… Короче, я отметил такую вот э-э… позицию в вашем досье… — он пододвинул к себе заранее положенную на стол распечатку. — Тут вот написано: За время пребывания на планете и ее космических объектах, г-н Густавссон приобрел навыки общения с жителями планеты, малодоступные и совершенно недоступные для лиц не имеющих столь долгого опыта контакта с Цивилизацией Чур, как-то: взаимный поиск в условиях, исключающих дистанционные контакты, использование языка следов, применение неописанных в отчетах методов сигнализации и оповещения… Гм… Вам, оказывается, не одной только физикой приходилось заниматься в том мире….

— Это сложно понять… — Пер чуть шевельнул плечами. — Впрочем, если вы действительно всерьез сталкивались с этими людьми… И Псами… Это — не кусок моей жизни, прожитый в одном из странствий… Это — просто другая жизнь, в другом мире. И прожил ее кто-то другой, не я…

— Я в свое время видел кое-какие из… — Ким запнулся. — Из этих чудес. И рассчитываю на то, что вы сможете применить ваши м-м… умения из той жизни здесь — в этой…

— Ни одного чуда, агент… — Густавссон поморщился. — Просто много навыков, которые нормальные люди и не думали у себя развивать. Язык следов, например — это просто использование вбитой каждому жителю Чура с детства привычки метить свой путь — тысячью разных способов: и условным раскладом предметов и слюной и пахучими метками и наведенной электростатикой… Например, эта комната для вас — всего лишь охраняемое помещение, в котором стоят стол, стулья, этот вот терминал. А для человека Чура — если он прошел хоть одно из Больших Испытаний, это — чистый лист, на котором можно записать массу сведений. У меня после того как я вернулся оттуда, долго было что-то вроде мании: я во всем видел м-м… тексты, знаки, сообщения… В опавших листьях на тротуаре, в том, как сучья лежат на полянке, как мебель стоит в доме, как камни разложены на берегу… От этого не отвязаться, после того, как поживешь в том мире… Мне до сих пор снятся какие-то письмена, не мне предназначенные, наполовину разоренные…

— А Псы — они умеют такие письмена понимать? — осведомился Ким, отметив что-то закорючкой в записной книжке.

— Для них, главным образом, их и оставляют… И они сами могут… Оставлять так сообщения — хозяевам и друг другу…

— Ну, друг другу оставлять сообщения умеют и простые собачки по всем Тридцати Трем Мирам… — улыбнулся Ким. — Не ожидал, что они и людей со временем этому научат…

— Я тоже смеялся вначале… — косо улыбнулся Пер. — Но, поверьте, это — больше, чем экзотика, это — другая веточка пошла… Другая веточка земной цивилизации… Уже не наша, уже не та, на которой находимся мы с вами…

— А дистанционная сигнализация — без всяких технических средств?… — Ким внимательно посмотрел на Густавссона.

Тот устало прикрыл глаза.

— Ваше досье немного преувеличивает… Тут мои навыки — чисто пассивные. Мог в свое время уловить сигнал инфразвуком или комбинированный… Что-нибудь за три-четыре километра… Но сейчас это невозможно — сейчас и здесь… Эти вещи надо тренировать, постоянно и упорно тренировать… А здесь, на Прерии, к тому же — такое количество помех…

— Ну а найти след Тора или его Пса вы сможете? — Ким постарался не пережать с этим вопросом.

Пер замкнулся и пару минут рассматривал поверхность стола с таким видом, словно именно для этого занятия и был доставлен сюда с другого полушария.

— Во-первых, мне надо снова войти в форму… — глухо определил он, — во вторых, ни сделать этого, ни работать я не смогу, если у меня на хвосте будут висеть ваши люди… Вам понятна такая вещь как психологический дискомфорт? Она играет очень большую роль…

— Понятна, — вздохнул Ким. — Эта вещь мне понятна… Ну а вам, надеюсь, понятно, что остаток срока будет зачтен вам как условный в случае, если вы честно будете содействовать следствию? Вне зависимости от его успеха. Так что нет никакого смысла…

Пер прикрыл веки, кивнул. Поморщился и поднял взгляд на Кима.

— И в третьих, — я прочитал те материалы, что вы передали мне — дело представляется очень странным. Тора трудно было захватить силой. Только если удалось его убить или обездвижить или…

— Или? — эхом отозвался Ким.

— Или — если он сам согласился… — Пер смотрел в сторону, стараясь не встретиться взглядом с Агентом на Контракте. — С его Псом — тоже не все ясно… Если он жив, он уже должен был натворить много всякого…

Оба помолчали немного.

— Я снимаю охрану с этого номера… — Ким встал и стал складывать распечатки в свой кейс. — Нам осталось договориться о м-м… порядке взаимодействия… Во-первых, вот деньги… А это — он положил на стол чуть потертый ноутбук — ваш рабочий инструмент на каждый день. Имеет расширенные возможности. Оформлен под старую модель. А это — обычный блок связи. Типовой Белл. Но имеет небольшую приставку и поэтому не боится большинства систем подслушивания. Но наше взаимодействие будет иметь некоторые осбенности…

— Что касается системы взаимодействия, — Пер вяло улыбнулся, — то, я думаю, вами эта сторона дела уже достаточно хорошо продумана. У меня будет лишь одна просьба. Условие, если хотите… — Я должен быть твердо уверен, что если я обнаружу за собой слежку, то это не будут ваши люди…

— Гарантирую это вам… — улыбнулся Ким. — Мы будем опираться на технические средства взаимодействия.

— Ну что же… — вздохнул Пер. — Выкладывайте, что там у вас в запасе… Ким покончил с размещением в кейсе бумажек и начал выкладывать на стол небольшие пластиковые пакетики.

— Это — стандартный регистратор — на звуковой диапазон и изображение в видимом спектре. Оформлен под кольцо, под перстень, точнее — боюсь, что не в вашем вкусе… Включается так, выключается вот так. Рассчитан на двенадцать часов непрерывной регистрации. Подгонка по толщине пальца делается вот этим…

Пер с интересом принялся рассматривать вещицу. Потом поднял глаза на Кима.

— Наблюдение за мной будет только дистанционным? Извините за настырность — спрашиваю второй раз. Вы понимаете — это существенно: если я обнаружу за собой открытую слежку, то должен быть уверен, что это — не вы…

— Я понимаю вас, — кивнул Ким. — Можете быть уверены. Это — он двинул к собеседнику пакетик с заурядного вида часами, — дополнительный блок связи для работы с нашей внутренней сетью. Наверное приходилось иметь дело с таким… Сенсорный пульт вызывается прямо на дисплей. Вот так. Может подключаться к обычному блоку связи. Вы можете использовать наш канал орбитального мониторинга — со спутников город просматривается с хорошим разрешением. Плюс автоматически делается опрос всех процессоров в квадрате наблюдения — блоков связи, электронных кредиток и тому подобного. Плюс — радиорегистрация всех видов вооружения. Вот расписание сеансов связи и кодовая таблица… В этом пакетике — резонаторы — для пассивной связи — прозрачная пленочка, крепится во рту, на нсбе, воспроизводит естественную фактуру слизистой оболочки… Почти невозможно обнаружить при обыске… Если вы не выйдете на связь в условленный промежуток времени, мы перейдем на режим пассивной связи и поиска. Это — ваша аптечка. На всякий случай. Внимательно прочитайте инструкцию…

— Это, надеюсь, все? — без особого энтузиазма спросил Пер. — Надеюсь, у вас нет там еще раскладного броневика?

— Нет, — криво улыбнулся Ким. — Простите. Оружие вам не положено…

— Это — не страшно, — слабо улыбнулся Пер. Я сам — неплохое оружие…

Галерея Блауштейна была почти идеальным местом для встреч между лицами, которые эти встречи не стремятся афишировать. Она представляла собой три довольно просторных и почти всегда пустынных пассажа на первом — полуподземном — этаже старинного супермаркета в довольно тихом и респектабельном районе города.

В одном из пассажей выставлялась одна или две экспозиции — сегодня это были Культовое искусство Эпохи Колонизации и Подражания Шагалу — в двух других располагалась торговля антиквариатом и секонд-хэнд высокого пошиба — вещи с историей. Ниже — подземная парковка, выше — обычная торговля. Лео Косневски уныло болтался именно в районе секонд хэнда и устало имитировал интерес к прилавкам со всяческой подержанной, но роскошной сбруей для четвероногих друзей, что вообще-то выглядело достаточно естественно, если бы не длилось вот уже второй час.

Роше с любопытством понаблюдал за этим его занятием из соседнего пассажа — через широкие арки поперечных переходов — и постарался прикинуть — почему же объект не убирается с условленного места, хотя назначенное ему время уже явно истекло и истекло давно? Поморщившись очередному очевидному проколу, он позволил себе расслабиться — купил в автомате пакет с инстант-ланчем и, пристроившись на каменной скамье, в углу с хорошим обзором, принялся закусывать.

О сделанном приобретении он тут же пожалел: кусок рыбного филе еще позволил ему собой закусить, а вот многоэтажный и вполне безобидный, даже привлекательный на вид бутерброд, в ответ на укушение, обдал комиссара чуть не по локоть прекрасного качества майонезом. Роше вполголоса высказал голубям, бродящим по декоративным каменным карнизам вдоль оконных витражей, свои соображения на этот счет, пристроил остатки инстант ланча в корзину для мусора и направился в украшенную двумя нулями дверь, расположенную, слава Господу, неподалеку. Голуби тут же стали возмущенно кучковаться, живо обсуждая услышанное.

Комиссар окинул взглядом сверкающее фосфорически-белым кафелем и пустынное помещение, осторожно стараясь не измазаться еще сильнее, стянул с себя и повесил на крюк пострадавший плащ, отмыл руки и уже собрался взяться за украшенный живописным пятном рукав, когда в спину ему уперся отменно жесткий ствол.

— Не двигайся, негодяй! — приказал ему низким басом тот, кто находился на другом конце этого ствола.

Ким пододвинул свой ноутбук к себе и считал очередную, поступившую на него информацию по Энни. Корреспондентка ГН только что приобрела по компьютерной сети зарезервированный за коррпунктом ГН билет на рейс космолайнером Снарк до пересадочного узла Транзит-80, а на Транзит отправила заказ на билет до Квесты. И оплата и заказы произведены по личному ноутбуку из помещения Медицинского Центра. После чего ее кар двинулся в направлении Парковых Линий.

Проходила медосмотр по полетной страховке, — прикинул Ким. — Готовится к отъезду. Но черта ей надо на Парковых? Пора подключиться к процессу… Он закрыл ноутбук, подхватил его со стола, кивнул остающемуся в покидаемом кабинете дежурному и почти бегом поспешил к своему кару. Судьба и так уже дала ему слишком большую фору.

Странное это чувство — чувство свободы! Есть в нем горечь. Даже когда свобода огромна и сладка, аромат горечи присутствует в ней. У него — разные лица, он иногда кажется чем-то иным, но приглядитесь — это всегда он.

Аромат горечи, замешанной на познанном грехе несвободы, на страхе перед тем, что она вернется — как пробуждение от сна, в котором привиделось детство, в котором тебе не быть уже никогда… Потому что по-настоящему свободен ты был только когда-то тогда. Когда и не знал, что есть свобода и несвобода. А может тебе просто кажется, что это было когда-то… А на самом деле — не было и быть не могло… Для Пера у этой горечи было лицо Тин. И еще — лицо сына. То, которое он видел в последний раз — лицо лохматого, испуганного зверька, не понимающего, почему папа пришел к нему ночью, почему разбудил его и молча смотрит… Тогда он так и не нашел что сказать сыну. Он навсегда останется для него таким. Нет — живет и ходит по свету теперь уже почти взрослый паренек, в глубине души которого где-то навеки заточен тот испуганный лохматый зверек. Но они, наверное, никогда не встретятся теперь. Тот паренек думает, что папа погиб — там, далеко в небе. Может быть, грустит, глядя в черную бездну по ночам. Красивая ложь — так они договорились с Тин. Слава богу, вряд ли его когда-нибудь заинтересуют старые файлы о судебном процессе над человеком с совсем чужой фамилией.

Правда, он все-таки набрал в справочной сети имя сына — и узнал, что тот вместе с семьей убыл в Метрополию. Видно Тин повезло — или с ее картинами или с новым мужем. Впрочем — почему с новым? Они не регистрировали свой брак тогда. Что мешало ему перестать быть холостяком? Может быть — Чур… Десять лет жизни под чужим небом — это очень серьезно. И они никогда не знали — будут ли жить вместе до старости. Вышло, что — нет. Она всегда мечтала перебраться на Землю — и это было правильно: в конце концов, она родилась там. Семьей, в составе которой сын улетел отсюда, Пер интересоваться не стал. Так лучше для всех. Теперь можно не бояться ходить по городу. Здесь могут всего лишь выстрелить в спину. Но не отвести взгляд при встрече. Или — пройти мимо, не узнав. Можно даже подойти к старой постройки дому на Шведских аллеях. Подняться по добротной каменной лестнице, послушать — живет ли в просторной лестничной площадке эхо, которое они с сыном учили разговаривать. Позвонить в дверь, за которой когда-то жил. Извиниться перед теми, кто живет там теперь, повернуться и уйти.

Ничего этого Пер не сделал. Единственное, что он позволил себе после того, как вышел из гостиницы и стряхнул с себя легкое головокружение, вызванное таким резким возвращением в мир расконвоированного народа, так это доехать на антикварном — для туристов — потренькивающем трамвайчике до перекрестка Навигаторов, где напротив табачной лавки приютилось Кафе букинистов. Здесь ничего не изменилось. Даже цены не слишком выросли за эти семь лет. И у кофе, что подавали здесь, был тот же самый вкус, что и много лет назад — когда он приходил сюда, в прохладное пыльное безлюдье, чтобы без помех, за чашкой удивительно дешевого и тем не менее почти натурального кофе готовиться к экзаменам. Потом он писал здесь свои первые статьи. Потом — книгу. Здесь никто и никогда не мешал ему.

Вот и сейчас — трое, от силы четверо посетителей неспешно беседовали за столиками, еще один чудак был погружен в раздумья о чем-то своем. Все они пришли сюда задолго до Пера и никому из них не было дела до явно выглядещего много старше своих лет типа.

Отхлебнув кофе, Пер осторожно поднялся с места и занялся изучением содержимого полудекоративных книжных полок, украшавших интерьер кафе. Здесь действительно можно было и купить, и продать, и взять на прочтение или обменять старинные бумажные книги. Правда, большая часть товара была сделанными под старину имитациями, но и этот товар пользовался спросом — что-то было и осталось в печатном слове такое, чего уже не вытравить из природы человека. Возможно — эта была страсть к пожелтевшим страницам, причудливым картам и чертежам, к золотому тиснению кожаных переплетов, к неспешным, тяжеловато написанным текстам, повествующим о чем-то ставшим уже преданием…

То, что здоровенный том Малого атласа Четырех Миров так и не изменил своего места на полке с тех пор, как он видел его, вовсе не удивило Пера — солидная цена и явная принадлежность к породе декоративных имитаций гарантировала этому кирпичу долгую и не привлекающую излишнего внимания жизнь в углу одной из самых удаленных книжных полок. Удивило его другое. Именно неприкосновенная неподвижность атласа была причиной того, что Пер с давних пор — тогда еще в шутку — использовал этот фолиант в качестве своеобразного почтового ящика. Препарат, который он принял перед тем, как отдать себя в руки закона, стер из его памяти сотни фактов, массу лиц, адресов, дат. Но такие глубокие воспоминания он не затронул.

Пер, правда, и сам не мог бы сказать точно, что искал он сейчас среди этих знакомых ему, чуть потрепанных жестких страниц и поэтому чуть не присвистнул от удивления, когда на привычном месте — между триста восемьдесят четвертой и триста восемьдесят пятой страницами он обнаружил листок из блокнота — кремовой, тонкой бумаги в мелкую, еле заметную коричневую линейку.

На ней было написано всего несколько слов. Нелепая, несуразная фраза. Пер прикрыл глаза, запоминая ее.

Исковерканная латынь что-ли? Код? А может — одно из галактических наречий. Их много.

Кто и кому посылал письмо через почтовый ящик, бывший когда-то — очень теперь давно — его выдумкой, оставалось загадкой. Но ведь не чужое же письмо он искал в старом атласе?

Нет — не его. И пусть остается здесь. Между триста восемьдесят четвертой и триста восемьдесят пятой страницами. Идет от кого надо — кому надо. Бог им в помощь.

Пер еще раз пригляделся к листку. Ему показалось, что тот потемнел слегка. Он помассировал веки. Осторожно закрыл книгу.

Если не на обычном месте, то значит — здесь, на последних страницах, там, где идут указатели… Он снова открыл тяжелый том. И облегченно вздохнул. Вот они — его еле заметные пометки у букв и слов, сделанные по одному ему известной системе… Они словно сами с собой сложились в нечто внятное. Только коротенький такой текст:

И как всегда бывает, когда информация ложится на стертую память, пришло чувство уверенности, что ЭТО ИМЕННО ТО, и противное, ложное чувство, что вот-вот и ты вспомнишь еще что-то — то, что лежит в соседней ячейке твоего подсознания, готовое выйти на свет, вернуться тебе. И еще на него накатил вдруг душный, запоздалый страх — даже бисеринки пота выступили на его лице. А если бы какой-нибудь дурень купил книгу? А если бы закрылось Кафе букинистов?

Как мог он, как мог доверить ключ от стертой части своей памяти — от огромного куска себя самого, этой пачке пожелтевшей бумаги? И почему он был так спокоен до этого мгновения?…

Чуть дрожащей рукой он поставил атлас на место, допил остывший кофе и вышел в ночной город. Поймал такси-автомат и набрал на панели навигатора адрес: Площадь трех звезд, 12.

Расконвоированного заключенного П-1414, наверно, позабавило то, что произошло под крышей Кафе букинистов менее чем через четверть часа после того, как он покинул сие богоугодное место.

А произошло вот что:

К дверям кафе подкатил громадный, чуть напоминающий катафалк Лорд-мастер, из него вышли и с плохо скрытой торопливостью направились в кафе трое — строго одетый высокий тип с острыми, грубоватыми чертами лица, угрюмый детина, меньше всего напоминающий библиофила, с оттопыренной наплечной кобурой левой полой кожаной куртки, и сутуловатый нервный человек с землистого цвета лицом и седым венчиком коротко стриженых волос, осеняющим его чело.

Для порядка Комски заказал пару чашек кофе, а Гонсало Гопник в сопровождении угрюмого детины направился прямо в дальний угол — к полкам редких книг.

Он уверенным взглядом окинул их, ухватил корешок Атласа Четырех Миров и, вытащив его, раскрыл на триста восемьдесят четвертой странице.

После чего позеленел.

— Ну? — спросил его нетерпеливый детина.

— Как-к-кое может быть ну?! — зло спросил Гопник. — Вы видите ЭТО?

Подошедший к ним сзади с чашечкой в руке Комски недоуменно потрогал безымянным пальцем затянутой в кожаную перчатку руки россыпь коричневатого порошка, украшавшую разворот атласа. Она напоминала некий новый архипелаг, раскинувшийся посреди Экваториального океана Квесты.

— Ваше письмо было обработано фотосенсибилизатором? — спросил он.

— Приятно иметь дело с понятливым человеком, — ядовито подтвердил Гонсало. — Мепистоппель брал книгу домой почитать и там — в темноте, при красном свете — вкладывал туда письма. Потом, возвращал книгу. После того, как на такое письмо попадает нормальный свет, оно живет минут десять. Потом остается вот это… Какой-то дурак сунул нос именно на эту страницу… Или…

— Или?… — с интересом произнес Комски. — Вы уверены, что не морочаете мне голову, Гопник?

Ответом ему был исполненный гневного возмущения взгляд.

— Вы один пользовались этим почтовым ящиком? — поставил новый вопрос помощник Саррота.

— Эта компания передо мной не отчитывается… — Гонсало поднял плечи к самым ушам.

Комски задумчиво взял с полки бронзовый колокольчик и встряхнул его. Мелодичный звук повис в воздухе и вызвал к жизни упитанного молодого человека в декоративной униформе служителя Кафе букинистов. Живой приказчик — тоже элемент экзотики.

— Я хотел бы преобрести эту книжку, — холодно уведомил его Комски. — Выпишите счет.

— Видите ли, она стоит… — начал упитанный юноша.

— Я вижу, сколько она стоит, — оборвал его Комски. — Упакуйте покупочку, если это не составит…

— Не составит! — заверил его воодушевившийся приказчик. — По какому адресу отправить ваше преобретение? Вы платите по туристической карточке?

— Я плачу наличными и книгу отдайте мне, — властно распорядился Комски и, терпеливо подождав, пока понятливый юноша вручит ему фирменный пакет и напрочь сгинет, протянул его угрюмому оперативнику.

— Срочно в лабораторию. Дэвису. Пусть вытянет все, что сможет. Здесь может быть и другая информация: отпечатки пальцев, пометки… Повторяю: пусть вытянет все возможное. А мы с господином Гопником задержимся здесь. Нам есть о чем поговорить.

— А насчет тачки?… — осведомился подручный.

— Возьми такси. Машина нам может пригодиться.

Угрюмый детина ухватил пакет и убыл. Комски повернулся к Гонсало.

— И что же мне теперь делать с вами? — голос Комски стал и вовсе уж задумчив.

Мысль Гонсало работала на крутых оборотах, силясь зацепиться хотя бы за самую нелепую возможность выпутаться из дурацкой истории.

— Прокат… — пробормотал он. — Вам надо обыскать контору Мепистоппеля на Улице Темной Воды… Там наверняка должна быть какая-то зацепка…

— Вот вы и поможете мне ее там найти… Допивайте кофе и — поехали…

— Погодите, погодите! — возмутился Гонсало. — Там вполне могут быть уже архангелы Магира. Да и полиция уже могла просечь… Я не подписывался на то, чтобы подставлять голову под пули…

— Когда связываешься с идиотами, — Комски допил кофе и отдал чашку терпеливо притулившемуся поодаль сервировочному роботу, — то подписываешься и на это и на многое другое… Конечно, нас подстрахуют, я позабочусь об этом. Но кашу заварили вы, Гонсало, вам ее и расхлебывать. Глотайте кофе и пойдемте — нам пора.

— Я не пойму, — спросил Адельберто, — у вас что — дистанционное управление в рукаве запрятано, что-ли? Как вам удается переключать каналы? Вот так — не трогая телевизор.

— Это легко, — сочувственно объяснил Гость. — Это легко в себе развить… Можно наводить электрическое поле на микрочипы… Ведь у нас же много зарядов на теле. На коже, на волосах. И легко можно сделать сигнал… Вот, например, — он чуть сосредоточился и магнитный замок тихо щелкнул. — Я отпер нашу дверь…

— Дверь?… — растерянно спросил Мепистоппель.

Поднялся и запер дверь снова — уже на механический запор.

— А лампу — вы тоже можете вот так включить-выключить?

— Нет, — вздохнул Гость. — Лампу так не могу. Там — сильные токи…

— А слабые, значит — можешь…

— Да — переключать и читать… — Гость прямо светился от возможности поделиться с кем-то своими умениями. — На Чуре это может каждый… Я и вас научу. Вот дайте вашу карточку…

Мепистоппель машинально протянул Гостю кредитку. Разумеется, на предъявителя.

— Вот тут записан остаток вашего кредита — восемь тысяч, пятьсот штук… А вот теперь я делаю так, — Гость повел ладонью над пластиковым прямоугольничком, — и теперь я все стер…

Адельберто посмотрел на карточку, потом на Тора, потом — снова на карточку. И — снова на Тора.

— Что ты наделал, урод?! — сурово спросил он.

— Это же, Бог знает, каким ослом надо быть, чтобы в лицо не узнать мсье Жана! — в сердцах крякнул Филдинг, отстегивая наручник, которым седой бородач был надежно прицеплен к никелированной трубе. — Так вы утверждаете, что вы действительно профессор истории? Вы ничего не перепутали, господин Покровский?

— Мои документы у вас в руках, — пробасил бородач. — Если не верите — сделайте запрос в отделе кадров Университета… Еще раз приношу вам свои извинения: я никоим образом не мог себе представить, что этот э-э… господин — из полиции…

— А что, профессорам истории возбраняется смотреть криминальную хронику по Ти-Ви? — зло спросил сидящий на подоконнике Роб Старинов. Вы о деле цветочников, допустим, слышали? Совсем недавно об этом трубили повсюду, как-никак…

— Я с криминальными проблемами общества знакомлюсь не по идиотским репортажам, — с достоинством ответствовал профессор.

— Понятно, вы читаете аналитические обзоры… — Роше протянул Покровскому его — порядком пострадавшие в имевшем место инциденте — очки. — Мы поговорим с вами об этом и еще — о многом другом. Но сейчас — прежде всего — поговорим по сути дела… Только не будем заниматься этим в подобном э-э… месте.

Филдинг осторожно повлек плененного профессора прочь из неподобающего для снятия показаний места. В гулкой пустоте пассажа уборочный автомат добросовестно, но без особого успеха пытался отбить у голубей остатки инстант-ланча. Роше походя приструнил пернатых.

Лео ждал их в машине — с подоспевшим на разгоревшийся сыр-бор Коротышкой Каспером под боком — и старался не высовываться наружу. Приняв комиссара и его спутников, машина бесшумно тронулась — с глаз подальше.

— Да, это — тот тип, — Лео косо глянул на Покровского. — В хорошую историю вы меня хотели втравить, мистер…

— В историю — и далеко не в хорошую — нас втянула компания авантюристов, собравшаяся вокруг нашего уважаемого Всенародно Избранного, — зло парировал профессор. — Это они зазвали на от веку нейтральную Прерию такого Гостя, что…

— Лео, вы вообще-то свободны, — торопливо прервал его Роше. — Чувствуйте себя в безопасности — только не суйтесь в дела, связанные с этими псами… Однако, если что-либо станет вам известно на этот счет…

— Говорите без обиняков, комиссар, — сварливо остановил его Лео. — Могу я рассчитывать на вознаграждение, если окажу существенную помощь полиции в розыске?

— Я думаю, мы уладим это дело, — кашлянув, заверил его комиссар. — Но — предупреждаю еще раз — не суйте голову в петлю…

— На этот счет не беспокойтесь, начальник, — заверил его Лео. — О своей голове Косневски никогда не забывает… Кстати, если любопытствуете, то могу сообщить кое что новенькое — из того, что набежало со времени нашей последней встречи: похоже, что собачка с Чура кое-где себя разок показала…

И Роше и Покровский одновременно воззрились на Лео с неприкрытым интересом.

— Вы ведь знаете Баню Костандова? — продолжил тот, обращаясь к комиссару. — Ну такого, патлатого?

— Я знаю, о ком вы говорите, — кивнул Роше.

— Так вот, — Лео чуть недоуменно заломил бровь, словно заранее удивляясь своему рассказу. — У Баню — талант: он для себя точно вычислил места, куда заносит потерянных собачек, которые впервые в этих краях… Ну и я его и других своих гм… друзей, естественно намылил в соответствии с наводкой, что от вот господина хорошего получил… Так вот, почти сразу после того, как мы с вами поговорили — часу еще не пробило — я начал всем своим названивать — предупредить людей, что дело запахло керосином… И тут — Баню мне с места в карьер и выдает, что, мол, он идет проверить одно интересное местечко на Востряковской набережной, где пацанва — по его уже наводке — надыбала оч-чень странного пса… И что он, мол, сейчас двинет туда — самому разобраться… Ну, через часок, настукал я его номер еще разок и — пусто, никакого ответа… Ну, я делаю звонок мамаше его — Баню человек правильный: за десять лет ни одного случая не было, чтобы он обедать вовремя домой не приходил или, там, на стороне ночевал где-нибудь… Так вот — звоню и вижу, что старушка взволнована очень… Пришлось зайти — лично поговорить…

Лео сделал паузу. Взъерошил, затем пригладил волосы.

— Одним словом, сразу с Востряковской Баню — не в себе, как будто — влетел домой, что-то из шмоток пошвырял в сумарь и — только его и видели… Мать его так и спросила, мол, за тобой что — черти гонятся что ли, сынок? А он ей так и отрезал, что да, мол, Дьявол-Сатана — собственной персоной. И — с концами…

Лео снова помолчал со значением.

— Это, по моему, типично… — тихо умозаключил он. — Про собачек с Чура именно такое и говорят… Что с ними крышей поехать — не проблема… А может, — тут он одарил профессора недобрым взглядом, — пуганули его какие-нибудь…

— Будет лучше, если вы завтра с утра зайдете ко мне… — Роше протянул ему листок. — Это в Ратуше… Постараемся к тому времени уточнить — что же такое приключилось с Баню… Вы — по своей линии, мы — по своей… Где вас высадить?

— На Цепной, — хмуро ответил Лео и задумчиво замолчал.

Потом счел-таки нужным уточнить:

— Там тоже какая-то странная история… Мои ребята доложили мне, что там — тоже какая-то хреновина с собачками…

Комиссар недовольно шевельнул левой бровью. И обоими усами — не то, чтобы подчеркнуто, но так, чтобы все трое его подчиненных поняли его о них мнение.

— Интересно, почему мои ребята не доложили мне на этот счет ничего такого?… — спросил он себя вслух, с укором.

— Тут, гм, действительно днем проходило сообщение… — замялся Сэм. — Но вас интересовали инциденты с единичными собаками, с двумя, от силы… А тут… Одним словом, на Цепной-сорок стая беспризорных собак средь бела дня растащила партию изделий. Из закусочной-автомата. Сосиски там и прочее… В момент загрузки… Из доставочного автомата. Отменно глупо, но к нам отношения, вроде, не…

— Каспер, — сухо распорядился комиссар. — Вы сойдите тоже — на Цепной. И разберитесь с этим эпизодом. Постарайтесь не мешать друг другу с господином Косневски…

— Ну вот, — Роше энергично повернулся к Покровскому, как только за Лео мягко задвинулась дверца кара. — Теперь я бы хотел услышать от вас, профессор, связное объяснение вашего поведения.

— Я уже сказал, что принял вас за… за бандита или — что-то в этом роде… — профессор явно все еще оставался выбит из колеи. — Я просто принял, знаете ли, элементарные меры предосторожности: когда Косневски срочно стал требовать встречи, то на место этой встречи я пришел пораньше, чтобы обезопасить себя от сюрпризов… И естественно, когда я обнаружил за ним слежку, я дал ему знак не приближаться ко мне… Я долго наблюдал за м-м… вашим человеком, который следовал за господином Косневски. Затем его почти в открытую сменили вы… Я решил, что к добру промедление не приведет и хотел сдать вас властям…

— Очень мило… — комментировал его слова Роше. — Считайте, что — в определенном смысле — это вам удалось…

И подумал: Вот такие пошли у нас профессора. Пора, пора на пенсию…

— Хорошо, — сказал он примирительно. — Ну а кто вас, собственно, уполномочил заняться поисками собачек? Кто ссудил деньгами — ведь вы заплатили аванс господину Косневски не из своего оклада? И почему вам так дались именно эти два пса?

— С этого, пожалуй, и надо было начинать, господин комиссар, — вздохнул профессор. — Я, к вашему сведению, сопредседатель оргкомитета движения За демилитаризацию Прерии…

— И поэтому таскаете с собой пушку сорок пятого калибра? — ядовито поинтересовался Филдинг.

— Имею разрешение, выправленное по всем правилам, — с несколько преувеличенным достоинством парировал профессор. — То, что я не хочу, чтобы Прерия была превращена в военную базу или в полигон, вовсе не значит, что я питаю неприязнь к оружию самозащиты или, скажем, к охотничьим или спортивным ружьям. Это — разные вещи. Вы хотите выслушать мои дальнейшие объяснения?

— Я — весь внимание, — заверил его Роше.

— Тогда пусть ваши люди не перебивают меня… Вы, должно быть, не знаете также, что ваш покорный слуга — автор Новейшей истории Цивилизации Чур и, скажу без лишней скромности, — один из ведущих специалистов в этой области. До недавнего времени — советник Президента по этому направлению… Так что неудивительно, что именно мне движение поручило курировать по нашей линии визит Торвальда Толле.

И каково же было мое изумление, когда из самых достоверных источников я узнал об обстоятельствах, при которых начался этот визит!..

— Вы имеете ввиду… — комиссар вперил в профессора профессионально тяжелый взгляд.

Тот пожал плечами.

— Я имею ввиду только то, что, как вам должно быть известно, в движение и в его оргкомитет входят далеко не последние люди нашего Мира и то, что правительство скрывает факт похищения Гостя и в то же время ведет переговоры с похитителями не было секретом для общественности уже вчера… Естественно, что мы по своей линии предприняли все, чтобы выяснить местонахождение Толле…

— Вы, конечно, не станете называть мне, — комиссар сморщился как от касторки, — ваши э-э… источники…

— Конституция позволяет мне… — уверенно начал профессор.

— Никоим образом не оспариваю ваши конституционные права, — ядовито оборвал его Роше, — однако попрошу учесть, что не исключено — совсем не исключено, что из того же источника черпают информацию и те, кого в ваших аналитических обзорах именуют криминальными структурами… Это я о чистоте рук, док.

— У вас есть данные?… — начал профессор, но Роше остановил его движением руки.

— Мы не на брифинге, док, и я не даю справок о ходе дела…

Площадь Трех Звезд — не самая большая в столице — была и не самой живописной в этом городе. После окончания застройки патриархального некогда района Великих Оврагов, она походила более на колодец, образованный стенами жилых полунебоскребов, еле заметно стилизованных под архитектурный стиль времен Первопоселенцев. Среди этих громад легко было оставаться незаметным.

И, однако, беспокойство не покидало расконвоированного заключенного П-1414. Оно шло не от разума и не от фактов. Оно шло от того, что приобрел он там — на Чуре. От ощущения Знаков Судьбы, от странного внутреннего понимания хода событий. Так что не столько к тысячам окон присматривался он, вылезая из тесноватого салона робота-такси — за любым из них могла находиться отслеживающая каждое его движение камера — нет, он присматривался к чему-то внутри себя, к тому, что было наблюдательнее и мудрее, чем доктор философии Пер Густавссон, и что требовало для понимания чего-то, чего ему отчаянно не хватало…

Лифт доставил его прямо в приемную доктора Макса Зеллера — квартира 1118 занимала целый этаж. Доктор принял его как только он назвал свое имя. Недоразумений тут быть не могло. Разве что сам док Зеллер мог за эти семь лет загреметь в каталажку или — это куда более вероятно — получить пулю в затылок. Или просто бесследно исчезнуть в темных водах одного из здешних озер. Они многим рисковали — эти тихие люди, соглашавшиеся брать на хранение чужую память. Но их и оберегали — как в древности по молчаливому уговору ощетинившиеся оружием полубезумные империи оберегали от беды банки беззащитной, подернутой аппетитным жирком, нажитым веками нейтралитета Швейцарии. Тем более, что предметом хранения, строго говоря, были не сами темные сокровища памяти тех, кто пожелал — на время или на всегда — от нее, памяти этой, избавиться, а всего лишь ключи к ней.

А сами эти темные сокровища оставались при них — при тех, кто не желал их возвращения в мир. Там — в глубинах их мозга — и оставались они, крепко запертые биохимическими замками от любого взлома. Допросы всех степеней, пытки, гипноз — все это практически было бесполезно против этих замков. Только дорогостоящая и находящаяся в большинстве Миров в руках государства техника зондирования памяти могла разрушить это колдовство — зыбкое и могущественное одновременно. Но такое вмешательство почти повсеместно могло быть осуществлено только с согласия самого забывшего. А здесь — на Прерии — еще и его адвоката. Оно было не менее опасно и разрушительно, чем само стирание памяти. А стирание в четырнадцати процентах случаев делало клиента недееспособным. Приводило к разрушению личности. Так же как и любой из методов проявления стертой информации.

Так что расконвоированный заключенный П-1414 шел на ощутимый риск. Но то, что он пытался ощутить и понять внутри себя подсказывало ему, что игра, которую он начал, не может быть выиграна без знания того, что ему пришлось забыть тогда — в преддверии ареста и суда.

Они, как правило, были не в ладах с законом — те, кто приходил — всегда по строго законспирированной рекомендации — к доку Зеллеру и другим банкирам памяти. Это — не говоря уже о том, что сам процесс стирания влек за собой серьезную статью как для клиента, так и для исполнителей его заказа, в любом из Миров. И с ними надо было держать ухо востро.

На этот счет у доктора все было в порядке. Перед тем как войти в кабинет, Перу было ненавязчиво предложено пройти небольшой осмотр, а заодно и на время сменить одежду. Он хорошо представлял себе это заранее, поэтому аппаратура, щедро предоставленная ему Агентом на Контракте, осталась внизу, в камере хранения организованного словно огромная гостиница дома.

— Вы пришли раньше времени… — доктор мягким движением ладони указал ему на кресло. — Я позволил себе навести справки — как только вы связались со мной: ни м-м… побега, ни досрочного освобождения в вашем общедоступном файле не записано… Как тогда изволите понимать ваше появление здесь?

— Верно, — признал Пер. — Я не бежал, и срок мне не скостили. Я согласился сотрудничать с Управлением. И с местной полицией. Дело идет о жизни моего друга. По крайней мере — о его свободе. В данном случае это — одно и тоже…

— Вот как?…

Доктор прошелся взад-вперед по просторному кабинету. Остановился перед Пером.

— Вы убеждены, что вас снова не подцепили на удочку? Снова не играют на ваших благородных чувствах?

— Простите, доктор, но я не знаю, как это было тогда. Вам это лучше знать. Я не могу ничего знать о том периоде. Хотя и о многом догадываюсь…

— Вот как?…

Снова дока понесло из северо-западного угла своего кабинета в угол юго-восточный и обратно. И снова он остановился перед Пером.

— И о чем же вы догадываетесь, если не секрет?

— У меня есть такое ощущение, что то, что было стерто из моей памяти, стерли не только от Закона, но и от меня. И неизвестно, чего тут было больше…

Доктор поморщился.

— А вы уверены, что это так уж плохо для вас? Может быть просто была проявлена забота о вашем психическом здоровье и, даже, о жизни, может быть… Вы знаете, были случаи — не в моей лично практике, но так… вообще… Мы делимся между собой информацией — люди этого ремесла… Редко, неохотно, но делимся. Так вот — были случаи, когда вот такие вот пациенты, как вы, которые пожелали вернуть себе память о том, что сперва пожелали забыть — из нежелания или невозможности давать показания на суде или в подобных случаях… Я не беру случаи, когда с клиентов бралась расписка о том, что они никогда не будут требовать возвращения памяти… То — особо. Нет. Просто вот такой обычный случай, как с вами: обратный билет оплачен, но… Несколько человек покончили с собой через неделю-другую после того, как им было возвращено их, так сказать, достояние. Слишком свыклись с тем, что не было в их жизни ничего такого… Я уже не говорю про нормальную меру риска, сопряженную с таким вот обратным рейсом…

— Забота о моих жизни и здоровье меня трогают, доктор, — Пер косо усмехнулся. — Но… Мне это не представляется вполне искренним — скажу вам это прямо. Если бы я не был в курсе биологических основ метода, я бы просто заподозрил, что вы хотите сэкономить на дефицитных реактивах…

Подобное — даже сделанное в шутку — предположение взорвало доктора.

— Х-хе!!! — возмущенно выкрикнул он, вновь замерев перед Пером. — Всех дефицитных материалов для воскрешения вашей драгоценной памяти — капля спирта на ватку да одноразовый шприц… Отпирающая последовательность — ген так называемой антисмысловой РНК уже встроен в клетки ваших нейронов. Вот он-то стоил денег — этот ген. Но они уже выброшены эти деньги — ни для кого, кроме вас, этот внутренний ключ не пригоден. Он определяется иммунной характеристикой вашего организма! А здесь — у меня в холодильнике — только активатор этого гена — относительно простое соединение, способное проникнуть через гемато-энцифалический барьер — слыхали про такой? Оно, правда, для каждого м-м… клиента у меня тоже подобрано индивидуально — один вариант из сотен тысяч возможных — но стоит этот внешний ключ не такие уж большие деньги, по сравнению с тем, что уже потрачено… Как только он доберется до ваших нейронов, в них начнется синтез такой РНК, которая свяжется двойной цепочкой, блокирует РНК гена — тоже мною вам введенного, который производит фермент, давящий работу нервных клеток в процессе работы на воспроизведение… Так сказать, одна ошибка покроет другую — с точки зрения молекулярной психобиологии — и память вернется к вам… Никакого примитивного жульничества с наркотиками и…

— Не кипятитесь, доктор… — Пер сделал успокаивающий жест. — Я же сказал, что в курсе основ метода. У вас, разумеется, свои секреты, но я, знаете, лицо заинтересованное, много читал по этому вопросу… Вы бы мне лучше сказали — насколько верно то, что я добровольно просил вас об этой… услуге? У меня нет уверенности в такой вот добровольности…

Доктор отошел к окну и замолчал. Надолго. Потом повернулся к Перу и щелкнул пальцами:

— Так вы действительно согласились сотрудничать с Федеральным Управлением расследований и пришли сюда с их ведома?

— Первое — да, второе — нет. — Пер поднялся с кресла. — Не ждите от меня неприятностей доктор. В том, что наш теперешний разговор не регистрируется, вы, я думаю, уверены. Ну, а если вы каким-то образом причастны к тому… к тому, что обработка моей памяти была проведена без моего согласия… то я понимаю, что вы — тоже человек подневольный. Я не мстителен. Тем более, что эти семь лет забвение было, скорее всего, добром для меня.

— Все не так просто…

Док возобновил свое маятникообразное движение по кабинету.

— Насколько я знаю — а знаю я о вашей истории далеко не все — вам… Вам просто был предложен выбор. Ваш адвокат… — док замялся. — Тот человек, что вышел на вас, перед тем как сдаться властям, вашим адвокатом он стал уже потом… Он предложил вам на выбор — либо психохимическое удаление части памяти, либо… Скорее всего вы бы просто не дожили до суда. Я не в курсе дела, но вы были впутаны в некие государственные секреты очень высокой категории. У вас были серьезные подозрения, что вас сначала выпотрошат под химией, а потом отправят в психушку, как жертву криминального стирания. Но вы перехитрили господина Пареных… Прежде, чем явиться на встречу с ним, вы обратились ко мне… Так что ваши знания не достались никому. Я думаю, поэтому вам и вкатили такой срок.

— И господа из правительства не попытались забрать у вас мой ключ? — удивился Пер.

— Господа из правительства могут только гадать, к кому из двух дюжин специалистов обратились вы. А нашу гильдию сильно потрошить опасаются… И вас им расколоть не удалось. О моих услугах, оказанных вам, знаем только вы и я… Точнее — до сегодняшнего дня, думаю — только я. Уж и не знаю, как вам удалось уберечь свой тайник с моим адресом. Вы достаточно убедили господ следователей в том, что такого тайника нет и быть не может. Или они опасались потерять вас вконец — после стирания психика стабилизируется медленно. Вот так-то…

Док помолчал.

— Я сильно опасаюсь, что вместе с памятью к вам вернется и та угроза, которая…

— Это уж мое дело, доктор, — сухо сказал Пер. — Вы выслушали мои гарантии. Давайте перейдем к делу. Я всего лишь прошу вас оказать мне заранее оплаченную услугу…

Намек на угрозу. Тень шантажа.

Этого было достаточно. Док был понятлив и перешел к делу.

— Тем не менее, — он впился своим прозрачным, ледяным взглядом в зрачки Пера, — не следует пренебрегать элементарными правилами безопасности. Я вовсе не исключаю того, господин Густавссон, что еще до того, как наш разговор закончится, или вскоре после этого, сюда вломятся милые мальчики со всяческими огнестрельными приспособлениями и не заставят меня давать показания по вашему делу, о котором я, кстати, не имею не малейшего понятия… Поэтому…

Док Зеллер сложил кончики пальцев домиком и нахмурился.

— Нам с вами, господин Густавссон, предстоит, по крайней мере, один конфиденциальный разговор… Так вот — ни один из нас не может гарантировать, что тот, кто будет находиться на противоположном конце линии связи будет э-э… волен в выборе того, что он говорит. Поэтому — прошу запомнить — если я попрошу вас Слушайте меня внимательно или Послушайте меня внимательно — я никогда не употребляю этих оборотов в телефонных разговорах по крайней мере, — то это будет означать для вас сигнал тревоги. Сигнал того, что вам нужно будет немедленно скрыться с того места, откуда вы свяжетесь со мной. Вы поняли?

— Понял, — согласился Пер.

— И связывайтесь со мной не по своему собственному блоку связи, — доктор помассировал лоб, — а по гостиничному телефону или — из автомата, с улицы… Тогда вам не подвесят радиоэхо…

Он повернулся к вмонтированному в стену шкафчику, набрал многозначный номер и выкатил на свет Божий дохнувшую ледяным холодом стальную глыбку контейнера.

Сверился с номером и протянул Перу небольшой контейнер.

— Действуете, как и тогда… Господи, всегда забываю, что вы не можете этого помнить… Отправляетесь в какую-нибудь незаметную гостиницу — их много в Нижнем городе. Запираетесь в номере — натощак и трезвым. Ложитесь на кровать и делаете себе укол. Препарат уже загружен в автоматический шприц. Справитесь?

— Справлюсь, — пожал плечами Пер.

— Процесс продолжается от двух до четырех часов. Вам будет очень плохо. Морально, но не более того. Перед тем как начать, позвоните мне и номер канала — если он у вас записан — сожгите. Когда все закончится — вы это поймете сами — позвоните снова. Если через пять часов звонка не будет, мне придется принять меры.

В номере Старого Льва Пер дважды повернул ключ в замке и оставил его торчать в двери — изнутри. Присел к столу и написал два письма. Позвонил доку Зеллеру. Включил наручный приемо-передатчик.

— Вы довольно долго не выходили на связь, — упрекнул его Ким.

— На то были причины. — Пер коротко кашлянул. — Вы засекли мое местонахождение?

— Да, — сухо ответил уязвленный Агент на Контракте. — И продиктовал адрес.

— Так вот, если я не позвоню вам через четыре часа, постарайтесь найти меня по тому адресу, который вы мне совершенно правильно назвали. И не устраивайте слежку за отелем, это может испортить все дело.

— Было бы неплохо, если бы вы поставили меня в известность о том, что вы там затеяли… — раздраженно прокомментировал это Ким. — Впрочем — как знаете. Жду звонка.

Пер положил трубку и потер лоб. Агент на Контракте был не худшим представителем рода человеческого — из тех, с кем ему приходилось встречаться в жизни. Тем более — в последние годы.

Будет обидно, — подумал он, — если через те самые четыре часа господин Яснов здесь в номере вместо меня найдет просто идиота, пускающего слюни и гадящего под себя… В конце концов, он вытащил меня из дерьма — хотя бы на время… Просто очень большая подлость будет с моей стороны — вот так подвести человека на первом же шагу свободной жизни… Но интересно, как он поступил бы на моем месте?…

Ему вдруг вспомнился этот странный — невинный, в общем-то — жест: словно невидимую паутину снял с лица господин Агент на Контракте, когда речь у них зашла о стертой памяти Пера. И пальцы Агента задержались тогда на такой отметинке — на шраме, что-ли? Что-то осталось в том недосказанное…

Пер подумал немного, потом набросал на бумажке те самые слова, что обнаружил на листке, вложенном в Атлас Тридцати Четырех Миров — мало ли что может выйти с его памятью в ближайшие сутки. Листок с абракадаброй загнал за декоративный плинтус.

Протер сгиб руки купленным по дороге в аптечном автомате спиртом и вколол ключ.

Лег на кровать и начал медленно погружаться в ад.

Глава 6 ЗОВ ВО ТЬМЕ

Лицо, которому мы доверили переговоры об условиях предоставления свободы известному вам Гостю Прерии, не прибыло в условленное место, в условленное время и с условленной суммой, — вывел под диктовку Адельберто Гость на листке почтовой бумаги. — Это вынуждает нас…

Наручник, застегнутый на левом запястье — второй браслет был накинут на трубу заброшенной пневмокоммуникации — не то, чтобы мешал ему писать, но отвлекал. И смущал.

Устроившийся у его ног Бинки всем своим видом выражал ему свое сочувствие, но помочь явно не мог ничем.

Ему самому требовалось сочувствие — в целях изменения внешности участников дела масть четвероногого сообщника была с помощью дорогого красителя изменена. Преобретя рыже-каштановый окрас, Бинки утратил душевное равновесие. Созерцая это дело рук своих, Мепистоппель чувствовал себя без малого преступником.

— Это вынуждает нас… — задумчиво повторил Мепистоппель, — э-э… удвоить сумму, взятую за основу предложенного нами соглашения… Впрочем — стоп! Не пиши этого, Тор… Что ты там успел нацарапать?

— Это вынуждает нас удвоить… — вздохнул Тор. — Почему ты сам не настучишь этот текст на терминале, Нос Коромыслом?…

— Или, например, — просто не позвоню в приемную господина министра и не поговорю с ним по душам… — Адельберто косо улыбнулся. А того лучше — вообще, лично зайти, перекинуться словечком…

— Понимаю — так не интересно… — пожал плечами Тор.

— Так что пиши дальше — твой почерк их убедит… удвоить м-м… меры предосторожности. Предоставьте свободу лицу, которому мы доверили вести переговоры до восьми часов утра следующих суток. Гарантируйте отсутствие слежки. В противном случае предмет переговоров становится проблематичным.

Адельберто с минуту пожевал губами.

— Поставь дату и час, — подумав, добавил он. — И можешь приписать от себя — что-нибудь этакое… Если есть что. В конце концов — ты самое заинтересованное лицо в этом деле…

Гость почесал щеку. Потом — лоб.

— В этом деле нет заинтересованных лиц, — как-то отрешенно сказал он и толкнул листок по столу к нервно барабанящим по дереву пальцам Мепистоппеля. — Я их не ощущаю…

Тот заранее подготовленным пинцетом подхватил письмо и определил его в конверт с отбитым на принтере адресом. Вздохнул.

— Пойми, — он постарался говорить как-то потеплее, но не скатываясь, все-таки, в полное амикошенство, — мы вовсе не рассчитывали поймать в сети такую серьезную птичку как ты. Самое большое, на что мы надеялись — это отловить какого-нибудь жирного каплуна из тех, что крутятся вокруг распределения господрядов и закупок — за пределами Прерии. Таких похищают и выкупают — если считать на Сектор — с пол-дюжины в год… И обходится обычно все без особых драм… А тут — сфера высших интересов Имп… тьфу — Федерации… Как только тебя угораздило?… Так что для нас сейчас главный расчет — интеллигентно закончить это дело, имея маленький навар, а главное — оставшись живыми… Ты не должен нас бояться, но и на твою помощь мы хотели бы рассчитывать, в свою очередь…

— Не знаю, чем я могу вам помочь в этом деле…

Похоже, что Гость и в самом деле не знал этого. Требовалась подсказка.

— Ну есть же у тебя какие-то неофициальные каналы, через которые мы могли бы организовать переговоры о твоей передаче м-м… в руки властей… Ну, какие-то друзья, которые могли бы помочь в таких м-м… деликатных контактах. Вот, скажем, те люди, что пригласили вас… Вы должны хорошо знать их…

Гость мягко улыбнулся.

— Мне кажется, — он кивнул на экран телевизора, — что у меня здесь не осталось друзей. А те, кто меня пригласил никогда не встречались со мной… Вам придется самим найти нового посредника…

Адельберто нервно дернул щекой. Щека была сизой от наметившейся щетины. Он поднялся из-за стола. Бинки тоже вскочил на ноги и уставился на него — с тревогой.

— Ладно — воля твоя, — вздохнул Мепистоппель. — Я иду отправить письмецо. Не стану снимать с тебя наручники, но и давать снотворное не стану: замок тут вполне надежный, так что не трать время на глупости… Будь умником — не в твоих интересах чтобы сюда проникли посторонние… И постарайтесь поесть хоть немного. Яичницу, что-ли — еще горячая… Если уж тебе пицца в рот не лезет. А вообще — так я по дороге прикуплю что-нибудь на твой вкус… Жаль ты мне кредитку запортил — придется платить наличными. Не пугайся, если без меня заявится Тони…

— Тони — это Белая Голова? — осведомился Тор.

— Да — хозяин Бинки — у него есть ключ. У Тони, конечно, а не у Бинки… — он с некоторым упреком посмотрел на пса, проявляющего лояльность к постороннему.

Выйдя под звездное небо и убедившись, что складскую дверь не своротить и трактором, Адельберто ощутил себя школьником, сбежавшим с урока — таким было чувство облегчения от жуткого для него пребывания в четырех стенах с добродушным на вид Гостем.

Накормить ораву оказалось действительно несложно — в этом набитом тяжелой, сытной и ужасающе вредной жратвой городе оставаться голодными могли только такие вот как эти — отупелые и запуганные немые дикари. Замок на загрузочном автомате кормушки для людей был примитивным и — главное — электронным, его удалось бы вскрыть, поиграв электростатикой. Окажись замок механическим — без помощи человека пришлось бы потратить много сил и наделать много шума. Впрочем, так оно и вышло — и человек подсобил, и шум получился…

Труднее оказалось вовремя увести этих олухов от разграбленных железных коробок, от оставшегося россыпью на мостовой едива, от готовых вот-вот очнуться и кинуться в погоню, но пока — остолбенело застывших людей вокруг.

Харр готов был уже отказаться от своей затеи и отпустить ораву на все четыре стороны, попридержав только троих-четверых — тех что посмекалистей — чтобы поработать с ними, но все-таки смог переломить и собственное, накатившее на него отчаяние, и непроходимую жадную тупость оравы. Отступали псы от кормушки нехотя, но командам Харра все-таки подчинились — рассыпались мелкими группами и покатились к пустынному, раскинувшемуся на круто спадающем к реке берегу, парку. Здесь — на узкой полоске берега — между темной стеной нестриженного, буйно разросшегося кустарника и светловатой стеной осоки, означившей кромку воды, Харр с грехом пополам провел задуманный инструктаж. Работать приходилось почти на одних эмоциях — настоящего языка здесь не знал решительно никто. Особо тупых и строптивых пришлось потрепать — без этого, видно, тут было нельзя. Но все-таки — Харр отметил это с удовлетворением — авторитет его в ораве стал почти непререкаем. Орава разбежалась — исполнять приказ-внушение и он смог наконец сосредоточиться.

С тревогой он заметил, что почти не ловит давешний зов тревоги. Может, место было неподходящее — такое бывает. Но, с другой стороны, надо было по-просту немного передохнуть и сосредоточиться. Харр замаскировался и затих. Дрема поползла на него невидимой дымкой. На короткое время он подчинился ей.

— Хотите — не хотите, а нам придется проверить все обстоятельства, связанные с вашей м-м… активностью, профессор. Знакомьтесь, — обратился Роше к дежурному, — это господин э-э… Анатолий Покровский — экс-советник Президента по Чуру. Сейчас пробует себя в роли Шерлока Холмса… Вы-таки задали нам работы, док… — он указал Покровскому на диван в углу кабинета.

— Так что устраивайтесь поудобнее. Это займет некоторое время. Позвоните домой, успокойте своих. Можете, конечно, звонить и адвокату, но как только ваши показания подтвердятся, я не буду вас задерживать дальше ни на минуту. Джон, подумайте о бутербродах. А вы, док, за это уж просветите старую ищейку в, так сказать, историю вопроса… Я-то как-то мало интересовался на своем веку Цивилизацией Чур…

— Очень хорошо, что пытки голодом у вас не приняты, — ответствовал профессор истории, принимая из рук Роше трубку блока связи. — Это очень приятное обстоятельство…

Он набрал номер, коротко буркнул в трубку нечто не слишком членораздельное, но, очевидно, принятое слушателями, как достаточное объяснение его — профессора Покровского — пребывания в узилище и, возвращая аппарат комиссару, откашлялся и уже с интонацией профессионального лектора заметил, что рад видеть в лице господ полицейских лиц, интересующихся предметом его академических штудий.

Джон появился на пороге с пакетом, посетовал, что гамбургеры успели вконец скукожиться и убыл выполнять многочисленные поручения. Дежурный выставил на стол объемистый термос с кофе и сообщил, что господин Яснов просил, не стесняясь, угощаться оставленным напитком. И принялся сражаться с терминалом системы. После чего принял позу прилежного слушателя.

— Поселение землян на Чуре имеет долгую предысторию, — заметил профессор, отхлебнув глоток кофе и оценив его. — Собственно, Чур — это самая первая землеподобная планета, открытая людьми. Причем, заметьте, открытая задолго, очень задолго до начала подлинной космической экспансии Человечества. По злой иронии Судьбы, Чур оказался и наиболее отдаленным — и поныне самым далеким из Обитаемых Миров — и, в то же время, наиболее приспособленным к заселению людьми миром. В ставших известными относительно недавно фрагментах Запретного Эпоса мы находим невероятные по своей силе и красочности описания Девственного Мира — описания природы дикой, так никогда и не покоренной природы Чура — его невероятно разнообразных лесов, степей, гор… Его озер, рек, океанов… Поверьте — читать апокрифические описания Странствий Первопроходцев — занятие не менее захватывающее, чем первое знакомство с книгами Толкиена или… — тут Покровский пошевелил в воздухе пальцами в том смысле, что слушатели должны понять о чем идет речь.

Роше понимающе отхлебнул кофе.

Действительно, Прерия ночью была другой планетой, чем днем, столица — другим городом, а люди их населяющие — другим народом. Большая Ночь странно изменяла все тут. И Киму стоило немалых усилий вновь узнавать ставшие уже было привычными улицы городского центра. Никак не кончающий моросить мелкий дождик делал странствие по ним особо путанным и неуютным. На кар Энни он чуть было не налетел в тот момент, когда уже решил, что вконец потерял его позорнейшим образом.

Полуспортивный Тендресс был припаркован у нелепой громады древнего Почтамта наредкость неожиданным образом. Ким только крякнул, счастливо избежав необходимости вписаться бампером в имущество корпункта Гэлэкси ньюс. Выйдя из кара, поежился под сеющимся дождиком, окинул взглядом многоэтажную, похожую на док для дирижаблей, громаду здания. Задача нахождения иголки в стоге сена стояла перед ним в совершенно правильном масштабе — если принять во внимание размеры Почтамта и комплекцию Энни.

Войдя в широченные двери архитектурной громады, он понял, однако, что Черт все-таки не так страшен, как его малюют. Что до Энни, то она знала это всегда.

Когда-то — в худые времена Изоляции, когда дороги Республик Прерии всерьез переходили с электротяги на гужевую, для спасения энергетики начали строить электростанции на угле и нефти, а высокие технологии шли на убыль, бумажная документация расцвела на планете пышным цветом. Люди узнавали новости из газет, учились читать по отпечатанным на бумаге книжкам в картонных переплетах и писали друг другу обширные, на многих страницах письма — личные и деловые. И все эти горы бумаги армии служащих прокачивали через конвейеры, сортировочные столы и конторки огромного каменного улья, воздвигнутого на перекрестке проспектов Фрейда и Павлова.

Возрождение информационных сетей, компьютерных, волоконных, лазерных технологий опустошило этот муравейник. Часть залов арендовали теперь музеи и оффисы, часть их пустовала, и лишь небольшая — в подземных этажах здания сосредоточенная — часть помещений использовалась по назначению. Среди них — лабиринт абонентских ящиков и знаменитый Почтовый буфет, известный всей пишущей братии Прерии, и ставший со временем претендовать аж на некую богемную исключительность. Основана такая претензия была, в основном, на низких ценах на снедь и спиртное — секрете, тщательно охраняемом многочисленной и, вообще-то, болтливым крапивным племенем людей пера. Всякий раз проверяя конфиденциальную почту своего коррпункта, Энни заворачивала сюда. Сегодня — в последний раз. Билет в иные Миры уже ждал ее на Космотерминале, и чемоданы были уже давно уложены. По этому случаю можно было позволить себе погрустить в одиночку над чашкой здешнего мерзкого кофе, сдобренного рюмочкой кюрасао. Для этой капли алкоголя был и другой повод — конверт, вынутый Энни из абонентского ящика. Письмо, написанное второпях на грани ночи и сегодняшнего утра, практически на ее глазах. Письмо издалека. Наверное — с Того Света…

И еще ее беспокоил человек, уныло потягивавший пиво у стойки бара. Она уже не первый раз видела его сегодня. И вообще, он был знаком ей, но только вот — в какой связи?

Почему-то среди местных ослов укоренилось твердое убеждение, что собкорр Гэлэкси должен быть девушкой несметно богатой, общительной, легкомысленной и доступной, — с грустью подумала она, наблюдая за тем, как широко улыбающийся скуластый и моложавый тип уверенно взял курс к ее столику и радостно водрузил напротив нее здоровенную пиалу с азиатским чаем — скорее бульоном по меркам здравомыслящих европеоидов — смеси крепко заваренного черного плиточного чая, молока и много чего еще. Напрасно я злюсь на парня, — тут же упрекнула себя Энни. — Похоже он недавно здесь. И даю голову на отсечение, кто-то из его предков пестовал рисовые чеки не очень далеко от тех мест, откуда пришли мои прадед и прабабка. Можно сказать мы с ним одной крови. Где-то на четвертушку… Если не придираться к мелочам.

Тип тут же все испортил.

— Вы не возражаете?… — жизнерадостно спросил он, имея ввиду, видимо, их уже состоявшееся соседство по столику.

И с ходу продолжил:

— Видел вас в новостях, мисс. Очень жаль, что это — ваше прощальное выступление по здешнему Ти-Ви…

— Да, жаль, — признала Энни, дав своим тоном понять, что не склонна продолжать разговор и клюнула рюмочку с кюрасао.

— Боюсь показаться назойливым, но хотел бы попросить вас уделить мне пару минут… — Для разговора на эту тему… Я, видите-ли — лицо заинтересованное… Вы могли бы сильно помочь мне…

Тип протянул ей через стол запечатанную в пластик и заверенную карточку-лицензию на самостоятельное проведение расследований любых нарушений федерального законодательства, действительное в любом из Тридцати Трех Миров. Лицензия была выправлена на имя Кима Яснова и, похоже, не была уж очень большой липой.

Ну вот, — тоскливо умозаключила Энни. — А с виду казался порядочным человеком…

— Вас что — наняли искать господина Толле? — осведомилась она. — В таком случае, если не секрет, на кого вы работаете?

— Допустим, что я действую по собственной инициативе… — задумчиво предположил тип.

— Не допускаю этого, — отрезала Энни и решительно поставила на стол недопитую чашку кофе.

Поправила перекинутый через плечо ремень сумочки и решительно направилась к выходу.

— Допустим также, что не только вы располагаете информацией, необходимой мне… — продолжал настырный тип, с удивительной непринужденностью, сопровождая ее в стремительном движении к ведущему наверх, в огромный общий зал, эскалатору. — Может и у меня найдется что-то, что сможет заинтересовать вас…

— Послушайте, это ваша Тойота висела у меня на хвосте последние полдня? — резко спросила Энни и ускорила шаг, не ожидая ответа.

Это уже интересно… — подумал Ким. — Я катаюсь на казенном Полюсе. Спутать трудно.

Блок связи на боку у Кукиша бесшумно завибрировал. Он хмуро поднес зловредный аппаратик к уху.

— Послушай, — довольно зло спросила его трубка, — по-моему, это ты утверждал, Кукиш, что возьмешь Гостя тепленьким вместе с э-э… принимающей стороной? Мне представлялось, что ты это будешь делать как-то иначе, чем вот этак вот — ожидая у моря погоды. Ты что — ожидаешь, что клиенты сами собой вылупятся на свет божий, если ты у себя в засаде на своей улице Темной Воды положишь себе под задницу дюжину яиц и будешь сидеть подольше?

— Это всего лишь один из вариантов, шеф!.. — энергично возразил Кукиш против подобной оценки его деятельности. — Я направил Меченого и Рубинчика… А здесь я вовсе не жду у моря погоды, а пытаюсь найти тут — в хозяйстве Мепистоппеля — какие-нибудь концы…

— Пожалуйста без деталей… — на том конце канала связи Великий Магир раздраженно скривился. — Конечно — ты будешь искать концы, а тем ребятам, что нас обштопали на Космотерминале, тем временем надоест валять дурака и они сами придут домой. Вместе с дорогим гостем…

— Но шеф… — раздосадованно попытался возразить Кукиш.

— Я жду результатов! — отрубил шеф. — И не далее как сегодня. Завтра разговор пойдет по-другому!

Кукиш скрипнул зубами, прицепил умолкшую трубку на место и зло прошипел:

— Ну так что имеем, ребята?

Ребят было четверо.

Чернявый Халид деловито, один за другим, курочил замки многочисленных шкафов, ящиков и ящичков, заполнявших лабиринт внутренних полуподвальных помещений Проката гробов и выворачивал наружу их содержимое. Предметы Мепистоппель хранил в своем логове самые невероятные: тут попадались и шкурки гринзейского бурундука, безнадежно траченые молью, и камеи с Шарады — жуткая подделка, разумеется, и прозрачные голографические маски из какого то еще Мира — те, что до неузнаваемости искажают облик того, кто их надел… Маски, кажется, были настоящие. Еще здесь была уймища контейнеров, пакетов и мешочков с какими-то экзотическими видами корма для неизвестно каких тварей. И много чего еще.

— Это вот — кисет Тони, — сообщил Халид, кивнув на брошенный на подоконник кожаный кошель. — И его Трубочник там, внутри… Так что, может, этот тип — где-то поблизости… Или, наоборот — случилось чего с ним… Обычно он эту штуку так вот не бросает — уважает он хреновину эту сильно…

— Спасибо, утешил… — Кукиш повернулся ко второму своему подручному. — У тебя что там, Лысый? Хотя… — он снова повернулся к Халиду. — Сунь-ка в эту штуку вот это… Может быть имеет смысл предусмотреть и такую комбинацию…

Он протянул Халиду небольшую, под кусочек щебня оформленную радиозакладку, и снова обратился к лишенному макушечной растительности подчиненному. — Я тебя слушаю, Поччо…

Лысый Поччо с головой ушел в раскладывание на очищенном для этой цели от хлама столе содержимого секретера Мепистоппеля и вообще — всех сколь-либо вразумительных документов, обнаруженных людьми Кукиша в доме 15 по улице Темной Воды. Это занятие его увлекло не на шутку — он даже не расслышал вопроса шефа.

— А? — спросил он, оторвав нос от пожелтевших счетов и квитанций. — Да тут кое-что интересное вырисовывается — вот тут счета за аренду склада… Где-то на Птичьих Пустошах…

— Ох и ох… — у черта на куличках… — буркнул Халид.

— Ну и что, что аренда? Что, что склада? — уныло осведомился Кукиш.

— А то, что склады на Птичьих — это просто заброшенные подвалы. Пока не построили северные дамбы там все время что-нибудь затапливало… Там ни один идиот ничего не хранит… А потом — что этому голодранцу там хранить — корм для мышей с Бетельгейзе? У него и в центральном оффисе шаром покатить можно, половина шкафов — пустые, а он — арендует склад. Кстати, года два про него не вспоминал, а позавчера только — возобновил аренду… Свеженькая квитанция, — Поччо протянул Кукишу листок.

— Это — уже что-то… — задумчиво заметил Кукиш, крутя бумажку перед носом. — А у вас что, умники… Нашарили что-нибудь в подземелье вашем?

Мрачный Кноблох — это ему вчера выпало шарить под мостками на Ближнем в бесплодных поисках убиенного адвоката Гопника — уже давно порывался доложить обстановку.

— Во-первых, это — не наше подземелье, а чудака этого… — уточнил обстоятельный Кноблох, а во-вторых, это — вообще, ход такой — из ниоткуда в никуда… Потом, что главное — нет там ни фига. Туда кроме нас с Берни года два ни один дурак не спускался — паутина даже не тронута. Зря только Берни страху натерпелся.

— Берни чего-то испугался там — внизу? — непрязненно поинтересовался Кукиш.

Берни, бывший сержант Космодесанта, в парнях робкого десятка не ходил.

— Еще как испугался — просто до поносу… — заверил шефа Кноблох. — Какого-то паршивого привидения — всего-то…

Нахлобучил шляпу и подался в уголок — раскурить отложенный до поры огрызок сигары. Отменно вонючий.

Кукиш воззрился на старательно освобождающегося от остатков паутины и заплесневевшей трухи Берни — в другом углу.

— Там было привидение, сержант? — ядовито поинтересовался Кукиш у сурового усача.

— Точно, парень, — согласился покладистый, но не склонный блюсти субординацию Берни. — А если правильнее выражаться, то не столько привидение, сколько как бы что-то в виде смеси кенгуру с полярным сиянием и помноженное на крысу…

— С утра у тебя было время опохмелиться, — сурово заметил на это Кукиш.

— Нет, там, действительно, было что-то такое… светящееся, но очень маленькое… — подтвердил показания товарища Кноблох и выпустил струю ядовитого дыма — деликатно, в сторонку. — Я думал — гнилушка, но оно сильно пищало. Впрочем, все равно, эта штука сгинула куда-то… А Мепистоппеля там искать нечего — никаких следов…

— Короче, обьясняю для глупых, — пояснил Берни. — Пушистый призрак то был. Кранты нам, другими словами. Сколько я в Десантуре чертовщины не насмотрелся, а хреновее приметы, чем Призрака, повстречать — нету…

Кукиш от бешенства скрипнул зубами: байки Усатого Берни о его похождениях на просторах Космоса сидели у него в печенках. Вместе с сотнями и тысячами примет, из которых — ни одной путевой.

— Ты, сержант, набрался у себя в Десантуре вредных суеверий больше, чем порядочный кобель блох на помойке… — веско сказал он, показывая всем своим видом, что дурацкий разговор окончен.

— Суеверий или не суеверий, а прется сюда кто-то… — сообщил Халид. — Контролька на черном ходе сигналит…

— По местам! — коротко скомандовал Кукиш.

— Господин Комски распорядился… — человек в белом халате замер на пороге кабинета, ожидая реакции хозяина.

Тот только вопросительно блеснул насаженным на нос пенсне — редко когда господин Саррот позволял себе украсить свое лицо этим антиквариатом — пенсне делало его похожим одновременно на древнего писателя и драматурга Чехова и на не менее древнего разбойника и теоретика мировой революции Троцкого. Обоими сходствами шеф планетарного филиала Дженерал Трендс и гордился и тяготился — тоже одновременно.

— Господин Комски распорядился в том смысле, что если на почтовом ящике, который он изьял в э-э… Кафе букинистов, найдутся интересные следы, то мне следует, не дожидаясь, пока он возвратится с задания, доложить об этом лично вам…

Руководитель Отдела Экспертизы филиала Дженерал Трендс перевел дух.

— Так докладывайте, Генри, и не толките воду в ступе! — раздраженно приказал шеф.

— Основной материал — остатки записки, обработанной фотосенсибилизатором, восстановлению не поддается. Но… На книге найдены многочисленные отпечатки пальцев объектов Прокат-1, Прокат-2 и Седой, — начал Генри. — Отпечатки датируются различными сроками…

— На какой книге? — прервал его Саррот. — Я не в курсе ваших деталей…

— Почтовым ящиком, который нам передал для срочного анализа герр Комски, была книга. Малый атлас Четырех Миров. Имитация раритетного издания… — Генри откашлялся. — На обложке и двух страницах, кроме уже упомянутых, найдены отпечатки, идентифицированные по имеющимся у нас копиям файлов МВД Объединенных Республик. Они имеют странность…

Пенсне Саррота раздраженно и вопрошающе сверкнуло вновь.

— Они принадлежат некоему э-э… — Генри справился в записях, — Перу Густавссону, отбывающему срок заключения согласно приговору суда по делу известных вам Шести портов…

Господин Саррот снял пенсне и уставился на собеседника близоруким, ничего не понимающим взглядом.

— Кроме того, заключенный Густавссон не был ни освобожден досрочно, ни объявлен в розыск… И срок его заключения ИУСТ не истек… Отпечатки, однако, оставлены им всего несколько часов назад. Нет, — Генри предупредил возможный вопрос. — Тут не может быть ошибки. Единственно разумное предположение — книга была кем-то срочно доставлена из ИУСТ сюда — в Кафе букинистов…

— Вы долго думали, прежде чем его сделать — это предположение? — ядовито осведомился шеф.

И, не дождавшись вразумительного ответа, попросил:

— Продолжайте. Или заканчивайте…

— Еще найдено, что ряд букв в приложении атласа — в разделе указателей особым образом помечен…

Саррот продолжал сверлить подчиненного близоруким вопрошающим взглядом.

— Отметки, которые несет текст, сделаны карандашом, еле заметно, но легко обнаружимы. Мы прогнали эту информацию через систему дешифрации и получили двадцать четыре осмысленных варианта расшифровки.

Генри протянул шефу пачку распечаток.

— Вы хотите, чтобы я прочитал все двадцать четыре? — с ласковым гневом осведомился тот.

— Нет… — Генри смутился. — Из них только один читается как адрес. И адрес этот соответствует одной из записей в наших файлах. Вот…

Господин Саррот принял листок из рук шефа экспертизы, воздел пенсне на нос, прочитал: ZELLER 3 STAR 12 1118 и снова снял пенсне. Положил листок на стол, пенсне — на листок и ночной птицей нахохлился над столом.

— Спасибо Генри, — глухо сказал он. — Вы свободны…

Господи, — спросил Бога человек, коротавший время за пивом у стойки. — Кто это увязался за чертовой китаянкой?… Готов поклясться, что я знаю этого пентюха. Видел его… Да это же — этот тип из Метрополии — Яснов! Как я не предусмотрел этого! Ждать больше нечего…

Он поднялся и двинулся следом за стремительно удаляющейся парой. Расстегнул пиджак и осторожно привел в боевую готовность скрытый под ним компактный автомат.

И еще один человек двинулся за ними. Сержанту Манфреду Кроне совсем не понравилось, что схема операции, которую ему с предельной ясностью втолковал Гурам, резко перекосилась и, чтобы не терять из виду Тихоню, ему пришлось двинуться через пустоватый зал, привлекая к себе совершенно излишнее внимание.

Ким Яснов был бы просто недостоин своей лицензии детектива, если бы не обратил внимания на этот маленький переполох.

Какого черта за нами увязался тип из жандармерии? — чуть рассеянно подумал он.

Энни ступила на торопливые ступени эскалатора. Чтобы ответить на назойливое жужжание Кима, она повернулась к нему — он уже был снова рядом. Отставая от них на пару шагов, на ступени вскочил тот самый худощавый любитель пива — сухой человек с резкими, словно шрамы, складками на лице.

— Мисс! — окликнул он Энни.

Младший следователь Смирный… — с легким удивлением констатировал про себя Ким.

Дальше события развивались слишком стремительно.

Впоследствии Ким не раз прикидывал и так, и этак — как обернулось бы дело, не поторопись неопытный жандарм, шедший в образовавшейся связке третьим, обнажить ствол. Узи-микро в прижатой к корпусу руке Смирного он заметил уже долей секунды позже. А в тот момент именно это — оружие в руках сержанта Кроне — заставило замкнуться в мозгу Агента на Контракте какой-то маленький, чисто профессиональный контур, который хранил в себе простенькую схему: Б стреляет в А, а В стреляет в Б. И шито-крыто. Против этой последовательности событий Агент на Контракте и работал дальнейшие тридцать секунд.

Резко толкнув Энни в сторону, он бросился на ступени, выбросив обе ноги вниз по ходу движущейся лестницы. Со стороны могло показаться, что неожиданно сдуревший посетитель буфета решил напоследок лихо съехать по эскалатору на собственных ягодицах. Получив удар прочными походными ботинками по щиколоткам, Смирный взмахнул руками, словно увидев старого друга, и грянулся в объятия Кима. Впрочем, сориентировавшись уже в полете, он уберег свое оружие от профессионального захвата и, успешно вывернув руку Агента на Контракте, ткнул его носом в ступени. Оба тут же попытались вскочить на ноги, но именно в этот момент эскалатор доставил всю образовавшуюся кучу-малу в главный зал Почтамта и с облегчением вывалил всех ее участников на мраморную мозаику его пола.

Исключение составил сержант Кроне, который еще только по-пояс вынырнул с подземного уровня и сразу понял, что присутствует при попытке арестовать его объект. Инструкция на сей случай была совершенно четкой. Он снова вскинул пистолет.

— Сейчас укакошат моего главного свидетеля! — с досадой подумал пребывавший на четвереньках Ким и, сделав поднимающемуся в полный рост Смирному короткую подсечку, резким броском накрыл его сверху.

От полученного тут же прямого в челюсть, мир на мгновение превратился для него в подобие фейерверка. Однако цель броска была достигнута. Кроне продырявил из своего ZZ-21 не Смирного, а всего лишь пространство, в котором тот находился долю секунды назад.

Совершивший третью — более успешную — попытку подняться, и разминувшись с первой выпущенной в него пулей, осатаневший Тихоня не стал дожидаться второй, а срезал неожиданного нападающего короткой — на четыре выстрела — очередью. И тут же получил удар ребром ладони чуть позади уха. Удар Энни нанесла вполне профессиональный, и Тихоня послушно грянулся оземь, на несколько минут предоставив событиям идти своим чередом.

— И по все той же злой иронии Судьбы, — продолжил профессор, — обе экспедиции землян, в разное время достигшие Чура, оказались пленницами этой земли за Тысячью Небес. Первая — по причинам техническим: доставивший их на Чур Странник оказался неспособен на обратный рейс — трагедия целого ряда экспедиций того времени. Поняв — где-то к тому моменту, когда надо было начинать торможение на подлете к намеченой цели — тоже достаточно удаленной от Земли и Солнца звездочки — что стремительно состарившиеся в полете отражатели и несущая конструкция корабля не выдержат больше одного цикла такого торможения, и следовательно дороги домой нет, экипаж Странника решил достигнуть иной — предельно удаленной — планетной системы, единственным преимуществом которой было наличие в ней пригодной для жизни землян планеты. Планету эту — Чур — обнаружил автоматический, невозвращающийся зонд. В задачу Странника, кстати, как раз и входило — среди прочего — принять, обработать и сообщить на Землю сигналы с этого, на полвека раньше ушедшего в Дальний Космос зонда.

Вторая из этих двух невернувшихся экспедиций — та, что прибыла на Чур на Вызове и Колумбе изначально не собиралась возвращаться к Земле — по причинам политическим: экипажи обоих кораблей сразу после выхода на маршевый режим учинили мятеж и сознательно навсегда покинули пределы тогдашнего Обитаемого Космоса, в котором вовсю шел процесс создания Империи… Неизвестно откуда заговорщики, подготовившие мятеж, узнали о самом существовании Чура и о возможности жизни на нем — в архивах Империи не было впоследствии найдено достоверных упоминаний об этом Мире. Впрочем, существует довольно логичное предположение — его подтверждают несколько малоизвестных апокрифов — что материалы, относящиеся к полету и исчезновению Странника, были заблаговременно изъяты из этих архивов или искажены с помощью компьютерных вирусов самими заговорщиками. Среди них были довольно влиятельные лица… По этой то причине и не удалось организовать погоню или хотя бы карательную экспедицию вслед мятежникам. А в дальнейшем, тема Вызова и Колумба стала вообще запретной в документации Империи. Еще бы: потеря почти трети космического флота дальнего радиуса действия была неслыханной пощечиной тогда еще совсем молоденькому имперскому режиму… Да-да: в то время два корабля такого полетного радиуса были предельным достижением земной науки и технологии — и таковыми оставались до очередной революции в физике. А до революции этой было ох как далеко…

Даже если бы точное местонахождение Чура и было бы достаточно хорошо известно, долгое время приказ отправляться в те места — выяснять отношения с непокорными беглецами — означал билет в один конец: Чур располагался на пределе достижимости для любого корабля первого периода межзвездной экспансии — при условии полета только туда. Даже несколько за этим пределом… Империя не решилась выдать такой билет. Никому и никогда: межзвездный корабль — слишком самостоятельная штука.

— Дьявол! Невери разбился… — вздохнула Энни, подкидывая на ладони осколки каменной безделушки.

— Кто? — спросил Ким, не отрывая взгляда от мокрой путаницы темных улиц, по которым ему пришлось вести кар.

— Невери-би-Невери, — со вздохом пояснила Энни. — Бог Счастья-Которого-Нет. Это его талисман. Видите — маленький пустой трон.

— Никогда не мог разобраться в пантеоне Пестрой Веры… — признался Ким. — А я думал, вы более склонны к буддизму…

Он протянул ей подобранные с пола каменные шарики — довольно увесистые с изображением Ий-Янь — судя по всему настоящие молельные, магические шарики.

— Будда — бог моих предков. — Энни деловито уложила и эти атрибуты веры в наредкость вместительную для ее кажущихся размеров сумочку. — И мой — тоже. Немножечко… А Пестрая Вера — она из детства… Когда я была ребенком, мы долго жили на Шараде… Ничего — всегда полезно иметь второго бога. Если первый подведет.

Она ссыпала останки пострадавшего в бою талисмана в сумочку и придирчиво осмотрела свой блок связи — самый маленький Эрикссон, который Киму доводилось видеть наяву.

— Кажется цел… — удовлетворенно констатировала она и отправила аппаратик вслед за остатками трона несуществующего бога. — Вы здорово приложили меня об поручни, надо сказать. Хорошо хоть кости целы…

— В другой форме заботу о вас я в тот момент проявить не мог… — чуть раздраженно пожал плечами Ким. — Надо же и журналистам спасать жизнь, даже когда они и не хотят делиться своими секретами с бедными частными детективами…

— Гораздо большую заботу вы проявили о господине Смирном… — ревниво возразила Энни. — Вот его вы спасали не щадя живота своего… Повернитесь сюда… У вас опять потек нос…

Она стерла клинексом кровь с подбородка Кима.

— И не грузите мне про то, что вы — бедный частный расследователь. Когда вы предъявили набежавшим легавым свои настоящие документы, копы чуть ли не под козырек взяли…

— Ну, господина Смирного я не мог не спасать — он сейчас, думаю, дает интереснейшие показания людям из ГБ, что так быстро прибыли за ним. Надеюсь, что и второго типа — того, что изображал жандарма — тоже еще вытянут на этот свет… А моя лицензия на частный сыск тоже вполне настоящая…

— Тоже… — презрительно пожала плечами Энни.

— Я просто работаю здесь по договору с Федеральным Управлением Расследований. Они, видите ли, не удосужились учредить в этой чертовой глуши свой постоянный филиал… И, кстати, забыл вас поблагодарить — если бы вы не уложили этого типа, он, пожалуй, еще имел бы шансы довести свое дело до конца…

— Не стоит благодарности. Вообще-то, сначала я подумала, что вы — уголовник… — призналась Энни. — Слишком аккуратно одеты. И к тому же половина частных детективов здесь принимают заказы от мафии. Так что ваша бумажка только усилила подозрения… Ну да ладно. Теперь мы с вами почти породнились — спасение жизни и все такое… Оба попали в сводку новостей, в конце-концов. У вас есть право задавать мне вопросы. Но я начну первая: куда вы, в конце-концов, везете меня?

— За город. С вашего позволения. Вам неплохо будет посидеть пару дней в наших конспиративных аппартаментах — пока я вам не обменяю билеты и вообще пока не подстрахую вас с выездом отсюда.

— С вылетом, господин агент, — поправила его Энни. — С вылетом — в прямом и переносном смысле… Ну так тогда и с моей визой — она теперь будет просроченной — урегулируйте вопрос сами… В жизни бы не согласилась добровольно сесть под замок. Но сегодня меня сильно перепугали… Видит Бог — сильно…

— Вы не будете скучать — там есть Ти-Ви… — пообещал Ким. — И голодать тоже не будете — я буду приносить вам лапшу по-пекински. Ее делают неподалеку оттуда…

С минуту они молчали. Потом Ким осторожно осведомился:

— Скажите, информацию о похищении Гостя вы получили от Гонсало Гопника?

— Да… О Боже мой — я чуть не забыла про это!

Она извлекла из сумочки и бросила на колени Киму чуть помявшийся белый конверт.

— Это Гопник отправил на свое имя. Со срочным возвратом при неполучении в указанный срок. С обратным адресом моего бокса. Этой ночью. Он ко мне приперся прямо со дна реки… В буквальном смысле этого слова. Мы с ним, вообще-то, общались раньше. Он продавал Гэлэкси кое-какие новости из здешней криминальной жизни. Не только мне, впрочем. Но когда понял, что влип в дело с похищением Гостя, сразу вспомнил про меня. Дело в том…

— Дело в том, как я понимаю, — закончил за нее Ким, — что именно вы опубликовали материалы по предстоящему визиту Толле, и именно вас за это лишили аккредитации… Значит вы и будете больше всех заинтересованы в сенсационном материале на этот счет. И заплатите больше других…

Он врубил автопилот и принялся вскрывать конверт.

— Гонсало смылся от мафии… От людей Магира, я подозреваю, — пояснила Энни. — И его отрезало и от денег, и от всего… Так что оставалось только продавать секреты…

Ким вытряхнул из конверта пару мелко исписанных листочков. Внимательно прочитал их. Потер лоб и, со словами О, Гос-с-споди! схватился за трубку блока связи.

«Проклятье, хорошо было доку Зеллеру сказать этак: «Сами поймете, когда закончится…» — Пер с трудом поднялся с измятой кровати и пошатываясь двинулся в ванную. Подставил голову под струю холодной воды и попытался сосредоточиться. Собрать воедино разбегавшиеся мысли стоило ему довольно большого труда.

Собственно, он не мог сказать себе изменилось ли что-нибудь в нем или эти часы болезненного блуждания мысли по зыбким лабиринтам — там, на границе яви и бреда, где кончается твое я и начинается… Начинается что?.. Или все это было напрасным и врата остались закрытыми? Врата в мир странной тайны, которая взорвала его жизнь и свела с доком Зеллером и Агентом на Контракте Кимом Ясновым.

Пер еще раз энергично потряс головой.

Пора было возвращаться в этот мир, где эти двое ждали его звонка. Интересно, человек, внезапно утративший разум, способен понять что с ним случилось? — подумал Пер. — Или продолжает пребывать в уверенности, что рассудок его ясен? Вот как я — сейчас.

Надо было как-то провериться. Устроить тест. Сперва — память…

Он воспроизвел в памяти те слова тарабарского наречия, что были написаны на листке, вложенным в Атлас Четырех Миров. И чуть удивился: никакого секрета в них не было — это же был давнишний его собственный код. Специально, чтобы морочить голову излишне любопытному народу. Слова пиджина испано-язычного населения одного из анклавов Шарады. В основном числительные и всякая такая ерунда… Но ни к испанскому, ни к числительным это на самом деле отношения не имело: играло роль только число букв в слове. Так он записывал номера каналов связи в универсальной десятизначной системе, принятой в Федерации. Два слова лишних — с начала, если фраза начинается с гласной или с конца — если с согласной. И знаки препинания — для отвода глаз. Все очень просто.

Это было так же удивительно, как если бы вдруг заговорил доставшийся ему в наследство попугай. Где это ему случалось читать этакое сравнение… Так или иначе все это значит, что ключ удачно повернулся в своем замке… Пер не стал даже сверяться с засунутым за плинтус листком. Вытащил его и спалил. Сделал запрос в информационную сеть. Имя и адрес, которые появились в ответ на экранчике его блока связи, ничего не говорили ему. Подождем с этим. — решил он. — Сначала прощупаем этого человека. Но и это — потом. Возможно, это вообще не имеет отношения к делу. Сначала — звонок доку.

Он присел на кровать, взял трубку приютившегося на тумбочке стационарного гостиничного блока связи и набрал номер.

Зеллер поднял трубку почти сразу после первой трели сигнала вызова. У него были все основания поторопиться: под подбородок ему упирался обрез пистолетного глушителя. Глушитель был надлежащим образом привернут к стволу Парабеллума, а с другого конца этого ствола был добродушный, похожий на бессмертного Швейка человек. Его так и звали — Йозеф. Правда фамилия его была не столь мирная — Мессер. Он отвечал за режим секретности филиала Дженерал Трендс в Объединенных Республиках Прерии-II.

Йозеф подал доктору знак, и тот придавил клавишу mutе на своей трубке.

— Постарайтесь потянуть время, доктор, — ласково попросил он и кивнул парню, лихорадочно работавшему над клавиатурой подсоединенного к блоку связи компьютера системы детекции.

— Звоню вам, как и было условлено, доктор… — раздался с того конца линии связи голос Пера.

Йозеф внимательно поглядел в глаза доктора. Тот утвердительно прикрыл их.

— Как вы себя чувствуете, господин Густавссон? — спросил он вслух. — Не испытываете м-м… сильной депрессии?

— Как сказать… Во всяком случае — могу, как видите, поддерживать разговор с вами…

Перу что-то не понравилось в голосе дока. Даже опытный профессионал не заподозрил бы тут подвоха. Но не человек, проведший десять лет в системе Чур.

— Ну что ж… — доктор провел языком по пересохшим губам. — Теперь послушайте меня внимательно…

— Что вы сказали? — переспросил Пер и окинул взглядом комнату, в которой находился.

— Я сказал: послушайте меня внимательно… — док сделал паузу.

Парень с компьютером поднял свой ноутбук, чтобы всем было видно и показал Йозефу высвеченные на дисплее строки. Тот неслышно щелкнул в воздухе пальцами и двое из четырех мрачноватых типов, подпиравших стены кабинета доктора Зеллера, оторвались от косяка двери, прочитали выданный компьютером текст и, кивнув Йозефу, быстро вышли.

— Я проведу с вами короткий тест, — пояснил док, — потом вы подъедете ко мне и мы проведем э-э… глубокое обследование… А теперь — отвечайте на мои вопросы быстро и не задумываясь. Сейчас я продиктую вам последовательность цифр и вы мне ее воспроизведете… Не беспокойтесь, что не все ухватите сразу, так и должно быть…

Пер аккуратно пристроил продолжающую ворковать трубку на подушке и тихо и молниеносно встал. Прихватил стоящую на готове сумку-рюкзачок с ноутбуком и конспиративным барахлом, закинул на спину и закрепил понадежнее. Метнулся снова в ванную, отворил вентиляционное окно над полкой со всяческими принадлежностями, подобающими функциям этого помещения. Приемом старого скалолаза поднялся по стене тесной комнаты и, протиснувшись в окошко, оказался в щели между двумя построенными впритык зданиями. Спуститься по ней на три этажа вниз, держась на распорке — руками и ногами — меж шершавых, красного кирпича стен было скорее непривычно, чем трудно. Вдали — в каптерке дежурного заголосила сигнализация взлома.

Доктор Зеллер выдержал довольно длинную паузу.

— Вы слушаете меня, господин Густавссон? — осведомился он. — Алло? Вы меня слушаете?

Потом повернулся к Йозефу и высоко поднял плечи.

Наступил самый неприятный момент в этой их встрече.

Йозеф, чуть скривившись, принял от дока трубку и для порядка пару раз дунул в нее. Потом поднял на дока глаза.

В отличие от его лица — оплывшего и добродушного — глаза эти были злы, остры и холодны.

— Как это понимать, доктор? — осведомился он, прижимая клавишу гасителя звука. — Так что же — вы выполняете свои обязанности перед индивидуальными клиентами с куда большим тщанием, чем перед таким солидным заказчиком, как Дженерал Трендс?

Он резко положил явно ставшую бесполезной трубку на стол.

Док нервно пожал плечами.

— Этот клиент — довольно странная птица… Я не могу отвечать за его поступки. Вы сами слышали наш разговор. Вы просили потянуть время и я это сделал. Возможно, этот тип что-то заподозрил…

— Хорошо, если так… — Йозеф задумчиво отбил своими короткими пальцами короткую дробь по краю стола, на котором устроился, напоминая позой и комплекцией Карлсона из старой детской сказки. — Хорошо, если так… Надеюсь, что вы не забудете дать нам знать вовремя — я повторяю: вовремя — когда клиент напомнит вам о себе…

Он сунул Парабеллум в наплечную кобуру и соскочил со стола. Махнул своим людям, и те не торопясь покинули кабинет. Йозеф вразвалочку последовал за ними. На пороге — обернулся.

— Я надеюсь, доктор… Я надеюсь, что вы достаточно хорошо понимаете, что только те услуги, которые вы оказали и продолжаете оказывать нашей м-м… нашей, так сказать, конторе, заставляют меня воздержаться от более энергичных действий в отношении вас. Но все имеет свои границы… Все, доктор…

— Я прекрасно понимаю вас… — развел руками доктор.

Двери за пухлым Йозефом закрылись. Доктор обессиленно опустился в кресло, в котором обычно принимал пациентов. Помассировал сразу отяжелевшее лицо, поднялся, достал из стенного шкафчика толстостенную колбу, налил себе граммов семьдесят неразбавленного спирта и залпом выпил.

Выбравшись из щели между домами, на — слава Богу — безлюдную улицу, Пер отряхнул одежду, пересек проезжую часть и вошел в подъезд дома напротив. Это тоже была гостиница. Он поднялся на второй этаж и устроил импровизированный наблюдательный пункт у коридорного окна, замаскировавшись к месту случившейся шторой. Ждать пришлось недолго.

К выходу из давешней щели почти одновременно подкатили золотистый «Меркюри-кэн» и полицейский «Полюс». Из обоих вышли плечистые громилы — в униформе и в штатском — покрутились у щели, старательно не обращая друг на друга ни малейшего внимания, убрались восвояси. Пер позвонил Агенту на Контракте — так, чтобы успокоить — и тоже отправился по своим делам.

… Так что развитие Цивилизации Чур — на первых ее этапах — происходило в благостной изоляции от цивилизации имперской. Но — в ее зловещей тени, — Покровский грустно улыбнулся.

Мир, в котором жили и который создавали первые поколения переселенцев на Чуре, был похож на некую героическую сказку. Она — эта сказка — потом так ранила души тех, кому выпало пережить крах и самоуничтожение ее, что они объявили все рассказы о прошлом Запретным Эпосом. Прокляли.

И тем, конечно, обеспечили им бессмертие.

Возможно, в ней и было нечто такое, за что ее стоило проклясть — эту сказку… Да, Запретный Эпос полон героизма — им было от чего стать героями, первопоселенцам Чура: звездные корабли доставили на планету, фактически только людей и знания. Всего остального: оружия, техники, продовольствия хватило только для затравки, для того только, чтобы инициировать рождение новой человеческой цивилизации в новом, пусть даже и весьма благосклонном мире. Но не поддерживать его дальше. Исключение из этой ситуации тотального технологического и продовольственного дефицита было только одно: мощности энергоустановок звездолета с лихвой перекрывали все потребности мятежной колонии на протяжении, практически, всей ее истории. Но энергия, сама по себе — сколько бы ее ни было — не заменяет ни зерно, ни станки, ни крышу над головой. Сперва особо плохо дело обстояло с продовольствием: мощности бортовых биосинтезаторов катастрофически не хватало, чтобы прокормить растущее население колонии. На борту Странника был набор семян растений и латентных эмбрионов животных сугубо академического предназначения. Потребовались десятилетия кропотливой селекционной работы, чтобы адаптировать всего несколько сельскохозяйственных культур к почвенным и климатическим условиям Чура. А из животных прижились только кони… И Псы.

Собак везли с собой живыми — в качестве домашних животных — кое-кто из офицеров команды Странника. И они сильно пригодились на планете — за отсутствием практически любого другого дружественного человеку животного. Стали своего рода хранителями домашнего очага. Приобрели особый статус. Вокруг них сложился своего рода культ… А вот кошки — из размороженного материала — все или отдали душу своему кошачьему Богу, или покинули хозяев и образовали в лесах странный симбиоз с тамошним зверьем — сумеречные стаи… В общем-то враждебные людям. И этим все и ограничилось — с земным зверьем.

Бог, однако, милостив, и довольно скоро и успешно первопоселенцы освоили местные виды растений и животных: в конце концов, биосфера Чура в основе своей — биохимически — отличалась от земной всего-то двумя аминокислотами и одним нуклеотидом… Пришельцам с Земли повезло и с микрофлорой Чура: болезнетворных для земных существ микроорганизмов там было немного и земные методы иммунизации и медикаментозного лечения работали достаточно эффективно.

Так что только от самих бывших землян зависело во что превратить эту планету — в ад или в рай…

Сквозь неглубокий сон Харр чувствовал, как поодаль — на проходящей вдоль черты парковой зоны грунтовке — притормозил полицейский кар — он уже хорошо различал их по звуку — и из него, сопя и ругаясь, вылезли двое.

— Это тут где-то, — говорил один. — Ближе к реке… Я прямо глазам своим не поверил… Стая… стадо… Голов в сто, может, побольше… Как-то странно сбегаться они стали — такими… кучками… И тут же хороводиться этак стали — тоже странно очень… И, вообще, какие-то они были… Знаете, обычно, как набегут кобелины проклятые числом более одного, так лай стоит до небес и мех летит по сторонам — только успевай подметать… А эти — понимаете, не то, чтобы без этого, но… Понимаете, то они взлают, то затихнут и скулят — словно бы хором, только на разные голоса… Может больные? Затащили какое-нибудь хитрое бешенство сюда — с того же Харура…

— Следов действительно — много… — согласился второй, судя по всему, офицер полиции. — И шерсть…

Они стояли в десяти шагах от Харра, но и не думали замечать его. Ни с кем д-о-м-а такого не могло бы случиться. Но для этих вечно расслабленных увальней достаточно было простой ночной заслонки, такой, какую Харр приучен был выставлять чисто подсознательно еще в детстве, когда ему приходилось возиться с малышами — чтобы те не беспокоили его во сне.

И сейчас ему даже не надо было просыпаться: простенький набор защитных реакций: почти неслышимых, за гранью восприятия находящихся, звуков, которые без особой затраты сил производили его носоглотка, голосовые связки, легкие, когти; та фактура, которую принимала его шерсть; рисунок, в который вписывались полурасслабленные мышцы тела, надежно рассредоточивали внимание ставших в полутьме подслеповатыми человеческих существ, делали его неприметной частью окружавшего их ночного мрака. Конечно, Харру было далеко до того, что умели вытворять боевые Псы-невидимки — он то был всего лишь Опекун. Опекун и защитник. Но здесь, среди вконец одичавших, бесхозных подобий людей, населяющих такой огромный, прекрасный и милостивый к ним Мир, для того, чтобы сыграть в невидимку не надо было даже размыкать веки.

Двое бестолковых созданий еще поприперались между собой и не придя, разумеется, ни к какому путному решению убыли по своим делам. Подопечный, конечно, много рассказывал Харру про порядки и обычаи Мира, в котором им предстояло гостить, но все таки так и не подготовил его к пребыванию в том, царстве непуганных растяп, в которое ввергла его Судьба.

Легкий, призрачный полусон снова начал уносить Харра на своих зыбких волнах. И странно — в этой стылой мгле все четче и четче стал слышаться ему тот странный зов. И одновременно с этим пришло неведомо кем или чем подсказанное понимание того, что торопиться с этой странной мольбой о помощи сейчас не стоит…

Из дремы Харр вынырнул легко: подсознательно он только и ждал, когда вернутся — разумеется с дьявольским треском и шумом — первые из его посланцев.

Шуму посланцы наделали ровно столько, сколько Харр и ожидал. А вот числом своим превзошли его ожидания: привели с собой новичка. Новичок был отменно шелудив и голоден. Одно ухо — рваное. И от него пахло Тором.

Адельберто Фюнф поставил на землю грозящий рассыпать свое содержимое пакет с закупленным провиантом, вставил тяжелый, металлический ключ в фигурный вырез скважины замка и похолодел: тот и не думал поворачиваться против часовой стрелки, как то было предусмотрено нехитрой процедурой отпирания тяжелой складской двери. Оно и понятно: дверь-то была отперта.

Адельберто осторожно извлек из-за пояса тяжелый, десантного образца бластер, взял его наизготовку и, стараясь не производить излишнего шума, с натугой толкнул дверь, ведущую в помещения номер сорок по Птичьим пустошам…

Внутри царила полутьма. Пахло застоялой сыростью и поджаренной на сале яичницей. В углу продолжал бестолково мигать экраном портативной телевизор, расстегнутый наручник болтался на трубе пневмокоммуникации. Бинки нигде не было видно.

Адельберто решительным рывком, крутанувшись в движении вокруг собственной оси, занял позицию, защищенную углом контейнера и массивной переборкой, разгораживающей помещение номер сорок на две неравные части. Бластер он держал перед собой на вытянутых, так что тот заслонял от него большую часть сектора обстрела. Остальную его часть мешали видеть его — Адельберто — уникальный орган обоняния и клок его же бакенбарды.

— Ты — труп! — сообщил ему Тор, выходя из-за шкафа с провиантом. — Бах!!!

И сделал выпад мечом.

Адельберто медленно осел по стенке.

— Честное слово, я не хотел тебя так пугать, Нос Коромыслом… — озабоченно и огорченно говорил Тор, отмеривая в неказистого вида алюминиевую столовую ложку капли из пузырька, извлеченного из кармана Мепистоппеля. — Столько достаточно?

Адельберто проглотил микстуру и перешел из горизонтального положения в положение сидя.

— Ты — идиот! — сформулировал он свое мнение о Госте Прерии. — Дай сюда виски…

— Не ругайся, Нос Коромыслом, — чуть обиженно возразил Тор. — Я очень хорошо работаю мечом и тебя поранить просто не мог… Я хотел пошутить… Виски у нас нет.

— Еще раз говорю тебе, что ты — идиот! — Адельберто с кряхтением поднялся и проследовал к облезлому железному шкафу.

Рванул его дверцу и уставился на опустевшую полку. На некоторое время он снова лишился дара речи… Затем с некоторым трудом вернул его себе.

— Так ты еще и воспитывать нас решил, придурок?!!! — просипел он. — С алкоголизмом среди меня бороться?! За каким чертом вылил все спиртное?

— Я не выливал его… Я его выпил, — объяснил Тор.

— Считаешь меня идиотом? — без особого удивления осведомился Адельберто. — Без малого — галлон пшеничного… Да ты бы сдох… Или под столом валялся бы…

Тор вздохнул.

— Это мутация — пояснил он. — Мы, на Чуре, можем очень быстро сжигать алкоголь… Так что нет токсического эффекта… Это очень хорошо восстанавливает силы…

— Несчастные… — помолчав, определил свое отношение к этому феномену Адельберто.

— Но можем и не сжигать… — виновато поправился Тор. — Когда нужен кайф…

Адельберто только махнул рукой.

Мгновенно вновь обессилев, он опустился на ящик, исполняющий роль стула.

— Ты понимаешь, дубина, что если бы бластер не глюканул, у тебя бы во лбу была дырка, в которую банка от пепси запросто пролезла бы? — устало спросил он. — Вас на вашем дурацком Чуре учат тому, что такие вещи трудно потом исправить? — И кто отворил двери? Тони заявился, что-ли?

— Нет, Белая Голова не появлялся. Ты знаешь, Нос Коромыслом, меня что-то начало беспокоить… Что-то с ним связанное. И я отправил Бинки его поискать. И вообще… И твой бластер не глючит… Это я его попридержал…

— Ты… попридержал… — Мепистоппель презрительно скривился, вскинул бластер в направлении допекшего его вконец своим свистом и треском Ти-Ви. — Не глючит?!

Он надавил спуск. Ти-Ви разлетелся клочьями, а стенка за ним пошла копотью и цветами побежалости.

— Не глючит… — ошалело признал Адельберто.

Оба помолчали.

— Значит, ты замки и это… все?… — Мепистоппель пошевелил в воздухе пальцами — вяло, но выразительно.

— Я же — Оружейник… — чуть виновато пояснил Гость. — Обязан уметь… Извини, что я достал меч из твоего сундука, но Оружейник не должен встречать опасность без меча… И еще — я поправил твою кредитку…

Несколько застенчивым движением он протянул Адельберто пластиковый прямоугольник. Тот обреченно приложил палец к сенсорному сайту.

— Зачем ты туда нарисовал такую уймищу баксов? — уныло спросил он, поглядев на индикатор. — Банк все аннулирует к хренам, как только я суну эту штуку в терминал…

— Нет, там — все правильно… — вздохнул Тор. — Я эти баксы не рисовал… Я их перекачал с моего счета… Когда меня пригласили, то на мое имя здесь открыли счет…

Адельберто остекленело уставился на карточку.

— Ч-через к-какой терминал ты вылез на б-банк, ч-черт тебя п-побери?!!! — спросил он, мгновенно помертвев.

— Через тот, что у тебя на радиотелефоне, — радостно пояснил Тор. — Я сначала хотел выйти и найти этот… банкомат, но решил, что раз я эту штуку ни разу не видел…

— Как только кому из дурней, что тебя ищут придет в голову проверить твой счет, — с ужасом вымолвил Адельберто, — здесь окажется половина полиции со всей Прерии…

Когда же эти ослы кончат шуровать там наверху и соизволят спуститься к нам вниз? — с досадой подумал Кукиш, в который раз ощупывая предохранитель своего бластера. — И, кстати — сколько же их, все-таки? Он уже вполне адаптировался к полутьме и теперь внимательно присматривался к физиономиям укрывшихся по углам подвального этажа Мепистоппелева заведения подчиненных.

Тем тоже уже основательно надоело это ожидание. Кноблох время от времени взмахами тяжеленной ручищи пытался отогнать предательскую вонь сигарного окурка. Берни и Халид с каменными физиономиями и бластерами наизготовку замерли на полусогнутых по обе стороны от лестницы, ведущей наверх. Поччо был готов блокировать тех, кто появится из люка в неизвестно куда уходящий подземный ход, а пока, в ожидании событий, судя по всему — молился. При этом — не сводил глаз с левой руки Кукиша. Тот глянул — что там с ней не в порядке? И действительно — оказывается, в ладони он сжимал и нервно комкал бумажку, что перед тем как сработала радиоконтролька, всучил ему Поччо.

Кукиш про нее и позабыл… После того, как все вырубили свои фонарики, единственным источником света в чертовой кладовке была витрина с кладкой яиц паука Подо. А всякому известно, что свет паучьих яиц зыбок и обманчив.

С пауком Подо и его яйцами, вообще — всегда одни неприятности.

С гамбургерами было покончено, но кофе в избытке хватало, чтобы поддерживать интерес комиссара к рассказу. Хотя он, похоже, чуть подремывал, но вставлял время от времени, к месту случавшиеся «В самом деле?» и «М-да…», чем стимулировал дока.

— Ясно, — продолжал Покровский, что несколько сот землян, полностью оторванных от Человечества могли основать новую цивилизацию только ценой огромных потерь. В том числе и потерь, так сказать, социального характера… Это началось еще на борту Странника: ведь дорога к Чуру заняла несколько поколений — это на корабле, вовсе для этого не предназначавшемся. А бортовая дисциплина в Дальнем Космосе мало общего имеет со светлыми идеалами всеобщих свободы и равенства. Братства — еще куда ни шло… А уж ТАМ — на девственных просторах чуждого мира — само собой, просто для того, чтобы выжить пришлось резко и несправедливо рассечь все настоящие и будущие поколения обитателей Чура на огромное большинство подчиняющихся и непосвященных, и ничтожное меньшинство подчиняющих и приобщенных к высшему знанию. Подчиняющемуся большинству на роду было написано, трудясь в поте лица своего, от зари до зари обеспечивать весь обосновавшийся на Чуре филиал рода людского хлебом насущным и крышей над головой. Крошечное меньшинство правителей и хранителей знаний от рождения своего должно было быть убеждено в своей исторической миссии: возродить под чужими небесами не более не менее, как Новое Человечество — новое и очищенное от скверны прошлых грехов и ошибок! И, надо сказать, духовный потенциал этого новоявленного дворянства был — в основном, исключения не в счет! — неизмеримо выше, чем у их предтечь — феодалов древней Земли. Еще бы! Ведь за их плечами стоял истинный Золотой Век! Не выдумки праздных поэтических душ, не миф, воплотивший тоску о Несбывшемся — нет! Их Золотой Век был воплощен в металл и керамику тел звездных кораблей, в излучающую, воспринимающую, стреляющую машинерию. Воплощен и в самую их плоть и в их души: в манеру вести себя, в их язык и в их способ мышления, наконец!

О, это было совсем как в каком-то древнем фэнтэзи: трудолюбивые, суеверные крестьяне и ремесленники, отважные сквоттеры и стойкие духом землепроходцы… Преисполненное благих намерений, проникнутое сознанием своей высокой миссии рыцарское сословие… Университеты — больше похожие на монастыри тайных орденов. Целый спектр религий, сект и верований. Загадочные, всезнающие и действительно способные творить чудеса колдуны и маги — добрые и злые… О, этот великий век оживших сказок! За его магией стояло нечто большее, чем слепая вера суеверных толп: в ней слились и достижения земной НТР и тщательно культивируемые под чужими небесами паранормальные способности… Неслыханные твари, действительно, таились в дебрях лесов, в пучине морской, в высях небесных, а не были порождением болезненной фантазии…

Вот в такую магическую мозаику начала складываться жизнь Чура, к тому времени, когда на орбиту вокруг планеты вышли два мятежных звездолета… Это второе пришествие землян на Чур радикально изменило ход его истории.

Можно сказать, стало роковым.

Зазуммерил блок на столе у комиссара.

— Так это ты, Мариус?… Что? Думаешь, что-то готовится? Какой звонок от Яснова? Почему я опять должен смотреть новости?

Он раздраженно кинул трубку на стол, и та тут же вновь залилась трелью вызова.

— Слушаю вас, Агент… — Роше озабоченно глянул на возникшего на экране Кима.

Несколько минут напряженно слушал то, что втолковывал с той стороны канала Агент на Контракте. Поднял голову и, не отрываясь от трубки, стал отрывисто отдавать распоряжения.

— Простите господа, но, кажется, рыбка клюнула и грозит оборвать крючок… Я покину вас. Надеюсь, у нас еще найдется возможность поболтать о Чуре, профессор. Ким, — он снова поднес трубку к уху, — вам лучше не таскаться со мной — дело чисто оперативного характера…

Он повернулся к дежурному.

— Как только Роб и Сэм получат наконец справки с Университетского компьютера и от оргкомитета этого самого движения, верните профессору его пушку и можете отпускать на все четыре стороны, если не имеете к нему вопросов.

Взяв из ящика стола свой потертый Парабеллум, он нахлобучил шляпу. Коротко мотнул головой.

— Простите, профессор. Вперед, ребята!

— Давай! — тихо скомандовал Комски вконец позеленевшему в свете галогенового фонарика Гонсало и подтолкнул его к темному провалу. — Тебе там нечего бояться, кроме смерти…

Гонсало обреченно вздохнул и шагнул вниз. Двое крепко сложенных сопровождающих напряженно замерли за его спиной. Герр Комски отступил назад.

— Э-эй, это я… — негромко позвал Гонсало, в надежде, что никого здесь, в покинутом Прокате, нет и быть не может.

Вздохнул и, преодолев последние ступеньки лестницы, он чуть более уверенно шагнул в зыбкий сумрак.

— Здравствуй, — шепнул ему на ухо Кноблох, поплотнее прижав ствол бластера к основанию адвокатского черепа. — Пригласи сюда своих друзей, только смотри — не испугай…

Придерживая его за предплечье, он отвел адвоката к стене — от греха подальше.

— Ну, — спросили сверху, понизив голос, — что там?

— Никого… — стараясь не подвести вновь обретенных знакомых, выкрикнул Гонсало. — Никого и ничего…

По лестнице заспешил один из людей Комски. Второй, согнувшись в три погибели над люком и подсвечивая фонарем, пытался отслеживать его передвижения.

— Включи свет… — приказал первый, вертя головой. — Есть у них тут освещение?

И тут сверху — из тьмы за щелями утопленных в землю окон полуподвала — раздался душераздирающий визг стопорящихся флаеров полицейского управления — ни один другой механизм во Вселенной не издает настолько мерзкого звука — топот многочисленных башмаков и приглушенный галдеж: Со двора, со двора, блокируйте черный ход! Вторая группа — на окна, на окна!.. И прочая чушь в том же духе.

— Это — легавые! — громко вслух констатировал Кноблох и впилил из бластера в плечо свесившегося в люк противника. Тот молча, но с дьявольским грохотом обрушился вниз.

Берни приложился по тому, что бестолково крутил башкой посреди комнаты — и промазал с двух шагов. Испуганный боевик швырнул нечто, до того зажатое у него в ладони, вглубь комнаты и сиганул в сторону, головой — прямо в живот рванувшемуся в бой Кукишу. Оба грянулись оземь. Халид героически отфутболил пришедшееся ему под ноги нечто и шарахнулся за хлипкие стеллажи с надгробными плитами.

И вовремя: нечто оказалось десантной тензогранатой — знаменитым керамическим ежиком смертников. Такие штуки вечно случаются в плохо просчитываемых ситуациях.

Раздалось оглушительное Бам-м-м-м!!!! — словно ломом по рельсе, подвешенной над ухом — и на долю секунды подвал Проката заполнился роем микроосколков, летящих со скоростью, близкой ко второй космической. После чего наступила тишина, наполненная запахом озона — похоже было, что на совесть сработанный на предприятиях Святой Анны ежик отоварил всех присутствующих.

Так, про крайней мере, дело представилось Гонсало, чудом уцелевшему за кованным сундуком с неведомым барахлом Мепистоппеля. Он высунулся из своего укрытия и обалдело покрутил головой. Тому что сам он цел и невредим верилось с большим трудом. Сквозь звон в ушах он услышал, как герр Комски, наверху, в оффисе, говорил уже успешно вломившемуся в помещение комиссару Роше: По моему, тут что-то взорвалось — там внизу…

Не вставая с четверенек, адвокат сделал попытку выбраться на свободное от мебельной рухляди пространство подвала. Тут он нос к носу столкнулся с лысым Поччо. Тот лежал ничком и из последних сил тянул покалеченную руку к развалинам акробатической комбинации, составленной телами Кукиша и незадачливого бомбометателя — то ли бездыханными, то ли, только бездвижными.

— Кви-тан… — простонал Поччо. — Кви-тан-ци-я-я-а-а…

И смолк.

Гонсало воззрился в направлении, указанном его простертой окровавленной конечностью и узрел другую — тоже залитую кровью и скрюченную — руку. Руку Геннадия Кукиша, действительно сжимавшую какую-то бумажку. Квитанцию, надо полагать.

— Эй! — окликнул Роше предполагаемого противника, там — в глубине полуподвала. — Сопротивление бесполезно, дом окружен… Бросайте оружие и выходите по-одному…

Ответом ему послужили невнятные шорохи, скрипы, то ли всхлип, то ли вздох…

— Сколько их там? — сурово повернулся комиссар к герру Комски. За герром присматривали, держа оружие наготове, Мариус и Каспер. Комски пожал плечами.

— Во-первых, я этого действительно не знаю, господин комиссар… — он откашлялся, а во-вторых, на любые ваши вопросы буду отвечать только в присутствии своего адвоката…

Господин комиссар зло крякнул, проверил оружие, снова повернулся к люку и, упредив скрывающегося внизу потенциального противника, что они имеют дело с представителями закона, двинулся вниз. За ним — ощетинясь разрядниками — поспешили Филдинг и Старинов.

Свет фонариков прорезал столбы потревоженной пыли и скорее мешал разглядеть что-либо в заставленном и заваленном самым невероятным хламом помещении. Не без труда комиссар нащупал по левую сторону от лестницы выключатель и под потолком вспыхнула пара пыльных софитов.

— Боже мой… — тихо пробормотал Филдинг.

Послуживший местом короткого, идиотского, но довольно кровопролитного сражения полуподвал быстро заполнился людьми, молчаливо и энергично выполняющими каждый — свое дело. Четверка медиков вкалывала раненым фиксатор, обрабатывала раны биогелем и выносила — одного за другим, на раскладных носилках. Пара фотографов фиксировала все, что могла в памяти своих камер, еще тройка экспертов крутилась под ногами у всех остальных со специальными лампами, пробозаборниками и другой непонятной техникой. Впрочем, они тоже кончили свое дело в считанные минуты. Последними отстрелялись дежурные подметалы. Выпущенное ими море санитарной пены поглотило и обесцветило лужицы крови, застоявшейся на полу, после чего в прах обратилась и сама пена.

После этого, из спуска в подземный ход вылезли, отплевываясь и очищая себя от паутины, Мариус и Филдинг.

— Там — целый лабиринт, — доложил Сэм. — Кажется — бывший узел подземки. Времен зекстроя… Или — что-то в этом духе. На поверхность ведут с пол-дюжины выходов — на Пречистую и на Китайские заводи… Забраны только съемными решетками. Судя по всему, кто-то через эту систему от нас ушел — наслежено сильно. Крови нет — судя по всему не ранен…

— Кстати, о раненых, — заметил, подпиравший стенку Каспер. — Один из них — лысый такой — все поминал о какой-то квитанции…

— Квитанций здесь нашли — море, — вздохнул комиссар. — Экспертиза их забрала — прогнать через компьютер. Завтра доложат…

— Пломбируем помещение? — осведомился сверху Старинов.

Роше снова тяжело вздохнул.

— Операция проходит как секретная. По инструкции — оставляем все как есть. Нашумели мы, конечно, сильно, и сюда еще дня два никто носа не сунет. Но на всякий случай — пришли сюда Каховского — он у нас с обеда без дела прохлаждается. Пусть присмотрит вокруг… Пошли, ребята…

Полутемная улица Темной Воды наконец опустела, и только через несколько минут вдали раздались приближающиеся и нетвердые шаги.

Счастливчик долго крутил ключом в старинном замке Проката, потом, чертыхаясь и рискуя поломать ноги, спустился в полуподвал и долго озирался в освещенном только яйцами дурацкого паука скопище хлама.

— Ну и бардак тут у нас с Мепистоппелем… — с тоскливым восторгом умозаключил он и прихватил с подоконника оставленный давеча кисет с Трубочником. Хитроватый бес Пестрой Веры выглядел невозмутимо — он свое дело знал.

Тони вздохнул, порылся в скрипучем — времен Реставрации — секретере и вытащил оттуда хорошо ему известную Мепистоппелеву заначку — плоскую фляжку коньяку из Метрополии. Отхлебнул сколько получилось, вернул емкость на место и убыл.

Вслед за ним, по темной улице потихоньку затрусил приблудный пес — шелудивый, одно ухо — рваное. Он уже давно пристал к Тони, но тот был не против этого эскорта — все какая-то компания.

Еще минут через пять-шесть свой пост в ночном кафе-автомате — наискосок от Проката — занял сержант Каховский.

— Мерзкая выдумка — эти тензионные гранаты… — морщась, вздохнул комиссар, разглаживая на столе перед собой снятую с принтера распечатку. — Никакой взрывчатки — вся энергия в напряженной керамике. Потом — бах! И осколочки летят во все стороны что твои метеориты. И никакой ударной волны. Только осколки и электрический разряд — за счет пьезоэффекта… Мелкие такие осколочки… острые как шило… Из человека в долю секунды получается решето — а он еще ничего не замечает… Нельзя такие вещи давать в руки нервным типам. А лучше всего — собрать всю эту дрянь — и утопить в болоте…

— Откуда там взялись — в оффисе этом — люди Магира? — поинтересовался Ким. — Ведь агент Таневич — Мариус — контролировал там положение практически весь день…

— Только с часу дня, — вздохнул Роше. — Эти стервецы, видно, проникли туда раньше… И перебирали всю контору по соломинке… Теперь ясно, что это Гонсало навел их на след. А на Гонсало — господин Смирный. Никогда не стоит верить народу из министерств. Там много любителей поторговать секретами…

Он снова вздохнул.

— Итоги операции: три покойника, трое раненых, не способных давать показания… Кто-то один, по меньшей мере — в бегах… И никакого Торвальда Толле. Вот так оно и бывает — в трех случаях из четырех: мыши — отдельно, мышеловки — отдельно… Как аванс по зарплате и счет от дантиста…

— Кое-что операция, однако, дала… — утешил его Ким, удержавшись от того, чтобы сказать ваша операция. — Например, стало ясно, что ни группа Магира, ни люди Комплекса — ведь Клод Саррот — это Комплекс? — к похищению Толле не причастны.

— Да, — как эхо отозвался взгрустнувший — как всегда на подоконнике Джон Старинов, — Клод Саррот это — Дженерал Трендс, а Дженерал Трендс, это — Комплекс…

Иначе, — закончил свою мысль Агент на Контракте, — зачем бы им устраивать засады друг на друга?… Кроме того теперь уверенно можно утверждать, что Гостя, так сказать, принимают именно хозяева этой забавной конторы — Проката гробов…

— Вы здорово меня вдохновили, агент, — ядовито парировал столь явное проявление сочувствия комиссар. — Как вы помните, я с самого начала был уверен, что похищение — дело рук дилетантов. Обидно только, что Магир и Саррот вычислили этих дилетантов раньше нас.

— Это не все наши неприятности… — пожал плечами Ким. — Задержанный Смирный меняет показания каждые полчаса, а совет безопасности не дает санкцию на допрос Альфреда Комски в связи со вторичным похищением Гонсало Гопника.

Комиссар поморщился.

— Секретарь Азимов был твердо уверен, что Гопник просто скрылся с деньгами… — комиссар пожал плечами. — Это — не так. И то, что у вас на Почтамте получилось — тому лишнее доказательство. Гонсало — темная лошадка, не спорю. Но не мошенник из тех, что играет крапленой колодой. В посредничестве с похитителями — а это его епархия — требуется очень высокий уровень доверия. И Гонсало на этом уровне держался. А Комски — это тип из неприкасаемых. Если за него и разрешат взяться всерьез — то не нам, а господину полковнику Ваальде. Или другому тузу из той же колоды…

— Так что я и не делаю ставки на эту лошадку, — Ким начал выбираться из-за стола. — Время делать мой ход. И мне от вас потребуется кое-какая помощь, комиссар… Только — выпьем еще кофе. Уже поздно, а дел — хватает. Утром — встреча с господином Азимовым… Она мне почему-то не представляется приятной…

Когда Роше наконец отправился спать, Ким взглянул на часы и понял, что находится на ногах вот уже шестнадцать часов. Провел по глазам ладонью. Надо было или принимать психоэлеватор, или выспаться. Он все-таки нашел четыреста минут, чтобы забыться после этого суматошного ночного дня. Уж это-то он умел — отключиться от мира повседневных забот, выпасть из обращения, позволить своему мозгу растасовать насыпавшиеся в него за долгий — очень долгий день забот. Погасил в кабинете свет, раздвинул кресло-лежанку, набросил плед…

Обычно он никогда не запоминал сновидения. Разве что — как какую-то невнятицу, морок, привидившийся на рассвете. Но в этот раз он впервые за много лет не смог различить сон от яви.

Нет… Он, конечно, понимал, что должен проснуться в темном кабинете Ратуши, и где-то недалеко за стеной под тихое стрекотанье принтеров команда Роше разбирается с лавиной оперативок, справок и официальных ответов на многочисленные запросы, разосланные следственной группой во всевозможные инстанции. Но может быть… Может все это было давно — где-то в другой жизни, а сейчас — он на самом деле лежит — сна ни в одном глазу — в заброшенном сарае. Он был далеко — где-то на Земле, на окраине маленького городка, потерявшегося в горах, этот сарай. В далеком детстве каждое лето он проводил в этом городке и часто ночевал в этом прохладном сарае, в углу которого стоял запыленный Квестар и в котором всегда стоял такой неуловимый аромат прелого сена. Он часто снился ему — этот аромат…

Так сон это или не сон?…

Он осторожно поднялся и, тихо ступая по рассохшимся половицам, подошел к дверям. Снятые с петель створки были брошены через неглубокую канавку — прямо у порога. А дальше шел заброшенный сад. Собственно — не сад, а лес.

И в лесу его ждал Пес.

Он совсем не удивился тому, что этот красивый, скрытный зверь почти неслышно вынырнул из чащи и бесшумно пошел рядом с ним. Временами он совершенно четко начинал осознавать, что все происходящее зыбко как ночной туман, что лег на их пути, но уж очень оно было настоящим для простого сна — это происходящее с ним действо.

Пес вел его за собой, иногда забегая вперед и поджидая там. И что-то он хотел сказать ему — Киму. Что-то очень важное… Он и говорил — по-своему, немым языком движений, косых взглядов, еле слышным языком прерывистого дыхания, внутренним языком напряжения, разлитого вокруг, повисшего в сыром лесном воздухе. Только никак ему неудавалось докричаться до косного, словно замороженного человеческого мозга… Ким старался как мог — но его сознание оставалось куском льда, погруженным в этот, так и остающийся ему чуждым зыбкий туман. И он шел и шел вслед за Псом сквозь мертвый лес, и временами разные луны подсматривали за ними из-за причудливых стволов и ветвей. Господи… — сказал он себе, — где это мы? Неужели там, куда я так и не долетел в тот раз?

Он зябко повел плечами.

Все вокруг было наполнено каким-то смыслом, но понять его было ему не дано. Как там говорил расконвоированный заключенный П-1414?… Я во всем видел… тексты, знаки, сообщения… В опавших листьях на тротуаре, в том, как сучья лежат на полянке, как камни разложены на берегу… На миг Киму показалось, что вот-вот — еще чуть — и он поймет что-то в этом послании, адресованном ему. Кем?

Снова Пес оглянулся на него и темной молнией скользнул в колышащиеся складки тумана. Поспешил на зов… Да-да — только сейчас Ким сообразил, что Пес ведет его на чей-то неслышный, но повелительный зов…

Трель блока связи разбудила его…

Глава 7 МЫШИ И МЫШЕЛОВКИ

— Этого и следовало ожидать, — Клод Саррот — человек с чеховской бородкой, больше похожий на стареющего литератора, чем на резидента Комплекса — откинулся в кресле и окинул взглядом собравшихся. — Госпожа Чанг по программе новостей сообщает миру и городу то, о чем мы собрались тут потолковать по большому секрету… Только это ей не стоило ни одной головы своих сотрудников — как, например, нам с вами, мистер Магиров. У нее таковых просто нет. Девочка обошлась своими силами…

Собравшиеся за столом в зале заседаний на девятнадцатом этаже Амбассадора мрачно поглядывали друг на друга и на мерцающее, бездонное окно голографического экрана Ти-Ви.

— Собственно, могло бы обойтись без всяких жертв, — мрачно заметил Рамон, покручивая перед собой пачку дорогих (прямая доставка из Метрополии) сигарет. — Все дело попортили ваши люди: не заметили полицейской засады, спровоцировали стрельбу…

— Я пригласил вас не для того, чтобы пререкаться о том, кто тут виноват, — господин Саррот почесал левую бровь — словно поправил невидимое пенсне, — все мы оказались хороши. Но хотя бы один урок для себя мы должны извлечь немедленно: наши с вами действия надо согласовать. Прежде, чем здешние органы оставят нас с носом. Собственно, наши цели, мистер Магиров, совпадают…

— Еще бы… — Рамон поморщился, вытягивая из белой с золотом пачки длинную сигарету. — Только они совпадают не вот так, — он сложил параллельно два своих смуглых и необыкновенно ухоженных указательных пальца и продемонстрировал их резиденту Комплекса, — а вот так! — тут он плотно сжал свои увесистые кулаки и крепко ударил ими друг в друга. — Пока что я нахожу наши с тобой интересы диаметрально противоположными, Клод…

Господин резидент был неприятно поражен:

— Вы зря драматизируете ситуацию, уважаемый. Оцените ее без лишних эмоций: нам нужен один и тот же товар. Если мы берем его сами, то как-то компенсируем вам ваше участие в наших э-э… общих усилиях. Если его первыми берете вы, то мы его у вас просто покупаем. И — по очень неплохой цене… Все просто как Колумбово яйцо. Остается просто обговорить эти условия в деталях…

Рамона такой вариант явно не устраивал.

Затянувшись легким дымком, он продолжил гнуть свою линию. С партнером он принципиально держался на ты. Без лишних церемоний.

— Из того, что мы с тобой, — он шевельнул зрачками в сторону Саррота, — иногда неплохо понимаем друг друга и мои люди выполняют для тебя кое-какие, гм, заказы — из этого еще ничего не следует. Постарайся в этот раз меня понять: у меня свой заказчик — очень серьезный, поверь, — Рамон выпустил в поверхность стола перед собой струйку дыма, и та почти невидимыми барашками разбежалась в стороны. — Твои, извини, заказчики никогда не заплатят за Толле столько, на сколько подписался я…

— Вот как? — Клод молитвенно сложил свои сухие ладошки.

То, что он услышал от своего давнишнего партнера и конкурента заставляло насторожиться. Более, чем насторожиться.

Оба его помощника и оба помощника Рамона с недоуменным ожиданием смотрели на него. Не следовало выкладывать сейчас все свои карты. Совсем не следовало.

— Ну что же… — наконец сформулировал он то, что стоило бы, все-таки, сказать. — Тогда, быть может, ваш щедрый э-э… клиент согласится заплатить мне? За участие в охоте. И за дичь, если уж она попадет не в ваши — извините, Рамон, — сети…

Рамон оценивающе воззрился на партнера.

— Так легко сдаешься? Или — хочешь двух зайцев получить сразу? И с Гостем поработать, и денежки сгрести?

— Это уж — как получится… Как сказал один академик одному, извините за выражение, политику, — Саррот снова поправил призрачное пенсне. — Лучше так, чем так, как вышло этой ночью.

— Итак, — Рамон не сводил с Саррота испытующего взгляда. — Положим, мои люди позволят твоим увести Толле у себя из-под носа. И где гарантии, что у тебя не пропадет желание продавать дичь, раз уж она будет в твоих сетях?

Клод поднялся и, придержав жестом своих помощников, задумчиво прошелся вдоль стола.

— Вы меня поставили в сложное положение, Рамон… Мне всю ответственность приходится брать на себя — экспромтом… Извольте уж сами предложить — какие гарантии вас устроят… А пока — примите один небольшой аванс. Для того, чтобы укрепить ваше к нам доверие. Из мест заключения в столицу переведен человек, который очень хорошо знает Гостя. Пер Густавссон. Думаю, вы слышали о таком. Думаю, также, что вам следует позаботиться о том, чтобы полиция и разведка не смогли его использовать.

Рамон задумчиво скривился.

— Ну что же. Благодарю за ценную информацию. И, с твоего позволения, беру тайм-аут. Завтра, — он быстро взглянул на часы, — не позже семи Конрад тебе изложит мои условия на этот счет. А пока действуем на условиях взаимного доверия. Тянуть время нельзя. Эти придурки просто обязаны попытаться второй раз договориться с правительством. Или с другим покупателем. Может, уже договорились.

— Если это и не так, — Саррот пожал плечами, — то какая-нибудь из спецслужб скоро их прихлопнет. Но пока — все мышеловки стоят пустыми, а мышка гуляет неизвестно где…

Все поднялись из-за стола. Саррот обронил несколько слов в свой блок связи. Рамон пробубнил нечто отрывистое — в свой.

Внизу — в подземном гараже Амбассадораводители двух роскошных наемных каров вышли из своих кабин и отправились пить имбирное пиво в бар этажом выше: им не полагалось видеть каких пассажиров они привезли сюда в закрытых кабинах своих машин и теперь должны развести в разные концы города.

— Вы верите ему хоть на грош? — торопливо спросил Рамона Конрад, когда они вошли в кабину лифта.

— Хитрая лиса просто тянет время, — уверенно ответил глава Торговых домов. — Он в принципе не может пойти на тот вариант, что подкинул нам: дело то не в деньгах — их у Комплекса хватает. Смешно даже подумать, что Клод станет Гостя продавать — он за него шкурой ответит… А этого Густавссона он нам подставил, чтобы нашими руками оформить мокруху. Умен… Знает, что этот секрет господ сыскарей нам уже известен…

— Значит… — подал голос Гурам.

— Значит решать вопрос надо быстро. До семи утра, во всяком случае. Ты, Гурам, приводишь в действие свой больничный вариант, а ты, Конрад, не спускаешь глаз с людей Клода. И еще…

Магир повернулся к своему помощнику.

— За тобой должок, Гурам…

Гурам чуть заметно поежился.

— Чертова китаянка жива-здорова, а, Гурам?… А Тихоня дает показания в кабинете на Козырной… Разве так должно было быть?

— Так не будет, шеф… Это — дело моей чести. Я — лично…

— Именно ты и именно лично…

Шеф поморщился.

— Вам все ясно, ребята?

— Не думаю, чтобы чертов горец купился на ваш экспромт шеф… — задумчиво заметил человек Саррота — высокий и желчный, стоя по правую руку от шефа у забранного золоченным стеклом окна.

— Я тоже так не думаю, Алекс, — резко отозвался шеф. — Но надо же было как-то закруглить разговор, не переходя на упражнения в стрельбе… Поручите Андрею усилить контроль за этой компанией… А для себя — заметьте отдельно: меня очень интересует заказчик господина Магирова. О-ч-е-н-ь интересует… А вы, Йозеф, — он повернулся ко второму помощнику, похожему на добродушного мельника из оперетты, — немедленно примите дела от Комски… От Альфреда… Его выпустили под залог, и он сейчас ошивается у меня в приемной — на Барабанщиков-десять… Я перебрасываю Альфреда на месяц-другой в наш филиал на Святой Анне — пусть помучается с тамошними поборниками соборности и коллективизма — от этого быстро умнеют…

— Комски уже скачал мне на терминал материал по Гопнику, — бодро доложил приземистый Йозеф. — Комски его пометил и через час — не позже — мы его вычислим…

— Эта бестия, наверное, уже сменила шкуру… — безнадежно махнул рукой Саррот, направляясь к выходу, — тем более, что деньгами на всякий пожарный случай Альфред его ссудил…

— Альфред скормил ему резонансные зонды — чуть ли не целый грамм, — возразил Йозеф. — С кофе и булочкой. Эти штуки не так легко вывести из организма… Тем более, что объект ничего не заметил. Недели полторы он у нас будет сидеть на крючке…

— Гм, — усмехнулся мсье Клод, — похоже, что и Комски тоже приходили-таки своевременные мысли. Действуйте как можно быстрее.

Роше принюхался к запаху, исходящему от напяленной на электросушилку известной всей Прерии шляпы, и пришел к выводу, что пора переместить ее на обычную вешалку. Он долго, с суровым сомнением рассматривал ее фактуру, силясь усмотреть какой-то новый урон, нанесенный неумолимым временем его верной подруге.

— Журналисточка эта, конечно, нас обошла… — констатировал он. — В другие времена непременно сподобилась бы вызова на Козырную, а то и прямо на ковер к господину секретарю…

Но — при демократии живем. Который год уж. Так что вам повезло… — он понимающе подмигнул Киму. — Вы — теперь защитник нашей свободной прессы. Герой дня. Победителей, слава Богу, не судят… Однако — к делу. Вы от меня поддержки хотите — это, пожалуйста.

Пока время позволяет — некого арестовывать, некуда мчаться сломя голову… Можно тихо бродить по улицам и собирать, скажем, собачью шерсть…

— Вот о ней, в некотором смысле, и речь… — улыбнулся Ким. — Старая перечница безусловно прибедняется, — подумал он, — какой-то план в голове да имеет. Но молчит.

Ладно, молчи, молчи — недолго осталось: утром — беседа в том самом кабинете господина секретаря. Приятнейшая…

— Я сейчас отправляюсь работать с моим подопечным, а вас, Жан, попросил бы все же попробовать раскрутить Крюге. Человек солидный кусок жизни провел на Чуре. И на разведку поработал основательно. Должен быть к нему какой-то подход… Может, стоит побеспокоть людей из его окружения… Кстати, тут у вас на руках козырь: Крюге на кафедре практической истории консультант на пенсии, а ваш новый друг Покровский — кафедрой той заведует…

— А сами — так легко от него отступаетесь? — продолжая разглядывать свой головной убор, укоризненно спросил Роше, начиная набивать на панели блока связи номер вызова.

— Я думаю, это — дохлый номер, — вздохнул Ким. — Но у вас, Жан, есть подход к людям. А мои методы рассчитаны на среднего гражданина Федерации. А у вас тут таких немного. Тот же Крюге — с виду, типичный немец: педант и законник. А взял да и послал органы следствия, в моем лице, весьма и весьма далеко…

Он поднялся и стал заботливо укладывать в кейс распечатки из накопившейся на столе груды ответов на самые разные запросы.

Роше, тем временем, наконец дозвонился до секретариата факультета Истории и прогнозирования и, поворковав немного с роботом-секретарем, со вздохом положил трубку.

— Что ж. Повторим попытку. Господин Крюге задержится, чтобы поговорить со мной. Через полчаса он ждет меня в музее факультета…

— Нам просто необходимо, чтобы на нашей стороне был кто-то, кто помог бы установить связь с Толле или найти его Пса… — чуть виновато пояснил Ким. — Других выходов на решение по-прежнему нет… Если вам и не удастся раскрутить Крюге, то вы сможете найти какие-то зацепки, увидеть что-то такое, что для полицейского с Прерии очевидно, и чего я — человек со стороны — в упор не вижу.

— А на вашего Густавссона вы, я вижу, не слишком-то полагаетесь? — ворчливо заметил Роше.

— Это — всего-навсего один человек. — Ким закрыл кейс и пожал плечами. — Семь лет в заключении. И темные пятна в деле…

— Ну что ж, не будем медлить… — Роше напялил шляпу вместо вешалки на собственную голову, одним глотком допил остывший кофе и поднялся с места. — Как говорится — удачи нам!

После ломки, вызванной введением ключа, на Пера навалилась тяжелая, тупая усталость. Он добрался до гостиницы — одной из огромных и безликих громад в центре города и, запершись в номере, проспал восемь часов. Слава богу, вычислить его по кредитной карточке, предъявленной автомату оплаты, а запоминать приметы очередного клиента в этом громадном, автоматизированном жилом комплексе было просто некому. Улей он и есть улей.

С раннего утра — такого же темного, как и ночь, на смену которой оно пришло, только чуть менее мокрого — он начал работать, придерживаясь, может не столько какой-то системы, сколько интуиции. Ниточек, за которые можно было бы ухватиться, в деле было пока до отвращения мало.

Ответы на запросы, сделанные Пером еще вчера, спокойно дожидались своего часа в памяти его блока связи. И наконец — дождались. Как и предвидел расконвоированный заключенный П-1414, назвавшийся псевдонимом абонент телефонного номера, записанного в листке из Атласа четырех миров, был на самом деле одним из его старых знакомых. Но вряд ли он имел хоть какое-то отношение к похищению Гостя.

Хотя — как сказать, как сказать… Ниточки от Дела Шести Портов тянулись далеко… По крайней мере, от старого знакомого можно было получить справку о теперешнем положении дел… В этом смысле даже хорошо, если к Гостю этот старый знакомый не имеет никакого отношения. Но это — подождет, а сейчас…

А сейчас — собаки.

Науки бывают естественные, неестественные и противоестественные, — вспомнил Роше старую студенческую шутку.

Факультет Истории и Прогнозирования, занимавший огромный, причудливо построеннный корпус чуть поодаль от более скромных зданий кампуса, воплощал, по его мнению, единение всех трех ипостасей науки.

Начинающийся прямо в просторном холле музей поражал воображение огромными голографическими окнами — панорамами, в которых воспроизведены были сцены из жизни Прерии разных эпох ее освоения. Любой забредший на факультет посетитель воленс-ноленс — хоть краем глаза — должен был обозреть их.

Те залы музея, что посвящены были самым первым шагам человека по неприветливой планете, изобиловали образцами вооружения и оборудования кораблей Первопроходцев. Части кораблей, осуществивших Первые Высадки, были использованы в архитектуре музея, один из залов целиком воспроизводил одну из секций первой орбитальной станции, выведенной на орбиту вокруг планеты, а другой — устроители музея попытались оформить под интерьер малого жилого купола Первопоселенцев.

Основательно представлена была тема борьбы с природой дикой планеты и побед над неуправляемой стихией.

Победами этими не всегда приходилось особенно гордиться. Как и в большинстве Обитаемых Миров, интенсивное вторжение землян периода Второй волны космической экспансии Человечества привело к экологической катастрофе.

Защищенные мощными иммунопротекторами люди и животные не слишком пострадали от здешней микрофлоры.

Судьба Уэллсовских марсиан Первопроходцам не угрожала. Но зато аборигены Прерии — тысячи и тысячи видов живых организмов — животных, растений и вконец экзотических форм, никакой из земных классификаций не поддающихся — не выдержали атаки завезенных-таки с Земли, да и из других, открытых к тому времени Миров, микроорганизмов, спор, насекомых. А со временем в атаку пошли подработанные генетиками под местные условия злаки, за ними — мясные стада — и вот теперь только в витрине музея можно было лицезреть легендарное Дождь-Дерево, только в немногочисленных, отснятых, как назло, неспециалистами можно было увидеть заросли осьминожьих кустов, о которых со времен Первопроходцев ходили по всей Федерации и вовсе уж похожие на сказки истории. Победа земных видов в борьбе за биосферу Прерии была пирровой. С огромной скоростью началось превращение в болота озер и рек, массивы лесов стали угрюмыми чащобами мертвого леса. Стремительно пошло разрушение почвы, которую подняли в небо закружившие по планете пыльные бури.

Наступила эпоха черных зим. И без того неприветливая Прерия стала почти идеальным местом для размещения системы исправительных учреждений.

Собственно, весь период пребывания в статусе Имперской колонии Прерия отчаянно боролась за спасение биосферы — благо тогдашняя система жесткой вертикальной иерархии и суровой регламентации всех сторон жизни позволяла сосредоточить огромные — по понятиям того времени — ресурсы людей, материалов, энергии, на осуществлении непонятных большинству, только на потомков рассчитанных проектов. И ситуацию удалось переломить. Но к тому времени, когда экологическая кома пошла на убыль, на убыль пошла и Империя.

Грянула Эпоха Изоляции.

Для всех Обитаемых Миров эта эпоха началась гордыми победами разношерстных движений за политическую и экономическую самостоятельность и продолжалась, как правило, десятилетиями борьбы за элементарное выживание в чуждых мирах, в обстановке чудовищных внутренних склок и всеобщего раздрая. Исключение составляли, разве что процветающая с момента своего открытия Океания да Миры Фронтира, которые в Систему никогда и не вписывались и вписываться не собирались.

В остальных Мирах — Прерия-II не составила исключения — потеря связи с Метрополией обернулась стремительной деградацией технологий и инфраструктур. Почти все Миры потеряли свой космические флот. Предприятий, способных изготовить ракеты, которые бы смогли выводить хотя бы на низкие орбиты простейшие метеоспутники или спутники связи, на Прерии не было. Не было кораблей, способных обслуживать Ближний Космос. История отрезанных от планеты населенных орбитальных станций — отдельная эпопея. Довольно трагическая. Не было предприятий для поддержания и ремонта термоядерных энергоустановок. Не существовало производства интегральных микросхем и биокомпьютеров. Не было…

Много чего не было. К счастью, в лагерях, за колючей проволокой и среди расконвоированных вольнопоселенцев нашлось достаточно много головастых мужиков, имевших неплохой опыт работы в сфере высоких технологий. Они оправдали возложенные на них надежды — за два десятилетия на Прерии были возрождены все необходимые для нормального существования производства и промыслы, пошли в гору урожаи, по заросшим смесью здешних и земных трав разбрелись тучные стада… Прерия снова вышла в Ближний Космос и с почетом приняла на новоотстроенных Космотерминалах остатки выживших на обитаемых станциях робинзонов Космоса.

Портреты и изваяния создателей новой Прерии были симметрично расставлены по всему музею.

А еще в музее были выставлены поистине удивительные доститжения изобретательности и догадки обитателей Прерии, которые им пришлось открыть в себе в долгие и далеко не легкие годы Эпохи Изоляции. Чего тут только не было — даже паравоз самодельный, на биогазе, даже электростанции, где приводом служили загнанные наподобие белки в колесо в соответствующее устройство, размером побольше, местные псевдолемминги, даже заготовки микросхем, вытравленные дрессированными квазитермитами.

Как ни странно, громадной силы стимулятором для взлета промышленности Прерии послужили людские глупость и разобщенность.

С этим в Обитаемых Мирах дело обстояло по-разному. В большинстве из них уцелели унитарные государства, принявшие демократическую структуру — исключение составила, пожалуй, Империя Харур — и объединенными усилиями довольно однородного населения, противостоящие тяготам жизни в чуждых Мирах.

А на Прерии голодная свобода породила уймищу разношерстных и разнокалиберных государств, любое из которых спешило провозгласить себя Независимой Республикой, со своим флагом, гимном и обязательным салютом в двадцать один залп в честь Президента. Во главе одних из них стали бывшие заключенные, вырвавшиеся из расформированных лагерей, другие возглавили компании бывших вертухаев, в третьих — механизм власти представлял, вообще, невообразимую солянку.

После того, как самые мелкие из самостийных государств были сравнительно безболезненно проглочены своими, более серьезно организованными соседями, Независимые Республики начали стремительно вооружаться, готовясь к взаимной агрессии. На Прерии возникла серьезная военная промышленность, сколочены вполне дееспособные армии. Но войн не последовало.

Последовала Эпоха Смуты. Республикам пришлось воевать не с агрессором, а со своим собственным населением, вконец озверевшим от прелестей режима жизни в условиях непрерывной подготовки к никому не нужной междуусобице. Это закончилось поспешным компромиссом — созданием Объединенных Республик. Делу очень помогло вмешательство неожиданно возникшей внешней силы — небывало усилившейся орбитальной колонии Святой Анны. Несколько десятков вынесенных в Космос, на планетарные орбиты, предприятий, ориентированных на высокие технологии, выжили, объединились в единый, довольно жесткий государственный механизм, сохранили и усилили свой космический флот и стали превращаться в доминирующую силу в этом Секторе Обитаемого Космоса.

Государствам Прерии пришлось выбирать — либо объединение, либо судьба колоний Колонии. Выбрали первое, сохранив со Святой Анной наилучшие, хотя и слегка натянутые отношения.

Конечно, как и все Миры Периферии Прерия таила в душах своих обитателей глухую обиду на Мать-Землю, которая на долгие десятилетия бросила своих сыновей на отрезанной от всего мира, неважно оборудованной для жизни планете. В другом Мире… Так что представленные в окнах-реконструкциях, в витринах и на стеллажах материалы представляли те времена настолько героической и полной неслыханных деяний и свершений эпохой, что Роше с молодых лет и по сю пору не мог понять, как такое племя титанов и первопроходцев, что населяло Прерию всего лишь два поколения назад, породило весь тот заурядный, в общем-то, сброд, что крутился по улицам городов теперешней планеты, обеспечивая хлебом насущным довольно многочисленный штат криминальной полиции и его — комиссара этой богоугодной службы, в частности.

Но и Воссоединение, грянувшие с появлением на околопланетной орбите крейсеров ОКФ Федерации, было принято как великое торжество. Момент начала Современной истории был означен в музейной экспозиции полотном самого Марка Луцкого, изображавшего торжественную встречу хлебом-солью экипажа Тайфуна на главной площади Столицы.

За разглядыванием сего шедевра и застало комиссара легкое покашливание за спиной.

— Господин Роше? — осведомился у него невысокий худощавый тип. — Ганс Крюге — к вашим услугам. Пройдемте в мой кабинет…

Город не слишком следит за поисками пропавшего Гостя. Город не слишком озабочен участием Объединенных Республик в не слишком понятных военно-космических изысканиях. Городу было, в общем-то, наплевать даже на пару закулисных перестрелок доморощенных мафий.

Но город стоял на ушах из-за осатаневших бродячих псов.

Четвероногие друзья человека — довольно подло им покинутые — вдруг разом сбрендили и, сбившись в стаи, навели на Столицу немало страху. Детей на улицу не выпускали.

Пострадавших от случайных укусов и сбитых бегущими собаками с ног чудаков с пристрастием интервьюировали журналисты.

Репортаж о нападении одной из таких стай на кафе-автомат прошел по всем каналам здешнего Ти-Ви. Ученые мужи спешили донести до публики свои высокоумные соображения на сей счет.

Профессионалов-кинологов мобилизовали по трем округам. На отлов треклятых тварей были брошены чуть ли не все силы правопорядка.

Похоже, один только комиссар Роше со своими людьми был вне игры.

Для расконвоированного П-1414 дело было ясно как божий день.

Незадача состояла только в том, что целью поиска был, все-таки, не Пес Харр, выйти на которого при таком раскладе было делом реальным, а его Подопечный. Впрочем, судя по развернутой активности, у Харра были какие-то шансы выйти на след Толле.

Поэтому Пер, слегка потренировавшись, принялся время от времени высвистывать повсеместно принятый на Чуре вызов Пса. Слава Богу, улицы Столицы были достаточно пустынны, чтобы этим делом можно было заняться, не привлекая особого внимания.

На карте города, введенной в память его ноутбука, он отметил передвижения стай очумевших собак. Ориентироваться приходилось на довольно разрозненные сообщения программ новостей. Единой картины из них пока не вытанцовывалось. Не было ясности и в других вопросах.

Запросы об адресах и номерах каналов связи всех известных ему людей, связанных с миссией на Чуре, информационная сеть выдала неохотно — несмотря на то, что пароли следственной группы обеспечивали Перу довольно высокий уровень доступа — и пользы от них было не так много. Бывшие комендант и директор постоянной космической станции наблюдения, на которой в свое время базировалась объединенная миссия Федерации на Чуре, уже не жили на Прерии. Еще четверых его знакомых, работавших на станции вместе с ним, судьба раскидала по Прерии, и вряд-ли они имели хоть малейшее отношение к происшедшим событиям… Из тех, с которыми он высаживался и работал на самой сожженой планете, только Крюге можно было легко найти. Валери Лунс убыла на Джей — работать в одном из тамошних университетов, а Тобиас Мак-Ни не пожелал оставить в сети своих координат.

Это привлекало внимание.

Пер поставил против этого пункта своего мысленного списка жирную птичку и перешел к его следующему — последнему пункту.

Пер прикрыл глаза, потер виски. Вот как — оказывается старина Кон ушел на вольные хлеба… И найти его в фарватере Небесной и Малых озер будет задачей далеко не простой. Хотя, всегда можно обратиться за помощью к Большому Брату — тому, что стоит за спиной симпатичного Агента на Контракте. Но это — в последнюю очередь. Не стоит подставлять людей, которым многим обязан под этот прожектор. Что ж, попробуем подойти к этому вот с какого конца.

Он порылся в памяти и набрал номер, который считал давно забытым.

— Мэри-Энн? — спросил он без особой надежды услышать положительный ответ.

— Это я, Пер. — ответили откуда-то издалека.

— Ты так быстро узнала меня? — Пер поскреб в затылке.

— В этом нет ничего сложного. Ты из тех, кто мало меняется. Я знала, что ты мне позвонишь, когда выберешься из-за решетки… Хочешь увидиться?

— Это сейчас — опасное дело. Лучше подождать с этим…

Пер откашлялся, побарабанил пальцами по столу.

На том конце линии терпеливо и чуть напряженно молчали…

— Тебя… тебя не тревожили относительно меня — за последние день-два? — осведомился он.

— Нет. Ты имеешь ввиду легавых?

— Не только их…

— Нет. Никто не интересовался. Просто было предчувствие…

Тебе нужна помощь?

— Ты помнишь Кона Гривнина? Того, что был с нами _т_а_м_?

— Я очень хорошо его помню…

— Мне надо поговорить с ним… Он на какой-то барже теперь живет, что-ли… Называется Нимфа.

— Яхта, — уточнила Мери-Энн. — Купил по случаю.

— Где она сейчас плавает? И как к нему дозвониться? Он свой номер на себя не зарегестрировал…

— Он его зарегестрировал на меня. Мы вместе… плаваем. А Нимфа причалена на Кузнечной. Если ты из Центра звонишь, то это — десять минут на такси. Приедешь?

Некоторое время Пер переваривал эту информацию.

— Ты не можешь позвать его к аппарату? — наконец спросил он. — Это в связи с делом одного нашего друга — Тора Толле. Ты знаешь. С ним сейчас нехорошо…

Теперь несколько секунд помолчала Мери-Энн.

— С Кондратом тоже… нехорошо сейчас… Обо всем этом надо поговорить… Приезжай.

Пер еще раз отбил по поверхности стола короткую дробь.

— Жди. — наконец сказал он.

Ганс Крюге был полной противоположностью тому образу, что сложился в воображении комиссара, после краткой характеристики, которую выдал ему раздосадованный Ким. Больше всего приват-доцент в отставке и сотрудник исследовательского отдела Разведслужбы (из которой, как говорят, в отставку не уходят) походил на лавочника-антиквара. Возраст его определить было, пожалуй, невозможно — есть такой тип людей, для которых в сорок время останавливается и напоминает о себе лишь в глубокой старости.

Еле кивнув комиссару, он продолжил энергично рыться в допотопной картотеке. Его повадки были повадками явного холерика.

«С немцами всегда так, — подумал Роше, — или педант или холерик. Зато, если уж холерик — так еще тот…»

Он пристроил шляпу на вешалку, роль которой выполнял мудреный рог какой-то нездешней твари и стал осмотриваться, привлекая внимание хозяина задумчивым посапыванием.

Кабинет, любезно оставленный администрацией университета за доктором Крюге после его ухода на вольные хлеба, еще больше усиливал ассоциации с антикварной лавкой. На полках и стеллажах теснились экспонаты невиданные и чудесные. Тут были: целая коллекция мечей — удивительно узких и хищных, словно воплотивших в себе саму идею убийства, масса различных предметов вооружения и экипировки — от изящных стилетов до боевых шлемов с мощными респираторами, мудреной оптикой. Книги и свитки в причудливых футлярах. Одежда — словно из реквизита к модернистскому спектаклю о жизни древности. Масса предметов неизвестного комиссару назначения. Снимки — много снимков. И даже картины. Техника исполнения — детская какая-то. Примитивизм. Неосознанный, пожалуй, примитивизм. Но зато — как выразительно…

Вжатые в почерневшую, выгоревшую чашу долины строения — что-то явно оборонное: доты, бункеры.

Безжизненные, грозным хороводом замкнувшие горизонт изломанные вершины горной гряды. В узком просвете — жуткая даль, тонущая в зыбком, гноящемся мареве.

Цепочка отрешенных, отвернувшихся от царства зла, что там, внизу лун, спешащих по своему, неземному делу в стынущем небе: Чур…

Только потом, уже отрывая взгляд от полотна, замечаешь людей.

И Псов, разумеется. Словно просто для масштаба нарисованных. Но присмотрись к их вдаль уходящей цепи, что эхом повторяет цепочку лун в небесах — темнеющих, безнадежно отрешенных земного зла: нет, наверное, не просто для масштаба…

— Вам понравилось? — осведомился хозяин кабинета. — Мне тоже нравится их искусство. Тем более, что сами они его ни в грош не ставят — там, на Чуре… Могу смотреть на это часами… Вот и сейчас — засиделся здесь, среди этого…

Он повел вокруг себя руками. Роше перевел взгляд на свою нераскуренную трубку, которую машинально достал из кармана.

— Это — целый музей, — согласился он. — Конечно не такой, как тот, внизу, но… — комиссар постарался окрасить свой голос нотками восхищения.

И попал в точку. Ему даже было предложено сесть.

— Я так и задумывал свою коллекцию, — с гордостью признал Крюге. — Как музей — небольшой, но вполне самостоятельный… Я завещаю его Университету. Пожалуй, даже при жизни еще передам — тому жулью доверять нельзя… Я — про… — он ткнул крючковатым пальцем вверх. — Но тут еще уйма работы — многое нужно описать, определить, свести в приличный каталог… На мой век дел хватит…

— А я-то удивился, застав вас тут в столь поздний час, док, — тут Роше принял как можно более смиренный вид. — Однако может у вас все-таки найдется чуток времени на то, чтобы выслушать меня?

Момент был сучковатый, как определил бы Джон Старинов.

— У меня-то найдется, с грехом пополам, — разом утратил благостное расположение духа Крюге. — А вот вы напрасно теряете время, комиссар. Ваш коллега уже имел удовольствие вести со мной душеспасительную беседу. Боюсь, что был с ним излишне резок. Мои ему извинения… На этом, думаю, нашу беседу можно закончить. Не сотрудничаю с властями. И не напоминайте мне о подписке, которую я дал этим интеллектуалам при погонах… Они могут использовать этот пипифакс по назначению…

— Воля ваша, — пожал плечами комиссар. — Слава Богу, не при Империи живем… Но ситуация изменилась с того момента, когда вас навестил господин Яснов. Погибли люди…

— Вот как? — поджал губы Крюге.

— Именно так, док, — трое человек, — комиссар выпрямился в кресле. — И трое — в реанимации. Так что дело приобрело м-м… моральный аспект. Вы, док, не хотите, чтобы Прерия вооружалась.

Верите, что можете остановить потоп, как тот мальчик из легенды, что пальцем затыкал дыру в плотине. Только речь идет уже не о том. Хотите вы того или нет, а кто-то да заполучит Тора Толле…

Крюге иронически скривился.

— Я без малого десяток лет работал на Чуре. Из них большую часть — рука об руку с Тором. Получить его в свое распоряжение, говорю вам это с полной гарантией, не может никто. Даже Господь Бог. Если уж Тору вступило в голову сотрудничать со Спецакадемией, то он только с людьми из Академии и будет иметь дело — ни с кем больше. И не думайте, что Тор — рассеянный профессор из анекдота. На Чуре рассеянных не водится. Тор — Оружейник.

И сам пострашнее любого оружия. А то, что у него в башке — еще страшнее. И с этой точки зрения то, что Торвальд Толле похищен — большая удача. И для Прерии и для Чура. И, думаю, для всей Вселенной.

— Мне казалось, — Роше вздохнул и спрятал трубку в карман. — Мне казалось, что к человеку, с которым проработал столько лет рука, как вы говорите, об руку вы должны были бы питать некую м-м… симпатию. Во всяком случае, не желать ему зла.

Крюге молча рассматривал какую-то диковину на витрине своей экспозиции.

— Всегда приходится выбирать… — сухо обронил он.

И вдруг, резко повернувшись к Роше, разразился потоком сбивчивых, одна на другую налезающих, нестыкующихся фраз.

— Вы хотя бы представляете о какой опасности для всего Человечества идет речь? Вы, наверное, только и слышали то, что в уши вам надули наши замечательные СМИ: гравитационное, де, оружие будет самым гуманным средством защиты Федерации. Противник, буде такой объявится, просто-де не сможет преодолеть гравитационный барьер, без всякого вреда для нас и для себя. А то, что с помощью выдумок Тора гораздо легче печь черные дыры — вы знаете? И что ничто не помешает тем, у кого будет в руках способ манипулировать гравитационным потенциалом создать такую дыру, в которой сгинет вся Вселенная, это вы знаете? Кому вы можете доверить т-а-к-о-е?

А свертка?! Вы что-нибудь слыхали о так называемой свертке?

— Это что-то вроде… — Роше замялся. — Вроде того, что можно путешествовать с помощью этих самых черных дыр…

— Не совсем тех самых… — спокойствие отчасти вернулось к Крюге, а с ним и менторский тон. Это похоже, но не совпадает…

Падая в черную дыру, любой физический объект неизбежно разрушится. А в случае свертки такой объект как бы заворачивают в складки искаженного сложным гравитационным полем пространства, а внутри него самого поле остается неизменным.

Образуется как бы пузырь, изолированный от всей остальной Вселенной. В свертки можно упаковывать целые миры. По идее, без разрушения. Но где такой пузырь всплывет, где окажутся заключенные в нем путешественники сказать никто не берется. Очень неплохой способ карать миллионы, оставляя всем надежду, что лишь перемещаете прочь из Обитаемого Космоса неугодный корабль, астероид, планету, галактику…

— Все это — пока теории, — вздохнул комиссар. — А людей убивают уже на практике. Сейчас и здесь.

Подумайте об этом…

Он снял с рога неизвестной твари свою шляпу и двинулся к выходу. В дверях обернулся.

— Я не стану над этим думать, — ответил Крюге, не глядя на него. — Ни минуты. Я уже достаточно думал об этом.

«Нимфа» действительно была на месте — тихо покачивалась на ночных водах у полупустого причала Кузнечной набережной. Она казалась покинутой — эта среднего пошиба, оборудованная своим хозяином под постоянное жилье прогулочная яхта. Только трап был сброшен с борта на причал. Ступив на него, Пер громко откашлялся.

— Мери-Энн! — окликнул он. — Проходи сюда…

Мери темной, ночной птицей нахохлилась поодаль — на корме.

Тихо клацнула зажигалка — Мери прикуривала.

Некоторое время они всматривались друг другу в лицо в зыбком свете неровного пламени. Оба изменились за эти семь лет.

— Если хочешь, сначала спустись в каюту — повидаешь Кона. — сухо сказала Мери. — Выключатель у двери — слева.

— Он спит?

Темная фигура в ответ только вздернула плечи.

Пер, неуверенно ступая, спустился к дверям каюты. Толкнул их. Было не заперто. Под ногами звякнула бутылка.

Коротко щелкнул выключатель. Приглушенный свет залил тесноватую каюту. В общем-то в комнате царил не такой уж и большой беспорядок. Если не считать крутого перегара, пропитавшего весь ее объем, и большого количества емкостей из-под спиртного, набросанных на полу, каюта была вполне приемлемым для жизни человека местом. На столе тихо мерцал высокого класса профессиональный компьютер, мебель была расставлена по местам, кровати застелены. Кондрат не лежал на койке, как того ожидал Пер. Он сидел на корточках в углу — зажатый между столом и стенкой. Его трясло.

— Н-ну… — осторожно нагнулся к нему Пер. — Ты меня узнаешь, Кондрат?

— Д-дом… — с трудом выговорил Гривнин. — С-снова идти в с-старый д-дом… П-погоди, я — сейчас…

— В какой дом? — без всякой надежды получить толковый ответ недоуменно спросил Пер.

Кон посмотрел на него мутными глазами, с трудом поднялся и чуть не рухнул вперед. Пер подхватил его и помог улечься на узкой откидной койке. Это, похоже, успокоило системотехника высшей квалификации, и каюта почти мгновенно огласилась судорожным похрапыванием.

Пер оляделся еще раз, выключил свет и поднялся на палубу.

Присел рядом с Мери. Та еще раз щелкнула зажигалкой, посмотрела немного на огонь и погасила его. Оба помолчали.

— Давно это он? — осведомился Пер.

— Последние лет пять — Мери снова дернула плечами. — Примерно три-четыре раза в год. С тех пор, как работает на Магира. Точнее, на тех, кому его сосватал Магир.

Завтра будет в форме. Тебе просто повезло — на самый пик делириума нарвался…

— Кто это такие? — Пер постарался рассмотреть лицо Мери в темноте. — Это связано с той работой, которую он делал для Шести Портов?

— Похоже, что да… — тусклым голосом сказала Мери-Энн.

— Он про это глухо молчит. О разном говорит — только не об этом… Все с вашими делами связанное — плохо оборачивается. Ты Тоба помнишь? Мак-Ни…

— Да, — настороженно ответил Пер.

— Его убили. И еще — несколько человек. И тот чудак, который был у тебя за сторожа — в каких-то ваших подземельях, век бы о них не слышать. Его полиция ищет и Магир — тоже. Побоище какое-то там было — у него в оффисе. Перестрелка. Это было по Ти-Ви — без комментариев. Я по адресу догадалась.

— В сети Тоб еще в живых значится…

— Те, кто видел его мертвым, не спешат отметиться в участке… Я не хочу пугать тебя и… И вообще — ты молодец, не сдал Кондрата гебистам… Поэтому — учти: охота идет. Какая-то охота за вами всеми, кто работал по той теме, что ты привез с Чура… Вот и Тор ваш исчез — сразу, как только ступил на эту землю…

— Ты знаешь о нем что-нибудь?

— Ноль. Только то, что было в новостях.

Пер хрустнул пальцами.

— Тебя могут спросить — не заходил ли я к вам. Не делай из этого секрета. Только… потом сразу дай знать мне. Ну, скажем — отгони Нимфу на Остров. Я пойму.

— Договорились.

Мэри снова зажгла зажигалку и снова погасила.

— Дом… — Пер кашлянул. — Кон что-то такое говорил про какой-то дом… Старый дом… Похоже, что ему не особенно хочется в этот дом отправляться…

Снова Мери пожала плечами. Сгорбилась.

— Есть здесь такой дом… Там… плохо… — по голосу Пер почувствовал косую улыбку на ее лице. — Лучше не соваться туда.

Там водятся привидения…

— Проводи меня туда, — сказал Пер. — Прямо сейчас.

Табличка с надписью «Кафедра практической истории Периферии. проф. Покровский» украшала дверь, находившуюся почти напротив кабинета приват-доцента в отставке. Увидев в том перст Господень, комиссар нажал сенсор входного сигнала. Как ни странно и этот его сегодняшний клиент коротал поздний вечер за своим рабочим столом.

Не спалось в эту ночь профессорам и доцентам Университета Прерии.

— Рад вас видеть в этих стенах, комиссар, — Покровский легко поднялся из-за стола навстречу приземистой фигуре Роше.

Тот явно нуждался в помощи — не так легко было найти в упомянутых стенах место, куда можно было бы пристроить заблаговременно снятую шляпу без опаски за ее дальнейшую судьбу.

— Чем обязан честью видеть вас уже менее чем э-э… через сутки после того достославного эпизода, когда я э-э?… — профессор перехватил неприкаянный головной убор из рук комиссара и украсил им чело какого-то мраморного мыслителя прошлого, бюст которого был единственным, пожалуй, украшением аскетичного кабинета почтенного историка. — Я распоряжусь касательно чаю…

— Не беспокойтесь, — Роше добродушно шевельнул усами в знак полного отсутствия каких-либо претензий к собеседнику. — Меня занесло в ваш храм науки по несколько другому м-м… поводу.

Но я решил не упускать случая и с вашей помощью, гм… составить себе хоть какое-то представление об объекте нашего розыска…

Комиссар опустился в фантастически неудобное кресло, на которое наивежливейшим жестом указал ему хозяин кабинета.

— Благодарю вас… Мне, знаете, до сих пор и в страшном сне не представлялось, что придется столкнуться с э-э… человеком о-т-т-у-д-а — с Чура. И вот оказалось, что мне как никогда важно ясно представлять себе как он себя поведет дальше. И как поведет себя его пес, черт возьми! Простите, что отнимаю у вас время, но, мне сдается, что вы сами понимаете, что это — далеко не пустой интерес. Когда обстоятельства вот так прижимают, лучше потерять пару часов на разговор с живым человеком, который смыслит в сути дела, чем разбираться с базами данных и справочниками…

— Не теряйте времени на объяснения… — замахал на Роше пухлыми ладонями Покровский. — Прекрасно вас понимаю, и нет человека на Прерии, который хотел бы помочь делу больше, чем я, комиссар… Давайте ваши вопросы, и мы попробуем сладить с ними…

Профессор достал из ящика стола трубку и энергично продул ее.

Комиссар выпрямился в кресле, воодушевился и извлек на свет Божий и свою носогрейку. Взглядом испросил разрешения у хозяина и с огромным облегчением принялся ее раскуривать.

— П-прежде всего, — попыхивая ароматным дымом, спросил он из глубины быстро заполняющего кабинет сизого облака. — Прежде всего, я м-м… не могу ухватиться… почувствовать — кто мы для человека оттуда? Почему там побывало так мало людей — уже в наше-то время?… И почему чуть ли не все, кто побывал там — так замкнулись, отгородились и от Чура этого, и от здешней жизни?…

— Вопросы у вас — не из простых… — профессор крякнул и принялся расхаживать взад-вперед по тесноватому кабинету, дымя как паровоз и входя в привычную для себя роль университетского лектора. — Типичные вопросы начинающего знакомиться с Чуром вплотную… Отношение колонистов Чура к Матери-Земле с самого начала было отнюдь не простым. То-есть, конечно: с кафедр и амвонов постоянно звучали благие слова о возвращении в лоно Материнской Цивилизации, культивировалась вселенская скорбь по утерянной Родине Предков… Все это было. Но кроме скорби был и другой мотив: гордая вера в то, что именно они, пришельцы с далеких звезд, есть покорители и создатели всего сущего. Творцы нового мира — сурового и не знающего жалости. Но скроенного по их мерке и их волей, и потому — прекрасного!

Профессор сделал выразительный жест в сторону голографического окна, в котором открывался вид на взятое в кольцо заснеженных гор бездонное озеро.

Высокое небо с редкими, нездешними звездами отражалось в нем. Вдоль крутых берегов взбирались вверх — по склонам гор — диким камнем выложенные террасы, а над ними высились неприступные стены то ли замка, то ли невероятной архитектуры форта…

— Это — голограмма того времени… — пояснил Покровский, — одна из немногих, что дошли до нас… Странный мир, правда?

Уже тогда совсем чужой. А сама возможность возвращения в лоно напрочь перечеркивала в глазах обитателей Чура их великую роль создателей нового мироздания. Эпос о сотворении прекрасного нового мира делался просто рассказом о случайно приключившихся и, в общем-то, ненужных неприятностях горстки людей где-то у черта на куличках. Это вызывало уже не гордость. Скорее — сострадание. Но дело даже не в этом…

Приглушенный свет мини-софита вырывал из мрака только клавиатуру терминала, да пюпитр, укрепленный перед дежурным по блоку интенсивной терапии, а на пюпитре листок отчета по смене.

Лицо самого дежурного было представлено только фосфорическими, огромными белками глаз. Остальные детали его темнокожего лица просматривались лишь неясными бликами в темноте. Шум поднимающегося лифта заставил его отвлечься от созерцания дисплея и всмотреться в глубину холла. В открывшемся просвете двери прибывшей кабины обозначился стройный женский силуэт.

Над пюпитром, из мрака возникло еще одно фосфорически-белое пятно — дежурный улыбнулся неожиданной встрече.

Девушка, симпатичная, с резкими чертами очень молодого, на вид — цыганского лица, приветливо помахала ему рукой.

— Привет, Элли, — радостно приветствовал он коллегу. — Сегодня я тебя сменяю. Махнулась с Даном, — Элли одарила его жемчужной улыбкой. — Мне завтра днем вот так нужно в город.

Она энергично бросила сумочку рядом с распечаткой отчета и принялась извлекать из нее потребные для высиживания следующих четырех часов ночного дежурства предметы: патрончик губной помады, зеркальце, набор микрокосметики и другую чушь.

Сдающий смену с явным облегчением освободил место за столом со множеством кнопок и экранов.

За его плечами послышались шаги. Белоснежный халат человека, вышедшего на звук их разговора из глубины блока, был накинут поверх темно-синего мундира офицера уголовной полиции.

— Сегодня у нас гостит, так сказать, опекун с Козырной… — представил его чернокожий дежурный, — лейтенант Дин. А это — мисс Лихая… — у него была англо-саксонская манера именовать людей. — Сменяет меня вместо мистера Штерна.

Полицейский улыбнулся — надо полагать, общество мистера Штерна было бы чуть менее приятно ему.

— О, я вижу, сегодня у меня будет приятная компания, лейтенант, — приветливо помахала ему Элли, — что, сегодня у нас в блоке опять очень важные персоны?

— Что поделать, мисс, что поделать, — полицейский пожал плечами, словно извиняясь. — Кто-то там, наверху, боится, что ваших сегодняшних пациентов могут заставить замолчать навеки.

Элли энергично поставила закорючку на бланке приема-передачи дежурства и помахала вслед неторопливо удаляющемуся коллеге.

Потом повернулась к лейтенанту.

— Вас в сон не тянет, герр офицер? Меня так — очень. По началу дежурства — всегда так. Но есть панацея — она помахала в воздухе небольшим термосом. — Хороший кофе… Скажу по секрету — настоящая контрабанда! Угоститесь.

Мисс с отраженной в ее фамилии лихостью наполнила заманчиво дымящимся напитком пару разовых стаканчиков и протянула лейтенанту его долю. Поклевывая крепко заваренный мокко, оба лица, непосредственно ответственные за жизнь пациентов блока, обменялись между собой мнениями о разных аспектах тягостей ночных дежурств, о затее муниципалитета с экотранспортом, об одолевающих эмигрантах… Особо подасадовали о волне преступности, из-за которой даже в реанимации за пациентами, что на пол-дороге в мир иной, могут прийти архангелы при пистолетах с глушителями, и еще о чем-то, что лейтенанту Дину и вовсе плохо запомнилось, а потом Элли отправилась осматривать пациентов. Когда минут через десять она вернулась к своему столу, лейтенант, притулившийся в кресле у уютного торшера, пребывал в глубоком ауте.

Препарат, проглоченный им вместе с мокко, действовал надежно и не оставлял клиенту времени обеспокоиться подступившим помутнением сознания.

Элли поправила стража порядка в кресле, сообщив ему более удобную позу, поколдовала со своим терминалом, переключив регистрацию текущего состояния с одного из пациентов на имитатор, и вернулась в блок. Подошла к койке, на которой покоился Халид.

За минуту до этого она ввела ему в вену содержимое пары небольших ампул, не предусмотренных списком дежурных медикаментов блока интенсивной терапии. Он уже пытался — мучительно морщась — открыть глаза. Справившись с этим, он некоторое время пытался сфокусировать их на лице Элли. Та придвинула к его изголовью стул, устроилась на нем, раскрыла небольшой коробок с набором шприцов.

Потом достала из сумки мини-регистратор и включила его.

— Где я?… — с трудом выговорил Халид.

— В больнице, — мягким голосом успокоила его Элли. — Не вибрируй особенно. Тебе привет от Рамона.

— Где… где остальные?… — Халид с трудом составлял слова в предложение. — Вы — кто? Я… я вас не знаю…

— Это неважно, — Элли взяла его руку и ввела следующий препарат. — Надо сосредоточиться. Мы вытянем тебя отсюда. Рамон хочет знать все о том, что там вышло — на улице Темной Воды…

— Дело, даже, не в этом… — Профессор помолчал, подбирая слова. — Будущее, знаете ли, отбрасывает тени…

Странник отправился в свой путь за пару-другую десятилетий до того, как слово Империя стало официальным термином… Стало писаться с большой буквы… Но она уже существовала — фактически. Так что жителям Чура было от чего ужаснуться новостям со старушки-Земли, когда Вызов и Колумб вошли в их зону радиослышимости. Они знали с чем предстоит иметь дело.

— Ну, этим-то новостям с Земли ужасались не только на Чуре… — заметил комиссар. — И довольно долго ужасались…

— Так что вы тут достаточно хорошо можете себе представить реакцию уже привыкших к независимости поселенцев, — Покровский развел руками. — Но ужасом дело не ограничилось: Прекрасный Новый Мир стал готовиться к пришествию землян.

Уже не покинутых мудрых Предков, которым надлежало открыть сыновние объятия, а жестоких поработителей — воскресших чудищ из комиксов…

Носителей всех пороков Старого Мира. И так далее… Словом — теперь планета ждала завоевателей, которым надлежало дать достойный отпор. Как вы поняли, такой поворот в психике народов Чура был вполне закономерен и подготовлен всем ходом событий.

Даже необходим был такой поворот: общество первопроходцев уже решило тогда основные свои проблемы, подвиги незаметно сменились хлопотами по устройству быта. Это — при том, что сама структура общества — жесткая и нетерпимая была ориентирована только на бесчисленное тиражирование героических деяний. Это была его форма существования — беспрерывное самоотречение и подвиг завоевания новых пространств. Чтобы перейти к спокойному перевариванию проглоченного мира это общество должно было разрушиться. Стать иным. Утратить свою суть. Бог ведает, что заменило бы его. Теперь мы уже никогда не узнаем этого. Но знаем, по крайней мере, что оно не стало так просто сдавать свои позиции — это общество героев и колдунов. Оно лихорадочно искало новые горизонты, новые точки приложения сил. Нового врага.

И звездные корабли из Метрополии открыли им глаза — этим, начавшим забывать славные традиции потомкам первопоселенцев Чура.

Вот-вот из глубины Космоса должен был явиться враг — жестокий и коварный. Это был прямо-таки бальзам на душу адептов чрезвычайного положения. Заржавевшие было мечи снова обрели силу и могущество. Касты рыцарей и оружейников снова стали надеждой и опорой мироздания. Правда, и до этого был — да, да, был-таки — враг… Нелюдь.

— Нелюдь? — расслабившийся, было, в кресле Роше подобрался, означив этим всплеск своего внимания к сказанному. — Столько об этом разговоров… Столько секретности… Это потому так тормозят связи с Чуром, что оно оттуда — с этой системы идет к нам…

Профессор нахохлился, глядя в окно голограммы.

— Нелюдь… Нечто, обитавшее на окраине известного людям мира. Нечто, также чуждое планете Чур, как и люди, но пришедшее туда раньше, теснимое ими, почти уничтоженное с лица нового мира, но все дающее о себе знать — призрачным, потустороннним вмешательством в дела бывших землян, зыбким участием в них где-то на заднем плане, за кулисами… Это, вообще говоря, тема для чего-то большего, чем нынешняя наша беседа господин комиссар. Нелюдь на Чуре… Но призраки — пусть даже самые жуткие — не годятся для того, чтобы против них создавать армии, разрабатывать новые виды вооружения, содержать штабы… Так что это так и осталось теневой мелодией в симфонии Чура. В реквиеме по этому миру. Трудно сказать, какую роль сыграло то, что там у них обозначили этим словом — Нелюдь — в самоуничтожении этой цивилизации…

Профессор Покровский принял из хлипких лапок сервировочного автомата подносик, увенчанный парой чашек из нарочито грубой керамики, снабдил комиссара его дозой чая и продолжил свой монолог:

— Беда Чура состояла в том, что его жители вооружались именно против людей, и сами были, в то же время, именно людьми…

Пришествие землян заставляло себя ждать, а внутренние противоречия планеты становились все острее и острее — да и разве могло быть иначе в мире, который обратил все свои силы на разработку и создание оружия для победы над противником, превосходившим его во много раз и притом во всем, что только можно представить. Мир, зациклившийся на такой безумной идее не может не расколоться. С самого начала — с первых десятилетий освоения Чура — его население образовало несколько совершенно непохожих друг на друга государств. Нам остается только гадать об их реальных особенностях и об их реальной истории… Нам достались не документы — легенды и сказания.

Только легенды и сказания не горят в атомном пламени… Возможно, раскол проходил именно по вопросу об отношении к вот-вот грядущему из Космоса нашествию землян, возможно, разногласия носили религиозный характер. И уж точно — экономический и политический. Без этого мы — люди — не можем… В общем, сейчас трудно — да может и невозможно — догадаться о том, кто первым нажал кнопку… Ясно одно: конец всему положила система ядерного самоуничтожения. Должно быть, ее привела в действие та из вступивших в сражение сторон, которая первой почувствовала, что обречена на поражение. Это был Мир не знавший компромиссов.

И десятилетия спустя — уже после того, как с планеты сошли снега ядерной зимы и изувеченная биосфера начала отвоевывать свое у проплешин рукотворных пустынь и дышащих радиацией кратеров. Над планетой все еще описывали свои орбиты спутники-невидимки, время от времени наносящие то друг по другу, то по каким-то целям на поверхности удары то излучением, то зарядами антиматерии. Из недр океанов — с бортов подводных ракетоносцев — то там, то здесь все еще уходили на поражение целей баллистические ракеты, а по радиоактивным развалинам прокладывали путь автоматические танковые комплексы. Казалось, ничего, кроме ненависти, не уцелело в этом Мире. И все-таки…

— Доклад от Элли, — Гурам откашлялся, давая шефу время для окончательного пробуждения.

— У вас что — бронхит? — хриплым со сна голосом поинтересовался владелец Торговых домов. — Вы позвонили мне посреди ночи, чтобы я вам больничный лист выписал? Или горчичник поставил?…

— Излагаю суть дела… — чуть поперхнувшись, заторопился Гурам. — Говорить способен только Халид. Гавриш — плох, Кноблох — в коме… Халид выдал информацию — там какую-то квитанцию они нашли, которая Гавриша заинтересовала… Там был какой-то адрес…

— Какой адрес, Гурам, какой? — наливаясь холодной злобой, осведомился шеф.

— Он не помнит… Сотрясение — плитами привалило…

— Какими, черт возьми, плитами?

— Могильными… А остальные, я уже сказал… Если там что и было — все загребла полиция…

— Спасибо, Гурам, вы очень много узнали… — ядовито молвил Рамон, явно намереваясь подвести черту под разговором — оказавшимся бесполезным.

— Еще там нашли кисет… — торопливо вставил Гурам. — Кисет Счастливчика — с трубкой и Трубочником…

— С чем, с чем?… — с некоторой оторопью осведомился Большой Магир.

— С Трубочником… Это талисман такой — многие с собой таскают… Счастливчик не мог его просто так оставить… Они…

Халид, в смысле… кисет этот пометили… Маячок туда подпихнули… Халид назвал нам решетку частот…

— Что ты там несешь… — Рамон даже отвернулся от трубки и поморщился. — Там сейчас засада. Ваш Счастливчик, даже если он вконец спятил от виски, ни за какие коврижки не станет совать голову черту в зубы!..

— Не станет, спору нет, — осторожно настоял на своем Гурам, но мы на всякий случай прозондировали положение маячка.

Так вот: маячок и не думает валяться на улице Темной Воды…

Маячок болтается по городу…

Некоторое время Рамон пытался осмыслить значение странного факта. Потом треснул кулаком по столу и заорал:

— Так какого же черта ты молчал об этом до сих пор, остолоп?!!

Энни измерила комнату шагами — по диагонали, с северо-востока, на юго-запад. А потом, наоборот. Получилось ровно столько же — четыре с половиной ее энергичных, злых шага. Ни больше, ни меньше.

Она выкатила из сумочки на на столик каменные шарики с изображением Инь-Янь. Чуть покатала их по полированному дереву, сердито фыркнула: Вам неплохо будет посидеть пару дней в наших конспиративных аппартаментах — ха! Вы не будете скучать — там есть Ти-Ви- ха! Ну конечно, есть — чтобы выслушивать, как бестолковый Тимоти Рейдер по-дубовому раскручивает в Новостях твою кровную тему… Вот так и дисквалифицируются юные журналистки…

… И голодать тоже не будете — я буду приносить вам лапшу по-пекински… — ха! Ну — спасибо вам, агент Яснов, — для вас, разумеется, человек с этаким разрезом глаз должен обожать китайскую кухню — как же еще!

Энни рывком раскрыла холодильник. Чипсы — море картофельных чипсов. И проклятые пирожки с куриным фаршем. По всей видимости, служба защиты свидетелей считала, что кулинарные пристрастия защищаемых не розняться слишком со вкусами оголодавших школяров.

И еще тут был кофе — пропасть одноразовых термосов со здешним самопальным кофе, годным только на то, чтобы слагать о нем анекдоты. Мер-р-рзость. Энни передернуло.

Она взяла трубку внутреннего коммутатора и набрала номер вызова дежурного охранника. Через пару минут, коротавший время в одном из соседних домиков пустующего кемпинга — за карточным сетом с напарником — дежурный, осведомился, чего, собственно, угодно мисс?

— Пиццы и апельсинового сока, — определила Энни. — Пиццу, если можно, с грибами и сыром… Нет — лучшем с салями…

— Подождите немного, я сделаю заказ… — с оттенком досады в голосе обещал дежурный.

— Не стоит беспокоиться — линией доставки я умею пользоваться сама! — оборвала его Энни.

— Для этого вам придется выйти в общую сеть, а это…

— Эннни дала отбой, зло хлопнув трубкой по столу, словно давя ею наглого таракана. Она присела на край стола и покрутила в руках извлеченный из сумочки — заодно с магическими шариками — блок связи. Конечно, господин Яснов предупреждал на этот счет, но ведь он просто сказал, что выходить в общую сеть мисс Чанг будет небезопасно… Конечно — это мягкая форма полного запрета — ни больше и ни меньше… Но ведь господин агент не опломбировал ее аппарат и не брал подписки, в конце концов! И, в конце концов, она находится в охраняемом домике, посреди пустого кемпинга. Да и перепуганы они основательно — люди, которые устроили этот цирк на Почтамте…

Она начала решительно нажимать сработанные под слоновую кость кнопочки.

— Ф-фу! — а я за тебя порядком переволновалась, Энни, — сообщила ей своим хорошо поставленным голосом Люси из Хроник Периферии. — Ты так таинственно легла на дно после этой перестрелки… Это правда? Тебя действительно хотели убить? Или просто пугали? Или это — вообще, утка? Может, легавые хотят запугать прессу?

— В таком случае, это у них здорово получается, — язвительно заметила Энни, — по Ти-Ви про похищение Гостя всего то и вякнули два-три слова пятым или шестым сюжетом… Да и то — сплошную чушь. Послушай меня внимательно: я тут не могу обзванивать подряд всех знакомых. Так что будь добра — свяжись с нашим филиалом и узнай, что там поступало для меня. И потом — с Энди Грином из Криминальной хроники, и…

— Тут на тебя уже пытался выйти какой-то чудак… Именно через Энди… А Энди перепасовал его мне — знал, зараза, что ты не удержишься от того, чтобы дать мне знать о себе… Выйдешь на связь… Это какой-то фотограф — Васецки его фамилия. Он имел с тобой дело по линии какой-то экспертизы или чего-то в этом роде… Так вот, он просит тебя связаться с ним через уличный автомат номер… номер…

На том конце линии энергично зашелестели листами блокнота.

— Вот! — Он просит тебя связаться с ним по номеру девятьсот шестьдесят — девятьсот девяносто — двадцать семь — одиннадцать — ты записала? В период от двадцати ноль-ноль до половины девятого… Каждый день. Он будет там ошиваться. Какой-то автомат в безлюдном месте…

— Это неважно, — Энни посмотрела на часы. — Вовремя это я… Одним словом — спасибо и держи меня в курсе.

— Хорошо сказано — ты же по личному блоку звонишь! По переносному! Ты никогда его номера никому не говорила — даже лучшим подругам! — в голосе Люси прозвучала хорошо промодулированная обида.

Энни назвала номер, вырубила связь, положила блок на стол и еще раз посмотрела на часы. Оставалось еще время выпить чашечку кофе. Она поморщилась.

После покупки относительно приличного комплекта одежды на карточке-анонимке от Дженерал Трендс Гонсало осталось ровно столько, чтобы не умереть с голоду в ближайшие три дня. Это его, впрочем, не слишком волновало — чек от ГН он догадался оставить в надежном месте прежде, чем выходить на контакт с Комски. Поэтому, прежде чем выходить на новый рискованный контакт, который подкинула ему судьба, он решил кутнуть на всю оставшуюся на кредитке сумму и позволил себе впервые за двое суток поесть по-человечески в недорогом, но вполне приличном баре Бродяга и даже закончить ужин графинчиком кальвадоса, к которому очень хорошо пришлась импортная папиросина, поданая, словно диковинное блюдо, на отдельном подносике с приложением дешевой зажигалки с оттиснутой сусальным золотом мини-рекламой заведения.

Прихлебывая согревающее душу спиртное и вдыхая кисловатый дымок, Гонсало выслушал раздававшееся из пристроенного в углу бара Ти-Ви повторение сюжета ГН о предполагаемом похищении опасного гостя Прерии и довольно путаный комментарий заместителя министра внутренних дел к этой сенсационной информации, после чего впал в мрачную задумчивость, пощелкивая перед носом дешевеньким пьезо-огнивом, словно крошечный язычок пламени мог подсказать ему выход из сложившейся комбинации.

Зажигалка сгодилась еще и для того, чтобы наконец избавиться от ставшего ненужным драгоценного подарка Судьбы — квитанции за аренду помещения номер сорок по Птичьим Пустошам…

Он это место хорошо знал и запомнить адрес для него труда не составило, так что предать огню смятую бумажку — сам Бог велел…

Идти по этому адресу Гонсало было боязно сразу по двум причинам. Во-первых, предположение о том, что именно эти забытые Богом и людьми подвалы служили сейчас убежищем для двух придурков, сосватавших ему это непыльное дельце, могло оказаться чистой воды блефом. Во вторых, если упомянутые дурни и впрямь свили себе гнездо в этой обители крыс, то есть много шансов на то, что не он один — Гонсало Гопник — настолько умен, что проложит дорогу в убежище похитителей дорогого Гостя. В этом случае совершенно неизвестно было на что он нарвется по достижении своей цели — может быть что и просто на пулю в лоб.

Идти, тем не менее, было надо. Благо от Бродяги до Птичьих Пустошей легко и относительно незаметно можно было добраться через начавший тонуть в ночном тумане ненаселенный Мокрый Луг, что окаймлял русло Зимней речки.

Что делать с этим сочащимся болотной влагой клином земли, вонзившимся в рыхловатую ткань окраины, толком не знал никто еще со времен основания стольного града. Начинался град как лагерь отбывших срока вольнонаемных и расконвоированных спецпоселенцев поздней Империи, и до его планировки дела никому не было. Во времена, более располагавшие к расцвету градоустроительства, Мокрый Луг местами обнесли декоративной оградой и объявили национальным парком. Теперь это было любимым местом периодического сосредоточения бойскаутов, влюбленных и самоубийц.

К первым двум категориям Гонсало себя самым решительным образом не относил. Что касается последней, то подозрения в своей принадлежности к ней все более овладевали им, по мере того как он углублялся в приветливо уплотняющуюся с каждой минутой белесую, сыроватую мглу.

Во мгле этой с адвокатом, правда, ничего ужасного не приключилось — разве что промочил ноги, форсируя ручеек, в который летняя жара обратила Зимнюю. Да померещилось еще всякое — в тумане… Должно быть со Ржавой Поймы пахнуло тамошней чертовщиной. Да заплутав в зыбком мраке, выбрался он не по центру Птичьих Пустошей, как собирался, а в самом их начале.

Что его, пожалуй, и спасло.

В слабо подсвеченном сумраке унылые, приземистые сооружения, понастроенные бестолковыми отцами-основателями по бывшим пустырям, образовывали лабиринт, в котором просто обязаны были водиться черти и домовые. Поэтому появившийся впереди поганого вида пес с рваным ухом, трусивший во мраке вслед за коренастой, нетвердой в ногах фигурой, вызвал у не чуждого знакомству с классикой Гонсало ассоциации с той тварью, что встретилась как-то на прогулке герру Фаусту. Из книжки Г те…

Неприятно было то, что за этой странной парой ему пришлось следовать почти не отрываясь — и человек и пес словно подрядились вертеться у него под ногами.

Раздражение, которым от этого их занятия постепенно переполнялся Гонсало, даже помешало ему понять сразу, что это не за кем-нибудь, а вслед за Счастливчиком — Тони Пайпером — ведет его чертова псина. Осознание этого факта его добило. И — наредкость не вовремя — лишило способности критически воспринимать все другие факты. А они — эти факты — заслуживали того, чтобы к ним присмотреться.

Заслуживал того, чтобы присмотреться к нему, фургон, припаркованный немного впереди, на косом перекрестке — таком, с которого просматривались навылет пять с половиной улиц, расползающихся подобно ракам, выпущеным из рачевни по всем просторам Птичьих. Фургон был сер, затемнен и явно покинут — то ли навечно, то ли — только на эту ночь, большую или малую…

Правда внутри кузова неказистой на вид машины кипела никому не слышная жизнь: четверо оперативников, не отрываясь, следили за передвижением объекта, двое — старших по чину — обговаривали последние детали предстоящей операции.

— Он где-то здесь… — задумчиво говорил Йозеф. — Точнее — вот он: топает прямо на нас… Пропускаем мимо себя — он нас приведет на место — прямым ходом. Подтягиваемся следом — без лишнего шума, ликвидируем чудаков, забираем Гостя — всех дел на штуку с лимонной корочкой…

— Мне не нравится, что вокруг объекта болтаются еще двое, — Алекс постучал пальцем по дисплею. — Один побольше, а другой…

— А другой — по всему судя, его пес, — оборвал его Йозеф. — Похоже, что придется… А это еще что?!

Покровский потер лоб.

— И все-таки… И все-таки, все воюющие стороны — или, по крайней мере, некоторые из них — готовясь ко всеобщей гибели и уже погибая, позаботились о том, чтобы забросить туда — за грань небытия — свое наследие, сделать свою последнюю ставку… Я имею ввиду сверхглубинные убежища. Видимо, на этот счет у них было соглашение и какие-то общие стандарты: по крайней мере, невозможно отличить эти шахты — в базальте континентальных плит и дна океанов — друг от друга. Какая сторона соорудила тот или иной колодец — полнейшая загадка. Но всегда и всюду железно соблюдалась единая схема: первые десять этажей вниз — уровни кратковременного пребывания всех способных носить оружие, следующие двенадцать — уровни долгосрочного пребывания взрослого гражданского населения, следующая дюжина уровней — убежища генштаба и правительства. Ниже — хранилища документации и памяти суперкомпьютеров — все достигнутое человечеством за века его письменной истории. Ниже, от тридцать шестого уровня, вниз — убежище детей от шести до четырнадцати лет в земном исчислении.

На каждые пять тысяч по четыре взрослых педагога. Ниже, от сорок второго — для самых младших: от нуля до шести. По взрослому педагогу на пять сотен. Они были готовы к этому путешествию за край небытия, эти дети. Заранее обучены и тренированы — система подготовки молодого поколения к войне была куда жестче, чем любая бойскаутская или другая известная раньше система. Едва научившись ходить и говорить, они уже были разбиты на группы и отряды.

Старшие закреплены за отрядами младших.

Строгая иерархия, железная дисциплина, беспрерывные учения.

Взрослые в роли живых богов — безгрешных и непререкаемых… Такими вот были обитатели этих нижних — придонных — этажей колодцев спасения. Еще ниже — криогенные колодцы. Там только генетический материал и замороженные трансплантаты для основных имунных комбинаций.

Оборудование для госпиталей, законсервированная техника, стройматериалы, продуктовый НЗ — в перекрытиях, в отдельных шахтах, в потайных складах… Термоядерная бомбардировка полностью уничтожила верхние два десятка уровней почти во всех колодцах. Радиационное заражение поразило еще двадцать-тридцать. Вы понимаете, что это значит?

Три следующие поколения, Чур жил странной, призрачной, подземной жизнью. Не сохранилось ни клочка бумаги, ни одного достоверного свидетельства той поры. Можно только предполагать, как сложилась судьба, в общем-то, немногих уцелевших взрослых.

Скольких детей им удалось сберечь — сказать трудно. Если судить по тому числу людей, которое застали на Чуре добравшиеся до него, уже с помощью кораблей подпространственного перехода, посланцы Метрополии, то довольно много. Но выполнить свою роль до конца — сделать этих уцелевших полноценными членами общества — в том смысле, как мы это понимаем здесь — в обычных Мирах Федерации — их наставникам не удалось.

Цивилизация Чур стала цивилизацией детей, так и не узнавших, что значит быть взрослыми.

Нет, чисто биологически, они взрослели. И даже старились и умирали естественной смертью, в тех редких случаях, когда условия жизни на прошедшей через атомный апокалипсис планете позволяли дожить до этого. Но вместе с сотворившими конец света старшими поколениями, в небытие канули целые пласты человеческой культуры.

Ушло тысячелетиями складывавшееся понимание уклада жизни, семьи, навыков и умений воспитания следующих поколений, не стало системы образования, здравоохранения, армии и полиции; не стало земной культуры вообще. Остались брошенные, одичавшие, так и не взрослеющие дети на смертельно опасной для жизни планете. И остались тщательно сохраненные для них знания.

Обо всем. В том числе и о строении и работе человеческого общества, о том как сеять хлеб и собирать урожай, о том как получать металлы и делать из них машины… И мечи. И очень много красивых историй о том, как жили во вражде, сражались и умирали люди сгинувшего мира.

Профессор помолчал. И добавил:

— И еще остались Псы.

— Псы… Вот о чем я хотел бы узнать поподробнее… — признался комиссар, пристраивая опустевшую чашку на краешек стола.

Покровский пожал плечами. Глянул на часы.

— Знаете, не буду отбивать хлеб у Клавы… Лучше обратесь к доктору Шпак. В конце концов, она — единственный человек на Прерии, у которого в доме жил настоящий Пес с Чура. Почти год…

— Как вы сказали? — комиссар вынул из-под усов трубку и наклонился вперед. — Доктор Шпак?

— Да, Клавдия Ивановна Шпак… Она у нас ведет небольшой семинар — Антропогенная фауна Чура… Как вы понимаете, это — в основном — Псы. И немного — о Сумеречных Стаях… Никто лучше нее не знает вопроса…

Комиссар задумчиво нахмурился.

— Простите, но как получилось, что в информационной сети…

— О, Гос-с-споди! — профессор безнадежно махнул рукой. — Информационная сеть! Готов поклясться, что про Федю Фельдмана, например, там значится, что он — электрик. Хобби — тату…

— Татуировки? — поморщился комиссар.

— Да. И ничего больше вы там в вашей Сети не найдете… Хотите пари?

— А что я должен был бы найти там? — поинтересовался Роше, кладя на колени блок связи.

Набрал на клавиатуре запрос, нажал ввод.

— Федор Максович — крупнейший специалист в области магической графики, — Покровский снисходительно пожал плечами. — Люди Чура всерьез полагают, что разного рода изображения — татуировка, в частности — может служить защитой для того, кто такой рисунок носит. Он, понимаете ли, как бы сам становится частью такого вот магического изображения… И вообще — там наверчено много всякой теории. В психологическую и медицинскую фразеологию я, простите, еще могу как-то поверить, но что касается всякой паранормалики…. Как историк — обязан разбираться в соответствующей терминологии, но принимать на веру эти…

Блок связи выдал справку Сети:

— Фельдман Федор Максович — год и дата рождения, электрик первого класса, место работы — электротехнические мастерские Университета Объединенных Республик Прерии-2, домашний и служебный адрес. Хобби — тату. В информационных массивах криминальной полиции не фигурирует.

— Что я вам проспорил? — осведомился Роше у профессора и с досадой выключил блок.

Номер девятьсот шестьдесят — девятьсот девяносто — двадцать семь — одиннадцать молчал довольно долго. Потом глухой, явно измененный голос спросил с того конца линии связи:

— Кто говорит со мной?

— Энни Чанг к вашим услугам, мистер. Вы хотели сообщить мне нечто…

— Вы уверены, что ваш аппарат не прослушивается, мисс? Я Васецки, Карл Васецки — вы приносили мне на экспертизу снимки с господами из военного департамента на них…

Оказалось — монтаж. Помните?

— Да, я вам очень обязана, господин Васецки…

— Так вот… Я не могу сейчас выйти на полицию — у них там, похоже, утечка информации… Поэтому вспомнил про вас — надо предупредить одного человека. Он вовлечен в поиски Гостя…

Это как раз ваша тема… Вы сможете передать это людям из полиции, которым можно доверять… Речь идет о моем знакомом — я кое чем ему обязан и не хочу, чтобы у него были неприятности…

— Говорите… — Энни подвинула и без того готовый к работе блокнот поближе к себе.

— Речь идет о некоем Пере Густавссоне. Он был тесно связан со мной по работе. Кроме того — он личный друг небезызвестного вам Торвальда Толле. В свое время привез большое количество снимков и видеозаписей с Чура. Они были частично повреждены, и я помогал ему вытянуть из них всю возможную информацию. Потом он предложил мне некую э-э… работу по своим — чисто научным проблемам. Спецсъемка и все такое… Так вот — семь лет назад у него были большие неприятности. Его осудили по делу Шести Портов. Знаете о таком?

— Знаю…

Энни стремительно делала пометки в блокноте.

— Густавссон получил десять лет. Из них уже отбыл — повторяю — семь. Так вот. Сегодня ко мне пришли несколько вооруженных человек. Думаю, что это люди небезызвестного вам Магира… Точнее, я уверен в этом, но не могу доказать. Они в довольно резкой форме предупредили меня, что мне следует в ближайшее время ожидать появления Пера. Он, по их мнению, будет спрашивать меня о судьбе Торвальда Толле… Не знаю, как это взаимосвязано… По их мнению, он работает по заданию ГБ или полиции. Я должен буду немедленно дать знать этим людям о такой встрече. По номеру…

Энни записала номер.

— После того, как эти люди ушли, я нашел у себя жучки.

Несколько штук. Уверен, что это — не все. Не уверен, что нас не прослушивают сейчас. Но я обязан Перу многим. Он дал мне неплохо заработать в трудный период и… И оградил меня от излишнего интереса властей — когда им занялось ГБ… Так что… Я могу на вас рассчитывать, мисс?

— Можете.

Энни выслушала сигнал отбоя, набрала номер линии доставки и заказала пиццу с салями и грибами, Кьянти и апельсиновый сок.

Глава 8 СОБАЧЬЯ ШЕРСТЬ

Адвокат Гопник замер, словно разбитый неожиданно обрушившимся на него параличом. И было от чего: не успел Счастливчик нетвердым шагом миновать бесхозного вида фургон, вкривь и вкось припаркованный на пяти углах, как навстречу ему — мрачный, и недвусмысленный, черный как смертный грех — из переулка выполз Ноктюрн-форсаж прошлого десятилетия выпуска.

Люди внутри дурацкого фургона тоже замерли: сценарием вовсе не было предусмотрено явление на сцену такого изобилия действующих лиц.

Замерли и те — за непрозрачными снаружи бронестеклами Ноктюрна. Сидевший за панелью управления тип повернулся к Гураму и мрачно сообщил ему, что на его взгляд, на улице что-то слишком людно… Тот с немым удивлением глядел на остолбеневшего Гопника. Такого подарка Судьбы он не ожидал и потому оцепенел.

Замер и Рваное Ухо — нутром ощутив опасный расклад.

Одному только Счастливчику решительно все было нипочем. Да и с чего бы? Трубочник снова был с ним. И надо отдать ему должное, хитрый бес старался как мог.

Всеобщее оцепенение длилось пару-тройку мгновений, не более, после чего события стали развертываться в совершенно сумасшедшем темпе и в самой дурацкой последовательности из всех возможных.

Прозвучали команды, и из обоих машин горохом высыпала и рассосредоточилась по немногим возможным укрытиям полная дюжина вооруженных боевиков. Гурам из-за корпуса Ноктюрна громко поинтересовался, что господам, собственно, надо от их человека.

Имея ввиду, вообще-то, Счастливчика. Рваное Ухо рванул в подворотню. Рванули, собственно говоря, все — кто куда мог. Ошеломленный Тони — назад, за фургончик. Наконец-то им замеченный.

Не менее него ошеломленный Гонсало — зайцем, вперед: сзади щелкали затворы.

Решительно не собиравшийся упускать добычу из рук Йозеф дал вслед петляющему по улице адвокату очередь парализующими зарядами, промазал и вывел из строя двух людей Магира и ошалевшего от страха Тони.

После этого стрелять стали все: можно было подумать, что это среди ночи заработала артель клепальщиков: огнестрельная техника особо не шумела, но пули долбили железо каров с гулким громом.

Цепочку людей Магира Гонсало миновал без помех. До путающегося под ногами прохожего им дела не было. Единственного из них, кто знал адвоката в лицо — Гурама — автомат Йозефа отоварил парализатором в плечо — случайно, рикошетом.

Остальные были заняты тем, что успешно подавляли огонь противника, чем изрядно облегчили Гонсало отход с театра военных действий. Свернув за угол, адвокат припустил сломя голову и только минут через пять стал прикидывать, куда же его несет.

Несло его куда надо — к заброшенным складам на Птичьих.

— Вот, вы просили держать этот момент на контроле… — Коротышка Каспер перебросил на стол Киму кусок ленты принтера.

Агент на Контракте с некоторым недоумением воззрился на лаконичную строку распечатки. Потом — на подчиненных.

— Еще вчера, — напомнил ему Джон, — вы распорядились найти номер счета Толле. Вы отметили в показаниях Братова, что-то в том духе, что… Одним словом, у Гостя должна быть здешняя валюта на руках. Скорее всего — в виде электронной кредитки — как обычно… Вы тогда сказали, что номер, конечно, дохлый, но надо это проконтролировать… Я этим озадачил наш компьютер из финансового подразделения, Дело оказалось сучковатое: счет открывал комитет Азимова — по своим хитрым каналам — и тут сам черт ногу сломит… Но в домике на Козырной сидят люди ушлые, и к тому же у нас по этому делу — высокий уровень допуска…

— Одним словом, вы вычислили его карточку… Гм… Неплохой кредит спустил под это дело господин секретарь… — без энтузиазма констатировал Ким. — Хотя… — он присмотрелся к распечатке, — кажется, не это — самое главое… Ч-черт! С него же — с этого счета — сегодня скачали приличную сумму… Ничего не понимаю… Они, что, с ума сошли или… Так, номер счета получателя… Анонимный, разумеется. Но вот терминал… Каспер, запросите срочно идентификацию терминала, с которого…

— Уже идентифицировал. — Каспер иронически прищурился, — Абонентский счет оплачивает господин Адельберто Фюнф. По моему, мы слышали о таком… А это — показания радиозасечки… Конечно, мы там уже никого не найдем, но все же…

— Так, — определился Ким. — Джон, свяжитесь с прокурором: нужна санкция на арест счета. Выведите на дисплей карту города. И сводку по районам, пожалуйста.

— Вот так и со всеми остальными… Запрашивать Сеть — пустое занятие… — Покровский устало принялся собирать со стола бумаги, магнитки и прочие атрибуты своей деятельности. Он явно собирался домой. — Клавдия Ивановна у вас в Сети проходит как кинолог, — продолжил он. — Имеет соответствующий диплом. Заведует виварием нашей богодельни — и не более. А семинары, консультации, просто авторитет среди специалистов и знатоков — все это почти не документировано. Давно говорил ей, что надо написать монографию, отметится, так сказать, в академическом мире… Так нет! Вот и цитируют в мировой литературе чушь всякую. В том числе, явный бред, вроде сочинений господина Пакельного. Не имели удовольствия читать? Завидую вам… А между тем, Шпак лучше всех смертных здесь, на Прерии разумеется, смыслит в Псах Чура. Но — кому это надо… Можете звякнуть ей — хотя, в столь поздний час, скорее всего, нарветесь на автоответчик. Впрочем, если вам угодно… — профессор взял трубку. — Лучше я организую вам, гм, аудиенцию — завтра, на утро. Так будет лучше: Клава — человек непростой…

Комиссар уже давно понял, что простые люди к Цивилизации Чур, как правило, отношения не имеют и только пожал плечами.

— Послушайте, — осторожно осведомился он, — а ваша мадам Шпак не пошлет следствие точно туда же, куда меня с полчаса назад отправил герр Крюге?

Профессор, который тем временем, видимо, успешно миновал встречи с автоответчиком и гудел в трубку по-русски что-то весьма добродушное, воззрился на Роше с плохо скрываемой улыбкой. Потом пару раз гукнул в трубку что-то успокаивающее, положил ее на место и вздохнул:

— Завтра Клавдия в полном вашем распоряжении — сидит дома на бюллетене и пестует какого-то отпрыска собачьего племени. Не беспокойтесь — она человек, в сущности, добродушный — во всяком случае, не фанатик… Как и я… Оба мы не в востороге от того, зачем к нам пожаловал господин Толле, но оставлять его в руках бандитов — это уже не политика. Это — пособничество уголовщине.

Крюге — другое дело. Людей, долго живших т-а-м, порой трудно понять… Кстати, Клава дала мне неплохой совет — в библиотеке у нас, в ее открытом файле, для студентов, есть запись последнего семинара — как раз вводного по интересующей вас теме…

Мягко засветилась лампа настольного блока связи. Профессор снял трубку. Потом передал ее Роше — несколько растерянно.

— Это вас, комиссар…

На том конце канала Ким недоуменно осведомился:

— Что там у вас, Жан? Я еле додумался позвонить еще и господину профессору… Почему вы?…

— Выключаю свой блок во время разговоров… — с досадой объяснил Роше, на ходу исправляя оплошность. — Дурацкая привычка… Что там у вас?

— Отправляюсь на Птичьи Пустоши, — уведомил его Ким. — Оттуда засекли выход на банковский счет Толле… Да, представьте себе — такое идиотство… Район складов Продуктового товарищества, помещения с тридцать шестого по пятидесятое… Здесь неподалеку зарегистрировали еще и перестрелку… Я до сих пор думал, что для Прерии разборки на улицах — редкость… Нет, думаю, вам не следует… Там уже патруль и вообще… Иду, как говорится, по холодному следу… Лучше подождите меня у дока Покровского — если дед не собирается ложиться — есть кое какие вопросы к нему. Как к специалисту…

Роше опустил трубку и нахмурился. Он не любил зевать пожарные ситуации. Кажется, однако, проехали уже вторую такую…

— Не стану вас задерживать… — комиссар встал с кресла и бережно освободил мраморного мыслителя от своего головного убора. — Продолжу свои поиски… собачьей шерсти.

— Если у вас еще есть свободное время, — добродушно посоветовал Покровский, — спуститесь в библиотеку. Там открыто круглосуточно. Прокрутите файл с семинарами по Псам: может узнаете что-то из того, что вас интересует…

— Спасибо за совет, — так же добродушно отозвался комиссар, перешагивая через порог. — И спокойной ночи…

Вот теперь Харр отчетливо слышал зов. Тот самый. Чтобы лучше сориентироваться, он осторожно поднялся и трусцой, рыскающим зигзагом двинулся по утопающей в темноте набережной. В движении было легче определить источник этого непонятного, тревожного сигнала. И действительно — старый, испытанный метод помог: Харр понял, что сбивало его. Их было несколько — этих источников. И Харр устремился к ближайшему из них. Он ясно понимал, что главное сейчас — это Тор, но этот непонятный сигнал слишком напоминал ему о том главном, что служило источником самой большой опасности для каждого, кто был рожден на Чуре — этот сигнал напоминал ему голос нечеловеческого, не Землей порожденного разума…

Достигнуть первого из источников сигнала оказалось довольно легко, но то место, где находился этот источник, было невероятно странным… Столь же странным оказалось и существо, которому принадлежал этот беззвучный голос. Существо, что звало на помощь… Как он только умудрился забраться на этот островок, вдали от заросшего камышом берега, этот пушистый малыш? Харру пришлось пуститься вплавь — другого способа добраться до этой крохи у него не было. А как только он добрался до заросшего осокой клочка суши, отряхнулся и обнюхал кроху, ощущение страха перед чем-то совершенно чуждым, исходящим и-з-в-н-е, отступило, сменилось смешанным чувством сострадания и ответственности за этот крошечный кусочек чуждой этому миру жизни, неведомо как попавший в этот погруженный в хаос, безхозный мир…

И еще он, наконец, вспомнил, когда и как — там, на Чуре, ему встретилось… Нет, не эта, в беду попавшая кроха, но нечто очень и очень сродни этому зову и этому пушистому сиянию…

Кроха, однако, восприняла появление Харра как нечто должное.

Как только он попытался согреть это чуть мерцавшее во тьме почти беззвездной ночи создание, оно прильнуло к его короткой шерсти и что-то затараторило по-своему, силясь, видимо, убедить его в необходимости предпринимать какие-то совершенно срочные действия, куда-то спешить, к чему-то успеть… Харр не понял и малой доли из всего этого потока императивного попискивания. Уловил только общий смысл этого лопотания — намерения крохи в общем-то совпадали с его собственными… Подхватив малыша за шкурку на загривке, фосфоресцирующую в ночном мраке, Харр снова пустился в холодные воды реки. Второй источник призыва прятался где-то в глубине городской окраины. Он уже нашел второго малыша, и третьего, когда пришли новости от Подопечного…

— С нашей стороны — трое раненых, — доложил Алекс. — Двое — тяжело, держатся на фиксаторе. В том числе — Йозеф.

Потери противника — ориентировочно четверо. Одному — снесли череп. С остальными — неясно. С места действия все убрались до появления патруля. Мы забрали своих, они — своих. Один неустановленный тип — у нас с собой. Полный заряд пэ-двадцатого. Еще не скоро сможет… Да, при нем найдена кредитка на имя Энтони Мэлвина Пайпера…

Возможно, это он и есть.

Клод Саррот приложил определенное усилие для того, чтобы не хватить трубкой блока связи по столу.

— Где вы сейчас находитесь? — спросил он, нарочито спокойно, слегка притормаживая себя.

— Двигаемся по Цесаревича, в сторону клиники Шторха, — с готовностью определился на местности Алекс. — Сейчас проходим Алексеевские массивы…

— Очень хорошо… — Саррот прикрыл желтые, восковые веки и пожевал тонкие губы, представляя себе топографию того района столицы. — Сверните на явку. Там — практически по дороге.

— Понял, — подтвердил Алекс. — Сворачиваю на Полинга…

— Возьмешь с собой предполагаемого Пайпера и работаешь с ним — там есть все необходимое. Подошлю к тебе Кори — он хорошо соображает в таких вещах. К его прибытию приведи объект в порядок. Ты знаешь, что нам от него нужно. Нам нужно, чтобы он заговорил сегодня, а не завтра в обед… Йозефа и других к Шторху пусть подбросит э-э…

— Каммингс, — подсказал Алекс. — Он справится.

Голос его был далеко не бодр. Привести в порядок объект, получивший полный парализующий заряд стандартного Р-20, за считанные минуты не мог даже и всемогущий Господь. Но полученный приказ обсуждению не подлежал.

— Дьявол бы побрал проклятого Тони и его псину!

Дьявол бы побрал тебя — дурака! — Мепистоппель сделал небольшую передышку и воззрился на Толле, чтобы удостовериться, что до того доходит смысл сказанного. — Нам надо смываться как можно скорее, а мы сидим на этой куче капусты — он швырнул на стол пластиковый пакет с только что полученными в банкомате купюрами и воздел руки к заплесневелому потолку. — И все из-за этого треклятого идиота, который — видит Бог — где-то набрался и влип в какую-нибудь историю… Я чуть не поседел пока проклятая машина отсыпала мне нал. И — представляешь? — как только я вздохнул свободно, на индикаторе выскочила паскудная объява: Счет арестован!. Я только и успел, что показать чертовой железяке язык — вот так (Мепистоппель показал как именно — зрелище было внушительное) и дать драпа. Кто его знает — может через секунду они бы блокировали все ходы и выходы…

— Какие выходы? — поинтересовался Тор.

— Из Купермановского супермаркета! — там у них уймища банкоматов — на каждом этаже… Все-таки мы нагрели их!.. Это же надо — буквально на считанные секунды опередили… Но если они засекли мой блок связи, нам…

В этот момент в дверь помещения номер сорок, судя по всему, попыталось вломиться пол-дюжины чертей.

По крайней мере, так можно было подумать, судя по производимому ими шуму.

— Только не блокируй снова мой бластер, пожалуйста, — тихо попросил Мепистоппель Тора.

Тот молча взвесил на вытянутых пальцах свой меч. И остался доволен.

— Откройте, Бога ради! — взмолился с той стороны тяжелой двери адвокат Гопник.

— Это Гонсало! — не без удивления комментировал эту мольбу Адельберто.

И сделав недоумевающему Тору знак, замер сбоку от двери.

— Ты один? — проорал он в ответ на третий или четвертый вопль Гопника.

— О, Господи! Так вы живы? — искренне поразился Гонсало.

— И вы там тоже одни?

— Что значит тоже? — задал Мепистоппель один из самых идиотских вопросов, возможных в сложившейся ситуации.

Гопник задумался.

Дым от легкого табака свивался в замысловатый узор над не менее замысловатым узором малахитовой столешницы. Большой Магир старательно фокусировал свой взгляд на этой картине, чтобы не видеть устремленного на него свозь мглистые завитушки взгляда того, кто сидел напротив.

— Меня не интересует то, как вы это сделаете… — Рамон медленно и веско цедил слова в трубку. — Меня не интересует, как вы будете откачивать Гурама. Мне надо до утра знать где находится Гость. И где находится Счастливчик. Его ведь заграбастали вместе с его радиомаяком? И еще вот что, Конрад, мне очень — ты понимаешь, о-ч-е-н-ь хочется узнать, каким образом наши лучшие друзья из Дженерал Трендс вышли на Пайпера… Кто продал им частоты маяка?… Ты хорошо понял меня?

Выслушав заверения в быстрейшем исполнении своих указаний, он опустил трубку на стол и тяжелым, выразительным взмахом руки внес некоторое возмущение в жизнь дымного узора над столом.

— Мне перестал нравиться… — тот, напротив, задумался, подбирая слова, — перестал нравиться метод вашей работы…

Слишком много убитых… бесплатно… Слишком много… времени затрачено. Я нахожу, что мы должны вмешаться в процесс… Сами…

Рамон поднял глаза на собеседника. Тяжело покачал головой.

— Это плохо кончится, — твердо отрубил он. — Очень плохо.

Трудно было определить, согласился ли с ним партнер. Он, похоже, думал уже о другом.

— Ведь тот, кто нам нужен… — все так же медленно выговорил он. — Тот, кто нам нужен — он тоже в это время что-то делает… Ведь так?

— Ваш подопечный окончательно спятил… — меланхолично констатировал Гонсало, выбираясь на грузовой пандус из наклонного лаза помещения номер сорок, следом за задумчиво нахмуренным Гостем. — Вот-вот сюда нагрянут архангелы мсье Саррота, а господин Толле, видите ли, не может оставить помещение в беспорядке. Ему надо расставить все по-своему… Тор пожал плечами и молча полез внутрь машины.

Мепистоппель энергичным тычком помог Гонсало упаковаться в Фольксваген, рядом с Гостем.

— Только не воображай, — сурово уведомил он адвоката, — что я хоть на грош поверил твоим сказочкам про то, как ты и от Рамона, и от Саррота, и от Черта с Дьяволом ушел… Я не собираюсь ни снимать с тебя штрафные меры, ни, тем более, увеличивать твой пай в деле. Ты дело это и так, считай, что провалил…

— Еще раз говорю тебе, старый дурень, что мне просто Фортуна улыбнулась, иначе я был бы уже трупом… — досадливо проскрипел адвокат, втискиваясь в довольно тесный объем кабины.

— Ага, Фортуна, значит, повернулась к нему лицом, и он и от бабушки ушел, и от дедушки ушел… — Адельберто даже оторвал руки от руля, чтобы изобразить всю меру недоверия словам утратившего доверие партнера.

— Да не лицом ко мне Фортуна повернулась, — зло возразил Гонсало. — Не везде у нее лицо, у Фортуны… И при чем здесь мои бабушка с дедушкой?!

— Значит, Фортуна ж…ой тебе улыбнулась, — констатировал Мепистоппель. — А что касается бабушек и дедушек, то раз уж взялся делать бизнес на планете, населенной недоделанными скифами, так уж надо их фольклор знать… Сказку про колобка, хотя бы… Хоть ты на него и не похож.

— Меньше эмоций, Адельберто, меньше эмоций… — устало парировал адвокат. — И ходу, ходу отсюда. Я повторяю — своими глазами видел, как Тони влез в облаву… Если он жив, то сейчас здесь будут гости…

— Ты не ошибся, Гонсало? — в который уже раз осведомился Мепистоппель, запустив движок. — И как ты сам-то вышел на нас?

Я ведь подстраховался и в том тайнике — непрямой адрес оставил.

Только телефон. На знакомого одного. Чтоб потом у него справиться — не побеспокоил ли его ты или кто другой.

— Тайник твой, Мепистоппель, засветился, — пожал плечами Гонсало. Я не могу повторять это тебе сто раз…

Ненадежное ты место выбрал. Какая-то тупая скотина нос в книжку сунула и — привет! Для меня осталось только дерьма сушенного грамма два. И никаких телефонов-адресов. Оно, кстати, и к лучшему… А на тебя я по-другому совсем вылез — тоже второй раз объясняю. Не надо бросать где попало счета и квитанции… Половину секретов люди узнают из такой вот макулатуры, и только вторую половину — из газет…

— Я не верю тебе ни на грош! — заскрипел Адельберто, но Тор перебил его:

— Он не врет, Нос Коромыслом…

— Славно он тебя кличет, — заметил Гонсало. — Когда состоялось крещение под новое имечко?…

Адельберто зло зыркнул на него выкаченным глазом.

— Мне еще не такое приходится терпеть от этого парня из-за вас, дураков! — зло прошипел он, выруливая из едва освещенного складского двора в и вовсе неосвещенный переулок.

Такси они остановили где-то на самой черте города, там, где тянулись унылые, полузаброшенные кварталы неперспективной застройки — по сути дела остатки древних полудеревень, проглоченных когда-то Столицей, а теперь вновь выплюнутые ею. Расконвоированный заключенный П-1414 пошел первым, ориентируясь на короткие подсказки своей давней подруги.

— Он не хватится тебя? — тревожно спросил Пер, оглянувшись через плечо на Мери-Энн.

— Кон? Пил двое суток и сутки будет спать. Я это расписание выучила наизусть. Потом будет глушить кофе и работать сутками…

Пер мучительно поморщился, прислушиваясь к хлюпанью воды в ботинках.

— Что ты знаешь о его теперешних м-м… заказчиках? И об этом доме? Он что-нибудь рассказывал тебе?

— Ничего. Ты же знаешь его — если не захочет, слова из него не вышибешь… Обо всем приходится догадываться… Но я — догадливая. Этот дом… Я его вычислила.

Пер понимающе хмыкнул.

— А началось все примерно через год после того, как ты загремел под суд, — продолжила Мери. — Точнее, не началось, а продолжилось, я так понимаю… Появились люди, которые начали дознаваться о связях тех, кто работал на Чуре — не только люди Магира, но и еще какие-то… Прямо, настоящая охота началась. И у многих из наших начались неприятности… Ну и… Я так понимаю, что Кон просто испугался. Особенно после того, как убили Тоби…

В конце концов, Магир и те… Те, кто за ним стоят — это хоть какая-то защита… И они очень прилично платят. Я не знаю, что им нужно… Скорее всего, они хотят довести до конца то, чем ты занимался — какое-то приложение идей этого Толле к здешним условиям… Или что-то в этом духе… А дом этот… Я его просто вычислила. Понимаешь, с этого и начались у него эти… заходы, — она сделала чисто славянский жест, скорее мужской, чем подобающий начинающей стареть женщине. — Сначала уходил в город надолго, а затем возвращался — с деньгами, уже порядком набравшись. И уходил в штопор… Ну и разговоры на тему об этом месте… К нему временами приходят… другие — из тех, кто тоже работает на этих заказчиков… А как ты сам понимаешь, у нас на Нимфе не очень то уединишься…

Обычно, я не понимала, о чем идет речь, но тему Старого Дома — для себя отметила. А потом — просто проследила его… походы.

— Вот как… — Пер откашлялся.

Подумал немного.

— Там — среди тех, кто приходил к Кондрату — не было наших общих знакомых? Ну — Васина, например… Карла…

Мери подумала с минуту.

— Нет… Пожалуй, что — нет. А с Карлом он, действительно, временами встречался — ты же знаешь, он в этих делах посторонний, но за небольшой процент позволяет использовать свою контору в темную. Передает когда надо, кому надо все что угодно — без лишних вопросов… Такой был, таким и остался. С него все как с гуся вода…

Она неожиданно попридержала Пера за локоть.

— Теперь подожди… Дальше я пойду первой…

Они двигались по лесополосе, протянувшейся вдоль пригородной — а может, уже и загородной — аллеи.

Старались не светиться в просветах между деревьями, держались ложбинок, сочащихся влагой прошедших дождей.

— Это уже близко… — тихо предупредила Мери-Энн. — По крайней мере, прошлый раз он был где-то здесь…

— Ты о чем? — чуть недоуменно осведомился Пер. — О доме этом? Он что — способен м-м… менять местоположение, что-ли?

Мери только коротко махнула рукой.

— Может и не меняет, но вот с памятью у всех, кто его находил, что-то явно происходит…

— Черт, какие-то надгробия пошли… — с досадой отметил Пер, подсвечивая вокруг фонариком, выведенным на минимум мощности.

— Да уж, — невесело усмехнулась Мери, — готический калорит у нас на высоте. Эта штука постороена впритык к погосту. С этой стороны кладбище не огорожено, а дальше — будет чугунный заборчик. Не зацепись… А дом уже виден — это вон та руина — за деревцами прямо по курсу… Охраняет его один только тип — из тех, что не просыхают с вечера до утра… Видно, тоже не любит этого места. Побаивается.

Пер вздохнул: куда бы не заносили представителей рода людского вихри технического прогресса, под какие бы небеса, к каким бы солнцам ни приходили люди, всегда за ними тянется это их древнее наследие: заброшенные погосты на окраинах, тоска дождливых ночей и страх чего-то, чего — каждый твердо знает это — нет и быть не может…

— Мери… — тихо окликнул он. — Откуда… Откуда на кладбище — светлячки?

Он погасил фонарик.

Мери приостановилась. Присмотрелась в направлении, в котором указывал Пер.

— Здесь не бывает светлячков… Это… Как ты только заметил… Ч-черт, подойдем ближе. У тебя есть шпалер?

— Нет… Оружие мне не положено, — с одному ему понятной усмешкой вздохнул Пер.

Мери удивленно оглянулась на него, пожала плечами.

— Я теперь всегда таскаю с собой разрядник… Пошли.

Свечение было, и впрямь, еле заметным, но оно не померещилось Перу — зыбкий бело-голубой огонек высвечивал мох, которым заткана была каменная ниша, когда-то служившая раковиной, в которую стекали вечные слезы из фонтанчикакапельницы, украшавшим надгробие с давно стершимися именем того, кто лежит под ним и датами его жизни. Сейчас нечто иное гнездилось в этом каменном ложе — нечто, что всколыхнуло в памяти Пера замершую было темную гладь пруда, под которой таились странные образы и смутные страхи…

— Смотрите, — с каким-то облегчением в голосе сказала Мери. — Забавная кроха… Первый раз вижу такое. Наверное — какая-то здешняя мышь… Или — хомяк…

Она шагнула к осевшему надгробию.

Пер приостановил ее коротким движением руки.

— Не стоит… Это не тот зверек, которого я хотел бы встретить сейчас…

— Опасная тварь? — с недоумением спросила Мери, делая небольшой шаг назад. — Никогда даже не слышала ни о чем таком…

— Слышала, Мери, слышала — просто не сопоставила сейчас…

— Пер положил ладонь на вскинутый было его спутницей ствол разрядника. — Это Пушистый Призрак.

Таинственный зверек с Шарады. И еще — они водятся на Харуре… И еще на паре планет.

Как правило там, где мало кислорода и господствуют ледяные пустыни… Очень неприхотлив. Сам по себе — безобиднее таракана.

Но считается дурным знаком встретить его, если не искал. Купить, выменять, прийти посмотреть в вольере зоосада — пожалуйста, но когда он является непрошенным… Надо менять планы…

— Так то — Шарада… Откуда эта тварь взялась здесь?

— Вот и я — про то же… — задумчиво заметил Пер. — Вот что, Мери: выбирайся на дорогу, вызывай такси и жди меня там. В домик этот мне лучше наведаться одному…

— И не подумаю, — Мери высоко подняла плечи. — Ты первый заметил эту тварь — значит знак — тебе, а не мне… Это — во-первых. А во-вторых — я сыта по горло суевериями, которых ты понабрался на Чуре…

— Делаем так, как сказал я, — коротко оборвал ее Пер тоном, которому не приходилось возражать.

Когда надо, он умел говорить так.

— И вот что — передай мне разрядник… Где только достала такой… Или лучше вот что — оставь-ка его себе. Обойдусь.

В сотне шагов от здания Пер включил свой блок связи и через канал Кима вызвал картинку с орбитального спутника наблюдения. Повозившись минуту-другую, он узнал на экране слегка плывущий образ того квадратного километра, на котором находился сам и на котором стоял Старый Дом… Включил преобразование инфракрасного диапазона… Как и предупредила Мери, Дом охранялся: позади него был приткнут к кустам кар, марку и номер которого спутник наблюдения тут же отрепетировал по радиоэху. Неподалеку ошивался и тип в нахлобученной по уши шляпе.

Спутник заботливо вывел на экран информацию о том, что при типе имеется единица огнестрельного оружия и блок связи, зарегестрированный на анонимный номер. Пер выключил блок и спрятал его в траве у ограды.

Теперь уже не расконвоированный заключенный П-1414 владел навыками боевых искусств Чура. Теперь боевое искусство Чура владело им. Бесшумно преодолеть расстояние до темнеющего впереди кара было просто упражнением для разминки. Пер дождался момента, когда сторож, совершая свое, видно, порядком осточертевшее ему маятникообразное движение, приблизится к машине, и приголубил нерадивого стража коротким ударом за ухо. Тот послушно опустился ему на руки. Пер закрепил отключку клиента аккуратным нажатием на магические точки и пристроил его на сиденье. Обыск показал совершенную правоту системы орбитального мониторинга: в карманах клиента, кроме умеренной суммы наличными, полупустой фляжки Джонни Уолкера и Смит и Вессона были только носовой платок, потертый цивильного вида ножик и блок связи.

Виски, наличность и платок Пер оставил пострадавшему, револьвер осмотрел не без опаски — он был снабжен зарядами повышенной мощности, разносящими вдребезги бронежелеты — и сунул себе за пояс, а из блока связи вытряхнул элементы питания и сунул их себе в карман.

После чего осторожно двинулся к Дому.

— Они здесь. Можно не сомневаться… Здесь… Или недавно были здесь… Оцените тепловой след…

Джон повернул монитор так, чтобы Киму лучше был виден его экран, а на экране — светлые пятна дверей и полуподвальных окон помещения номер сорок по Птичьим Пустошам. Все остальные пространства кирпичных стен, забранных решетками и железными дверьми дверей и окон, которыми изобиловал заброшенный товарный двор, были мертвенно темны и находились явно в температурном равновесии со средой.

— Ну что же… — Ким постучал пальцем по схеме выведенной на экран его ноутбука. — Выставляйте людей здесь и здесь, а я, с вашего позволения, попробую двинуться вот так — через разгрузочный люк… Передайте мне камеру…

— Пойду с вами, — уточнил диспозицию Джон. — А Сэм попробует поторговаться с клиентами через дверь. Если там, конечно, есть с кем торговаться…

Спрыгнув в благоухающую пригорелой яичницей темноту, Ким мгновенно понял, что он в подвале не один. Для того, чтобы быть пустым и безлюдным, этому подвалу нехватало гулкости. В нем было слишком много тишины — ватной, глухой, напряженной. Слегка посапывающей от этого напряжения тишины.

Только за тяжелой дверью слышался голос Филдинга, сообщавшего обитателям помещения, что они окружены и сопротивление — бессмысленно…

Ким типовым финтом рванул в сторону от того места, в котором его должны были бы ждать предполагаемые невидимые противники, расшиб локоть обо что-то отменно твердое и железное, однако, не стал торопиться бросать во мрак свето-звуковую глушилку. Он только тихо, но внятно спросил сопящую темноту:

— Господа?…

Господа не заставили себя ждать слишком долго.

Тьму складского подвала осветила неполная дюжина ярчайших карманных прожекторов. На каждый такой прожектор приходилось по одному плотно сколоченному и хмурому типу в пятнистой форме.

Майор Свирский устало смотрел на Кима и осуждающе жевал спичку.

— Похоже, что и вы и мы немного припозднились, а? — флегматично поинтересовался майор. — А как хорошо было бы согласовывать свои действия, хотя бы на час вперед, господин Агент на Контракте…

Ким молча посмотрел на свою, явно ставшую ненужной, камеру голографической регистрации и глухо спросил:

— Надеюсь, господа, вы хотя бы засняли э-э… место?

— Да, не беспокойтесь… — Свирский поморщился и махнул своим людям отбой. — Если это вас так волнует… Это, похоже, действительно то место, где держали Гостя. Вон, глядите: наручник на трубе еще болтается. Много следов и отпечатков. И еще — здесь стреляли, — он кивнул на обломки портативного телевизора. — Следов крови, правда, не нашли…

— А что же нашли? — без энтузиазма поинтересовался Ким.

— Собачью шерсть… — криво улыбнулся майор. — Разной масти. Довольно много собачьей шерсти…

Если верить изображению в голографическом окошке дисплея, госпожа Шпак не была идеалом женской красоты — скорее уж воплощением энергии и предприимчивости, свойственных потомкам амазонок. Первого из неполной дюжины слушателей своего семинара, она выдернула из сладостной дремы как морковку из грядки. Тот был лупоглаз и бестолков, однако, честно стал выдавать некий текст. Его невнятное блекотание Роше слушать не стал, прокрутив запись вперед. Энергичный допрос жертв длился довольно долго. Наконец слово взяла сама госпожа Шпак, и слово это было Псы.

— Псы… — Клавдия потерла лоб. — Это легко понять, друзья… И нелегко — одновременно… С самого начала роль собачьего племени в жизни колонистов Чура была несравненно выше, чем роль этих четвероногих в истории земной цивилизации: Псы стали как бы продолжением рук первопроходцев.

Здесь, мы только с долей условности говорим о языке, на котором хозяин общается со своим псом, а для Псов Чура был разработан очень совершенный, унифицированный язык. Существовал детально регламентированный ритуал обучения ему и Пса и человека. Уже тогда Псы стали общей собственностью, и за своего Пса человек нес ответственность не только перед другими людьми, но и перед Стаей. И Пес отвечал за своего Подопечного. Это уже были партнерские отношения. Не простой симбиоз. Стая вправе была ожидать от людей определенного поведения. Если ожидания не оправдывались, умела своего добиться.

Научилась вести себя с людьми на равных.

Из редких рядов слушателей потянулась поднятая в знак недоуменного вопроса рука.

— У вас вопрос, Карим? — повернулась к ней доктор Шпак.

— Так что, получилось так, что люди на Чуре стали у своих Псов рабами? — c возмущением в голосе спросил кудлатый Карим.

Тут же протестующе взвилась другая рука — шоколадно-коричневая, чуть светловатая.

— Нет, все не так! — не дожидаясь приглашения, вступила в полемику ее обладательница — метиска лет восемнадцати с модно раскрашенной прической. — Это — развитие тотемизма: Псы стали для них живыми тотемами…

— Нет, и не так, друзья, — энергично остановила Клавдия рождающуюся мысль. — Вы накладываете старые структуры на качественно новый цивилизационный феномен… — она даже прищелкнула пальцами, чтобы сосредоточиться на втолковывании слушателям своей мысли. — После краха цивилизации землян на Чуре роль Псов неизмеримо возросла: собственно, Псы и спасли остатки рода человеческого. Для того, чтобы выжить самим. Дело ускорил быстро протекавший жестокий отбор среди множества мелких и раздробленных сообществ, боровшихся за жизнь в погребенных под радиоактивным пеплом шахтах-убежищах. Свое сделал и усилившийся мутационный процесс. О роли последних остатков взрослого населения Чура в истории раннего постапокалипсиса практически неизвестно ничего. Может и они, уходя со сцены, сделали последнюю ставку на Псов. И еще — какую-то свою, зловещую роль сыграла Нелюдь. Не будем забывать про нее…

— Кстати, о Нелюди… — попробовал вклиниться в разговор тот — потревоженный первым — пучеглазый оболтус.

Нелюдь, видимо, волновала его гораздо больше, чем Псы.

— Об этом — не сейчас, Людовик, — госпожа Шпак продолжала удерживать бразды в своих руках. — Сейчас мы говорим об итогах психо-социальной эволюции цивилизации Чура… О том, что и люди и Псы Чура изменились биологически. Не настолько сильно, чтобы стать чем-то чуждым Земле, но и не настолько слабо, чтобы разница не была видна невооруженным глазом. Утвердилась измененная — ювенильная — форма человеческого организма: они все очень молодо выглядят, жители Чура. Они не приучены к долгому сну, к обильной еде, они в постоянной готовности подняться по тревоге. Они очень деятельны, но способны, сутками сохранять неподвижность, исчезать в каком-нибудь самом невероятном, с нашей точки зрения, убежище, а если такового нет, то — слиться с обстановкой, стать неприметной деталью ландшафта. Они очень восприимчивы, догадливы. По-детски чутки. И по-детски жестоки. Способны к языкам. У них — тончайшая интуиция. У многих явно проявляются паранормальные способности. Они переносят стрессы и нагрузки гораздо лучше обычных людей. И они совершенно беспомощны. Несамостоятельны. Увлеченный игрой житель Чура может помереть с голоду. Или уморить голодом партнера. А игр у них много, и чуть ли не все виды деятельности они воспринимают как игру. Могут, забросив дела, до очумения спорить по пустякам — если пустяки интересные, конечно. Предоставленные самим себе, до бесконечности способны отлынивать от дела. Этим они мне напоминают кого-то…

Мадам строго глянула на подопечных.

— Полное доминирование игрового поведения над социальным. Начисто лишены чувства ответствености. И не могут шагу ступить без своих Псов. Побаиваются и уважают их…

— Но все-таки — уважать неразумную тварь, как себе подобного… — подал голос кто-то с последней скамьи.

— Разум вовсе не есть безусловный источник самоуважения… — парировала реплику Шпак. — Там, на Чуре, Псов вовсе не считают младшими братьями. Надо сказать, на Чуре не так уж ценится наш, привычный, людской интеллект. Не считается самодостаточной ценностью, по крайней мере. И разум, степень его развития вовсе не положены в основу шкалы ценностей. Да, логика, хваткость ума считаются полезными качествами — как способность хорошо стрелять или переносить жажду — но не более того… Многие инстинкты и способности ценятся гораздо выше. Честность, кстати, там относят к инстинктам. Не к навыкам, не к абстрактным понятиям, подлежащим усвоению и постижению, вовсе нет! Господь наделил эту новую расу избытком интуиции. Но начисто избавил от чувства ответственности. Ответственности в них не больше, чем в стае уличных мальчишек, всерьез играющих в войну. В рыцарей Круглого Стола, точнее…

— И что — эти недоросли, играющие в войну, — осведомился лупоглазый Людовик, — сумели построить целую цивилизацию? Псы что — им заменили нянек и учителей?

Столь примитивное понимание ее мыслей до глубины души возмутило госпожу Шпак.

Не надо понимать эти слова об их несамостоятельности и безответственности так, что, мол, бедные создания не могут ложку поднести ко рту, и требуется утирать им носы и умывать поутру, — с досадой стала объяснять она. — Эти создания вполне могут приготовить себе обед на походном костре, который разожгут без спичек и зажигалок. И умываться они не забывают. Чистоплотность у них в генах — иначе не выживешь в сочащейся радиацией среде, в глухих бункерах и в безжизненных просторах Поверхности. Это для них что-то вроде чужой планеты — Поверхность. Нечто, что ближе к Космосу, чем к родным колодцам. И обучать друг друга способны и грамоте и вещам посложнее. Мастерить могут такое, что не по силам здешним спецам. Если это для них достаточно интересно. Но вот спланировать свою жизнь, твердо идти к своей цели, изменить ее, если надо, тут уж — увольте! И чтобы не передраться — честно, по благороднейшим мотивам, но на мечах и с выпусканием кишок — этого нет. Чтобы удержать их от самоуничтожения нужны Псы…

Зуммер блока связи снова запел, и Каховский доложил, что в двери Проката гробов долго звонил и стучал какой-то чудак, подъехавший на такси. На вид — турист из Метрополии.

— Надо было снестись с дорожным патрулем, пусть придерутся к машине, а заодно и выяснят личность чудака, — раздраженно посоветовал комиссар.

— Уже, шеф… — устало вздохнул на том конце канала сержант Каховски. — Я примерно так и сделал: патруль беспокоить не стал. Сам подошел к машине с удостоверением, сказал, что ищем угнанный таксомотор. Чудак сейчас пьет со мной кофе. Зоолог из Метрополии. Большая шишка. Академик. Ему сдалась какая-то тварь, которую содержал у себя Мепистоппель. Он, говорит, здесь проездом, но очень обеспокоен тем зверьком — даже намерен задержаться на Прерии — дожидаться, когда господин Фюнф, наконец, объявится…

— Успокойте его, — посоветовал Роше. — И пусть он пока посмотрит достопримечательности столицы, а уж полиция постарается, чтобы господин Фюнф нашелся поскорее…

Комиссар со вздохом посмотрел на часы, скинул остаток записи семинара госпожи Шпак на свою магнитку и тяжело поднялся с сидения. Интуиция подсказывала ему, что завтра предстоит тяжелый день. Чтобы быть в форме стоило хоть немного выспаться.

Возня со странными малышами заняла черт знает сколько времени, но Харр чувствовал, что каким-то образом эти таинственные созданьица связаны с судьбой его Подопечного, и потерянное время окупится сторицей. Одно было хорошо — созданьица с аппетитом пожирали все, что Харр приволок им для подкрепления сил. Он позаботлся о том, чтобы хорошо замаскировать наскоро найденное убежище и поспешил в тишину замерших на время улиц — его бестолковое воинство давно уже требовало о себе заботы. Откуда-то издалека подал голос Рваное Ухо.

Конечно, на Рваное Ухо надежда была маленькая — Харр и не надеялся тут на многое — разве что, на его гены — абориген был, конечно, туп, шелудив и нахален, но от него пахло умом — хорошим природным умом, закаленным борьбой за жизнь в этой чертовой дыре.

Внушению он поддался легко — способность к сопротивлению, неплохая от природы, у него была совершенно не тренирована — и теперь он должен был бы неплохо постараться на Харра — лишь бы не потерялся. Временами Харр пытался настроиться на него, но с дальней связью у здешних псов дело обстояло просто никак или почти никак. Он поспешил на сближение.

Сближение… Хотя, какое может быть грамотное сближение тут, в этом лабиринте, провонявшем брошенной едой, нечистотами, целым букетом невероятной химии и к-о-ш-к-а-м-и?!!

Более неподходящего места для обитания нормальных псов придумать было невозможно! Харр замер, прислушиваясь к той какафонии звуков, которую вызвали к жизни кто-то из его четвероногих соратников в своем движении. Тут было и призывное подвывание, и приглушенное побрехивание и шерох, шелест и хруст кустов и других естественных препятствий, преодолеваемых верным Рваным Ухом. Кого-то он влек с собой, то понукая, то ободряя, то кляня, но кого — догадаться было трудно.

Харр осторожно подал голос. И осторожно двинулся на пересечение бестолковым сподвижникам.

Рваное Ухо был не один — вел с собой какого-то чужака. Они заметили Харра только тогда, когда он приблизился к нему на расстояние прыжка. Развернулись и кинулись навстречу. Ну прямо, как безмозглые щенки… Впрочем, это мелочное раздражение тут же ушло, как только Харр понял, что чужак, которого привел Рваное Ухо, изо всех сил тужится передать ему что-то от его Подопечного!

Он был совсем иной — этот чужак — не такой, как вся эта — грязная и ободранная, разношерстная, голодная орава здешних псов, с которыми был уже достаточно хорошо знаком Харр. От этого франта пахло человеком, он был хорошо — слишком хорошо и неумело — откормлен… И очень, очень зажат… Травмирован…

Харр сначала даже не понял, в чем было дело, но быстро сориентировался: пес был неумело перекрашен и чьей-то злой волей обречен был теперь слоняться по белому свету в чужом окрасе! Такое изощренное издевательство над живым существом Харр видел впервые. К тому же для чужака пребывание в одиночестве — без хозяина — на темных городских улицах было делом непривычным и страшным. Компания Рваного Уха только усугубляла его душевный дискомфорт.

Чужак отчаянно пытался донести что-то важное до сознания Харра. Но и у Рваного Уха было нечто такое, что, по его разумению, Харру следовало бы немедленно знать.

Все их усилия — вместе взятые — почти полностью блокировали друг друга.

Пришлось потратить порядком времени на то, чтобы понять, кого из этих обормотов надо выслушать первым, и что же все-таки означает этот их поток эмоций, немногим более членораздельный, чем мычание коровы. Решающим оказалось все-таки то, что Подопечный сумел-таки втолковать сообразительному и послушному, но столь же полоумному, как и все здешние звери и люди, Крашеному. Харр понял, что действовать надо молниеносно.

Ни одна из хитроумных игрушек, которыми Агент на Контракте снабдил расконвоированного заключенного П-1414 не зарегестрировала ни малейшего признака существования системы охраны этого странного места. Старый дом был пуст и мертв. И все-таки Пер не стал даже пробовать входить в него через тяжелую дверь, некогда выходившую на массивное каменное крыльцо, от которого мало что осталось теперь. Он влез на прикрытый кустами подоконник и поколдовав немного с заржавленными запорами ставен и оконной рамы, бесшумно спрыгнул в сырую тьму покинутых комнат.

Нет, дом не был разорен. Он был именно покинут. И вещи, оставленнные в нем неведомыми хозяевами медленно доживали свой век, лишенные заботливых прикосновений человеческих рук. Луч фонарика вырывал из мрака то диван с начавшей облезать обивкой, то тронутые плесень, обои, то картины в тяжелых рамах с облупившейся позолотой…

Пер осторожно толкнул дверь. Когда-то — белую, тоже с позолотой. С чудовищным скрипом открылся проход в холодный мрак коридора. Скудный луч фонарика метнулся туда-сюда…

Расползающийся, отсыревший ковер под ногами, двери направо, двери налево… Лестница в конце. Пойдем дальше…

А зачем, собственно, идти? Что там может быть — в этой скучной темноте?… Пер провел рукой по глазам и ему показалось, что невидимая, едва ощутимая паутина мешает ему видеть и сожранять напряженное внимание к тому странному, что наполняло темноту вокруг. Прижимаясь к стене, подсвечивая свой путь еле заметным лучиком, он стал подниматься вверх, туда, где — это подсказывало ему шестое чувство его ждала странная, темная душа этого покинутого людьми дома…

А темнота не просто норовила сомкнуться вокруг — она вела себя — словно перетекала из угла в угол, пыталась сгуститиься где-то позади, за спиной, словно готовилась напасть на него. Шорох, движение почудились ему выше — на ступеньках второго марша скрипучей лестницы. Тяжеловатый револьвер словно сам прыгнул ему в ладонь. Собачка предохранителя легко, с характерным металлическим шелестом, поддалась под пальцами. Пер поморщился — он, вообще — еще в той, свободной жизни — не любил чужого оружия, а когда оружие это оказалось слишком послушным, он испытал что-то вроде подозрения к такой сговорчивости чертовой железяки.

Еще пара шагов вверх по шершавым ступеням… И тут темнота метнулась от него. Нет — не в темноте метнулось что-то, а именно сама темнота метнулась, сжавшись на мгновение в нечто почти осязаемое, реальное и суетное. Дохнувшее на него нездешним холодом. Он прибавил мощность фонарика и быстрыми уверенными мазками ставшего ослепительно-белым луча, перекрестил площадку лестницы и глубину коридора. И готов был поклясться, что в сторооны, по углам метнулись торопливые клочья ледяного мрака.

Они и сейчас были здесь, но зыбко ускользали, играли с ним в прятки эти прорехи в ткани мироздания, ускользая от прямого взгляда, но оставляя после себя матовые пятна изморози, заставляя воздух клубиться еле заметным дыханием потустороннего мороза.

Стиснув зубы, Пер снова убавил мощность своего карманного прожектора, миновал заколдованный пролет и оказался перед незапертой дверью, ведущей в помещения второго этажа. Отвел в сторону тяжелую портьеру и шагнул в просторную и, как показалось ему сначала, пустую комнату. Собственно — в зал, с широким столом, занимающим всю его середину. Тяжелые, сработанные под старинные люстры, светильники нависали над ним.

Ни кванта света они, впрочем, не излучали. Вдоль стола по обе стороны в ряд стояли тяжелые кресла с отменно высокими спинками. Настолько высокими, что если бы не свет ночного неба, сочившийся в незашторенные окна, можно было бы подумать, что они пусты, эти кресла. Но они не были пусты.

Сутоловатые, одинаковые фигуры словно манекены в музее восковых фигур сидели в них. Но они не были манекенами.

Безразличные, плохо различимые в темноте лица — неполные пол дюжины — были повернуты к стоящему в дверях, в слабом свете, падающем из окон. Его внимательно разглядывали. Человеческому глазу едва хватало такого освещения. Но они не были людьми. Вот, собственно и все.

Детали кошмара сложились в картинку-мозаику.

Теперь надо было уходить.

Пер вовремя отбросил себя назад и вбок — через перильца лестничной площадки второго этажа. Через долю секунды то пространство, которое только что занимало его тело, одна за другой прошили три жестко закрученных звездочки. Ему удалось отмобилизовать свое неплохо отработанное когда-то чутье пространства и вторым броском он зашвырнул себя к примеченному заранее торцевому окну. Но и те кто играл против него не медлили.

Точно так же, как и он сам — бесшумно и стремительно — между ним и окном опустилась почти неразличимая в темноте фигура.

— Зачем?.. — спросил его картонный голос. — Зачем ты пришел сюда?

И снова — не дожидаясь ответа — воздух рассекла сумасшедшая, бешено вращающася сталь. В этот раз Пер уклонился от встречи с разящим металлом не без труда. И тут же — один за другим выпустил в едва различимый силуэт пять зарядов своего револьвера. Этого вполне хватило бы, чтобы в клочья разнести обычное человеческое создание из плоти и крови, но тому, что стояло перед ним, бронебойные патроны с их грозной маркировкой были — не указ. Удары пуль только отбросили того к стене, и дорога Перу на несколько секунд была освобождена. Но уже вскочив на широкий каменный подоконнник, ударом плеча выламывая не слишком прочную раму, он снова увидел… В зыбком свете, что дарило ему еще не очистившееся от дождевых облаков звездное небо он увидел шагнувшее к нему этого. Ему приходилось нелегко — выходцу из кошмара: пули спецпатронов сделали свое. Ему нечем было смотреть. Ему трудно было удерживать равновесие — с разбитым позвоночником. Ему трудно было управиться с правой рукой — пули начисто снесли плечевой сустав. Но он шел. Преодолевал те три или четыре шага, что разделяли их. И из остатков глотки хрипело: З-а-ч-е-е-е-м-м-м-м?… А за его спиной на гнилой ковер непривычно тихо спрыгивали вторая, третья неуклюжие на вид фигуры — одна за другой… Смит и Вессон, зажатый в правой руке Пера словно сам по себе ударил огнем — последним зарядом.

Выбив раму и проделав довольно крутой кульбит, Пер рухнул туда — вовне. Прочь из мира затхлого кошмара, в мир зябкой ночной прохлады, остро пахнущей после дождя земли, в мир городского зарева — там за недалекими деревьями. И тут же — он готов был в этом поклясться — внутреннее пространство Дома содрогнулось, пронизанное странной, черной молнией… Он не обращал внимания на изрезанные стеклом руки и на заливавшую глаза кровь из рассеченного лба — в две короткие перебежки он преодолел расстояние до кара, в котором продолжал пребывать в прострации беспечный страж плохого места.

Только укрывшись за металлическим корпусом кара, он смог оглянуться, чтобы внимательно приглядеться к тому, что происходит с Домом.

И обмер.

Дом сотрясали судороги тьмы. Он не знал, как иначе назвать то, что онвидел, точнее чувствовал. Но не эта странность была самой страшной из того, что происходило. Нет — расползаясь белесой кляксой, от как-то внезапного поседевшего, ставшего зимним Дома, в стороны от него разбегалось по траве озеро изморози, инея над которым тут же начинал клубиться индевеющий, студеный воздух…

Пер рванул с пояса блок связи, надавил клавишу включения кодового канала. Но аппарат молчал. Он быстро включил второй — замаскированный под часы — передатчик.

Мини-дисплей просигналил: Сбой. Визит в царство ледяной тьмы не прошел даром для электроники. Пер подхватил передатчик сторожа, вытянул из кармана реквизированные батареи и торопливо втиснул их в гнездо блока питания. Надавил клавишу выхода в эфир — черта с два! Из динамика зашумел хрип кодовой приставки. Разбираться с ней было уже некогда. Пер кинул аппарат на колени все еще бесчувственному охраннику и перебежками кинулся прочь — буераками, к шоссе.

Адельберто прорвало — он излагал все беды, обрушившиеся на его прекрасно составленный и так хорошо начавший осуществляться план, уже ни сколько не заботясь о том, что не все, что наболело у него на душе, стоило бы доносить до ушей такой аудитории, как преобретший теперь совсем уж непонятный статус Тор Толле и адвокат Гонсало Гопник, которого теперь тоже вовсе непонятно было кем числить… Гонсало же чувствовал, что еще немного и крыша его поедет в только ей известном направлении.

— Послушайте, я ничего не понимаю… Если вы… — он ткнул рукой в Тора, — если вы… можете спокойно перебить их всех и уйти на все четыре стороны, потому что никакие замки вам не помеха, то какого же черта?…

— Что ты хочешь сказать? — пожал плечами Тор.

Он был занят приведением в надлежащий вид своего меча.

Интересная была штука. Хотя бы уже тем, что вместо ножн у него был предлинный футляр на хитром замке. И вообще, устроен он был не по-человечески, но очень удобно.

Гонсало открыл рот. Потом закрыл. Потом снова открыл.

— Я первый раз вижу такого пентюха! — признал он.

— Чего вы вообще хотите? В долю с ними, войти — он кивнул на Мепистоппеля, — что ли? Почему вы не убрались на все четыре стороны? Почему не сдали всю эту гоп-компанию в полицию?

— Я думал, — несколько огорченно объяснил Тор, — что я Гость планеты… А те, кто меня пригласил, меня потеряли. И не могут найти — вторые сутки уже. Пусть ищут. Теперь — пусть ищут.

— Так ты что? — Адельберто оторвался на секунду от борьбы с рулевым управлением и тоже воззрился на Гостя. — Ты хочешь сказать — обиделся на то, что они тебя не уберегли, и решил теперь задать им жару?! Поиграть с ними в кошки-мышки, так что ли?

Он замолк, переваривая такое понимание ситуации. Потом с размаху хлопнул себя костлявой ладонью по колену.

— Одобряю, однако!

Гонсало обмяк на сидении и просто беззвучно захихикал.

— Детский сад… Детский сад на минном поле…

Тор неодобрительно насупился. Потом энергично закрутил рукоятку, опуская боковое стекло.

— Да не высовывайся ты!.. — попробовал остановить его Мепистоппель, но без особого успеха.

Не обращая на него внимания, Тор подтянул к себе поближе свой меч, свинтил с его рукояти какую-то детальку и, поднеся ее к губам, дунул в нее, как в свисток, Ни Мепистоппель, ни Гонсало, не услышали ни звука, но оба одновременно, как по команде, стали мизинцами рук прочищать себе уши.

— Вот что, — энергично распорядился Адельберто, подозрительно скосив на Тора налитый кровью глаз, — раз уж ты решил так, то сиди смирно и не фокусничай! Мы сейчас подадимся в одно место, про которое ни Черт, ни Дьявол, ни господа Саррот с Рамоном не знают и не догадываются… Но не думай, — тут выпученный глаз обратился чуть ли не на затылок, стремясь пронзить взглядом Гонсало — тот подался в угол, — не думай, что и тебя я повезу туда же… Тебе пока — веры нет! Ты сейчас — мухой лети до господ министров и по-новой вступай с ними в переговоры. Выруливаем на Кольцо — и — лети, голубь ты наш… Сам понимаешь, раз Счастливчик влип, то каждая секунда на счету… Можешь сказать, что ввиду получившегося расклада, мы согласны снизить договорную сумму на по… на треть. И теперь, в связи с тем, что пустобрехи с Ти-Ви до чего-то дознались… мы требуем свободного выезда. Лучше всего в систему Мелетты… Ты понял наши условия теперь? На связь выйдешь через Фотографа. Теперь — открытым текстом говорю — через Фотографа. Не лучший вариант, но что поделаешь… Ты понял меня?

— Я-то понял, а вот Тони… Он-то про твое заколдованное место знает? Если знает, то не советую туда соваться… С ним сейчас работают и очень активно работают…

— Проявляй свою заботу, Седой, о себе самом! — раздраженно оборвал его Мепистоппель. — Сейчас притормаживаю на Пастернака и… Там выматывайся. Останавливаться не буду. И постарайся не попадать больше в гости. Ни к бабушке, ни к дедушке, ни к серому волку…

— Спасибо, Мепистоппель, ты дьявольски любезен… — с чувством произнес Гонсало, приоткрыв дверцу кабины и придерживая ее. — Постараюсь изучить здешние сказки. И не попадать в гости.

Убедившись, что высадка почтового голубя прошла успешно, Адельберто облегченно вздохнул. Вздохнул и Гость. Это вызвало еще один подозрительный взгляд вытаращенного глаза Мепистоппеля.

— Прости меня, Нос Коромыслом, — виновато потупился Тор. — Прости, что я называл тебя так… Но ты сам виноват: у нас, если человек скрывает имя, то его зовут по какой-нибудь примете… Теперь я всегда буду называть тебя правильно…

— Это ты про что!? — свирепо вытаращился на него Адельберто, круто выруливая по лабиринту Хитрых Переулков куда-то в направлении Каналов. — Как это ты удумал называть меня теперь?

— Теперь, Нос Коромыслом, я всегда буду называть тебя снова Мепистоппель! — с облегчением пояснил Тор. — И только так!

— Итак, вы, я вижу, не прочь продолжить наше знакомство… — человек, пристроившийся на стуле в изножье кушетки, сухо улыбнулся обездвиженному Счастливчику, лежавшему перед ним.

Стул был с неудобный, с прямой спинкой, а кушетка — классической Фрейдовской — узкой, черной кожей обшитой. Он и сам чем то напоминал этот предмет меблировки, этот специалист по дознанию: узкий в плечах и затянутый в черное.

Он был даже как бы благожелателен к клиенту, словно его и не протащили ночью через полгорода, чтобы привести в форму шарахнутого парализатором дурня. Подняв глаза на заказчика — а заказчика представлял здесь мрачный как туча Алекс, он взглядом испросил разрешения начинать.

Подвижность членов все еще не полностью вернулась к Счастливчику и тот впервые задумался о том, что его прозвище, похоже, начало крупно подводить его. И еще он подумал с горечью, что его талисманы подвели его, и пора бы ему, старому дураку, отрешиться от пошлых суеверий и зажить обычной, толковой жизнью, которой живут все нормальные люди — те, что исправно посещают церковь, чтут закон и уклоняются от налогов…

Только, откуда взяться деньгам для такой вот спокойной жизни в мире и гармонии с самим собой и Мирозданием? Тут мысли Тони стали окончательно путаться, и он понял, что введенный ему препарат начинает свою работу.

Боже, я становлюсь идиотом… — печально подумал он и твердо решил дать бой овладевающему им блаженному слабоумию.

— Так ты хотел что-то рассказать мне… — ласково сказал человек в черном. — Ну, например, кто ты такой, как попал в переделку… Мы тебя нашли еле живого… Кто всадил в тебя заряд?

Тони хотел неопределенно хмыкнуть, но, завладевший его душой и телом дебил расплылся в самодовольной улыбке:

— Ври больше, мистер… — радостно заявил он. — Сами меня грохнули, сами и подобрали… А теперь валяете дурачка — что, раскусил я тебя? И вас… Всех…

— Да ты, я вижу, не дурак, — польстил дебилу узкоплечий инквизитор. — Ну так и не упрямься — знаешь же, что попал под раскрутку, так что и нечего изображать из себя героя…

Проклятая химия! — тоскливо подумал Тони и заголосил:

— А я, мистер, вовсе и не просил меня накачивать этой вашей дрянью! Это же, между прочим, запрещено законами — все эти сыворотки правды и другая разная психотропика…

— Ну вот видишь — голова у тебя варит, — к неудовольствию инквизитора в разговор вошел Алекс. — Ты никаких законов не нарушишь — все мы, мы… А ты будешь чистеньким — ты же не виноват, что тебе впрыснули препарат и раскрутили… Так что давай быстренько закончим с этим делом. Нам нужен тот парень, который числится на тебе с Мепистоппелем. Он вам не по зубам, поверь мне… За него вам головы поснимают, как только доберутся… А деваться вам с Мепистоппелем просто некуда… Так что всего лучше — сбагрить этого вашего клиента нам и — дело с концом. Всего то от тебя и надо, что адресок. Мы твоего друга не обидим. А потом — пойдешь отсыпаться и отлеживаться куда хочешь… Мы же не пытаем тебя, не делаем тебе больно… Ты же ведь не хочешь, чтобы тебе делали больно?…

Инквизитор ласково, но чуть нервно остановил поток его речи движением сухой ладошки и словно из воздуха достал сработанные под старину карманные часы на массивной цепочке. Металлические звенья неторпливо замерцали, перетекая между его пальцами…

— Ты понимаешь нас, Тони? — проникновенным голосом спросил он. — Все что надо от тебя — это адрес… Адресок… Место…

— Вы меня этой штукой, — Тони не без труда кивнул на уподобившуюся четкам цепочку часов, — не охмурите. Знаем мы эти штуки. И не такие еще. Адресок я вам теперь никакой дать не могу. Не знаю я куда Адельберто теперь подался. Если вы его на Пустошах упустили — а ведь упустили, мистер, верно? Так вот, если вы его там упустили, то он в другое укрытие ушел — в такое, про которое я знать не должен… Так что — дохлый номер, господин мистер…

Допрашивающие переглянулись. Клиент, похоже, не врал.

— А парень тот нам, правда, не по зубам… — вдруг изменил тему разговора Счастливчик, на глазах впадая в задумчивость. — И вам, господа, он тоже не по зубам будет…

С трудом, перекосившись от неприятного ощущения в спине, Счастливчик умудрился сесть и подтянуть под себя ноги. Глаза его округлились и он перешел на хриплый шепот:

— Он того… Порчу на оружие наводить может… И вообще…

— В самом деле? — вежливо поинтересовался инквизитор.

— В самом… И еще — вот что: вы как хотите… — Счастливчик подмигнул Алексу, верно определив в нем старшего тут.

Дурак, в которого его превратила химия из чемоданчика тощего супостата, был, оказывается, еще и дураком с инициативой.

— Вы как хотите, — он нагнулся к собеседнику, — но за хорошие деньги мы с Адельберто вам этого клиента с большим нашим удовольствием уступим… Он нам самим — что называется…

Счастливчик изобразил что именно и как называется.

— Стоп, стоп, стоп! — жестом прервал его Алекс. — Ты только что сказал, что на своего приятеля ты выйти не сможешь.

Так что торг у нас не получится…

— Вы, мистер, хоть, вроде, химию и не нюхали, а с крышей у вас проблемы, — поучительно попенял ему Счастливчик. — Ситуацию не просекаете. Это не я на Адельберто выходить буду, а он на меня.

Если убедиться, что на свободе я, и вообще дело идет без мудрежа.

А мое дело маленькое: на свободу в город живым выбраться и знак оставить, что все мол ОК, нашел покупателя. А там мы с Адельберто уж и обговорим условия. Мы за свой товар не держимся…

— Больно ты умен, как я погляжу, — констатировал Алекс. — Думаешь, нырнешь в город и ищи тебя до второго пришествия?

— До первого, мистер. На Прерию Христос не приходил. Ни разу.

Счастливчик был очень доволен этим своим замечанием.

— Ну что же… — Алекс снова понимающе переглянулся с экспертом и косо улыбнулся. — Мы тебя отпустим… На все четыре стороны… И разыскивать тебя не будем. Это ты будешь нас искать. Ты в этом будешь сильно заинтересован. Очень сильно.

Тони застыл в задумчивости. Блаженное выражение ушло с его физиономии. На ней отразились страх и невообразимые отвращение.

— Так вы что: на личинку меня посадить задумали? — ужаснулся своей догадке по-прежнему владевший его мозгами олух.

— И задумали, и посадили, душа моя, — заверил его узкоплечий профессионал. — Ты, я вижу, с такими вещами знаком?

Он похлопал его по предплечью. Закатанный рукав позволял Счастливчику видеть свежеприлепленную на тыльной стороне руки, ниже локтя, нашлепку репарирующего геля.

Нашлепка закрывала место внедрения начиненной молекулярными схемами микрокапсулы, которая теперь кочевала где-то в недрах его организма.

— Знаком… — с досадой признал Тони.

— Ну, тогда сам знаешь, — ласково улыбнулся инквизитор. — Двенадцать часов гуляешь, потом — первый звоночек. Так, немного неприятных ощущений… Если не отметишься у нас, разумеется. Или попытаешься надолго смыться из зоны радиовидимости. А еще через шесть часов — полный конец. Если будешь себя плохо вести…

— Ну что же… — Тони сел и уныло свесил ноги с лежанки.

— Я буду вести себя хорошо…

Отчаяние, охватившее его, было столь же глубоким и искренним, сколь и накатившая минуту назад решимость противостоять супостатам. Супостаты были довольны достигнутым.

Притушенный свет скрытых светильников поддерживал в кабинете атмосферу глубокого вечера, хотя на улицах столицы продолжала царить глубокая ночь. Зато физиономии собравшихся за столом заседаний были хмуры и серы той особенной хмурой серостью, которая отличает физиономии государственных мужей ранними и неудачными утрами. Собственно, состав собравшихся почти не изменился. Большое начальство до вмешательства в ход оперативной разборки не снизошло. Новых лиц было немного. Всего одно.

Присутствующий по правую руку от председательствующего беспокойный тип заранее представлен никому не был и, похоже, от этого не страдал.

— Мы собрались выслушать доклады о результатах работы основных групп нашей Комиссии, — напомнил господин секретарь своим мрачным собеседникам о цели их присутствия в этих стенах.

— Однако я не понимаю, о каких результатах мы вообще говорим! Истекают вторые сутки оперативно-следственной работы. В результате в городе потихоньку началась прямо-таки какая-то гражданская война. Есть убитые и раненые. Силами контрразведки выявлена и арестована прорва вооруженных лиц, никакого отношения к делу не имеющих. Господа из группы полиции, усиленной представителем Федерального Центра, вломились напару с военной разведкой в пару убежищ, где жертву похищения, по всей видимости, и впрямь скрывали, но каждый раз — с опозданием. Наконец, любезный господин Гопник второй уже раз предлагает нам свое участие в освобождении Гостя, при этом, ни одна живая душа не может уточнить — кто кого водит за нос с этим делом. По ходу дела имеет место пропасть мелких и крупных правонарушений. Самое же приятное во всем этом, это то, что все мы выставлены на всеобщее обозрение нашими обожаемыми СМИ. Хорошо еще, что господа с Ти-Ви не появляются на месте действия раньше нас. Центральная Биржа, кстати, уже регистрирует ставки в пари об исходе поисков. Причем, ставки пока не в нашу пользу, господа.

Последовала довольно скорбная пауза, потом, откашлявшись, полковник Ваальде заметил, что, как показало развитие событий, упомянутый адвокат имел таки вполне серьезные основания для того, чтобы предложить свои услуги в хлопотах по поискам Гостя — в прошлый раз. Так что есть смысл использовать этот канал — параллельно со всеми остальными.

— Какими такими всеми? — осведомился господин секретарь.

Он старательно рассматривал белые кромки своих ногтей, не желая удостаивать взглядом снова взявшихся за свое недоумков, окружавших его.

— Если смутные соображения господ Яснова и Роше, — продолжил он, — о том, что де надо сначала найти Пса, а уж потом Пес нам найдет и в зубах принесет господина Толле, то я их принимаю только за полным отсутствием других путей… И каналов. Зато противная сторона, видимо, такие каналы имеет. И проявляет недвусмысленную активность.

Мери-Энн молча окинула взглядом окровавленного и порядком измазанного в нескольких видах грязи одновременно Пера и не говоря ни слова, тронула машину. Она не спрашивала своего спутника ни о чем. Несколько минут Пер был занят тем, что прикреплял нашлепки репарирующего биогеля из аптечки на порезы и ссадины. После нескольких минут работы на форсаже, его нервы требовали осторожного обращения. Да и просто надо было собраться с мыслями.

— Там — плохо… — наконец сказал он. — Это… Это гораздо хуже, чем я думал…

Мери напряженно молчала, глядя на дорогу.

— Постарайся сделать так, чтобы Кон больше не ходил… в это место, — с каким-то трудом подбирая слова стал объяснять ей Пер. — И вообще — вам лучше лечь на дно… Хотя бы на пол-года… Сейчас высадишь меня в центре. Где-нибудь, где можно взять кар на прокат без особых формальностей. Потом свяжись из автомата с вот этим номером… Ты можешь хорошо запомнить, не записывая? Тебя должны соединить с человеком по фамилии Яснов. Расскажи ему о нашей поездке. И скажи… Скажи, что в этом доме…

Он потер лоб.

— Скажи, что Тартар пришел за нами следом. Он должен понять… Если нет — пусть передаст людям из Спецакадемии. Но — должен понять… А сама… Будь осторожна. Помнишь, что я сказал про то, что к тебе придут спрашивать про меня?

— Да. Я дам знак…

Они снова вьезжали в город. Уже не унылая пустошь тянулась по обочинам — спящие дома и огоньки вечно открытых кафе и лавок.

— И еще скажи им…

Мери внимательно присмотрелась к лицу Пера.

Тот вздохнул:

— Скажи им, что, похоже, я вспугнул Ад…

Трель настольного видеофона не разбудила Рамона. Он не спал уже давно.

Собственно говоря — всю ночь.

Сложившаяся ситуация — вся эта идиотская цепь неудач требовала какого-то осмысления. И объяснения. Хотя бы для самого себя.

И чем дольше он думал, тем больше нарастали в нем горькая досада и злоба на себя и своих советчиков.

Господи — с кем он связался! Каких жутких спонсоров навязал себе на шею! Как прав был старый Баграт, когда повторял — снова и снова — что тот, кто садится ужинать с Чертом, должен запастись длинной ложкой…

Та ложка, которую он выбрал, оказалась явно коротка. И смрадное дыхание Нечистого уже обдавало его — вот и сейчас он напоминал о себе — и, Господи, как далеко еще до утра…

— Это я — Коста… — напряженным голосом сообщил ему человек, поставленный присматривать за Старым Домом. — Тут… Тут нечисто, шеф…

— Выражайся яснее… — раздраженно бросил Рамон.

Потянул к себе белую, с золотом пачку — вторую за эту ночь.

Заглянул в нее — она была почти пуста — нервно скомкал вместе с парой оставшихся в ней сигарет и запустил в угол.

— Здесь… Одним словом, они хотят видеть тебя, шеф… Эти твои гости… И еще… Здесь не то что-то твориться… К-кляксы какие-то бродят… По стенам и вообще… И — иней…

— Какие, к черту, кляксы? — внутренне цепенея, но все так же зло спросил шеф. — Какой иней…

Он-то знал, какие…

— Н-ну, сначала я думал, что это от виски… Темнота… Темнота сгущается такими кляксами… А присмотришься — ничего, вроде, и нет… и так — всюду здесь — в Доме и рядом… В саду. И холод. Из Дома — холод прет. Аж инеем стены покрылись…

— Я приеду через двадцать минут… — голос шефа чуть дрогнул. — Возьми себя в руки и не паникуй. Я предупреждал тебя, что ты сторожишь не простой домик…

Он положил трубку на стол и, подумав, надавил на клавишу внутреннего селектора.

— Поднимай наших людей, Конрад, — распорядился он. — Дела принимают серьезный оборот…