Ночь с открытыми глазами

1. «ВЛЮБЛЕННАЯ ГЮРЗА»

Напротив меня, у окна, сидел круглолицый смуглый парень в черной тюбетейке. Иногда он почитывал старый «Крокодил», положив его перед собой на маленьком вагонном столике, а то доставал из-за спины резиновую грелку, вывинчивал пробку, наливал жидкость в пластмассовую кружку и пил, потом сидел в задумчивости, и я чувствовал, что он, занятый своими мыслями, ничего перед собой не видит. Какие это были мысли, я знал, потому что он делился ими вслух поочередно с тремя девушками, ехавшими по соседству с нами. Так что три раза я уже слышал одно и тоже:

— Понимаете, я служу и опаздываю. Я вчера должен быть…

Вероятно, вспышки беспокойства за то, что произойдет с ним там, где он должен быть, и заставляли его в который раз хвататься за грелку. Потом он сменил тему разговора. Девушке, которая в это время оказалась рядом, похвалился:

— Моя бабушка была очень талантливая женщина…

— В самом деле? — вежливо поинтересовалась собеседница.

Он оживился:

— В свои 78 лет она мне рассказывала «Сказку-помазку».

…Где вода? — Быки выпили.

Где быки? — В Красну Гору ушли.

Где Красна Гора? — Цветами обросла.

Где цветы? — Девки выщипали.

Где девки? — Замуж выскакали.

Где мужовья? — (Я не виноват, так говорила моя покойная бабушка: —

Где «мужовья?») — На войну ушли.

Где война? — Посередь…

Здесь он прокашлялся, а девушка покачала головой и прыснула.

Один раз он, заметив, что я волей-неволей наблюдаю за ним, очень серьезно посмотрел на меня:

— Что означает ваша заинтересованность? Может быть, пройдемте в тамбур, объяснимся?

Я отказался. Он выпил еще одну кружку и потянулся к газетной вырезке, которая лежала на столике передо мной:

— Вы меня очень извините, разрешите посмотреть…

Я уже не обращал на него внимания, меня больше интересовало то, что происходит за окном. А там тоненькой струйкой крови среди жухлой травы вились красные тюльпаны. Ручеек понемногу превращался в реку, а она вдруг, в одно мгновение, стала морем ярко-красного цвета. Заахали девушки по ту сторону вагона. Но тут же внимание всех отвлек наш опаздывающий попутчик:

— Глядите! Вы сюда глядите! Влюбленная гюрза!

Девушки обернулись.

— Какая гюрза?

— Хотите послушать про влюбленную гюрзу?

И он начал читать вслух рассказ, который я вырезал из газеты. Речь шла о разных фантастических историях, о том, как они быстро разлетаются по свету. Читать долго, однако, у него не хватило терпения.

— Так вот, — говорил он уже от себя, — та влюбленная гюрза потом приползла к солдату в госпиталь. И все старалась обвиться вокруг его шеи. А потом на могилу к нему приползла, когда он уже умер от страха…

— Порядочный, должно быть, трус был, — услышал я спокойный голос рядом.

Еще один наш попутчик все это время, натянув простыню на голову, отсыпался на верхней полке, надо мной. Теперь он спустился из своего «космоса» и стоит в проходе, слегка позевывая. Бросилось мне в глаза, что волосы у него — откровенная белизна, а вообще по лицу не похоже, чтобы старик был. Вспомнился шильонский узник, который «сед, но не от хилости и лет…»

— Дедушка, а вы не трус, да? — спросил парень. — Эта влюбленная гюрза, вы считаете…

— Что я считаю? — резко повернулся к нему «дедушка».

— Ну, вообще… — он было стушевался, но тут же, подмигнув девчатам, бросил с вызовом: — Дедушка, вы больше нас прожили, вы нам дадите консультацию. В самом деле бывает, что змея, гюрза…

У его собеседника глаза блеснули насмешливой улыбкой.

— Какая гюрза?

— Влюбленная гюрза. Бывает так в самом деле?

— Юноша, если вас, совершенно непосвященного, ненароком укусит змея, вы, конечно, не станете уточнять, гюрза это, кобра или, скажем, эфа, — начал внушать «дедушка». — Вы сломя голову помчитесь к врачу и будете, стуча зубами, выговаривать: «Змея, змея». Как один мой знакомый. А врачу небезынтересно, какая змея; ему сказать «змея» — все равно что ничего не сказать. Допустим, вы назвали: гюрза. А для специалиста еще более узкого профиля сказать «гюрза» — это тоже все равно, что…

Видя, как отчаянно парень силится переварить услышанное, он остановился. После небольшой паузы снял с верхней полки чемоданчик, достал из него журнал и, присев с краешку ко мне, углубился в чтение. Парень снова забушевал:

— Дедушка, вы профессор? Я вас очень прошу, разделите с нами компанию, присядьте сюда. Про змей расскажите… Гражданин профессор, вы отказываетесь снизойти? Мы тогда это-тось, можем…

«Профессор» продолжал читать, не обращая внимания. Но я увидел у него в глазах, отразившихся в зеркале с противоположной стороны нашего полукупе, мгновенно появившуюся настороженность и почувствовал, что он в обиду себя не даст. Должно быть, парень, вздумай он приводить в исполнение свое «это-тось», и моргнуть не успеет, как окажется в глубоком нокауте… Но девушки уже теребили незадачливого служаку:

— Вы еще про свою бабушку. Она талантливая женщина…

— Товарищи, Са-а-мар-канд, — тянуче проговорил, проходя по вагону, черноволосый проводник. — Самарканд. Кому выходить…

Девушки, вскочив, засуетились возле своих чемоданов и сумок. Стал собираться и опаздывающий. Уходя, он подмигнул своему седоволосому собеседнику:

— Мы с вами, дедушка, еще, наверное, встретимся. Вы про змей побольше расскажете. Про влюбленных змей, а?

Тот ничего не ответил.

Вагон пустел.

После Самарканда поезд шел так быстро, что наш вагон — он был последним — раскачивало из стороны в сторону, как небольшой корабль в бурю. Однако еще быстрее катились вдогонку с востока сумерки. И они постепенно обволакивали нас, за окном уже ничего нельзя было разглядеть, огни в вагоне все не зажигались, а мой, теперь уже единственный, седоволосый попутчик (нет, дедушкой его определенно не назовешь) по-прежнему читал свой журнал, не обращая внимания на темноту. Наконец и он протер глаза, положил журнал на колени, посмотрел на меня, потом откинулся назад и так долго сидел, сидел…

Мне уже становилось жутковато вдвоем с таким спутником. Впрочем, может быть, он тут и ни при чем, просто сумерки нагнетали тревогу. Ехал я в незнакомый город, где, я уже точно знал, никто меня сегодня не встретит. Этот скорый поезд высадит меня через часок на станции Новый, а сам равнодушно умчится дальше, на Ашхабад.

Я начал собирать свой маленький багаж. Понемногу зажегся свет под потолком, и «профессор» снова принялся за свой журнал. А я вынул из кармана куртки письмо Рустама и стал перечитывать его, надеясь найти между строчек что-то новое, чего раньше не заметил.

Из седла меня ничто не выбило, хоть и пролежал тогда неделю в больнице. И семья не появилась. Но что-то уж вдруг увлекся наш Рустам этим Кирусом, кажется, у Конан Дойля есть такая фамилия…

…«Солнце мчалось по небу, как футбольный мяч от ворот до ворот», — писал автор одного рассказа, присланного в редакцию, где я работал. Почти вот так прошел для меня сегодняшний воскресный день.

С утра, хоть и считался уже в отпуске, подметал улицу на субботнике в честь сорокалетия нашего родного города.

После субботника — три часа до ташкентского самолета. Аэропорт у нас далеко за городом, в горах. Кругом степь, сзади за холмами огромный металлургический завод, но он чуть напоминает желтоватым дымком о своем существовании, а впереди — пустынное летное поле да у самого горизонта — горы. Место, в общем, где земля «закругляется». Говорят, есть маленькие планеты, на которых достаточно хорошего прыжка, чтобы улететь в космос. Когда я приезжаю в наш аэропорт, мне кажется, что я на одной из таких планет.

Взлетели, миновали заводские дымы, внизу поле зеленое — и коричневыми буквами на нем выжжено слово «Люся». Кто-то из трактористов ухитрился…

Самолет опаздывал, и в Ташкенте я не успел послать Рустаму телеграмму, в ашхабадский поезд уже почти на ходу вскочил. А из дома давать телеграмму было бессмысленно: откуда я знал расписание среднеазиатских поездов. Так и получилось, что меня никто не встретит. Завтра-то я сам найду Рустама по адресу, а сегодня… Казалось, что все минуты прошедшего дня, которые раньше сыпались мелким дождиком, теперь обрушились водопадом, усталость как-то сразу взяла свое, и я понял, что сегодня сил у меня хватит только добраться до ближайшей гостиницы.

Темнота за окном, между тем, рассеивалась, вот уже можно было разглядеть невысокие холмы, домики, редкие чинары вблизи полотна — все это в неясном бледно-голубом свете.

— Новый! — предупредил черноволосый проводник. — Выходить.

Мой попутчик поднялся, захлопнул журнал, схватил висевший тут же легкий светлый плащ и направился к выходу. Я опередил его.

«Неизвестная планета» встретила меня холодно. И в прямом, и в переносном смысле. Сеял по-осеннему резкий дождь. Спрыгнув с подножки, я сразу же поскользнулся на мокром гравии и больно ударился коленом. Примета?

На соседнем пути чернели длинные цистерны, на следующем — товарные вагоны. За ними небо было люминесцентно-голубым. Составы эти, казалось, вросли в станционный пейзаж, при виде их не возникало мысли о движении. Я пролез под мокрым промасленным металлом и увидел вокзальчик — темный, приземистый. Сдал свой чемодан в камеру хранения и вышел на привокзальную площадь. Города отсюда еще не было видно, только все то же бледное зарево и кое-где маленькие слепые домишки.

Мой недавний попутчик стоял на автобусной остановке, он был в плаще, очень старомодной шляпе, за спиной — рюкзак. Мы молча ждали минут пятнадцать, потом он вдруг повернулся ко мне:

— Нам с вами, кажется, по пути?

Я ожидал, что он предложит мне пройтись вместе пешком, автобусов все равно не предвидится. Я не собирался отказываться, несмотря на усталость: люблю компанию странных людей. Услышал я, однако, другое:

— Вы меня, конечно, простите за назойливость, но если можно — откуда у вас та вырезка, про «влюбленную гюрзу»?

— Из газеты, — пожал я плечами.

— Это-то понятно, — засмеялся он. — А вы бы не могли ее мне, скажем, подарить? Простите, конечно. Дело в том, что я по работе имею некоторое отношение к этой проблеме.

— Тогда, может быть, вы знаете Кируса? — пробормотал я.

— Кого?

— Кируса. Его так зовут.

— Меня так зовут, — уточнил он. — Хотя не все. Вообще я Кирилл Устинов, друзья сокращают…

2. КИРУС

Неширокая, вся в темной зелени, улица, на которую мы вышли, называлась Узбекистанской — «Узбекистон-роуд», как заметил Кирус. Фонари дневного света словно бы подчеркивали, оттеняли голубизну трехэтажных домов с балконами-лоджиями, благодаря которым «белое солнце пустыни» (тоже объяснил Кирус) не попадает в комнаты ни утром, ни днем, ни вечером. Вдали, как мощные восклицательные знаки в конце строк, по обеим сторонам улицы высились узкие девятиэтажные «небоскребы». Все было интересно и красиво в этом необычном городе, построенном в пустыне. И только развешанные тут и там в лоджиях детские рубашки и пеленки, хочешь или не хочешь, а снижали общее настроение. А может быть, это только на первый взгляд…

— Так вы и есть Сергей-поп? — Извините, но так Рустам вас представил, — жестикулируя, отрывисто говорил Кирилл Устинов, он же Кирус. — И вы думаете, я отпущу вас в гостиницу? Ни в коей мере. Переночуете у меня, Гэха, наверное, не будет против, а завтра… Завтра к вечеру нас уже, по всей вероятности, не будет здесь. Чего медлить? Планы большие, группа собрана. Вы хоть немного представляете, что нас с вами ожидает?

— Ни в коей мере, — ответил я в тон. — Рустам писал о каком-то эксперименте.

— Эксперимент эксперименту рознь… Но вы, знаете ли, хоть немного о себе расскажите.

— Мне-то что особенно рассказывать. «Сергей-поп», журналист, работаю в городской газете, в прошлом году в отпуске ловил змей для института, вместе с Рустамом, в этот раз он опять меня соблазнил…

— Семья есть?

— Нет.

— У меня тоже. Ладно, это к слову. Но Рустам вам не написал, что сейчас ловить змей придется совсем не так, как в прошлом году?

— Не написал. Да он вообще не любит много писать.

— Нужно будет проверить одну мою идею. Я попросил найти людей с крепкими нервами. Он про вас с Наташей говорил: смелые. Смелость — это еще очень мало сказано. Я знаю людей, которые не дрогнут перед бандитским ножом или пистолетом, но, увидев самую обыкновенную гюрзу, как бы сказать, в столбняк впадают… Смелость тут ни при чем, это что-то из веков идущее. Бог Ягве, если верить библии, положил такой зарок, ненависть и вражду между человеком и змеей посеял. А кто, по-вашему, сделал первую попытку разрушить этот Ветхий завет? Человек? Представьте себе, змея!

Он смотрел на меня в упор, я невольно отстранился.

— Вы смеялись, конечно, от души, когда прочитали ту юмореску о «влюбленной гюрзе», — продолжал он, снизив голос почти до шепота.

— Как сказать… — неопределенно ответил я, а потом, стараясь быть вежливым, прибавил: — Но вы же в самом деле не полагаете, что гюрза…

— Как и того молодого человека, я в ответ уличаю вас в невежестве, — отчеканил он. — Гюрза гюрзе рознь. Тот вид гюрзы, из-за которого наш сыр-бор разгорелся, я пока шифрую Гэха, так ее называют на своем языке жители того поселка, где мы с ней встретились. Что это значит в переводе, я так и не смог выяснить.

— Гэха — это влюбленная гюрза?

— Да. И ее «возлюбленным», к счастью, оказался я. К счастью потому, что нервы у меня более крепкие, чем, скажем, у того солдата из вашей юморески. Я не умер от ее любви. Встретились мы в конце ночи, я было заснул в пустыне, и вот такая история, просыпаюсь — она вокруг руки… Но я уже сказал, что я не умер. Сейчас она живет у меня дома. Я записал ее биотоки, изучил биополя, хотя мне это, конечно, многого стоило… Сейчас могу командовать ею на расстоянии, из своей лаборатории в Институте экспериментальной биологии. С Гэхой у меня, так сказать, факультативный эксперимент, но игра, чувствую, стоит свеч, вот и сколачиваю группу добровольцев… Но не делайте вид, что вы уже все поняли. Подробно и детально я еще вам расскажу.

— Когда вы приходите домой в хорошем настроении, она, вероятно, прыгает от радости? — спросил я. — Читал я еще в одном журнале и такую историю…

— Ее пляска показалась бы вам плохим зрелищем, — хмуро заметил он.

Мы уже вышли на другую улицу. Здесь стояли, все в листве, так что их и не разглядишь как следует, одноэтажные, голубые, уютные коттеджи. В нескольких десятках метров впереди я увидел белеющее от ламп дневного света шоссе, а дальше города уже не было, начиналась пустыня.

— Пришли, — сказал Кирус, проведя меня по тропинке сквозь густую листву к дверям одного из коттеджей с темными окнами. — Моя квартира. — Он достал ключ из кармана. — А знаете, чего я больше всего боялся в этом эксперименте? — продолжал он. — Что не смогу удержать ее в полусвободном состоянии. В неволе она бы скончалась тут же, я ее на биоцепи… И боялся: не дай бог не удержу, ползнет на улицу, люди же кругом. Ничего, решил проблему. Крепко сейчас держим ее на биоцепи, из двух точек. Два рода инстинктов надо подавлять: один заставляет ее бросаться на человека, другой — бежать от него. Поэтому из двух точек.

— А почему не в институте держите?

— Голос у вас уже подрагивает, рановато… В институте нашем тоже еще нет подходящего помещения. Поймите, нельзя ждать, это же экспресс-эксперимент… Заходите в комнату.

После суматошного дня и всего услышанного нервы у меня, конечно, были взвинчены, а тут еще предстоит такая встреча… В общем, не без основания говорил Кирус, что голос мой «подрагивает». Когда, однако, он, успокаивающе сжав мне руку, включил свет, я не услышал хорошо знакомого мне шуршания.

— Она там, — показал Кирус на дверь в дальнем от нас углу комнаты. — Побудьте пока здесь, неизвестно, как она к вам отнесется. Хорошо, если как, например, к жене вашего друга…

— Вы что, змею спросите? — Я попытался улыбнуться, но вместо этого противно хихикнул, чем уничтожил себя в собственных глазах.

— Спрошу, — ответил он. — Посидите пока, вот журнал, посмотрите.

Не раздеваясь, он прошел туда и закрыл за собой дверь.

Мне, конечно, было не до журнала. Я оглядел комнату. Письменный стол, весь заваленный исчерканной бумагой, два уютных кресла, книжные шкафы… В другое время меня заинтересовала бы эта библиотека: на самых видных местах стояла всевозможная приключенческая литература. Но сейчас я только ожидал, ожидал в напряженном полусне, пока вдруг не очнулся: прошло уже полчаса…

Посмотрел на ту дверь и вздрогнул: она шевелилась. Дьявол побери, это сквозняк! Я решительно направился туда. Не хватало еще с самого начала проявить себя трусом. Если не понравлюсь этой Гэхе, сумею уйти.

Резко открыл дверь. Но тишина осталась нетронутой. Никого не было, кроме Кируса. А он, по-прежнему в своем светлом плаще, неудобно полулежал на ковре, положив голову на кресло…

3. БЫЛА ЛИ ЗМЕЯ?

Ночь здесь наступает быстро. Сейчас за окнами квартиры Рустама — только чернота. Роскошный современный дом стоит на краю пустыни…

Рустам, рослый, нескладный, с длинным лицом, которое «украшал» небольшой шрам над верхней губой (из-за этого я при первом знакомстве с ним подумал, что у него должна быть нехорошая улыбка, но оказался неправ), казался самым оживленным из нас, собравшихся в его квартире. Он выскакивал из-за стола, хватался за гитару, опять садился рассказывал анекдоты из своей научной жизни…

Так же бывало с ним в прошлом году, в экспедиции, когда приходилось особенно тяжело. Рустам забрал себе в голову, что он морально обязан поднимать настроение у остальных, что от него ничего другого не ждут, такая за ним держалась прочная репутация.

Его жена, худощавая блондинка, «юная хрупкая девочка», как писал когда-то Рустам в своем взволнованном лирическом стихотворении, с беззаботным видом собирала на стол. Мы решили при ней не упоминать о том, что потрясло нас всех — о неожиданной смерти Кируса. Она и так вздрагивала каждый раз, когда Рустам заговаривал о нашей предстоящей экспедиции, которая, впрочем, теперь неизвестно, состоится или нет.

«Мы» — это Рустам, я и еще Наташа. Она приехала из своего Душанбе на другой день после смерти Кируса. Теперь сидела поодаль от нас и молчала; выходки Рустама ее, по-видимому, не трогали. Впрочем, молчаливой она была всегда.

— Э, — разжигал между тем страсти Рустам, — сейчас мне, конечно, даст жестокую отповедь прославленный доцент Института вакцины.

— Ты мне? Ты о чем? — повернув к нему голову, проговорила Наташа.

— Все о том же. Психологический момент. Ради чего мы с вами идем на риск? Эмма, — повернулся он к жене, — не бледней, настоящего риска еще нет. Пока что я обнажаю шпагу и вызываю всех вас на моральный поединок. Я иду на риск только ради спортивного интереса. Кто сильнее — смерть или я. Наташа презрительно улыбается. У нее за душой высокая идея. У нее стоит перед глазами узбекская девочка, которая случайно погибла от укуса гюрзы.

— Перестань, — скривила губы Наташа. — Я сейчас уйду.

— Я этой девочки не знал, и у меня перед глазами стоять нечему. Я не врач, не биолог, я химик, мне драгоценный змеиный яд нужен совсем для другой цели, нежели вам. Что же остается? Ожидаю вашей логической выкладки. Что скажет наш уважаемый журналист? Сергей-поп, кстати, за каким чертом тебя занесло на нашу галеру, как французы говорят? У себя на Урале ты бы мог найти не меньше сюжетов и образов, не рискуя жизнью. И отпуск проводить на Черном море, не рискуя жизнью. В чем же дело? Я жду.

Я пожал плечами:

— Непросто ответить. Я узнал вас, какие вы молодцы, и мне захотелось быть вместе с вами.

— Неожиданный комплимент. Как ты находишь, Наташа?

— Я что-то уже не улавливаю всей вашей галиматьи, — с досадой ответила она.

— Я пока не вижу галиматьи, — невозмутимо продолжал Рустам. — Галиматья — это абсурд. Если я неправ, приведите меня к абсурду.

— Рисковать жизнью, как ты говоришь, ради спортивного интереса — это, ты считаешь, не абсурд? — заметил я.

— Я считаю, нет. Багровая нить приключения проходит через серый клубок дней… Перефразирую классика. Наташа уже, глядите, мысленно отвечает мне. Она говорит о самопожертвовании ради любви к человеку. Отражаю. Можно любить отдельных людей, можно — все человечество. Если уж так, то я предпочитаю второе. Кстати, и взаимность со стороны всего человечества — эффектнее звучит. Мне кажется, не известные мне люди, которым мои гюрзы спасли жизнь, часто пьют за мое здоровье, потому я такой живучий, хотя меня кусали — перекусали… Кстати, если когда-нибудь в доме отдыха массовик-затейник вас спросит: «Какой самый хороший змеелов?» — надо отвечать: «Некусаный». Такой вопрос уже появился в викторинах.

— Ты что-то резко переходишь, — заметил я. — Спортивный интерес, любовь ко всему человечеству… — Наш полуиронический диспут, чувствовал я, становился все серьезнее.

— Отражаю. Любовь к человечеству оставляю про себя, не для разглашения. Я не вижу все-таки, где тут абсурд.

— Ты сам пришел к нему. — ответил я. — Человечество состоит из отдельных людей.

— Значит, по-твоему, их можно суммировать?.. А вообще, — уже лениво продолжал Рустам, — через месяц меня не спросят, во имя чего, а спросят, сколько изловил змей.

— Рустам, — негромко сказала Эмма, вставая, — я пойду…

— Иди, отдыхай, — ответил он, — я сейчас тоже. Открой только, пожалуйста, ту бутылку сухого, мы выпьем еще.

— И много лет ты мучаешь молодую женщину? — заговорил я, когда ушла Эмма. — Она не в себе от твоих постоянных напоминаний о риске.

— Отвлечься немного ей надо от своего, — хмуро заметил Рустам. — Хоть так неумело, но отвлекаю. Она по уши в своих медицинских экспериментах, в клинике что-то очень важное пробуют, приходит в час ночи и не может заснуть всю ночь, думает, а утром опять на работу. Кстати, мы тут долго не засидимся. Сергей, конечно, у меня останется. Ты, Наташа, в гостинице устроилась?

Она кивнула головой.

— Эх, под настроение, — сказал Рустам, взяв гитару. — Знаете такую:

Перефразирую опять классика… Я склонен полагать, — без паузы продолжал он вполголоса, — что здесь ваши услуги теперь едва ли понадобятся.

— Да что с ним случилось, — спросила Наташа, — с вашим Кирусом?

— Сергей расскажет, — лениво заметил Рустам. — Сергея чуть не обвинили в убийстве.

— Да? — вскинула брови Наташа.

— Ночь провел в отделении милиции, — сказал я.

— Больше бы провел, если бы не я, — вставил Рустам.

Я был весь в пережитом. Вероятно, свалился бы тогда в обморок рядом с мертвым Кирусом, но я не сразу понял, что это смерть, и это «не сразу» послужило чем-то вроде амортизатора, ослабившего потрясение. Пришел в себя, вызвал милицию по телефону. А потом объяснения.

— Вы как это находите?

— Совершенно не представляю себе. — Слышал я свой голос. — Он держал змею, может быть, она…

— Вы ее видели?

— Нет.

— Мы тоже. Куда она делась?

— Не представляю.

— Слишком много не представляете. Где вы живете? В Новоуральске. Здесь кто-нибудь вас знает?

— Я приехал к другу…

Но я предпочел не беспокоить Рустама ночью и побыть до утра в отделении.

Кирус умер «от внезапного нервного шока». Так сказали медики.

— Но я этому не очень верю, не очень верю, — говорил теперь Рустам. — Откуда шок? Нервы у Кируса железные. Он такие эксперименты проделывал с этой гюрзой, представить себе страшновато. И вокруг шеи она у него обматывалась… Влюбленная же. Биотоки все записывал, импульсы. Хотел своим мыслям ее подчинить.

— Рустам, а ты сам эту влюбленную змею видел? — спросила Наташа.

— В натуре нет. Кирус опасался посторонних. Фотографии я смотрел. В дневник они вложены, я сегодня хотел найти его дневник, но ума не приложу, куда он его спрятал. Но змея была, Наташа, ты в этом не сомневайся. Была. Другое дело, что ее уже не было, когда Сергей и Кирус пришли. Может быть, с этого нужно начинать разгадку всего остального?

— Но куда она могла уползти? — заметил я. — И неужели Кирус не предвидел такой возможности? Зачем же он тогда уезжал и оставил ее здесь?

— О, гости к нам, — сказал Рустам, прислушиваясь к звонку в передней.

4. СЛЕД

Паренек в скромной темно-синей куртке, перешитой, по-видимому, из старомодного пиджака, открыл дверь в нашу комнату и тут же подался назад. Смущенно проговорил:

— Здравствуйте. Прошу прощения…

— Э, прошу сюда! — воскликнул Рустам, подняв бутылку. — Вы пришли, но вы не уйдете назад, как говорят у нас на Востоке. Садись, друг, кто бы ты ни был. Штрафной гостю, одиннадцатиметровый. Знакомимся: Рустам.

— Арслан, — еще больше смущаясь, пожал тот протянутую руку. — Но таким гостям не радуются. Я из уголовного розыска.

— Э! Моя милиция меня бережет.

— Вот что, — продолжал Арслан, — если не возражаете, я хочу с вами кое-что коротко обсудить. Вы друзья Кирилла Устинова…

— Немного тише, в соседней комнате спит моя жена, — заметил Рустам.

— Речь идет о той змее, — понизив голос, продолжал Арслан. Я про себя улыбнулся такому переходу. — Мы уже поняли, что она для вас — научная ценность. Но сами подумайте, что будет, если с ней встречусь, например, я. Я никогда не ловил змей. — И — кто-то из нас двоих должен будет погибнуть, — Арслан рассмеялся. — А вы змееловы, вот я и хочу…

— Не хотите ли вы сказать, что она здесь, в городе? — спросил Рустам.

— Непременно.

— Очень странно, — Рустам опять подмигнул мне. — Насколько я разбираюсь в повадках змей, она, если жива, сейчас далеко от города, в своей родной пустыне, и благодарит судьбу за избавление от неудачных экспериментов.

— Это же не простая, а «влюбленная гюрза», — многозначительно заметил Арслан.

— Так вы думаете, что она на его могиле?

— Не знаю, но вот, смотрите. — Он достал записную книжку. — Все в ту ночь. Без пятнадцати час она спугнула парочку в сквере на проспекте Химика. Так и проползла под скамейкой, они даже испугаться не успели как следует. Около часа ее видели на улице Жданова. Но вот дальше пострашнее. Борис Зайцев, аппаратчик химического комбината, проходил в начале второго по проспекту Мира. Он возвращался со свадьбы и был, конечно, в очень «таком» состоянии. Одним словом, увидев большую змею, ни за что не хотел уступить ей дорогу. Так что попал в больницу.

— Напала на него? — воскликнула Наташа, которая молчала с самого прихода Арслана. Тот повернулся к ней:

— Между нами говоря, ей больше ничего не оставалось делать.

— Как вы так можете… — Наташа стиснула зубы.

— Об этом потом, девушка. Сейчас суть. Вы чувствуете ее маршрут? К центру города! И если уж предположить, что она таким сложным путем пробиралась, как вы говорите, в свою родную пустыню, то дальше ей дорога — чувствуете? — через новые микрорайоны. А там бы ее непременно видели. Рабочие химкомбината в это время возвращаются из вечерней смены. Мы расспросили очень многих. Ничего.

— Восточный вариант Шерлока Холмса, — шепнул мне Рустам.

— Заключение делайте сами, — сказал Арслан.

— А вы тоже человек с Востока, знаете их повадки, — ответил Рустам. — Обычно змеи избегают людей. Чего ей вздумалось ползти через весь город?

— Чудеса, — развел руками Арслан. — Впрочем, согласитесь, что сама по себе «влюбленная гюрза» — тоже чудо. Одним словом, сегодня ночью мы организуем генеральный поиск. Понимаете, слухи разлетаются по городу… Все. Уфф! — он вытер лоб рукавом. — Все сказал, с чем к вам пришел.

— Вы хоть примерно чувствуете, где она может находиться? — спросил Рустам.

— Да. Если взять план города…

— Висит на стене.

— Ага, я сразу не заметил. Примерно вот здесь. Тут много укромных местечек. Наверняка забилась и отлеживается…

В соседней комнате послышались громкие вздохи.

— Так и не даем человеку уснуть, — проворчал Рустам. — Сейчас, Арслан; я скажу ей несколько слов, а потом мы, конечно, отправимся с вами. Пойдем ведь, Сергей, Наташа?

Наташа медленно встала, сняла очки, протерла их. Я давно заметил, что без очков она была очень некрасивой: близко посаженные раскосые глаза, словно бы нарочно надвинутый на них широкий лоб. Да еще прическа почти одинаковой высоты с головой. Неужели она считает, что ей идет такая прическа?.. А очки как-то скрашивали все, придавая ее лицу вдумчивое выражение.

— Лично мне кажется, — резко заговорила она, подходя к плану города, — что начать нужно не в центре, а здесь.

— Что здесь? — спросил Арслан.

— Институт. Лаборатория Кирилла Устинова. Понимаете, я тоже немного занимаюсь биотоками…

5. РУСТАМ

В городе Новом все, кажется, было новым, кроме вокзала и привокзальной площади. Низенький обшарпанный вокзальчик знавал, очевидно, «то еще» время, когда только строили железную дорогу из Ташкента в Красноводск. Неподалеку от него расположилась чайхана, где в любое время дня аксакалы, сидя по-турецки на ковре, ели лагман и пили зеленый чай из пиал. Чуточку подальше был базар, где продавались восточные сласти и огромные пресные лепешки…

Когда я оказываюсь в незнакомом городе и мне нечего делать — тянет к вокзалу. Вот и сейчас зашел в это пустое и холодное, несмотря на окружающую жару, каменное здание со звенящим под ногами плиточным полом и изучаю расписание поездов, которые идут с запада на восток и с востока на запад. Что меня здесь, собственно, держит? Могу хоть сегодня вскочить в вагон любого поезда. Отпуск у меня только начинается, можно провести его в Ташкенте — есть там, где остановиться, — или через Красноводск и Баку, в два счета оказаться на Черном море.

Такое настроение пришло потому, что я оказался не при деле.

Те ночные генеральные поиски ни к чему не привели. Гэха, «влюбленная гюрза», не обнаруживала себя. Насчет слухов Арслан явно преувеличивал: я три дня бродил по городу и ничего нигде не слышал о змее, которая ползает под скамейками на глазах у испуганных парочек. Борис Зайцев, аппаратчик химического комбината, был так плох, что к нему никого постороннего не пускали. Но врачи говорили, что он потерял сознание во всяком случае до того, как к нему прикоснулись воображаемые зубы предполагаемой змеи. И факт укуса не подтверждался. В общем, была ли змея?

Рустам утром после той ночи генерального поиска, выбранив милицию, ушел к себе на работу, и больше я его почти не видел, хотя жил по-прежнему у него на квартире. Наташу, ту совсем невозможно было поймать. Она быстро нашла общий язык с сотрудниками «кирусовской» лаборатории, новым начальником, который только что начинал входить в курс дела и на мой вопрос, состоится ли все же змеиная экспедиция, намеченная Кирусом, неопределенно махнул рукой. Отмахивалась и Наташа, встретив меня на улице, или бросала мимоходом: «Настраиваем…» Что настраиваем? Она все время куда-то спешила.

Я вспоминал, что и в прошлом году она…

В прошлом году, как и сейчас, первой моей встрече с этими людьми уже предшествовало приключение. И тогда отпуск у меня только что начинался, три дня прошло, а я уже возвращался от девушки, с которой вместе собирался было тот отпуск провести.

Жила она в небольшом поселке неподалеку от Теджена. Встретившись после долгой разлуки, мы поняли, что не нужны уже друг другу. До железной дороги было километров десять, я рискнул отправиться пешком через пустыню, по одной из шоссейных дорог, с воздуха напоминающих проложенные по розовому песку хорошо укатанные лыжни. Дороги, однако, так часто переплетались, что я шел часа четыре и никуда не пришел. Приближалась ночь. Я огляделся в растерянности. Никого кругом не было видно, только метрах в двухстах в стороне от дороги двигалась человеческая фигура. Я крикнул и побежал туда.

Это был рослый мужчина в брезентовой куртке, таких же брюках и высоких, до колен, шнурованных ботинках, с необычного вида мешком за спиной и длинной палкой в руках.

— Вы что шумите? — заговорил он, сделав страшное лицо, когда я оказался рядом. — Моих девочек напугаете.

— Прошу прощения, немного заблудился, — отвечал я с независимым, как мне казалось, видом. — Подскажите, пожалуйста, где тут жизнь?

— Жизнь кругом, — проворчал охотник, как я сейчас же мысленно его определил. — Только на Марсе ее, может быть, нет. Но сейчас стемнеет, и вы совсем заблудитесь. Из России, небось? В первый раз в пустыне? Предлагаю переночевать у нас в вагончике, это недалеко. Согласны, тогда идите за мной, только…

Больше он ничего не сказал, и мы зашагали по высокой насыпи.

Внезапно охотник обернулся ко мне и, подмигнув, спросил:

— Змей не боишься? — и указал на свой странный мешок. Я услышал: там шуршало. Мне стало ясно насчет девочек.

Змей я никогда особенно не боялся. Поэтому, когда Рустам (это был он) приказал мне: «Стой!», я с интересом стал наблюдать за ним. Его движения были такими стремительными, что я почти не различал их. Через две-три секунды он уже держал в руках что-то длинное, пружинисто вьющееся. Завозился с мешком. А я огляделся и вдруг у самых ног увидел небольшую темно-серую змейку, похожую на ужа. Раз! — и я, недолго думая, схватил ее (читал же, как надо!) чуть сзади головы. Змейка зашевелилась. Рустам только что справился со своей добычей, обернулся ко мне…

— Смотрите, ужа прихватил, — сказал я.

— Что ж, — улыбнулся Рустам, — и уженек пригодится. — Мгновенно перехватил он змейку, спрятал в сбой мешок и… вкатил мне такую оплеуху, что я еле удержался на ногах.

— Дурак! — кричал он, выкатив белки. — Сказано было тебе… Знаешь, какого ужа прихватил? Нет, — покачал он головой, посмотрев на мои ноги в легких резиновых кедах, — твоя смерть будет на моей совести. Дальше не идем. Во-первых, поменяемся обувью, — продолжал он уже спокойно, — а во-вторых, давайте же условимся: ноль движений без моих разрешений.

Мне пришлось обуть его ботинки, которые оказались мне безбожно велики. Подождав, пока я их зашнурую, он сказал:

— Свои кеды понесешь в руках. Я босиком обойдусь. Не спорить! Пошли.

…Около небольшого зеленого озерка стоял рыжеватый, местами в белых следах соли, вагончик.

— Пришел с добычей! — закричал босой Рустам, подбегая к нему. — Добыча странная: желает ужинать и спать.

Их было четверо: кроме Рустама двое совсем юных парней и Наташа. Тоже, судя по всему, только что пришли. В спецовке Наташа была похожа на озорного мальчишку-подростка. Однако она быстро зашла к себе (в вагончике для нее было отгорожено что-то вроде отдельной кабинки) и через несколько минут появилась одетая в аккуратно выутюженную белую блузку, плиссированную юбку и блестящие черные туфли, — хоть сейчас на вечер молодежи. «Не из-за меня ли?» — появилась вдруг у меня странная мысль.

Тогда же я заметил ее не слишком привлекательную привычку кривить губы, прежде чем ответить на какой-либо вопрос, и время от времени передергивать плечами…

За ужином Рустам был оживленнее всех. С большим юмором он рассказывал о том, как я схватил молодую эфу, приняв ее за ужа. Все изобразил в лицах.

— Честное слово, быть ему змееловом! — кричал он и рассмеялся. — Даже в рифму. Вы увидите, быть! Или, разумеется, не быть…

Студенты посмеивались (парни оказались студентами-биологами, здесь они проходили практику), Наташа только один раз улыбнулась. Мне все больше нравились эти ребята, а шутки Рустама навели меня на серьезную мысль: «А если в самом деле… Отпуск же…»

После ужина студенты сели за шахматы, Наташа ушла к себе, сказав Рустаму: «Записи надо в порядок привести» Рустам вскоре исчез; уже совсем наступила ночь, студенты зажгли свечку, а он все не появлялся.

Мне спать не хотелось, и я вышел побродить. Зеленела над пустыней луна. Я начал спускаться к озеру и невольно подался назад: на песке, у самой воды, неподвижно лежал человек — без сомнения, это был Рустам. Он раскинул в стороны руки, одну из них лизала вода.

Кричать? Зубы у меня словно бы сжал кто-то. Я подбежал к Рустаму. Он по-прежнему не шевелился, однако теперь я понял, что он спит. Но так спать?..

Рустам вскочил, сел, протер глаза:

— Держи за хвост, держи, не выпускай же.

Еще раз протер глаза, взглянул на меня, встал на ноги, опять сел.

— Ужелов, что ты тут делаешь? Эфолов… Иди, отсыпайся.

Мы молча смотрели друг на друга.

Наконец Рустам заговорил снова:

— Если спать не хочется, посидим, не возражаешь, при луне? Не такая луна, как у вас в России, ага? Здесь не Южный Урал (он уже знал, что я с Южного Урала), а юг Средней Азии. И сейчас, ты например, не можешь быть уверенным, что совсем рядышком, за спиной у тебя нет гюрзы. Не вскакивай! Это ты не можешь быть уверенным, а я могу. Чудо было бы… Их вообще мало осталось, ловим, а еще больше убиваем зря. — Он отряхнул песок с одежды. — Я тебя испугал своей позой. Не обращай внимания особенно, а главное, помалкивай. Ты завтра уйдешь и забудешь… — Он обнял меня за плечи: — Понимаешь, неудачник-эфолов, это у меня ночная разрядка. У кого бывает зарядка, а у меня разрядка. Столько за день накопишь, наконденсируешь… Это только говорят, пишут иногда, что есть люди, которые совсем не боятся смерти. Когда видишь эту смерть в десяти шагах и она головой в тебя метит, капюшон раздувает, у тебя первое желание — бежать, пока цел. А бежать нужно не от нее, а на нее, хитрее быть, в десять раз проворнее… А вечером настроение у ребят поднимать, взвинчивать, чтобы не скисли окончательно. Охота у нас неважная, змей маловато, люди теряют интерес. Видишь, дела… А когда у всех все в норме, у меня, видишь, разрядка начинается. С тобой сегодня тоже… У меня мало-мало разрыв сердца не случился, когда ты эфу держал в руках. У меня слабое сердце. Смотри на будущее. А впрочем, ты же завтра чух-чух-чух…

— Я об этом и хотел с вами поговорить, — вставил наконец я. — Вам рабочие не нужны?

Он привстал:

— Фиу! Это ты хочешь навялиться к нам в рабочие?

Я рассказал о своей отпускной ситуации.

— Фиу! — повторил Рустам. — Да кто ты сам из себя?

— Газетчик.

— Сюжеты разыскиваешь? — прищурил он глаза.

— Допустим, не прочь, — с вызовом ответил я.

— А еще ты кто?

— Не трус, вероятно, — пожал я плечами.

— «Не трус»! — проворчал он. — А мне, может быть, трус нужен. Какая мне радость, если ты, не трус, очертя голову бросишься на кобру, когда она раздувает капюшон… Рабочие нам всегда нужны, — помолчав, продолжал он. — Если не передумаешь, утром я тебе что-нибудь скажу. Учти, оформлять тебя никем не буду, с этим возни… С денежками потом сообразим. А пока ты просто отпускник, помогаешь нам на общественных началах, на моей ответственности. Ты — вдохновляющий пример. Ребятам сейчас нужен вдохновляющий пример.

Я ничего не сказал в ответ на такое странное определение своей роли.

— Да зовут-то тебя как, я еще не знаю? — спросил Рустам.

— Сергей.

— О, Сергей-поп, Сергей-поп! Песня такая есть.

…И началось.

Мне было легко: ходил с Рустамом. Он, кстати, уверял, что в одиночку ловить змей — прямое нарушение техники безопасности.

— Они ищут в шесть глаз, — говорил он про Наташу и студентов. — Главное не ловить, а отыскивать. Мало этих сволочей осталось, а яд нужен. А все бог виноват, — продолжал он, сделав многозначительное лицо. — Вражду посеял «человек-змея». Вот и приходится отыскивать с риском. А зачем эта вражда?

…Сам я не скоро научился отыскивать.

6. НАТАША

«Океан времени плескался у моих ног», — прочитал я как-то, еще студентом, эту глубокомысленную фразу, красиво выведенную чернилами… на светлом столе аудитории. Плескался он у моих ног и сейчас, в этом задрипанном вокзальчике станции Новый.

Поезд Ташкент — Красноводск проходит в три часа ночи. Вскочив в один из его четырнадцати вагонов, я и окунусь в этот океан свободного времени.

Нужно только деликатно попрощаться с Рустамом.

А с Наташей?

В прошлом году мы с ней вообще не попрощались…

Я провел тогда с ними три недели, сдружился с Рустамом и студентами. А Наташа держалась от нас в стороне. Вернувшись с охоты, неизменно переодевалась во что-нибудь, как она, вероятно, думала, безукоризненно модное, и бралась за книжку или тетрадь с записями. Разговаривала мало.

Помню, однажды ночью я проснулся и услышал, как один из студентов начал стучаться к ней. Ее глухой голос спокойно ответил: «Завтра ночью». Но назавтра утром она так посмотрела на него, что он долго не смел потом и заговаривать с ней.

…Конец экспедиции мы весело отметили в Ташкенте, на даче у родителей Рустама. Охота все же более или менее удалась, и настроение было хорошее. Не стало бы оно у меня таким, знай я, что меня еще ожидает. Дело в том, что в последний день экспедиции меня укусила в руку змея, что обиднее всего, оказавшаяся неядовитой. Я и не придал поэтому большого значения укусу. Но Рустам, когда я рассказал ему, переменился в лице, велел мне тщательно промыть рану карболкой и потом часто спрашивал: «Не тянет?» «Потянуло» уже в самолете, когда я возвращался домой. Рука вспухла, вздулась, и последние дни своего отпуска я лежал в больнице, стискивая зубы от боли.

Но в тот вечер, в Ташкенте, я ничего подобного не предполагал. Все было отлично. Собрались мы вшестером; студенты где-то «откопали» знакомых девчат и наперебой рассказывали им о своих охотничьих подвигах. Девушки ахали, я еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

Рустам долго возился с магнитофоном: «Сейчас я вам сделаю старинную танцевальную мелодию», а когда наконец поставил ее, мы с Наташей как-то вместе, одновременно поднявшись из-за стола, пригласили друг-друга. Засмеялись, и больше весь вечер ни на кого не обращали внимания.

…Помню державшуюся на одном гвозде скамейку среди листвы, чуть «смазанной» лунным светом, и голос Наташи:

— Нет, не радуюсь, что домой. В экспедиции я немного отвлеклась, рассеялась…

Мы многое рассказали друг другу. Ее никто не ждет. Муж, который живет там, в Душанбе, решил, что ждать человека, постоянно рискующего жизнью, — пожалуй, хуже, чем самому рисковать. Он потребовал: или-или. И теперь ее никто не ждет.

— Не могу я все это бросить. Ты понял, никогда не смогу. Люди от нас ждут… Ты можешь меня понять…

Это была совсем другая Наташа. Не узнавал я и своего собственного голоса.

Помню, как она говорила: «Мы же здесь не у себя дома», прикоснувшись к моим волосам…

Словно бы подтверждая это, появился бегущий Рустам с карманным фонариком. Не обращая на нас внимания, он крикнул кому-то:

— А я и здесь изловлю гюрзочку. Спор?

Мы с Наташей отстранились друг от друга и молча пошли в дом. Скоро она исчезла. Я долго искал ее. Всем было не до меня. Рустам, увлеченный непонятным для меня спором о том, какие змеи «благороднее» — советские или американские, на мой отчаянный вопрос ответил равнодушно:

— У Натальи самолет в три часа ночи. А не прощаться — это в ее духе. По-английски.

Он все что-то говорил. У меня в памяти удержались только эти его слова:

— А она, думаешь, лучше гюрзы? Я жду встречи с ней… и каждую минуту жду любого предательства. Она задумает, и не узнаешь…

— Ты о ком? — проговорил я, но он уже отошел.

…А теперь я окончательно понял, что тянула меня сюда, в Новый, больше всего надежда встретиться с Наташей. Но она со мной только здоровалась…

Все-таки я зашел сейчас в телефонную будку и набрал известный мне номер лаборатории Кируса.

— Наташу? — ответили мне. (Пауза). — А кто это говорит?.. Сергей? (Пауза). Да, да, Сергей с Южного Урала, она просила вам сказать… Наташа в больнице. Она сильно травмировалась. Вы слушаете?..

7. ВТОРАЯ ТОЧКА

— Есть же где-то разгадка! — кричал я на Рустама. — Что ты молчишь? Честное слово, равнодушие это уже, а не хладнокровие. Кирус, Наташа…

— Перестань, — поморщился он. — Успокойся. Не поможешь. Ты хорошо знаешь, что эта разгадка не по моей части. Наташа вот попыталась найти разгадку… Что ты, наконец? Что мы с тобой можем сделать? Мы не специалисты по биотокам.

«Не специалисты по биотокам» сидели на диване в той самой комнате, где три дня назад нас было трое. За стеной, как и тогда, спала Эмма, жена Рустама…

В больнице я узнал подробности происшествия. Наташа вместе с коллегами Кируса настраивала аппарат — преобразователь биотоков, через который, судя по всему, Кирус собирался управлять своей «возлюбленной» на расстоянии, мысленными приказами. Мне до того живо описали последний момент настройки, что у меня так и стояло перед глазами: Наташа, уже прищурившись в ожидании, надевает, как его называл Кирус, «шлем-передатчик», берется за рычажок и… вскрикнув, падает. К ней подбегают, она стонет и шепчет странные слова: «Гюрза… она же здесь».

На станции скорой помощи, осмотрев Наташу, сразу спросили:

— Когда и где получен укус? Какая змея, не припоминаете?

Никто не «припоминал», потому что не видели никакой змеи.

…— Но это же страшно. Неужели она умеет жалить на расстоянии? — услышал я свой голос.

— Не так страшно и не так удивительно, — спокойно ответил Рустам. — И не жалить, а кусать, правильно выражайся, змеелов! Яд, как тебе известно, действует на кровь или на нервную систему. Это же могут сделать и направленные биотоки. Кстати, «влюбленность» той Гэхи — по-моему, просто необычный резонанс биотоков человека и змеи. Кирус им воспользовался, проводил свои рискованные эксперименты, хотел добиться, чтобы змея слушалась его на расстоянии. Получилось у него или нет? Что получилось? Куда-то он спрятал свой дневник, не найдем… А тут, с Наташей, насколько я, химик, разбираюсь в физике, такая штука — обратная связь. Но мне кажется, ничего серьезного с ней не произошло.

— Она полсуток без сознания.

— Я говорю, успокойся. Придет в себя. Это шок. На самом-то деле ее змея не кусала.

— И у Кируса был такой же шок? — осторожно спросил я.

— Сомневаюсь. Хотя бы потому, что ты же его видел без шлема-передатчика, значит, он… А, кстати, чего ты все время параллели проводишь: Кирус — Наташа…

— А ты не чувствуешь? Цепочка одна. Кирус — Наташа — Гэха. Гэхи теперь не найдем. Директор института приказал все закрыть.

— Погоди, — Рустам потянул воздух, — раз мы ищейки, давай сперва различим запахи, которые уже нюхаем. По-твоему, отчего погиб Кирус? Я предполагаю, было так. Кирус держал свою Гэху на биоцепи. Пришел тогда, с тобой, — змеи нет. Уползла. Какая первая мысль? Крутом люди… У него железные нервы, но железные, знаешь, натянутые до предела всеми этими экспериментами. Помнишь, ты стихи читал: «Железный? Но железо нужно плавить, ему, кристаллу, в окислах не сладко…» Я не забыл. Так вот, малейшее нервное потрясение и переполнило чашу. Логично?

— Одно из многочисленных предположений, — заметил я.

— Пусть. Давай рассуждать дальше. Почему змея сорвалась с биоцепи? Биоцепь ослабла? Кирус, как ты правильно заметил, должен был такую возможность предвидеть, и, по крайней мере, не отлучался бы никуда… И еще не странно ли, что змея отправилась гулять к центру города? Не правильно ли предположить, что ее кто-то увел? Тоже на биоцепи, более сильной. Вот как рассуждаю я, не специалист.

Я пожал плечами:

— Зачем увел? Для чего это ему понадобилось? И что ты все время про биоцепь. Кирус уехал, что же, он оставил включенным свой аппарат, а тот сам… Погоди, — я замолчал, пораженный неожиданно всплывшим в памяти. — Вторая же точка!

В соседней комнате послышался глухой шум.

— Опять не дадим человеку заснуть, — недовольно проворчал Рустам. — Какая еще вторая точка?

— Кирус говорил, что змеей управляли из двух точек, — я пересказал конец нашего разговора с Кирусом, когда мы подходили к его дому.

По лицу Рустама невозможно было понять, как он отнесся к очередной новости.

— Смотри-и… — протянул он. — Что-то новое. Но раз была вторая точка…

— Раз была, мы ее найдем! — кричал я. — Вероятнее всего, оба аппарата примерно одинаковой мощности. Тогда смотри, — я чертил пальцем на столе, — вот тут змея, дом Кируса, а здесь его лаборатория. Проведем окружность и в этих же пределах будем искать вторую точку. Сначала пошарим в том направлении, куда ползла змея.

— Если эта вторая точка куда-нибудь не эвакуировалась, змеи-то больше на месте нет, — проворчал Рустам. — У того, второго, кажется, нет охоты встречаться с нами. Но, в конце концов, это все-таки что-то. Обмозговать надо. Утро вечера мудренее, пошли спать, уже два часа… Момент, момент, — протянул он таким тоном, как будто я собирался убегать. — Так, если тебе верить, выходит, что у Кируса был помощник, о котором никто не знал, а сейчас он предпочитает молчать. Эта мне фантазия журналиста, не знаешь, куда она заведет. Спать лучше иди и подумай над другими вариантами. Понятно?

8. РУСТАМ ЗНАЕТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ГОВОРИТ

В городе Новом не просто найти больницу, пока что единственную. Я знаю, что она в таком-то квартале, и даже прохожу несколько раз мимо этого дома, как и все, голубого с тенистыми лоджиями. Вывески нет, а люди, к которым я обращаюсь, говорят нечто неопределенное или в недоумении вскидывают брови: «Больница? А разве она у нас есть?» Позже я узнал, что средний возраст «новичан» примерно 21 год, и больница, конечно, не успела еще стать для них необходимым элементом быта. Там загружено только родильное отделение.

А в пятиместной палате, где лежит Наташа, вместе с ней еще только одна бабушка, которая всем жалуется на никому не известную «болезнь косой кишки».

…Я иду к Наташе и мысленно готовлюсь ко всему. Вчера она была без сознания. Стиснув мою руку, твердила: «Только мы остались… Только мы остались…» И еще что-то, совсем трудно было разобрать.

А сегодня она… встретила меня улыбкой.

Я еще был в дверях и оглядывал ее палату, когда эта неожиданная улыбка остановила мой взгляд. Ни в чем не отдавая себе отчета, я бросился к ней.

— Молодец, что живешь, молодец, что живешь… — без конца отрывисто повторял я.

— Пусти же, — полушепотом отвечала она. — Сейчас бабушка с прогулки вернется.

…Все-таки, когда та бабушка действительно вернулась, мы с Наташей уже сидели друг против друга, она на койке, я — на табуретке, и беседовали, оба раскачивая головами, как две кобры в классической стойке.

— Ну их пока к черту, этих змей, — улыбаясь, негромко говорила Наташа. — Я раньше ничего такого не думала, все время эта работа… я здесь, в больнице, как будто новую жизнь начинаю. Поехать куда-нибудь с тобой подальше от этих змей… Что ты молчишь? (Я молчал, потому что слишком много было счастья.) Я говорю, — капризно передернула она плечами, — что ты, язык откусил? Я тебе все сказала, а ты ничего?

— Я потом все скажу, — с трудом ответил я. — Да, ты знаешь, — продолжал я, — мы с Рустамом решили невероятно трудную задачу. Насчет Гэхи, «влюбленной гюрзы».

— С Рустамом? А, да, с Рустамом. У тебя ручка есть при себе? Очень хорошо. И еще, пожалуйста, листок.

Я и сам обратил внимание, что бабушка уже стала прислушиваться к нашему разговору.

— Полюбуйся, как у меня почерк изменился, — продолжала Наташа, возвращая мне листок. Я прочитал:

«Можно ли верить Рустаму?»

— Рустаму? — машинально повторил я. Она сморщилась и закрутила головой.

Разговаривая о том, как кормят в больнице, часто ли дают фрукты, мы перебрасывали друг другу бумажный листок, на котором появлялись все новые фразы.

«О чем у вас с ним…» — спрашивала Наташа.

«Змеей управляли из двух точек».

«Я это поняла. Мне и досталось из второй точки».

— Не гюрза?.. — протянул я. Наташа опять укоризненно покачала головой и написала:

«Нет. Мне хотели помешать восстановить связь».

Обмен «нотами» продолжался.

«Где вторая точка?» — спрашивал я.

«В центральном микрорайоне. Точно пока не знаю».

«Там и змея?»

«Нет».

Тут я случайно взглянул на ее первую фразу.

«Почему не верить Р.?»

Она в ответ писала долго, останавливаясь, прикусив губы и усиленно нажимая пером.

«Я ничего не утверждаю…»

— Почему не верить? — закричал я, не не прочитав дальше. Слишком поразила меня Наташина мысль.

Мы оба оглянулись на бабушку, но она была уже занята тем, что молилась, отвернувшись к стене.

— Он непомерный честолюбец! — тоже крикнула Наташа. — Ты сам должен об этом знать, слышал его разговоры, — после паузы продолжала она вполголоса. — А однажды он трогательно признался мне: «Это открытие с Гэхой могло быть моим, я мог до него дойти, но я уступил дорогу своему другу». Так выразительно описывал эту дружбу с Кирусом, чуть ли не с детского сада. Представляю себе, теперь друга нет, руки развязаны, об открытии мало кто знает. Зачем он будет с кем-то делиться? Хотя бы с нами… с лабораторией Кируса.

— Но, боже мой, неужели ты…

Наташа зажала мне рот:

— Я же сказала, что ничего не утверждаю наверняка.

— Но ты на что-то намекаешь. Неужели мы с тобой не знаем его? — горячился я. — Сколько раз вместе жизнью рисковали.

— Ага, «корни обнажаются в бурю»? — сузила она глаза — А тоже не всегда. Логика простая, — отчеканила она, — в бурю ты герой, потому что спасаешь других и тем самым себя самого. А кончается буря, тут табачок врозь… Что уж точно — знает он обо всем больше, чем говорит. Кто, по его мнению, хозяйничает в этой второй точке?

— Понятия он не имел о второй точке, — сказал я, отвернувшись.

— Погоди. Ты почувствуй. Значит, Кирус даже не упомянул своему первому другу о своем первом помощнике. Засекречены, что ли, его эксперименты? Ведь нет?

— О том помощнике вообще никто не знает.

— Или кто-то делает вид, что не знает. А куда девался дневник Кируса? Об этом тоже никто не знает?.. Слушай, ты не расстраивайся, дай бог, чтобы я оказалась не права. — Веселой злостью блеснули ее глаза.

…Я не заметил, как прошел весь город. Дома уже остались в стороне, с этого края они выглядели не голубыми, а бледно-песчаного цвета. К моим ногам медленно текли струйки песка. Здесь начиналась пустыня, на краю которой стоял город Новый.

То, что говорила Наташа о характере Рустама, было правдой. Но я знал и другое в его характере. Главная жилка в нем — спортивная. Рустам — весь желание борьбы, честной, открытой. Он не признает ударов из-за угла. Он «любит» кобру за то, что она, раздувая капюшон, предупреждает о нападении, и органически терпеть не может гюрзу, которая жалит (именно жалит, а не кусает) притаившись.

Но кем же, в самом деле, был этот таинственный помощник из второй точки, от которого досталось Наташе? Кирус действительно не мог хотя бы не намекнуть о нем Рустаму, раз уж мне, человеку незнакомому, столько порассказал при первом же разговоре.

Я заметил, что, когда сильно что-нибудь переживаю, память у меня обостряется. Когда, потрясенный тем, что случилось с Наташей, я говорил с Рустамом, мне вдруг вспомнилась невзначай оброненная Кирусом фраза о «второй точке». А сейчас неожиданно вырвалась в памяти другая, по первому впечатлению тоже незначительная, но я моментально понял, сколько важного для нас она таит на самом деле…

Даже голова закружилась. Я с трудом заставил себя успокоиться и неторопливо зашагал обратно в город. Чтобы окончательно прийти в себя, решил сначала перекусить. Хорошо знакомое мне кафе «Узбекистан» искал чуть ли не час.

9. РАЗРЯДКА

На следующий вечер я возвращался к Рустаму, не представляя себе, что ему сказать, с чего хотя бы начать разговор…

Открыл дверь ключом, который Рустам любезно предоставил в мое распоряжение. Хозяина не было. Эмма, его жена, пила чай в кухне. Она коротко кивнула мне. Я присел на табуретку. Мысли толпились совсем не подходящие к случаю. Почему-то думал, например: «Какого мнения Наташа о внешности Эммы и та — о внешности Наташи?» Вспомнилась подчеркнутая, демонстративная, навязчивая Наташина аккуратность тогда, в экспедиции…

Когда Эмма встала из-за стола, я заговорил:

— А где же все-таки Гэха? И дневник Кируса?

— Что? — прежде, чем она переспросила, прошло с полминуты.

— Я говорю, где ваша с Кирусом «влюбленная гюрза?» И где его записи?

Она медленно подошла ко мне… Я сидел, преодолевая желание вскочить. Она приложила ладонь к моему лбу:

— Извините, я хотела спросить, как вы себя чувствуете. Эта ваша возня со змеями, пропасть бы им… Моего Рустама сейчас тоже не узнать. — Говорила она немного лениво.

— Не поможет, Эмма, — попытался улыбнуться я. — Мне все стало известно. Мы разговаривали с Кирусом за пять минут до его смерти, и он ненароком обмолвился о жене моего друга, к которой хорошо относилась его «влюбленная гюрза». Из моих друзей он знал только Рустама, значит, жена — это вы. Настораживающее начало? Потом мы с Рустамом искали вторую точку, из которой змее посылались мысленные приказы — не зря вы заворочались в постели, когда мы заговорили о второй точке — одно из самых вероятных мест, где она могла быть по расчетам, это ваша клиника. Я и решил все проверить. Я ведь журналист, зашел вчера к вашему шефу, сказал, что по поручению местной газеты, и задал самый трафаретный вопрос: что нового они освоили в этом году? Он прежде всего назвал установку для направленных биотоков, которую вы оборудовали вместе с Кирусом по специальному договору с Институтом экспериментальной биологии. Шеф-то ваш думал ее использовать для своей лаборатории, ведь Кирус проводил, так сказать, факультативные эксперименты, о них мало кто знал… Ваш шеф понятия не имеет, что сейчас делается в том институте и чем занимаетесь вы в нерабочее время, имея свободный допуск в лабораторию. Ах, диссертацию готовите? Еще одна загадка: почему Кирус скрывал от Рустама, что вы работаете вместе? Об этом вы расскажете Рустаму, а мне поведайте, пожалуйста, где сейчас змея и где дневник Кируса? И как все произошло с Наташей. Ведь вы и об этом, конечно, все знаете.

Ее взгляд понемногу становился насмешливым. Она встала, взяла чайник и налила стакан.

— Не желаете за компанию? — спросила меня. — Чего вы этим добились, журналист-исследователь? И откуда ваша самоуверенность? Я должна вам все рассказать, иначе вы все расскажете Рустаму… которого я ненавижу, да? — Я для него всегда была чем-то вроде объекта психологической разрядки, — продолжала она. — Разрядка — это он так говорит. Я должна была постоянно вздрагивать, когда он рассказывал о своих «ужасах ночи», не спать, когда он уходит в свои экспедиции. Я молчала, но оказалось, что мне тоже нужна разрядка. Я встретила человека… которому нужна была не я, а мои биотоки, и не ему, а его «влюбленной гюрзе», — горько усмехнулась она, ломая в руках спички. — А я так увлеклась его работой. Я впервые в жизни поняла, что значит увлечься, когда забываешь обо всем. Это была необыкновенная работа. И он был необыкновенный человек. Я это вам рассказываю для того, чтобы вы поняли: неужели я позволю вмешаться кому-то еще? Его сотрудникам вместе с этой Наташей? А вы требуете от меня признания. Человек, простите, журналист, вы добиваетесь невозможного… Что случилось, то случилось, пусть не по моей вине. Я подожду, пока все забудется. А вы ничего не докажете. Где гюрза? Вы ее не найдете… Вы сегодня же уедете отсюда, — голос ее стал резким. — А что касается моего любимого супруга, я от него тоже могу уйти, хоть сегодня, так что вы напрасно рассчитывали…

— А как вы собираетесь жить дальше? — спросил я.

— Не понимаю.

— Совесть у вас неспокойна. Пусть, как вы говорите, и не по вашей вине все произошло с Кирусом — не совсем по вашей. Все равно совесть у вас… Если бы об этом, кроме вас, никто бы не знал, и то, кажется, вы не могли бы спать спокойно. А тут знают еще… И Наташу вы не заставите отступить. У вас эксперимент ради эксперимента, а у нее…

В это время зазвонил телефон, и мне пришлось взять трубку.

— Рустама, пожалуйста, — послышался голос.

— Его сейчас нет.

— А кто это?

— Его друг.

— А, Сергей! — засмеялись в трубке. — Я вас узнал. Вы меня не узнали? Я Арслан, помните, из милиции. Дело в том, что я нашел «влюбленную гюрзу»…

— Я тоже одну обнаружил, — буркнул я в ответ.

10. ИДЕЯ КИРУСА

Впереди шоссе блестело, будто обильно посыпанное солью, а сзади темнеющей полосой «разматывалось с колес».

Наш зеленоватый автобус — фургончик со следами дыхания пустыни на бортах выехал из города на рассвете и мчится уже несколько часов среди розового моря пустыни и серых скалистых островков. Когда въезжаем на холм, впереди, у горизонта, сквозь горячую мглу видится словно бы полоска моря, до которого на самом деле отсюда по крайней мере две тысячи километров. Спускаемся — полоска исчезает.

У нас колени и плечи все запорошены белым песком, мы уже и не отряхиваемся. Мы — это Рустам, Наташа, я и еще трое ребят из Института экспериментальной биологии. Рядом с нами лежат странноватые на вид шлемы, отдаленно напоминающие танковые, но с металлическими ободками-пластинами внутри.

Предрассветный холод сменился жарой, а меня еще немного знобит. День предстоит решительный.

…Отпуск мой подходил уже к концу. Я давно жил в гостинице, утром навещал Наташу в больнице, днем бродил по городу, иногда забирался в пустыню, а вечером приводил в порядок кое-какие записи, сделанные раньше.

На третий день после того, как Арслану удалось обнаружить Гэху, а мне — другую «влюбленную гюрзу», вечером ко мне в номер без стука вошел Рустам. Лицо у него было бледное, глаза покраснели. Он поздоровался так, как будто ничего не произошло, протянул мне толстую общую тетрадь:

— Почитай. Рабочий дневник Кируса.

— Нашелся, значит? — оживился я.

— Пришлось ему найтись, — сухо проговорил он. — Знакомься, а я, если разрешишь, прилягу у тебя часика на два.

— Разрядка? — спросил я.

— Разрядка.

Он бухнулся на мою койку и заснул, а я открыл тетрадь.

… Сначала — разбросанные в беспорядке формулы, наброски расчетов, а страниц через десять — нервным, неровным почерком: «Человек и змея».

И дальше:

Дальше расписывался ход самого эксперимента. Аккуратно вычерченные таблицы, графики. Сила направления биотоков, поведение змеи. Снимки. С виду гюрза как гюрза. Пометки: «Есть генератор. Делаю первую попытку управления на расстоянии вместе с Э. (вот она — «Э»!). Управление из двух точек — хорошо. Из одной — неустойчиво. Нужно добиваться, чтобы из одной, иначе…»

На полях одной из страниц было написано:

А на последней исписанной странице:

Что хотел попытаться сделать Кирус, зачем и куда он ездил, откуда возвращался, когда я встретил его, — никто уже не узнает.

А Гэха, оказывается, чувствовала себя не так уж плохо…

Сейчас, в кузове фургончика, я думал об увлеченности. Дома в свои репортажи, очерки я всегда вставлял это слово, будто бы произнося его с поднятым кверху большим пальцем. «Чудаки» заново открывали для меня мир. И увлеченность, оказывается, увлеченности рознь. Может быть, она сама по себе — только вроде как бы форма, а содержание? Увлеченные едут сейчас рядом со мной. Они вступают в бой со всевозможной энтропией для того, чтобы людям хоть немного легче жилось. Кирус… А Рустам, а Наташа, как бы ни относились они предубежденно друг к другу? А тот Арслан из милиции? А парень в черной тюбетейке, который в поезде так неуклюже старался погасить в себе страх перед наказанием?

«Служу и опаздываю…» — Когда нужно было, не опоздал и не испугался. Во вчерашнем номере местной областной газеты я видел его фотографию. «Мурад спасает товарища…» Товарищ не заметил притаившейся гюрзы, находился от нее уже в нескольких шагах, еще бы секунда — и… Мурад всегда побаивался змей, и все-таки, мгновенно оценив ситуацию, не раздумывая, бросился на гюрзу, отвлек ее, так сказать, гнев на себя. Мурад в больнице. Товарищи по подразделению дали ему для переливания свою кровь. «Не хочется сомневаться…» — заканчивала газета.

Хочется сомневаться. Та же увлеченность. Эмма — тоже увлеченный человек.

Ее вывели из себя слова, шутливо брошенные Кирусом: «В моем эксперименте ты, вероятно, пройдешь как соучастница». Разозлили «вероятно» и «соучастница». Еще неизвестно, кто больше дал эксперименту — она или Кирус… И вот он уехал, и она, хотя он ей это запрещал, упрямо решила действовать одна, сама. Проверить на свой страх и риск.

Эмма посылает сигналы. Змея покидает свое убежище. Эмма следит за ней из своей лаборатории по контрольному экрану. Сначала все идет хорошо. Но когда Эмма пытается вернуть Гэху на место, та отказывается повиноваться.

Вот где, оказалось, не обойтись без второй точки…

Остается теперь только вести змею дальше. И ползет «влюбленная гюрза» по улицам города, пугая влюбленные парочки на скамейках. Эмма приводит ее в подвал своей клиники, как раз, будто по иронии судьбы, в хранилище для сильных ядов, запирает там на биоцепь и не знает, что делать дальше.

Кирус нашел бы выход. Но он приехал, не застал гюрзы. И здесь уже, по-видимому, прав Рустам: внезапное нервное потрясение…

Кажется, Эмма любила Кируса. Тяжело переживала она, во всяком случае, его смерть. Но решила молчать обо всем, чтобы самой закончить эксперимент. Дневник ей передал, уезжая, Кирус.

Наташа «перебрала», утверждая, что поразивший ее импульс из второй точки был послан умышленно. Она просто не совсем удачно настроила генератор и напоролась на обратную связь. Другое дело, что Эмма знала все эти тонкости и никого не предупредила…

Но не знала она, высмеивая мои попытки вызвать ее на откровенность, что не была уже в это время хозяйкой «влюбленной гюрзы». Как и можно было ожидать, из одной командной точки Гэху долго удержать в повиновении не удалось. В хранилище сильных ядов ее никто не тревожил, но она, в конце концов, нашла лазейку и уползла под землю.

Дальше вмешался Арслан.

Неудача того ночного «генерального поиска» сильно задела его. Он был все-таки уверен, что змея здесь, в городе, и должна будет обнаружить себя, если она вообще существует. Приползти, хотя бы, в конце концов, на могилу Кируса, если уж совсем поверить нашим легендам.

Давал специальные задания оперативникам, дежурным по городу, постовым. Сам ездил в пустыню, тренировался в ловле змей. Получалось.

И вот наконец увидели Гэху. Не на могиле Кируса, а у обочины шоссе, которое опоясывает город и отделяет его от пустыни.

Арслан тогда предупредил меня, прервав мою лирическую беседу с Эммой, а потом позвонил на работу Рустаму.

Я знал раньше, что гюрза может неожиданно менять цвет, а тут, вероятно, действовали еще биотоки… Словом, представьте себе крупную ярко-красную, отливающую золотом в вечернем солнце, змею.

Она прицеливалась в нас низко опущенной головой. В одно мгновение Рустам прижал ее палкой к земле, схватил сзади головы, а я — за холодную пружину хвоста.

Она сделала несколько резких движений и затихла. Я выпустил хвост, он повис, как кнут. Рустам, осмотрев змею, отбросил ее. Она мягко упала на землю и больше не шевелилась.

— Трудно ломать бо́гов зарок, — сквозь зубы процедил Рустам.

…Сегодня, захватив с собой генератор и шлемы-передатчики, едем в пустыню, проверять идею Кируса.

Я мысли не допускал, что Рустам не возьмет меня в эту экспедицию. Разговор с ним, однако, получился не из приятных. В конце концов он даже вышел из себя:

— Ты понять не можешь, отпускник, что я не хочу отвечать за твою жизнь!

— Я сам отвечу, — сказал я. — А тебя, если не возьмешь, буду считать предателем.

— Ты вот что… — начал он и осекся. Жестоко звучало сейчас для него это слово. Эмма, кстати, уехала в другой город к родным.

— Смотри, — махнул он рукой.

Едем проверять идею Кируса.

Увлеченность… А себя мне куда отнести? Стало ли от моих журналистских поисков кому-то легче жить? Задумаешься.

Едем проверять идею. Скопище змей будет повиноваться нашим биотокам. Опасность может наступить, если что-нибудь разладится в нашей технике. И если…

Оборвутся тогда вдруг мои записи, мысленные, которые я веду с самого начала этого отпуска, самого необычного в моей жизни…

Об этом, однако, не думалось.