8. Новая трудовая жизнь

Это был счастливый, хотя и трудный день.

У Мартына теперь была комната, где всегда был порядок. Перед тем как уйти на работу, он постоял в тот день перед зеркалом, разглядывая опухшее от вчерашнего питья и скандала лицо. Усы — гордость — «песнярские». Пошел, так же внимательно, как усы, оглядев комнату. Все в порядке.

Ждал целую минуту, спрятавшись за угол. Она появилась — высокая, гораздо выше его, — почти красивая.

Она уже взялась за ручку двери, когда он подошел и сказал открыто и просто, как репетировал:

— Привет.

Она отдернула руку, смотрела молча и мрачно.

— Я вчера тебе нахамил, извини, — сказал он и похлопал себя в наказание по рукам, коснулся ее руки. — Мне вообще нельзя пить.

Она, оскорбленная его вчерашней наглостью и вынужденная быть великодушной потому, что он калека, все-таки, почти неожиданно для себя, простила и усмехнулась грустно, не ему, а всем этим проклятым обстоятельствам:

— Да ладно. — И сразу нахмурилась опять. — Только больше не лезь, понял? У меня своя жизнь, у тебя — своя! И я не собираюсь!

— Я правда не хотел, — сказал он и опять тронул ее рукой.

— Пошли. — Она вздохнула и опять открыла дверь.

Плохо только, что они работали в одной комнате. Кроме них там сидела еще одна девушка, Анжелика, настолько некрасивая, что ее можно было не принимать в расчет. Мартынов — а работали они в отделе учета военкомата — старался вести день прилично: его, кажется, простили.


— Вот эти люди, — выкладывал он перед здоровым бородатым мужиком лет двадцати восьми учетные карточки с фотографиями, — должны будут поехать на сборы вместе с вами. Посмотрите внимательно: они чем-то хуже вас? По-моему, нисколько.

Мужик молчал, с трудом сдерживая раздражение.

— Однако ни один не додумался до такого. — Мартын бросил перед мужиком бюллетень. — Мы же проверяем бюллетени. А вашу липу я пока военкому не показывал. Не хочется, честное слово. Неужели вас не унижает? Сильный, судя по вам. Здоровый. Инженер. И готов унизиться до такой степени.

— Заткнись, а? — попросил мужик.

— Да мне вас жалко! — Мартын покраснел. — Вам два месяца отслужить! И все. Чего вы все боитесь? В лесу, полтора часа от города. Так скоро армии не останется, вон женщин будем обучать, — кивнул на девушек. — Что делать, я не знаю. — Постоял, подумал, повернулся к высокой девушке. — А что ему может быть за подделку бюллетеня?

— Расстрел, конечно, — ответила та в ту же секунду, с ненавистью и брезгливостью глядя на Мартына: можно было подумать, что она сейчас выругается страшным мужицким матом или запустит в него тем, что попадется под руку.

Он ушел из комнаты, прошел к выходу, растерянный такой явной неприязнью. Подошел к старому вахтеру, с которым одним у него все было обговорено. Тот, завидев Мартына, встал и вытащил папиросы. Мартын закурил, и они постояли молча у открытой двери. Около военкомата сидел на тротуаре студент и торговал букетами опавших листьев: двадцать копеек пучок. Рядом с ним стояли еще двое в туфлях на высоких каблуках.

— Мать пишет? — спросил вахтер.

Мартын дернул головой вверх: еще как! Не то слово.

— Э-э! — Вахтер выдохнул дым, и они оба, по-разному, посмотрели на студентов.

— Римский-Корсаков. «Полет шмеля», — объявили вдруг по транзистору. Мартын не поверил, изумился — и заржал вдруг истерически. Его не поняли. Он смотрел на удивленные лица и смеялся во все горло и не мог остановиться.

Он умылся и вышел из туалета опять в боевом настроении, даже задержался у Доски почета, где висел его портрет, и услышал случайно, как Анжелика — та, некрасивая, — выговаривала мужику с бородой:

— …инвалид, между прочим!.. и орден… грубить!.. интернациональный долг… за Родину… Где? Вы не знаете — где?!

И это заступничество было так неожиданно и приятно, что Мартын внимательно рассмотрел Анжелику, когда она шла к их комнате.

А в комнате, где все трое работали молча, опять рассмотрел Анжелику, стараясь не видеть ту, высокую, которая уже точно была проиграна. Нет, никакого более унизительного имени, чем Анжелика, для нее нельзя было придумать.

— Анжелика, — сказал он. — Ты почему горбишься?

— У меня кифасколиоз, — ответила она.

— Лечиться надо. — Мартын был рад, что на высокую ему теперь наплевать.

Дома он пересчитал деньги — уже порядочная пачечка трешек, уложил по трем разным местам. Посидел. На будильнике было всего десять.

Он надел протез и вышел в длинный коридор, включая по дороге лампочки. Добрался до телефона, набрал номер по записной книжке:

— Добрый вечер. Извините, что поздно. Анжелику можно к телефону?.. Анжелика? Это Валера Мартынов. Не ожидала? У тебя нет случайно какого-нибудь пособия по математике? Почему поступать? Я могу и восстановиться на первом. Да. Если найдешь, завтра на работу принеси? Спасибо. Пока. — Повесил трубку и пошел в комнату, выключая лампочки.

Сидел в комнате с другим выражением на лице: как будто ему пообещали не пособие, а нечто большее, им еще не изведанное.

И перед тем, как уснуть, включил магнитофон и послушал, кажется, «Пинк Флойд». Попел. Лег удобнее и закрыл глаза. Снов он больше не видел.

Загрузка...