Ноги в поле, голова на воле

20

Самое большое мучение для школьников, особенно для первачков, состояло в том, чтобы попасть в школу без опоздания, а вместе с тем не чересчур рано.

Вот если бы в крестьянских домах были часы! Тогда бы ребята приходили в школу вовремя. Но можно ли было об этом мечтать, когда по всей округе ни в одном селе даже в церкви не сыскать было самых что ни на есть завалящих ходиков. Крестьян на заре будил петух, а у кого не было петуха, тот либо вскакивал сам по привычке, либо вставал под воздействием крика или палок. Нашего ближайшего соседа поднимал с кровати необычайно горластый петух, пока его не съела лиса (я имею в виду петуха, а не соседа!), после чего огорченный хозяин жаловался моему деду:

— С тех пор как лиса сожрала мой будильник, я по утрам никак проснуться не могу. Чего только не делают со мной: и кричат, и тормошат, и детишки по мне прыгают, сплю как убитый. Стащат меня с постели, взгромоздят на жеребца, тот с места в карьер, а я трах на землю — ну уж тут и проснусь.

Кое-кто из ребят являлся в школу до света и заваливался досыпать положенные часы под живой изгородью или у колодца. К началу уроков их, точно зайцев, выволакивали из логовищ и доставляли в класс.

Некоторые, наоборот, добирались до школы к большой перемене и были этим очень довольны:

— Нам сейчас самое время с дороги отдохнуть!

Зато мы с Иканом, а с нами и вся наша соседская детвора, никогда не опаздывали в школу. Самым точным и надежным указателем времени служила нам рашетовская братия.

Дело в том, что тот самый знакомый нам дед Гавро, обладатель зычного баса, в память о службе своей австро-венгерским жандармом, вынес массивные серебряные карманные часы. И каждое утро за полчаса до начала школьных занятий сзывал своих многочисленных внуков громкой командой:

— Сбор, ребята!

На дворе и в доме у Рашет поднималась невероятная возня и беготня. Брата Джуро извлекали из-под кровати, куда он забился подремать еще чуток, брат Ачим появлялся из сарая, брат Лазо скатывался со сливы, где он подкреплялся вместо завтрака сочными плодами, брат Проко соскакивал с жеребца, брат Перо слезал с оседланной свиньи, брат Никола бросал мотыгу, и все мчались со всех ног к дому и выстраивались шеренгой перед дедом Гавро.

— Все твои внуки тут до одной штуки! — рапортовал старший брат, Давид, — у него уже пробивались усики.

— Дай-ка я еще разок пересчитаю! — говорил старикан и принимался считать: — Один, два, три, четыре… Отлично! Все в сборе! А теперь марш в школу, пора!

И команда Рашет послушно припускалась в школу с диким завыванием:

— Ату, держи ее, бешеную-ю-ю!

Сейчас я вам объясню, что означал этот клич.

По сельскому обычаю, первый, заметивший бешеную собаку, должен был кричать во все горло: «Ату, держи ее, бешеную!» — и нестись за ней вдогонку. Заслышав этот клич, мужики тотчас же вскакивали на ноги, хватали вилы и дубины и с тем же воплем кидались преследовать пса. И грозный вопль ширился над селом:

— Ату, держи ее, бешеную!

Когда рашетовская братия впервые издала этот призывный клич, мужики подумали, что они в самом деле преследуют бешеную собаку, и, побросав дела, поспешили на подмогу. Разобравшись, однако, в обмане и увидев, что никакой собаки нет, они еще сильнее припустились за ватагой ребят, крича: «Ату, держи обманщиков!» Разогнавшись, беглецы и преследователи с налету ворвались в школу, влетели в класс, и тут началась такая кутерьма и потасовка с криками и воплями, что пересуды об этом на смолкали три месяца кряду, пока первым снегом не покрыло и не стерло унижение, выпавшее на долю обманутых, и боль наказания, понесенного обманщиками.

А призывный клич «Ату, держи ее, бешеную!» так и остался за рашетовской командой, и каждое утро, едва заслышав его, мы с Илькой вскакивали на ноги и хватались за свои торбы. Рысью догоняли мы ватагу наших братцев Рашет, при этом Иканыч так лихо гикал, изображая преследование бешеного пса, что у меня волосы вставали дыбом. Мне так и чудилось, что самая настоящая бешеная собака несется впереди нас и мы ее не можем догнать.

— Вон она, бешеная-я-я! Держи ее, соседи и кумовья!

Однажды среди ночи Илька как завопит со сна:

— Ату! Вон она, бешеная! Держи ее, братцы, за хвост!

Все домашние в панике повскакали со своих кроватей. Забегали, толкаясь в темноте. Схватили в потемках меня вместо Ильки, влепили шлепка. Я взвыл не своим голосом:

— Ой-ой-ой! Это Илька бешеный, а не я!

Пока возились, зажигая лампу, Илька уже был таков — смылся через окно в кукурузник. А я все продолжал реветь, обиженный незаслуженным шлепком.

Разбуженный поутру обычным воплем братьев Рашет: «Ату, держи ее, бешеную!», я беспокойно озирался вокруг, как бы все еще опасаясь получить откуда-то со стороны непредвиденную колотушку.