Новая война (Ураган над Колумбией)

Глава 5

Хатиб аль-Сулейман злобно смотрел на трех находившихся с ним в хижине человек. Наконец, взгляд его остановился на том, кто встретил его у входа.

— Ну так что, Фуад, — вкрадчиво спросил он, — ты узнал еще что-нибудь интересное?

Фуад пожал плечами.

— Ничего нового, брат мой. Вот уже несколько часов, как он потерял сознание. Думаю, ему больше нечего нам сообщить...

— Ах, ты думаешь! — заорал Хатиб, сатанея от ярости. — Кто тебя просит думать? Мне нужно знать наверняка! — резко повернувшись, он бросил: — Ахмад!

— Да? — отозвался тот, продолжая подпирать стену в глубине хижины.

— Пленник тебе что-нибудь сказал?

— О! Массу вещей, Хатиб, — ощерился Ахмад.

Вытащив из кожаных ножен кинжал, он поиграл им, пуская блики отточенным, как бритва, лезвием, и добавил:

— Он говорил, а скорее, стонал, просил, умолял. Однако...

— Однако что?

— Возможно, он знает еще кое-что, что могло бы нас заинтересовать. Мы устроим ему еще один небольшой сеанс...

— Нет!

Крик этот вырвался у девушки, казалось, из глубины сердца. Трое мужчин обернулись в ее сторону и недоуменно уставились на нее.

— Сорайя! В чем дело? Неужели ты не хочешь, чтобы мы удостоверились в том, что пленнику нам больше нечего сказать? — спросил Хатиб.

— Вот именно! Он нам уже выложил все, что ему было известно, я в этом уверена. Он всю ночь кричал от боли и стонал, как умирающее животное. От боли он уже потерял рассудок. Он бы уже все давно сказал, если бы что-то знал...

— Я так не думаю, — перебил ее Ахмад. — Мне часто приходилось сталкиваться с такими людьми, как он!

— А я столкнулась с этим один раз, и с меня достаточно! Похоже, ты получаешь особое удовольствие, истязая свои жертвы!

Хатиб вдруг вспомнил, что Сорайя — бедуинка, но родилась и выросла не в пустыне, Ахмад же был туарегом, а, как известно, туареги отличаются гораздо большей жестокостью, чем бедуины. Взяв в плен врага, они испытывают ни с чем не сравнимое удовольствие, пытая его дни и ночи напролет, наслаждаясь криками и стонами своей жертвы. С садистской изощренностью они поддерживают жизнь в теле пленника так долго, насколько возможно, кромсая и уродуя его своими острыми ножами сантиметр за сантиметром. И чаще всего несчастный сходит с ума задолго до того, как душа покинет его тело.

— У тебя слишком мягкое сердце, сестричка, — проворчал Ахмад. — Разве ты забыла, что наше дело требует быть твердым и телом, и душой?

— Я предана нашему делу не меньше, чем ты! — сорвалась на крик Сорайя. — Но мы же не животные! Во всяком случае, не я!

— Хватит! — грубо оборвал ее Хатиб. — Слушая вас, можно подумать, что вы забыли о самом главном. Прежде всего, мы должны удостовериться в том, что пленный сказал все, что ему известно о нас. А еще мы должны знать, что он доложил своему начальству в Вашингтоне. Мы слишком близки к цели и не имеем права поставить под угрозу наше дело.

Ахмад недовольно произнес:

— В Вашингтоне знают о нашем существовании, но им пока не известно, кто мы такие и чем занимаемся. Кроме того, американцы не знают о существовании этой базы.

— В это с трудом верится, — задумчиво возразил Хатиб. — Пленный сознался, что каждую неделю отправлял отчеты своему начальству. А мы его взяли уже здесь. Почему же не допустить, что он доложил своим шефам, куда и с какой целью направляется?

Ахмад не успел ответить, так как заговорил Фуад. — Так что ты предлагаешь, Хатиб? Провести еще один допрос?

— Конечно! И даже несколько, если понадобится. Мы должны окончательно убедиться, что он от нас ничего не утаил!

Сорайя тотчас же возразила, но Хатиб яростно сверкнул на нее жестким взглядом. Девушка с трудом сдержалась и только нервно прикусила нижнюю губу, затем резко развернулась и направилась к двери.

— Ты куда? — окрикнул ее Хатиб.

— Я ухожу! — срывающимся голосом выкрикнула Сорайя и, хлопнув дверью, вышла из хижины.

Болан устроился на возвышающейся над лагерем скале и не отрывал глаз от бинокля. Со своего поста, который находился метрах в четырехстах от забора, он видел весь лагерь как на ладони.

Он медленно обвел взглядом строения: сначала два барака, затем несколько будок из оцинкованной жести и, наконец, низкое бетонное сооружение, в котором невесть что находилось.

Мак плотнее прижал окуляры бинокля к глазам, вновь и вновь осматривая бетонные стены, и вдруг замер.

С губ его непроизвольно сорвалось проклятие.

На одной из бетонных перегородок был распят человек. Его ноги и руки палачи привязали веревками к четырем вбитым в стену крюкам. Голова его безжизненно свисла на грудь, и Болан не мог рассмотреть лица распятого.

Вне всякого сомнения, это был Лакония. Кто же еще? Кого здесь могли так истязать и оставить истекать кровью, распятым на стене?

Болан снова выругался, чувствуя, как в нем закипает дикая ярость против извращенных чудовищ, способных так обращаться с человеческим существом.

Боковым зрением Мак вдруг заметил, как из крайней хижины кто-то вышел и чуть не бегом направился к цистерне с водой.

Болан перевел бинокль на этого человека, и крупным планом увидел девушку, которая совсем недавно яростно спорила с Хатибом аль-Сулейманом.

Подойдя к цистерне, она достала из кармана складной пластиковый стаканчик и набрала воды, после чего пошла назад, бережно держа перед собой полный стакан. Болан проследил за ней и увидел, как она обогнула бетонное здание и остановилась перед стеной, на которой был распят пленник. Некоторое время она с жалостью смотрела на него, а затем приподняла его голову и поднесла к губам стаканчик с водой.

Увидев лицо пленника, Болан тут же опознал его. Лакония! Мак видел его фотографию во время брифинга, который проводил Броньола на ферме «Каменный человек». Но теперь лицо этого человека осунулось и стало почти неузнаваемым от боли и зверских пыток. На щеках виднелись страшные раны, в которых запеклась кровь. Нос был перебит и жутко распух. Глаза его лихорадочно блестели, устремленные в пустоту, и все же чувствовалось, что этот человек еще не сломлен окончательно.

При виде девушки Лакония изобразил подобие улыбки и набросился на воду, как измученное жаждой животное.

Болан видел, как девушка поддерживала ему голову, помогая пить. Когда стаканчик почти опустел, она смочила носовой платок остатками воды и протерла пленнику лицо.

Черт побери! Что это значит? По всей видимости, Лакония еще не выложил все, что ему было известно. В противном случае его бы уже не было в живых. Девушка, наверное, надеялась, что он заговорит, и обращалась с ним ласково, используя метод пряника.

Болан пожал плечами: какое, собственно, это имело значение? Первая фаза его задания была выполнена: ему удалось отыскать Лаконию!

В памяти Палача всплыли последние слова, произнесенные Броньолой перед самым отъездом: «Если не сможешь вытащить Лаконию из лагеря, ликвидируй его».

Настало время обстоятельно обдумать сложившуюся ситуацию. Первое: лагерь обнесен металлической оградой и охраняется по всему периметру как минимум дюжиной часовых. Второе: арабские террористы, которых он насчитал, по меньшей мере, пятьдесят человек, вооружены автоматами АК-47 и, не колеблясь, воспользуются ими, как только возникнет критическая ситуация. Прежде чем принимать какое-либо решение, Болан привык тщательно анализировать данные, полученные в результате разведки.

Было бы сущим безумием пытаться в одиночку атаковать такой хорошо защищенный лагерь. Но даже если отбросить мысль об атаке, суть проблемы оставалась все той же: как проникнуть в лагерь, освободить раненого, обессиленного человека и унести с ним ноги от своры фанатиков? Такая операция казалась чистым самоубийством. И вопиющей глупостью. А Болан не любил корчить из себя героя и без толку рисковать. Одно дело — идти на риск по тонкому расчету. Палачу не раз приходилось это делать в ходе кровавой войны с мафией. Но это всегда был хорошо просчитанный риск, когда вероятность проигрыша сводилась к минимуму благодаря тщательному анализу слабых звеньев в обороне противника. Но сегодняшняя операция казалась ему проигранной заранее. Однако полученный приказ был предельно ясным: «Не сможешь вытащить — ликвидируй!».

Болана, укрывшегося на вершине горы, отделяли от Лаконии всего каких-то четыреста метров. Он легко мог бы его прикончить, будь у него сейчас карабин «уэзерби» MK.V. Оптический прицел, установленный на этом мощном карабине, позволял без промаха поражать цели, находящиеся даже на вдвое большем удалении. Но «уэзерби» у него не было. Никто и не предполагал, что он может ему понадобиться. Что касается «стоунера», то у него не было достаточной точности боя на таком расстоянии. Значит, оставалось одно — подобраться поближе!

Бетонное здание находилось приблизительно в сорока метрах от забора. Болан прикинул, что ему придется приблизиться к ограждению менее чем на восемьдесят метров, а то и ближе, если только это будет возможно.

Палач осторожно вышел из укрытия и спустился по склону горы легким шагом пехотинца, которому его научила война в зеленых джунглях Вьетнама, а затем в каменных джунглях Америки.

Наступило время действовать. Была половина десятого утра.