Новое море

ОТКРОВЕННОЕ ПРИЗНАНИЕ

— Ты, как вырастешь, кем будешь? — спросил Сева, когда они снова очутились в степи.

— Не знаю еще, — сказал Пташка. — Хорошо бы капиталом стать, буксиры водить!

— А я на шагающий поступлю, — сказал Сева. — Спорим! Если бы папка захотел, он бы меня сейчас на шагающий определил.

— Такого маленького?

— Там не посмотрят, какого роста: если человек с умом, то и возьмут. Работа там не тяжелая, там все на кнопках да на рычагах — только нажимай. Я сам хотел поступить, — добавил он, вздохнув, — да меня не приняли.

Они подошли к земляному холму, близ которого работал экскаватор, очень похожий на тот, большой, на котором Пташка был с дядей Федей, но много меньше. Зачерпывая ковшом грунт, этот экскаватор весь напрягался, моторы его ревели и кузов дрожал, как фюзеляж самолета, перед тем как оторваться от земли, чтобы взлететь.

— Ты на такой хотел поступить? — спросил Пташка.

— Нет, я на другой — там, в пойме. — Сева указал рукой в сторону реки. — Я узнал, что они норму недодают, и пошел к ним.

Темные глаза Севы вдруг сверкнули твердым, решительным огоньком.

— Я и поступлю еще, — сказал он. — Спорим! Конечно, если будешь плохо работать, то тогда все равно попадет. И отец будет сердиться, и мать. Зато, как они увидят, что ты стал знаменитым экскаваторщиком и про тебя даже по радио говорят и в газетах пишут, тогда они сами спохватятся: зачем, скажут, только мы его ругали? Жалеть будут.

— А ты уже пробовал работать? — с затаенной надеждой спросил Пташка.

— Я бы уже пробовал, — угрюмо ответил Сева, — да они меня обхитрили.

— Обхитрили? Как же они обхитрили?

— Так уж, — неохотно сказал Сева. — Выспрашивать стали. Я у них попросился как следует: вам, говорю, дяденьки, помощники не нужны? А один, черномазый, хитрый, посмотрел так на меня и спрашивает: «Ты почем же с кубометра берешь?» — «По скольку положите». — «А на каких ты марках работал?»

Ну, я подумал, подумал и говорю: «На разных». Вижу, он усмехается: «Да, — говорит, — в наш век много разных машин». — Сева надул щеки, пытаясь изобразить, с какой надменной важностью разговаривал с ним экскаваторщик, и сказал сердито: — Вот тут он меня и перехитрил!

— Правда? — сочувственно переспросил Пташка.

— Ага. «Знаешь ли, говорит, какой у нас теперь век?» Я уж вижу — засыпать хочет. Пятилетка — это я знаю: пятая. Я и сказал: «Пятый век, кажется…»

— А он?

— А он только хохочет. «Нет, говорит, дорогой приятель, пятый давно прошел».

— Прошел? — изумился Пташка. — Как же ты тогда?

— Вижу, они все смеются. Обидно мне стало — я и заплакал.

— И все равно не приняли?

— Нет. Только дяденька один, начальник ихний, обругал этого чернявого: «Брось, говорит, озорничать, парень настоящую мечту имеет». А потом в кузов меня повел, все мне показывал.

Сева замолчал опять и долго смотрел в степь. Вдруг глаза его снова блеснули:

— Все равно, я когда подрасту немного, я этого чернявого обгоню, вот увидишь! Сам норму не выполняет, а насмехается.

Он сердито поправил лямки своих коротких штанов, и оба мальчика зашагали к поселку.