Новое море

СЛАВА

Пташка, лежа на диване и упираясь спиной в подушку, ел манную кашу с черничным киселем, который приготовила ему из сухих ягод Севина мама, Глафира Алексеевна. Сева сидел рядом на стуле, а около него стоял маленький Вовка и удивленно, немного испуганно смотрел на Пташку.

— Я знаю, тебя простуда схватила, правда? Как она тебя схватила? — спросил он.

— Вот так взяла, да как цапнет! — сказал вместо Пташки Сева и схватил маленького братишку в охапку.

В это время в дверях появился дед — праздничный, причесанный, чистый. Вот кого Пташка никак не ожидал увидеть!

— Этот самый, — сказал между тем дед, глядя на Пташку. — Ты как же сюда поспел, пострел? — спросил он.

— Я тут живу, — сказал Пташка. — А вы, дедушка, как? Нашли вы своего сына — Сарафанова?

Дед довольно ухмыльнулся.

— Вот он, мой сын, Сарафанов, — сказал он, показывая на дядю Федю, только что появившегося в дверях террасы.

Пташка даже привскочил от удивления.

— Правда? — воскликнул он, во все глаза глядя на дядю Федю. — Так это разве вы Сарафанов?

— А то как же, — улыбаясь, сказал дядя Федя. — Конечно, я! Вы что же, вместе добирались, а до сих пор разобраться не могли?

Пташка смущенно посмотрел на деда. Тот с виноватым видом почесывал в затылке.

— Ведь я тебе и карточку в газете показывал! — сказал он Пташке с укором.

— Показывали, — признался Пташка, — только я не узнал.

Дядя Федя засмеялся.

— Это верно, ты не виноват, — сказал он. — Там меня уж очень пригладили, я и сам-то с трудом догадался, что это я.

Пташка все еще смотрел на него с недоумением, как бы что-то соображая.

— Дядя Федя, — сказал он наконец, — так неужели это вас дедушка крапивой порол?

Все засмеялись, а дядя Федя потрепал Пташку по волосам и сказал:

— Всякое, брат, бывает.

— А где же Туман? — вспомнил Пташка.

— И Туман здесь, — сказал дед. — Где же ему быть?

Он тихо свистнул, и в комнату тотчас вбежал Туман.

— Туман, — сказал ему Пташка, — это ведь я, видишь?

Туман ткнулся носом в колени мальчика и шевельнул хвостом. Он совсем, должно быть, не был удивлен, что встретил здесь Пташку.

Между тем маленький Вова уже вскарабкался на колени к деду, присевшему у стола, и у них шел свой разговор.

— А за степью что? — спрашивал Вова.

— А там другая река, — басил дед.

— А за другой рекой?

— Опять степь.

— А за этой степью?

Дед помедлил.

— Там небо, — сказал он.

— А за небом?

Дед опять замолчал.

— А, не знаешь? — торжествуя, сказал Вова. — А я знаю!

— Ну, скажи!

— Попрыгай на одной ноге, тогда скажу!

— Вон чего выдумал!

— Ну, уж ладно, — согласился Вова. — Там суховей сидит!

— Суховей?

— Ну да, суховей. Он знаешь что делает? Он сюда жаром дует! Степь жжет!

— Теперь уж ему скоро крышка, твоему суховею, — сказал дед.

В дверь постучали, и вошел Севин папа в щегольском, наброшенном на одно плечо новеньком матросском бушлате; сильную грудь его обтягивала белоснежная майка, на обнаженных загорелых руках виднелись синие узоры якорей. От него пахло одеколоном и немного вином.

— Ага, поел! — сказал он, глядя на Пташку. — А раз поел — значит, поправишься!

Он поздоровался со всеми, сел и стал угощать деда папиросами; потом вынул из кармана небольшую газету, развернул ее и сказал, обращаясь к Севе и Пташке:

— Вот пока вы бегаете по степи, мокнете зря да простуживаетесь, настоящие-то пионеры, глядите, что делают! Читали сегодняшний воскресный номер?

Он протянул Севе газету, и тот подвинулся к Пташке, чтобы можно было вместе читать.

Это была газета гидроузла «Народная стройка». Им сразу же бросился в глаза крупный заголовок: «Мужество и находчивость».

— «Вчера, — читал Пташка, — после ливня скопившаяся у насыпи дождевая вода размыла породу и грозила прорваться в котлован…»

Дальше следовал рассказ о том, как дед (он был назван в газете «Сарафанов-старший») «вместе с двумя пионерами, поспешившими ему на помощь», пытался закрыть промоину и как один из пионеров прибежал в диспетчерскую и сообщил об опасности. «Сейчас, — сообщалось дальше, — опасность прорыва воды в котлован полностью устранена».

Заметка заканчивалась словами:

«Товарищу Сарафанову-старшему, бульдозеристам Когтеву и Серпугаеву, а также пионерам (фамилии которых устанавливаются) в специальном приказе начальника строительного района объявлена благодарность».

У Пташки сильно забилось сердце. Он взглянул на Севу. Сева сидел, тараща глаза, и, казалось, не дышал.

— Прочитали? — спросил Стафеев. — Вот это, видно, подходящие ребята! Пионеры — что надо! Не то что вы — пустогоны!

— Подумаешь! — выпалил Сева. — Так это мы и есть!

— Что? Что? — воскликнул Стафеев и недоверчиво посмотрел на Пташку. — «Врете, врете, бесенята!»

Их стали расспрашивать и сначала не хотели верить. Но потом, когда дедушка Сарафанов сам рассказал все, как было, сомнений ни у кого не осталось.

— А я, — сказал Стафеев, — признаться, сразу подумал: уж не наши ли это орлы? — Он поймал было Севу за руку и потянул к себе, но Сева вырвался, и тогда отец схватил маленького Вовку и стал раскачивать его на своем колене.

А Сева подвинулся к Пташке и прошептал:

— Теперь все ребята будут знать! Спорим! — Помолчав, он тихо добавил: — И тот чернявый тоже узнает, небось!

— Какой чернявый?

— Ну тот, что меня на экскаватор не захотел принимать, — сказал Сева, и темные глаза его сурово блеснули на внезапно побледневшем лице.

Все принялись поздравлять и деда и ребят. А Настя обняла Пташку и крепко поцеловала.