Новогодний Подарок (СИ)

1

Поворот на Ленинградку она, конечно же, пропустила. Всю дорогу помнила о нем, и вот, поди ж ты!

Помнила, когда выходила из квартиры с огромной спортивной сумкой с вещами, помнила, когда закупала продукты в супермаркете на Новый Год — надо же чем-то побаловать себя в долгожданные новогодние праздники, помнила, когда пристраивалась на Кольцевой автостраде за стареньким зеленым «Хендаем», искренне радуясь, что не одна она ездит с такой черепашьей скоростью.

Водителю зеленого «Хендая», за которым уже полчаса тащилась Инна Новикова на своем красненьком «Пежо», явно не понравилось столь откровенное женское преследование — он нервно поглядывал в зеркало заднего вида и недовольно попыхивал сигаретой. Когда терпеть стало невмоготу, пожилой мужчина решил проучить невежливую дамочку: резко нажал на тормоз и, после, того, как его машина пошла юзом, лихо подбавил газку. Однако, «лихо подбавить газку» не получилось — старая машина дернулась, завиляла задом и заглохла перед самым поворотом на Ленинградское шоссе.

Увидев надвигающееся зеленое пятно, Инна истерически вцепилась в руль и, закрыв глаза, со всей силы надавила на тормоз. Каким-то чудом ей удалось остановить «Пежо» в паре сантиметрах от бампера заглохшего «Хендая».

Сзади тут же засигналили остановившиеся за ними машины.

Распахнув дверь, водитель старенького «Хендая» высунулся из машины и, глядя на Инну испуганными глазами, что-то закричал ей и замахал руками, но Инна не среагировала, ожидая неизбежного удара. Однако, ожидаемого удара не последовало, и Инна открыла глаза — ситуация обнадеживала.

Неужели ей удалось избежать аварии?! Вот это удача! Да она настоящий асс!

Когда она уже уверовала в свою удачу, в окно машины громко постучали.

Инна открыла окно: у ее машины стояли крепкие, стриженные, молодые парни в распахнутых кожаных куртках. Парни выказывали явное нетерпение — похлопывали кулаком по ладони и изъяснялись отрывистыми междометиями, хотя вели себя с Инной они довольно вежливо — их радовало то, что «базара не будет»: дамочке все же удалось избежать столкновения машин.

— Гражданочка, вы в порядке? — поинтересовался один из парней, склоняясь к открытому окну красненькой машинки.

— Ага, — кивнула головой Инна, хотя раньше никогда не говорила «ага» — все-таки она человек воспитанный и с высшим образованием. — Со мной все в порядке, — поправилась она с трудом разжимая одеревеневшие пальцы.

— Тогда проезжайте, не задерживайте движение.

Парни отошли от маленького «Пежо» и занялись заглохшим «Хендаем» — матерясь и не стесняясь в выражениях, они затолкали внутрь размахивающего руками пожилого водителя, откатили вперед старенькую машину, освобождая для других машин заблокированный поворот на Ленинградское шоссе.

Радуясь, что все услышанное к ней не относится (она то с честью справилась с этой ситуацией!), Инна осторожно сдала назад, повернула и быстренько сбежала с «места почти аварии».

Машина по большому счету Инне была не нужна — на работу она ходила пешком, но «для пристижу» (после очередного повышения по службе и ощутимой прибавки к зарплате) она все же купила себе крохотный красненький «Пежо». Купила и тут же пожалела об этом: после столь опрометчивого поступка ей пришлось срочно овладевать новой наукой, плохо поддающейся «усвоению». Но Инна была человеком упрямым и науку вождения все же освоила — водительские права она честно вымучила, и красненький «пыжик» занял свое место на платной стоянке недалеко от дома Инны, изредка покидая свое «теплое насиженное» местечко.

Сегодня, в последний день уходящего года, обстоятельства вынудили Инну воспользоваться долго стоящим без дела «карапузиком» и отправиться на нем почти на край света: в деревню Сергеевку Солнечногорского района.

О пропущенном повороте на Ленинградское шоссе Инна вспомнила, только когда увидела следующий указатель поворота.

— О, Боже! — воскликнула она, в панике съезжая на обочину дороги. — Теперь придется возвращаться к пропущенному повороту!

Незнакомых поворотов и круговых съездов с основной автострады Инна панически боялась и предпочитала ездить по прямой линии, ну, в крайнем случае, один раз повернуть. Поэтому внимательно изучила карту и выбрала для себя наиболее простое решение: прямая спасительная ниточка Пятницкого шоссе через какое-то время плавно вливалась в нужное ей Ленинградское шоссе — недалеко от слияния этих двух шоссе, как раз и находилась деревня Сергеевка, а за ней коттеджный поселок — конечный пункт ее путешествия.

И Инна Новикова храбро свернула с Кольцевой автострады в неизвестность.

Дорога неожиданно сузилась до двух полос и пошла через лес, но главное на ней совсем не было фонарей — лишь огромная луна вовсю светила на темном небосводе, слабо серебря прямое, как стрела, шоссе. Заснеженные деревья слились в сплошную снежно-серебристую стену, изредка расступающуюся перед небольшими деревеньками.

«Пятница» — прочитала Инна на дорожном указателе и хихикнула.

Проезжая дома за высокими заборами, Инна немного повеселела — там за заборами живут люди, все они готовятся к встречи Нового Года: наряжают елку, режут салат «Оливье», запекают мясо и варят картошку, только она одна, как неприкаянная грешница тащится по темной дороге неизвестно куда, а могла бы смотреть по телевизору «Иронию судьбы» и в который раз выслушивать сожаления матери по поводу ее неустроенной жизни…

Нет! Правильно она сделала, что согласилась выручить Стаса и присмотреть за их с женой загородным домом! Пусть она помучается в предновогодний вечер, зато потом ее ждут целых две недели покоя и одиночества! Она будет спать до обеда, целый день смотреть телевизор (все программы подряд) и ничего не делать! Это ли не заслуженная награда за напряженный рабочий год?..

Яркие окошки домов остались позади. Темнота стала непроглядной, и только автомобильные фары слабо разгоняли темноту перед дрожащим от страха красненьким «карапузиком». Теперь машинка не просто ползла вперед по дороге, а тихонечко кралась на цыпочках, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к тишине, окружающего ее со всех сторон, зимнего леса.

Неожиданно в машине запахло горелым.

Съехав на обочину, Инна схватила сумку с документами, выскочила из машины и бросилась бежать по дороге, ожидая услышать сзади оглушительный взрыв. Однако, «ожидаемого взрыва» машины не последовало.

Остановившись, Инна огляделась: «Пежо» с включенными фарами сиротливо стоял на дороге, а гарью воняло так, что стало трудно дышать.

Прикрыв нос платком, Инна накинула на голову капюшон шубейки и пошла вперед, решив выяснить источник отвратительного запаха — впереди на фоне темного звездного неба метались отблески пламени.

В глубоком кювете горела машина. Огонь со всех сторон охватил свою жертву, и нельзя было уже разобрать ни марку машины, ни ее цвет. Нельзя уже было помочь людям, находившимся внутри машины: пламя во всю бушевало в салоне автомобиля.

Воображение красочно нарисовало Инне предсмертные крики и муки людей, запертых в горящей машине, и она попятилась с освещенного огнем пространства, не желая быть участницей трагедии.

Ядовитый дым клубами поднимался вверх, сливаясь с чернотой ночного неба.

Не в силах оторвать взгляд от огня, Инна из темноты наблюдала, как пламя медленно угасало.

Рука Инны невольно потянулась к мобильному телефону — надо же вызвать пожарных и полицию… Но то, что произошло в следующее мгновенье, заставило ее забыть о своем намерении.

Внизу, в кювете, две темные фигуры обошли со всех сторон догорающую машину, подняли стоящие в стороне канистры и стали неспешно выбираться на дорогу. Но чем ближе подходили к ней фигуры людей, тем отчетливей виделось — есть что-то нечеловеческое в их облике: лысые головы, два огромных блестящих глаза и железный набалдашник вместо лица.

От испуга Инна присела на корточки и вжалась в придорожные кусты.

Для полного счастья в новогоднюю ночь ей не хватало только инопланетян!!!

Выйдя на дорогу и не замечая в кустах притаившуюся «землянку», гуманоиды остановились и, ухватившись «клешнями» за железные набалдашники, рывком стянули свои лица…

От страха сердце Инны ушло в пятки, но вместо ожидаемого кровавого месива или тараканьей «морды», она увидела у гуманоидов настоящие человеческие лица и вздохнула с облегчением.

Фу ты! На людях были надеты обыкновенные противогазы!!!

Переведя дух, Инна хотела вылезти из кустов, но вовремя одумалась — одна на пустынной дороге с подозрительными типами с канистрами в руках!

Ну, уж нет! Из кустов ее вытащат разве что силой!

Пока Инна решала, что ей делать, парни сняли «серебряные космические» комбинезоны и закурили обыкновенные земные сигареты.

— Ну, и работенка сегодня выдалась! — заговорил один, засовывая комбинезон и противогаз в большой пакет. — Это в новогоднюю то ночь!

— Да, трудновато, — согласился второй повыше, глубоко затягиваясь и резко выдыхая, выпуская изо рта дымные колечки. Колечки на морозном воздухе получались яркими и четкими и появлялись через равные промежутки времени. Последним, сильным выдохом парень пронзил все расплывающиеся колечки дымным, полупрозрачным «копьем», словно нанизал на него все получившиеся кольца. — Только может, мы зря поспешили с этим делом: приказали же ровно в двенадцать запалить, а мы…

— Не знаю, как тебя, — недовольно перебил первый, менее здоровый парень, — а меня дома ждет семья! Три часа роли в деле не играют — по этой дороге все равно никто не ездит. К тому же Новый Год, все нормальные люди с работы уже домой вернулись, а некоторые за столом садят, провожают Старый Год.

— Это нормальные люди дома сидят, — не сдавался плечистый парень, — а что если какой-нибудь псих все же поедет по этой дороге?

— И что? — положил конец возражениям «семейный». — Посмотрит и дальше поедет — вызывать сюда пожарный и полицию он все равно не станет: Новый Год же!

— И то, правда! — согласился здоровяк. — Дураков нет!

Молодые парни бросили окурки, сели в стоящую недалеко машину и, лихо развернувшись, быстро поехали в сторону Ленинградского шоссе.

А Инна, задумчиво глядя на удаляющиеся красные огоньки, стала осторожно выбираться из заснеженных кустов на опустевшую дорогу, благодаря Бога, что поехали парни в сторону Ленинградского шоссе: если бы они поехали в другую сторону, то непременно наткнулись бы на ее брошенный на обочине «Пежо». Наткнулись и стали бы разыскивать любопытного горе-водителя крошечной машинки — вот тогда ей уж точно не сносить бы головы.

Пора было уезжать, но ноги Инны сами собой понесли ее не к машинке, а в кювет, поближе к месту аварии.

Машина догорала…

Вонища вокруг стояла ужасная, но это Инну не остановило. Она осторожно обошла вокруг выгоревшую машину и заглянула внутрь — на переднем сиденье, на месте водителя виден был обугленный труп человека.

В испуге отпрянув от машины, Инна наступила на что-то твердое, споткнулась, не устояла на ногах и села на снег — пошарила руками вокруг себя, нащупала «камень», о который споткнулась. «Камень» оказался коричневой барсеткой. Инна встала и заспешила к машине — там она рассмотрит свою находку и решит, что будет делать дальше.

Но «рассмотреть находку» Инне не пришлось — часы на приборной доске показывали начало десятого — до назначенного времени ее приезда оставалось меньше получаса, а ей еще ехать и ехать…

2

Дом, куда так стремилась Инна в новогоднюю ночь, был большим, мужским и каменным: большим, потому что, к дому с одной стороны «прилепился» гараж на две машины, а с другой — большая крытая застекленная терраса с выходом на участок, плотно засаженный плодовыми деревьями; мужским, потому что, серым, строгим, солидным и прямолинейным (ни тебе эркеров, витражей, петушка-флюгера на крыше); а каменным, потому что, облицован был серым натуральным камнем.

— Ну, наконец-то! — молодая хозяйка загородного дома была возмущена задержкой «обслуги». — Мы договаривались на девять, а сейчас почти десять!

— Мы договаривались на полдесятого, — упрямо уточнила Инна, скидывая серую норковую шубейку и «принимая на грудь» упитанного трехлетнего добермана, радостно виляющего обрубком хвоста и старающегося лизнуть гостью в губы.

— Могли бы приехать и пораньше! — не унималась Анна Киселева, решившая во чтобы то ни стало показать «обслуге», кто в доме хозяин. — Вы же знаете, Инна, что перед аэропортом нам еще надо заехать поздравить свекровь.

Поправив перед зеркалом растрепавшиеся каштановые до плеч волосы, Инна сжала кулаки и решительно повернулась к въедливой «домовладелице», но опоздала с ответом.

— Если ты прекратишь нападать на Инну, дорогая, то мы все успеем: и поздравить маму с Новым Годом и даже успеем к отлету самолета, — вступился за родственницу муж хозяйки дома, предотвращая зарождающийся скандал в самом начале, и, покопавшись в шкафу, достал из его глубины шикарную длинную норковую шубу. — А вот, Аннушка, мой подарок тебе к Новому Году!

Похлопав накрашенными ресницами, стройная красотка обмерла от такой роскошной красоты и, напрочь забыв об Инне и своем недовольстве, бросилась на шею «любимому мужу».

— Вот это Новогодний подарок! Спасибо, дорогой!

— Значит, угодил… — снисходительно посмотрев на импровизированное дефиле сияющей супруги, «любимый муж» примиряющее подмигнул Инне и взглянул на часы. — О-о! Боюсь, что Старый Новый Год мы проводить не успеем.

Пока довольная и улыбающаяся Анна вертелась перед зеркалом в холле и восхищалась своим отражением, ее «любимый муж» и водитель выносили из дома чемоданы с вещами, ручную кладь и пакеты с подарками.

— Ну, все, Инна, мы поехали, — Станислав Киселев, довольно упитанный высокий сорокалетний мужчина, с виноватой миной остановился перед родственницей. — Ты уж извини, что на праздники обременяем тебя своими проблемами, но ты же знаешь, с каким недоверием Аннушка относится к наемным сторожам и домработницам, да и Роя не оставишь с чужим человеком.

— Знаю, Стас, иди уже, — поторопила Инна.

Анна, наконец, оторвалась от зеркала: созерцать свою неземную красоту она могла часами (благо муж был пластическим хирургом и довел эту красоту до совершенства) и, кивнув головой Инне на прощанье, двинулась к выходу.

— Твой новогодний подарок под елкой, — шагнув за порог, напомнил родственник и ободряюще кивнул головой. — Хозяйничай и ничего не бойся — поселок круглосуточно охраняется. Да и наш парень тебя в обиду не даст.

— Разберусь! — успокоила его Инна и, закрыв входную дверь на замок и еще на защелку, подошла к окну в гостиной.

Посмотрела, как «родственники» садились в поджидавшую их иномарку, как выезжали за ворота участка, как поехали по дороге к выезду из поселка…

Ну, вот она и осталась одна!

Если не считать Роя, конечно.

Словно почувствовав, что о нем вспомнили, доберман подошел к Инне и, поставив лапы на подоконник, тоже посмотрел в окно.

— Что, мальчик, уехали твои хозяева к теплому морю! Ну, не грусти, парень, через две недели они обязательно вернутся.

Инна посмотрела на настенные часы и заспешила — надо накрыть на стол и встретить Новый Год: всего должно быть много, даже если она встречать его будет в гордом одиночестве. Ну, почти в одиночестве…

Она все успела приготовить: и курицу, и картошечку с укропом, и обязательный салат «Оливье», и баночки открыть, и колбаску нарезать — успела накрыть на стол, переодеться в праздничное платье, и повязать собаке красный бант, и даже подарила Рою его новогодний подарок: забавную резиновую тигриную голову с пищалкой на толстенной веревочной петле.

Когда настенные часы начали бить двенадцать, Инна уже сидела за столом с бокалом шампанского в руке и вместе со всей страной слушала поздравления президента и прилежно считала куранты: один, два, три, четыре, пять…

После двенадцатого удара Инна, как положено, загадала желание и прокричала «Ура!», чем отвлекла принарядившегося Роя от раздербанивания новой игрушки, и, выпив шампанское, положила себе на тарелку всякой всячины — сегодня она сама себе сделает новогодний подарок: в Новогоднюю ночь наплюет на длившуюся целый год диету и оторвется по полной программе!

Вволю наевшись разносолов, Инна положила в миску Рою два приличных куска мяса и с бокалом шампанского забродила по дому.

Дом не произвел на Инну особого впечатления: скучновато, серовато, хотя солидно и дорого — не чувствовалась здесь заботливая, женская рука, хотя женщина здесь проживала.

Походив по комнатам, Инна вернулась в гостиную и снова встала у окна.

За окном медленно и величественно шел снег. Огромные узорчатые снежинки неторопливо падали с непроглядного серого неба, укрывая землю белоснежным праздничным покрывалом. Все притихло вокруг — природа любовалась красотой своего сотворенного для себя «Новогоднего подарка».

Инна смотрела на падающий снег, он не стал навевать на нее грустные мысли…

Сколько Инна себя помнила — праздники она не любила.

В детстве ее всегда заставляли читать стихи перед гостями (как маленькую), а когда начиналось самое интересное, отправляли в другую комнату приглядывать за младшей сестрой — чтобы они не мешались под ногами.

Мать родила Инну очень рано в восемнадцать лет, потом был институт, работа, второй ребенок и Инна как-то потерялась между этими датами, застряла между родителями и младшей сестрой, не признавая за первыми старшинства и родительского авторитета и не найдя общих интересов с младшей (разница в восемь лет колоссальное расстояние для сближения и понимания).

Даже когда сестры выросли, и разница в возрасте чуть-чуть сгладилась, общих интересов у них так и не появилось: Инна самозабвенно училась (сказалась давняя привычка убегать от действительности в книги), у Галины же были совсем другие интересы — наряды и молодые люди. Окончив школу, она сразу же вышла замуж и уехала с мужем (почти ровесником родителей) в Сибирь, где у него процветал лесозаготовительный бизнес. Инне пришлось одной заботиться о родителях: все праздники она старалась проводить с ними, чтобы они не чувствовали себя забытыми и одинокими, хотя ее одиночество от этого становилось еще горче.

Поставив бокал с шампанским на подоконник, Инна приложила ладони к холодному стеклу, прижалась к нему лбом и закрыла глаза…

— Мне грех жаловаться на жизнь: работа у меня прекрасная, родные здоровы, но мне всегда хотелось чего-то большего… Хотелось, чтобы рядом со мной было родное живое существо, но из-за своей занятости я даже кошку не могу завести, — жалея себя, вдруг застонала Инна и, как в детстве, от всего своего страдающего сердца попросила: — Дедушка Мороз, пожалуйста, исполни мое заветное желание! Ведь ты мне должен! В детстве ты никогда не дарил мне того, о чем я тебя просила! Помнишь, в письме я просила тебя подарить мне морскую свинку — ты подарил куклу, на следующий год вместо собаки я получила велосипед, потом вместо волнистого говорящего попугайчика краски и кисти, а вместо хомячка мольберт, но, когда вместо рыбок ты подарил мне младшую сестренку, я перестала тебя о чем-нибудь просить. Ты так и не подарил мне на Новый Год ни одного живого существа, которого я любила бы! И которое в ответ любило бы меня! Поэтому, милый Дед Мороз, на этот Новый Год подари мне…

Рой навострил уши, заворчал и огромными прыжками помчался в прихожую — ощущение волшебного единства с природой в миг пропало.

Печально вздохнув, Инна оторвалась от стекла и вытерла ладонями невольно выступившие на глаза слезы — все это ерунда: и сказки про Деда Мороза, и волшебство Новогодней ночи, и исполнение заветных желаний — большинство людей на следующий день с трудом вспоминают, что пожелали себе под бой курантов…

Инна вернулась к столу, поковыряла вилкой салат «Оливье» и перебралась на диван, настроившись всю ночь смотреть новогодние программы, но по всем каналам пели одни и те же певцы, выступали одни и те же актеры. Сие обстоятельство немного разочаровало Инну, она улеглась на диване и задремала под череду зажигательных песен, льющихся с экрана.

Вот так спокойно, без приключений прошла эта Волшебная Новогодняя ночь…

3

Моложавая женщина вошла в убогую покосившуюся избенку, стоящую около самого леса, и села у двери на лавку, сколоченную из не струганых досок. Огляделась и презрительно скривила рот: унылое зрелище представляла собой обстановка брошенной, нежилой избушки: массивный грубо сколоченный стол и лавки у стола и по стенам, в углах два огромных сундука без замков и запоров, на стенах развешены пучки каких-то трав и сухих цветов, сквозь пыльные, давно не мытые, окна сочился тусклый, не смотря на день, рассеянный свет.

«— Зачем я сюда притащилась? — скидывая с головы капюшон и передергивая плечами от промозглой сырости, подумала она, расправляя полы длинной стриженой шубы. — Хотя, если подумать, это у меня последний шанс заставить его на мне жениться. Сколько ее еще ждать и так два дня уже потеряла…»

Дверь заскрипела, в избенку вошла неопределенного возраста женщина в пуховом платке, тулупе, резиновых сапогах и длинной темной юбке. Подол у юбки был мокрым, на сапогах налипла болотная тина. Хозяйка избенки, не глядя на гостью, прошла в горницу и села за длинный грубо сколоченный стол. Деревянные доски стола потемнели от времени и сырости. Вспоминая свою молодость, хозяйка провела заскорузлой рукой по старым доскам и закрыла глаза, словно задремала.

«— Ну вот, — недовольно подумала женщина в шубе у двери, — теперь она спать надумала. А когда же она работать будет? Я к ней в такую даль ехала, несколько дней ждала, да видно зря!»

— Зря, не зря — время покажет… — прошамкала хозяйка беззубым ртом. — Сконд естешь? Откуда будешь?

— Из России… — с ужасом глядя на сидящую за столом столетнюю старуху, произнесла гостья и не в силах встать, схватилась руками за край лавки.

— Ну да, ну да, пани з Росьи, — прошамкала старуха и, повернув голову в сторону гостьи, посмотрела на нее серо-зелеными «болотистыми» холодными глазами.

Наваждение старушечьего облика исчезло — за столом сидела женщина неопределенного возраста, все еще внешне привлекательная и презрительно смотрела на трясущуюся от страха рыжеволосую женщину у двери.

— Зелье ворожейное я табе дам, — скривила тонкий рот хозяйка избенки, — а ты мяне за это…

Хозяйка поманила гостью скрюченным пальцем к себе и, когда та, на плохо слушающихся ногах, подошла и склонилась, зашептала ей в ухо свое условие.

— Да где же я…

— Цыть! Молчь! — цыкнула хозяйка на гостью, и та покорно замолчала и согласилась. — Добже…

Хозяйка избенки достала из запазухи бутылочку темного стекла, запечатанную сургучом, и поставила на стол перед гостьей.

За окном избенки вдруг резко зашумели деревья, поднялся сильный воющий ветер, и серые снежные тучи заволокли морозное ясное небо. Пытаясь спрятаться от надвигающегося ненастья, жалобно заблеяли козы, привязанные около избенки к дереву. А хозяйка-ведьмачка будто и не слышала приближения снежного фронта, не слышала завывания ветра и тревожного блеянья коз, не мигая смотрела в глаза непрошенной гостьи, отважившейся накликать приворотную беду на своего избранника.

— Каждый джень по тши капли… Не исполнишь условие пока зелье не закончится — пеняй на сабе…

Хозяйка отвернулась от женщины, и та снова увидела перед собой столетнюю старуху со скрюченным носом и скрюченными пальцами. В испуге схватила она заветную бутылочку со стола, бросила на стол деньги и быстро выбежала за дверь.

— Добже, добже, — скривила беззубый рот старуха и, не прикасаясь к деньгам, повторила: — Хорошо, хорошо…

4

Утром первым делом Инна открыла засов «собачьего лаза» на входной двери, выпустила Роя на участок и, поглядывая в окно за носившимся по заснеженному газону псом, начала убирать со стола — праздник закончился, пора было наводить порядок.

Вдоволь набегавшись по рыхлому снегу, Рой залаял и завозился у двери, и Инна, бросив мытье посуды и вытирая полотенцем мокрые руки, поспешила к входной двери.

В прихожей было довольно темно, и Инна не сразу сообразила, почему собака наполовину торчит из лаза.

— Ты что, застрял? — усмехнулась она, тут же вспомнив сказку про Винни-Пуха, до отвала наевшегося халявного меда. — Неужели ты так объелся в новогоднюю ночь, что не проходишь в собачье отверстие? Ладно, лезь обратно, я открою тебе дверь.

Собака заворчала, заворочалась, но с места не сдвинулась.

— Рой! Лезь обратно!

Инна наклонилась, взялась за торчащую в лазе филейную собачью часть и хотела выпихнуть застрявшего добермана из лаза. Рой зарычал, дернулся, и часть кожи с шерстью осталась у Инны в руках…

— Ой, мамочки! — взвизгнула она, отбрасывая от себя объемный шерстяной кусок.

Но вместо ожидаемого собачьего визга за железной дверью раздался радостный собачий лай.

Дрожащей рукой Инна нащупала на стене выключатель и включила свет.

В прихожей вспыхнули десяток крошечных лампочек, ярким светом осветив место предполагаемой трагедии.

Ожидаемого «моря крови» Инна не увидела — вместо только что «освежеванной» собачьей задницы в лазе торчала человеческая голова и часть туловища — две руки и одно плечо. На полу в углу валялась помятая норковая шапка.

«Воры! Караул! Грабят!»

Вспыхнули в голове у Инны сигналы опасности, и она, не помня себя от страха, бросилась на кухню. Однако, как бы она не была напугана незаконным вторжением вора, за нож Инна хвататься побоялась и схватила первое попавшееся «безопасное», по ее мнению, оружие: увесистую чугунную сковородку.

В прихожей вновь завозились, и Инна, подбежав к входной двери, слегка огрела вора по голове сковородкой.

Вор ткнулся лицом в ворсистый коврик у двери и затих.

Дальше Инна действовала по заранее спланированной схеме: позвонила охране у ворот и вызвала их к себе в дом.

Через минуту бравые парни в камуфляже за ноги вытаскивали застрявшего вора-неудачника из собачьего лаза.

Но после того, как охранники, преодолев сопротивление вора, вытащили его из собачьего лаза и поставили на ноги, они смущенно опустили автоматы и принялись наводить порядок в одежде вора-неудачника.

— Вы уж извините, Сергей Александрович, что так вышло, — бормотали охранники, отряхивая снег с одежды довольно крупного помятого мужчины. — Нас вызвали… служба…

— Что здесь происходит?! — наблюдая за действиями охраны, возмутилась Инна. Она стояла в распахнутых дверях дома в наброшенной на плечи шубейке и от волнения и холода изредка передергивала плечами. — С чего это вы перед ним извиняетесь? Его надо в полицию сдать!

— Для опытов, — пьяненько хмыкнул вор-неудачник и поднял голову.

На Инну недобро уставились заплывшие от выпитого алкоголя мутные серые глаза. Заросшее трехдневной щетиной мордатое лицо мужчины не выражало ничего кроме презрения.

— Ты кто такая? — грубо спросил он и, качнувшись, шагнул к двери.

Несколько крепких рук сразу же заботливо подхватили вора-неудачника и удержали его в вертикальном положении.

— Нет, вы на них только посмотрите? — всерьез обиделась Инна на плечистых охранников в камуфляже, взявшихся охранять хозяйскую собственность, в том числе и ее, и не выполняющих свои обязательства. — Под белы ручки вора поддерживают, снег с него заботливо стряхивают! И это называется охрана!

— Не кричи! — поморщился мужчина, взявшись за голову двумя руками. — От баб всегда столько шума…

— А вот буду кричать! — возмущенно топнула ногой Инна — ей будет приказывать какой-то вор! — Вы мне тут не указ! Ну, ка, господа служивые, ведите, ка этого «медведя, бурбона, монстра» отсюда подальше! А то я сюда настоящую полицию вызову! — пригрозила она, с опаской глядя на по-медвежьи сильного и неуклюжего вора-неудачника.

— Мы не можем его забрать… — замялись бравые парни в камуфляже. — Сергей Александрович хозяин.

— Хозяин чего?

— Так дома этого.

— Вы что-то путаете, — нахмурилась Инна, плотнее запахивая шубейку на груди. — Хозяйку дома зовут Анна Киселева, а мужа ее Станислав Киселев.

— Это нового мужа Анны Дмитриевны зовут Станислав Михайлович Киселев, — уточнил один из охранников, — а прежнего мужа зовут Сергей Александрович Дорохов.

— Сергей Александрович Дорохов? Первый раз слышу, — Инна подозрительно посмотрела на покачивающегося стриженного мужчину, потом на охранников, потом снова на большого грузного вора-неудачника и начала понимать нелепость происходящего. — Вы хотите сказать, что этот человек бывший муж Анны?

— Ну да, — дружно закивали головами парни с автоматами. — Сергей Александрович Дорохов — хозяин этого дома.

— Половины дома, — уточнил пьяный мужчина и снова шагнул в направлении двери.

— Ну, уж нет! В дом я его не пущу! — Инна отступила в дом и с силой захлопнула входную дверь. — Нет у меня на ваш счет, господин Дорохов, никаких указаний от хозяйки дома! — нагнувшись, прокричала она в открытый собачий лаз. — С Анной Дмитриевной разбирайтесь, кто в этом доме хозяин.

Через полчаса разбирательств и переговоров через закрытую дверь, в пресловутый собачий лаз просунулась большая мужская рука с мобильным телефоном.

— Поговорите с Анной, — «командным голосом» приказал вор-неудачник из-за двери, и Инна, не смотря на все свое упрямство, нехотя подчинилась.

— Что там у вас происходит? — недовольно спросила хозяйка загородного дома, вернее, половины дома и Инна отыгралась на ней по полной программе.

Она возмущалась и кричала, ругала охрану поселка и нерадивую родственницу, что та не поставила ее в известность о приезде постороннего мужчины — вот пусть бы ее бывший муж и охранял бы их общее добро, пока она с новым мужем греется на солнышке в далекой Африке.

— Но я же не знала, что ему вздумается приехать в Сергеевку на праздники, — защищалась Анна из далекой Африки, растеряв свой обычный гонор: ситуация осложнялась, а ей ужасно не хотелось возвращаться домой с курорта раньше времени. — Ну, Инночка! Ну, не сердитесь на меня, что так вышло — через день, ну может через два Серж обязательно уедет из дома — у него серьезная военная служба, и вы опять останетесь одни в доме, и будете отдыхать.

— А если не уедет?

— Обязательно уедет!

— А если нет? — настаивала Инна — перспектива остаться в доме один на один с пьяным медведеподобным мужиком ее как-то не прельщала. — Если он не уедет через два дня — уеду я! — произнесла она и со злости пнула ногой валяющуюся на полу норковую шапку.

— Нет, Инна! Не делайте этого! — испугалась Анна за свое имущество. — Серж человек не надежный, и оставлять на него дом, а тем более собаку просто безответственно!

— Тогда, что мне прикажите делать в такой ситуации?

— Живите в доме, как договаривались.

— Легко вам говорить оттуда…

— Да не бойтесь вы его, Инна. Мой бывший хоть и страшен на вид, но хорошо воспитан и женщину никогда не обидит.

Такая положительная рекомендация Инну не успокоила — не то, чтобы она боялась мужчин, но настрой на спокойные долгожданные каникулы рушился прямо на глазах, а крушение планов, как известно, энтузиазма не прибавляет.

Инна давно мечтала отдохнуть от городской суеты, работы, подруг и родителей (она любила и тех и других, но иногда ей хотелось отключить мобильный телефон и исчезнуть из их жизни, хотя бы на какое-то время). Она долго себе не позволяла отдых в одиночестве, но, когда ей позвонила ее крестная и начала жаловаться на новую невестку, Инна сама предложила свою кандидатуру на временную «хранительницу очага» загородного дома семьи Киселевых — упустить такой шанс «одиночного затворничества» она просто не смогла. И вот теперь из-за случайно появившегося назойливого мужчины ее долгожданные планы на отдых и одиночество летели в тартарары.

«— Спокойно, милая, — заправляя волосы за уши, успокаивала себя Инна, распахивая дверь и впуская в дом «половинного» хозяина, — пусть не два дня, а даже четыре дня этот мужчина будет отравлять тебе жизнь, но зато остальные десять дней…»

С видом победителя, Дорохов протопал мимо поджавшей губы «сторожихи», подобрал в прихожей свою валяющуюся на полу норковую шапку и, сняв дубленку, затолкал и то и другое в огромный зеркальный шкаф-купе. Посмотрел на припорошенные снегом ботинки — где он будет искать свои тапки? — и, не переобуваясь, протопал на второй этаж.

— Медведь! Бурбон! Монстр! — прошептала Инна в спину неряшливому мужчине и с силой захлопнула входную дверь.

— Я все слышал, — раздалось сверху, и Инна покраснела — давно она не вела себя так невежливо и агрессивно.

А ведь умение разговаривать с людьми и улаживать конфликты стало ее профессиональным долгом, она работала главным менеджером по общим вопросам крупной парфюмерной компании. Сейчас же Инна была не «при исполнении» и позволяла себе нелестные замечания в адрес «половинного» хозяина.

Ай-я-яй! Какая невоспитанность!

А может, она зря так набросилась на человека?

В конце концов, это ведь его дом, и он волен приезжать сюда, когда ему вздумается. Может, ему тоже захотелось тишины и покоя в новогодние праздники.

Все это так, Инна признавала его права и желания, но от этого ее собственное плохое настроение не улучшалось: рухнувших планов на две недели спокойствия и одиночества, было ужасно жаль.

Так жаль, что в первую минуту Инна чуть не расплакалась от разочарования, хотя плакала она очень редко: ну, разве, что, когда погибали животные (человеческим чувствам, а главное словам, она перестала верить уже давным-давно).

— Давайте жить дружно! — прокричала она в лестничный пролет, но ей не ответили. — Ну, и ладно! Не очень, то и хотелось!

Инна вернулась на кухню и домыла посуду. Еды у нее было полно и она, включив телевизор, постаралась забыть о присутствии в доме постороннего человека.

Рой вертелся около нее, изредка поднимаясь на второй этаж и замирая у двери одной из спален.

«— Беспокоится», — догадалась Инна и убавила громкость телевизора — не смотря на свою обиду и агрессивность, она все же оставалась воспитанным человеком.

5

На третий день пребывания в доме «половинного» хозяина Инна забеспокоилась — Сергей Александрович Дорохов вниз не спускался, из спальни не выходил и, вообще, не подавал признаков жизни.

Возможно, в спальне у него был запас продуктов — в еде и питье он не нуждался, но тишина в его комнате пугала Инну больше, чем его присутствие в доме — вдруг у него инфаркт или что-нибудь в этом роде?..

Она поднялась на второй этаж и тихо постучала в закрытую дверь спальни.

Ответом на стук была все та же гнетущая неживая тишина.

Рой стоял рядом с Инной, нетерпеливо поскуливая — умная морда его выражала беспокойство.

Инна нажала на «золотую» изогнутую ручку и осторожно приоткрыла филенчатую дверь.

Из двери пахнуло стойким запахом перегара. Инна поморщилась, но в спальню все же вошла.

Не смотря на день, в комнате висел полумрак. Сквозь сдвинутые плотные шторы солнце почти не проникало в спальню.

Присмотревшись, Инна подошла к кровати и осторожно дотронулась до руки лежащего поверх покрывала мужчины — рука была теплая.

— Ну, слава Богу, живой! — прошептала она и повернулась к двери.

Но у Роя были совершенно другие планы относительно своего хозяина — пес подбежал к кровати, полизал лицо мужчины и громко гавкнул.

Инна вздрогнула и зашикала на собаку.

— Ты что делаешь?! Быстро пошли отсюда!

Но пес не собирался уходить — он ухватил край рубашки мужчины и стал трепать ее из стороны в сторону.

— Прекрати, Рой! — пыталась Инна урезонить собаку, но псу игра нравилась, и он не собирался прекращать такое веселое занятие.

Мужчина на кровати завозился и открыл один глаз. В поле его расплывающегося зрения попал пес, и он очень удивился его появлению в своей комнате.

— Брысь, отсюда! — проворчал он и для большей убедительности махнул рукой.

Но вместо собаки рука попала по бутылке, и та со звоном скатилась с кровати на пол. Из бутылки подозрительно забулькало, и Инна бросилась ее поднимать.

Услышав бульканье, мужчина открыл второй глаз, поднял голову и попытался посмотреть с кровати вниз на упавшую на пол бутылку. Оторванная от подушки голова закружилась, он замычал и, взявшись рукой за голову, повалился на подушку. Движенья его были вялыми и натужными, и Инна невольно пожалела мужчину, хотя пьяницы вызывали у нее лишь чувства омерзения и осуждения.

Со второй попытки мужчина все-таки оторвал голову от подушки, свесился вниз и, не найдя на полу упавшей бутылки, разочарованно икнул, однако поиски оной не прекратил, а попытался заглянуть под кровать и чуть не свалился с нее.

Рой прытко отскочил в сторону от кровати, а Инна наоборот: шагнула ближе и поддержала сползавшего с постели мужчину.

— Осторожнее, — недовольно проворчала она и, не удержавшись, осудила такое отвратительное поведение: — Пить надо меньше — тогда с кровати падать не будете.

Мужчина перевел мутный взгляд с ног Инны на ее лицо и попытался осмыслить происходящее.

— Ты кто? — пьяно спросил он, и его взгляд, не удержавшись на женском лице, скользнул ниже. Мужчина увидел бутылку в руке Инны и возрадовался: — О! Моя дорогая! Иди ко мне!

Дорохов протянул руку, и Инна, подражая Рою, прытко отскочила от кровати.

— Я вам не дорогая! — возмутилась она.

— Это точно — вас я не знаю, — мужчина кивнул коротко стриженной головой, но протянутую руку не опустил. — А вот с этой старой знакомой мне хотелось бы пообщаться поближе.

— Вы о бутылке… — догадалась Инна и решительно спрятала ее за спину. — С ней можете попрощаться навсегда — больше пить я вам не дам.

Она подошла к открытому бару и решительно сгребла в охапку все оставшиеся там бутылки — вот теперь ее никто не обвинит в равнодушном бездействии и потакании пьянству. Прижимая бутылки к груди, Инна гордо вышла из спальни, провожаемая ненавистным взглядом мужчины.

Без алкогольного запаса в спальне делать было нечего, и скоро Дорохов выполз из комнаты на поиски спиртного, пошатываясь, спустился со второго этажа и, игнорируя «сторожиху», прошаркал на кухню. Там он долго лазил по шкафам и полкам в поисках алкоголя, заглядывал в холодильник в надежде отыскать завалявшуюся банку пива, но, в конце концов, сдался и припал к водопроводному крану. Пил он долго и жадно, но холодная вода, плескаясь в пустом желудке, не принесла облегчения.

— Выпейте кифирчик — в нем тоже содержится алкоголь! — издевательски прокричала Инна из гостиной и погладила Роя по голове — пес интуитивно опасался приближаться к озлобленному хозяину и старался держаться поближе к Инне, чувствуя в ней защитницу.

— Спасибо за совет, — буркнул Дорохов, притащив свое непослушное тело в гостиную — просить бутылку с «лекарством» у «наглой, незнакомой бабы» он не стал, посчитав это ниже своего достоинства. — Со своими проблемами я разберусь сам — без дурацких советов.

— Оно и видно! — отчеканила Инна, с высокомерием королевы глядя на потащившегося к выходу мужчину. — Если вы все свои проблемы решаете подобным образом, то вряд ли вы их решаете успешно!

— Ну, это не вам судить! — разозлился Дорохов — еще одно слово и он кинется на нее с кулаками. Ненависть немного отвлекла его от головной боли, и он постарался открыть дверной замок.

— Даже не пытайтесь — сигнализация сработает, — невозмутимо предупредила Инна, продолжая сидеть на диване в гостиной.

Рой подошел к хозяину, заглянул в глаза и выразительно посмотрел на собачий лаз во входной двери — подсказал выход.

Со своего места Инна хорошо видела происходящее в прихожей.

— Не советую — опять застрянете, — съязвила она и, вспомнив живописную картину их встречи, прыснула в кулак. — Вот охрана опять посмеется!

— Ну, вы!!! — сжимая кулаки, Дорохов шагнул от двери. Едва сдерживаясь чтобы не заорать, он тяжелым взглядом уставился на обидчицу. — Откройте дверь!

— Открою. И что дальше? — насупилась Инна, тоже сжимая кулаки — ее начинала бесить невоздержанность мужчины (ну, пил три дня — пора и меру знать!). — Пойдете по домам искать выпивку, а потом опять завалитесь сюда? Нет уж! Хотите уходить — уходите совсем! Оставаться с запойным мужчиной в доме я не собираюсь!

— Ну и вали отсюда!

— С радостью! Но на кого же я оставлю дом и собаку? На вас? Как же, держите карман шире — вам у меня веры нет! Лучше будет, если вы свалите отсюда!

То, что его крика и сжатых кулаков не испугались, Дорохова ошарашило — раньше от одного его взгляда подчиненные тряслись, как осиновые листочки, а теперь… теперь даже «наглая баба» смеет огрызаться. Кулаки его сами собой разжались, плечи опустились — он, почему-то, думал, что он все тот же: властный и строгий, а на деле оказалось, что никто его не боится и никому он теперь не нужен.

Инна заметила произошедшую перемену и сменила тактику — переговоры были куда лучше военных действий.

— Могу предложить огуречный рассол — говорят, помогает. В банке осталось несколько огурчиков — можете их съесть…

Неожиданная обжигающая нутро жалость окончательно добила бывшего полковника. Вот он — его конец! Только унизительную жалость теперь испытывают к нему люди! Жалость и презрение! А раньше…

Нет! Он не будет вспоминать о прошлом!

— Выпить бы… — униженно произнес он и, злясь на себя за безволие, низко опустил голову.

Сердце Инны вдруг сжалось от нехорошего предчувствия и простой человеческой жалости — что-то страшное случилось у этого большого, нескладного, какого-то помятого человека. И это страшное, и непоправимое «что-то» согнуло его, придавило и наверняка сломает. Сломает, если кто-нибудь не поможет ему подняться, протянув ему руку и подставив свое плечо, чтобы он мог опереться…

Но причем здесь она?

У него же есть родственники, близкие — вот пусть они и занимаются его проблемами: вытаскивают, отряхивают, поддерживают. Они его знают, любят — вот пусть и заботятся…

Вспомнив о близких, Инна вздохнула — кому, как ни ей знать, что не все можно рассказать близким, доверить друзьям: мы бережем их нервы и спокойствие, для откровений куда больше подходят совершенно посторонние люди: выплеснешь на них свое горе-злосчастье и становится легче на душе. Посторонние люди тебе посочувствуют, поохают и поспешат по своим делам, и ты вновь остаешься наедине со своим горем-злосчастьем, но, разделенное с другими, оно уже не кажется тебе таким сокрушающим и безысходным.

Ну, что ж, она готова выслушать этого человека — ведь на работе она привыкла сочувственно выслушивать незнакомых людей.

Вздохнув, Инна посмотрела в сторону высокой под потолок елки, под которой спрятала батарею «конфискованных» бутылок и вздрогнула: из пакета с красками и альбомами (Инна рассчитывала несколько дней новогодних каникул посвятить рисованию) торчала темно-коричневая кожаная барсетка, подобранная на месте аварии. Гениальная мысль полностью завладела Инной, и она напрочь забыла о просимой мужчиной выпивке.

— Сергей Александрович, мне нужен ваш совет, — Инна встала, быстро подошла к елке, вытянула из пакета чужую барсетку и шагнула к крупному понурому мужчине. — Я нечаянно взяла эту чужую вещь и теперь не знаю, что мне с ней делать.

Дорохов поднял голову — он не ослышался? — может, не все так плохо, как он предполагал: эта препротивная «громкоговорящая» женщина просит у него совета, а это значит, что он все еще кому-то нужен, ему доверяют, с ним советуются…

6

Сидя в домашнем халате на необъятной супружеской кровати Валентина Николаевна Ватутина сжимала в руках мобильный телефон, с надеждой глядя на светящийся голубой экран — муж третий день не отвечал на звонки, и это обстоятельство наводило ее на тревожные мысли.

«— Пора бы ему уже перестать праздновать и вспомнить о семье! — мысленно выговаривала она мужу. — Новый Год праздник семейный, и обоим родителям следовало бы уделить время детям! А он выдумал эту деловую поездку! Ну, какие в новогодние дни могут быть дела?»

Правда, большинство праздников у Георгия Рудольфовича Ватутина были все же рабочими, да и выходные тоже.

— «Как потопаешь — так и полопаешь!» — любил повторять преуспевающий бизнесмен, видя обиженно поджатые губы жены.

— Но всех денег все равно не заработаешь! — возражала она, и Георгий Рудольфович тут же признавал ее правоту.

— Все, уговорила: завтра на работу не пойду! — решительно заявлял он, плюхаясь в обволакивающее кожаное кресло, с наслаждением вытягиваясь и беря в руку пульт от огромного телевизора — Ну, его к черту этот миллионный контракт! Пусть ищут себе других перевозчиков. Проведу выходные с семьей, как все нормальные люди… Только вот о новом велосипеде Витька пусть даже не заикается.

Десятилетний сын Витька, худой, темноволосый и очень смышленый подросток, услышав такие безрадостные перспективы, обиженно сопел и тут же старательно начинал кашлять, прикидываясь больным. Утром в выходной все запланированные с вечера мероприятия на «семейные» выходные откладывались. Больной ребенок оставался целый день в кровати, а Валентина Николаевна начинала самозабвенно лечить сына и Георгию Рудольфовичу Ватутину, пенявшему на невезение (в кои веки решил остаться в выходной дома и провести целый день с семьей и на тебе!), вместо запланированного похода в зоопарк и кино приходилось идти на работу. Уходя, он заглядывал в комнату сына, заговорчески подмигивал безропотно пьющему лекарство мальчику и в конце недели тот получал свой долгожданный велосипед.

Точно такая же история повторялась и с шестнадцатилетней дочерью Властелиной невысокой, заносчивой, кареглазой шатенкой, следящей за своей внешностью и фигурой и трепетно относящейся к выбору подарков. Дети рано поняли, что одновременно иметь и отца, и желаемые подарки у них не получится — пришлось выбирать, и они единогласно выбрали подарки.

Того, что мать болезненно переживала отсутствие мужа и требовала от него внимания, как женщина, избалованные, эгоистичные дети, в силу своего возраста, не понимая семейных отношений между супругами, ее переживаний не разделяли — одним, без отца, жить им было намного лучше: никто не выдворял их из гостиной (хотя у каждого была своя комната и свой телевизор), не гонял от «общего» телевизора (к интернету был подключен только этот телевизор и можно было смотреть любые фильмы, как в кинотеатре), не напоминал об уроках, которые делались Витей с горем пополам, не высказывал недовольства по поводу внешнего вида (в школу Властелина одевалась, как на показ модной одежды) и не требовал тишины.

Так зачем же нужен отец, если не для зарабатывания денег и не для удовлетворения их потребностей?!

Валентина Николаевна думала по-другому, но старалась не скандалить, не конфликтовать и довольствоваться тем малым временем и крохами внимания, что оставались для нее у мужа после его напряженной работы.

Но, к чести Валентины Николаевны, надо сказать, что она не относилась к тем многочисленным женам «бизнесменов», которые занимаются домом и своими делами, безоговорочно веря мужьям, и зорко следила за собственным мужем, день и ночь стоя на страже семейных ценностей.

Благодаря неусыпным усилиям Валентины Николаевны их брак считался крепким и счастливым и длился более семнадцати лет. Но последнее время у Валентины Николаевны все валилось из рук — она предчувствовала наступление чего-то неотвратимого и страшного.

Отсутствие мужа на Новогоднем празднике явилось для Валентины Николаевны предвестником беды — почти двадцать лет они отмечали Новый Год вместе и вдруг…

— Ну, что ты так переживаешь? — равнодушно поинтересовалась очень способная и очень самостоятельная дочь Властелина, заглядывая в спальню родителей и видя мать в таком удрученном состоянии (мать даже не переоделась к завтраку, что было ей не свойственно). — Он же тебе сказал, что поездка деловая. Де-ло-вая! — по слогам выговорила девушка и, зайдя в родительскую спальню, занялась разглядыванием в зеркале вскочившего на лбу прыщика. — Теперь у бизнесменов такая мода — корпоративные встречи Нового Года, чтобы коллектив был крепче, словно одна большая и дружная семья.

— Но уже третье число! — Валентина Николаевна держалась из последних сил, даже отменила приезд массажиста.

— И что?

— Хоть бы позвонил, — голос предательски дрогнул, и Валентина Николаевна быстро-быстро заморгала большими выразительными глазами, загоняя навернувшиеся слезы обратно.

Дочь раздраженно тряхнула длинными с высветленными прядками волосами и заговорила о своем.

— Меня больше волнует моя предстоящая поездка в Англию: папулька обещал свозить меня в мартовские каникулы в Лондон и показать Оксфордский Университет! А летом, после окончания школы…

— Ты поедешь в Америку учиться в Гарварде, — невидящим взглядом уставившись в окно, закончила за дочь Валентина Николаевна и тяжело вздохнула (о планах дочери она слушает уже два года). — Если не возникнут какие-нибудь непредвиденные ситуации, то обязательно поедешь.

— А что может случиться? — деланно удивилась Властелина, не разделяя тревоги матери.

— Ну, мало ли…

— Ты имеешь в виду ваш с отцом развод? — догадалась девушка, ни сколько, не обеспокоившись предполагаемым расставанием родителей.

— Развод??? — ужаснулась Валентина Николаевна, хватаясь холеной рукой, унизанной золотыми перстнями, за сердце.

Однако, дочь не среагировала на это движение и осталась так же спокойна и непробиваема.

— Не напрягайся, ма, это я просто так сказала — ну, как один из вариантов. Даже если вы с папулькой разбежитесь: ничего страшного не произойдет — все вокруг разводятся. Хотя я думаю, что никакого развода не будет.

Валентина Николаевна отняла руку от сердца, но оно продолжало предательски сжиматься.

— Надеюсь, нам с твоим папой грозит не это…

— С чем тебя и поздравляю, — не вникая в смысл сказанного матерью, Властелина беспечно вертелась перед огромным во весь рост зеркалом. Если бы она только услышала материнское «грозит не это», то непременно поинтересовалась бы, что же может угрожать спокойствию их семьи, но она не услышала пророческих материнских слов и продолжала думать о своем. — По мне тоже лучше, чтобы никакого развода не было и в помине — делить имущество с какой-то меркантильной ненасытной особой, это такая несправедливость!

— Что ты имеешь в виду? — Валентина Николаевна отложила мобильный телефон в сторону и подозрительно посмотрела на дочь — может, она что-то знает о делах мужа, но предпочитает скрывать это от нее. — С какой особой?

— Не знаю с какой, если развод, то обязательно какая-нибудь появится. Я о другом: имущество супругов делится поровну! — Властелина перестала вертеться перед зеркалом и стала серьезной — она, как и отец, счет деньгам знала. — Скажи, вот почему при разделе имущества супругов не учитывают их детей? Если разбираться, по справедливости, то при вашем разводе мне и Витьке тоже кое-что положено. Раз нас в семье четверо — значит, делить все совместно нажитое имущество надо на четверых. Так было бы справедливо!

— Ну, положим, вы с Виктором еще ничего не нажили, — возразила Валентина Николаевна и поморщилась — тема о разводе была ей неприятна. — Но откуда ты столько знаешь о разводах и разделе имущества?

— Привет! Я же будущий адвокат — мне положено знать такие прописные истины. Семейный Кодекс я выучила еще в восьмом классе. А вот УК меня не интересует: убийцы, воры, кровь, грязь — это не для меня. Кстати, Борис Яковлевич Либман одобряет мой выбор.

— Борис Яковлевич? — последнее время Валентина Николаевна была настроена очень решительно против юрисконсульта фирмы, хотя и признавала, что опыт у него был огромный — после его прихода на фирму никаких «проколов» с юридической стороны не было. — Ты общаешься с юристом отцовской фирмы?

— Ну, почему же отцовской? — теперь морщиться настала очередь Властелины. — Ты такая же хозяйка, как и он. Вам с отцом принадлежит по половине фирмы. Если, конечно, ты не отказывалась от нее добровольно и не дарила отцу свою половину.

— Ничего я не дарила, — не очень уверенно ответила Валентина Николаевна, смутно припоминая события прошлого Нового Года…

В конце декабря все они слегли с сильнейшим гриппом. Валентина Николаевна ужасно переживала за детей и то, что не сможет достойно встретить надвигающийся праздник — сил не было оторвать голову от подушки, а что уж говорить о недельном уборочном и двухдневном кулинарном марафонах. Обо всем позаботился Георгий Рудольфович: вызвал «уборщиков» из фирмы и заказал в ресторане праздничный ужин (даже салат «Оливье» не забыл — конечно, салат был не такой вкусный, как делала сама Валентина Николаевна: праздничные блюда Валентина Николаевна предпочитала готовить сама, чтобы не утратить навыки и почувствовать предпраздничную суету), но она была безмерно благодарна мужу за внимание и заботу. Вот тогда, в новогоднюю ночь она и подписывала какие-то бумаги: Борис Яковлевич — юрисконсульт фирмы забежал к ним на минутку поздравить с Новым Годом и подсунул Георгию Рудольфовичу какие-то важные бумаги. Ватутин отнекивался, просил отложить подписание на недельку, но Борис Яковлевич настаивал, и муж сдался. Валентина Николаевна точно помнила, что он их подписал. Сначала муж, а после него она…

Что это были за бумаги, Валентина Николаевна не знает!

Нет, конечно, Борис Яковлевич и Георгий говорили ей о покупке какой-то недвижимости, но слушала их Валентина Николаевна в пол-уха, и документы прочитать не удосужилась — праздник все-таки.

Теперь Валентина Николаевна с неожиданным страхом вспомнила свои опрометчивые подписи.

Сколько она их поставила? Одну? Две? Нет — много больше.

Так, стоп — что это она так разволновалась по этому поводу?! Все важные бумаги хранятся в сейфе мужа — надо просто подняться в кабинет, открыть сейф, найти нужные документы и посмотреть. Посмотреть и успокоиться!

С сильно бьющимся сердцем Валентина Николаевна поднялась на третий этаж в кабинет мужа, быстро прошла по огромному с длинным ворсом ковру к противоположной стене, отодвинула панель с книгами в сторону, набрала несколько цифр на кодовом замке и нажала ручку сейфа вниз. Тяжелая металлическая дверь привычно открылась, но…

Выпучив глаза, Валентина Николаевна Ватутина смотрела в абсолютно пустой сейф и лихорадочно пыталась вспомнить, куда в прошлый раз положила шкатулку со своими драгоценностями…

7

Отхлебнув из чашки изрядный глоток горячего кофе, Дорохов поморщился и отставил чашку в сторону — кофе он не любил — пил крепко заваренный чай и сахара побольше, но за неимением ничего белее существенного вынужден был довольствоваться этим. Похоже, найденная чужая барсетка так захватила строптивую «сторожиху», что она напрочь забыла о его давешней просьбе о выпивке.

Смирившись — он ни за что не попросит об алкоголе второй раз, Дорохов взял с тарелки соленый огурец и зло откусил — огурец хрустнул, приятно холодя обожженное водкой небо. Доев огурец, Дорохов выпил из банки весь рассол и попытался настроиться на рабочий лад.

Встав коленями на сиденье стула и отодвинув тарелки на край стола, Инна, протягивая руку через весь стол, раскладывала на кружевной скатерти перед смурным хозяином дома содержимое барсетки, стараясь не замечать его отвратительного настроения. То, что настроение и состояние были отвратительными, Инна видела по его нахмуренным бровям и серому больному цвету лица, но «больного» не пожалела: «стопочку-опохмелочку» не предложила, а просто постаралась отвлечь его от мыслей об алкоголе.

— Визитница с визитками, фотографии семьи, паспорт, водительское удостоверение, какие-то счета, деньги — довольно крупная сумма, — комментировала она «свой расклад», с видимым сожалением выпуская из рук важные улики. — Все документы, с одной стороны, немного повреждены огнем, но текст на них прочитать можно.

Дорохов потянулся за паспортом — всегда надо начинать с самого главного.

— Ватутин Георгий Рудольфович, — прочитал он и перевернул страничку главного документа. — Место жительства: Москва, улица Большая Никольская… Семейное положение: женат, двое детей. Теперь расскажите мне, Инна Павловна, при каких обстоятельствах вы прихватили чужую барсетку с документами.

— Все-все? — Инна села на стул и, прижав к груди сцепленные руки, подробно рассказала о своей поездке в Сергеевку и об увиденном на месте аварии. — Может, на визитке написан домашний телефон этого Ватутина?

— Обычно на визитных карточках пишут рабочие телефоны, — хмуро заметил Дорохов.

— Да, конечно, — покладисто согласилась Инна и немного расстроилась, представив, что именно им придется сообщить родным погибшего человека о его гибели. — Как же мы узнаем домашний телефон? И сообщим родным о его гибели?

— Это совсем просто: в компьютере у меня есть один файл, содержащий сведения последней переписи населения — там указаны все данные на человека… — включился в работу Дорохов. — Если, конечно, новый муж моей бывшей жены не залез в мой компьютер и не удалил из него ненужную ему информацию.

— А вот это вряд ли, — заступилась Инна за отсутствующего родственника. — Станислав Михайлович Киселев известный в Москве пластический хирург, у него свой ноутбук и ему незачем лазить по чужим компьютерам, а тем более что-то из него удалять. Ему очень не повезло, что он женился на вашей бывшей жене, но от этого он не стал менее порядочным человеком.

— Хотите сказать, что моя бывшая жена не подарок? — сердито уточнил Дорохов.

— Это вам лучше знать! — с ноткой ехидства произнесла Инна.

Она никак не могла поверить, что этот большой, сердитый, серьезный мужчина (военный!) был женат на взбалмошной, капризной, влюбленной только в себя и интересующейся только собственной внешностью «красотке». Ну, где же были его глаза? Хотя у мужчин, наверно, надо спрашивать про мозги…

«— Язва! — подумал Дорохов о «сторожихе», встал из-за стола и, поднимаясь по ступеням в кабинет, вынужден был все же признать, что его бывшая жена действительно не «Подарок». — И как этот мужик с ней только уживается? Я вот не смог — развелся, хотя если бы я был пластическим хирургом и своими руками творил красоту Анны…»

От части Дорохов был прав: с завидной периодичностью Станислав Михайлович вносил коррективы в лицо и фигуру жены, доводя и то и другое до совершенства, но помимо восхищения и преклонения перед талантом мужа, Анна испытывала к нему и другие чувства, делающие ее терпимее и благадарнее, чем в отношениях с прежним мужем. Со Станиславом она, наконец-то, почувствовала себя любимой и желанной: муж был внимателен, нежен и задаривал ее подарками. Дорохов же на первое место всегда ставил работу, о своих чувствах к жене не распространялся и на нежности и комплименты не разменивался, что делало их совместную жизнь скучной и бесперспективной — от этого и ссоры, и упреки, и обиды, и отчуждение. Но об этом Дорохов не задумывался, считая себя абсолютно правым, и никогда не разбирался в причинах своего развода — не сошлись характерами и точка. Так ему было удобнее и спокойнее: ничего в себе не надо было менять и можно было продолжать жить привычной размеренной жизнью.

Пока хозяин половины дома копался в своем компьютере, Инна убрала со стола, перемыла посуду и предусмотрительно переоделась в джинсы и теплый свитер — вдруг этому любителю выпить захочется самому посмотреть на место аварии (ведь они же ведут настоящее детективное расследование) — он предложит поехать посмотреть место аварии, а она уже готова к поездке.

— Ну что? — заинтересованно спросила она, как только Дорохов спустился со второго этажа. — Нашли телефон?

— Нашел, только не домашний, а жены погибшего, — безрадостно сообщил Дорохов и протянул листок с номером мобильного телефона жены погибшего Ватутина. — Будете звонить?

— Я? — ужаснулась Инна и спрятала руки за спину — листок с телефоном она не взяла. — Может, лучше вы? Звонок мужчины вызовет у жены этого Ватутина меньше подозрений.

— Ну, не знаю…

Дорохов еще немного поломался для порядка, Инна поуговаривала и поубеждала (что-что, а уговаривать и убеждать она умела), и позвонил.

Жена Ватутина, ответившая на звонок после долгого ожидания, была явно не в себе: на вопросы отвечала невпопад, все время отвлекалась от разговора и даже не старалась прикрыть телефон от заполошных криков старшей дочери, обвиняющей мать во всех смертных грехах.

— Что-то там не то… — покачав головой, задумчиво произнес Дорохов.

— Им уже сообщили о смерти мужа? — удивилась и утешилась Инна, что не им пришлось сообщать о смерти родного человека.

— Нет. Жена сказала, что он в отъезде и вернется только после Рождества.

— После седьмого?.. Как такое возможно? Неужели сгоревшую машину до сих пор не обнаружили? Не могу поверить, что никто не сообщил в полицию об аварии…

Инна вспомнила карту Подмосковья в Атласе дорог, по которой она для поездки в Сергеевку выбирала Пятницкое шоссе — дорога, где произошла трагедия, была тонюсеньким ответвлением (одним из нескольких), соединяющим два широкополосных шоссе и, возможно, этой незначительной дорогой мало кто пользовался, к тому же новогодние праздники и два дня не переставая шел снег…

Отвечать на ее нескончаемые вопросы Дорохову не хотелось — он не знал, что из всего этого их «расследования» выйдет, но ничего хорошего уж точно не ждал.

— Да-а… Влипли вы в нехорошую историю, да еще и меня втравили во все это разбирательство, — неодобрительно покачал он головой. — В Новый Год людям отдыхать надо, а вы…

— Знаю я ваш отдых, — довольно невежливо отмахнулась Инна от «родительского выговора», — три дня его наблюдала. А насчет «втравила» — то можете мне не помогать. Сама справлюсь! Без вас! Вот прямо сейчас поеду на место аварии и, если сгоревшую машину еще не обнаружили, положу барсетку около машины и вызову полицию. Тем самым исполню свой гражданский долг!

— И будете очень долго разбираться с полицией, — усмехнулся Дорохов.

Усмехнулся и неожиданно понял, что совсем не хочет оставаться один в этом большом загородном доме — конечно, эта строптивая «сторожиха» создавала ему массу неудобств и отвлекала его внимание на себя, доставала его своими язвительными замечаниями и комментариями его поведения, во все совала свой нос, но… Но в ее присутствии его неразрешимые рабочие проблемы почему-то незаметно отступали на второй план и уже не казались ему такими глобальными и катастрофическими.

— Полиции я не боюсь! — храбро парировала Инна и, гордо вскинув подбородок, направилась в прихожую.

Вздыхая, Дорохов потащился следом.

— А если машину уже нашли, и вдове сообщили о смерти мужа… Может, она была не в себе от горя и не понимала, что происходит вокруг, считая своего мужа все еще живым, — высказал Дорохов свою версию случившегося в семье Ватутина и исподлобья взглянул на Инну.

— Нашли и уже сообщили?.. — переспросила Инна, такой поворот событий делал ее решение «выполнить свой гражданский долг» бесполезным.

Стоя в прихожей и прижимая к груди шубейку, Инна растерянно хлопала ресницами — такая детская наивная растерянность плескалась в широко раскрытых карих глазах «сторожихи», что, встретившись с ней взглядом, Дорохов неожиданно смутился, словно подсмотрел в замочную скважину, как взрослая, серьезная женщина, закрывшись в своей спальне, увлеченно играет в куклы, и первым отвел глаза. Однако, другая его половина возрадовалась — наконец-то, эта неугомонная «сторожиха» поумерит свой пионерский энтузиазм и, наконец-то, оставит его в покое.

Но не тут-то было!

«Неугомонная сторожиха» быстро справилась со своей растерянностью и тут же загорелась новой идеей.

— Это можно выяснить только одним способом: поехать и посмотреть! — Инна решительно надела шубку и в упор посмотрела на Дорохова. — Вы со мной? Или где?

Ехать одной в неизвестность и искать место аварии ей ужасно не хотелось, но она старалась не подать виду и хорохорилась. Ехать вдвоем было куда спокойнее, да и сама внешность «напарника по расследованию» внушала уверенность и гарантировала какую-никакую защиту (Инна не вполне была уверена в «гарантированной защите» — вдруг он на нее смертельно обиделся за отобранный алкоголь и не захочет ее защищать, ну тогда она соберет все свои силы «в кулак» и будет защищать их обоих).

— Или что, — автоматически поправил Дорохов и обреченно сопнул — нет, эта так просто не успокоится — «покой нам только снится».

Конечно, он мог отказаться, не поехать с этой неугомонной женщиной и остаться дома… Но что его здесь ждет? — невеселые думы о позорном увольнении с работы, безрадостная констатация фактов, воспоминания, терзания, сознание своей ненужности и никчемности и непреодолимое желание забыться, окунуться с головой все ровно во что (алкоголь самое безопасное из приходивших ему на ум занятий). Так почему бы не «окунуться» в это дурацкое «расследование» и «выполнение своего гражданского долга»?! Чем оно, это дурацкое расследование, хуже беспробудного пьянства? Если смотреть шире, на трезвую голову, то, возможно, даже лучше беспробудного пьянства — голова не так болит…

— Так вы едете? Или где? — переспросила Инна, насмешливо глядя в серые больные глаза Дорохова.

— Вы же одна не справитесь, — скривился Дорохов, отводя взгляд — зачем ей знать, что в жизни у него все хреново, пусть думает, что он беззаботный джентльмен, помогающий сирым и убогим.

— Почему это не справлюсь? — возмутилась Инна — она была уверена в своих силах, но не хотела признаваться самой себе, что ехать на место аварии на ночь глядя, ей было немного страшновато (ну, самую малость).

— Справитесь, как же! А про отпечатки своих пальцев, оставленные на документах из барсетки, вы забыли?! — Дорохов возрадовался: утер нос этой гордячке — и сам себя похвалил: как это он сам вовремя вспомнил про эти отпечатки пальцев. — Вот бы полиция обрадовалась поимке злоумышленников, найдя на документах наши с вами отпечатки пальцев.

— Вы гений, Сергей Александрович! Про отпечатки пальцев я никогда бы не догадалась, — искренне восхитилась Инна умственными способностями сердитого на вид мужчины, одновременно уверовав, что в этом их «расследовании» Фортуна на их стороне, и, надев кожаные перчатки, стала носовым платком тщательно протирать вещи, документы и разные бумажки из барсетки Ватутина. — Хотя, если подумать, свои отпечатки пальцев я вполне могла бы объяснить полиции: сказала бы, что нашла барсетку около машины и не удержалась — заглянула внутрь, а вот ваши отпечатки…

— Нет, вы никогда не замолчите!

Дорохов схватил свою дубленку и шапку из раскрытого шкафа и вышел из дома, сильно хлопнув напоследок входной дверью.

Инна сжалась от столь понятного выражения отрицательных эмоций.

— Ну, и хозяин у тебя, — пожаловалась она подбежавшему к ней доберману, и погладила собаку по голове. — Как ты с ним уживаешься, дружище?

«— А я и не уживаюсь, — огорченно подумал Рой, вспомнив золотые денечки своего щенячьего детства — тогда хозяин и хозяйка его любили, играли с ним, возились на ковре, а потом…»

8

Черный шестисотый «Мерседес» медленно двигался в нескончаемой веренице машин.

Не смотря на новогодние праздники машин в городе было много — после нескольких дней «отдыха» люди повыползали из квартир и рванули по магазинам пополнить запасы выпитого и съеденного, а заодно прикупить кое-чего к замаячившему на горизонте Рождеству — праздники (особенно такие длинные) отмечались в соответствии с русской душой: широко и хлебосольно. В этом вопросе (с новогодними каникулами) правительство явно перестаралось, подчинившись западным традициям: народ воспринял новогодние каникулы, как «небольшой расслабончик» и начал отмечать каникулы аж с самого католического Рождества — какая разница для русского человека, что отмечать: было бы желание, а повод всегда найдется. Католическое Рождество с его магазинной суетой и безумными тратами семимильными шагами стремительно добежало до Нового Года. Измученный беготней по магазинам народ с восторгом выслушал речь президента и, чокнувшись бокалами с шампанским, наевшись и напившись, отвалился на диваны — с этой долгожданной минуты время словно остановилось и потекло медленно с частыми перерывами на перекусы и выпивоны. Текло, текло и дотекло до православного Рождества. А уж на Рождество!.. Седьмое января незаметно перетекло в тринадцатое, а уж тут сам Бог велел оторваться по полной — Старый Новый Год, да к тому же завтра на работу! Вот если бы «новогодние каникулы» перенесли на май, то народ бы в поте лица сажал на огороде картошку-моркошку и о выпивке не помышлял бы — ну, разве что первого и девятого мая!

Именно об этом — что правительство лоханулось с новогодними каникулами — думал мужчина за рулем шестисотого «Мерседеса», стоя в пробке на Садовом кольце.

Будь его воля, он сделал бы все по-другому!

Но, как говорится, «бодливой корове Бог рога не дал»!

Мужчина скосил глаза на рядом сидящую привлекательную женщину, потер пробивающуюся щетину на подбородке (по настоянию жены он решил отпустить бороду и усы) и мысленно выругался.

«— Чего ее понесло со мной? В ее то положении… — с тоской подумал он и нервно дернул щекой: последнее время он что-то стал сдавать, нервы ни к черту — скорее бы улететь из этой промозглой холодной страны на южные берега к теплому морю. — И чего она потащилась со мной? Мне будут делать пересадку волос, а что она будет делать одна в номере гостиницы? Гулять по пляжу или таскаться по магазинам? Это вряд ли! Сидела бы дома, рисовала бы себе цветочки-колосочки и ждала бы мужа из заграничной поездки. Через две-три недели я бы вернулся домой и решил бы все наши проблемы! Встретила бы она меня дома с улыбкой на лице и вкусном обедом на столе. Да-а, насчет вкусного обеда это я что-то погорячился — жена не любит готовить. Жена! Женой она стала совсем недавно — всего три дня назад и сразу же подавай ей банальное свадебное путешествие! Ну, какое свадебное путешествие, когда я буду по врачам таскаться, а она целый день валяться на кровати в гостиничном номере…»

Но по своему опыту мужчина знал, что спорить с женой бесполезно — себе дороже: в лучшем случае она сделает все по-своему, в худшем смертельно обидится на «тирана и деспота» и, выстроив баррикаду из подручного квартирного материала, взгромоздится на нее, возьмет в руки свой забытый на время феминистский флаг и будет размахивать им у него перед носом, выкрикивая феминистские лозунги типа «все мужики бездушные скоты и слюнявые кобели» — тогда держись! — новой норковой шубкой или колечком с бриллиантом уже не отделаешься, и придется покупать новую машину, а новая машина в его планы как-то не вписывалась.

Поэтому его мысли о семейном очаге и вкусном обеде так и остались мыслями, не были высказаны в слух и не обрели материальную форму, а рыжеволосая женщина, услышав вздох мужа, повернула к нему светящееся ожиданием «чуда» и одухотворенное искусством лицо, положила свою тонкую руку с длинными пальцами на его руку и нежно погладила его короткие узловатые пальцы.

— Не волнуйся, милый, — успокаивающе-ласковым голосом проворковала она, глядя на своего избранника яркими изумрудными глазами, — на самолет мы не опоздаем.

— Конечно, дорогая, — согласился мужчина, как воск, тая от женской ласки — сейчас он готов был бесконечно угождать всем ее желаниям. — С твоей то предусмотрительностью на самолет мы, конечно, не опоздаем.

«Мерседес» мигнул поворотником, нахально влез в левый ряд перед зазевавшимся «Фольксвагеном» и опять заскучал в еле двигающейся пробке.

До Шереметьево было еще ползти и ползти…

9

На улице было морозно и снежно. Природа словно уснула под белым пушистым одеялом, окутавшем всю землю. Деревья, набросив на плечи снежные перелины, спрятались от взглядов людей и уже нельзя было отличить их друг от друга. Снег лежал на земле, на дороге, на деревьях, на проводах, на крышах домов, приглушая и скрывая все цвета. Всюду было белым-бело, как в царстве волшебника Мороза Ивановича…

Место аварии Инна нашла с трудом — снег засыпал все следы пожара, припорошил сгоревшую машину, и она стала не заметной на фоне белого снежного раздолья.

— По-моему здесь, — который уже раз неуверенно говорила она, вглядываясь в заснеженную темноту за стеклом.

Дорохов послушно останавливал «Пежо», выходил из машины и, не подходя к обочине (чтобы не оставлять следы — Джеймс Бонд, мать твою!), пристально вглядывался в очертания наметенных за три дня сугробов, пытаясь угадать в одном из них некое подобие очертания сгоревшей машины.

Нет, опять не то!

Во всей этой чехарде с остановками и гаданьями Дорохова радовало только одно — он буквально заставил «сторожиху» «доверить» ему вождение ее драгоценной машинки, а то с ее черепашьей ездой они бы до сих пор выползали бы из поселка или оказались бы в первом же придорожном кювете.

После еще нескольких неудачных остановок они, наконец, отыскали сгоревшую машину.

Лезть в кювет Инне Дорохов категорически запретил.

— Я сам с полицией разберусь, — заявил он, мужественно беря на себя самое трудное. — А то ненароком ляпнете ментам про инопланетян — вытаскивай вас потом из психушки.

Инна хотела возразить, но вопреки ожиданиям Дорохова, промолчала и задумалась — он хотел «вытаскивать ее из психушки», а значит, он не бросит ее в беде и попытается спасти… Это ее порадовало и, впервые за много лет, она почувствовала себя под защитой мужчины. К тому же, Инна была человеком справедливым и сразу же признала, что в этой ситуации «настоящий полковник», то есть, военный, действует намного профессиональней и безопаснее, чем она — про отпечатки пальцев ей никогда бы не сообразить. Она так же признавала, что попала в довольно скверную историю, и, что совершенно посторонний человек помогает ей разобраться с неприятностями — за это она была благодарна «настоящему полковнику» вдвойне, тем более что он уже не казался ей таким нескладным, помятым и агрессивным.

Выйдя из машины, Инна набросила капюшон норковой шубейки на голову и с интересом с дороги наблюдала за всеми действиями Дорохова. Наблюдала, оценивала и даже полюбовалась его широкими плечами, военной выправкой и умением брать на себя ответственность при решении «проблемы». Не возразила она, когда он взял на себя руководство «операцией» и вызывал полицию; молчала, когда он давал показания и не взорвалась, когда он довольно пренебрежительно махнул рукой в ее сторону, объясняя ментам, что спрашивать ее о чем-то себе дороже: наговорит с три короба, а сама ничего не видела — сейчас она на сто процентов признавала его лидерство, не злилась, не возмущалась и безропотно подчинялась.

Всю обратную дорогу Инна была тиха и задумчива и не проронила ни слова.

Дорохов радовался этой внезапной перемене, рассчитывая дома, наконец-то, обрести хоть какой-то покой и повести вечер согласно намеченной программе. Программа же его поражала своей простотой: наесться «от пуза», закрыться в своей спальне и таки «раздавить пузырь»!

На обратной дороге под предлогом «сигареты закончились» он заскочил в первый же магазин и замер у прилавка, выбирая какую водку купить: портфеля у него с собой не было и пришлось бы нести бутылку в кармане дубленки, карман бы оттопыривался, и «сторожиха» обязательно заметила бы бутылку водки и уж, конечно же, не удержалась бы от своих нелестных комментариев — слушать комментарии Дорохову не хотелось (вернее, ему не хотелось, чтобы вместо восхищения его умом и благородством в карих глазах «сторожихи» появились бы разочарование и осуждение). Но выпить хотелось — организм требовал привычную дозу алкоголя, и Дорохов схитрил, купив две маленькие плоские бутылочки коньяка, рассовал их по карманам дубленки и остался доволен своей смекалкой — поди догадайся, что у него во внутренних карманах! — таким образом «и волки будут сыты, и овцы целы»: программа его будет выполнена, и он не потеряет своего приобретенного авторитета!

— Ну, вот и все! — по возвращении домой облегченно вздохнул Дорохов, осторожно стаскивая дубленку в прихожей и так же осторожно вешая ее в шкаф. — Гражданский долг мы с вами выполнили — можно и отдохнуть!

— Щас! — разлепила Инна скованные молчанием губы. — Все только начинается!

— Как «только начинается»? — опешил Дорохов и выронил из рук норковую шапку.

Шапка упала на пол, Дорохов посмотрел на нее и порадовался, что сначала повесил в шкаф дубленку с бутылками коньяка в карманах, а уж потом занялся шапкой — что было бы с ним, если бы он выронил из рук не шапку, а дубленку?! Маленькие плоские бутылочки обязательно бы разбились (по закону подлости) и тогда двойной проигрыш: не выпил бы и опозорился бы перед «сторожихой». К тому же он почему-то так уверовал в свой непререкаемый авторитет, что считал свое слово законом для «сторожихи», а оказалось… Оказалось, что весь ее гонор и вредность вовсе не исчезли после их встречи с полицией и его рыцарского поведения, а просто временно отдыхали!

Нагнувшись, Инна подняла шапку, отряхнула, повертела ее в руках и аккуратно пристроила на полку среди других шапок.

— Вы забыли о поджигателях, Сергей Александрович. Неужели вам ни сколечко не интересно, что же на самом деле произошло в новогоднюю ночь и кто виноват в смерти этого несчастного Ватутина?

— Тебе что, больше всех надо? — набычился Дорохов, неожиданно для себя перейдя с ней на «ты». — Решила поиграть со смертью? Мать твою туды-растуды!

— Это твою мать туды-растуды! — огрызнулась Инна и сжала кулачки.

Ноздри обоих трепетали от злости — достаточно было одной крошечной искры, чтобы произошел взрыв.

Инна первая отвела глаза.

Где ему понять — этому дремучему медведю, что она должна выяснить все об этом деле! Она была уверена, что совсем не случайно, а по чьей-то высшей воле оказалась на месте аварии и стала незримым свидетелем преступления, но испугалась, струсила, смалодушничала: не вызвала пожарных и полицию и никому (кроме, этого дремучего медведя) не рассказала о поджигателях, но родственникам Ватутина она обязана рассказать об увиденном! Это ее долг! Что они предпримут дальше, получив от нее эту информацию, это уже их дело.

Или она ошибается?

Возможно, «дремучий медведь» прав: Тот наверху ничего такого не имел ввиду, а просто решил показать ей, что человеческая жизнь так хрупка и кратковременна, так непредсказуема и обманчива, что надо ценить каждое мгновенье своей жизни, проживать его, как последний миг, и ничего не откладывать на потом…

А как бы она хотела провести последнее мгновенье своей жизни???

Нахмурив брови, Инна задумалась.

Конечно, она хотела бы провести его в кругу родных и близких людей, чтобы было кому пожаловаться и чтобы ей искренне посочувствовали в этот ответственный момент, но больше всего на свете, вот именно сейчас, в это самое мгновенье Инне хотелось знать чем же так неуловимо и притягательно пахнет от «этого дремучего медведя» и, если она сейчас же не узнает этого, то непременно умрет…

10

Шагнув к Дорохову, Инна встала на носочки, обняла его за шею, прижалась к нему всем телом, впилась губами в его губы, и даже язык протиснула сквозь его расслабленные от удивления зубы. Осторожно провела языком по его языку, чувствуя сладкий вкус чего-то очень знакомого.

Не зная, как реагировать на происходящее, Дорохов замер. Но по мере того, как поцелуй становился все продолжительнее и требовательнее, он позволил себе расслабиться и ответить на поцелуй — никаких обязательств относительно других женщин в данную минуту у него не было (узнав о его увольнении, его нынешняя пассия Люська, воспользовавшись его удрученным состоянием и количеством выпитого алкоголя, выставила за порог его вещи, хотя квартира принадлежала ему и была куплена исключительно на его деньги), а раз нет никаких обязательств…

Дорохов увереннее обнял «сторожиху», крепче прижимая к своей широкой груди. Осмелев, опустил руки пониже, обхватил лапищами ее попку, прижал к себе и даже потерся о ее тело своим немаленьким, возбуждающимся хозяйством. Хозяйство тут же возбудилось и в брюках сразу стало тесно.

«— Ну, ничего себе, как встал, — усмехнулся Дорохов и сильнее вжал в себя женское, соблазнительное тело, — как будто у меня бабы три месяца не было! Не было то всего три дня… или больше…»

Почувствовав, что сильные мужские руки заскользили вниз по спине к ее попке, и даже уже «пожамкали» ее, и даже потерлись вздыбленным хозяйством, Инна неожиданно отстранилась, высвободилась из объятий опешившего Дорохова и довольно улыбнулась — все, что ей так хотелось знать в тот прошедший миг, она узнала: на твердых губах «настоящего полковника» был привкус сигарет и давно забытой детской конфетки-барбариски…

Дорохов плохо понимал, почему такой сладостный волнующий поцелуй и еще более сладостное и результативное обжимание ее тела прервались на самом интересном месте — он еще жил в том мгновенье, когда эта язвительная, неугомонная женщина шагнула к нему, прижалась всем телом и коснулась губами его губ, а он не растерялся, ответил, добрался до такой твердой, соблазнительной попки, сжал ее и… и все?

Она поцеловала его, пообжималась с ним и оказалось, что после всех случившихся с ним передряг и унижений, он еще жив и может чувствовать, и загораться от одного прикосновения женской руки к его коже, может желать еще что-то кроме генеральского звания, и переживать из-за того, что эти трепетные губы и такое соблазнительное тело оторвались от него и стали жить отдельно от его губ и от его тела, что она двигается, улыбается и не умирает, как умирает без нее он…

— Спасибо вам за помощь, Сергей Александрович, — дружелюбно поблагодарила Инна, признавая, что без его помощи ей пришлось бы трудновато, — дальше уж я сама как-нибудь разберусь со своими проблемами.

Она повернулась и шагнула в гостиную.

Дорохов очнулся — вот сейчас она выйдет из прихожей и в его жизни уже не будет этих карих насмешливых глаз, не будет заправленных за ухо каштановых с рыжим отливом волос, не будет ее надуманных проблем и обаятельной улыбки, не будет страстных требовательных поцелуев и нежных рук на его шее, не будет попки под его руками и непреодолимого желания… трахаться с ней без остановки всю ночь. Все его неприятности, связанные с работой, разом отступили, стали не главными, мелкими, не страшными — главным для него вдруг стала эта женщина, освободившая его сердце от ледяного панциря одиночества, вселенского позора, и поставившая во главу угла его простое, мужское желание «потрахаться с бабой»…

«— Если я сейчас ее не поимею — то непременно сдохну…»

Дорохов рванулся, схватил Инну за плечи, повернул к себе, окунулся в ее смеющиеся глаза, подхватил на руки и понес в спальню…

Положил на кровать, навалился, стал мять грудь, сдирать джинсы, не слушая ее возражений и мечтая только о том, чтобы «поиметь ее» сею же секунду…

Она наотмашь рукой хлестнула его по плечу и заорала:

— Прекрати! Я не кусок мяса, чтобы на меня так набрасываться!

Он тут же отрезвел, слез с нее, сел на угол кровати, опустив голову — до чего дошел… на баб стал бросаться, как голодный зверь…

Нахмурившись, Инна несколько секунд смотрела на поникшего мужчину, потом встала на колени за его спиной на кровати, прижалась, обняла и стала гладить его грудь.

Дорохов замер — это что? Прощение?.. но не повернулся и не отреагировал — обиделся, и тогда Инна слезла с кровати и встала перед ним.

— Что, прямо так приспичило? — улыбаясь, спросила она.

Дорохов кивнул.

— Просто у меня джинсы одни… обязательно молнию сломал бы.

Осторожно расстегнув пуговицу, Инна за подбородок подняла его голову. Взгляд Дорохова уперся в злополучную молнию, молния поехала вниз, открывая его взору ее голый живот и полоску черных, кружевных трусиков… Его словно кипятком обдало — кровь снова закипела. Он облапил ее за попку притянул к себе и уткнулся лицом в эти кружевные трусики — пи*дец, как пахнет! обрадованно понимая, что ему дали зеленый свет. И уже не сдерживаясь, подхватил ее, уложил на кровать, стянул джинсы и сбросил свою одежду. Трусики он снимать не стал, от одного взгляда на них член каменел, как у юнца по утрам, и, сдвинув трусики в сторону, мощно и резко взял ее и начал «иметь ее, чтоб не сдохнуть», замирая от ощущений, постепенно убыстряя темп… От его мощного входа Инна восторженно ахнула и успела подумать, что его бывшая — дура, и не просто дура, а «Дура» с большой буквы — такого «мощно-ощутимого» секса у нее никогда не было, прежде чем голова у нее закружилась от взорвавшихся внутри чувственных ощущений. Дремавшая в ней страсть и тоска по мужскому телу тут же проснулись и обрушились на мужчину бурным водопадом чувственных стонов, жарких ласк и ненасытных желаний. Она схватилась за его плечи, выгнулась, сжалась от приближения оргазма и задвигалась ему навстречу, принимая его глубоко, как только могла… И Дорохов, откликаясь на ее «тесное сопротивление», застонал от сладкой муки — его мужское естество словно «тисками зажало» по всей длине, быстрее заработал бедрами, убыстряя и без того жаркий ритм соития, и через считанный секунды, напрягаясь всем телом, подошел к финалу, обильно («до пустых яиц») извергаясь в нее и сотрясаясь волнами наслаждения. Такого бурного, чувственного секса у него сто лет не было… ну, может первые разы, о которых он уже и забыл. «Отстрелялся» и без сил повалился на спину…

— Да-а-а… — улыбаясь, расслабленно-удовлетворенно произнесла Инна, без сил лежа на кровати и с трудом подыскивая слова для его похвалы и выражения своих чувств. — Да-а-а…

— И не говори-и… — довольно улыбаясь, согласился Дорохов, чувствуя полнейший кайф — разрядился и «опустошился» на двести процентов! — Мне тоже понравилось…

— Понравилось? — подскочила Инна и замахнулась.

Руку ее Дорохов поймал, поцеловал и потянул Инну на себя.

Она расслабленно повалилась на его грудь и замерла. Большая мозолистая рука стала гладить ее по спине, по попке, замерла на внутренней стороне бедра…

— Я тебя хочу… — произнесла Инна и потерлась затвердевшими сосками о его грудь.

Дорохов задохнулся от ее признания… давно его никто не хотел!

Он просто приходил с работы, заваливал Люську на кровать или так, наклонял и трахал, шел в душ и заваливался спать, утром шел на работу, приходил с работы, заваливал Люську на кровать, или так, наклонял и трахал…

— А я, то, как хочу…

Он взял ее руку и положил на свое вздыбленное «хозяйство» — на нее оно вставало, как солдатик, да еще и лихо козырял — «всегда готов!».

— Вот это да-а-а… — вновь восхитилась Инна.

— И не говори-и, — согласился Дорохов. — Продолжим?

— Ну-у-у… — тянула она интригу.

Он неожиданно испугался, что она снова передумает и отстраниться от него и заспешил, полез на нее, подмял — таким ненасытным было его желание завладеть ее телом. Инна обняла его и жарко зашептала, чтобы он не спешил, что у них вся ночь впереди, и что она от него никуда-никуда не убежит…

Дорохов ей сразу поверил, и успокоился, и поумерил свой пыл…

— Поласкай меня… — попросила она, вытягиваясь на кровати и закрывая глаза, — а то такими темпами ты своим «орудием» меня до крови сотрешь…

— Что, было больно? — почему-то заволновался Дорохов, хотя раньше никогда не интересовался последствиями своего интенсивного траха — хозяйство у него было немаленькое, а тут почему-то занервничал. — Прости, я не хотел…

— Хотел, хотел! — засмеялась Инна. — Еще как хотел…

— Хотел, но не хотел… — запутался Дорохов и по-военному внес ясность: — Трахнуть хотел, а больно сделать — нет!

— Я поняла, поняла, — подставляя ему губы, проворковала она. — Поласкай… только понежнее…

И он, чувствуя себя виноватым, стал нежно ее целовать (с его то солдатской грубостью и невосприимчивостью к женским желаниям), осторожно гладить ее тело (с его то жесткими ручищами и габаритами), она стонала, изгибалась от удовольствия, брала его руки и водила ими по своему телу, подсказывая, как ей нравится, что его немного шокировало (ничего то ты не умеешь) и рассердило (учить его вздумала!), а потом начало заводить… Чувствуя его поднимающееся желание, она взяла его руку и с нажимом провела у себя между ног…

— Мокро… — констатировал он.

— Ты прямолинеен, как шкаф! — засмеялась Инна и, засовывая его пальцы в «мокрую» себя, жарко зашептала: — Вот теперь можно… В атаку, мой генерал…

И «генерал» ринулся в атаку, и взял «крепость» штурмом, и покорил, заставил кричать от удовольствия и просить пощады побежденную, наполняя ее теплым, вязким «доказательством» своей победы.

Первый раз Дорохову понравился больше — привычнее, жестче, быстрее, хотя… второй раз был необычнее, волнительнее уж точно… с жарким шепотом, томными стонами, со сменой поз, с пальцами внутри нее… мокрой, его аж трясло, хотя он и не кончал… а он и забыл, что так бывает: трясет от запаха женщины, от нежных прикосновений ее губ к шее, от страстных ласк ее тела. Ему понравилось «подчиняться» ей (хотя он никому не подчинялся — даже с начальством ругался матом и мог не подчиниться), исполнять ее желания, начиная понимать, что подчиняться и угождать женщине даже приятно.

11

— Что все это значит? — спросила Властелина, прибежав в кабинет на заполошный крик матери.

Девушка стояла перед открытым сейфом и не могла поверить своим собственным глазам — сейф всегда был полон документов и денег, в нем хранились и оружие отца, и шкатулка с драгоценностями матери. Теперь же сейф пугал своей пустотой.

— Что все это значит? — повторила Властелина, всем корпусом поворачиваясь к побледневшей, как смерть, матери. — Нас что, ограбили?

В дверях появилась одетая в темное платье домработница и остановилась на пороге, чтобы немного отдышаться. Пожилая женщина поправила волосы, растрепавшиеся от быстрого подъема на третий этаж, и удивленно воззрилась на хозяйскую дочь.

— Что ты такое говоришь, Власа?

— Вот! — Властелина ткнула пальцем в распахнутый сейф и заорала на мать: — Ты куда смотрела, курица мокрая?!

— Как ты разговариваешь с матерью… — вдвинувшись в кабинет, возмутилась было домработница, но вид пустого сейфового нутра заставил ее забыть о поучениях и правилах хорошего тона. — А где же все содержимое? — удивилась она, еще не сообразив, что пропажа «содержимого» сейфа — «пришла беда — открывай ворота» — грозит крупными неприятностями всем, без исключения, обитателям загородного дома.

— Мне бы тоже хотелось это узнать! — язвительно заметила Властелина, шагнула к матери и, вырвав у нее из руки телефон, позвонила в полицию. — Нас ограбили! — довольно хладнокровно сообщила она оператору о произошедшем и назвала свой адрес.

— Ой, Боже ж, мий! — хватаясь за голову, запричитала домработница, всегда так яростно открещивающаяся от украинских корней. — Матирь мия, родныя!

Не в силах больше выносить навалившееся на нее непонимание, Валентина Николаевна закатила глаза и, хватаясь за мебель руками, стала медленно оседать на ковер.

Шустро подхватив хозяйку, домработница вопросительно посмотрела на Властелину, ожидая от нее интенсивной помощи матери, но, не дождавшись, просто опустила Валентину Николаевну на ковер — до кресла надо было несколько метров тащить хозяйку, а в обязанности домработницы не входили заботы о здоровье хозяев.

— Я же говорила — мокрая курица! — глядя на мать, презрительно бросила Властелина и, обойдя лежащую на ковре Валентину Николаевну, вышла из кабинета.

Полиция приехала в загородный дом Ватутиных ровно через час.

Следственная бригада долго крутилась на третьем этаже в кабинете хозяина: фотографировали, измеряли, описывали, снимали отпечатки пальцев с сейфа и мебели, с хозяев и иных домочадцев, а потом «менты» по одному расползлись по всему дому: допрашивали, опрашивали, вынюхивали и выпытывали, но положительного результата так и не добились — все находившиеся в доме люди разом замкнулись, боясь навлечь на себя подозрения в краже.

Следователю удалось только выяснить, что о сейфе, спрятанном в кабинете хозяина за панелью с книгами, знали не только прислуга: домработница, кухарка, гувернантка и водитель, но и сотрудники фирмы — секретарша, охранник, водитель и прочие.

Все полезные сведения для расследования совершенной кражи начинающий следователь Антон Свиркин почерпнул в основном из показаний дочери хозяина загородного особняка. Валентина Николаевна Ватутина ни одного вразумительного ответа на задаваемые следователем вопросы дать не смогла — ни когда последний раз видела шкатулку со своими драгоценностями, ни сколько денег и какие документы хранилось в сейфе на данный момент, а, главное, куда и на сколько дней уехал ее муж — Георгий Рудольфович Ватутин.

В доме царила скрытая паника: домработница рыдала в уголке, вытирая глаза клетчатым носовым платком; кухарка ожесточенно резала лук и также ожесточенно вытирала катившиеся из глаз слезы тыльной стороной ладони; гувернантка пряталась сама и прятала маленького Витюшу в детской, объясняя полицейским о нестабильности детской психики и последствий стресса на неокрепший организм ребенка.

Одна шестнадцатилетняя Властелина была достойна своего имени: в панику не впадала, подробно отвечала на вопросы следователя и постоянно названивала по телефону, разыскивая отца. Это именно она подсказала неопытному следователю (это было только второе самостоятельное дело Антона Свиркина) вызвать сюда начальника охраны отцовской фирмы и выяснить у него все о новогодней «рабочей» поездке избранных сотрудников.

Начальник службы охраны транспортной фирмы тут же приехал, но ни о какой поездке он «слыхом не слыхивал». Ни секретарше, ни личному телохранителю Ватутина они с Властелиной так и не дозвонились — телефоны обоих были не доступны.

Однако, через других сотрудников фирмы им все же удалось разыскать домашний телефон личной секретарши Ватутина. Мать девушки, перепугалась, услышав слово «следователь», и, заикаясь на каждом слове, сообщила, что ее дочь еще перед Новым Годом улетела в Таиланд — с кем и на сколько дней улетела Настасья женщина не знала.

— А что случилось? — спрашивала она после каждого вопроса следователя, с тревогой ожидая неприятного сообщения, касающегося ее дочери.

— Ничего не случилось, — успокаивал Свиркин взволнованную мать секретарши и задавал новый вопрос, пытаясь выудить у родственницы хоть какую-то полезную информацию о девушке. — Дочка при вас уезжала?

— При мне. А что?

— Ничего. А кто за ней заезжал?

— Она одна в аэропорт поехала: такси вызывала по телефону и поехала. А что?

— Ничего. От вас она сразу в аэропорт ехала?

— Нет, Настенька должна была за кем-то из сотрудников по дороге заехать. А что?

— Ничего. А за кем она заезжала, не знаете?

— За кем заезжала не знаю, но адрес этого сотрудника помню — улица Бутлерова, в Беляево — мы там раньше жили, вот я и запомнила. А что?

— Ничего. Минуточку… — следователь опустил вниз руку с телефоном и повернулся к Властелине и начальнику охраны. — Улица Бутлерова вам что-нибудь говорит? — спросил он у них и добавил: — Это в Беляево.

— Там наша квартира находится, — тут же пояснила девушка, — бабушкина квартира. Только мы там больше не живем, уже давно — отец ее сдает кому-то.

— Кому? — молодого следователя Свиркина очень заинтересовала эта ситуация (квартирный вопрос в семье Антона стоял очень остро): состоятельный бизнесмен сдает кому-то дешевую квартирку в Беляево — смешно! — ему этих денег не хватит один раз в ресторан сходить! Так зачем он ее сдает? Столько хлопот с этими нанимателями: то зальют соседей снизу, то музыку громко включают, то за квартиру вовремя не заплатят!.. со всеми этими проблемами должен разбираться хозяин — вряд ли у бизнесмена есть на это время! — Назовите имя и фамилию нанимателя.

— Я не знаю! Мне это без надобности, — презрительно фыркнула Властелина.

— Может, мать знает? — предположил расспрашивать о квартире в Беляево молодой следователь, в тайне завидуя богатству Ватутиных — вот если бы у него была лишняя квартира, то уж он бы точно знал, кому и на сколько лет ее сдал.

— Может быть, мать и знает, только сейчас вряд ли что вспомнит, — беспечно отмахнулась девушка от такого незначительного, по ее мнению, вопроса.

— Ладно, разберемся. Пишите адрес квартиры, — следователь указал подбородком Властелине на лист бумаги и снова заговорил с матерью секретарши, покорно ожидающей у телефона. — Скажите, в котором часу пришло такси за вашей дочерью?

— Около пяти. А что?

— Спасибо вам за информацию, — вежливо поблагодарил Антон Свиркин — он старался всегда быть вежливым и корректным с людьми. — Если понадобится, я еще позвоню вам.

— А что случилось то?

Но отвечать на этот вопрос следователь не стал — тайна следствия! — и отключил телефон.

Прежде чем продолжить «допрос» свидетелей, он отыскал глазами свой шикарный кожаный портфель и, успокаиваясь, мысленно погладил его кожу — дорогой бордовый с золотым замком портфель, подаренный ему родителями в первый день его работы в Следственном Комитете, поднимал его статус в собственных глазах и всегда настраивал на деловой лад. Настроившись таким образом на деловой лад, Свиркин перестал завидовать богатству семьи Ватутиных и почувствовал себя солиднее и намного старше — в свои двадцать пять и при невысоком росте и щуплом телосложении, Антон имел кучу комплексов.

— Написали? — строго посмотрел он на Властелину и осуждающе покачал головой, возвращаясь к интересующему его вопросу. — Ну, как это вы, Властелина Георгиевна, так беспечно относитесь к семейному имуществу, и даже не в курсе того, кому ваш отец сдал свободную квартиру?

— Оно мне надо?! — снова фыркнула Властелина и состроила такую презрительную гримасу, что молодой работник правоохранительных органов подивился высокомерности столь юного создания — всех, кому меньше двадцати он считал «юными созданиями» и не воспринимал всерьез. Меж тем Властелина давала ценные пояснения об имуществе Ватутиных. — Эта старая двушка Витьке достанется, когда он вырастет, а мне папулька трешку на Пироговке отдаст — там сейчас евроремонт идет.

— Сколько же у вас квартир? — опешил молодой следователь, плохо представляя себе такое роскошество.

— Не считая загородного дома, три: двушка на улице Бутлерова, трешка на Пироговке и пятикомнатная на Большой Никольской, — прилежно перечисляла девушка семейную собственность, загибая пальцы с длинными накладными ногтями.

— Хорошо живете…

Получив адрес квартиры в Беляево, Антон Свиркин заторопился «на выход» — надо было срочно ехать на улицу Бутлерова и выяснять, кому сдавал квартиру старший Ватутин, кто в ней жил все это время и с кем уехала отдыхать личная секретарша Ватутина. Но было в этом огромном загородном доме еще что-то тайное, о чем вся прислуга старательно умалчивала. Следователю очень хотелось знать, что же это за секрет такой и, вместо, того, чтобы «откланяться» и заняться расследованием, он еще раз внимательно осмотрел все комнаты и попытался снова «допросить свидетелей».

Попытка с допросом свидетелей не увенчалась успехом, а вот повторный осмотр комнат выявил интересные факты. Главным из этих фактов Антон Свиркин посчитал полное отсутствие в загородном доме вещей Георгия Ватутина: в гардеробной комнате висело всего два костюма и несколько рубашек, все коробки с обувью были пусты (даже зимней обуви в коробках не было — он проверил). Создавалось впечатление, что хозяин дома не просто уехал отдыхать на несколько дней к теплому морю, а, основательно собрав свои вещи, уехал отсюда далеко и надолго.

Свиркин достал из портфеля листок с адресом квартиры и на обратной стороне сделал пометку для себя: «осмотреть все квартиры, принадлежащие семье Ватутины на предмет обнаружения в них личных вещей хозяина».

12

Тяжело дыша, Дорохов с сожалением оторвался от жаркого тела Инны, еще находящейся во власти оргазма — вот, какой он молодец! подгадал, таки, их совместную кончину… — нет, звучит, как-то похоронно… их совместное удовольствие! откинулся на подушку и одной рукой «подгреб» ее поближе к себе. Облапил положил руку на ее грудь и довольно улыбнулся.

— Откуда ты взял эту конфетку-барбариску? — поудобнее устраиваясь на его плече, томно улыбаясь, спросила Инна.

— Какую конфетку? — разочарованно переспросил Дорохов, ожидая услышать комплименты в свой адрес, но с этой суматошливой, ироничной женщиной он опять ошибся — нельзя было предугадать ее дальнейшие слова и поступки.

Разве это правильно, что в такие ответственные минуты она говорит о пустяках, не выражает своего восхищения им и не твердит о своей любви к нему? Может быть, для нее их отношения это просто секс и ничего больше? Хороший, здоровый секс с малознакомым мужиком! А для него?

— Так откуда ты взял эту барбариску? — настаивала Инна, приподнимаясь на локте и заглядывая Дорохову в лицо.

— Причем здесь какая-то конфета? — он пытался ответить на важные для себя вопросы, а она привязалась к нему с каким-то пустяком.

— Как это причем? — вскинулась Инна. Она легонько постучала костяшками пальцев Дорохова по лбу и засмеялась. — Эх ты, мозговой центр! Да, если бы не эта конфетка-барбариска, не видать тебе меня, как своих ушей! Я всю обратную дорогу только и делала, что гадала, чем же от тебя так вкусно пахнет — такой знакомый, далекий, детский запах, а вспомнить никак не могла.

Дорохов удивленно вскинул брови и подумал, что, если она не шутит, то эта женщина явно с другой планеты: придавать значение таким пустякам, на которые он никогда не обращал никакого внимания.

«— Возможно, именно поэтому у тебя не складываются отношения с женщинами, — вмешался в его размышления его внутренний голос и продолжил свою критику. — Возможно, для женщин секс не имеет такого большого значения, как для мужчин — им важны всякие мелочи: поцелуйчики, обнимашки, цветочки, одеколончик к памятным датам… Кстати, неплохо бы тебе запомнить какое сегодня число — вдруг пригодится…»

Почувствовав тычок в бок, Дорохов очнулся от разговора с самим собой.

— А? Откуда конфета? — забубнил он, виновато моргая глазами — вдруг обидится, что он ее не слушал — кто поймет этих женщин! — Да кто-то из ребят угостил. У меня этого добра целый карман — я все хочу курить бросить, вот конфетами и спасаюсь… Постой, выходит, что всем этим я обязан твоему неудовлетворенному любопытству?

— А ты надеялся, что твоему неотразимому обаянию? — засмеявшись, Инна откинулась на подушки, посмотрела в сереющее окно — вот и ночь прошла: правду говорят, что «счастливые часов не наблюдают». — Расскажи мне о себе, — попросила она и тут же добавила: — Если не хочешь — не рассказывай, я не обижусь — просто заниматься сексом с незнакомым человеком мне никогда не приходилось.

— Сексом значит… — холодно уточнил Дорохов и попытался отодвинуться на край кровати, но Инна не дала: обняла и даже ногой сверху прижала — чтобы даже не помышлял о побеге.

— Сергей, не глупи и не цепляйся к словам. Вам мужикам трудно понять женщин, поэтому не придумай себе того, чего я не говорила. Отношения между людьми дело сложное, они состоят из тысячи мелочей и так просто, с налету, в них не разобраться. Поэтому, давай с тобой сразу договоримся: если что-то не понял, спроси — не терплю домыслов и непонятости. Согласен? — Дорохов кивнул и погладил ногу, прижимающую его к кровати — кожа была нежная и шелковистая. Внутри у него что-то опрокинулось, и внутренности залила радостная, слащавая патока. — Давай сначала я расскажу… Зовут меня Инна Павловна Новикова, мне почти двадцать семь, разведена, детей нет, работаю в парфюмерной компании главным менеджером. В двадцать лет, еще в институте, выскочила замуж. Кстати, фамилию мужа я не взяла из принципа (намотай на ус: я женщина серьезная и принципиальная), а могла бы и поменять. Инна Павловна Чехова! Звучит?

— Звучит… — хмыкнул Дорохов и потянулся за сигаретами.

— Не кури в постели, — остановила его Инна. — Постельное белье пропахнет дымом, мне придется его менять, потом стирать, потом гладить — видишь, сколько времени ты украдешь у меня из нашего общения одной сигаретой.

Отдернув руку, Дорохов украдкой вздохнул и поцеловал Инну в висок — ему польстило, что она дорожит каждой минутой, проведенной с ним.

— Через год я одумалась и благополучно развелась с Ленечкой, — продолжила Инна и вздохнула, вспоминая свой неудачный брак.

— Почему ты называешь его Ленечкой?

— Потому, что он до старости будет Ленечкой — мать тряслась над ним, как над грудным ребенком: супчик к его приходу грела, тапочки подносила, на ночь одеялко поправляла — только что колыбельные песни не пела. Представляешь, мы лежим — спим, а она на цыпочках входит в комнату и одеяло ему под ноги подтыкает — чтоб не дай Бог, не простудился! Ну, я и развелась с этим великовозрастным ленивцем.

Дорохову было неприятно слушать о бывшем муже Инны, но он слушал, ценя ее желание откровенничать с ним, к тому же он хотел, как можно больше узнать о ее жизни, привычках — может, когда-нибудь пригодиться. На свой вопрос «Зачем пригодиться?» он не смог дать вразумительного ответа.

— А потом почему не вышла замуж?

— Да так, — пожала плечами Инна — это было уже очень личное и болезненное, но она нашла в себе силы, чтобы ответить и на этот вопрос. — Связывать жизнь абы с кем не хотелось, разрушать чужую семью это не для меня, а разведенные мужики все какие-то меркантильные и ненадежные: квартира, машина, накопления… Один вместо предложения руки и сердца преподнес мне ипотечные расчеты — какая у нас будет квартира, если мы продадим обе наши и вложим деньги в общую квартиру на нулевом цикле, и в каком году мы с этим кредитом расплатимся. Нет, одной лучше — «хочешь ешь конфеты, хочешь пряники».

— А если серьезно?

— Серьезно… Я считаю, что связывать свою жизнь надо только с тем человеком, без которого ты не мыслишь себе дальнейшей жизни, без которого сердце твое останавливается и ты перестаешь дышать, и которому ты доверяешь даже больше, чем себе — когда тебя предают любимые это так больно, что даже жить не хочется. Такого человека я не встретила — поэтому холостая.

— Значит, мне повезло, а насчет предательства мне ли не знать о нем, — Дорохов вздохнул — страшно хотелось курить.

Но Инна истолкована его вздох по-своему и погладила Дорохова по щеке — пожалела. От неожиданной нежной жалости Дорохов снова задохнулся — раньше он думал, что жалость бывает только принижающей и оскорбительной, но оказывается… Эта женщина открывала ему новый мир чувств!

— А родители твои живы? — хрипло спросил он, выторговывая для себя небольшую передышку.

— И родители, и две бабушки, и два дедушки. У меня есть еще младшая сестра Галина — только знакомить я тебя с ней не буду.

— Почему?

— Она моложе и красивее меня: талия у нее тоньше и ноги длиннее. Ты не знаешь, почему младшие сестры вырастают всегда такими высоченными и ногастыми?

Дорохов покачал головой и подумал:

«— А может быть так и надо вести себя после всего случившегося: не признаваться в любви, не петь дифирамбы друг другу, не строить несбыточные планы на совместное будущее, а просто быть вместе столько, сколько отмерено, говорить о пустяках и быть счастливыми оттого, что Судьба подарила нам это время…»

— А вот у меня родителей нет, — без предисловий начал рассказывать о себе Дорохов. — Сначала отец умер, потом мать — я тогда по гарнизонам мотался и взять ее к себе никак не мог, но деньги посылал. И письма писал, и в отпуск ездил только к ней — теперь понимаю, что мало всего этого было, а тогда казалось…

— Молодые жестоки к старикам, — согласилась Инна и отвернулась, чтобы не смущать его своим пристальным взглядом.

— Мне почти тридцать пять, разведен, детей вроде бы нет… Полковник, вернее, бывший полковник ГРУ.

— Так вот почему ребята из охраны так заботливо тебя отряхивали от снега — начальство берегли.

— А они отряхивали? — удивился Дорохов.

— И отряхивали, и за ноги из собачьего лаза тащили.

— А ты не врешь? — не поверил «бывший полковник». Инна замотала головой — мягкие шелковистые волосы щекотали лицо Дорохова, но он стойко терпел. — Что-то я этот момент плохо помню.

— Возможно, потому что я огрела тебя сковородкой по голове, — прыснула Инна в ладошку. — Подумала, воры в дом лезут — вот и расстаралась.

— А я все гадаю: отчего у меня голова, как чугунная.

Инна погладила Дорохова по голове и, как маленького, поцеловала в лоб, приговаривая:

— У кошки болит, у собачки болит, у Сереженьки заживет! Почему ты не позвонил в дверь, как все нормальные люди?

— Думал никого нет в доме, а ключи не нашел, — оправдывался Дорохов, хотя никогда не оправдывался перед женщинами — даже если был виноват со всех сторон. — Один раз я так уже делал, только тогда лето было и в собачьем лазе я не застрял, а сейчас про дубленку забыл… А знаешь, Инн, меня со службы турнули, — рубанул Дорохов правду-матку и почувствовал, как гора свалилась с плеч — теперь она все о нем знает (ну, почти все). — Обвинили в растрате денежных средств в крупном размере, но шум поднимать не стали — предложили уволиться из армии по-тихому.

— А ты растратил? — в лоб спросила Инна, не признавая окольных путей.

— Нет. Конечно, взятки и откаты давал — без этого сейчас никак нельзя: все хотят хорошо жить.

— И себе брал?

— Брал, — честно признался Дорохов, и Инна ему сразу же поверила, что брал, но «не растрачивал». — Но в разумных пределах, конечно, — на свою квартиру три года копил, да и то не хватило, крестный одолжил.

— Тогда кто растратил?

— Не знаю.

— Не зна-аю! — передразнила Инна и, приподнявшись на локте, сочувственно заглянула в глаза Дорохову. — А выяснять не пытался?