Новогодний Подарок (СИ) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Нинель Лав (ч. 2)

— Пытался, но факты против меня.

— Неоспоримый факт для тебя должен быть только один — ты не растрачивал! — все остальные «факты» подлежат сомнению и проверке.

— Я служил в серьезной организации — там ошибок не бывает.

— Значит, они правы — ты растратил.

— Нет. Не растрачивал, — набычился Дорохов.

Инна засмеялась и потормошила «бывшего полковника» за плечи.

— Ты себя слышишь, Сереж? В этой ситуации либо врешь ты, либо врут они — третьего не дано! Вопрос в том, будешь ли ты отстаивать свою правоту. Лично меня мнение других людей мало волнует — главное для меня собственная внутренняя уверенность и сознание своей правоты, а как поступишь ты — тебе решать, вмешиваться я не буду. Военная служба, наверно, очень отличается от гражданской — там свои правила, свои порядки.

— А ты права! — Дорохов сел на кровати и сжал кулаки. — Либо вру я, либо врут они! Но я точно знаю, что я не вру… Надо бы все еще раз проверить… — он посмотрел на сигареты и вздохнул — полцарства за сигарету!

— Ладно уж, иди — кури, — засмеялась Инна и подтолкнула Дорохова к краю кровати. — Я тебя подожду.

Натянув брюки на голое тело, Дорохов вышел из комнаты, немного постоял в коридоре и спустился по лестнице в прихожую. Сунул ноги в ботинки, надел дубленку на голый торс, нахлобучил шапку и осторожно вышел из дома.

Огромный черный тупомордый джип, спрятавшись под рыхлыми снежинками, отдыхал от работы и на сигнализацию отреагировал довольно вяло. Дорохов не жалел машины, гонял ее по стройплощадкам и бездорожью, а теперь неожиданно проникся к нему жалостью.

— Загонял я тебя, друг, — произнес он, смахивая снег с ручки двери. — Вот сейчас быстренько слетаем в Москву и опять отдыхай.

Счищая с машины снег, Дорохов ожесточенно работал щеткой. Он не замечал таявших снежинок в ботинках, не вздрагивал от пробравшегося в дубленку морозца, все мысли его были заняты собственной реабилитацией, но садясь в машину, он почувствовал «тяжесть» во внутренних карманах, достал маленькие плоские бутылочки коньяка и, глядя на них, осуждающе хмыкнул.

«— Надо же, чуть не спился, — огорчился Дорохов, убирая коньяк в бардачок, — если бы не Инна…»

В Москву Дорохов «долетел» за полчаса, ворвался в свою квартиру и, не обращая внимание на вскинувшихся на разобранном диване Людмилу и какого-то бородатого мужчину, стал лихорадочно рыться в ящиках письменного стола.

— Где мои рабочие диски с копиями расчетов всех проектов? — поворачиваясь, взревел он, не найдя их в ящике своего стола.

— Дис-ки? — испуганно переспросила Людмила и натянула одеяло на упавшего на подушки мужчину. — Какие диски?

Пытаясь взять себя в руки, Дорохов стал объяснять, какие именно диски ему понадобились в столь неурочное для визита время. Взгляд его случайно упал на стул около дивана, и он замер на полуслове.

На спинке стула аккуратненько висел военный китель с новеньким блестящими погонами. На погонах красовались три большие звезды. Дорохов взглянул на петлицы и удивленно вскинул брови — его «заменитель в постели» был из его бывшего ведомства.

Любопытства ради Дорохов шагнул к дивану и, взявшись за конец одеяла, рванул его на себя.

Людмила вскрикнула и закрыла лицо руками. Нехотя посторонний мужчина поднялся с разобранного дивана, с ненавистью глядя на хозяина квартиры.

Дорохов подошел к мужчине, вгляделся в его лицо и…

И все понял.

Теперь ему стало ясно, кто подставил его на работе, и кто присвоил больше десяти миллионов долларов казенных денег.

— Где мои диски? — очень четко произнес Дорохов и медленно взял «постороннего» мужчину за горло.

— Ты что, Сережа! — вскочив с дивана, Людмила вцепилась в руку Дорохова и попыталась оторвать ее от шей любовника. — Ничего Вадик не брал.

— А я думаю, брал, — возразил «бывший полковник» и, размахнувшись, влепил бывшему другу и бывшему соратнику увесистую пощечину. — Где мои диски, Вадик?

— В портфеле, — прохрипел новоявленный полковник Осипов, занявший место уволенного друга.

Дорохов убрал руку с горла бывшего друга и брезгливо вытер ее о брюки. Взял со стула новенький блестящей кожей портфель и вытряхнул все его содержимое прямо на кровать.

Его рабочие диски были сложены в прозрачную папочку и для надежности перетянуты резинкой. Дорохов выудил диски из кучи бумаг и вещей, сосчитал их и, не доверяя Осипову, по очереди стал вставлять в ноутбук — проверять.

— С моим компьютером ты поработал, а вот про диски с копиями расчетов узнал недавно.

— Это я Вадику их отдала, — всхлипывая, призналась Людмила в своей оплошности. — Вчера вечером вещи твои оставшиеся собирала, и диски отдала — думала это по работе, но поскольку ты уволен…

— Еще как по работе, — усмехнулся Дорохов и вздохнул с облегченьем — все расчеты, сметы и договора не имели исправлений. — Вот теперь повоюем! Неужели вы думали, что я так легко сдамся?

— Думаешь, тебе поверят? — хмыкнул полковник Осипов, натягивая штаны. — Держи карман шире: не один я в этом деле замешан.

— Да мне плевать, кто еще меня подставлял! — Дорохов в сердцах хлопнул ладонь по столу. — Я же тебя, Вадим, другом считал!

— Другом? — взвизгнул Осипов, тут же превращаясь из солидного полковника в обиженного подростка. — Ты вечно меня за собой тянул, будто я не способен без тебя по службе продвинуться! Ты у нас Солнце, а я твоя тень! Надоело! Мне предложили дело, и я согласился!

— Ну, и гад же ты… Костя Федотов, — Дорохов качнул головой и стал складывать диски в папочку. — Теперь у меня есть доказательства ваших махинаций…

— Зачем тебе это надо? — Осипов уже надел рубашку, китель и почувствовал себя не обиженным подростком «номер два», а «настоящим полковником». — Зачем шум поднимать?

— Ты все равно не поймешь!

— Хочешь, мы тебе денег дадим? Много денег!

На Дорохова вдруг навалилась неимоверная усталость — не было сил даже презирать бывшего друга и бывшую «гражданскую любовницу».

— Нет, — устало произнес он и вспомнил слова Инны: «…когда тебя предают любимые это так больно, что даже жить не хочется».

«— Она права, — подумал Дорохов, — это так больно… но не смертельно. А что, если на месте Люськи оказалась бы Инна?..»

Представив себе эту картину, Дорохов набычился и сжал кулаки.

— Чего ждете? — не поднимая головы, спросил он у напрягшихся любовников. — Одевайтесь и на выход.

— Но, Сережа…

— Оба! — жестко уточнил «бывший полковник», боясь даже подумать, чтобы он сотворил с этими двумя, предай его другая женщина. — И побыстрее!

Когда Дорохов вернулся в Сергеевку и поднялся в спальню, Инна уже спала. Спала и улыбалась во сне.

Дорохов присел на корточки около кровати и долго смотрел на спящую женщину, думая о том, что, несмотря на все случившиеся с ним катастрофы, ему несказанно повезло — он встретил свою женщину, о которой даже уже и не мечтал.

— Чтобы я без тебя делал, мой воинствующий, неунывающий «Новогодний Подарок»…

Скорбное сообщение о смерти Георгия Рудольфовича Ватутина Антон Свиркин привез в семью Ватутиных за день до Рождества — разыскивая «Мерседес» пропавшего бизнесмена, он связался с ГБДДешниками и те сообщили ему об автомобильной аварии, в которой и погиб хозяин особняка. Свиркин записал все данные и пообещал известить семью, но, приехав, никак не мог сообщить семье столь трагическую весть.

В ходе следственных действий Антону Свиркину удалось разыскать большую часть сотрудников фирмы и получить сногсшибательную информацию: с первого января процветающая транспортная фирма Ватутина перешла в руки новых хозяев. Но были и другие не менее «сногсшибательные» новости: бесследно исчезли не только бывший хозяин фирмы, но и деньги с банковских счетов Ватутиных, проданными оказались их зарубежная недвижимость, все московские квартиры и даже загородный дом, в котором сейчас проживало семейство, вместе с мебелью и машинами был заложен банку за кругленькую сумму.

В общем, исчезло все!

Все что нажито было за семнадцать лет брака и с таким трудом сберегаемое в семье!

Валентина Николаевна Ватутина прибывала в прединфарктном состоянии — теперь исчезновение из сейфа документов и своей шкатулки с драгоценностями она считала досадным пустяком.

Куда и на сколько дней уехал сам Георгий Рудольфович Ватутин (допрос сотрудников происходил до получения известия о смерти бизнесмена) никто из сотрудников его бывшей фирмы не знал — ни о какой корпоративной поездке никто на фирме «слыхом не слыхивал». Но главное, никто не мог ответить на вопрос: «Куда делись деньги от продажи семейного имущества?» — даже Борис Яковлевич Либман, принимавший активное участие в распродаже «семейного состояния», вразумительного объяснить сие странное обстоятельство не смог.

Все предъявленные следствию документы имели законную юридическую силу, и придраться к совершенным сделкам по продаже недвижимости было невозможно.

Антон Свиркин понимал, что оставшиеся члены семьи Ватутиных стали жертвами махинаций погибшего бизнесмена и осталась без средств к существованию, но поделать ничего не мог: спорные имущественные претензии между супругами решаются через суд. Суд, если усматривает в сделках их неправомерность, выносит определение или решение и только на этом основании возбуждается уголовное дело. Антону было по-человечески жалко семью Ватутиных, но отстаивать имущественные права потерпевших не его дело. Его дело раскрытие кражи, но в создавшейся ситуации кражи, как таковой, не было. В соответствии с новыми фактами всем стало ясно, что документы и деньги из сейфа «изъял» законный владелец того и другого, а то, что заодно со своими бумагами он «прихватил» шкатулку жены с драгоценностями, так это их внутренние разборки — его действия, как кража, не классифицируются и под статью 158 Уголовного Кодекса не подпадают. Статья УК гласит: «Кража, то есть тайное хищение чужого имущества…» — хищения чужого имущества не было, а значит, нет состава преступления.

Дело о краже было прекращено «за отсутствием состава преступления», но Антон Свиркин по своей инициативе вызвался съездил в загородный дом Ватутиных и сообщить о случившейся трагедии. У Валентины Николаевны он застал «семейного» юриста — разбирательства в сложившейся ситуации были в самом разгаре.

— Вы же сами, Валентина Николаевна, подписали генеральную доверенность вашему мужу на всевозможные сделки с недвижимостью! — Борис Яковлевич Либман в безупречном костюме с бриллиантовой заколкой для галстука являл собой образец деловитости и респектабельности. — Вспомните, пожалуйста! Это было в прошлый Новый Год — Георгий Рудольфович пригласил меня тогда к вам в дом, и вы подписали с ним соглашение о передаче ему всех прав на фирму.

— Я подписала? — вдова перестала стонать и вытаращила на мужчину покрасневшие от слез глаза.

— Вы, вы, уважаемая Валентина Николаевна! — юрист стоял напротив постаревшей вдруг женщины, скрестив на груди руки, как непогрешимый обвинитель.

— Ах, да, вспомнила… Мы тогда все очень болели гриппом, и я плохо помню, что подписывала.

— Георгий Рудольфович ни о чем таком не упоминал.

— Что же теперь мне делать? — Валентина Николаевна теребила в руках носовой платок и по очереди с надеждой смотрела на мужчин.

— Обратитесь в суд, — со знанием дела посоветовал Борис Яковлевич. — Возможно, он сочтет убедительными ваши доводы, отменит существующие сделки купли-продажи недвижимости и вынесет решение вернуть стороны в первоначальное состояние. Но положение ваше, Валентина Николаевна, это вряд ли спасет: ваш муж обязан будет возвратить покупателям деньги за проданную недвижимость, а поскольку вы не разведены с Георгием Рудольфовичем, то его долговые обязательства, после его исчезновения, ложатся на ваши плечи. Есть у вас средства выкупить свою недвижимость?

— Выкупить? — опешила вконец убитая горем вдова. — Но как же… выкупить?

— Полагаю, что средств у вас нет.

— Борис Яковлевич, может, вы возьметесь за мое дело? — Валентина Николаевна умоляюще сложила руки на груди. — С моей стороны я гарантирую любые проценты!

— Боюсь, это будет не совсем этично с моей стороны, — безжалостно отказал «семейный» юрист, — ведь я тоже являюсь, в каком-то смысле, вашим противником: я приобрел у Георгия Рудольфовича вашу квартиру на Большой Никольской.

— Что?! — в один момент из забитой овечки вдова превратилась в разъяренную тигрицу. — Вы купили нашу квартиру на Никольской и не сообщили мне об этом?!

— Вот в этом меня упрекнуть нельзя! — Борис Яковлевич явно не признавал обвинения и даже искренне обиделся. — Еще в начале декабря я разговаривал с вами по поводу вашей квартиры на Большой Никольской. Вы рассказывали, какой хороший вы сделали в ней ремонт три года назад и назвали оценочную стоимость вашей квартиры.

— Но я же не знала, что Георгий ее продает! — яростно отбивалась женщина.

— Это уже не ко мне, а к вашему мужу! Мне предложили купить квартиру — я купил! Знали вы или не знали о продаже вашей квартиры, меня это не касается: доверенность от вас на все сделки с недвижимостью у Георгия Рудольфовича была — а это значит, что он имел право от своего и вашего имени заниматься продажей недвижимости. Другое дело, что половину суммы от совершенной сделки по закону он должен был передать вам, но это уже ваши внутренние «разборки».

— Ничего он мне не передавал! Вы, как друг семьи, могли бы сообщить… — у Валентины Николаевны вдруг иссякли силы, и она залилась слезами.

Женские слезы не произвели на присутствующих мужчин должного впечатления: хотя следователь еще не привык к столь бурным реакциям «посетителей» своего кабинета — он не верил слезам, особенно женским, а многоопытный юрист не относился к людям мягкосердечным и впечатлительным.

— Откуда мне было знать, — попытался оправдаться, таки, «друг семьи», тяготясь присутствием полицейского чина — в его глазах ему хотелось выглядеть кристально чистым человеком. — Мне ваш муж сказал, что вы всей семьей переезжаете в Англию: Властелина будет там учиться, а у Георгия там появился новый бизнес — так какой прок иметь столько недвижимости в стране, в которой ты не живешь и в которую не собираешься возвращаться.

Уже не хозяйка этого роскошного загородного дома продолжала рыдать, и мужчины чувствовали себя неловко.

— Мы нищие! У нас ничего нет! — периодически восклицала обманутая женщина, прерывая рыдания и вытирая слезы промокшим насквозь носовым платком. — Нас выгонят на улицу, как бездомных собак!

— Ну, не все так плохо, Валентина Николаевна, — попытался успокоить ее Антон Свиркин, не решаясь усугубить состояние женщины новым трагическим известием. — За вами сохранена квартира на улице Бутлерова — вы с детьми прописаны именно в ней. Думаю, это органы опеки и попечительства заставили вашего мужа обеспечить несовершеннолетним детям хоть какое-то место жительства, а то бы…

— Вы что, издеваетесь! — вскочив с кресла, закричала Валентина Николаевна. — После всего, что у меня было возвращаться к нищенскому плебейскому существованию!

— Многие даже квартиры не имеют…

— Какое мне дело до многих! — женщина театрально заломила руки. — Лучше смерть!

— Не скажите! — вздохнул следователь и, наконец-то, решился сообщить трагическую весть: театрализованные представления его не интересовали — насмотрелся в кабинетах прокуратуры и Следственного Комитета. — Валентина Николаевна, простите, что приходится сообщать вам еще одну скорбную весть, но тело вашего мужа вчера обнаружено в его сгоревшей машине.

Валентина Николаевна Ватутина — теперь уже официальная вдова погибшего бизнесмена — резко вздохнула и «замертво упала» в кресло.

Адрес загородного дома, в котором проживало на данный момент семейство Ватутиных, Дорохов раздобыл за одну минуту: позвонил на фирму Ватутина, сообщил о его смерти в автомобильной аварии и спросил, где проживает вдова бизнесмена, чтобы поехать и выразить ей свои соболезнования и, если понадобиться, помочь с похоронами Георгия Рудольфовича. Секретарша Анастасия охнула, схватилась за сердце и, тут же выложив адрес загородного дома собеседнику, побежала по отделам сообщать столь скорбную весть о хозяине фирмы.

— Твоя затея обречена на провал, — ворчал Дорохов, останавливая джип у ворот загородного дома Ватутиных. — Как ты объяснишь хозяевам свое появление в их доме?

— Скажу, что мне надо поговорить с Валентиной Николаевной Ватутиной по личному вопросу, — настаивала Инна. — Я должна рассказать о странностях аварии ее мужа.

Ей очень не хотелось лезть к вдове со своей откровенностью в Рождество, но другого времени у нее, похоже, могло и не быть — начальство парфюмерной фирмы, отпраздновав Рождество, Новый Год и еще одно Рождество, решило сократить новогодние каникулы своего «загулявшего» персонала и перенесло выход на работу с четырнадцатого на девятое января.

— Она подумает, что ты приехала за вознаграждением: свидетели всегда чего-нибудь требуют, — не сдавался Дорохов.

— Чепуха! — возразила Инна и решительно распахнула дверь машины. — Не суди всех по себе!

— Ну, знаешь!

Дорохов обиженно отвернулся и полез из джипа, хотя на самом деле нисколько не рассердился на Инну — ему просто было жаль терять полдня на сомнительную поездку и ненужные объяснения с вдовой погибшего бизнесмена. Он считал, что затея Инны чистый блеф — ей никто из родственников не поверит, а если поверит, то, что дальше?.. Дальше они начнут частное расследование смерти Ватутина и будут дергать Инну по пустякам: выяснять у нее подробности и просить вспомнить все новые и новые детали увиденных событий — поэтому ее энтузиазма по поводу поездки к вдове бизнесмена он не одобрял. У них осталось так мало времени, чтобы побыть вместе, и он тоже стал дорожить каждой минутой.

— Ну, не дуйся, — подойдя, Инна подсунула руку под локоть Дорохова и прижалась щекой к его плечу. — Как не крути, а родные должны узнать правду о гибели этого человека. По мне лучше горькая правда…

— Сомневаюсь, что это хорошая идея. У людей горе, а ты приезжаешь и подливаешь масло в огонь — дай им время пережить утрату.

Но в своем решении Инна была непреклонна: это ее гражданский долг!

А раз «гражданский долг», то никакие возражения и уговоры не принимаются в расчет — Дорохов это уже запомнил и смирился.

Дом Ватутиных встретил гостей парадной мраморной лестницей и белыми колоннами, поддерживающими большую открытую террасу, на которую выходили все двери спален второго этажа. Большие сводчатые окна придавали дому легкость и изящество и «насыщали» комнаты светом и солнцем.

В дом «гости» попали совершенно свободно: никто из охраны их не остановил, не спросил, кто они и по какому вопросу сюда приехали.

Дорохов указал Инне на несколько машин представительского класса, стоящих перед входом — видимо в гости к вдове бизнесмена приехали не только они — про себя же Дорохов порадовался, что не послушал Инну, и они поехали к Ватутиной на его «серьезном» и представительном джипе. Ну, как бы он сейчас выглядел, выбираясь из крошечного дамского «Пежоута»?!

Войдя в дом, Инна сразу же почувствовала витавшую в воздухе беду — запах валокордина успел пропитать гостиную.

В отличии от Инны, переживающей за овдовевшую хозяйку, Дорохов ничего такого не почувствовал и с интересом стал рассматривать дом.

Дом был не большой, но добротный и светлый, в классическом стиле, два этажа и мансарда, с большим ухоженным участком, крытым бассейном по диагонали от дома, отдельной стоящей баней и беседкой с мангалом для шашлыка и барбекю. Свой дом Дорохову нравился больше, и не из-за того, что от сам его проектировал и строил, просто, предпочитая простоту и прямолинейность, ему не нравились колонны и весь этот «дворянский» стиль.

Первым встретившимся им человеком в доме был деловой представительный мужчина, с хозяйским видом распоряжающийся рабочими в фирменных комбинезонах, перетаскивающих в прихожую поближе ко входу заклеенные скотчем большие одинаковые коробки.

— Вы по поводу покупки дома? — поинтересовался мужчина, окинув гостей профессиональным оценивающим взглядом.

— Нет, мы бы хотели поговорить с хозяйкой… по личному вопросу, — Инна опередила Дорохова, и тому ничего не оставалось делать, как кивнуть головой в знак подтверждения — да, дескать, мы к хозяйке по личному вопросу.

— К бывшей хозяйке, — надменно уточнил мужчина в костюме и потерял всякий интерес к «не своим гостям».

— Как это к бывшей? Сегодня на работе Георгия Рудольфовича нам дали именно этот адрес — именно здесь проживал с семьей Георгий Рудольфович Ватутин — ныне погибший…

— Вот как? Георгий Рудольфович погиб?

— А вы не знали?

— Не знал, — равнодушно признался мужчина, проследил взглядом за рабочими и повернулся к гостям. — Честно говоря, меня мало интересует судьба бывших хозяев особняка — вы правильно сказали «проживал».

— Та-ак… — Дорохов взял Инну за плечи и отодвинул в сторону. — Разрешите поинтересоваться, что здесь все-таки происходит?

— А вы, собственно говоря, кто? — мужчину уже начинали раздражать досужие вопросы посторонних людей.

— Сергей Александрович Дорохов — полковник ГРУ, — веско представился Дорохов, но в карман за удостоверением не полез — вспомнил, что он «бывший полковник» и удостоверение свое сдал. — Мы, так сказать, знакомые Ватутиных, — уже мягче произнес он, стараясь придать лицу скорбное выражение. — Приехали выразить вдове свое соболезнование по поводу трагической безвременной кончины Георгия Родионовича.

— Рудольфовича, — из-за спины поправила его Инна.

— Ну да, Жоры, — соглашаясь, опять покивал головой Дорохов. — Так что же, собственно говоря, здесь происходит?

— Как что происходит? Выселение, на вполне законных правах.

Мужчина пустился в долгие объяснения о залоге под недвижимость, о графике выплат и его нарушении, о предупреждениях и напоминаниях, но главное «гости» поняли: дом перешел во владение банка, и вдова вынуждена была съехать.

— В Рождество? — ужаснулась Инна. — Неужели нельзя было отложить процедуру до конца праздников?

— Уведомление было вручено Георгию Рудольфовичу еще в декабре — к первому января он должен был освободить дом. Мы и так взяли на себя упаковку и перевозку личных вещей этой семьи — похоже, нам придется несколько раз гонять машину по их новому адресу, а это поверьте немалые деньги.

— И куда же она переехала? — поинтересовался Дорохов, в душе надеясь, что мужчина пожмет плечами и не ответит, и на этом закончатся их с Инной мытарства.

Но, видимо, представление Дорохова сыграло свою роль, мужчина порылся в бумагах рабочих и назвал указанный в путевом листе адрес:

— Москва, улица Бутлерова…

Инна старательно записала адрес и умоляюще посмотрела на Дорохова.

— Ведь мы поедем к ней? Да?

Дорохов вздохнул — когда женщина начинает командовать, ни к чему хорошему это не приведет! — и, конечно же, согласился.

Квартира в Беляево разительно отличалась от загородного дома Ватутиных — обыкновенная панельная девятиэтажка, такая же, как у Инны, с шестиметровой кухней и крохотными комнатками.

Хотя Инна была очень довольна своей квартиркой — компактно, все под рукой и от метро в двух шагах, а главное, отдельно от родителей, но контраст между загородным домом, блистающим паркетными полами, хрустальными люстрами и позолотой лестниц, и убогой квартиркой в панельном доме был настолько разителен, что она невольно посочувствовала семье Ватутиных.

— Да-а, — пренебрежительно протянул Дорохов, заходя в лифт и нажимая кнопку пятого этажа. — «Из князи да в грязи».

— Будь потактичнее, — предупредила Инна «медведя, бурбона, монстра», совсем не полагаясь на его такт, — им и так нелегко, а тут еще мы.

На их звонок дверь квартиры тут же открыл бледный не высокий испуганный мальчик, лишь потом сообразивший, что на врачей стоящие у двери люди совсем не похожи.

— Вы кто? — затравленно спросил он слезливым фальцетом.

В квартире, как и в доме, пахло валокордином: по всему видать и тут вдову отпаивали сердечными лекарствами — беда перебралась за семьей на «новую» квартиру.

Дорохов шагнул вперед.

— Мы ищем семью Ватутиных. Ты Ватутин?

Мальчик кивнул головкой на тоненькой шейке и спрятался за дверь.

— А мама дома? — ласково спросила Инна мальчика и, войдя в квартиру, заглянула за дверь. — Валентина Николаевна дома?

— Она там, — указал подбородком мальчик в сторону коридора и жалобно добавил: — У нее с сердцем беда: Власка ей «Скорую помощь» вызвала.

Инна пошла по коридору в комнату, а Дорохов остался в прихожей — пугать своим видом больную женщину он не захотел, а может быть, тактично пожалел Инну, не желая быть свидетелем ее фиаско.

В розовом кружевном пеньюаре Валентина Николаевна Ватутина с закрытыми глазами лежала на разобранной кровати поверх неопрятно застеленного одеяла на куче разномастных подушек и холеной рукой держалась за сердце. Рядом на стуле сидела ее «горем убитая» дочь и безучастно смотрела в угол комнаты — глаза у нее были заплаканы.

— Здравствуйте, могу я поговорить с Валентиной Николаевной? — спросила Инна, распахивая шубку.

Девушка на стуле никак не отреагировала на слова гостьи, а женщина на кровати с короткими выбеленными волосами на открыла глаза и чуть-чуть пошевелилась.

— Вы врач? — медленно повернув голову в сторону вошедшей, тихо поинтересовалась она.

— Нет, я не врач. Мне необходимо поговорить с вами о вашем погибшем муже…

Реакция Валентины Николаевны была столь неожиданной и бурной, что Инна пожалела, что затеяла этот разговор.

— О муже? Слышать о нем ничего не хочу! Вон отсюда! — вдова села на кровати и театрально указала рукой на дверь. Глаза ее лихорадочно горели, губы мелко тряслись. — Он убил нас! Разорил! Что ему еще от нас надо?

— Вы меня не так поняли, — растерялась Инна и отступила к двери. — Я приехала рассказать вам о странных обстоятельствах смерти вашего мужа…

— Куда как странных, — нервно скривилась Валентина Николаевна, — все наше имущество продал и исчез!

— Не знаю, что у вас тут произошло, но я стала невольным свидетелем аварии, в которой погиб ваш муж. Около машины я нашла документы…

— Документы? — вскинулась доселе не участвующая в разговоре девушка. — А деньги? Деньги вы не находили? Много-много денег…

— Деньги? — опешила Инна. — Нет, деньги не находила. Возможно, они были в машине и сгорели… А может, их забрали те двое мужчин с канистрами перед тем, как подожгли автомобиль вашего мужа.

Услышав предположения про деньги, мать и дочь с изменившимися лицами уставились на гостью, ожидая объяснений. Инна присела на свободный стул и рассказала все, что видела в ту злополучную новогоднюю ночь.

— Значит, денег вы не нашли… — обреченно подытожила Валентина Николаевна и, откинувшись на подушки, снова взялась рукой за сердце. — Так ему и надо подлецу, что сгорел — ограбил собственную семью! Вот пусть теперь его за государственный счет и хоронят — денег у меня на его похороны нет!

— Может, у него долги были? — вновь высказала Инна свое предположение. — Или кто-то ему угрожал — вот он и продал все имущество, чтобы расплатиться.

— Какие долги, женщина? — снова вмешалась в разговор Властелина. — У папульки было столько денег, что он любые долги заплатил бы и не заметил эту потерю!

— Тогда зачем же он все продал?

На этот вопрос никто не ответил.

Женщины помолчали, думая каждая о своем, и Инна, поднявшись со стула, попрощалась — гражданский долг она свой выполнила: рассказала обо всем увиденном, но, похоже, семью не заинтересовали странности смерти Ватутина, их волновали только пропавшие семейные деньги.

«— Возможно, и я на их месте волновалась бы о том же, — засомневалась в себе Инна, не став осуждать мать и дочь за такое неуважительное отношение к погибшему человеку — «Не суди, да не судим будешь!», — но как-то все это не по-людски…»

Пройдя по коридору, Инна вошла в прихожую и застыла от удивления: Дорохов в распахнутой дубленке сидел перед мальчиком на корточках и делал ему лодочки из газет. На полу образовалась целая флотилия из разных по величине «кораблей». Витек во все глаза следил за ловкими пальцами «бывшего полковника» и пытался повторить все его действия.

— Теперь складываем так, вот тут и тут загибаем, а теперь раскрываем, — комментировал свои действия Дорохов, мимоходом подправляя «кораблики» мальчика.

— О, да у вас тут целый флот! — подыграла Инна и увидела совершенно счастливые глаза обоих кораблестроителей.

— Ага! Сергей Александрович обещал мне еще флажки разноцветные сделать, чтобы различать корабли, и можно будет сражаться друг с другом!

— Ты уже?.. — смутился Дорохов, застигнутый за таким «не мужским» занятием. — А мы тут с Витьком строим…

— Вижу, — улыбнулась Инна и подумала о том, что Дорохов будет замечательным отцом — вон как с чужим ребенком «разыгрался», а уж со своим то…

— Вы уже уходите? — растерялся вдруг мальчик, и губы его мелко затряслись, как совсем недавно у его матери.

— Да, брат, пора, — поднимаясь, с сожалением произнес «Главный кораблестроитель».

— А флажки? Вы же обещали… — хватаясь за соломинку, пытался оттянуть расставание мальчик

— Обещал, — согласился Дорохов и вздохнул. — Это, брат, как-нибудь в другой раз.

— Вы больше ко мне не приедете… — плечи Витька опустились — весь вид его выражал уныние и обреченность на одиночество.

— Ты что?! — бодрился Дорохов. — Конечно, приеду. Обязательно приду!

Инна умильно смотрела на прощанье двух «мужчин» и слезы непроизвольно наворачивались на глаза.

— А пойдемте, ка все вместе в Макдоналдс? — неожиданно предложила она, и Дорохов, притянув ее к себе за шубейку, поцеловал в висок.

— Умница! Отличная идея! Ты как, Витек?

— Я согласен, — обрадовался мальчик. — Только маму предупрежу.

Витек убежал, в прихожей повисло неловкое молчание.

— Жалко пацана, — тихо произнес Дорохов, пряча глаза — он никогда не показывал людям свои слабости, считая это вредным и глубоко личным. — Не сладко ему придется в этой новой жизни.

— Всех их жалко, — согласилась Инна и прижалась к Дорохову. — Страшно терять близких, но когда близкие так тебя подставляют: этот человек все семейное имущество продал и пропал с деньгами — у них даже нет денег на его похороны…

— Власка мне разрешила, — обрадовано закричал мальчик из коридора, и Инна быстро отстранилась от Дорохова.

Они втроем поехали в Макдоналдс, накупили всякой всячины, наелись до отвала, прошлись по многолюдным улицам города, немного посмотрели представление артистов — Рождество все-таки, поучаствовали в развлечениях нарядных клоунов и клоунесс и даже получили приз — Дорохов и Витя обогнали всех участников в беге в мешках.

Столько счастья было на лицах «ее мужчин», что стоящие рядом женщины искренне позавидовали Инне.

— Как ваш сынок похож на отца!

— Какие они у вас ловкие!

Инна почувствовала, как внутри у нее что-то переворачивается. Ей страстно захотелось, чтобы слова женщин стали правдой, и чтобы на самом деле это была ее семья — ее сын и ее муж. Ей захотела вставать утром и готовить завтрак «своим мужчинам», встречать их с работы и из школы, по вечерам слушать их разговоры и засыпать с сознанием собственного семейного счастья…

Большую часть обратной дороги до дома Ватутиных они молчали: Витек держал Дорохова за руку с одной стороны, Инна с другой, и все были счастливы — слова ни к чему, когда сердце поет.

— Вы честно еще ко мне придете? — закрывая дверь, в десятый раз спрашивал мальчик, все еще не веря в обещание Дорохова.

— Честное военное, — козырнул «бывший полковник».

Витек встал по стойке «смирно» и козырнул в ответ.

Лифт приехал, открылись двери, Инна и Дорохов вошли в кабину — мальчик стоял в дверном проеме с поднятой к виску рукой и смотрел, как его друг со своей женой на прощанье машут ему рукой.

Двери лифта закрылись, кабина пошла вниз.

— Не знаю, как ты к этому отнесешься, — садясь в машину, с усталой досадой произнес Дорохов, — но я попытаюсь выяснить, что там случилось с этим Ватутиным. Нельзя, чтобы дети оставались убогими сиротами!

— Выясняй, а я не могу, — опечалилась Инна и вздохнула, — послезавтра мне на работу…

— Как послезавтра? Ты же говорила, что до четырнадцатого свободна!

— Так вышло.

— Эх! — рубанул воздух рукой Дорохов. — А я думал, что Старый Новый Год встретим вместе.

Инна пожала плечами и ничего не ответила — если он захочет, то они обязательно встретят Старый Новый Год вместе.

Если захочет…

Целую ночь Дорохов не отпускал от себя Инну, «имел ее, чтоб не сдохнуть» и не мог остановиться.

Ему почему-то казалось, что, усни он надолго, она обязательно исчезнет: убежит от него, раствориться в ночи, словно призрак, и не будет в его жизни больше ее лучистых глаз, смотрящих на него с любовью и обожанием, ее нежных рук, от прикосновений которых его закаленное, тренированное тело вздрагивало, наполнялось истомой и желанием, их страстных поцелуев, взаимных жарких ласк, траханья до одури и совместного бурного «кончания», за которое она всегда благодарила: в изнеможении, тяжело дыша, проводила рукой по щеке, или плечу, по груди — благодарила без слов. Они неистово занимались любовью, как в последний раз, а потом он становился нежным и податливым, словно извинялся за свою силу и страсть, и засыпал, обхватив ее руками и уткнувшись в ее волосы. Но через какое-то время он вздрагивал от осознания потери, просыпался и снова обнимал ее, целовал, теперь уже зная, что ее заводит: целовал ее с языком, ласкал груди и посасывал соски, одновременно хозяйничал пальцами внутри нее, разжигая в ней страсть и подводя к границе оргазма…

— Хочу тебя… — стонала она. — Пальцы поглубже…

«— Похоже, ей мой «солдат» совсем без надобности, — усмехнулся Дорохов и взялся пятерней за свое «стоящее во фрунт» мужское достоинство. — Только мне ты и нужен мой «бравый солдат»…»

Но он ошибся, Инна прервала свои удовольствия и «занялась» телом любовника, уделяя особое внимание его стоячему «солдату» — теперь настала его очередь стонать под ее ласками — он в жизни не стонал, а тут… Инна перекинула через него ногу и стала неспешно насаживаясь на его каменную плоть, обхватывая ее мышцами, крутя бедрами и постанывая, принимая его в себя все глубже и глубже, до самого конца, замирая от наслаждения и начиная быстро двигаться вверх-вниз… Дорохов замер от новых ощущений, усмехнулся — «Оседлала, мать твою!», взял ее за бедра и включился в процесс, убыстряя ее движения… «Сладостный процесс» (под командованием настоящего полковника) закончился одновременно, к удовольствию обоих, она рухнула ему на грудь, наполненная им во всех смыслах этого слова… потом они долго лежали на кровати, обнявшись, не имея сил и желания шевелиться…

Он забылся тревожным сном, выпустил ее из своих объятий, но она не убежала, просто отодвинулась на край кровати и смотрела на него, стараясь запомнить каждую черточку его лица и не веря, что он здесь, рядом и стоит только протянут руку, все начнется сначала…

Вздрогнув, Дорохов проснулся и, не ощутив ее в своих объятьях, снова заволновался, схватил ее, прижал к себе и стал жадно целовать, но она уперлась ладонями в его вздымающуюся грудь и попыталась оттолкнуть, и отстраниться, и сказала «нет», а он продолжал напирать, и тогда она его слегка укусила за плечо, он охнул и обиженно замер, отстранился…

— Сережа, так нельзя! — недовольно сказала Инна, пытаясь заглянуть в его опущенные глаза. — Ты занимаешься со мной любовью, как будто хочешь «насытиться» мной на год вперед.

— Просто я… — вздохнул Дорохов и замолчал, признаваться в своей слабости ему не хотелось, а Инна молчала, понимая, что ему трудно говорить о своих чувствах, но облегчать ему признание не собиралась. — Просто я боюсь тебя потерять. Я как-то не думал, что это все когда-то закончится… Ну, ты, я, этот дом…

— Конечно, закончится, — подтвердила Инна и погладила его по плечу, где остался след от ее зубов. — Через несколько дней вернутся хозяева, и мне все равно придется уехать. Новогодняя сказка закончится.

— Ты права, а я и забыл, — согласился Дорохов и вздохнул. — Я почему-то думал, что так будет всегда.

— Это уже от нас зависит, как дальше будет…

— Ты снова права, — снова согласился Дорохов и удивился своей уступчивости — он же почти никогда не уступал — пер, как носорог, не замечая препятствий, а тут… соглашается и соглашается, как будто нет своего мнения.

Он осторожно притянул ее к себе и стал гладить по спине, а ему так хотелось погладить ее ниже, по такой соблазнительной, маленькой и твердой попке, но он не позволил себе это сделать, помня о ее несогласии, и разочарованно вздохнул, а она засмеялась и положила его руку к себе на попку, и он понял, что ему снова все можно и обрадовался, и стал нежным и внимательным, поцелуи и ласки его стали осторожными и чуткими, а когда она вскрикнула, сжалась и затряслась на пике удовольствия, он улыбнулся и понял, что секс может быть не только страстным и неистовым, но и нежным и радостным…

— Сереженька, ты лучший в мире мужчина, — по достоинству оценила она его старания, поторопила, подтолкнула к действию, потянув на себя. — Возьми меня…

И он взял ее, быстро и напористо двигаясь в ней, довольно слушая ее чувственные стоны, восторженный шепот своей мужской силе и желая снова вместе «удовлетвориться» на пике наслаждения…

Хотя для него уже не так важна была своя часть удовольствия, ибо полученная от нее оценка его стараниям была много выше эйфорийного завершения «процесса». Дорохов почувствовал себя почти волшебником, доставляющим удовольствиясвоей женщине, одновременно взяв на себя ответственность за нее: за ее слезы, удовольствия, проблемы, да и за саму жизнь…

Они уснули в объятьях друг друга и, если бы не телефонный звонок, проспали бы до самого обеда.

— Дорохов, — вскочив с кровати и взяв телефон, представился Сергей и, услышав знакомый голос, привычно вытянулся по стойке «смирно». — Здравствуйте, Василий Иванович.

— К двенадцати жду тебя у себя — могу уделить тебе ровно час.

— Есть, прибыть к вам в двенадцать ноль ноль.

Закончив разговор, Дорохов виновато посмотрел на лежащую в кровати Инну, сел на край кровати, наклонился, поцеловал.

— Прости, начальство вызывает…

— Иди уже, Сереж, — махнула рукой Инна, — доказывай свою невиновность, а я подожду.

— Поспи и за меня часок, — улыбнулся «настоящий полковник» и с сожалением поднялся.

— За тебя, мой дорогой полковник, я посплю даже два часика…

— Вернусь, разберемся со всеми проблемами.

Но прежде, чем разбираться с чужими проблемами, Дорохов должен был разобраться со своими делами: реабилитировать себя «в глазах общественности» и восстановиться в должности.

— Мне все равно, Василий Иванович, каким образом вы это сделаете, — расхаживая из угла в угол по генеральскому кабинету, обставленному в классическом стиле: письменный стол с «зеленым сукном» и настольная лампа с зеленым абажуром, красная ковровая дорожка, длинный стол для заседаний, горячился Дорохов. — Доказательства своей невиновности я вам предоставил, и, если для моего восстановления, требуется обвинить и уволить из армии полковника Осипова — действуйте! Жалеть не стану!

— Не торопись, Сергей Александрович. Надо спокойно во всем разобраться — проверить все факты.

— Не торопиться? Да для меня без службы каждый день, как пытка! Я почти двадцать лет «верой и правдой, не жалея живота своего», а меня в грязи вываляли и под зад коленом из армии выкинули! Нет у меня времени на разбирательства, дорогой Василий Иванович!

Седой генерал-лейтенант тяжело поднялся из-за массивного письменного стола. Был он кряжист и грузен и лишних телодвижений не любил, но Дорохов был сыном его давнего друга, и после его смерти «на боевом посту» Василий Иванович посчитал себя обязанным «присматривать» за Сергеем — взял его к себе, контролировал, помогал.

— Ладно, — после короткой паузы произнес он, хорошо представляя, каких трудов ему будет стоить восстановление Дорохова в армии и в должности, но ради справедливости, чистоты рядов и, конечно же, ради «крестника» решил побороться. — Сегодня же напишу приказ о твоем восстановлении в армии, ну, а насчет должности не обессудь — придется подождать. Твои доказательства надо еще и еще раз проверить, сопоставить с документами и сделать соответствующие выводы. На это уйдет несколько дней. Ты смотри, дров не наломай за эти дни — мне уже звонили сверху, проинформировали о твоем недостойном поведении: что ты дебошир и пьяница, ворвался в квартиру любовницы, устроил там погром и выгнал бедную женщину из квартиры среди ночи. К тому же, избил Вадима Осипова — своего друга и в пьяном виде разъезжаешь по городу. Смотри, Сергей — добром эти пьянки не кончаются! А пьяный за рулем — угроза жизни, не только своей, но и жизни окружающих.

— Да не пил я, Василий Иванович! — энергично возразил Дорохов и вспомнил, как прятал бутылки с коньяком в карманах дубленки, а потом забыл про них — появились другие приоритеты. Вспомнил и покраснел, как мальчишка — надо же, чуть не спился! Если бы не Инна… — И Вадьку Осипова я не бил — так, врезал ему один раз, чтоб чужого не брал.

— Врезал один раз! — передразнил генерал и, вздыхая, посмотрел на один из телефонов на письменном столе. — Мне доложили — избил, чуть ли не до полусмерти! Ох, Сергей, Сергей! Ты же знаешь, что у Вадима отец в Генштабе не последний человек и с рук тебе эта драка просто так не сойдет! Так зачем же руки распускать?

— Подлецов учить надо! — не сдавался Дорохов.

— О-хо-хох! — вздыхая, покачал седой головой генерал. — Ну, вылитый Сашка: тот бывало все правду отстаивал… Умнее надо быть, Сергей! Умнее! Подлецов можно и по-другому наказать. А теперь что? Придется тебе объяснения давать по поводу драки. Я, то тебя понимаю — приехал к любовнице, а там…

— Да не в любовнице дело, Василий Иванович! Он через нее к моему домашнему компьютеру подбирался — хотел проверить, что в нем хранится и если хранится, то подправить кое-что.

— Это еще доказать надо. Ты, Сергей, лучше этого пока никому не говори — факты не проверены, да и свидетелей у тебя нет: вряд ли твоя бывшая подтвердит твои обвинения. Советую эту драку свести к простой разборке между мужиками: застал, дескать, другого мужика у своей пассии — это всем понятно и доказательств не требует. Ну, повздорили два мужика из-за бабы, что ж тут особенного. Выяснять, кто из вас в этом деле больше виноват, вряд ли станут — это чистая бытовуха, а вот если ты Осипова в мошенничестве и похищении улик обвинишь, а тем паче в подлоге и присвоении казенных денег, то его папаша всех на ноги поднимет. А так мы его с другого бока прижмем — не отвертится!

Дорохов подумал, повздыхал и согласился.

— Ну, вот и ладно, с этим вопросом разобрались, — успокоился генерал — он то хорошо знал, что сражение выигрывает не сильнейший, а умнейший. — Теперь скажи мне, мил друг, ты, почему мою Нину Максимовну с Новым Годом не поздравил?

— Да, я… — замялся Дорохов и вспомнил, что день рождения крестного тоже «прогудел». — Я и не помню, как Новый Год встречал, да и твой день рождения пропустил…

— Значит, все-таки горе заливал! — усмехнулся Василий Иванович и, подойдя к «крестнику», приобнял его за плечи. — Мы с Ниной Максимовной за тебя переживали.

— Заливал, — покаялся Дорохов, — но с Вадькой Осиповым разбирался на трезвую голову… хотя и гудящую.

— Ты, Сергей, это дело бросай — веди себя сейчас потише и понезаметнее, а лучше уезжай на недельку подальше из Москвы, к морю, например. Заведи там курортный роман или напейся — вольному воля, только без звонка моего в Москву носа не показывай.

— Так я уже.

— Что уже?

— Ну, роман завел, — Дорохов расплылся в довольной улыбке, как чеширский кот. Спящий солдат в его брюках тут же проснулся от воспоминаний о ней, подскочил и в полной боевой готовности замер — жду приказа, готов «в атаку… в тепленькое… тесненькое… нутро моей сладкой девочки»… Дорохов аж зубами скрипнул, от того, как захотелось ему туда… назад к своей «сладкой девочке».

— Когда же ты успел? — удивился генерал.

— Да сразу после Нового Года — приехал в Сергеевку, а она там.

— О, как! Приехал домой, а тебя уже ждут. «Пришел, увидел, победил!» — генерал хлопнул Дорохова по плечу — одобрил. — Ну, и хват ты, брат!

— Не все так просто, Василий Иванович.

— А вот это, Сергей, хорошо!

— Чего ж хорошего?

— Поверь мне, старику: когда все просто и гладко, человека до конца не узнать, а вот когда наваливается на вас все сразу, то человек в трудной ситуации раскрывается полностью, до самого донышка — чтобы преодолеть трудности, ему силы нужны: и физические, и душевные. А если нет у человека характера и души, то трудности его обязательно сломают. «Человек без характера слаб, а вот без души…»

— «Без души он не человек», — продолжил Дорохов любимое выражение своего отца.

— Правильно. Так что, если женщина стоящая — женись на ней, времени не теряй.

— Так сразу и женись?! — ершился «крестник». — Один раз уже попробовал — что из этого вышло, сами знаете! Нет, не везет мне с женщинами, Василий Иванович.

— О, да ты никак серьезно влип, друг мой, раз так неуверенно себя чувствуешь, — генерал улыбнулся и по-отечески ткнул Дорохова в бок. — Ты вот, что, Сергей, привози свою знакомую к нам, в гости — скажи, мол, заехать к старикам надо: поздравить с Новым Годом, а уж мы с Ниной Максимовной тебя не подведем — присоветуем. Вот сегодня вечером и приезжайте! Хорошего человека, его сразу видно и время знакомства здесь роли не играет. Вот мы с Ниной Максимовной на третий день в ЗАГС побежали и ни одной минутки не пожалели об этом, а уж нас Судьба помотала по стране — об одном жалею, что детей у нас нет: молодые были все думали успеем — не хотели детей с места на место таскать, а вышло…

Генерал склонил голову, чтобы скрыть заблестевшие влагой глаза.

— Василий Иванович, у меня к тебе еще одно дело, — Дорохов пошел к шкафу и стал рыться в карманах дубленки, давая время «старику» справиться с нахлынувшими эмоциями. — Я решил тут мальчонке одному помочь… — и он рассказал всю историю семьи Ватутиных. — Представляешь, каково детям — столько прислуги в их доме было, а теперь они совершенно одни: мать дни и ночи стонет, шестнадцатилетняя девица не знает, как яичницу приготовить — консервами питаются, а мальчонка совсем перепугался. Носом чувствую, что дело здесь не чистое — оставил папаша семью без копейки. Собрался развестись, поступи, как мужик: оставь все семье и начни новую жизнь. Ну, в крайнем случае, подели имущество пополам, но детей малолетних обеспечь — это же твои дети! Нет, все отнял у них, сволочуга!

— Да-а, подлецов среди нашего брата много… Но вот, что я тебе скажу, Сережа — не вмешивайся ты в это дело! Если уж очень пацаненка жалко — дай денег семье, но не влезай ты в эти криминальные разборки. Все они очень плохо кончаются, поверь старику.

Дорохов был упрям и привык не менять своих решений.

— Прости, Василий Иванович, но я уже все решил.

— Ну, раз так, — генерал взял со стола кожаную визитницу, перевернул несколько страничек с визитными карточками, — присоветую я тебе человека — это его профессия: разбираться в делах такого рода. Ты же со своим неумением и медвежьей прямолинейностью столько дров наломаешь, что потом тебя из-под завала спасать придется.

— Если этот человек опытный, то я буду только рад его помощи.

Генерал хитро прищурился и промолчал. Дорохов не придал этому значения и взял визитную карточку «опытного человека».

Дело, «упавшее» сверху, было Федину совсем не «в жилу». Он расследовал четыре убийства, и на «частный сыск» времени совершенно не хватало, но «просьба» начальства почти приказ для подчиненного и отказать «чужому» генералу не было никакой возможности.

Чертыхаясь про себя, Федин покорно выслушивал «заказчика» в своем кабинете в Следственном Комитете, изредка делая пометки в блокноте, и одновременно строя планы относительно своего отпуска:

«— Вот закончу неотложные дела — попрошусь в отпуск. Заберу Машку и Катерину, и поедим мы все вместе к теплому морю. После смерти жены прошло уже полгода — пора налаживать свою семейную жизнь. Налаживать, пока дочка не понимает происходящего: Машке нужна любящая мать, а мне жена. Конечно, теща будет против того, чтобы Катерина стала моей женой и матерью Машке — на место своей дочери она прочит другую женщину, но сердцу не прикажешь. Хоть я и не люблю семейных разборок, но ничего не поделаешь: придется убеждать и уговаривать Наталью Григорьевну — неправильно будет, если из-за взрослых разборок и непонимания Машка лишится еще и родной бабушки. А Наталья Григорьевна внучку свою любит — после смерти дочери она только для нее и живет…»

— Да вы меня не слушаете, — в упор глядя на понурого, вяловатого следователя, напрягся Дорохов — такого невнимания к собственной персоне он не выносил.

Прежде чем ответить раздраженному полковнику ГРУ, Федин немного помолчал — хоть ты и старше меня по званию, а в своем кабинете я хозяин.

— Ну, это вам только кажется, Сергей Александрович, — растягивая слова, произнес он, заглянул в блокнот и пробежал глазами свои пометки. — По ходу вашего рассказа у меня к вам возникло несколько вопросов. Во-первых, где труп сгоревшего мужчины? И доказал ли кто-нибудь, что это труп именно Георгия Рудольфовича Ватутина? Во-вторых, почему вы приехали ко мне без единственного свидетеля этой так называемой аварии — мне необходимо расспросить эту женщину о подробностях увиденного. В-третьих, я должен знать: почему вы — именно вы, помогаете семье Ватутиных разобраться в этом «криминальном» деле.

Дорохов оторвал недовольный взгляд от серого усталого лица следователя и уставился в пол — он все равно не поверил в то, что его внимательно слушают.

Хотя оба мужчины были примерно одного возраста, но слишком отличались друг от друга по внешности и темпераменту, чтобы так сразу найти общий язык и понимание: один крупный, властный и импульсивный с короткой военной стрижкой, одетый в дорогие шерстяные брюки и кашемировый пуловер, другой высокий, худощавый, флегматичный и дотошный с торчащими на макушке непокорными вихрами, одетый в серый поношенный костюм с не выводимым масляным пятном на лацкане.

Поборов желание выйти из кабинета — рекомендация генерала кое-что да значила, Дорохов взял себя в руки и постарался говорить спокойно.

— Отвечаю на ваши вопросы, Константин Александрович: первое — где труп сгоревшего мужчины я не знаю — обратитесь в ГИБДД; второе — свидетельница в данное время работает, и поехать со мной к вам не смогла, а вот почему я — именно я, помогаю этой семье установить истину и найти пропавшие семейные деньги, не имеет к делу никакого отношения.

Гладко выбритая щека Федина едва заметно задергалась, но на его усталом лице раздражение не проступило — двум «медведям» было явно тесновато в одном кабинете, к тому же ни один, ни другой не желали принимать правила противника.

— Напротив, — не согласился «хозяин берлоги», испытывая к «гостю» двоякие чувства: уважение к погонам (ему служить до полковника еще ох как далеко) и умственное превосходство: нераскрытых криминальных дел для него не существовало (ну, почти не существовало). — Не зная мотива, по которому вы помогаете этой семье, Сергей Александрович, я вынужден буду включить вас в число подозреваемых, а это, как понимаете, мое затраченное на выяснения время, оторванное от нашего расследования.

— Меня в подозреваемые? — удивился Дорохов и внимательно посмотрел на следователя — не шутит ли? Следователь не шутил — усталость в его глазах никуда не ушла.

— Да, именно вас, — очень серьезно подтвердил «хозяин берлоги» — показал, таки зубы противнику.

— Но каким же боком вы присоедините меня к этому делу? — иронично поинтересовался полковник, широкой грудью наваливаясь на видавший виды письменный стол — стол покачнулся под напором «медведя»: силы Дорохову было не занимать.

— Да очень просто, — старшему следователю Следственного Комитета даже не пришлось задумываться над таким простым вопросом: он с ходу придумал вполне правдоподобную версию — на то он и профессионал! — Вы, Сергей Александрович, вполне можете оказаться любовником жены этого самого Ватутина. И именно вы могли заказать мужа своей любовницы — ну, мешает он вам наслаждаться жизнью — к тому же материальная заинтересованность: жениться на богатой вдовушке — это ли не мечта «настоящего полковника», а для того, чтобы отвести от себя подозрения вы сделали вид, что очень заинтересованы в поимке убийцы.

— Неплохо, — искренне восхитился Дорохов и протянул большие сильные руки через письменный стол. — Так арестуйте меня, Константин Александрович! Перед вами преступник — дело раскрыто!

Федин встал из-за стола, подошел к окну и приоткрыл форточку — несговорчивость «гостя» задевала его за живое.

— Это признание? — вяло спросил он, присаживаясь на широкий подоконник и закуривая сигарету.

— Это шутка!

— В отличии от вас, Сергей Александрович, я шутить не люблю — профессия, знаете ли, накладывает свой отпечаток: дело имеем все больше с трупами и с их плачущими родственниками, а они, знаете ли, как-то не расположены к шуткам.

— Но, обвиняя меня, вы же пошутили? — не сдавался Дорохов.

— Вовсе нет, к порученным делам я подхожу очень серьезно, — следователем Федин был опытным и поэтому быстро справился со своим раздражением и заговорил спокойно. — Вы же не сказали мне ваш мотив помощи этой семье — значит, я волен строить собственные предположения на этот счет. Хотя, сведения о вас мне все же придется собрать.

— Ну, хорошо, — Дорохов откинулся на спинку стула и «шутейно» поднял руки вверх. — Сдаюсь. Давайте будем считать, что моя помощь этой семье чистое меценатство. Семью Ватутиных я раньше не знал и не имел к ней никакого отношения.

— Положим, что так, — Федин загасил в пепельнице сигарету, закрыл форточку и вернулся за стол. — Вы ведь понимаете, Сергей Александрович, что в ходе расследования многое выяснится и, если вы солгали…

— Я не лгал, — рыкнул «гость». — Ни я, ни Инна к семье Ватутиных отношения не имеем.

— Вот об этом я поговорю с вашей Инной… — «хозяин берлоги» заглянул в блокнот и перевернул назад одну страничку, — поговорю с Инной Павловной Новиковой. Кстати, вы не назвали ее рабочий телефон.

— Рабочий телефон ее я не знаю, — холодно произнес Дорохов и поднялся со стула.

Ему очень не хотелось вмешивать в свое расследование Инну — зачем ей все это: допросы, выяснения, поездки на место аварии и к вдове Ватутина — хватит того, что он во всем этом участвует. Он ни за что не хотел признаться себе, что попросту ревнует Инну к этому въедливому следователю в сером помятом костюме, да и к любому другому мужчине тоже. От одной только мысли, что она будет посвящать свое свободное время еще кому-нибудь кроме него, кровь закипала у него в жилах (почему-то Дорохов на сто процентов был уверен, что на работе Инна именно работает и там нет места симпатиям и флирту — к работе Инну он не ревновал, признавая за ней такое же право на увлеченность и занятость).

— Ладно, разберемся, — Федин не понял, почему так вдруг замкнулся полковник, но дал себе слово разобраться и в этом.

Попрощались они довольно холодно: доверительных отношений между ними так не возникло — да и не удивительно: две серьезные личности с трудом уживаются рядом, как двум камням требуется долгое время для притирки.

Дорохов поехал в Сергеевку, а Федин, отложив текущие дела, поспешил выяснить все о трупе «неизвестного человека», сгоревшего в машине Георгия Рудольфовича Ватутина.

Местный морг не спешил избавиться от привезенного тела, если можно назвать телом обгоревшие останки, мало напоминающие человека, надеясь на то, что семья все же заберет «тело» и захоронит останки по-человечески.

— А что, отказываются? — поинтересовался Федин у пожилого служителя морга, убирая в карман свое служебное удостоверение.

— Звоню им, звоню — все без толку.

Федин понимающе покивал головой и сделал пометку в своем блокноте: «выяснить, почему жена не спешит с похоронами?».

— Вы уж поберегите останки какое-то время — вдруг семья одумается и захоронит тело. Да и в интересах следствия не спешить с кремацией… Давайте, ка, я оплачу вам содержание тела, — предложил он, вынимая из кошелька и придвигая к служителю морга пятитысячную купюру.

— Да что вы… гражданин следователь, — растерялся служитель, с жадностью глядя на деньги и в то же время понимая незаконность даваемой «взятки».

— Берите, берите, — подбодрил Федин, усмехаясь комичности возникшей ситуации: старший следователь Следственного Комитета предлагает взятку должностному лицу. — Будем считать это добровольным пожертвованием работника правоохранительных органов на захоронение невостребованных покойников. Есть же у вас такие, невостребованные?

— Есть, гражданин следователь, — подобострастно закивал пожилой плотный мужчина. — Полно.

— Покажите? — сам не зная почему поинтересовался Федин — покойников он не жаловал.

— С большим удовольствием, — служитель смахнул тысячную купюру со стойки и изобразил на лице подобие улыбки.

После экскурсии по моргу и изъятию образцов тканей сгоревшего мужчины (для проведения соответствующих анализов и установления личности без протокола и понятых — для частного расследования оных не требуется, лишь свидетель служитель морга) Федин поехал к Ватутиной Валентине Николаевне в Беляево.

Но Валентину Николаевну дома он не застал — по словам дочери, она еще с утра ушла в магазин — и Федин вынужден был довольствоваться разговором с детьми Ватутина. Поскольку расследование смерти Ватутина велось частным образом, он посчитал для себя возможным получить показания от детей без надлежащих формальностей: присутствия родителей или взрослого, соблюдающего интересы ребенка.

Узнав, что Федина к ним прислал Сергей Александрович Дорохов, мальчик так обрадовался, чуть ли не на шею бросился следователю и готов был рассказать обо всем, что его интересовало.

— Так значит, вы теперь здесь живете, — обвел взглядом небольшую комнату Федин, сплошь заставленную одинаковыми заклеенными скотчем коробками.

— Ага, здесь. Мама все никак коробки с нашими личными вещами не разберет — вот и приходится жить всем в одной комнате. Маленькая комната аж до потолка заставлена коробками, — похвалился Витек.

Мальчик был такой щупленький и болезненный на вид, что Федин невольно пожалел его — такие серьезные испытания выпали на его долю, что и взрослый то человек согнется, а он ничего, держится. Хотя, похоже, мальчик еще плохо понимал, что последует за их переездом из загородного особняка в эту «халупу» — по словам Властелины, а то бы не говорил об этом с таким энтузиазмом.

— Мне надо поговорить с вашей мамой, но раз ее нет… Может, вы ответите на несколько моих вопросов? — Витек и Властелина в разнобой закивали головами. — Вспомните, пожалуйста, когда последний раз вы видели своего отца?

— Да тут и вспоминать нечего, — вмешалась в разговор стоящая в дверях Властелина — в отличии от брата она хорошо понимала, чего лишилась с переездом в Беляево: ее тонкое лицо с правильными чертами было серо и недовольно. — Это было тридцать первого декабря в три часа дня, сразу после обеда, когда папулька уезжал на своей машине в город — мама с Витькой ему еще из окна на прощание махали. Помнишь?

— Ага, — мальчик кивнул головой и глубоко вздохнул — вспоминать об отце было грустно.

— И больше вы его не видели? — все же уточнил Федин, привыкший во всем добиваться точности.

— Нет, не видели, — совсем опечалился мальчик. — Он потом мне позвонил, поздравил с Новым Годом и сказал, чтобы я не очень расстраивался — подарок за ним. Мы хотели с папой в кино сходить на «Пиратов», а у него опять дела образовались, но он твердо пообещал, что после Нового Года сразу же в кино пойдем.

— Сделал нам папочка подарочек на Новый Год — на всю жизнь запомним!

Федина насторожила взрослая ненависть в голосе и глазах шестнадцатилетней девушки — в ее возрасте думают о нарядах и мальчиках, а не с таким сарказмом обсуждают поступки родителей. Эта неприкрытая ненависть девушки спугнула какую-то важную мысль в голове Федина: что-то он собирался спросить у мальчика…

Но вот что?

Поговорив еще немного с детьми и угостив их жевательной резинкой (от которой Властелина презрительно отказалась, а Витек взял сразу три), Федин засобирался в прокуратуру — ждать Валентину Николаевну он больше не мог.

— Когда ваша мама придет, передайте ей мой телефон и попросите ее позвонить. Мне все же хотелось бы с ней поговорить — дело касается вашего отца.

— А вы его найдете? — Витя наивно верил, что его отец просто пропал. Пропал на время, но обязательно вернется — ведь он обещал сходить с ним в кино, а обещания свои «папулька» всегда выполнял.

— Я постараюсь, — нехотя пообещал Федин, хотя несбыточных обещаний старался не давать.

— Кому он нужен, твой папочка! Лучше деньги найдите, — язвительно потребовала Властелина. — Деньги, которые он у нас украл!

— Деньги искать сложнее, чем человека, — задумчиво произнес Федин, стараясь вспомнить, о чем же он хотел спросить мальчика. — Существуют множество способов превращения денег в драгоценности и ценности, в предметы искусства и коллекционирования, вывоза наличных денег за границу и перевода в зарубежные банки — проследить такие операции практически невозможно: на купюрах не указано имя прежнего владельца, что затрудняет поиск.

— Вы меня за дурочку держите, да? — злобно оскалилась Властелина, моментально превратившись из агрессивно настроенной девушки в молодую агрессивную волчицу (Федин, как медведь, тут же почувствовал перевоплощение в зверя). — Такую огромную сумму в чемодане через границу не перевезешь, да и ценности через границу вряд ли пропустят, так что если он сбежал, то деньги перевел через банк. Проследить эту операцию не составит труда — папулька имел дело только с одним банком: «РусКэпиталБанк» — там его закадычные друзья-приятели верховодят. Вот там наши денежки и ищите! Кстати, в этом году я поступаю на юридический факультет — значит, мы с вами, господин следователь, почти коллеги, поэтому не надо мне морочить голову всякими сказками. Не знаю, как матери, а мне нужны только деньги! Вы поняли, гражданин следователь? Деньги!

«— Вот так смена подрастает! — не то с сожалением, не то с восхищением подумал Федин — иметь эту ушлую девицу в коллегах ему почему-то не хотелось».

Валентина Николаевна Ватутина домой не спешила.

Зачем?

Что она забыла в этой убогой крошечной квартирке на краю света?

Разве что детей!

Но о детях она сейчас не думала…

Как-то так получалось, что о детях она вспоминала в самый последний момент, когда черная пелена безысходности почти смыкалась у нее перед глазами. Вспоминала и понуро тащилась к так называемому дому, не затем, чтобы накормить детей и позаботиться о них, а потому, что так надо… Кому надо?.. Зачем надо?..

Целые дни она без цели бродила по городу, заходя греться в доступные для нее теперь магазины и подолгу простаивая у нарядных витрин бутиков — раньше она входила туда, как хозяйка, обдавая всполошившихся продавщиц шлейфом дорогих французских духов и поражая количеством драгоценностей на руках и шее, а теперь… Теперь она находилась с другой стороны привычной шикарной жизни и с завистью смотрела через стекло, как эта недоступная для нее жизнь теперь проплывает мимо.

О чем думала Валентина Николаевна в такие моменты лучше никому не знать — отчаяние охватывало ее мозг, безысходность заполняла ее душу и разогнать эту серую тягучую массу могла лишь бутылка водки. С водкой беспросветная жизнь Валентины Николаевны становилась не такой беспросветной и тяжкой: пропорционально выпитому алкоголю настроение поднималось, уходили проблемы, и казалось, что в ее нынешнем безвыходном положении еще не все потеряно, и что еще можно вернуть ту ушедшую, привычную ей жизнь — надо только собраться с мыслями, постараться и придумать, как это сделать.

Но собраться с мыслями и придумать что-то конкретное у Валентины Николаевны не получалось: после третьей рюмки воспоминания о прошлой жизни обрушивались на нее, как горный поток, унося ее из реальной жизни от навалившихся проблем и нищенского существования к далеким берегам прошлого. Ей бы перестать убиваться по утерянной жизни, разобраться в себе, определить цель в жизни и чем-нибудь заняться — постараться сдвинуться с мертвой точки, сделав хотя бы крошечный шаг вперед, если не ради себя, то хотя бы ради детей.

Но нет! Отрекаться от прошлых воспоминаний и смиряться со своим нынешним положением Валентина Николаевна не хотела! Не хотела понимать, что все изменилось в ее жизни и что для того, чтобы получать деньги — надо работать! Валентина Николаевна почему-то думала, что ее нынешнее положение, это не настоящая ее жизнь, а так, игра, что кто-то обязательно придет ей на помощь, пожалеет ее, взмахнет волшебной палочкой и все обязательно станет на свои места, и все будет, как раньше: появится и дом, и деньги, и безбедная, беззаботная жизнь.

Однако, дни проходили за днями, но никто не приходил ей на помощь, никто ее не жалел и волшебной палочкой перед ее носом не размахивал — прошлая, сытая, денежная жизнь все отдалялась и отдалялась, а реальная жизнь с нищетой и одиночеством ей была не нужна.

Вот не нужна и все!

На какой-то стадии своих переживаний Валентина Николаевна еще хотела обратиться за помощью к друзьям, но оказалось, что настоящих друзей у нее нет! А нищие назойливые попрошайки никому не нужны! Например, ей они никогда не были нужны — раньше она просто не замечала попавших в бедственное положение людей, оставляя их мольбы без внимания. Теперь и она оказалась в таком же безвыходном положении и вынуждена была молить о помощи. Она попыталась позвонить одной подруге, потом другой, потом третьей, но телефоны подруг, словно сговорившись, не отвечали. Тогда она начала звонить друзьям мужа, оставлять сообщения с просьбой о помощи, но и они не соизволили поговорить с ней. Эта поголовная изоляция окончательно добила Валентину Николаевну — ее безвозвратно выбросили из прежней жизни!

Что ей теперь делать?

Как жить?

Да и зачем?..

В гости к Василию Ивановичу и Нине Максимовне Савельевым Дорохов и Инна приехали, как и было назначено, с военной точностью: ровно в восемь. Но хозяина дома не было, и поздравлять с прошедшим Новым Годом и дарить подарки ему пришлось только хозяйке (подарки для хозяина остались лежать в другом пакете — хорошо, что Инна положила их в разные пакеты, а то бы Дорохов обязательно что-нибудь перепутал).

С подарками, как всегда, у Дорохова возникла проблема: вернее, с подарком крестному он определился быстро — купил дорогие подарочные нарды из слоновой кости с инкрустацией слоновой костью по деревянной доске, а вот подарок для Нины Ивановны вызвал у него полнейшую растерянность, граничащую с шоковым состоянием. Инна тут же пришла на помощь «настоящему полковнику» и, взглянув на цену нард, присвистнула, а потом прочитала Дорохову короткую лекцию о покупке подарков.

— Подарок жене не должен быть по цене ниже, чем подарок мужу. Некоторые женщины очень трепетно относятся к подаркам, даже обижаются, если подарок не оправдал их ожидания.

— А ты?

— Причем здесь я?

— Ну, ты любишь подарки, — поинтересовался Дорохов (на всякий случай), — или ценишь внимание, а не сам подарок.

— Конечно, приятно получать подарки, — мечтательно произнесла Инна и вздохнула — давно ей никто ничего не дарил, — а вот дорогие… лично мне получать такие подарки не очень удобно, я чувствую себя обязанной и стараюсь в ответ тоже подарить дорогой подарок и получается, что он не от души подарен, а зависит от цены. А ты любишь подарки?

— Не знаю… Мне особо их и не дарили — Василий Иванович с Ниной Максимовной дарят все нужное: свитер, рубашки, кофеварку… на работе тоже что-то полезное: видеорегистратор, чехлы в машину, полироли для торпеды… Ну, в общем все нужное.

— Я тоже дарю что-нибудь нужное и для души: например, подруге подарила тостер с грилем, шапочку с перчатками и лото, такое с деревянными боченочками. Мы потом с ее детишками все вместе в него играли…

— Подарки покупать — это не по мне, легче смету по строительному объекту составить.

— А мне нравится. Нине Максимовне на такую же сумму подарок будем покупать? — лукаво улыбнулась Инна.

— Не-е, это я в качестве извинения размахнулся, — пояснил провинившийся крестник. — У Василия Ивановича день рождения двадцать пятого декабря, а я пропустил.

— Отмечал свое увольнение, — догадалась Инна.

— Ну вот и ты ругаешься, — насупился Дорохов, — сказал же не буду больше.

— Не будешь, не будешь, — поверила Инна, взяла его руку и приложила к своей щеке. — Ко дню рождения Василия Ивановича ты подарок выбрал, пойдем выберем им подарки с Новому Году, Солнце мое ясное.

Дорохов сделал шаг за Инной, но услышав «солнце мое ясное» замер на месте… Откуда она узнала, что мама в детстве называла его именно так: «Солнце мое ясное»… Это «солнце» прочно прилипло к нему еще в суворовском училище и на все время учебы в военном, только в академии его так уже никто не называл, остерегался, да и «солнышком» он перестал быть: редко улыбался, ни с кем дружбу не водил и никому не помогал — в общем, как она там его называла: «Медведь! Бурбон! Монстр!». Тогда откуда «Солнце мое ясное»?..

— Ты что остановился? — тянула его за собой Инна. — Если Василий Иванович любит жарить шашлыки, то подарок ему я уже присмотрела: такой небольшой чемоданчик, а в нем шампура, ножи для разделки мяса и рыбы и топорик! Это нужное, а для души…

— Бутылку армянского, — идя за Инной проворчал Дорохов, сто процентов уверенный, что покупку горячительного она не одобрит.

— Подходит! Только ты сам выбирай, я в коньяках не очень… и сталь у ножей надо проверить, и чтобы шампура не гнулись…

Дорохов остановился, притянул Инну за руку к себе и поцеловал в губы — опять он ошибся: она не оправдывала, а превосходила все его ожидания!

— Сережа, прекрати, — отстранилась Инна, смущенно поглядывая по сторонам. — Нам еще для Нины Максимовны подарки выбирать, а ты глупостями занимаешься…

— Никакие это не глупости! — возразил Дорохов, обнял Инну и снова поцеловал. — А за подарки не волнуйся, купим — это оказывается так просто…

Прочно усевшись в кресле в гостиной в ожидании хозяина, Дорохов вытянул из стопки журналов на столике журнал об автомобилях и преувеличенно громко стал его перелистовать, а Инна пошла на кухню помогать хозяйке.

— Нина Максимовна, командуйте, что нужно делать.

— Да нет, Инна, спасибо. Все готово! Разве что на стол накрыть, мой генерал отзвонился, через минут десять прибудет.

Подхватив тарелки, Инна поспешила в столовую, поставила тарелочки с нарезкой в центр стола и вернулась на кухню.

— Простите за нескромный вопрос, Инна, — обратилась Нина Максимовна к гостье, — а что вам Сереженька на Новый Год подарил? Люблю чужие подарки рассматривать.

— А-а-а, — замялась Инна, — ничего. Мы с ним на следующий день после Нового Года познакомились.

— Значит, ничего, — покачала головой хозяйка. — Все мужчины одинаковые — пока сама не намекнешь, они и не задумаются. Вот я Сергея отругаю!

— Нет, Нина Максимовна, не надо! — вступилась Инна за Дорохова. — Мы с ним всего-то несколько дней вместе… да и то «вместе» ли, я пока точно не знаю.

— А что ты так всполошилась? — улыбнулась хозяйка. — Я же его не бить собираюсь, а уму-разуму поучить.

— Он и так умный, — вздохнула Инна, — только непонятливый.

— Вот и бери все в свои руки, а то генеральшей никогда не станешь: если мужик один раз развелся, то в ЗАГС его затащить будет, ох, как сложно. А Сережка наш никого не слушает — все сам да сам! Вот и получил по полной…

— А меня слушает, — похвалилась Инна и, наклонившись к хозяйке зашептала: — только мне его укусить пришлось.

— Вот это по-нашему! — усмехнулась Нина Максимовна. — За подарки тебе спасибо, угодила — я давно к этим маленьким немецким кастрюлькам присматриваюсь, а то в большой кашу себе варишь, а она по дну размазывается.

— Это мы вместе…

— Ну да, ну да, — усмехнулась Нина Максимовна, — ни за что не поверю, что Сережка кастрюльки выбирал и палантин примерял. Для наших с тобой мужиков "Палантин" — это российский комплекс радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Вот так то, дорогая! Бери бокалы, я тарелки, а то мой генерал пожаловал — будет ругаться, что стол не готов.

Подаркам генерал обрадовался и на радостях предложил распить подаренный коньячок. Дорохов сначала отказывался, поглядывая на Инну, но после ее одобрительного кивка расслабился — ну, что за женщина! Клад!

Выпив пару рюмок, Дорохов вдруг вспомнил, что он за рулем и растерянно посмотрел на свою спутницу — придется вызывать трезвого водителя, но Инна напомнила ему, что она тоже умеет водить машину. От этого напоминания спина полковника покрылась липким потом — машину свою он никому не доверял, а здесь новичок! Да еще женщина! Отказать? Обидится! А обижать Инну он не хотел — она ему вон как помогла с подарками, да и вообще… Про «сладкое вообще» ему напомнил его "спящий солдат", проснувшийся при мыслях о ней, поспешивший прийти в боевую готовность — "вперед, в атаку… в тепленькое, тесненькое нутро своей сладкой девочки… " Ну, разобьет она его машину — что делать, починит!..

И опять ожидания Дорохова не оправдались! Его любимый джип стоял у ворот дома целый и невредимый (хоть и ехали они с черепашьей скоростью, и всю дорогу Дорохов сжимал кулаки и зло поглядывал на обгонявшие их машины, но до дома они добрались без приключений и аварий).

— Ты есть будешь? — спросила Инна, выкладывая из пакета контейнеры с едой и нарезкой. — Нина Максимовна столько всего надавала с собой!

— Конечно буду! — скидывая на пол дубленку в прихожей пробубнил Дорохов, — но потом! Сейчас мне надо скинуть напряжение, а в этом мне поможет только секс!

— Секс со мной или с любой бабой?

На такой вопрос Дорохов слегка обиделся.

— Секс с моей сладкой девочкой — извелся весь ожидаючи этой минуты…

Он подхватил брыкающуюся Инну, закинул к себе на плечо и понес на второй этаж в спальню, поглаживая и похлопывая такую соблазнительную попку.

— Советую сдаться, — предложил он ей, укладывая ее на кровать и в нетерпении стягивая с нее платье, — а то придется покупать новую одежду.

— Сдаюсь! — засмеялась Инна, обнимая его за шею и притягивая к себе. — Плевать на одежду!..

— И еще… сразу предупреждаю… сначала я тебя «отымею, чтоб не сдохнуть», а второй раз уже поласкаю…

Инна засмеялась и с хитрющим видом согласилась.

В нетерпении Дорохов хотел взять ее резко, сразу до конца, но вспомнил, что… «больно», пожалел свою женщину и стал входить короткими толчками… на третьем понял, что что-то не так…

— Мокренькая, — разочарованно констатировал он, обижаясь, что она не предупредила, тогда бы он не осторожничал и ее не жалел. — И когда только успела…

— Когда ты меня нес и по попке хлопал… представила, как ты меня будешь жестко «иметь, чтоб не сдохнуть»… А-а-а…

Мощным толчком он вошел в нее до конца, поднажал, зарычал от наслаждения и тесноты внутри нее, и от души начал ее «иметь, чтоб не сдохнуть», доказывая ей свою мужскую силу, одновременно «мстя» за ее обман и обижаясь на вопрос о других бабах — неужели она сомневается в нем и не понимает, что только с ней он такой… открытый, ласковый, ручной косолапый мишка…

Отработал Дорохов на все двести процентов, аж «пар из ушей пошел» — вот как старался… и она оценила — два раза «удовлетворилась», он видел ее прикрытые глаза, закушенную губу, чувствовал тугое сжатие мышц… и это ему было приятно. Значит, он не подкачал, удовлетворил свою женщину на двести процентов — не зря старался. Но даже после такого «бешеного траха» и полной разрядки обида на нее осталась…

И Инна поняла это, погладила по груди — поблагодарила за доставленные удовольствия и, не приближаясь, спросила:

— Кто ж тебя так обидел, Сереженька, что ты на всех женщин обижаешься?

— Я не на всех, — проворчал Дорохов, хотел замолчать, но пояснил: — Запомни — ты для меня не все! И еще… я мужик верный и, если у нас отношения, то другие бабы мне на хрен не сдались…

— А у нас отношения? — перебила Инна и повернулась к нему, привстав на локте.

— А нет?

— По-моему, ты ничего не говорил мне о наших отношениях.

— А, что, должен был, как пацан, спрашивать — «Будешь со мной встречаться?». Или сразу — «Будешь со мной трахаться?». Секс для тебя не повод для знакомства?

— Не надо меня обижать… Мне очень хочется, чтобы у нас были отношения, но ты молчал… Вот я и подумала, что тебе нужен только секс — секс с тобой просто высший класс! А отношения со случайной знакомой не нужны…

— Не мели чепухи! Никакая ты не «случайная знакомая»… Ты моя женщина! Я подумал, что тебе отношения не нужны, раз ты про других баб спрашивала.

— Ты тоже не мели чепухи! Я не дура — отказываться от такого классного мужика — Новогодний Подарок Деда Мороза хорошей девочке!

— Значит, я подарок? — удивился Дорохов — с его то тяжелым характером, постоянной работой, с проблемами и подарок? — он считал по другому… — Тебе виднее…

— Давай, мириться, — придвигаясь к нему и устраиваясь на его плече, предложила она. — Нам, женщинам, надо обо всем конкретно говорить, а то мы такого себе напридумываем…

— Понял.

— Ты про второй секс с ласками не забыл? Ты обещал…

Инна засмеялась, а Дорохов застонал.

— Опять? Тебе одного такого траха мало? Ты все еще меня хочешь? Дай, отдохнуть мужику и поесть принеси, для восстановления сил! Ненасытная моя…

— Хорошо, хорошо… ночь у нас дли-инная…

О том, что секс бывает многоцветным и «улетным» дожив почти до тридцати с хвостиком Дорохов тоже не знал. И дело было не в самом сексе: «механическом движении для получения удовольствия», а в том человеке, с которым ты этим «механическим движением» занимаешься… Если рядом с тобой «твой человек», который отдает тебе частичку своей души и вверяет тебе свое тело, и ты принимаешь этот дар и в ответ даришь ей себя и открываешь свою душу, то простой секс расцвечивается любовью и дарит неповторимые наслаждения…

Сливаясь воедино, вы становитесь единым целом, с единой душой и телом, вы вместе дышите, двигаетесь, чувствуете, ваши сердца стучат рядом в одном ритме… Это ли не близость с другим человеком? В полноте этого слова, близость физическая и душевная, когда ты можешь полностью отдаться человеку в его власть, испытывая при этом не только наслаждение, но и счастье от близости с ним, не требуя ничего взамен и не прося никаких обещаний, когда ты можешь открыться ему, доверяя даже больше чем себе, рассказав самое тайное и выстраданное, что прячется в потаенном уголке твоего сердца. «Занимаясь любовью» радуется не только тело, но и поет душа…

Ее безграничное доверие к нему Дорохов чувствовал — она полностью отдалась в его власть и была счастлива. Это немного пугало и восторгало его одновременно. Он был горд и счастлив этим доверием и хотел, чтобы так было всегда!

А Инна была просто счастлива в эти минуты близости с ним, потому что влюбилась, по уши, как девчонка, в этого большого, умного и грозного на вид мужчину, с его служебными проблемами, житейскими неурядицами, напускной строгостью и сиротливой независимостью. Влюбилась и не желала расставаться с ним ни на минуту, понимая, что за этой последней, колдовской ночью любви и страсти наступит утро, и она вынуждена будет покинуть этот дом, ставший для нее почти родным, а главное, она должна будет расстаться с ним — со своим Новогодним Подарком, выпрошенным ей в волшебную, новогоднюю ночь, посланным ей в награду милостивым, зимним Чародеем, услышавшим ее мольбы и сжалившемся над ее безрадостным существованием. Сколько продлиться эта прощальная ночь любви? Она хотела, чтобы эта «ночь любви» никогда не кончалась!

Когда за окном посерело, они все еще не могли оторваться друг от друга: поцелуи были такими же страстными, объятия жаркими, ласки возбуждающими.

— Подожди, — вспомнив об очень важном: «бери все в свои руки, иначе никогда не станешь генеральшей», с трудом разомкнула она свои объятия и отстранилась от жаркого мужского тела, решив проверить слова Нины Максимовны. — Сережа, а что такое «палантин»?

— Палантин? — Дорохов замотал головой, пытаясь «включить мозг». — Это российский комплекс радиоэлектронной борьбы… А тебе это зачем?

— У меня для тебя подарок… — решила она сделать первый шаг и «взять все в свои руки».

Завернувшись в плед, на носочках Инна сбежала на первый этаж отыскала в сумке приготовленный подарок и бегом вернулась в спальню. Сбросила плед и нырнула под одеяло, прижалась к своему мужчине всем телом и застыла на минутку, стараясь запомнить это радостное мгновение и ощущение его тепла.

— Я купила их еще вчера, когда ты уезжал по делам к своему генералу… — Инна достала из коробочки две связки ключей с разными брелками. — Это ключи от моего дома, — пояснила она, — вот эти с солнышком я возьму себе — глядя на брелок-солнышко буду всегда вспоминать тебя, Солнце мое ясное, а эти с луной твои — глядя на брелок-луну будешь вспоминать меня и наши волшебные, новогодние ночи. Приезжай, когда захочешь или когда сможешь… Я тебя всегда буду ждать!

Дорохов опешил — так просто она решила проблему, над которой он размышлял уже два дня.

— Я не хочу расставаться, — прошептал он ей на ухо и поцеловал.

— И я не хочу, — вздохнула она, — но у нас работа…

— А ты не можешь бросить эту работу к чертовой матери? — он хотел, чтобы она принадлежала только ему и зависела только от него — тогда бы она от него никуда не далась.

— И что я буду делать?

— Ждать меня. Я приду, и мы опять будем вместе!

— Сережа, я не рабыня, чтобы сидеть взаперти и ждать своего господина — у меня есть своя жизнь, да и на роль рабыни я не согласна.

— А зря, — вздохнул Дорохов — она опять не подчинилась и захотела все сделать по-своему, — мне было бы куда спокойней, сиди ты под замком в моей квартире.

— Даже не мечтай! — рассердилась Инна — такого мужского эгоизма она не понимала, хотя, с другой стороны, она с большим удовольствием стала бы затворницей, если бы он «затворился» вместе с ней. — Завтра и у тебя много дел — тебе надо решить свои вопросы. Поэтому, откладываем разговоры и спать!

— Я не хочу спать! Я хочу тебя!

— Товарищ полковник! Руки по швам!

— Ну, уж нет! В этом вопросе я твой командир!

— Ладно, подчиняюсь, Солнце мое…

И, конечно же, они проспали, и Инна быстро-быстро покидала в сумку свои вещи, и побежала в душ, а Дорохов пошел следом, скинул одежду, вошел в душ, прижал ее к себе, и она, почувствовав его «твердое желание», засмеялась, прижалась к нему всем телом и отдалась в его власть, и через полчаса она уже не просто опаздывала, а опаздывала катастрофически, но даже это катастрофическое опоздание не смогло сделать ее менее счастливой и менее удовлетворенной.

Инна поцеловала Дорохова на крыльце и побежала к машинке, и он снова пошел следом, и она бросила сумку на снег, и вернулась к нему, и обняла за шею, и прижалась, и целовала, целовала, целовала, не в силах оторваться от него… такого родного, близкого и любимого…

Вернувшись в огромный дом, построенный по его собственному проекту (домом он гордился: все было продумано и рассчитано под него, каждая комната, лестницы, даже двери были больше стандартных), Дорохов почувствовал одиночество и, как медведь-шатун, забродил по пустым комнатам: включил телевизор в гостиной, порылся в холодильнике на кухне, посидел на кровати в спальне…

— Нет, это совсем никуда не годится! Она должна быть здесь! Рядом со мной! Иначе, что же это за жизнь будет?!

Но собраться и поехать к Инне просто так, без повода, он почему-то не мог. Если без повода, значит он не выдержал разлуки, и приехал, и сдался, а мужская гордость не позволяла ему быть слабым, зависимым от нее и разнюнившемся.

Дорохов взял со стула ее халатик, понюхал, жадно вдыхая ее запах — пи*дец, как пахнет! подержал его в руках и улыбнулся — разве это не повод для поездки к ней: она забыла свою вещь, а он, как заботливый хозяин, увидел и привез. И он снова, но уже с энтузиазмом, «забродил» по комнатам, собирая забытые ей вещи. Вещей собралось немного, но это было уже не важно — повод был, и Дорохов засобирался в Москву.

Ему вдруг захотелось сделать ей подарок, и он заехал в торговый центр, прошелся по этажам, разглядывая витрины. В одной из витрин он и увидел его — большого бурого мишку с красным бантом на шее.

— Это для души, — улыбнулся Дорохов, заходя в павильон, — теперь надо выбрать для пользы…

Он посмотрел по сторонам и понял какой вещицы не хватает в квартире его избранницы.

С букетом, с подарками, забытыми вещами и пактами с продуктами Дорохов вошел в подъезд, поднялся на лифте на седьмой этаж, открыл дверь ее квартиры своими ключами и осторожно вошел в прихожую. Осмотрелся…

Крохотная стандартная двушка с маленькой прихожей, крохотной кухонькой и такими же крохотными комнатками — куда ей до его новенькой стометровой трешки с двумя балконами и двумя туалетами на Мичуринском проспекте, но приглашать Инну жить с ним в его квартире, где еще недавно обреталась другая женщина, Дорохов не решился, если честно он даже не предложил ей жить вместе, как-то не подумал о том, что надо будет что-то решать: его вполне устраивало их совместное житье в его загородном доме. О том, что дом не полностью его, он тоже не подумал, и не подумал о том, что скоро приедут его бывшая жена с нынешнем мужем и ему, возможно, тоже придется уехать из этого, ставшего «их», дома.

Вздыхая и «примеряя» все для своей «габаритной» фигуры, Дорохов прошелся по квартире.

— Да-а-а, маловата квартирка… — покачал он головой.

Правда, диван в «гостиной» был большой и кресло его размера, а вот кровать в спальне рассчитана была на одного человека, хотя, если потеснее прижаться… От этих мыслей Дорохова бросило в жар, «спящий солдат» в его штанах проснулся, встал и запросился «в атаку… в тепленькое, тесненькое нутро сладкой девочки», и он поскорее перебрался на кухню, стал готовить ужин для двоих.

Однако его грандиозным планам по завоеванию и освоению нового плацдарма не суждено было завершиться…

— Ты чего на звонки не отвечаешь? — набросился на Дорохова Василий Иванович. — Все милуешься?

— Да нет… Я тут в Москве… — оправдывался бывший полковник перед бывшим начальством. — По делам.

— Это хорошо, что в Москве! Пулей ко мне! Завтра в верхах твое дело будут рассматривать… Так что у нас с тобой на все-про-все шестнадцать часов и два на сон.

— Уже завтра?

— Поторопись, Сергей, и материалы все привези — подумаем, как за тебя побороться и восстановить в должности…

Дорохов поспешил выполнять приказ, но на пороге кухни остановился — романтический ужин на двоих (со всеми вытекающими из него последствиями) отменяется… Служба!

Написав записку на салфетке, Дорохов выключил газ и спешно покинул завоеванный, но не освоенный плацдарм, то бишь квартиру.

Вернувшись с работы в начале десятого, Инна открыла дверь квартиры и ахнула: в прихожей на круглой табуреточке сидел большущий коричневый мишка с красным бантом на шее, а на столе на кухне красовался букет алых роз. Рядом с вазой стояла пепельница, а под пепельницей записка:

«Прости. Срочно вызвали. Завтра рассматривается мое дело. Ужинай без меня. Ночью не приеду. Люблю! Целую!»

Инна опустилась на стул и прижала к груди записку…

— Дяденька следователь, мне страшно, — заныл в трубке тоненький мальчишеский голосок, и Федин сразу же узнал Витюшу Ватутина — других детей в его расследованиях просто не было.

— Здравствуй, Виктор. Что у вас там случилось?

Федин специально назвал мальчика взрослым именем для придания тому уверенности — прием сработал: Витек «выразительно» шмыгнул носом последний раз и перестал ныть.

— У нас, дяденька следователь, мама пропала, — вполне разборчиво произнес мальчик, и Федин понял, какого труда ему стоило сдерживать рвущиеся наружу слезы беспомощности. — Позавчера утром ушла в магазин и до сих пор не вернулась.

— А до этого она всегда домой ночевать приходила?

— Всегда приходила… — голос мальчика совсем ослаб, — только пьяная совсем.

— Та-ак, а сестра твоя старшая где?

— К Борису Яковлевичу поехала: в нашу московскую квартиру на Никольскую — может, он знает что-нибудь о маме. Вот она и поехала…

«— С чего бы это посторонний мужчина должен что-то знать о его матери? — удивился про себя Федин, но спрашивать у мальчика ничего не стал».

— Дяденька следователь, — вновь раздался в трубке слезливый мальчишеский голосок, — скажите, пожалуйста, как мне Сергея Александровича найти? Он мне прошлый раз сказал: «если что случится, парень — звони» и номер своего мобильного дал, только Власка его номер выбросила, сказала, что нам чужой дядька не нужен. А я думаю, что Сергей Александрович мне совсем не чужой: мы с ним и с Инной Палной в Макдоналдс ходили, и на праздничные развлечения тоже и даже приз выиграли за бег в мешках… А еще кораблики строили — целый флот. Вот я и подумал, какой же он мне чужой, раз мы с ним подружились.

— Сейчас, Витя, я найду его телефон… — Федин поискал в записной книжке телефон Дорохова и продиктовал его мальчику — он всегда дублировал свои записи: мало ли что случится с телефоном, а лишаться нужных номеров довольно неприятно. — Хочешь, я сам позвоню Сергею Александровичу и обо всем расскажу?

— Не, я сам, — довольно бодро ответил мальчик, быстро учась самостоятельности.

— Ну, смотри, сам — так сам. Только пообещай мне позвонить, Виктор, как только что-нибудь станет известно о твоей маме.

— Ладно, дяденька следователь, позвоню.

Пожалев, что за эти несколько дней он так и не поговорил с вдовой Ватутина, Федин положил трубку, но сосредоточиться на работе уже не смог: предчувствие беды ледяной рукой сжимало его сердце — ох, не к добру эта Валентина Николаевна бросила детей одних! Не к добру!

Достав из ящика стола свой блокнот с записями, он полистал странички.

— Борис Яковлевич у нас кто? Ага, нашел… Борис Яковлевич Либман — юрисконсульт транспортной фирмы Ватутина. Зачем Валентина Николаевна могла поехать к юристу, да еще на свою бывшую квартиру? И почему Властелина решила искать мать именно у Бориса Яковлевича? И главное, какое отношение юрисконсульт фирмы имеет к семье хозяина?

Эти вопросы не давали Федину покоя.

Он вспомнил свою недавнюю встречу с Либманом — типом весьма ушлым и скользким, хотя Федин сразу же отметил его холеное обаяние и вежливую небрежность — дамы должны любить такого мужчину.

После вежливых расшаркиваний Борис Яковлевич во всех красках обрисовал ему картину случившегося в семье Ватутиных, ссылаясь при этом на других людей, имена и телефоны которых Федин тщательно записывал в свой блокнот. Ничего в словах и действиях юриста не насторожило Федина, ничего, кроме его реакции на генетическую экспертизу останков мужчины, сгоревшего в машине Ватутина.

— Зачем нужна эта экспертиза? — искренне удивился Борис Яковлевич — профессиональная сдержанность на этот раз его подвела. — Разве без нее не все ясно?

Сидящий напротив Федин явственно ощутил испуг, волнами исходивший от преуспевающего юриста. Что за странные вопросы он задал — ему ли не знать, для чего нужна генетическая экспертиза.

— Надо быть уверенным на сто процентов, что Георгий Рудольфович Ватутин именно тот сгоревший в машине человек.

— Ну да, ну да, — забубнил Борис Яковлевич, стараясь придать лицу безмятежное выражение, — только подвергать детей такой процедуре, по-моему, бесчеловечно.

— Не согласен — ничему болезненному подвергать детей не надо: для экспертизы достаточно волоска или немного слюны ребенка.

— И вы уже взяли… образцы тканей сгоревшего в машине человека?

— Нет, не успели… — Федин соврал, желая посмотреть на реакцию Бориса Яковлевича, в одну минуту попавшего из добропорядочного свидетеля в главные подозреваемые по делу. — Надо поехать в морг при местной больнице, да времени не хватает. Может, составите мне компанию?

— Я??? — Борис Яковлевич, как ужаленный, подскочил в кресле, бледнея прямо на глазах. — Простите великодушно, но занят. Очень занят.

Наглое и циничное вранье Федина в этот же день дало неожиданный результат: вечером ему позвонил служитель морга и сообщил, что тело сгоревшего в машине человека в этот же день кремировали.

— Кто же это разрешил? Помнится, мы с вами договаривались, что вы тело побережете.

— Так не моя смена была, гражданин следователь! Я бы вам обязательно позвонил! Но из полиции насчет тела никаких официальных указаний не поступало — вот мой напарник и распорядился… К тому же сама жена приезжала, гражданин следователь. Санек сказал, что спешила очень — вот в этот же день и кремировали.

— Точно жена?

— Жена, жена — я лично квитанцию смотрел.

«— Хорошо, что я образцы тканей с тела взял и соответственно оформил, а то бы… Чего же ты так испугался Борис Яковлевич? И как же тебе так быстро удалось заставить обиженную на мужа вдову столь поспешно действовать… в твоих интересах? — размышлял тогда Федин, но ни одной стоящей версии в голову не приходило».

И вот спустя два дня ему снова приходится возвращаться к этим же вопросам.

Что могло связывать Бориса Яковлевича Либмана и Валентину Николаевну Ватутину? Уж точно не дела компании мужа. Кто на кого имел влияние? Скорее всего мужчина на женщину — в этот же день тело погибшего супруга кремировали. Вот поэтому дочь Ватутина на поиски матери поехала именно к юрисконсульту компании — даже ребенок знает об их тесном «сотрудничестве».

Звонок от Бориса Яковлевича лишь обострил ситуацию.

— Константин Александрович! — волнение лишило голос юриста привычного обаяния: он стал резким, каркающим. — Скорее приезжайте на Большую Никольскую! Валентина повесилась у меня в квартире, и меня теперь могут обвинить в убийстве! А вы могли бы разобраться с приехавшими ментами, объяснить им что я совсем ни при чем и, в конце концов, поручиться за меня… Меня же теперь посадят!

— Она жива? — выходя из кабинета, на ходу спросил Федин, с сожалением признавая, что оказался прав: беда снова пришла в семью Ватутиных.

— Жива? Нет, что вы! Валентина повесилась ночью, а мы обнаружили тело только утром — рабочие вошли в гостиную, а она там висит… Как же мне теперь жить то в этой квартире?!

— Конечно, Борис Яковлевич, я сейчас же приеду к вам, только советую говорить правду… приехавшим ментам.

— Я всегда готов сотрудничать со следствием! Вы же знаете!

Дальше слушать Федин не стал, отключил телефон и поехал на Большую Никольскую.

В шикарной пятикомнатной квартире поселился запах беды: стойко пахло лекарствами и дорогим коньяком.

— Что за вонь? — поморщился Федин, войдя в гостиную.

— Хозяин пьет, — пояснил Антон Свиркин, пожимая руку коллеге — узнав из сводки о происшествии на Большой Никольской, он упросил начальство передать ему это дело: обосновывая свою просьбу тем, что, расследуя кражу в доме Ватутиных, он уже был в курсе всего происходящего в этой семье, а новому следователю придется начинать все сначала: знакомиться с потерпевшими и свидетелями и входить в курс дела. — Хозяин все никак не решит на чем остановиться: на успокоительном или на коньяке. Руки у него трясутся — вот и проливает периодично на ковер то одно, то другое. А вы, Константин Александрович, здесь какими судьбами?

— Попросили проверить одно дело… — Федин выразительно поднял глаза к верху и состроил кислую мину — мол, ничего не поделаешь, приходится подчиняться.

— Понятно. Значит, господина Либмана вы знаете?

— Да как сказать… — ох, как не хотелось Федину фигурировать в этом деле. — Вы разбирайтесь, Антон Петрович, как надо, а там посмотрим, — понизив голос, с досадой произнес он и обернулся в сторону юрисконсульта — тот сидел на диване, держа в одной руке плоскую рифленую бутылку с дорогим выдержанным коньяком в другой пузатый стакан, и с радостной надеждой смотрел на Федина. — Что можно сказать о случившемся на первый взгляд?

— На первый взгляд суицид, — весомо произнес Свиркин — ему льстило внимание опытного коллеги и то, что его называют по имени отчеству. — Очень удачное время для суицида: с трех до пяти утра.

— Допросить бы его как следует, пока он в таком состоянии…

Молодой следователь понимающе кивнул и двинулся в глубину комнаты к Либману. Федин пошел следом, мысленно потирая руки — против его вопросов юрисконсульт сейчас был беззащитен.

— Расскажите, ка, Борис Яковлевич, все еще разок для Константина Александровича.

— Конечно, конечно. Я с удовольствием… — Борис Яковлевич лихо опрокинул в рот остатки коньяка из стакана. Проглотил, откашлялся. — Значит так, Валентина… Валентина Николаевна вчера вечером приехала сюда: рабочие выносили мусор из квартиры и оставили дверь открытой — вот она и вошла в квартиру. Вошла и устроила тут настоящий скандал! Начала обвинять меня Бог знает в чем, требовала вернуть ей ее квартиру и даже выплатить какие-то деньги!

— Вы договаривались об этой встрече? — как бы между прочим поинтересовался Федин.

— Нет, нет, что вы! — замахал рукой с бутылкой возбужденный юрисконсульт. — Ни о чем мы с ней не договаривались! На днях Валентина Николаевна мне звонила — советовалась по поводу похорон мужа, но мы не встречались.

— Это вы ей присоветовали побыстрее кремировать мужа?

Вопрос был задан не «по теме», и Либману потребовалось какое-то время, чтобы его осмыслить.

— Я высказал недовольство по поводу затягивания похорон Георгия Рудольфовича — его давно уже надо было похоронить.

— И денег дали на похороны? — не унимался Федин — Антон Свиркин смотрел на коллегу с нескрываемым непониманием, но Федин делал ему выразительные знаки не вмешиваться.

— Разве это возбраняется — помогать друзьям деньгами? — вскинулся Либман и плеснул из бутылки в пустой стакан немного коньяка. Выпил и не почувствовал крепости напитка.

— Да что вы, Борис Яковлевич, только приветствуется, — Федин говорил ласково, усыпляя бдительность «подозреваемого». — Одно плохо — обманывать следствие опасно: вы же сказали, что не встречались с Валентиной Николаевной — так, как же вы ей деньги на похороны передали?

— Властелина приезжала, — просто ответил юрисконсульт, и Федин понял, что Либман не врет: Властелина действительно приезжала. — Она девушка взрослая, ответственная — ей вполне можно доверить деньги.

— Ответьте, честно, Борис Яковлевич, что же так тесно связывает вас с этой семьей? — вопрос в лоб требовал прямого правдивого ответа, но прямого правдивого ответа не последовало.

— Чисто деловые отношения.

— У нас другие сведения, — осуждающе покачал головой Федин.

— Откуда вы узнали? — удивился юрисконсульт и, не смотря на выпитое количество коньяка, понял, что прокололся. — Ладно, сознаюсь — был грех, но это было очень давно: больше десяти лет назад, когда мы только познакомились с Георгием Ватутиным. Никто не может осуждать меня за минутную слабость — Валентина Николаевна женщина привлекательная… была…

— Значит, госпожа Ватутина пришла к вам требовать назад квартиру, — попытался Антон Свиркин вернуть разговор в нужное русло. — А вы что?

— Я? Отказался, разумеется! — Борису Яковлевичу эти вопросы нравились больше, и он пустился в долгие разъяснения. — О каком возврате может идти речь, когда я полностью заплатил за эту квартиру ее мужу. Так почему я должен возвращать ее? Это же не справедливо, господа!

«— О справедливости вспомнил, — про себя усмехнулся Федин. — Почему же ты о ней не думал, когда твой дружок Ватутин жену с детьми грабил! Помешал бы ему, и это было бы справедливо».

— Когда вы расстались с госпожой Ватутиной? — с молчаливого одобрения коллеги, продолжал задавать вопросы молодой следователь.

— Тогда же вечером, — Либман старался быть точным и правдивым. — Валентина покричала еще немного в квартире, но поняла, что на ее условия я не согласен, и ушла, громко хлопнув дверью напоследок. У меня есть свидетели этого скандала — рабочие все видели и слышали, можете у них спросить.

— Обязательно спросим. А у подъезда она вас не ждала?

— Нет, не ждала. К тому же я не сразу уехал — может, через час или даже через полтора — надо было решить кое-какие вопросы с бригадиром.

— И больше вы Валентину Николаевну не видели?

— Нет, не видел, — отрицательно качнул головой юрисконсульт. — И по телефону с ней не разговаривал — можете проверить.

Взяв с низкого овального столика мобильный телефон, Борис Яковлевич с готовностью протянул его Антону Свиркину.

Следователь посмотрел журнал звонков, сделал несколько пометок у себя в тетрадочке и вернул мобильник.

— Скажите, Борис Яковлевич, а ключи от этой квартиры могли быть у Валентины Николаевны — как-то она вошла сюда после вас.

— Конечно, были, — с радостью подтвердил Либман. — После покупки квартиры я замки менять не стал, думал после ремонта поменять — так экономичней, — и, понизив голос, добавил, кивнув головой в сторону рабочих в другой комнате, — да и безопасней.

— Значит, ключи от квартиры у нее были… — Федин вспомнил разговор с мальчиком и тут же уточни у юриста: — А могла она в прошлую ночь прийти переночевать в квартире?

— Могла, рабочие в десять уходят, а приходят в восемь.

— А в каком состоянии была Валентина Николаевна, не припомните?

— В каком состоянии… — Либман на секунду задумался. — Очень возбужденная. Мне даже показалось, что Валентина немного выпила — для храбрости, что ли.

— Это мы скоро узнаем, — подытожил молодой следователь, — вскрытие покажет.

Борис Яковлевич передернул плечами и выразительно посмотрел на свой пустой стакан.

— Вскрытие… — пробубнил он и, плеснув в стакан немного конька, предложил. — Хотите? — следователи дружно отказались, и юрист выпил коньяк в гордом одиночестве. — Что оно может показать ваше вскрытие? Вы мне лучше скажите, господа хорошие, как мне теперь в этой квартире жить прикажите? Мне же теперь ее дух покоя не даст — станет во сне являться, вопить, руками махать и все портить. Нет! Я на это не согласен! Столько денег за эту квартиру заплачено и все коту под хвост! Всю жизнь мне Валентина своим «подарком» испортила!

— Вы бы лучше о своем алиби волновались, — напомнил Федин, скептически относясь к такого рода высказываниям и не веря ни в какие потусторонние силы. — Вы еще запросто в этом деле в подозреваемые можете попасть.

— Ну, уж нет! Это просто ни в какие ворота, Константин Александрович! Я и так пострадал в этом деле, а меня еще и в подозреваемые! Нет, так нельзя! — юрисконсульт вскочил с дивана, посмотрел на бутылку в своей руке и поставил ее на инкрустированный овальный столик рядом с телефоном и успокоительным — все, с алкоголем пора завязывать! — Я вам больше скажу, господа следователи — Валентина это нарочно сделала! Пишите, пишите: специально повесилась в моей квартире, чтобы мне досадить: я ей эту квартиру не отдал, так она вот что удумала — пришла ночью и повесилась в гостиной! Выжить меня захотела из своей бывшей квартиры! Но ничего у нее не выйдет!

— Опомнитесь, Борис Яковлевич, — Федин подошел к расстроенному мужчине, взял из его руки пустой стакан и поставил на столик рядом с бутылкой. — Что вы такое говорите? Как можно кому-то назло повеситься?

— Очень даже можно! — не унимался опьяневший вконец юрисконсульт. — Валентина еще та женщина — своего не упустит! Она на меня еще своих деток повесит — вот увидите!

Следователи выразительно переглянулись и мысленно покрутили пальцем у виска — видать крыша у Бориса Яковлевича окончательно поехала от алкоголя и удручающих впечатлений.

За Витей Ватутиным Дорохов послал машину Василия Ивановича — сам он поехать не смог: в верхах рассматривалось его «дело» и сбежать из-под пристальных недоверчивых взоров и каверзных вопросов «заседателей» было равноценно признанию своей вины.

Утром Инна прислала ему сообщение, не решаясь позвонить и отвлечь его от важных дел:

«Волнуюсь за тебя. Позвони, когда сможешь. Люблю!»

Но Дорохов не позвонил…

Водитель генерала был умный малый и использовал образовавшееся свободное время с пользой для обоих: заехал с мальчиком в Макдоналдс, потом угостил себя и его мороженым (все это за генеральский счет, разумеется) и вернулся в «контору» к концу разбирательства.

Дорохова выслушали и отпустили, а «разбирательство» продолжилось без него.

«Решают…» — написал он сообщение Инне, решив позвонить, когда ясен будет результат «разбирательства».

Но на нервах позвонил, хотел услышать ее голос, а получилось…

— Инка, я тебя хочу… — сам от себя такого не ожидая, выдохнул он. — Я без тебя сдохну!

— И я без тебя сдохну! — всхлипнула Инна и, прикрывая трубку рукой (хотя в кабинете была одна), зашептала: — Я тебя тоже хочу… всю ночь хотела…

— Обещаю отработать на двести процентов…

— А когда?

— Ну, не знаю… Тут одна проблемка образовалась… Попозже перезвоню, когда разберусь.

— Я буду ждать…

Пересаживаясь из крутого генеральского «Мерседеса» в не менее крутой полковничий джип, Витя был почти счастлив, если бы не мать, счастье его было бы полным: все эти дни он снова и снова вспоминал те волшебные часы, проведенные с Дороховым, и мечтал о его продолжении. И вот его мечты осуществились!

— А мы куда? — для порядка поинтересовался мальчик, хотя ему было абсолютно все равно, куда ехать с Дороховым — лишь бы ехать вместе.

— Поедем ко мне домой, а там посмотрим.

— Согласен, — кивнул головой мальчик, хотя согласие его на это никто не спрашивал. — А играть будем?

— Обязательно поиграем, только сначала узнаем, что с твоей мамой случилось. Властелина не звонила?

— Не-а, — с заднего сиденья беспечно отозвался Витек, с интересом перебирая диски с фильмами. — А нам долго ехать?

— Долго.

— Целый час?

— Как придется.

— Тогда можно я посмотрю «Роботов-убийц»?

— А не рановато ли тебе про убийц? — засомневался Дорохов — что смотрят дети в десять лет, он понятия не имел. — Поищи получше в этой куче дисков, там вроде какие-то мультики были.

— Что я маленький чтобы мультики смотреть, — обиделся Витек. — Я у Власки все взрослые фильмы пересмотрел: и про убийства, и про секс.

— Ну, если про секс все пересмотрел, смотри про убийц, — хохотнул Дорохов, ловко вклиниваясь между двумя грузовиками. — Только сначала позвони сестре — вдруг она про маму что-нибудь узнала.

Вздохнув, мальчик полез в рюкзак, вытащил мобильный телефон и позвонил Властелине — Властелина не ответила.

— Я же говорил, что про маму она ничего не знает, — обрадовался Витек, боясь, что при обнаружении матери им срочно придется менять такие заманчивые планы и возвращаться в Беляево. — Если что узнает, то сама обязательно позвонит.

— Почему же твоя мама так долго домой не возвращается? — вслух стал размышлять Дорохов. — И сестра куда-то запропала — тебя одного оставила.

— Не знаю, — беззаботно пожал плечами мальчик, включая видик и засовывая в щель диск с «Роботами-убийцами». — Власка теперь, наверно, долго не придет — до самой ночи.

— Что так?

— Любовь у нее, — скривился Витек, будто съел что-то кислое. — Вот она его и караулит. С самого Нового Года ему названивает, а он не отвечает. Вчера даже к нему домой ездила и сегодня, наверно, поехала. Только вряд ли этот Танк на нее теперь посмотрит — денег то у нас теперь нет!

Взрослые рассуждения мальчика про любовь и про отсутствие денег очень заинтересовали Дорохова.

— Танк — это прозвище какого-то парня? — спросил он, желая знать о семье Ватутиных, как можно больше.

— Ага, прозвище батиного телохранителя. У моего папы личный телохранитель был и личный шофер, — похвалился Витек и завозился на заднем сиденье, устраиваясь поудобнее. — А у вас, Сергей Александрович, почему телохранителя нет?

— Я сам себе телохранитель и сам себе шофер, — задумчиво произнес Дорохов, анализируя услышанную информацию. — Значит, у твоей сестры с отцовским телохранителем роман?

— Ага, роман. Они с ним ото всех все прятались и по углам шептались — смех один, думали никто о них ничего не знает.

— Многие в доме знали? — причастность к разведке завала о себе знать — Дорохова так и распирало любопытство, но любопытство не праздное, а сыщицкое: для пользы общего дела.

— Все знали, кроме отца и матери — им не до нас: у них дела.

Дорохов подивился с каким уважением десятилетний ребенок говорит о «делах» родителей и подумал, что не хотел бы, чтобы его будущий ребенок (ну, будут же когда-нибудь у него свои дети) так по-взрослому рассуждал бы в столь юном возрасте. У Дорохова в детстве было совсем не так: в свои десять лет он с утра до ночи гонял в футбол и хоккей, и главной заботой его были вечно спускающийся мяч и сломанная хоккейная клюшка, основательно перемотанная изолентой — денег купить новые, конечно же, не было.

— Наверно, этот телохранитель твоего отца здоровый малый, раз прозвали его Танком.

— Ага, здоровый, — Витек раскинул руки в стороны, показывая какие широкие плечи у личного телохранителя отца, — но тупой, как танк — пять цифр запомнить никак не может: у меня все время спрашивал код сейфа в кабинете папы.