Новый человек в городе

Глава 9

Чарли пролежал целых трое суток, и все это время только Джулия связывала его с внешним миром. На второй день ему стало так худо, что он перестал думать о происходящем вокруг. Лицо у него побагровело, волосы на лбу слиплись, дышал он с хрипом, и когда часа в четыре дня Джулия вторично вызвала врача, тот сделал больному укол пенициллина.

Но даже в таком состоянии бармен не мог отделаться от мыслей о Джастине Уорде и в своих кошмарах отчаянно боролся с ним, хотя, очнувшись и все еще задыхаясь, с трудом вспоминал, что же ему снилось. Вечером он вновь попробовал выспросить Джулию, кто был днем в баре и о чем шел разговор. Но она вкатила мужу солидную дозу прописанного врачом снотворного, и он мирно проспал до утра.

Проснулся Чарли, весь обросший полудюймовой черно-седой щетиной и чувствуя сильную слабость. В девять утра врач вторично ввел ему пенициллин и объявил, что этого, вероятно, хватит; а когда бармен осведомился, что слышно в городе, доктор, естественно, заговорил о своем:

— Эпидемия не то что не убывает — усиливается. Сегодня утром у меня шестьдесят визитов. А тут еще дождь — значит, станет хуже.

Крыши за окном опять почернели, по стеклам катились светлые капли, и в водосточных трубах, не смолкая, журчала вода.

— Предупреждаю, Джулия: не будешь подниматься сюда почаще и все мне рассказывать — оденусь и сам спущусь.

— Что ты хочешь узнать?

— Он появляется?

— Приходит в обычные часы — не реже, не чаще.

Каждый раз интересуется, как ты. Когда утром от тебя выходил врач — подошел к нему с расспросами.

— В городе ничего не произошло?

— Ты имеешь в виду то, чего опасались после кражи пистолетов? Нет. Я видела Кеннета. Он сказал, полиция продолжает патрулировать. Кстати, нынче утром я кое-что узнала, только вот забыла — от кого. Погоди-ка… Он еще заезжал насчет скачек и мотор не выключил.

— Рейнсли.

— Кажется, уже второй вечер подряд, часов в шесть, жена Майка с детьми навещает мужа. Придет на пустырь позади тюрьмы, смотрит на Юго за решеткой и лопочет с ним по-своему.

Чарли знал этот пустырь. Окруженный глухими задними стенами домов, он служил автомобильной стоянкой и по вечерам был безлюден. Окна тюрьмы располагались высоко над землей, но при включенном освещении можно было разглядеть, что происходит в камерах. Жены и друзья арестованных приходили туда и переговаривались с ними издалека.

Чарли удивляло, как додумалась до этого жена Майка, не знавшая города и не бывавшая в нем. Он представлял себе эту картину: холодным вечером, подгоняемая инстинктом и таща с собой малышей, она пересекает район кожевенного завода и минует добрый кусок Главной улицы под рождественские гимны, доносящиеся из всех магазинов, витрины которых, разумеется, кажутся ей сказочно богатыми.

Юго едва различает своих домочадцев на темном пустыре, разговор наверняка то и дело прерывается: сказать им нечего, и они довольствуются тем, что сосредоточенно смотрят друг на друга.

— Что в бильярдной?

— Вчера, часа в три дня, туда зашел полицейский и выставил двух старшеклассников, которым полагалось быть в школе.

— Кэнкеннен не звонил?

— Зашел вчера перед самым закрытием. Огорчился, что тебя не застал. Уверяет, что теперь, когда ты нарушил его затворничество, он никак не соберется с духом снова залечь.

— Выпил много?

— С полдюжины больших рюмок коньяку. Потом завелся с Уордом.

— Из-за чего?

— Из-за сквозняков. Привычка Уорда постоянно ходить и закрывать дверь действует ему на нервы. Он напустился на Джастина, и оба давай перекидываться фразами, которые я не всегда понимала. Остальные смеялись. Верх У орд, по-моему, не взял, но не сдался и свое досидел. Кстати, Мейбл уехала. Похоже, решила в конце концов провести праздники у матери в Вермонте.

Необходимость узнавать такие вещи из вторых рук портила Чарли настроение, и он слегка злился на Джулию, почему она так нелюбопытна и, главное, не придает значения деталям.

— Ты не разузнала, кто звонил позавчера? Больше меня не вызывали?

— У меня был разговор с Кале: твой приятель недоумевает, почему ты не сообщаешь о ставках. Я ответила, что ты слег, а я в скачках ничего не смыслю. Думаю, кстати, что звонил тогда именно он.

— Почему ты так думаешь?

— Он сказал, что пытался связаться с тобой.

Это было только предположение, но Чарли все равно расстроился. Ему не терпелось вернуться в бар, но он сознавал, что должен полежать самое меньшее еще сутки.

Около одиннадцати он поднялся в надежде побриться, но ощутил такую слабость, что подчинился жене и снова лег.

Чарли не забыл о подарке для Джулии и решил, что купит ей золотой браслет. Напрасно она убавляла громкость радио — он все равно слышал передававшиеся с утра до вечера рождественские песнопения. На Среднем Западе свирепствует снежная буря, сообщал диктор. Как и каждый год в это время, на дорогах пробки из сотен машин. Два трансконтинентальных экспресса застряли на полустанках.

О пистолете Чарли узнал под вечер: новость принес Саундерс, в свою очередь вытянувший ее из знакомого полицейского. Утром начальник полиции получил по почте картонную коробку с напечатанным на машинке адресом; в ней лежал один из украденных у Гольдмана пистолетов вместе с пачкой патронов.

Немедленно были наведены справки в почтовом отделении, и выяснилось, что бандероль опустили в ящик у почтамта накануне, после восьми вечера.

Коробка была из обычного картона и, несомненно, служила упаковкой для игрушки от Вулворта. Адрес был написан правильно, и служащего, замещавшего Маршалла Чалмерса во время отпуска, поразила одна деталь.

— Марки наклеены в точном соответствии с тарифом. Никто из наших бандероль не упаковывал и не принимал. Значит, отправитель либо торговец, либо человек, часто совершающий подобные операции: он взвесил ее на специальных весах и знает почтовые тарифы.

— Что говорит Саундерс?

— Хотел подняться к тебе, но ты спал. Я обещала пустить его сюда вечером, если тебе станет лучше. Общее мнение такое, что кто-то из родителей нашел у сынка в ящике пистолет и решил вернуть по принадлежности, не компрометируя мальчишку.

Чарли непроизвольно подумал о Честере Норделе.

Потом поразмыслил и решил: нет. Честер так не поступит — слишком щепетилен. Скорее, сам стащит своего парня к начальнику полиции и поможет вытянуть из него имена остальных членов шайки.

Сколько отцов в городе с тревогой следят, наверно, сейчас за сыновьями!

— В бильярдной есть еще публика?

— Немного. Не знаю, может, я ошибаюсь, но недавно мне показалось, что, говоря с Уордом, старик Скроггинс размахивает руками и они спорят.

— Он в баре?

— Только что пришел. Простужен, как и ты. Пошли ему. Господи, хорошее воспаление легких, чтобы мы его подольше не видели!

— Кашляет?

— Не слышала, но сморкается омерзительно! Выбьет нос и смотрит в платок — сколько там. Меня всякий раз чуть не рвет. Кто-то, кажется приказчик из скобяной лавки, ну, такой худой, маленький, посоветовал ему поберечь свои микробы и прятать их в карман.

— А он что?

— Ничего. Отмалчивается. Что ни скажи, ему все равно.

Прихода Саундерса Чарли ждал как праздника, но штукатур не появлялся: из-за проливного дождя бар был почти пуст. Непогода длилась всю ночь, аллейка превратилась в форменный поток, и утром в доме, несмотря на центральное отопление, царила ледяная сырость. Одевать детей пришлось на кухне, у плиты, и Джулия не пустила младшую в школу.

В половине девятого, измеряя себе температуру, Чарли услышал, как дверь бара распахнулась, затем почти сразу же захлопнулась, и сообразил, что приходил почтальон. Он собрался было крикнуть жене, чтобы та принесла почту, но Джулия уже поднималась по ступенькам.

Почему она дважды остановилась на лестнице, словно колеблясь или что-то читая? Бармен сразу заметил, что вид у нее озабоченный. Положив на одеяло пачку рекламных проспектов и счетов, она молча протянула ему конверт авиапочты с чикагским штемпелем и красной надписью: «Заказное».

— Расписалась?

— Да, за тебя.

Джулия ждала, не задавая вопросов. Супруги затруднились бы ответить, почему они так взволнованны. Оба сразу узнали руку Луиджи, но разве тот не предупредил» по телефону, что скоро напишет? Быть может, их встревожила красная пометка «Заказное»? Такие письма они получали нечасто.

— Распечатаешь?

— Да.

Джулия редко видела мужа таким бледным и суровым, как в те минуты, когда он читал письмо. Лицо его заросло многодневной щетиной и резко выделялось на груде подушек; сдерживая дыхание, он полусидел в постели и всем своим видом внушал невольную робость.

Уже по обращению бармен понял, что дело серьезно: обычно Луиджи начинал с дружеского словца или шутки.

— Что он пишет?

— Расскажу после. Ничего особенного. Помоги мне одеться.

— Еще чего! Будешь лежать и сегодня, и завтра, если нужно. Ты даже не представляешь, какой у тебя вид.

Но Чарли уже встал и взглянул на жену так, что она не осмелилась возражать.

— Значит, не скажешь, что он пишет?

— Нет, Джулия. Потом.

— Насчет Джастина?

— Это очень запутанная история. Спускайся вниз! Он вот-вот появится.

Когда она уже спускалась, муж позвал ее обратно.

— Вот что, Джулия. Очень важно, чтобы ты вела себя с ним совершенно непринужденно. Поняла? Не вздумай цепляться к нему. Потерпи еще несколько часов.

— Почему несколько часов?

— Потому что я собираюсь занять свое место в баре.

Мне следовало бы сказать — несколько минут.

— Врешь. У тебя совсем другое на уме.

— Нет.

— Поклянись хотя бы, что тебе не грозит опасность.

— Клянусь.

Она поверила, Чарли побрился, хотя, нервничая, порезал щеку, потом, прислушиваясь к каждому звуку, принял ванну, оделся, сжег над унитазом письмо Луиджи вместе с конвертом, и вода смыла пепел.

По лестнице итальянец спустился, слегка пошатываясь: ему хотелось прилечь, ноги плохо слушались, и у входа в бар он на секунду остановился, словно перед тем, как взять разбег.

— Свари мне кофе, ладно?

Чарли не сразу взглянул туда, где, как он знал, сидит Джастин. Наклонился, взял тряпку и протер стойку, хотя Джулия уже проделала это до него.

— Пошли на поправку, Чарли?

Повернуть голову и посмотреть Уорду в глаза оказалось еще трудней, чем предполагал бармен. И вот что любопытно: лицо у Джастина опухло, нос покраснел, глаза блестели. Грипп у него только начинался, тогда как у бледного, осунувшегося Чарли уже проходил.

— А вы почему не в постели? — вопросом на вопрос ответил итальянец.

— Я не собираюсь ложиться.

Что переменится, если он сляжет? Разве эти ребята побоятся проникнуть в дом Элинор? Ну, потеряют несколько часов, пока наводят справки, но потом будет то же самое, только шуму, грязи и мерзости больше.

— Надеюсь, вам известно, что кто-то вернул начальнику полиции украденный пистолет?

Чарли затруднился бы сказать, почему он с озабоченным видом завел этот разговор; тем не менее немногие фразы, которыми он обменялся с Уордом, имели, видимо, для него глубокий смысл, капитальную важность.

— Слышал.

— У людей есть сыновья, — медленно продолжал Чарли. — У меня тоже, но мне беспокоиться рано: мой еще мал. Бывают моменты, когда отцы дрожат за детей.

У вас никогда не было сына, Уорд?

На этот раз он лишь чудом не брякнул: «Фрэнки».

— Я считаю, что не стоит плодить детей.

— Да? Так считаете?

У Чарли перехватило горло. Плотная завеса дождя отделяла его от бильярдной напротив, по окнам которой струилась вода.

В одиннадцать от муниципалитета отходит автобус на Кале, и остановится он там у пограничного шлагбаума. А под телефоном у Чарли приколот кусочек картона с номером для вызова трех городских такси.

«Не злобься на Фрэнки».

— Не люблю я вас, Уорд.

— Знаю. Я вас — тоже.

— Но вы же делаете все, чтобы внушить неприязнь к себе.

— Тут вы, пожалуй, правы.

— Вы никого не любите. Мало того, вы всех ненавидите.

— Не смею утверждать противное.

— И делаете сколько можете зла даже незнакомым людям.

Уорд ограничился тем, что перевел на него свой неподвижный взгляд.

— В каком возрасте вы это почувствовали, Джастин?

— Что — это?

— Ненависть.

— Вы вроде заинтересовались мной?

В последних словах Уорда как будто зазвучала настороженность.

— Да, сегодня вы меня интересуете.

— Уж не собираетесь ли вы меня перевоспитывать?

Что ж, хотите знать — извольте. Насколько помнится, я всегда был дурного мнения о людях.

— Даже ребенком?

— Даже ребенком.

— Вы намерены остаться у нас в городе?

— И останусь, пока не придет охота уехать.

— А она еще не пришла? И не придет?

— Нет.

— Решили гнуть свое до конца?

— Это касается только меня.

И все. Вокруг них как бы возникла ледяная пустота.

Это было настолько ощутимо, что Джастин несколько раз обернулся, проверяя, закрыта ли дверь. Затем обстоятельно высморкался, обследовал платок, скомкал его и развернул чикагскую газету.

— Вот тебе кофе, Чарли. Может, приляжешь?

— Нет.

Чуточку позже у бара остановилась машина шерифа.

Кеннет торопливо пересек тротуар.

— Рад видеть тебя на ногах, Чарли! Двойной бурбон, с твоего позволения. Итак, опять впрягся? Прошла простуда?

Это могло произойти и сейчас, при Бруксе, поэтому Чарли прислушивался к машинам.

— Знаешь, если так пойдет дальше, мы скоро вернем владельцу все украденное оружие.

— Полиция опять что-нибудь получила?

— Нет, сегодня я сам нашел у дверей офиса незавернутый пистолет, судя по номеру — один из тех, что украли у Гольдмана.

Шериф повернулся к Уорду.

— Похоже, вы были правы, Джастин. Простые люди выбросили бы оружие в реку — на их взгляд, так безопаснее. Я потолковал с моим городским коллегой, и он составил список молодых ребят определенного круга.

В обращении осталось четыре пистолета.

— Четыре лишних! — вставил Чарли и, не удержавшись, взглянул на Уорда.

Кеннет, видимо, что-то почувствовал: не то, что действительно происходило между барменом и клиентом, но какую-то трудноуловимую связь между ними. Однако предпочел не ломать себе голову, допил свою порцию и утер губы.

— Словом, поглядим. До скорого, Чарли. Может быть, до вечера.

— Пожалуй, что так.

При этих словах Джастин тоже что-то почуял. Он нахмурился, и во взгляде его, устремленном на Чарли, мелькнула тревога.

К счастью для бармена, нервы которого были напряжены до предела, всех отвлек телефон. Звонили насчет скачек. Итальянец с ходу запомнил ставку и занес ее потом в ученическую тетрадь. Когда он поднял голову, Джастин в упор смотрел на него, и в его больших глазах читался вопрос. Он даже раскрыл рот, словно собираясь заговорить, и Чарли с радостью помог бы ему. Бармен уже больше часа ждал от Уорда хоть слова, да что там — слова, просто взгляда, который, возможно, все изменил бы.

Он чуть ли не молил Уорда об этом, но тот лишь бросил мелочь на стойку: утро кончилось, и Джастину наступало время съесть рубленый бифштекс и яблочный пирог в кафетерии напротив, где белокурая официанточка ввиду сырой погоды была завита особенно старательно.

— Ты ничего не ешь, Чарли?

— Аппетита нет.

— Тебе надо поесть. Посмотри, на кого ты похож!..

Признайся, от Луиджи плохие вести?

Бармен подумал, потом честно ответил:

— Нет, не плохие.

— Но ты встревожен?

— Нет, не встревожен. Мне просто не терпится, чтобы поскорей настал вечер, а лучше — завтрашний день.

— Чего ты ожидаешь?

Неожиданно, беспричинно его потянуло уйти на кухню и выплакаться перед женой, потому что он чувствовал: нервы у него вот-вот сдадут, голова — кругом, а Джастин упорно не идет навстречу. Ему захотелось услышать добрый грубый голос Кэнкеннена — это его подбодрит. И Чарли позвонил Бобу.

— А, это вы! — встретила его в штыки старая экономка. — Поздравляю и благодарю: по вашей, так сказать, милости я больше не вижу Боба. Если он вам нужен, думайте сами, где его найти.

Не сконфузься он так в тот раз, когда ездил на Холм к Честеру Норделу, Чарли отправился бы, пожалуй, в типографию потолковать с издателем. Вероятно, не сказал бы ему ничего, во всяком случае, ничего существенного, но, может быть, нашел бы там видимость поддержки и это облегчило бы ожидание.

— Ты считаешь меня порядочным человеком, Джулия?

— Ты самый лучший муж и отец на свете.

Это не совсем прямой ответ на его вопрос. Ну и что?

Вероятно, как раз в таком ответе он и нуждался.

— На следующей неделе мне придется съездить в Кале.

— Знаю.

— Откуда?

— Да ведь ты должен купить мне новогодний подарок… Ну, скоро скажешь, что такого важного пишет Луиджи? Ты же недаром сжег письмо.

Значит, сходила-таки наверх посмотреть. Прочитала бы она письмо, если бы нашла?

— Почему ты все время смотришь на часы? Кто-нибудь должен приехать?

Может ли он ей сказать, что произойдет?

— Сегодня никого не будет. Тут уж такой народ: в снег или в гололед еще вылезают из своих дыр, в дождь — ни за что.

Тем не менее Саундерс заскочил пропустить стаканчик после завтрака, хотя, чтобы пробежать метров двадцать. по тротуару, вынужден был накинуть на голову мешок.

— Хэлло, Чарли! Счастлив видеть тебя на ногах, старина…

Удивленный штукатур повернулся на табурете:

— Что это ты высматриваешь?

— Ничего.

Мимо проехала машина. Номерной знак — массачусетский. Не та.

— Знаешь, на что я трачу большую часть дня у себя в мастерской? Делаю дочкам рождественский вертеп. Высота пять футов, занавес настоящий, открывается, ширит на достаточная, чтобы уместиться сзади на корточках.

Столяр бесится: я постоянно клянчу у него то гвозди, то клей… Ждешь кого-нибудь?

— С чего ты взял?

— Вид у тебя такой, словно ты кого-то ждешь. Кстати о Джастине. Вчера встретил его там, где он вряд ли хотел быть замеченным.

— Где?

— Он заходил к старухе. Ну, к той, что живет за кожевенным заводом. Он меня не видел, и я этому рад.

Как ему только не противно?.. Чарли!

— Да, да.

— Что я сейчас сказал?

— Как только ему не противно?

— А что не противно?

— Не знаю. Извини, Джеф. Это все лекарства: я ими буквально напичкан.

Он идет под дождем. Заходит к китайцу. Покупает продукты, которые ему вряд ли придется есть. А минут через двадцать проследует мимо бара в обратном направлении — со шляпы льет вода, пальто набухло.

Это, конечно, произойдет, как всегда, на улице, и на земле останется лежать похожая на куль темная мокрая масса.

— Послушай, Джеф…

— Да?

— Мне что-то нехорошо. Я, пожалуй, выпью с тобой стопочку джина.

А ведь достаточно набрать номер китайца, который Чарли помнит наизусть, попросить Джастина, сказать ему…

Бармен внезапно почувствовал, что ему просто необходимо выйти на кухню и увидеть Джулию.

— Что-нибудь ищешь?

— Нет.

Он всего-навсего взглянул на последнюю фотографию детей, приколотую к стене над столом. Они вот-вот вернутся из школы.

— Где малышка?

— Она клевала носом, и я уложила ее в постель вместе с куклой.

Когда Чарли вернулся в бар, Саундерс уже ушел.

Итальянец остался один на все долгие часы ожидания.

Бильярдная напротив была пуста, и старый Скроггинс, дремавший с открытым ртом в плетеном кресле, издали казался похожим на мертвеца.

Чарли пришла мысль позвонить Луиджи, но он понимал, что делать этого нельзя. Ни в коем случае. Быстро спускались сумерки. Эти, наверно, уже в городе: наводят справки, ждут полной темноты. Услышав телефонный звонок, бармен вздрогнул и подумал: «Они?»

Звонила, однако, подруга Джулии — ей понадобился рецепт пирога. Разговор нескончаемо затянулся. Джулия блаженно улыбалась, теребя край передника.

Мимо окон прошел Уорд. Вернулся к Элинор, запер за собой дверь, угрюмо поднялся по лестнице, занес покупки в комнату. Может быть, посмотрел на себя в зеркало. Потом опять двинулся к выходу, и старуха Адаме, распахнув вдогонку дверь, упрекнула его: он не снял галош и оставил на лестнице грязные подтеки.

Потом он нагнул голову и, прижимаясь к домам, проследовал по улице, пересек мостовую, вошел в бильярдную и заговорил со старым Скроггинсом, который хоть и оказался живым, не потрудился встать с кресла.

В бильярдной тоже был телефон. Уорд и Чарли видели друг друга через дорогу. Джастин не снял пальто; это означало, что сейчас он появится в баре. Наступает его время.

В обоих заведениях горело электричество; витрина Гольдмана тоже сверкала, но более белым и резким светом: у старьевщика стоят специальные лампы.

Джулия закончила разговор, и Чарли попросил:

— Выйди, посмотри, нет ли на улице машины, а то я боюсь, как бы меня опять не прихватило.

В баре потянуло холодом, но Джулия сразу же закрыла дверь.

— Стоит одна, чуть подальше Гольдмана.

— Мотор включен?

— Я не прислушивалась.

Она уже направилась в кухню, как вдруг Чарли взглянул на часы и вскрикнул:

— Дети!

— Что — дети?

— Они уже вышли из школы!

Бармен решился: он сейчас натянет пальто, возьмет шляпу и пойдет их встречать. Но не успел. Джастин Уорд принял пилюлю, застегнул пиджак, пальто и, взявшись за ручку двери, бросил старому Скроггинсу еще несколько слов. Потом распахнул дверь, поднял воротник и наклонил голову, собираясь ринуться сквозь стену дождя.

Со стороны показалось бы, что Джулия все поняла — так напряженно она смотрела на мужа, хотя на самом деле ее напугала его каменная неподвижность.

Машина почти беззвучно рванулась вперед, и над улицей, словно отскочив от стен, раскатились четыре выстрела. Тормоза трагически взвизгнули на крутом повороте, автомобиль обогнул дом Элинор и понесся по Главной улице вверх на Холм.

Ни Чарли, ни Джулия не шелохнулись. Она лишь мельком взглянула на темную массу, осевшую на край тротуара, и на белую руку, свесившуюся в лужу.

Потом спросила:

— Ты знал?

И в свой черед вскрикнула:

— Дети!

В уличной мгле засуетились люди. Чарли влез в рукава пальто, и Джулия, бегом нагнав его, сунула ему шляпу и шарф.

Она знала: он идет не туда, куда сбегаются любопытные, а на угол, где с минуты на минуту появятся дети.

Воздух разорвали сирены «скорой помощи», полицейских машин, а еще через несколько секунд Кеннет Брукс распахнул дверь бара и возбужденно окликнул:

— Чарли!

И тогда Джулия молча указала ему с порога на своего мужа: освещенный лампами в витрине Гольдмана, он шел по тротуару, держа за руки обоих старших детей.