Новый мир. № 1, 2003

Кинообозрение Натальи Сиривли

СТРОИТЕЛЬ МЕЛЬНИЦ

Меня, честно говоря, удивляет, что для фильма «Олигарх» ни у кого не нашлось доброго слова. Помнится, в день премьеры ажиотаж вокруг картины был страшный. Газеты вышли с аршинными заголовками: «„Олигарх“ на экране!», «Владимир Машков на слоне!», «На vip-премьеру собрался весь московский бомонд! Березовский присутствовал инкогнито»… Сам БАБ не вылезал из телевизора и комментировал: «Все так. Все правильно. Я — такой. Только трахаются на экране неверно. Тщательнее надо». Словом, важнее события на тот момент не было.

И те же, в сущности, люди, что устроили вокруг «Олигарха» эту зажигательную рекламную пляску, дружно написали, что картина никуда не годится. Причем тон рецензий был не «кислый», а какой-то горячечно-раздраженный, будто Петр Иваныч Бобчинский с Петром Иванычем Добчинским стремительно налетели, попробовали и понесли скорей по редакциям: «Ерунда!», «Все неправда!», «Я первый открыл!»…

Так и решено было считать — «ерунда», хотя кино, в общем-то, не плохое. Крепкое, грамотно сделанное, увлекательное… Зрителям нравится, зрительницам — еще больше (по сборам, говорят, «Олигарх» обогнал даже «Войну» А. Балабанова). А главное, автору удалось совершить практически невозможное — заставить российскую публику проникнуться сочувствием к этому самому ненавистному олигарху. Мне лично подобная перестановка акцентов кажется плодотворной. И не потому, что фильм прославляет конкретно Березовского, а потому, что герой на экране предстает борцом против самой, может быть, страшной российской беды — вездесущего государственного «рэкета».

Власть наша, склонная не оставлять своим попечением никакую из сфер общественной жизни, норовит сегодня поиметь долю во всяком бизнесе; причем не по закону — в виде налогов или грамотного управления госпакетами акций, а безо всякого закона — по праву сильного, по праву пахана или сюзерена. Вы на моей территории кормитесь — значит, вы мои крепостные: захочу — дам дышать и подняться (за соответствующую мзду, конечно), не захочу — по миру пойдете или вшей на нарах кормить будете… Так вот, герой фильма, рискуя жизнью, здоровьем и состоянием, отказывается быть «крепостным» и послушно отвечать по кремлевскому мобильнику с одной кнопочкой: тебя вызвонить могут в любое время дня и ночи, а ты — нет. Он борется за права «третьего сословия» против неистребимых в России пережитков государственного феодализма с его «кормлением», «местничеством» и периодически устраиваемой «опричниной» как средством перетряхивания и дрессировки элиты. Что сегодня может быть актуальнее? Впервые за всю историю постсоветского кино появилась картина, в доступной и увлекательной форме доносящая до зрителя либеральные ценности. Так почему же наша критика, с сочувствием готовая принять любые ксенофобские опусы, столь нетерпима к «Олигарху»? Что, нынешний феодализм всех устраивает? И рабством поражены в первую очередь интеллектуалы, а не народ?

Б. Ты правда младенец или прикидываешься? Кто сконструировал модель этого, как ты выражаешься, «государственно-феодального» капитализма? Кто в 1996 году сколотил коалицию банкиров, помогших Ельцину удержаться у власти и получивших за это самые лакомые куски госсобственности по совершенно бросовым ценам? Это что, не феодализм? Березовский — борец с Кремлем?! Не смеши! Во второй половине 90-х не было бизнесмена, в большей степени влиявшего на политику государства. Именно Березовский и люди, ему подобные, ответственны за то, что близость к власти — основной ресурс российского бизнеса, за то, что наша деловая среда предельно замутнена, а деньги и власть срослись неразрывно… Сейчас, понятно, Березовского «равноудалили», он и стал борцом за либеральные ценности (правда уже, кажется, от либералов переметнулся к коммунистам как более радикальной оппозиции обидевшему его Кремлю). Но нельзя же выдавать черное за белое! Думаешь, в зале сидят идиоты?

А. Речь не о Березовском. Герой фильма — другой человек, с совершенно иной биографией. Сюжет книги Юлия Дубова «Большая пайка», более или менее достоверно описывающей жизненный путь Б. А. Березовского до 1994 года, до создания пирамиды под названием «AVVA» (в книге «СНК») и разборок с «солнцевскими» (в книге «таганскими») за контроль над автобизнесом в Москве, — в сценарии использован весьма вольно. Взяты лишь имена главных действующих лиц, отдельные подробности, некоторые эпизоды и сюжетная линия, связанная с убийством полковника Беленького и самоубийством Виктора Сысоева.

Все, что случилось с Березовским дальше, к фильму отношения не имеет. Дальше Березовский пошел во власть, прикупил акции полугосударственного ОРТ (а не создал независимое «Инфо-ТВ», как в фильме), организовал ту самую коалицию банкиров, помогших Ельцину во второй раз взгромоздиться на трон, занимал высокие государственные посты, разруливал ситуацию в Чечне, выжил из Кремля Коржакова, поссорился с Чубайсом и развязал первую в России «информационную войну», крутил деньги «Аэрофлота», делал бизнес на нефти, потопил своего конкурента Гусинского, поставил (как он сам говорит) на царство В. В. Путина и был «равноудален» новой властью, чего не может ей простить до сих пор, обретаясь в благополучном лондонском изгнании.

А Платон Маковский (В. Машков) в рамках пространства и времени фильма так и остается романтическим «вольным стрелком», не пожелавшим бегать на коротком поводке у Кремля. Он попытался было сотворить президента из губернатора Ломова (В. Гусев), но оставил эту затею, едва убедился, что Ломов — редкостный жлоб, мразь и антисемит. «Ты не станешь президентом. Во всяком случае, пока я жив», — жестко бросает ему Маковский. «Ну так сдохнешь!» — парирует Ломов. После этого герой подвергается «наезду» и обыску в стиле «маски-шоу», чудом избегает гибели и в финале, избитый ни за что ни про что ментами на кладбище, разворачивает кортеж, везший его в Шереметьево: «Я возвращаюсь в Москву».

Платон Маковский — это не Березовский и даже не собирательный образ российского «олигарха». Он — герой мифа: хрупкий и изобретательный человек против неповоротливого, жестокого монстра. Давид против Голиафа или, что ближе к нашей ментальности, — Иван Царевич, отвоевывающий свое царство — то есть созданную его светлой головой и недюжинной энергией бизнес-империю «Инфокар» — у тупого, алчного и кровожадного Змея Горыныча — Кремля («кремлевская клика» так и показана в фильме: компания серых, невзрачных функционеров, повязанных круговой порукой, этакая многоголовая и многорукая гидра).

Несокрушимая убедительность сказочного сюжета использована Лунгиным, чтобы расхожий миф: «Сволочи, распродали, разворовали Россию!» — перешибить другим мифом: «В этой стране можно преодолеть вековую зависимость от государства и сделаться богатым, оставаясь при этом свободным человеком». Еще Р. Барт учил: миф вытесняется только мифом же; так стоит ли удивляться, что образ главного героя в «Олигархе» скроен точно по универсальной фольклорной мерке.

Платон Маковский (В. Машков) — «свой», народный, то есть из «совка», — даром, что доктор наук. Эпизод в поезде, относящийся к юности олигарха, буквально нашпигован знаками советской эпохи: барабаны, горны, красные галстуки… И тут же герой пьет водку из горлышка («Ты похож на горниста», — замечает при этом прекрасная Маша — М. Миронова); тут же звуки горна переходят в соло на саксофоне, пионерские речевки: «Ленин с нами, Ленин — жив», — в зажигательные буги-вуги на вагонной полке, а красные галстуки пародийно рифмуются с черным форменным галстуком на шее полуголой проводницы, которую за десятку наняли разыграть простодушного Марка (М. Вассербаум). Советская мифология, равно как и ёрническое ее осмеяние, — теплая, родная, заношенная «шинель», из которой одинаково вышли и зрители, и герои фильма.

Герои при этом по крутой траектории взмывают в космические сферы большого бизнеса. Говорят, богатство олигарха возникает в фильме из ничего, как в сказке, словно по волшебству. Так перед нами и есть сказка, так и должно быть. Вот Маковский в ходе «научной» дискуссии ловко отбивает атаки гэбэшника Корецкого (А. Балуев), которому не нравятся вольные экономические теории молодых специалистов. И вот от теории он переходит к практике: вместе с приятелями красит джинсы в кооперативном подвале, изобретает свою первую «мельницу» — хитроумную бизнес-схему, и дальше мы видим, как ему отгружают на заводе целый состав «Жигулей»… Едва возникают проблемы, на подмогу являются «волшебные помощники»: верный Серый Волк — Ларри (Л. Учайнишвили) и вор в законе Ахмет Ташкентский (В. Головин) — хтонический персонаж наподобие Бабы-яги. Эти двое успешно «решают вопросы» и противодействуют проискам «темных сил» — жуликоватых перекупщиков и тупой бритоголовой братвы.

И вот уже в лучах солнца Маковский плывет на собственном пароходе, отмечая первую годовщину «Инфокара». А в эпизоде празднования его дня рождения олигарх не просто богат, но сказочно богат, прямо как индийский раджа. Свое сорокачетырехлетие Маковский празднует во дворце с фейерверком, цыганами и народными артистами (в ролях любимцев публики Л. Измайлов и В. Токарев); разъезжает на слоне, дирижирует оркестром, получает роскошные живые подарки: трепетную ламу, гордого ахалтекинца и красавицу «Мисс Россия» в целлофановой упаковке. И при всем том — «прост, как правда», закусывает с друзьями где-то в кустах, укрывшись от бесчисленной челяди-свиты, и произносит трогательные тосты: «Главное, что мы вместе. Мы — целый мир» и т. д.

Как и положено главному герою сказки, Маковский по-человечески уязвим: он ошибается, расстраивается до слез, узнав об измене (подлинной или мнимой) ближайших друзей, его могут похитить, избить, он вынужден какое-то время скрываться… Многие рецензенты сетовали, что Ларри выглядит в фильме гораздо круче Маковского: предусмотрительнее, жестче и, в отличие от самого олигарха, одерживает победу в любой ситуации — будь то разборки с тольяттинскими братками на заре «Инфокара» или наказание главных недругов — Ломова и Корецкого в финале. Зачем этому лихому джигиту сентиментальный Маковский? А зачем Серому Волку Иван Царевич? Функция у него такая — помогать, вызволять, драться и пускать кровь, чтобы сам Царевич оставался чистым и незапятнанным.

Таким он и остается в наших глазах: азартный, свободолюбивый, бесстрашный, по-мужски неотразимый и преданный старым друзьям и плюс ко всему — гениальный, великий «строитель мельниц», умудряющийся приумножать свои капиталы, несмотря на любые плотины, воздвигаемые на его пути государством. Можно ли такого не полюбить?

А для той части аудитории, которая ни при какой погоде не способна полюбить олигарха Маковского, в фильме существует его демократический двойник — следователь Шмаков (А. Краско), этакий «Иван — крестьянский сын». Столичный олигарх, обладатель пятимиллиардного состояния и нищий провинциал, «тихий алкоголик», вечно выгребающий мелочь из потертого кошелька, — они одинаково не желают «прогибаться» перед властью. Как и Маковскому, Шмакову очень не нравится, что его держат за идиота, выкручивают руки и норовят контролировать каждый шаг. Если бы на него не давили, он, возможно, и накопал бы что-нибудь против олигарха (зачем, собственно, и был призван из провинциального захолустья). Но когда он видит, что закон в его лице пытаются превратить в орудие травли и запугивания, когда убеждается, что Корецкий и Ломов «заказали» убийство Платона, Шмаков не раздумывая встает на сторону олигарха. Сколько можно это терпеть? Ему «надоело». В ответ на издевательский вопрос юного столичного карьериста (М. Башаров): «Сколько тебе осталось до пенсии?» — Шмаков спокойно говорит: «Секунд пять», — и с удовольствием бьет оборзевшего коллегу по морде, а потом самолично вытаскивает Маковского из очередной переделки и в финале возвращается к себе в провинцию без копейки денег и безо всяких надежд на эту самую пенсию. Поворот Маковского «на Москву» и отъезд Шмакова монтируются встык, между персонажами недвусмысленно поставлен знак равенства, и участие Шмакова в фильме делает послание «Олигарха» абсолютно четким и однозначным: ставка в игре тут не богатство само по себе и не положение в социуме, а свобода и чувство собственного достоинства как ценности абсолютные.

Б. Меня как раз и смущает в фильме эта «сказочная» гладкость, заданность и просчитанность наперед всех сюжетных ходов, экранных характеристик и зрительских реакций. Все это уже было: и сказки о волшебном восхождении «из грязи в князи», и трогательные истории про морально незапятнанных лидеров общественного прогресса. Дедушка Ленин, к примеру, неизменно представал на экране «добреньким», рассеянным чудаком, а не безжалостным прагматиком-людоедом, он тоже обладал «гениальным» интеллектом и страшно переживал за соратников, павших на пути к «светлому будущему». Легче ли нам от этого?

Беда в том, что предложенная в «Олигархе» либеральная схема: свободный рыцарь-предприниматель против дракона империи — имеет к российским реалиям прошедшего десятилетия примерно такое же отношение, как «Краткий курс истории ВКП(б)» — к событиям Октябрьской революции.

Ведь в чем особенность нашего этапа «первоначального накопления»? В том, что вся собственность изначально была у государства, и только из рук государства можно было ее получить. Однако обанкротившаяся корпорация под названием «Власть» вовсе не хотела расставаться с собственностью за так. Раздашь всем поровну или продашь на условиях рыночной конкуренции — и ищи ветра в поле… Где они, эти собственники? Платят налоги в казну и спят спокойно? А как их к ногтю прижать? А чиновнику жить на что? Нет, государственные богатства нужно было раздать небольшой кучке людей и с грубейшими нарушениями закона, чтобы повязаны были, боялись передела и верно служили этой конкретно власти.

Пробиться в привилегированную группу было непросто, а удержаться в ней — еще трудней. Элементарная логика выживания диктовала: гарантированно останется на плаву только тот, кто нахапает столько денег, чтобы сравняться по силе с самим государством. На это и были нацелены олигархические бизнес-империи. Они создавались по образу и подобию той, главной Империи, основной принцип которой — тотальный контроль над всеми ветвями власти. Везде были свои мощные и разветвленные службы безопасности, свои карманные СМИ, свои прикормленные судьи, чиновники, депутаты… В круговой поруке олигархи были заинтересованы не меньше, чем власть. Какая уж тут свобода?! Да, борьба шла нешуточная. Бывшие доктора наук и прочие предприимчивые люди с мозгами замахнулись ни много ни мало на то, чтобы подмять под себя империю, захватить «контрольный пакет» государственной корпорации. Но только нам всем от этой борьбы лучше не стало. Энергия денег, направленная на растление и подкуп власти, оказалась разрушительной для общества. Конфликт развивался по схеме: «Чем хуже — тем хуже». Государство в результате одержало верх. Наиболее амбициозных олигархов выдворили из страны, остальные устрашились и стали послушными. Наступила видимая стабильность, но проблемы остались. Страна прочно застряла в феодально-олигархическом тупике. И выхода из него покуда не видно.

Не знаю, был ли этот сценарий единственным для России, но осуществился именно он и именно по законам «рынка», ибо сулил народившемуся классу предпринимателей неслыханные барыши в рекордно короткие сроки. Березовский как человек, с одной стороны, действительно очень быстро соображающий, а с другой — не обремененный никакими нравственными ограничениями, воспользовался этим сценарием эффективнее прочих. За что, собственно, и пострадал. Но попытка рассказать историю его возвышения, игнорируя печальную и порочную закономерность — переиграть государственного дракона можно было, лишь самому став таким же драконом, — действительно превращает его историю в откровенную сказку. Сюжет фильма напоминает хорошо смазанную шестеренку, которая отлично крутится, ни одним зубчиком не зацепляя реальность. Потому-то и вылезает на поверхность универсальная фольклорная схема, потому-то и действуют здесь персонажи-функции вместо живых людей — все эти, как ты говоришь, Царевичи и Серые Волки, потому-то и оставляет фильм ощущение тотальной неправды: ведь действие сказки происходит не в тридевятом царстве, а в той стране, где все мы живем, и во времена, которые мы еще помним.

Лунгин, прекрасно отдавая себе отчет, что занимается мифотворчеством, камуфлирует условный сюжет обилием плотных, «реалистических» подробностей и деталей. Герои в кадре беспрестанно едят и пьют, смачно занимаются сексом, спасаются вплавь с тонущего парохода, мокнут под дождем и т. п. — все сделано, чтобы мы могли поверить в их физическое существование. Честный следователь Шмаков, например, страдает астмой и то и дело пользуется в кадре ингалятором. А когда он приходит к Ларри, то, как и положено «маленькому человеку», снимает ботинки и, держа их в руках, осторожно ступает по роскошному паркету, старательно обходя лежащую на полу тигровую шкуру. На золоченый стул садится, тщательно подвернув полы неказистого серого пальто, и так и сидит, неловко потея, на протяжении всего разговора. Ну как после этого усомниться в подлинности героя?

Словом, перед нами оторванная от реальности идеологическая схема в густом обрамлении разного рода узнаваемых житейских подробностей. Очень напоминает формулу соцреализма. Воспевая своего олигарха, Лунгин вольно или невольно прибегает именно к этой эстетике, к тактике откровенной «лакировки действительности», причем самые неприглядные ее стороны прячет с помощью нарядных, эффектных «бантиков».

Вот, например, заря «Инфокара» — торговля машинами, которые отпускались с завода по госцене, а продавались по рыночной. Что, Березовский-Маковский один до такого додумался? Нет, конечно! Вокруг этой торговли шла, да и до сих пор идет настоящая криминальная война, жертвы которой исчисляются сотнями. Как она выглядит на экране? Угрюмые, низколобые братки крушат машины, избивают хлипких интеллигентов, грозят обрезами, похищают Платона, требуя к завтрему две тыщи баксов «за неуважение»… И тут приходит Ахмет Ташкентский, весь в белом. Он ничего не делает, только неторопливо намазывает в кадре бутерброд с черной икрой и произносит веско: «Они все подо мной»; и этого достаточно, чтобы накачанный главарь рэкетиров тут же напустил в штаны. Криминальная битва выиграна в две минуты с сухим счетом. На чьей стороне наши симпатии? Понятно, на стороне Ахмета. Он, конечно, «необходимое зло», но такое по-сказочному привлекательное!

Или, например, полковник Беленький. В принципе, он ничем не лучше Корецкого — точно так же «стрижет» в интересах Кремля поставленных в безвыходное положение бизнесменов. Но полковник — боевой офицер, у него вместо ног — протезы, лицо обожжено, в глазах — огонь, он искренне восхищается Маковским и погибает, выйдя из бронированного джипа, чтобы спасти котенка, подброшенного ему на капот. А Корецкий — сволочь, гэбэшник, мстительный рогоносец, шантажист и вымогатель, кичащийся сомнительным дворянским происхождением и тем, что поколения его предков холуйствовали перед властью, «за грех почитая разбираться, хорошая она или плохая». Корецкий — клеврет империи, враг свободы, и его совершенно не жалко. На таком вот уровне идет разговор. Точнее — игра в поддавки со зрителем.

Почему так вышло? Трудно сказать. Видимо, Лунгин поставил перед собой «спортивную» задачу — радикально поменять вектор общественных настроений, сменить «минус» на «плюс» и заставить зрителей восхититься неукротимой энергией олигархов, за десять — пятнадцать лет совершенно преобразивших страну. Он взял книгу Дубова с ее полудокументальной фактурой, но отказался от ее пафоса. Мотив распада человеческих связей, той непомерной цены, которую приходится платить за восхождение к высотам бизнеса, — в данном случае не годился. Чтобы возвысить Маковского, нужно было показать не его борьбу с остатками человеческого в себе, но схватку с внешним, безжалостным и коварным противником. На роль «врага» назначили Кремль, и сразу возникла неправда, справиться с которой можно было, лишь прибегнув к логике откровенно сказочного нарратива. То, что получилось, возможно, доставит удовольствие зрителям и особенно — зрительницам, но в смысле общественной пользы, на мой взгляд, — результат нулевой.

А. Не скажи. Сказки иногда бывают очень полезны. Ты говоришь, что состязание власти и бизнеса развивается в России по принципу: «Чем хуже — тем хуже», и этому есть тьма объективных причин. Но существуют ведь и факторы субъективные; массовая решимость людей покончить с крепостной зависимостью от государства способна, мне кажется, в какой-то мере переломить ситуацию и разрушить этот порочный круг. В чем функция сказочного да и вообще любого универсального мифологического сюжета? Он закладывает в подсознание матрицу перехода, опыт преодоления и, значит, ощущение принципиальной преодолимости казавшихся незыблемыми социальных границ. Все мы слишком долго пребывали в рабстве у государства. И вот нам показали героя, пусть «сказочного», которому удается делать бизнес в России, оставаясь свободным и не слишком посягая на свободу других. Реальный Березовский конечно же не такой. Но время его прошло. А стремление людей к свободе неизбывно и со временем, я думаю, будет лишь возрастать…

Б…Да, и «сказка станет былью»… Твоими бы устами, как говорится. Что ж, поживем — увидим.