Новый Мир ( № 1 2013)

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

«Азбуки». От амёбы до яка (ч. 2)

И ходят по улицам еженедельно

Каляка отдельно, Маляка отдельно.

Александр Тимофеевский, «Каляка-маляка»

Господа, вы звери, господа.

Фраза из фильма «Раба любви»

Заканчивая в прошлом году [25] первую часть нашего диптиха об азбуках, мы вспомнили об одном из маршаковских слонов, который с 1966 года дремлет себе в «Веселой азбуке про все на свете» («Спит спокойно старый слон — / Стоя спать умеет он»); вспомнили также, что в публикации 1939 года он же, бодрствуя, просил у сторожа, кормившего его свеклой, добавки. Думаю, что жанр поэтических азбук, где за буквы отвечали разнообразные звери, узаконил и сделал той самой «печкой», от которой потом плясали многие, — все-таки Самуил Маршак, несмотря на достаточно знаменитую «Живую азбуку» Саши Черного, который выпустил ее отдельной книжкой накануне Первой мировой войны.

В воспоминаниях о Саше Черном, вошедших в сборник «Современники» (1962), Корней Чуковский писал, в частности, и о своем сотрудничестве с ним как с детским поэтом: оно началось с альманаха под названием «Жар-птица» (сборник вышел в издательстве «Шиповник»).

До этого критик и поэт поссорились (знаменитая «Обстановочка» С. Ч. в первой редакции имела посвящение Чуковскому), но как пишет Корней Иванович, «помирили нас малые дети». Описывая сотрудничество с «Жар-птицей», Чуковский не смог умолчать о том, что ему, как редактору этого издания (а впоследствии и «Елки» 1918 года), работать с Сашей Черным было непросто: «Стихи его не были лишены недостатков, которые в качестве редактора я считал необходимым устранить». Поэт, к своей чести, принимал замечания, высказанные самым деликатным тоном, убирал длинноты и неточности и, конечно, еще не знал своего эмигрантского будущего, в котором он займется детской литературой профессионально. «Едва лишь очутившись на чужбине, — писал Чуковский, — он принялся с увлечением писать для детей и вскоре стал одним из любимейших детских писателей». А дальше, отметив отдельные «превосходные» вещи, Чуковский — к концу своего мемуара — опять заговорил о недостатках: «Мы оказали бы ему дурную услугу, если бы вздумали дать современным читателям полное собрание его детских стихов, ибо наряду с крепкими, отлично сработанными, он нередко создавал скороспелые, рыхлые, порою даже безвкусные опусы». Приведенные примеры доказывали правоту этих слов.

Странно, что Чуковский нигде ничего не сказал о «Живой азбуке». Может, потому, что обнаруживал и в ней немало скороспелой «рыхлости»?

Пчелка трудится весь день,

Петушку ж и клюнуть лень.

И зачем, спрашивается, это «ж», которое и не произнесешь без усилий? И почему петушку лень клевать?

Тигр свирепей всех зверей,

Таракан же всех добрей.

С чего же это он «добрей»-то, граждане, когда от него спасу нет? Видимо, формальная задача была проста и не менялась: вторая строка должна начинаться с той же самой буквы. Ну напиши: «Тигр свирепей всех зверей, а зайчонок всех добрей» — уже веселее.

Если эту азбуку следует читать своему чаду вслух, то учитывая известное положение о том, что дети не терпят недоговоренностей и алогичности (кроме явного бесшабашно-веселого абсурда в духе Хармса и Олейникова) и к тому же чрезвычайно чутки к провалам в звукописи, понять Чуковского я смогу.

Впрочем, на соседней с буквой «Т» странице, на букве «С» красуется мое любимое:

Слон ужасно заболел —

Сливу с косточкою съел.

Это я помню с детства. Но помнить о том, что «Червячок влез на цветок, / Чиж слетел и клюнул в бок» — не желаю. Есть, знаете ли, любимый детский глагол: «проглотил», а эти стыдливые поклевывания в бок давайте оставим записным стихослагателям, которые сегодня пишут по десять стихотворных азбук для малышей кряду.

И вернемся к зверям. Догадаться, что буквы «С» и «Т» давно и прочно заняли слоны и тигры, — несложно. Даже блистательный Александр Шибаев («Озорная азбука», 1966) не обошел очевидного и удобного зверя, хоть и нарочно не назвал его:

Букву Т

Нашли

Газели,

Поиграть с ней

Захотели…

Ближе к концу стихотворения, понятно, говорилось, что игры с этой буквой очень плохи.

Думая о самой первой букве алфавита, мы догадываемся, что даже если бы Борис Заходер не написал своей «Мохнатой азбуки», она бы и так в девяноста случаях из ста начиналась с аиста (извиняюсь за невольную рифму). Может, именно поэтому Заходер решил не красить лошадь в зеленый цвет:

АЗБУКА

Пусть начинается

с АИСТА —

Он,

Как и азбука,

С А начинается!

Но вот в лихом 1992 году вышла «Звериная азбука» Александра Сопровского и Виталия Дмитриева, где эти взрослые лирики, члены легендарного литературного объединения «Московское время», вослед Пастернаку наклонились, вооружившись микроскопом, к самой земле. У них за букву «А» отвечало самое маленькое живое существо на свете:

Нет ни доброты, ни злобы

У животного амебы.

До того она проста,

Что ни шеи, ни хвоста.

Конечно, их «Звериная азбука» предназначалась ребятам постарше (кстати, для своего круга поэты сложили еще и обсценный, ужасно смешной вариант), могущим отозваться на усложненную лексику и почти английский юмор. Между прочим, Слона им удалось как-то не заметить (букву «С» тут представляет скворец), но Тигра обойти они не сумели:

Изо всех веселых игр

Только прятки любит тигр.

Притаится он в засаде —

Так и жди, что прыгнет сзади.

На картинке Сергея Гилярова мимо куста с тигром беспечно шествует, поигрывая ружьишком, молодой человек в пробковом шлеме.

Отложив представление поэтических «звериных азбук», замечу, что специальных исследований популярного и специфического жанра детской литературы у нас — немного. В сети отыскалась работа известного московского методиста-теоретика, автора учебников по литературному чтению и доктора педагогических наук Татьяны Сергеевны Троицкой — « Поэтические азбуки: подвижность и устойчивость жанровой модели». Там, в частности, опираясь на процесс восприятия привычных вещей, описанный в статье Шкловского «Искусство как прием», и говоря о распространенных «азбуках-коллекциях» (строфа, посвященная одной букве), она пишет: «Нередко поэты стремятся „оправдать”, так или иначе мотивировать устройство подобных „коллекций”, прибегая к условному сюжету (как в „Журавлиной книге” Г. Сапгира или „Диете термита” Б. Заходера), а также тематическому или жанровому ограничению („Живые буквы” С. Маршака, „Азбука с именами” Л. Улановой, „Веселая автомобильная азбука” А. Парошина, „Азбука в считалках и скороговорках” Г. Сапгира и др.). Во всех этих азбуках актуализируется первая буква в слове — та буква, с которой начинается слово. Собирая в небольшой по объему строфе (как правило, это 2 — 4 строки) группу слов, начинающихся с одной буквы, и размещая эту строфу в стихе в соответствующем месте (по алфавиту), поэты акцентируют, выделяют общую начальную букву всей группы слов. Начальная буква слова становится своего рода символом, флажком, неким основанием для объединения слов, общим признаком („Что у нас в лесу на букву Ш?/ Это шишка шлепнулась, шурша, / Шмель и шершень шарят в кашке, / Шебуршат в шиповнике букашки...” — М. Яснов „Шумный лес”). Единое и неделимое слово, накрепко связанное в сознании ребенка с предметом, постепенно начинает обнаруживать свою собственную природу, превращаться в самостоятельный объект, расчленяться, а тем самым — остраняться».

…И все-таки лучшие современные поэты, как я вижу, больше заинтересованы не в том, чтобы «оправдаться» своими коллекциями (и даже не в том, чтобы благодаря их азбукам дети научились побыстрее запоминать буквы), но в том, чтобы с детьми поиграть. Причем поиграть — учитывая особенности детской психологии. В своей знаменитой книге «От двух до пяти» Чуковский пишет, что всевозможные путаницы и перевертыши потому-то так нравятся детям, что они обожают мгновенные «разоблачения», прекрасно понимая, что море загореться не может и что мышам никогда не загнать кошку в мышеловку. Продолжая эту древнюю традицию, поэт и переводчик Михаил Яснов создал «Азбуку с превращениями», где необходимость «разоблачения» заложена не только в смысл, но и — что очень важно — в звукопись:

Я утром вышел рано-рано,

Гляжу — пасутся два БАНАНА!

(«Банановое пастбище»)

Конечно, художник тут немного помогает читателю: на картинке два почти михалковских барана разделывают под пальмой бананы.

Работает Яснов виртуозно: то букву отрежет («Среди ветвей туман повис, / В траву слетает рыжий ЛИС»), то — заменит («Я узнал, что носит Ваня / Перочинный НОС в кармане»). Для «полного оправдания» в этих стихах подходят, пожалуй, только названия; первое двустишие называется «Лесная лирика», а второе — «Новость».

Год тому назад в Питере под грифом «Азбука для всех» (издательская фирма «ГРИФ» при участии «ДЕТГИЗа») вышла книга Яснова «Эрдельтерьер и буква „Р”».

Там, в уважительно-взрослом предисловии к своему маленькому читателю, вспоминая старинный проект «День Открытых Зверей», Яснов сообщил, что главным в тех старинных стихах-песнях (музыку писал Григорий Гладков) был совсем не принцип «коллекционности», но нечто другое.

А именно то, «что „звериные” портреты на самом деле становились портретами (зарисовками, этюдами) того, что происходит внутри нашей речи: буквы, фразы, рифмы требовали не меньшего внимания, чем герои стихов».

И дальше — драгоценные для меня слова. «Вот и эта книжка — очередной вклад в нашу общую копилку поэтической игры , того праздника звука и слова, которым, если внимательно вслушаться и всмотреться — может стать любовь к родному языку».

Вот где она, цель-то.

Ну и, конечно, любовь к тем, кого Есенин никогда не бил по голове.

Оно

Стояло около —

И очень громко чмокало.

Хвостом

Стучало по полу —

И очень громко топало.

Потом мне стало так смешно,

Когда оно меня нашло

И прямо из-под стула

В лицо меня лизнуло!

(«Оно»)

Пару лет тому назад издательство «Арт Хаус медиа» запустило книжный проект «Для взрослых и детей». Придумали его три неутомимых борца за детскую литературу — Ирина Арзамасцева, Юрий Ничипоренко и легендарный создатель литературного объединения «Черная курица», поэт, прозаик, драматург и педагог Лев Яковлев. И вот, представляя яковлевский сборник под загадочным названием «В остатке» и его автора, Ничипоренко тоже обратился к теме игры и праздника: «Лев — человек праздничный, цирковой, недаром у него про цирк написана целая азбука, и любимые его канатоходцы и клоуны, кажется, так и скачут, так и дурачатся в его стихах. Это поэзия деятельная, активная, поэзия радостного действия, которое выскакивает из слов, как непоседливый ребенок — из рубашки и штанов».

У Яковлева не только действие выскакивает из слов, оно у него вместе с неправильными буквами хулигански прячется в этих самых словах, словно насмехаясь (нежно, конечно) над всеми учителями русского языка в детсадах и первых классах:

Очень букве «Ы» обидно,

Буква горем сражена:

— Почему меня не видно

В слове «ЦИРК»,

Хоть я слышна?..

Существуют «ПРЫГУНЫ» —

Значит, в цирке буква «Ы»!

Завершая наш беглый обзор поэтических азбук (сегодня он вышел явно с каким-то «зверино-цирковым» уклоном), доложу вам, что их — море. Есть, кстати, и «Морская азбука», и не одна. На сайте http://zanimatika.narod.ru/Azbuki23.htm на вас обрушится такое количество азбук всех видов, что вам суток не хватит все их прочитать. А все и не надо. Надо — талантливые и поучительные: Андрея Усачева, Инны Гамазковой, Михаила Яснова, — полтора десятка имен у нас, слава богу, есть. И пространство для игры — пока еще — тоже. Как это там говорится у Сергея Белорусца в коротеньком стихотворении с двумя вариантами ударений —

Даже стоя

на голове,

Буква «В» —

Это буква «В».

(«Стоящая буква»)

[25] См.: Детское чтение с Павлом Крючковым. — «Новый мир», 2012, № 11.