Новый Мир ( № 10 2009)

Когда мы делали бетон

Пуханов Виталий Владимирович родился в 1966 году в Киеве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. С 2003 года — ответственный секретарь молодежной литературной премии “Дебют”. Автор трех книг стихов. Живет в Москве.

* *

*

Ничто не длится вечно — ни любовь, ни смерть,

И только одиночество бессмертно.

Я тоже думал так. Боялся не успеть

Вниз по реке спуститься незаметно.

Не то чтобы горька, не то чтоб глубока —

Как смерть, крепка и, как любовь, тревожна

Беспомощным певцом воспетая река —

И переплыть нельзя, и выпить невозможно.

Да, это — лишь слова, но где еще искать

Бессмертия, пока мы живы?

Чем сердце утомить, чем горло полоскать

И рвать на веслах жилы?

Ведь где-то собрались уплывшие давно

Д. Н., А. Е., В. К., Б. Р. и остальные.

И делят одиночество одно,

Любимые и, может быть, живые.

* *

*

Динозавры не вымерли. Они здесь.

Их миллионы, может быть — миллиарды.

Резиновые, надувные, механические,

Могут сказать жалобное “пи” в руке ребенка.

Покорные детской воле, любимые игрушки.

Ты никуда не исчезнешь.

Горькие мысли твои и ночные страхи

Станут интеллектуальной добавкой

Чужой праздности.

Потомки будут благодарно играть твоими словами.

Умри скорей, милый динозавр.

* *

*

В моем шкафу живет усталый свитер.

Обычный полосатый свитерок.

Я сотни раз о свитер руки вытер

И под дождем в нем пару раз промок.

Мы с ним срослись. Годами в нем носился.

Сказали, молодость закончилась вчера.

Я так любил его. Я очень им гордился.

Умели раньше делать свитера.

* *

*

Когда мы были киргизами

Кирзовыми, кургузыми,

Оранжево-безрукавными —

Были людьми нелукавыми.

Мы гремели лопатами,

Начиная с полпятого.

В девять слушали лекции

Про Гомера с Лукрецием

И засыпали замертво,

Опьянев от гекзаметра.

Молодыми поэтами,

В робы переодетыми,

Шли по улице гордые

С метлами, граблями, ведрами!

Улица не кончается,

Корчится, безъязыкая,

Оранжево в такт качается

Узбеками и таджиками.

* *

*

Этот вальс танцевали мы вместе

С инвалидом войны и труда.

Пели мы комсомольские песни,

Ты мне сразу ответила: “Да”.

Песен этих народ уж не вспомнит,

Украшает стальная звезда,

С пол-России, затерянный холмик

Инвалида войны и труда.

Поднимайся, страна, умывайся,

Разбивайся на пары любви:

Новый круг комсомольского вальса —

Раз-два-три, на крови, раз-два-три.

В этом танце, любя и страдая,

Стань и ты — ветеран, инвалид.

Ведь Россия всегда молодая

И всегда только “да” говорит.

* *

*

За то, что делали бетон,

За то, что мы бетон любили,

И серым попадали в тон,

И желтым серое белили —

Здесь каждый сам себе Ньютон,

Когда он делает бетон.

Из влажного песка, из пыли,

Как человека в мире том…

О, как же мы бетон любили,

Когда мы делали бетон,

Хоть материли, материли.

* *

*

Жили-были вместе пятнадцать лет.

Ели суп гороховый на обед.

Еле-еле пережили весной и зимой

Девяносто первый и девяносто восьмой.

А потом взяла и наладилась жизнь.

А они взяли и разошлись.

Он не улыбается.

Она не носит ребенка под сердцем.

Они больше не вытираются одним полотенцем.

Не смотрят в окно. Не говорят “прости”.

Это было давно, и ты о них не грусти.

* *

*

Картошку ест

Святой и вор.

Картошка рада всем.

Она — любовь сама.

Не спорь!

Картошку я не ем.

Петрушкой был.

В бульоне плыл.

Соль-перец не забыть.

Но я картошкин

Помню пыл.

Хочу картошкой быть.

* *

*

Есть такое слово “прощай”,

В нем смысла немного — одна печаль.

Все равно, кроме Бога, простить вину

Некому никому.

Обещай, обещай, обещай

Никогда не говорить “прощай”.

* *

*

Илье Кукулину

Звук на звук переводил,

Нужных слов не находил.

Так чирикали затворы,

По ночам шуршали воры,

И фольгой, как шоколад,

Хрустнул мерзлый Ленинград.

С непричинного наречья,

С птичьего на человечье

Сделан точный перевод.

С той поры никто при встрече

Мне руки не подает.

* *

*

Мы не знаем, как умер Осип Э. Мандельштам.

Может, его удавили. Может, он умер сам.

Что приоткрылось сердцу, слуху, глазам, уму,

Весело или грустно было тогда ему?

Нам ничего не известно, где он и как он там.

Очень нам интересно. Боже, как страшно нам.

* *

*

За всех участливых, ничтожных,

Судьбой развеянных, как дым, —

Мы жили счастливо! Но всё же:

Мы позавидовали им.

Кого пехота захудалая,

Кого Шойгу, кого весна,

Кого десница шестипалая,

А нас — поэзия спасла.

Ты в эту щель не сунешь лезвие,

Где космос — мрак,

Где свет — дыра,

Где никого, кроме поэзии,

Где нам пора. И ей — пора.