Новый Мир ( № 11 2006)

Военная книга

Елена Чудинова. Мечеть Парижской Богоматери. М., “Яуза”; “Эксмо”; “Лепта”, 2005, 527 стр.

Арабы с мулов соскочить спешат,

На боевых коней садится рать.

Сияет день, и солнце бьет в глаза,

Огнем горят доспехи на бойцах.

Скликают мавров трубы и рога,

К французам шум летит издалека.

Роланду молвит Оливье: “Собрат,

Неверные хотят на нас напасть”. —

“Хвала Творцу! — ему в ответ Роланд. —

.............................................

Пусть каждый рубит нехристей сплеча,

Чтоб не сложили песен злых про нас.

За нас Господь — мы правы, враг не прав”.

“Песнь о Роланде”, LXXIX.

Книга Елены Чудиновой “Нацбест” не получила, даже в шорт-лист не вошла, а между тем бестселлером все-таки стала. Пускай тиражи “Мечети Парижской Богоматери” ни в какое сравнение с тиражами, скажем, произведений Б. Акунина не идут. Книга ведь не развлекательная, не для метро, не для пляжа. Это приключения Фандорина, или Каменской, или, тем более, Виолы Таракановой помогают отвлечься от дел насущных. Здесь же случай совсем не тот: обыватель и без того запуган известиями о “подвигах” чеченских и арабских террористов, и читать мрачную, немного скучноватую антиутопию ему вряд ли захочется. Книга Чудиновой не ширпотреб, не забавная безделушка. Яркая, нарочито попсовая обложка здесь только вводит читателя в заблуждение. “Мечеть...” рассчитана на читателя мыслящего, политически активного, умеющего к тому же думать о дне завтрашнем.

Чудинова написала роман-антиутопию. К середине XXI века Европа превратилась в “Еврабию”. Мусульмане из Сирии, Египта, Ирана, Марокко, Турции, Алжира заселили Францию, Германию, Англию, Италию. Значительная часть коренного населения этих стран перешла в ислам, тех же, кто отказался произнести “Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его”, загнали в гетто. Христианские храмы обращены в мечети (собор Парижской Богоматери стал мечетью аль-Франкони). Впервые, со времен эдикта императора Константина, христиане вернулись в катакомбы. Католицизм удержался лишь в Польше, а Святой Престол переместился в Краков. Ислам восторжествовал и на Балканах: албанцы-мусульмане заселили Сербию вплоть до Белграда (о судьбе хорватов-католиков Елена Чудинова умалчивает). Остатки сербов переселились в Россию. Православная Греция платит мусульманам дань.

Немногие оставшиеся французы-христиане ведут безнадежную борьбу: скрываются в катакомбах, убивают влиятельных мусульман и т. п. Но они обречены. Вот-вот мусульмане уничтожат в Париже христианское гетто, и тогда исчезнет социальная база новых макисаров! Накануне подготовленной мусульманами ликвидации гетто макисары во главе с русским агентом сербского происхождения Слободаном и лидером сопротивления Софией Севазмиу захватывают мечеть аль-Франкони, католический священник освящает храм и служит в соборе Парижской Богоматери, уже подготовленном макисарами к взрыву, последнюю мессу.

О литературных достоинствах “Мечети...” распространяться не стану. Скандальная слава, которую Чудинова обрела всего за несколько месяцев или даже недель, доказала старую истину: успех книги зависит не столько от художественных достоинств, сколько от ее актуальности и своевременности. “Мечеть Парижской Богоматери” — событие не только и не столько литературной, сколько общественно-политической жизни. Не случайно выход этого романа многие критики вообще пропустили. В последнее время положение стало меняться, но и теперь “Мечеть...” привлекает внимание не столько литературных критиков, сколько политических обозревателей, журналистов и даже политиков.

Но более всего на успех книги Елены Чудиновой поработали парижские подростки. Эти юные “французы” алжирского, марокканского, свазилендского и еще невесть какого происхождения стали жечь машины “этнических французов”, да так успешно, что миф о единой французской “гражданской” нации стал рушиться прямо на глазах. Как будто сама судьба позаботилась о том, чтобы “Мечеть Парижской Богоматери” не затерялась в потоке глянцевого чтива.

И вот в печати, на телеканалах и радиостанциях начались дискуссии. Сама же Чудинова заработала славу русской Орианы Фаллачи.

Сторонники пролетарского интернационализма, апологеты либеральной политкорректности и тем паче мусульмане справедливо ругают Чудинову за необъективность и невежество. Мусульмане представлены у Чудиновой сплошь ленивыми, испорченными, недалекими людьми. В романе нет и намека на развитие в Еврабии каких-либо искусств или наук. Мусульманская Франция лишилась ядерного оружия из-за технической безграмотности мусульман: старые боеголовки вышли из строя, а новых боеголовок и ракетоносителей нет — мусульмане не способны к сложному, квалифицированному труду. По той же причине у стран Еврабии нет собственных компьютерных технологий: мусульмане лишь закупают китайскую электронику, вставляют китайскую или корейскую начинку в корпус, изготовленный в Париже, и продают уже под марками своих фирм. На большее они не способны.

В оценке исламского мира Чудинова в основном повторяет Ориану Фаллачи. Итальянская журналистка и русская писательница демонстрируют поразительное невежество в отношении культуры исламской. Итальянка пишет: “Как ни крути, единственное, что я нахожу в той культуре, так это Пророк с его священной книгой, ужасно нелепой, несмотря на то что она является плагиатом <...> Я нахожу у них только Аверроэса с его неоспоримыми заслугами ученого (комментарии к Аристотелю и т. д.), Омара Хайяма с его прекрасной поэзией <...> плюс несколько красивых мечетей. Никаких иных достижений ни на полях Искусства, ни в садах Мысли...” Каково? Исламская культура чужда и непонятна итальянке и русской. Для них все это темный, дремучий лес. Зато Чудинова с наслаждением описывает тонкости католического богослужения, демонстрируя приличную эрудицию, а пылкая Фаллачи объясняется в любви к шедеврам Гомера и Леонардо.

Я знаю об исламской культуре постыдно мало, но даже моих скромных знаний хватает, чтобы вспомнить гениальных арабских и персидских поэтов: Абу Нуваса и аль-Маарри, Фирдоуси и Рудаки, Хафиза и Низами, Саади и Джелаль-ат-дина Руми. На фоне этих гениев Омар Хайям Нишапур кажется поэтом едва ли не второго ряда. Мусульманская философия вовсе не исчерпывалась комментариями к Аристотелю. Что знают Фаллачи и Чудинова о мутазиллитах? Знакомы ли им имена аль-Кинди и аль-Фараби, ибн-Ханбала и аль-Газали?

На риторические вопросы ответ обычно не дают. Но я обычай нарушу: Чудинова и Фаллачи просто не желают ничего знать об исламе, о культуре мусульман, об истории исламских стран. При всей банальности этих слов я не могу обойтись без них. Подчеркну: между “не знаю” и “не знаю и знать не хочу” разница колоссальна. Чужое обеих принципиально не интересует, более того — отталкивает. Здесь уместно вспомнить дневниковую запись Юрия Олеши: “Когда видишь фотографии китайского храма, высеченного в скале <…> тут же, почти закрыв лицо, отбрасываешь это изобретение. Я ничего не хочу знать об этом! <...> Так же отворачиваешь лицо, едва успев бросить взгляд, от изображенной скульптуры древней Мексики, Перу! <...> Почему возникает этот протест, это нежелание видеть? <…> Довольно мне и моей культуры — греческой, римской, средиземноморской культуры, моего Наполеона, моего Микеля, моего Бетховена, моего Данте, меня”1.

Неприязнь к чужой культуре, замешенная, что ни говори, на самой обыкновенной ксенофобии, всегда казалась мне отвратительной. Ксенофобский сорт воинствующего невежества всегда был для меня свидетельством если не глупости, то ограниченности. С детства я любил книги и телепередачи о далеких странах. Я старался представить себя в чайхане, рядом с Ходжой Насреддином, или в карете, рядом с мистером Пиквиком, мистером Снодграссом, мистером Тапменом и мистером Уинклем. Мне нравилось представлять себя то британцем, то мусульманином. Не скажу, что я смог вообразить себя на месте самурая, японские представления о мире были (и остаются) для меня чем-то труднопонимаемым, но интерес и уважение к японской культуре сохраняю с десятилетнего возраста, когда впервые прочел “Сакуру и дуб” Всеволода Овчинникова.

И вот впервые я усомнился: может быть, в агрессивном невежестве есть своя правда?

Повлияли на меня не столько “Ярость и гордость” Орианы Фаллачи и “Мечеть Парижской Богоматери” Елены Чудиновой, сколько события последних лет: Беслан и Дубровка, взрывы в Москве и Лондоне, 11 сентября, парижские погромы и “карикатурный скандал”. Но более всего повлияла на меня реакция европейских интеллектуалов, упорство (на грани со слепотой), с которым они отрицали этнокультурную подоплеку погромов во Франции. А чего стоит скандал с датскими карикатурами? Как мало было нужно, чтобы самоуверенные защитники свободы слова начали каяться в грехе “неполиткорректности”, едва ли не тягчайшем для нынешнего европейца! Как поспешно французские политики и ученые объявили об исключительно “социальном” характере погромов и приложили немало усилий к тому, чтобы погромщиков оправдать!

Нынешний европеец сильно отличается от современников Киплинга. Он по-прежнему уверен в своем превосходстве над “варварами” (русскими, мусульманами и проч.), но решимости доказывать свое превосходство у него нет. Европейца сковывает страх: вдруг обзовут расистом, и тогда конец карьере, репутация испорчена навсегда. Вторая мировая отозвалась совершенно неожиданно: не только политик, но и ученый должен взвешивать каждую фразу, обдумывать всякую формулировку, чтобы, не дай Бог, не истолковали превратно. “Расист”, “нацист”, “фашист” — эти слова звучат как статьи приговора. Еще недавно такое положение дел меня радовало: выходило, что “прививка против фашизма” действенна до сих пор. Но всякая крайность вредна, палку уже давно перегнули и сломали. Страх нарушить правила политкорректности перекрыл ксенофобию. Лучше всех о нынешнем положении дел, на мой взгляд, сказала все-таки Ориана Фаллачи: “Не дай бог гражданину раздражиться и пробурчать: „Езжайте и пользуйтесь своими правами в ваших собственных странах”. Не дай бог, проходя между товарами, задеть коробку, или плакат, или статуэтку. „Расист, расист!” Не дай бог полицейскому приблизиться к ним и церемонно обратиться: „Мистер Лоточник… пожалуйста, не соизволите ли сдвинуть ваши вещи на дюйм и позволить людям пройти?” Они съедят полицейского заживо. Искусают, как бешеные псы. Самое невинное — оскорбят и проклянут в мать и в отца, в предков и в потомков. Так что флорентийцы держат рты на замке. Флорентийцы, запуганные, отказывающиеся от собственных прав, шантажируемые словом „расист”, и вида не подадут, даже если вы выкрикнете им в лица те слова, которые мой отец во времена фашизма кричал трусам, смирившимся с жестокостью чернорубашечников: „Есть ли в вас хоть капля достоинства, бараны?! Есть ли хоть малость самолюбия, несчастные кролики?””

Но не в одной политкорректности тут дело. Европейцы стали слишком цивилизованными, слишком образованными и слишком… безвольными. В Средние века невежественные крестоносцы, нередко путавшие мусульман с язычниками, были достойными противниками великолепных сельджукских и османских воинов, на равных сражались с ними, не имея еще технического превосходства, которое так поможет их далеким потомкам не только одолеть османский натиск, но и завоевать почти всю Азию и Африку. Британские авантюристы, от Роберта Клайва до Сэсила Родса, как правило, мало интересовались культурой стран, которые они завоевали, но именно эти авантюристы создали самое большое государство за всю историю земного шара. Да, встречались среди колонизаторов и просвещенные люди, подобные Уоррену Гастингсу, первому генерал-губернатору Индии, но на всякое правило существуют свои исключения.

Современный европеец не в пример образованней своих предков, но он развращен современной цивилизацией. Он слишком мягок, слишком благодушен для того, чтобы стать на пути исламских фанатиков.

Жан-Жак Руссо стал известен после того, как выиграл объявленный Дижонской академией конкурс на тему “Влияние наук и искусств на нравы”. Руссо дал неожиданный для человека эпохи Просвещения ответ: развитие наук и искусств влияет на характер народа пагубно. Народ постепенно развращается, теряет способность к самозащите, былая воинственность исчезает без следа, ее сменяет апатия. Науки и искусства превращают самый храбрый и воинственный народ в сообщество сибаритов.

Руссо не сказал ничего нового, просто он вернулся к идеям некоторых античных авторов. Еще Плутарх превозносил полумифического спартанского царя Ликурга за то, что тот отучил народ от роскоши, упразднил “лишние” ремесла, не позволил развиваться искусствам, ввел прославивший Спарту аскетизм. Главным итогом реформ Ликурга стало превращение Лакедемона в крепкое, воинственное государство. Спарта не дала миру ни скульпторов, ни поэтов, ни ученых, но зато покрыла себя славой в бесчисленных войнах. Даже и теперь во все школьные учебники по истории Древнего мира обязательно входит рассказ о героизме царя Леонида и трехсот спартанцев, прикрывавших отступление эллинского войска. Закат Спарты начался с возвращения в Лакедемон золота и серебра, предметов роскоши и т. п. В очередной войне Спарта потерпела поражение и стала превращаться в обычный греческий полис.

Очевидно, это какой-то закон: народ со временем становится более культурным, развитым, образованным, но при этом теряет некие качества, которые прежде помогали ему выжить. В сербском языке есть хорошее слово: “борбеност”. Означает оно активность, воинственность, готовность бороться, боевой дух. Так вот, эту самую “борбеност” народ со временем и теряет. Лев Николаевич Гумилев назвал этот процесс утратой пассионарности и связал его с постепенным исчезновением из популяции активных, энергичных, идейно заряженных людей (пассионариев).

Пока народу ничто не угрожает, утрата “борбености” является скорее благом: исчезают идейные авантюристы, прежде толкавшие своих соотечественников к кровавым экспериментам. Новый фюрер, даже если бы он появился в современной Германии, вряд ли нашел бы себе много сторонников. Немцы (и французы, и англичане) слишком привыкли к хорошей, благополучной жизни, чтоб ею рисковать; они слишком пристрастились к чувственным удовольствиям, чтобы, пусть даже на время, заставить себя отказаться от них во имя некой идеальной цели. Повторюсь, все это очень хорошо, но лишь до тех пор, пока народу никто не угрожает. Против серьезной внешней угрозы народ может оказаться беззащитен.

А угроза, видимо, существует. В принципе, события, описанные в антиутопии Чудиновой, назвать фантастичными нельзя. Мусульмане уже сейчас составляют заметную долю населения Западной Европы. Ассимилируются они плохо, живут своими общинами, по мере возможности сохраняют свои обычаи и традиции. Мусульманки охотно рожают детей, в то время как француженки и немки, англичанки и шведки детей стараются не заводить, ведь они “отнимают счастье”, мешают беззаботной жизни.

Чудинова, а вместе с ней многие ее сторонники, до Михаила Леонтьева включительно, полагают, что спасение Европы придет с возвращением христианства: “Нельзя сказать: ребята, умрем за наши гедонистические ценности. Не умрешь за них… То, за что можно умереть, на самом деле в глубинном смысле дает только вера Христова”. Уж не знаю, насколько искренним был тележурналист, но и он, как мне представляется, не совсем понимает суть проблемы. Борьба с исламским натиском, коль скоро она начнется, потребует не только веры, но и, как ни прискорбно это говорить, ненависти, фанатизма, беззаветной убежденности в собственной правоте. Здесь-то и потребуется невежество Фаллачи и Чудиновой. Оно станет необходимым условием борьбы.

Ваш покорный слуга полагает, что ислам и христианство ведут к Господу — разными дорогами, правда, но ведут. А вот Чудинова находит в исламе сатанинские начала и потому призывает к бескомпромиссной борьбе с ним. Это глупо и несправедливо, но именно с такими убеждениями выигрывают войны.

Религиозные войны ведутся не на небе, а на земле, и побеждает в них тот, чей боевой дух выше. Поверьте, мне тяжело писать эти строки, но война (а Чудинова считает свой роман “произведением военного времени”) диктует свои законы. Прошлый век полностью очистил военное дело от рыцарских предрассудков, от пережитков Средневековья. Война народов, истинно тотальная война не терпит благородства. Ее ведут до конца, до уничтожения противника. Не исключено, что, случись новая религиозная война, она будет похожа не столько на Крестовые походы или на Реконкисту, сколько на Иудейские войны или завоевание Ханаана Иисусом Навином.

Тотальные войны ведут не только оружием, но и пропагандой: надо беззаветно верить в собственную правоту, надо шельмовать противника, приписывая ему все существующие пороки, и т. д. Все это омерзительно, но если война и вправду будет, только такая тактика даст шанс на победу. Шанс, впрочем, невелик, по крайней мере для Европы. Того, кто привык спать на перине и бояться только налоговой инспекции, слишком трудно заставить пойти на лишения. Боюсь, что самым нереалистичным в книге Чудиновой оказывается все, что связано с макисарами. Не уверен, что и в современной Франции найдется достаточно людей, способных к борьбе за идею. А найдутся ли они лет через пятьдесят, когда неизбежный уже процесс морального разложения общества зайдет еще дальше?

История Рима стала примером того, как богатство, роскошь, нега развращают самый воинственный народ. Суровые римляне с течением времени превратились в изнеженных и ленивых созданий. Воевать за них стали арабские, берберские, германские и еще невесть какие наемники. Работать римляне также перестали, перебиваясь подачками от государства и от влиятельных патронов, они проводили время в цирке.

Рожать детей римляне перестали тоже, предпочитая радостям семейной жизни соблазны свободной любви (суровость закона Юлия, каравшего за прелюбодеяние смертью, борьбе с развратом не помогла). Италию стали заселять выходцы из Сирии, которые, в отличие от италиков, детей рожали охотно.

Традиционные культы империи стали приходить в упадок, обожествление императоров опошлило религию. Империю завоевали пришедшие с Востока вероучения. На место Юпитера и Юноны пришли Изида и Кибела, Митра и Христос. Античные традиции изрядно обветшали задолго до падения Вечного города. Когда цветущие земли Римской империи стали занимать варвары-германцы, у некогда воинственных римлян и галлов не нашлось ни сил, ни решимости, чтобы сражаться.

Параллели с современным западным миром напрашиваются сами собой. Упадок христианства, духовной основы Западного мира, интерес к восточным вероучениям (буддизму, кришнаитскому варианту индуизма, исламу), едва ли не всеобщий гедонизм, связанное с ним падение рождаемости. Приток многочисленных переселенцев с Востока, которые приносят с собою свою религию, свои обычаи, свой образ жизни.

“Борбеност” сохраняет лишь молодая и агрессивная Америка. За это и не любят левые европейские интеллектуалы Соединенные Штаты. Американцев то осуждают, то высмеивают, но одновременно и побаиваются. Побаиваются ее и боевики Аль-Каеды. Боятся ли они Европы? После унизительного покаяния правительства Дании, после трусливых и политкорректных заявлений французских интеллектуалов?

Но вернемся к роману Елены Чудиновой. Мне показалось примечательным одно обстоятельство: в ее книге нет характерного для некоторых наших писателей злорадства по поводу распада и гибели западной цивилизации. Падение Святого Престола, осквернение христианских святынь, унижение католиков воспринимаются Чудиновой как величайшее несчастье. На мой взгляд, таким образом это и должен воспринимать всякий нормальный человек. “Россияне <…> были поражены несчастием Греции как их собственным”, — писал о взятии Константинополя турками Николай Михайлович Карамзин2. Если Европа погибнет, если не станет собора св. Петра в Риме, если в храмах вместо христианской мессы будет намаз, то больно станет не только европейцам, но и всем хоть сколько-нибудь совестливым русским. “Мечеть Парижской Богоматери”, подобно всякой антиутопии, должна людей предупредить и напугать. Чудинова сравнивает свой роман с “1984” Джорджа Оруэлла. Мир в 1984 году мало походил на жутковатую картину, нарисованную британским писателем, но ведь он и рисовал ее для того, чтобы предупредить людей, чтобы не допустить торжества тоталитарных режимов во всем мире. Чудинова надеется, что ее роман поможет предотвратить создание “Еврабии”, которое при нынешних обстоятельствах выглядит как вполне возможный вариант развития Европы. Не думаю, что после книги Чудиновой, даже если ее издадут во всех странах Евросоюза, французы, немцы, англичане, итальянцы вернутся к христианским ценностям, еще больше сомневаюсь в эффективности проекта “новых теократий” (об этом Чудинова говорила в одном из своих интервью), но сама цель Чудиновой, по-моему, хороша, а ее ярость, убежденность в собственной правоте и даже самый настоящий христианский фанатизм заслуживают пусть не одобрения, но уважения3.

Сергей Беляков.

Екатеринбург.

1 Олеша Ю. Книга прощания. М., 1999, стр. 201.

2 Карамзин Н. М. История государства Российского. В 3-х кн, кн. 2. СПб., 2000, стр. 203.

3 См. также отклик на книгу Чудиновой в “Книжной полке Ирины Роднянской” (“Новый мир”, 2006, № 5). (Примеч. ред.)