Новый Мир ( № 11 2006)

Периодика

“АПН”, “Ведомости”, “Взгляд”, “Время новостей”, “День литературы”,

“Завтра”, “Иностранная литература”, “Интерпоэзия”, “Искусство кино”,

“Книжное обозрение”, “KM.Ru”, “Критическая масса”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Москва”, “Московские новости”, “Наш современник”,

“НГ Ex libris”, “Неприкосновенный запас”, “Новая газета”, “Новое время”,

“Новые Известия”, “Огонек”, “Политический журнал”, “ПОЛИТ.РУ”, “Посев”, “Правая.ru”, “Российская газета”, “Русский Журнал”, “Слово/Word”,

“Спецназ России”, “Стороны света”, “Топос”, “TextOnly”, “Урал”

Кирилл Александров. Генерал Власов. Финал трагедии. Размышления у клумбы невостребованных прахов. — “Новое время”, 2006, № 31, 6 августа .

“Шестьдесят лет назад, в августе 1946 года, в безымянном рву Донского кладбища в Москве обрел последний покой прах генерала Власова и других казненных вместе с ним генералов и офицеров войск Комитета освобождения народов России (КОНР). На этом кладбище после кремации в то же место десятилетиями методично ссыпали прахи расстрелянных в Москве „врагов народа” — священномучеников, бывших офицеров, обывателей… Через несколько месяцев после казни Власова и власовцев, морозным январем 1947 года, сюда же уйдут прахи Петра Краснова, Андрея Шкуро, Тимофея Доманова и остальных казачьих генералов. Еще почти через 60 лет преемники тех, кто в свое время отрыл этот ров, устроив здесь постыдные „клумбы невостребованных прахов”, в дорогих гробах торжественно положат в землю останки генерал-лейтенанта Антона Деникина и мыслителя Ивана Ильина. Так существуют в столице сравнительно недалеко друг от друга два мемориальных кладбища. На одном — очень разные Деникин, Власов, Ильин, Краснов, Шкуро, а также десятки тысяч других убитых советской властью. На другом, на Красной площади, — Ленин, Свердлов, Сталин, Дзержинский, Вышинский и все, честно служившие созданному ими государству. И порой кажется, обречена Россия метаться между двух кладбищ, каждое из которых преисполнено мистической силы…”

Алексей Алехин. Свободный разговор о свободном стихе. Беседу вел Андрей Грицман. — “Интерпоэзия”. Международный журнал поэзии. 2006, № 4 .

“Первым поэтом, кто создал, на мой взгляд, великий русский верлибр (не одиночное стихотворение, а цельный творческий метод), был Хлебников. Можно было б сказать, что он занял примерно то место, что Уитмен в американской поэзии, если бы эту его роль не заслоняли другие, более броские, его же новации, лежащие в иной плоскости”.

“Конечно, можно говорить о паузе между опытами Серебряного века и новой востребованностью верлибра в 1960-е — 80-е. Отчасти этот перерыв, правда, связан с идеологией, с агрессивно-примитивной советской эстетикой. Но я не уверен, что дело только в них. В американской поэзии, если я верно понимаю, тоже пролегла изрядная пауза между Уитменом и повальной верлибризацией последних десятилетий. Во всяком случае, у нас верлибр в ХХ веке оказался не единственной — и далеко не самой распространенной — формой модернизации стиха не только по идеологическим причинам. В свободной от такого давления эмигрантской поэзии его и вовсе практически не было. Больше того — я думаю, тебе будет занятно услышать это от меня, всю жизнь такую стихотворную технику продвигающего, — я не только не рассчитываю на „массовый переход” нашей поэзии на верлибр в грядущем, но и счел бы такое ее развитие катастрофой”.

“Напомню, что революция, произведенная Пушкиным, состояла, собственно, в том, что он придал русской поэтической речи абсолютно естественное звучание, и это стало великим эстетическим свершением. Думаю, ресурсы этого направления сегодня в значительной мере исчерпаны, и поиск не случайно чаще идет в обратном направлении, когда используется эстетический эффект „умышленной” речи — отличной от обыденной. Однако для этого не обязательно выходить вовсе за рамки регулярного стиха, и обращение к тому же акцентному или, например, опыты с архаизированной силлабикой доказывают, что тут еще немалые ресурсы”.

Кирилл Анкудинов. Мелочи жизни. Толстые журналы. Весенние номера “Нового мира”. — “Взгляд”, 2006, 24 июля .

“Интерпретируемый Кибировым „классический текст” — это „Мойдодыр” Чуковского, и проинтерпретирован он в том духе, что постмодернизм-нигилизм — это плохо, а светлое христианское мировосприятие — хорошо (вместо „одеяла” и „простыни” в кибировском капустнике действуют ценности и концепты, вместо Мойдодыра — Логос, вместо Крокодила — Пушкин и так далее). Все очень остроумно и мило, вот только, как бы это сказать… война с постмодернизмом ведется Кибировым в канонах постмодернизма (и в границах постмодернизма)”.

См. также: Олег Лекманов, “Тимур Кибиров глазами человека его поколения” — “Новый мир”, 2006, № 9.

Роман Арбитман (Саратов). Пилюля для олигарха. Сегодняшние герои детективной литературы. Кровосос. Террорист. Жертва. Женщина. — “Взгляд”, 2006, 26 июля .

“Еще одна благодатная тема — женщина-олигарх (ну не скажешь же „олигархиня” или „олигархица”?)”.

Олег Аронсон. Народный сюрреализм. Заметки о поэзии в Интернете. — “ПОЛИТ.РУ”, 2006, 4 августа .

“Итак, перед нами некий пласт существования, в котором законы литературы предстают в некотором превращенном виде: литература без литературной формы; поэзия, лишенная поэтического; высказывание без авторства и даже, возможно, без субъекта высказывания. Но если мы не будем считать отдельное стихотворение произведением, разорвем связь между произведением и высказыванием, то тогда субъектом этой поэзии будет некий поэтический народ. И задача наша будет состоять в поиске высказывания именно этого субъекта. Прежде всего уточним, чтбо мы понимаем под поэтическим народом…”

Статья опубликована в журнале “Синий Диван” (2006, вып. 8 ).

См. также: Евгения Вежлян, “Портрет поколения на фоне поэзии” — “Новый мир”, 2006, № 10.

Андрей Ашкеров. Держаться за Гиренка! — “АПН”, 2006, 14 июля .

“Думаешь о Федоре Иваныче [Гиренке] и ловишь себя на мысли. Это ж последний философ истины . И первый философ правды . И пусть эта мысль покажется вам не новой, пусть вы даже решите, что слышали когда-то уже нечто подобное, не сомневайтесь: так оно и есть. Вы можете спросить, а в чем, собственно, разница между правдой и истиной? В том, что истину исследуют, ее открывают или отстаивают. Правда же — как и любая другая конструкция кондового мышления — дарована, дана . При этом, в отличие от истины, она не столько „дар” (с которым всегда не до конца понятно, что делать), сколько ресурс (обязательно снабженный „инструкцией к применению”). Истина всегда устанавливает пределы собственной инструментализации. Проще говоря, ее можно использовать лишь до определенного предела. Напротив, правда обозначает безграничную инструментализацию истины, которая похищается у самой себя. Прав всегда тот, кто прав . Ибо у него больше сами знаете чего…”

Беседа с Наумом Коржавиным об Ахматовой, о полутонах и об искусcтве стихотворения, 3 июля 2006, Бостон. Беседу вела Ирина Машинская. — “Стороны света”, 2006, № 3 .

“На жертву она могла пойти, а просто быть ежедневной матерью — нет. Я помню смешной разговор, у Марии Петровых. Она меня туда пригласила, Анна Андреевна. А Маруся варила суп. И вдруг Анна Андреевна: „Маруся, а вы красите суп?” — „Да, а вы, Анна Андреевна, красите?” — спрашивает Маруся, хотя прекрасно знает (смеется), что Анна Андреевна никогда не красила и не варила суп. „Вы жарите лук?” А Анна Андреевна: „Мало сказать — жарю. Я его сжигаю!” Сжигаю!”

“Говорить о Серебряном веке в интервью — невозможно”.

“У Ахматовой 50 % „выхода продукции”, то есть 50% шедевров. Такого высокого процента ни у кого не было. У Блока — процентов десять”.

Владимир Богомолов. “Шрам на правой щеке!..” Неопубликованный фрагмент из романа “Жизнь моя, иль ты приснилась мне…”. Публикация Раисы Глушко. — “Литературная газета”, 2006, № 27 .

“В этот день жизнь раз за разом, непонятно — почему, бросала меня на ржавые гвозди. Во время утреннего смотра обходивший строй председатель отборочной комиссии, начальник оперативного отдела штаба корпуса, рослый, плечистый, с большим багровым носом и громоподобным голосом полковник Булыга — я знал его еще по боям под Житомиром, полтора года назад, когда он был майором, — остановясь передо мной, посмотрел и недовольно воскликнул:

— Шрам на правой щеке!.. Отставить!..”

Дмитрий Бондарев. Сон в ожидании Истины. — “Правая.ru”, 2006, 4 июля .

“В массовом сознании современный отечественный постмодерн связан в первую очередь с Пелевиным и как следствие — с восточной философией. Однако в отечественной литературе есть пример постмодерна нерелигиозного, но при том — вполне „почвеннического”. Речь, разумеется, идет о творчестве Юрия Коваля. <…> Яна Бражникова и Илья Бражников определяют постмодернизм как состояние после победы модерна. У Коваля постмодернизм — ответ побеждающему модерну. Если сравнить реакцию других „почвенников” — Астафьева и Шукшина на приближение этой победы, контраст оказывается невероятным. Их герои не могут смириться с победой модернизма — и потому либо чудят, либо страдают. Герои Коваля не страдают и не мечутся и при этом не пытаются разрушить новые ценности или воссоздать старые. Их не привлекает „борьба борьбы с борьбой” — их ценности вообще находятся вне поля борьбы. Их бытие вообще похоже на волшебный Сон в ожидании Истины — „сон о чем-то большем””.

Владимир Бондаренко. Королева бала. Игра и молитва Олеси Николаевой. — “НГ Ex libris”, 2006, № 23, 6 июля .

“Думаю, роман в стихах „Августин” уже останется в православии памятником христианского поэтического мироотношения. Удивительно, но и читается этот богословский роман в стихах, вроде бы старомодный и по форме, и по содержанию, увлекательно, держит читателя в напряжении. Редкая удача, сравнимая, пожалуй, с христианскими стихами Пастернака к „Доктору Живаго”. „Августин” — может быть, одна из вершин и ее, и современной поэзии. Но и в „Августине” поэтесса не скрывает всех искушений, которых то удавалось, то не удавалось избежать”.

Владимир Бондаренко. Берегите русских поэтов! — “День литературы”, 2006, № 7, июль .

“Проходит время, приходит истинное понимание потери последних великих русских поэтов ХХ века — Юрия Кузнецова и Николая Тряпкина”.

Андрей Борцов. К вопросу об Империи. — “Спецназ России”, 2006, № 7 .

“На самом деле вопрос решается неожиданно просто: Империя — это государство, построенное в соответствии с „Волей к власти” Фридриха Ницше. Из-за объема статьи я не могу изложить ход мыслей, которые привели к такому выводу”.

Борьба со смертобожничеством. Беседу вел Алексей Нилогов. — “Литературная Россия”, 2006, № 29, 21 июля .

Говорит Светлана Семенова: “Мужчина, точнее, мужская цивилизация нашла способ оправдания смертной жизни через творение культуры. Здесь, в этой галерее художественных образов, картин, скульптур, книг, мелодий, среди запечатленных навечно мигов, образов, идей, человек нашел компенсацию своего преходящего существования, культурный суррогат бессмертия. Женщина, порождая через свою утробу, свои внутренности уникальное живое существо, больше, чем мужчина, озабочена им, то есть таким плодом, который не просто бессмертно пребывает в пространстве идеальной художественной вещи, а реально существует, движется, мыслит, чувствует, страдает и умирает. Таким образом, производя на свет бесконечно ей дорогую личностную жизнь, она же глубже переживает смерть не просто как исчезновение себя, единственного и любимого, а естественно расширяет это чувство на другого и других, ведь ей особенно знакома трагическая невозможность принять смерть своих детей…”

Петер Бранг. Особые судьбы русского вегетарианства. — “Неприкосновенный запас”. Дебаты о политике и культуре. 2006, № 2 (46) .

“С 1892 по 1914 год российское вегетарианское движение продолжало быстрое распространение. Вместе с тем вскоре — причем отчетливее, чем на Западе, — здесь проявлялись расхождения между двумя главными течениями: религиозно-этическим и „гигиеническим””.

Алексей Бурлешин. Чем полным-полны CD в коробочках? — “Критическая масса”, 2006, № 2 .

“31 января 2006 года на своей ежегодной пресс-конференции президент Путин поведал граду и миру о том, что он слушает аудиокниги. Наверно, не будет большой дерзостью предположить, что и в Кремле, и за его стенами известны не только аудиокниги, но и такой же новый продукт на отечественном рынке, как электронные книги…”

Дмитрий Быков. Молчание классики. — “Огонек”, 2006, № 31 .

“Я ведь в самом деле ничего не знаю лучше, чем русская классика, чем наша усадебная проза, наши тургеневские девушки и толстовские юноши, проклятые вопросы и рефлексирующие интеллигенты. Но у литературы есть свой срок употребления. В какой-то момент она становится историей…”

Александр А. Вислов. Батальные лоскуты. Художник Пепперштейн пришил Каф ку к абитуриентской прозе. — “Ведомости”, 2006, № 130, 18 июля .

“Один из создателей и главных стратегов боевой арт-группы „Медицинская герменевтика”, младоконцептуалист, участник многочисленных европейских выставок — Павел Пепперштейн выступил как автор сборника „Военные рассказы”. <…> Большая часть текстов (всего их в сборнике около трех десятков) восходит к леденящим кровь “былям” — тем, что имели широкое устное хождение в пионерских лагерях того исторического периода, в который их мог почтить своим присутствием ныне сорокалетний Пепперштейн. К тем „былям”, что пребывают на стыке кинематографической реальности и дворового мистицизма, а передаются по наследству из смены в смену”.

Александр А. Вислов. Аринины откровения. Книга о Бродском с враньем и автокомментарием. — “Ведомости”, 2006, № 132, 20 июля.

“Владимир Соловьев — русский американец, прозаик, журналист — выпустил том „ Post Mortem . Запретная книга о Бродском”. <…> Это повествование Соловьев ведет от лица некой весьма тесно общавшейся с Бродским молодой особы женского пола по имени Арина, дочери ленинградских приятелей великого поэта, также эмигрировавших в Америку. Этот слегка ошарашивающий ход позволяет Соловьеву, и прежде не особо замеченному в склонности к самоцензуре морального толка, никогда особо не пасовавшему перед необходимостью ввернуть в текст хлесткое словцо, развернуться по полной. Перед нами последовательно раскрываются все комплексы, человеческие слабости и „тайные пороки” знаменитого поэта О. <…> А чтобы ни у кого из потенциальных покупателей этой, повторюсь, любопытной и небесталанно, при всей ее претенциозности, исполненной книги не осталось никаких сомнений в том, кому посвящен „художественный вымысел” вымышленной Арины, на обложке ее помещен большой портрет Иосифа Бродского”.

См. также: Ирина Машинская, “Открытое письмо в журнал” — “Слово/Word”, 2006, № 51 ; “В № 50 журнала „Слово/Word” напечатан отрывок из „докуромана” Вл. Соловьева, названный „Плохой хороший еврей”. Очень странно видеть в журнале „Слово” текст, где нечленораздельная отсебятина, к тому же плохо написанная, выдается за документально зафиксированную речь Иосифа Бродского. <…> Только человек со всепоглощающим комплексом неполноценности берется за такой труд, и если автор задумал автопортрет, то он удался уже в самой стилистической гнусности. Набор глубокомысленных пошлостей и довольно грязных шпилек в адрес нелюбезных автору людей (разумеется, данных от лица „Бродского”) дорисовывают его. Ибо на самом деле опубликованный фрагмент представляет собой не диалог Бродского с некой поклонницей, а диалог несчастного, заживо съедаемого завистью, ненавистью и забавной в этой ситуации влюбленностью в тень поэта автора — с бедным маленьким ужасненьким самим собой”.

См. также: Лев Ленчик, “Иосиф Бродский в новом докуромане” — “Слово/Word”, 2006, № 51 .

Игорь Вишневецкий. Левый фланг. Карта современной поэзии. Поэты Кирилл Медведев и Александр Скидан как зеркало поэтической революции. — “Взгляд”, 2006, 14 июля .

“В поэзии и политике традиционные левые ассоциируются с экспериментированием, с самовыражением, с социальным протестом и солидарностью, с атеистической, несколько анархической свободой. Все эти черты, вплоть до политического активизма — участия в разных проектах и группах социалистической направленности, легко обнаружить сразу у нескольких очень интересных русских поэтов. Я специально выбрал для разговора только двух. Во-первых, потому что оба автора выпустили недавно каждый по книге стихов, хотя на „консервативный” взгляд они стихами могут и не показаться…”

Игорь Вишневецкий. Право руля. Карта современной поэзии. Марианна Гейде и Елена Фанайлова на правом фланге. — “Взгляд”, 2006, 31 июля .

“Мы продолжаем составлять карту современной поэзии. Разобравшись с левым флангом, переходим на противоположный полюс, где царят женщины. <…> Сейчас так пишут в основном женщины, независимо от того, оценивают ли они свою позицию как гендерно значимую или нет. Однако с точки зрения прохладно-либерального зомбирующего критика и читателя мейнстрима 1990-х — начала 2000-х такая тенденция воспринималась как далеко выходящая за рамки и даже как новаторски смелая. Если и есть в современной русской поэзии подлинно традиционное начало, то оно представлено именно этими женщинами-поэтами. Для заметок моих я выделил двух наиболее характерных — принадлежащую к среднему поколению и недавно выступившую с резкой критикой всех и вся Елену Фанайлову и покуда числящуюся в младших — хотя появились интересные поэты и моложе ее — выпускницу философского факультета РГГУ Марианну Гейде…”

Дмитрий Воробьев. Когда государство спорит с собой. Дебаты о проекте “поворота рек”. — “Неприкосновенный запас”, 2006, № 2 (46).

“В 1983 — 1986 годах сложилась необычная для советского времени ситуация. В некоторых институтах (Центральный экономико-математический институт АН СССР, Институт географии АН СССР) разные отделы работали над противоположными задачами: одни трудились над доказательствами необходимости, а другие — недопустимости реализации проекта переброски северных вод на юг. Конфликты между ними происходили в ходе конференций, научных собраний, защит диссертаций. Подобная поляризация позиций в принципе может рассматриваться как начало общественной плюрализации в целом”.

Георгий Гачев. Собеседник Сартра и Камю. — “Московские новости”, 2006, № 27, 21 июля .

Среди прочего: “Сегодня, оглядываясь на 60 — 80-е, вдруг отчетливо осознаешь: а ведь то была золотая эпоха интеллектуального и художественного творчества в истории России…”

Марианна Гейде. Доречевое. — “TextOnly”, № 17 (2006, № 3) .

“Поэзия — это в первую очередь модернизация языка. Наличие этой функции — еще не достаточное, однако необходимое условие: поэтический текст, чтобы считаться таковым, должен сделать с языком что-то такое, чтобы ощущение от произносимых слов и язык поменялись местами: если в „обыденном” или „квазилитературном” языке ощущение события подлежит языку, то в поэзии язык сам подлежит ощущению события. Но каким образом это возможно, если мы с самого раннего детства приучены мыслить (а иной раз и чувствовать, и переживать) посредством языка, если жесткие связки, существующие в языке, произвольно сцепляясь, формируют наш жизненный мир, повелевают строить взаимоотношения с людьми тем или иным образом и определяют даже нашу самоидентичность? Для того чтобы состояться, поэзии требуется выход за пределы языка, своеобразный экс-стасис…”

Евгений Головин. Сергей Есенин. Горе горькое. — “Завтра”, 2006, № 27, 5 июля .

“Сергей Есенин — великий поэт или просто Поэт, что избавляет нас от необходимости воспевать его мастерство, а сразу перейти к его „мировоззренческим терзаниям”, ибо оные тенью сопровождают Поэзию”.

См. также: Евгений Головин, “Сергей Есенин. Счастье” — “Завтра”, 2006, № 24, 14 июня.

Евгений Головин. Поэзия восклицательного знака. — “Завтра”, 2006, № 29, 19 июля.

“Игорь Северянин мог бы повторить за Теофилем Готье: я из тех, для кого видимый мир существует”.

Нина Горланова, Вячеслав Букур. Повесть о герое Василии и подвижнице Серафиме. — “Урал”, Екатеринбург, 2006, № 7 .

“Андрюша Немзер, читающий сейчас это повествование! Ты ведь, конечно, догадался и можешь далее не читать о том, что Валуйский всего за час до конца свадьбы был уже здесь. Произвел все охорашивающие движения, включая извлечение записной книжки.

— Брак — среди категорий, которые жаждут этики, — тянул он стеклянную нить рассуждений. — Кант говорил... я тут немного разовью...

— Мы с Кантом, — громко прокомментировала Серафима Макаровна.

— Прожить всю жизнь с одним человеком — это безумие. Значит, это абсолютно нравственно!..”

Фаина Гримберг. [Павел Басинский, “Горький” (“ЖЗЛ”)] — “Критическая масса”, 2006, № 2.

“В сущности, единственная тема, по-настоящему волнующая Басинского, — это Горький и религия. Фактически книга „Горький” представляет собой длинное эссе, посвященное этой занимающей автора теме”.

Ср.: Сергей Боровиков, “Повесть о настоящем человеке” — “Новый мир”, 2006, № 4.

Денис Гуцко. Мертвый узел. — “Огонек”, 2006, № 28.

“Я не атеист. Мне в атеизме голодно. Я не церковный человек. Мне в церкви жмет, как в тесной обуви”.

Данила Давыдов. Продуктивное продолжение. — “Книжное обозрение”, 2006, № 29-30 .

“Юлий Гуголев в последние годы становится с очевидностью одной из центральных московских поэтических фигур. Новая книга Гуголева [„Командировочные предписания”], пишущего достаточно медленно, по большей части известна по разрозненным публикациям и устным выступлениям автора. Однако собранные вместе, стихотворения эти производят совершенно новый эффект. Так, стихотворение „Целый год солдат не видал родни...” в своем неподдельном пафосе могло казаться противопоставленным другим гуголевским текстам, в составе же сложноустроенного цикла „Впечатления из другой области” оно обретает и дополнительное измерение, и более широкий смысл: „ ...И пошел солдат прямо на Кавказ. / Он там видел смерть, как видал он вас. / А вот где и когда, если честно, / суждено ему завершить войну, / знает только тот, кто идет по дну. / Ну а нам про то неизвестно ” . „Плотскость” гуголевских сюжетов (а многие тексты Гуголева подчеркнуто фабульны), которая на деле оборачивается метафорой сосуществования тела и души, его ироничность, лишенное всякой искусственности умение инкорпорировать живую речь в ткань регулярного стиха выделяют Гуголева из каких-либо течений или групп как совершенно самобытную фигуру <…>. Высокое в низком, метафизическое в материальном — вроде бы предсказуемая инверсия, но Гуголев делает с ней вещи, доселе непредставимые: при всем величии Заболоцкого и Нарбута, Сапгира и Олега Григорьева, срастивших в своих стихах дух и плоть, место Гуголева самостоятельно”.

Денис Драгунский. Запрос на адреналин. Энергия социального протеста никуда не делась, она приняла иные формы. — “Новое время”, 2006, № 30, 30 июля.

“<…> в значительной части общества сформировалась стойкая негативная реакция на гражданские инициативы в их традиционном, демократически и либерально окрашенном виде. Я выражаюсь корректно, а потому витиевато, хотя мог бы сказать грубее и короче: в народе терпеть не могут правозащитников, борцов с расовой дискриминацией, наблюдателей на выборах, защитников свободы слова. Не говоря уже о радетелях свободы совести”.

Денис Драгунский. Здравствуй, дерево! Перспективы зеленой партии. — “Неприкосновенный запас”, 2006, № 2 (46).

“Экологические движения (те самые „малые дела”) насущно необходимы. Мощная экологическая партия, слава создателю, невозможна — это, повторяю, было бы опаснее самых радикальных политических проектов. Но зеленая партия — нужна. Просто необходима. Не строго экологическая, а именно зеленая. <…> Собственно, это должна быть партия, защищающая природное разнообразие общества от безответственного вмешательства власти. Современное постиндустриальное общество — это тоже своего рода экосистема, „антропоценоз”, там тоже есть свои уникальные угодья, гнездовья и нерестилища, которые нужно охранять не меньше, чем реки и озера”.

Борис Дубин. “Наше общество не способно держать само себя”. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Московские новости”, 2006, № 29, 4 августа.

Среди прочего: “Например, сейчас 52 процента нашего взрослого населения так или иначе поддерживают лозунг „Россия для русских”. За 1990-е годы число его сторонников возросло очень сильно. Важно, что 60 процентов россиян не считают этот лозунг фашистским”.

Валерий Дударев. Китеж и Кремль. Улялюм Дмитрия Бобышева. — “НГ Ex libris”, 2006, № 23, 6 июля.

“Не зря время выкинуло, словно бездушной волной, под ноги новых поколений все ту же неповторимую четверку: Бродский, Рейн, Найман, Бобышев. И если с первыми тремя парки уже разобрались, то последнее поэтическое имя лишь совсем недавно едва снова пробилось сквозь завесу кривотолков, охаивания, банального замалчивания. Пробилось не только стихотворениями, но и воспоминаниями с достаточно наглым названием (учитывая ситуацию) „Я здесь”, где приводится грустная сцена, которая проецируется на всю дальнейшую общую судьбу героев. Это повествование о фотографии, на которой возле гроба Анны Андреевны запечатлены все четверо: Бродский, Найман, Рейн, прикрывающий плечом лицо Бобышева, и… собственно лоб Бобышева. В некоторых изданиях печатается стрелка и подпись: „лоб Дмитрия Бобышева”. Впрочем, „игра в прятки” началась гораздо раньше печальной сцены прощания, и последствия этой „игры” до сих пор питают бытовые разговоры вокруг нашего поэтического бытия”.

Никита Елисеев. [Максим Кантор, “Учебник рисования”]. — “Критическая масса”, 2006, № 2.

“Все это — чушь, разумеется, и полный хренобель, но синтаксис, синтаксис каков! В процитированных словах нет ничего, кроме литературы. Этот отрывок — типичная, настоящая, плотная, старательно сделанная литература. В пору розановского раздрызга, который был усугублен Интернет-литературой, появился писатель с грамотным синтаксисом, с настоящим, доподлинным, ораторским жестом”.

Игорь Ефимов. Тайна неравенства. — “Огонек”, 2006, № 31.

“Не в том смысле они неравны, что одни от рождения лучше других, — нет, нет и нет. А в том смысле, что волевой потенциал одних заметно превосходит волевой потенциал других. И он может проявиться как в подвигах и в свершениях, так и в самых немыслимых злодействах, на которые у среднего человека просто не хватит решимости. <…> „Люди равны перед Богом” — но это лишь потому, что Бог непомерно велик и наши различия перед лицом Его всеведенья и всемогущества ничтожны. В церкви высоковольтный может опуститься на колени рядом с низковольтным, и в этом не будет никакого притворства или неправды — ибо перед лицом Творца мы поистине едины. Но между собой мы очевидно и мучительно неравны. Любая эгалитарная идеология, пытающаяся утверждать обратное, по сути, присваивает себе прерогативу Божества. И если ей удастся прорваться к власти, она всегда кончит самообожествлением”.

Лола Звонарева. Между зверинцем и храмом. Заметки о современной исторической прозе. — “Москва”, 2006, № 6 .

“Читая исторический роман пермского писателя Алексея Иванова „Чердынь — княгиня гор” (2000), неожиданно для себя вновь вспоминаешь „Таис Афинскую” Ивана Ефремова”.

Cергей Земляной. Новая теория Москвы. — “Политический журнал”, 2006, № 24, 3 июля .

“<…> дебаты об объединении Москвы с Московской областью, разразившиеся с конца истекшего мая, сдается, знаменуют собой поворотный пункт истории России. Ибо перспектива объединения столицы с Московской областью в сверхрегион, равный по территории и населению Нидерландам, где будет производиться треть российского ВВП и крутиться от 70 до 90 % российских денег, — это есть не что иное, как горизонт переформулирования, переформирования ядра всей нашей государственности с непросчитанными последствиями этой опрометчивости. Надо учитывать еще один аспект: замысел объединения Москвы и области подстегивается прежде всего глобализацией, в которой стремится найти свою нишу российская политическая и бизнес-элита. Ей не терпится стать легально полноправным членом не только „Большой восьмерки”, но и „Золотого миллиарда”. Россию с ее стареющим и вымирающим населением туда за один прием, в пределах жизни нынешнего поколения, не втянешь; а вот мегастоличный регион — вполне возможно. <…> Но тогда произойдет автоматический сброс всей прочей России как ненужного балласта”.

Андрей Зубов. “Дом смерти предназначен для жизни”. — “Посев”, 2006, № 7 .

“<…> места массовых захоронений не должны превращаться в секуляризованные гражданские кладбища под тем предлогом, что в их земле лежат люди разных вер и конфессий, а часто и неверующие. Прежде всего кто мы такие, чтобы судить о вере и неверии наших погибших ближних, кто знает, каким было последнее устремление их сердец”. Выступление на научно-практической конференции “Этно-конфессиональные традиции и мемориализация мест массовых захоронений жертв социальных катастроф” (Москва, 6 июня 2006 года).

Виктор Иванив. Новые радикалы и новые мученики (о прозе двадцатилетних). — “Топос”, 2006, 5 июля .

“Так и герой романа Натальи Ключаревой [„Россия: общий вагон”], Никита, путешествует в поездах, останавливается на забытых станциях, встречает людей и читает их судьбу. Это герой-посредник, герой-медиум, проходящий в своем движении аллегории возрастов, иерархии положений, границы и пределы преисподних и рая. Падающий в обмороки юноша всякий раз, очнувшись, вспоминает этот мир и грезит наяву. На четырех концах этого мира стоят ангелы власти: больница, церковь, армия, тюрьма”.

См. также: А. Беззубцев-Кондаков, “Общий вагон” — “Урал”, Екатеринбург, 2006, № 7 .

Наталья Иванова. Механика литературной жизни. — “ПОЛИТ.РУ”, 2006, 4 июля .

“Премиальные сюжеты сегодня на самом деле — это не только механика движения, но и механика торможения. Причем — плодотворного и полезного. Чтобы следующая новинка не вытесняла предыдущую за один месяц, придумываются все новые и новые премии. Пусть каждая книга пройдет через презентацию, поучаствует в фестивале и получит премию. Не жалко. Хорошо бы ее при этом кто-нибудь и прочитал”.

Феликс Филипп Ингольд. Литературное Эльдорадо. Перевод Сергея Ромашко. — “Русский Журнал”, 2006, 20 июля .

Статья швейцарского слависта, поэта, переводчика, публициста в “Нойе цюрхер цайтунг” . Цитата: “Российский „Журнальный зал”, которому Западная Европа со своей стороны не может предъявить не то что эквивалента, но даже ничего похожего, свидетельствует не только о разнообразии современного литературного процесса, но и подтверждает высокое качество отдельных (по большей части недавно созданных) изданий, которым за короткое время удалось снискать уважение и за рубежами России”.

Интервью Ирины Дудиной с Марусей Климовой. — “Топос”, 2006, 27 июля .

Говорит Маруся Климова: “Иногда, просыпаясь по ночам, я открываю американскую „Энциклопедию серийных убийц”, которая всегда лежит на столике рядом с моей постелью. И это чтение немного меня успокаивает, помогает избавиться от преследующих меня кошмаров…”

Дмитрий Ковальчук. Сладкая революция. — “День литературы”, 2006, № 7, июль.

“Исаак Бабель — один из русскоязычных писателей ХХ века, чье творчество вызвало бурные споры и получило немало неверных, искаженных оценок, сопровождаемых массой недоговоренностей и мифов. Один из них — причисление писателя к русской классической литературе…”

Андрей Кончаловский. “Иногда монархия лучше, чем демократия”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2006, 31 июля .

“Я предложил бы провести плебисцит на тему замены тюремного заключения телесными наказаниями. Как в Сингапуре. Экономно и эффективно. И, главное, провинившийся может вернуться домой, кормить родителей или семью”.

Дмитро Корчинский — Алина Витухновская. “У революции нет задачи…” — “Завтра”, 2006, № 31, 2 августа.

Говорит Дмитро Корчинский: “Вот я не знаю, когда Сталин был счастливее — где-нибудь в 1950 году, в Кремле, где он видел соратников, которыми можно было помыкать, но при этом он имел отношение только к бумагам, или же когда брал Тифлисский банк…”

Сергей Костырко. Шорт-лист как текст. Известный литературный эксперт рассуждает о смысле премий “Большая книга” и “Национальный бестселлер”. — “Взгляд”, 2006, 16 июля .

“Список этот [„Большой книги”] можно читать и как некую инвентаризацию литературных писательских индивидуальностей, литературных стилей и тенденций, а можно и как перечень читательских аудиторий, активно (или не слишком) направляющих сегодня литературу. Аудиторий разных, часто просто непересекающихся”.

Геннадий Красников. И одна в поле воин… — “Москва”, 2006, № 6.

…И это — Новелла Матвеева.

Игорь Красновский. Катынь: если каяться, то перед Богом. — “Москва”, 2006, № 7.

“Не лежит ли разгадка тайны гибели поляков именно в тайне Красного бора — Гнездова — Катыни и так называемого „бункера Гитлера”? Почему Йозеф Геббельс выбрал для своей „политической бомбы” именно Катынь, а не, например, Медное? Почему эта „бомба” получила само название „Катынь” — название места, весьма удаленного от Козьих гор, где находятся могилы поляков? Что реально искали (или прятали?) в Катынском лесу сначала немцы, а потом люди из ведомства Лаврентия Павловича Берии? Только ли (и столько ли?) неистлевшие кости пленных польских офицеров их интересовали? Или что-то совсем иное, а вся история с трупами поляков была лишь шумным отвлекающим маневром? Одна из самых больших загадок Катыни, которая почему-то напрочь выпала из поля зрения исследователей трагедии: почему вслед за комиссией Бурденко Козьи горы вдоль и поперек пробороздил мощный экскаватор из ведомства Лаврентия Павловича? Совершенно очевидно, что он не сбрасывал в текущий рядом Днепр кости польских офицеров. В Катыни, как можно предположить, люди из ведомства Берии упорно искали что-то очень важное, возможно, оставшееся там после немцев. Что? Нашли или нет? И почему этот экскаватор, заснятый немецкой аэрофотосъемкой, сильно заинтересовал ЦРУ США, когда снимок попал в руки американской разведки? Почему фашистское командование, несмотря на неотвратимо приближающуюся агонию, с маниакальным упорством вплоть до мая 1945 года посылало в район Катынского леса один самолет-разведчик за другим? Их сбивали наши зенитки, а они все летели и летели, словно мотыльки на гибельно манящий огонек... Почему первыми словами в телефонном отчете руководству Польши от профессора Марьяна Глосека, эксгумировавшего „ямы смерти” в 1995 году, была сказанная с нескрываемым удивлением и радостью (если, конечно, это определение чувств уважаемого профессора подходит к данной ситуации) фраза: „Они здесь! ”? Неужто поляки в 1995 году не рассчитывали найти в Катыни останки своих офицеров? Или, возможно, с подачи своих американских друзей они морально были готовы найти здесь нечто совсем иное, а не истлевшие кости своих соотечественников? Почему и по прошествии шести десятилетий тема Катыни остается, давайте уж говорить прямо, одной из приоритетных в деятельности на территории России не одной польской, но и других западных разведок? Только ли исключительно по идеологическим соображениям? Почему оказалось, что из 183 томов „катынского дела” 116 содержат сведения, составляющие государственную тайну, и только 67 открыты, в том числе для передачи польской стороне? Почему, наконец, все, кто действительно серьезно занимался темой Катынского леса, говорят о том, что это страшная тема? Страшная не только в смысле человеческих трагедий тех, чьи кости здесь лежат... Подобных вопросов можно задать еще немало. А вот внятных ответов на них, увы, раз-два и обчелся. Что ни говорите, но тайна Катынского леса не в одних могилах польских офицеров на очень небольшом пятачке этого лесного массива в 95 га под Смоленском. И интуиция, да и элементарная логика подсказывают, что связана она не с 1940 годом, как утверждают „правдолюбцы”, а именно с периодом оккупации советской территории фашистами. А история вокруг расстрела несчастных поляков, как ни шокирующе это звучит, — лишь следствие настоящей тайны Катыни. Если хотите, дымовая завеса из идеологических страшилок о вампирах из НКВД. Завеса, изначально просчитанная в ведомстве Геббельса как очень точный отвлекающий маневр от чего-то другого. Того, что еще, быть может, заставит содрогнуться мир...”

Петр Мамонов. Тьма — это отсутствие света. Проповедь, прочитанная на сочинском пляже нынешним летом. Записала Лариса Малюкова. — “Новая газета”, 2006, № 55, 24 июля .

“Я ничего не вещаю. Делюсь собственным опытом. Такой же я — слабый, немощный. Такой же всякий. Но у меня появилась алчба. Мне надо позарез, аж в горле пересыхает. Истину”.

Игорь Манцов. Не надо рая! — “Русский Журнал”, 2006, 11 июля .

“Я же не случайно нахваливал картину „Мне не больно”, там это хорошо сделано: начинается попыткой сюжета и жанра, евроремонтом и томными позами великосветской львицы Ренаты Литвиновой, а кончается полями, лесами, палаткой и шашлыком. Смертельной болезнью.

Кстати, раньше всех это начала делать Кира Муратова. Всем посмотреть, скажем, „Познавая белый свет” от 1979 года. Скромно, но страшно.

И все-таки Балабанов. Не случайно его герои — „архитекторы” и „дизайнеры”! Типа „щас сделаем модное-премодное жилье”. Перестройка, ага! Потребительский рай. А после?

А после, так сказать, реал. Лесополоса. Водка из железных кружек. Короче, „держись, геолог, крепись, геолог...”, то есть за пределы идей шестидесятников действие никак не выходит. Начинается идеей бутика, идеей интересненького западного сюжета, но кончается идеей лесостепи, идеей теплого сплоченного мычания и идеей смерти. Идеей все того же советского коллективного тела .

Мне выражали устные недоумения по поводу неумеренных восторгов в адрес балабановской картины. А я повторяю вновь и вновь: великое кино, великое. Эпохалка. Нас уже не будет, а оно, это кино, будет! Ничего лучшего, ничего более внятного здесь и сейчас сделать все равно нельзя. Нет языкового ресурса. Через много лет и „Брат-2”, и „Мне не больно” будут, безусловно, канонизированы и историей искусств, и социальной историей”.

Ирина Медведева, Татьяна Шишова. Троянский конь ювенальной юстиции. — “Наш современник”, 2006, № 5 .

“Используя защиту детей от насилия в качестве демагогического прикрытия, „агенты изменения” (формулировка западных спецслужб, обозначающая тех, кто приходит на смену „агентам влияния”; „агенты влияния” готовят почву, а „агенты изменения” на этой подготовленной почве уже созидают новую реальность по планам „заказчика”) пробивают две главные инновации: 1) предоставление детям юридически и административно обеспеченного права подавать в суд на своих родителей, воспитателей, педагогов и прочих взрослых; и 2) создание отдельного ведомства, которое возьмет на себя всю работу с детьми и подростками группы риска. Поскольку пагубность этих реформ не лежит на поверхности, стоит рассмотреть их поподробнее…”

Александр Мелихов. Долой доброту! Чтобы не дискредитировать идею гражданского общества, необходимо навязать общественным организациям общедемократические стандарты. — “Московские новости”, 2006, № 27, 21 июля.

“Повторяю, я либерал в том смысле, что прекрасно понимаю весьма и весьма ограниченные возможности контроля. Однако если он позволит довести уровень коррупции в особо выдающихся общественных организациях хотя бы до уровня общегосударственного, уже и это будет серьезным успехом”.

Алексей Миллер. “Критерий для оценки империи — человеческая жизнь”. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Московские новости”, 2006, № 27, 21 июля.

Говорит историк Алексей Миллер (автор монографий “„Украинский вопрос” в политике властей и русском общественном мнении”, “Империя Романовых и национализм”, “Западные окраины Российской империи”): “Династия Романовых легитимизирует себя через миф иностранного происхождения: изначально они не мыслили себя русской династией, „национализация” династии произошла ближе к концу XIX века. Деятельность Уварова стала показателем того, что была осознана необходимость формирования ядра империи, которое было бы похоже на нацию. Первый царь, который позиционирует себя как русский, — это Александр III. Поэтому эту империю я и называю империей Романовых. Для того чтобы считать ее русской империей, русская нация должна была иметь некое представительство. <…> Возьмите Османскую империю, там в середине XIX века слово „тюрк” означало „тупой, грязный крестьянин”. У него надо было забирать жратву для армии, а при особой нужде его самого забривать в солдаты. Османы не считали себя представителями интересов тюрков, так же как и Романовы долгое время не считали себя представителями интересов русских”.

“Мы устали жить без любви”. Беседу вела Ядвига Юферова. — “Российская газета”, 2006, 4 августа .

Говорит Светлана Алексиевич: “Конечно, мы — люди эпохи войн, ее этики, и бывает, что выхода нет. Солдат отстреливается, чтобы пятеро друзей ушли в горы. Но попробуйте понять человека, который сегодня говорит: я не хочу жить, потому что не хочу жить при капитализме, как формулируют некоторые мои герои”.

“Нам нужны новые мифы”. Беседу вела Ильмира Болотян. — “Литературная Россия”, 2006, № 31, 4 августа.

Говорит драматург Владимир Забалуев: “Проблема в том, что система советских мифов уже не соответствует реальности. В 90-е годы мы ничего нового создать не смогли, все строилось на отрицании, на смене знака „плюс” на знак „минус” — и наоборот. Сегодня у нас истории как системы мифов, как способа самоидентификации не существует. А раз так, то в значительной степени посредством искусства будет складываться какое-то новое представление о России, которое позволит обществу и стране чувствовать себя единым целым и двигаться вперед. <…> Спрос на исторический продукт растет, а значит, нам нужны новые мифы. А мифы все-таки лучше создают художники, уже потом историки подводят под них документально-историографическую базу”.

Андрей Немзер. Исключительная благодать. О новом романе Юрия Арабова. — “Время новостей”, 2006, № 117, 6 июля .

“Пастернак думал назвать свой заветный роман „Смерти не будет”. Сооруженному Арабовым сценарию по мотивам (против мотивов) „Доктора Живаго” подошел бы титул „Жизни не будет”. Как и новому роману [„Флагелланты”], в последних строках которого рассказчик заверяет: „Надежда на нас, мертвых. Мы встанем, если понадобится”. Нет уж, спи спокойно, дорогой товарищ!”

Андрей Немзер. И вот она, эта книжка. Александру Галичу опять не повезло. — “Время новостей”, 2006, № 123, 14 июля.

“То, что Галича следовало публиковать в „Библиотеке... ”, обсуждению не подлежит. Даже если кому-то его песни „не ндравятся” (дело вкуса; по-моему — свидетельство о безвкусии), даже если кто-то не видит, сколь значимую роль сыграл Галич в освобождении поэтического языка конца ХХ века (его влияние на разных поэтов — богатая филологическая тема), отрицать общественно-историческое значение этого поэта, его сцепленность со временем, его воздействие на несколько поколений русской интеллигенции невозможно. Галич — часть истории, а потому и отношение к его наследию должно быть историческим. Что соответствует задачам „Библиотеки поэта”. „Просто читать стихи” можно по другим книгам. Между тем новая книга пригодна только для „просто чтения”…”

Речь тут идет о “Стихотворениях и поэмах” А. Галича, подготовленных В. Бетаки для Большой серии “Новой библиотеки поэта”.

Андрей Немзер. Окликая будущее. Александр Архангельский написал книгу о годе своего рождения. — “Время новостей”, 2006, № 127, 20 июля.

Среди прочего: “Читая лекции о временах куда более отдаленных, я иногда напоминаю студентам: Пушкин не мог позвонить по телефону, Толстой не мог, уставившись в телевизор, узнать, что происходит на другом конце России, путешествие из Петербурга в Москву — это действительно путешествие. Студенты понимающе смеются, но, кажется, до конца не верят. Для того чтобы оценить эру памперсов (и тот переворот в устройстве семьи, который они принесли), надо представить въяве подгузники, постоянное кипячение белья, кухню (хорошо если кухню, а не единственную комнату в коммуналке с не лучшими соседями!), в которой всегда что-то сушится. Для того чтобы понять, как изменил мир Интернет, надо вглядеться в пишущую машинку”.

О множественности психических миров. Беседовал Алексей Нилогов. — “НГ Ex libris”, 2006, № 23, 6 июля.

Говорит Вадим Руднев: “Мне показалось, что это самый умный человек XX века. Для Витгенштейна философствование и жизнь нераздельны в отличие, например, от Гуссерля или Хайдеггера, которые занимались философией отдельно от бытовой жизни. <…> Мое непонимание французского философствования менее продуктивно, чем непонимание текстов Витгенштейна, всегда преисполняющее надеждой на будущее понимание”.

Зинаида Партис. Это я помню. — “Посев”, 2006, № 6.

Ленинград, 50 — 60-е годы. Писатели.

Евгений Пастернак. “Старались сделать Собрание сочинений академическим”. — “Книжное обозрение”, 2006, № 29-30.

“Безусловно, новое по сравнению с предыдущими изданиями — письма Бориса Леонидовича, опубликованные в хронологическом порядке, что создает совершенно новое впечатление о Пастернаке. <…> Далее — V том, стенографии выступлений Пастернака в самые тяжелые сталинские годы. Эти записи меняют мнение людей о Пастернаке — как он вел себя среди творческой интеллигенции того времени, как отстаивал свои взгляды, внутреннюю свободу и свободу по отношению к внешней среде. <…> Черновики — это отдельная часть Собрания сочинений. Пожалуй, еще никогда не было столь полной публикации черновиков к роману „Доктор Живаго” (IV том Полного собрания)…” Речь идет о Полном собрании сочинений Б. Л. Пастернака (М., “СЛОВО/SLOVO”, в 11 томах + CD).

“Плохих слов нет — есть плохие люди”. Беседу вел Дмитрий Быков. — “Огонек”, 2006, № 27.

Говорит Юз Алешковский: “Главной фигурой 90-х, на мой взгляд, был Пелевин, его прозу я полюбил. Главной фигурой сегодня становится Гришковец — несколько более склонный, кажется, угождать публике, но все равно очень талантливый. Массовую беллетристику я никогда читать не мог, но она ведь и не для этого. Она — свидетельство о времени. Многие реалии будут восстанавливаться потом по текстам Марининой, пишущей, кстати, лучше Устиновой, Дашковой, Донцовой... Никого не хочу обижать — эта литература нужна. Великие отражают не столько эпоху, сколько себя. А массовая культура аккумулирует быт”.

Валерий Подорога. Философия и литература. — “ПОЛИТ.РУ”, 2006, 28 июля .

Публикуется полная стенограмма лекции профессора, доктора философских наук Валерия Подороги, прочитанной 24 марта 2005 года в клубе “Bilingua” в рамках проекта “Публичные лекции „Полит.ру””. Цитирую: “Поэзия для меня даже и к литературе не относится. Вероятно, это особый род экзистенциальной активности или деятельности, который даже не может быть включен в литературу. А литература в том виде, в каком я ее пытаюсь интерпретировать, это то, что мы можем назвать классической. Классической в том смысле, что умер не только автор, но и все контексты, которые мешают новому чтению. Странное сочетание: постоянное умирание всех окружающих контекстов дает возможность выйти на обнаженное, скажем так, чтение самого текста, возможность полностью его присвоить в качестве современного”.

Дмитрий Полищук. Наважденье одно. Стихи. — “Стороны света”, 2006, № 3 .

А у нас в хрущобе (Господи Иисусе!)

завелись удивительные гуси.

Черные, верткие, как головастики,

на крылах — белоснежные свастики.

По ночам в буфете шуруют,

днем — маршируют.

Гнезда вьют под паркетом,

погогатывая при этом.

Ставлю воду им в блюдце золоченом,

солью кормлю с алебастром толченым.

То-то скачут они тогда, напоминая крольчат,

когда умирают — кричат.

(“Веселые гуси”)

Захар Прилепин. [Интервью]. — “KM.Ru”, 2006, 25 июля .

“Беседуя со своими недругами и товарищами на темы политики, или — шире — самоопределения человека в государстве, я часто, нисколько не кокетничая, говорю, что с легкостью откажусь от своей писательской свободы, если это будет нужно моей стране, начавшей реализацию некоего восстановительного, наступательного, созидательного проекта. Родина, несомненно, превыше всех свобод, которые либо умозрительны, либо вредны — особенно в либеральном их толковании”.

“Несомненным потрясением было прочтение Эдуарда Лимонова. Влияние его на современную литературу бесподобно, и в этом смысле ни Солженицын, ни Аксенов, ни кто угодно ему не конкуренты. Пройдет время, и станет очевидным, что влияние Лимонова в русской литературе (и на нее) сопоставимо только с влиянием Льва Толстого и Достоевского. Это было разное влияние, породившее, безусловно, не только некие системные, важные сдвиги в литературном контексте, но и сонмы беспомощных подражателей”.

См. также: “Не без трепета начинаю работу над жизнеописанием крупнейшего, на мой взгляд, русского писателя XX века. Его гений прискорбно мало ценится в наши дни, когда из „литературного иконостаса” минувшего столетия изъяли нескольких замечательных творцов, а иные лики бесстыдно изуродовали, не пририсовав им разве что рога. Только боль о посмертной судьбе человека, чьи книги стали откровением для меня, заставляют взяться за работу. Внутренне я с тоской осознаю несоизмеримость моего земного рассудка и его — космически непомерного — разума. Я умышленно не называю имени этого писателя. Не хочу преждевременно навлечь его гнев — он был строгий старик”, — так отвечает Захар Прилепин на вопросы “Литературной газеты” (2006, № 32, 2 — 8 августа ).

Cм. также рецензии Сергея Белякова и Сергея Костырко в октябрьском номере “Нового мира” — о романе Захара Прилепина “Санькя” .

Александр Пятигорский. “Кому нужен Сократ”. Беседу вел Слава Сергеев. — “Новое время”, 2006, № 28, 16 июля.

“— Стран нет. Есть только человек. Вы. Я. Понимаете? Про страны это все придумано.

— Хм. А если идешь по улице и там плюют на ботинок, это опять какой-то индивидуум плюнул и страна ни при чем?

— Ни при чем. Это не ваше дело! Вот плюнули вам на ботинок, если вы обиделись — значит, вы дурак. Все как-то устроено. Устроено в нашем сознании.

— А почему это я дурак, если я обиделся? Ответьте, пожалуйста, на этот конкретный вопрос.

— Пожалуйста, отвечаю. Человек, который философствует, — он не может обижаться. Он может рассердиться. Это тоже плохо. Но обижаться он не может. Обижается немыслящий, хилый интеллигент-слабак. Понятно? А философствующий повторяет фразу одного из гениальных людей ХХ столетия, Георгия Ивановича Гурджиева: justice of it all . То есть справедливость всего этого. Плюнули — хорошо. Ты должен с этого момента понимать, что ты — человек, на сапог которого плюнули”.

Леонид Радзиховский. Взрослые дети молодых людей. — “Искусство кино”, 2006, № 3 .

“После шестидесятников поколений почему-то не было. В оттепель — возникло, а потом, в заморозки и даже в годы настоящей революции 1989 — 1993 годов, поколений уже не было — была только слякоть”.

Абрам Рейтблат, Борис Дубин. Литературные премии как социальный институт. — “Критическая масса”, 2006, № 2.

“Таким образом, можно сказать, что к концу имперского периода истории России и русской культуры институт литературных премий в России существовал, но роль его была невелика. Его использовали, как правило, для противостояния институту, который доминировал в литературе и претендовал на единоличное право задавать безальтернативную иерархию. Поскольку в собственно литературной области все определяли журналы (сила общественная), то государство в лице Академии наук пыталось противостоять им с помощью премий (без успеха). В драматургии же, напротив, все определяли государственные структуры (театрально-литературные комитеты императорских театров в Петербурге и Москве), тогда как общественные организации стремились противостоять им с помощью премий (и не без некоторого успеха)”.

Русский политический консерватизм. — “АПН”, 2006, 20 июля .

“Жить — значит меняться, оставаясь неизменно самим собой. То, ради чего стоит жить, то, от чего нельзя ни при каких обстоятельствах отказаться, называется „идентичностью”. Консерватизм есть идеология, нацеленная на сознательное удержание идентичности, сохранение живой непрерывности эволюционного развития …” Далее — много консервативных тезисов.

Полемизируя с этим документом, Ярослав Бутаков, в частности, пишет: “ Игнорирование пласта русской цивилизации, связанного со староверием и сектантством, порывает с традицией консерватизма. Здесь достаточно вспомнить Константина Леонтьева, который, при своем истовом православии, считал наличие множества религиозных групп русского народа признаком сохранения цветущей сложности России. Вспомним хотя бы его восторженное описание судебного процесса у молокан, бывшее для него доказательством „присутствия нетронутых и самородных сил” в русском народе, чтобы понять: неправославие огромной части русских не было для православных консерваторов свидетельством непричастности этой части народа к „нашему цивилизационному сообществу”” (“Нищета идеологии” — “АПН”, 2006, 25 июля ).

Михаил Рыклин. Страна превратилась в желудок. Беседу вела Анна Альчук. — “Взгляд”, 2006, 24 июля .

“— Я вижу общую растерянность левых, потому что мир меняется, а их инструментарий остается в основном прежним. Изменения слишком радикальны, а инструментарий слишком жесткий. <…>

— А кто из философов наиболее адекватен изменившейся ситуации?

— Те, кто до этой ситуации не дожил: Фуко, Деррида, Делез. Их тексты до сих пор сохраняют мощный потенциал. Адекватны и Гегель, и Макиавелли”.

Анна Сафронова. Здравствуй, рыба, и прощай. Писатели-деревенщики 30 лет назад и 30 лет спустя. — “Взгляд”, 2006, 10 июля .

“У „Царь-рыбы” и „Прощания с Матерой” общее только время выхода в свет и тема гибнущей деревни, и не более того. Астафьев и Распутин — абсолютно разные писатели, и подверстка „по теме” призвана была эту разницу затемнить. У Распутина Матера гибнет, потому что государственные планы осуществляются. У Астафьева наоборот: „Все кончилось однажды и разом. Стройку дороги, которая через все Заполярье должна была пройти, остановили . И опустела Боганида””.

Анна Сафронова. В одном СИЗО с Данилкиным. Все хуже и хуже: литературная жизнь все больше напоминает коммунальную. — “Взгляд”, 2006, 2 августа .

“„Парфянская стрела” [Льва Данилкина] — это не критика, это стройная система оккупации мозгов, возможно, самим автором не до конца осознанная”.

Грэм Свифт. “Роман не слишком современная вещь”. Беседу вела Юлия Идлис. — “ПОЛИТ.РУ”, 2006, 6 июля .

“Знаете, роман вообще не слишком современная вещь. Чтобы написать роман, нужно время, и чтобы прочитать его, нужно время. Я пишу роман два-три года; за это время мир вокруг меняется. Поэтому то, что я пишу, не может быть современным. Современная вещь — это журналистика, она буквально занимается сегодняшним днем. А роман делает нечто более важное: отражает сегодняшний день, помещая его в контекст времени, истории. Современная культура говорит: ты существуешь здесь и сейчас. Но человек никогда не существует только „сейчас”: у всех есть прошлое, с годами его становится все больше, и роман это прекрасно показывает”.

Сергей Сергеев. Пришествие нации? Полемические заметки. — “Москва”, 2006, № 6.

“В начале 1920-х годов респектабельные английские газеты щедро цитировали „Протоколы сионских мудрецов”, а во время Первой мировой войны и вовсе доказывали, что евреи, будучи германскими агентами, „подрывают мощь Британии при помощи проституции и венерических заболеваний”. В 1917 году пять тысяч лондонцев приняли участие в самом настоящем еврейском погроме. Английский фашист Арнольд Спенсер Лиз, выступавший за решение еврейского вопроса с помощью „камер смерти”, в 1924 году победил на выборах кандидата от лейбористов. Я уж не говорю о том, что с конца XIII и до середины XVII века евреи и вовсе были изгнаны из Англии, или о том, что наиболее яркие и полнокровные образы евреев-злодеев созданы именно английской литературой: шекспировский Шейлок и диккенсовский Фейджин. В той или иной мере расизм был свойствен таким классикам английской культуры, как Уильям Теккерей и Джон Стюарт Милль, Джон Рёскин и Герберт Спенсер, Альфред Теннисон и Бернард Шоу. Но гораздо важнее то, что расистские и шовинистические настроения широко и прочно захватывали самую толщу английского народа”.

Ольга Славникова. Моя любовь к мисс Марпл. Российский детектив утратил объем и стал монотонным. — “Московские новости”, 2006, № 27, 21 июля.

“Полки книжных магазинов забиты детективами, но детективных романов у нас в стране сейчас никто не пишет. <…> В книгах Дарьи Донцовой — и Серовой, и Поляковой, и Устиновой, и даже Бориса Акунина — категорически не соблюдается благородный детективный принцип: необходимо и достаточно. <…> Обратимся к классике жанра: книгам Агаты Кристи…”

См. также: Алла Латынина, “Когда Достоевский был раненный и убитый ножом на посту” — “Новый мир”, 2006, № 10.

Лев Тихомиров. Из дневников 1915 — 1916 гг. Публикация и вступительная статья Александра Репникова. — “Наш современник”, 2006, № 4, 5.

1916 год. “ 17 авг[уста] <...> А уже на фронте — круглый нуль. Как только пришли немцы и забрали в свои руки австрийцев, так все наше наступление сразу прекратилось. Это замечательно. Мы, по-видимому, совершенно не способны побеждать немцев. Я был лучшего все-таки мнения о нас. Да и англичане с французами в таком же положении. Вообще ясно, что немцы по организации, культурным средствам — и, очевидно, по страстному патриотизму — выше всех народов Европы. Это обидно. И надо же было этим болванам сойти с ума и начать всемирную резню! Теперь — безвыходное положение для всех. Нельзя же не победить их, хотя бы дойдя до полного истощения. Да и им нельзя не сопротивляться. Вот и истощили всю Европу, вроде как 30-летняя война Германию. А по-видимому — если не 30 лет, то еще года 2—3 придется резаться. Хватит ли сил у нас на это? С другой стороны — что делать? Этого проклятого Вильгельма решительно сам сатана свел с ума. Да, впрочем, он не один. Тут какой-то национальный психоз. Но только нам от этого не легче. Каков бы ни был исход войны, а мы — кроме истощения да разведения внутренних Польш, Армений и т. п. — ничего не получим. Замечательно разрушительная эпоха”.

Виктор Топоров. Живой. Ужасы жути. — “Взгляд”, 2006, 14 июля .

“Проханов — живой писатель, жутковатый, но живой; и чем дальше он, пусть и опираясь на реалии, отрывается от реальности, чем безвкусней, чем низкопробней, чем вопиющей становится его пародийное визионерство, тем очевиднее чуткому читателю: так, как Проханов, описывать современную действительность нельзя. Но по-другому — нельзя тем более”.

Людмила Улицкая. “Наше общество от невроза вины не погибнет”. Беседу вела Ольга Мартыненко. — “Московские новости”, 2006, № 28, 28 июля.

“Книга, которую я сейчас закончила, острая. Это удар в очень болезненное место нашего мира. С другой стороны — я совершенно спокойна, потому что я сделала то, о чем и не мечтала. <…> Гладко эта книга не пройдет. Если она пройдет гладко, это будет означать, что она плохо получилась. <…> Он имеет подзаголовок — „По следам документов, переведенных с польского, немецкого, английского и иврита”. В центре — католический священник, еврей по национальности, служивший в молодые годы в гестапо переводчиком, партизанивший, принявший католичество после войны. Монах-кармелит, убежденный сионист, приезжает из Польши в Израиль, увлеченный идеей восстановления церкви Иакова. То есть церкви, построенной по образу первой иерусалимской церкви, возглавлял которую Иаков, брат Господень. Это была церковь, в которой богослужение проходило еще на языке Спасителя. Речь идет об иудеохристианстве, о том христианстве, которое зародилось в недрах иудаизма, о том, что исповедовал Иисус и которое заменилось сто лет спустя несколько иным, сформулированным апостолами. В некотором смысле это было христианство уже не Иисуса, а апостолов Петра и Павла, вариант христианства для язычников. Герой моей книги, совершавший свои антифашистские подвиги во время войны, вступил в зрелые годы в духовную брань. Ему было чрезвычайно важно ответить на вопрос: во что веровал мой Учитель? На этом пути герой начинает отсекать все то, что ему кажется излишним, обусловленным исторически, этнографически. Он ищет „минимального” христианства. И его ответ — не так важно, во что именно вы веруете, какова система догматов, как то, как вы себя ведете. То есть — не „ортодоксия”, но „ортопраксия”. Мне эта мысль представляется чрезвычайно важной в наше время”.

Елена Фанайлова. Русский Букер и все-все-все. — “Критическая масса”, 2006, № 2.

“Неизбежное предуведомление: данный текст не является обзором деятельности Букеровского комитета, Букеровского жюри, авторитетным рассмотрением какой бы то ни было политики Русского Букера. Это всего лишь скромное описание некоторых внешних черт публичного функционирования премии, нечто вроде скетча или, точнее, комикса, к тому же нарисованного недружелюбною рукою, поскольку автор этого текста не уважает современную русскую прозу. Не то чтобы он ее сознательно и активно отвергал и вообще испытывал какие-либо сильные эмоции на ее счет; просто она автору совершенно неинтересна и не нужна для нормального функционирования — ни биологического, ни артистического, ни медийного его тела”.

Стивен Фрай. Неполная, но окончательная история классической музыки. Фрагменты книги. Перевел с английского С. Ильин. — “Иностранная литература”, 2006, № 7 .

Напечатано в рубрике “Ничего смешного”. Так оно и есть.

Валерий Черешня. Ровным счетом 37. — “Стороны света”, 2006, № 3 .

“Положение женщины — отчаянное. Любого человека треплет переменчивая лихорадка желаний, приводящая к краху, независимо от того, осуществляются эти желания или нет. Но если мужчина имеет дело со своим желанием, то женщина — еще и с чужим. В этой вдвойне безнадежной ситуации только отчаянная глупость и страсть к лицедейству помогают сохранять оптимизм”.

“В метро мать — девочке, которая молча глотает слезы: „Сейчас же вытри слезы, а то получишь по морде”. Замечательная метафора жизни, лозунг каждого дня для стоика”.

“У русской поэзии одна молодость, один источник подлинной силы — 18 век. И когда приходит время, она обращается к нему, словно вынимает грубый варварский камень из-за пазухи. Так поступал Бродский, так поступают все, кто обладает чувством здорового отвращения к заигранной форме и блужданиям в тупике”.

Валерий Шубинский. [Алексей Цветков, “Шекспир отдыхает”]. — “Критическая масса”, 2006, № 2.

“Цветков — талантливый и самобытный поэт. Судя по всему, его голос по-прежнему полнозвучен, несмотря на годы молчания. И хотя он, к сожалению, не пошел по плодотворному для него, как можно было предположить, пути чисто языковой поэзии, тем не менее, балансируя между двумя своими манерами, ранней и „средней”, он порою пишет и, надеюсь, будет и дальше писать достойные своего таланта стихи. Тем не менее слабые стороны его новой книги связаны, думается, с тем, что его возвращение к поэзии вызвано не только тонкими и глубинными внутренними мотивами, но и мотивами внешними, и вот эти-то внешние мотивы представляются несколько сомнительными. Цветков публично заявил о готовности „ на старости лет принять на себя роль великого поэта ” — не потому, что считает себя непременно ее достойным, а потому, что больше никто на нее не заявляет претензий, а заявлять их — необходимо. <…> На ту вакансию, о которой говорит Цветков, уже предъявляют права — уж насколько обоснованные, другое дело — даже и совсем молодые поэты, и Дмитрий Кузьмин, доблестный зилот толерантности, из последних сил удерживает стихотворцев от кровавой схватки за первенство. То, что Алексей Петрович Цветков тоже готов вступить в эту схватку, — факт его биографии, не больше”.

Ср.: Лиля Панн, “Возвращение Алексея Цветкова” — “Новый мир”, 2006, № 8.

Валерий Шубинский. Отвага. — “TextOnly”, № 17 (2006, № 3) .

“Странно требовать от начинающего поэта безупречного мастерства, и ничего удивительного в том, что в лирическом голосе [Аллы] Горбуновой порою слышится не только обаятельная хрипотца, но и фальшивые, петушиные ноты. Это свидетельство не поддельности чувства или энергии стиха (и то, и другое у нее — подлинное), а недостаточного умения. Вопрос о том, есть ли у Горбуновой и ее сверстников и сверстниц (а в этом поколении немало талантливых людей) стимул для обретения этого умения, для меня остается открытым. В любом случае это умение будет уже новым. Жить на культурную ренту второй половины XX века больше нельзя. Горбунова принадлежит к первому поколению, для которого вопрос стоит именно таким образом. У нынешних „мальчиков и девочек” есть небольшой, но уникальный шанс начать новый цикл, новую большую поэтическую эпоху, которая (первый случай в отечественной истории) может последовать за прежней практически без перерыва. Будет жалко, если их максимализм растратится даром, если они (как многие из родившихся в 1970-е годы) замолчат или соскользнут в нервное ёрничество, в грошовый „социальный протест””. Далее — напечатана поэтическая подборка Аллы Горбуновой.

См. также: Алла Горбунова, “Тонущий город” — “Новый мир”, 2006, № 8.

Яков Шустов. Музыка проклятых. — “АПН”, 2006, 28 июля .

“Говоря о „русском роке”, часто упускают из виду, что во многом рок как образ жизни заменял для молодых людей, выросших в „атеистическом государстве”, веру, счастливо соединяя в себе и модель социального поведения, и религию. <…> И никаких других аналогий, как сравнение с классической деструктивной сектой, на ум не приходит…”

“Я люблю тебя, Империя…” Материал подготовили Андрей Смирнов и Андрей Фефелов. — “Завтра”, 2006, № 27, 5 июля.

Говорит Александр Проханов: “<…> я сегодня насчитываю несколько симптомов, которых я не замечал в режиме реального времени и которые стали понимаемы мною только сейчас. Я был участником событий 93-го года. Теперь я понимаю, что танки Ельцина снесли с авансцены истории остатки советского. К Октябрю 1993 года советское — это был уже разбитый, лежащий на земле самолет, из которого вынесли остатки всего, что было. И ельцинские танки, сами того не желая, разметали руины, драгоценный хлам прошлого, освободив место новому. Образовалась пустота, которая была немедленно заполнена нарождающейся государственной субъектностью. И баррикадники 93-го были последними, кто провожал советский строй, окропив его своей кровью. И одновременно они были первыми, кто своими жертвами прославили рождение пятого субъекта русской истории…”

Нина Ягодинцева. Мифы, которые нас убивают. — “Урал”, Екатеринбург, 2006, № 7.

“Совершенно естественным образом ранняя смерть поэта накладывает особый отпечаток на восприятие его творчества. У современников возникает стремление разглядеть за трагедией некую тайну судьбы. Но стихи остаются стихами. Будем честны: смерть не прибавляет к ним ничего, кроме понимания, что поэт больше ни строки не напишет. Это понимание усиливает боль, но не придает глубины уже созданным стихам”.

Составитель Андрей Василевский.

“Алконостъ”, “Власть”, “Вопросы истории”, “Дети Ра”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”, “Илья”, “Континент”, “Нескучный сад”, “Октябрь”, “Фома”

Михаил Айзенберг. Рассеянная масса. Стихи. — “Знамя”, 2006, № 8 .

Тут есть, на мой вкус, маленькое чудо: стихотворение “Погреб”, открывающее подборку. Вот, предположим, не знал бы я, что такое стихи и зачем они пишутся, — но увидел этот этюд — и все. Как после этого не полюбить поэзию? Так понравилось, что даже журнал отложил на время: до вечера, можно сказать, “простоял” в этом домашнем подземелье — музыка стиха никак не выветривалась. И написано оно как будто от лица ребенка, мудрого и доверчивого разом.

Лев Аннинский. “Я лежу в пристрелянном кювете…” Александр Межиров: судьба, доигранная до упора. — “Дружба народов”, 2006, № 7 .

Цитируя из “Бормотухи”, последней книги Межирова, изданной в СССР (“О, какими были б мы счастливыми, / Если б нас убили на войне”), Л. А. пишет:

“Не в силах сладить со временем, безвозвратно лишившим его счастья гибели, Межиров решает проблему броском через пространство: отбывает за кордон.

Считается, что причина „бегства” — несчастный случай, дорожно-транспортное происшествие, которое действительно произошло. Безжалостна семантика судьбы: всю жизнь прославлявший „шоферскую работу”, Межиров сбил человека. И поехал дальше, оставив того лежать на дороге. Человек умер. Разумеется, пешеход был пьян, и это следовало учесть как смягчающее для водителя обстоятельство. Но погибший, как выяснилось, был знаменитым артистом, и это обстоятельство, по понятным общечеловеческим причинам, не могло не стать для водителя отягчающим.

Как заметил, обсуждая со мной казус Межирова, проницательный литературовед Станислав Лесневский: на фронте убивал и не мучился, а тут убил и сломался.

Я не верю, что Межиров „бежал” из страны как с „места преступления”, потому что не выдержал „остракизма со стороны коллег” (как сказано в позднейшем справочнике). Во-первых, он уехал не сразу, а через несколько лет после несчастья. И, во-вторых, никакого „остракизма” не было, как не было никогда и никаких гонений со стороны власти. Сборники выходили один за другим, присуждена даже была в 1988 году Государственная премия. Можно бы раньше, да, видать, мешало, что не присоединялся „ни к тем, ни к этим”.

Так что никакого политического разрыва тут не сыщещь. Это не эмиграция. „Безразлично, беженец или изгнанник”. Просто сменил человек такую малость, как место жительства: переехал с Лебяжьего — на Манхэттен.

И даже крадучись по краю,

В невозвращенца, в беглеца

И в эмиграцию играю.

И доиграю до конца.

Опять игра прикрывает трагедию? Ее сюжет: герой должен был счастливо погибнуть, но, к несчастью, оказался долгожителем. Это финал драмы”.

Ефим Бершин. И мир сошел с ума по вертикали… Стихи. — “Дружба народов”, 2006, № 7.

“Человек параллельной эпохи, / убежавший от Судного дня, — / и не то чтоб дела мои плохи, / просто больше их нет у меня. // Разве это серьезное дело — / неожиданной прихоти для /выковыривать душу из тела, / cловно зернышки из миндаля?”

Екатерина Бушуева. Я в поезде Москва — Новороссийск. Стихи. — Альманах “Илья”, 2006, выпуск пятый .

Стихи эти публикуются в разделе “Холл и лестница” (напомню, что альманах “Илья” — это и “Дом Ильи” Тюрина прежде всего), под общей шапкой “Финалисты Ильи-Премии’2005”.

Поэтессе 24 года, начинала она в студии “Кипарисовый ларец”, сейчас учится в Гренобле и “сотрудничает с Альпийским Домом поэзии” (?). Стихи, что называется, “по возрасту”: много красок, воздуха, рефлексии. Серьезно: все в порядке, в контексте издания они смотрятся достойно и уместно. Но вот читаю стихотворение “Ежик в тумане”, где лирическая героиня “отождествляет” себя с героем известного мультфильма: “На ветках пушистыми вишнями / Толпа воробьев-простофиль. / Лошадка, лошадка, услышь меня! / Ты помнишь, такой был мультфильм? // Про то, как молочными клочьями / Туман плыл в дремучем краю / И ежик ходил озабоченный, / Искал там лошадку свою”.

Дорогая Катюша, простите меня, но не озабоченный он там ходил, а задумчивый; и не лошадку искал, а кое-что другое. И даже не узелок свой. Вы бы лучше этот мультфильм посмотрели еще раз, а то неудобно перед людьми.

Да, чуть не забыл: а какие справки пишут молодым авторам (да и сами авторы) в альманахе “Илья”! Вам и не снились такие послужные списки. У Е. Б., кстати, коротко и скромно.

Пэлем Вудхауз. За семьдесят. Вступительная заметка и перевод Натальи Трауберг. — “Дружба народов”, 2006, № 8.

“…Если спросят, почему мы печатаем здесь эти заметки, я отвечу: потому, что очень хорошо пообщаться с ангельски кротким человеком. Не „бодрым” или „бойким” — он был тих и застенчив, а нежно кротким, незлобивым. Подумайте, что ему удалось, — ничуть не идеализируя людей, он ни к кому не испытывал злобы.

Кончу притчей, взятой из жизни, — летом 2000 года я отвезла редактору вудхаузовского журнала статейку „Wodehouse in Russia”, а потом он довез меня до оксфордского автопарка. Приехав в Оксфорд, где находится честертоновский архив, я почти сразу увиделась в столовой с директором Честертоновского института и еще двумя учеными, один из которых оказался известным богословом. При слове „Вудхауз” они невероятно обрадовались и признали его лучшим английским писателем уходящего века.

Получив через некоторое время номер журнала, я обнаружила там и статью богослова. Среди прочего он поведал такую историю: кто-то попросил священника молиться о Вудхаузе, и священник сказал: „Хорошо, но зачем беспокоиться о душе человека, который подарил людям столько чистейшей радости?”” (из вступления).

Очаровательный текст самого мэтра заканчивается так:

“Что ж, мой дорогой, вроде бы все ясно. Надеюсь, Вы заметили, что на семьдесят шестом году (76 мне будет 15 октября, можно прислать подарок) я еще совсем неплох. Я хорошо ем, хорошо сплю, не боюсь работы. Если Вы хотели спросить: „Эй, Вудхауз, как вы там?”, ответ будет: „Прекрасно”. Да, зимой иногда стреляет в ногу, а летом мне труднее угнаться за соседским псом, если он рылся в нашем мусорном баке, но в общем — полный порядок, как теперь говорят.

Однако письма, подчеркивающие, что мне „за семьдесят”, как-то задевают. Поневоле ощутишь, что ты, против ожиданий, — не ясноглазый юноша. Да, это удар. Видимо, его испытал директор моей школы, скончавшийся недавно в 96 лет, когда спросил новичка:

— Уопшот? Уопшот? Знакомая фамилия. Ваш отец у нас не учился?

— Учился, сэр, — отвечал школьник. — И дедушка тоже”.

“Вы бы Чубайса третьим взяли?” “Вопрос недели” три года назад. — “Власть”, 2006, № 33 (687) .

Аналитические еженедельники не попадали до сего дня в поле моего обзора. Но тут дело “писательское”.

Отвечает Виталий Коротич: “Взял бы, но никому об этом не говорил. Я бы внес в список кого-то смертельно больного, а потом ввел бы Чубайса на его место”.

Вот он какой, антивудхауз наш. С огоньком товарищ.

Владимир Гандельсман. Стихи. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 6 .

* * *

Он убедительно пророчит мне страну,

Где я наследую несрочную весну...

Е. А. Баратынский.

Когда я поворачиваюсь на бок

и вижу в полусне тахту и пару тапок

под ней и на тахте отца,

как он лежит, вдруг всхрапывая, в той же позе,

что я, когда, в подушку пол-лица

вмяв, руки на груди скрестив, когда, как в прозе,

я в сумрачную комнату вхожу,

в деепричастном полуобороте

его запоминая, и вожу

пером по белому листу, темнеющему вроде

окна, где снег и небо пополам

и день кончается и гаснет по углам,

когда, почувствовав мой взгляд

или услышав половицы

скрип, он проснется, невпопад

почти что крикнув со страницы:

“Что?” — “Ничего”, — отвечу, спи, мне это снится.

C. Гедройц. О книге А. Цветкова “Шекспир отдыхает”. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 6.

“…И похоже, что он утомлен и печален и не чувствует себя пророком, а просто не может отделаться от висящего над головой облачка музыки. Не знает, куда ее девать.

Он воспроизводит ее резкой неправильностью грамматических очертаний. Которая, подозреваю, дается ему с большим трудом.

Почему и у читателя вроде меня остается от этой книжки такое чувство, словно я долго брел в воде, заходя все глубже, двигаясь все медленней. И глядя на закат, подчеркнутый горизонтом. <…> Короче говоря, не обещаю, что эта книжка вас усладит. Или что возвысит, или что там еще делают стихи. Кажется, дарят восторг прозрения. Ничего такого тут нет. „дорога в наледях на брно две зимних смерти / в столице слякоть но с утра вполне красиво / покуда не через порог покуда вместе / отлично время провели за все спасибо”.

Ничего, кроме угрюмого подражания полевому шпату: сохранять кристаллическую форму любой ценой”.

Владимир Генис. Григорий Зиновьевич Беседовский. (“Исторические портреты”). — “Вопросы истории”, 2006, № 7.

Жизнь и судьба легендарного перебежчика. По его имени в Европе даже называли расстрельный сталинский закон от 21 ноября 1939 года, подписанный как постановление ЦИК СССР (“Lex Bessedovsky”). Понять, что у этого бывшего поверенного в делах СССР во Франции было за душой, — трудно: он и журналы-газеты выпускал, и призывал к насильственному свержению комстроя на бывшей родине, и торговал в послевоенные годы фальшивыми мемуарами реальных или несуществующих персонажей (эти беллетризованные “документы” оправдывали, представьте себе, сталинскую политику), и оперировал чужими финансами. Было даже участие в движении французского Сопротивления в годы войны. Во всех его действиях, судя по всему, присутствовал элемент вдохновенной авантюры, представления, приключения. Сталинизм был для него питательным бульоном. Следы этого “талантливого выдумщика” и “блестящего рассказчика” затерялись в начале 60-х. Странно, что он не стал до сих пор героем авантюрного романа или художественного фильма.

Наталья Горбаневская. Кому, о ком, о чем, зачем, почем, куда? Стихи. — “Континент”, 2006, № 2 (128) .

Выхожу с Восточного вокзала

и с восточным распростясь морозом.

Заумь — безумь, я уже сказала,

но она же, если хочет, розумь,

но она же мотыльком по розам,

утюжком по грезам поизмятым,

вопреки угару и угрозам,

вопреки таблеткам сердцемятным,

вопреки самой себе... О заумь,

Котаумь с зелеными глазаумь,

так дерзайся, только не слезайся

с поезда, где едешь в виде зайца.

Чингиз Гусейнов. Memor-портреты. — “Знамя”, 2006, № 8.

О поэтах: легендарном стихотворце Викторе Урине (умершем в 2004 году в Америке), Назыме Хикмете и Павле Антокольском; а также — об ученом/диссиденте Александре Штромасе и советском критике Иосифе Гринберге. Мемуары Гусейнова начинают складываться в интересную книгу.

Евангелие по-чукотски . — “Фома”, 2006, № 7 .

Интервью сотрудника Института перевода Библии Андрея Десницкого — Виталию Каплану.

“ — Что труднее всего при переводе?

— Прежде всего — это сопротивление языка. Язык зачастую просто не позволяет сказать то, что ты хочешь. <…> Алтайский язык. Дословно перевести „Христос воплотился” невозможно, мы попробовали так: „Христос с плотью пришел”. Но плоть по-алтайски „эт-кан”, дословно — „мясо-кровь”. И когда это перевели, то получилось „Христос с мясом-кровью пришел”. Для алтайцев, народа кочевого, мясо и кровь — это два основных продукта питания. И получилось, будто Христос пришел с продуктами, людей накормить. В результате пришлось перевести: „Христос стал человеком”. <…> Другая трудность — это сама структура языка…”

В июльском номере помимо прочего — интересная статья Александра Ткаченко о радости православных христиан, материалы о лженауке, замечательный рассказ-эссе о покаянном пятидесятом псалме (Мария Городова).

Владимир Жуков. Как войти в литературу за шестьдесят секунд. — “Октябрь”, 2006, № 7 .

Увлекательный отчет о проваленном эксперименте, или как стать профессиональным писателем, зайдя в Интернет. Это вам не доходная беллетристика типа “Как я работал в такси” или “…в американской армии”. На конкурсе самых безнадежных отчетов этот текст получил бы Гран-при.

“Профессиональных писателей, то есть тех, кто зарабатывает литературным ремеслом себе на жизнь, у нас реально, может, от силы тысячи полторы-две. Потому что нынче уже не те тиражи и соответственно заработки, что когда-то. А вот писателей самодеятельных — тьма-тьмущая. Похоже, из некогда самой читающей страны мы превращаемся в самую пишущую. Под крышу одного только интернет-сервера „Стихи.ру”, этого виртуального литературного улья, набилось девяносто шесть тысяч самодеятельных поэтов с 2,5 миллионами (!) своих произведений.

Впрочем, благодаря институту фриланса <...> грань между профи и всеми остальными оказалась размыта. Стать писателем по профессии может сегодня каждый. Другой вопрос — стоит ли”.

См. также нравоописательный очерк В. Жукова “Я был писателем-призраком...” — “Новый мир”, 2006, № 10.

Леонид Зорин. Восходитель. — “Знамя”, 2006, № 7.

Показательный кусочек этой хорошей прозы (многостраничного монолога):

“Итак, это слово сказано вслух. Таков был мой выбор — стать чиновником. Естественно — не столоначальником и не коллежским регистратором. Не шестеренкою в машине и не шестеркою на подхвате. Но эта среда меня притягивала, в этой воде хотелось плавать.

Кого-то этот выбор шокировал. Но он вызревал во мне шаг за шагом. Исподволь и необратимо. Здесь подошло бы и слово „вкрадчиво”, однако слишком оно изысканно.

Но ведь по сути — именно так. Мягко ступая, еле приметно, чуть слышно, не воплощаясь в девизах, мною овладевала потребность стать частью этой бесшумной силы. Возможно, я сохранил в подсознании отроческий поход в учреждение, первую очередь за документом и безотчетно был покорен скрытым могуществом канцелярии. Почувствовал негромкую власть неукоснительных невидимок и меру зависимости непосвященных. Почуял в воздухе коридоров, в торжественной тишине приемных и высшей сакральности кабинетов почти мистическую способность выстроить и подчинить всех прочих. Все явственней рождались два образа — образ очереди, вобравшей в себя абсолютное большинство человечества, и образ лестницы, по которой передвигаются восходители.

Скажи я вслух о своей зачарованности, мгновенно стал бы легкой добычей. Такая искренность эпатирует. Она останется достоянием моей персональной исповедальни. Что делать? Я был взрослее сверстников. Во всяком случае, понимал: законы лестницы беспощадны, чем выше, тем ее климат жестче, не каждый выдержит и дойдет.

Еще важнее стало понять, что же я собой представляю. Необходимо было составить список слабостей и реестр достоинств. Первый должен был безжалостно высветить мои уязвимые местечки. Второй должен был укрепить мой дух.

Я был нелицеприятен и строг. Нетерпелив, не умею ждать, а это — важнейшее из умений. Тем более в хищных служебных джунглях. Очередь, ставшая для меня символом неудавшейся жизни, она-то и закаляет характер. Недаром он меня так заботит. Я просто обязан стать тверже и суше. Тяга к рефлексии извинительна и может оказаться полезной, но склонность к сантиментам опасна. Иной раз, стыдясь себя самого и по секрету от всех на свете, даже записываю стишки, которые вдруг во мне толкнутся. Дурная и вредная привычка — страсть к рифме прилипчива и разрушительна. Еще один безусловный грех — юношески подвержен гордыне. (Поныне не умею с ней справиться. Сегодня в этом мог убедиться.)

Этот обвинительный акт, наверно, был далеко не полон, однако и сказанного хватало, чтоб усомниться в блестящем будущем. Я попытался опереться на обнадеживающие свойства.

Правда, в зависимости от обстоятельств можно и их отнести к порокам. Нет, я не довольствуюсь малым. О, мой честолюбивый норов. Но. Это качество в умных руках может способствовать движению. Настойчив. Могу себе приказать. Почти анафемски восприимчив. И наконец, умею думать. При этом — полностью концентрируясь.

На этот дар богов я рассчитывал и дорожил им больше всех прочих. Когда мы заглядываем в себя, пытаясь определить свое место в этом галактическом холоде, мы сравниваем нашего брата с „мыслящим тростником”. Что поделаешь! Жизнь с цитатою наготове кажется более управляемой. И даже более предсказуемой. (Одна из иллюзий, но речь не о ней.) Мне было важнее всего понять, какое слово из этих двух первостепенно, какое — вторично. Я склонен считать, что большинство себя ощущает тростником, колеблющимся в разные стороны под грозными толчками стихий. Но я как раз из тех гордецов, которые видят в этом растении не столько его незащищенность, сколько его способность к суждению. Я ощущал, едва ли не с юности, энергию, бродящую в мысли, радость, которую доставляет вспышка окончательной формулы. Час от часу крепла во мне убежденность, что это и есть то главное качество, которое перевесит количество моих несомненных несовершенств. И уцелею, и не затеряюсь. Не так уж много тех, кто вам выдаст интеллектуальный продукт”.

Александр Кабанов. Ребенок ua. Стихи. — “Знамя”, 2006, № 8.

Откроешь Кабанова — и начнет он представляться этаким фокусником, без напряжения вытаскивающим из рукава свои, выражаясь по-старинному, “пиесы”. И хотя некоторые ритмические/сюжетные ходы и размеры вольно и невольно беспокоят читательскую память (о стихах классиков и современников) — звонкое ощущение удачливого праздника есть почти всегда. Многие его подборки напоминают мне бродячий кукольный театр. Но не совсем традиционный: ширму поставили вполоборота к публике. А еще он — собиратель созвучий, сравнений и примет. Делает это легко и горячо.

Юрий Каграманов. Был ли Гёте мусульманином? — “Дружба народов”, 2006, № 8.

“Экспансия ислама объясняется отнюдь не превосходством его как религии (при всем уважении к нему христианин не может не считать, что ислам „недотягивает” до христианства). Все дело в том, что внутри европейской цивилизации образовались такие экзистенциальные пустоты, которые сами европейцы оказались не в состоянии заполнить. В эти-то пустоты и устремился ислам, впервые за всю историю становящийся фактором внутренней жизни Европы (в прошлом он всегда воспринимался как внешняя сила даже в тех странах, где мусульманам на время удалось установить свое господство)”.

Сергей Казнов. Стихи. — “Алконостъ”, 2006, выпуск 47.

На обложке написано, что это авторское издание одноименного творческого объединения (главный редактор — Ольга Нечаева). Тут стихи Анны Логвиновой, Андрея Чемоданова, Анны Русс, Наты Сучковой, Яна Шенкмана, Евгения Лесина и других более или менее молодых людей. С творчеством некоторых из них мы уже знакомили читателя почти в антологическом режиме (см. “Новый мир”, 2006, № 6).

Под стихами Сергея Казнова даты жизни: 31 мая 1978 — 20 августа 2005. Подборка открывается строчками: “Когда я лягу на скамью / и стану подыхать, / то эту песенку мою / тебе не услыхать…” И не узнать уже никогда, как бы стал писать этот Сергей дальше, не останься он двадцатисемилетним. В алконостовской же подборке есть и свежесть, и музыка, и прозрачная живопись:

Я победил и смотрю трофейные сны:

о том, насколько лето мудрей весны,

о том, как мы коротали наш краткий век,

сидели на крыше с пятью ступеньками вверх,

гуляли по дачным зарослям битый час

и корнеплод картофель смотрел на нас.

Нежная стихотворная гимнастика: и не все тут, наверное, обязательно; и не все объяснимо… Из одного угла пахнёт Заболоцким, из другого — Пастернаком, из третьего — авторской песней. Но как грустно, что не узнать уже, не заглянуть вперед — куда бы привело Казнова его дарование, очевидно, не успевшее сменить альманашную систему координат на жесткий вектор, обозначенный хрестоматийной строкой про царя и одиночество.

Как найти духовника? Истории “из личного опыта” и комментарии священников. — “Нескучный сад”, 2006, № 4 (июль — август) .

Из комментария протоиерея Аркадия Шатова, настоятеля храма св. блгв. царевича Димитрия (и духовника этого журнала):

“…Если нет духовника, как определить, правильно я поступаю или нет? Конечно, надо читать Евангелие. Но ведь известно, что все ереси основываются на различиях в толковании Евангелия. Можно попробовать спастись, основываясь на разуме. Но разум человека искажен грехом. Я сейчас понимаю, что вчера или десять лет назад был не прав, совершая тот или иной поступок, но тогда я этого не понимал. Если бы я тогда положился на свой разум, я бы совершил страшный грех. Можно попробовать довериться чувству — но и чувства искажены грехом. Некоторые считают, что надо слушать свое сердце. Но неочищенное сердце может такое подсказать! <…> Когда человек слушает духовника, он совершает подвиг отсечения своей воли, а без отсечения своей воли невозможно узнать волю Божию. Единственный же способ отсечения своей воли — это послушание. <…>

Некоторые боятся, что духовник командовать будет, распоряжаться. Настоящие духовники — всегда кроткие и смиренные, они ищут исполнения не своей воли, а чтобы человеку понять волю Божию. Все те замечательные старцы, которых я знал, никогда не были ни деспотами, ни командирами, не принуждали кого-то исполнять свою волю. Но если человек совершал поступок, который мог привести его к духовной гибели, они говорили: ищи себе другого духовника, я не могу тебя исповедовать, потому что ты не слушаешься. Правда, это крайний случай. Бывало и так, что человек не слушался, а они все равно его терпели.

С другой стороны, нельзя искать мягкого духовника. Отец Павел (Троицкий) говорил, что мягкий духовник — горе для пасомых. Конечно, духовники очень разные, и каждый находит духовника в соответствии с тем, что в душе нужно исправить: если ногу подвернул, нужен травматолог, если сердце болит — кардиолог, так и здесь.

Интересно, но, когда девушки выходят замуж, действительно, они реже приходят на исповедь. А раньше чаще приходили не потому, что искали духовной жизни, а потому, что были одиноки. Я не считаю нормальным, когда человек просто ходит в ближайший храм и исповедуется у того, кто там есть. Может, для совершенных людей, которые чувствуют, что у них все в порядке и им надо просто покаяться в грехах, а решить они смогут и сами, духовник не нужен. Лично я себя чувствую крайне грешным и нуждающимся в совете. Я бы точно погиб, если бы у меня не было духовника”.

Андрей Кульба. Когда человеку не спится… Стихи, проза. — Альманах “Илья”, 2006, выпуск пятый.

Участница редакционного совета и куратор альманаха Ирина Медведева (мама Ильи Тюрина) пишет в представительской врезке об этом авторе как о своем любимом поэте и прозаике. И в частности: “Он говорит тихо и мало, на тусовке его не встретишь, но слышат его многие — это я знаю точно”.

Когда я читал сочинения Андрея (и вправду очень хорошие, особенно стихотворение, по которому названа подборка), то и думать не думал, знать не знал, что он — мой сосед по Подмосковью, отец пятерых детей, православный журналист из “Нескучного сада”. Теперь, что называется, идентифицировал. Чудно? И я никогда бы не догадался, что этот сдержанный человек пишет такие вот стихи (я почему-то — не только из-за размера — слышу за ними кедринскую интонацию “Зодчих” и музыку пахомовской “Веселой ночи”):

Я зашел к человеку, с которым учился в школе,

Который лет восемь назад прилично лабал на басу.

Он поставил БГ, он плеснул мне супец из фасоли,

А пацан его мрачно смотрел на меня, ковыряя в носу.

Люди много слабее молекул на фотобумаге.

Быть счастливым привычней, чем произносить слово “сыр”.

От сансары мутит, как от чернорябиновой браги.

Лучше хлеба нарежь и чесночком потри, командир.

В затрапезном трико мой приятель похож на минтая.

Он смеялся взахлеб, вспоминая все наши дела,

А потом вдруг признался, что куртки возил из Китая,

С ними куклу привез — и мальчишку она родила.

Время движется юзом, реальность нам кажется зыбкой.

Не дождавшись апреля, в подъезде схлестнулись коты.

Молчаливый младенец с небрежно прилипшей улыбкой

Поднимает ладонь и таращится из темноты.

Ирина Левонтина. Шум словаря. — “Знамя”, 2006, № 8.

Один из авторов “Нового объяснительного словаря синонимов русского языка” и специалист по судебной лингвистической экспертизе увлекательно пишет о свежих языковых инновациях (вестимо, диких) и реакциях на них.

Рассматриваются лексические изменения, случившиеся с такими словами и сочетаниями, как, например, “соответствовать вызову”.

Как “преуспевающий” и “успешный”.

Как “амбициозный” и “прогрессивный”.

Без “деликатного” и “лояльного” тут тоже не обошлось. Ну и “пиар” наш родной — куда без него.

Короче, “я в шоке”.

Александр Мелихов. Аристократы казармы. — “Дружба народов”, 2006, № 7.

“…Перед нами стоит задача сформировать институт военной аристократии. Как это сделать? Единственный известный миру способ формирования аристократических натур, нацеленных на служение будущим поколениям, это длительное соприкосновение с другими аристократическими натурами в пору романтической юности. И когда военные пытаются использовать аристократию из интеллектуальных сфер, уже вступившую в возраст отвердения ценностной шкалы, они приобретают не „сознательных” защитников родины, но лишь раздраженных оппозиционеров. Но почему бы, повторяю, не начать формирование воинского этоса на гораздо более ранних стадиях? Сегодня у государства достаточно средств, чтобы поставить такие заведения на вполне пристойную и материальную, и моральную ногу, — я имею в виду моральный облик воспитателей: неужто во всей России их не набрать, если действительно захотеть? А затем будущую элиту желательно сосредоточивать в специальных отборных частях, постепенно их расширяя и вытесняя прежние, о которых нам уже и читать тошно. <…> И если в каких-то особых частях Российской армии предметом первейшего попечения сделается достоинство солдата, тогда и у нас появится возможность привлекать туда не люмпенов, но романтиков. Без которых никакая армия не может вести серьезную войну. Лишившись аристократического начала, хиреть начинает любая корпорация, но армия просто исчезает, превращается в неработоспособный муляж”.

Да-да, и про израильскую армию написано очень здорово. Только не понял я — о каких таких “романтиках” речь? На какой планете они живут, какой телевизор смотрят?

Борис Петелин. “За Германию — единое Отечество”. Почему не состоялся “план Модрова”. — “Вопросы истории”, 2006, № 7.

О провалившейся попытке последнего главы “демократического немецкого правительства” продлить существование ГДР. Или — архивная композиция на тему “а был ли мальчик?”.

Наши же, как водится, играли сразу на всех досках.

Елена Погорелая. Вне области людей. — “Октябрь”, 2006, № 7.

Вдохновенный разбор стихотворной книги Александра Климова-Южина “Чернава”. Кстати, в следующем номере “Нового мира” будут опубликованы его новые стихи. Радостно, что это уже далеко не первый отклик на редкую в своей цельности поэтическую книгу прошлого года (в их числе рецензия Ирины Васильковой в № 7 “Нового мира” за этот год).

“…Все, что лирический герой книги „Чернава” на пути оставляет, — он оставляет навеки. Тому виною еще одна его ипостась, существующая наряду с бытовою и родовою, то есть наряду с узнаваемым образом шукшинского чудика и хранителя памяти поколения: ипостась отшельника, странника. Говоря проще — душа, приготовленная к постоянным скитаниям по земле прошлой, настоящей и будущей”.

Сергей Попикофф. Умные рыбы в очках. — “Дети Ра”, 2006, № 1 (15) .

Из “омского” номера. В сноске нам рассказали, что этот Сергей Попиков (“Тексты печатает под псевдонимом Сергей Попикофф”), родившийся в 1983 году, “публиковался в сборниках „Живого Общества Поэтического Андеграунда” (№ 1 — 4)”, организовывал полувиртуальную группу “Дребезги”… Проживает в селе Знаменском.

Ну и шел бы он обратно, в это самое “ЖОПА”, а? И не мозолил мои глаза своими сопливо-эпатажными “текстами” о том, что “видел своими глазами, как / некто крутил папиросу, / забивая махорку в страничку, / вырванную из Нового Завета”.

Впрочем, кто Вам, бедному Попикову, объяснит в селе Знаменском, что убогие стихотворные пассажики (“Одиннадцатая заповедь: / 11. NO SMOKING!”) — не оригинальные ходы, а дешевка? Никто.

В том же номере — нелепые, какие-то “пьяно-злобные” вирши о Богоматери (“Аутодафе Назаретской Маруси”) покойного поэта Аркадия Кутилова (1940 — 1985). Проведший детство в поселке Бражниково, заслуживший в свое время похвалу от Твардовского, поэт много пил (его и комиссовали из армии после отравления антифризом, пятеро сослуживцев-собутыльников умерли), последние 17 лет своей жизни бродяжничал, могила его затеряна. А поэтический талант между тем в Кутилове был, и немалый.

В следующем номере, посвященном Иркутску (№ 2 /16/), составленном Анатолием Кобенковым и Мариной Акимовой, мне, по правде сказать, не хватало стихов Виталия Науменко…

Но зато издатель Степанов включил в него (в номер) цветную вкладку “Коллажный ряд”, посвященную… Церетели. Оказывается, Зураб Константинович “не только всемирно известный скульптор и очень тонкий, своеобразный художник”. “Он в душе — поэт. И любит поэзию и поэтов”.

Тут — бронзовые скульптурные композиции, сделанные в 1999 — 2000 годах. Изображены: “Андрей Вознесенский” (я извиняюсь, но получился, кажется, гоголевский Манилов), “Владимир Высоцкий” (трубадур из мультфильма “Бременские музыканты”), “Булат Окуджава” (сидящий, судя по всему, прямо на арбатской крыше) и грудасто-босоногая Цветаева с кудрями и цветочком в руке (молчу! молчу!).

Но всех превзошел “Борис Пастернак”. Забыл, как называется эта болезнь: непропорциональная громоздкость (подобных несчастных гигантов любят пихать в книги рекордов Гиннесcа). В общем, сидит себе такой дядечка, а на коленях у него натурально свеча в “подстаканнике”. Он ее, легендарную, наверное, вот-вот на стол поставит.

А вы что ожидали при нем увидеть? Стетоскоп?

…Острый приступ мизантропии утихает при знакомстве с последним, по времени написания нашего обзора, бумажным вариантом “Детей Ра” (№ 3 /17/). Тут все прозрачно: журнал российский, номер ирландский, переводил и составлял живущий в Дублине Анатолий Кудрявицкий. “Верю ли я себе самому? Я сбрасываю с себя / личины, как одежды. Верьте мне, / если вы еще на это способны”. Так заканчивается стихотворение “Есьм” (так в переводе!) “патриарха ирландской поэзии” Брендона Кеннелли.

Юлия Прудникова. Ислам от противного. — “Дружба народов”, 2006, № 8.

Об авторе: “ Юлия Прудникова родилась в 1985 г. в городе Брянске. В 2002 г. поступила в МГИМО. В 2006 г. получила диплом бакалавра по специальности юрист-международник со знанием иностранных языков. Владеет английским и голландским языками. Изучает арабский. Эссе „Главная мусульманская книга” в 2005 г. вошло в лонг-лист премии „Дебют” в номинации „Литература духовного поиска”. Лауреат литературной премии „Исламский прорыв” 2006 г. в номинации „Публицистика” за эссе „Главная мусульманская книга” и статью „Ислам от противного””.

Из статьи: “Люди, прочитавшие книги типа „Мечети Парижской Богоматери” и „Исламского прорыва” [М. Ф. Ахтямова], будут думать, что единственная цель мусульман — обратить христиан в свою веру. На самом деле, наблюдая моральное разложение, разъедающее даже такие страны с сильной христианской традицией, как Испания, мусульмане, живущие на Западе, как никто другой заинтересованы в том, чтобы христиане оставались христианами, а не скатывались в безбожие.

Идеи „православного” романа Чудиновой (имеется в виду автор вышеупомянутой “Мечети…”. — П. К. ) так же далеки от христианства, как идеи „исламского” романа-проповеди Ахтямова (см.: Ахтямов Муслим Дмитрий. Исламский прорыв. М., “Ультра-культура”, 2005 („Russkiy Drive”). — П. К. ) — от ислама”.

Выше Прудникова язвительно вопрошает: а не является ли Чудинова и Ахтямов — одним и тем же лицом?

О романе Елены Чудиновой “Новый мир” писал в 2006 году дважды; см. рецензию в “Книжной полке Ирины Роднянской” в № 6 и рецензию Сергея Белякова в настоящем номере.

Мария Ремизова. Медвежьи песни о кислых яблочках. — “Континент”, 2006, № 2 (128).

“Культура — странная штука, в ней ничто не проходит бесследно. И прочтение ее как метатекста — ничуть не менее продуктивное занятие, чем, допустим, прямая общественная деятельность.

Итак, попробуем провести эксперимент. Возьмем для пробы символы двух российских партий — „Единой России” и „Яблока” — и поглядим, куда заведет нас расшифровка”.

“А ты пощупай, пощупай”, — как говорил бывший соратник старины Мюллера, копаясь в руинах — в поисках радистки Кэт. Так что: почитайте, почитайте.

Роман Сенчин. Мы идем в гости. Рассказ. — “Дружба народов”, 2006, № 7.

Как брат с сестрой в гости ходили к молодому художнику. Он к ним в город из Парижа приехал, три года там мазал, ну и вмазывался понемногу. Весь городок знает, что у него СПИД. А мама этого Славика — сослуживица мамы наших героев. “Жизненная” такая вещь, в сенчинском духе. Трагедия глазами недавних выпускников школы. Главная героиня, конечно, сестра. И прописана она очень убедительно.

Андрей Тимченов. На исходе вчерашнего дня. Стихи. — Альманах “Илья”, 2006, выпуск пятый.

Здесь вслед за тимченовскими “Электричкой”, “Птицами” и “симфоническими” “Охотниками на снегу” публикуется аналитическое эссе о нем нашего автора из сентябрьского номера — Анны Павловской, названное “Многоэтажное одиночество”.

Правда, временами читать чуть-чуть неловко (в старину такую интонацию допускали, говоря о великих поэтах, о гениях; впрочем, это дело автора). Тем не менее тут многое (почти все!) подмечено и угадано верно — и про текучесть, и про плач, и про “матрицу”, и про “взгляд умершего на прожитую жизнь”, и про готику. Действительно, уникальный, завораживающий талант.

“Мир Тимченова — это вопящий, кровоточащий мир Иова, в безумии соскребающего с себя черепками гной незаслуженной проказы. Какая-то поистине библейская внутренняя невиновность чувствуется за всеми его вопросами-вопрошаниями, обращенными мимо недоумевающей публики — прямо к Богу.

Причем сам текст и есть ответ Бога Иову — торжественная песнь, из которой появляется мир: города, дороги, поля”.

Про этого одаренного иркутского поэта мне, между прочим, последнее время рассказывают грустные легенды почти в “павло-васильевском” духе.

Светлана Хазагерова, Георгий Хазагеров. Одичание ритуала. — “Знамя”, 2006, № 7.

“Но существует прагматика, выходящая за пределы единичного речевого акта и связанная с необходимостью заботы о языке или, лучше сказать, о дискурсе в целом, об обустройстве всего пространства общения. Назовем эту прагматику дальней . Дальняя прагматика проявляется, например, когда собеседники поправляют друг друга („Так не говорят!”) не ради уточнения смысла, а ради торжества языковой, стилистической или эстетической нормы.

Забота о дискурсе в целом, об экологии языка традиционно является прерогативой такой дисциплины, как культура речи (в исконном понимании — культура языка, сейчас лучше было бы сказать — культура дискурса). Однако о пространстве общения заботятся не только ученые, но и рядовые его участники. Не последнюю роль в этом языковом бдении играют не только непосредственно регулятивные высказывания вроде „Не говорите ‘ложат‘!”, но и созданные носителями языка особые языковые произведения, свободные от „корыстных” уз ближней прагматики. Ярчайший пример — скороговорки, эти народные пособия по культуре звучащей речи и одновременно фонетические тренинги, разработанные „коллективным логопедом”. Как свидетельствует уже детский фольклор, этот коллективный логопед, коллективный грамматик и коллективный лексиколог свободно может ходить пешком под стол. Замешенная на языковом бескорыстии забота о том дискурсивном котле, в котором мы все варимся, рождается очень рано и уже не покидает человека никогда”.

Как сказано! Вот она, прошу прощения, истинная культура дискурса! Кстати: не пора бы уже прекратить нашему компьютеру подчеркивать это слово красным?

Мариэтта Чудакова. Был Август или только еще будет? — “Знамя”, 2006, № 8.

Из финала более чем горячего текста:

“От слов „моя страна”, „Россия” за минувшие годы осталось нечто пустотелое. Повторение заклинаний о „державе” и „особом пути” не собирает, не соединяет нацию в общей работе — разве что в общей ненависти. Ее недостаточно для соединения людей в соотечественников.

Несколько периодов ХХ века сливаются сегодня у российского большинства в нечто ностальгически-общесоветское. Здесь и оставшийся все в той же смутной памяти миф строительства, больших и очень больших строек — он всегда положителен, оптимистичен. (Сегодняшние масштабные — этот признак подчеркивается — „нацпроекты” опираются на этот миф и в некотором смысле пародируют его.) И могущественность зла, воспринимаемого в шекспировских тонах и вне оценки. Явно преобладает настроение, которое можно было бы назвать жаждой забвения: забыть плохое, помнить хорошее... Не раскаяния в чем-либо (об этом давно и речи нет). Он-то, наш человек, лично, во всяком случае, не виноват. И потому имеет право на забвение вне понимания. И ищет того, кто поможет ему забыть „все плохое”. Настроение, в худшем случае ведущее прямо к ожиданию фюрера — и полной готовности его принять”.

…Что же нам делать с этим беспамятным “нашим человеком”?

В самом конце, вспомнив любимое стихотворение Г. Иванова, Мариэтта Омаровна тоже вот спрашивает: “...Умер ли кто именно за нас? Сегодня ответ хотят получить и те, кто не догадывается об этом своем хотении. Феномена и мифа Великой Отечественной оказывается недостаточно — на фоне видимой бессмыслицы миллионов смертей в России ХХ века. Они, эти миллионы, продолжают воздействовать на мышление нации. Казалось бы, говорить о них давно уже не хотят, — но это не спасает от воздействия.

...Люди всегда ищут смыслов, всегда хотят знать — готов ли кто умереть за них? За их страну? Есть ли им самим за кого умирать? А — убивать? А — жить? Советская власть повторяла: „Живи для общества!” (И — умри для него же, если прикажут.) Постсоветская публицистика наскоро перелицевала: „Живи для себя, для своей семьи! ” Подразумевалось — умирать не надо вообще ни за что и ни за кого. Множество тех русских, кого сейчас стали странно называть повстанцами (скорей уж — странниками в старинном русском смысле), во всех „горячих точках” показали неполноту ответа.

Вопросы жизни и смерти — универсальны. Без ответов на них (неизбежно пафосных) культура не может обойтись. В отсутствие достойных ответов будут подставлены недостойные. Сегодняшние примеры известны. Надо искать ответ”.

Кто и с кем будет его искать, интересно?

Шестые Максимовские чтения. Национальная идея: утопия или реальность, средство или цель? — “Континент”, 2006, № 2 (128).

А вот уже и ищут, между прочим. Девяносто страниц в журнале подобные поиски занимают, и это еще сокращенный вариант.

Почитаем отрывок из послания редакции “Континента” — участникам чтений.

“…Важность акцентировки именно общеметодологической стороны проблемы как раз и вытекает ведь из того, что разговоров о необходимости для современной России общенациональной идеи сегодня хоть пруд пруди — от заказов-призывов начальства до многочисленных „спецпредложений” на этот заказ со стороны разного рода политиков и обслуживающих государство „экспертов”.

Что это: просто ширма и отвлекающий пиар-ход со стороны властей предержащих для очередного манипулирования людьми или отражение какого-то реального запроса сегодняшней истории России? Если да — то какого? И насколько ему соответствует сама парадигма национальной идеи?

Для этого, понятно, нужно разобраться прежде всего в самой этой парадигме (или выработать ее). А для этого, в свою очередь, очень важно было бы оценить — с точки зрения соответствия сегодняшним реалиям — то, что было заявлено на эту тему мировой и, может быть, в особенности русской мыслью ХIХ — ХХ веков — славянофилами, Чаадаевым, Пушкиным, Достоевским, Соловьевым, Бердяевым, Ильиным и т. д.

Как выглядят в свете сегодняшнего дня их модели? Как оценить в аспекте поставленной проблемы идею нации как соборной личности, высказанную, в частности, в известной статье В. Борисова в сборнике „Из-под глыб”? И шире — как в этом контексте может быть (и может ли быть вообще) реализована сегодня идея „христианской политики” Владимира Соловьева? Как могут быть оценены идеи, высказанные А. Солженицыным („‘Русский вопрос‘ к концу ХХ века” и „Как нам обустроить Россию”)?.. Применимо ли (и в каких случаях) понятие национальной идеи к каким-либо конкретно-практическим (социальным, экономическим, культурным) задачам развития нации на том или ином этапе ее исторического существования?..

Разумеется, это только самый приблизительный набросок какой-то части возможных подходов к поставленной проблеме — каждому из выступающих предоставляется полная свобода в выборе интересного ему аспекта. Но при этом очень хотелось бы, чтобы два момента в каждом выступлении все-таки присутствовали:

1. Общий методологический подход автора к определению категории „национальной идеи” (хотя бы тезисно)

— и

2. Видение автором современной России и ее исторических задач.

Если же при этом автору будет интересно разобраться еще и с кем-то из героев этого сюжета в истории мировой и русской мысли — это было бы вообще превосходно”.

Над темой работали “московские и петербургские философы, писатели, интеллектуалы: Андрей Зубов, Валентин Непомнящий, Григорий Померанц, Юрий Левада, Лев Аннинский, Ольга Седакова, игумен Вениамин (Новик), Рената Гальцева, Ирина Роднянская, Георгий Гачев, Александр Архангельский, Светлана Семенова, Александр Кырлежев, а также Жорж Нива (Франция), редактор „Нового журнала” Марина Адамович (США), Николай Злобин (США), Наум Коржавин (США) и др.”.

Леонид Шлимонов. Инородцы. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 6.

Мощное, трагическое (и автобиографическое, замечу) эссе об ассирийцах — людях, у которых “как не было, так и нет до сих пор ни вождя, ни лидера, ни личности, готовой повести за собой народ, но главное — у них нет идеи, способной вдохновить и собрать нацию воедино”.

“Ассирийцы оказались народом, духовность которого за многие века выветрилась настолько, что каждая диаспора на свой риск и страх приспосабливается к условиям страны проживания”.

Составитель Павел Крючков.

.

АЛИБИ: “Редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций, либо ущемляющих права и законные интересы граждан, либо представляющих собой злоупотребление свободой массовой информации и (или) правами журналиста: <…> если они являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространенных другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение законодательства Российской Федерации о средствах массовой информации” (статья 57 “Закона РФ о СМИ”).

ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”

Ноябрь

10 лет назад — в № 11 за 1996 год напечатана поэтическая подборка Нины Искренко “Принимая покой как наркотик”.

80 лет назад — в № 11 за 1926 год напечатано стихотворение Анны Барковой “Под какой приютиться мне крышей”.

ПОПРАВКА

В № 7 нашего журнала за этот год на стр. 182 в сноске к рецензии Б. Любимова следует читать: “Новый мир”, 2006, № 4.