Новый Мир ( № 5 2008)

То, о чем не просим

Чубаров Виктор Васильевич (1951 — 2007) родился в Риге в семье военнослужащего. После окончания Рижского института гражданской авиации работал инженером смены в аэропорту Вильнюса. Член Союза писателей с 1987 года. Выпустил в Литве три поэтических сборника (1979, 1983, 1989). В начале 1990-х годов переехал в Москву, где окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Печатался в журналах “Знамя” и “Новый мир”.

Публикация Т. Н. Полетаевой.

…И сегодня сетевая поисковая система выдает на его имя только две ссылки. Это стихотворные публикации, одна из которых была в нашем журнале на границе миллениума. “И прилюдно сердце кружится, / разметав грудную клеть. / Боже мой, даруй мне мужество / долюбить и дотерпеть”.

Последнее время Виктор Чубаров работал курьером и за несколько часов до смерти — а умер он дома, на руках у жены и падчерицы — трудился над составлением отчета своей курьерской службы. Чубаров всегда был ответственным человеком, родные не без гордости говорят, что за 17 лет его работы главным инженером Вильнюсского аэропорта у него “не упал ни один самолет”. В быту он был тактичен и горд: первое — редкость среди поэтов. Его деликатность (не стеснительность!) доходила до того, что в шумных компаниях он обычно молчал, а при важном споре лишь тихо бормотал куда-то в сторону и свое высказывание. Один из его друзей очень точно заметил, что если

вы прислушивались к этому бормотанию, вас всегда ждали оригинальность и неожиданность мысли.

Незадолго до кончины Виктор словно бы невзначай процитировал вслух стихи своего товарища Александра Еременко: “Даже если все переиначить — / то нагнется к твоему плечу / в позе, приспособленной для плача… / Дальше тоже видеть не хочу” — и с нажимом повторил последнюю строчку. Словом, так и не поехал в больницу, к, возможно, спасительному реанимационному режиму, и боль терпел, до последнего, в одиночку.

Он и был одинок — “я никогда в жизни не видел своего читателя”, — впрочем, к родным и нескольким друзьям, ценящим его стихи, эта фраза не относилась. Но ни на окраине империи, ни в центре его не знали. С наступлением “перестройки” Чубаров уехал в Москву: “Не хочу жить под литовцами”. Между прочим, в его лирических книгах, вышедших в Прибалтике еще до окончательного наступления новых времен, нет ни одной конъюнктурной ноты.

А было у него, как я успел почувствовать и из стихов, и из нашего редкого общения, обостренное чувство фальшивого, неточного, приблизительного. Возможно, поэтому он был очень пытливым, испытующим, совестливым человеком. В стихах, которые он в последнее время все сильнее и сильнее “обнажал”, Чубаров словно бы старался нащупать какой-то заветный атом высказывания, дойти до последней правды, до того, что внутри. Добавлю, что парадоксальность мышления органично соединялась у него с дивным чувством юмора, отраженным во множестве посвящений и стихов “на случай”.

Верю, что наша публикация его маленького “избранного”, включающего в себя и стихи последнего года, поможет — по слову Баратынского — отыскать ценителя стихов Виктора Чубарова еще в нынешнем читательском “потомстве”, по которому он очень скучал.

Павел Крючков .

Из стихов 1978 — 2006 гг.

* *

*

Букашёнок ползет по стене.

Задней ножкой колотит.

Поумерилось прыти во мне.

Поубавилось плоти.

Испаряюсь почти наяву.

Ну да как-нибудь переживу.

Тело — тлен. Все равно не грешу,

как иные святоши.

Тупорылые туфли ношу

на свинцовой подошве.

Одолел я немного дорог.

Но следы — точно ямы.

Пусть считают — прошел носорог.

Величавый.

Упрямый.

* *

*

Все, что в голову вбивалось,

почему-то забывалось.

Расползалось, расплывалось

жизни светлое пятно.

Споря с облаком отвесным,

стал я олухом небесным.

Стать мужчиной интересным

мне уже не суждено.

* *

*

Замирает встречное движение.

Безупречен карточный расклад.

Нас настигли наши достижения.

Оттого и звездочки горят.

Ты надела праздничное платьице.

Я надел гороховый картуз.

Есть у нас веселое занятьице —

лихолетье пробовать на вкус.

Пусть таят руины и развалины

то, о чем догадывалась ты...

В чистом поле, где с тобой гуляли мы,

все еще встречаются цветы.

* *

*

Завтра, завтра, не сегодня

снизойдет, искрясь, Господня

благодать, и станет всем

людям радостно совсем.

А пока не вешай носа.

Не смотри на небо косо.

Небо знает, что творит.

Не живое — не болит.

* *

*

Я узнал из надежных книг,

что у каждого есть двойник.

Огляделся по сторонам —

никого не заметил там.

Значит, этот двойник во мне.

Оттого он подлец вдвойне.

* *

*

Выцветшее дно.

Выжатая хвоя.

Я искал одно —

а нашел другое.

Федор Сологуб,

ласточка в конверте.

Любит — однолюб —

размышлять о смерти.

Эко повело

чертовы качели!

Чует помело

оторопь капели.

Я искал одно, а нашел

что надо:

терпкое вино

в кущах винограда.

Электричка в шесть.

Самолет в ноль восемь.

У Николы есть

то, о чем не просим.

Из последних стихов

* *

*

Из общин кто,

Кто из сект,

Всех сегодня —

С легким паром.

Мы закончили проект

Под названием Чубаров.

* *

*

Нетрезвым,

Неопрятным

По городу бродил.

Но женщинам приятным

Был почему-то мил.

Они меня любили

За мой небритый вид.

Но пальчиком грозили

И ставили на вид.

Я с ними пил какао

И кофе по утрам.

А с той, что ускакала,

На посошок — сто грамм.

Живет моя кручина

В высоком терему.

Бегут по лбу морщины

Неведомо к чему.

* *

*

Я каждый день

Пишу шедевры.

На них уходят

Жизнь и нервы.

* *

*

Чем меньше

Пушкина читаю,

Тем больше

Нравится он мне.

* *

*

В противотанковом пру состоянии.

Вижу предметы я на расстоянии.

Вижу. Но не обращаю внимания.

Ибо предметы не есть понимание.

* *

*

Микроскопический русский поэт

Норку покинул на старости лет.

Перекрестился и снова нырнул,

Чтобы не слышать империи гул.

* *

*

Поскользнулся — не беда.

Промахнулся — не беда.

Не очнулся — не беда.

Все бывает иногда.