Новый швейцарский Робинзон

П.Сталь, И.Масе

Новый швейцарский Робинзон

(обработка сочинения Висса)

Перевод с французского товарищества М.О.Вольфа

"Новый швейцарский Робинзон" отличается от своего знаменитого образца "Робинзон Крузо" тем, что в нем занимательная судьба человека, потерпевшего крушение и предоставленного исключительно только своим силам, переживается целой семьей: отцом, матерью и четырьмя детьми.

НОВЫЙ ШВЕЙЦАРСКIЙ

РОБИНЗОНЪ

ОБРАБОТАННЫЙ ПО НОВЪЙШИМЪ ДАННЫМЪ

ЕСТЕСТВЕННЫХЪ НАУКЪ

П.СТАЛЕМЪ и И.МАСЕ

Переводъ съ французскаго

Съ рисунками Даржана, гравированными Жоэ

ВТОРОЕ ИЗДАНIЕ

ИЗДАНIЕ

ТОВАРИЩЕСТВА М.О.ВОЛЬФЪ

С.П-бургъ, Москва

ОГЛАВЛЕНИЕ

I. Кораблекрушение и приготовление к спасению

II. Переправа и первый день на суше

III. Поиски

IV. Поездка на корабль

V. Что происходило на суше во время нашего отсутствия

VI. Предположение о переселении. Мертвая акула. Мост

VII. Переселение. Дикобраз. Тигровая кошка. Раненый фламинго

VIII. Постройка жилища на дереве

IX. Воскресенье

X. Носилки. Семга. Кенгуру

XI. Вторая поездка на корабль

XII. Третья поездка на корабль. Пингвины

XIII. Пекарня

XIV. Пинка

XV. Прогулка. Колдун на дереве. Дикая свинья и крокодил

XVI. Тетерева. Волк. Гнездо попугаев. Резина

XVII. Свечи. Масло. Плантации. Последняя поездка на корабль. Пальмовое вино. Буйвол. Щенок шакала

XVIII. Саго. Пчелы. Лестница. Воспитание животных

XIX. Онагр. Лен. Время дождей

XX. Возврат хорошей погоды. Соленая пещера. Стая сельдей. Тюлени. Известь. Семги. Осетры

XXI. Хлопчатка. Ферма. Четвероногое животное с клювом. Пирога

XXII. Праздник спасения

XXIII. Ловля птиц на прутья, намазанные клеем. Приключения Жака. Различные работы. Поход против обезьян

XXIV. Ткацкий станок. Паланкин. Боа

XXV. Надпись на могиле осла. Чучело боа

XXVI. Поход. Новая пещера. Валяльная глина. Горный хрусталь

XXVII. Путешествие на ферму. Морская свинка. Ондатра. Сулейник колючий

XXVIII. Привал у Сахарницы. Пекари. Отаитское жаркое. Исполинский бамбук. Продолжение похода

XXIX. Прогулка по саванне. Стадо страусов и их яйца. Зеленая долина. Испуг Эрнеста. Медведи

XXX. Работы матери в наше отсутствие. Кондор. Потрошение медведей и изготовление их мяса. Поход четырех мальчиков. Ангорские зайцы. Антилопы. Рассказ Фрица. Медовест. Пчелиный улей

XXXI. Молочай. Страусовая башня. Поимка страуса. Общий поход и прибытие в пещеру. Угорь. Приручение страуса. Мед. Изготовление шляп

XXXII. Возврат дождливого времени. Гончарное ремесло. Постройка челна. Поездка на остров Акулы

XXXIII. Отправление мальчиков на охоту за крысами. Избиение поросят-опустошителей. Возвращение молодых людей. Появление сельдей и тюленей

XXXIV. Испытание кайяка. Исчезновение Фрица. Морж. Буря. Тревога о Фрице. Спасены! Подъемный мост. Солончак

XXXV. Отъезд на ферму. Гиена. Голубь-почтальон. Письмо Фрица. Черные лебеди. Царская цапля. Тапир. Журавли. Райская птица. Восстание обезьян. Подавление его. Опустошения, произведенные слонами

XXXVI. Постройка летнего жилища. Плоды шоколатника и райской смаковницы. Таинственный мешок. Султанка. Слоны. Барсы. Земноводное чудовище. Обманутый обманщик. Исправление Соколиного гнезда. Постройка караульни на острове Акулы

XXXVII. Состояние колонии по прошествии десяти лет. Поездка Фрица на кайяке. Гнезда. Жемчужная бухта. Тюлени. Альбатрос

XXXVIII. Доверенная тайна. Англичанка на острове Вулкана. Отправление на ловлю жемчуга. Дельфиновый мыс. Ловля жемчуга. Приезд домой

XXXIX. Испуг Жака. Кабан. Трюфели. Нанкинский хлопчатник. Львы. Смерть Билля. Поездка Фрица. Кашалот

XL. Мисс Женни

XLI. Продолжение истории мисс Женни

ХLII. Важное событие. Последняя глава

I

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ И

ПРИГОТОВЛЕНИЯ К СПАСЕНИЮ

Буря продолжалась уже шесть дней и не только не стихала, но постоянно усиливалась. Сбитые с нашего пути к юго-западу, мы не могли определить местности, в которой находились. Корабль лишился мачт и повсюду обнаруживал течь. Бывшие на нем люди, поручая душу свою Богу, молили Его о средстве избавиться от смерти.

- Дети! - обратился я к моим четырем сыновьям, в слезах окружавшим мать, - если Богу угодно, Он может еще спасти нас; но если Он решил иначе, то покоримся Его воле.

Жена моя отерла слезы и, по моему примеру, старалась казаться спокойной, чтобы ободрить детей.

Вдруг, среди шума ветра и волн, я услышал восторженный крик матросов: "Земля, земля!" Но вслед за тем мы почувствовали сильный толчок, который сопровождался долгим и страшным треском. Неподвижность судна и глухой шум волн, врывавшихся на корабль, сказали мне, что мы сели на скалы, выдавшиеся на поверхность моря, и что судно пробито.

- Мы погибли; шлюпки на воду! - раздался голос капитана.

- Погибли! - повторили дети, глядя на меня с отчаянием.

- Успокойтесь, - сказал я им, - не отчаивайтесь. Я пойду посмотрю, что можно сделать для нашего спасения.

Я покинул каюту и вышел на палубу. Облитый, ослепленный и даже опрокинутый волнами, я несколько минут не мог разглядеть ничего. Наконец, достигнув верхней части палубы, я увидел в море шлюпки, уже переполненные народом и старавшиеся отчалить от корабля. Один из матросов перерезывал последнюю веревку. О нас забыли...

Я звал, кричал; но голос мой терялся в шуме бури, и я с ужасом сознал, что нас покинули на разбившемся корабле.

Однако некоторым утешением в этом крайнем положении послужило мне то, что, по положению корабля на скале, корма его, в которой находилась наша каюта, стояла поверх волн. В то же время, несмотря на падавший частый дождь, я увидел, на небольшом расстоянии к югу, берег. Каким пустым он ни казался, но стал целью моих последних надежд.

Я возвратился к своим и, показывая спокойствие, которого далеко не ощущал, произнес:

- Ободритесь; для нас не все кончено; часть корабля крепко утверждена над водой. Завтра ветер и море стихнут, и мы можем достигнуть берега.

Дети, с обычным их возрасту доверием, приняли эту надежду за несомненную.

По знаку моей жены я понял, что она угадала истину, но я понял также, что ее вера в Божий Промысел не ослабела.

- Нам придется провести тяжелую ночь. Поедим немного: пища ободряет.

Действительно, уже вечерело; буря, все еще чрезвычайно сильная, яростно хлестала корабль. Я ежеминутно боялся, чтоб она не разбила его окончательно.

Мать наскоро приготовила простой обед; дети поели с аппетитом, а затем легли и заснули. Старший из них, Фриц, который лучше братьев понимал наше положение, захотел в продолжение ночи бодрствовать вместе с нами.

- Батюшка, - сказал он мне, - я придумывал средство достигнуть берега. Если б у нас были пробки или пузыри, чтоб устроить плавательные пояса для матушки и моих братьев! Ты и я доплыли бы до берега и без поясов.

- Мысль недурна, - отвечал я. - На всякий случай попытаемся возможно скорее выполнить ее.

Собрав несколько пустых бочонков и жестяных кувшинов, в которых на море обыкновенно сберегают пресную воду, я, при помощи Фрица, связал их платками и подвязал, по два, под руки каждого из детей и моей отважной жены. Затем Фриц и я наполнили свои собственные и их карманы ножами, веревками, кремнями, огнивами и другими вещами, которые могли наиболее понадобиться нам в случае, если б корабль был разрушен, а нам счастливо удалось бы добраться до берега.

Приняв эти предосторожности, Фриц, успокоенный и сильно уставший, лег подле братьев и скоро заснул. Но жена моя и я продолжали бодрствовать.

Мы провели эту страшную ночь в молитве. К утру я заметил, что буря стихает. С рассветом я поднялся на палубу. Ветер почти стих, море успокаивалось, а светлый горизонт заалел.

Ободренный этим видом я позвал жену и детей. Дети опечалились, увидя, что на корабле остались только мы одни.

- А где же матросы? - спросили дети. - Если они отплыли, то почему не взяли нас? Что станет с нами?

- Дети, - ответил я, - матросы растерялись в беде. Они бросились в шлюпки, не думая о нас, и можно думать, что они погибли вследствие своей поспешности. Может быть, теперь о них следует сожалеть более, чем о нас. Смотрите: небо чисто, земля недалеко, и, пожалуй, то, что о нас забыли, наше счастье. Будем надеяться на Бога, который нас не покинул, и обдумаем средство спастись.

Фриц, предприимчивый и склонный к необычайным приключениям, настаивал на мысли переправиться на берег вплавь.

Эрнест, мой второй сын, около 12 лет, смышленый, но робкий и ленивый, испугался подобной переправы и предложил постройку плота.

Я заметил ему, что такая постройка потребовала бы очень много времени и, кроме того, представляла бы еще то неудобство, что плотом трудно управлять. Эти соображения заставили Эрнеста почти тотчас же отказаться от своей мысли.

- Но какой бы способ переправы мы не предпочли, - сказал я детям, осмотрим сперва корабль и, не переставая думать о средстве переправы, соберем на палубе все вещи, которые могут принести нам пользу на земле.

Все разбрелись на поиски. Я прежде всего отправился в ту часть судна, где хранились продовольственные припасы, чтобы обеспечить нам первые средства к жизни. Фриц осмотрел кладовую для оружия и пороха и вынес оттуда ружья, пистолеты, порох, пули и дробь. Эрнест забрался в каморку плотника и вынес из нее разные инструменты и гвозди. Маленький Франсуа, младший из моих сыновей шести лет, также захотел показать нам свою заботливость и принес ящик, полный рыболовных крючков. Фриц и Эрнест посмеялись над ним, но я счел за лучшее не пренебрегать этой находкой, так как могло случиться, что мы будем вынуждены кормиться рыбной ловлей. Что же касается Жака, моего третьего сына, шалуна десяти лет, то он явился с двумя огромными бульдогами, которых он нашел запертыми в каюте капитана и которые, став покорными от голода, дозволили Жаку вести их каждого за ухо.

Жена сказала мне, что нашла корову, осла, двух коз, супоросую свинью, которым она дала есть и пить, именно вовремя, чтобы они не сдохли, так как бедные животные уже около двух суток оставались без пищи.

Таким образом, все, казалось мне, сделали полезные открытия, за исключением Жака.

- Ты привел нам, - сказал я ему, - двух страшных объедал, прокормление которых будет стоить многого, а между тем не принесет пользы.

- Я думал, папа, - ответил он, - что когда мы будем на земле, они помогут нам охотиться.

- Правда; но мы еще не на земле. Думал ли ты о том, как нам добраться до нее?

- Э, - отвечал он, - разве мы не можем переплыть в бочках, как прежде я плавал на пруду крестного папы.

- Мысль хороша! - воскликнул я. - Скорее примемся за работу.

Я тотчас же, в сопровождении детей, отправился в трюм, где плавало много больших пустых бочек. Я вытащил четыре такие бочки на ту часть палубы, которая находилась в уровень с поверхностью моря. Эти бочки были сделаны из крепкого дерева и стянуты железными обручами, и я признал их очень удобными для нашей цели. С помощью Фрица я начал распиливать их на две ровные половины.

Получив таким образом восемь чанов, которые мне очень нравились, мы поставили их рядом, и я стал искать гибкой доски, достаточно длинной, чтобы связать их, и которая, поднимаясь на обоих концах, могла бы образовать киль. Мы прибили чаны к этой доске и связали их между собой планками. Кроме того, чаны были охвачены со сторон двумя досками, которые сходились острием.

Скрепив все части, мы увидели в своем распоряжении судно, которое, по крайней мере, в тихую погоду, могло, на мой взгляд, служить безопасным средством к переправе.

Оставалось спустить это судно на воду, но оно было так тяжело, что мы даже соединенными силами не могли сдвинуть его с места.

Я упомянул, что в этом случае большую услугу оказал бы нам подъем с блоком. Фриц, который вспомнил, что видел где-то это орудие, отправился отыскивать его.

При помощи этого орудия мне удалось поднять нашу тяжелую постройку; Фриц подложил под нее валики, и тогда нам стало уже легко сдвинуть ее с места.

Дети изумились силе подъема. Я обещал пояснить им ее в первую свободную минуту, если удастся еще найти ее.

Несколько времени спустя наше судно соскользнуло с палубы так быстро, что мы лишились бы его, если б я не позаботился привязать его крепким канатом к одному из бревен корабля. Дети, увидев судно на воде, подняли восторженный крик. Я был менее доволен: на воде судно накренилось на один бок. На мгновение я отчаялся, но вскоре увидел, что могу поправить дело балластом.

И потому, схватив все тяжелые предметы, попадавшиеся мне под руку, я бросал их в чаны, и постепенно судно уравновесилось, так что дети готовы были сейчас же вскочить в него. Я удержал их от этого, боясь, чтобы слишком быстрым толчком они не опрокинули судна.

Нам недоставало еще весел. Фриц нашел четыре весла, забытые под парусом.

Вспомнив, что дикари, для удержания в равновесии своих пирог, употребляют шесты, я решился применить это средство и к нашему судну. Я взял два довольно большие куска реи и прикрепил их к концам лодки подвижно, чтобы они могли вращаться. К каждому концу этих шестов я привязал по пустому бочонку, которые должны были опираться на воду справа и слева. Поддерживаемое таким образом, судно должно было сохранять равновесие. Затем мы приготовили весла.

Эти различные работы были окончены так поздно, что нельзя было и думать пуститься в море в тот же день. И потому пришлось покориться необходимости провести еще одну ночь на разбившемся корабле. Когда это решение состоялось, жена подкрепила наши силы хорошим обедом, потому что в течение дня мы едва думали о том, чтобы по временам съедать кусок хлеба и выпить немного вина.

Более спокойный, чем накануне, я не решался однако лечь спать, не снабдив детей плавательными снаряжениями. Жене я посоветовал одеть мужское платье, которое, в случае беды, затруднило бы ее меньше женского. Сначала жене не хотелось подвергаться этому неприятному переодеванию, но вскоре она уступила моим доводам. Удалившись на время, она явилась в хорошеньком костюме гардемарина, который она нашла в одной из корабельных кают и который пришелся ей впору и к лицу.

После трудового дня, нами вскоре овладел сон.

Ночь прошла без неприятных приключений.

II

ПЕРЕПРАВА И ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НА СУШЕ

С восходом солнца мы все проснулись: и горе, и надежда коротают сон.

Вслед за общей утренней молитвой я сказал детям:

- Теперь, с Божьей помощью, мы попытаемся освободиться. Задайте скотине корму на несколько дней; если, как я надеюсь, наша переправа удастся, то мы можем возвратиться за ними. Затем соберите все, что может нам пригодиться на суше, и отважно в путь!

Прежде всего я погрузил бочонок с порохом, ружья, несколько пар пистолетов, пули, а также свинец и формочку для их отливки. Каждый из нас захватил сумку, наполненную съестными припасами. Я взял еще ящик с плитками бульона, другой с сухарями, чугунок, ножей, топоров, пил, клещей, гвоздей, буравчиков, удочек. Захватил я также парусины, чтобы изготовить из нее палатку.

Мы набрали столько вещей, что вынуждены были часть оставить, хотя я и заменил полезными предметами балласт, положенный накануне в чаны.

Когда мы собирались садиться в наше судно, петухи, протяжным криком, как бы прощались с нами. Жена сочла за лучшее взять их с собой, а равно кур, уток, гусей, голубей. Она поместила двух петухов и двенадцать кур в один из чанов, который я закрыл решеткой из перекрещивавшихся палочек. Гусям же, уткам и голубям я предоставил свободу, рассчитывая, что они сами достигнут берега, одни по воде, другие летом.

Дети уже уселись в указанном им порядке, когда жена возвратилась с корабля, неся под мышкой грузный мешок, который она положила в чан, занятый маленьким Франсуа. Тогда я не обратил внимания на этот мешок, думая, что предусмотрительная мать взяла его только для того, чтобы устроить ребенку удобное сиденье.

Когда только я увидел, что все уселись, я перерезал сдерживающий лодку канат, и мы принялись грести к берегу.

В первом чане сидела жена, во втором маленький Франсуа. Третий чан был занят Фрицем. Средние два чана содержали порох, оружие, парусину, инструменты, продовольственные запасы и живность. В шестом чане сидел Жак, в седьмом Эрнест, а я занял последний и, держа руль, направлял наше судно. Подле каждого из нас было по одному из плавательных поясов из кувшинов и бочонков, которые должны были служить в случае какого-либо несчастного приключения.

Собаки были слишком толсты, чтобы благоразумие дозволяло взять их с собой, и мы оставили их на корабле. Увидев, что мы уезжаем, они стали выть; наконец они решились прыгнуть в воду и вскоре нагнали нас. Опасаясь, чтобы переправа не превысила их силы, я дозволял им по временам класть передние лапы на выставлявшиеся за судно шесты и прикрепленные к нам бочонки. Добрые животные вскоре освоились с этим приемом и таким образом могли следовать за нами без истощения сил.

Море волновалось слабо, небо было чистое, солнце сияло. Мы гребли дружно; нам благоприятствовал прилив. Кругом нас плавали ящики, бочки, тюки, снесенные волнами с разбившегося корабля. Фрицу и мне удалось захватить баграми и привязать к нашему плоту некоторые из этих бочонков. Жена, положив руку на голову своего младшего дитяти и подняв глаза к небу молилась.

Переправа совершилась счастливо; но чем более мы приближались к берегу, тем более он казался нам пустынным и диким. Взору нашему представлялась только серая полоса голых скал.

Но Фриц, который обладал прекрасным зрением, уверял, что видит деревья и между ними пальмы. Лакомка Эрнест радовался при мысли о предстоящей возможности есть кокосовые орехи, о которых он читал, что они гораздо вкуснее растущих в Европе.

- Какое счастье! - воскликнул маленький Франсуа.

Это слово "счастье", так мало согласовавшееся с нашим положением, заставило вздрогнуть мою жену. Угадав ее мысль, я улыбнулся ей. - Может быть, - сказал я тихо, - ребенок прав; не следует и умалять своего счастья.

Между детьми завязался разговор о природе деревьев, которые старался указать им Фриц. Когда я выразил сожаление о том, что не захватил с собой подзорную трубу капитана, Жак радостно вытащил из своего кармана маленькую трубку, найденную им в каюте боцмана. Трубка эта дала мне возможность разглядеть берег. Но забыв спорный вопрос, я отыскивал точку, к которой нам удобней было пристать.

Я выбрал небольшую губу, к которой направились наши утки и гуси, как бы выполняя роль передового отряда.

- А кокосовые орехи видишь, папа? - спросил Франсуа.

- Вижу, - ответил я, улыбаясь, - у Фрица хорошие глаза, и он не ошибся. Я различаю вдали деревья, которые, действительно, похожи на кокосовые пальмы.

- Как я доволен! - воскликнул маленький Франсуа, с радости хлопая своими ручонками. Жена наклонилась поцеловать его и скрыла от нас слезу. Подняв голову, она показала нам только улыбку. Счастье маленького Франсуа сообщилось и ей.

Мы налегли на весла и пристали в устье ручья, в месте, где вода была едва достаточно глубока, чтоб наши чаны могли плавать, и где берег был очень низок.

Дети легко выскочили на берег, за исключением Франсуа, который, несмотря на свое нетерпение, не мог выбраться один из чана и которому помогла мать.

Опередившие плот собаки встретили нас радостным лаем и скачками. Гуси и утки, уже расположившиеся на берегах ручья, также приветствовали нас своим гнусливым криком, к которому присоединился глухой крик нескольких пингвинов, неподвижно сидевших на скалах, и нескольких фламинго, которые испугавшись улетели.

При виде всей этой сцены маленький Франсуа забыл о кокосовых орехах.

По выходе на берег, первым делом нашим было, став на колени, поблагодарить Бога за наше счастливое избавление и помолиться о продолжении покровительства. Я крепко обнял жену и своих бедных детей. Влажный взор жены встретился с моим.

- Господь милосерден, - сказала она. - Он сохранил нас друг другу, и все наши дети с нами...

Затем нужно было разгружать плот. Вскоре все было перенесено на берег, хотя добыча эта была невелика, но мы считали ее чрезвычайно богатой.

Я выбрал удобное место для устройства палатки, которая должна была служить нам кровом. Я воткнул в землю один из шестов, уравновешивавших плот, привязал к этому шесту другой, а другой конец его воткнул в щель скалы. Затем я накинул на шест парусину, растянул ее колышками, а внутри палатки наложил на края парусины ящики со съестными припасами и другие тяжелые предметы. Фриц прикрепил к отверстию крючки, чтобы ночью мы могли застегивать палатку.

Я велел детям набрать для наших постелей как можно больше сухой травы и моха.

Пока они были заняты этой работой, я устроил невдалеке от палатки, из нескольких камней, род очага, наносил к нему хвороста, собранного по берегу ручья, и вскоре развел большое пламя, которое весело сверкало.

Жена поставила на камни чугунок с водой, в которую я бросил пять или шесть пластинок бульона.

- Что ты хочешь клеить, папа? - спросил меня Франсуа, который счел пластинки бульона за клей.

Мать, улыбаясь его наивному вопросу, отвечала, что я хочу изготовить суп.

- Суп из клея? - спросил он с беспокойной гримасой.

- Ну, нет, - ответила мать, - хороший, жирный суп, дорогой мой, суп говяжий.

- Говяжий! - воскликнул Франсуа, широко раскрыв глазенки, - значит, мама, ты пойдешь к мяснику?

Мать засмеялась и объяснила ему, что пластинки, сочтенные им за клей, состоят из говяжьего сока, сгущенного долгим кипячением.

- Этим способом, - сказала она ребенку, - заменяют запасы свежего мяса, которое попортилось бы во время продолжительного морского путешествия.

Фриц, зарядив ружье, отправился вверх по течению ручья. Эрнест пошел в противоположную сторону, по берегу моря. Жак принялся осматривать прибрежные скалы, ища раковины.

Я стал вытаскивать из воды бочонки, словленные нами во время переправы, как вдруг я услышал громкие крики Жака. Вооруженный топором, я бросился в ту сторону, откуда слышались эти крики, и увидел ребенка стоящим по колена в воде.

- Папа, папа, - кричал он голосом, в котором слышалась смесь торжества и ужаса, - иди скорей: я поймал большого зверя.

- Так неси его.

- Не могу, папа: он держит меня.

Меня разбирал смех при виде этого победителя пленником своей жертвы, но нужно было торопиться оказать ему помощь. Большой морской рак держал его за ногу, и бедный Жак тщетно пытался освободиться из клещей животного. Я вошел в воду; морской рак покинул свою добычу и хотел бежать, но мне удалось схватить его посреди тела, и я вынес его на берег. Мой ветреный мальчуган, гордый возможностью показать матери такую прекрасную добычу, быстро схватил ее обеими руками. Но вслед за тем рак ударил его хвостом по лицу так сильно, что Жак выпустил его из рук и ударился в слезы. На этот раз, утешая ребенка, я не мог не посмеяться его неудаче. Я показал ему самый легкий способ справиться со своей добычей, взяв ее поперек тела. Успокоившись, Жак побежал показать свою добычу матери.

- Мама! Франсуа! Эрнест! Фриц! где Фриц? - кричал он достигнув палатки. - Смотрите; идите, смотрите! морской рак!

Эрнест, с важностью рассмотрев животное, посоветовал бросить его в воду, кипевшую в чугунке, обещая, что от этого суп станет вкуснее. Жена не сочла благоразумным последовать этому совету и решилась сварить рака особо.

Эрнест сообщил, что и он сделал открытие.

- Я видел в воде, - сказал он, - раковины; но чтоб добыть их, нужно было перемочиться.

- Да и я видел, - возразил Жак с пренебрежением, - но это дрянные раковины. Я не стал бы есть их. Вот, рак дело другое!

- Почем знать? - ответил Эрнест. - Может быть, это устрицы. Я даже уверен в этом, судя по тому, как эти раковины сидят на скале, и по глубине, на которой они живут.

- Ну, неженка, - сказал я в свою очередь, - если ты думаешь, что это были устрицы, так отчего же ты не принес их нам? Ты говоришь, что боялся перемочиться; но подумай, что в нашем теперешнем положении мы все должны уметь пренебрегать своими удобствами и доказать свою смелость.

- Я видел еще, - продолжал Эрнест, - соль в углублении скалы. Должно быть, солнце выпарило ее из морской воды.

- Ах, ты, болтушка! - воскликнул я, - если ты видел соль, то тебе следовало собрать ее. Поди, исправь поскорее свой промах, чтоб нам не пришлось есть пресный, безвкусный суп.

Эрнест отправился и вскоре возвратился. Принесенная им соль была до такой степени перемешана с песком, что я хотел бросить ее. Но жена воспрепятствовала мне сделать это: она распустила соль в воде и потом процедила воду сквозь тряпочку; этой водой мы посолили свой суп.

Однако я побранил Эрнеста за небрежность сбора.

Суп был готов, но Фриц еще не возвращался; кроме того, глядя на суп, кипящий в чугунке, мы очень затруднялись разрешением вопроса, чем мы будем черпать суп. Не подносить же по очереди раскаленный котелок к губам и не ловить же плававшие в нем сухари руками! Мы находились почти в таком же положении, как лиса в гостях у журавля, предлагавшего пищу в кувшине с узким горлом. Затруднение наше казалось нам до того безысходным, что мы разразились громким смехом.

- Если б у нас были кокосовые орехи, то из их скорлупы мы могли бы приготовить ложки.

- Да, - возразил я, - если б нам стоило только пожелать вещь, чтоб иметь ее, то у нас сию минуту были бы великолепные серебряные приборы. Но Фрицовы кокосовые пальмы нужно еще отыскать: их отделяют от нас скалы. Ну, дети, придумайте что-нибудь более выполнимое.

- Нельзя ли, - продолжал Эрнест, - употребить в дело раковины?

- Хорошо! - воскликнул я. - Поторопись добыть их.

Эрнест снова удалился; но его опередил Жак, который вошел в воду раньше, чем медлительный Эрнест достиг берега.

Жак открывал раковины и выбрасывал их на берег. Эрнест ограничился тем, что собирал их, не желая замочить ноги.

Когда собиратели раковин возвращались, явился и Фриц. Он подходил, держа одну руку за спиной, с печальным лицом.

- Не нашел ничего? - спросил я его.

- Решительно ничего, - ответил он.

Но окружавшие его братья начали кричать:

- О, маленькая морская свинка! Где ты нашел ее? Покажи!

Тогда Фриц с гордостью показал добычу, которую прежде прятал.

Я поздравил его с успешной охотой, но упрекнул за ложь, которую он позволил себе, хотя в виде шутки.

Он сознался в промахе; затем он рассказал, что, переправившись на другой берег ручья, он попал в страну, совершенно не сходную с той, в которой мы находились.

- Там, - сказал он, - великолепная растительность; кроме того, на берегу лежит множество выброшенных морем ящиков, бочонков и других вещей с разбившегося корабля. Не собрать ли нам все эти богатства? Не отправиться ли нам, кроме того, за скотом, оставшимся на корабле? Корова дала бы нам прекрасного молока, в котором мы могли бы мочить наши сухари. На том берегу ручья есть высокая трава, на которой корова могла бы пастись, и прекрасные деревья, которые могли бы укрыть нас самих. Поселимся на том берегу. Покинем здешнюю голую и сухую местность.

- Терпение, терпение! - ответил я, - на все свое время. За сегодняшним днем придет завтра. Но прежде всего скажи мне, не видел ли ты следов наших товарищей по кораблю?

- Никаких следов ни на земле, ни на море! Из живых существ я видел только стадо животных, подобных принесенному мною. Это, я думаю, морские свинки, но особый вид их, так как у него лапы устроены как у зайцев. Виденные мной животные до такой степени непугливы, что я мог наблюдать их вблизи. Они скачут в траве, садятся и подносят пищу ко рту подобно белкам.

Эрнест, приняв самый ученый вид, осмотрел животное со всех сторон и объявил, что, основываясь на своем учебнике естественной истории, он считает возможным утверждать, что животное, принятое нами за морскую свинку, - агути.

- Вот, - воскликнул Фриц, - ученый, который хочет поучать нас. А я говорю, что это морская свинка.

Я вмешался в спор.

- Не относись с таким пренебрежением к словам Эрнеста, - заметил я Фрицу. - Я никогда не видел живого агути; но животное, которое ты держишь в руках, действительно агути, о котором рассказывают естествоиспытатели. Во-первых, твоя добыча слишком толста для морской свинки, хотя и похожа на нее приплюснутой головой, маленькими ушами, коротким хвостом, короткой буро-оранжевой шерстью и утолщенным кзади телом. Она величиной с большого зайца, и смотри, какие у нее острые и загнутые внутрь зубы. У морской свинки нет таких зубов.

- Папа, - сказал Эрнест, - если агути так непугливы, не попытаться ли нам добыть несколько штук живыми? Мы развели бы их, как кроликов, и имели бы под руками дичь, за которой не приходилось бы бегать.

- Да, тебе, маленькому ленивцу, это нравилось бы. Попытайся, если хочешь; агути приручаются легко. Но я предупреждаю тебя, что с этими кроликами тебе будет больше хлопот, чем с европейскими. Эти грызуны постоянно работают зубами, которые так крепки, что никакие преграды не могут противостоять им. Бывали примеры, что агути перегрызали проволоку клетки, в которой их держали. В какую же тюрьму думаешь ты засадить своих?

Пока дети слушали этот маленький урок естественной истории, Жак старался ножом вскрыть одну из устриц; но хотя он напрягал все свои силы, дело ему не удавалось.

Тогда я взял устриц, положил их на горячие уголья и они скоро раскрылись сами собой.

- Вот, дети, - сказал я, - одно из кушаний, наиболее ценимых лакомками. Отведайте его.

Сказав это, я проглотил одну из устриц.

Жак и Фриц вздумали подражать мне, но тотчас же объявили, что это кушанье отвратительно. Эрнест и Франсуа положились на это суждение.

Поэтому мы воспользовались лишь теми частями устриц, которые обыкновенно бросают: употребляя раковины вместо ложек, мы начали есть наш суп.

Между тем как мы утоляли наш голод, обе собаки вздумали последовать нашему примеру и, найдя Фрицова агути, принялись рвать его на части.

Фриц вскочил в ярости, схватил стоявшее невдалеке ружье и ударил им собак так сильно, что сломал ложе; потом, когда собаки обратились в бегство, он швырял в них камнями, пока надеялся попасть в животных.

Уже не в первый раз Фриц обнаруживал такую вспыльчивость. Так как мне желательно было подавить страстность его характера, которая огорчала меня и могла подать худой пример братьям Фрица, то я стал строго выговаривать ему, доказывая, что в слепом гневе он не только испортил ружье, но мог изуродовать бедных животных, которые в состоянии оказать нам весьма важные услуги.

Фриц сознал справедливость моего выговора и не замедлил высказать живое раскаяние. Я простил его под условием, чтоб он помирился с собаками. Фриц не заставил просить себя, взял в каждую руку по куску сухаря и пошел за собаками. Минуту спустя, добрые животные возвратились вместе с ним.

- Папа! - сказал он, - еще не дотрагиваясь до сухарей, они лизали мне руку. Как мог поступить я так жестоко с добрыми животными!

- В гневе человек всегда несправедлив, - сказал я ему: - не забывай этого, дорогой мой.

Когда мы кончили есть, солнце садилось на горизонте. Наши петухи, куры, утки собрались около нас. Жена стала бросать им пригоршни зерен, которые она вынимала из мешка, служившего при переправе седалищем Франсуа. Я порадовался ее предусмотрительности, но заметил, что эти зерна лучше сберечь для посева, чем бросать птицам, которых можно накормить и попортившимися сухарями.

Голуби укрылись в трещины скал; петухи и куры взобрались на верх палатки, утки отправились в тростники залива, образовавшегося у устья ручья.

Да и мы готовились к отдыху. Зарядив ружья, мы поставили их так, чтоб иметь возможность схватить их при первой тревоге. Затем мы совершили вечернюю молитву и удалились в палатку.

К удивлению детей, день сменился темнотой чрезвычайно быстро. Из этого я заключил, что мы должны были находиться вблизи экватора и во всяком случае между тропиками.

Я еще раз выглянул из палатки, чтобы увериться в нашей безопасности, потом закрыл вход и лег. Ночь была очень свежа и мы должны были лечь один около другого как можно теснее, чтобы менее страдать от холода. Эта противоположность между жарким днем и холодной ночью подтвердила еще более мою догадку о географическом положении страны, в которой мы находились.

И жена, и дети мои спали. Я уговорился с женой, что буду сторожить до полуночи, а затем разбужу ее, чтоб она сменила меня. Но совершенно нечувствительно я и сам заснул и один Бог оберегал нас в первую ночь, проведенную нами на земле после крушения.

III

ПОИСКИ

Петухи приветствовали восход солнца. Их пение разбудило меня и жену. Первым нашим делом было условиться насчет употребления дня. Жена легко согласилась со мной, что прежде всего мы обязаны были разъяснить судьбу своих товарищей по крушению. Эти поиски должны были одновременно познакомить нас со страной и указать нам, где именно нам следовало поселиться.

Мы согласились, что я отправлюсь на поиски с Фрицем, тогда как мать с остальными детьми останется у палатки. И потому я попросил жену приготовить нам завтрак, и разбудил детей, которых не пришлось долго тормошить. Даже Эрнест вскочил довольно скоро.

Я спросил Жака, куда девался морской рак. Жак рассказал мне, что спрятал его в углублении скалы, чтобы рака не изгрызли собаки, подобно Фрицеву агути.

- Хорошо, - сказал я, - это доказывает, что когда дело касается твоих выгод, то ты не так ветрен, и что чужие беды служат тебе предостережением. Как бы то ни было, не уступишь ли ты нам больших клещей твоего морского рака, чтоб он мог служить нам пищей во время предпринимаемого путешествия?

- Путешествие! Путешествие! - разом воскликнули дети. - Папа, возьми меня, возьми меня!

- На этот раз, - сказал я, - невозможно всей семьей отправиться в путь. Мы продвигались бы слишком медленно, и в случае опасности труднее было бы защищать всех. Со мной отправиться только Фриц; мы возьмем с собой только собаку, - назовем ее хоть Туркой. Вы останетесь дома, при матери, с другой собакой, которую я предлагаю назвать Биллем.

Фриц, краснея, попросил у меня позволения взять другое ружье, так как его прежнее было испорчено. Я дал позволение, показывая вид, что не замечаю замешательства Фрица от воспоминания прощенного ему поступка. Я предложил Фрицу засунуть за пояс пару пистолетов и топор и сам вооружился подобным же образом. Мы позаботились положить в свои сумки пороху, пуль и небольшой запас сухарей. Кроме того, каждый из нас захватил на дорогу жестяной кувшин с водой.

Завтрак был готов. Он состоял из морского рака, сваренного женой. Но рак оказался до того жестким, что большая часть его была уступлена нам на дорогу.

Фриц советовал отправиться в путь раньше наступления жары.

- Ты прав, - сказал я ему, - отправимся; но мы забыли нечто весьма важное.

- Что ж это такое? - спросил он, - поцеловать маму и братьев?

- Помолиться Богу, - живо ответил Эрнест.

- Хорошо, дорогой мой; ты меня понял.

Меня прервал Жак, который, как бы дергая за веревку, подражал голосом звуку колокола: "Бум, бум, бидибум!" и закричал: "на молитву! на молитву!"

- Глупый ребенок, - сказал я ему, - перестань смеяться над священными предметами! В наказание, мы не позволим тебе молиться вместе с нами. Отойди.

Смущенный этим выговором, Жак с тяжелым сердцем отошел и стал на колени поодаль от нас. Пока мы молились, я слышал, как он, сквозь слезы, просил у Бога прощения за свою неуместную шутку. Потом он, подошел ко мне, смиренно обещал впредь не поступать таким образом. Я поцеловал его, еще раз сознавая, что его ветреность искупается его добрым сердцем.

Попросив детей, которые должны были остаться при матери, о согласии и послушании, я распростился. Прощание не обошлось без горести и слез, потому что жена сильно беспокоилась насчет нашего путешествия наудачу, да и сам я ощущал тревогу относительно сокровища, которое оставлял за собой.

Мы ускорили шаги, и скоро шум ручья, вдоль которого мы шли, заглушил прощальные восклицания дорогих нам существ.

Чтобы переправиться через ручей, нам нужно было подняться до места, где он был сжат очень крутыми скалами, с которых падал каскадом.

На противоположном берегу страна представляла совершенно иной вид. Сначала мы очутились в высокой сухой траве, продвигаться сквозь которую было довольно трудно. Едва сделали мы сотню шагов, как услышали за собой шелест. Обернувшись, мы заметили в одном месте колебание травы.

Фриц зарядил ружье и, положив палец на спуск, готовился храбро встретить неприятеля, кто бы он ни был. Но он не замедлил узнать Турку, нашу собаку, о которой мы забыли и которая нагнала нас. Я встретил животное ласками и поздравил Фрица, который в этом случае доказал действительное хладнокровие: он не только не испугался опасности, но остерегся поспешного выстрела и выждал мнимого врага.

Продолжая идти, мы достигли берега моря. Взглядом мы искали каких-нибудь следов наших товарищей, но тщетно. Мы внимательно осмотрели песок по берегу, думая увидеть следы человеческих ног, но и эта надежда обманула нас.

Фриц предложил время от времени стрелять, чтоб выстрелы могли быть услышаны потерпевшими крушение, если они находились где-либо вблизи.

- Мысль недурна, - возразил я, - но кто ручается тебе, что на эти выстрелы не явятся толпы дикарей, схватка с которыми не обещает ничего приятного.

- Наконец, - прибавил фриц, - я не знаю чего мы хлопочем о людях, которые нас бесчеловечно покинули!

- Хлопочем по нескольким причинам, - ответил я: - во-первых потому, что не по-христиански платить за зло злом; а во-вторых потому, что если наши товарищи могут нуждаться в нас, то и мы сами можем нуждаться в них.

- Однако, папа, мы теряем в поисках время, которое мы могли бы употребить с большей пользой, - например, на спасение скота, который мы оставили на корабле.

- Из различных обязанностей, - сказал я, - исполним сначала наиболее важную. Притом же, дорогой мой, животным оставлено корму на несколько дней, а море спокойно и отнюдь не грозит снести остатки корабля.

Мы покинули берег. Исходив свыше семи верст, постоянно настороже, мы вошли в маленький лесок. Мы шли около двух часов, и солнце стояло уже высоко. Мы остановились на берегу небольшого, тихо журчавшего ручья. Вокруг нас порхали, щебетали неизвестные нам птицы с прекрасным оперением.

Фриц утверждал, что видит в ветвях дерева обезьяну. Истину его слов подтвердило мне то, что Турка стал нюхать и потом лаять в этом направлении. Фриц поднялся, чтобы проверить факт, и так как он шел, подняв глаза, то наткнулся на какой-то круглый, косматый предмет. В досаде он поднял этот предмет и, взглянув на него, поднес его мне, говоря, что это должно быть гнездо какой-либо большой птицы.

- Гнездо это, дорогой Фриц, - сказал я, смеясь его ошибке, - не что иное, как кокосовый орех.

По свойственному юношам честолюбию Фриц отстаивал свое мнение.

- Ведь есть, - сказал он, - птицы, которые строят такие же круглые гнезда.

- Правда, но зачем решать вопрос так поспешно и отстаивать свое суждение, когда тебе доказывают, что оно неосновательно. Припомни, разве ты не видел, что кокосовый орех окружен массой волокон, которую покрывает тонкая и ломкая кожица. Найденный тобою плод, вероятно, стар; внешняя кожица могла разрушиться на воздухе. Сняв косматые волокна, ты найдешь орех.

Фриц исполнил совет, и ему было доказано, что я прав. Потом мы разбили твердую скорлупу ореха, в которой нашли только высохшее и несъедобное ядро.

- Вот на! Это-то и есть тот плод, о котором ученый Эрнест постоянно отзывается с такой похвалой? Я думал, что найду в орехе прекрасное молоко.

- Ты и нашел бы его в орехе, не совершенно созревшем. Но по мере того как орех зреет, заключающееся в нем молоко густеет и образует ядро, которое, еще позже, сохнет, если плод не попадет в землю, годную для проростания, и если ядро, проростая, не разорвет скорлупы, чтобы породить новое дерево.

- Да разве ядро сможет пробить такую крепкую скорлупу? - удивленно спросил Фриц.

- Действительно так. Не видел ли ты раскрывшимися косточки персиков, которые однако очень тверды?

- Да; но косточка персика состоит из двух половин, которые ядро разделяет, разбухая от влаги.

Я радовался верности этого замечания и сообщил Фрицу, что кокосовый орех проростает другим образом. Я показал Фрицу три маленькие отверстия у хвоста ореха.

- Мы можем увериться, - сказал я, - что эти отверстия закрыты деревом менее твердым, чем остальная скорлупа. Вот через них-то и проникают ростки стебля и корешков.

Я с удовольствием наблюдал, как внимательно сын мой выслушивал эти объяснения.

Мы опять пустились в путь, продолжая идти тем же лесом, который, по-видимому, простирался довольно далеко. Очень часто мы были вынуждены прорубать себе дорогу топорами вследствие бесчисленных вьющихся растений, переплетавшихся перед нами. На каждом шагу взорам нашим представлялось какое-нибудь странное дерево. Фриц, который более и более изумлялся, вдруг воскликнул:

- Папа! Какие это деревья с утолщениями на стволах?

Я узнал тыкву, гибкие стебли которой, обвившись около деревьев, свешивают с их стволов свои плоды с твердой и сухой кожей. Я сказал Фрицу, что плоды эти могут быть употребляемы на изготовление чаш, блюд, бутылей, и что дикие кипятят в них воду и варят пищу.

Фриц очень изумился, не понимая, каким образом приготовленную из этих плодов посуду можно ставить на огонь.

Тогда я объяснил ему способ диких, которые бросают в содержимую этими сосудами воду каменья, предварительно накаленные на огне, пока вода не закипит.

- Так просто! Это до того не замысловато, что если б я немного подумал, мог бы догадаться и сам.

- Да, ты пытался бы открыть этот способ таким же образом, как друзья Колумба пытались поставить яйцо на его острый конец. Не забывай, что самые простые способы изобретаются всего труднее.

Болтая, каждый из нас взял по тыкве и стал обделывать ее в какую-либо домашнюю посуду. Фриц принялся обрезать свою тыкву ножом, но так как это ему не удавалось, то он потерял терпение и бросил тыкву. Я, конечно, остерегся подражать ему; напротив, обвязав свою тыкву бечевкой, я постепенно стягивал последнюю закручиванием и таким образом без труда разрезал тыкву на две чашки одинаковых размеров.

- На это раз, - сказал Фриц, - сознаюсь, что я не придумал бы такого хорошего способа.

- Не мне, дорогой мой, принадлежит честь этого изобретения. Я только припомнил вычитанное мною средство: его употребляют народы, не обладающие ножами.

Фриц захотел узнать, каким образом изготовляются бутылки. - Я понимаю, - сказал он, - что, дав высохнуть тыкве и проделав в ней дыру, можно вынуть из нее мякоть; но как придать этому совершенно круглому плоду более удобную форму? Можно ли сажать его таким образом, чтобы получить горлышко?

Тогда я пояснил ему, что для получения сосуда такой формы, плоды, еще молодые, обвязывают холстом или древесной корой. Вследствие этого, обвязанная часть не может расти, между тем как другие развиваются свободно.

Видя мою успешную работу и Фриц ободрился.

Мы приготовили несколько чашек, которые я выставил на солнце, наполнив их предварительно мелким песком, чтобы кожа тыквы, засыхая, не коробилась слишком сильно. Потом, чтобы захватить эту посуду на обратном пути, мы хорошо заметили место, на котором оставляли ее.

Затем мы продолжали идти, пытаясь вырезать из кусков тыквы ложки. Мы не произвели ничего замечательного; но как ни грубо были сделаны наши ложки, все же они показались нам великолепными в сравнении с неудобными раковинами, которые служили нам накануне.

Фриц от радости прыгал: "Блюда, тарелки, чашки! как мама будет рада! Теперь будет в чем давать нам кушать". Подумав о маленьком Франсуа, он прибавил: - Папа, отыщем маленькую тыкву; наши ложки разорвут ему рот до ушей; я попытаюсь приготовить ему особый прибор.

А как одна хорошая мысль вызывает другую, то Фриц приготовил и две большие чашки для Турки и Билля, которые все еще немного дичились его.

Когда сосуды эти были окончены, Фриц уделил из своей доли сухарей некоторое количество, чтобы приготовить Турке суп со свежей водой. Когда Турка увидел пред собой это соблазнительное кушанье, его большие глаза засверкали удовольствием; он лизал руки Фрицу и с радостью принялся за неожиданный обед. Очевидно, все было забыто.

Проходив еще около трех часов, мы достигли косы, которая выдавалась в море наподобие мыса и на которой возвышался высокий холм. Мы взобрались на него не без труда. С вершины холма взор обнимал большое пространство; но хотя мы смотрели в подзорную трубу, однако не открыли никаких следов ни товарищей по крушению, ни того, чтобы страна была обитаема. В вознаграждение нам представлялась великолепнейшая природа. Под нами блестала зеркальная поверхность моря, спокойного в пространной губе, берега которой были покрыты роскошной растительностью и оканчивались мысом, терявшимся в голубой дали. Это зрелище наполнило бы меня восторгом, если б меня не печалила судьба наших товарищей. Однако, осматривая страну, я все-таки не мог не ценить ее плодородия, обеспечивавшего нашу будущность.

- Отныне, - сказал я, - мы обречены на судьбу одиноких поселенцев. На то воля Божия.

Солнце пекло нас жаркими лучами. Я предложил Фрицу поискать тени в пальмовом лесу, который виднелся невдалеке.

Чтобы достигнуть его, нам пришлось пробираться сквозь тростник до того частый и переплетенный, что он сильно затруднял наше шествие. Так как эта местность казалась мне могущей служить жилищем пресмыкающимся, то для защиты от них я срезал одну из тростей. Едва взял я ее в руку, как почувствовал, что рука моя смочена липкой жидкостью. Я поднес этот сок к губам и убедился, что мы набрели на природную плантацию сахарного тростника. Однако я не сказал об этом Фрицу, желая доставить и ему удовлетворение ценным открытием.

Он шел впереди меня. Я предложил ему срезать и себе трость, которая могла служить против змей гораздо вернейшим оружием, чем пистолеты и ножи. Он исполнил мой совет, и я услышал его восклицающим в совершенном восторге: "Сахарный тростник! сахарный тростник! Какой вкусный сок, чудесный сироп! Как будут довольны мама и маленькие братья! А блаженству лакомки Эрнеста не будет и пределов!"

Он переломил свою трость на несколько частей, чтоб легче выдавливать из нее сок, который он сосал с жадностью. Я побранил бы его за эту страсть лакомиться, если б не догадался, что его мучила жажда, и если б я сам не находил в том же соке громадного наслаждения.

- Я возьму, - сказал Фриц, - большой запас тростей, чтобы угостить маму и братьев и чтобы нам самим можно было освежаться по дороге.

Я советовал Фрицу не обременять себя слишком большой тяжестью, так как нам предстоял еще долгий путь; однако он срезал с дюжину наиболее толстых тростей, которые оголил от листьев и взял под мышку.

Едва вошли мы в пальмовый лес, как стадо обезьян, напуганных нашим появлением и лаем Турки, вскочило на деревья, с вершины которых они озирали нас, испуская резкие крики и строя ужасные гримасы.

Фриц, не долго думая, бросил на землю свою ношу тростей, зарядил ружье и прицелился. Я отклонил дуло.

- За что хочешь ты убить этих животных?

- Обезьяны, - ответил он, - злые и глупые животные; смотри, как они грозятся и скалят зубы.

- Пожалуй; но если они злятся, то не без причины, потому что наш приход потревожил их. Но не станем без нужды убивать животных. Довольно и того, что забота о собственном существовании заставляет человека преследовать большинство животных. Будь добр, оставь этим обезьянам жизнь: кто знает, не будут ли они нам полезны?

- Полезны! - повторил Фриц в изумлении, - чем же, скажи!

- Увидишь, - отвечал я.

Тогда я бросил по направлению к обезьянам несколько камней. Обезьяны, по своей склонности к подражанию, начали срывать с верхушек пальм кокосовые орехи и взапуски бросать ими в нас. Нам было легко увертываться от орехов, пущенных очень неловко.

Фриц очень потешался успеху моей хитрости. "Спасибо, госпожи обезьяны, - кричал он, прячась за деревья, - спасибо!" Когда орехи стали падать реже, он собрал столько плодов, сколько мог снести, и мы отступили, чтобы угоститься на досуге, не будучи тревожимы обезьянами. Прежде всего концом ножа мы прорезали отверстие на мягкой части ореха, находящейся близ его хвоста, чтобы пить заключавшееся в орехах молоко. Но, к нашему изумлению, жидкость эта оказалась далеко не такой вкусной, как мы ожидали. Нам показалась гораздо вкуснее прилегавшая к ней более твердая часть. Разрубив кокосовый орех ударом топора, мы, при помощи наших ложек, собрали эту кашу, подсластили ее соком тростника и приготовили себе таким образом великолепное кушанье. Благодаря этой добыче, Фриц мог предоставить Турке остатки морского рака и сухарей. Но эти припасы оказались слишком скудными для удовлетворения голода Турки; пожрав их, он принялся жевать трости, в то же время ища кашицы кокосовых орехов.

Я связал несколько орехов, которых сохранились черешки, и назначил эту ношу себе. Фриц поднял оставшиеся трости, и, подкрепленные принятой пищей, мы отправились домой.

Фриц очень скоро стал тяготиться своей ношей. Ежеминутно он перекладывал ее с плеча на плечо, брал ее то под одну руку, то под другую. Наконец, вздохнув от усталости, он сказал:

- Право, я никак не воображал, чтобы несколько тростей причинили мне столько хлопот; однако мне хочется донести их до палатки, чтобы мать и братья могли ими полакомиться.

- Нужно терпение и мужество, - сказал я, - твою ношу можно сравнить с корзиной хлеба, которую нес Эзоп и которая после каждого обеда становилась легче и легче. Так и мы значительно уменьшим наш запас тростей до прихода на место. Дай мне одну трость, я воспользуюсь ею и как подобной палкой и как переносным ульем. Другую трость возьми сам; вот, уже двумя меньше. А остальные свяжи таким образом, чтоб их можно было повесить на спину, накрест с ружьем. Помни, - прибавил я, - что впредь нам, живя в этой пустыне, придется часто изобретать разные способы устранять неудобства.

Мы отправились дальше. Фриц, видя, что я время от времени подношу ко рту данную мне трость, захотел подражать мне, но как ни силился сосать, не мог добыть сока. Наконец, потеряв терпение, он спросил меня о причине своей неудачи.

- Подумай немного, - сказал я, - и я уверен, что ты откроешь причину.

И действительно, он скоро выяснил себе это явление. Он понял, что для доставления доступа воздуху следовало проткнуть дыру поверх первого узла трости. Сделав это, он уже очень легко высасывал сок и, подобно мне, мог освежаться этим лакомым питьем.

Тем не менее он сделал замечание, что если мы будем продолжать пользоваться тростями таким образом, то принесем их в палатку очень немного.

- Не огорчайся этим сильно, - сказал я, - потому что сок сохраняется свежим очень недолго, особенно если срезанные трости лежат на солнце. Жар портит его. Если нам придется идти еще несколько времени, то очень вероятно, что, придя к нашим, ты будешь в состоянии предложить им лишь трости, наполненные кислой жидкостью.

- Но в таком случае найдется чем вознаградить их: у меня в жестяном кувшине запас кокосового молока.

- Но ты еще не знаешь, что вылитое из ореха кокосовое молоко также бродит и киснет. Поэтому ты можешь разочароваться и в этом отношении.

Фриц взял кувшин; но едва дотронулся он до пробки, как ее с силой вытолкнуло, и жидкость стала выливаться из горлышка, пенясь как шампанское. Мы отведали этой жидкости, и она показалась нам очень вкусной. Фрицу она до того понравилась, что я должен был напомнить ему об умеренности, боясь, чтобы он не опьянел.

Как бы то ни было, жидкость эта нас подкрепила, и мы пошли быстрее. Вскоре мы очутились в том месте, где оставили свою посуду из тыквы. Она прекрасно высохла, и мы взяли ее с собой.

Несколько дальше, Турка с лаем бросился на стадо обезьян, которые играли и не заметили нашего приближения. Когда собака залаяла, обезьяны бросились на деревья. Но одной мартышке, кормившей своего детеныша, не удалось спастись, и она была схвачена собакой.

Фриц бросился выручать ее; он потерял свою шляпу, бросил кувшин и трости, но тем не менее опоздал: бедное животное было задушено, и собака уже принялась терзать его. Фриц, возмущенный, старался воспрепятствовать Турку продолжать этот кровавый обед. Я уговорил его не делать этого: наша собственная безопасность требовала, чтобы голод Турка был утолен; притом же уже некогда было вырывать у него добычу.

Детеныш мартышки, при первом пробуждении ужаса, прижался к пучку травы и смотрел на печальную сцену, скрежеща зубами. Увидев Фрица, обезьяна в один прыжок вскочила ему на плечи и ухватилась за его платье до того крепко, что, несмотря на чрезвычайные усилия, бедный мальчик не мог избавиться от нее.

Он отбивался от маленького неприятеля не без некоторого волнения. Обезьянка вовсе не хотела причинить ему вред; напротив, разлученная с матерью, она, казалось, просила Фрица о помощи и защите против осиротившего ее страшного врага.

Невольно потешившись затруднительным положением своего сына, я приблизился и кротко заставил маленькое животное выпустить из рук платье Фрица. Держа обезьянку в руках, в том положении, как кормилицы держат ребенка, я почувствовал к ней глубокую жалость.

- Бедное существо, - сказал я, - какую участь доставим мы тебе? Нам нужно очень осторожно прибавлять бесполезного члена в нашу колонию...

Но Фриц прервал меня:

- О папа, пожалуйста, позволь мне оставить ее у себя. Ведь если мы покинем ее, она погибнет. Позволь мне усыновить ее. Я читал, что обезьяны, по инстинкту, умеют различать плоды съедобные от вредных; если это правда, то мы не колеблясь можем принять на свое попечение этого маленького товарища.

- Хорошо, дитя мое; я с удовольствием вижу и твое доброе сердце, и твое благоразумие. И потому соглашаюсь допустить в колонию твоего приемыша; но подумай, что тебе придется заботиться о его воспитании, чтоб нам не пришлось когда-нибудь избавиться от него.

Во время нашего разговора Турка равнодушно окончил свой ужасный обед.

- Господин Турка, - торжественно сказал ему Фриц, показывая пальцем на обезьянку, - вы съели мать этой бедняжки; это преступление вам прощается, потому что вы только неразумное животное. Но впредь вы должны любить и уважать вот эту маленькую обезьянку. К счастью, она слишком мала для того, чтобы понимать вред, который вы ей причинили. И если вы раскаетесь и будете вести себя честно, то, в награду за ваше исправление, я обязуюсь снабжать вас хорошей похлебкой, которая отучит вас от омерзительных обедов сырым мясом.

Турка лег к ногам Фрица, как бы понимая важность его речи: взгляд его, с выражением сознания, переносился с его молодого господина на маленькую обезьянку, которую Фриц ласкал на глазах собаки, как бы для указания того, что впредь покровительствуемое животное должно быть для него священным.

После этого договора обезьянка поместилась снова на плече Фрица и сидела там так же спокойно, как если бы давно привыкла к нему. Но когда Турка играя слишком приближался к обезьянке, она снова обнаруживала ужас и старалась укрыться на груди и руках Фрица. Тогда последнему пришла в голову странная мысль.

Желая закрепить примирение, Фриц снова обратился к преступному Турку. "Злодей, - сказал он, - исправь свою вину. Ты лишил это маленькое животное его оберегательницы, и будет лишь справедливо потребовать, чтобы ты же и заменил ее".

И, обвязав шею Турка веревкой, он дал конец ее в руки обезьянки, которую усадил на спину подчинившейся собаки. Сначала Турка стал было сопротивляться; но, после небольшого внушения ему, обезьянка, успокоенная по-видимому, признала данное ей помещение очень удобным.

- Знаешь ли, - сказал я сыну, - что теперь мы очень похожи на фигляров, отправляющихся на ярмарку. Как удивятся твои братья, когда увидят нас при такой обстановке!

- Да, - сказал Фриц, - и Жак, который так любит гримасничать, может теперь брать уроки в этом искусстве.

- Не говори так о брате, - заметил я, - дурно замечать недостатки тех, с которыми нам приходится жить и которых мы должны любить. Взаимная снисходительность обеспечивает мир и счастье, тем более, что у каждого есть своя доля смешных недостатков.

Фриц сознался, что он говорил не подумав. Вслед за этим он переменил разговор. Он воспользовался поводом заговорить о жестокости испанцев во время открытия Америки, когда они приучили собак преследовать туземцев и терзать их подобно тому, как Турка растерзал бедную мартышку.

Я, с своей стороны, рассказал Фрицу все, что знал о нравах обезьян.

Эти разговоры до того скоротали нам время пути, что мы неожиданно очутились в кругу своих, которые вышли нам навстречу, на берег ручья.

Собаки приветствовали одна другую громким лаем. Этот гам до того испугал обезьянку, что она снова вскочила на плечи Фрица и уже не хотела сойти с них.

Едва завидев нас, дети подняли радостный крик; но восторг их еще усилился, когда они увидели маленькую обезьянку, которая дрожа цеплялась за платье Фрица.

- Ах, обезьяна! Обезьяна! Где вы нашли ее? Как вы ее поймали? Какая она хорошенькая!

А заметив наши запасы, они стали спрашивать:

- Что это за палки и что за шары, которыми увешан папа?

Вопросы задавались так торопливо, что мы не могли отвечать на них.

Когда первый восторг утих, я сказал:

- Благодаря Бога, мы возвратились целы и невредимы, и принесли вам, дорогие мои, много хороших вещей. Но мы отправились искать и желали найти людей; к сожалению, не нашли ни одного человека, не нашли ни малейшего следа наших товарищей по крушению.

- Не нарушай нашей радости, друг мой, - сказала жена. - Поблагодарим Бога за то, что мы опять все вместе. Снимайте с себя ношу и расскажите нам подробности вашего путешествия.

Тотчас же все принялся снимать с нас часть нашей ноши.

Эрнест завладел кокосовыми орехами, которых он однако не узнал. Франсуа принял посуду из тыквы, которой все удивлялись, и свой маленький прибор, который он тут же признал более красивым, чем его прежний прибор из серебра. Жак взял мое ружье, мать охотничью сумку; Фриц роздал сахарные трости и снова привязал обезьянку к спине Турка. Затем он передал свое ружье Эрнесту, который не замедлил заметить, что мы напрасно отяготили себя слишком большой ношей и что это могло подвергнуть нас опасности. Добрая мать, поняв эту непрямую жалобу ребенка, освободила его от кокосовых орехов, и наш маленький караван пустился в путь к палатке.

- Если б Эрнест знал название шаров, которые взяла у него мама, то, конечно, не отдал бы их. Это кокосовые орехи!

- Кокосовые орехи, - воскликнул Эрнест, - кокосовые орехи! Мама, пожалуйста, отдай мне их; я могу нести их вместе с ружьем.

- Нет, - возразила мать, - ты скоро стал бы жаловаться, а мне неохота слушать твои жалобы.

- Обещаю тебе, что не стану жаловаться, - возразил Эрнест, - к тому же я могу бросить эти длинные хлысты, а ружье нести в руке.

- Но знаешь ли ты, - сказал Фриц, - что эти хлысты ничто иное, как сахарный тростник, и я научу вас всех как пить из тростей заключающийся в них прекрасный сок.

- Да, да! - разом вскричали дети, - станем пить сахарный сок!..

Фриц отправился вперед с братьями, которым показал сообщенный мной способ; я остался позади один с женой и удовлетворил ее справедливому любопытству рассказом о наших маленьких приключениях.

Ни один из принесенных нами предметов не доставил такого удовольствия нашей хозяйке, как вырезанная из тыквы посуда. Как несовершенна она ни была, но могла принести нам действительную пользу.

Когда мы достигли палатки, я очень обрадовался, увидя, что все приготовлено для обеда.

На очаге стоял чугунок, полный привлекательного бульона. С одной стороны его был вертел, усаженный рыбой; с другой - жарилась утка, жир которой стекал в большую раковину. Невдалеке от очага бочонок с выбитым дном содержал чрезвычайно привлекательные голландские сыры. Все эти вещи сильно возбуждали наш аппетит, скорее обманутый, чем удовлетворенный снедью, найденный нами в пути.

Но я не воздержался заметить жене, что мы слишком рано начинаем истреблять нашу живность и что лучше было бы дать ей расплодиться.

- Успокойся, - сказала мне жена, - обед приготовлен не в ущерб нашей живности. Рыбу наловил Франсуа, а жаркое добыл Эрнест, который называет свою дичь каким-то странным именем.

- Я называю ее настоящим именем: это глупый пингвин, - возразил наш молодой ученый. - Это животное позволило мне подойти к нему и убить его палкой. На ногах у него четыре пальца соединены перепонкой, клюв длинный и сильный, на конце загнутый. Все эти признаки согласны с описанием пингвина в естественно-исторической книге Джонатана Франклина.

Я поздравил моего маленького ученого с пользой, которую он умел извлекать из своего чтения, и мы уселись кружком на песке, для обеда. Всякий из нас был снабжен чашкой и ложкой из тыквы. В ожидании, чтобы суп немного остыл, дети разбили несколько кокосовых орехов и с жадностью выпили из них молоко. После супа мы принялись за рыбу, которая показалась нам очень сухой, а затем за утку, которая сильно отзывала ворванью. Однако, это не помешало нам поздравить друг друга с полным обедом. Лучшая приправа к пище - голод.

Обезьяна очень естественно привлекала общее внимание. Дети поочередно мочили угол своего носового платка в кокосовое молоко, давая обезьянке сосать его. Маленькое животное, по-видимому, сосало это молоко с большим наслаждением, и мы убедились, что нам будет легко воспитать ее. Было решено назвать ее Кнопсом.

Фриц спросил, не захотим ли мы выпить его кокосового шампанского.

- Сперва отведай его сам, - ответил я, - и посмотри, можно ли предложить его нам.

Но едва приблизил он кувшин к губам, как состроил ужаснейшую гримасу и воскликнул:

- Пфа! Это уксус!

- Я предсказывал это, - заметил я. - Но нет худа без добра: этот уксус может послужить нам приправой к слишком сухой рыбе.

Я налил в мою тарелку немного уксусу. Все последовали моему примеру и стали хвалить кокосовый уксус.

Когда мы кончили обедать, солнце уже начало скрываться за горизонтом, и потому, совершив сообща вечернюю молитву, мы отправились в палатку, в постели.

Кнопс был помещен между Фрицем и Жаком, которые тщательно укрыли его, чтобы он не озяб. - Это наш сыночек, - говорили они, смеясь.

И на эту ночь, уверившись, что около палатки не видно никакого врага, я закрыл ее и улегся подле моей семьи, члены которой уже спали.

После непродолжительного сна, я был разбужен ворчанием собак и беспокойством живности, поместившейся на коньке палатки. Я тотчас же вскочил и вышел в сопровождении жены и Фрица, который спал гораздо чутче своих братьев. Из предосторожности каждый из нас захватил с собой оружие.

При свете луны мы увидели наших собак в схватке с десятком шакалов. Уже наши верные сторожа уложили трех из ночных посетителей; но они были бы побеждены многочисленным неприятелем, если бы мы не подоспели на помощь. Фриц и я выстрелили разом. Два шакала упали мертвыми; остальные, испуганные выстрелами, бежали.

Фриц захотел унести в палатку убитого им шакала, чтобы показать его утром братьям. Я дозволил ему это, и мы возвратились к нашим маленьким сонулям, которых не разбудили ни выстрелы, ни лай собак. Мы снова уснули, и в эту ночь сон наш не был потревожен вторично.

IV

ПОЕЗДКА НА КОРАБЛЬ

На рассвете я посоветовался с женой относительно проведения предстоявшего дня.

- Милый друг, - сказал я - мне представляется столько необходимых работ, что я, право не знаю, которой отдать первенство. С одной стороны, я вижу, что если мы захотим сохранить скот и не потерять множество предметов, которые могут принести нам пользу, то следует съездить на корабль. С другой стороны, спрашиваю себя, не необходимо ли приняться за постройку более удобного жилья. И признаюсь, я несколько пугаюсь предстоящего нам труда.

- Не пугайся, - возразила она, - терпением, порядком, настойчивостью мы преодолеем все препятствия. Твердости такого отца, как ты, и таких детей, как наши, хватит на все. Признаюсь, поездка на корабль беспокоит меня; но если она необходима, - а я, подобно тебе, признаю ее именно такой, - то я не стану противиться ей.

- Хорошо, - сказал я, - так я отправляюсь с Фрицем, между тем как ты еще раз останешься здесь с остальными детьми. Вставайте, детки! - крикнул я. - Вставайте; солнце взошло, и нам нельзя терять времени.

Первым явился Фриц. Пользуясь временем, что его братья протирали глаза и стряхивали сон, он положил своего мертвого шакала перед палаткой, чтобы видеть изумление братьев при виде этой добычи. Но он не подумал о присутствии собак, которые, увидя животное и сочтя его, вероятно, живым, кинулись на него с яростным лаем. Фрицу лишь с большим трудом удалось прогнать их. Этот необыкновенный шум ускорил выход маленьких ленивцев, детей.

Они являлись по очереди; обезьянка сидела на плечах Жака, но при виде шакала она до того испугалась, что бросилась назад в палатку и спряталась в мох наших постелей, зарывшись в него до такой степени, что виден был только конец ее хорошенькой мордочки.

Как предвидел Фриц, дети сильно изумились.

- Волк! - закричал Жак. - На нашем острове есть волки!

- Нет, - сказал Эрнест, - это лисица.

- Нет, - поправил маленький Франсуа, - это желтая собака.

- Тебе, господин ученый, - сказал Фриц, обращаясь к Эрнесту с насмешливым чванством, - удалось узнать агути, но на этот раз твоих знаний не хватает. Ты считаешь это животное за лисицу?

- Да, - ответил Эрнест, - я думаю, что это золотистая лиса.

- Золотистая лиса! - повторил Фриц со взрывом смеха.

Бедный Эрнест, которого самолюбие ученого сильно страдало, растерялся до того, что на глазах его показались слезы.

- Ты злой, - сказал он брату, - я могу ошибаться; но знал ли ты сам название этого животного, пока его не сказал тебе папа?

- Дети. - сказал я, - полноте вам дразнить друг друга из-за такого вздора. Ты, Фриц, осмеиваешь ошибку брата, а между тем, по сознанию натуралистов, шакал представляет одновременно признаки и волка, и лисицы, и собаки. Даже существует довольно общепринятое мнение, что домашняя собака происходит от шакала. Итак, не только Эрнест сказал правду, назвав это животное лисой, но и Жак, принявший шакала за волка, и Франсуа, увидевший в трупе собаку.

Покончив спор об этом предмете, я напомнил детям об утренней молитве.

Затем приступили к завтраку, потому что у моих маленьких молодцев аппетит обнаруживался одновременно с тем, как они открывали глаза.

Было выбито дно у бочонка с сухарями; кроме того, мы заглянули и в бочонок с сырами. Внезапно Эрнест, кружившийся некоторое время около одного из бочонков, пойманных нами в море, воскликнул:

- Папа, мы гораздо легче справлялись бы с сухарями, если бы могли намазать их маслом!

- Ты вечно угощаешь нас каким-нибудь "если бы" и только дразнишь, не давая средств удовлетворить пробужденное желание. Разве не довольно тебе хорошего сыру?

- Я не жалуюсь; но если б мы вздумали вскрыть этот бочонок...

- Который?

- Вот этот. Я уверен, что в нем коровье масло, потому что сквозь щель его просачивается жирное вещество, которое, по запаху, должно быть маслом.

Уверившись, что обоняние не обмануло Эрнеста, мы стали совещаться о том, каким бы способом вынимать масло из бочки, не подвергая порче всего запаса. Фриц предложил снять верхние обручи и вынуть дно. Я думал, что, раздвинув клепки, мы дадим размягченному солнцем маслу возможность вытекать в щели. Мне казалось благоразумнейшим вариантом вырезать отверстие, через которое мы могли бы вынимать масло при помощи маленькой деревянной лопатки. Исполнив это, мы скоро приготовили отличные жареные сухари, приятный вкус которых возбудил в нас еще живейшее желание обладать коровой, оставленной на корабле.

Собаки, утомленные ночной битвой, спали подле нас. Я заметил, что шакалы нанесли им несколько широких ран, именно на шее.

Жене пришла мысль промыть кусочек масла в речной воде, чтобы очистить его от соли, и этим маслом помазать раны. Собаки охотно подчинились этой заботе о них и потом принялись лизать одна другую, что подало мне надежду на их скорое выздоровление.

- Хорошо бы было, - сказал Фриц, - на подобные случаи снабдить наших собак ошейниками с остриями.

- Если б только мама захотела помочь мне, - сказал Жак, - я взялся бы изготовить им ошейники, да еще какие крепкие!

- С большой охотой, - ответила мать. - Располагай мной, посмотрим, что-то ты придумаешь.

- Да, дорогой мой, - сказал я в свою очередь. - Подумай, и если тебе удастся изобрести что-либо исполнимое, то мы все готовы помочь тебе. А ты, Фриц, приготовься отправиться со мной на корабль. Мама и я решили эту поездку сегодня утром; как и вчера, мама останется здесь с твоими братьями, а мы попытаемся спасти скот и другие предметы, которые могут быть нам полезны.

Плот из чанов скоро был приготовлен. Расставаясь, мы уговорились с женой, чтобы она поставила на берегу сигнал, который мы могли бы видеть с корабля, - шест с привязанным к нему куском белого полотна. В случае беды она должна была опрокинуть этот значок и три раза выстрелить из ружья. Благодаря отваге моей жены, я даже успел уговорить ее на то, что если мы не успеем управиться к вечеру, то проведем ночь на корабле. В этом случае мы должны были зажечь фонари в знак того, что дело идет благополучно.

Зная, что на корабле остались еще припасы, мы захватили только оружие. Я позволил Фрицу взять на корабль обезьянку, которую ему хотелось угостить козьим молоком.

Обняв своих и поручив себя Богу, мы отправились.

Фриц греб сильно; я помогал ему, сколько мог, в то же время направляя плот.

Когда мы отошли на некоторое расстояние в море, я заметил, что в наш залив должна впадать река, гораздо сильнейшая той, подле которой мы поселились. Из этого я заключил, что, достигнув моря, она должна образовать течение, которым мы можем воспользоваться в поездке на корабль. И я не ошибся. Мы нашли течение и отдались ему; оно несло нас на протяжении трех четвертей нашего пути. Затем, для окончания плавания, оказалось достаточным нескольких ударов весел.

Мы причалили и крепко привязали наш плот.

Первой заботой Фрица было навестить животных, которые, увидев нас, стали блеять и мычать. По-видимому, бедная скотина сильно обрадовалась, снова увидев людей. Прежде всего мы дали ей корму и свежей воды. Затем мы и сами поели, легко добыв припасов, потому что корабль был снабжен ими на продолжительное плавание.

Фриц поднес свою обезьянку к соскам козы, и она с наслаждением начала сосать молоко.

- С чего же начать нам? - спросил я.

- Мне кажется, - сказал Фриц, - что прежде всего нам следовало бы поставить на нашем плоту парус.

Мне этот труд показался излишним, но Фриц заметил, что на пути к кораблю он ощущал ветер, с которым нам пришлось бы бороться, если бы нам не помогало течение, и он прибавил, что считает благоразумным воспользоваться этим ветром для обратного плавания. Он предвидел, что нам будет трудно совершить это плавание при помощи одних весел, особенно когда плот, тяжело нагруженный, будет глубоко сидеть в воде.

Эти соображения казались мне очень рассудительными, и я согласился с ними. И потому я выбрал один шест, достаточной длины и толщины, чтобы он мог служить мачтой, и другой, более тонкий, к которому я прикрепил большой квадратный кусок парусины. Между тем Фриц прибил к одному из чанов толстую доску, в которой сделал отверстие, чтобы вставить в него мачту. Затем я прикрепил к углам паруса блоки, чтобы управлять им, сидя на руле. Наконец, по склонности примешивать к труду забаву, Фриц привязал к верху мачты лоскут красной ткани и с большим удовольствием смотрел, как она развевалась.

Улыбаясь этому невинному ребячеству, я направил на землю подзорную трубку, взятую мной в каюте капитана, и с радостью увидел, что все дорогие нам лица были здоровы.

Уже становилось поздно, и мы сознавали, что нам не удастся вернуться на берег в этот же вечер.

Остальная часть дня была употреблена на грабеж судна, достойный морских разбойников: мы забирали все полезное, что только надеялись поместить в чаны.

Предвидя продолжительное пребывание наше на пустынной земле, я отдавал предпочтение инструментам, которые могли служить нам в работах, и оружию, при помощи которого мы могли бы защищаться. Корабль наш, снаряженный для устройства колонии в южном океане, был снабжен инструментами и запасами гораздо обильнее, чем снабжаются суда для обыкновенных путешествий. И потому нам предстояло лишь выбирать из множества предметов, полезных в хозяйстве. Я не забыл ложек, ножей, кастрюль, тарелок и прочее. Фриц захватил даже найденный им в каюте капитана серебряный прибор, а также несколько бутылок вина и ликеров и несколько вестфальских окороков. Эти предметы роскоши не заставили нас пренебречь мешками пшеницы, маиса и других посевных зерен. Я не забыл буссоли, топоров, лопат и других садовых орудий, а также ружей и пистолетов. Мы запасались также койками и одеялами, связками веревок, парусиной и даже маленьким бочонком серы, которая давала нам возможность возобновить наш запас насеренных фитилей, служивших нам для разведения огня.

Я объявил наши запасы полными, когда Фриц явился с последней вязкой.

- Оставь эту вязку, дружочек, - сказал я, - у нас уже места нет; вязка слишком велика и, как кажется, тяжела.

- Папа, - попросил Фриц, - позволь мне взять ее с собой; это книги капитана, книги научные, по естественной истории, путешествия, библия; мама и Эрнест будут так рады!

- Ты прав, дорогой мой; пища духовная стоит пищи для тела, и я благодарю тебя за эту заботу: находка драгоценна для всех нас.

Наш плот был нагружен до такой степени, что сидел очень глубоко в воде. Я, конечно, облегчил бы его, если б море не было совершенно спокойно. Тем не менее, на случай какой-либо беды мы захватили приготовленные раньше пробковые пояса.

Настала ночь. Видневшееся на берегу большое пламя удостоверяло нас, что там не случилось ничего опасного.

В ответ на эту добрую весть я подвесил к борту корабля три зажженных фонаря. Послышавшийся с берега ружейный выстрел сказал нам, что наш сигнал усмотрен.

Мы скоро устроили себе ночлег на плоту. Я не хотел провести ночь на корабле, так как небольшой порыв ветра мог разбить его и в таком случае мы подверглись бы большой опасности.

Фриц не замедлил уснуть, несмотря на малое удобство своей постели. Что до меня, то я не смыкал глаз; я беспокоился о судьбе лиц, оставленных нами на берегу, да и хотел не засыпать в течение ночи, чтобы не быть застигнутым врасплох какой-либо случайностью.

Едва занялся день, как я уже был на палубе корабля и направил подзорную трубу на берег. Я увидел жену, вышедшую из палатки и смотревшую в нашу сторону. Я поднял на мачту кусок белой парусины, и жена три раза спустила и подняла свой флаг, показывая этим, что увидела и поняла мой сигнал.

- Слава Богу! - воскликнул я, - все наши друзья здоровы и в безопасности. Теперь позаботимся о перевозке скота на берег.

- Построим плот, - сказал Фриц.

Я доказал ему не только трудность такой постройки, но и неудобство, чтобы не сказать - невозможность - направлять плавание такого плота.

- Ну, так бросим животных в море: они поплывут. Вот, хотя бы свинья: с ее толстым брюхом и жиром ей нетрудно будет держаться на воде.

- Верю, но думаешь ли ты, что и осел, корова, козел, овцы счастливо доплывут до берега? Признаюсь, я охотно пожертвовал бы свиньей для спасения других животных.

- А почему бы не подвязать им плавательных поясов, таких же, какие мы приготовили для себя? Ведь будет недурно, когда весь скот поплывет при помощи этого средства.

- Браво, Фриц; предложение твое, как оно ни забавно, кажется мне исполнимым. За дело, друг мой, за дело! Испытаем наш способ на одном из животных.

- Привязав оба наши пояса к овце, по одному с каждой стороны, мы толкнули животное в море.

Сначала испуганное животное исчезло под водой, но вскоре выбилось на поверхность, и наконец, ощутив опору, которую представляла ему пробка, неподвижно держалось на воде.

Опыт доказал нам приложимость придуманного способа, и он был принят для переправы нашего скота.

Вся найденная пробка была потрачена на малых животных. Что же касается осла и коровы, которые были слишком тяжелы, то мы приготовили им особые пояса, из двух пустых бочонков, привязанных к телу веревками и полосами холста.

Когда весь скот был снабжен такой сбруей, я привязал к рогам или шее каждого животного по веревке, конец которой мы должны были держать, сидя на плоту из чанов.

Скот наш скоро был в воде, и притом без больших затруднений. Только осел, по своему природному нраву, упрямился, и мы вынуждены были столкнуть его задом. Сначала он сильно бился, но потом покорился своей участи и поплыл так хорошо, что действительно порадовал нас.

Как только мы сошли на песок, я отвязал его; скоро мы подставили парус под ветер и увидели, что нас несет к берегу.

Фриц, в восторге от успеха нашего предприятия, играл со своей обезьянкой и с гордостью посматривал на мерцавший на верху мачты красный огонек. Я, при помощи подзорной трубы, следил за дорогими нам существами на берегу, которые покинули палатку и бежали к берегу.

Вдруг Фриц закричал:

- Папа, к нам плывет огромная рыба.

- Бери ружье, - сказал я, - и замечай.

Ружья наши были заряжены. Указанное Фрицем животное было ничто иное, как большая акула.

- Выстрелим вместе, - сказал я Фрицу, и в ту минуту, когда морское чудовище, державшееся на поверхности воды, приблизилось к одной овце и уже раскрыло пасть, чтобы схватить добычу, оба выстрела раздались в одно время, и акула исчезла.

Минуту спустя, мы увидели на поверхности воды блестящую чешую брюха акулы, и кровяная полоса на воде убедила нас в том, что счастливо избавились от страшного хищника.

Я посоветовал Фрицу снова зарядить ружье: могло статься, что акула была не одна. Но, к счастью, опасения мои оказались напрасными.

Через несколько минут плавания мы, без новых приключений, пристали к берегу.

Жена и трое детей ожидали нас. Они схватили кинутую им мной веревку, чтобы привязать плот. Животные сами вышли на берег, и мы сняли с них пояса. Осел стал радостно валяться по песку и потом, став на ноги, огласил воздух звонким криком и-а! Вероятно, выражая им все свое удовольствие, что опять чувствует под ногами твердую землю.

Обнявшись и поздравив друг друга с тем, что после долгой и опасной разлуки мы опять все вместе, здоровые и довольные, мы уселись на траве на берегу ручья, и я рассказал все наши приключения. При этом я, конечно, не отказал себе в удовольствии похвалить Фрица за оказанную мне помощь.

V

ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА СУШЕ

ВО ВРЕМЯ НАШЕГО ОТСУТСТВИЯ

Придуманный Фрицем способ переправы скота возбудил общее удивление. А маленький Франсуа еще больше восторгался парусом и флагом.

- Это красивее всего! - говорил он. - По мне, флаг этот лучше кастрюль, скота, даже лучше коровы и, особенно, лучше свиньи.

- Глупенький, - сказала мать, - ты скажешь другое, когда я каждое утро буду давать тебе полную кокосовую чашку молока с сахаром.

Пришлось повторить всем малейшие подробности поездки.

- Удовлетворив общему любопытству, мы принялись выгружать чаны. Жак, оставив это занятие, направился к скоту и, вскарабкавшись на спину осла, гордо подъехал к нам. Мы едва удерживались от смеха; при этом я заметил, что наш забавный всадник стянут меховым поясом, за который заткнута пара пистолетов.

- Где добыл ты этот наряд контрабандиста? - спросил я его.

- Все это мы сами изготовили, - ответил он, указывая на свой пояс и на ошейники собак, унизанные гвоздями, способными защитить наших сторожей от нападения шакалов.

- Молодец же ты, если это твое изобретение, - сказал я.

- Там, где нужно было что зашить, мне помогала мама, - возразил он.

- Но откуда же добыли вы кожу, ниток и иглу? - спросил я жену.

- Кожа снята с Фрицева шакала; что же касается иголки и ниток, прибавила она, улыбаясь, - то у какой же порядочной хозяйки нет их.

Мне показалось, что Фриц не был доволен тем, что шкурой шакала распорядились без дозволения хозяина, но он, насколько мог, скрыл свою досаду. Однако, приблизившись к Жаку, он, заткнув нос, воскликнул:

- Пфа! Что за страшная вонь!

- Это от моего пояса, - спокойно ответил Жак, - когда шкура высохнет, она перестанет вонять.

- Если Жак будет держаться от нас под ветром, - сказал я, - он нас не обеспокоит.

- Правда, - сказали, смеясь, дети. - Жак, держись под ветром!

Что касается маленького проказника, то он не заботился о распространяемом им скверном запахе, а с гордым видом расхаживал, поглаживая свои пистолеты.

Братья его поспешили бросить в море труп шакала.

Заметив, что приближается время ужина, я попросил Фрица принести один из вестфальских окороков, находившихся в чанах.

Фриц не замедлил возвратиться.

- Окорок! окорок, совсем готовый! - воскликнули дети, хлопая в ладоши.

- Успокойтесь, - сказала мать, - если б к ужину не было ничего, кроме сырого окорока, то вам пришлось бы еще долго голодать; но у меня есть черепашьи яйца и при помощи сковороды, которую вы догадались привезти, я приготовлю вам хорошую яичницу, для которой не будет недостатка и в масле.

- Черепашьи яйца, - заметил Эрнест, всегда склонный показывать свое знание, - легко узнать по их круглой форме, кожистой оболочке, покрытой мелкими бугорками и влажной. Кроме того, только черепахи кладут свои яйца в береговой песок.

- Как вы нашли их? - спросил я.

- Это относится к истории нашего дня, - заметила хозяйка, - а я думаю, что раньше рассказа нам нужно подумать об ужине.

- Ты права, - сказал я, - готовь же свою яичницу, а рассказ прибережем к тому времени, когда будем есть; он послужит нам приятной приправой. Между тем мы, дети и я, перенесем в безопасное место груз нашего плота и позаботимся о ночлеге для скота.

Услыша эти слова, дети поднялись и последовали за мной на берег. Мы заканчивали наш труд, когда жена позвала нас к ужину. Тут были разнообразные явства: яичница, сыр, сухари; все оказалось очень вкусным, и удачно подобранный столовый прибор не мало способствовал нашему удовольствию. Только Франсуа, верный своему тыквенному прибору, не захотел предпочесть ему серебряную посуду.

- Есть из игрушек, - сказал он, - гораздо веселее.

Нас окружили, ожидая подачки, собаки, куры, козы и овцы. О пище уток и гусей я не счел нужным заботиться: болотистое устье ручья представляло им в изобилии червяков и слизней, до которых они были очень лакомы.

Под конец ужина я попросил Фрица принести бутылку прекрасного вина, найденного в каюте капитана, и предложил жене выпить рюмку этой подкрепляющей жидкости, прежде чем приступить к рассказу.

- Наконец-то и я так счастлива, - сказала она, смеясь, - что, в свою очередь, могу повествовать о своих подвигах. Но о первом дне мне рассказывать нечего, потому что опасения приковывали меня к берегу, и я не могла предпринять ничего. Я успокоилась немного лишь тогда, когда увидела, что вы счастливо достигли корабля. Остальную часть дня мы не отходили от палатки. Я удовольствовалась тем, что решилась назавтра пойти отыскивать более удобное место для жилья, чем это прибрежье, где нас в течение дня палит солнце, а ночью пронимает холод. Я думала об открытом вами накануне лесе и решилась осмотреть его.

Утром, пока я еще обдумывала свое предприятие, не говоря о нем вставшим детям, Жак завладел Фрицевым шакалом и своим ножом вырезал из шкуры животного два широких ремня, которые растянул и очистил, как умел.

Затем он снабдил ремни длинными гвоздями, подбил ремни остатком паруса и попросил меня покрепче сшить шкуру с подкладкой, чтобы прикрыть и удержать шляпки гвоздей. Я исполнила его желание, несмотря на противный запах, который распространяла шкура. Из другой полоски, которую он также захотел снабдить подкладкой, он вздумал устроить себе пояс. Но я заметила ему, что эта полоска, еще сырая, значительно съежится и что тогда труд его пропадет. Эрнест, смеясь, посоветовал брату прибить шкуру гвоздями к доске и, нося ее на себе, выставлять на солнце. Жак, не поняв, что брат его шутит, последовал его совету, и вскоре я увидела его с доской важно прогуливающимся на солнце.

Я сообщила детям свой план переселения, и они радостно утвердили его. В несколько мгновений они вооружились и захватили приготовленные запасы; я взяла на свою долю кувшин с водой и топор. В сопровождении двух собак мы направились к ручью.

Турка припомнил дорогу, которой шли вы, и предшествовал нам, часто озираясь, как будто понимал, что он должен служить нам путеводителем.

Эрнест и Жак шли решительно, с гордостью посматривая на свое оружие. Они сознавали свое значение, так как я не скрывала от них, что наша безопасность зависит от их храбрости и ловкости. При этом случае я оценила твою мысль приучить наших детей к употреблению оружия и сделать их способными бороться с опасностью.

Не легко было нам перебраться через ручей по мокрым и склизким камням. Первый перешел Эрнест без всяких приключений. Жак завладел моим топором и кувшином с водой; Франсуа я перенесла на своей спине. Я с трудом сохраняла равновесие под своей дорогой ношей, при чем Франсуа охватил руками мою шею и всеми силами держался за мои плечи. Наконец я достигла противоположного берега, и когда мы взошли на высоту, с которой ты обозревал великолепную местность, описанную нам тобой с таким восторгом, сердце мое, впервые после крушения, испытало надежду. Вскоре мы спустились в долину, полную зелени и тени.

На некотором расстоянии виднелся лес. Чтобы достигнуть его, нам пришлось перейти луг, на котором высокая и густая трава почти совсем скрывала детей. Наконец, Жак отыскал открытую дорогу, и мы увидели следы, оставленные вами накануне. Эти следы привели нас, после нескольких поворотов, к лесу.

Вдруг мы услышали шелест травы и увидели взлетевшую с земли большую птицу. Оба мои маленькие охотника схватились за ружья; но птица была вне выстрела раньше, чем они успели прицелиться.

- Какая досада, - сказал Эрнест, раздраженно вскидывая ружье, - что я взял не свое маленькое ружье! Впрочем, если б птица не улетела так быстро, я непременно убил бы ее.

- Конечно, - заметила я, - ты был бы отличным стрелком, если бы дичь за четверть часа предупредила тебя о том, что она взлетит.

- Я не мог ожидать, - возразил Эрнест, - что птица взлетит как раз перед нами.

- Вот такие-то неожиданные случаи и затрудняют стрельбу влет: чтобы достигнуть в ней успехов, нужны не только верный глаз, но и большое присутствие духа, находчивость.

- Какая это могла быть птица? - спросил Жак.

- Конечно, орел, - сказал Франсуа, - у нее были такие широкие крылья.

- Это ничего не доказывает, - возразил Эрнест, - не все птицы с широкими крыльями орлы.

- Я полагаю, - продолжала я, - что перед тем, как птица взлетела, она сидела на гнезде. Попытаемся отыскать это гнездо, и, может быть, загадка разрешится.

Ветреный Жак тотчас же бросился к тому месту, откуда вылетела птица; но в ту же минуту другая птица, сходная с первой, взлетела, задев сильным крылом своим лицо маленького храбреца, который остановился, изумленный и почти испуганный.

Да и Эрнест, не менее удивленный, не поднимал оружия на эту новую дичь.

- Ну, охотники, - сказала я им, - неужели первый случай так мало надоумил вас? Вижу, что вам еще нужно долго поучиться у отца.

Эрнест сердился; что же касается до Жака, он снял шляпу и, раскланиваясь улетевшей птице, которая виднелась на небе лишь едва заметной точкой, сказал: "До свидания, почтенная птица; до другого раза! Ваш покорнейший слуга".

Эрнест вскоре нашел гнездо, которое мы отыскивали. Оно было построено очень грубо и содержало только разбитые скорлупы яиц. Из этого мы должны были заключить, что выводок оставил его очень недавно.

- Эти птицы не орлы, - заметил Эрнест, - потому что орлята не бегают, едва вылупившись из яиц, как, должно быть, бегает выводок из этого гнезда. Противное замечено у кур, цесарок и других птиц, того же и близких отрядов. И потому я думаю, что птицы, взлетевшие перед нами, - дрохвы. Кроме признака, открытого нами в гнезде, вы, верно, заметили, что оперение птиц было снизу светлобурое, сверху бурое с черным и рыжим. Я видел еще, что у второй из взлетевших птиц были на клюве длинные заостренные перья в виде усов, а это отличительный признак самца дрохвы.

- Вместо того, чтобы рассматривать птиц так подробно, - заметила я нашему маленькому ученому, который изрядно чванился обнаруженными им знаниями, - ты бы лучше прицелился; тогда, может быть, тебе представилась бы возможность наблюдать птицу на досуге и вернее. Но, прибавила я, в конце концов лучше, что птицы остались в живых: это счастье для их выводка.

Разговаривая таким образом, мы дошли до маленького леса. Его населяло множество незнакомых нам птиц, оглашавших воздух самыми разнообразными криками и пением. Дети готовились стрелять, но я обратила их внимание на то, что при чрезвычайной высоте деревьев, на верхних ветвях которых сидели эти птицы, выстрелы будут безуспешны.

Форма и необыкновенная толщина этих деревьев сильно поразили нас. То были громадные стволы, поддерживаемые толстыми воздушными корнями, которые, бесконечно переплетаясь, проникали в почву на значительной площади. Жак, влезши по одному из этих корней наверх, измерил охват одного из стволов веревкой. Эрнест вычислил, что окружность ствола была не меньше сорока футов, а вышина его больше восьмидесяти. Свод, образуемый корнями в виде арок, превышал шестьдесят футов и представлял чудный купол. Ничто не поражало меня так сильно, как эта великолепная растительность; виденный нами лес состоял из десятка или дюжины таких деревьев. Ветви раскидывались далеко в стороны, и листва, формой похожая на листву нашей европейской орешины, давала чудную тень. Внизу почва была покрыта зеленой, бархатистой травой, манившей нас отдохнуть.

Мы сели. Мешки с припасами были развязаны; журчавший вблизи ручей доставил нам свежую и чистую воду, голоса множества птиц, певших над нашими головами, придавали нашему обеду какое-то праздничное настроение. Все мы ели с большим аппетитом.

Собаки, покинувшие нас несколько времени тому назад, возвратились. К нашему изумлению, они не добивались пищи, а легли на траву и спокойно уснули. Это убедило нас в том, что они сами нашли себе пищу.

Местность, в которой мы находились, показалась мне до того приятной, что я сочла излишним приискивать другую для нашего поселения.

И потому я решилась возвратиться тем же путем и отправиться на берег для сбора всего, что ветер мог выкинуть на него с разбившегося корабля. До отправления Жак попросил меня сшить ошейники и пояс, которые он до того времени носил на спине и которые совершенно высохли. Когда эта работа была исполнена, Жак, тотчас же одев пояс, засунул за него свои пистолеты и гордо отправился вперед, чтобы поскорее показаться вам, если б вы возвратились во время нашего отсутствия. Чтобы не потерять его из виду, мы должны были ускорить шаги.

На берегу я нашла мало предметов, которые могла бы унести: предметы, которые мы могли достать, были слишком тяжелы для нас. Между тем наши собаки рыскали вдоль берега, и я заметила, что они опускали лапы в воду и вытаскивали из нее маленьких раков, которых пожирали с жадностью.

Смотрите, дети, смотрите, как голод делает изобретательным: нам уже нечего беспокоиться о пропитании наших собак, равно как нечего бояться, что они нас растерзают: они нашли обильную пищу в море.

- Бояться, что собаки нас растерзают! Пусть только вздумают! воскликнул Жак, гордо хватаясь за свои пистолеты.

- Ты маленький хвастун, - сказала я, обнимая его, - что сделал бы ты своими пистолетами против двух таких животных? Они проглотили бы тебя как птицу.

- Билль и Турка слишком добрые собаки, чтобы вздумали съесть нас, сказал маленький Франсуа, - и со стороны Жака очень не хорошо, что он хочет застрелить их. Мама, отними у него, у злого, пистолеты.

- Будь спокоен, - сказал Жак брату Франсуа, целуя его, - я не меньше твоего люблю наших собак и только в шутку говорил так.

Покидая берег, мы увидели, что Билль, порывшись в земле, добыл из нее какой-то шарик, который тотчас же и съел.

- Если бы это были черепашьи яйца! - сказал Эрнест.

- Черепашьи яйца? - сказал Франсуа. - Значит, черепахи курицы...

Можешь вообразить себе, как этот вопрос Франсуа рассмешил Жака и Эрнеста. Когда они успокоились, я сказала:

- Воспользуемся открытием Билля! Вы уже знаете по опыту, что яйца эти прекрасная пища.

- Конечно, так, - заметил Эрнест, который мысленно уже угощался этим лакомым блюдом.

Не без труда отогнали мы Билля от находки, которая показалась ему очень вкусной. И хотя он уже поел несколько яиц, однако их еще оставалось штук двадцать, которые мы и положили бережно в наши мешки с запасами.

Взглянув на море, мы увидели парус нашего плота. Франсуа боялся, чтобы это не были дикие, которые могли бы убить нас; но Эрнест утверждал, что это ваш плот, и утверждал справедливо, потому что вскоре после того вы пристали к берегу, и мы увиделись.

- Вот, мой друг, наши приключения. Я искала места для жилища, нашла его, восхищена, и если ты захочешь согласиться со мной, мы завтра же поселимся под этими великолепными деревьями; вид оттуда восхитителен, да и сама местность прелестна.

- Итак, сказал я в шутку, - ты предлагаешь нам в защиту и в жилище деревья. Я понимаю, что если они так велики, как ты говоришь, то мы могли бы найти в них приют на ночь; но чтоб подняться на эти деревья, нам понадобились бы или крылья, или воздушный шар, который не легко устроить.

- Шути сколько тебе угодно, - сказала жена, - но я знаю, что на этих деревьях, между большими ветвями, можно было бы построить хижину, в которую вела бы деревянная лестница. Разве нет подобных построек даже в Европе? Разве не помнишь ты, например, стоящую в нашей стране липу, на которой была устроена беседка и которая вследствие этого называлась деревом Робинзона?

- Пожалуй, - сказал я, - но мы можем приняться за тот тяжелый труд лишь впоследствии.

Между тем наступила ночь, и наш разговор, затянувшись, заставил нас забыть о времени отдыха. Мы вместе помолились и затем проспали без перерыва до первых лучей восходившего солнца.

VI

ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ О ПЕРЕСЕЛЕНИИ.

МЕРТВАЯ АКУЛА. МОСТ

Проснувшись утром, я сказал жене: "Вчера вечером я обдумал твое предложение и нахожу, что нам незачем торопиться с переселением. Во-первых, зачем покидать это место, на которое кинула нас судьба и которое, как мне кажется, представляет большие удобства. Мы защищены здесь с одной стороны морем, с другой - скалами, от которых, в случае нужды, мы можем отрывать глыбы для укрепления берегов ручья. Наконец, здесь мы находимся вблизи корабля, содержащего еще много богатств, от которых нам пришлось бы отказаться, если бы мы вздумали поселиться в другом месте".

- Твои доводы хороши, - возразила мне жена, - но ты не знаешь, как несносно пребывание на этом морском берегу, когда солнце печет прямо в голову. Во время ваших путешествий с Фрицем вы укрываетесь в тени деревьев, которые доставляют вам прекрасные плоды. Здесь же мы можем укрыться только в палатке, в которой жара до того удушлива, что я боюсь за здоровье детей, и мы не находим иной пищи, как прибрежных устриц, очень невкусных. Что же касается приводимой тобой безопасности поселения, то она, кажется мне, не оправдывается. Шакалы легко пробрались к нам, и никто не ручается, чтобы этого не могли сделать тигры и львы. Запасами, находящимися на корабле, конечно, не следует пренебрегать; но я охотно отказалась бы от них, лишь бы избавиться от беспокойства, причиняемого вашими поездками в море.

- Ты так горячо защищаешь свое мнение, - сказал я жене, обнимая ее, что я вынужден уступить тебе, впрочем, не без маленького условия. Мне кажется, что я нашел средство удовлетворить твои желания с моими. Я готов переселиться в лесок; но мы сохраним здесь наш запасный магазин и укрепим его, чтобы в случае нужды в нем можно было укрыться. Мы оставим между скалами наш порох, который нам очень полезен, но близость которого опасна. Если ты примешь это предложение, то прежде всего нам придется перекинуть мост через ручей, чтобы облегчить и свое переселение и ежедневные сообщения между обоими берегами.

- Но постройка моста, - воскликнула жена, - будет продолжительна и трудна. Разве нельзя нагрузить наши вещи на осла и корову?

Я утверждал, что жена преувеличивает трудность постройки и препятствия, которые нам придется преодолеть.

- В таком случае, - сказала она, - принимайтесь, или лучше, примемся все за работу без замедления, потому что мне хочется закончить переселение поскорее.

Таким образом был решен вопрос о переселении. Дети, которых мы разбудили и которым сообщили наше намерение, встретили его с восторгом. Они тотчас назвали маленький лес Обетованной Землей. И они желали, чтобы мы не теряли времени на постройку моста, но я не уступил их нетерпению.

После утренней молитвы всякий стал изыскивать средства позавтракать. Фриц не забыл своей обезьянки и поднес ее снова к соскам ее кормилицы, козы. Пример показался Жаку достойным подражания, и мальчик сперва попытался надоить молока в шапку, и когда это ему не удалось, начал спокойно сосать доброе животное, которое не сопротивлялось.

- Франсуа! - крикнул он, переведя дух, - Франсуа, поди сюда: здесь есть хорошее лоло, совсем теплое.

Братья, увидев его в таком странном положении, осыпали его насмешками; они даже назвали его маленьким теленком, и имя это оставалось за ним некоторое время. Мать упрекнула ребенка за его жадность и для доказательства, что ему незачем было прибегать к этому средству, она искусно принялась доить корову. Все окружили деятельную хозяйку, которая сначала наполнила чашки, поданные ей детьми, а потом котелок, который она поставила на огонь, чтобы, подбавив к молоку сухарей, приготовить вкусный суп.

Между тем я снарядил наш плот из чанов, чтобы отправиться на корабль, поискать досок, которые могли бы служить нам для постройки моста. Думая, что мне и Фрицу может понадобиться помощник, я решился взять с собой Эрнеста.

Мы вышли в море и на веслах скоро достигли течения реки, которая однажды уже помогла нам в плавании. Проходя мимо островка при входе в залив, мы заметили тучу чаек, альбатросов и других морских птиц, которые кружились над берегом, испуская такие пронзительные крики, что мы готовы были заткнуть себе уши. Фриц очень охотно выстрелил бы по стае, но я запретил ему это.

Подобное скопище, казалось мне, следовало приписать какой-нибудь необыкновенной причине, и мне хотелось узнать ее. Я поднял парус, и свежий ветер принес нас к острову.

Эрнест был в восхищении. Вид моря, наш кокетливо развевавшийся флаг, улыбающийся ландшафт острова приводили его в восторг.

Фриц же не сводил глаз с точки, на которую преимущественно опускались птицы.

- Они, - вдруг вскричал он, - клюют морское чудовище и пируют.

Он не ошибся. Причалив к берегу, мы закрепили наш плот и могли вблизи рассмотреть происходившее тут, не будучи замечаемы стаей птиц, которая действительно клевала огромную мертвую рыбу. Впрочем, птицы до того жадно нападали на свою добычу, что наше приближение не прогнало их.

Фриц задался вопросом, как мог попасть сюда этот труп, которого мы не видели накануне.

- Да не акула ли это, - спросил Эрнест, - которую вы убили вчера?

- В самом деле, - ответил я, - Эрнест прав, это наш разбойник. Взгляни на эту страшную челюсть, на эту кожу, до того твердую, что ее можно употребить для полировки железа и пилки дерева. И, конечно, это одна из больших особей: в ней не менее пятнадцати футов. Еще раз поблагодарим Бога, что Он избавил нас от такого страшного врага. Мясо акулы мы предоставим чайкам; но я думаю срезать несколько кусков ее кожи, которые могут нам пригодиться.

Эрнест вынул железный шомпол своего ружья и стал наступать на чаек, махая шомполом. Нескольких он убил; остальные улетели. Тогда Фриц мог спокойно вырезать ножом несколько широких полос кожи с боков акулы, и мы возвратились на плот.

Когда мы уже собирались поплыть к кораблю, я заметил, на некотором расстоянии от берега островка, большое число бревен и досок, выброшенных волнами. Нам незачем было продолжать нашу поездку, так как мы нашли материал, необходимый для предположенной постройки. Я выбрал бревна и доски, которые могли служить нашей цели, и устроил из них плот; привязав его длинной веревкой к плоту, на котором мы приплыли к островку, мы отправились назад. Ветер был попутный, и нам не нужно было грести: достаточно было направлять плот. В то время, как я правил, Фриц занялся тем, что прибил к мачте куски акульей кожи, чтобы она высохла на солнце. Между тем Эрнест рассматривал убитых им чаек.

Он задавал мне о природе и образе жизни этих птиц множество вопросов, на которые я отвечал, как умел. Затем он пожелал узнать, на какое употребление я предназначаю кожу акулы. Я сказал ему, что думаю приготовить из нее терпуги, и прибавил, что в Европе из нее приготовляют иногда шагреневую кожу с зернистой поверхностью.

Мы окончили плавание. Причалив к берегу, мы удивились тому, что не встретили никого из наших; но на наш крик они сбежались. Франсуа нес на плече удочку, а Жак - тщательно свернутый платок. Подойдя, он развернул его и показал нам множество прекрасных раков.

- Это я их нашел, папа! - самодовольно сказал Франсуа.

- Да, - возразил Жак; но я их поймал. Чтобы словить их в ручье, где они пожирали Фрицева шакала, я вошел в воду по колена. Я наловил бы их еще больше, если бы меня не позвали.

- Их здесь больше, чем сколько нам нужно, - сказал я. - Я даже предлагаю самых маленьких бросить назад в воду, чтобы они росли.

- Э, - воскликнул ветреник, - их там тысячи; они кишат в ручье.

- Не беда, - возразил я, - нужно беречь добро, посылаемое нам Богом.

Жак, готовясь отправиться к ручью, попросил меня пойти с ним; ему хотелось показать мне, что в мое отсутствие он заботился о постройке моста. Я попросил его объяснить мне, в чем состояла его забота. Тогда он рассказал мне, что искал по берегу ручья место, где всего удобнее было бы построить мост, и, как казалось ему, нашел такое место.

- Хорошо, - сказал я, - поздравляю тебя с тем, что ты хоть на время победил свою обычную беззаботность и захотел стать инженером нашего поселения. Мне любопытно узнать, на сколько ты своей попыткой можешь доказать свое благоразумие. В случае, если место действительно хорошо выбрано, мы займемся перетаскиванием на него бревен и досок, пока добрая мама приготовит нам обед.

Жак повел нас на то место, где, по его мнению, следовало построить мост, и, осмотрев местность, я пришел к заключению, что трудно будет отыскать более выгодную.

И потому мы тотчас же принялись за доставку наших строительных материалов. Само собой разумеется, что я не думал тащить их сюда руками, так как мы могли располагать ослом и коровой. Но так как у нас не было сбруи для этих животных, то я ограничился тем, что накинул им на шеи веревочные петли, тогда как другой конец веревок намеревался привязать к бревнам и доскам.

В несколько походов материалы были перетащены, и мы могли приняться за постройку.

На месте, которое выбрал Жак, ручей, более узкий чем где-либо, представлял оба берега почти одинаковой высоты. Притом, с обеих сторон стояли деревья, которые могли служить для закрепления бревен.

- Теперь, - сказал я, - нам остается только вымерить ширину ручья, чтобы видеть, достаточно ли длинны наши бревна.

- Мне кажется, что это очень легко сделать, - сказал Эрнест, - стоит лишь привязать на конец бечевки камень, бросить его на другой берег и притянуть к самой воде: длина бечевки и укажет нам ширину ручья.

Употребив этот остроумный и простой способ, Эрнест узнал, что ширина ручья была, приблизительно, в восемнадцать футов. А так как главные подпоры должны были опираться на берег, по крайней мере, тремя футовыми концами, то мы выбрали три бревна от двадцати четырех до двадцати пяти футов длиной.

Но главное затруднение, которое принадлежало преодолеть, состояло в том, чтобы перекинуть через ручей эти громадные бревна. Я предложил детям обдумать этот вопрос в течение обеда, который уже был замедлен свыше часа.

Итак, мы вернулись к матери, которая ожидала нас с нетерпением, потому что раки уже давно были сварены. Но не приступая еще к еде, мы подивились терпению, с которым искусная хозяйка изготовила для осла и коровы перевозные мешки из парусины, сшитой бечевкой. Нам пришлось еще больше подивиться, когда мы узнали, что, за недостатком для этой работы больших и толстых игол, мать должна была прокалывать каждую дыру гвоздем.

Обед продолжался недолго, потому что каждый из нас хотел поскорее возвратиться к общему делу. Но хотя мы и совещались о способе положить бревна через ручей, однако ни один из моих детей, по-видимому, не нашел удобного способа. К счастью, мне удалось придумать способ.

Лишь только мы возвратились на место постройки, как я осуществил свое предположение.

Я привязал одно из бревен за конец к дереву, росшему на берегу ручья; к другому концу бревна я прикрепил длинную веревку; потом я перешел ручей, чтобы прикрепить к одному из деревьев на противоположном берегу блок, и продернул веревку вокруг его колеса. Затем я возвратился и припряг осла и корову к той же веревке. Животные потянули; бревно повернулось около дерева, к которому было привязано на нашем берегу, и вскоре другой конец бревна коснулся противоположного берега. Изумленные дети, не медля, вскочили на перекинутое бревно и, при радостных криках, хлопали в ладоши.

Самая трудная часть дела была исполнена. Подле первого бревна были положены два других и, чтобы закончить мост, оставалось лишь прибить гвоздями ряд досок.

Нам удалось закончить работу до вечера, но зато мы чувствовали крайнюю усталость, и с самого прибытия на остров не проспали мы ночь так крепко, как после этого дня, проведенного с такой пользой.

VII

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ. ДИКОБРАЗ.

ТИГРОВАЯ КОШКА. РАНЕНЫЙ ФЛАМИНГО

При первых лучах света я разбудил детей и счел нужным дать им несколько советов относительно их поведения во время нашего переселения.

- Мы отправляемся, - сказал я, - в место закрытое и для нас новое. Смотрите, никто не отходит от остальных. Было бы одинаково опасно и уходить вперед, и отставать. Пойдем как можно ближе один к другому, и при встрече с каким-либо врагом предоставьте мне распоряжаться нападением или обороной.

Помолившись и позавтракав, мы стали готовиться в путь. Стадо было собрано. Осел и корова были навьючены мешками, которые приготовила накануне жена и которые мы наполнили наиболее полезными предметами. Мы не забыли капитанского вина и небольшого запаса масла.

Когда я располагал дополнить клад животных нашими одеялами, койками и веревками, жена попросила местечка для малого Франсуа и для мешка, который она называла своим волшебным мешком. Затем она стала доказывать мне настоятельную необходимость забрать с собой наших кур и голубей, которые, при недостатке пищи, непременно рассеялись бы и отбились от двора. Я уступил этим доводам. Для Франсуа было приготовлено удобное седалище на спине осла, между висевшими на нем мешками; волшебный мешок служил опорой и спине Франсуа.

Оставалось переловить кур и голубей. Дети принялись преследовать их, но не успели поймать ни одной птицы. Догадавшись, мать велела им не трогаться с места, обещая без труда переловить всю эту перепуганную живность.

- Посмотрим, посмотрим! - вскричали ветреники.

- Увидите! - возразила мать.

Она рассыпала по земле несколько горстей зерна, вид которого скоро собрал всю нашу живность. Когда этот корм был съеден, мать кинула еще несколько горстей, но уже внутрь палатки. И куры, и голуби бросились на зерно и, следовательно, были пойманы.

- Видите, господа, что ласка лучше насилия, - сказала мать, закрывая палатку. Жак забрался в последнюю, чтобы передавать нам по очереди всех пленников. Мы связали им лапки и поместили их на спину корове. Когда все они были собраны, мы накинули на них покрывало, которое подперли на известных расстояниях согнутыми друг к другу ветвями. Погруженные во мрак, птицы не должны были надоедать нам своими криками.

Все оставшиеся вещи, которые могли бы быть попорчены дождем или солнцем, были перенесены в палатку, вход в которую мы тщательно застегнули деревянными шпильками и заставили полными и пустыми бочками. Затем я подал знак к выступлению.

Все мы были хорошо вооружены, и каждый из нас нес сумку, полную продовольственных и боевых запасов. Все были в веселом настроении.

Впереди шел Фриц с ружьем под мышкой. За ним шла мать, как бы ведя осла и корову, шедших бок о бок; на осле помещался Франсуа, потешавший нас своими простодушными замечаниями. Третий ряд составляли Жак и коза, четвертый - Эрнест и овцы. Я шел позади всех. Собаки рыскали по сторонам, лая, ища, обнюхивая.

Медленно продвигавшийся караван наш был действительно живописен. Глядя на него, я не мог не крикнуть своему старшему сыну.

- Вот, Фриц, некогда высказанное тобой предположение начинает сбываться. Так путешествовал праотец Авраам. Как тебе кажется, мой маленький патриарх?

Эрнест ответил за брата:

- Мне, папа, такой караван кажется великолепным, и я не удивляюсь, что существуют еще народы, ведущие кочевую жизнь.

- Правда, - возразил я. - Но, к счастью, мы не вынуждены вести этот род жизни долго: уверяю, что он надоел бы тебе. И станем надеяться, что это переселение будет последним.

- Бог да услышит тебя, - сказала мать. - Я надеюсь, что наше новое жилище понравится нам и будет настолько удобно, что не заставит нас покинуть его. Во всяком случае, ответ за причиненные вам хлопоты пал бы на меня, потому что мысль покинуть палатку была подана мной.

- Будь уверена, дорогая моя, что куда бы тебе не вздумалось идти, мы последуем за тобой, не жалуясь, потому что тобой, наверное, будет руководить не себялюбивая цель.

Когда мы приблизились к мосту, нас нагнала свинья, которая сначала не хотела следовать за нами. Громким хрюканьем она выражала свое неудовольствие на такую продолжительную прогулку. Но нужно прибавить, что мы очень мало заботились об ее худом настроении духа.

Ручей мы перешли без приключений; но богатая растительность на другом берегу грозила сильно замедлить наше шествие. Осел и корова, коза и овцы, которые давно уже не видали такого прекрасного корма, не могли противостоять соблазну такой свежей, сочной травы, какая стояла перед ними. Чтобы заставить их идти, нужно было крайнее рвение наших собак, которые лаяли на них и хватали их за ноги.

Чтобы предупредить такие остановки, я придумал спуститься вдоль ручья к морю, по открытому прибрежью которого мы могли бы двигаться быстрее.