Новый швейцарский Робинзон

Перед состязанием в беге, в котором должны были участвовать лишь трое старших детей, был дан непродолжительный отдых. Я назначил расстояние между местом, на котором мы находились, и Соколиным Гнездом, и условился с детьми, что кто из них первый достигнет цели бега, тот принесет оставленный мной на столе нож.

По данному знаку Фриц и Жак пустились бежать как можно быстрее, тогда как рассудительный Эрнест следовал за ними ровным и не очень напряженным бегом. Это заставило меня предположить, что он устанет позже и потому достигнет цели раньше братьев. С час спустя Жак примчался на своем буйволе.

- Мы намеривались испытать, - заметил я ему, - быстроту бега не буйвола, а твою и братьев.

- Да что ж мне за охота измучиться напрасно, - ответил мальчик, соскакивая на землю. - Когда я увидел, что, несмотря на мои усилия, я отстаю, я тотчас же отказался от приза и добежал до Соколиного Гнезда не торопясь, а там сейчас же сел на буйвола и поскакал сюда, чтоб видеть, как прибегут Фриц и Эрнест.

Вслед затем явился Фриц, а в нескольких шагах позади него и Эрнест, держа в руках нож, доказательство победы.

На выраженное мною удивление, что он, победитель, возвращается последним, Эрнест ответил, что, выиграв приз, он не считал нужным спешить.

Я не мог не улыбнуться этому ответу, вполне согласному с благоразумной ленью нашего ученого. Затем я пригласил детей показать свое искусство в лазанье на деревья.

Жак кинулся к высокой пальме, взобрался на нее, в мгновение спустился, с ловкостью белки, и также легко взобрался на второе дерево и на третье. Интересно было видеть, как быстро он влезал по стволу, шутя и гримасничая. Фриц и Эрнест первые захлопали в ладоши и признались, что они не могут состязаться с таким соперником.

Жак оказался не менее искусным в верховой езде, и только Фриц мог соперничать с ним. Оба они обходились без седел и стремян, на бегу соскакивали с осла и опять вскакивали на него, хватаясь лишь за гриву животного. Эрнест объявил это упражнение превышающим его силы и устранился от состязания.

Франсуа, который до этого времени оставался лишь зрителем, захотел показать нам свое искусство в управлении Мычком. Мать изготовила ему из кенгуровой шкуры удобное седло; в ноздри животного было продето железное кольцо, и в такой сбруе бычок был приведен на место состязания.

- Я - укротитель зверей, - сказал мальчуган, - и покажу вам свои трюки.

Не снимая венка, Франсуа совершил несколько упражнений и доказал нам покорность животного, которое, по голосу своего господина, подходило, отходило, кружило шагом, рысью, галопом и наконец стало на колени, чтобы Франсуа мог слезть.

Затем мы отправились на берег для состязания в плавании, которым и закончили празднество.

В последнем упражнении победа была одержана Фрицем. Он плавал то поверх воды, то под нею и, казалось, был неутомим, как будто вода составляла его природную среду. Эрнест, напротив, оказался боязливым, тогда как Жак, плавая стремительно, истощал свои силы в весьма короткое время. Попытки Франсуа заставили нас предсказать, что он будет искусным пловцом.

Перед заходом солнца мы отправились к своему жилищу. Мать пошла вперед, чтобы встретить нас с достоинством, приличным ее роли раздавательницы наград.

По приходе домой мы увидели мать сидящую на бочке, убранной листвой. Победители стали вокруг этого воображаемого трона, подобно юным рыцарям, и мать раздала подарки, сопровождая каждый несколькими словами похвалы и одобрения и поцелуем.

Фриц получил, призом за стрельбу и плавание, английское двухствольное ружье и прекрасный охотничий нож, предмет его давнишних желаний. Эрнесту, победителю в беге, достались золотые часы, подобные Фрицевым. Жаку мать дала пару шпор и английский бич, и мальчик радовался им более, чем самым высоким почестям. Хлопать бичем доставляло ему большое удовольствие. Маленькому Франсуа выпали на долю пара маленьких шпор и хлыст с ручкой из слоновой кости.

По раздаче наград я подошел к жене и при радостных криках сыновей подал ей рабочий ящичек со множеством вещей, драгоценных для хозяйки, как-то: плодовым ножом, ножницами, игольником, наперстком, нитками и прочее.

Жена одинаково изумилась и обрадовалась моему подарку, и спросила меня, откуда я добыл этот ящичек. Я ответил, что нашел его на корабле и прятал до настоящего времени, чтобы порадовать ее при случае неожиданностью.

Дети попросили у меня позволения закончить праздник Спасения пушечным выстрелом; я разрешил им это, с условием, что они возьмут небольшое количество пороху, так как единственная их цель произвести гул, а его они могут упятерить, заткнув жерло пушки сеном.

- Какой славный выстрел! - восклицал Жак, участвовавший в заряжении. Меня почти оглушило!

Стемнело. После ужина и молитвы мы улеглись на наши мягкие постели из хлопчатника и насладились благодетельным покоем после дня, о котором должны были сохранить самые приятные воспоминания.

XXIII

ЛОВЛЯ ПТИЦ НА ПРУТЬЯ, НАМАЗАННЫЕ КЛЕЕМ.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЖАКА. РАЗЛИЧНЫЕ РАБОТЫ.

ПОХОД ПРОТИВ ОБЕЗЬЯН

Около месяца спустя, будучи в Соколином Гнезде, мы увидели на деревьях, как в соответствующее время прошлого года, множество подорожников, дроздов, диких голубей, и решились запастись дичью, чтоб сохранить ее в прок, в масле или жире. Была устроена правильная охота; но, желая сберечь порох, я вздумал прибегнуть к клею, который и приготовил из резины и небольшого количества жира.

Так как наш запас резины был почти истощен, то я отправил Фрица и Жака к деревьям, из которых сочилась эта драгоценная жидкость и под которыми они должны были найти большое количество ее, потому что, уходя, мы сделали на стволах большие надрезы и прикрепили под ними тыквенные чаши.

Мальчики возвратились вечером с большим количеством не только резины, но и терпентину, с журавлем, которого Фрицев орел убил чуть не в облаках, с целой особью аниса и наконец с запасом корней, которые дети сами решились назвать корнями обезьян, потому что открыли эту пищу благодаря стаду обезьян, которые отрывали корни в земле, не щадя усилий, чтобы тотчас же с жадностью пожрать их.

Я признал в растении гинзенг или стосил, которому китайцы приписывают чрезвычайную питательную и врачующую способность, почему их император и присвоил себе исключительное право возделывать эти растения в своих владениях.

Нам оставалось бы только радоваться успеху этого похода детей, если б они не сообщили, что, дойдя до фермы, увидели ее совершенно опустошенной, насколько можно было догадаться, обезьянами.

Сарай был частью разрушен; живность валялась задушенной, овцы и козы бродили по окрестности.

Я решил, про себя, отомстить грабителям, но пока ничего не говорил семье.

Мы продолжали готовить клей и намазывать им палочки, которые Жак и Фриц клали на ветви деревьев. Менее чем за неделю мы наловили столько различных птиц, что наполнили ими целую бочку, приготовив их таким же образом, как в предшествовавшем году. В числе этих птиц попались и два из наших домашних голубей, уже давно улетевшие из Соколиного Гнезда. Когда мы узнали их, Жак попросил им пощады. "Посмотри, папа, по их глазам видно, что они узнали в нас старинных друзей". Само собой разумеется, что просьба Жака была исполнена. Чтобы удержать двух беглецов на будущее время, мы построили им, на одной из скал Палатки, голубятню, наполовину высеченную в скале, наполовину сделанную из плетенок. Это жилище показалось голубям, вероятно, до того удобным, что они не только прочно поселились в нем сами, но еще заманили в него впоследствии несколько диких голубей, которые понемногу одомашнились.

Однообразие нашей жизни было нарушено происшествием более комичным, чем грустным, героем которого был Жак, едва не став его жертвой.

Однажды утром наш ветреник явился домой с головы до ног покрытым слоем грязи, под которой он представлял существо очень жалкое.

Братья стали было дразнить бедного мальчика, и он готов был расплакаться. Я прекратил насмешки и спросил его куда он попал, что выпачкался таким образом.

- "В Гусиное болото", за скалами, - ответил он жалостливо.

- Но что же ты там делал? Ведь не гусь же ты?

- Я хотел набрать тростей, чтоб устроить корзины голубям.

- Хотя ты и потерпел неудачу, но намерение твое было доброе, и ты заслуживаешь больше похвалы, чем порицания.

- Как - потерпел неудачу? Я принес две огромные вязки тростей.

- Но они так же грязны, как и ты сам, и мы не можем употребить их в этом виде. Но расскажи нам, каким образом ты так выпачкался.

- Мне хотелось набрать тростей длинных и толстых какие растут на болоте только посредине; я стал прыгать с кочки на кочку, но поскользнулся, попал в жидкое болото и стал чувствовать, что ухожу вглубь. Чем больше я силился выбраться на берег, тем больше погружался и пачкался. Грязь доходила мне выше колена. Тогда я стал кричать во все горло. Но никто, конечно, не являлся мне на помощь, и я понял, что мне следует самому помочь себе. И знаешь, папа, что я придумал? Я стал срезать ножом все трости, какие мог достать, настлал из них род фашинника, на который и уперся грудью и руками, пока освобождал ноги. Затем я вполз на фашинник и, поддерживаемый им на грязи, старался добраться до берега. Но без помощи шакала я еще и теперь сидел бы в болоте.

- Как шакал-то помог тебе? - спросил Эрнест.

- Очень просто. Я, полулежа, полусидя, добрался до берега, но не знал как мне выбраться на него, потому что боялся стать на ноги. Между тем шакал бродил по берегу; он видел, что я не могу выбраться и, казалось, ободрял меня. Я позвал его; он подошел; тогда я протянул руки, схватил его за хвост и закричал, что было мочи; шакал, должно быть, испугался, стал рваться на берег и вытащил меня. Я выехал на берег на брюхе.

Хотя ребенок подвергался действительной опасности, но мы не могли удержаться от смеха, воображая себе подробности приключения и особенно вид того, как шакал вытаскивал ребенка на берег. Тем не менее я одобрил моего ветреника за присутствие духа, показанное им в затруднительном положении. Мать, которая находила приключение отнюдь не забавным, повела мальчика, чтобы поскорее обмыть его и переодеть. За ними последовал и Франсуа, с намерением, как он высказал, пополоскать Жака.

Я употребил некоторые из принесенных Жаком тростей на устройство прядильного станка, о котором просила меня жена. Я взял две самые большие трости, расщепил их по длине и получил таким образом спинки гребней, которые должны были прибивать нить утока. Затем я поручил детям нарезать множество тонких пластинок, которые должны были образовать зубья гребня. Так как я далеко не был уверен в успехе, то и не хотел посвящать никого в свою тайну, а чтоб удовлетворить настоятельным вопросам детей, придумал невинный предлог, будто хочу приготовить готтентотский музыкальный инструмент, который доставит большое удовольствие их матери и заставит ее под лад притопывать ногой. Они посмеялись ответу и отстали от меня.

Когда было наделано достаточное количество зубьев. Я собрал их и тщательно спрятал, намереваясь продолжать свою попытку и впоследствии одарить нашу хозяйку ткацким станком.

В это время наша прирученная самка онагра принесла осленка прекрасной породы, который и был присужден мне, так как у меня еще не было особого верхового животного. Я назвал осленка Быстрым, и он скоро оправдал это имя легкостью и красотой своих движений.

Приближалось время дождей, и нужно было позаботиться о запасе сена, чтобы иметь возможность оставить при себе часть скота.

Я предпринял также проведение пресной воды к нашему зимнему жилищу, внутреннее устройство которого было вчерне окончено. Водопровод был тем необходимее, что, окружив наше жилище насыпями и плетнями, мы преградили себе дорогу к ручью Шакала и вынуждены были ходить черпать воду к самому истоку ручья. Чтобы избавиться от таких походов в дождливое время, мы устроили длинный водопровод из пустых бамбуковых тростей, сложенных концами и покрытых в суставах резиной.

Эта труба, подпертая воткнутыми в землю вилами, проводила воду в служившую водоемом большую бочку.

Жена горячо поблагодарила нас за труды и говорила, что предпочитает свой водоем самым пышным мраморным бассейнам, украшенным изваянными дельфинами и статуями.

Мы пользовались каждым ясным днем для сбора картофеля, риса, желудей и многих других полезных растений. Не были забыты и вкусные ананасы.

Так как у нас не хватило сосудов для вмещения всего собранного, то жена изготовила нам мешки из парусины и, кроме того, мы разобрали наш плот, чтобы воспользоваться чанами.

Я не забыл задуманного мною похода против обезьян. Однажды утром старшие три мальчика и я отправились к ферме, хорошо вооруженные и с большим запасом клея, который должен был служить нам единственным оружием против обезьян.

Придя на берег озера, я выбрал место, удобное для привала; потом, раскинув палатку и надев путы нашим верховым животным, чтоб они не разбрелись, мы стали отыскивать неприятеля. Фриц, которого я отправил вперед, скоро возвратился с вестью, что он открыл стадо грабителей-обезьян на некотором расстоянии от опушки леса.

Тогда я поручил сыновьям воткнуть в землю, вокруг фермы, колья и переплести их длинными стеблями вьющихся растений, а между кольев поставить, в виде приманки, вскрытые кокосовые орехи и тыквы с рисом, вымазанные клеем, одинаково с кольями и лианами. Мы намазали клеем и крышу сарая и стволы деревьев. Окончив эти приготовления, мы удалились, поджидая неприятеля, однако, в остаток дня и в ночь он не появлялся. На другой день мы не успели протереть глаза, как увидели приближавшуюся к сараю толпу обезьян. Мы не трогались с места, чтобы не испугать их, и скоро увидели, что они попались в устроенную для них ловушку. В несколько минут все обезьяны были придерживаемы своей шерстью, прилипшей к кольям, лианам, орехам и тыквам. Интересно было наблюдать тысячи ужимок этих животных, ужимок, которые еще ухудшали их положение. Со всех сторон раздавались крики боли и злобы. В толпе произошла страшная суматоха. В это время мы спустили собак, которые и ринулись на обезьян. Но когда мы увидели ужас бедных животных, наша досада на них прошла. Я настойчиво стал звать собак. Несмотря на причиненный нам обезьянами вред, мы не могли подавить в себе чувства сострадания к ним.

Мы освободили пленных обезьян, постегав их немного плетью, и все стадо обратилось в бегство с таким очевидным ужасом, что, казалось мне, урок не пропадет даром.

- Право, - сказал Эрнест, - обезьяны не такое же животное, как другие. Убить обезьяну почти то же, что убить человека.

- Да, - добавил Жак, - они точно старики и старухи в лохмотьях.

- Знаешь ли ты, - заметил Эрнест, - что один негр думал о ручном орангутанге, принадлежавшем тому же хозяину, как и он сам? Он считал обезьяну негром более хитрым, чем его товарищи, и утверждал, что если орангутанг не говорит, так потому, что не хочет.

- Как же объяснил негр это молчание? - спросил Жак.

- "Не говорить, чтоб не работать!"

- И, верно, бедный негр, завидовал судьбе обезьяны! - заметил Жак.

Фриц выразил свою радость, что наш поход ограничился легким исправительным наказанием.

- У нас не хватило бы духу отомстить сильнее, - сказал он мне. - Если хочешь, мы исправим беспорядок в ферме и его уже не будет заметно.

- Чтобы предотвратить новое нападение обезьян, можно было бы поставить по углам фермы ветряные мельницы, - предложил Жак.

Дети принялись за выполнение этого предложения, и несколько часов спустя штук тридцать вертушек, размещенных на некотором расстоянии одна от другой, дружно выполняли свое назначение. Я сомневался в действительности этого средства, но был так доволен руководившей детьми целью, что не высказал им своих мыслей. Нам понадобилось целых четыре дня, чтобы исправить все повреждения на ферме и привести ее в порядок; но зато мы и оставили ее в лучшем состоянии, чем в каком она была прежде, пока опыт еще не указал нам, чьим нападения ферма должна противостоять.

Вскоре за ясной погодой последовали бури. Гром, молнии, проливные дожди заставили нас прятаться в пещере. Шум волн, разбивавшихся о берег, в первое время наводил на нас невольный ужас. Я ожидал этих бурь только к началу июня, но они разразились гораздо раньше, и целые двенадцать недель мы вынуждены были оставаться в своем зимнем помещении.

При нас остались только четыре скотины: корова, ради своего молока; Онагр, кормивший осленка; буйвол и осел, которые должны были служить для неотложных поездок к Соколиному Гнезду, где находились остальной скот, живность и запасенное нами сено. Само собой разумеется, что при нас же были собаки, орел, шакал и обезьяна, выходки которой немало нас забавляли.

Хотя мы и очень заботились об устройстве нашей пещеры, но она нуждалась еще во множестве улучшений. Три отверстия в скале освещали внутренность пещеры очень слабо. Мы порешили исправить этот недостаток по окончании дождливого времени. Еще более пугала нас мысль оставаться долго в темноте.

Придумывая средство помочь горю, я остановился наконец на плане, в исполнении которого мне сильно помогла ловкость Жака.

Выбрав длинную и толстую трость бамбука, я накрепко всадил нижний конец ее в почву пещеры, тогда как верхний касался свода.

Жак влез по этой мачте и сильными ударами молотка вбил в бывшую в своде трещину колышек с прикрепленным к нему блоком, в который была продета длинная веревка. Между тем мать вычистила и снабдила маслом большой фонарь, найденный нами на корабле. Мы зажгли все три светильни фонаря и подтянули его на веревке к своду, кристальные площадки которого отражали свет тысячью огоньков.

В течение нескольких дней мы были заняты устройством нашего жилища. Эрнесту и Франсуа было поручено снабдить палками отделение, назначенное для библиотеки; мать и Жак занялись сборной комнатой и кухней; Фрицу и себе я назначил устройство мастерской, требовавшее наибольшего труда.

В этом отделении были помещены токарный станок капитана, столярный станок и все плотничьи и бочарные орудия, спасенные нами с корабля.

Соседнее отделение мы обратили в кузницу. У нас были меха, наковальня и молоты; но нам недоставало еще многих орудий, чтобы достигнуть хоть малого успеха в кузнечном деле. Каждый день мы замечали отсутствие каких-либо вещей или удобств, которых европеец даже и не ценит, потому что никогда не испытывал лишения их; например, стульев, столов, мебели с ящиками и прочее.

Чтобы предохранить детей от влияния праздности, я занимался с ними изготовлением недостававших нам вещей, и если усилия наши не всегда венчались успехом, то мы все-таки прогоняли ими скуку.

Из обломков скалы мы навалили, перед входом в пещеру, небольшую насыпь, а на ней построили из толстых бамбуковых стволов и досок высокий балкон, с которого мы могли смотреть вдаль.

Благодаря усилиям нашего ученого, Эрнеста, и маленького Франсуа библиотека приобрела вид музея. На полках стояли ряды книг, принадлежавших капитану и другим офицерам корабля. Между этими книгами было несколько сочинений по естественным наукам, с раскрашенными рисунками, руководство по ботанике и зоологии и других, не менее полезных изданий. В другом месте стояли математические и астрономические инструменты и прекрасный глобус. Между учебными книгами я нашел и несколько грамматик и словарей по иностранным языкам, и это подало нам мысль усовершенствоваться в тех языках, которые мы знали плохо, и изучить вовсе нам неизвестные, чтобы иметь возможность войти в сношение с первым кораблем, который пройдет мимо нас, какому бы народу он не принадлежал. Французский язык мы знали; двое старших детей решились выучиться английскому; Жак выбрал итальянский и испанский, преимущественно по их благозвучности.

Эрнест хотел заняться латинским языком, обещавшим большую пользу для изучения естественных наук и медицины, по которой в нашей библиотеке оказалось несколько сочинений. Эрнест занялся также обучением маленького Франсуа и взялся за это дело так хорошо, что ребенок не только перестал по-прежнему бояться книг, но ожидал урока с нетерпением. Что касается до меня, то я решил изучить малийский язык, на случай, если бы к нашему острову пристали какие-нибудь туземцы Ост-Индии.

По окончании наиболее спешных работ мы вскрыли ящики, перевезенные нами с корабля, а также выброшенные волнами. Мы увидели себя вдруг обладателями нескольких зеркал, двух пристенных столов с мраморными досками, одного комода, двух письменных конторок и прочее. Первый выбор из этой неожиданно доставшейся нам мебели был предоставлен жене. Благодаря этому и усердной помощи своих трех сыновей она убрала маленькую комнату, которой дети очень гордились, а жена была весьма довольна. В числе найденных вещей было несколько отличных стенных часов и одни морские часы. Последними, сознаюсь, я не умел воспользоваться. Словом, мы стали богатыми. Все вещи нужно было, правда, немного почистить, исправить. Вследствие этого двенадцать недель, проведенные нами в пещере, потребовали столько хлопот, что я успел выполнить лишь малую долю предположенных работ.

В конце августа наступили ужасные ураганы. Море билось о берега со страшным ревом; гром и молнии, казалось, грозили земле конечным разрушением. Как искренно благодарили мы Проведение, позволившее нам найти нашу вместительную пещеру, - настоящее создание Тысячи и Одной Ночи, - в которой мы были укрыты от ярости стихий.

Наконец погода переменилась, небо очистилось, и мы могли отважиться выходить из нашего убежища. Фриц, одаренный прекрасным зрением, заметил в небольшом заливе Краснокрылов, подле островка, предмет, который показался ему выкинутой на берег лодкой; я вооружился подзорной трубой, но не мог ничего разглядеть отчетливо.

И потому мы решились посетить залив, чтобы рассмотреть предмет вблизи. Притом же, после трех месяцев заключения, мы нуждались в свежем воздухе и движении.

Вылив, наполнившую челнок дождевую воду и оснастив его, Фриц, Эрнест, Жак и я отправились. По мере приближения к месту, наши первые догадки оказывались ложными, и скоро мы уверились, что виденный нами предмет был не что иное, как огромный кит, выброшенный морем на один из выступов островка. Яростно бившиеся о берег волны заставили нас сделать значительный обход, чтобы причалить. Окружность островка не превышала полумили; на нем не было деревьев, но почва была покрыта чрезвычайно разнообразными травянистыми растениями. Дети и я пошли к киту двумя различными дорогами; я взбирался на вздымавшиеся местами скалы.

С них я мог обозреть Соколиное Гнездо, палатку, и взор мой терялся в беспредельном море. Моему уму рисовалось, с одной стороны, наша настоящая жизнь и наше будущее, с другой - прошедшее и навсегда утраченная родина. Мной овладели мысли одновременно печальные и сладостные, и я предался бы им надолго с горьким счастьем, если б вид кита не напомнил мне цели поездки. Я пошел быстрее и присоединился к сыновьям, которые достигли места, идя берегом. Они подошли ко мне и стали показывать набранные в шапки раковины и кораллы и расспрашивать меня о них. Я старался удовлетворить их любопытству, и рассказанное мною об этих странных существах, частью животных, частью растениях и минералах, до такой степени заняло внимание детей, что о ките не было уже и речи. И так как становилось уже поздно и с нами не было орудий, необходимых для того, чтобы извлечь пользу из морского чудовища, то я отложил эту работу, и мы возвратились на берег.

Младшие мальчики, которых гребля очень утомляла, спросили меня, не придумаю ли я какого-нибудь более легкого способа заставить наш челнок скользить по воде.

Я улыбнулся этому безграничному доверию к моему умению.

- Я не чародей, - сказал я, - и не знаюсь с волшебниками, но если вы добудите мне большое железное колесо, то я попытаюсь исполнить вашу просьбу.

- Железное колесо! - воскликнул Фриц, - да такое колесо есть в одном из наших вертелов.

Я не хотел связывать себя обещанием, и потому, переменив разговор, стал ободрять их на борьбу с волнами.

Наконец мы добрались до нашего прибрежья, где нас ожидала жена. Она восхитилась красотой привезенных детьми кораллов, и когда я объявил ей наше намерение вторично посетить островок на другой день, вызвалась нам сопутствовать. Я с удовольствием согласился. На другой день я перенес на пинку орудия и продовольственные припасы; кроме того я привязал к ней несколько чанов, оставшихся от плота, и мы снялись с якоря. Море было спокойно и мы без всяких приключений достигли морского чудовища, отвратительный вид которого испугал маленького Франсуа и его мать. Действительно, эта огромная масса - вероятно, не менее семидесяти футов в длину и полуторы тысячи пудов весом, производила очень неприятное впечатление. Дети приходили в ужас от одной мысли, что во время наших поездок по морю мы могли встретить такое страшное животное.

Между тем нужно было приступить к сниманию усов и жира. Фриц и Жак, вооруженные топорами и пилами, стали снимать усы. Последние, которых было по нескольку сот с каждой стороны верхней челюсти, удлинялись к середине и достигали десяти футов, а затем укорачивались к углам пасти. Усы кита изогнуты в виде косы и заменяют животному зубы, которые киту бесполезны, так как он питается самыми маленькими животными и глотает их множество зараз. Дети были поражены величиной китовой головы, которая одна составляет треть тела, и малостью глаз, очень похожих на бычьи.

Не мы одни трудились над китом; целые стаи хищных птиц ежеминутно спускались на труп, и дерзость птиц доходила иногда до того, что они хватали куски мяса из-под топоров. Дети убили несколько птиц, и так как пух мог пригодиться матери, то и положили добычу в лодку.

Мы наполнили чаны кусками жира, снятыми с боков кита, и с этим ценным грузом, запах которого был, однако, далеко неприятен, возвратились к Соколиному Гнезду. Я объявил на завтра другую поездку, но уже без участия жены и Франсуа, так как предстоявший нам остальной труд был слишком отвратителен - мы намеривались проникнуть в самый труп животного.

И потому я отправился лишь с тремя сыновьями. Приплыв к острову, мы нашли на трупе такое множество морских птиц, что для удаления их должны были прибегнуть к нескольким выстрелам.

Не приступая к работе, все мы переоделись в платья, наскоро приготовленные нам женой. Фриц и я топорами вскрыли живот кита, чтобы добыть печень, кишки, из которых я намеривался устроить меха для ворвани, полученной из жира. После этого труда мы поспешно удалились. Дети повеселели не раньше, как выйдя на ветер, когда чистый морской воздух заменил в их легких испорченный, которым мы дышали на острове. Во время переезда я должен был рассказать детям все, что знал о ремесле китолова. Этот предмет разговора навел нас на более важные и, подъезжая к берегу, мы заняты были беседой о явлениях сравнительной анатомии.

Мать приняла нашу вонючую добычу без особого удовольствия. Я успокоил ее, наобещав много пользы от непривлекательной ворвани.

На другой день, с восходом солнца, мы принялись за добывание этого вещества.

Выжав, сильным давлением, первое количество нежной и чистой ворвани, которую мы влили в два бочонка, мы несколько раз наполняли кусками жира поставленный над огнем котел и добыли с дюжину мехов обыкновенной ворвани.

Хотя мы занимались этим делом вдали от нашего жилища, но распространявшаяся от котла вонь доходила до Соколиного Гнезда.

- Зачем, - сказала мне жена, когда мы возвратились к обеду, - зачем не покончили вы дела на самом острове? Вы могли найти там достаточно леса, чтобы растопить во сто раз большее количество жира, не заставляя нас дышать вонючим воздухом. Сообщу тебе еще, - добавила она, - мысль, пришедшую мне при виде плодородия этого островка: нельзя ли было поселить на нем часть нашей живности? Там, по крайней мере, она будет безопасна от шакалов и обезьян.

- Мысль прекрасна! - воскликнул я, - и я думаю, что мы должны выполнить ее.

Молодые люди уже стали говорить об осуществлении плана их матери в тот же день после обеда. Я умерил их рвение словами, что предварительно хочу попытаться облегчить ход нашего челнока и труд гребцов.

Я тотчас же принялся за дело. Единственным материалом моим было колесо вертела и двигавшая им зубчатая ось. Сначала я положил поперек челнока железный шест, выдававшийся за края челнока на один фут и представлявший посередине зубья. Этот шест лежал в вырезках, сделанных в бортах и обитых листовой медью, чтобы трение не портило бортов. К концам шеста я прикрепил, вне челнока, по четыре китовые уса, подобные крыльям ветряной мельницы. Затем, на двух сближенных подставках, помещенных в середине челнока, я положил колесо, которое своими шипами захватило зубцы шеста и к которому я приделал ручку.

При таком устройстве нам стоило лишь двигать ручку колеса, чтобы площадка китового уса поочередно погружалась в воду и при движении упиралась в нее, сообщая челну довольно быстрый ход.

Дети приветствовали опыт криками радости, а когда Фриц и я, проехавшись по окраинам залива, пристали к берегу, они кинулись все в челн, с намерением плыть к острову с китом. Я объяснил им, что для этого оставалось до ночи слишком мало времени, но назначил на завтра поездку к Проспект-Гиллю.

На следующий день все поднялись до зари; еще накануне было приготовлено все необходимое для поездки, и нам стоило лишь осмотреть положенные запасы, чтобы убедиться в бесконечной заботливости нашей хозяйки. Мы уселись в челнок; погода стояла чудесная, море было спокойное, и наше плавание, облегченное устроенным колесом, было одним из самых приятных.

Плывя мимо леса обезьян, мы высадились на берег для возобновления нашего запаса кокосовых орехов.

Отсюда мы слышали пение наших петухов, перекликавшихся по кустам. Нам припомнилась родина, и нами овладели одновременно и грусть, и чувство счастья. Чтобы рассеять грусть детей, я поторопил их к отплытию, и чрез несколько минут мы пристали к Проспект-Гиллю.

Прежде всего мы осмотрели ферму. Все устройство ее было в порядке; но козы и овцы до того одичали, чтобы поймать их дети должны были прибегать к помощи лассо.

Когда этим способом нам удалось собрать наших животных, мы дали им картофелю и соли; они принялись есть и перестали дичиться.

Куры и цыплята оказались более ручными, и жене удалось без большого труда изловить несколько пар, которым мы связали лапы, чтобы перевезти их на Китовый островок.

Подробно осмотрев эту часть наших владений и убедившись в исправном состоянии ее, мы собрались к обеду. Он состоял из холодного мяса, парного козьего молока и языка кита; последнее кушанье мы были вынуждены предоставить шакалу, потому что не могли выносить вкуса ворвани.

Потом я с Фрицем отправились нарезать сахарных тростей и черенков других местных растений, которые я хотел развести на островке Кита. После этого мы снова вышли в море.

Прибыв на островок, я прежде всего стал сажать растения, привезенные с Проспект-Гилля. Мне помогала жена, потому что мальчики разбрелись по островку.

Вдруг мы увидели бегущего к нам Жака.

- Папа, - восклицал он, - пойдем; я открыл скелет мамонта.

Я рассмеялся и ответил, что этим скелетом ему мог показаться только остов найденного нами кита. Но так как мальчик упрашивал меня пойти убедиться в истине его слов, то я последовал за ним. Но на пути я был остановлен криками Франсуа, который звал меня на помощь, чтобы справиться с настигнутой им огромной черепахой.

Я поспешил к нему с двумя крепкими веслами и едва пришел вовремя: несколькими минутами позже черепаха ушла бы в море. При помощи весел мы перевернули черепаху на спину; в этом положении она не могла уйти от нас. Так как Жак не переставал просить, чтоб я взглянул на его открытие, то я пошел с ним к пресловутому скелету мамонта, который и оказался, действительно остовом кита. В несколько дней морские птицы успели склевать с костей все мясо, до последнего волокна. Я спросил Жака, что могло внушить ему мысль, что этот остов - скелет мамонта, и из ответов мальчика я понял, что над ним подтрунил наш ученый. Я пошутил над легковерием Жака и при этом случае дал мальчику урок естественной истории, который он слушал с большим вниманием.

Разговаривая мы возвратились на ферму. Так как до ночи уже не оставалось времени рассадить все кусты, то их корни были обернуты мокрыми листьями, и я отложил окончание посадки до другого раза. Нужно было подумать о возвращении; но мы недоумевали, как поступить с черепахой, потому что наших совокупных сил было недостаточно для того, чтобы поднять ее. Мне пришло на мысль вторично воспользоваться черепахой как буксиром. Я охватил шею и передние лапы животного веревкой, концы которой привязал к челноку, и чтобы воспрепятствовать черепахе нырять на дно, привязал к ее телу две пустые бочки. Затем мы перевернули черепаху на брюхо, и она тотчас же кинулась в море, таща за собою челнок, в который мы поспешили усесться.

Я стал на нос челнока, чтобы в случае опасности перерубить топором веревку, соединявшую челнок с черепахой, которую я направлял длинным шестом. Наше путешествие окончилось счастливо, и по возвращении к пещере первой нашей заботой было привязать к берегу черепаху, судьбу которой мы хотели определить позднее.

На следующее утро нужно было произвести приговор. Жир черепахи и ее мясо, вкусом похожее на телятину, обещали нам вкусную пищу, тогда как череп животного должен был образовать новый бассейн около нашей пещеры. Череп был длиной в восемь футов и шириной в три: нами была поймана одна из зеленых или исполинских черепах, водящихся в океане между тропиками.

XXIV

ТКАЦКИЙ СТАНОК. ПАЛАНКИН. БОА

Именно в это время я, при помощи Эрнеста, закончил устройство ткацкого станка, которым намеревался порадовать нашу хозяйку, уже давно тревожимую мыслью об убыли нашего белья.

Как радовался я тогда тому, что в юности, посещая мастерские, я старался понять устройство орудий ткача и других ремесленников. За исключением внешней красоты, мой станок был совершенен, и жена долго не переставала благодарить меня, когда я показал ей станок вполне собранным и готовым для работы.

Этот успех ободрил меня. Я захотел попытать свое умение в изготовлении седел и уздечек для наших верховых животных. Деревяшки седел были уже вырезаны, и я покрыл их кожами кенгуру и подбил мехом. Я изготовил уздечки и поводья; но, по непривычке к этому новому мастерству, мне приходилось по нескольку раз ходить к животным и, подобно портному, снимать с них мерку.

Едва справился я с этими работами, как и в этом году появились сельди, которых я решился заготовить в большом количестве. За сельдями приплыли к острову и тюлени. Мы убили их штук двадцать и посолили их шкуры для сбережения. Мы тщательно сохранили жир и пузыри тюленей, мясо же было брошено в ручей Шакала, и при помощи этой приманки мы изловили множество раков.

Я решился изготовить также корзины, в которых сильно нуждалась жена для сбора и сохранения семян, древесных плодов и корней. Мы плели корзины из прутьев обыкновенной ивы. Первые наши изделия были безобразны и годились разве для переноски земли; но мало-помалу мы достигли некоторого искусства. Две изготовленные нами корзины были даже до того красивы, что, любуясь ими, Жак и Эрнест поместили в одну из них Франсуа и, продев в ушки корзины две бамбуковые трости, стали с торжеством носить брата около жилища.

- Папа! - воскликнул следивший за ними Фриц, - нельзя ли сделать подобную корзину для мамы, на случай, когда она захочет отправляться в наши путешествия: ей будет гораздо удобнее сидеть в корзине, чем трястись на телеге.

- Правда, дорогой мой; но чьи плечи вынесут тяжесть такого паланкина?

- Да его могут понести Вихрь и Мычок! - воскликнул Жак, - их можно припрячь к шестам, которые будут поддерживать корзину. Хочешь, папа, мы устроим такой экипаж?

Я охотно согласился. Тотчас же были приведены оба животных, оседланы, и к седлам были крепко привязаны по бокам шесты, поддерживающие корзину.

Жак сел на Вихря, а Франсуа на Мычка, между тем как Эрнест поместился в корзине. По первому же принуждению со стороны своих хозяев животные стали на колени, а по второму встали и спокойно пошли.

Новая корзина тихо качалась, как коляска на стальных рессорах. Мало-помалу вьючные животные прибавили шагу к великому удовольствию Эрнеста, который, однако, не мог преодолеть в себе страха и при всяком несколько сильном толчке закрывал глаза и хватался за края корзины. Жак и Франсуа, заметив эти проявления братнина страха и потешались над ним, стали погонять животных, которые пустились в галоп.

Бедный Эрнест, подкидываемый в корзине подобно резиновому мячу, вопил до тех пор, пока животные, сделав большой круг по лугу перед пещерой, не остановились перед нами.

Эрнест красный от напряжения и досады, осыпал упреками братьев, которые ответили ему насмешками. Вмешавшись в спор, я заметил двум ветреникам, что их шутка могла причинить несчастье. Они добродушно сознались в этом и стали извиняться перед братом, который тотчас же простил их. Он не только помог распрячь животных, попросил для них у матери немного ячменю и соли, но даже, как мы слышали, уговаривался с братьями относительно близкой поездки в паланкине.

Жена и я спокойно разговаривали у входа в пещеру, когда Фриц, стоявший недалеко от нас и несколько времени пристально смотревший вдоль аллеи, ведшей от моста ручье к Соколиному гнезду, подошел к нам и сказал:

- Не знаю, какое-то животное движется сюда и поднимает облако пыли.

- Вероятно, это одно из наших животных валяется на песке, - сказала жена.

- Нет! - возразил Фриц, - все наши животные заперты, притом же ни одно из них не движется так, как замеченное мною; оно кажется толстым канатом, который то развертывается на почве, то встает на дыбы и колеблется.

Это описание испугало жену, и она ушла в пещеру за сыновьями, которых я послал за оружием. Я взял подзорную трубку, направил ее по направлению моста и невольно вскрикнул.

- Что ты видишь, папа? - тревожно спросил меня Фриц.

- Огромную змею, - ответил я вполголоса.

- Нужно убить ее, - воскликнул отважный мальчик, - я побегу за ружьями и топорами.

- Нужно быть осторожными! - сказал я ему. Это животное слишком страшно, чтобы мы могли бороться с ним лицом к лицу. - Говоря это, я увлек Фрица в пещеру, где мы все принялись готовиться к встрече чудовища. Ужас наш был совершенно основателен: мы очень хорошо различали страшное пресмыкающееся, которое влачило свое тело по берегу ручья. Оно уже миновало мост, поднимало голову и по временам останавливалось, как бы озираясь.

Мы заперли двери, заложили все отверстия и вошли на террасу, откуда могли наблюдать животное, не будучи замечены. Там мы напряженно следили за всеми движениями животного, не выпуская ружей из рук.

То был огромный боа.

Чудовище направлялось прямо к нам, но вдруг остановилось в нерешительности, как бы испугавшись следов близости людей.

В эту минуту Эрнест, чересчур взволнованный, спустил курок. Примеру его тотчас же последовали Жак и Франсуа.

При звуке этих трех выстрелов змея подняла голову, - по-видимому, более из любопытства, чем из страха. Но потому ли, что ни один из выстрелов не попал в чудовище, или потому, что пуля не могла на таком расстоянии пробить чешуйчатую кожу животного, змея по-видимому, не была ранена, и пока Фриц и я целились, чтобы вернее попасть в нее, она ловко уползла в болото гусей и скрылась в нем.

У нас вырвался крик удовольствия: опасность миновала хоть на время; но соседство боа сильно тревожило меня: с минуты на минуту страшное животное могло появиться, а я не находил никакого средства избавиться от него, не подвергаясь большим опасностям.

Я запретил всем выходить из пещеры без моего позволения за чем бы то ни было.

Три дня страх держал нас заключенными в нашем жилище. Малейший шум извне повергал нас в смертельную тревогу. Мы едва осмеливались выходить на порог. Однако чудовище ничем не обнаруживало своего присутствия, и мы подумали бы, что оно совсем удалилось, если б необыкновенное беспокойство и страх нашей живности не подсказывали близость змеи.

Наше беспокойство час от часу усиливалось и неподвижность змеи только давала нам больше времени обдумывать наше печальное положение. С другой стороны наши запасы истощались, а мы не могли возобновить их, и все наши работы стояли от нашей вынужденной бездеятельности.

Сено было на исходе, и мы предвидели минуту, когда останемся без пищи, если будем по-прежнему делить с нашими домашними животными оставшееся у нас незначительное количество припасов. И потому я решился предоставить скотине свободу, чтобы животные могли сами промышлять себе пищу.

Однако мы решили погнать их в сторону истока ручья, противоположную болоту, в которое скрылась змея.

Дело это принял на себя Фриц. Он выпустил скотину и намеревался проводить ее, а мы остались на террасе, чтобы наблюдать за неприятелем и, если он будет угрожать Фрицу или скотине, стрелять в него. Уже буйвол и корова были связаны вместе, когда осел, которому три дня отдыха и хорошего корма придали необыкновенную бодрость и игривость, побежал в поле с громкими криками и-а и выделывая такие уморительные прыжки, что мы, несмотря на душевную тревогу, не могли не расхохотаться. Фриц вскочил на онагра и хотел уже пуститься в погоню за ослом, когда я остановил его, указывая на опасность такой погони, потому что осел направился именно к болоту.

Мы пытались приманить беглеца, который по временам оглядывался в нашу сторону, как бы издеваясь над нами; мы показывали ему соль, но все было тщетно: ослу хотелось насладиться свободой и, дальше и дальше удаляясь от нас, он направлялся прямо к убежищу пресмыкающегося.

Вдруг из тростника поднялась страшная голова змеи. При виде ее осел остолбенел от ужаса, испустил вопль и устремил мертвый взгляд в нашу сторону. Казалось, он был пригвожден к земле: змея приблизилась к нему, а он не сделал никакой попытки спастись. В минуту бедное животное было охвачено кольцами чудовища и задушено в этих страшных объятиях. Мы наблюдали эту сцену в печальном молчании. Дети спросили меня, не выстрелить ли нам в боа, чтобы спасти бедного осла. Я остановил их, возражая, что они только раздражат чудовище, ярость которого может обратиться на нас, а не помогут ослу, который уже не проявлял никаких признаков жизни.

- Дадим змее, - сказал я, - проглотить свою добычу: после этого можно будет безопасно напасть на нее.

- Да ведь не проглотит же чудовище, - возразил Жак, - нашего осла сразу.

- Так как у змей, - возразил я, - нет зубов, которыми они могли бы терзать добычу, то они изламывают ее и глотают целиком. Да вот посмотри сам, как змея своими кольцами сжимает и ломает свою жертву и утончает ее да ширины свое пасти.

В самом деле, боа с очевидной алчностью готовил свою пищу.

Мать, боясь, чтобы отвратительное зрелище не произвело слишком тягостного впечатления на меньшего сына, да и сама не желая быть свидетельницей его, удалилась вместе с Франсуа. Даже на меня действия змеи нагнали ужас.

Труп осла представлял безобразную массу, в которой можно было различить только окровавленную голову.

Боа, чтобы придать себе более силы, обернулся хвостом вокруг лежащей тут каменной глыбы и начал мять свою жертву в тесто. Затем змея облила ее густою слюной. Готовясь проглотить свою добычу, она прежде всего вытянулась во всю длину тела против мятой массы осла; потом, схватив его за задние лапы, она стала тащить его к себе и глотать, и мало-помалу задние ноги, туловище и передние ноги исчезали в пасти чудовища, которое по-видимому, утоляя голод, испытывало и страдание, и наслаждение. Но, добравшись до головы, которую змея не позаботилась смять подобно остальному телу, она остановилась и впала в совершенную неподвижность.

Этой-то минуты я и ждал. Схватив ружье, я закричал сыновьям:

- Теперь чудовище в нашей власти. Смелее!

И я побежал к змее, сопровождаемый Фрицем и Жаком, но не Эрнестом, который, всегда боязливее своих братьев, остался на террасе в качестве наблюдателя.

В обращенных на нас глазах боа сверкала ярость. Но боа решительно не мог двигаться, и потому Фриц и я выстрелили в него почти в упор и раздробили ему череп. Во взоре змеи блеснул последний луч ярости, затем хвост ее, извиваясь, ударил несколько раз по земле, и чудовище издохло.

В эту минуту Жак, которому тоже хотелось принять участие в победе, тоже выстрелил из пистолета в брюхо змеи. Сотрясение произвело род гальванического действия на ее хвост; он поднялся и так сильно ударил нашего ветреника, что свалил его. Само собой разумеется, что, ощущая этот удар, Жак верил в воскресение боа и испытал сильный ужас.

К счастью, это было последней неприятностью, испытанною нами от страшного врага.

Наши торжествующие крики привлекли мать, Эрнеста и Франсуа.

Настоящий порыв восторга заставил нас обнять друг друга. Казалось, нам снова дарована была жизнь.

- А я, - сказал Эрнест, всегда готовый воспользоваться своим небольшим запасом учености, - благословляю нашего осла за то, что он пожертвовал собой для нас, как некогда римский герой Курций пожертвовал собой для своих сограждан.

- Что мы станем делать с трупом змеи? - спросил Жак, оправившись от ужаса.

- Мы выпотрошим ее, - предложил Эрнест, - и набьем, чтобы украсить чучелом наш естественноисторический музей.

- А разве этого огромного угря нельзя есть? - спросил Франсуа, - его мяса хватило бы на несколько недель.

- Есть мясо змеи, которая, может быть ядовита! - воскликнула мать.

- Боа, дорогие мои, не ядовит, - сказал я, - да если б он и был ядовит, то не было бы опасности употребить в пищу его мясо: для этого стоило бы только отрубить и бросить голову змеи, в которой находятся полые зубы и железки, содержащие яд. Дети засыпали меня вопросами, на которые мои познания из естественных наук позволили мне отвечать довольно определенно.

Эрнест, всегда любознательный и не упускавший случая научиться чему-либо, спросил меня, правда ли, что некоторые змеи любят музыку.

- Это совершенно справедливо, - ответил я, - и они даже до того впечатлительны к музыке, что пляшут под лад ей, поднимаясь на конце хвоста. Индийские фокусники, приучающие змей к подобным движениям, тем самым поражают удивлением малообразованных туземцев. Эти фокусники сохраняют свое искусство в глубокой тайне, потому что она-то и обеспечивает им успех в представлениях перед невеждами. Думают, что они употребляют особые усыпляющие травы, действию которых змеи не могут сопротивляться; кроме того, утверждают, что до приручения змей они вырывают им ядоносные зубы.

- Как же они решаются вырывать их и как делают они эту операцию? спросил Жак. - Я не хотел бы делать ее.

- Операция производится очень просто, - ответил я. - Когда змея приближается с враждебным намерением, ей подставляют лоскут полотна; она бросается на лоскут и вонзает в него зубы; тогда лоскут быстро вырывают из пасти змеи; зубы отламываются, и на более или менее продолжительное время животное лишено возможности кусать и вредить.

- Но, - возразил Эрнест, высказывая мысль, которую до этого таил про себя, - заклинатели змей, может быть, заколдовывают их?

- Я уже ответил на этот вопрос, друг мой, и думал, что достаточно пояснил тебе таинственное искусство заговаривать змей. Твое упорство видеть в нем что-либо сверхъестественное похоже на склонность невежественной толпы верить в чудесное лишь потому, что оно занимает ее более истины.

- Я не спорю, - снова возразил наш ученый, - но помню очень хорошо вычитанное где-то, что гремучие змеи обладают способностью покорять свою добычу одной силой своего неподвижного взгляда.

- Признавать это - значит принимать следствие за причину. Что кажется чарующим влиянием змеи - есть не что иное, как ужас избранной ею жертвы. Страх приковывает жертву к месту; она не может двигаться следовательно и бежать, и враг ее пользуется этим. Примером тому может служить наш осел. Может быть, впрочем, гремучие змеи издают на близком расстоянии одуряющий запах, который охватывает жертву. Но что допустимо относительно животных, должно быть, как нелепость, отвергнуто относительно человека, который никогда не поддавался ни запаху, ни взгляду гремучей змеи.

- Папа, - в свою очередь обратился ко мне Фриц, - что нужно делать укушенному змеей?

- Прежде всего, дорогие мои, чтобы быть укушенным гремучей змеей, нужно почти добиваться этого, потому что гремучая ленива и нападает на человека, лишь будучи ранена или угрожаема им. Враг, предостерегающий тебя о своем присутствии звуком ли, издаваемым при движении, или распространяемым неприятным запахом, менее опасен, особенно если ты вооружен. Однако предположим, что кто-либо из вас, по собственной ли неосторожности, или по несчастной случайности, от которой избави нас Бог, был бы укушен гремучей змеей. Самым действительным средством было бы вырезать пораненное место или сжечь на нем кучу пороха. Удаются и другие средства, менее мучительные: следует обмыть рану соленой водой, каким-либо находящимся под рукой щелочным раствором или даже маслом. Советовали также употреблять отвар корней американского растения стода сенеги; но так как я не знаю этого растения, то благоразумие заставляет меня советовать вам в случае несчастья прибегнуть к первым двум средствам, какой бы решимости они не требовали. Из этих двух средств вернее вырезывание раны.

- Да средство это, - сказал неженка Эрнест, - хуже самого укушения.

- Ты не сказал бы этого, если бы обдумал, что немного часов после укушения гремучей змеи, если рана не вырезана или не прижжена, наступает мучительная смерть, от которой укушенный мог избавиться!

- А как не хорошо, что на нашем острове есть змеи, - заметил Франсуа, - в Швейцарии их нет, - там лучше.

- Поэтому ты хотел бы уехать с нашего прекрасного острова, - спросил Фриц, - возвратиться в тесные, набитые народом улицы, бросить ананасы, кокосовые орехи, наших животных пещеру, дом на дереве? Прикажешь взять тебе место в почтовой карете?

- Ты всегда смеешься надо мной, - сказал Франсуа, - ты злой. А я все-таки не хочу любить змей.

Да и я почти соглашаюсь с Франсуа, - заметила жена, - во всякое ваше отсутствие я буду страшно беспокоиться.

- Будь мужественна, - сказал я ей, - и надейся на Бога.

XXV

НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ ОСЛА. ЧУЧЕЛО БОА

Во время нашего продолжительного разговора мы отдохнули от работы и всех предшествовавших тревог.

Мы сидели под тенью огромной скалы; подле нас лежали заряженные ружья и пистолеты. Посмеиваясь над робостью Эрнеста, заставившей его, во время нашей битвы с чудовищным пресмыкающимся, оставаться сзади, я вздумал предложить ему составить эпитафию нашему ослу и тем доказать свое сочинительное дарование. Предмет, конечно, стоил попытки.

Эрнест не заподозрил в моих словах ни малейшей насмешки; напротив, он совершенно добродушно принял мой вызов. Минут десять спустя лицо его озарилось довольством.

- Эпитафия готова! Но, - прибавил он, - ты не смейся, папа.

Я ободрил Эрнеста, и он прочел нам свое произведение не без легкого стыдливого румянца: "Здесь покоится честный осел, жертва своей опрометчивости, которой он спас от жестокой и верной смерти четырех детей, их отца и мать, выброшенных морем на этот остров".

- Хорошо, друг мой; мы высечем эту надпись на том обломке скалы, подле которого погиб осел.

Говоря это, я вынул из кармана карандаш, который всегда носил при себе, и пошел начертить эпитафию на упомянутом обломке.

Когда я кончил писать, к нам подошел Фриц, ходивший в пещеру за вьючными животными, чтоб при помощи их перевезти к пещере труп убитого врага. Но прежде я вытащил из пасти и желудка боа остатки нашего бедного осла, которые мы зарыли в глубокую яму и завалили обломками скал, чтобы предохранить труп от хищных зверей.

Потом мы припрягли к змее быков, и они стащили ее к пещере.

Прибыв туда, дети спросили меня, - папа, каким образом снять нам шкуру с этого гадкого животного, которое, однако, надобно сохранить как трофей?

- Я укажу вам способ, который, может быть, удастся. Вы разрежете шкуру вокруг шеи, немного отвернете ее и прикрепите к земле веревками и колышками. Затем вы припряжете быков к голове и тихо поведете их от змеи; таким образом кожа отдерется от тела. Вывернутую кожу вы натрете солью и золой; потом, вновь выворачивая кожу, вы станете набивать ее по частям мохом, затем зашьете надрез у шеи и, придав чучелу наиболее подходящее положение, дадите ей высохнуть на солнце.

Эти указания были вслед затем исполнены четырьмя детьми под наблюдением Фрица. Я же пока вынимал мозг из головы змеи, чтоб он не загнил и в нем не завелись черви.

Когда чучело было набито, нужно было придать ему естественное положение, и это нас затруднило. Один предлагал одно, другой другое, и никто не удовлетворял остальных. Наконец я обернул змею около пня, вышиной до трех футов, оперев ее грудь на сглаженный верхний конец пня, таким образом, что голова и шея змеи были вытянуты вперед в угрожающем положении. Разумеется, пасть была открыта и язык высунут, и мы выкрасили их в красный цвет соком индийских смокв. Вместо глаз я вставил, за недостатком стекла, округленные и выкрашенные кусочки гипса, покрытые прозрачным рыбьим клеем. Чучело до того походило на живую змею, что долго возбуждало в нас глубокое отвращение и невольный ужас. Потом оно было поставлено при входе в наш музей, над дверями которого дети сделали следующую двусмысленную надпись: "Ослам вход воспрещается".

Мне пришла было мысль пристыдить детей за насмешку над нашим несчастным ослом; но надпись рассмешила и меня самого, и я был обезоружен.

XXVI

ПОХОД. НОВАЯ ПЕЩЕРА.

ВАЛЯЛЬНАЯ ГЛИНА. ГОРНЫЙ ХРУСТАЛЬ

Хотя угрожавшая нам опасность миновала, но я не мог вполне успокоиться, довольно правдоподобно рассчитывая, что так как убитая нами змея была самка, то нам, пожалуй, придется еще встретиться с другими особями того же вида змеи - самцом или детенышами.

И потому я задумал устроить два поиска: один окрест пещеры, а другой около Соколиного Гнезда; последний поиск надобно было, по-моему мнению, распространить до Проспект-Гилля, по направлению к которому находился скалистый проход, который мог служить дорогой страшному гостю.

Отправляясь на поиск к Гусиному болоту, я заметил в Жаке и Эрнесте нерешительность; оба они еще не вполне освободились от тяжелого впечатления, произведенного на них змеею и гибелью нашего осла, что весьма понятно в таком возрасте.

- Да, меня пронимает дрожь, - сказал Жак, - когда я вспомню неприятное чувство, испытанное мною благодаря чудовищу. Мне казалось, что оно переломало мне все кости.

Я постарался ободрить детей, обращаясь к их сердцу и уму.

- Подумайте, - сказал я, - убитая нами змея, вероятно, оставила детенышей, которые могут вырасти и когда-нибудь напасть на нас, на вашу мать, на маленького Франсуа!

Подумайте, ведь дело идет о собственном нашем спасении. Мы должны уничтожить врага, пока он не достиг еще всей своей силы.

Этот довод убедил детей. Мы отправились, запасшись нашим лучшим оружием и, кроме того, некоторым количеством бамбуковых тростей, досок и несколькими надутыми воздухом пузырями, которые, в случае нужды, должны были поддерживать нас на воде.

Достигнув болота, мы, по мере того как продвигались, настилали на него доски и трости и таким образом без приключений добрались до другого берега.

При этом мы в нескольких местах заметили следы боа; но, к величайшей нашей радости, ничто не обнаруживало, чтобы он оставил яйца или детенышей.

Немного дальше, на крутом скате пригорка, мы открыли довольно большую пещеру, из которой вытекал ручей и свод которой был украшен сталактитовыми колонками. Почва была покрыта чрезвычайно нежной, снежнобелой землей, в которой я, к великому моему удовольствию, признал валяльную глину.

- Вот драгоценный подарок маме, - сказал я, кладя несколько пригоршней этой земли в платок и приглашая детей сделать то же. - Этой глиной можно будет очищать наши платья, когда нам случится выпачкаться: это готовое мыло, которое избавит меня от неприятной варки его.

- Известь необходима при приготовлении мыла? - спросил меня Эрнест.

- Да, - ответил я. - Мыло приготовляют, примешивая к жирным веществам соду или поташ, которые без этой примеси разъедали бы очищаемые ими предметы. Употребляют также золу, промытую известковой водой, прибавляя к ней сало. Но изготовляемое таким образом мыло довольно дорого, и во многих местах его заменили глиной, которую мы теперь собираем и которая называется валяльной, так как ее употребляют при валянии шерстяных тканей.

Отыскивая источник ручья, я заметил, что вода вытекала из щели в скале. Из любопытства мы увеличили эту щель. В этом месте камень был до того рыхл, что в короткое время мы расширили щель до того, что Фриц и я могли пролезть в нее. Мы это и сделали, предложив Жаку и Эрнесту обождать нашего возвращения.

По прошествии нескольких минут мы могли встать на ноги и находились друг возле друга в совершенной темноте. Чтобы узнать приблизительную величину этой второй пещеры я выстрелил из пистолета прямо перед собой. Я убедился, что по величине эта пещера не уступала первой. Желая увериться в чистоте воздуха, я, при помощи огнива, зажег свечу, бывшую в моем кармане. Она горела прекрасно.

Мы осторожно продвигались вперед, осматриваясь насколько позволял свет нашего маленького факела. Фриц воскликнул:

- Папа! новая соляная пещера!.. Взгляни на эти чудные кристаллы, на эти блестящие глыбы!

- Эти кристаллы не соли, друг мой, - сказал я отведав воду, текущую со свода, и она безвкусна. Мне кажется, что мы проникли в пещеру из настоящего горного хрусталя.

- Правда, правда, папа! - вскричал Фриц еще радостнее, - мы открыли богатый клад.

- Для нас эти кристаллы так же ценны, то есть так же бесполезны, дитя мое, как бесполезен был для Робинзона Крузо найденный им кусок золота.

- А я все-таки отломлю себе образчик.

Исполнив это, он спросил: - Отчего же этот отломанный кусок уже не так прозрачен, как был прежде, держась на стене?

- Оттого, друг мой, что ты не искусно принялся за дело.

- Эти великолепные кристаллы в форме шестигранных столбиков, держатся на очень твердом основании, которое как бы вросло в глинистую подстилку; в ней и простым глазом можно различить тонкую ткань игл, которые представляют, можно сказать, зародыши кристаллов. Кусок такой подстилки, с кучей столбиков, называется группой кристаллов, которые соединяются с подстилкой своим основанием. Вследствие этого, если оторвать один из кристаллов, то во всей группе происходит сотрясение, производящее множество трещин, которые придают кристаллам, чистым как ключевая вода, молочный цвет.

- Как же предупредить это сотрясение и растрескивание?

- Нужно снимать кристаллы вместе с подстилкой и ломать только ее.

Во время этого разговора, в продолжение которого Фриц засыпал меня вопросами, доказывавшими его желание научиться, мы продвигались вперед и продолжали осматривать пещеру, причем Фриц осторожно снимал кристаллы, которые признавал достойными сбережения в нашем музее.

Когда наша свеча стала догорать, я заметил Фрицу, что нам время удалиться. Перед выходом ему захотелось также выстрелить из пистолета, чтобы произвести эффектный раскат выстрела под сводами.

Когда мы явились у входа в пещеру, чрез который проникли в нее, я увидел Жака в положении отчаяния, заливающегося слезами. Но при первом звуке нашего голоса он бросился с радостными криками.

- Что с тобой, дитя мое? - спросил я. - Отчего ты опечалился и вслед затем радуешься?

- Радуюсь тому, что вижу вас. Я испугался, оттого, что вы так долго не выходили. Два раза я слышал страшный грохот, и мне показалось, что гора обвалилась над вами с Фрицем.

- Дорогой мой, - сказал я ему, - обними нас; благодаря Бога, мы не подвергались никакой опасности. Но где Эрнест?

Он там, в тростнике, - ответил Жак.

Я оставил его с Фрицем и пошел по указанному направлению и вскоре увидел Эрнеста сидящим на куче тростей. Он ничего не слышал и спокойно плел верши очень удобной формы, с изобретением которой я и поздравил его.

- Я не только плел верши, - сказал он с гордостью. - Я еще убил молодую змею фута четыре длиной; она лежит там около моего ружья, прикрытая тростями.

- Змея? - спросил я улыбаясь. Отодвинув трости, я прибавил: - Это не змея; это животное лучше змеи: это большой толстый угорь, из которого мы сегодня вечером изготовим прекрасное кушанье.

Подошедшие братья, услышав об ошибке Эрнеста, начали было трунить над ним.

- Спасибо тебе, дорогой мой, - обратился я к Эрнесту, - не только за доставленный нам прекрасный ужин, но и за проявленную готовность подвергнуться опасности для нашей защиты. Ты убил лишь угря, но думал иметь дело со змеей; на мой взгляд это то же самое.

Затем, забрав верши и добычу Эрнеста, а также кристаллы Фрица, мы отправились домой. Как раз во время нашего прихода жена была занята стиркой белья в бассейне; можно представить себе, как она обрадовалась валяльной глине. Кристаллы были выставлены в музей и очень радовали маленького Франсуа, который не переставал дивиться этим большим алмазам.

XXVII

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ФЕРМУ. МОРСКАЯ СВИНКА.

ОНДАТРА. СУЛЕЙНИК КОЛЮЧИЙ

Успокоенный относительно Лебединого болота, я решился предпринять второй поиск по направлению к ферме, тем более, что уже давно намеревался укрепить эту часть наших владений.

Мы приготовились выступить завтра, и так как задуманный мною поиск должен был длиться несколько недель, то мы запаслись всем необходимым: походной палаткой, телегой, сосудами, оружием и съестными и огнестрельными припасами. Я боялся забыть что-либо и забрал все, что могло нам пригодиться в пути.

На восходе солнца и семья, и скот были готовы. Мать удобно поместилась на телеге, которую тащили Вихрь и Мычок. Добрые животные эти несли еще на своих мясистых загорбках Жака и маленького Франсуа. Фриц, верхом на Легконогом, ехал вожатым в сотне шагов впереди каравана. Я, по обыкновению, шел пешком, подле коровы, а Эрнест, также пешком, рядом с телегой. В случае усталости мы намеревались продолжать путь либо верхом, подобно Фрицу, либо на телеге, рядом с матерью. Наконец, с боку поезд достаточно охраняли четыре собаки и шакал.

Мы выступили радостные и полные надежд. Выпустив, по принятому на такие случаи обыкновению, на луг коз, овец и пернатую живность, жена не забыла рассыпать вокруг жилища немного корма, чтобы животные не уходили слишком далеко от дома.

Мы направились к ферме, где намеревались переночевать. Мы хотели также собрать несколько мешков хлопка и осмотреть повнимательнее озеро и прилегавшее поле риса.

Уже в начале дороги мы заметили только редкие следы боа, похожие на след ядра на сыпучем песке, а по мере удаления от Соколиного Гнезда следы эти совсем исчезли. Не видно было и следов обезьян.

Внешний вид фермы совершенно удовлетворил нас. После сытного обеда мы отправились тщательно осмотреть окрестность. На этот раз я взял с собой маленького Франсуа, которому доверил небольшое ружье, показав, конечно, мальчику, как надо нести и заряжать это оружие. Эрнест остался с матерью у конца озера Лебедей, левый берег которого должны были осмотреть я и Франсуа, а правый - Фриц и Жак. В виде союзников при матери остались Билль и Кнопс; Фриц и Жак взяли с собой Турку и шакала, а меня с Франсуа провожали Рыжий и Бурый.

Я с Франсуа шли по левому берегу, пробиваясь сквозь частый тростник, в который наши щенки забирались, по-видимому, с большим удовольствием. На озере и над ним мы видели черных лебедей, цапель, куликов, уток; но они держались вне наших выстрелов, что очень досадовало маленького Франсуа, горевшего нетерпением испытать свое ружье.

Внезапно из тростника послышалось неприятное мычание, несколько похожее на крик осла, так что Франсуа, указывая место, откуда слышался звук, подумал и сказал, что там находится наш осленок.

- Этого не может быть, - ответил я. - Во-первых, наш осленок еще слишком молод, чтобы издавать до того сильный звук, а во-вторых, невозможно, чтоб он опередил нас так, что мы его не заметили. Я думаю, что это скорее выпь, называемая также водяным быком, именно по своему крику, похожему на отдаленное мычание.

- Но, папа, как же может небольшая птица кричать так громко!?

- Дитя мое, по голосу животного нельзя судить о его росте. Например, у соловьев и чижей, птиц очень маленьких, голос до того силен, что их слышно дальше уток и индюшек; это зависит от особого устройства их горла и величины их легких. Выпь перед криком всовывает часть своего клюва в грязь болота, отчего крик этой птицы, тотчас же отражаясь в воде, достигает такой же силы как мычание быка.

Франсуа очень хотелось дать свой первый выстрел по этой необыкновенной птице. Чтобы доставить ему это удовольствие, я подозвал наших собак и указал им направление, где должна была находиться выпь и в котором готовился выстрелить мальчуган. По прошествии нескольких минут тростник зашуршал; вслед затем раздался выстрел, и торжествующий крик мальчугана удостоверил меня, что первый опыт его был успешен.

- Попал! попал! - кричал он во все горло.

- Во что же? - спросил я его, потому что находился на некотором расстоянии и не мог рассмотреть добычи.

- В кабана, папа, в славного кабана.

- Да не попал ли ты в одного из наших же поросят, пущенных на волю?

И я приблизился к Франсуа и его добыче, принесенной одной из наших собак. То не был к счастью, один из наших поросят, а была водосвинка, длиною около двух с половиной футов. У этого животного шерсть жесткая, гладкая, чернобурая, менее темная под брюхом. Пальцы соединены перепонкой. Это самое большое из всех известных грызунов и служит представителем семейства, к которому принадлежит и так называемая морская свинка, которую в Европе держат в домах. Водосвинка питается водными растениями и может потому оставаться под водой.

Перед отправлением в дальнейший путь Франсуа, как истовый охотник, вздумал взвалить водосвинку себе на плечи, но не мог вынести такой тяжести. Я забавлялся его затруднительным положением, но не хотел помочь ребенку желая научить его самопомощи.

- Если б выпотрошить животное! - воскликнул Франсуа, пройдя насколько шагов. - Весу убавилось бы, и, может быть, тогда я смог бы дотащить водосвинку до фермы.

Мысль была хороша, и несмотря на свое естественное отвращение к такому занятию, Франсуа тотчас же выполнил ее. Но тяжесть водосвинки все-таки превышала его силы, и мальчик, вздыхая, стал придумывать какое-либо другое средство выйти из затруднения.

- А, знаю! - воскликнул он. - Я привяжу добычу на спину Бурого, который довольно силен, чтобы нести ее.

- Тем более ты вправе это сделать, дорогой мой, что приучил к этому обеих собак и что, следовательно, только воспользуешься своим же трудом.

Освободившись таким образом от ноши, которую Бурый нес весьма покорно, Франсуа пошел вперед так же легко и с таким же довольством, как прежде. Скоро мы достигли леса из южной сосны, где немного отдохнули и возвратились на ферму, не найдя никаких следов боа.

На ферме мы нашли Эрнеста среди множества только что убитых крыс. Я с удивлением спросил его, откуда они взялись.

- Это Кнопс открыл их, - ответил Эрнест, - в их собственном гнезде, на конце рисового поля. Гнездо это походило на печь, и из него выбежали сперва одна крыса, потом две, потом три. Можете представить себе, как Кнопс скрежетал зубами и свистал. Я прибежал, вооруженный палкой, и неосторожно вошел в эту печь, чтобы лучше видеть, с каким числом врагов придется воевать мне и Кнопсу. Побивая крыс палкой, я в то же время оглядывал местность. Нора походила на большой цилиндр, искусно построенный из грязи, стеблей риса и перегрызенных листьев. Вдруг я был совершенно окружен целым войском этих животных и невольно вспомнил епископа Гаттона в его башне. Я отбивался ногами и палкой, сидевший у меня на спине Кнопс скрежетал зубами и свистел резче, чем когда-либо; но скверные животные не переставали нападать и притом с таким остервенением, что я, в отчаянии, принялся жалобно взывать о помощи. Но меня никто не слышал кроме Билля, который тотчас же явился и в миг расчистил около меня зубами значительное пространство. Я был спасен. Крысы, которые не попали на зубы Биллю, убежали еще поспешнее, чем явились, и уступили поле битвы, с которого подошедшая вскоре мама помогла мне подобрать трупы побежденных врагов.

Рассказ Эрнеста занял меня вдвойне: во-первых, потому что, касался его самого, а во-вторых, что возбуждалось мое любопытство относительно встреченных животных. Я попросил сына проводить меня на место побоища и увидел, что постройка, о которой он говорил, походила на жилье бобров.

- Догадки мои подтверждаются, - сказал я Эрнесту, - твои враги ни крысы, ни настоящие бобры, а мускусные крысы или ондатры, как их называют в Северной Америке, их родине.

Возвратившись к матери, мы встретили Фрица и Жака; они казались недовольными своим походом, из которого не принесли почти ничего: Фриц застрелил тетерева и тетерку, а Жак добыл лишь дюжину яиц.

Дети рассказывали друг другу подвиги, которые они совершили, или совершили бы при более благоприятных обстоятельствах. Я напомнил им, что еще до обеда нам предстояла работа: снять шкуры с убитых ондатр, величиной равнявшихся зайцам. Не теряя времени, мы принялись за этот труд: сняв шкуры, растянули их поодиночке при помощи небольших деревянных колышков, посолили, натерли золой и выставили сушиться на солнце. Что же касается водосвинки Франсуа, то она была разрезана на части, одна часть зажарена на вертеле и тотчас же съедена. Остальное мясо было припрятано назавтра, хотя мы почти не ели его по причине сильного болотного запаха.

Во время еды дети расспрашивали меня об ондатре и преимущественно об ее необыкновенном запахе.

- Запах этот производиться, - сказал я, - преимущественно железками, расположенными в нижних частях тела, между кожею и мясом, и выделяющими жирную влагу с запахом то приятным, то отвратительным. Относительно употребления этого мускусного вещества я не могу сообщить вам ничего определенного, и я не признаю за этим веществом никакой полезности. Самому животному оно служит защитой от врагов, не терпящих мускусного запаха. Такими же мускусными железками снабжены бобер, гиена, барсук и, особенно циветта; мускусное вещество всегда пахнет дурно в свежем состоянии и приобретает свойства благовония только со временем.

Под конец обеда лакомка Эрнест стал жаловаться на то, что ему нечем заглушить неприятный вкус, оставшийся во рту от мяса ондатры.

Тогда кинувшись к своим сумкам, Фриц и Жак подали брату: один горсть орешков южной сосны и два маленьких кокосовых ореха, а другой несколько светло-зеленых плодов довольно приятного запаха.

- Отлично, дорогие мои! - сказал я. - Но какой же это новый плод у Жака? Попробовал ли ты его прежде, чем предложить брагу?

- Нет, папа, ответил ветреник. - Я сделал бы это, если б мне не помешал Фриц, говоря, что плоды могут принадлежать какому-нибудь ядовитому растению, например манканиле. Но запах и вид плодов великолепен, и я думаю, что Фриц ошибается.

Я похвалил Фрица за его осторожность, но, разрезав один из этих неизвестных плодов, заметил, что они не похожи на плоды манканилы, представляя зернышки, тогда как плод манканилы содержит косточку. В это время подкравшийся ко мне Кнопс схватил положенную мною на землю половинку плода и с очевидным удовольствием съел ее. Это послужило как бы условным знаком. Все кинулись на Жаковы яблоки с такой поспешностью, что я с трудом мог спасти одно из них для жены. Устыдившись этого порыва жадности, дети взапуски предлагали матери каждый свое яблоко, правда, уже надкусанное.

- Нет, спасибо, лакомки, - сказала она, - кушайте сами.

Я хотел снова расспросить Жака, где и на каком дереве он нашел этот плод, в котором я подозревал плод сулейника колючего Антильских островов. Но я заметил, что, вследствие усталости, всех четырех мальчиков клонит в сон, и потому предложил им лечь спать и сам подал им пример.

XXVIII

ПРИВАЛ У САХАРНИЦЫ. ПЕКАРИ.

ОТАИТСКОЕ ЖАРКОЕ. ИСПОЛИНСКИЙ БАМБУК.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОХОДА

Проснувшись на рассвете, после спокойного и укрепившего нас сна, мы снова пустились в путь, по направлению к болоту с сахарным тростником, которые мы назвали своей сахарницей. Еще раньше мы устроили там, из переплетных ветвей, шалаш, который нам предстояло лишь накрыть парусом, чтобы предохранить себя от палящих лучей солнца, в течение того короткого времени, на которое мы хотели остановиться в этой местности.

Пока жена готовила завтрак, я с детьми бродил по окрестности, ища следов боа; но мы возвратились, не увидав их.

Едва успели мы присесть и начали угощаться свежим сахарным тростником, которого были лишены уже долгое время, как наше внимание привлек упорный лай собак. Мы схватили наши ружья и кинулись к тростниковой чаще, из которой раздавался лай. По прошествии нескольких минут из нее показалось множество поросят, спасавшихся во всю прыть, следуя один за другим, как солдаты, хорошо обученные отступлению. Три, четыре, выстрела положили с дюжину жертв, но отнюдь не нарушили правильного и быстрого отступления стада. По этим движениям и серому цвету животных я заключил, что перед нами дикие свиньи, весьма не похожие на наших европейских. Кажется, то были мускусные свиньи или пекари.

Так как мы отошли довольно далеко от шалаша, в котором оставили хозяйку, и без помощи тележки невозможно было перевезти нашей добычи, то я послал за тележкой Жака, который и не замедлил возвратиться с нею. Зная из чтения, что мясо пекари годно в пищу лишь в том случае, когда вслед за смертью животного была вырезана из него пахучая железка, я поспешил исполнить это на убитых нами животных.

Затем мы взвалили добычу на тележку, покрытую зелеными ветвями, и с радостными песнями возвратились к шалашу.

Добыча наша была слишком обильна для того, чтобы, несмотря на наш исправный аппетит, мы могли уничтожить ее свежей, и потому нужно было принять меры для сохранения ее от порчи.

За недостатком коптильни, постройку которой я поручил Фрицу и Жаку, я должен был ограничиться самыми спешными мерами. Я отрезал ноги и другие лучшие части добычи, а туловища и головы предоставил собакам и орлу. Отобранное мясо было тщательно вымыто, посолено и положено в открытые сверху мешки, которые мы и привесили к сучьям деревьев. Под мешки были подставлены тыквенные чаши, и стекавший в них рассол снова выливался на мясо через отверстия в мешках.

Следующее утро было употреблено на приготовление отаитского жаркого, которым Фриц хотел изумить мать. Под его надзором братья вырыли довольно глубокую яму, выложили ее камнями и развели в ней, хворостом и щепами, огонь. Надзирая за постройкой этой печи, Фриц в то же время готовил своего поросенка: он опалил его, вымыл, начинил картофелем и пахучими травами и наконец посолил по европейскому обычаю и отступая от способа отаитян.

Я научил Фрица, для предохранения мяса от земли и золы, обернуть его, за недостатком весьма пригодных для этого банановых листьев, в древесную кору, и Фриц в точности выполнил мой совет, который оказался очень хорошим.

Приготовленное таким образом мясо было положено между накаленных камней, угольев, золы и наконец прикрыто ими. А пока оно жарилось в этой первобытной печи, мы поспешили достроить коптильню, которая была окончена лишь вечером.

Тотчас развесив в ней, под потолком, наши окорока, мы развели на поде коптильни огонь и накрыли его сырым дерном, и скоро закрытую со всех сторон коптильню наполнил густой дым. Само собой разумеется, что дым этот был поддерживаем до тех пор, пока наши окорока не прокоптились совершенно, а это потребовало нескольких дней.

На приготовление жаркого по способу отаитян оказалось достаточным три часа. Когда сняли покрывавший жаркое слой земли, песку и камней, из ямы, в которой оно лежало, распространился приятный запах, который возбудил наш аппетит и примирил мать с нашей стряпней, которую она несколько часов тому назад с насмешкой называла дикой кухней. Фриц торжествовал.

После обеда я вспомнил о прекрасных запахе и вкусе, которые придала жаркому кора дерева, употребленная Фрицем вместо банановых листьев, и при тщательном осмотре этой коры и самого дерева, с которого она была снята, я пришел к заключению, что дерево это должно быть голуболистник ароматический или мадагаскарская равенсара, что на языке туземцев значит "добрый лист". Он соединяет в себе запах мускатного ореха, гвоздики и корицы. Из него добывают масло, которым индийские повара приправляют почти все кушания.

Копчение наших окороков заняло еще дня два жену, которая поддерживала в коптильне небольшой огонь, оставаясь дома под охраной которого-либо из сыновей, тогда как я с остальными бродил по окрестности. В каждый приход наш ко времени обеда мы приносили какую-нибудь добычу. Между прочим мы открыли в бамбуковой чаще несколько тростей футов в шестьдесят вышиной и соразмерной толщины. Перепилив эти стебли у узлов, мы без большого труда приготовили нечто вроде бочонков. Сидевшие на этих узлах колючки, твердые как гвозди, тоже пригодились нам. Наконец, молодые ростки бамбука, которые мы собрали одновременно с исполинскими стеблями, хозяйка наша положила в уксус, обернув их в листья равенсары.

Во время осмотра Проспект-Гилля я с досадой увидел и здесь такие же опустошения, произведенные обезьянами, как раньше на ферме. И здесь козы и овцы разбрелись по окрестности, куры совершенно одичали, а самое жилище было до того попорчено, что исправление его я должен был отложить до более удобного времени.

Еще несколько дней было употреблено на проложение новой дороги и на изготовление в прок прежней добычи. Когда наши окорока достаточно прокоптились, мы вновь собрались в поход. Я захватил с собой несколько окороков для увеличения путевого запаса, а остальные оставил в коптильне, тщательно завалив вход в нее песком, землей и колючками, для предохранения запаса от хищных птиц и зверей, а также и обезьян.

Наконец, однажды на рассвете наш маленький караван снова весело выступил в поход.

XXIX

ПРОГУЛКА ПО САВАННЕ.

СТАДО СТРАУСОВ И ИХ ЯЙЦА.

ЗЕЛЕНАЯ ДОЛИНА.

ИСПУГ ЭРНЕСТА. МЕДВЕДИ

Двухчасовая ходьба привела нас, без всяких приключений, к опушке небольшого леса.

Место это было прелестно и хорошо укрыто. Лесок примыкал справа к крутым скалам, а слева к устью ручья, вливавшегося в большой залив. На расстоянии приблизительно на выстрел отсюда находился узкий проход между ручьем и скалами, ведший в наши владения. Местность была приятна и удобная во всех отношениях. Мы раскинули на ней палатку и устроились для довольно продолжительного привала.

Во время приготовления к обеду я предложил прогулку в лесок, чтобы увериться в отсутствии подозрительного соседства. Мы встретили только несколько диких кошек, которые охотились на барсуков и при нашем приближении обратились в бегство.

После обеда жара стала до того удушливой, что нельзя было предпринять ничего. Вечер пошел на приготовления к следующему дню, в который мы намеривались совершить более дальнюю прогулку, чем все прежние.

На восходе солнца я и трое сыновей моих были готовы, и, позавтракав, мы отправились в сопровождении собак, кроме Билля. Проходя через ущелье, мы нашли свой бамбуковый завал разрушенным - вероятно, господствовавшими в последнее время сильными ветрами и наводнениями, - и убедились, что именно через этот проход боа проник в наши владения. Мы решились исправить эти повреждения на своем обратном пути.

Прежде чем пойти по степи, саванне, мы остановились полюбоваться представившимся нам обширным ландшафтом. Налево, за ручьем, который мы назвали Восточным, тянулась до самого дальнего небосклона волнистая цепь гор, осененных зелеными лесами и одиноко стоявшими пальмами, рисовавшимися на спокойном небе. Направо воздымались к небу гребни крутых скал, голых, грозных, которые как будто отступали с равнины, и которых последние ряды терялись в облаках. Таким образом эти громадные скалы служили естественной границей величественному ландшафту.

Мы перешли ручей вброд, и берега его показались нам еще довольно веселыми, потому что открывали нам, в сторону гор, зеленые рощи. Но по мере того как мы двигались дальше, страна принимала более и более вид знойной пустыни. Почва не представляла уже следов влаги; трава исчезла; редкие растения были сухи, колючи, неприятного вида, вполне согласуясь с раскаленной почвой. К счастью, мы перед уходом от ручья догадались наполнить свои тыквы водой.

После двухчасовой утомительной ходьбы, в течение которой мои три товарища произносили только жалобы на зной и усталость, мы достигли подошвы горы, которую избрали сначала целью похода, и, не желая идти дальше, легли в тени скалы, с намерением отдохнуть и освежиться.

Мы молча созерцали расстилавшуюся перед нами далекую равнину, голубые горы, замыкавшие ее на расстоянии пятнадцати или двадцати лье*, и Восточный ручей, сменившийся по равнине в резком противоречии с ней.

______________

* Французская путевая мера в 3,75 версты.

Мы уже несколько минут отдыхали в тени скалы, когда Кнопс с криком и свистом кинулся на скалу, увлекая за собой собак. Нам не хотелось подниматься, отчасти потому, что мы приписывали тревогу какой-нибудь пустой причине, отчасти и потому, что уже взялись за запасы и с должным рвением принялись уничтожать их.

Вдруг Фриц, который во время еды не переставал глядеть внимательно вдаль, быстро вскочил.

- Что это такое? - вскричал он. Как будто два человека верхами... Третий подъезжает к нам галопом... Они едут в нашу сторону... Папа, не дикари ли это пустыни?..

- Не может быть, друг мой, - ответил я. Но осторожность не мешает. Возьми подзорную трубку и посмотри повнимательнее. Что ты видишь?

- Местами пасутся многочисленные стада... вижу, что движутся стожки сена... нагруженные телеги ездят между лесом и ручьем... Что бы это такое было, папа?

Я улыбаясь взял подзорную трубу и объявил взволнованным детям, что мнимые всадники не что иное, как большие страусы, за которыми мы, если захотим, можем поохотиться, пользуясь представившимся удобным случаем. Дети охотно согласились.

Страусы продолжали приближаться к нам. Я решился обождать их и потому велел Фрицу подозвать и удержать собак и обезьяну, а сам с Эрнестом притаился во впадине скалы, к которой вскоре подошли Фриц и Жак, сдерживая собак и Кнопса.

Страусы все приближались, и мы могли уже отчетливо разглядеть их. Их было пять штук, в том числе четыре самки и один самец, отличавшийся белыми перьями.

- Чтобы нам поймать хоть одного страуса, постарайтесь не испугать их, потому что на бегу страуса не догнать и лошади. В этом случае нам мог бы помочь только орел...

Страусы приблизились к нам шагов на сто; заметив нас, они остановились в тревоге. Но так как мы сдерживали собак и сами не двигались, то птицы ободрились и продолжали подходить, смотря на нас с удивлением и забавно ковыляя шеей. Может быть, они привыкли бы к нашему виду и подошли бы настолько, что мы могли бы поймать ту или другую при помощи лассо, если б наши собаки не вырвались и не кинулись с лаем на этот новый род добычи.

Как пух, уносимый ветром, страусы рассеялись по равнине, подняв крылья подобно парусам. Они казались судами, несущимися по необъятному песчаному морю. Через несколько минут мы почти потеряли их из виду.

Однако Фриц, следуя данному мною указанию, быстро снял повязку с глаз своего орла и выпустил его за убегавшими страусами.

Самец, особенно красовавшийся своими перьями, несколько отстал, вероятно, для защиты самок. Это погубило его. Фрицев орел ринулся на него, вцепился ему в шею и быстрее, чем я успел рассказать это, повалил птицу; ему на помощь подоспел шакал. Мы подбежали как раз в то время, чтобы поднять с земли и прикрепить к нашим шапкам еще неизмятые перья бедной жертвы.

Мы пошли дальше. Скоро Эрнест и Жак, шедшие впереди, остановились и громко стали звать нас:

- Идите скорее! Страусовое гнездо!

Мы подбежали и действительно увидели в вырытой в песке яме штук двадцать яиц, белых как слоновая кость и величиною с детскую головку.

- Это великолепная находка! - сказал я, - только не трогайте и не перекладывайте яиц, чтобы наседка, возвратившись, не покинула их.

- Да, кажется, она и без того покинула их, - заметил Фриц.

- Нет, - возразил я, - в этом жарком климате страус обыкновенно предоставляет высиживание яиц солнцу, а согревает их только ночью.

Однако детям сильно хотелось взять пару яиц, чтобы показать их матери. И потому я как можно осторожнее снял верхние два яйца. Навалив на некотором расстоянии от гнезда кучу камней, которая указывала бы нам его, мы отправились далее.

Вскоре мы очутились в зеленой долине, представлявшей приятную противоположность с пройденной нами выжженной равниной. С общего согласия мы назвали долину Зеленой. Вдали местами спокойно паслись стада буйволов и антилоп, к которым мы могли бы подкрасться, если б не испугал их лай наших собак, которые постоянно забегали вперед, ища какой-либо добычи.

Сами того не замечая, мы шли по направлению к пещере, в которой Жак нашел шакала.

Мы находились от нее уже на небольшом расстоянии, когда увидели бегущего к нам Эрнеста. Захотев забраться раньше других в пещеру, в которой мы решили отдохнуть, он опередил нас, но теперь бежал назад, перепутанный и бледный.

- Медведь, папа, медведь! - кричал он, - задыхаясь от ужаса, кидаясь мне на шею и сжимая меня в объятиях, как бы моля о защите.

Ужас Эрнеста был основателен, потому что вместе с лаем собак до нас доносилось рычание, несомненно, хищного зверя. Велев детям быть осторожными, я, с заряженным ружьем, кинулся вперед.

Действительно, вскоре я увидел огромного медведя, вылезавшего из пещеры с целью избавиться от собак, которые не хотели отступать. За этим медведем вылезал еще больший. Фриц, шедший следом за мной, вызвался напасть на второго, тогда как я готовился управиться с первым. На некотором расстоянии позади нас стоял Жак, правда, сильно взволнованный, но готовый дать отпор зверю. Только Эрнест - я должен сказать правду - боязливо отстал.

Фриц и я выстрелили одновременно. К несчастью, выстрелы наши не были смертельны, потому что из боязни ранить собак, которые терзали опасного врага и повисли на нем, мы не могли целиться по выбранному месту. Тем не менее я раздробил одному медведю челюсть, а Фриц попал другому в переднюю лапу, так что если медведи и не были лишены возможности сопротивляться, все же стали менее опасными. С другой стороны и наши собаки не отступали перед страшными противниками. Однако, оба медведя храбро защищались, то сидя, то стоя, угрожая и издавая яростный рык, который отдавался о стены пещеры.

Нужно было покончить с врагом, потому что борьба, продолжаясь, грозила гибелью нашим отважным защитникам. Я выхватил один из моих пистолетов, подошел к первому зверю и, обождав минуту, когда медведь открыл голову, выстрелил в нее в упор, тогда как Фриц не менее счастливо повалил другого медведя, попав ему пулей в сердце.

- Слава Богу! - восторженно воскликнул я, видя наших страшных врагов в предсмертных судорогах.

Жак, бывший свидетелем нашей победы, подбежал поделиться радостью с Эрнестом и уговорил его приблизиться к нам.

- Зачем спешил ты войти в пещеру? - спросил я Эрнеста, не желая упрекать его за бездействие в виду опасности.

- Судьба наказала меня, - ответил он еще нетвердым голосом, - я хотел спрятаться в пещеру и напугать Жака, подражая реву медведя. Я не ожидал, чтобы два настоящих медведя приняли на себя роль, которую я готовился выполнить.

- Дорогие мои, - сказал я, - искренно возблагодарим Бога: если мы не нашли следов змеи, которых искали, то зато очистили окрестность нашего жилища от двух неприятелей не менее страшных, которых мы не искали и которые рано или поздно могли навестить нас.

Убитые нами медведи были действительно страшны. Больший из них был восьми футов длиной, а другой немногим больше шести. Мальчики, сидя на них еще теплых трупах, с любопытством рассматривали мощные когти зверей, сильные лапы, толстую шею, густую шерсть с металлически-блестящими концами волос. Перед нами лежали, несомненно, две особи серебристых медведей, открытых капитаном Кларком на северо-западных берегах Америки.

Как бы то ни было, мех этих животных должен был доставить нам отличные шубы. Но так как некогда было тотчас же заняться сниманием его, то мы ограничились тем, что стащили оба трупа в пещеру и заделали вход в нее частым и крепким плетнем из ветвей.

Фриц и Жак оставили в пещере и страусовые яйца, начинавшие тяготить их. Затем мы поспешили двинуться в дальнейший путь, потому что становилось поздно и нам нужно было торопиться, чтобы достигнуть шалаша еще до наступления ночи.

XXX

РАБОТА МАТЕРИ В НАШЕ ОТСУТСТВИЕ. КОНДОР.

ПОТРОШЕНИЕ МЕДВЕДЕЙ И ИЗГОТОВЛЕНИЕ ИХ МЯСА.

ПОХОД ЧЕТЫРЕХ МАЛЬЧИКОВ. АНГОРСКИЕ ЗАЙЦЫ.

АНТИЛОПЫ. РАССКАЗ ФРИЦА.

МЕДОВЕСТ. ПЧЕЛИНЫЙ УЛЕЙ

На закате солнца мы возвратились к жене, которая встретила нас с обычной лаской. Труд, который мы хотели еще совершить по прибытии, был уже исполнен: ужин был готов; костры, которые мы обыкновенно зажигали на ночь для нашей безопасности, были уже сложены.

За ужином жена попросила нас рассказать ей приключения похода, что мы и исполнили как можно короче, не желая затягивать рассказ в ущерб ночного отдыха. Со своей стороны, жена рассказала нам, что в сообществе маленького Франсуа она проникла в лесок, до горы, у подошвы которой открыла значительный пласт нежной глины, которая могла доставить нам фарфор. Потом, при помощи бамбуковых стеблей, она провела сочившуюся промеж скал воду в корыто, очень удобное для поения скота. Кроме того из обломков скалы и найденной глины она построила в углублении скалы печь, очень хорошо закрывавшуюся. Наконец она привезла на быках большой запас бамбуковых стеблей; из них мы могли построить забор, который намеривались возвести для охранения жилья.

Жена и я дошли до того, что перестали считать что-либо невозможным при доброй воле и терпении и уже не удивлялись успехам, которых достигли соединенными или единичными усилиями. Каких подвигов труда не совершали мы ежедневно на нашем острове, побуждаемые необходимостью, - подвигов, которых мы не только не выполнили бы на родине, но и не решились бы предпринять.

Я сердечно поблагодарил жену за ее заботы и для испытания найденной ею глины скатал из нее несколько шариков и положил их на один из наших костров. Затем все мы отдались необходимому отдыху.

Незадолго до рассвета, преодолев лень, весьма естественную после вчерашних трудов, я встал и разбудил семью.

Глиняные шарики, согласно моему ожиданию, отвердели; но я заметил, что слишком сильный жар почти расплавил их и обратил в стекло. На случай изготовления нами из этой глины посуды я придумал построить печь, которая дозволяла бы умерить жар.

После молитвы и завтрака мы впрягли быков в носилки, отправились к пещере с медведями и прибыли к ней без приключений.

Когда уже виден был вход в пещеру, Фриц, который шел впереди каравана, обратился к нам и сказал:

- Поторопитесь, если хотите видеть стаю индейских петухов и кур. Они собрались на похороны медведей; но их не подпускает к трупам какой-то горделивый сторож.

Так он называл большую птицу с красным гребнем, с мясистой лопастью под клювом, голой, морщинистой, светлокрасной шеей и ожерельем из перьев на груди. Оперение птицы было черное, за исключением некоторых белых пятен. Она гордо расхаживала перед пещерой, по временам заходила в нее, как бы заглядывая, что там делается.

Мы с изумлением поглядывали на эту сцену, когда над нами раздался сильный шум. Мы подняли головы и увидели над собой птицу с огромными распростертыми крыльями, которая скоро упала к нашим ногам, пронзенная пулей, пущенной в нее Фрицем.

Пернатая стая, виденная нами у входа в пещеру, поднялась и рассеялась во все стороны. Осталась только большая птица, заглядывавшая раньше в пещеру. Она устремила свои большие, круглые глаза на упавший подле труп, на который ринулись наши собаки. Однако и она не замедлила последовать примеру, поданному меньшими птицами, так что перед нами остались только труп птицы, убитой Фрицем, и одного из индейских петухов, убитого ее падением. Я осторожно вошел в пещеру и увидел, что язык и глаза одного из наших медведей исчезли. Приди мы несколькими часами позже, и великолепные меха и сочные окорока медведей были бы испорчены воздушными хищниками. Потом я возвратился к лежавшим перед пещерой птицам и при тщательном осмотре их убедился, что птица, сочтенная нами за индейского петуха, была бразильский коршун, урубу, а убитая Фрицем - кондор, с чем согласовалась и необыкновенная ширина его крыльев.

Остальной день и следующий мы употребили на сдирание кожи с медведей и их потрошение, что потребовало не малого труда. Ночь мы провели в палатке, раскинутой в нескольких шагах от пещеры.

Эта работа отнюдь не привлекала мальчиков, которые, за исключением Эрнеста, горели желанием отправиться в дальнейший поход.

Я с гордостью и живой радостью наблюдал свободное развитие своих детей. Теперь я мог бы умереть спокойно: дети мои привыкли помогать себе собственными силами, под защитой старшего брата, который готов был охранять их, подобно тому как охранял их я. И потому, по неотступной просьбе детей, я позволил Фрицу, Жаку и даже маленькому Франсуа, которому не менее других хотелось попытать силу, совершить в сопровождении собак путешествие по степи, тогда как я, против обыкновения, остался в палатке с женой и Эрнестом. И так, дети отправились, напутствуемые советом руководствоваться дружбой и быть осторожными.

Между тем как деятельная хозяйка, при помощи Эрнеста, коптила медвежьи окорока, я нашел себе достаточно занятий в самой пещере.

При тщательном осмотре внутренних стен пещеры я заметил, что они состояли из длинных нитей каменного льна, местами пропластанных слюдой. Я стал копать и скоро отрыл листы слюды по крайней мере в два фута длиной, прозрачных как хрусталь. То было драгоценное открытие, потому что слюда могла заменять нам оконные стекла.

Под вечер, когда на огне жарились две заманчивые медвежьи лапы, и мы уже начали беспокоиться по поводу продолжительного отсутствия наших молодых охотников, приближавшийся топот животных и радостные крики возвестили нам прибытие детей. Я пошел им навстречу. Они соскочили со своих животных, расседлали их и пустили пастись около ручья. Мы вместе возвратились к палатке. Жак и Франсуа несли на плечах по маленькой живой козочке; охотничья сумка Фрица многозначительно оттопыривалась.

- Славная охота, папа! - весело кричал Жак, - посмотри какие славные козочки!

- А у Фрица в сумке ангорские кролики! - торопливо добавил Франсуа.

- Да кроме того... - еще более спешил рассказать Жак.

- Подожди, дружочек, - перебил я его. - Пусть расскажет Фриц: он припомнит все по порядку.

- Около часа назад спустя по выезде, - начал Фриц, - мы миновали уже Зеленую Долину, оврагом выступили на большую равнину и достигли господствовавшей над нею небольшой возвышенности. Оттуда видно было ущелье между скалами, а перед ним паслось стадо животных, которые показались мне газелями, либо антилопами. Я решился поохотиться на них, и мы поехали в этом направлении. Чтобы не испугать дичи, мы держали собак на сворах. Приблизившись к стаду, мы условились в нападении: Франсуа поехал влево, Жак посредине, а я, верхом на онагре, стал забирать вправо, чтобы отрезать отступление животным, если б они вздумали бежать. Мы пробирались, конечно, как можно осторожнее; тем не менее стадо всполошилось. Некоторые животные вскочили, подняли головы, водили ушами. Тогда мы спустили собак и сами поскакали к стаду. В ужасе стадо бедных животных обратилось в бегство; но мы сумели направить его по нашему произволу, именно в ущелье между скалами. До сих пор все шло успешно; но нам нужно было захватить нашу добычу, загнать ее на ферму. Чтобы преградить животным отступление, я придумал натянуть поперек входа в ущелье, на высоте трех или четырех футов, веревку, к которой привязал страусовые перья, бывшие у нас на шапках, и найденные нами в сумках тряпки, рассчитывая, что ветер будет колыхать их и тем остановить животных, которые вздумают выйти из ущелья. Я вычитал нечто подобное в описании путешествия капитана Левальяна.

- Отлично, дорогой мой! - прервал я Фрица. - Радуюсь, что чтение принесло тебе пользу. А как овладел ты ангорскими кроликами? И как намерен ты поступить с ними? Предупреждаю тебя, что я не соглашусь на поселение этих животных на наших владениях, потому что они плодятся чрезвычайно быстро и причиняют большой вред всяким посевам и посадкам.

- Кроликов, - отвечал Фриц, - поймал мой орел, который кинулся на стадо этих животных, игравшее у подошвы пригорка, и весьма быстро принес мне двух живых кроликов и одного мертвого. Последнего я отдал орлу на растерзание. Что же касается разведения этих хорошеньких животных, то разве не можем мы поселить их на посещенных нами двух пустынных островках? Там они не могут ничему вредить. Таким образом мы обеспечим себе лишнее кушанье и меха, потому что не всегда же нам будут попадаться ондатры; притом же, думаю я, и Эрнест не скоро отважиться возобновить битву, доставившую нам такой богатый запас мехов.

- Твой совет благоразумен, и потому предоставляю тебе осуществление этой мысли.

- А теперь нам можно рассказать? - спросил Жак.

- Конечно, друг мой, - ответил я, улыбаясь. - Расскажи мне, как вы поймали этих хорошеньких козочек.

- Галопом, папа, галопом! Фриц отошел несколько в сторону со своим орлом, преследуя кроликов. Наши собаки рыскали в траве; вдруг они подняли двух животных, которые показались нам большими зайцами, и обратились в бегство, при чем делали удивительные скачки. Мы и собаки преследовали их неотступно; по прошествии четверти часа бедные животные выбились из сил и пали. Мы соскочили на землю, отстранили собак, подобрали животных, которых прежде считали за больших зайцев, а теперь признали за маленьких козочек. Потом мы связали им ноги и перекинули козочек себе на шею. Вот и вся наша охота.

- Отлично, дети мои. Теперь, Жак, расскажи мне, отчего у тебя лицо распухло? Не опять ли ты воевал с тучей мошек?

- Нет, на этот раз мои раны достославнее, - отвечал Жак. - Когда мы возвращались к вам, я заметил птицу, которая перелетала впереди нас с дерева на дерево, как бы подразнивая или приглашая следовать за ней. Я поднял уже ружье, чтобы застрелить ее, но Фриц остановил меня замечанием, что я непременно промахнусь, так как ружье мое было заряжено не дробью, а пулей. "Притом же, добавил он, птица эта похожа на медовеста, и может быть, мы поступим лучше, последовав ее совету". Мы пошли за птицей, которая, по прошествии нескольких минут, остановилась на одном дереве и перестала петь. Также остановившись, мы вскоре заметили, что дупло этого дерева служило убежищем рою пчел. Медовест указал нам добычу в надежде, что мы овладев ею, уделим часть меда ему. Когда мы стали придумывать как бы овладеть медом, Фриц предложил задушить рой сернистым фитилем. Я зажег фитиль и, не думая долго, всунул его в улей. Но вдруг весь рой, жужжа, вылетел и кинулся на меня. В минуту на меня напало множество пчел; они стали жалить меня, так что я поскорее вскочил на буйвола и пустился вскачь от дерева. И ты видишь, папа, как отделали меня эти проклятые пчелы. Я тер лицо и руки сырой землей, да это помогло мало.

- Пора бы тебе быть осмотрительнее: ведь подобные беды постигают тебя не впервые. После этого вини только свою ветреность.

В это время мы кончили ужинать, и мать приложила к лицу и рукам Жака компрессы с соленой водой, чтобы унять продолжавшуюся еще боль.

При содействии других детей я устроил род клетки, в которой мы могли удобно перенести кроликов на остров Акулы, единственное место, где они были бы в безопасности от хищных зверей. Затем все мы легли отдохнуть.

XXXI

МОЛОЧАЙ. СТРАУСОВАЯ БАШНЯ. ПОИМКА СТРАУСА.

ОБЩИЙ ПОХОД И ПРИБЫТИЕ В ПЕЩЕРУ. УГОРЬ.

ПРИРУЧЕНИЕ СТРАУСА. МЕД. ИЗГОТОВЛЕНИЕ ШЛЯП

Нам предстояло еще много работы до возвращения домой; однако и медлить было нельзя, но по различным причинам, из которых главной было приближение времени дождей. Мясо медведей было посолено и прокопчено; но я не хотел отказаться ни от найденных нами страусовых яиц, ни от камеди молочайника, открытой мною на одном из коротких привалов во время того же похода. И потому я решился предпринять последний поиск по степи. Мы отправились, оставив при матери не маленького Франсуа, горевшего желанием отличиться на наших глазах, а тяжелого на подъем Эрнеста, который прямо сознавался в своей нелюбви к утомительным походам. На этот раз Фриц уступил мне своего Легконогого, а себе оседлал Быстрого, который становился отличным верховым животным. Франсуа и Жак сели на буйволов. Бурый и Рыжий охотно последовали бы за нами, но они могли понадобиться для охранения матери и Эрнеста, и потому я велел последнему задержать их.

Мы поехали к Зеленой Долине, но со стороны, противоположной медвежьей пещере, и прибыли к Страусовой Башне, то есть к тому пригорку, с которого мы заметили страусов. Тут я дозволил Жаку и Франсуа отправиться вперед, при чем решился, однако, не терять их из виду ни на час. Что же касается до Фрица, то он остался со мной собирать камедь со стволов молочайника, на которых я сделал раньше надрезы. Солнце высушило эту камедь, и мы набрали ее значительное количество; она была положена нами в бамбуковый стебель, принесенный именно с этой целью.

Окончив сбор камеди, мы пустились догонять наш авангард, зашедший далеко за страусовые гнезда. Вероятно, мальчики хотели, зайдя страусам в тыл, погнать их на Фрица, который не раз выражал желание поймать одного страуса живым и которому я для этого уступил онагра.

Нам не пришлось долго ожидать результата хитрости Жака и Франсуа. Вскоре из кустов, окружавших гнезда, выбежали четыре страуса: три самки и один самец. Они вышли прямо на нас, преследуемые мальчиками и собаками, и потому было вероятно, что птицы не минуют наших рук.

Когда они приблизились, я метнул свое лассо; но вместо ног веревка обвила тело выбранного мною страуса. На минуту она сковала птицу, но сильное животное не замедлило освободиться от плохо охватившего его лассо, и я думаю, что оно успело бы спастись, если б Фриц не спустил тотчас же своего орла, которому он заранее обвязал клюв хлопчатником, чтоб этот хищник не мог сильно ранить страуса. Орел налетел на страуса, ухватился за его голову и остановил его на быстром бегу.

В это время прискакал на своем буйволе Жак, в свою очередь кинул лассо и, будучи искуснее меня, охватил им ноги страуса, который тяжело упал на бок.

В минуту мы окружили птицу и связали ее еще крепче. Накинув ей на голову платок, без чего мы не справились бы с нашей добычей, я связал ей крылья широким ремнем из тюленей шкуры, привязанным к веревке, один конец которой мы прикрепили к хомуту Вихря, а другой - к хомуту Мычка. Я решил вести страуса между двумя быками; но из боязни, чтобы он, лягаясь, не ранил которого-либо из этих дорогих нам животных, я связал ему лапы довольно близко одну к другой. Приняв эти предосторожности, я снял ослеплявшую страуса повязку и причинявшие ему напрасную боль веревки.

Сначала страус, раздраженный насилием, не хотел идти, а присел на землю. Потом, считая себя, может быть, свободным, он вскочил и рванулся вперед, как бы намереваясь побежать; но ремень удержал его, и птица снова опустилась на землю. Поднявшись, она продолжала биться, по-прежнему тщетно. Наконец она должна была покориться и следовать за тянувшими ее быками.

Между тем как Жак и Франсуа, верхом на буйволах, вели нашего пленника к Страусовой Башне, я, вместе с Фрицем, пошел к гнездам. Мы были от них лишь в нескольких шагах, как вдруг поднялась самка перед нами, до того неожиданно, что мы не вздумали даже преследовать ее. Присутствие ее доказало нам, что гнездо не было покинуто и что насиживаемые яйца могли содержать живых птенцов. Мы взяли с десяток яиц, а остальные оставили в гнезде, чтобы птица, по возвращении, могла продолжать высиживать их. Бережно подвязав страусовые яйца к седлам, мы съехались и направились вместе к Медвежьей Пещере через Зеленую Долину.

Возвратившись домой, мы были встречены криками изумления; но вскоре жена испугалась того количества корма, которое должно было понадобиться на нашего величавого пленника: "Да какая же будет польза от этого прожоры?"

- Страус будет служить мне конем! - восторженно воскликнул Жак, - и если наша земля примыкает к Азии или Африке, то на страусе я в несколько дней доскачу до первых европейских поселений за помощью и вестями. Поэтому пусть страус и зовется Ураганом; как только он будет приручен и выезжен, ты, Эрнест, можешь взять себе моего Вихря.

Несмотря на некоторые возражения Франсуа, страус тут же был присужден Жаку, который взялся приручить его и выездить.

Было слишком поздно для возврата на ферму; но на следующий день, на рассвете, и мы, и животные были уже в походе. Страус шел с завязанными глазами между двумя быками; тележку тянула корова, на которой сидел верхом Эрнест; Жак и Франсуа ехали по бокам, верхом на Вихре и Мычке; я ехал на Легконогом, Фриц на Быстром. Весь караван наш был довольно живописен.

В ущельи мы сделали небольшой привал. Дети хотели взять оставленные ими в этом месте страусовые перья, да и я был непрочь захватить немного фарфоровой глины и благовонных бобов с запахом ванили, открытых женой.

Перед отъездом я еще более укрепил завал, преграждавший доступ в наши владения бродячим животным. Кроме того, я замел оставленные нами следы, чтобы впоследствии легче распознать незванных посетителей.

Мы хотели прибыть на ферму засветло, и потому дозволили себе только короткую остановку на Сахарнице, где захватили окорока пекари, достаточно прокоптившиеся.

Тотчас по приезде на ферму мы поспешили расседлать и распрячь наших животных и, поужинав несколькими ломтями холодного мяса, улеглись на свои постели из хлопка, потому что изнемогали от усталости.

На другой день, утром, я с удовольствием убедился, что вместе со своими собственными яйцами наши наседки высидели и несколько куропаток. Жена выразила желание отвезти их в пещеру, куда нас тянула какая-то тоска по давно оставленной местности и куда мы и прибыли около полудня.

Первой заботой нашей хозяйки было проветрить жилище, везде вымести, вытереть пыль, вымыть, и она до того предалась этому занятию, что едва не забыла накормить нас, и мы должны были удовольствоваться холодными блюдами.

Пока два младшие мальчика помогали матери, я с двумя старшими развязывал и распределял по местам нашу добычу. Страус, освобожденный от сообщества быков, был снова привязан перед нашим жилищем, под ветвями деревьев, где и должен был оставаться до совершенного приручения. Страусовые яйца мы обмыли в тепловатой воде; затем, те из них, в которых мы предполагали еще живых зародышей, были положены, на подстилки из ваты, в печь, в которой я, по указанию термометра, поддерживал необходимую для их развития теплоту. Ангорских кроликов мы в тот же день перевезли на остров Акулы и выпустили на волю, с целью чтобы они тут обжились и расплодились. Впоследствии мы намерены были устроить им и удобное жилище. Островок кита был предоставлен маленьким антилопам. Мы с удовольствием оставили бы этих миловидных животных, не более фута длиной, при себе, если б не боялись, что им не дадут покоя собаки; что же касается до нескольких сухопутных черепах, которых мы нашли в окрестностях Сахарницы и из которых две штуки оставили на ферме, то я хотел было пустить их на свободу в наш огород, чтобы они очистили его от расплодившихся в нем улиток, но жена ожидала меньшего вреда от улиток, чем от черепах, и потому я поручил Жаку отнести последних в тростник, около озера Лебедей.

Мальчик понес черепах. Но едва мог он добраться до тростника, как мы услышали его зовущим Фрица и просящим его принести палку. Я подумал было, что он вздумал преследовать лягушек; но как же удивился я, когда два брата возвратились с великолепным угрем, который попался на удочку, закинутую Эрнестом до нашего отъезда и без нашего ведома. Часть этой добычи была тотчас же приготовлена к обеду, а остальная положена, для сбережения, в топленое масло.

Отводки перечника и упомянутые плоды с ванилевым запахом были посажены возле бамбуковых столбов, которые поддерживали выступавшую кровлю нашего жилища, и мы предвидели, что растения эти, как вьющиеся, скоро взберутся до кровли.

Окорока медведей и пекари были сданы хозяйке и сложены в кладовую, а равно и бочонок жиру, добытый нами с этих животных. Медвежьи шкуры были погружены в море и, во избежание случайностей, завалены тяжелыми камнями.

Куропаток мы посадили в особую клетку, которая должна была защитить их от Кнопса и шакала.

Кондор и гриф были на время повешены, в виде трофеев, в музее; к набивке их мы хотели приступить перед временем дождей.

Туда же, в мастерскую, мы перенесли и горный лен, слюду и фарфоровую глину, и я намеревался употребить все эти полезные вещества сообразно их свойствам.

Предоставив в распоряжение хозяйки все съедобное, я трижды завернул молочайную камедь и, опасаясь, чтобы дети не вздумали полакомиться этим веществом, надписал на нем крупными буквами "яд".

Наконец, шкуры мускусовых крыс, или ондатр, связанные в пачки, я развесил под кровлей, на галерее, чтобы избавить семью от их запаха.

Все эти распоряжения заняли два дня, по истечении их я намеревался приняться за другие дела, которые, по моему мнению, не терпели отсрочки; засеять поле, приручить страуса и выделать медвежьи шкуры.

Землепашество было для нас делом вполне непривычным и потому трудным, и, несмотря на общую помощь, мне удалось вспахать, приблизительно, только треть десятины подле посаженных хозяйкой сахарных тростей. По этому случаю дети и я хорошо уразумели смысл слов Священного писания: "В поте лица твоего снедеши хлеб свой". Это вспаханное поле было засеяно на треть пшеницей, на треть кукурузой и на треть ячменем; кроме того, местами мы посеяли, как и прежде, другие роды зерен. По другую сторону ручья я отвел небольшой мыс под посадку картофеля и маниока, этих двух драгоценных для нас растений.

Так как мы посвящали земледелию ежедневно лишь около двух часов утром и столько же времени вечером, чтобы пользоваться прохладой, то промежутки мы могли употребить на другие занятия.