Ноздря в ноздрю

Глава 18

В половине пятого мы все уселись в гостиной Тоби и Салли, словно персонажи романа Агаты Кристи. Я взял на себя роль Эркюля Пуаро, только, в отличие от него, не знал все ответы, не мог сказать, кто что сделал, главное, понятия не имел, почему все это делалось.

В гостиной нас собралось пятеро. Я думал, что Салли придется заниматься детьми, но после школы все трое отправились пить чай к ее сестре, их тетушке. Поэтому Салли сидела на диване рядом с Тоби, а Бернард и Каролина — в креслах по обе стороны дивана. Я стоял у камина. Для полного вхождения в образ не хватало только усиков и бельгийского акцента.

Ранее я пригрозил Бернарду исключением из Общества юристов,[41] если он не будет вести себя как должно, и пока претензий к нему у меня не было. Когда я представлял его Каролине, он обошелся без ехидных реплик. Более того, просто рассыпался в комплиментах, не поинтересовавшись, отказалась ли она от иска в тот самый момент, когда спустила штанишки.

И теперь все четверо сидели, скрестив взгляды на мне, ожидая моего рассказа. Я полагал, что не разочарую их.

— Благодарю вас всех за ваше присутствие, — начал я. — А вас, Тоби и Салли, что позволили Каролине и мне остаться. И вас, Бернард, что по моей просьбе приехали из Лондона.

— Давай ближе к делу. — В голосе Тоби слышалось нетерпение. Он, конечно, был прав. Я тянул время, потому что не знал, с чего начать. Все рассмеялись, и сковывающее меня напряжение несколько спало.

— Извините. Я просто не знаю, с чего начинать.

— Попробуй сначала, — предложила Каролина.

— Хорошо. — Я глубоко вдохнул. — Вечером перед скачкой «2000 гиней» я готовил званый обед на ипподроме Ньюмаркета. В обслуживании гостей участвовали все сотрудники моего ресторана, поэтому сам ресторан в этот вечер не работал. Гостей обслуживали и другие люди, как нанятые через агентство, так и работающие в компании, которая обслуживала посетителей ипподрома на постоянной основе. Но я и заказывал продукты, и готовил еду.

Я улыбнулся Каролине.

— Каролина тоже была на обеде. Играла в струнном квартете. — Она улыбнулась мне. — Так вот, практически все гости ночью мучились от пищевого отравления. В том числе я, Каролина и большинство моих сотрудников. Один даже попал в больницу. Анализы показали, что причиной отравления стала недоваренная фасоль, съеденная за обедом. — Я выдержал паузу. — Все, кто как-то связан с готовкой, знают, что недоваренная фасоль может вызвать сильнейшее расстройство желудка, хотя даже я не знал, что одной фасолины достаточно для того, чтобы человека вывернуло наизнанку, а именно это и произошло. Но никакой фасоли на обеде быть не могло. Все блюда я готовил из исходных продуктов, без использования каких-либо полуфабрикатов, и фасоль в их число не входила. Но анализы однозначно указали на наличие недоваренной фасоли, следовательно, кто-то подсыпал ее в еду.

— Вы говорите, что сделали это намеренно? — спросил Бернард.

— Да. Никто не станет случайно добавлять фасоль в еду, чтобы отравить двести пятьдесят человек. Все фасолины порезали на мелкие кусочки или растолкли, иначе их бы заметили в соусе. Я думаю, именно в него добавили фасоль.

— Но зачем кто-то это сделал? — спросил Тоби.

— Хороший вопрос. Я не один день пытался найти на него ответ, но так и не нашел. — Я оглядел лица сидящих передо мной, но никто ответа не предложил. Другого я и не ожидал. — Давайте продолжим. На следующий день я опять стал приглашенным шеф-поваром, на этот раз в ложе спонсора на скачках. Мы все знаем, что там произошло, мне на редкость повезло, и я не оказался среди девятнадцати погибших. Среди них была и молодая официантка из моего ресторана. — Я опять помолчал, вспомнив похороны Луизы, боль утраты родителей и друзей. Скрипнул зубами, снова глубоко вдохнул и в нескольких словах описал то, что увидел в ложах, опуская самые кровавые подробности. Я бы вообще мог об этом не рассказывать, но мне хотелось немного их встряхнуть. Чтобы они полностью осознали, что одни люди могут сделать с другими. Чтобы они поверили, что мне, а может, им тоже грозит реальная опасность.

— Я и представить себе не мог, что смерть прошла так близко от тебя, — подал голос Тоби. — Мама упоминала, что ты был на скачках, но… — Он замолчал, не договорив. Я решил, что перед его мысленным взором возникала та самая «картинка», которую я и хотел нарисовать.

— Это ужасно. — По телу Салли пробежала дрожь. — Я больше не хочу об этом слышать.

— И я больше не хочу просыпаться в холодном поту после очередного кошмара, вызванного последствиями этого взрыва, — отчеканил я. — Но знаю, что буду просыпаться. Буду, потому что произошло все наяву, в реальной жизни, с людьми, которых я знал. — Выражение лица Салли не оставляло сомнений в том, что она не ожидала такого отпора.

— В газетах писали, что бомба предназначалась арабскому принцу. — Бернард, как и положено адвокату, опережал всех на шаг. — При чем тут обед?

— А если бомба предназначалась не принцу, а именно тем людям, которых взорвали? — спросил я. — Вдруг всех, кто пришел на обед, отравили, чтобы кто-то следующим днем не смог прийти на скачки и, таким образом, не подвергнуть свою жизнь опасности?

— Если кто-то знал, что готовится взрыв, они могли просто не прийти на ленч, — не сдавался Бернард. — Зачем им травить столько людей накануне скачек?

— Я не знаю. — В моем голосе слышалась злость, но злился я не на Бернарда, а на себя, на собственное незнание. На Бернарда я злиться просто не мог. В конце концов, он вел себя, как я и рассчитывал. Демонстрировал столь необходимый мне скепсис. — Но я знаю другое. Когда я начал наводить справки и задавать вопросы, кто из приглашенных на ленч там так и не появился, меня попытались убить.

— Как? — спросил Бернард в воцарившейся в гостиной тишине.

— Повредили тормозную систему моего автомобиля, и я врезался в автобус.

— Тормоза в этом случае могли отказать и на пустой дороге, — покачал Бернард. — Не самый лучший способ убить человека.

— Убийство подгонялось под несчастный случай.

— А есть у вас абсолютная уверенность, что тормозная система вышла из строя благодаря внешнему воздействию?

— Нет, — признал я. — Какое-то время я думал, что у меня паранойя. Не мог представить себе, кто хотел причинить мне вред. Но потом кто-то поджег мой дом, и я едва не погиб. И тут я уже уверен: это было еще одно покушение на мою жизнь.

— Пожарные подтвердили, что имел место поджог? — спросил Бернард.

— Насколько мне известно, нет. Но я знаю, что дом подожгли.

— Откуда?

— Потому что кто-то вошел в мой дом и вынул батарейку из детектора дыма, прежде чем поджечь дом. И я знаю наверняка, что батарейка в детекторе была. Я также абсолютно уверен, что огонь разожгли у подножия деревянной лестницы, чтобы я не смог выбраться из дома. — Перед моим мысленным взором возникли языки пламени, поднимающиеся по лестнице, отрезавшие мне путь к спасению. — Мне просто повезло, что несколько ударов прикроватным столиком позволили вышибить окно. Иначе я бы здесь не сидел. Но я не знал, как долго удача будет мне сопутствовать, поэтому удрал в Америку.

— Это на тебя не похоже — удирать, — вставил Тоби.

Слова его удивили меня и порадовали. Действительно, обычно я не бежал от опасности, но не подозревал, что он знает об этом, а уж тем более скажет вслух.

— Не похоже, но я испугался. И сейчас боюсь. И не без причины, если случившееся со мной в Америке — звено той же цепи.

— А что случилось? — спросила Салли.

— Мне сломали руку клюшкой для поло.

— Что? Конечно же, непреднамеренно. — Глаза Салли широко раскрылись.

— Судите сами. — И я рассказал о маньяке с клюшкой для поло, который не только сломал мне руку, но и чуть не разнес арендованный мною автомобиль.

— Но почему? — спросил Бернард.

Вместо ответа я достал из кармана металлический шар и бросил Тоби.

— Что это? — спросила Салли.

— Я не знаю. Надеялся, что кто-то сможет мне сказать. Я только уверен, что шарик этот для кого-то очень важен. Из-за такого же мне сломали руку и, думаю, могли сломать и многое другое, если бы мне не удалось вырваться.

Бернард встретился со мной взглядом.

— Вопрос жизни и смерти, — пробормотал он скорее себе, чем кому-то еще.

Они передавали шарик друг другу. Я дал им пару минут, чтобы они внимательно его осмотрели.

— Ладно, я сдаюсь, — признал Тоби. — Что это?

— Эй! — воскликнула Салли. — Он раскручивается. — Она торжествующе подняла обе половинки. Наклонилась вперед. Показала их Тоби, потом собрала в шарик и бросила Бернарду. Ему пришлось потрудиться, чтобы ухватиться толстыми пальцами за каждую половинку, но и он смог раскрутить шарик.

— Так для чего он нужен? — вновь спросил Тоби.

— Я не знаю, — ответил я. — Но думаю, что шарик — ключ к разгадке того, что происходит вокруг меня.

— Макс и я думаем, что шарик предназначен для того, чтобы что-то в нем держать, — пояснила Каролина. — Резьба такая точная, так что содержимое не вытечет и не высыплется.

— И он может иметь какое-то отношение к пони для поло, — добавил я, словно этот факт что-то объяснял.

— К пони для поло? — переспросил Бернард.

— Да. Он может иметь отношение к импорту пони для поло.

— Откуда? — спросил Тоби.

— Главным образом из Южной Америки. — Мне вспомнились слова Дороти Шуман. — Аргентины, Уругвая и Колумбии.

— Наркотики? — ввернула Салли. — В Колумбии много кокаина. Можно в него насыпать кокаин?

Они вновь принялись осматривать шарик, будто он мог ответить на вопрос Салли.

— Как в презервативы.

— Что? — спросил Бернард.

— Презервативы, — повторил я. — Мы же слышали о людях, которым платят за то, что они проносят наркотики через таможню в презервативах. Открытый конец завязывается, презерватив проглатывается, человек летит в Англию, а здесь презерватив выходит естественным путем, гопля, и вы получаете энное количество наркотика.

— «Мулы», — кивнула Каролина. — Их называют «мулами». Многие женщины это делают. С Ямайки и из Нигерии. За деньги.

— Мне кажется, это опасно, — заметил Тоби. — Разве презервативы не рвутся?

— Вероятно, нет, — ответила Каролина. — Я видела об этом телепередачу. Некоторых ловят на таможне с помощью рентгеновских лучей, но большинству удается провезти наркотики. Эти женщины отчаянно нуждаются в деньгах.

— Вы предполагаете, что такие металлические шарики наполняют наркотиком и проглатывают, чтобы доставить сюда из Южной Америки? — Он поднес шарик к открытому рту. В рот шарик мог войти, но я сомневался, что его удалось бы проглотить.

— Не люди. — Я рассмеялся. — Лошади.

— Может лошадь проглотить такой большой предмет? — Он снова стал серьезным.

— Легко, — ответил Тоби. — Они могут проглотить целое яблоко. Я это видел. Обжимаешь лошади верхнюю губу, поднимаешь ей голову и бросаешь яблоко в глотку. Обычно это делается, чтобы дать лошади лекарство. Из яблока вырезается середина, заполняется лекарством, а потом яблоко отправляется прямиком в желудок лошади.

— А что значит — обжимаешь лошади верхнюю губу? — спросила Каролина.

— Твитч — это палка с петлей на конце, — объяснил Тоби. — Петлей ты охватываешь верхнюю губу животного, а потом крутишь палку, пока петля плотно ее не обожмет.

— Звучит ужасно. — Каролина непроизвольно коснулась верхней губы.

— Да, процедура болезненная, — согласился Тоби. — Но дает результат, доложу я вам. Позволяет держать под контролем даже самых норовистых лошадей. Они стоят смирно. Иногда нам приходится использовать твитч, когда лошадь подковывают. Иначе она может забить ковочного кузнеца.

— Значит, лошадь может проглотить такой шарик? — спросил я Тоби, указывая на блестящую металлическую сферу.

— Да, без проблем. Но я не думаю, что он выйдет с другого конца.

— Почему нет?

— Лошади едят траву, мы — нет.

— А при чем тут трава? — спросил Бернард.

— Трава очень плохо переваривается. Люди не смогли бы жить на траве, потому что пища проскакивает через нас очень быстро и трава вышла бы практически в том же виде, в каком и вошла, не оставив в организме питательных веществ. Пищеварительный тракт лошадей замедляет этот процесс, поэтому трава пребывает в нем достаточно долго, чтобы целлюлоза смогла разложиться.

— Как это происходит у коров? — спросил Бернард.

— Не совсем, — продолжил Тоби. — У коров несколько желудочков, и они жуют жвачку, то есть проглоченная пища возвращается в пасть и снова пережевывается. У лошадей один, достаточно маленький желудок, и, попав в него, пища не может вернуться назад, потому что на входе в желудок находится клапан. Из-за этого клапана лошадь никогда не рвет. Так что у них другой орган переработки целлюлозы. Он называется «слепая кишка», представляет собой большой мешок длиной в четыре и диаметром в один фут и служит ферментизатором. Но входная и выходная часть этого мешка выше середины, и я думаю, что шарик упадет на дно мешка и там останется.

— А что произойдет потом? — спросил я.

— Не знаю. Если только шарик не сможет всплыть в слепой кишке, не думаю, что он выйдет из нее. Одному богу известно, чем все закончится. Подозреваю, у лошади начнутся брюшные колики, она может серьезно заболеть. Об этом лучше спросить у ветеринара. Я знаю только одно. Из заднего конца лошади выходит на удивление мало в сравнении с тем, что входит в передний, и я не думаю, что шарик в конце концов окажется в навозе. Вероятность крайне мала.

— Твои слова ставят крест на моей версии, — признал я. — Я как-то не думаю, что мистер Комаров оставляет что-либо на волю случая.

— Комаров? — переспросил Тоби. — Питер Комаров?

— Да. — На моем лице отразилось удивление. — Ты его знаешь?

— Конечно. Он продает лошадей.

— Да, — кивнул я. — Пони для поло.

— Не только пони. Он продает на аукционах и много чистопородных скаковых лошадей. Я купил нескольких. Разумеется, для моих клиентов. Ты думаешь, это он пытался тебя убить? — В голосе слышался скепсис.

— Я думаю, что он имеет к этому отношение, да.

— Вот те на! Я всегда считал, что он одна из ведущих фигур в скаковом сообществе.

— А почему? — спросил я его.

— Точно сказать не могу. Полагаю, по той причине, что он способствует повышению активности тех, кто связан со скачками. По крайней мере, мне поспособствовал.

— Как?

— Он продает лошадей по разумным ценам. В результате некоторые из моих клиентов, владеющих одной лошадью, решились на покупку второй. Для тренера это означает увеличение вознаграждения. — Он улыбнулся.

— Ты знаешь, откуда берутся лошади? — спросил я.

— Раз уж ты упомянул об этом, думаю, из Аргентины. В этом нет ничего особенного. В Англию многие привозят скаковых лошадей из Аргентины. А почему ты возлагаешь ответственность на Комарова?

— Причин несколько, — ответил я. — Самая важная — мне сломали руку, едва я произнес его фамилию и показал один из таких шаров. Опять же, Комарова и его жену приглашали на тот самый ленч, который закончился взрывом, но они неожиданно для устроителей там не появились.

— Это ни о чем не говорит, — вставил Бернард.

— Я знаю, — согласился я, — но его фамилия постоянно всплывает. И он замешан в том, что происходит. — Я выдержал паузу. — Если бы у меня была полная уверенность, что это он, я бы тут же обратился в полицию, но должен признать, я боюсь, что они поднимут меня на смех. Вот почему и решил сначала рассказать все вам. — Я смотрел на Тоби, Салли и Бернарда, но не мог прочесть их мысли. О том, что Каролина мне верит, знал точно.

— Мне кажется, тут многое притянуто за уши, — первой ответила Салли. Повернулась к Каролине: — А вы как думаете?

— Я знаю, что Макс ничего не преувеличивает, — без запинки ответила Каролина. — Вы можете спросить, откуда такая уверенность, так я вам скажу. — Она посмотрела на меня, чуть улыбнулась. — Я очень напугана тем, что произошло с Максом за последние десять дней. Я была на обеде, где все отравились, и потом провела жуткую ночь, и мы все видели фотографии с места взрыва и слышали рассказ Макса о том, что он там увидел. Нет и не может быть никаких сомнений, что все это действительно произошло.

— В этом никаких сомнений и нет, — согласился Бернард.

— И автомобиль Макса столкнулся с автобусом, а его дом сгорел.

— Да, — кивнул Бернард, — это факты. Вопрос в том, идет ли речь о покушениях на его жизнь.

— Я полагаю, — продолжила Каролина, — нет сомнений и в том, что кто-то сломал Максу руку клюшкой для поло, стоило ему упомянуть фамилию Комаров. Клюшку я видела.

Бернард посмотрел на Тоби и Салли.

— Думаю, мы можем согласиться с тем, что Максу сломали руку, но по какой причине? То ли из-за упоминания фамилии Комаров, то ли из-за металлического шара, который у него оказался?

— По обеим, — ответил я. — Но мне угрожали клюшкой для поло еще до того, как я показал им шар. Комаров — ключевая фамилия.

— И кто-то заходил в мою квартиру, пока я была в Америке, — добавила Каролина.

— Это вы о чем? — спросил Бернард.

— Двое мужчин наврали моей соседке с три короба и убедили ее впустить их в мою квартиру. Я не знаю, зачем им это потребовалось, но, думаю, они оставили в моей квартире подслушивающее устройство, чтобы узнать о моем возвращении.

— Но как эти двое узнали, где вы живете? — спросил Бернард.

— Наверное, кто-то ее выследил, — ответил я.

— Но почему?

— Не знаю. Если кто-то повредил тормозную систему моего автомобиля в тот вечер, когда я обедал с Каролиной, они могли проследить мой путь до ресторана и выяснить, кто моя спутница.

— Но они же не знали ее адреса.

— Ничего не могу сказать. Если увидели меня с ней, то могли узнать, где она живет. Скажем, проводить до дому.

— Очень уж маловероятно.

— Едва ли вероятность взрыва на ипподроме в Ньюмаркете была больше, но взрыв прогремел. — Я посмотрел на Бернарда. — И вы смогли найти адрес Каролины.

— Это другое, — ответил он.

— И как вы это сделали? — пожелала знать Каролина. — Вы узнали и номер моего домашнего телефона. Как вам это удалось?

Бернард густо покраснел, но отказался ответить на ее вопросы. Начал что-то бормотать насчет баз данных, о Законе защиты информации. Как я и подозревал, сведения эти он добыл не по открытым каналам.

— Но вы уверены, что кто-то побывал в вашей квартире? — спросил Бернард Каролину, пытаясь вернуться к обсуждаемой теме.

— Абсолютно уверена.

Она рассказала об аптечном шкафчике, о том, что в нем все передвинули. Салли кивнула. Должно быть, и в ее шкафчике царила теснота, но у каждого пузырька или коробочки было свое место.

Какое-то время все сидели молча, переваривая сказанное мною и Каролиной. Двинемся ли мы куда-нибудь, гадал я. Вопросов было так много, а с ответами возникла напряженка.

— Салли, может, нам выпить чаю? — спросил я.

— Конечно. — Ее, похоже, обрадовала возможность подняться и уйти.

Как только она скрылась на кухне, формальность совещания разом нарушилась. Бернард вдруг начал извиняться перед Каролиной. Меня это тревожило. Тоби все вертел и вертел металлический шарик в руках.

— Полагаю… — Он словно говорил сам с собой. — Нет, это нелепо.

— Что нелепо? — спросил я.

Он посмотрел на меня.

— Я просто думал вслух.

— Поделись со мной своими мыслями, — попросил я его. Бернард и Каролина замолчали и выжидающе посмотрели на Тоби.

— Нет, это ерунда.

— Тем не менее скажи нам.

— Я просто подумал, нельзя ли использовать его для стеклования.

— Что это еще за стеклование? — вопросил Бернард адвокатским голосом.

— Называется это по-другому, а мне нравится «стеклование».

— Что называется? — спросила Салли, которая вернулась в гостиную с подносом. Принесла чайник, чашки и прочее, в том числе вазу с шоколадным печеньем, которое сразу привлекло Бернарда.

— Тоби только что сказал нам, что этот шар мог использоваться для стеклования.

— Для чего? — Салли поставила поднос на стол.

— Да, что такое стеклование? — поддержал ее Бернард.

Тоби посмотрел на Каролину, как мне показалось, смущенно.

— Стеклованием я называю имитацию беременности путем размещения в матке кобылы большого стеклянного шара.

— Но почему кто-то это делает? — спросила Каролина.

— Чтобы у кобылы не возникло течки, — ответил Тоби.

— Вы уж извините, но я совершенно не понимаю, о чем речь! — воскликнул Бернард.

— Допустим, вы не хотите, чтобы в какой-то определенный период у кобылы началась течка. Вы через шейку вводите в матку один или два больших стеклянных шара. Как-то так получается, но наличие шаров в матке убеждает кобылу, что она беременна, поэтому яйцеклетка не созревает, течка не начинается, не возникает желания спариться.

— А откуда это все идет? — спросил я.

— Иногда хочется, чтобы течка началась в определенный момент, скажем, чтобы спаривание с жеребцом произошло в конкретный день. Вы оставляете стеклянный шар в матке кобылы на несколько недель, потом вынимаете, и топля, у нее практически мгновенно возникает желание спариться. Как и почему, я не знаю, об этом нужно спросить у ветеринаров. Но мне точно известно, что способ этот в большом ходу. Некоторые жокеи стипль-чеза снимают у кобылы желание спариться перед важными соревнованиями. Иначе от неудовлетворенного желания кобыла может пребывать в дурном настроении и выкидывать фортели. Совсем как женщина. — Он рассмеялся и похлопал Салли по колену.

— Или взять пони для поло, — подхватил я. — Вы же не захотите, чтобы во время игры у кобылы-пони возникало желание спариться, особенно если в игре участвуют и жеребцы.

— Конечно, если на поле действительно есть жеребцы, — согласился Тоби.

— А кто еще может быть? — Бернард уже ел печенье.

— Мерины,[42] — ответил Тоби.

Бернард поморщился, сдвинул колени.

— То есть ты думаешь, этот металлический шар можно использовать вместо стеклянного? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Тоби. — Они примерно одного размера. Но шар нужно стерилизовать. По крайней мере, снаружи.

— И сколько шаров можно ввести в матку? — спросил я.

— Обычно вводят один-два. Но я знаю, что использовались и три. Об этом лучше спрашивать ветеринара.

— А они не выпадают? — с улыбкой спросила Каролина.

— Нет, — ответил Тоби. — И кобыле приходится делать укол, чтобы расширить шейку и ввести их. Стеклянные шарики вводятся в матку через пластиковую трубку, которую вставляют в шейку. Когда действие лекарства заканчивается, шейка сужается и не позволяет им выпасть. Все просто. Я видел, как это делается.

— Но как их достать?

— Этого я не видел, но, думаю, кобыле делают такой же укол, шейка раскрывается, и матка просто выталкивает шары наружу.

— Но эти шарики недостаточно велики, чтобы использовать их для контрабанды наркотиков, — заметил Бернард. — В лошадях или в ком-то еще.

— Мне говорили, что Питер Комаров завозит лошадей большими транспортными самолетами, — сказал я. — Сколько лошадей может войти в такой самолет?

— Я попробую это выяснить. — Тоби поднялся с дивана и вышел из гостиной.

— Мы можем предположить, что в каждой лошади будет по три шара, — указал я.

— Только в кобылах, — уточнила Каролина.

— Верно. Но, скорее всего, он импортирует исключительно кобыл.

Вернулся Тоби.

— Как мне сказали в компании, которая занимается перевозкой лошадей из аэропортов Гатуик и Лутон, в большой транспортный самолет вмещается до восьмидесяти лошадей.

— Уф, — вырвалось у меня. — Большой табун.

— Восемьдесят умножить на три, — сказала Каролина. — Двести сорок шаров. Это много?

Со школы я помнил, что объем сферы равен четырем третьим, помноженным на пи и радиус в кубе. Диаметр шара составлял порядка четырех сантиметров. Я быстренько все перемножил. Получилось, что при объеме шара в тридцать кубических сантиметров объем всей партии составлял семь тысяч двести кубических сантиметров.

— Чуть больше семи литров.

— Мне как-то непривычно иметь дело с литрами, — заметил Бернард.

Я произвел в уме еще один несложный расчет.

— Этого достаточно, чтобы наполнить двенадцать пинтовых[43] кружек пива. Еще и останется.

— И сколько будет стоить партия кокаина такого объема? — спросил Бернард.

— Я понятия не имею, какова стоимость кокаина, — ответил я.

— Полагаю, об этом можно узнать в Интернете. — Тоби вновь встал. — Пойду спрошу у Гугла. — И вышел из гостиной.

Мы сидели, дожидаясь его. Я пил чай, Бернард уже взялся за четвертое печенье.

Тоби вернулся.

— Согласно Интернету кокаин идет по сорок фунтов за грамм.

— И сколько граммов кокаина в пинтовой кружке? — спросил Бернард, как раз дожевавший печенье.

Я рассмеялся.

— От всей этой математики у меня плавятся мозги. Если бы мы говорили о воде, то в каждом литре была бы тысяча граммов. То есть всего семь тысяч граммов. Но я не знаю, порошок кокаина тяжелее воды или легче. Он плавает?

— Едва ли он сильно отличается по весу, — предположил Бернард. — Пусть будет семь тысяч граммов. Умножаем на сорок и получаем двести восемьдесят тысяч фунтов. Неплохо. Но не так и много, учитывая все риски.

— Но речь идет о чистом кокаине, — напомнила Каролина. — А на продажу он поступает в смеси с питьевой содой, порошком витамина С или даже с сахарной пудрой. В кокаине, который продается на улицах, балласта от одной трети до трех четвертей.

Я в изумлении уставился на нее. Она улыбнулась.

— У меня был бойфренд-наркоман. Наш роман длился неделю или две, пока я не узнала о его дурной привычке. Но потом мы какое-то время оставались друзьями, и он многое рассказывал о покупке кокса, как он его называл. В разовой дозе чистого кокаина пятьдесят миллиграммов. То есть из грамма можно сделать двадцать разовых доз. Получается, что семь литров кокаина, которые доставляет один большой транспортный самолет, стоят гораздо дороже двухсот восьмидесяти тысяч. А сколько транспортов прибывает в Англию в год?

— Плюс, конечно, прибыль от продажи лошадей, — добавил я.

— Если она есть, — покачал головой Тоби. — Комаров должен покупать их в Южной Америке и оплачивать перевозку. Не думаю, что прибыль велика. Разве что в Аргентине лошади очень дешевы.

— Как это можно узнать? — спросил я.

Тоби опять вышел, и я подумал, что он каким-то образом попытается найти ответ на мой вопрос, но он вернулся с книгой. Большой толстой книгой в обложке.

— Это каталог лошадей, выставленных на продажу на аукционе в Ньюмаркете в прошлом октябре, когда я купил лошадь у Комарова. Я подумал, что стоит посмотреть, что о ней сказано. — Он начал пролистывать каталог. — Ага. Тут написано, что она выставлена на продажу компанией «Хос импорт, лтд». Но я знаю, что это лошадь Комарова. Он там был. Потом поздравил меня с покупкой.

— То есть ты говорил с этим человеком? — обеспокоилась Салли. — Он знает, кто ты?

— Не думаю.

— Я надеюсь, что не знает. Учитывая, что он пытался убить твоего брата… — Она посмотрела на меня. — Не следовало тебе сюда приезжать. — И я понял: Салли наконец-то поверила, что мне грозит опасность, а следовательно, и ей самой, и ее семье.

На самом деле Тоби был моим сводным братом. У нас была одна мать, но я появился на свет, когда она второй раз вышла замуж. Отцом Тоби был бухгалтер, умерший от почечной недостаточности, когда мальчику едва исполнилось два года. Вот и фамилия у Тоби была не Мортон, а Чеймберс.

— Комаров не может знать, что Тоби мой брат, — ответил ей я.

— Надеюсь, ты прав.

Я тоже на это надеялся.