Нулевая гипотеза

Барнаул, июль, наши дни

Сотрудник местного управления ФСБ по имени Темир встречал нас с Суходольским у здания Барнаульского аэропорта на черной «Волге» с синим проблесковым маячком. Это был коренастый, невысокого роста, крепко сбитый приветливый молодой человек лет двадцати пяти. В уголках его чуть раскосых глаз метались озорные искорки, а с лица не сходила доброжелательная улыбка. Крепко пожав нам руки, Темир галантно открыл переднюю дверку машины, приглашая меня занять место рядом с водителем. После этого легко закинул наши неподъемные рюкзаки в багажник, отряхнул руки и, захлопнув крышку, кивнул Суходольскому, приглашая его тоже занять место в салоне.

— Темир, а долго нам ехать? — поинтересовался Суходольский, устраиваясь поудобней и обратив внимание на то, что машина, огибая здание аэропорта, все дальше удаляется от шоссе.

— Минуты три, — хохотнул Темир и озорно подмигнул мне. — Почти приехали.

Мы с Суходольским озадаченно переглянулись, глядя, как «Волга» сворачивает вправо и снова заезжает на территорию аэропорта в автоматически открывшиеся серые железные ворота и, не сбавляя скорости, мчится по бетонке к виднеющимся в конце летного поля вертолетам. Машина быстро преодолела расстояние до вертолетной площадки и, подняв целую тучу пыли, лихо притормозила около спущенной на бетон из открытой двери вертолета металлической лестницы.

— Ну вот и наш основной на ближайшие три часа транспорт, — наш провожатый кивнул на сверкающий на солнце серебристый бок МИ-6, обернулся к нам, расплылся в довольной улыбке и пояснил: — До Беляшей, где расположена интересующая вас турбаза «Джазатор», почти 850 км, сами понимаете, на машине часов двенадцать пилить. Пропуска в пограничную зону для вас уже готовы. Так что мы туда лучше на «вертушке» подскочим. Если вы, конечно, не против.

Понятное дело, что мы были не против. В особенности я, так как рассчитывала неплохо покемарить во время полета.

Турбаза «Джазатор», наши дни

Летчик ювелирно посадил вертолет на крохотную ровную площадку на окраине большого села, которая при ближайшем рассмотрении оказалась единственно пригодным для посадки местом на заброшенном аэродроме «Джазатор». Если бы не проржавевшие остовы различных летательных аппаратов на краю поросшего бурьяном поля, я ни за что бы не догадалась, что здесь когда-то была взлетно-посадочная полоса. Шел мелкий, противный и к тому же очень холодный дождь. С гор тянуло сыростью. Кутаясь в легкие куртки и проклиная погоду, мы не мешкая пересели в черную «Волгу» местного отдела ФСБ. Сразу за селом нормальная дорога закончилась, и километров десять мы вынуждены были трястись по разбитой грунтовке. Ехали очень медленно. То и дело приходилось объезжать глубокие ямы, заполненные водой, и обвалы грунта с соседних холмов. Короче, просто кошмар. Темир всю дорогу пытался развлекать нас местным фольклором, но я, честно говоря, все пропускала мимо ушей, пытаясь по возможности сгруппироваться перед очередной ямой и не удариться головой об крышу машины. В завершение всего, когда мы наконец добрались до турбазы, я опрометчиво открыла дверцу машины и неосмотрительно шагнула наружу, тут же очутившись посередине огромной лужи, мгновенно погрузившись по колено в ледяную воду. Чертыхнувшись так, что в ужасе задрожали росшие вокруг столетние лиственницы, я выбралась на твердую почву и, словно замерзшая бездомная кошка, инстинктивно почуявшая тепло, метнулась к ближайшему деревянному строению. К счастью, внутри оказалось жарко натоплено и, как мне показалось, было довольно уютно. Особенно порадовал большой, заставленный разнообразными закусками и бутылками стол, занимавший почти все пространство первого этажа.

— Добро пожаловать на нашу турбазу! — навстречу нам из-за стола поднялся высокий, начинающий лысеть полный мужчина средних лет в синем спортивном костюме. — Алексей Иванович, начальник турбазы, — с улыбкой представился он и, поздоровавшись с каждым из нас за руку, показал на лестницу. — Ваши комнаты на втором этаже, приводите себя в порядок и спускайтесь вниз. — Потом хитро подмигнул Суходольскому и добавил: — А то водка скиснет. Перекусите, так сказать с дороги, ну а вечером шашлычок сварганим, баньку истопим, ну и все остальное, как полагается.

Я повернулась к радушному хозяину и как можно дружелюбнее прошипела:

— Алексей Иванович, я, с вашего позволения, пропущу перекус и немного отдохну с дороги, а вы тут без меня с мужиками посидите. Только не увлекайтесь. А вечером — святое дело, составлю вам компанию. Шашлычок я уважаю, как и все остальное. Суходольский, помоги, — кивнула я на свой неподъемный баул и, не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице, стараясь не обращать внимание на недовольное сопение моего напарника, вынужденного тащить мою поклажу.

Номер оказался совсем крохотным, но уютным. С удобствами. Я торопливо вытолкала за дверь Суходольского, разделась и с наслаждением приняла душ. После чего упала на кровать и мгновенно провалилась в сон.

Проснулась я затемно, быстро ополоснулась холодной водой и спустилась вниз. Дождь закончился, и мужчины перенесли посиделки во двор, под открытый деревянный навес. Едва я вышла на крыльцо под свет мощного фонаря, ко мне подскочил Суходольский, который, судя по глупой улыбке, не сходившей с его довольной физиономии, был уже изрядно навеселе.

— Наташка! Проснулась? Иди в дом и переоденься. Там твой комплект на лавке лежит. Да не тормози ты, а то водка закончится, — хохотнул мой напарник и легонько подтолкнул меня к крыльцу.

— Ты переговорил с начальником турбазы насчет Урбонаса? — шепотом спросила я.

— Нет, пока подходящего момента не было. Да успеем еще, — как всегда легкомысленно заключил Суходольский.

Только тут я заметила, что Суходольский уже успел переодеться и теперь щеголял в новой форме спецназа ФСБ. Усмехнувшись, я вернулась в дом. В углу, на лавке лежал большой черный рюкзак. Я расстегнула клапан и разложила все это великолепие на столе. Горный костюм «Горка», фасона анорак камуфлированной расцветки «Излом», который надевается через голову, легкая и чрезвычайно теплая однобортная куртка на молнии такой же расцветки. Крепкие и удобные горные ботинки точно моего размера. Ну, спасибо Тарасову, — улыбнулась я, — расстарался начальничек, ничего не скажешь. Быстро переодевшись, я вышла на улицу.

Махнув граммов сто и хорошо закусив, я почувствовала себя значительно лучше и прислушалась к разговору захмелевших мужчин. Начальник турбазы Алексей Иванович, судя по всему, рассказывал собутыльникам очередную туристскую «страшилку», как мне стало понятно из обрывков сбивчивого повествования, про «черного» альпиниста. Я с улыбкой дослушала известную байку и прервала поползновения Суходольского произнести очередной тост за настоящих мужиков словами:

— А за настоящих женщин?

— Наташка, — подскочил Михаил, — а я тебя и не заметил! Конечно! Предлагаю выпить за настоящих женщин! Наташка у нас знаете какая? Она… — Суходольский беспомощно оглянулся по сторонам, то ли подыскивая нужные слова, то ли думая, с чем меня сравнить. И наконец выдал: — За самую светлую голову нашего отдела!

Против такого определения я ничего не имела против, а потому, с удовольствием чокнувшись со всеми, выпила и, решительно оттолкнув от себя тостующего, полезшего ко мне целоваться, обратилась к начальнику турбазы:

— Алексей Иванович, не могли бы мы переговорить в приватной, так сказать, обстановке?

— Конечно, Наташа, конечно! — Начальник турбазы встал, чуть покачнувшись. Но я ловко подхватила его под руку и повела в сторону дома. — Пожалуйте в мой кабинет, я в полном порядке, — с этими словами Алексей Иванович сделал несколько неудачных попыток попасть в замочную скважину, наконец уронил ключи на пол и виновато развел руками: — Не получается…

Вздохнув, я привалила Алексея Ивановича к стене, подняла ключи и открыла дверь. Обхватив несчастного за талию, я довела его до стола и усадила в огромное кресло. Сама села за стол и, видя, что несчастный мужик сейчас заснет богатырским сном, обреченно спросила:

— Да, случай запущенный. У вас тут выпить есть?

— В сейфе…

Я наплескала ему коньяка и буквально вложила сосуд с выпивкой в безвольную руку:

— Выпейте, сразу взбодритесь. Эх, угораздило же вас так назюзюкаться. — Видя, что Алексей Иванович немного пришел в себя, я продолжила: — Ну, слава богу! Понимаете, мне очень нужно задать вам несколько вопросов. Вы в силах ответить на них? А, Алексей Иванович?

— Просто Алексей. Давайте по-простому, без официоза? — вскинул голову Алексей. — Задавайте ваши вопросы.

— Ну хорошо, Алексей. — Я налила еще немного, на палец, коньяка и тоже выпила. — Вы ведь давно на этой должности? С 68-го года? — Уловив кивок собеседника, я продолжила: — Вы можете мне назвать кого-нибудь из старых сотрудников турбазы, работавших здесь, скажем, с 1956 года? Естественно, меня интересуют те, кто здравствует в настоящее время.

— А зачем вам?

— Мне необходимо поговорить с человеком, который был знаком с бывшим сотрудником вашей турбазы Урбонасом Яном Мартыновичем. Он служил здесь старшим егерем до ноября 1959 года и сопровождал на Укок экспедицию археологов из Москвы.

— А, это та самая печально известная экспедиция профессора Тетерникова? Наслышан. Вас интересует Урбонас? Я его, понятное дело, не застал, но вот Павел Евгеньевич, наш старейший сотрудник, наша, можно сказать, легенда, его точно должен помнить. И вам обязательно нужно с ним поговорить. Они с Урбонасом не то чтобы приятельствовали, но служили, как я слышал, вместе.

— Где и когда? — моментально сделала я стойку.

— Ну, вы многого от меня хотите, — Алексей развел руками. — Вроде где-то в Москве. Поговаривали даже, что в НКВД. Хотя я, честно говоря, этим слухам сначала не верил.

— Почему?

— Трудно сказать. Не знаю, как Урбонас, а вот Павел Евгеньевич… Такой интеллигентный в хорошем смысле этого слова, мягкий и очень общительный человек. Если бы сам случайно не увидел его личное дело в нашем отделе кадров, в жизни бы не подумал. Я, конечно, по возрасту своему не застал то время… Ну, вы понимаете? Но, учитывая те штампы, которые в нас вбивали с малолетства о зверствах доблестных сотрудников НКВД в приснопамятных тридцатых и сороковых, нетрудно догадаться, как я всегда представлял себе чекистов. Да и во время нашей студенческой юности сотрудников КГБ откровенно побаивались.

— Понятно. А скажите, как так получилось, что они вместе служили в Москве, а потом вместе же оказались здесь, на турбазе? Ну, если, по вашим словам, они не приятельствовали?

— Так Антошкин, насколько я знаю, родом из этих мест. Вышел на пенсию и вернулся. А Урбонаса, наверное, с собой позвал. А там кто их знает, я, честно говоря, и не вникал. К чему мне? Вот у Павла Евгеньевича и спросите.

— Сколько же ему лет? За восемьдесят? Давно на пенсии?

— Семьдесят четыре. Но Павел Евгеньевич у нас все еще в строю. Иным молодым и сейчас фору даст. Только сейчас поговорить с ним у вас не получится. Он сейчас в командировке, с археологами из Новокузнецка. У них лагерь у подножия ледника Горло дьявола, в районе хребта Вероника.

— Это далеко отсюда?

— Около 45 километров. Но меня информировали, что вы собираетесь на плато Укок? Или я что-то путаю?

— Все верно, только с вашим Павлом Евгеньевичем нам теперь встретиться нужно просто позарез. Просто кровь из носа. Он когда планирует вернуться?

— Не раньше первой половины сентября, — пожал плечами начальник турбазы.

— А маршрут на Укок никак нельзя… — начала было я.

— Никак, — отрезал начинающий трезветь Алексей, — это совсем в другой стороне. Так что, милая моя, придется определиться: или — или.

— Спасибо. Я все поняла. И последний вопрос. А экспедиция из Новосибирска что ищет?

— В начале лета ими была обнаружен участок скалы, чрезвычайно напоминающий своей формой огромный дольмен. —  Это такое сооружение, сложенное из каменных плит, — пояснил Алексей. — Так называют мегалитические, то есть сложенные из больших камней или каменных плит древние сооружения, напоминающие каменные столы. Кстати, от этого и произошло их кельтское название — дольмен. Обычно он устраивался из пяти каменных плит и представлял собой нечто вроде большого каменного ящика с крышкой, где на четырех плитах, поставленных вертикально, горизонтально лежит пятая.

— Интересно. Мегалиты, значит, — вспомнила я цель экспедиции профессора Тетерникова. — И для чего в древности строили такие столы?

— Ну, точно, конечно же, никто сказать не может, но подавляющее число археологов считает, что это своеобразные алтари или жертвенники, некоторые утверждают, что это древние гробницы.

— А на плато Укок они есть?

— Есть, как не быть. Но не на самом плато. Самый крупный из известных мегалитов находится примерно в 20 километрах от села Кош-Агач. Его еще называют «Алтайский Стоунхендж». Он состоит из пяти каменных столбов высотой около 6–7 метров, соединенных наверху каменной перекладиной. А вокруг — множество валунов с нанесенными на них петроглифами. Кстати, через этот комплекс камней проходит сейчас дорога на плато Укок. По преданию, эти огромные камни были привезены сюда древними скифами за сотни километров и датируются примерно 8–6 веком до нашей эры. Один из них, по форме напоминающий каменное кресло, говорят, излечивает от бесплодия. Аналогичные, но значительно меньшие по размерам камни — алтари неизвестного происхождения — разбросаны по всему плато, на многих из них также сохранились петроглифы — буквы или знаки древней письменности, которой владели скифы. Ну и конечно же, курганы, погребальные оградки, наскальные рисунки. Но все равно такие сооружения в основном находят на Северном Кавказе, в окрестностях Геленджика например. Там их обнаружено великое множество. Для Алтая это все-таки редкое явление.

— Профессор Тетерников в 1959 году указал цель своей экспедиции как изучение мегалитов на плато Укок. Если их там, по сути, нет, то что он собирался изучать? Как вы думаете?

— Ну, милая моя, откуда мне знать. Впрочем, это высокогорное плато давно привлекало к себе внимание археологов, но искали тут в первую очередь скифские стоянки, захоронения и уникальные каменные алтари древних кочевых цивилизаций. И если быть совсем точным, то мегалиты — это ведь просто древние сооружения из больших камней. Слово «мегалит», насколько я помню, имеет греческое происхождение и в переводе на русский значит «большой камень». Просто «большой камень». И не более того. То есть я хочу сказать, что это не обязательно классический дольмен. К примеру, храм в Баальбеке, да и всем известные египетские пирамиды также являются мегалитами, просто их никто так не называет, поскольку эти сооружения давно имеют имена собственные. Так что, вполне возможно, профессор имел в виду что-то другое.

— Что, например? — не сдавалась я.

— Ну, на самом деле вариантов может быть множество. Я, право слово, не специалист в археологии… Хотя подождите, у меня где-то здесь была книжка на эту тему. Сейчас. — Алексей с трудом слез с кресла и присел на корточки у нижнего ящика книжного шкафа. — Ее очень кстати забыл кто-то из проезжих археологов, лет десять назад. А, вот она. Тут о мегалитах все изложено вполне понятным языком. Читаем. — Начальник турбазы послюнявил палец и перелистнул несколько страниц. —  Вот. Нашел. Наиболее распространенных видов мегалитов существует минимум восемь. Менгиры — одиночные, вертикально установленные высокие каменные стелы, достигающие высоты аж 20 метров. Потом, — Алексей почесал затылок, — кромлех. Это уже комплекс из нескольких менгиров, которые расположены вокруг одного более большого, образующие полукруг или замкнутый круг. Так, теперь дольмены. Ну, о них мы уже говорили. Пропускаем. — Алексей перевернул страницу. — Добавлю только, что это наиболее распространенный вид мегалитов в Европе. Несколько же дольменов, соединенных между собой, образуют так называемую крытую галерею. Конструкция из камней в виде русской буквы «Т» называется таула. А каменное сооружение, состоящее уже из двух или более вертикальных камней и одного, уложенного сверху горизонтально, называется трилит. Каирн, также известный как «гурий» или «тур», не что иное, как подземное или же наземное сооружение из камней, выложенное в виде конуса. Вертикально и параллельно установленные блоки из камня — каменные ряды. Сейдом называют валун или кусок скалы, установленный в особом месте, как правило на возвышенности, для проведения различных национальных погребальных ритуалов… Видите, вариантов может быть множество. Вот, возьмите себе, если нужно. Берите, берите, — Алексей протянул мне книгу в потрепанном переплете, — и можете не возвращать. Хозяин ее, я думаю уже вряд ли объявится.

Утром, когда я спустилась к завтраку, все уже были в сборе. Бодро поздоровавшись, я налила себе большую кружку кофе, взяла стакан сметаны и присела на свободное место. Судя по всему, вчерашнее обильное застолье для моих соратников не прошло бесследно. Напротив меня сидел Суходольский и вяло ковырял вилкой салат. По всему чувствовалось, что ему очень плохо. Темир ел вчерашний подогретый шашлык, но тоже явно без аппетита. Но хуже всего было начальнику турбазы. Он часто отхлебывал мелкими глоточками кефир из простого граненого стакана и ежесекундно, отирая пот со лба, несчастливо вздыхал. Допив кофе и в сотый раз поймав умоляющий взгляд Суходольского, я решительно отодвинула от себя сметану.

— Алексей, можно у вас поинтересоваться, во сколько же вчера вы сыграли отбой?

— Не вчера, а уже сегодня, Наташенька, именно сегодня. Было что-то около пяти, — вяло ответил начальник турбазы, — но моей вины здесь, видит бог, нет. Ваших орлов, Наталья Александровна, разве угомонишь?

— Ну тогда, Лешенька, неси коньяк, другого выхода нет, — громко сказала я, — нужно же приводить в чувство моих друзей. По сто грамм, не больше, — погрозила я пальцем, — строго в терапевтических целях болезным, ну и мне — для аппетита.

Увидев, как начальник турбазы с готовностью подскочил, едва не опрокинув стол, и на буквально полусогнутых бросился к дому, петляя между деревьями, как заяц, я не выдержала и рассмеялась. Да, мужики есть мужики…

— Теперь к делу, — сказала я, увидев, что на щеках моих товарищей вновь заиграл здоровый румянец, и постучала вилкой по столу. — Попрошу всех слушать внимательно. Диспозиция на сегодня следующая. Как вы знаете, поводом для нашего визита на Алтай послужило дело об исчезновении гражданина Урбонаса Яна Мартыновича, 1912 года рождения, до ноября 1959 года — старшего егеря турбазы «Джазатор». Поскольку связи Урбонаса спустя сорок лет отработать увы, весьма проблематично, думаю, будет правильным опросить единственного оставшегося на данный момент свидетеля. А именно егеря турбазы Антошкина Павла Евгеньевича. Правда, здесь есть одна загвоздка. Свидетель находится в командировке, отозвать из которой его решительно невозможно. Поэтому, если гора не идет к Магомету, то… Короче говоря, завтра утром подъем в пять часов. Мы выдвигаемся к леднику с поэтическим названием Горло дьявола, в район хребта Вероника. Протяженность маршрута примерно 45 километров. Наш проводник прибудет сегодня вечером. Вопросы?

— Наташа, можно тебя на пару слов? — Суходольский взял меня под руку и отвел в сторонку. — Какое, к чертям собачьим, Горло дьявола? Генерал что нам приказал? Пройти маршрутом Тетерникова, осмотреть место гибели экспедиции и все, — зловещий шепот Суходольского становился все громче, — и не нужно тут ничего придумывать. Как говорится, делай, что велит начальство, и будет тебе счастье. Ты же опять хочешь втянуть всю группу в очередную авантюру! Забыла, чем это закончилось тогда, в Афганистане?[3]

— Суходольский, не беси меня! — Я резко сбросила его руку со своего плеча. — Пока ты сосал свой коньяк, я с генералом все согласовала, — нагло соврала я, — к тому же без опроса этого свидетеля найти что-либо на маршруте профессора спустя полвека почти нереально. Ты же сам все понимаешь. Тем более это займет всего три-четыре дня. Мотанемся по-быстрому туда и обратно.

— Ах вот как ты заговорила? Нереально, значит? А чем, стесняюсь спросить, ты думала в Москве, когда выбивала эту командировку?

— В отличие от тебя я всегда думаю головой! — усмехнулась я. — Генерал ясно и недвусмысленно поставил нам задачу, цитирую: «…Необходимо убедиться, что Урбонас мертв. И не просто мертв, а убит. Выяснить, кем, когда и по какой причине. Кроме того, необходимо определиться, куда делись фрагменты древнего щита. И где, наконец, этот пресловутый архив Каменева — Тетерникова?» Я ничего не забыла?

— Ничего, — огрызнулся Михаил.

— И как, скажи мне на милость, ты собирался все это выяснить в Москве, не отрывая своего полковничьего зада от любимого дивана?

— Ты полегче на поворотах, — прошипел Суходольский, — архив Каменева ты тоже в горах собралась искать?

— Нет, конечно. Ясно, что архив, скорее всего, в Москве, если его не уничтожил Тетерников. В чем лично я не сомневаюсь. По крайней мере, лично я бы так и поступила. Но плясать все равно нужно от Урбонаса!

— А почему не от жены Тетерникова? Она же точно что-то знает.

— От нее ты ничего не добьешься, она все равно ничего не скажет. Есть у нее какая-то очень уж веская причина. Хотя, конечно, прокачать качественно дамочку все же стоит. Но разговоры говорить и тем более предъявлять что-либо ей имеет смысл, только имея несколько козырей на руках, а то и в рукаве. А то она просто пошлет нас куда подальше, и будет права. Сдается мне, дамочка она не простая. Ладно, пошли, а то Темир с Алексеем, я смотрю, уже нервничать начали.

— То, что я нервничаю, здесь, я вижу, никого не колышет, — под нос пробурчал Суходольский и наконец заткнулся.

Защитного цвета потрепанный УАЗ-469 с выцветшим брезентовым верхом затормозил буквально в нескольких метрах от навеса, под которым мы намеревались плотно отужинать.

— Не иначе, начальство пожаловало, — кивнула я Суходольскому на машину, — ты глянь, как Леха подорвался.

Начальник турбазы действительно с неожиданной для своей комплекции резвостью в два прыжка преодолел расстояние в несколько метров до машины и предупредительно распахнул переднюю дверцу автомобиля. Из салона выпорхнуло совсем уж юное создание женского пола, в короткой юбчонке и легкой ветровочке голубого цвета. Девушка небрежным движением руки поправила роскошные светлые волосы, выбившиеся из-под старомодной белой беретки, и, по-хозяйски подхватив Алексея под руку, направилась к нашему столу.

«Хороша чертовка, — про себя констатировала я. — Дочка или любовница?» — мелькнула у меня циничная мысль и тут же угасла.

Однако оказалось не то и не другое. Парочка остановилась около стола, и Алексей торжественно представил нам незнакомку:

— Марианна Петровна, наш новый егерь и ваш проводник.

— Ага, — усмехнулся Суходольский, — спортсменка, комсомолка и, наконец, просто красавица.

— Напрасно иронизируете, — сухо одернул его начальник турбазы, — Марианна Петровна, несмотря на свой юный возраст, мастер спорта по альпинизму. И уже успела зарекомендовать себя как опытный специалист.

— Марианна Петровна, а мы что же, полезем в горы? — не унимался мой друг.

— В горы не лазают, а ходят, — авторитетно поправила его Марианна, — и вообще не заморачивайтесь, надеюсь, мы подружимся, — девушка приветливо улыбнулась нам всем, — можно просто Мариша. Алексей Иванович, принесите мне, пожалуйста, что-нибудь накинуть, а то к вечеру похолодало. — Мариша зябко передернула плечами и села рядом со мной.

Я посмотрела на своих друзей и не смогла сдержать улыбки. Суходольский как сидел, так и замер с шампуром в одной руке и рюмкой во второй. Темир с поднятой рюмкой тоже застыл каменным изваянием. Но самое главное — лица. Более глупого выражения я еще не видела. Алексей же с готовностью метнулся в дом за пледом.

«Не к добру все это». — подумалось мне, но вслух я сказала:

— Очень приятно, Мариша. Я — Наташа, а это мои друзья Миша и Темир.

— Ну что же, будем знакомы. А теперь к делу. Прежде всего, как ваш проводник я хотела бы сказать о некоторых ограничениях, с которыми вам придется мириться в течение всего похода. И о которых давайте договоримся сразу, на берегу, так сказать. Меня не интересует, кто из вас кем является в обычной жизни, мне абсолютно наплевать, в каких вы званиях и абсолютно безразлично, какой у кого характер. Также можете на время похода забыть все свои амбиции и привычки. Прежде всего это касается алкоголя, — Мариша выразительно посмотрела на Суходольского своими синими глазищами, безошибочно определив в нем потенциального нарушителя режима. Мысленно я ей поаплодировала. — Употребления спиртных напитков я не потерплю в любом виде, — продолжила она, — далее, я буду требовать от вас неукоснительного выполнения всех моих распоряжений. Я подчеркиваю — не просьб, не рекомендаций, а именно распоряжений. Потому что, едва мы покинем территорию турбазы, я полностью возьму на себя ответственность за вашу жизнь. Сразу оговорюсь, что в настоящее время на турбазе другого егеря нет и в ближайшее время не ожидается, а посему, нравится вам это или нет, но выбора у вас тоже нет. Правильно я говорю, Алексей Иванович?

По тому, как быстро и даже где-то заискивающе закивал головой начальник турбазы, я поняла, что и его Мариша взяла в оборот.

— Круто берет, — прошептал мне на ухо Суходольский. — Что ж, посмотрим, и не таких обламывали.

— А вы, кажется, Михаил? — резко повернулась Мариша к Суходольскому. — Вас что-то не устраивает? Если так, то не шепчитесь, а встаньте и скажите вслух. Ну, смелее, вы же мужчина, в конце-то концов!

— У матросов нет вопросов, — весело отрапортовал Суходольский и довольно заржал.

— Еще вопросы, пожелания есть? — Игнорируя наглую выходку моего друга, Мариша обвела нас строгим взглядом, — Прекрасно, тогда на прием пищи — пятнадцать минут, — девушка посмотрела на наручные часы, — и всем отбой. Завтра подъем в пять ноль-ноль.

Утро выдалось пасмурным. Дождь, правда, перестал, но черные тучи упорно продолжали водить свой хоровод по хмурому небосводу.

Я прекрасно выспалась, а потому с аппетитом позавтракала. Мои спутники тоже быстро закончили прием пищи и с удовольствием закурили.

— Темир, а что у нас со связью? — спросила я. — В Москве нам сказали, что связь будет обеспечена на месте.

— Хороший вопрос. Связь с базой будем осуществлять по двум каналам, — охотно пояснил Темир и продемонстрировал нам два маленьких, совсем крохотных черных телефончика. — Первый канал обеспечит вот этот спутниковый телефон. Передача данных этим аппаратом, несмотря на миниатюрный размер, обеспечивается целой группой космических спутников, покрытие — весь мир. Связь с внешним миром, таким образом, будет у нас всегда, даже в самых что ни на есть труднодоступных местах. Например, в глубоких ущельях, где по определению связи нет и быть не может, нужно будет только дождаться пролета спутника, чтобы, по крайней мере, отправить экстренную СМС. К телефону предусмотрены два запасных аккумулятора, это помимо одного штатного. Но заряд батарей все равно следует строго экономить на случай форс-мажора. Связь будем осуществлять посредством отправки СМС-сообщений в 21:00 каждый день. Координатор нашей группы в Барнауле каждый вечер будет присылать точный и актуальный прогноз погоды также в виде СМС. Резервный канал связи — спутниковый трекер системы SPOT. Данный аппарат в заданном режиме отправляет информацию о местоположении группы на адреса электронной почты нашего управления в Барнауле и в Москву. Таким образом, наше руководство будет видеть, где мы находимся в режиме реального времени. Информация передается в виде координат точек нашего местоположения и приложенных к ним сообщений: «ОК» или, не дай бог, «SOS». Спутниковый телефон будет находится у меня, трекер — у Ростовой. Всем все понятно?

Вопросов не последовало, и мы занялись подгонкой экипировки. Закончив, мы попрыгали на месте, проверяя качество крепления снаряжения, и, убедившись, что нигде ничего не гремит и не болтается, весело загрузились в «уазик». Нам предстояло первые двенадцать километров проехать с комфортом, далее перегрузить снаряжение на лошадь и оставшиеся до базового лагеря археологов тридцать с небольшим километров продолжать движение уже почти налегке. Курорт, да и только. Однако не все оказалось так просто.

Алтай, переход, наши дни

Погрузив рюкзаки на лошадь, мы в очередной раз выслушали подробный инструктаж от Марианны и под недовольное замечание Суходольского в адрес нашего проводника: «Ну и зануда!» — вышли на маршрут.

Марианна сразу взяла такой темп движения, что мне стало понятно — пощады от нашего проводника ждать не придется, а потому я настроилась на трудный переход, внимательно смотрела под ноги и следила за правильным дыханием.

Вдоль правого берега реки наш маршрут проходил по пологим травянистым террасам и зарослям дикого кустарника, что сильно затрудняло движение. До крупного правого притока, впадающего в основное русло реки на высоте 2170 м, несмотря на высокий темп, мы добирались почти два часа. За притоком, слава богу, вышли на хорошо набитую тропу. Скорость движения резко возросла, и за 40 минут нам удалось преодолеть целых 3 км, что, несомненно, было очень хорошим результатом. Наконец в лесной зоне, на высоте, по словам проводника, 2100 метров, мы остановились на перекус и даже разожгли костер. После короткого привала продолжили движение. Вдоль русла реки повсеместно росли просто непролазные дебри колючего кустарника. Видимо, поэтому, пройдя еще около 400 метров по тропе, мы свернули с нее и начали трудный подъем в висячую долину реки, стремясь выйти с плавным набором высоты на левый борт долины. Пересекли редкий лесок, за которым попали на почти пологий склон, сплошь покрытый мхом, высокой травой и крупными синими цветами. Жаль, полюбоваться на эту красоту не пришлось. Марианна, вероятно решив добить нас окончательно, не снижая спринтерского темпа, погнала нас опять вверх по крутому склону. Даже у меня, несмотря на неплохую физическую подготовку, тут же сбилось дыхание.

— Она что, озверела? Куда так гонит? Я сейчас задохнусь на хрен! — долетел до меня на подъеме возглас Суходольского.

— А что ты хотел? Самоутверждается девочка, — кивнула я на маячащую впереди красную ветровку, — разве не видишь?

Но в ответ услышала только хриплое дыхание. Обернулась на ходу. Нет, все в порядке, Михаил, видимо, из последних сил, но продолжал карабкаться вверх.

Наконец мы спустились в долину реки, чуть выше зоны кустарника, и увидели раскинувшееся прямо под нами большое живописное озеро с разбросанными по берегу пестрыми палатками археологов.

Алтай, базовый лагерь археологов, наши дни

Спустившись к палаткам, мы с неописуемым наслаждением скинули казавшиеся неподъемными рюкзаки и бросились к озеру, куда, несмотря на ледяную воду, я отважилась окунуться аж дважды. Растершись докрасна жестким полотенцем, я почувствовала себя совершенно другим человеком. Суходольский не внял моим призывам поплескаться, только умылся и, усевшись на траву в сторонке, продолжал ворчать с недовольным видом на чокнутую Маришу, строя, видимо, коварные планы возмездия. У меня же настроение вернулось в норму, и, глотнув еще раз полной грудью восхитительно вкусный горный воздух, я направилась в лагерь археологов.

Нам оказали очень радушный прием, и уже через час, под завязку заправившись гречневой кашей с тушенкой и изумительным дымком, напившись душистого чая на травах, я с наслаждением залезла в мягкий спальный мешок и только собралась сомкнуть очи, как услышала знакомый до боли нарастающий грохот. Я медленно расстегнула молнию и выглянула наружу. Прямо над лагерем с жутким стрекотанием промчался вертолет с большими буквами «МЧС» на борту.

— Сегодня что-то целый день летают, — проинформировала меня проходящая мимо моей палатки молоденькая девушка с закопченным чайником в одной руке и мокрым полотенцем в другой.

Я кивнула в ответ, забралась обратно в спальник и через мгновение отключилась.

— Наташенька, вас интересует мумия с плато Укок? Как это мило и похвально, право слово, что вы интересуетесь историей. Ну что ж, мне, как непосредственному участнику тех событий, не составит труда и даже доставит удовольствие припомнить все подробности, извольте. — Иван Иванович Шляпников, кандидат исторических наук из Новокузнецка, достал из потертой планшетки трубку и несколько минут набивал ее душистым и терпким табаком, аромат которого я почувствовала сразу, несмотря на насморк, начавший преследовать меня после нашего прибытия в лагерь археологов и связанный, скорее всего, с моими в высшей степени опрометчивыми водными процедурами в ледяной воде горного озера.

— Итак, молодая женщина была погребена в кургане на плато Морок и найдена нашей экспедицией под руководством вашего покорного слуги, — Шляпников привстал с шаткого складного стульчика и шутливо раскланялся, — в 1993 году при проведении раскопок в неизвестном ранее могильнике, диаметром 18 метров. Забальзамированное тело женщины покоилось в деревянной колоде, доверху заполненной льдом и забитой, видимо, для надежности четырьмя медными гвоздями. Шучу.

— Так вы раскопали курган? А в некоторых публикациях я читала, что мумию обнаружили в пещере.

— Именно в кургане. Уж можете мне поверить на слово. Вообще эта находка имела в прессе жуткий резонанс. Что только про нас не писали! Якобы нами обнаружена чуть ли не принцесса Темене, ни много ни мало — старшая из дочерей Эрлика.

— А кто такой Эрлик?

— Эрлик — это чисто мифический персонаж. Владыка подземного мира и царства мертвых. Ему преданно служат злые духи — курмесы. Они выходят наверх после заката солнца и похищают души спящих людей. По древнему преданию, у Эрлика кудрявые волосы, усы и длинная борода. Одевается он в медвежьи шкуры, никогда не расстается с железным мечом, а пьет из чашки, сделанной из черепа. Частенько его можно увидеть верхом на огромном черном быке. Эрлик с сыновьями и дочерями живет на берегу сказочного озера, наполненного людскими слезами. Вот как воспевает их народный эпос. — Шляпников на мгновение замолчал, собираясь с мыслями, и вдруг хорошо поставленным голосом профессионального чтеца продекламировал:

Алтай, волшебным пеньем

Заколдован, замолчит,

Лишь легкий ветер над скалою

Уснувшей травкой шевельнет,

Тогда во мгле ночной

Из-под земли сырой

Выходят девицы толпой.

Те девицы не простые,

Эрлика дочери младые.

Они выходят лишь тогда,

Когда в горах нет человека.

Ночь темна.

Они выходят.

Путь им звезды освещают.

Они и костлявые, и вертлявые,

И туда, и сюда, и налево, и направо,

Во все стороны.

Волосы черные, как земля,

Семь раз вокруг девиц обвились.

Идут, слегка танцуют,

Легонько подпевают,

Изгибаясь, как змеи. —

ну и так далее, в том же духе.

— Супер! — воскликнула я, захлопав в ладоши. — Вам во ВГИК надо было поступать. Это же надо уметь так войти в образ. Поражена. Не скрою, прямо в самое сердце.

— Тогда, летом 1993 года, в Институте археологии и этнографии СО РАН полагали, что при раскопках в скифском захоронении на высокогорном плато Укок мы вскроем лишь рядовой каменный курган, Однако, как говорят медики, вскрытие показало, что раскопки были далеко не рядовыми и, напротив, вывели нас к целой череде уникальных открытий и загадок. Сначала мы обнаружили в вечной мерзлоте захоронение мужчины-скифа. Как было принято в древности, в мир иной уважаемого и богатого скифа всегда сопровождали три лошади, железные ножи, глиняная утварь. Мы с коллегами бережно вынули содержимое гробницы на свет божий, и тут неожиданно под первым захоронением показалось второе, которое и оказалось настоящей сенсацией, — под деревянным настилом находились останки шести лошадей в богатой сбруе, а под ними в саркофаге лежала женщина европейской внешности. Но нас поразило не это, а то, что перед нами была самая настоящая мумия, причем распрекрасная мумия, к тому же отлично сохранившаяся. Нашему удивлению не было предела — ведь раскопки мы вели, на минуточку, не в Египте и не на Тибете, а на горном плато Горного Алтая. На теле же «принцессы Кадын», как ее сразу окрестили ученые, были изображены татуировки с изображением грифона, выполненные явно в скифском стиле. К сожалению, из-за возмущения местных жителей, утверждающих, что был потревожен прах их прародительницы, раскопки пришлось прекратить. Хотя эти утверждения крайне спорны. И вот почему. Современные алтайцы относятся к тюркским народам, а принцесса обладает классической европейской внешностью. Однако раскопки прекратились, а уникальная мумия была вывезена с Алтая в Институт археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук. Позже ее восстановлением, насколько я знаю, плотно занимались ученые Научно-исследовательского центра биологических структур Института мавзолея в Москве. Но кем была при жизни эта удивительная женщина? Эта находка в корне разрушила представление ученых о прошлом жителей Горного Алтая. Оказалось, здесь жили не дикие отсталые племена, а, судя по находке, существовала сверхсильная развитая цивилизация. Ведь возраст «принцессы» ученые оценили в 3000 лет, получается, что в 1000 году до н. э. жители труднодоступных высокогорных плато Алтая ходили не в шкурах с каменными топорами, как это считалось ранее, а имели одежду из тончайшего шелка, умели изготавливать золотые и бронзовые украшения и орудия труда. В местном фольклоре еще задолго до открытия гробницы существовала древняя легенда, рассказывающая о принцессе Кадын: «…На высокогорном плато Уток, на юге Алтая, расположившемся на высоте около нескольких километров над уровнем моря, издревле считающемся сакральной территорией, у подножия великих гор Табын-Богдо-Ола, находится тайный горный мир, так называемый «второй слой небес», населяемый сынами неба». Далее легенда рассказывает, что до скифов, пришедших на эти земли многие тысячелетия назад, здесь жили существа, сошедшие со звезд и обладающие сверхъестественными способностями. А где-то среди вершин Табын-Богдо-Ола жил таинственный Хуанди со своей «командой». Возможно, это он и был капитаном корабля, доставившим на Землю команду инопланетных ученых. И вот после нескольких лет, проведенных на Земле, Хуанди и часть его команды вошли в огнедышащую пасть дракона, отлитую из меди, и улетели домой, назад к звездам. Оставшаяся часть команды, возможно, прожила еще какое-то время среди землян и умерла своей смертью. Многие исследователи считают, что «принцесса Кадын» была одним из членов звездного экипажа. Кроме того, даже если закрыть глаза на разительное отличие принцессы от народов, обитавших в древности на Алтае, то объяснить, почему за тысячелетия мумия принцессы осталась в первозданном виде, как будто ритуал проходил вчера, не представляется возможным. Очевидно, таинственную принцессу просто за уши притягивают к этой версии, но тут в защиту сторонников космической версии встают знаменитый Геродот и китайские ученые. Так, среди археологов Китая, которых при их политической системе просто невозможно обвинить в мифотворчестве, стала известна находка, сделанная на Алтае в непосредственной близости от российской границы, в китайской провинции Цзычжоу. Там во время раскопок была открыта гробница некого Чи Ю, которого китайские археологи не без оснований считают помощником таинственноего Хуанди, только вот если всю команду Хуанди ученые все-таки склонны причислять к людям, то найденный Чи Ю, по мнению китайских археологов, ни много ни мало полугуманоид. Факт совпадения научной и легендарной версии происхождения принцессы Кадын ставит точку в спорах о происхождении человечества. А спустя всего несколько месяцев после вскрытия гробницы в исторических архивах было найдено еще одно косвенное подтверждение внеземного происхождения алтайской мумии: древнегреческий историк Геродот, современник загадочной принцессы, писал о населяющих горный Алтай племенах скифов, которые могут обращаться в грифов, «стерегущих золото». Эти существа отличались высоким ростом и неземной внешностью. Ни раскосых глаз, ни широких скул, как у китайцев или алтайцев. Геродот писал, что у скифов были свои цари, во главе которых стояла праматерь, или владычица скифов.

В могилах на предметах этого периода находят множество изображений ушастых грифонов — мифологических существ, стерегущих золото. Таким образом пресса тут же поспешила заявить, что принцесса с грифоном на плече и есть та самая Великая жрица. Если верить китайской мифологии, кони рыжей масти, найденные рядом с мумией, назывались «цилинь», то есть небесные или способные вознести человека к самим облакам. Если верить легенде, то они представляли собой смесь с грифонами и ассоциировались с образом богини-матери, породившей весь род людской, прах которой тревожить крайне нежелательно. Кстати, местные жители были очень обеспокоены вскрытием гробницы, справедливо считая, что археологи потревожили покой богов. И действительно, вскоре после этой находки, а точнее, в 2003 году по Алтаю прокатилась целая волна землетрясений, которые местные жители связывают, естественно, с отправкой праха принцессы в Новосибирск и Москву. Как-то вот так, — развел руками Шляпников, заметно покраснев от удовольствия, — а дальше началось. Возмущенная общественность заявила, что теперь, якобы после того, как осквернена священная могила его дочери, весь Алтай ждет волна еще каких-то совершенно ужасных катаклизмов. Некая чересчур активная группа местных жителей после обнаружения мумии даже стала требовать запрета на все раскопки на Алтае и немедленного перезахоронения мумии на прежнем месте. Они заявили, что алтайцы якобы всегда знали место захоронения принцессы Темене, и многие поколения алтайцев поклонялись ей. А некоторые горячие головы вообще заявили, что найденная мумия принадлежит прародительнице ни больше ни меньше всего алтайского народа. К счастью, вскоре в результате анализа ДНК выяснилось ее индоевропейское происхождение, следовательно, она никак не могла быть прародительницей алтайцев, имеющих, как известно, монголоидные корни. Конечно, детали самого захоронения, как то погребальный сруб и гроб в виде колоды, безусловно, говорят о ее принадлежности к скифским жрецам высокого уровня, населявших тогда Центральную Азию. Но и только. Так что заверяю вас — обнаруженная нами мумия, хоть и принадлежала к знатному роду, о чем говорят многочисленные татуировки на ее теле, в том числе в виде грифонов, при жизни была самая что ни на есть обычная смертная женщина. Кстати говоря, сейчас уже точно установлено, что умерла она от рака молочной железы. Ответьте мне как медик, как по-вашему, может ли онкология погубить некое мифическое существо?

— Ну, не знаю. Думаю, нет. А что еще интересного было в могильнике?

— Из редкостей — бронзовая пластина с изображением морды волка, довольно большая, 25х16,5 сантиметра. А остальное — кости лошадей, фрагменты конской упряжи, глиняная посуда, железные ножи. Словом, обычный набор предметов, характерных для этого периода. Абсолютно ничего, из-за чего стоило поднимать такой шум в прессе.

— Ну, а ничего необычного рядом с могильником вы не находили? Скажем, пещеры с наскальными рисунками или…

— Пещера? Пожалуй что была. Примерно в трехстах метрах. В общем-то не пещера даже… Я бы назвал такое сооружение «врата». Вырубленная в горной породе прямоугольная арка с массивным широким козырьком, абсолютно правильной формы. Боковые поверхности стен были до того гладкие, будто их полировали специально. Если смотреть издалека, то кажется, что у подножия горы открыта дверь. А подойдешь ближе — входа нет. Под аркой чуть дальше — гладкая горная порода — тупик. Вообще, на Алтае много таких природных образований, посмотришь, и кажется — здесь точно без рук человеческих не обошлось. Меня же эта пещера заинтересовала тем, что справа, примерно в полуметре от поверхности земли, на камне когда-то был вырезан квадрат совершенно правильной формы, а на нем неразборчивые символы, причем не стершиеся от времени, а как будто оплавленные. Помню, мне даже на мгновение представилось, как подхожу к этим вратам, достаю из кармана магнитную карточку, прикладываю ее правой рукой… В точности как в метро мы пользуемся проездным билетом и… врата открываются… Даже немного не по себе стало.

— А что могло так расплавить камень?

— Ума не приложу. Вокруг ничего похожего больше не было. Просто оплавленный квадратный участок скалы со сторонами примерно 20 сантиметров, с абсолютно нечитаемыми символами.

— А вы не делали фотографий этого места? — с надеждой спросила я.

— Представьте себе — сделал. У меня в компьютере они должны были сохраниться. Хотя, честно говоря, я и сам не знаю, что меня так заинтересовало. Вообще, странное было ощущение около той пещеры. Но сами понимаете, мы все были заняты в первую очередь открытым захоронением, и до этой пещеры дело не дошло. А потом и вовсе забылось. На Алтае довольно часто встречаются камни с клинописью, и порой в очень хорошем состоянии.

— А как бы мне заполучить эти ваши снимки?

— А вот тут нет ничего проще. Я позвоню сыну, он сейчас должен быть в Москве, и он отправит их вам на электронную почту, какую скажете. Как вам такой вариант?

— Отлично. Мне бы это очень помогло, спасибо. — Я достала карандаш, быстро написала на листке электронную почту генерала Тарасова и передала записку профессору.

— Ну о чем вы говорите, Наташа, — улыбнулся Шляпников, принимая от меня записку и пряча ее в нагрудный карман. — В этих снимках нет ничего секретного. Так что мне совсем не трудно помочь такой приятной во всех отношениях девушке. Сегодня у нас сеанс связи. Обязательно передам сыну вашу просьбу.

— Еще раз спасибо. Профессор, а скажите, вы же часто работали на скифских курганах?

— Приходилось. Только большинство из них дошло до нас, увы, в уже разграбленном виде. Вот в чем основная проблема. В этом смысле курган на Укоке — удачная находка. Хотя и он имел ярко выраженный вторичный контекст.

— Вторичный контекст? Что это значит? — быстро спросила я.

— Видите ли, любое историческое захоронение имеет свой контекст. Первичный либо вторичный. Так вот, вторичный контекст, — охотно начал объяснять Шляпников, — это когда могильник был ранее потревожен в результате деятельности человека или естественных природных явлений. Курган на Укоке имеет, как я уже говорил, выраженный вторичный контекст. То есть, проще говоря, он был вскрыт еще до нас. Но грабители по какой-то причине не успели сделать свое черное дело до конца. Так что с уверенностью можно сказать, что нам повезло. Хотя, что гораздо интересней, курган на Укоке был вскрыт сравнительно недавно.

— В каком смысле? — насторожилась я.

— Понимаете, все разграбленные захоронения, которые мне встречались, были вскрыты до нас очень давно. Как правило, почти сразу после погребения. Грубо говоря, современниками усопших. Курган же на Укоке потревожен современниками уже нашими. Причем, что интересно, дважды. Понимаете, о чем я говорю?

— Кажется, понимаю, — ответила я задумчиво, — а скажите, профессор, в этом могильнике вы не находили остатков скифского вооружения?

— Хм. Вы, Наташа, меня удивляете все больше. Ваше умение так быстро схватывать все на лету… Ваша проницательность… Вы удивительный человек. Вероятно, из вас получился бы хороший ученый. Вы правы. В этом могильнике были обнаружены полуистлевшие деревянные фрагменты скифского щита. Вероятно, изначально он лежал поверх колоды. Мы же его нашли в двух метрах правее. От него остался только каркас, внешняя обшивка отсутствовала. Обычно скифы покрывали свои щиты железом, изредка украшали декоративными элементами из меди или бронзы, но этот был особенный. Следы ржавчины или медных окислов на деревянных элементах отсутствовали. Вероятно, этот экземпляр был покрыт бронзовыми накладками. Это, конечно, делало щит значительно тяжелее, но тем не менее.

— А бронзовые накладки вы нашли? — спросила я, внезапно почувствовав пустоту в животе.

— Увы. Мы нашли только деревянные обломки и бронзовую пластину, видимо служившую украшением доспеха. А остальные бронзовые части щита, очевидно, стали добычей грабителей.

— Профессор, а скажите, как вы думаете, почему сверху колоды лежал щит? Ведь в могиле была похоронена женщина?

— Сложно сказать наверняка. Известно, что у скифов были женщины-воины, этакие древние амазонки. А может, учитывая принадлежность покойной к определенным шаманским кругам, можно предположить, что этот щит вполне могли использовать в древних ритуальных обрядах. Ну, раз вас так заинтересовал этот щит, могу дать вам прочитать его описание, сделанное мной прямо на месте. Хотите?

— Еще бы, — пролепетала я, с трепетом принимая из рук ученого телефон со светящимся в темноте голубым дисплеем, и с интересом стала читать:

«Останки щита с полосчатым покрытием были обнаружены И. И. Шляпниковым в кургане номер 2 шахты, расположенной в юго-восточной части плато Укок, Алтайский край… Длина сохранившихся деревянных частей набора в прилагаемой таблице. Полосы покрытия щита, вероятно, были изготовлены из бронзы и имели размер примерно 21 см на 6 см. По следам на деревянных частях набора можно сделать вывод, что один из краев пластины по длинной стороне был загнут внутрь. При этом каждая полоса перекрывала соседнюю примерно на одну треть ширины. Изначально пластины были соединены между собой бронзовой проволокой. Пластины не сохранились. Украшала доспех массивная литая бронзовая пластина с изображением головы волка размером 25х16,5 см. На внутренней стороне видны незначительные следы окислов бронзы, оставленных частями набора. Судя по окислам, пластина была прикреплена поперек пластин бронзовой проволокой, фрагменты которой хорошо сохранились в отверстиях, идущих вдоль края изделия…»

Похоже, я совсем запуталась от обилия полученной информации. Все было необходимо срочно обдумать и, насколько это возможно, систематизировать. Поэтому я поднялась и со словами:

— Спасибо. Все было очень интересно. Пойду пройдусь, — и медленно побрела в сторону озера.

Мысли вихрем неслись в моей голове. Это что же получается, думала я, курган на Укоке почистила сначала экспедиция профессора Каменева, забрав только бронзовые пластины. Но не все. Почему? По какой причине Каменев совершенно спокойно по возвращению из экспедиции сдал все привезенные с собой пластины в музей, а эти три оставил в могильнике? Не нашел? Но, судя по всему, щит тогда еще был цел. Если же учитывать тот факт, что профессор Каменев был едва ли не лучшим на тот момент специалистом по скифской клинописи, то он наверняка точно знал либо предполагал, что написано на пластинах. И эти три пластины он оставил в могильнике умышленно, наверняка планируя за ними вернуться. Потому что именно на них, вероятно, и было что-то, представляющее особую ценность. Но у него не сложилось. Зато получилось через 22 года у Тетерникова. Определенно он отправился не изучать мегалиты, а именно за этими тремя пластинами. И забрал их. Это тоже можно считать почти доказанным фактом, ибо экспедиция профессора Шляпникова в 1993 году в могильнике их не обнаружила. А это значит, что Тетерников точно знал, за чем идет на Алтай. И знание это пришло к нему определенно от Каменева. Именно от него. Потому как Тетерников забрал пластины из музея только за три дня до экспедиции. И времени на расшифровку символов у него не было. Примем за факт — Тетерников за три дня до отъезда на Алтай уже имел перевод скифского текста. В голове не укладывается. Но другого объяснения я не видела. Остается понять, зачем Тетерникову понадобились эти три злополучные бронзовые пластины? Значит, все дело не в тексте, а в самом щите? Что в нем такого ценного, если текст уже прочитан, расшифрован и известен? Что такого скифы могли там написать или изобразить? Карту сокровищ? Возможно. Девушка из Исторического музея говорила мне что-то про жизнеописание погребенного и сильно преувеличенные подвиги усопшего воина. Но в могильнике, где был найден щит, была похоронена женщина. При чем здесь тогда, скажите на милость, ратные подвиги? И самое главное — куда делись эти самые бронзовые пластины после гибели экспедиции Тетерникова? На месте трагедии они обнаружены не были. По крайней мере, судя по сохранившимся документам.

У кромки темной воды стояли две тени. Так и есть — Суходольский зря времени не терял. Подойдя ближе, я увидела рядом с ним стройную фигурку Марианны. Романтик хренов. Я тут всю голову себе сломала, буквально по крохам выуживая из археологов информацию, а мой напарник тем временем охмуряет девиц. Хотя, если уж быть до конца честной, немного «объездить» нашу девицу не помешает. На будущее, так сказать. Больно уж своенравная попалась нам барышня.

— Добрый вечер, молодые люди, — поздоровалась я.

— Привет, — неохотно отозвался Суходольский, и по тому, как поспешно отодвинулась от него девушка, я поняла, что помешала.

Молча взяв из рук Суходольского уже ополовиненную бутылку коньяка, я сделала большой глоток и, почувствовав, как приятное тепло разливается по всему телу, вернула бутылку.

— Красота-то какая, — пробормотала я и, кивнув на широкую лунную дорожку, переливающуюся серебром на безмятежной глади озера, побрела в сторону костра.

«Нет, все-таки эта поездка на Алтай получилась на редкость удачной. Собрать в одном месте участника раскопок на Укоке и человека, знающего Урбонаса, просто невероятное везение, — подумала я. — Правда, Антошкин Павел Евгеньевич, которого следовало опросить по поводу Урбонаса, пока еще был вне досягаемости. Он с группой археологов второй день ночевал на перевале Вероника. Профессор сказал, что на раскопе они работают поочередно по двое суток, группами по пять человек. Так что завтра во второй половине дня состоится смена караула, и Антошкин вернется в базовый лагерь. А пока стоит еще плотнее пообщаться с профессором Шляпниковым, интересный он человек. Причем во всех отношениях…»

Костер, пока я бродила по берегу озера, почти прогорел, и профессор Шляпников подбросил в огонь еще дров. Спать не хотелось, и я, накинув на плечи теплый плед, попросила Ивана Ивановича рассказать что-нибудь еще.

— А знаете, Наташенька, в этом смысле, я имею в виду по-настоящему интересные археологические экспедиции, мне как ученому очень повезло. Довелось поковыряться в раскопах не только на плато Укок, но и на Южном Урале, в Кемеровской области. Вы слышали что-нибудь о Тисульской принцессе?

— Очень интересно. — Я поудобнее устроилась возле костра, поближе к огню и еще плотнее закуталась в шерстяной плед.

— Вот видите, не слышали. А между тем о девушке, обнаруженной 5 сентября 1969 года в саркофаге в толще угольного пласта возрастом в сотни миллионов лет, до сих пор не утихают споры, как в нашем археологическом сообществе, так и среди историков, биологов, медиков и даже геологов всего мира. Одни считают, что всю эту историю о сенсационной находке выдумали журналисты в погоне за жареными фактами, другие в нее безоговорочно верят и обвиняют во всех бедах ваших, Наташенька, коллег. Есть и такие, которые считают, что пока нет никаких материальных, документальных или иных подтверждений этой фантастической истории, то и говорить не о чем. А вам, Наташа, повезло. Я и есть то самое материальное подтверждение всей этой интересной истории. Хотите верьте — хотите нет.

— Честно говоря, у меня пока нет никаких оснований вам не доверять. Но сразу хочу предупредить, что, готовясь к этой командировке, изучала документы только по раскопкам на плато Укок и связанные с ними материалы. На более углубленное изучение проблем археологии времени, честно говоря, не было абсолютно. Надеялась наверстать в ходе расследования.

— Ну что ж, давайте наверстывать, — улыбнулся Шляпников. — Вам будет интересно. Итак, Кемеровская область, Тисульский район, Южный Урал, село Ржавчик, угольные разработки, утро 5 сентября 1969 года.

— Уже интересно, — ободряюще улыбнулась я.

— Началось все с того, что в самой середине 20-метрового угольного пласта на глубине приблизительно 70 метров горнорабочий Карнаухов обнаружил большой ларец или саркофаг из белого камня, предположительно мрамора. Начальник горнопроходного участка приказал немедленно прекратить все работы на разрезе, и с невероятным трудом рабочие вытащили таинственный предмет на поверхность. Когда саркофаг вскрыли, то вместо ожидаемых сокровищ в нем обнаружили тело девушки.

— Вы хотели сказать, скелет девушки?

— В том-то все и дело, что саркофаг был заполнен прозрачной розовой с голубым отливом жидкостью, а в ней, словно живая, лежала красивая женщина лет тридцати, с большими, широко раскрытыми голубыми глазами. Представьте себе — белая кожа, европейские черты лица и длинные, густые, русые с рыжеватым отливом волосы.

— Представить могу, но с трудом, — поежилась я.

— Так вот. Одета красавица была в белоснежное кружевное полупрозрачное платье длиной чуть ниже колен, короткие рукава которого были искусно вышиты мелкими цветами. В изголовье лежала прямоугольная, закругленная с одного края, на вид небольшая металлическая коробочка черного цвета, которая мерцала разными цветами. О находке сразу сообщили в райцентр, и вскоре в Ржавчик прибыли буквально все — от местного начальства до военных и милиции. Мы прилетели на милицейском вертолете в 16:30. До нашего прибытия саркофаг простоял под открытым небом на солнце примерно с 10:00 до 15:00 часов. Так что посмотреть на него успело все село. Чуть позже, около пяти вечера, из области прилетел вертолет с вашими коллегами в штатском. Я видел, как заходит на посадку этот вертолет странного кирпичного цвета, и, помню, даже подумал из-за его необычной расцветки, что зачем-то прилетели пожарники. Быстро посовещавшись, ваши коллеги заявили нам, что саркофаг с его содержимым может быть заражен и потому опасен для жизни и здоровья, и попросили всех отойти от него на безопасное расстояние в десять метров. У всех тех, кто прикасался к саркофагу или подходил слишком близко, проверили документы и тщательно зафиксировали данные. Сотрудники спецслужбы, не подпуская рабочих, начали было самостоятельно грузить саркофаг в вертолет, но он был просто неподъемным. Тогда, несмотря на все наши протесты, они решили слить жидкость. Потом минут пятнадцать искали подходящую емкость. Когда жидкость была откачана в найденную в бытовке у рабочих чистую металлическую двухсотлитровую бочку, волосы девушки стали быстро менять цвет и вскоре стали темно-каштанового цвета, а белая кожа прямо на глазах приобрела жуткий сине-фиолетовый оттенок. Тогда жидкость быстро залили обратно, и в течение нескольких минут тело девушки приобрело прежний живой вид. Саркофаг закрыли крышкой и с помощью рабочих все же загрузили в вертолет, который сразу поднялся в воздух и взял курс на Новосибирск.

— И вы все это видели? Своими глазами? Поверить не могу! — воскликнула я.

— Да, — тихо ответил профессор. — Правда, не в качестве ученого, а скорее статиста. Жалею, что не успел сразу сфотографировать это чудо. Потом, когда прилетели чекисты, сделать это было уже невозможно. Вся аппаратура была ими изъята. Собственно, они с этого и начали.

— Тогда о чем жалеть, — пробормотала я, — если фотоаппарат все равно бы потом забрали?

— Фотоаппарат вполне можно было спрятать в бытовке рабочих, будь я посообразительней и чуть расторопней. Но я настолько был поражен увиденным, что… — развел руками Шляпников. — Таким образом, раритет был навсегда утерян для науки.

— И что же, после того как саркофаг увезли, его больше никто не видел?

— Увы. В прессу периодически просачивались всякие версии, но они носили характер домыслов. Например, сразу после описанных событий некоторые горячие головы стали заявлять, что возраст захоронения определяется по меньшей мере в 800 миллионов лет!

— Извините, я, конечно, не биолог, но все равно считаю, что это полный и законченный бред! Ведь тогда получается, что найденная женщина жила в каменноугольном периоде палеозоя, или правильнее сказать — в карбоне. А это, господин профессор, означает, что дамочка наша обитала на Земле еще до появления на ней динозавров. А как же теория Дарвина?

— Не буду спорить. К тому же теория Чарльза Дарвина весьма и весьма спорна. А потому в этом вопросе я бы прежде всего опирался на геологию как совокупность наук о строении Земли, ее происхождении и развитии, основанных на изучении геологических процессов, вещественного состава, структуры земной коры и литосферы, поскольку именно она на данный момент хорошо изучена и, по крайней мере, дает более или менее ясные ответы на многие вопросы. В отличие, повторюсь, от теории старика Дарвина, биологии и тем более медицины. Простите, если я вас задел.

— Ну что вы, — протестующе замахала я руками, — я и сама не слишком высокого мнения о нашей медицине.

— Поэтому, думаю, нам лучше всего попытать на эту тему нашего коллегу доктора геологии Пастухова, — согласно кивнул головой Шляпников. — Афанасий Петрович, не соблаговолите ли вы прояснить нам некоторые аспекты геологии? — обернулся мой собеседник к долговязому великану в «энцефалитке», колдующему над примусом возле палатки.

— Так, о чем спор? — Пастухов подошел к костру. Лицо у него, несмотря на огромный рост, оказалось широким и добрым, а морщинки вокруг больших серых глаз создавали впечатление, что их обладатель смотрит на вас не просто сверху вниз, а насмешливо и немного снисходительно.

— А мы, Афанасий Петрович, спорим о возрасте находки из Тисуля. Что скажете?

— Ну, вероятнее всего, события развивались следующим образом. Первоначально гроб с телом женщины стоял в деревянном склепе посреди чащи леса. Со временем склеп разрушился и через миллионы лет превратился в монолитный пласт черного угля. Признаться, я краем уха слышал ваш спор и полностью согласен с Натальей, ни о каких восьмистах миллионов лет речь здесь в любом случае идти не может. Ибо, простите, если напоминаю вам элементарные истины, но по современным представлениям тектоники 800 миллионов лет назад на территории современного Южного Урала было море. Карбон начался примерно 358 миллионов лет назад, за ним последовал пермский период, который закончился 252 миллиона лет назад, когда на месте современного Южного Урала плескался между Европой и Азией океан. 200 миллионов лет назад пришел мезозой, и появились динозавры. Он закончился 66 миллионов лет назад. О человеке разумном речь еще не шла. Да и вообще, горы Урала — одни из самых древних горных систем планеты. А потому длительные процессы естественного складкообразования, сопровождающиеся опусканием и превращением участков суши в дно океана, а также землетрясения, извержения вулканов с излиянием лавы и разломы земной коры не могли не затронуть угольный пласт с саркофагом. Резюмируя выше сказанное, скажу, что на сегодняшний день возраст самых древних залежей антрацита датируется примерно в 300 миллионов лет. Так что более древних каменноугольных пластов на Земле просто не существует. Я ответил на ваш вопрос? — развел руками Пастухов.

— Спасибо, коллега. Я припоминаю, в одной английской газете, еще в семидесятых годах, мне попалась статья об интересной находке, сделанной в США. Если не ошибаюсь, это было в июне 1891 года в штате Иллинойс. Некая домохозяйка, набирая уголь для печи, решила разбить большой кусок угля, никак не хотевший из-за своих размеров влезать в ведро. Разбив антрацит, она обнаружила внутри золотую цепочку очень тонкой работы. На куске угля, на изломе остался ее четкий отпечаток, а потому не вызывало сомнения, что украшение попало туда до его образования, а значит, было это, как только что вы нас просветили, около 300 миллионов лет назад. На этом научный диспут предлагаю закончить и перейти к более приятному времяпрепровождению. Вы, Наташенька, как относитесь к пиву?

Я неопределенно пожала плечами, но Шляпников расценил этот жест как согласие и со словами:

— Вот и славненько, — с загадочным видом удалился в сторону озера.

— Честно говоря, я представляла себе археологов немножко по-другому, — задумчиво проговорила я вслух, наблюдая, как научрук, читай научный руководитель экспедиции, кандидат и без пяти минут доктор наук Шляпников собственной персоной, встав на колени, с превеликим трудом волочет из озера что-то большое, подозрительно позвякивающее и переливающееся серебром.

— А вы что же, барышня, думали, археологи не пьют? Глупости! — Шляпников подтащил и оставил у костра огромную, похожую на рыболовную, сеть, битком набитую алюминиевыми банками с пивом, которые, блестя в лунном свете, издали создавали полную иллюзию того, что в сетке бьется живая рыба.

— Ну, вообще-то, — пробормотала я, сообразив, что вопрос научрука, буду ли я пиво, был отнюдь не риторический.

— А вот послушайте — наша походно-археологическая, — весело сказал Шляпников, беря в руки гитару:

Ой, Вань, гляди-ка, археологи!

В грязи от пяток до ушей…

По разговору видно — олухи,

А рожи как у алкашей!

А тот похож — нет, правда, Вань,

Гляди на Шляпу — тоже пьянь.

И носит, гад, такую рвань,

Ужасно, Вань!

Ты не смотри на них, что грязные,

Ты, Зин, им в душу загляни!

И хоть снаружи безобразные,

Внутри гуманные они!

А что до Шляпы, так ведь, Зин,

Ему б скорее в магазин,

К тому же он, ты знаешь, Зин,

Не пьет один!

Ой, Вань, гляди-ка, керамисточка!

Ой, я, ей-богу, закричу!

Ей принесли с раскопа мисочку,

Я, Вань, такую же хочу!

А вон, гляди, в отвале — мрак!

В базарный день цена — пятак,

Их черный лак среди руин,

Но наш советский гуталин

Чернее, Зин!

— Ой! Уморили, — расхохоталась я. — Не в бровь, как говорится, а в глаз!

— Так вот, вам, сударыня, очень повезло. У вас есть прекрасная возможность приобщиться к нашему великому братству кирки и лопаты. Хотя, — Шляпников ловко подцепил и со смачным хлопком откупорил банку с пивом и протянул мне, — все, абсолютно все, попавшие хоть раз на археологический раскоп, делятся на тех, кто до конца дней своих будет бредить раскопками, и тех, кто так же всю жизнь с ужасом будут вспоминать это приключение. Уверен — вам понравится.

— Вы предлагаете мне взять лопату и попробовать свои силы в вашем нелегком труде?

— А вы что же, против? Неужели не интересно? Археология, среди прочих своих достоинств, является, например, одним из самых действенных способов перестать бояться смерти и покойников. У подавляющего большинства обычных людей это самая большая фобия.

— Это у обычных. — парировала я. — А у представителей моей профессии данные страхи отсутствуют напрочь.

— А кто вы по профессии, стесняюсь я спросить, — улыбнулся научрук.

— Врач. А точнее — реаниматолог. Отбираю, так сказать, у старика Харона клиентов.

— Просто замечательно, — непонятно чему обрадовался Шляпников, — вот видите, и профессии у нас в общем-то похожие.

— Ну, если вы намекаете на некоторую аналогию, то… при известной доле фантазии — возможно. Ибо, как известно, понятие аналогии действительно предполагает, что два объекта, имеющие некоторые сходные черты, могут иметь и другие сходства.

— Вот! А я о чем?

— А действительно, о чем это вы?

— Как о чем! О культуре пития, конечно! Вы же не станете отрицать, что медики в целом и реаниматологи в частности, ничего не хочу сказать плохого, просто в силу специфики профессии, так сказать…

— Ладно, — махнула я рукой, — спорить не буду. Ну что из этого следует?

— А то, что медики в этом вопросе очень похожи на нас, археологов. Вот к примеру, что вы делаете, когда заканчивается бухло? Прекращаете процесс или идете и покупаете?

— По-разному. Но если вы так ставите вопрос, то, конечно, коли уж закончился спирт, назначаем гонца, он идет и добывает.

— Вам проще, — вздохнул Шляпников, — у вас всегда магазин под рукой. — А вот археолог что делает, если до магазина пять километров? Правильно. Идет, покупает и возвращается с выпивкой. А если десять километров? — Научрук вздохнул и сам тут же ответил на свой вопрос: — Тоже идет и покупает, только возвращается значительно позже. Да, наше ремесло требует от нас терпения во всем.

— Ну хорошо, — снова рассмеялась я. — А дальше-то что? — решила спровоцировать я научного сотрудника на дальнейшие откровения.

— А дальше — само собой напрашивается дедуктивное умозаключение, что есть не что иное, как переход от общих гипотез к частным выводам.

— Валяйте, — махнула я рукой, откупоривая вторую банку. Этот кандидат наук начинал мне нравиться. Какие все-таки забавные люди эти археологи.

— А частные выводы, девушка, в данном конкретном случае очевидны. Вам, как и мне, свойственна некоторая доля цинизма по отношению к смерти. Вот, например, когда нам в раскопе на поле боя с татаро-монголами попадаются скелеты, а попадаются они постоянно, мы думаем про себя: «Ну да, жалко, конечно, что их всех так варварски перебили татары. Ну да, все они погибли молодыми. Ну так что? Ведь, если посмотреть с другой стороны, и продолжительность жизни-то тогда была, прямо скажем, не слишком большой». Скажите, разве вам, как врачу, не знакома подобная постановка вопроса?

— Такие умозаключения свойственны скорее патологоанатому, — лениво возразила я, хотя, учитывая специфику моего нынешнего ремесла, трудно было не согласиться.

— Правда, у нас, — совсем разошелся Шляпников, — я имею в виду археологов, эта пресловутая доля цинизма иногда просто зашкаливает. У меня есть несколько приятелей, которые с превеликим удовольствием позируют перед фотокамерой на фоне разверстых могил, чуть ли не в обнимку с черепами и прочими малоаппетитными бренными останками. При этом они совершенно не стесняются выкладывать все это в социальных сетях. Хотя подозреваю, что других снимков у них попросту нет.

— Оказывается, вы страшные люди, — притворно округлила я глаза.

— Да, — вздохнул изрядно захмелевший труженик кирки и лопаты, — так что если у вас есть друзья-готы или представители иных подобных молодежных субкультур, фанатеющих от хоррора, и им для обрядов как воздуха не хватает соответствующего реквизита, милости просим к нам. У нас для хороших людей всегда найдется парочка изумительных черепов. А вообще — мы люди добрые, неконфликтные.

— И интересные. Нет, правда, я не шучу. У вас все такие или только начальники?

— Кстати. Несколько слов о начальниках. — Шляпников отпечатал очередную банку с пивом и встал. — Вот вы говорите: научрук, научрук, а вы думаете, нам, научрукам, легко? — При этом Шляпников так поразительно точно скопировал интонацию Бунши из Ивана Васильевича, ну того, который меняет профессию, что я едва не расхохоталась. — Если вы, Наташенька, не против, если я буду вас так называть, когда-нибудь были на пожаре в сумасшедшем доме, то с легкостью представите себе, какая атмосфера обычно бывает на раскопе. Научрук здесь отнюдь не для галочки, а для того, чтобы заставлять всех этих бездельников, — он сделал широкий жест рукой, — работать. И не только мудрым советом, но и крепкой затрещиной в качестве самого безотказного порой мотивирующего средства. А потому научрук должен быть не только физически крепким, мудрым и справедливым, но и желательно в совершенстве владеть карате или греко-римской борьбой. А еще лучше и тем и другим вместе.

— А это еще зачем? — искренне удивилась я.

— Ну это здесь, на Алтае, все так спокойно и, я даже бы сказал, благостно. А в других местах? Скажем, в непосредственной близости от какой-нибудь деревеньки? А по секрету скажу, все интересные с точки зрения археологии места как раз и находятся рядом с ныне существующими населенными пунктами. Дело, видите ли, в том, что в состав экспедиций почти всегда входят так называемые «рабы». Это практиканты исторических факультетов. И, как правило, это весьма и весьма привлекательные особи женского пола. Теперь понимаете?

— Теряюсь в догадках. Вы что, от молоденьких студенток отбиваетесь с помощью боевых искусств?

— Дело не во мне. Аборигены. Вот главная проблема, если хотите, основная головная боль на раскопе. Стоит только поставить лагерь, как от местных ухажеров просто житья нет. Ходют и ходют. И ладно, если просто на девочек наших поглазеть. Они, девочки в смысле, городские же, без комплексов. Могут и до купальников раздеться, если жара. Вот у местных аборигенов гормональный взрыв и обеспечен. Лезут в лагерь, как тараканы, и днем, и ночью. И без эксцессов редко обходится. Приходится все время стоять на страже целомудрия доверенного мне контингента.

— Но ведь ваши девочки, если я правильно понимаю, все совершеннолетние и имеют право в свободное время, по обоюдному согласию… так сказать, на личную жизнь.

— Так в том-то и дело, что местные парубки согласия-то особо и не спрашивают. Зазевалась чуть девка, они тут как тут — и сразу в кусты. Без всяких там церемоний и вздохов под луной. Вот и приходится научруку вступать порой в неравный бой с превосходящими силами противника. Иногда рубка получается — мама не горюй.

— Рубка? — удивилась я.

— Именно самая настоящая рубка. Наточишь лопату — и в бой. А как иначе? Другого оружия у нас нет.

— Ну вы даете, — восхитилась я, — вам, научрукам, ежемесячно и пожизненно «боевые» нужно приплачивать.

— Вот так и живем. Ладно, а сколько времени? Ого, уже десять вечера. Пойду узнаю, как там в лагере дела. А то что-то тихо слишком, и пива никто не хочет. Не к добру это. — С этими словами Шляпников грузно поднялся и побрел в сторону лагеря, где изнутри уютно светились палатки.

— Вставай. У нас совсем хреновые дела, — сразу с порога сообщил Суходольский, как вихрь ворвавшись в мою палатку и едва отдышавшись.

— Что стряслось? — подскочила я и тут же уперлась головой в нейлоновый свод палатки. Пришлось присесть на корточки.

— Группа, что на перевале копает, — на связь не вышла!

— Так времени, — я посмотрела на часы, — только половина одиннадцатого. А, насколько я знаю, у них связь с базовым лагерем по утрам в 9:00, а вечером в 21:00. Может, стоит подождать?

— Так в том-то все и дело, что утром связи тоже не было. И вчера вечером. Шляпников не хотел нам рассказывать, думал, обойдется. Такое бывало уже. Но сейчас уже ясно как день — что-то у них там произошло. Сами на связь не выходят и на звонки не отвечают.

— Этого только не хватало! Может, у них спутниковый телефон из строя вышел? — Я решительно выбралась из палатки.

— На этот случай у них предусмотрено возвращение в базовый лагерь. В случае неустранимых неполадок со связью по инструкции они должны были здесь быть сегодня в обед. Это край.

— Где Шляпников? — рявкнула я, пытаясь на ходу поймать ветровку, которая как пиратский флаг развевалась на растяжке от палатки.

— У них экстренное совещание на берегу, под навесом, — показал Суходольский в сторону озера.

— А почему нас в курс не поставили? Нужно было еще днем выдвигаться к перевалу. А теперь до утра ждать придется.

— Ты что, забыла, что мы для археологов, по легенде, просто туристы? С какой стати они с нами советоваться должны?

— Извини, сразу не сообразила. Все равно пойдем, послушаем, что опытные люди говорят. Смотри, опять вертолет МЧС. — Я подняла голову и посмотрела на звездное небо. — Целый день летали и сейчас, даже по темноте. Что бы это значило, как думаешь?

— Наверняка — учения. Если бы случилось что-то серьезное, мы узнали бы первые. Связь с Большой землей была полтора часа назад, и никаких сообщений не было.

Когда мы быстрым шагом дошли до берега, оказалось, что все находящиеся в лагере уже в сборе. По растерянным лицам археологов я сразу поняла, что Суходольский прав — ситуация сложилась серьезная. Шляпников и Пастухов, отойдя в сторону, о чем-то горячо спорили, отчаянно жестикулируя. Темир вертел в руках спутниковый телефон, вероятно прикидывая, стоит ли докладывать о происшествии наверх. Марианна и молоденькая студентка-практикантка Юля нервно курили под навесом.

Я на мгновение притормозила, соображая, к кому подойти и, определившись, направилась к научруку.

— Иван Иванович, простите ради бога, что вмешиваюсь, Михаил мне все рассказал, но хотелось бы узнать подробности.

Иван Иванович резко обернулся ко мне и не совсем вежливо рявкнул:

— Позже. Право слово — не до вас сейчас. — И отмахнулся рукой, как от надоедливой мухи.

Я не обиделась, а просто молча развернулась и вернулась к Суходольскому, который уже о чем-то вполголоса разговаривал с Темиром.

— Судя по нашему научруку, ситуация полностью вышла из-под контроля. Сложившуюся ситуацию, вероятно, можно считать чрезвычайной. В этих условиях считаю правильным отказаться от легенды и поставить руководство лагеря в известность об истинной цели нашего пребывания здесь, — четко проговорила я и посмотрела на Темира.

Его реакция меня несколько озадачила. Он как-то странно посмотрел, но не на меня, а просто в мою сторону и, глядя куда-то мимо, тихо сказал:

— Оснований для отказа от легенды пока не вижу. Доклад нашему руководству о чепэ считаю преждевременным.

— Краткость — сестра таланта, а короче, пожалуй, и не скажешь, — констатировала я и, сразу решив не лезть в бутылку, мирно продолжила: — Темир, я все понимаю, но и ты войди в нашу ситуацию. Мы проделали весь этот неблизкий путь из Москвы не для того, чтобы посмотреть на красоты вашей алтайской природы и познакомиться с трудным бытом среднестатистического археологического лагеря, а с вполне конкретной задачей. Мы должны опросить важного свидетеля. Подчеркиваю — единственного оставшегося в живых. На перевале сейчас остались пять человек и, возможно, им требуется срочная помощь. Я понимаю, что говорю сейчас циничные вещи, но меня сейчас больше всего волнует наш свидетель и меньше всего то, как сложится судьба остальных четырех человек. А уж твои амбиции на этом фоне, извини, вообще не колышут. Поэтому ждать до утра и тем более помощи с Большой земли мы не можем. Подумай о том, что я тебе сказала.

— Я тебя услышал, — ответил Темир и, с силой смяв в пепельнице сигарету, встал из-за стола. — Вы — профессионалы и должны понимать, что горы — это очень серьезно. Они не терпят дилетантов. У меня тоже есть приказ сопровождать вас на плато Укок. Вы решили изменить маршрут, и я пошел вам навстречу. Но только потому, что этот базовый лагерь находится в предгорье и никакой опасности здесь нет. Но я должен доставить вас обратно целыми и невредимыми. И я, будьте спокойны, приказ выполню. Без специального снаряжения и опытных альпинистов на перевале делать вам нечего. Даже днем. А ночью вы просто свернете себе шею, и вашего важного свидетеля придется опрашивать уже кому-то другому. Я все сказал.

— Темир, я поняла твое вполне естественное желание прикрыть свою жопу. Но, учитывая сложившуюся ситуацию, я просто обязана связаться со своим руководством и согласовать дальнейшие действия.

— Согласовывайте, — Темир протянул мне черную коробочку спутникового телефона и отвернулся.

Я взяла в руки аппарат и задумалась. Сейчас я наберу номер генерала и подниму его ночью с постели. А что дальше? А дальше, по возможности веско аргументируя необходимость нашего немедленного выдвижения в горы, наживу себе очередной геморрой. Темир, оказывается, не так прост и, конечно, все уже просчитал. Просчитал и понял, что если я не круглая дура, то звонить в Москву не буду ни за какие коврижки. Ибо и дураку понятно, что первый вопрос, который с ходу задаст мне Тарасов, будет: «Какого черта вы делаете в базовом лагере археологов?», второй — «Почему не согласовали со мной изменение маршрута?» И наконец — третий и самый неприятный: «Почему не поставили меня в известность о ключевом свидетеле по делу?» Аргументированно ответить на все эти вопросы по телефону у меня не получится, и я опять окажусь крайней. Тарасов, конечно, сразу поймет, что мои действия сейчас продиктованы крайней необходимостью, но эта самая крайняя необходимость не возникла бы, будь мы сейчас на турбазе. Генерал вынужден будет пойти мне навстречу, связаться с Барнаулом, вызвать нам на помощь команду профессиональных спасателей, и уже они, эти спасатели, пойдут в горы на помощь археологам. А нам он, вне всякого сомнения, прикажет оставаться на месте и ждать, когда нам доставят нашего свидетеля на блюдечке с голубой каемочкой. Ибо он, наш генерал, тоже должен, в свою очередь, прикрыть свою задницу. Поскольку я свою уже прикрыла, доложив ему по команде об изменении обстановки и переложив таким образом всю ответственность на него. Ситуация сложилась патовая, а потому я решила не горячиться и взять тайм-аут. Однако я даже не подозревала, как ошибаюсь…

Правильно говорят, что ничто так хорошо не успокаивает нервы, как вовремя выкуренная сигарета. Едва я затушила окурок в закопченной консервной банке, как телефон, лежащий передо мной на столе, вдруг слегка подпрыгнул и, вибрируя всем своим пластиковым тельцем, стал медленно двигаться к краю стола, издавая при этом неприятные крякающие звуки. Я даже не сразу поняла, что происходит, а сообразив, схватила аппарат и проговорила:

— Береза семь слушает!

— Ростова, это ты? — услышала я бодрый, несмотря на поздний час, голос Тарасова.

— Я, товарищ генерал. Слышу вас хорошо, говорите.

— Слушай новую вводную. Раз хорошо слышишь. Вчера недалеко от вас, в районе перевала Вероника, пропала связь с бортом 5217 «Амурских авиалиний». На борту было два члена экипажа, три сотрудника фельдъегерской связи и два пассажира. Борт следовал в Барнаул с особо важным грузом. Поиски места крушения самолета с воздуха за прошедшие сутки результата не дали. Полный текст ориентировки получите в эсэмэс.

— Товарищ генерал, тут у нас… — начала было я.

— Знаю я, что там у вас. Бардак, как всегда. Археологами займется МЧС. Вам предписывается заниматься исключительно пропавшим бортом и принять все меры к задержанию подозреваемых. Все остальное, в том числе легенду, — отставить. До моего особого распоряжения. Конец связи.

— Вот зараза! Откуда он знает? — услышав частые гудки, не выдержала я и в сердцах саданула кулаком по столу. — Все, Суходольский, похоже, мы приплыли.

Не успела я прикурить новую сигарету, как телефон снова крякнул и замолчал. Я без воодушевления взяла его в руки и нажала на кнопку входящих эсэмэс. Быстро пробежала глазами короткий текст и передала трубку Темиру.

«ГУ МВД России по Алтайскому краю, УФСБ России по Алтайскому краю, Управлениям пограничной службы РФ по Республике Алтай, отделам ФСБ России по Усть-Коксинскому району, Кош-Агачским отделам ПУ по Республике Алтай.

В подозрении совершения преступления по ст. ст. 211 УК РФ, 205 УК РФ разыскиваются:

Коропчан Алексей Григорьевич, зарегистрирован: г. Казань, ул. Ленина, 154, ранее судимый, приметы: славянской внешности, на вид 40–45 лет, рост 175 см, худощавого телосложения, волосы темно-русые, короткие, глаза карие, черты лица правильные. Был одет в джинсы синего цвета, синюю футболку с коротким рукавом, черные кроссовки. С собой имел черную спортивную сумку. Особые приметы: на безымянном пальце левой руки татуировка в виде перстня с короной. Был осужден по ст. 102 ч. 2 УК РФ. Наказание отбывал в ИК-56 ГУФСИН России по Свердловской области.

Чечетин Антон Владимирович, зарегистрирован: г. Казань, ул. Пролетарская, 18, приметы: на вид 30–35 лет, рост около 170–175 см, кавказской или азиатской внешности, лицо вытянутое, смуглое, волосы черные, длиной 4–5 см, на лице щетина. Был одет в темные брюки, черную рубашку с длинным рукавом, синюю бейсболку. Особые приметы: татуировка на правой руке от плеча до кисти в виде дракона. Владеет восточными единоборствами. Был осужден по ст. 102 ч. 2 УК РФ. Наказание отбывал в ИК-56 ГУФСИН России по Свердловской области.

При задержании предполагаемых подозреваемых соблюдать осторожность, могут оказать активное сопротивление.

Находились в качестве пассажиров на борту воздушного судна АН-2, бортовой номер RA 126578 «Амурских авиалиний», 15 июля с. г. совершавшего регулярный рейс номер 5217 и следовавшего по маршруту Иркутск — Барнаул с ценным грузом на борту. В районе перевала Вероника связь с воздушным судном была потеряна. О настоящем местонахождении борта АН-2 УФСБ России сведениями не располагает.

Особый груз — 10 (десять) деревянных футляров размерами 30 х 20 х 5 см, обшитых плотной темно-зеленой тканью, весом по 500 г каждый. Содержание футляров — сырые алмазы высокого качества, весом от 23,48 до 110,44 карата. Опечатаны круглой сургучной печатью Центробанка России.

Прошу незамедлительно принять меры к розыску места крушения воздушного судна, особого груза, а также лиц, подозреваемых в совершении преступлений по ст. ст. 211 УК РФ и 205 УК РФ.

При получении значимой информации прошу незамедлительно сообщить ФСБ РФ, МВД РФ.

Подпись: директор ФСБ России генерал армии».

— А что это за статьи 211 и 205? — спросил Темир, передавая телефон, как эстафетную палочку, Суходольскому.

— Угон воздушного судна и терроризм, — ответила я и как можно спокойнее задала вопрос: — Ну и что делать будем?

— А что тут думать? Тарасов совершенно недвусмысленно распорядился заниматься пропавшим бортом. Хотя я подозреваю, что главное — это алмазы. Кстати, интересно, сколько их там? — подал голос Суходольский.

— Много, — ответил Темир, — 1 карат это 200 миллиграммов, значит, к примеру, алмаз в 110 карат весит в пересчете на граммы — 22 грамма. Наш груз 10 футляров по пятьсот граммов, получается 5 килограммов чистых алмазов. Или примерно 227 штук, если все они по 110 карат. Так что трудно даже себе представить, сколько все это стоит, — без запинки ответил Темир, произведя необходимые вычисления в уме. — Хотя, если приблизительно, то выходит, что 1 килограмм тянет на 150 миллионов рублей, а в самолете было 5 килограммов.

— И что интересно, все эти коробочки совсем небольшие и влезут в обычный небольшой рюкзак. Когда как для перевозки денежного эквивалента этих алмазов потребовался бы целый грузовик, — порадовала я присутствующих очередным умозаключением.

— Совершенно верно. Причем необработанные алмазы очень трудно идентифицировать. Неспециалист вообще вряд ли поймет, что лежащие перед ним мутные или непрозрачные камни желтого и белого цвета — алмазы, — добавил Темир.

— А специалист? — спросила я, чувствуя, как стремительно покидает меня обычно присущий мне оптимизм.

— Специалист, конечно, сразу определит, что перед ним алмазы, но вот откуда они родом — сомневаюсь. В данном случае возможна лишь привязка к конкретному месторождению. И то по результатам физико-химического анализа.

— То есть ты хочешь сказать, что воровать сырые алмазы вообще беспроигрышный вариант? — уточнил Михаил. — Бросил такой рюкзачок в багажник машины, и все? И места много не занимает, и товар на сто процентов немеченый, в отличие от денежных купюр. И ни один гаишник не догадается, что за булыжники ты везешь.

— Суходольский! — разозлилась я. — Оставь свои идиотские детские фантазии при себе. Давайте думать, что мы имеем по существу?

— Я не совсем врубаюсь, как Тарасов себе представляет наши дальнейшие телодвижения? По сути, оттолкнуться не от чего. Если искать разбившийся самолет на перевале, то у нас нет ни снаряжения, ни толкового проводника. Марианна не в счет. И потом, с чего это в Москве так уверены, что останки самолета непременно должны быть на перевале? Потерянная связь еще не говорит о том, что борт вообще упал. И к тому же поиски с воздуха места катастрофы не дали результатов. Так чего они хотят от нас? Если вы хотите знать мое мнение — все это очередная авантюра.

— Возможно, — согласилась я, — если посмотреть на этот вопрос шире, то получается очень интересная картина. Но для начала я хотела бы спросить у тебя, Марианна, возможна ли аварийная посадка самолета типа АН-2 в районе перевала Вероника?

— В этом районе мест, подходящих для этого, я не знаю. Возможно, на «цирк» ледника? Это, пожалуй, единственное место, где я решилась бы сесть. Или, на худой конец, на язык ледника, там есть небольшой ровный участок, но он сплошь усеян обломками скал и валунами. Теоретически на нем можно посадить самолет, но практически… Не знаю.

— Примем за факт. Идем дальше. В живых, скорее всего, никого не осталось. Иначе они дали бы о себе знать. Тоже примем как факт. В этом случае коробочки с алмазами лежат себе среди обломков самолета целые и невредимые. И, следовательно, особенно торопиться с поисками борта оснований я не вижу. Тарасов торопится ясно почему. Именно два пассажира с неясным до конца темным прошлым, которые в ориентировке упоминаются как предполагаемые подозреваемые, не дают всем покоя. Не они ли ловко подстроили крушение, виртуозно посадили довольно большой пассажирский самолет на леднике и умыкнули у Центробанка алмазов больше чем на полмиллиарда рублей? Впрочем, если один из них агент «007», а второго зовут просто Рэмбо, тогда да. Но мне лично видится, что эти двое — простые пассажиры, имевшие, на свою беду, небольшие отсидки в прошлом и в настоящем об алмазах Центробанка не помышляющие.

— А если все не так? — Темир закурил и неожиданно взял меня под руку. — Ты забыла о том, что по странному стечению обстоятельств пропала связь не только с рейсом 5217, но и группой археологов, причем эти два события каким-то мистическим образом совпадают по времени. Моя версия развития событий такая. Предположим, некто решил захватить груз и все-таки посадил самолет в горах, в этом случае без соответствующей альпинистской подготовки и специального снаряжения покинуть этот район можно только спустившись в тайгу. А это крюк в несколько сотен километров. Жилья и населенных пунктов там нет. Поэтому лагерь археологов — это для них единственный шанс. Только там они могут разжиться продуктами, медикаментами, оружием, наконец. Кроме того, и «цирк», и «язык» ледника находятся рядом с лагерем. Думаю, и в Москве рассматривают такой сценарий развития событий как возможный. Поэтому лично я думаю, что плясать необходимо от лагеря археологов. Если кто-то в авиакатастрофе выжил, то искать их нужно только там.

— Добро, — согласилась я, — Темир, а ты ничего не хочешь нам выдать? — спросила я и внимательно посмотрела нашему другу прямо в глаза.

Темир быстро кивнул и через минуту вынес из своей палатки алюминиевый чемоданчик.

— Надеюсь, этот вопрос ты уже согласовал со своим руководством? — спросила я, глядя на извлеченные Темиром из серебристого кейса три новеньких пистолета. — Я знала, что ты не дашь нам погибнуть такими молодыми. Теперь можно и повоевать, — довольно крякнула я, быстро снарядив магазин патронами и прилаживая только что полученный от Темира пистолет ПСМ в наплечную кобуру. — Суходольский, согласуй маршрут и наличие необходимого снаряжения с Марианной, я к Шляпникову — рушить нашу легенду, ну а ты, Темир, созвонись по спутнику со своими и уточни, когда планируется прибытие спасателей. Все.

Сначала мы увидели лагерь археологов. Две большие ярко-оранжевые нейлоновые палатки, похожие на шляпки гигантских подосиновиков, прижались к почти вертикальному склону метрах в трехстах от довольно большого озера почти правильной округлой формы. И, только спустившись ближе, мы увидели самолет. Носовая часть его почти вся была скрыта под водой. Его синего цвета хвостовое оперение возвышалось над поверхностью большого кара[4] не более чем на три метра и издали почти полностью сливалось с темной гладью воды.

Пологий склон, по которому мы спускались к палаткам, был сплошь усыпан валунами и обломками скал, между которыми весело пробивались пучки травы изумрудного цвета и зеленели пятна лишайников. Все пространство, открывшееся нам с высоты птичьего полета, на сколько хватало глаз, было абсолютно пустынно. Никаких признаков людей не наблюдалось. Под гору идти было легко, и мы быстро дошли до крайней палатки. Она была пуста, мало того — никаких признаков поспешной эвакуации не наблюдалось. Внутри — аккуратно сложенные спальные мешки и личные вещи. Над небольшим очагом, сооруженным из камней, мирно висел большой закопченный алюминиевый чайник, верный спутник археолога. Во второй палатке — та же картина. Пока мы с Суходольским в растерянности бродили по брошенному людьми палаточному лагерю, Темир, встав на колени, внимательно рассматривал проплешины, покрытые мхом. Наконец он встал и с умным видом изрек:

— Они ушли той же дорогой, что пришли мы.

Пока я переваривала услышанное, Суходольский подошел к воде и, подпрыгнув, повис на руле высоты самолета, затем подтянулся и, легко закинув свое грузное тело на горизонтальный стабилизатор, встал на ноги и с верхотуры помахал нам рукой.

— Как ребенок, ей-богу, — проворчала я в адрес Михаила и повернулась к Темиру: — А поподробней можно? Что все ушли, я вижу. А вот куда?

— Судя по следам, все ушли туда. — Темир махнул в сторону перевала.

У меня упало сердце. Если археологов и экипажа нет ни в самолете, ни в лагере, значит, мы опоздали и бегать за ними придется по всей тайге.

— Марианна, кинь нам моток репшнура и ледоруб, — послышался крик Суходольского, — а лучше три. Тут дверь приоткрыта.

— Чего три? — крикнула в ответ я. — Три мотка или ледоруба?

— Не тупи, ледоруба, конечно, — ответил Суходольский, — репшнура и одного хватит. И давайте быстрее, а то как вареные двигаетесь, — громко ворчал Михаил, видя, как мы с Марианной бестолково суетимся возле рюкзаков. — Ну, долго еще ждать?

Первая дверь самолета была скрыта под водой. Вода в этом озере ледникового происхождения была такая ледяная, что о том, чтобы нырнуть без гидрокостюма не могло быть и речи. А вот хвост самолета со второй дверью возвышался над уровнем воды примерно на три метра, и добраться до нее, в теории, было возможно… За неимением аквалангов мы все же нашли способ проникнуть внутрь лайнера. Первым пошел Темир. Он сильным ударом одного ледоруба пробивал обшивку самолета на уровне ног, вставал на получившийся отступ как на ступеньку и загонял второй ледоруб на уровне груди дальше от себя примерно на метр. Так за три приема он добрался по фюзеляжу до приоткрытой двери салона. Закрепил карабином репшнур за петлю двери, бросил свободный конец веревки вниз и скрылся в самолете. Вторым на борт взобрался Суходольский.

— Ну что ж, — взяла я слово, когда вся наша команда искателей сокровищ собралась на берегу озера. — Имеем мы следующее. Поскольку трупов мы не обнаружили, будем надеяться, что все летчики, пассажиры и археологи пока, слава богу, живы и здоровы. Это хорошо. Плохо то, что, по всей видимости, двое пассажиров, а точнее, граждане Коропчан и Чечетин, захватив драгоценный груз и археологов в качестве заложников ушли, как и предполагал Темир, через перевал в сторону тайги. Запас времени у них примерно двое суток. Давай телефон, Темир, докладывать буду.

— Товарищ генерал, — начала я доклад, — мы находимся на перевале Вероника.

— Ростова, я прекрасно вижу по трекеру, где вы находитесь, — перебил меня Тарасов, — докладывай быстро и коротко. Только по существу.

— Борт нашли. Аварийная посадка на озеро. Фюзеляж почти весь скрыт под водой. На борту экипаж, пассажиры и ценный груз отсутствуют. Лагерь тоже пуст. Видимо, все произошло вчера днем. Следов нападения на лагерь нет.

— Ростова, археологи могли по какой-то причине уйти сами?

— Сами? — переспросила я.

— Да, сами, ты что, плохо меня слышишь?

— Нет, слышу вас отлично. Товарищ генерал, ученые уйти сами не могли без доклада и согласования с базовым лагерем. Исключено. По инструкции в случае форс-мажора со связью они должны были не позднее вчерашнего вечера прибыть на базу. Капитан Тодошев, наш сопровождающий, по следам определил количество и направление движения группы людей, покинувших лагерь. Девять человек. Пять археологов, два летчика и двое пассажиров. Один или двое в группе ранены. На вооружении у археологов были две винтовки «Сайга» с большим количеством боеприпасов и пистолет Макарова у летунов с одним полным магазином на девять патронов. Кроме того, в их распоряжении спутниковый телефон с запасным аккумулятором и солидный запас провизии, а также аптечка и простейший набор альпинистского снаряжения.

— Я ничего не упустила? — прикрыв динамик рукой, посмотрела я на Марианну, не раз бывавшую в этом лагере.

— Вроде ничего, — хмуро ответил за нее Суходольский.

— С кем ты там шепчешься? — рявкнул в трубку генерал. — Ваша задача — установить место нахождения груза и заложников. Доложить и ждать спецов. Все понятно?

— Все не понятно, — ответила я, сделав ударение на «не». — Что значит ждать спецов?

— Ростова, ждать спецов — это значит доложить и ни во что не вмешиваться. Поняла? А то я вас знаю, опять дров наломаете на мою голову. Выполняйте. Отбой.

— В тайге мы их быстро вычислим, — уверенно заявил Темир после того, как я отключилась и вернула ему телефон. — У меня все предки — потомственные охотники. Всю жизнь в тайге. Никуда они от нас не денутся. Найдем. Это только городские в лесу следов не видят, а на самом деле тайга как большая книга. Открывай и читай. Главное — уметь. Тем более у них заложники. Быстро идти не смогут.

— Хорошо. Тогда выдвигаемся. Первым идет Темир, далее я, потом Марианна, замыкающим Суходольский. — Я решительно встала с камня и, прикрыв глаза от слепящего солнца, несколько секунд смотрела, как над перевалом заходят на посадку два сине-оранжевых вертолета МЧС.

— Привал! — Темир остановился и осмотрелся вокруг. Небольшая поляна, окруженная лесом. Частоколом темнеют вокруг толстенные стволы кедров, пара больших валунов с проплешинами мха на серых боках и маленькая лужица кристально чистой воды — родник, змеящийся под уклон тоненьким ручейком. «Кто знает, может, именно от него берет начало какая-нибудь мощная река», — подумалось мне, прежде чем я устало опустилась рядом на мягкий пушистый мох. Мы шли уже три часа, в довольно быстром темпе, изредка останавливаясь по команде Темира. Во время этих коротких передышек он опускался на колени и несколько секунд пристально рассматривал что-то на земле, после чего давал отмашку следовать дальше. Мы давно уже скинули куртки и, повязав их на пояс, шли в одних майках. Гнус нам не досаждал, однако в одном распадке, едва мы начали спуск, мошка накинулась на нас с таким энтузиазмом, что потом черная гудящая туча сопровождала нас еще несколько километров. Открытые части тела нестерпимо чесались, и я сначала торопливо обтерлась ледяной водой и только потом с наслаждением утолила жажду.

— Давненько я не скакала молодой козочкой по горам, — проворчала я, — хотя какие это горы, холмы, мать их. Да, что ни говори, а всего месяц городской жизни — из кабинета в автомобиль и обратно, и все — былой физической формы как не бывало.

Выплеснув весь свой сарказм на окружающих и повалившись на мягкую подушку из мха, я с удовольствием закурила и закрыла глаза. Все, несмотря на усталость, в общем-то выдерживали темп, заданный Темиром. Но хуже всех приходилось Суходольскому. Он в самом начале, еще на перевале, немного потянул ногу, и теперь правая лодыжка давала о себе знать все чаще. Темир действительно чувствовал себя в тайге как дома. Ничего не ускользало от его внимания. Хотя мы уже поняли, что преследуемые нами преступники тоже слишком хорошо ориентируются в тайге. Идут довольно резво, следов почти не оставляют и по некоторым признакам, что довольно быстро определил Темир, имеют некоторое представление о том, как двигаться по пересеченной местности, сбивая со следа погоню. Откуда у бандитов такие навыки, из полученной нами ориентировки, к сожалению, было неясно. Зато стало ясно другое — просто так, за здорово живешь, нам их не взять. Темир показал нам несколько разворошенных больших муравейников и объяснил, что это сделали преследуемые нами преступники. Таким образом, натирая подошвы обуви муравьиной массой, они гарантированно не оставляли никаких шансов поисковым группам, усиленным разыскными собаками. Весьма грамотно они обходили все открытые места и, как оказалось, не только для того, чтобы не дать обнаружить себя с воздуха: как объяснил Темир, в тайге искать нескольких человек с воздуха — занятие затратное и абсолютно бесперспективное, а для того, чтобы опять-таки не дать собакам шансов напасть на след. Оказывается, пыльца полевых цветов остается на обуви очень долго и пахнет так, что сильно облегчает собакам поиск. После этого ликбеза у меня возник вполне закономерный вопрос: если бандиты так профессионально уходят от погони, не придет ли им рано или поздно в голову устроить на нашем пути несколько каких-нибудь хитроумных ловушек в стиле пресловутого Рэмбо. Темир поспешил успокоить нас, заверив, что он неплохо знаком со способами их обнаружения. Не знаю, как остальных, но меня он не убедил, и я все чаще и чаще посматривала под ноги.

Несколько раз нам попадались человеческие кости. Один раз мы сделали небольшой привал на полуразрушенной заимке. Судя по отсутствию лабаза[5], почти обвалившейся крыше и сорванной с петель полусгнившей двери, брошена она была давно. Внутри когда-то на совесть сооруженного небольшого сруба мы и обнаружили останки неизвестного. Его белый череп смотрел на нас пустыми глазницами из вороха какого-то тряпья, кучей наваленного на полуистлевших деревянных нарах. Поскольку стал накрапывать дождь, мы решили отдохнуть под пусть прохудившейся, но все же крышей. Тем более в центре стоял вполне сносный стол, срубленный из лиственницы. Сбросив с него сухую листву и сосновую хвою, мы с относительным комфортом и, главное, аппетитом перекусили в обществе покойника. Только Марианна все время косилась на темный угол, где матово белели останки.

— Я так не могу, — наконец заявила она и отложила ложку.

— Ешь, — приказала я и, взяв с полатей какую-то полуистлевшую тряпку, накинула ее на кости. Что-то звякнуло об деревяшку. Я достала фонарик и посветила. Тряпкой оказалась плащ-палатка, в кармане которой обнаружился прямоугольный металлический фонарик с мутным треснувшим стеклом. На обратной стороне металлического, подернутого ржавчиной корпуса явно просматривался маленький орел, держащий в когтях свастику, и цифры 1942.

— Штамп госприемки. Третий рейх, 1942 год, — авторитетно заявил Суходольский, вертя в руках находку. — Интересно, что бы это значило? Трофейный, что ли?

— Необязательно, — задумчиво ответил Темир, — дай-ка сюда твой фонарь. — Он пошарил на полатях и, вернувшись, положил на стол штык в потемневших металлических ножнах. — От винтовки Маузера, и на накидке немецкие пуговицы армейского образца, — прокомментировал Темир находку.

— Здесь-то откуда все это хозяйство? Что здесь было делать немцам? — удивилась я.

— Ну как откуда. Во время войны, например, Харьковский тракторный был эвакуирован в 1941 году в город Рубцовск, где, кстати, и после войны выпускал трактора. Подольский патронный завод тоже эвакуировали в Барнаул. Сегодня это наш Барнаульский станкостроительный завод. А «Барнаултрансмаш» всю войну выпускал дизельные моторы для танков, причем исключительно на эвакуированном сюда в 1941 году оборудовании Харьковского, Сталинградского тракторных, ну и Кировского и Ленинградского дизельных заводов. А в Новоалтайске строили железнодорожные вагоны. Там же сразу было налажено изготовление металлических корпусов для авиационных бомб. Так что немцы частенько забрасывали в эти места разведывательно-диверсионные группы, и НКВД во время войны с ног сбилось, вылавливая немецких диверсантов. Я уже не говорю про месторождения полиметаллических руд. И это все кроме основных добываемых здесь металлов — меди, свинца, цинка. Алтайские руды богаты золотом, серебром, кадмием, висмутом, селеном, содержат таллий, галлий, теллур, серу. А все эти металлы, на минуточку, — необходимые составляющие для производства высококачественной боевой брони.

— Да, золотишка здесь под ногами лежит немерено, — тяжело вздохнул Суходольский. — Может, они Золотую бабу искали?

— Месторождений ро́ссыпного золота на Алтае тоже хватает. Как следствие — множество приисков. Кстати, большую часть диверсантов перебили именно части НКВД, охраняющие эти прииски. У немцев тогда не было хороших карт этих мест, и диверсанты частенько были вынуждены пользоваться брошенными лесозаготовителями дорогами, коих здесь, как вы уже сами убедились, осталось великое множество. И выходили немцы по ним прямиком на прииски или лесозаготовки, а там их встречали вооруженные до зубов головорезы НКВД с собаками. А насчет Золотой Бабы… Все может быть. Слышал, «Аненербе» тоже здесь пошалило. Правда, эти ребята, как правило, рыскали под надежной легендой геологических партий и, что интересно, совершенно легально. Но это в тридцатые годы, еще в бытность теплых и дружеских отношений между Германией и СССР. Да и кладов в этих местах зарыто огромное количество. Есаул Кайгородов и атаман Анненков в свое время здесь порезвились на славу. Сами-то они сгинули, а вот их обозы с золотом так до сих пор и не нашли.

— Непонятно только, почему этот один? — кивнула я на угол, где лежал скелет. — Насколько я знаю, численность разведывательно-диверсионных групп Абвера была не меньше пяти человек.

— Сейчас посмотрим. — Темир снова подошел к останкам и показал нам большую бедренную кость, переломленную ближе к лодыжке. — Вот вам и ответ. В тайге ведь как? Сломал ногу, и все. Дальше пути нет. — Темир взял и поднес к столу череп. — Видите пулевое отверстие в затылке? Этого свои добили. Так что здесь точно были немцы. Ну да ладно, — Темир небрежно бросил череп под полати, — спи спокойно, Ганс. И у нас, я думаю, есть пара часов на сон. Ложитесь и отдыхайте. Я снаружи прилягу.

Алтай, август, наши дни

Наконец мы обошли небольшую сопку и, с трудом перебравшись через россыпь обкатанных водой голышей, вышли в распадок, по дну которого весело бежал ручей. Оба берега неглубокой речки утопали в буйно разросшихся луговых травах. Дальше в полуденном мареве угадывались густые заросли кустарника, ветви которого клонились к воде, образуя естественный зеленый шатер. Оттуда, из-под шумевшей на ветру листвы, бросающей тень на серебристую ленту ручья, веяло долгожданной прохладой.

— Привал, — скомандовал Темир, и вся наша команда, рассыпавшись по распадку, стала устраиваться на ночь. Мы с Марианной деликатно отошли в сторону зарослей, дабы не смущать наших мужчин обнаженными телесами и припасть к живительной влаге ручья, но не тут-то было.

— Что там? — воскликнула Марианна, показывая рукой куда-то в лес и, споткнувшись, упала прямо в объятия Суходольского.

Я невольно обернулась и посмотрела туда, куда указывала девушка. Но, ничего не разглядев в чаще леса, вопросительно уставилась на Темира. Он, ни слова не говоря, спрыгнул с огромного валуна, с которого уже больше получаса, подобно Александру Македонскому, обозревал окрестности, и углубился в чащу. Мы без особого энтузиазма потянулись следом, бросая на Марианну укоризненные взгляды. А зря. Пройдя метров пятнадцать, я стала различать просвет между деревьями. Наклонившись, чтобы пролезть под упавшим лет сто назад замшелым стволом дерева, я услышала совсем рядом ровный голос Темира:

— Идите сюда. Интересно. Как вы думаете, что это? — вопросительно уставился он на меня.

Я молча обошла по кругу древнее деревянное сооружение, готовое рухнуть, как мне показалось, от малейшего дуновения ветерка. Сомнений не было — перед нами стояла самая настоящая… избушка на курьих ножках! Только маленькая, размером с кормушку для крупных птиц. Это было уже слишком. Я осторожно повернулась и посмотрела на своих друзей, тоже замерших с открытыми ртами.

— Вы видите то же, что и я? — через несколько секунд осведомилась я. — Темир, ну и кому пришло в голову здесь, посреди дикой тайги, строить домики для детских забав? Или все же это ночлежка для птиц или мелких грызунов, типа мышей и тушканчиков?

— А может, в нем кто-то живет! — воскликнула окончательно пришедшая в себя Марианна. — Ой! Смотрите, а там еще одна!

Там, куда указывала девушка, определенно стояла вторая избушка на таких же кривых, почерневших от времени поленьях, разве что она была на вид значительно крепче первой. Я подошла и встала на цыпочки, пытаясь заглянуть в маленькое, затянутое паутиной оконце.

— Стоять! — дурным голосом вдруг завопил Темир, показывая рукой куда-то влево. — Ничего не трогать! Отходим за мной, обратно к реке!

Я пожала плечами и, пропустив вперед Суходольского с Марианной, медленно пошла обратно к ручью. Не дойдя буквально несколько метров, я остановилась и… Черт меня дернул оглянуться! В трех метрах от моего лица парила в воздухе жутко страшная, разрисованная белой краской человеческая маска с ужасным оскалом на сморщенном… деревянном лице…

Взвизгнув от неожиданности и подпрыгнув на месте, я бросилась бежать и затормозила только у воды, едва не сбив с ног удивленно смотревшего на меня Суходольского.

— Ты это… поаккуратнее, — заворчал на меня Михаил, — чуть ногу мне не растоптала, слониха!

— Слониха? — с негодованием воскликнула я и собиралась уже окунуть обидчика в ручей, как со стороны сопки послышался явственный женский крик. Насколько мне было видно, с вершины сопки прямо по направлению к Темиру быстро бежала женщина в чем-то светлом, крича и отчаянно размахивая при этом руками. Она неслась со склона с такой скоростью, что было непонятно, как она собирается останавливаться. Женщина вихрем, как и следовало ожидать, по инерции пронеслась мимо нас, пытаясь затормозить, но споткнулась о вросший в землю камень. Потеряв равновесие, неизвестная трюкачка исполнила в воздухе кульбит и с тяжелым шлепком приземлилась рядом со мной.

— Да, — философски заметил Суходольский, глядя на незнакомку, — правильно говорят: все в жизни временно. Если все идет хорошо — наслаждайся, это не будет длиться вечно. Ну, а если паршиво…

— Помогите, умоляю! У нас человек умирает! — заверещала женщина, едва поднявшись на ноги и, в отчаянье оттолкнув руку Суходольского, протянувшего ей фляжку с водой, еще громче заорала: — Быстрее, я умоляю вас! — С этими словами незнакомка схватила меня за рукав мертвой хваткой и потащила за собой.

Я еле поспевала за ней, пытаясь не споткнуться о торчащие кругом острые камни и не разбить мой драгоценный оранжевый чемоданчик с лекарствами. Склон становился все круче, карабкаться по нему с чемоданом в руках было все труднее, и я отдала аптечку Суходольскому и сама вцепилась сзади в его брючный ремень. Женщина поднималась так быстро, что мы не успевали за ней. И вот она уже скрылась за густым еловым молодняком, зеленой стеной возвышавшимся на вершине. Я даже зажмурилась, ожидая выстрелов в упор. Сейчас, на этом крутом склоне, мы были отличной мишенью, и не воспользоваться этим обстоятельством мог только полный кретин. Уж слишком это все походило на спектакль: и эта женщина, и ее растрепанный вид, и даже перекошенный криком, ставший некрасивым рот у меня не вызывали абсолютно никакого доверия. И потому я была почти уверена, что наверху нас ждет засада. Успокаивало только то, что перед тем, как броситься за женщиной наверх, я всего на мгновение встретилась взглядом с Темиром. Он молниеносно среагировал и, незаметно кивнув мне, исчез из поля зрения. Теперь мы с Суходольским, поднимаясь по склону, уже не были пушечным мясом, просто обязанным по замыслу врагов попасть в хитро расставленные сети, а стали отвлекающим маневром, имеющим цель отвлечь внимание неприятеля на себя, пока с тыла не зайдет вооруженный до зубов Темир. Чем ближе мы поднимались к вершине, тем сильнее я неосознанно замедляла шаг, и только Суходольский впереди меня, не ведая страха, пер наверх как танк. Со стороны это, наверное, сильно смахивало на фирменную психологическую атаку белогвардейцев где-нибудь под Перекопом. Когда до вершины сопки осталось всего несколько метров, я не выдержала и выдернула из кобуры пистолет и только тут с облегчением увидела наверху улыбающегося Темира.

— У нашего свидетеля инфаркт миокарда. Болевой синдром я ему купировала фентанилом с дроперидолом, — отчиталась я о проделанной работе и протянула женщине, которая звала нас на помощь, листок бумаги. — Здесь я написала все, что вводила Павлу Евгеньевичу. Как только прилетят медики МЧС, отдадите им. Все. — Я сняла одноразовые перчатки и, бросив их под дерево, повернулась к Темиру: — Ты связался с руководством? Тогда вызывай МЧС. Больного нужно срочно эвакуировать в стационар, иначе мы его потеряем. Если будут вопросы по состоянию пострадавшего, передашь мне трубку.

— Вы что, вот так просто уйдете и оставите нас одних? — В глазах женщины плескался неподдельный страх. — А как же мы? А Пал Евгеньевич? Вдруг ему станет хуже?

— Успокойтесь, ничего с вами не случится. И с Пал Евгеньевичем тоже. Он будет спать до прибытия врачей. Сейчас мы вызовем вертолет, и через пару часов вы будете в Барнауле и забудете все, как страшный сон. Темир, ну что у тебя?

— Все в порядке, — отрапортовал он. — Все терпилы, то есть ученые, в сборе. Летуны тоже. Двое, те, которые в ориентировке, забрали все оружие и часть продовольствия. Ушли примерно шесть часов назад. По словам летчиков, за главного у них Коропчан.

— Приметы, отличительные черты, во что одеты? Как их отличить визуально? — быстро выстреливала я вопросы.

— Коропчан — славянской внешности, а Чечетин… короче — азиат и ниже ростом. Да, я думаю, на месте разберемся, — как всегда легкомысленно заявил Суходольский.

Когда археологи, еще не веря до конца в свое счастливое спасение, усадили нас обедать, я наконец решилась задать мучивший меня вопрос, поскольку остальные вели себя так, как будто ничего не случилось и в лесу они ничего не видели:

— Ну и что это было?

— Где? — с невинным видом поинтересовался Темир.

— В лесу! — От такой наглости я едва не подавилась кашей.

— Это когда ты улепетывала от этого деревянного истукана, обмочив штанишки? — заржал с полным ртом Суходольский. — Нет, — не унимался он, — вы когда-нибудь видели, как целый подполковник ФСБ удирает, роняя тапки, от деревянного столба, размалеванного дешевой краской? — Михаил победоносно огляделся и, не встретив поддержки, пожал плечами и уткнулся в свою миску с кашей.

— Сначала прожуй, а потом строй из себя Петросяна, остряк ты наш недоделанный, — огрызнулась я. Первый испуг прошел, но неприятный холодок в районе макушки еще чувствовался.

— На самом деле, — поднял вверх руки Темир, призывая нас к миру и вниманию, — это были действительно избушки, так называемые языческие домики мертвых. И места, где они стоят, лучше обходить стороной, иначе можно нарваться на крупные неприятности.

— Бред, — прожевав кусок тушенки, изрек Суходольский и вытащил сигареты.

— Напрасно ты так, Михаил, — неожиданно поддержала Темира Марианна, что на моей памяти было впервые. — Одна избушка была совсем свежая, а значит, тот, кто ее поставил, еще жив и периодически приходит проведать усопших родственников. А для него это место святое.

— Молодые люди, не ссорьтесь, — поднялась с бревна Ангелина Васильевна — та самая женщина, которая позвала нас на помощь. Она оказалась археологом и даже кандидатом наук. — Темир отчасти прав. Если вы позволите, я расскажу вам. Все дело в том, что в древности часть территории современной России была населена племенами финно-угров. Так вот, ученым долгое время был неизвестен погребальный обряд этих племен. Учеными были изучены десятки, если не сотни памятников, оставленных этим народом, но среди них не было найдено ни одного могильника. Мистика? Версий было высказано множество. Некоторые горячие головы даже брали на себя смелость утверждать, что представители этих племен были чуть ли не бессмертны! Представляете? Впрочем, современным исследователям известны несколько культур, после погребальных обрядов которых от покойников не остается практически ничего. И вот в 1934 году при раскопках городища Березняки было впервые найдено необычное сооружение. Остатки небольшого бревенчатого домика, внутри которого ученые обнаружили кремированные останки нескольких человек. Мужчин, женщин и детей. И только через тридцать лет в Подмосковье, недалеко от Звенигорода, около Саввино-Сторожевского монастыря был найден еще один домик. По мнению ученых, это была небольшая постройка из бревен размером примерно 2х2 метра с двускатной крышей и стилизованным входом, который был ориентирован строго на юг. Внутри были найдены сожженные останки 24 человек, а также фрагменты глиняной посуды. Так что поздравляю вас, вы совершили важное археологическое открытие. В таком состоянии струпец попался археологической науке впервые. А деревянных истуканов со страшными измалеванными лицами, — Ангелина Васильевна озорно подмигнула мне, — язычники оставляли охранять погост.

— То есть трупы сначала сжигали, а потом помещали прах в избушки, как в урны? — спросила Марианна.

— Сам обряд происходил по сценарию, как его называют археологи — кремация на стороне, а после останки помещали в домик мертвых. Так что это та самая избушка на курьих ножках из нашего детства.

— Это же избушка Бабы-яги, — удивился Суходольский.

— А вы обратили внимание, что в русских народных сказках хозяйка избушки Баба — яга все время норовит изжарить Ивана в печи? Это отголоски ритуала, когда сожженный прах складывали в эту своеобразную домовину. Ну а сам домик — это окно в мир мертвых, подземное царство. По-другому туда не попасть.

— Портал в другое измерение? — спросила Марианна.

— Да, сейчас бы эту дверь назвали порталом. Помните, как в сказке герою нужно попасть в другое царство, то есть в царство мертвых, чтобы спасти спящую, читай — мертвую, царевну? Для этого он направляется к Бабе-яге, и она узнает о его приходе по запаху. А запах живых неприятен мертвым…

— Здесь русским духом пахнет, — загробным голосом продекламировал Суходольский и шутовски раскланялся.

— Вот вы, молодые люди, смеетесь, а между тем еще в 922 году арабский дипломат Ахмад Ибн Ал-Аббас Ибн Фадлан с исторической достоверностью передал слова волжского купца.

«Право же вы, арабы, глупы… Вы берете самого любимого вами из людей и самого уважаемого вами и оставляете его в прахе, и едят его насекомые и черви, а мы сжигаем его в мгновение ока, так что он немедленно и тотчас входит в рай…» — встав, торжественно продекламировала Ангелина Васильевна.

— Браво, — захлопала я в ладоши. Чем больше узнаю археологов, тем больше…

— Нравятся собаки? — опять невпопад сострил Суходольский.

— Заткнись, — ласково посоветовала ему Марианна, отвесив легкую затрещину, — сиди молча и слушай. Ангелина Васильевна, а почему все-таки на курьих ножках? — серьезно спросила Марианна.

— Чтобы в домик не заползали насекомые и животные и тем самым не тревожили покой усопших, эти сооружения ставили на деревянные столбы, предварительно окуренные дымом. Потому правильнее было бы сказать куренные или курные ножки, а вовсе не куриные. Не знаю, может, ошиблись с переводом или просто, как часто бывает, в обиходе прижилось более распространенное слово. А об избушках ученые впервые узнали из древнерусской повести XVII века «Повесть о зачале Москвы».

— Ой, а расскажите, пожалуйста, а то я на своей турбазе совсем одичала, — попросила Марианна.

— Ну, слушайте, коль охота. В повести рассказывается, как князь Даниил, спасаясь бегством от сыновей Стефана Кучки, бежал вдоль Оки-реки, но не было места, чтобы укрыться князю. И вот «на прилучине нашел, что стоит возле дебрей струпец малый. Под ним прежде был погребен мертвый человек. Князь же влез в тот струпец малый, закрывшись в нем и забыв страх мертвого. И провел тут ночь темную до осеннего утра…» Струпец — так называли наши предки такие домики…

— Ну добро, спасибо вам, Ангелина Васильевна, за интересный рассказ, а нам, наверное, пора. Посидели на дорожку… — проговорила я, поднимаясь с бревна и наблюдая как в распадок заходят на посадку два вертолета МЧС.

Ночью нас внезапно разбудил очень громкий утробный вой. С таким ревом сходят большие снежные лавины. Но звук лавины нарастает постепенно. по мере того, как растет она сама, увлекая за собой все новые многотонные массы снега. Не понимая, что происходит, мы выскочили из заимки. Вокруг творилось что-то невообразимое. Почва под ногами дрожала, как при небольшом землетрясении, а вместе с ней вибрировали и раскачивались огромные лиственницы, росшие вокруг, осыпая нас дождем из зеленых иголок. Листья на кустарниках трепетали и, не удержавшись на ветвях, осыпались на землю прямо на глазах. Неожиданно поднялся сильный ветер, и его порывы бросали нам прямо в лицо заряды из сорванных листьев, сухих веток и перепревшей земли.

— Что это? — пытаясь перекричать какофонию звуков, спросила я Темира.

— Не знаю! — прокричал он мне в ответ. Его внезапно побледневшее лицо повернулось ко мне, и я вдруг увидела, как животный страх плещется в его глазах. С большим трудом оторвав взгляд, я посмотрела направо. В двух шагах от нас под большой лиственницей, обнявшись, стояли Марианна и Суходольский. Девушка, дрожа от страха, прятала лицо на груди Михаила, который с расширенными от ужаса глазами, как загнанный зверь, озирался вокруг. Его взгляд бессмысленно блуждал по окружающему нас бушующему лесу, не задерживаясь ни на чем. Чувствуя, что сейчас сойду с ума от этого звука, я как можно сильнее зажала уши ладонями и села на землю, опустив голову между коленей.

И вдруг все закончилось. Наступила полная, абсолютная и совершенно нереальная тишина. Ни звука вокруг. Ни шелеста листвы, ни скрипа деревьев, ни шума ветра, ни пения птиц, наконец. Чувство страха, скопившееся где-то в самом низу живота, постепенно таяло, рассасывалось. Спутанность мыслей пропадала, уступая место привычному разумному взгляду на вещи.

— Что это было? — оторвавшись от Суходольского и едва шевеля бескровными губами, прошептала Марианна.

— Я не знаю, — за всех ответил Темир, все еще с опаской озираясь вокруг с нездоровым блеском в глазах, — может, метеорит упал?

— Может, и метеорит. Но, думаю, это было что-то другое, — ответила я, с удовлетворением отметив, что всем стало значительно лучше, — падение метеоритов обычно не сопровождается инфразвуком.

— А при чем здесь инфразвук? — спросил уже вполне пришедший в себя Суходольский.

— А при том, что воздействие этого излучения на человека характеризуется сильной головной болью, головокружением и чувством страха, наконец. Плюс совершенно нереальные ощущения, сходные с пространственной дезориентацией, и легкая затуманенность зрения. В медицине совокупность этих симптомов называют сенестопатией[6]. Ну что, я все перечислила или нет?

— Меня еще сильно тошнит, — промычала Марианна и, отвернувшись и опершись рукой о березу, сломалась пополам, не в силах больше сдерживать рвоту.

— Так что, господа, мы все попали под воздействие сильного инфразвука, пока неизвестного нам источника. Для справки: как я уже говорила, воздействие инфрашума на человека вызывает утомление, головную боль, головокружение. Но это еще не все. Инфразвук силой свыше 150 дБ совершенно непереносим человеком, а при воздействии с силой более 180 дБ наступает смерть вследствие разрыва легочных альвеол. Также может наблюдаться значительное затруднение дыхания, связанное с вибрацией грудной клетки. А также тошнота как следствие раздражения рецепторов внутренних органов. Расстройства терморегуляции, то бишь возникновение озноба и даже неудержимой дрожи, а также серьезные нарушения зрительного восприятия. А теперь скажи нам, Темир, что в тайге может сгенерировать такой мощный импульс инфразвука?

По тому, как замешкался наш друг, стало понятно, что он что-то знает. Целая гамма самых противоречивых чувств отразилась на лице Темира, прежде чем он наконец выдавил из себя:

— Золотая Баба.

Сказать, что я удивилась — значит не сказать ничего. Пожалуй, я испытала шок не меньший, чем от самого инфразвука.

Утром мы продолжили путь. Нам то и дело стали попадаться трупы животных. Мертвые лисицы, бурундуки, зайцы, барсуки, ежи, хорьки, тушканчик и даже одна рысь. Беспомощно вытянув лапы, она лежала на боку под огромной лиственницей. Из ушей и носа у нее еще текла кровь. Мое предположение о наличии где-то рядом мощного источника инфразвука таким образом полностью подтвердилось. Причем, судя по расположению останков несчастных животных, мы шли прямо в то место, где несколько часов назад работал мощный источник инфразвука. В техногенном характере произошедшего лично я не сомневалась, а потому по максимуму использовала импровизированные средства защиты органов слуха и головы от губительного воздействия инфразвука. Поскольку специальных наушников, как и специальных гермошлемов у нас по понятным причинам не было, я постаралась обезопасить наш отряд, используя подручные перевязочные средства — марлю и бинты из аптечки. Из них я сделала противошумные вкладыши в уши и соорудила некое подобие гермошлемов, наложив толстые повязки на головы своих друзей. Смотрелись мы в таком виде, конечно, довольно комично, но никто даже не улыбнулся. Всем было не до смеха.

Темир, изучив какую-то лужицу с водой под сломанной березовой веткой и найдя ее очень информативной, сделал вывод, что до нашей цели менее суток пути. То ли преследуемые по какой-то причине снизили темп движения, то ли мы шли намного быстрее. Я подумала, что на самом деле причина кроется, скорее всего, в ночном происшествии, хотя нельзя было сбрасывать со счетов и вертолеты, которые вели розыск с воздуха и бороздили небо с завидной периодичностью, примерно каждые полчаса с грохотом пролетая над нами. Во всяком случае, такая динамика не могла нас не радовать. Особенно Суходольского, который все чаще отставал — поврежденная лодыжка давала о себе знать с каждым пройденным километром все сильнее.

— Монументум Дева Златум, — только и сумела я выдавить из себя, замерев в каком-то языческом восхищении, близком к настоящему экстазу.

— Что ты сказала? — шепотом прохрипел сзади Суходольский мгновенно севшим голосом.

— Да это же она! — воскликнул в полный голос Темир. — Академгородок! Языческий идол, которого изобразил на своей известной карте пустынной Сибири средневековый картограф Меркатор. Такого просто не может быть!

Мы осторожно приблизились к тускло мерцающему в глубине пещеры золотому языческому идолу. Он был ростом со взрослого человека и восседал на высокой глыбе красного гранита, прижимая левой рукой к большой груди золотого младенца. Казалось, ребенок сидит на огромном круглом животе Золотой Бабы. Большие, чуть раскосые глаза ярко горели рубинами необыкновенной чистоты на изрезанном морщинами старческом лице. Золотые космы волнами спадали до колен, полностью закрывая покатые плечи божества.

Несколько минут мы просто молча стояли и смотрели, завороженные увиденным. Мой взгляд рассеяно блуждал по пещере, просто заваленной драгоценными подношениями и дарами. Понемногу я стала приходить в себя, мысли приобретали ясность и стройность. Такого количества антиквариата мне еще не приходилось видеть. Я сразу вспомнила свою лучшую подругу Тому — хозяйку сети антикварных магазинов[7].

Вот уж кто точно душу дьяволу продал бы не задумываясь. Только за то, чтобы хоть одним глазом взглянуть на все это богатство. Хотя нет, видела — в каирском Египетском музее. На фотографиях гробницы Тутанхамона, сделанных сразу после вскрытия усыпальницы археологом Картером[8].

На черно-белых снимках внутренних камер гробницы так же в беспорядке были расставлены и навалены предметы различного назначения — колеса от телег, каменные и деревянные фигуры, сундуки, накрытые какими-то пыльными полотнищами, и даже целые лодки. Так же и в этой пещере дары, подносимые в течение многих сотен лет священному языческому божеству, были просто навалены большими и маленькими кучами и лежали по всей пещере. Я наклонилась и подняла с камней большую деревянную кобуру, судя по весу, с маузером внутри. На маленькой серебряной табличке на откидывающейся крышке выгравированы слова: «Тов. Ерошину А. Е. за непримиримую борьбу с мировой контрреволюцией, 1928 год». Я осторожно положила оружие обратно и оглянулась вокруг. Чего тут только не было! Рядом с маузером на камнях — небольшой берестяной бочонок. Подошла ближе, откинула невесомую крышку из покоробленной временем бересты. Внутри — тусклая россыпь орденов. И российских, еще дореволюционных, и советских. Я наклонилась, совершенно ошалев от увиденного, взяла горсть наград в руку. Орден Боевого Красного Знамени, ранний — на винте, с облупившейся эмалью, парочка на потемневших колодках уже военного времени, орден Трудового Красного Знамени 20-х годов! Небольшой овал голубого цвета с косой надписью «Герою Труда» в обрамлении венка из дубовых листьев! Я высыпала все обратно и присела на корточки. Боже! Серебряная звезда Армянской ССР! Пять лучей с золотыми узорами в красной эмали расходятся от синего круга, внутри которого — гора Арарат на фоне восходящего солнца! Орден Красного Знамени Тувинской Аратской Республики со всадником под лучами солнца на фоне изображения республики. Потемневшая от времени серебряная медаль «Победителю над пруссаками» с барельефом Екатерины Второй, серебряная медаль «За Полтавскую баталию» с почти черного цвета профилем Петра Первого в мантии и лавровом венке. Я обессиленно опустилась на камни. Вне всякого сомнения, ни один музей мира не мог похвастаться таким собранием. Чуть поодаль лежала груда тусклых от времени клинков без ножен. Немецкие и французские боевые шпаги, казачьи наградные шашки с вензелями и надписями, морские кортики разных размеров и мастей, сабли, палаши, а рядом даже невесть каким образом затащенная сюда небольшая казачья пушка! Чтобы на сойти с ума, я с невероятным трудом подавила в себе желание вытряхнуть свой рюкзак и ссыпать в него все содержимое старой берестяной бочки и стала искать взглядом Суходольского.

Оказалось, что Михаил тем временем, как говорится, «чах над златом». Встав на колени и затаив дыхание, он завороженно рассматривал сверкающее драгоценными каменьями содержимое большого кованого сундука.

— Ребята, — вывел нас из прострации голос Темира, — смотрите сюда.

Мы подошли. Темир стоял к нам спиной и светил фонариком в угол пещеры. В бледно-желтом свете на пыльном каменном полу, скорчившись, лежали два мужских трупа в темно-зеленых спортивных костюмах. Не скелета, а именно трупа. Причем подозрительно свежих. Один из них сидел, привалившись спиной к большому камню, все еще обнимая руками небольшую нейлоновую спортивную сумку синего цвета. Я подошла ближе и отшатнулась — из груди покойника зловеще торчали две стрелы. Настоящие стрелы из прошлого — темное полированное дерево с пестрым птичьим оперением на конце.

— Что это? — прошептала я, указывая рукой на труп.

— Я так думаю, что это господа Коропчан и Чечетин. Ну а если ты имеешь в виду сумку… — Темир наклонился и резким движением расстегнул молнию. От его рывка труп покачнулся и завалился на бок. Марианна тихо вскрикнула и, отступив на шаг, больно схватила меня за руку. — То это, — Темир наклонился над открытой сумкой, извлек оттуда небольшую продолговатую темно-зеленую коробочку и, взвесив на ладони, кинул мне, — похоже, наши алмазы.

Я на лету поймала знакомый по ориентировке, полученной нами в лагере археологов, предмет.

— Сколько их там? — выдохнув, спросила я.

— Сейчас посчитаем. — Темир присел на корточки и, повозившись недолго, выпрямился. — Ровно десять.

— Поздравляю, господа, — торжественно произнес Суходольский и сильно хлопнул меня по плечу, — дело о похищении алмазов объявляю закрытым!

— Не спеши, Михаил, — тихо, чуть ли не по слогам произнес Темир изменившимся до неузнаваемости голосом, и мне на миг показалось, что от него повеяло прямо могильным холодом. Я отступила на шаг и инстинктивно расстегнула оперативную кобуру.

— Наташа, ты неправильно меня поняла, — поднял руки над головой Темир, демонстрируя мирные намерения, — посмотрите на трупы. Вы ничего не видите странного?

— Стрелы, — выдохнула я.

— Вот именно, это стрелы. Причем самые что ни на есть настоящие.

— И что это значит? — дрогнувшим голосом спросила Марианна.

— А это значит, что у всех здесь присутствующих, — он обвел нас тяжелым взглядом, — выйти отсюда живыми и здоровыми теперь шансов нет.

— Не понял? — прямо-таки взревел Суходольский, как взбешенный медведь, которого разбудили посреди спячки. — Сейчас маякнем на Большую землю, доложим об успешном завершении операции, вызовем вертушку и через час, максимум два будем дома коньячок цедить.

— Не хочу вас расстраивать, друзья мои, но связи здесь нет. — Темир достал и продемонстрировал спутниковый телефон, беспомощно мигающий красной лампочкой. — И для того, чтобы вызвать вертолет, необходимо сначала выбраться из этой чертовой пещеры.

— Так в чем проблема? Давайте я выйду наружу, поймаю спутник и передам информацию, — протянул за телефоном руку Суходольский.

— На самом деле проблема существует, и очень серьезная, — Темир поднял одну руку, призывая нас к вниманию, — это хранители. Профессиональные, как бы мы их сейчас назвали, бойцы, сочетающие в себе способности ниндзя, камикадзе и следопытов Фенимора Купера…

— Темир, давай конкретнее, без этих своих киношных и литературных примеров, а главное — короче! — рявкнул Суходольский.

— Ну, если в двух словах… Все эти сокровища охраняют сверхлюди. И нам с ними воевать — заведомо обрекать себя на верную гибель.

— Ну, это мы еще посмотрим, — придя в себя, усмехнулась я, вытащила из кобуры ПСМ[9] и подбросила на ладони. — Что-то я тебя не пойму, Темирчик, — ты это что, серьезно?

— Абсолютно. Если кто не верит, может попробовать выйти.

— Да легко, — как мне показалось, с напускной веселостью сказал Суходольский и, достав пистолет из наплечной кобуры, дослал патрон в патронник. — Сейчас я покажу этим дикарям, кто в доме хозяин!

— Подождите, — почти вскричала Марианна, почти повиснув на Суходольском, — давайте не будем горячиться и тем более проводить опасные эксперименты. — («А девочка-то явно запала на Михаила», — не к месту пронеслось в моей голове.) — Темир, а если мы ничего здесь не тронем?

— Не хочу вас пугать, но это уже ничего не изменит. Они выбрали нас для жертвоприношения, — Темир кивнул на Золотую Бабу, — своему идолу. Не сомневаюсь, что они надежно блокировали выход лучниками и теперь будут ждать, пока мы сами от голода или жажды здесь околеем. Но из пещеры не выпустят, будут стрелять. А стреляют они очень метко. Только этим можно объяснить тот факт, что нам дали возможность беспрепятственно сюда войти. Это святое место, и вход сюда любому смертному заказан. Даже хранители не имеют право войти сюда. Ну, а если кто вошел — обратного пути нет.

— Темир, а может, нам попробовать с ними договориться? — спросила Марианна с надеждой в голосе. — Пообещаем, что просто по-тихому уйдем и никому ничего не расскажем, а? Ты же, наверное, можешь говорить на их языке?

— Договориться? Бесполезно. Хранители — это фанатики, если хотите — секта, и их с детства натаскивали только на одно. Каждый нарушивший покой Золотой Бабы должен умереть, и точка. Хотя… Если вам интересно, — Темир вытер ладонью пот со лба, — одному смертному это якобы все же удалось. Существуют свидетельства, что некий беглый ссыльный, еще до революции, умудрился каким-то образом добиться расположения у хранителей и был ими препровожден к богине. Неизвестно, какое сотворилось здесь чудо, но этот избранный обрел поистине великие знания, которые вскоре помогли ему вершить судьбы не только России, но и всего мира. Вы, наверное, уже догадались, что звали этого ссыльного Иосиф Джугашвили.

— Красивая легенда. Но нам, насколько я понимаю, от этого нисколько не легче, — пробормотала я и замолчала.

— Ну должен же быть какой-то выход? А если она опять? — Марианна с отчаяньем посмотрела на меня.

— Что опять? — спросили мы хором.

— Ну, снова зарычит?

Мы переглянулись. Созерцая сокровищницу, мы совсем забыли о главной опасности. Если источник инфразвука находится в этой пещере, то нам действительно ничего не поможет.

— Мариша, успокойся, что-нибудь придумаем. Мы и не из таких переделок выходили живыми, а тут всего-навсего какой-то золотой истукан и несколько туземцев с луками, — приобняла я девушку, видя, что она на грани. Только истерик нам не хватало.

— Темир, к черту твоих хранителей, нужно сматываться отсюда! — воскликнул Суходольский, от его самообладания не осталось и следа.

— Я еще раз повторяю — в данной ситуации мы абсолютно беспомощны, — тихо ответил Темир.

Между тем совсем стемнело, и на черном небе, совсем небольшой кусочек которого был виден из-под свода пещеры, высыпали яркие и крупные, почти южные звезды.

— В такую погоду да под такими звездами и умирать-то грешно, — вздохнул Суходольский и наконец, поставив на предохранитель, убрал свой пистолет в кобуру. — Ну и что делать будем?

— Я попробую решить проблему, — вдруг тихо произнес Темир, — в детстве дед научил меня камланию[10] и вообще многому нашему алтайскому, тайному. Не уверен, что у меня получится, но в любом случае, прошу вас ничего не предпринимать и ничему не удивляться, что бы ни случилось. Хорошо?

Мы дружно кивнули в темноте, а Суходольский, крепко сжав мою руку, жарко прошептал мне на ухо:

— Я буду стоять слева от идола, и что бы ни случилось, не вставай на биссектрису огня. Не доверяю я этим узкоглазым. Умыкнет в темноте алмазы и поминай как звали…

— Если все согласны, то мне для начала будет нужен свет. Наташа, возьми там, справа от сундука, факел и зажги. Держи его так, чтобы пламя освещало пространство от идола до выхода из пещеры. Остальных я попрошу отойти в самый дальний угол и соблюдать абсолютную тишину. Все всё поняли?

Я включила почти разрядившийся фонарь и быстро нашла факел, взяв его за сучковатую длинную рукоять, поднесла дрожащее пламя зажигалки. Оно лизнуло несколько раз сухой горючий материал и вдруг весело побежало вверх, разгораясь все сильнее и разбрасывая вокруг яркие искры, которые, как новогодний бенгальский огонь, сыпались мне под ноги. Темир упруго наклонился и, взяв у подножия Золотой Бабы деревянную колотушку, обшитую мехом и подняв с камней старый шаманский бубен, увешанный некогда разноцветными, а теперь выгоревшими от времени лентами, несколько раз сильно ударил в потрескавшуюся от времени кожу. Раздался глухой звук, серебряные подвески, прикрепленные к ободу ритуального инструмента, задрожали, издавая мелодичный перезвон. Темир, не выпуская из рук бубна, несколько раз присел, потом повернулся вокруг и, шепча что-то, еще несколько раз ударил в бубен. Я во все глаза смотрела на нашего товарища как завороженная. В неверном свете факела неясные пляшущие по каменным стенам зловещие тени заполнили все вокруг. Я вдруг услышала справа от себя какой-то монотонный звук, обернулась и не поверила своим глазам — целая груда тусклых, местами подернутых ржавчиной сабель, шпаг, палашей и кинжалов, сваленных в кучу в самом дальнем углу пещеры, вдруг с тихим металлическим лязгом зашевелилась. Потом медленно поднялась в воздух и, ощетинившись клинками вперед, прямо на наших глазах поплыла к выходу из пещеры. Я стояла замерев, сама на время превратившись в каменное изваяние, боясь даже дышать. А ожившая вдруг по воле Темира страшная армада клинков, достигнув черного свода пещеры и в последний раз тускло блеснув в мертвенно-белом свете полной луны своими хищными стальными жалами, самопроизвольно выстроилась правильным полукругом и, со страшным тихим свистом пронзая ночной воздух, вдруг разлетелась в разные стороны.

Тишину ночи вдруг разрезал истошный вопль, полный нечеловеческой боли, откуда-то справа горохом посыпались мелкие камни, и тут же я услышала несколько глухих ударов, как будто на асфальт уронили мешок с песком.

— За мной! — срывающимся голосом политрука, поднимающего взвод в атаку, заорал Темир и с пистолетом в руке первым бросился к выходу из пещеры. Я замешкалась, все еще продолжая держать над головой факел. За Темиром рванула Марианна, энергично подталкиваемая в спину Суходольским. Наконец, убедившись, что мои друзья покинули святилище языческого бога, я отбросила догоревший, еще дымящийся факел в сторону и пулей вылетела под усыпанный звездами небосвод…

Он стоял прямо перед выходом из пещеры. Огромного, метра два с лишним, роста, расставив темные от загара руки в стороны. Его развевающееся на все усиливающемся ветру черное как смоль одеяние своими очертаниями было похоже на балахон ку-клукс-клана с откинутым капюшоном. Раскосые глаза на смуглом, почти черном, изрезанном глубокими морщинами лице были закрыты. Длинные седые, белые как снег волосы были собраны в тугую толстую косу, перекинутую через плечо. Казалось, что он весь с головы до ног был окружен неким ореолом из дрожащего от напряжения воздуха. Все очертания предметов примерно в метре вокруг него были смазаны. Непонятного происхождения волны, вполне видимые невооруженным глазом, исходили от его дрожащего от напряжения тела. А перед Хранителем, будто наткнувшись на невидимую стену, зависли в воздухе две сабли. Заговоренные Темиром клинки не долетели до цели, замерев всего в нескольких сантиметрах от черного дьявольского балахона на уровне груди. Тусклый блеск стали прямо на глазах менялся в цвете на темно-красный и сабли, прямо на наших глазах, изогнулись дугой в последний раз, тщетно пытаясь пробить преграду. Раздался негромкий хлопок, и клинки беспомощно упали к ногам Хранителя, зашипели, как змеи, разбрасывая по траве яркие, режущие глаз малиновые искры, и уже через мгновение, обугленные до неузнаваемости, похожие на гигантских черных червей, замерли на земле между камней…

— Стоп, — промычал Темир, и мы беспорядочно, как кегли в кегельбане, попадали на пушистый и влажный от утренней росы мох. Только тяжело перевернувшись на спину и взглянув на ясное голубое небо, я поняла, что уже совсем рассвело. Интересно, сколько мы бежали без передышки? Чтобы посмотреть на часы, нужно было каким-то образом вытащить руку из-под спины Суходольского, который лежал рядом. Я пригляделась: на его руке всего в полуметре от меня весело блестел циферблат. Я прищурилась. Ого! Половина шестого. Значит, мы бежали минимум три часа? Даже Михаил со своей больной ногой. Нужно срочно осмотреть его. Но сначала в туалет. Долой все клятвы Гиппократа! Мой мочевой пузырь, не считаясь с форс-мажором, требовал срочного опорожнения. Я попыталась встать. Тяжелые, будто налитые свинцом ноги казались чужими и отказывались выполнять даже самые простые команды. Тогда я со стоном перевернулась на живот и, кое-как привстав на колени, отползла за ближайший куст бузины. Покрутила головой, оценивая обстановку. Вокруг все было спокойно, но вдруг я явственно почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Сделав вид, что собираюсь присесть по нужде, я отбросила ногой сухую ветку, потом расстегнула молнию на куртке и, лениво позевывая, осторожно огляделась. И замерла на месте. Нет, не почудилось, точно. Не знаю как, но я сразу поняла что это «она», а не «он». Неизвестное мне существо невысокого, не более метра, роста стояло в стороне от меня метрах в трех и, как мне показалось, с интересом разглядывала непрошеную гостью. Ее спутанные седые космы с вплетенными меж прядей длинными пучками мокрых водорослей и торчащими в разные стороны клочьями тины и мха неопрятной копной спадали до самой земли. Пронзительный и в тоже время завораживающий взгляд зеленых, бездонно-глубоких и неожиданно молодых глаз. В них-то и угадывался безошибочно некий непонятный интерес к моей персоне. В какой-то момент мне показалось, что нечто большое и темное мелькнуло между деревьями. Уж не леший ли это спешил на помощь своей подруге? Я лишь на мгновение отвела взгляд, и неизвестное существо исчезло без следа…

— Ростова! — недовольный окрик Суходольского вернул меня к действительности, — ты долго там намерена заседать? Или ты уснула? Мы только тебя ждем.

Забыв, зачем я пришла сюда, я натянула как пришлось штаны и, раздвинув густые ветки бузины, вернулась к своим.

— Пока ты там заседала, у нас появились плохие и очень плохие новости.

«Зря я так волновалась за Суходольского, судя по всему, он в полном порядке», — подумала я, глядя на его довольную рожу.

— Наташа, у нас вышел из строя спутниковый телефон. Ума не приложу, как это могло получиться. Посмотри, может, хотя бы твой трекер жив, — виновато проговорил Темир.

— Увы, — развела я руками, бросив на траву черную коробочку спутникового устройства, — трекер тоже сдох.

— Сейчас я посмотрю, — вскочил Суходольский, доставая из набедренного кармана складной швейцарский нож с многочисленными миниатюрными инструментами.

Трех минут хватило, чтобы убедиться — внутренности обоих устройств, микросхемы, странным образом выгорели, расплавившись и спекшись в черный комок. Как это произошло, оставалось только гадать.

— Странно, — пробормотал Темир, заглядывая Суходольскому через плечо, — корпуса телефонов целые, а внутри — утиль…

— Ты хоть знаешь, в каком направлении нам идти? — заикаясь от страха, спросила Марианна.

— История, конечно, неприятная, но вполне, как мне думается, поправимая. Сейчас сориентируемся по стволам деревьев и двинем дальше. — С этими словами Темир опустился на корточки и стал сосредоточенно ковырять мох у ствола огромной лиственницы.

— Ну-ну, бог в помощь. — Суходольский без энтузиазма пнул ногой кочку мха и, закурив, уселся рядом со мной.