Нунивак

2. ПОСЛЕДНЯЯ ЯРАНГА

Таю не так уже часто гостил в «Ленинском пути», хотя селение находилось рядом, в каких-нибудь двадцати пяти километрах от Нунивака.

Селение не человек, и его облик меняется медленно, десятилетиями. Однако этого нельзя было сказать о «Ленинском пути».

Таю последний раз был здесь весной, а сейчас, в середине лета, уже издали можно было увидеть множество новых зданий, занявших пустырь между лагуной и вышкой ветродвигателя. На склоне пологого холма на другом берегу лагуны виднелись длинные корпуса хозяйственных построек.

Таю сошел на берег и очутился в толпе встречающих. Он поискал глазами и не нашел среди них дочери.

К Таю подошел председатель колхоза Кэлы и поздоровался.

— Сейчас тебя проводят в Дом приезжих, — сказал Кэлы с оттенком гордости. — Мы всегда рады такому гостю…

— Не надо мне в Дом приезжих, — сказал Таю. — Я приехал за дочерью.

— Разве твоя дочь здесь? — удивился Кэлы. — Не знал… Погоди… Она работает в магазине?

— Она кончила торговую школу, — уточнил Таю.

— Хорошая девушка! — похвалил неизвестно для чего Кэлы. Должно быть, для того, чтобы доставить приятное гостю.

Друзья поднимались на берег, к домам. Где-то урчал трактор, визжала пилорама. На высоком столбе белый репродуктор бормотал что-то невнятное. На улице селения было много народу, хотя с лагуны дул сильный ветер. Таю с грустью подумал, что в такой ветер в их Нуниваке никто не выходит на волю без крайней надобности, а детей держат взаперти, чтобы они не свалились в море с крутого берега.

Кэлы говорил без умолку. Он показывал новые дома, рассказывал о колхозных делах.

— Вот проводим телефон в дома бригадиров: не надо будет посылать за ними вестников. На берегу решили проложить несколько десятков метров узкоколейки — от разделочной площадки до жиротопного цеха… Мы стараемся избавить людей от тяжелого труда, особенно женщин…

Мимо Таю и Кэлы промчался грузовой автомобиль, швырнув из-под колес мелкую гальку. Кэлы любовно поглядел ему вслед и с сожалением сказал:

— Дорог ему маловато у нас. Негде машине развернуться.

— Зачем же вы его купили? — с насмешинкой в голосе спросил Таю.

— Не покупной он, — спокойно ответил Кэлы. — Премия из Москвы, с Выставки достижений народного хозяйства.

Вдруг за новыми домами перед Таю встала настоящая яранга. Она выглядела удивительно нелепо. Вокруг неё возились люди, и похоже на то, что строили её.

— У вас, оказывается, не только дома, но и яранги строят, — ехидно сказал Таю.

— Приходится, — пожал плечами Кэлы. — Людей отрывают от работы. Хотя платят хорошо… Это приехали кинооператоры из Магадана. Им надо обязательно заснять на пленку, как сносят последнюю ярангу. Только они опоздали. Последнюю ярангу мы снесли в прошлом году. Вот и приходится строить…

Лишь теперь Таю заметил кинооператоров. Они возились у съемочного аппарата, укрепленного на прочном треножнике, и ждали. Таю понял и назначение бульдозера, который стоял наготове с поднятым ножом.

— Давай посмотрим, — предложил Кэлы.

Таю согласился. Ему никогда не приходилось видеть, как снимают кино.

Ярангу наспех достроили, оператор дал знак, и бульдозер двинулся вперед. Застрекотал съемочный аппарат. Мощная машина легко подминала под себя шкуры и жерди только что возведенной яранги, а за развалинами открывалась целая улица новых домов.

Точка съемки была выбрана удачно.

Таю посмотрел на обломки яранги и вздрогнул: как легко и быстро смял её бульдозер! Как будто не крепили и не воздвигали её терпеливые руки!

Только чукча или эскимос, глядя на жалкую кучу обломков, мог представить, каких трудов стоит построить на пустынном месте человеческое жилье.

На берегах Чукотки лес не растёт. Иногда приносит течением и выбрасывает на отмели искореженные бревна с торчащими во все стороны оголенными ветвями. Человеку нужно пройти немало по берегу, чтобы найти годное для жерди яранги дерево.

Готовы подпорки, поддерживающие свод, врыты в землю столбики, и центральный шест круто уходит вверх, пронзая отверстие для дыма, настает очередь для покрышки яранги. Она ещё плавает в море, ныряет, плещется и спит долгими днями на льдине, греясь на солнце. За ней надо гнаться на вельботе, бросать гарпун. Морж убит, и с него снята кожа, но она ещё не годится для покрышки. На большой гладкой доске острым плоским ножом её «расщепляют», делая из одной кожи две.

Натянутая для просушки моржовая кожа отсвечивает на солнце, как желтый круг бубна, и звенит на ветру гигантским яраром.

Когда яранга покрывается новой кожей — это всегда радостный день для семьи и её соседей. Снаружи светит солнце, а в яранге желтоватый теплый свет…

Мужчина возится с жердями для яранги, бродит в поисках их по берегу моря, ходит на охоту, чтобы добыть моржа и снять с него кожу, а женщина шьет… Шьет дни и ночи, искалывая иглами пальцы. Отдыха нет. Когда игла отдыхает, воткнутая в оленью шкуру, женские пальцы проворно сучат нитки из звериных жил.

Наконец и яранга поставлена, и полог сшит и натянут, и даже стенки подперты гибкими планками, но это ещё не жилище. Когда ударят морозы и завоют северные ветры, тепло быстро выдует и унесет в тундру, в замерзшее море — и следов не найдешь. Поэтому в осенние дни в тундре женщины собирают пожелтелую траву и сушат. Травы нужно много — тепло дорого. Наконец яранга готова — полог обложен травяными пучками, а снаружи покрышка из моржовой кожи обвешана тяжелыми камнями, так что никакой ветер не страшен. В пологе горит жирник. Тепло никуда не уходит, ласкает голое тело… Пусть на воле беснуется ветер, пурга лепит снежные сугробы, а человеку в пологе тепло и светло… А если яранга ещё поставлена по всем правилам — её никогда не заметет снег, пурга обходит жилище человека, чтобы путник видел и не проехал мимо…

Рядом стучали топоры. Таю посмотрел на Кэлы и загадочно произнес:

— Вот и не нужна стала яранга…

Досмотрев киносъемку, Таю и Кэлы двинулись дальше. Дойдя до магазина, Кэлы сказал:

— Вот тут твоя дочка работает… Так где ты остановишься: в Доме приезжих или у дочери?

— Не знаю, есть ли у Риты своя комната, — с сомнением сказал Таю.

— Конечно, есть, — ответил Кэлы. — В нашем селении проблема жилья для молодых специалистов давно решена. Есть у Риты комната!

Таю вошел в магазин. В просторном торговом зале, обрамленном прилавками, толпились люди. Одна стена была уставлена образцами продовольственных товаров, другая — промтоварами. В большие окна глядело солнце, и было так светло, что Таю прищурился, хотя вошел он с улицы. Свет усиливался множеством зеркал, стоявших на полках.

Таю огляделся и увидел дочь в халате из блестящей ткани. Она хозяйски расправляла ловкими руками штуки материи, заманчиво разложенные на прилавке. Около неё теснились женщины, о чем-то её спрашивали, а она отвечала, мило наклоняя голову, украшенную двумя великолепными косами. Таю невольно залюбовался дочерью и некоторое время смотрел на неё издали. Вдруг ему пришло в голову мысленно представить её в нунивакском тесном магазинчике, за скособоченным прилавком, обитым жестяными банками из-под сухого молока… Сравнение получилось не в пользу нунивакского магазина.

Таю шагнул к прилавку и негромко позвал дочь.

Рита вздрогнула, вскинула глаза и, увидев отца, вся вспыхнула радостью и удивлением. Она отложила деревянный метр и выбежала из-за прилавка.

— Откуда ты появился? Хоть бы дал телеграмму, — шептала Рита, без стеснения обнимая отца.

Покупатели почтительно расступились и притихли.

— Приехал к тебе в гости, — ответил Таю. — Ты в письме приглашала… Не рада моему приезду?

— Что ты говоришь? — замахала руками Рита. — Просто я не ждала так быстро этой радости… Постой здесь, я пойду к заведующему и отпрошусь на сегодня.

— Не надо, дочка, — сказал Таю. — Я же не больной. Доработай уж до конца…

— Тогда я тебя провожу домой

Рита вспорхнула, побежала куда-то в низкую дверь, ведущую внутрь магазина. Вместо неё пришла другая продавщица. Рита появилась уже без халатика, в летнем пальто и в туфлях на высоких каблуках.

— Пойдем! — Она подхватила отца под руку и повела за собой.

Рита жила тут же рядом с магазином, в доме, предназначенном для торговых работников. Она открыла дверь в одну из комнат, расположенных по длинному коридору, и извиняющимся голосом сказала:

— Я не успела полностью обставить комнату… Обещают привезти китайскую мебель, поэтому не тороплюсь.

Таю огляделся. В небольшой, но просторной для одного человека комнате стояли простая железная кровать, заправленная пушистым одеялом, маленький столик со шкафчиком для посуды и два стула, обитых черным дерматином. По мнению Таю, тут мебели было вполне достаточно, но он воздержался от замечаний: зачем говорить по пустякам, когда впереди трудный и серьезный разговор?

Рита быстро поставила на стол термос, тарелку с печеньем, банку с вареньем.

— Ты пока попей чаю, — сказала она. — После работы вместе пойдем обедать в столовую.

Она открыла шкафчик и выложила на стол груду фотографий.

— Если станет скучно, — сказала она, — посмотри фотографии, которые я привезла с фестиваля.

Рита ушла.

Таю один остался в комнате.

Он налил стакан чаю, выпил и принялся рассматривать фотографии. Рита побывала на Всемирном фестивале молодежи в Москве в составе чукотско-эскимосского ансамбля. Таю уже не раз видел фотографии, но ему доставляло удовольствие смотреть, как его дочь стоит рядом с молодыми людьми из разных стран. Вглядываясь в их лица, Таю отмечал одну существенную особенность: несмотря на разный цвет кожи, все лица выражали одинаковое чувство — радость и счастье.

Отставив стакан с чаем, Таю стал раздумывать, как он будет убеждать свою дочь переселиться в родной Нунивак. Трудно будет с ней разговаривать: она стала совсем большой, и надо быть родным отцом, чтобы иногда видеть в этой взрослой девушке маленькую дочурку Риту.

Таю выглянул в окно. Дома, сияя окнами, уходили к лагуне. Среди них нетрудно было узнать здания, выстроенные ранее, — стены их потемнели, приобрели цвет серого камня. Таю вспомнил о поручении председателя колхоза Утоюка и решил, пока Рита на работе, разыскать Линеуна и вручить ему посылку отца.

В «Ленинском пути» у Таю было много знакомых. Ему приходилось часто останавливаться и сообщать новости о Нуниваке, рассказывать о промысле, о погоде и течениях в Беринговом проливе.

Знакомые, в свою очередь, рассказывали о колхозных новостях и после промысловых вестей поворачивали разговор на строительство, точно называли цифры, сколько будет построено домов в этом году, какие будут возведены производственные здания.

Таю дошел до строительной площадки и принялся расспрашивать, где ему отыскать Линеуна.

— Бригадир на отделочных работах, — важно сообщил Таю молодой плотник и вызвался проводить его.

Они вошли в большой деревянный дом на две квартиры. Входа также было два, в противоположных концах дома. Прошли просторные сени, а оттуда попали в кухню, где топилась ещё сырая печь: она дымилась теплым паром.

Линеун в заляпанной спецовке прислушивался к шуму пламени. Лицо у него было, как у доктора, выслушивающего больного.

— Здравствуй, Линеун! — окликнул его Таю.

— Дядя Таю! — воскликнул Линеун, обернувшись. — Вот не ожидал! Когда приехали?

— Сегодня с почтовым сейнером, — ответил Таю. — Отец тебе велел посылку передать.

Таю протянул Линеуну сверток.

— Зачем он посылки шлет? — пробормотал Линеун, как будто стыдясь отцовской заботы. — У меня здесь всё есть…

— Ещё просил отец на словах передать: не приедешь ли ты помочь отремонтировать школу и магазин? У нас некому этим делом заниматься, — сказал Таю.

— Надо бы с председателем посоветоваться, — потупив голову, произнес Линеун.

— Если я с председателем договорюсь, приедешь? — спросил Таю.

— Конечно! — обрадованно воскликнул Линеун. — Какой разговор может быть! Я так давно не был в родном Нуниваке.

— Соскучился? — торжествующе спросил Таю.

— Соскучился, — признался Линеун, не подозревая подвоха.

— То-то, — наставительно сказал Таю. — Жил бы в родном Нуниваке, не скучал бы.

Линеун поспешил переменить разговор.

— Вы уже видели Риту? — спросил он.

— Видел, — ответил Таю.

— Ей тут очень нравится, — сказал Линеун.

— Она мне об этом не говорила, — отрезал Таю.

Линеун удивленно посмотрел на неизвестно отчего рассердившегося Таю и пожал плечами.

Таю стало неловко. Старый охотник не был скрытным человеком, но он считал, что другим людям нет дела до его переживаний, и он должен держать их взаперти у себя в сердце.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Таю стал расспрашивать, что строил в последние месяцы Линеун.

— Жилых домов мы теперь строим немного, — охотно стал рассказывать Линеун. — Надобности такой нет. Хотя могли бы за одно лето возвести столько домов, что в них поместились бы все жители Нунивака… — Линеун пытливо посмотрел на Таю.

Но тот был невозмутим и делал вид, что внимательно слушает Линеуна и с нетерпением ждет, что он дальше скажет.

— Выстроили два больших корпуса для зверофермы, — продолжал Линеун. — На самолете привезли голубых песцов из Якутии. Будем их разводить. Это очень денежное дело. И главное — нет надобности ходить на охоту: зверь живет рядом, и надо только терпеливо ждать, когда он вырастет.

— Неужто ваши колхозники разлюбили песцовую охоту? — насмешливо спросил Таю и тут же пожалел о том, что сказал. И обидно было то, что Линеун воспринял этот вопрос всерьез и ответил обстоятельно, что колхоз «Ленинский путь» не собирается бросать тундровый охотничий промысел, хотя надо сразу признать, что звероводство в будущем полностью заменит охоту.

Таю возвращался в комнату дочери уже поздно. В селении кончился рабочий день. На спортивной площадке возле школы юноши и девушки собирались играть в волейбол. Из широко раскрытых дверей клуба доносилась музыка. На улице было оживленно: жители шли не торопясь, с сознанием хорошо потрудившихся, заслуживших отдых людей… Улица была ровная, и ряды домов были ровные.

Рита уже была дома. Она переодевалась.

— Отец! — обрадованно крикнула она из-за занавески. — Мы сейчас пойдем обедать в столовую, а оттуда пойдем в кино. Линеун уже ждет нас в столовой.

— Когда он успел? — спросил Таю. — Я только от него иду.

— Он позвонил из правления по телефону в магазин, — сказала Рита.

— Э-э! — ответил Таю.

Перед началом киносеанса Таю подошел к председателю Кэлы и передал просьбу Утоюка о распиловке леса и помощи в ремонте школы и правления.

— Обязательно поможем, — сказал Кэлы. — Это для нас такой пустяк, что и благодарить нечего…

От этих слов Таю стало так обидно, что он едва сдержался, чтобы не сказать резкое слово самоуверенному председателю.

Весь сеанс Линеун и Рита, сидящие рядом с Таю, о чём-то перешептывались. А когда кино кончилось, Рита застенчиво сказала отцу:

— Ты иди домой, ложись спать, а мы с Линеуном ещё немного погуляем.

Таю молча кивнул ей. Он пошел в аккуратную комнатку дочери и улегся на кровать. Светлая ночь стояла за окном.

Много передумал за эту ночь Таю. А когда пришла дочь и, стараясь не шуметь, стала расставлять для себя раскладушку, Таю притворился спящим.

Рано утром Таю с тем же почтовым сейнером уезжал в Нунивак. Линеун и Рита пришли провожать его на берег. Линеун передал для отца посылку, а Рита послала матери цветные нитки для вышивания.

— Пусть мама тоже приезжает в гости. Это же так близко, — наставляла отца Рита.

Таю молча кивал головой.

Сейнер отошел от берега. Провожающие на прощание помахали и поднялись в селение.

Накрапывал дождик. Пассажиры ушли с палубы. Остался один Таю. Он смотрел на удаляющийся берег с ровными рядами домов и думал, что ему так и не удалось сказать дочери самое главное. Да и как скажешь? Она ведь взрослый человек! А взрослый человек не нуждается в том, чтобы ему показали лучшее будущее — он сам его видит.