Нюргун Боотур Стремительный

ОЛОНХО — ДРЕВНИЙ ЭПОС ЯКУТОВ

На обширных пространствах северо-востока Советского Союза живет немногочисленный народ тюркского происхождения — якуты. По переписи 1970 г. их было всего 296 тыс. человек. Якуты в настоящее время относятся к коренным жителям Якутской Автономной Советской Социалистической Республики.

Современная Якутия, как и все национальные республики Советского Союза, — цветущая социалистическая республика с развитой промышленностью (особенно добывающей), с крупным коллективизированным и механизированным сельским хозяйством, широко развитым воздушным транспортом. В Якутии — крае сплошной грамотности — имеются университет, филиал Академии наук СССР со многими институтами, национальные и русский театры, музеи, широкая сеть библиотек, клубов, кинотеатров и т. д. Здесь возникли новые промышленные центры (Алдан, Мирный и другие). В крупные индустриальные и культурные центры превратились старые города, прежде всего — столица республики гор. Якутск. Среди якутов много ученых, инженеров, врачей, учителей, специалистов с высшим и средним образованием по самым различным отраслям знания и народного хозяйства.

Прошлое же якутов было совершенно другим: этот небольшой народ прошел очень сложный путь исторического развития.

Прежде всего, якуты в отдаленном прошлом не обитали в Якутии. С незапамятных времен небольшими группами прибывали они на нынешнюю свою территорию. Этот процесс, вероятно, усилился в XIII в. и закончился около XIV—XV вв. Считается, что предки якутов до переселения в Якутию жили в северном Прибайкалье и в Приангарье. Неизвестно, как долго они там жили. И жили ли они в более отдаленные времена еще где-нибудь в другом месте? Вполне возможно, что далекие предки якутов жили (или распространяли свой ареал) и намного западнее Прибайкалья. Во всяком случае, можно считать определенным: они находились в тесном общении с народами не только Саян, но и Алтая. Легендарные предки якутов — курыканы[1] упоминаются в орхонских надписях VI—VIII вв.

Как видно из содержания их героического эпоса, древние якуты занимались не только скотоводством, но и охотой, рыболовством. Характерно, что рыболовством в эпосе занимаются те, кто ничего, кроме рыбы, не имеет, т. е. те, кого в позднейшие времена в исторической действительности называли крайними бедняками — «балыксытами» («рыболовами»).

Обычно принято считать, что якуты переселились на свою нынешнюю родину под давлением более сильных соседей. Межплеменные войны, конечно, сыграли большую роль. Именно под давлением соседей слабые племена предков якутов покидали обжитые места. Но, кроме этого, видимо, были и «мирные» причины для постепенного передвижения на север и северо-восток мелких групп лесных охотников и рыболовов. Первыми двинулись, вероятно, самые неимущие слои — в поисках изобильных охотничьих и рыболовных угодий. Эти первые «переселенцы», должно быть, имели лишь малое количество скота и лошадей или вовсе не имели их. Исторические предания отмечают приход в Якутию не только богатого Омогоя, обладавшего большим количеством скота и людей, но и бедного Эллея, прибывшего в одиночестве[2]. Это вообще был разнородный элемент — не только тюркского, но частично и монгольского происхождения. Они ассимилировали часть местных племен, и спустя века образовался современный якутский народ, называющий себя «саха» и давший свое имя Якутии[3]. Некоторую роль в этногенезе якутов сыграли и русские — через смешанные браки.

Якутский язык сложился на основе тюркского с некоторым элементом монгольского. Частично в нем имеются и корни лексики местных народов Якутии; современный якутский язык имеет много слов, проникших из русского языка или через него. Это понятно: с первых же лет общения с русскими в якутский обычай входило множество предметов и понятий, терминов культуры, ранее неизвестных якутам. Названия их осваивались якутами в своем фонетическом оформлении, и они постепенно входили в словарный состав их языка как «свои слова». Это видно и по олонхо: в нем много слов, вошедших из русского языка, например, «тэриэккэ» (тарелка), «хобордоох» (сковорода), «чааскы» (чашка).

Жили якуты на своей новой родине в очень трудных условиях. Надо было приспосабливаться к страшным климатическим и другим природным условиям, сохранять в этих условиях скот. Их терзали межплеменные стычки, кровная месть[4].

Постепенно стал выдвигаться класс баев (богачей) и тойонов (господ). Произвол и гнет их был самый дикий и жестокий. Позднее к этому присоединился гнет царских чиновников, грабеж купцов. Так дореволюционную свою жизнь якуты прожили под двойным гнетом — «своих» баев и царских чиновников и купцов. Ко времени Октябрьской революции население было почти поголовно неграмотным. Письменности своей не было. Народ томился в нищете и бесправии, вымирал от голода и болезней. По словам одного дореволюционного ученого, голодал не только сам якут, его жена и дети, но даже голодала мышь в его амбаре.

Этот сложный и тяжкий исторический путь якутского народа отразил его богатейший фольклор. Изустно передаваясь из поколения в поколение, он заменял и литературу, и историю, и семейную хронику, сохранял драгоценные крупицы народного опыта.

Здесь нет возможности хотя бы кратко остановиться и сколько-нибудь пространно рассказать о жанрах якутского фольклора. Упомянем только некоторые из них.

В древних исторических преданиях рассказывается о кровной мести и о межплеменных войнах и распрях, разъедавших народ. В более поздних рассказах (XVIII—XIX вв.) повествуется о невыносимом гнете и произволе диких тойонов, об удалом «благородном разбойнике» Манчары, мстившем баям и грабившем их, а потом раздававшем награбленное беднякам[5]. Фольклор сохранил нам песни, которые пел якутский народ веками. В длинных бытовых песнях раскрывается повседневная жизнь и быт народа. В этих песнях жизнь людей описывается своеобразно: путем описания «жизни и деятельности» предметов быта (например, веника), рабочего скота и пр. У якутов широко развиты жанры обрядового фольклора, шуточных песен, сказок, анекдотов, пословиц и поговорок, рассказов и преданий о замечательных людях и пр.

Венцом словесного искусства якутского народа, его любимым и наиболее характерным видом творчества являются большие героические сказания, называемые олонхо.

Олонхо — общее название героического эпоса якутов, состоящего из множества больших сказаний. Средний размер их 10—15 тысяч стихотворных строк. Крупные олонхо доходят до 20 и более тысяч стихотворных строк. Путем контаминации различных сюжетов якутские олонхосуты (сказители олонхо) в прошлом создавали еще более крупные олонхо, но они остались незаписанными.

Сейчас никто не знает, сколько было всего олонхо в период наивысшего расцвета его бытования. Здесь более всего уместно сказать: «бесчисленное множество». Подсчет всех одновременно существовавших олонхо крайне затруднен. Дело в том, что любой сюжет из одного олонхо можно более или менее безболезненно перенести в другое. Можно, наоборот, без особого ущерба и сократить, выбросив целые сюжеты или отдельные детали, эпизоды, различные описания.

«Взаимопроникаемость» и возможность сокращения или увеличения объема олонхо без особого ущерба для его содержания и логики развития событий составляют характерную особенность якутского эпоса, как следствие сходства сказаний.

Якутские олонхо — эпос очень древнего происхождения. Истоки их восходят еще к тем временам, когда предки якутов жили на своей прежней родине и тесно общались с древними предками тюрко-монгольских народов Алтая и Саян. Об этом говорит общность сюжета олонхо с сюжетом эпоса этих народов, сходство в строе языка и лексике. Встречаются общие элементы в именах героев (хаан — хан[6], мерген, боотур и др.). Постоянным элементом имени героини олонхо служит забытое современными якутами слово «куо». В эпосе других тюркских народов сходное слово «ко» означает «красавица».

К имени враждебного богатыря в олонхо иногда добавляется частица «алып» в значении «злой волшебник» (Алып Хара). Известно, что «алп», «алып» у тюркских народов означает «богатырь». Значит, тюркский «алп» («алып») выступает в олонхо в роли злого врага. В олонхо имеется понятие «ётюгэн (ётюгэт) тёрдё». Это место, где обитают подземные чудовища (синоним ада), куда они уводят своих пленников из человеческого племени и мучают их. Между тем, otukan (или utukan) у древних тюрков — название горной страны в нынешней Северной Монголии. Ясно, что понятия «алып» и «ётюгэн» вошли в олонхо как отзвуки былых схваток с древними тюрко-монгольскими народностями. Очень много общего между олонхо и эпосом алтае-саянских народов и в построении стиха, и в характере изобразительных средств, и даже в отдельных эпизодах[7].

Эта общность может помочь приблизительно определить время создания первоосновы олонхо. Общность олонхо и эпоса тюрко-монгольских народов Сибири могла возникнуть только в период непосредственных связей древних якутов с предками этих народов. Прибыв в современную Якутию, якуты из-за колоссальных расстояний и бездорожья полностью растеряли все связи с былыми соседями и позабыли их. Кое-что осталось только в их древнем эпосе.

Как указано выше, предки якутов, курыканы, имели общение с древними тюрками в VI—VIII вв. Из исторических преданий якутов и бурят видно, что последним монгольским племенем, с которым сталкивались якуты (вероятно, в северном Прибайкалье), были буряты. Это могло происходить не позднее XV в. Между этими довольно удаленными датами и надо искать первоначальные истоки олонхо. Учитывая, что в олонхо имеются отзвуки связей с древними тюрками, вполне возможно, что эти «истоки» восходят к концу первого тысячелетия, где-то около VIII—IX вв.

Стадиально якутский эпос относится к позднеродовому периоду. О том, что это эпос родового периода, свидетельствуют, например, мифология олонхо, отражающая патриархально-родовые отношения, пережитки анимистических взглядов, сюжеты (борьба с чудовищами), пережитки общеродового дележа добычи (сохранившиеся в некоторых олонхо), экзогамный[8] брак. Об этом же говорят лук и стрелы как оружие боя и орудие труда (на охоте). А на то, что это эпос позднеродового периода — времени «военной демократии» у тюрко-монгольских народов Сибири указывает характер скотоводческой деятельности героев — преобладание развитого скотоводства, особенно коневодства: богатырь верхом на коне, конь его главный друг и помощник. Наоборот, его противник часто рисуется на быке в санной упряжке или верхом на чудовищном звере. Рыболовство и охота — в тени, на втором плане (герой охотится только в начале своей жизни). Родовое общество фактически разделено на героев (родовых аристократов и вождей) и их челядь — домашних рабов, которые принадлежат к неполноценным членам семьи и общества. Герой — вождь всего своего племени, младшие богатыри ему безусловно подчиняются. Есть признаки начавшегося разделения труда — выделен кузнец и кузнечное ремесло. Кузнецы куют железные предметы труда и боя. О том, что олонхо — эпос позднеродового периода, говорит и довольно высоко развитая и стройная религиозная система. Выделился «олимп» — сонм добрых божеств во главе с Юрюнг Аар Тойоном (Белый Великий Господин). Добрым божеством противостоят злые подземные божества (мир дуалистичен) во главе с Арсан Дуолаем. Его люди — абаасы творят зло и насилие.

Кроме Верхнего мира (небес) и подземного, Нижнего мира, существует Средний мир, т. е. собственно земля. В Среднем мире живут люди, а также духи различных предметов, называемые «иччи». В олонхо каждое живое существо, каждый предмет имеет свой дух «иччи». Особенно значительна богиня Аан Алахчын Хотун — дух земли. Она обитает в родовом священном древе Аар-Лууп-Мас («Великое Дуб-Дерево»). Богиня земли помогает герою и его людям, ходатайствует перед богами в пользу людей, благословляет идущего в поход героя, вселяет в него силу, дав выпить молоко из своей груди. Герою, находящемуся в походе, очень нужны духи-«иччи» различных мест, горных проходов, рек, морей. Ему приходится их одаривать, чтобы они благополучно пропустили его через свою территорию, не устраивали ему разных помех[9].

В олонхо описывается изначальная жизнь человека с первого появления его на земле. Человек, появившись на земле, начинает организовывать жизнь на ней, преодолевая различные препятствия, встающие на его пути. Препятствия эти создателям олонхо представляются в виде чудовищ, заполонивших прекрасную страну. Они разрушают ее и уничтожают на ней все живое. Человек должен очистить страну от этих чудовищ и создать на ней изобильную, мирную и счастливую жизнь. Таковы высокие цели, стоящие перед первым человеком. Поэтому им должен быть необыкновенный, чудесный герой с предопределенной свыше судьбой, специально посланный:

Во всех олонхо первый человек — герой.

Герой и его племя божественного происхождения. Поэтому племя героя называется «айыы-аймага» («родственники божества»). Под именем племени «айыы-аймага» подразумеваются предки якутов — создателей олонхо.

Соответственно своему высокому назначению, герой изображается не только самым сильным, но и красивым, статным. В олонхо внешний облик человека отражает его внутреннее содержание. Поэтому герой Нюргун Боотур Стремительный:

Но герой, прежде всего, могущественный богатырь, ведущий смертельную борьбу. Поэтому он рисуется еще величественным и грозным:

Образы олонхо резко контрастны. Если герой — добрый защитник людей, спасающий всех попавших в беду, то представители племени «абаасы-аймага» (букв.: «родственники черта»[13]) рисуются как злые и безобразные чудовища — это однорукие и одноногие циклопы. Они наделены всеми мыслимыми пороками (злобой, жестокостью, похотливостью, нечистоплотностью). Богатыри абаасы нападают на людей, грабят и разрушают их страну, похищают женщин. Похищение женщин в олонхо показывается как символ всех обид, оскорблений и унижений людей. При всем этом богатыри абаасы носят бесспорные человеческие черты. Отношения их между собой строятся по типу человеческих племенных отношений. Арсан Дуолай носит признаки главы патриархального рода. В ходе событий герои вступают с ними в переговоры. Переговоры эти похожи на переговоры между представителями враждующих племен. Герои с богатырями и шаманками[14] абаасы совершают различные сделки: временно мирятся, дают друг другу клятву не нападать во время перемирия. Иногда герои побежденных ими богатырей абаасы не убивают, а отпускают с миром, взяв слово больше не нападать на людей, или обращают их в рабов. Интересны в этом отношении брачные сделки между побежденными богатырями айыы и могущественными шаманками абаасы — победительницами их. Шаманки абаасы похотливы, кроме того, у них нестерпимо желание выйти замуж за богатыря айыы. Для этого они готовы предать даже родного брата — главного противника героя. Пользуясь этой их слабостью, побежденный ими богатырь айыы дает обманное обещание жениться на шаманке-победительнице и совершает с ней различные сделки против ее брата. Соглашение это шаманка абаасы выполняет, а богатырь айыы нет. Иногда богатыри айыы и абаасы становятся побратимами, что носит, однако, временный характер, так как постоянная дружба и побратимство с абаасы в олонхо считаются невозможными. Все это говорит о том, что в образе богатырей абаасы, пусть в мифологизированном и фантастическом виде, отражены черты реальных древних племен, с которыми некогда воевали предки современных якутов.

Вокруг героев и богатырей абаасы группируются все остальные персонажи олонхо: родители и родственники, добрые и злые божества и духи, шаманы и шаманки, вестники, рабы, «стражи» разных мест и множество других второстепенных персонажей.

Среди всех этих персонажей особо выделяется образ женщины-героини — невесты, жены, сестры или матери героя и других богатырей айыы. Героиня олонхо идеализируется как воплощение женственности, красоты и человеческой доброты. Она может быть и сама богатыркой и вести бои, защищая себя или других. Женщина-богатырка ведет бои не только против богатырей абаасы, но и против героя и других богатырей айыы. С богатырями абаасы она воюет по тем же мотивам, что и богатырь — герой олонхо, т. е. в защиту людей (особенно в тех олонхо, главным героем которых является женщина). Бои женщины-богатырки против героев происходят, конечно, по другим мотивам. Мотивы эти весьма разнообразны. Особенно часты случаи «брачных боев» героя и героини, являющиеся частью мотива «героического сватовства» — женитьбы героя в результате богатырских поединков. Героиня-богатырка не желает выйти за слабого богатыря, не способного защитить семью и народ в нужную минуту. Поэтому она сначала испытывает героя боем — проверяет его силу и мужество. Но чаще всего героиня испытывает героя, вероломно столкнув его с богатырями абаасы. Она при этом не только испытывает жениха-героя, но и его руками истребляет чудовище перед браком — счастливая жизнь без уничтожения чудовищ в олонхо считается невозможной. Герой же, по олонхо, после женитьбы ослабевает и защищать семью от абаасы не в состоянии (в таких случаях родителей спасает их сын — герой второго поколения). Бывают случаи, когда герой по тем или иным причинам не желает жениться на героине. Тогда между ними возникают длительные бои. При этом женщина также сталкивает героя с богатырями абаасы, добиваясь их уничтожения. Во всех подобных случаях героиня просит богатыря абаасы «спасти» ее от преследующего ее героя, обещая выйти за него замуж. Поверившие ей богатыри абаасы вступают в бой с героем и погибают. Бывает и так, что героиня — шаманка айыы волшебством опутывает героя и возит его, связанного, с собой. Время от времени она сбрасывает его богатырям абаасы «на закуску» — для съедения. Герой в таких случаях разрывает путы, вступает в бой и уничтожает попытавшегося съесть его богатыря абаасы. Мотивы конфликтов и боев героя и героини весьма разнообразны. Во всех случаях конфликт героя и героини заканчивается благополучно, они в конце концов женятся, рожают детей и живут в мире и счастье.

Вообще в олонхо характер женщины-героини дан более разнообразно, чем героя. Герой прежде всего воин. Женщина же показывается не только в боевой обстановке, но и в бытовой. В быту она — хорошая хозяйка и мать. В бою она ни в чем не уступает герою. Особую находчивость, изобретательность ума и героизм женщина проявляет в плену у богатырей абаасы. Для контраста (да и по традиции олонхо) до пленения, в домашних условиях она показывается слабой, беспомощной и изнеженной. В плену же она преображается. Для спасения себя и ребенка (часто и плода, так как чудовище забирает в плен и беременную женщину) героиня становится необыкновенно изобретательной и хитроумными способами защищает свою честь и ребенка (которого чудовище собирается съесть), а потом умными советами помогает герою, явившемуся для спасения ее.

Такая характеристика женщины прочно вошла в традицию олонхо и представляет идеализацию героини — предмета борьбы и соревнования богатырей олонхо. В предреволюционный период, когда якутское общество становилось классовым, женщина была угнетена и бесправна (хотя и тогда ее положение в семье, особенно в девичестве, было довольно самостоятельным). Но в родовом обществе, в трудных условиях жизни древнего якута — мелкого скотовода, не стесненного оковами устоявшихся религиозных представлений о женщине, она занимала значительное место в семье. От нее требовалось столько же, сколько и от мужчины. Все это усложнило характеристику образа женщины в олонхо. Если герои разных олонхо мало чем отличаются друг от друга, то образ женщины в какой-то мере индивидуализирован. Эта «индивидуализация» неполная — женщины олонхо различаются не по индивидуальным их свойствам, не по уму и психике, а по роли, которая им досталась: одни женщины — только красавицы, предмет притязаний богатырей, другие попадают в плен, обнаруживая там свой характер, третьи — сами богатырки и т. д.

В эпосе есть несколько характерных образов, которые во всех олонхо выполняют одну и ту же функцию и изображаются почти одинаково, без изменения.

К таким образам прежде всего относится кузнец, которого зовут «Кытай Бахсы Ууса» («Кузнец Кытай Бахсы»). Он мифологизирован, что характерно для представителя выделяющегося ремесла. Кузнец — один из самых могущественных персонажей олонхо. Он может не только выковать герою (а равно и его противнику) оружие и богатырскую одежду, но может перековать и его самого. В олонхо «Неспотыкающийся Мюлдю Сильный» Д. М. Говорова кузнец перековывает героя в самодвижущуюся железную пику, чтобы он мог благополучно перейти через огненное море. Пика эта, перейдя через море (и через расставленные врагом ловушки) и прибыв к цели, может автоматически принять как образ самого героя, так и образ его врага (последнее — чтобы обмануть бдительность вражеского стража, поставленного для охраны, например, живой и мертвой воды).

Интересен также образ мудреца Сээркээн Сэсэна. Этот образ во многом перекликается с образом старейшин-аксакалов — умудренных жизнью и опытом старцев эпоса тюркских народов. Характерно то, что Сээркээн Сэсэн «мудр» не только потому, что он знает все, что происходит в мире, и может дать герою совет «по любому вопросу», но и (даже главным образом) потому, что он может точно указать герою дорогу к врагу: куда, когда тот проехал, где он сейчас находится и как его найти. Это типичный таежный мудрец, знаток дорог. Образ уникальный, созданный таежным народом. Его изображают совсем маленьким («с наперсток»), высохшим старцем: тело его ушло в мудрость. Но этот высохший старец может оказаться сильнее любого сильнейшего богатыря. Его все боятся и уважают.

В олонхо рабы не имеют своего имени. Они именуются только по той работе, которую они выполняют. Это безымянные персонажи, на которых никто не обращает внимания. Но из числа рабов выделяются в олонхо два замечательных образа. Это образ парня-табунщика Сорук Боллура и рабыни-коровницы, старухи Симэхсин. Оба они комические персонажи, даже шаржированно комические. Но оба они отличаются исключительно бурным темпераментом, жизнерадостностью, необыкновенной находчивостью и настойчивостью. Остроумный и насмешливый парень-табунщик Сорук Боллур постоянно посрамляет своих высокомерных господ, сплошь и рядом оставляя их в дураках. А униженная, грязная, всеми презираемая старуха Симэхсин проявляет находчивость в самую трудную минуту и спасает положение в таких случаях, когда господа растеряны и беспомощны. По неумолимой логике событий даже в условиях патриархального рабства силы народа прорывали сковывавшие их узы и пробивались наружу. Это и отражено в олонхо в образе раба-табунщика Сорук Боллура и рабыни-коровницы старухи Симэхсин.

Олонхо отражает не только мифологизированные образы далекого прошлого, но и образы более поздних времен, когда представитель другого племени уже именовался по названию своего племени. В олонхо дан образ тунгусского богатыря. Он в большинстве олонхо соперник героя в женитьбе и терпит поражение в борьбе с ним из-за невесты. Хотя образ тунгусского богатыря (его обычно зовут Ардьаман-Дьардьаман, у Ойунского же он назван Бохсоголлой Боотур) тоже фантастичен и мифологизирован, но он имеет уже некоторые реальные черты (он таежный житель, занимается охотой, ездит на олене). Тунгусский богатырь ведет борьбу с героем только из-за невесты, других конфликтов у них не бывает. Как богатырь он показан очень ловким, хитрым и коварным. В отношениях героя и тунгусского богатыря имеются и далекие отзвуки мирных связей якутов и тунгусов (натуральный обмен, общие празднества). Время возникновения в олонхо образа тунгусского богатыря как противника героя установить трудно. Это могло быть и на нынешней родине якутов (в первое время прибытия их в Якутию между ними и местными племенами, как об этом говорят исследования историков, были различные столкновения). Но якуты с тунгусами могли встречаться еще в Прибайкалье. Как бы то ни было, героический эпос отразил эти древние связи якутов и тунгусов в плане «героики» — фантастических боевых столкновений.

В некоторых олонхо рассказывается о дружбе и союзе героя с тунгусским богатырем. Есть олонхо, в которых тунгусский богатырь выступает как главный герой. Он борется против богатырей абаасы и спасает людей. Вполне возможно, что образ тунгусского богатыря как героя или союзника героя — результат позднейшего творчества народа, отражающий более высокое сознание его[15].

Значительное место в олонхо занимает говорящий и поющий богатырский конь — помощник и советчик героя, активный участник всех событий, в которые в ходе действия вовлекается герой. Он не только в трудный момент советует герою, как быть, но при случае и сам вступает в бой с неприятельским конем и побеждает его. Богатырский конь спасает побежденного хозяина, вынося его с поля боя, выполняет все его поручения. Захватывающе описываются состязания коней в беге. Должен победить тот, чей конь прибудет первым, и богатырские кони мчатся по горам, лесам, по небу и под землей. Они наделены способностью переживать — радуются победе и горюют в случае поражения. Богатырский конь — один из наиболее ярких и увлекательных образов олонхо. Олонхосуты любовно описывают его во всех подробностях, не жалея красок, живописуют в гиперболических чертах его мощь, красоту, ум. Наконец, именно в обрисовке коня рельефнее всего выступает образ самого создателя олонхо — истого скотовода, страстного ценителя и любителя коня, представителя скотоводческой культуры.

Мы видим, что в олонхо велика роль фантастического элемента как средства выражения героического. Сюжеты олонхо (в котором много и фантастического, и мифологического) раскрывают этот героический характер подвигов главных богатырей. Подвиги героев олонхо не ограничиваются пределами семьи. Проблематика олонхо намного шире: в нем речь идет о борьбе за счастье и благополучие всего племени, — высшей общественной организации своего времени. Носителем этой идеи счастья является герой олонхо, который ведет борьбу против сил зла и находится в центре всего происходящего: все сфокусировано вокруг его судьбы.

Поэтому для композиции олонхо характерно развертывание действия в биографическом плане: от рождения героя до возвращения его в родную страну после завершения всех подвигов. Жизнь героя описывается как цепь подвигов, совершаемых им для установления счастливой жизни на земле. Отдельные звенья этой цепи и составляют различные эпизоды олонхо. Главные звенья могут прерываться рассказами о несчастье, постигшем других богатырей айыы-аймага в результате нападения на них чудовищ. Отдельные эпизоды и вставные рассказы получают законченный вид только в цепи всех событий олонхо, вследствие чего они не распадаются на самостоятельные бессвязные рассказы. Они являются составной частью единого целого — подвигов героя, как история тех или иных отдельных событий, связанных с этими подвигами. И здесь-то якутские олонхосуты проявляют колоссальную изобретательность, придумывая бесконечное количество всевозможных сюжетов и незаметно и ловко вводя их в живую ткань повествования. Таково построение всех олонхо.

В связи со сказанным необходимо отметить, что одной из главных черт олонхо как жанра является его своеобразный историзм. Олонхо задумано, создано и подается как своеобразная история всего племени человеческого, в самом широком смысле этого слова — всего человеческого общества. Правда, история эта не реальная — фантастическая, а «человеческим обществом» в олонхо предстает только эпическое племя айыы-аймага (под которым подразумеваются, как сказано, предки якутов). Но суть в том, что любое олонхо подается как история человеческого племени со времени возникновения вселенной, «по меньшей мере» — со времени заселения человеком земли — «Среднего мира». Вот почему подробно, во всех деталях (и, разумеется в фантастических красках и в мифологическом оформлении) описывается жизнь и борьба первых людей на земле, особенно главного героя олонхо, ибо его судьба и его борьба являются воплощением судьбы человеческого племени.

В соответствии со значительностью событий, описываемых в нем, олонхо создано в «высоком стиле». События сначала развертываются не спеша, в замедленном темпе, но, все усиливаясь и в масштабе, и в темпе, переходят в бурный поток разнообразных встреч и столкновений. В олонхо много символики, архаических слов и оборотов, фантастических образов. Стиль его отличает гиперболизация, контрастность, параллельные и сложные конструкции, традиционные, издавна сложившиеся готовые поэтические формулы — «общие места», образные слова и выражения, переходящие из одного олонхо в другое. Олонхо богато различными изобразительными средствами, особенно сравнениями и эпитетами. Почти в каждом большом описании (а их в олонхо много, ибо оно в основном произведение описательное) можно встретить не только отдельные, так сказать, единичные сравнения, но и сложные конструкции — развернутую цепь сравнений (схожие по построению несколько или много сравнений, с большим количеством примыкающих к ним слов, в которых, в свою очередь, могут встретиться еще сравнения). Эпитеты в олонхо часто также бывают сложными. Иногда сходные синтаксические конструкции, составляющие перечень предметов или явлений, возглавляются характеризующими их эпитетами, составляющими целую «цепь эпитетов». Все это, вместе взятое, создает причудливый узор, своего рода словесные арабески. Но узор этот не разбросанный, как попало, а подчиненный своей внутренней логике, строгой системе.

Здесь нет возможности более или менее подробно остановиться на всем этом. Для подтверждения некоторых положений из сказанного, приведем лишь два примера[16].

В первом из них[17] описывается разгорающийся гнев богатыря, считающего себя оскорбленным.

Приведенная картина — символика (олонхосуты, конечно, понимают, что ничего подобного произойти с человеком не может). Ее назначение — превознести героя, как необыкновенного, ни с чем не сравнимого, фантастического богатыря.

Разгорающийся и все более усиливающийся гнев богатыря показывается изменением его внешнего вида.

Большой эффект производят сравнения, хотя для сравнения берутся не «эффектные», а самые простые и обыденные предметы быта: черкан, горностай, волоски из конской гривы, подстилка из медвежьей шкуры, костер, горшок, т. е. то, что в прошлом окружало якута на охоте и дома (именно эти однотипные сравнения и создают «параллельность» частей всей фразы). Эффект усиливается тем, что эти простые, домашние предметы сравниваются с необыкновенными явлениями, происходящими с богатырем в напряженный момент наивысшей аффектации его. Это эффект от контрастности картин — сближения обычного с необычным.

Этим же целям служат и эпитеты, живописующие состояние человека и характеризующие предметы, взятые для сравнения.

Возьмем другой пример[20]:

В основе всей приведенной картины лежит простая мысль: построен зимник. Но эта простая мысль стала своеобразным трамплином для создания целой картины космоса и фантастического моря, граничащего с небом и выбрасывающего чудовищную рыбу. Мысль о том, что море, на берегу которого построен зимник, граничит с небом, несомненно, возникла из наблюдения за горизонтом. Образ призван подчеркнуть огромные, гиперболические размеры этого моря[22]. При этом не ограничиваются только указанием, что море граничит с небом, но дается еще описание этого неба путем описания его «предметов». Это связано с традицией олонхо и всего якутского народного песенного творчества: все предметы, упоминаемые в народных песнях и имеющие значение в ходе развития сюжета их, более или менее подробно описываются. Но в данном случае играет роль не только традиция. Дело в том, что зимник построен первым человеком на земле. Построен в прекрасной стране, являющейся центром земли, предназначенной для счастливой жизни и подробно воспетой во вступительном описании к олонхо. Таким образом, «описание» неба связывает жилище и страну, в которой оно построено, со всем мирозданием, является частью восхваления страны и человека, опущенного богами жить на ней.

Текст начинается с эпитета белого журавля[23], входящего в группу сравнения со словом «облако». В якутских народных песнях и в олонхо для характеристики бескрайней шири неба принято привлекать образ высоко летящего белого журавля — наиболее любимой птицы якутов. Белому журавлю посвящено множество песен, в которых формула:

является loci communes (общим местом)[24].

Если в первом примере (о гневе богатыря) все было построено на цепи сравнений, то в данном примере главная конструктивная роль принадлежит цепи (или гнезду) эпитетов, характеризующих отдельные «предметы» неба: облака, снег, молнии, гром, звезды. Такое построение описания — в виде перечня, переходящего в параллельные конструкции со сложными изобразительными средствами — одна из главных стилистических особенностей олонхо.

В приведенном примере дан также характерный для олонхо и для всего якутского песенного фольклора случай, когда прибегают к описанию природы в связи с описанием предмета (в данном случае жилища), не относящегося к собственно природе.

Большое место в олонхо занимают повторы, Наиболее часто повторяются эпитеты к именам героев, героинь, богатырей айыы и абаасы, а также к названиям стран и миров, к кличкам богатырских коней. Эти эпитеты бывают сложны и содержат целую характеристику. Особенно сложны, красочны и полны причудливой фантастики эпитеты богатырских коней. Это объясняется тем, что характеристика богатырского коня входит как составная часть в характеристику самого героя, и чем красивее и мощнее богатырский конь, тем сильнее и величественнее богатырь — его хозяин. Постоянный перечень эпитетов коня при каждом упоминании имени героя является традицией олонхо.

Могут повторяться (причем многократно) целые куски эпоса, составляющие много десятков стихотворных строк. Эти повторяющиеся крупные отрезки текста обычно содержат ключевые моменты эпоса: рассказы о тех или иных важнейших событиях, об истории борьбы героев, о происхождении героев. Поэтому подобные повторы наиболее часто встречаются в больших монологах различных персонажей, в которых излагается отношение к происходящим событиям, мотивировка их действий и т. д. В монологах, излагая события, каждый персонаж почти точь-в-точь повторяет то, что уже сказал по этому поводу его предшественник (обычно противник), а порою — что уже известно и изложено не раз в ходе предшествовавших событий. Но, что особенно интересно, одни и те же события в устах различных персонажей выглядят совершенно по-разному.

Повторы способствуют запоминанию текста, что весьма важно при огромных размерах олонхо и устном исполнении. Они имеют и большое композиционное значение. Повторы являются как бы опорными пунктами сказания, скрепляющими его текст, сосредоточивают внимание слушателей на наиболее важных местах, связывают друг с другом события, происходившие в разное время и разделенные другими эпизодами, помогают закреплению характеристики, даваемой действующим лицам и событиям.

Для олонхо характерны большие вступительные описания: страны героя, усадьбы и построек на ней, жилища и его внутреннего убранства. Особое внимание уделяется описанию центрального места страны — священного дерева «Аар-Лууп-Мас» («Великое Дуб-Дерево»). Вступительные описания иногда доходят до полутора-двух тысяч стихотворных строк.

Много описаний и в ходе дальнейшего развертывания действия олонхо. Это — описание других стран, куда приезжает или через которые проезжает герой, внешнего вида друзей и врагов, невесты и ее родителей, ысыахов, богатырских боев и походов и т. д.

Сказанное о взаимопроникаемости сюжетов олонхо, которая обусловливает текучесть их и создает возможность их свободного сокращения и увеличения, относится и к описаниям. Их также можно и сократить, и расширить. Часто олонхосуты вступительные описания не только значительно сокращают, но даже вовсе опускают, сказав: «Имели землю такую же, как во всех олонхо, имели страну такую же, как и во всех олонхо». Длительное самостоятельное бытование различных олонхо на огромной территории Якутии, отдельные части которой в прошлом были сильно разобщены, создало условия для возникновения различных традиций исполнения как всего олонхо, так и его частей, в частности, вступительных описаний.

Исполнялись олонхо раньше сказителями-мастерами (олонхосутами) без музыкального сопровождения. Монологи героев олонхо поются, остальное декламируется в быстром темпе, но нараспев, близко в речитативу. Всё олонхо исполняется одним человеком: олонхо — театр одного актера. Для песен олонхо характерно разное по тембру и тону исполнение ролей. Песни героев стараются петь басом, молодых богатырей — тенором, а богатырей абаасы — нарочито неправильно поставленным грубым голосом. Различаются также песни героинь, старцев — родителей героя и героини, мудреца Сээркээн Сэсэна, раба-табунщика, рабыни Симэхсин, шаманов айыы и шаманок абаасы (голоса шаманок абаасы отличаются от мелодичных голосов шаманок айыы особой грубостью и какой-то бесшабашной разнузданностью) и т. д. В песнях олонхо заметно звукоподражание ржанию коня, голосам различных птиц и зверей. Выдающимся олонхосутам такое разнообразие звуков удавалось, вызывало восхищение слушателей и придавало исполнению олонхо необыкновенно яркий, живописный характер.

Раньше каждый якут с детства знал множество различных сюжетов и пробовал свои силы в сказывании олонхо. Было много олонхосутов-«профессионалов». Они специально занимались пением олонхо. Некоторые из них в осеннее и зимнее время и в голодный период весны выезжали в другие улусы петь олонхо. Им платили мало, больше натурой: кусок мяса, масла или немного зерна. Исполнение олонхо для них было только подсобным промыслом. Все олонхосуты занимались своим крестьянским хозяйством, как правило, бедняцким. Для бедности олонхосутов, кроме социальных, были и чисто профессиональные причины: это были народные странствующие артисты, поэты. Они увлекались своим искусством, самозабвенно занимались им, теряли массу времени на заучивание текста, на прослушивание других олонхосутов, запоминание их олонхо в целом или частично и компонование из них «своего». А потом — длительная тренировка в пении и декламации. Поэтому они плохо следили за состоянием своего скудного хозяйства, часто просто забрасывали его. У такого «профессионала» семья, зимой редко видевшая своего главу, жила в большой нужде, часто голодала. Так жил, например, хорошо мне знакомый один из крупнейших якутских олонхосутов Дмитрий Михайлович Говоров (1847—1942) из 2-го Ольтёкского наслега нынешнего Усть-Алданского района. Он только под конец жизни, уже в советское время, когда стал получать гонорары за запись и издание своих олонхо и вступил в колхоз, зажил в достатке. Но зато эти неграмотные якутские бедняки-олонхосуты создали и донесли до нашего времени крупнейшее эпическое творение, имеющее мировое значение.

В последнее время, в связи с широким распространением литературы, театра, радио живое бытование олонхо резко сокращается, во многих районах даже исчезает. Но народ продолжает любить и ценить его. Новорожденным дают имена в честь любимых героев олонхо: Нюргун, Туйаарыма. Распространение и бытование олонхо получило новые формы: книга, театр, радио, концертные залы. Исполнение олонхо становится достоянием театра и эстрады.

Являясь центром национальной культуры прошлого, олонхо оказало большое влияние на зарождение и развитие якутской литературы и искусства.

Платон Алексеевич Ойунский (10 ноября 1893—31 октября 1939), записавший олонхо «Нюргун Боотур Стремительный», был крупным поэтом[25], основоположником якутской советской литературы, видным общественным и государственным деятелем, активным участником революции и гражданской войны, одним из первых организаторов и руководителей Советской власти в Якутии[26].

П. А. Ойунский — один из первых якутских ученых советского времени[27], филолог, этнограф, фольклорист, литературовед. Он был крупнейшим знатоком якутского фольклора, особенно мифологии и олонхо, автором многих научных трудов[28].

В то же время П. А. Ойунский был сам очень крупным олонхосутом. Здесь необходимо заметить, что все без исключения первые якутские писатели и поэты (как дореволюционного, так и советского времени) были большими знатоками, любителями и ценителями олонхо. Можно с полной уверенностью сказать, что все они в детстве, должно быть, знали множество сюжетов, а то и полных текстов олонхо, пели и сказывали его. Многие из них становились настоящими олонхосутами и, став писателями, наряду с литературной деятельностью, занимались пением и сказыванием олонхо. Олонхосутами были, например, современник П. А. Ойунского писатель Семен Степанович Яковлев (Эрилик Эристин)[29], писатель Михаил Федосеевич Догордуров. Олонхосутом является ныне здравствующий народный поэт Якутской АССР Владимир Михайлович Новиков (Коннюк Урастыров)[30]. Народный писатель Якутской АССР Дмитрий Кононович Сивцев (Суорун Омоллон) — автор драмы и либретто оперы на сюжет олонхо. Поэт Сергей Степанович Васильев писал олонхо для детей.

Тому, что первые якутские писатели дореволюционного и советского периода были знатоками и любителями олонхо и даже сами были олонхосутами, удивляться не приходится: олонхо, как уже сказано, в прошлом занимало большое место в жизни каждого якута с детства[31]. Олонхо было, как сказано выше, одним из источников якутской литературы.

Что касается П. А. Ойунского, то о нем известно, что в юные годы он уже становился профессиональным олонхосутом. Друг его детства К. А. Слепцов вспоминает: «Было у Платона в детстве одно серьезное увлечение, которое он сумел сохранить на всю жизнь. Оно наложило серьезный отпечаток на все его творчество. Он очень любил слушать песни и сказания-олонхо. Мальчик часто убегал к своему соседу Пантелеймону Слепцову, большому знатоку олонхо, затейнику и песеннику. Часами сидел Платон у мудрого деда и слушал его импровизации. К 8—9 годам он и сам начал сказывать олонхо и петь песни своим сверстникам. Чуть позже мальчика стали охотно приглашать к себе домой взрослые, хозяева юрт. Все находили, что у него хороший голос и незаурядный дар слова»[32].

Народный артист Якутской АССР В. А. Саввин приводит слова жителя села Чурапча, сказанные им в 1920 г. в волостном ревкоме: «Платон был еще совсем маленький, а уже хорошо сказывал олонхо. Я думал, что из него выйдет знаменитый олонхосут»[33].

Сохранились и высказывания самого П. А. Ойунского: «У меня в детстве воображение было богатое, красочное, рассказывал красноречиво. Получал приглашения тойонов, которые на досуге наслаждались по длинным ночам моими рассказами»[34].

Все это было в обычае у дореволюционных якутов: талантливые дети сначала слушали певцов и олонхосутов, потом сказывали своим сверстникам, затем близким соседям или родным. А когда подрастали и получали некоторую известность, их приглашали баи. По этому же пути шел и подросток Платон Ойунский.

П. А. Ойунский родился в Жулейском наслеге Таттинского улуса (ныне Алексеевский район) в семье бедняка. В роду Ойунского по материнской линии были известные певцы и олонхосуты. А о Жулейском наслеге писатель Д. К. Сивцев (Суорун Омоллон) говорит: «Жулейский наслег славился мастерами устного народного творчества: песенниками, олонхосутами и рассказчиками»[35]. Из Жулейского наслега вышел знаменитый олонхосут Табахаров, портрет которого был написан в свое время известным якутским художником И. В. Поповым. Характерно, что именно из Таттинского улуса вышли известнейшие на всю Якутию певцы и олонхосуты. Из Татты происходят и крупнейшие якутские писатели: А. Е. Кулаковский. А. И. Софронов, С. Р. Кулачиков (Элляй), Н. Е. Мординов (Амма Аччыгыйа), Д. К. Сивцев (Суорун Омоллон).

Став крупным поэтом и общественным деятелем, П. А. Ойунский не забыл олонхо (чему свидетелем печатаемое ныне), продолжал увлекаться им и пел его в кругу друзей.

Но, как уже говорилось, П. А. Ойунский знал и увлекался не только олонхо: он был крупнейшим знатоком всего якутского фольклора. Фольклор оказал на все его творчество исключительное влияние и был той родной почвой, опираясь на которую, он взлетал к вершинам творческих достижений. Разработка тем и сюжетов фольклора привела его к созданию замечательных произведений, среди которых мы видим: драматическую поэму «Красный шаман» (1917—1925 гг.), повести «Великий Куданса» (1929) и «Николай Дорогунов — сын Лены» (1935).

Особое место в творчестве П. А. Ойунского занимает драма «Туйаарыма Куо» (1930), представляющая собой драматизацию олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» и названная по имени главной героини. В драме «Туйаарыма Куо» Ойунский берет основной сюжет олонхо о Нюргуне — борьбу героя с чудовищем Уот Усутаакы (Огнеизвергающий). Сохранен и основной идейный мотив: герой спасает людей, попавших в беду. «Туйаарыма Куо» была как бы прелюдией к большой работе П. А. Ойунского по записи «Нюргун Боотура Стремительного» и представляет собой образец удачной драматизации олонхо. Вполне может быть, что именно драматизация олонхо привела П. А. Ойунского к осуществлению, вероятно, давно лелеявшейся им мысли дать полную запись всего олонхо. Ойунский, конечно, понимал, что никакая литературная обработка, никакая драматизация не могут дать полную и точную картину всего великого якутского эпоса. Отсюда идея: записать все олонхо «в натуре», как есть...

В тридцатых годах драма «Туйаарыма Куо» ставилась в Якутском национальном театре и пользовалась у зрителей большим успехом. Она впоследствии стала одним из источников для создания писателем Д. К. Сивцевым (Суорун Омоллоном) либретто первой якутской оперы «Нюргун Боотур».

Произведения П. А. Ойунского не раз издавались на русском языке [36].

О П. А. Ойунском имеется большая литература. Назовем некоторые книги: «Очерк истории якутской литературы», М., 1970, стр. 113—141; «Платон Алексеевич Ойунский (1893—1939). Доклады к 65-летию со дня рождения». Як., 1959; «П. А. Ойунский. Статьи и воспоминания. (1893—1968)», Як., 1969; «Основоположник якутской советской литературы», Як., 1974. Библиографию, кроме упомянутых работ, см.: В. Протодьяконов, Н. Алексеев. «Писатели Якутии (краткий био-библиографический справочник), 2-е дополненное издание», Як., 1972.

В 1970 г. олонхо П. А. Ойунского «Нюргун Боотур Стремительный» в исполнении заслуженного артиста Якутской АССР Г. Г. Колесова было издано в Ленинграде (в сокращении, комплектом из 9 пластинок) всесоюзной фирмой «Мелодия». Пластинки сопровождены (на якутском, русском и английском языках) статьями И. В. Пухова «Якутские олонхо и «Нюргун Боотур Стремительный» П. А. Ойунского», Г. М. Кривошапко «Якутская музыка и олонхо» и аннотацией текста пластинок, составленной И. В. Пуховым, а также вкладными фотопортретами П. А. Ойунского и Г. Г. Колесова и иллюстрацией художника В. Р. Васильева.

«Нюргун Боотур Стремительный» — одно из лучших и наиболее популярных якутских олонхо. В своей записи П. А. Ойунский воспроизвел его с максимальной полнотой.

Судя по всему, он его записывал очень быстро. Начало работы над ним точно не установлено. Первая песнь (всего песней девять[37]) была закончена и напечатана в 1930 г., конец же работы он точно указал в конце девятой песни: 1932 г., 31 августа. Москва». В целом, он писал это олонхо (по календарному времени) не более двух с половиной лет. В годы работы над олонхо он служил (в Якутске), учился в аспирантуре (в Москве), вел напряженную общественную, партийную и творческую работу. Поэтому для написания олонхо у него оставалось совсем мало времени. Помогало, видимо, то, что он, будучи олонхосутом, знал олонхо наизусть и быстро записывал то, что давно отложилось в памяти.

Все, что говорилось выше о якутских народных олонхо, относится и к олонхо П. А. Ойунского «Нюргун Боотур Стремительный». Стих, вообще стиль, традиционные изобразительные средства, архаический язык, всю мифологию и образы Ойунский не изменил, передав в полном объеме так, как поется в народе. Но записанные народные олонхо часто сочетает стих с ритмической прозой — небольшими прозаическими вставками (например, в репликах). Ойунский же написал все олонхо полностью стихом.

По размерам олонхо П. А. Ойунского почти в два раза превышает самые крупные из числа записанных (в нем свыше 36 000 стихотворных строк). В народе же бытовали олонхо и большего размера. Раньше олонхо определяли не по количеству стихотворных строк, как сейчас, а по длительности исполнения. Причем, за основу измерения объема олонхо принималось исполнение в течение одной ночи[38]. Считалось, что олонхо, исполнявшиеся в течение одной ночи — краткие (вернее, надо думать, сокращенные), в течение двух ночей — средние, а в течение трех и более ночей — крупные. Соседи Д. М. Говорова рассказывают, что олонхо «Неспотыкающийся Мюлдю Сильный» он пел, смотря по обстоятельствам (усталость его и слушателей, необходимость работы на завтра и т. д.), в течение двух-трех ночей. А это олонхо, как указывалось, имеет свыше 19 тысяч стихотворных строк. По словам олонхосутов, самые крупные олонхо пелись в течение семи ночей.

При желании олонхосуты могли увеличить объем олонхо. Для этого было много способов. Один из них — увеличение объема описаний (пейзажей, обстановки юрты, богатырских боев и походов и т. д.). С этой целью олонхосуты добавляли детали, увеличивали и усложняли изобразительные средства (например, прибавляли дополнительные сравнения) — словом, прибегали к бесконечным нанизываниям «украшательских» приемов. Это требовало от олонхосута не только виртуозного мастерства (чем П. А. Ойунский располагал в избытке), огромной памяти (и это у него было), но и колоссальной тренировки, беспрерывной практики в пении олонхо (а вот этого как раз взрослому Ойунскому и не хватало). Дело в том, что все эти «украшательские» приемы, различные описания олонхосуты не просто выдумывали за столом в порядке импровизации (хотя импровизаторский талант требовался и был присущ якутским олонхосутам), но они в готовом или в почти готовом виде во множестве витали «в воздухе олонхо». И опытный, натренированный мастер в процессе пения и декламации вставлял их в свой текст, «приклеивал» их так, что они органически входили в олонхо как давно напетое целое.

Были совершенно изумительные мастера подобных «импровизированных» бесконечных описаний. Этим славился, например, борогонский олонхосут из Бярть-Усовского наслега Иван Охлопков, по прозвищу «Чочойбох»[39]. Есть рассказ о том, как однажды он пел олонхо в Якутске у местных богачей. Он так затянул вступительное описание, что не закончил его даже к полуночи, доведя его только до описания «кёхё» (вешалок в юрте). Другими словами, за 5—6 часов И. Охлопков продекламировал только около трех четвертей вступительного описания и не спел ни одной песни, не рассказал ни одного сюжета.

Другой путь увеличения размера олонхо, практиковавшийся олонхосутами, — это контаминация сюжетов. В основной сюжет вкрапливали дополнительные из других олонхо. Это практиковалось, когда и у олонхосутов, и у слушателей времени было много.

П. А. Ойунский, по-видимому, шел больше по второму пути, так как описания в его олонхо по объему, в общем, не превышают обычные. Это не значит, что у него мало описаний. Наоборот, у него можно сказать, полный набор всевозможных описаний, но они не так изощрены, не так осложнены, как, скажем, у Д. М. Говорова или (как рассказывают) у Ивана Охлопкова.

Среди записанных олонхо есть одно, которое можно считать основой олонхо Ойунского «Нюргун Боотур Стремительный». Это — олонхо, тоже «Нюргун Боотур Стремительный», записанное малограмотным якутом К. Г. Оросиным[40] в 1895 г. по просьбе политссыльного Э. К. Пекарского — впоследствии знаменитого ученого.

Э. К. Пекарский провел над рукописью К. Г. Оросина большую текстологическую работу и поместил в своих «Образцах»[41].

Интересно, что все остальные записанные олонхо под тем же названием «Нюргун Боотур» не имеют никакого отношения к сюжету олонхо К. Г. Оросина и П. А. Ойунского.

В советское время известный фольклорист Г. У. Эргис выпустил это олонхо отдельным изданием, разбив текст на стихи (но не затронув основы текстологической работы Э. К. Пекарского) и снабдив параллельным переводом на русский язык и научным аппаратом[42].

Прежде всего, интересно свидетельство Э. К. Пекарского, что это олонхо К. Г. Оросин усвоил от одного олонхосута из Жулейского наслега[43] (родного наслега П. А. Ойунского). Это значит, что варианты Оросина и Ойунского имеют один источник. Сличение текста олонхо показывает, что это действительно варианты одного и того же олонхо.

Я здесь не затрагиваю все сходства и различия этих двух олонхо, остановлюсь лишь на главном. Спуск с неба на землю Нюргун Боотура для защиты людей, борьба Нюргун Боотура и его брата Юрюнг Уолана с чудовищем Уот Усутаакы, спасение богатырей, плененных и заточенных в подземном мире и много других моментов, а также связанные с ними описания и песни богатырей в основном идентичны. Это бывает только в олонхо, бытующих в одной певческой среде, когда несколько олонхосутов, вышедших из одного или соседних наслегов, поют один исходный текст.

Но в варианте П. А. Ойунского много сюжетов, частных деталей и описаний, отсутствующих в варианте К. Г. Оросина. Укажу главные. В олонхо Оросина нет, например, сюжетов, связанных с борьбой против богатыря Уот Усуму, нет также сюжетов, связанных с рождением, ростом и борьбой молодого богатыря Ого Тулайаха — сына Юрюнг Уолана и Туйаарымы Куо. В олонхо Оросина нет и эпизодов, связанных с тунгусским богатырем Бохсоголлой Боотуром.

Сейчас трудно сказать, были ли эти сюжеты исконными в олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» или Ойунский их взял из других олонхо. Во всяком случае, надо иметь в виду, что в поэтическом вступлении к своему олонхо он пишет, что «Нюргун Боотур Стремительный» создан «из тридцати олонхо». Что он будто бы создал свое олонхо «из тридцати олонхо» — поэтическая гипербола, да и цифра «тридцать» — «эпическая» цифра. Между прочим, в прошлом подобная гипербола бытовала и среди народных олонхосутов. Чтобы показать, как велико и значительно их олонхо, олонхосуты говорили: «Э-э, я создал его, соединив тридцать олонхо». Даже с учетом этого, надо признать, что Ойунский в свое олонхо ввел сюжеты и из других олонхо. Это, как уже говорилось, практика, характерная и традиционная для якутских олонхосутов.

Можно сказать с большой вероятностью, что сюжет о рабе Суодалбе Ойунский взял из олонхо «Шаманки Уолумар и Айгыр»[44]. Причем, в этом олонхо Суодалба — дядя молодых богатырей, у Ойунского же он — богатырь-слуга, в которого превращается герой Нюргун Боотур. Обычно герой, прибыв к невесте, из-за которой идет борьба, маскируется и обращается в мальчика-раба, сына старухи Симэхсин. Он это проделывает для того, чтобы враги, прибывшие к невесте раньше его, на первых порах не заметили его появления и не приняли первыми каких-либо решительных мер.

В олонхо «Шаманки Уолумар и Айгыр» образ Суодалбы связан с авункулатом[45] — почитанием дяди по матери и помощью его своим родственникам. Интересно, что авункул Суодалба в олонхо о шаманках превращен фактически в раба, не только опекающего своих племянников, ведущего за них всю борьбу, но и безропотно выполняющего все их прихоти. И только в самом конце олонхо раб Суодалба восстает и уходит от своих молодых племянников-хозяев. Этот замечательный образ могучего раба П. А. Ойунский (а, возможно, и его предшественники из Жулейского или соседних наслегов) использовал в своем олонхо. О том, что образ Суодалбы в «Нюргун Боотуре Стремительном» именно введен из другого олонхо, говорит тот факт, что превращение героя в мальчика-раба — исконный сюжет во всех олонхо в данной ситуации.

Но вот что характерно: образ Суодалбы в «Нюргун Боотуре» не кажется каким-то привнесенным извне. Он слит со всем контекстом олонхо. Таковы особенности олонхо и исключительное мастерство якутских олонхосутов.

В варианте Ойунского во вступительной части есть замечательная картина войны богов и раздел ими трех миров. Эта картина отсутствует не только в варианте Оросина, но и во всех известных мне олонхо. Видимо, этот эпизод когда-то был в олонхо, потом забылся и восстановлен П. А. Ойунским, слушавшим в свое время таких крупнейших олонхосутов, как Табахаров и Малгин.

Все это говорит о том, что Ойунский записал свой (практиковавшийся им в живом исполнении и воспринятый в процессе живого исполнения) вариант олонхо о Нюргун Боотуре, а не просто «сводил» или заимствовал чужие.

Таковы некоторые наиболее значительные особенности олонхо П. А. Ойунского «Нюргун Боотур Стремительный». Они показывают, что это олонхо целиком находится в пределах традиции якутских олонхосутов и представляет собой один из вариантов народных олонхо, а не просто «сводный текст», скомпонованный поэтом за столом.

Олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» на русский язык переведен выдающимся поэтом-переводчиком В. В. Державиным. Этот труд им создан после перевода многих произведений классической поэзии народов Средней Азии, Ирана и Кавказа (Навои, Фирдоуси, Низами, Хагани, Хайама, Руми, Саади, Хафиза). Произведения этих классиков Востока в переводе Вл. Державина неоднократно переиздавались. Перу Вл. Державина принадлежат ставшие широко известными переводы «Давида Сасунского», «Калевипоэга», «Лачплесиса», «Раушан» и других произведений эпоса. О труде В. В. Державина как поэта-переводчика узбекский писатель академик Камиль Яшен говорит: «В основе переводческого мастерства В. Державина лежит исключительно уважительное отношение к оригиналу, внимательное, скрупулезное изучение особенностей духовной культуры народа, которому принадлежит данный художественный памятник, умение проникнуть в историческую суть мироощущения автора, воссоздать самобытные интонации, неповторимые краски его поэтического мира — словом, умение дать почувствовать русскому читателю аромат поэзии, рожденной на другом языке»[46].

Это же можно сказать, и о переводе В. В. Державиным якутского олонхо, над которым он работал много лет. В течение всего этого времени я консультировал его перевод олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» и могу отметить его исключительно внимательное отношение к этому эпическому памятнику.

Прежде, чем приступить к переводу, В. В. Державин перечитал труды по истории, этнографии и мифологии якутов, детально изучил все переводы эпоса и фольклора их, а также работы по якутскому фольклору. По всем возникающим вопросам подробно консультировался со мной, стремясь углубить свое понимание эпоса, еще неведомого русскому и европейскому читателю. В течение всех этих лет В. В. Державин многократно встречался со мной (нередко и с писателями Якутии) и обсуждал все аспекты и детали якутского эпоса и его перевода, трудности, встречающиеся в процессе работы.

Его перевод верно и художественно оправданно передает дух и образную систему олонхо, его сюжетов. Сохраняя стиль подлинника, он воссоздает параллельную систему, тонирующую поэтическую систему олонхо.

По моему глубокому убеждению, перевод В. В. Державиным олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» представляет замечательный (я бы сказал — классический) образец поэтического перевода древнего эпоса тюрко-монгольских народов.

И. В. Пухов