Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)

Глава XLII Оскорбленная невинность

В самом деле, когда мистер Клайв по прибытии в Стейн-Гарденз вышел из экипажа и высадил оттуда мисс Этель, мисс Ханимен была, конечно, рада-радешенька племяннику и приветствовала его легким объятием, долженствовавшим выразить ее удовольствие по поводу его приезда. Однако на следующий день, в воскресенье, когда Клайв с самой чарующей улыбкой на лице прибыл из своей гостиницы к завтраку, мисс Ханимен почти не разговаривала с ним на протяжении всей трапезы, весьма надменно поглядывала на него из-под воскресного чепца и принимала его рассказы об Италии с недружелюбным видом и словами: "Вот как? Скажите!" Когда же завтрак окончился и тетушка вымыла свою фарфоровую чашку, она вдруг так и накинулась на Клайва, точно взъерошенная, сердитая наседка, возомнившая, будто кто-то угрожает ее выводку. Она забила на Клайва крыльями и проклохтала:

— Не в этом доме, Клайв! Не в этом доме, прошу вас понять!

Клайв с удивлением взглянул на нее и промолвил:

— Ну конечно, тетушка. Я никогда не делаю этого в доме, я знаю, что вы этого не любите. Я как раз собирался отойти для этого в сад. — Молодой человек полагал, что речь идет о курении и приписывал тетушкин гнев табаку.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду, сэр! И не пытайтесь провести меня этим дурачеством. Обедаем мы нынче в половине второго. Можете приходить или не приходить, как вам заблагорассудится! — И старушка выбежала из комнаты.

Бедняга Клайв стоял и в печальном недоумении вертел в пальцах сигару, покуда в комнату не вошла служанка мисс Ханимен, Ханна, которая, напротив, ухмылялась и глядела весьма хитро.

— Бога ради, Ханна, что все это значит? — спросил мистер Клайв. Отчего негодует моя тетушка, а ты ухмыляешься, старая ты чеширская кошка!

— Ладно вам притворяться, мистер Клайв! — ответила Ханна, стряхивая крошки со скатерти.

— Притворяться?! Это в каком же смысле?

— Еще скажете, ничего не было, мистер Клайв?! — воскликнула служанка мисс Ханимен, ухмыляясь самым добродушным образом, — да я такой раскрасавицы барышня больше и не видывала, я так и сказала моей хозяйке. Мисс Марта, говорю я, — ведь то-то будет парочка!" Только хозяйка страшно осерчала, право слово. Она спокон веков такого не терпит.

— Чего не терпит, старая ты гусыня! — вскричал Клайв, который вот уже двадцать лет как величая Ханну этим шутливым прозвищем.

— Да чтобы молодой джентльмен с барышней целовались на чугунке, объяснила Ханна и показала на потолок, давая понять, о ком идет речь. — Она, точно, прехорошенькая милочка! Я так и сказала мисс Марте.

Так по-разному приняли старая госпожа и ее служанка новости, услышанные ими накануне вечером.

А новости заключались в том, что горничная мисс Ньюком, беззаботная деревенская девчонка, не научившаяся еще даже держать язык за зубами, хихикая от радости объявила горничной леди Анны, которая распивала чаи с миссис Хикс, что мистер Клайв поцеловал мисс Этель в туннеле и что, наверное, они поженятся. Это известие Ханна Хикс доставила своей госпоже, чье сердитое обращение с Клайвом на другой день станет вам теперь вполне понятным.

Клайв не зная, гневаться ему или смеяться. Он клялся, что столь же повинен в намерении поцеловать мисс Этель, как в желании обнять королеву Елизавету. Ему неприятно было сознавать, что там наверху ходит его ничего не подозревающая кузина, предаваясь своим девичьим грезам, тогда как здесь, внизу, о ней ведутся подобные разговоры. Как будет он смотреть в глаза ей, или ее маменьке, или даже ее горничной теперь, когда ему известна эта гадкая сплетня?

— Ты, конечно, сказала, Ханна, что все это вздор?

— И не подумала даже! — ответила старая приятельница мистера Клайва. Конечно, я их маленько осадила. Ведь, когда эта маленькая балаболка сказала нам про вас, она думала, между вами все слажено, потому что видала летось, как шли дела в заграничных краях, а ей миссис Пинкот на это и говорит: "Попридержи свой глупый язык, балаболка! — говорит. — Чтобы мисс Этель да вышла за художника, — говорит, — когда она отказалась стать графиней, говорит, — и может в любой день сделаться маркизой и будет ею! За художника, ну и ну! — говорит миссис Пинкот. — Диву я даюсь твоей дерзости, балаболка!" Тут, мой дружок, я уж разозлилась, — продолжала заступница Клайва, — и говорю им: "Хотела бы я взглянуть, — говорю, — для какой такой барышни на целом свете не хорош наш юный барин. А разлюбезный его батюшка, полковник, говорю я, — ничем не хуже вашего старого господина там наверху, — говорю, который только и кушает овсяную кашку да разное докторское варево, так-то, миссис Пинкот, — говорю я, — чтобы не сойти мне с места!" — говорю. В точности так и сказала, душечка мистер Клайв. А тогда миссис Пинкот и говорит: — "Миссис Хикс, — говорит, — не знаете вы светской жизни!" говорит. Не знаю, мол, светской жизни, ха-ха-ха! — И наша провинциальная леди с большим искусством передразнила манеры своей столичной товарки.

Тут в гостиную воротилась мисс Ханимен в воскресном чепце, белоснежном тугом воротничке и кашмировой шали, заколотой индийской брошью, в руках она несла Библию и молитвенник, то и другое в аккуратных переплетах, обтянутых коричневым шелком.

— Кончишь ты здесь болтать, празднолюбица! — закричала она на служанку с величайшей суровостью. — А вы, сударь, коли хотите курить свои сигары, отправляйтесь на набережную, где собирается чернь! — добавила она, сверкнув на Клайва глазами.

— Теперь мне все понятно, — промолвил Клайв, желая смягчить ее гнев. Милая моя, добрая тетушка, это глупейшая ошибка! Клянусь честью, мисс Этель так же невинна, как вы.

— Невинна или нет, только дом этот не предназначен для свиданий, Клайв! И пока здесь живет сэр Брайен Ньюком, вам сюда являться не следует, сэр. Хоть я /и не одобряю путешествий по воскресеньям, сдается мне — лучшее, что вы можете сделать, это сесть в поезд и возвратиться в Лондон.

Вот, молодые люди, читающие эти поучительные страницы, теперь вы видите, насколько неосмотрительно ездить в одном вагоне с кузинами; ибо вам, у которых и в помине нет дурных мыслей, могут приписать бог знает что; вы-то думаете, что умеете уладить свои незатейливые сердечные дела, а между тем Джиме и Бетси уже, возможно, перемывают вам косточки в людской, и вы оказываетесь целиком во власти своей прислуги. Если чтение сих строк заставит встревожиться хоть одну юную парочку, значит, благородная цель моя достигнута и я писал не напрасно.

Клайв совсем было собрался уходить, невиновный и все же страшно расстроенный упреками тетки (от смущения он даже забыл закурить огромную сигару, которую держал в зубах), как вдруг он услышал на лестнице полдюжины детских голосов, повторявших его имя, и полдюжины маленьких Ньюкомов сбежало к нему вниз; один обхватил его колени, другой уцепился за полу сюртука, третий тянул за руку и звал идти с ними гулять по берегу.

И вот Клайв пошел на прогулку с малышами и тут повстречал свою старую приятельницу, мисс Канн, и отправился вместе с ней и старшими детьми в церковь, а по выходе оттуда самым что ни на есть непринужденным образом приветствовал леди Анну и Этель, которые тоже были на богослужении.

Когда он беседовал с ними, из храма вышла мисс Ханимен, вся шуршащая и величественная в своей знаменитой броши и кашмировой шали. Добродушная леди Анна подарила и ее улыбкой и приветствием. Тем временем Клайв подошел к сестре своей матушки и предложил ей руку.

— Милая мисс Ханимен, будьте столь добры, отпустите его к нам обедать. Он был так любезен, что проводил вчера Этель, — сказала леди Анна.

— Хм!.. Извольте, сударыня, — отвечала мисс Ханимен, вскинув голову и вытянув шею в крахмальном воротничке. Клайв не знал, смеяться ему или нет, а лицо его залилось ярким румянцем. Что до Этель, то она ни о чем не догадывалась и сохраняла полнейшее спокойствие. И вот, шурша своим черным шелковым платьем, Марта Ханимен молча пошла об руку с племянником по берегу моря, шумно катившего свои волны. Мысли об ухаживании, о поцелуях, о помолвках и свадьбах доводили эту престарелую деву до белого каления; и в жизни, и в помыслах своих она всегда была далека от всего этого и только сердилась, как сердятся бездетные женщины, когда матери семейства толкуют при них о своих малышах. Мисс Канн, та была старой девой иного типа — она обожала все чувствительное, из чего я склонен заключить… но, позвольте, чья это история — мисс Канн или Ньюкомов?

В жилище мисс Ханимен, куда пришли все эти Ньюкомы, для них было уже разложено множество маленьких ножей и вилок. Этель была холодна и задумчива; леди Анна, по своему обычаю, весьма любезна. Вскоре, опираясь на руку камердинера, вошел сэр Брайен, у которого был тот особый аккуратненький вид, какой бывает у больных, когда их только что выбрили и причесали слуги, чтобы они предстали перед гостями. Он был разговорчив, хотя в голосе его слышалась перемена; он говорил по преимуществу о вещах, происходивших сорок лет назад, особливо про батюшку Клайва в его бытность юношей, чем немало заинтересовал Этель и ее кузена.

— Вывернул меня из колясочки… бедовый был… все читал Ормову "Историю Индии"… хотел жениться на француженке. И как это миссис Ньюком ничего не завещала Тому? Странное дело, ей-богу!

Последние новости, прения в парламенте и дела в Сити не занимали его. К нему подходили слегка робевшие дети и пожимали ему руку, а он рассеянно и ласково гладил их белокурые головки. Он спрашивал Клайва (в сотый раз), куда тот ездил, и сообщал, что перенес "легкий пиступ… совсем легкий… павляется… с каждым днем… здоов, как бык… скоо вернется в паламент". Потом он стал ворчать на Паркера, своего камердинера, по поводу задержки с обедом. Паркер вышел из комнаты и тут же вернулся, чтобы торжественно, с низким поклоном объявить, что кушать подано, после чего баронет, протянув Клайву на прощание два пальца, тут же поднялся к себе наверх. Добрейшая леди Анна принимала это так же спокойно, как и все остальное на свете. С каким странным чувством мы вспоминаем потом последнюю встречу со старым другом, его прощальный кивок, рукопожатие, его лицо и весь его облик, когда за ним закрывалась дверь или когда отъезжала кареха. Итак, на стол подали жареную баранину, и дети весело принялись за еду.

Едва дети успели отобедать, как слуга возгласили: "Маркиз Фаринтош!" и появился сей пар, дабы засвидетельствовать свое почтенье мисс Ньюком и ее маменьке. Он привез из столицы самые последние новости с самого последнего бала, где "слово джентльмена, была ужасная скучища, раз не было мисс Ньюком. Право так, да-да!".

Мисс Ньюком ответила, что, разумеется, верит ему, поскольку он ручается словом джентльмена.

— Так как вас не было, — продолжал молодой, пэр, — обе Рекстро шли нарасхват, право так, слово джентльмена. Занудное было сборище! Леди Мерриборо даже не надела нового платья. А вы что-то прячетесь нынешний год от столичного общества, леди Анна, и мы по вас скучаем. Мы-то надеялись, что вы нам устроите у себя два-три, сборища, право так, да-да! Я только вчера говорил: Тафтханту — что это леди Анна, Ньюком ничего нам не устраивает? Вы знаете Тафтханта? Он, говорят, умен и прочее, однако подлейший тип — я просто его не перевариваю!

Леди Анна ответила, что плохое здоровье сэра Брайена мешает ей выезжать и принимать, у себя в этом, сезоне.

— А вашей маменьке это не мешает выезжать, — не унимался милорд. — Коли она не посетит за вечер два-три сборища, она отдаст богу душу, слово джентльмена. Леди Кью, знаете ли, вроде той клячи, которую стоит распрячь, и она свалится.

— Что ж, благодарствую за маменьку, — ответила, леди Анна.

— Да-да, слева джентльмена. Вчера за вечер она побывала во множестве мест, я точна знаю. Обедала у Блоксамов — я там был. Потом, по ее словам, она собиралась пойти посидеть со старой миссис Крэкторп, которая сломала себе ключицу (этот Крэкторп из лейб-гвардии, ее внучек, — скотина, надеюсь, старуха, не оставит ему ни пенса). Потом она прикатила к леди Хокстоун, где а самолично слышал, как она говорила, будто успела еще побивать — ну у кого бы вы думали? — у Флауэрдейлов. Теперь ездят к этим Флауэрдейдам. Представляете? К кому у нас только не ездят, черт возьми! Они ведь, кажется, из ткачей?

— И мы тоже, милорд.

— Ах да, запамятовал! Но вы же из старого, очень старого рода.

— Ничего не поделаешь, — не без лукавства ответила мисс Ньюком. Она всерьез верила в свою родовитость.

— Вы что, верите в брадобрея? — удивился Клайв. Маркиз уставился на него с благородным любопытством, точно вопрошая: "Какой еще брадобрей, черт возьми, да кто, черт подери, вы сами?"

— Зачем же отрекаться от предков? — ответила мисс Этель просто. По-моему, в те далекие времена, людям приходилось заниматься… всевозможным трудом, и отнюдь не считалось зазорным быть брадобреем у Вильгельма Завоевателя.

— У Эдуарда Исповедника, — поправил ее Клайв. — Наверно, это не выдумка, потому что я видел портрет упомянутого брадобрея. Его нарисовал один мой приятель, Макколлоп, и, кажется, картина еще не продана.

Леди Анна заметила, что была бы счастлива взглянуть на нее. А лорд Фаринтош припомнил, что Макколлоп владел болотом по соседству с его собственным в Аргайлшире, однако не соизволил вступить в беседу с незнакомцем и предпочел любоваться в зеркале своей привлекательной физиономией, покуда обсуждалась эта тема.

Но Клайв не стал продолжать разговора, а, отойдя к столику, принялся рисовать брадобрея, и тогда лорд Фаринтош возобновил свою упоительную светскую беседу.

— Что за гнусные зеркала в этих брайтонских пансионах! Лицо в них получается какое-то зеленое, право так, а меня ведь зеленым никак не назовешь, не правда ли, леди Анна?

— Но поверьте, лорд Фаринтош, у вас очень нездоровый вид, — заметила мисс Ньюком весьма серьезно. — А все потому, что вы засиживаетесь заполночь, курите да еще и ездите, наверно, к этому мерзкому Плэтту…

— Разумеется, езжу! Но отчего же мерзкому — это уж слишком, право так! — вскричал благородный маркиз.

— Как хотите, только вид у вас очень нездоровый. Помните, маменька, каким цветущим был прежде лорд Фаринтош? Прямо грустно смотреть, как он сдал, — ведь это второй его сезон!

— Господи боже мой, что вы такое говорите, мисс Ньюком?! По-моему, я прекрасно выгляжу! — И сиятельный юноша пригладил рукою волосы, — Жизнь, конечно, нелегкая: каждый вечер рваться на части, сидеть чуть ли не до рассвета, а потом, знаете, эти скачки одна за другой, — хоть кого изведут! Вот что я сделаю, мисс Ньюком. Поеду в Кодлингтон, к маменьке, слово джентльмена, весь июль просижу там смирнехонько, а потом отправлюсь в Шотландию, и уж в следующем сезоне буду всем на загляденье!

— Так и поступите, лорд Фаринтош! — сказала Этель, которую донельзя забавляли как юный маркиз, так и ее кузен, сидевший за столом и с возмущением слушавший своего соперника. — Что вы там делаете, Клайв? осведомилась она.

— Рисую бог знает что… того лорда Ньюкома, что пал в битве на Босвортском поле, — ответил художник, и девушка подбежала взглянуть на рисунок.

— Но почему он у вас так похож на Панча? — удивилась молодая особа.

— А что, нехорошо смеяться над собственными предками? — спросил Клайв с серьезным видом.

— Какая потешная картинка! — воскликнула леди Анна. — Взгляните, лорд Фаринтош, ну разве не прелесть?

— Возможно. Только я, признаться, не разбираюсь в этих вещах, отозвался маркиз. — Слово джентльмена. Вот Одо Картон вечно рисует такие карикатуры, а я в них не смыслю. Вы ведь завтра возвращаетесь в город, не так ли? И будете у леди Такой-то и Сякой-то (эти аристократические фамилии он произнес совсем уже невнятно). Вы не должны допустить, чтобы мисс Блэккеп взяла над вами верх. Ни в коем случае!

— И не возьмет, будьте покойны, — сказала мисс Этель. — Могу я просить вас об услуге, лорд Фаринтош? Ведь леди Иннисхауен ваша тетка?

— Ну разумеется, тетка.

— Так вот, не будете ли вы так добры достать приглашенье на ее бал во вторник моему кузену мистеру Клайву Ньюкому. Клайв, позвольте вас представить маркизу Фаринтошу.

Юный маркиз отлично запомнил эти усы и их обладателя по прошлой встрече, хотя не счел нужным показывать, что узнал его.

— Я счастлив, мисс Ньюком, исполнить любое ваше желание, — сказал он и, обернувшись к Клайву, спросил: — По-видимому, служите в армии?

— Нет, я художник, — ответил Клайв, весь так и залившись румянцем.

— Ах вот как! Право, я не знал! — вскричал маркиз; и когда вскоре, беседуя с мисс Этель на балконе, Фаринтош разразился громким смехом, Клайв, возможно не без резона, подумал: "Высмеивает мои усы, чтоб ему!.. С каким бы наслаждением я сбросил его сейчас на улицу!" Однако это благое желание мистера Клайва не повлекло за собой никаких немедленных действий.

Поскольку маркиз Фаринтош, по-видимому, намерен был задержаться, а общество его изрядно-таки раздражало Клайва, последний откланялся и ушел на прогулку, утешаясь мыслью, что сможет воспользоваться вечерними часами, когда леди Анна будет занята сэром Брайеном, а потом, конечно, пойдет укладывать детей, и таким образом даст ему возможность побыть с четверть часа наедине с прелестной кузиной.

Каково же было негодование Клайва, когда, воротившись наконец к обеду, он обнаружил в гостиной развалившегося в кресле Фаринтоша, который, оказывается, тоже был зван. Надежды на tete-a-tete рухнули. Этель с леди Анной и маркизом, как то свойственно людям, болтали об общих знакомых, о том, какие предстоят нынче балы, кто собирается на ком жениться, и прочее, прочее. И поскольку лица, о которых шла речь, принадлежали к высшему свету, о коем Клайв имел лишь смутное представление, он вообразил, что кузина важничает перед ним, чувствовал себя весьма неуютно и угрюмо молчал.

У мисс Ньюком были свои недостатки, она, как, наверно, уже подметил читатель, была порядком-таки суетна, однако на этот раз, право же, никакой вины за ней не было. Если бы две кумушки в гостиной его тетки мисс Ханимен толковали о делах мистера Джонса и мистера Брауна, Клайва бы это не задело, но самолюбивые юноши частенько принимают свою оскорбленную гордость за независимость духа; к тому же для нас, представителей среднего класса, ничего нет обиднее, как слышать в беседе произносимые запросто имена сильных мира сего.

Итак, Клайв безмолвствовал и ничего не ел за обедом, к немалой тревоге Ханны, которая в детстве не раз укладывала его спать и продолжала испытывать к нему материнскую нежность. Когда же он отказался от пирога с малиной и смородиной и от заварного крема — тетушкина шедевра, — который, как она помнила, он со слезами клянчил мальчишкой, добрая женщина совсем всполошилась.

— Да что это с вами, мистер Клайв! — промолвила она. — Скушали бы кусачей! Хозяйка готовила, сами знаете, — и она поставила блюдо с пирогом обратно на стол.

Леди Анна и Этель от души смеялись рвению доброй старушки.

— Скушали бы кусочек, Клайв! — тут же повторяет Этель, едва простодушная миссис Хикс вышла из комнаты.

— Чертовски вкусная штука, — заметил лорд Фаринтош.

— Так скушали бы еще кусочек! — предложила мисс Ньюком, в ответ на что молодой маркиз, протягивая тарелку, изволил любезно заметить, что здешняя кухарка — сногсшибательная мастерица по части пирогов.

— Кухарка?! Что вы, да никакая это не кухарка! — вскричала мисс Этель. — Неужели, лорд Фаринтош, вы не помните ту принцессу из "Тысячи и одной ночи"? Она тоже была сногсшибательной мастерицей по части пирогов.

Лорд Фаринтош признался, что не помнит.

— Я так и думала. Так вот, в Аравии, или в Китае, или еще где-то жила одна принцесса, которая готовила такой крем и пекла такие пироги, что никто не мог с нею сравниться. Здесь, в Брайтоне, тоже есть одна пожилая дама, отличающаяся тем же удивительным талантом. Это хозяйка нашего дома.

— И моя тетка, с вашего позволения, сэр, — сказал мистер Клайв с большим достоинством.

— Что вы говорите! Неужели это вы пекли, леди Анна, — изумился милорд.

— Дама червей напекла нам сластей! — продекламировала мисс Ньюком, слегка покраснев.

— Этот пирог испекла моя добрая старая тетушка, мисс Ханимен, продолжал Клайв.

— Мисс Ханимен — сестра того проповедника, знаете, которого мы ходим слушать по воскресеньям, — пояснила мисс Этель.

— Ну, родственные связи Ханименов не такая уж интересная тема, — мягко заметила леди Анна. — Кун, пожалуйста, уберите все это. Клайв, давно ли были вести от полковника Ньюкома?

Пока шел весь этот разговор о пирогах и сластях, на красивом лице лорда Фаринтоша читалось выражение замешательства и глубокой растерянности, Арабская принцесса, дама червей, выпекающая сласти, мисс Ханимен — кто они все, черт возьми?! Так можно было вкратце выразить недоуменные мысли его светлости. Впрочем, вслух он их не высказывал и на какое-то время в столовой воцарилось неловкое молчалив. Клайв мысленно убеждал себя, что он отстоял свою независимость не постеснялся родной тетки; и все же, так ли уж надо было упоминать о ней в этом обществе и не лучше ли было бы мистеру Клайву не вступать в разговор о пирогах?

Этель, по-видимому, держалась именно такого мнения; ибо весь остаток вечера без умолку болтала с лордом Фаринтошем, едва удостаивая словом своего кузена. Леди Анна почти все время отсутствовала, поглощенная заботами о детях и сэре Брайене, так что Клайв имел счастье сидеть и слушать, как мисс Ньюком изрекает самые неожиданные суждения, порой выпуская заряд своих шуток в него самого, а порой высмеивая его приятелей, чем выставляла собственную особу далеко не в лучшем свете. Болтовня ее только больше обескураживала лорда Фаринтоша, который не понимал и десятой доли ее намеков, ибо небеса хоть и наделили юного маркиза личным обаянием, обширными землями, старинным титулом и неотъемлемой от него спесью, однако не даровали ему большого ума или чувствительного сердца.

Вскоре из верхних, комнат вернулась огорченная леди Анна и сообщила, что сэру Брайену нынче худо, и молодые люди встали, чтобы откланяться. Лорд Фаринтош заверил хозяек, что обед был просто восхитительный, а уж особенно пироги, слово джентльмена! И он посмеялся собственному остроумию. Мисс Этель при этом напоминании только метнула на мистера Клайва презрительный взгляд.

Маркиз собирался назавтра отбыть в Лондон. А не едет ли и мисс Ньюком? Вот если бы поехать одним поездом! — опять неудачное замечание.

— Поедет ли Этель или нет, зависит оттого, как будет себя чувствовать сэр Брайен, — ответила леди Анна. — К тому же вы оба слишком молоды, джентльмены, чтоб быть ее провожатыми, — добавила она ласково и тут же поторопилась пожать руку Клайву, боясь, как бы ее слова не обидели его.

Тем временем Фаринтош прощался с мисс Ньюком.

— Умоляю вас, — говорил маркиз, — не бросайте меня у леди Иннисхауен. Вы же знаете, я ненавижу балы и не езжу на них, когда нет вас. Ненавижу танцевать, слово джентльмена!

— Благодарю вас, — ответила мисс Ньюком, приседая.

— Кроме как с одной дамой, одной единственной, слово джентльмена! Я непременно раздобуду приглашение для вашего кузена. Ах, если бы только вы согласились испробовать эту лошадку — я сам ее вырастил в Кодлингтоне, слово джентльмена! Она так хороша — прямо заглядение, а смирная — как ягненок!

— Я не люблю лошадей, похожих на ягнят, — возразила девушка.

— Да нет, она будет летать, как сокол! Она уже и барьер берет великолепно. Да-да, слово джентльмена!

— Что ж, покажите мне ее как-нибудь, когда я возвращусь в Лондон, ответила мисс Этель, протягивая ему руку и даря его восхитительной улыбкой.

Клайв подошел к ним; он кусал губы.

— По-видимому, вы теперь не изволите больше ездить на Бартпоре? осведомился он.

— Бедный старый Бартпор! Теперь на нем ездит детвора, — сказала мисс Этель, бросая коварный взгляд на Клайва, точно желая убедиться, попала ли ее стрела в цель. И тут же добавила: — Нет, его нынче не привезли в город; он остался в Ньюкоме, но я его очень люблю. — Возможно, она решила, что ранила кузена слишком больно.

Но если Клайв и был ранен, то не показывал вида.

— Он у вас уже года четыре, — ну да, минуло четыре года, как мой батюшка объездил его для вас. И вы все еще продолжаете любить его? Какое чудо постоянства! Порой вы даже катаетесь на нем в деревне — за неимением лучшей лошади, — какая честь для Бартпора!

— Что за вздор! — Здесь мисс Этель с повелительным видом сделала Клайву знак остаться на минутку по уходе Фаринтоша.

Но юноша предпочел не подчиниться этому приказу.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Я еще должен проститься внизу с тетушкой.

И он ушел следом за лордом Фаринтошем, который, наверно, подумал: "Какого черта, разве не мог он проститься с теткой здесь наверху?", — так что, когда Клайв, отвесив ему поклон, скрылся в задней гостиной мисс Ханимен, молодой маркиз ушел вконец озадаченный и назавтра рассказывал друзьям в кофейне Уайта, какой странный народ эти Ньюкомы: "Был у леди Анны в гостях один родственник, они зовут его Клайвом, живописец по профессии дядюшка у него проповедник, отец лошадиный барышник, а тетка сдает комнаты и сама стряпает, слово джентльмена!"