О чем говорил мальчик

ПЕРВАЯ ТРУБКА

Ты угадал, я закурил впервые в жизни задолго до войны. Когда был ненамного старше, чем ты сейчас. Детство мое шаталось по шумливым улицам Одессы, в просоленной и просмоленной портовой толпе, на морском берегу… И мне, как и тебе, не терпелось поскорее стать настоящим мужчиной.

С детских лет храню я смешную и грустную историю о моей первой трубке. Как страстно мечтал я о ней! Трубка, обыкновенная трубка, зажатая в зубах, как ничто другое, олицетворяла для меня мужественность. Завороженный, я глядел на белоснежный капитанский мостик под высоким синим небом; там в золотых зубах капитана торчала длинная, прямая трубка, точно выброшенный вперед кулак. В этой трубке для меня было все Черное море - его солнечная истома, грохот водяных обвалов, лохмотья туч и пены… Гордая схватка человека с морем! Зарывая босые ноги в горячий песок, я глазел на окутанных табачным дымом настоящих мужчин, знающих, что такое шторм, и аврал, и морская дружба, и мечтал о моей трубке.

Купил я ее на первый заработок, когда, окончив школу, стал работать помощником ночного корректора в газете.

Вечером в пыльном комиссионном магазине на Дерибасовской улице тощий продавец с голым черепом ловко подхватил ее своими длинными желтыми пальцами и жестом факира подал мне. Трубка оканчивалась головой Мефистофеля. И в тусклом свете засиженных мухами ламп мне почудилось, что деревянный черт ухмыльнулся и подмигнул мне: «Не робей, я принесу тебе счастье!» На другой день трубка должна была решить мою судьбу.

Всю ночь острая бородка Мефистофеля в кармане кителя сверлила мне грудь. Гранки расплывались перед глазами. И утренний номер газеты оказался настоящим ребусом из опечаток. На рассвете, едва дослушав длиннейшее нравоучение моего крикливого, добродушного начальника, я вырвался из редакции и бросился к морю.

Широкие пустынные улицы еще спали в предутренней сероватой дымке. Но в узких приморских переулочках уже были отворены двери домов, и на порогах женщины, опустившись на корточки, накачивали примусы и обваливали в муке скумбрию.

Я выбежал на обрыв. Свежий ветер полоснул меня по лицу, растрепал волосы, плеснул мне в рот, в грудь холодный рассол. Море шумело подо мной, вставало синей стеной до горизонта, заслоняя небо. Но вся эта шевелящаяся масса воды не подавляла, не пугала - я чувствовал себя сильнее. Мне было пятнадцать лет. Я выходил в жизнь!

Когда небо над головой загустело, будто розовое топленое молоко, а по морю протянулись длинные зеленые клинья, я понял, что за моей спиной над городом уже взошло солнце и скоро Надя будет здесь.

Вы понимаете, конечно, что трубка была только первым звеном в цепи мужественных поступков, которые я намеревался совершить. Но ей отводилась главная роль. Да, именно трубка заставит Надю увидеть меня в новом свете, признать взрослым, достойным уважения и дружбы, прекратить свои постоянные насмешки, подтрунивания по поводу моего маленького роста и петуха на макушке.

Я уже принес весла и подтащил лодку к воде, когда Она в сопровождении Феди появилась на берегу. Ясное дело, он опять зашел по дороге за Надей. Высокий, широкий и неповоротливый, как шкаф, он покорно плелся за ней и смотрел ей в затылок влюбленными глазами. Надя махнула мне рукой, затрясла своими будто просмоленными кудряшками, захохотала (при виде меня она всегда начинала смеяться) и, скинув тапочки, вбежала в воду. Взявшись руками за борт, легко прыгнула в лодку. И сразу бросилась там, на носу, навзничь и опустила вниз к воде, как крылышки, тонкие руки. В щелочках прищуренных глаз горели оранжевые зрачки - следили за мной, подкарауливали, чтобы при первом же моем неловком движении радостно вспыхнуть… Но я уже не боялся их!

Федя взялся за весла. Я выждал, пока мы пройдем полосу подводных скал, и легко установил под кормой руль. Обычно эта операция проходила мучительно, под непрекращающийся хохот там, на носу. Но сегодня все спорилось - трубка была со мной!

Небрежно откинувшись на корму и придерживая локтем румпель, я не спеша достал трубку из кармана.

Краем глаза я увидел, как Надя встрепенулась, как вытянулась круглая физиономия Феди.

Молча, так же неторопливо я вытащил спичечный коробок. Правда, при мысли, что на ветру я не сумею закурить, сердце у меня ёкнуло. Но я не подал виду. И закурил с первой же спички!

Вытянув ноги, я с наслаждением затянулся…

Железные клещи намертво сдавили мне горло.

Как раз в этот момент Надя самым невинным тоном спросила:

- Куда мы - в Аркадию? Или в Лузановку?

Она довольно долго ждала моего ответа. Мне удалось глотнуть воздух в тот миг, когда я уже считал, что дело кончено и никогда в жизни я больше не вздохну. Я шлепнул ладонью по воде, чтобы холодные брызги смешались на лице моем со слезами от удушья. Ловко сплюнув за борт, с презрением сказал:

- Гром и молния! Опять попался паршивый табак! - В лодке воцарилось мертвое молчание. Не глядя на моих друзей, я бодро продолжал:-Куда плыть? Черт возьми, в открытое море! Не болтаться же у берега!

- В море так в море,- мрачно пробурчал Федя и так заработал веслами, что вода за кормой забурлила.

Ура, он завидовал мне! И Надя не смеялась. Она притихла. Я знал, о чем она задумалась. Ее терзало раскаяние в слепоте, в пренебрежении, в насмешках, которыми она оттолкнула меня - самого верного своего друга, своего защитника… Теперь я могу себе признаться - два года я страдал, страдал отчаянно! Ведь мы трое дружили уже давно. Вместе бегали на море, играли в одной волейбольной команде, вместе готовили уроки, ходили в кино. Мы хорошо дружили. Нас даже ставили другим в пример, называли «святой троицей». Ну как же, такое благородство! Ведь в работе Федя всегда все делал за себя и за меня, в потасовках меня защищал. Я так же самоотверженно помогал им в математике. И никто не подозревал о том, что творилось в моей душе, когда мы втроем стояли в вестибюле школы у большого зеркала и я косился на отражение стройной высокой девушки, широкоплечего гиганта с добрым, открытым лицом и с отвращением рассматривал рядом с ними веснушчатого заморыша с тонкой шеей и большой головой. Кто мог понять, почему я с таким жаром вдруг начинал им объяснять бином Ньютона в тот момент, когда они, увлекшись разговором, забывали обо мне и слишком долго смотрели друг другу в глаза!.. И сегодня они увидели, кто такой этот хилый сморчок в веснушках! (Тут я затянулся и надолго закашлялся.) Ничего, я буду курить! Она увидит, кто из нас двоих настоящий мужчина. И я не удивлюсь, если Надя еще поплачет от стыда и досады…

На носу действительно раздалось всхлипывание.

Федя поглядел на нее через плечо и недовольно сказал:

- Надя, перестань!

- Не… не могу…- задыхаясь, проговорила она.

Мне стало смешно, что она от гордости пытается скрыть слезы. Но решил сделать вид, что не замечаю ее состояния. Я чувствовал себя победителем, я был снисходителен…

От курева приятно закружилась голова и золотисто-черное море стало медленно вращаться вокруг меня. Полулежа на корме, я чуть шевелил рулем и жадно, со страстью втягивал в легкие густой, ароматный дым. Теперь я твердо знал, что едва мы причалим, Надю пойду провожать я, а Федя останется один на берегу, чтобы, как некогда я, сетовать на свою судьбу и на человеческую жестокость… Дым пронизал меня насквозь, окутал вокруг небо и море Желтым туманом.

Вдруг корма выскользнула из-под меня, руль повернулся, лодка с шорохом, накренившись, пошла по кругу. И я с ужасом почувствовал, как холод, поднимаясь откуда-то из-под ложечки, охватывает меня всего, как цепенеют мои ноги и руки. Словно опутанный липкой сеткой, тщетно пытаюсь встать. Тело мое начинает мелко подергиваться. Покрываюсь холодным потом. Меня охватывает непреодолимая слабость. И, как сквозь толщу воды, еле слышно доносится голос Нади:

- Смотри, он позеленел!.. Ему плохо!.. Он обкурился!..

Эти слова почему-то вызывают у меня ощущение проглоченной жабы, и я едва успеваю перевалиться головой через борт. Меня крепко держат за пояс. Потом втаскивают в лодку…

Я неподвижен, обессилен, невесом. Тишина. Только равномерные, глухие удары волн о борт лодки. Мне все безразлично. Никогда больше я не открою глаза, не увижу моих друзей.

Они изо всех сил старались говорить шепотом:

- Зачем ты смеялась?!

- Ну отчего же он вдруг закурил?..

- Ты не понимаешь?

Молчание.

- Такой маленький, и такую длинную трубку!

- Опять смеешься, злюка!

- Понимаешь, Федя, до этого я как-то не замечала, что он совсем еще ребенок…

- Да, я видел, что он тебе нравится…- Голос у Феди звучал глухо и хрипло.- Я всегда это видел…

И снова долгое, бесконечное молчание.

И потом такой жалобный, протяжный голос Нади:

- Да, Федя, правда. Сейчас мне это так странно… и непонятно… Сейчас мне его только очень жалко, Федя…

Наконец лодка зашуршала днищем по гальке, кто-то сильным рывком выбросил ее на берег, и она, тупо вздрогнув, замерла.

- Я пойду, Федя. У меня скоро урок,- тихо и просительно сказала Надя.

Много-много минут прошло, прежде чем я открыл глаза. Федя сидел на борту, подставив солнцу шоколадную спину, и читал учебник. Не поворачивая головы, он проговорил:

- Никотин -ведь это же яд. Тяжелейшие заболевания кровеносных сосудов, сердца, нервной системы вызывает одна капля…

Я молча встал и, не дослушав, не попрощавшись, ушел. Навсегда.

Вот и вся история. Смешная, детская история… Она учит простой истине: трубка в зубах еще не делает тебя капитаном.