О фантастике и приключениях

Г. Гуревич (писатель) Многогранная фантастика

Мы живем в стране, где хозяйство, промышленность, наука развиваются бурно и стремительно. Вчерашние мечты уже стали действительностью.

Сегодняшняя фантастика станет реальностью завтра или через год. Будущее интересно знать каждому, и научно-фантастические произведения для детей старшего и среднего возраста ищут, спрашивают, читают не только школьники, но и студенты, инженеры, даже академики.

Но литературоведы не жалуют фантастику. В лучшем случае можно найти рекомендательные списки. Теорий, на первый взгляд, нет. Но вместе с тем они существуют невидимо в рабочих гипотезах авторов, во взглядах редакторов, точках зрения рецензентов, исходных позициях критиков. Эти гипотезы, взгляды, точки зрения и позиции направляли развитие фантастики и направляли, видимо, не лучшим образом. Во всяком случае среди фантастических романов нет ни одного, отмеченного Ленинской или Сталинской премией. Да и количество их слишком скромное.

Несколько лет назад, пожалуй, самой распространенной в писательской среде была «теория ближней фантастики». Сторонники ее призывали держаться ближе к жизни. «Ближе» понималось не идейно, а формально: ближе во времени, ближе территориально. Призывали фантазировать в пределах пятилетнего плана, держаться на грани возможного, твердо стоять на Земле и не улетать в Космос. С гордостью говорилось о том, что количество космических фантазий у нас сокращается.

По существу, это было литературное самоубийство. У фантастики отбиралось самое сильное ее оружие — удивительность.

Жизнь опередила писателей. Пока мы ползали по грани возможного, создавая рассказы о новых плугах и немнущихся брюках, ученые проектировали атомные электростанции и искусственные спутники. Фантастика отставала от действительности.

Против бескрылой мечты выступила «Комсомольская правда», а затем «Литературная газета» (статья Ефремова, Студитского и Жигарева). Поборники «ближней» фантастики отступили. Сейчас, когда над головой летает спутник, им уже неудобно ратовать против космической темы. Но слышатся жалобы на засилье космоса в фантастике и призывы установить границы — не уходить, хотя бы, за пределы солнечной системы.

Перед всяким автором стоит литературная задача: сделать свой рассказ убедительным. Евгений Онегин и капитан Немо, Наташа Ростова и Аэлита никогда не существовали на свете. И читатель поверил в этих людей, никогда не существовавших, поверил, что они правдоподобны и истории их поучительны. Правдоподобие образа достигается правдоподобием деталей, обстановки, места действия…

Где происходят фантастические события? С какой литературной проблемой столкнулись еще безымянные авторы волшебных сказок (а фантастика ведет свое происхождение от сказки). Сказка дала такой адрес: за тридевять земель в тридесятом царстве. Для наших предков, знавших только соседние народы, тридесятое государство было вполне возможным местом для всяческих чудес.

В «Одиссее» сказочные чудовища были поселены на берегах Сицилии, в сказании об аргонавтах — в Грузии. Эллины — современники Гомера — твердо знали: в Элладе чудес не бывает, но Сицилия и Грузия были такими отдаленными и малоизвестными странами, что там могло происходить самое невероятное.

Итак, уже три тысячи лет назад было найдено типичное для фантастики место действия: страны, о которых известно, что они существуют, но кто живет там и как — толком неведомо.

В эпоху великих географических открытий, когда мореплаватели то и дело находили новые острова и страны, фантастика заимствовала форму отчета о путешествиях. Фантастические страны помешались на далеких островах. Примеры: «Утопия» Томаса Мора, страны, открытые Гулливером.

Свифт мнимо точен в своем романе. Имитируя отчет о плавании, он рассказывает о попутных и противных ветрах, об оснастке и парусах, дает даты и точные координаты. Лилипутия оказывается юго-восточнее Австралии, материк Великанов и летающий остров Лапута между Японией и Америкой. Во времена Свифта эти места были еще не исследованы. Читатель мог поверить, что там есть неведомые государства. Только полвека спустя после выхода «Путешествий Гулливера» мореплаватели пересекли Тихий океан.

К началу XIX века на Земле остается мало неведомых стран. Хаггард расселяет свои таинственные племена в дебрях Африки. Но с каждым годом на Земле все меньше белых пятен, все меньше мест, где грамотный читатель согласится встретить что-либо необычайное.

Тогда и началось массовое переселение фантастов в Космос: сначала на Луну, а потом на Марс, в особенности после открытия «каналов» на Марсе.

В последние годы, однако, отмечается исчезновение лунных и марсианских тем. Мне приходилось знакомиться с так называемым «самотеком» (произведениями начинающих авторов) в журнале «Знание — сила». Журнал этот настойчиво и упорно занимается развитием фантастики. Там начали печататься такие интересные авторы, как В. Иванов, В. Савченко, молодой автор А. Днепров и другие. Так вот среди многочисленных присланных в журнал рассказов, не было ни одного, где действие происходило бы на Луне, один — два о полете на Марс, около десятка о полете на Венеру и немало о полетах за пределы солнечной системы. Логика здесь понятная. Луна слишком хорошо изучена, все ученые в один голос утверждают, что жизни там нет.

Авторы все чаще обращаются к чужим солнечным системам, где могут быть неоткрытые и вполне пригодные для жизни планеты.

Таким образом, выход за пределы солнечной системы связан с поиском правдоподобного места действия, где могут обитать разумные существа, с философской темой единства материи, множественности обитаемых миров, с поисками наших братьев по Вселенной — старших и младших.

Ратуя против полетов в космос, защитники «ближней» фантастики невольно боролись против пропаганды материалистического мировоззрения.

Я помню: однажды на собрании, где «ближняя» фантастика торжествовала, вышел на трибуну читатель — офицер-артиллерист — и сказал с недоумением: «Товарищи, я что-то не понимаю. У нас в армии есть артиллерия ближнего боя, есть артиллерия дальнего действия. Мы применяем ту и другую, в зависимости от цели. Они выполняют разные задачи, но обе нужны».

И хотя литераторы слушали, посмеиваясь, прав был читатель, а не теоретики ограничения. Великой советской литературе, так же как и великой Советской Армии, нужны все виды оружия. Есть темы, требующие далекого места действия, есть темы, требующие близкого места действия. О космосе писали и будут писать еще больше и потому, что сейчас, вслед за запуском спутника, начинается эпоха великих космических открытий, и потому, что космос — самое обширное место действия.

Но есть темы, требующие «ближней» фантастики, например, тема романтики будничного труда. На далекой фантастике решать ее не стоит: далекое само по себе романтично. И следует добавить еще, что литературно — «ближняя» фантастика труднее. Дальняя сама по себе увлекательна, на ней легко строить занимательный сюжет. А ближняя требует добавочных усилий, особой выдумки. Тут еще нужно поискать, как удержать внимание читателя.

Итак, простой вывод из долгого спора: нужны все виды оружия, дальнобойность определяется целью, дальность места действия зависит от темы.

Но тут есть сложность, которая вносит немало путаницы. Нельзя написать научно-популярную книгу о растительности и почвах тридесятых государств. Луна же и Марс существуют на самом деле, ученые все больше узнают о них, еще больше догадываются. И, опираясь на мнения ученых, можно написать, как мы представляем себе путешествие на Луну или на Марс.

В «Первых людях на Луне» Уэллса, место действия Луна. Цель — изображение уродливого общества, где специализация доведена до абсурда. У Жюля Верна в романе «Вокруг Луны» и особенно в очерке Циолковского «На Луне» — цель — описание природы Луны, ощущений и впечатлений человека, покинувшего родную планету.

Книги, где фантастика лишь место действия, имеют обычно социально-общественный, иногда сатирический и даже психологический уклон. Книги, где «место действия» становится основной темой, имеют заметный научно-популярный крен.

К сожалению, и критики и сами авторы не всегда замечают эту разницу. Например, Г. Мартынов написал роман «Каллисто», где рассказывается о прилете на Землю существ из системы Сириуса. Это только рамка, и обычно она употребляется для того, чтобы рассказать об обществе и технике будущего. Но автор рассказывает о будущем ничтожно мало. Все вертится вокруг событий, связанных с прилетом, а затем с отлетом каллистян. Все время хочется спросить: «А когда же начнется главное?» Главное так и не начинается. Может быть, оно появится во втором томе?

То же можно сказать о книге Мелентьева «33 марта». Герой — мальчик Вася — замерзает, а потом оттаивает в 2005 году. Это тоже рамка, — прием, позволяющий попасть в будущее. Но и здесь описанию будущего отведено мало места. Все занято приключениями оттаявшего мальчика и оттаявшего вместе с ним мамонта. О будущем рассказано так скромно, что автор вынужден оправдываться. К рамке с замерзанием прибавлена рамка со сном. Оказывается, Вася и не замерзал вовсе, все это ему приснилось. А снилось ему только то, о чем он читал в «Пионерской правде». Автор оправдался, но в результате неплохо написанная книга сведена к пустякам. Вместо рассказа о будущем — рассказ о том, что думает пионер о будущем.

Время действия такая же деталь, как и место действия. Для волшебной сказки время действия чаще всего — далекое прошлое, «давным-давно». Почему сказка всегда смотрела назад? Вероятно, было много причин.

Может быть, в те времена гнет возрастал и впереди не виделось ничего хорошего. Может быть, влияла ссылка дедов на рассказы прадедов. Может быть, просто далекое прошлое кажется достовернее («Было когда-то. Сейчас не бывает, а при дедах бывало»). А будущего никто не видел наверняка.

Историческая наука уничтожила это удобное время действия. Сейчас мы знаем точно, что чудес на Земле не бывало и не было сказочно-прекрасного «Золотого века». Но мы верим в науку, в силы человечества, в прогресс техники, верим, что техника может осуществить чудеса. И с легким сердцем переносим время действия в будущее.

Но в отличие от мифического «Золотого века» будущее наступит обязательно. И можно не только перенести время действия в 2000 год, но и написать специальную книгу о жизни в 2000 году.

Фантазия в волшебной сказке была крылата, но люди мечтали о большем, а путей осуществления не видели.

Какими средствами действует сказка? С помощью тайного слова, волшебной палочки, волшебной лампы Алладина. Летают сказочные герои на ковре-самолете, побеждают смерть живой и мертвой водой, находят клады под землей, просвечивая ее цветком папоротника. А кто осуществлял мечты? Сверхъестественные существа — колдуны, ведьмы, волшебники, феи, черти… На естественные силы наши предки не надеялись.

В XIX веке чудеса стала творить техника и роль волшебной палочки перешла к машине. Колдуна заменил в фантастике ученый — творец материальных чудес. И так как, в отличие от волшебной палочки, машины действительно существуют, можно сделать их героями книги, написать книгу о технике будущего. Такие книги обычно носят очерковый характер. Пример: «Путешествие в завтра» В. Захарченко.

В отличие от колдунов, ученые тоже существуют на самом деле. Поэтому фантастика, естественно, приводит к роману об ученых — о том, как делается открытие.

Здесь еще непочатый край работы. Буржуазная литература много напутала тут, выдвигая гениального открывателя-одиночку (сюда относятся и жюльверновские герои). Показать коллективное движение науки — одна из задач фантастики.

Фантастика «ближняя» и «дальняя», уходящая в прошлое и в будущее, книги о технике и о создателях техники, книги об обществе будущего — о коммунизме — таков неполный список ее направлений.

Приключенцы считают ее филиалом приключенческой литературы, популяризаторы — филиалом научно-популярной. Все они правы, но только отчасти. Фантастика «погранична». В ней может быть острый сюжет, а может быть совсем его мало, могут быть глубоко разработанные характеры, а могут быть и просто очерки о технике. По-видимому, у разных произведений разные задачи, и требования к ним надо предъявлять разные.

Разумеется, что рядом с основными задачами в произведении могут стоять и побочные.

Если автор ставит перед собой одну задачу — это допустимо. Пусть работает в единственном направлении, пусть развивает его.

Хуже, когда критики замечают только одно направление. А это бывает в тех случаях, когда критик один раз в жизни берется высказаться о фантастике: «Что такое фантастика? — думает он. — Это Жюль Верн и прочее. Жюля Верна я читал когда-то с наслаждением. Был автор, не то, что нынешние. Что же такое фантастика? Научная мечта. А о чем мечтает писатель, допустим Брагин, автор книжки „В стране дремучих трав“? О том, чтобы человек стал малюсеньким, дрался врукопашную с насекомыми. Какая мизерная мечта!»

И следует разгром. А в книге-то как раз не было мечты, в ней решалась иная творческая задача. К сожалению, однобокий подход мы встречаем слишком часто.

Ларин, например («Литературная газета»), видит в фантастике Беляева только социальное содержание. Все научно-популярное он объявляет скучным. Но это еще полбеды. Ларин воюет за художественность. А вот «Наука и жизнь» в 1957 г. дала рецензию, где фантастика разбиралась только с точки зрения соответствия современной науке. Беляева упрекали там за то, что в «Человеке-амфибии» он не угадал, — вместо акваланга наделил Ихтиандра жабрами. Аналогичные упреки получил Лагин за то, что отколол Атавию Проксиму от земного шара не в соответствии с данными науки. Лагин же писал памфлет против поджигателей войны, а вовсе не трактат о способах раскалывания земли.

Здесь мы сталкиваемся с теорией научного предвидения. Фантастика — это научное предвидение, — говорят ее сторонники. Задача писателя — угадать правильно будущее, описать перспективы техники. Кто угадает точнее всех, тот — лучший писатель. И при этом ссылаются на Жюля Верна — вот кто угадывал.

В первоначальном виде теория научного предвидения выглядела как шкаф с полочками. Внизу хлам, бред, повыше сказка, на третьей полке мечта, на верхней — высший сорт — точное безукоризненное предвидение. Оставалось только расставить авторов по полочкам.

Академик Обручев разрушил эту стройную систему. Ученый человек, академик, он написал книгу о подземной пустоте («Плутония»), использовал идею столетней давности, явно противоречащую науке. И сам еще подчеркнул в предисловии, что Плутонии нет и быть не может. Где же предвидение?

Но все дело в том, что слово «предвидение» не охватывает всего многообразия фантастики. За бортом этой рамки остаются произведения Обручева, Уэллса, Лагина и др.

Может быть, фантастика должна быть безукоризненно научной во всех деталях? Требование на первый взгляд законное. Попробуем его выполнить.

Простейший пример: мы пишем книгу о путешествии на Марс. Астронавты прибыли, высаживаются. Что же они видят?

По мнению академика Тихова — полосы низкорослой голубоватой растительности, похожей на мхи и кустарники тундры, яркие цветы, возможно насекомых. А по мнению академика Фесенкова — жизни на Марсе вообще нет, есть только светлые сухие или темные от сырости грунты.

Писатель не может изобразить и то и другое: и жизнь и отсутствие жизни. Он должен выбрать — высказаться за жизнь, скажем. А как разобраться редактору — прав автор или неправ? Редактор, вероятно, пошлет рукопись для проверки ученым. Сторонники Тихова скажут, что произведение грамотное, сторонники Фесенкова забракуют его.

И так с любой проблемой. Как изобразить энергетику будущего? Атомной? А Жолио Кюри считал, что в основе будет солнечная энергетика. Как изобразить солнечную электростанцию? С полупроводниками? А в Армении строят с зеркалами. А энергия ветра? Где ставить ветростанции — на поверхности Земли или в стратосфере? Один ученый скажет так, другой — иначе.

Где же выход?

Выход первый: подождать. Лет через двадцать будет ясно, есть на Марсе растительность или нет ничего. Тогда уже можно будет писать безошибочно. Но это уже не фантастика.

Второй выход: все зашифровать. Пусть будет не Марс, а планета Пси-Кси. Пусть Некто в сером изобретает некие лучи, имеющие некое значение. Пусть не будет ни науки, ни конкретности, ни убедительности. Зато критика не придерется.

Но я надеюсь, что есть и третий выход: понять цели и возможности фантастики. В Академии наук нет комитета по угадыванию, не нужен он и при Союзе писателей. Описание будущего — не единственная задача фантастики, но даже там, где она ставится, безукоризненной точности требовать нельзя.

Описывая будущее, мы не угадываем, мы излагаем мнения — свои или мнения ученых — о технике и науке будущего. Есть среди ученых люди, способные снабдить техническими идеями добрый десяток литераторов. Но роль писателя, пишущего о будущем, не ограничивается изложением технических перспектив.

В каждом изобретении есть две стороны: возможность и потребность, средства и цель. Открытие совершается тогда, когда цель налицо и средства уже созрели. Специалисты, как правило, идут от средств, от возможностей своей науки. «Полупроводники позволят нам создать ручные телевизоры размером с часы, превратить каждую крышу в электростанцию, сделать пустыни источником электроснабжения», — рассуждают они.

Но бывает иначе — цель видна, а средства еще не найдены. Именно так шел Циолковский — от цели к средствам. Он мечтал о завоевании Космоса, искал всю жизнь средства, нашел, но они еще не созрели. И Циолковский умер, не дожив до воплощения своей мечты.

Так шел и Жюль Верн — от цели к средствам. Он мечтал о необыкновенных путешествиях во всех стихиях: под Землей, под водой, по воздуху, в Космосе. Мечтал и красочно описывал свои мечты. Но средства в ту пору еще не определились; как правило, Жюль Верн ошибался в средствах. Его герои перелетали через Африку на управляемом воздушном шаре, на Южный полюс плыли на подводной лодке, на Луну летели в пушечном ядре…

Но романы Жюля Верна не устарели. Потому что не технические перспективы были в центре внимания, а большая мечта о покорении природы.

И сказка шла тем же путем — от цели, от мечты. Технических средств она не знала. Она исходила из «хочу». Хочу летать! Хочу оживлять мертвых! Хочу видеть сквозь землю!

— Но ведь мечтать можно, о чем угодно, — скажут нам. — Есть же какие-нибудь пределы.

Мы думаем, что пределов нет, но есть критерий. Мечтать следует о том, что нужно народу. В этом и заключается предвидение писателя: он выражает волю народа.

Мечты Жюля Верна совпали с мечтами человечества, и они были осуществлены почти все, хотя автор и не угадал технических средств.

Писательская мечта — это народный заказ ученым. То, что народ требует, ученые осуществят — вот в чем суть предвидения.

Нужны ли нам книги, такие, как «Плутония» Обручева, где в фантастической форме рассказывается о науке? Нужны.

Нужны ли нам такие книги, как «Машина времени» Уэллса, где в фантастической форме говорится о социальных проблемах, об уродствах капитализма в частности? Нужны.

Нужны ли нам такие книги, как «На Луне» Циолковского, где излагаются представления ученых о недоступных пока небесных телах? Нужны.

Нужны ли нам книги, описывающие будущее, излагающие представление автора о коммунизме? Еще как нужны!

Нужны ли нам научно-фантастические книги, рассказывающие, как ученые делают открытия? Нужны.

Нужны ли нам книги, излагающие представления ученых о перспективах развития техники? Нужны.

Нужен ли нам роман-мечта, где говорится о том, что требуется народу, но пока еще невыполнимо? Нужен.

Все направления нужны и всякие формы нужны, чтобы удовлетворить многообразные запросы читателя.

И нужна теория, чтобы разобраться во всех тонкостях фантастики. Сейчас даже нет определения: что такое фантастика? Я бы назвал ее литературой о небывалом.

Чем же наша фантастика отличается от буржуазной?

Прежде всего идейной направленностью. Они отстаивают капитализм, борются против коммунизма, мы разоблачаем капитализм, боремся за мир, свободу, за счастье народов, за торжество коммунизма. И самое главное, обязательное требование ко всем нашим научно-фантастическим произведениям: они должны быть идейными, партийными, должны помогать торжеству коммунизма.

С. Сартаков (писатель) Литература должна вести на подвиг

Здесь возник спор о «ближней» фантастике и о «дальней» фантастике. Когда я подумал о том, что может существовать литература «ближняя» и «дальняя», то вспомнил, что происходит сейчас на небосводе, где по заранее и строго вычисленной орбите, созданной руками человека, вокруг Земли летает третий ее спутник. Если бы он, этот спутник, был рассчитан на «ближнюю» фантастику, очевидно, он упал бы на Землю — так, как это не раз происходило с американскими спутниками. Но если бы спутник был рассчитан на более высокую начальную скорость, то, очевидно, он тоже не вращался бы вокруг Земли, а улетел за пределы Галактики.

Так и научно-фантастической литературе обязательно необходимо чувство меры, знание, с какой скоростью должен быть запущен предмет, предназначенный превратиться в спутника нашей планеты, чтобы он не упал на Землю и не вырвался за пределы земного притяжения.

Научно-фантастическая литература, построенная на уже всем известных достижениях, не увлечет читателя. Он будет воспринимать ее как популяризаторскую литературу, в которой объясняется то, что он давно вычитал из газет, журналов.

Научно-фантастическая литература, так сказать, слишком уже большой начальной скорости, заставляющей предмет носиться за пределами земного тяготения, уходить в недосягаемый космос — это литература, которую я не могу ни понять, ни принять.

Когда я читаю научно-фантастический роман, который мой человеческий ум не может воспринять как нечто правдоподобное, мне становится скучно читать. Когда человеку приписываются качества, которых он явно никогда не достигнет, либо когда человеку устанавливается срок жизни, какого не имел в свое время даже Мафусаил и никто никогда вообще не будет иметь — исчезает и вера в книгу и интерес к ней.

Что же касается литературы приключенческой, детективной, то у меня возникает такая мысль. Для чего пишутся иные приключенческие книги? Для того только, чтобы дать возможность читателю провести три-четыре часа в остром нервном напряжении? Или же, наряду с занимательностью, чем-то обогатить человека, облагородить его, позвать за собой вперед и вверх?

И мне кажется, что значительная часть приключенческих книг просто волнует человека лишь своей занимательностью, остротой положения, сложностью заключенной в них тайны. Эти книги не вызывают желания совершить подвиг, преодолевать препятствия, вести борьбу со злом.

Видимо, желая поднять престиж приключенческой и фантастической литературы, некоторые товарищи включают сюда даже такие произведения, как «Хаджи Мурат». Если так считать, то «Война и мир» и «Тихий Дон» — тоже приключенческая литература. «Овода» и «Как закалялась сталь» тогда тоже можно причислить к этой литературе. Словом, любые книги, которые волнуют читателя, на долгое время делают его эмоционально заряженным, идут в этот раздел. Нельзя же так вольно классифицировать.

Как строятся многие приключенческие книги? Происходит преступление. Затем описывается, как следователь раскрывает преступление. Преступник разоблачен, следователь торжествует. Голая фабула. Торчащий, как ребра у худой лошади, сюжетный скелет. И никакой высокой общественной мысли, идеи. Прочтешь такую книгу и задумаешься. А где же та полярная звезда, направляя на которую, человек уверенно будет вести свой корабль дальше? Полярной звезды нет. Перед ним — «Туманности Андромеды». (Я говорю так не потому, что хочу обидеть автора или осмеять это его произведение — оно, по-своему, хорошее, — но когда путеводной звезды не видишь, волей-неволей блуждаешь в туманностях.)

Нет в этих книгах такого героя, за подвигами которого неотступно следит читатель, героя, которому он сочувствует, подражает. Кстати, ведь не случайно у нас возник разговор о народной сказке. Там тоже всегда добро торжествует, а зло бывает наказано. Но в сказке с первой страницы, с первых строк мы видим благородного героя — и мы ему сочувствуем, мы как бы сливаемся с ним воедино. Это высокое свойство сказки должно быть непременной принадлежностью и приключенческой книги. По сути дела ведь только та книга из этого жанра и хороша, которая властно воздействует на воображение читателя, зовет и поднимает его на подвиг.

А для того, чтобы читатель с доверием относился к тому, что рассказывает писатель, нужно помнить всегда о чувстве меры. И, право же, уходя в космические просторы, не забывать о далеко еще неизведанной и неразведанной старушке-Земле.

Неужели на таких просторах нашей страны, как Сибирь, Дальний Восток, Памир не найдется достаточно материала, чтобы его романтикой очаровать, увлечь юных и не юных читателей?

Я за приключенческую литературу, но только литературу высокого идейного накала, за литературу, которая ведет за собой на подвиг.

С. А. Стебаков (профессор) Литература — участница научных исследований

В наше богатое событиями время мы наблюдаем не только новые открытия в пределах старых наук. На наших глазах возникают и новые науки или совершенно новые комбинации старых.

Все это связано с проблемой кадров. Специалисты любой отрасли могут, конечно, привлечь в нее рвущуюся к знаниям молодежь.

Но за то, чтобы часть молодежи рвалась именно в их область, отвечают те, кто формирует научные интересы юношества: педагог и писатель — автор научно-фантастического произведения.

Однако научно-фантастическая литература — это не только «отдел кадров» науки. Писатель еще и соавтор ученого, хотя это соавторство почти не отмечается даже тогда, когда оно совершенно ясно. Кстати, такого соавторства ученые и не требуют.

В поисках научной истины всегда можно заметить некоторую «трехфазность»: мечта — гипотеза — истина.

Научная мечта рождает гипотезу, а проверка гипотезы рождает истину. Каждой такой фазе нашего поиска соответствует свое отражение в литературе.

Для усвоения гипотезы и научной истины нужны учебники и популярные статьи, статьи в научных журналах; для первой фазы, то есть мечты, — научно-фантастический роман и рассказ.

Иногда «пожелать» важнее чем «понять», и в этих случаях язык художественного образа незаменим. Например, стремление ввысь питалось на первых порах бессознательным желанием раствориться в небесной лазури, а когда это стремление окрепло, его не смогли охладить ученые, разъяснившие, что на больших высотах никакой лазури нет и в помине, и, вообще, там не слишком уютно. Для космонавтической мечты стихи Брюсова были, очевидно, полезнее, чем добросовестная популяризация.

Итак, чтобы научный поиск не страдал худосочием, проблема должна формулироваться сперва на языке художественных образов, а уже потом комментироваться на языке точной науки.

К сожалению, это вовсе не считается обязательным.

Хотя фактически все начинается, обычно, с мечты и неразрывная цепь — мечта — гипотеза — истина — существует, соответствующей цепи литературных отражений нет.

Действительно, ведь не бывает же на совещании писателей представителя Академии наук, а на отчетных заседаниях академии не ставят докладов о литературе научной мечты, хотя другие два звена литературной цепи обсуждают.

Итак, как же мы представляем себе задачу научно-фантастической литературы? Чтобы ответить на этот вопрос, заметим сперва, что надо различать «науку для литературы» и «литературу для науки». Пример использования науки для литературы — это употребление научных (или околонаучных) представлений для мотивировки новых сюжетных комбинаций: машина времени, экранирование земного тяготения («Первые люди на луне», «Пища богов» Уэллса) и тому подобное. Об этом мы говорить не будем. Мы говорим здесь о «литературе для науки» и считаем, что она должна:

1. Развивать способность научного работника к собственной конкретной мечте, а того, у кого эта способность начисто отсутствует (есть и такие!) снабжать уже готовыми мечтами.

2. Так волновать предвкушением реально достижимых целей, чтобы ученый не мог расстаться с мечтой, а, как известно, счастливая мысль (переход мечты в гипотезу) рождается из очень, очень сильного желания.

3. Создать атмосферу, способствующую расцвету стиля научной литературы, чересчур засушенного педантами. Действительно, необходимая осторожность в суждениях требует точности, но вовсе не отрицает легкой и непринужденной манеры изложения. Это очень важно.

Ежесуточная мировая продукция ученых необозрима.[51]

Публикация уже перестает играть свою роль. Каталоги и реферативные журналы недостаточны, и люди работают над проблемой электронной «библиографической машины». Самая сногсшибательная идея может утонуть в океане других работ. Язык науки настолько усложнился, что трудно понять, чего хочет автор, пока не прочтешь статью, а рискнуть временем для прочтения можно лишь поняв, чего хочет автор. Пока что этот замкнутый круг еще не очень мешает обмену идеями в пределах каждой узкой специальности, но он мешает сотрудничеству далеких специальностей, нанося огромный вред науке, которая по своей природе комплексна и универсальна. Вот тут-то и должен помочь опыт художественного рассказа и научно-художественный образ. Литературный стиль ученого должен подняться на уровень мастерства популяризации во всех тех случаях, когда это целесообразно.

4. Воспитывать у молодежи вкус к науке, к научному поиску.

Вот и все об общих задачах. Если бы это выступление нуждалось в эпиграфе, то уместны были бы следующие слова из одного недавнего стихотворения Михаила Светлова:

Разрешите теперь призвать вас (как соавторов) к решению одной конкретной научной проблемы.

На страницах журнала «Вопросы философии» вы могли увидеть несколько статей, посвященных математической биологии. Большая часть возникающих здесь вопросов вообще еще нигде не освещалась. Например, в связи с тем, что теория автоматического регулирования уже выходит за пределы, намеченные ее основателями, понадобились новые мерила успехов этой науки, и мы уже говорим о познании автоматики человеческого организма. Так как языком высшей автоматики является язык математических формул, а одним из важнейших приложений биологии является медицина, то вновь нарождающаяся наука может быть названа «математической медициной». Легко представить себе, какие трудности встретятся при подготовке кадров этой новой науки. Самое сочетание слов «математика» и «медицина» говорит о такой комбинации вкусов и влечений будущего деятеля в этой области, которая редко появляется сама и совсем не воспитывается нашей литературой.

Именно здесь возникает четвертая задача научно-фантастической литературы, и приступить к ней надо срочно.

Можно подумать, что новые (да еще математические) методы медицины могут быть поводом лишь для научно-популярной статьи, но не для романа с волнующими приключениями. Действительно, если математическая медицина не будет органически включена в сюжет, если ее можно будет свободно заменить какой-нибудь другой наукой, то цель достигнута не будет. Попробуйте, однако, расписать приключения, происходящие внутри организма, когда люди привыкли писать о приключениях, ареной которых является внешний мир. Попробуйте насытить драматизмом столкновение идей одного и того же человека, когда люди привыкли к драматическим столкновениям людей между собой или людей с силами природы. Попробуйте включить в приключенческий роман математические формулы в качестве персонажей.

И все это должно захватывать.

Но не слишком ли многого мы требуем от писателя?

Можно ли, вообще, хоть как-нибудь сделать то, о чем мы просим в этих трех фразах, начинающихся словом «попробуйте»?.. Пробовал ли кто-нибудь, когда-нибудь это самое?..

И тут вспоминается рассказ о разминировании из книжки Н. Белчина «Маленькая лаборатория», рассказ о размышлениях биолога в книге Ж. Ромена «Люди доброй воли» и глава «Немножко алгебры» у Ж. Верна («Из пушки на луну») и, наконец, происшествие с математической формулой у него же («Вверх дном»).

Мы считаем, что возможность соавторства писателей в создании математической медицины вполне реальна, а конкретных тем у нас сколько угодно.

Кто согласится нам помочь?

Г. Гребнев (писатель) Поближе к житейской правде

Несколько лет назад я работал над фантастическим романом о полете в межзвездное пространство. Читал я этот роман одному простому человеку, а тот слушал-слушал и говорит: «Ты меня прости, друг, но меня интересует прежде всего, что за существа живут в других мирах. Такие они как мы? Так же чувствуют, трудятся, борются? Даже едят, пьют, спят?»

Читатель прежде всего хочет знать: «То, что ты мне напишешь о фантастическом мире, — это человечно или нет? Если человечно, понятно и написано душевно — тогда это мне нужно, я книгу пойму и полюблю». А если в книге будут только какие-то отвлеченные понятия и проблемы, например, выбор Галактики для полета — это читателя не увлечет.

В любом произведении на тему космических полетов мы все-таки будем иметь дело с людьми, с живыми людьми. Да и в иных мирах они могут встретить весьма своеобразную жизнь. Для того чтобы убедительно описать все это, мало быть только инженером, надо быть очень хорошим писателем. Почему до сих пор читается с увлечением «Аэлита»? Потому, что Гусев, Лось и Аэлита — это живые люди, со своей судьбой, близкой нашему сердцу. «Аэлита» глубоко гуманистична, и потому она вечна.

Сегодня здесь говорили много интересного о будущей техники. Нам, конечно, нужно изучать эту технику. Она поразительна, потрясающа. Но мы не должны забывать, что мы пишем для человека и должны показать этого человека и его поведение в непривычных для нас условиях. И надо, чтобы эти условия, и сам человек в них, казались нам правдоподобными, естественными.

Когда мы будем писать фантастические романы, нам надо серьезно думать о герое. Он всегда должен быть в центре всего даже в романе о новой Галактике. И это должен быть новый, социалистический человек. Меня часто считали «интересным выдумщиком», говорили: «Гребнев — мастер сюжета». Мне это было первое время приятно, но потом я понял, что хотя писательская выдумка и нужна и хороша, от жизни отрываться все же нельзя.

Например, в одной научно-фантастической повести польского писателя Лема было написано, что тунгусский метеорит это — не метеорит, а атомный корабль, который взорвался, попав в атмосферу. Но когда читатели от ученых узнают, что упал и взорвался все же метеорит, а не межпланетный корабль, причем метеорит весил много миллионов тонн, они перестают верить автору.

Интересен вопрос о так называемом литературном поиске или розыске. При слове «розыск» вы сразу подумаете, что речь идет о «Деле пестрых» или о «Деле Румянцева». А если вспомнить писателя Ираклия Андронникова, как он разыскивает и воспроизводит историю какого-нибудь неизвестного лермонтовского портрета? Что, это можно назвать розыском?.. Безусловно.

А если М. Поляновский и Л. Кассиль разыскивают материалы о подвигах юного героя Володи Дубинина, это литературный розыск? Конечно.

А когда писатель заинтересован розыском книжных сокровищ Ивана Грозного и ищет следы древних книг, а затем пишет приключенческую повесть о них! Это литературный розыск? Да, несомненно.

Но говоря о литературном поиске, я не хочу утверждать, что поиск должен вытеснить мечту. Документальный литературный розыск и мечта могут сосуществовать, и фантазия может помочь розыску.

Однажды было так. Писатель написал фантастический роман о подводном туннеле между Америкой и Азией. Книга получилась интересная, хотя ее в свое время и поругали. Некий старый опытный журналист заинтересовался вопросом: а как же реально, можно построить туннель между Америкой и Азией или нет?..

Он начал узнавать, делалось ли что-нибудь в этом направлении, и выяснил, что в начале XX века был такой проект, предложенный одним французским инженером. По его проекту железнодорожный туннель должен был пролегать под Беринговым проливом… Это была как будто уже не фантастика, а тщательно разработанный проект Аляско-Сибирской железнодорожной магистрали, в котором было предусмотрено также и строительство туннеля под Беринговым проливом.

Но наш журналист продолжал искать. И дальнейшие литературные розыски привели его от проектов и схем инженеров к крупнейшему международному заговору империалистов, собиравшихся под видом концессии отторгнуть от России огромные пространства на русском Востоке. Этим заговором был опутан весь русский царский двор. Здесь были пуoены в ход подкупы, убийства, шантаж, — все…

Вот видите, куда привел литературный поиск! А толчком к нему послужила фантастика. Пусть благородный огонь искательства вечно горит в нашей груди!

В. Немцов (писатель) Героем может быть любой

Однажды ночью я вышел на балкон и впервые увидел спутник. Я уже привык к тому, что критики зачислили меня в разряд «бескрылых», утверждая, что мечта у меня куцая и писатель я робкий, навсегда приземленный. Привык настолько, что даже это чудо человеческого гения не пробудило у меня смелых мечтаний о полетах не только в дальние Галактики, но даже на изъезженные фантастами многих поколений Венеру и Марс.

Я смотрел на удаляющуюся звездочку и думал о тех, кто набрасывал первые карандашные эскизы этой воплощенной в металл мечты, кто делал расчеты, составлял сплавы, добывал горючее, точил гайки и припаивал провода к десяткам сложнейших приборов. Все это делали люди, которых мы встречаем в метро, в трамвае, на улицах. И нет никого среди них, похожего на капитана Немо или Робура-завоевателя, нет сверхчеловеков, которые всегда приводятся критиками в качестве примера сильных характеров, еще не созданных советскими фантастами.

Над конструкцией советских спутников работали десятки институтов, тысячи людей. Конечно, был и главный конструктор. Но ведь он ничего не сделал бы без инженеров, слесарей-сборщиков, простой монтажницы или даже аккумуляторщицы. Без их помощи не обойдется он и при создании первого межпланетного корабля.

Да простят меня снобы — ревнители «чистоты жанра», но я отважился написать роман о полете вокруг Луны, в котором нет людей с тяжелыми волевыми подбородками, нет сверхчеловеков, а в основном, действуют комсомольцы и некоторые из них ходят в самых обыкновенных тапочках. Больше того, — пробные испытания летательного аппарата оказались неудачными из-за того, что одна милая девушка торопилась на танцплощадку.

Что? Не бывает? Да, не бывает в научно-фантастических романах. А в жизни всякое возможно.

Почему я совершенно нарочито делаю героями своих книг самых обыкновенных людей? Я хочу показать романтику подвига и труда на реальной, «приземленной» основе: смотри, мой молодой друг, ты не хуже какого-нибудь двадцатилетнего техника Багрецова. Ты это можешь сделать, можешь придумать! Как? А это я тебе сейчас расскажу.

Вот почему во всех моих книгах взяты локальные технические темы. Я сознательно избегаю масштабности, чтобы читатель поверил в абсолютную реальность мечты.

Ну чего проще, скажем, написать, будто в средне-азиатской пустыне построены тысячи фотоэлектрических полей, а не одно экспериментальное, где действуют герои «Осколка солнца»? В самом деле, а вдруг и есть такое поле, но мы о нем пока ничего не знаем?

Но, к сожалению, многие критики этого не понимают, доказывая, что отсутствие масштабности в научной фантастике — признак скудности воображения.

Да неужели можно всерьез утверждать, что чем дальше фантаст запустит свой межпланетный корабль или чем дальше заглянет в будущее, тем он смелее, тем он крылатее?

А ведь сколько лет подряд критики только об этом и твердят. Однако даже Жюль Верн, на которого всегда ссылаются критики, большую половину романов посвятил Земле и своему времени.

Мне думается, что критики подобного толка сослужили дурную службу молодому читателю, доказывая, что советская фантастика должна жить в самых неизведанных пространствах Космоса, что наши фантасты отстали от жизни и только сейчас «осмеливаются» летать на Марс. Другой романтики критики не признают.

Что же происходит с молодым читателем? Он перестал видеть в книге своего современника. Его тяготит будничная земная обстановка. Он весь в Космосе, позабыв о том, что дороги к звездам начинаются у Земли, и лежат они через целинные поля, через заводские цехи и школьные парты. А «Пионерская правда» печатает письмо школьника, который решил лететь на Марс в ближайшие каникулы, и сообщает, что мама на это согласна.

Так большую героическую тему можно свести к пустяку, и что хуже всего, воспитывать не строителей коммунизма, а скучающих юнцов, которым все надоело на Земле.

Было бы смешно отрицать космическую фантастику вообще. Но я хочу подчеркнуть, что это не единственное, и тем более не главное направление.

По-видимому, есть каноны научной фантастики, но кому как не нам, советским писателям, искать новые пути. Ведь далеко не секрет, что многие книги о полетах в Космос написаны некоторыми нашими авторами по обветшалым образцам зарубежной фантастики.

Поиски могут идти в разных направлениях. Мне, например, хотелось бы сочетать абсолютно реалистическую прозу с острым сюжетом и техникой, принесенной из завтрашнего дня. Я чувствую свои художественные просчеты, многое не удается. Это мучительно трудно, так же, как когда-то было почти невозможно спаивать алюминий с другими металлами. Но способ для этого найден — помог ультразвук. А в нашем деле техника не поможет.

Писатели нашей сложной и многотрудной области научной фантастики ждут помощи от критики. Только давайте раз и навсегда договоримся — не повторять жалких слов о «чистоте жанра». Мы занимаемся не собаководством, где примесь крови другой породы нежелательна, а ведем дискуссионный разговор о путях развития советской научно-фантастической литературы, прочно стоящей на позициях социалистического реализма.

Да, именно так. Не знаю как вам, но мне в минуты тяжелой неудовлетворенности, когда не нравится страница, глава или даже целая книга, когда хочется проверить себя как бы по метроному — верен ли такт, нет ли фальши? — то чаще всего вспоминается Горький, а не Жюль Верн и даже не Уэллс.

И товарищ Гуревич ошибается, жалуясь, что были-де такие нехорошие дяди, которые убеждали фантастов мечтать только в пределах пятилетнего плана. Да разве можно удержать мечту? Она крылата.

Но и нельзя ее выгонять кнутом за пределы солнечной системы. Там ей холодно и пусто.

Мы живем в очень сложное, беспокойное время.

Приятно и полезно помечтать о заселении далеких миров, когда Земля-старушка станет уже ненужной человечеству. Но мне кажется, что именно сейчас, как никогда, необходимо пробудить у нашего юношества любовь к родному дому — к Земле, которую надо переделать в последней схватке с капитализмом.

Мы еще плохо используем действенную силу мечты, робко, с оглядкой на Жюля Верна, главным образом, основываемся на высокой познавательности научной фантастики, на развитии воображения… Но, даже если сюда прибавить интерес читателя к смелым, мужественным героям (обязательным персонажам любой книги этого жанра), — то все равно этого мало.

Будем считать, что научно-фантастическая и приключенческая литература помогает воспитывать мужество и смелость у нашей молодежи. Однако в борьбе за нового человека будущего коммунистического общества только этих качеств недостаточно.

Человек должен быть совершенен во всем. Это человек большого сердца, высокого благородства, и думается мне, что ему не помешает и хороший вкус, который тоже нужно воспитывать.

Значит, научно-фантастическая литература может нести не только познавательную нагрузку. Я в этом твердо убежден и, кстати говоря, об этом же пишут мне и читатели.

Я не смогу написать роман о коммунистическом обществе, но я стараюсь показать читателям живые приметы коммунизма в нашем сегодняшнем дне. Это не менее важно, особенно если они проявляются в поступках героев. А разве создание образа человека завтрашнего дня, но живущего рядом с нами, противоречит традициям научной фантастики?

Или, к примеру, публицистические отступления автора на тему, которая его очень волнует, не правомерны в научно-фантастическом романе?

Жизнь наша многообразна, интересна, волнующа, и если можно в научно-фантастическом произведении взять локальную научную или техническую проблему, то нельзя ограничить ее узкими рамками института, лаборатории и, главное, лишить героев простых человеческих чувств, пусть даже они «не работают на сюжет».

В традициях научной фантастики нашей и зарубежной обязательна борьба как с силами природы, так и с преступниками. Среди них чаше всего встречаются матерые убийцы или шпионы. Но ведь в нашем советском обществе это явление мало характерное. Шпионов и бандитов у нас единицы, а эгоистов, приспособленцев, карьеристов, тунеядцев и лентяев не так уж мало. Борьба с ними далеко не легкая. Однако с точки зрения читателя, привыкшего к книгам, где на каждой странице слышатся выстрелы и торжествует примитивный мордобой, книги, в которых рассказывается о разоблачении подобных типов, «временно прописанных» в нашем обществе, покажутся недостаточно увлекательными.

Мне думается, что в нашей научной фантастике могут найти законное место и сатира, и гротеск, и мягкий юмор, и нежнейшая лирика. Все то, что оставила нам в наследство большая литература.

И не будем прибедняться. Лучшие образцы советской научно-фантастической и приключенческой литературы написаны не хуже многих так называемых «производственных» и «колхозных» романов, которым открыта дорога во все толстые журналы. Но у нас есть неоспоримое качество — умение строить увлекательный сюжет, романтическая приподнятость и новый, подчас неожиданный для читателя, материал.

Как-то у одного редактора я спросил, почему все-таки толстые журналы никогда не печатали ни одного научно-фантастического или приключенческого романа? Он хитро улыбнулся и ответил: «инстинкт самосохранения».

В этой шутке была доля истины.

Самокритика вещь полезная, но мне думается, что у А. Адамова не было особых оснований заявлять на страницах «Литературной газеты», что за последние годы ни в научно-фантастической, ни в приключенческой литературе не создано ни одного запоминающегося героя. Ну, а скажем, в повестях П. Нилина? Ну, а в «Джуре» Г. Тушкана? Есть такие герои и в других книгах, например, у Л. Лагина.

Некоторые критики — те, кто подобрее, — упрекают меня и других фантастов не в скудости воображения, а в том, что мы сознательно его сдерживаем. Есть такой грех. И вот почему. Как-то давно я начал писать книгу о будущем сельского хозяйства. Это роман «Семь цветов радуги». Я им не доволен и буду переписывать заново.

Тогда мне хотелось показать государственную сельскохозяйственную промышленность далекого будущего. Но потом я отказался от «дальней фантастики» и написал о колхозных изобретениях. С тех пор меня начали бить за «бескрылость».

Возможно, я сентиментален, как и мой наивный герой Димка Багрецов, у него самая фантастическая мечта — сделать всех людей хорошими.

Но я только робко нащупываю эту тему и хочу показать нашей молодежи методы, способы достижения цели, чтобы стать хорошим человеком. Не все можно показать в действии, и тогда, как у меня в «Счастливой звезде», появляется профессор Набатников, который взял на себя труднейшую роль говорить с юными гражданами по душам. Он советует и даже поучает, чего молодые товарищи терпеть не могут. А он продолжает взывать к их совести и говорить довольно обидные слова.

Кое-кто из критиков морщился. Дидактика! Публицистика! Это было не так уж страшно, потому что я не считаю, скажем, публицистику бранным словом, даже если о ней говорится в применении к остросюжетному художественному произведению. Я боялся, что эта важнейшая тема, где затрагиваются вопросы воспитания, не найдет отклика у молодых читателей.

А потом посыпались письма. Одно из них от студента, кажется, строительного техникума. Он пишет, что, прочтя эту книгу, стал как будто бы лучше. Наивно? Но, честное слово, ради этого можно погрешить и чистотой жанра.

Мы все получаем много писем. Они бывают разные. Кто-то заинтересовался технической проблемой. Дескать, фантаст предвосхитил его мысль, что-то предсказал — прозорливец. Но ведь это случайность. И не в этом задача литературы.

Г. Тушкан (писатель) Литература героических приключений

Наша приключенческая литература призвана утверждать советский образ жизни, воспитывать у читателя веру в могущество созидательных сил человека, смелость, находчивость, благородство, стремление к подвигу и познанию мира, сознание долга и чести.

Иногда приходится слышать обвинения в том, что некоторые советские произведения следуют западным образцам. Это неверно. Ни в одном романе мы не встретим пропаганды американского образа жизни; ни в одном советском приключенческом романе нет и намека на тенденцию привить читателю стремление к обогащению как главной цели в жизни. Ни в одном советском приключенческом романе авторы не ведут пропаганды военного насилия одного народа над другим.

Но без резкого повышения качества приключенческой литературы невозможно дальнейшее ее успешное развитие.

Ничего нет легче, чем написать плохую приключенческую повесть; для этого надо лишь слегка обработать любое уголовное дело или доклад о поимке шпиона, и тогда эрзац-сюжет явится просто связью занимательных эпизодов. Нет ничего труднее, чем написать хорошую приключенческую книгу, так как ко всем качествам, которыми обладает прозаик, для писателя-приключенца добавляется необходимость владеть острым сюжетом, показывать действенного героя.

За последнее время издано много приключенческих книг, написанных торопливо, небрежно и неумело. В теперешней настораживающей болезни роста приключенческой литературы повинны авторы и прежде всего авторы, но повинна и вся большая когорта критиков.

Писателям, как воздух, необходима принципиальная, деловая, суровая, но доброжелательная критика. Критика же помогает мало.

Если суммировать наиболее типичные критические высказывания в адрес приключенческих произведений, то это будут прежде всего такие обвинения: безликие герои, стандартность сюжетных приемов, плохой язык, искусственность положений, дурной вкус. Критики осуждают писателей за изобилие натяжек и случайностей в сюжете, за ложную занимательность, за некритическое следование западным образцам. В этом перечне есть и абсолютно справедливые упреки и совершенно неправильные, неправомерные.

Я отнюдь не теоретик, не литературовед и не профессиональный критик. Это мое выступление вызвано необходимостью поставить вопросы литературоведческого, критического характера и тем самым дать материал для дискуссии, для споров, в результате которых родилась бы истина.

Сюжетная приключенческая литература ведет свою родословную от ирано-арабских приключенческих новелл «Тысяча и одной ночи» и предшествовавших ей рассказов древней Индии и древнего Китая о приключениях и путешествиях. В них фигурируют и военные стычки, и случайные обогащения, и препятствия, создаваемые злыми духами, и внезапные спасения с помощью добрых духов.

Ранние греческие романы, испанский плутовской роман, французский галантно-авантюрный роман и рыцарские романы, романы Вальтера Скотта, оказали большое влияние на дальнейшее развитие приключенческой литературы. В девятнадцатом веке приключенческая литература служит делу утверждения капиталистического строя. Буржуазия нуждалась в создании героических образов. Особенно острой становится эта необходимость в период империализма. Таковы социальные истоки реакционной героики, прославляющей героя колониальных войн и борьбы против народа. Одним из творцов подобной героики выступил певец английского империализма Р. Киплинг, который воспевал колонизатора, утверждал «бремя белых». Его герои по сути антинародны; эгоизм, культ грубой силы, крайний индивидуализм — таковы их характерные черты.

И все же буржуазная классическая приключенческая литература в основном была прогрессивной. Жюль Верн и А. Дюма, Л. Буссенар и Ф. Купер создали в приключенческих книгах галерею любимых детьми образов. Это капитан Немо, бригадир Жерар, д'Артаньян, Атос, Портос, Арамис, граф Монте-Кристо и другие.

Существует неправильное представление о том, что в дореволюционной России совсем не было остросюжетной приключенческой литературы. Интересными старинными приключенческими произведениями явились книги о наших мореходах. Остросюжетные произведения создавали классики русской литературы и выдающиеся русские писатели. Декадентствующая буржуазия царской России вызвала к жизни бульварную литературу, в которой острый сюжет являлся лишь простой связью щекочущих нервы происшествий.

До революции, кроме плохих произведений (к слову сказать, в наследии прошлого надо хорошо разобраться), были интересные остросюжетные произведения, например, А. Куприна, А. Толстого и др.

Но надо прямо сказать, что большой дореволюционной русской приключенческой литературы, как например на западе, которая бы стала классической, у нас не было. Приключенческий жанр начал развиваться после революции: вспомните «Красных дьяволят» П. Бляхина, увлекательную «Месс Менд» М. Шагинян и другие.

Советскую приключенческую литературу характеризуют такие произведения, как «Два капитана» В. Каверина, «Золото» Б. Полевого. К сожалению, эти произведения литературоведы и критики считают неудобным зачислять в приключенческий жанр.

Тематика и сюжеты приключенческой литературы удивительно многообразны.

Жизненные события, насыщенные конфликтами, борьбой, раскрытием тайн — от криминальных до научных и географических — могут быть выявлены с наибольшим приближением к жизни именно в форме остросюжетного приключенческого произведения.

Чтобы подтвердить многообразие тематики и сюжетов нашей приключенческой литературы, обращусь к альманаху «Мир приключений» № 3. Альманах открывается описанием действий наших контрразведчиков в Румынии в повести Н. Атарова «Смерть под псевдонимом». Нам ценен приход в приключенческую литературу опытных прозаиков. В повести есть недостатки, но в ней ярко даны образы героев первого плана. Хорош и пейзаж. Атарову нужно пожелать успеха в приключенческой литературе.

Следующая повесть описывает борьбу с фашистами за советского ученого и его изобретения на оккупированной врагом территории. Это очень интересная, хорошо написанная на документальном материале повесть Е. Рысса и Л. Рахманова «Домик на болоте». Далее — поиски сокровищ, но не традиционного золота, а старинных книг библиотеки Ивана Грозного — «Пропавшие сокровища» Г. Гребнева.

Героизм советских горняков показан в повести «Чрезвычайные обстоятельства» И. Зверева. Трагическая история английского парусного судна изложена в духе международной солидарности И. Ефремовым в рассказе «Катти Сарк».

В альманахе опубликована также повесть о слонихе Ситоре О. Эрберга, затем юмористическая киноповесть Н. Гернет и Г. Ягдфельд «Катя и крокодил»; наконец, очерк Ф. Зигеля «Обитаем ли Марс». Видите, какое многообразие.

Несколько слов о наших советских сюжетах, которых не может быть в литературе капиталистических стран.

Возьму для примера повести Н. Томана. Повесть «На прифронтовой станции» построена на том, что просчет тайного вражеского агента, устроившегося работать в паровозном депо, объясняется присущим только нашей стране трудовым энтузиазмом: железнодорожники, не увеличивая количества паровозов прифронтового депо, — на что и рассчитывал агент, — произвели переброску войск для наступления.

В повести Н. Томана «По светлому следу» герои ищут исчезнувшего товарища. Начальник базы исходит при поисках из отрицательных черт характера пропавшего: зависти, обиды и так далее. Но тут один умный человек, узнав о ходе их поисков, удивленно спрашивает: «Почему идут по темному следу характера исчезнувшего, допуская возможность преступления с его стороны, а не подвиг?»

Следуя этому совету, пропавшего ученого действительно вскоре находят. Оказывается, что он в самом деле совершил подвиг, спасая во время урагана от неминуемой катастрофы солнечную машину своего товарища.

Многие наши приключенцы, к сожалению, вообще плохо владеют сюжетом. Примером неопытности в построении острого сюжета является интересная повесть И. Зверева в том же номере альманаха. Произведение посвящено героизму советских горняков во время обвала в шахте. Здесь и самопожертвование ради других, и взаимовыручка, и чувство локтя, и рождение героизма. Расширившийся завал и прорвавшаяся вода угрожают жизни шестерых горняков. Уровень воды повышается. Тут бы и показать борьбу людей со стихией, героизм. Но вместо кульминационного пункта следуют звездочки, а затем описана торжественная встреча спасенных, то есть дан эпилог.

Для приключенческой литературы обязателен принцип динамизма в изображении жизни — включение в стремительно развивающийся поток событий. Композиция приключенческой книги родственна композиции драматургического произведения. Говоря об этом, я бы хотел напомнить, что основной особенностью, отличающей образ-характер в драме, является изображение человека в состоянии особенного напряжения и подъема всех его внутренних сил, вызванного необходимостью острой борьбы с препятствиями, вставшими на пути к цели. Ввиду того, что изображение такого состояния и жизненных положений, вызывающих его, получает отчетливость именно в драме, их и называют, обычно, драматическими. Отсюда же и термин «драматизм», который закрепился как обозначение особенно обостренного развертывания тех или иных событий.

В драме с особенной отчетливостью проявляется в поступках, в мыслях, в переживаниях основное качество, основная особенность характера человека. Отличаясь меньшей, чем в эпосе, многосторонностью раскрытия человеческой жизни, драма сводит ее изображение к показу только тех ее сторон, которые непосредственно относятся к интенсивному осуществлению данного конфликта. Поэтому главная сюжетная линия может быть построена и линейно и скачкообразно. Закономерен такой прием сюжетного построения, при котором в стремительно развивающийся поток событий главной сюжетной линии, как в главное русло реки, вливаются не менее стремительные потоки событий, вторые и третьи сюжетные линии, вставные эпизоды.

В приключенческих повестях, кроме прямого хроникального развертывания событий, когда читателю известно не более, чем известно герою, широко применяется и другой прием, называющийся «теорией прозрачного актера», когда читателю ясно то, что еще неизвестно герою, например, заговоры и действия врагов, прячущихся под личиной советских людей.

Очень кратко о языке приключенческих произведений. Обычно, говоря о языке произведения, имеют в виду прежде всего слог, каким оно написано. Если поэзия — это особая форма мышления, то и повествование в острой сюжетной прозе — тоже своеобразная форма мышления. Слог бытового или психологического романа выдержан в замедленном темпе, внимание читателя надолго останавливается на различных бытовых и психологических деталях. Этот слог, конечно, резко отличается от слога приключенческих романов, где действие протекает бурно, стремительно. В нем гораздо больше глаголов и во много раз меньше прилагательных, чем в бытовом, психологическом романе.

Некоторые писатели, чтобы придать литературную добротность своим произведениям, неправомерно, с моей точки зрения, злоупотребляют изобразительными средствами бытового романа, замедляют ход действия пространными описаниями и отступлениями, что делает некоторые главы их произведений мало интересными. Это встречается, например, в романе «Альтаир» В. Немцова, в трилогии «Повесть о Ветлугине» Л. Платова и в других произведениях.

Другая наша беда — это бедность языка, которую не оправдаешь погоней за лаконичностью и точностью. Попадается много канцеляризмов, избитых выражений, языковых штампов; встречаются вопиющие ляпсусы, мюнхаузеновщина, свидетельствующая о том, что автор не знает того, о чем пишет.

Главный секрет привлекательности приключенческой литературы — в удивительной притягательной силе героического образа. Как правило, герои приключенческих книг — энергичные люди, борющиеся за прогрессивные идеалы, проявляющие героизм, мужество, настойчивость и находящие выход из самых безнадежных положений.

Галерея героических образов советской приключенческой литературы велика. Не все герои запоминаются, не все они ярко выписаны, но все являются патриотами, людьми мужественными, находчивыми, стремящимися к трудовому или ратному подвигу, не жалеющими своей жизни ради блага народа, то есть настоящими советскими людьми.

Почему же подчас автору не удаются яркие образы героев? В обилии безликих героев повинно стремление многих приключенцев создать образ так называемого «живого героя», «середнячка», обладающего наряду с положительными обязательными отрицательными качествами, стремление показать очень скромных людей, честно выполняющих на своем маленьком посту свои обязанности. Это-то и приводит к созданию невзрачных, серых, схематичных характеров, которые не запоминаются. Вылепить яркий героический характер человека в коллективе равных ему людей значительно труднее.

Фантастичность, гротескность, необычность характера и обстоятельств есть форма обобщения и выявления характера в приключенческом произведении.

Кем является капитан Немо? Положительным, более того — идеальным героем, который жертвовал своим счастьем, своей жизнью ради освобождения своей страны и мести поработителям. Он не лишен недостатков, но его суровость и даже жестокость рождаются в результате самозабвенного выполнения долга и не воспринимаются как отрицательные качества характера.

Бригадир Жерар, Мересьев, Павел Корчагин и Тимур — все они идеальные героические образы.

Вот почему я считаю, что в приключенческой литературе надо создавать очень ярко выраженные благородные характеры людей чести и долга, преданных великой идее строительства коммунизма, идеальных героев нашего времени. Героический романтизм это допускает и этого требует, а советский приключенческий роман немыслим без романтики профессии, романтики открытий и путешествий.

Как же создаются запоминающиеся яркие героические характеры? Несомненно, что героев и героику надо брать из жизни.

Я хотел бы напомнить, что яркий образ д'Артаньяна из «Трех мушкетеров» Дюма списан с исторического лица. Использованы мемуары господина д'Артаньяна, капитана-лейтенанта первой роты королевских мушкетеров, изданные в 1701 году.

На подлинном материале создан Д. Медведевым образ Кузнецова в книге «Это было под Ровно». Интересны книги бывалого человека Г. Брянцева, в основу которых также положены реальные факты.

Но закономерное требование правды жизни отнюдь не исключает возможности использования в сюжете приключенческой книги исключительных положений и случайностей. Критика же ставит под сомнение буквально все, что происходит случайно. А ведь, между тем, в само понятие «приключение» входит большой элемент случайности, который, кстати сказать, подчас бывает свойственен даже и самым монументальным, отнюдь не приключенческим произведениям. Например, в хорошей приключенческой книге «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевой положил в основу сюжета исключительное событие, исключительную человеческую судьбу и в то же время на этом исключительном материале показал типические для советских людей черты характера самого героя и окружающих его персонажей. Рисуя исключительную судьбу героя, писатель добивается больших типических обобщений. Вот почему положение о типическом поведении советских граждан в исключительных условиях я считаю одной из особенностей приключенческой литературы.

В ряду приключенческих книг особое место занимают произведения о юных героях. Одной из лучших повестей, написанных о становлении характера, о том, как мальчишка выполнял доверенное ему дело, становился героем, можно назвать недавно переизданную повесть Э. Козачинского «Зеленый фургон». В ней отсутствуют приемы, создающие внешнюю динамику развития событий. Главное — динамика развития образа: неопытный юноша становится агентом уголовного розыска, ловит конокрадов, задерживает банду.

К произведениям, написанным о становлении юного героя в первые годы советской власти, относится книга Л. Овалова с привлекательным, запоминающимся образом чекиста майора Пронина.

Но все же в жизни у нас куда более яркие юные герои, чем в литературе. На днях мы читали о пионере-партизане Вале Котике, которому присвоено звание Героя Советского Союза. Газеты, в частности «Комсомольская правда», сообщают о фактах поразительного героизма наших юных патриотов в борьбе с фашистами.

К сожалению, в приключенческой литературе нет собирательного образа юного Героя Советского Союза, хотя произведений, где участвуют юные герои, не мало.

Значительно повезло героям первых лет советской власти. Незабываемым и наиболее ярким является Павел Корчагин, герой «Старой крепости» А. Беляева Василий Манджура. Хорошо написаны образы Генки и Славки в двух книгах «Кортик» и «Бронзовая птица» А. Рыбакова.

Самой великой задачей литературы является создание сильного, жизнерадостного, мужественного, целеустремленного характера молодого героя. Молодежь любит литературу героических приключений, и наша задача — создать героические образы, которые, помогая коммунистическому воспитанию, вдохновили бы читателей на великие свершения во славу нашей социалистической Родины.

Н. Томан (писатель) Что такое детективная литература

Почему необходим специальный разговор о самом понятии детектива? Необходимость в нем возникла по той причине, что ни с одним иным литературным термином нет большей путаницы и неразберихи. У нас ведь даже такое, более широкое понятие, как приключенческая литература, до сих пор применяется либо слишком широко, либо слишком узко. Конечно, четких, жестких границ между многочисленными литературными жанрами нет и не может быть, однако слишком уж расширительное толкование границ между ними может привести к стиранию всякого различия и, в конечном счете, вообще к ликвидации самого понятия такой литературы, как приключенческая или научно-фантастическая.

Я надеюсь, однако, что общими усилиями мы, наряду с прочими, более значительными проблемами, решим и эту, частную, но совершенно необходимую задачу определения приключенческой литературы и ее особенностей во избежание той путаницы, которая существует в оценках произведений как этой литературы, так и того направления ее, которое условно именуется детективным.

Итак, что же такое детектив? В наших словарях и энциклопедиях он трактуется как одно из наиболее реакционных направлений современной буржуазной литературы. Вот, например, что сказано по этому поводу во втором издании Большой Советской энциклопедии.

Все это действительно характерно для современного буржуазного детектива, а вернее, — для современного вырождающегося детектива. Я же, говоря о буржуазном детективе, имею в виду пору его расцвета, когда он был представлен такими его мастерами, как Эдгар По, Гастон Леру, Морис Леблан, Уилки Коллинз, Конан Дойль и Гильберт Честертон. Для этого «классического», так сказать, периода детективной литературы характерна преимущественно уголовная тематика.

Отмежевывается классический буржуазный детектив и от произведений о поединке международных разведок.

Положение это наиболее четко выразил Гильберт Честертон в предисловии к детективной повести Уолтера Мастермэна:

Таким образом границы классического буржуазного детектива определяются довольно четко. У нас термин «детектив» трактуется чрезвычайно широко. В одном случае разумеют под этим понятием все, относящееся к уголовной теме, в другом — еще шире — все, что связано и с милицией, и с разведкой. В третьем — относят к детективу почти всю нашу приключенческую литературу.

Изрядную путаницу в этот вопрос внес и А. Адамов в своей статье «Детектив и правда жизни», опубликованной в «Литературной газете». Он относит в ней к детективным такие произведения, как «Это было в Праге» Г. Брянцева и «И один в поле воин» Ю. Дольд-Михайлика, хотя книги эти ничего общего с детективом не имеют.

Под детективным же произведением понимается такое повествование, в котором методом логического анализа последовательно раскрывается какая-нибудь сложная, запутанная загадка или тайна. Тайна уголовного или политического преступления, тайные замыслы международных агентов, необычайные, труднообъяснимые явления природы, поиски утерянных секретов изобретений или открытий, расшифровку рукописей или исторических документов, загадки Космоса и многое другое.

И тут мы сразу же, и самым категорическим образом, хотим отмежеваться при объяснении термина «детектив» от английского слова «detective», то есть «сыщик», ибо это ведет к неверному, однобокому толкованию нашего направления детективной литературы. Более верным будет считать этот термин происходящим от глагола «detect», то есть — открывать, обнаруживать.

Хотелось бы также подчеркнуть и то обстоятельство, что метод, применяемый авторами детективных произведений, ни в коей мере не является каким-то специальным, свойственным только этого рода литературе. Это объективный метод научного мышления, именуемый индукцией и дедукцией, с помощью которых строятся научные гипотезы, делаются открытия. Идя в рассуждениях от частного к общему и от общего к частному, синтезируя и анализируя, Жорж Кювье по остаткам костей вымерших животных и некоторым другим данным восстановил внешний облик доисторических животных. Пользуясь тем же объективным методом изучения мышления, писатель «анатомирует» разнообразнейшие тайны и героев детективных произведений. Это, конечно, требует от него не только совершенного владения логическим анализом, но и значительных познаний в различных областях военных, научных, технических и прочих наук. В этом обстоятельстве мы видим большую познавательную ценность детективной литературы.

Нам думается также, что к детективным произведениям следует отнести лишь те, в которых читатели как бы соучаствуют в раскрытии тайны, а это значит, что тайна в таких произведениях не должна раскрываться читателям до самых последних страниц повествования.

В этой связи мы не отнесли бы к произведениям детективным такие повести, как «Дело пестрых» А. Адамова, «Следы на снегу» и некоторые другие произведения Г. Брянцева, «Над Тиссой» Авдеенко и многие другие приключенческие книги о работниках милиции, разведчиках и пограничниках.

В то же время, в таких произведениях, как в «Повести о Ветлугине» Л. Платова, в «Озере Горных духов» и в других произведениях И. Ефремова применен тот же метод раскрытия тайны, что и в «чистом», так сказать, детективе. В связи с этим все чаще появляется у нас такая терминология, как научный и даже психологический детектив. Не знаю, насколько правомочна вся эта классификация различных видов детектива, да и нужна ли она вообще, но одно тут бесспорно — большая емкость, широта диапазона детективного метода повествования.

Обычно ведь, противопоставляя приключенческую литературу прочей художественной литературе, говорят, что ей не только не свойственен психологический анализ, но чуть ли даже не противопоказан. А ведь детектив дает возможность построить все повествование на одном только психологическом анализе со всеми его сложнейшими нюансами. Это, конечно, требует от авторов глубокого знания не только человеческой психики, но и психологической науки. И что еще более важно — умение перевести сухие, абстрактные понятия науки на выразительный, образный язык художественной литературы.

Трудности неизбежны, конечно, для всех разновидностей детектива, ибо во всех случаях от авторов требуется доскональное знание либо криминалистики (если в произведениях повествуется о разгадке уголовного преступления), либо военной техники с ее взрывными средствами (если речь идет о тайне минирования), либо войсковой разведки (если автор рассказывает о тайне укрепленного района противника или численности его гарнизона).

Однако, несмотря на столь широкий диапазон тем детективной литературы, многие авторы упорно замыкают его только тайнами политических и уголовных преступлений, забывая, что тот же метод, каким раскрываются преступления, пригоден, например, и для восстановления совершенного подвига и возвращения доброго имени человеку, стечением различных обстоятельств попавшему в сложную ситуацию. А ведь это куда более благодарная задача. Из произведений подобного рода можно назвать лишь повесть Н. Москвина «По следу человека», опубликованную во второй книге альманаха «Мир приключений». В ней автор методом детективного повествования восстанавливает подвиг без вести пропавшего советского офицера. И делается это средствами полноценной художественной литературы, безо всяких скидок на жанр.

Примером хорошего, добротного детектива могла бы послужить и повесть Е. Рысса и Л. Рахманова «Домик на болоте». В ней рассказывается об увлекательной работе профессора Кострова над созданием ценной лечебной вакцины в сложнейших условиях фашистской оккупации. И как ни трудно было создавать эту вакцину, еще труднее оказалось обнаружить ее похитителя, подстроившего все таким образом, чтобы подозрение пало на честного, ни в чем не повинного человека. Тут та же тема реабилитации доброго имени и торжества справедливости.

О широких возможностях детективного повествования свидетельствует и повесть Г. Гребнева «Пропавшие сокровища», посвященная поискам библиотеки Ивана Грозного.

Можно, значит, выйти из заколдованного круга разведывательной и уголовной тематики даже в области «чистого» детектива.

Хотелось бы отметить и еще одну особенность детективной литературы — стройность, целостность ее сюжета. Ведь в основе детектива, как уже говорилось выше, лежит тайна, тайна же всегда сюжетна. А это немаловажное обстоятельство, ибо искусством сюжета мы, авторы приключенческих произведений, владеем далеко еще не в достаточной мере. Разговоры же о том, что во многих слабых, антихудожественных произведениях есть будто бы «лихо» закрученный сюжет, свидетельствуют лишь о непонимании самого существа сюжета. Сюжет не есть ведь что-то инородное в художественном произведении, он органически связан со всеми остальными его элементами. Мало того, он помогает раскрыть сущность замысла автора, развить характеры действующих лиц, организовать все многообразие привлеченного материала в единое целое. Человек малоопытный и малоталантливый, не умеющий владеть художественным словом, вообще не в состоянии создать интересный сюжет, и пора бы уже отличать оригинальный, удачно найденный сюжет от плоских, банальных ситуаций, выдаваемых за сюжет.

Вот, например, что говорит о значении сюжета такой мастер его, как Алексей Толстой:

Говоря о необходимости крепкого, целостного сюжета для детективного повествования, я, конечно, вовсе не отрицаю желательность его для всех прочих видов приключенческой литературы. К сожалению, однако, многие из них строятся на эпизодическом сюжете, что очень часто делает композицию этих произведений весьма зыбкой, а само повествование чрезвычайно растянутым. Примеров подобного рода повестей и даже рассказов можно было бы привести немало.

Такие повествования можно ведь растянуть почти до бесконечности, нанизывая эпизод на эпизод, и надо обладать достаточно хорошо развитым чувством меры, чтобы вовремя остановиться и поставить, наконец, точку.

Примером произведения, не имеющего целостного сюжета и потому слишком растянутого, могла бы послужить книга Ю. Дольд-Михайлика «И один в поле воин». Автору следовало бы остановиться где-то значительно раньше, повесть его только выиграла бы от этого.

Думается мне, что и повесть А. Адамова «Черная моль», перегруженная обилием действующих лиц, эпизодов и недостаточно тщательно отобранных фактов, стала бы куда более стройной, если бы Адамов серьезнее подумал о ее сюжете.

Хотелось бы сказать несколько слов и о секрете привлекательности детективного повествования. Общеизвестно, что детективные произведения пользуются у читателей неизменным успехом.

Разгадка привлекательности детектива — в торжестве ума его положительного героя, в силе и безукоризненности его логики. Значение ярких, запоминающихся характеров в художественной литературе бесспорно. Более того, удача образа хотя бы одного только главного героя, уже почти всегда — удача всего произведения. Приключенческая же литература не может пока похвастаться такими удачами, ибо их, к сожалению, слишком мало. А как выиграла бы она, будь среди ее действующих лиц герои, равные по силе своего воздействия на молодых читателей Павлу Корчагину, вот уже четверть века являющемуся идеалом молодых людей нашего советского времени.

Что же мы, авторы советских детективных повестей и рассказов, должны еще ставить своей целью, кроме создания ярких характеров? Конечно, показать торжество нашего советского человека, вооруженного знанием, обладающего пытливостью ума, одержимого страстью к исследованиям, к разгадкам тайн, самоотверженно служащего передовой науке. Среди наших героев должны быть отважные путешественники, открывающие новые острова в океанах, исследователи малоизученных районов нашего Дальнего Востока, геологи, раскрывающие тайны наших недр, ученые, изобретатели, воздухоплаватели и астронавты. В яркой, увлекательной форме должны мы поведать нашим читателям о величии и многообразии мира. Но устремляясь в космическое пространство, не следует забывать и о таких земных делах, как борьба не только с вражеской агентурой, но и со все еще существующей уголовной преступностью. И думается мне, что создание запоминающегося характера оперативного уполномоченного уголовного розыска или ОБХСС, будет такой же удачей советской приключенческой повести, как и создание яркого образа разведчика, пограничника или отважного астронавта.

Нужно только помнить при этом, что в произведениях на уголовную тему, главным героем должен быть оперативный работник нашей милиции, а не уголовный преступник, как это делают иногда некоторые авторы.

Мне думается, в связи с этим, что А. Адамов в повести «Дело пестрых» и особенно в «Черной моли» слишком много уделил места описанию преступного мира, и этим, вопреки собственному желанию, невольно романтизировал некоторые преступные персонажи. Например, «папашу» из «Дела пестрых» или Плышевского из «Черной моли». Они ведь ловкие, хитрые, умные и, конечно же, смелые и удачливые люди, а это не может не смутить кое-кого из юных читателей.

Целью нашей литературы на уголовную тему должен быть показ того, как в результате закономерностей общественного развития происходит ликвидация преступности. Наша детективная литература должна показывать не только раскрытие преступления, но и утверждать советский образ жизни, воспитывать нетерпимость к любым проявлениям пережитков капитализма в сознании, в быту, в экономике, внушать, что борьба с этими пережитками является общенародным делом.

Необходимо воспитывать нетерпимость к правонарушителям и их соучастникам, отвращение к преступлению, а самое главное — показывать, что наказание преступников неотвратимо, что от ответа, рано или поздно, не уйти.

Примером интересных, с большим знанием материала, и главное, с правильных позиций написанных произведений являются рассказы о работниках нашего уголовного розыска Л. Шейнина.

Наша приключенческая литература очень многообразна, детективное направление в ней — лишь часть этого многообразия. Успех же или неуспех приключенческого произведения определяется не выбором этих направлений, а соответствием того или иного направления замыслу произведения, глубиной проникновения в материал, запасом знаний и жизненного опыта, ясностью цели и мастерством. Давайте же смелее браться за самые разнообразные, острые, злободневные темы и решать их свежо, оригинально, с твердой уверенностью, что советской приключенческой литературе ничто не противопоказано, кроме скуки и серости.

А. Адамов (писатель) За книги, активно вторгающиеся в жизнь

Факты из истории нашего народа, из героической истории нашей партии периода борьбы с царизмом, гражданской войны или первых лет становления советской власти — важный фактор в воспитании нашей молодежи.

Но все-таки самым главным в нашей литературе и, в частности, в приключенческих книгах, является современная тема — люди, наши современники, их судьбы, их характеры, их дела. Вот на современной теме в приключенческой литературе, на теме активного вторжения этой литературы в жизнь мне и хотелось бы в первую очередь остановиться.

Иногда думают, что если повесть посвящена, скажем, работе наших контрразведчиков, разоблачающих вражеских агентов, или нашей милиции, то это уже повесть современная, ибо посвящена нашим дням. Однако это далеко не всегда так. Во многих таких книгах иностранные разведчики, к примеру, действуют в наши дни точно так же, как и двадцать лет назад, и ловят их точно так же, как и раньше, хотя теперь и задачи, и методы, и объекты их враждебной деятельности изменились, как изменились и методы разоблачения врага. Но главный недостаток подобного рода книг заключается в том, что они, несмотря на все внешние приметы времени, отнюдь не так уж современны, ибо не вторгаются активно в нашу сегодняшнюю жизнь, не задевают важных ее проблем, не ставят и не решают злободневных, волнующих нас сейчас вопросов.

Кроме того, в таких книгах обычно не показывается, во имя чего же сегодня ведется борьба с врагом, не показывается весь размах нашей жизни, высокий пафос нашего строительства, наши сегодняшние достижения.

Все это там лишь как бы само собой подразумевается, а, по существу, — перекладывается на какие-то другие книги. Поэтому такие приключенческие книги в лучшем случае учат бдительности. Но для художественной литературы этого мало, ведь она призвана всесторонне воспитывать людей.

Мне кажется, что сюжет приключенческих книг надо строить на очень важных для нас проблемах, поднимать злободневные, волнующие сейчас наших читателей, острые вопросы, на которые они ищут ясного ответа прежде всего в книгах. Поэтому писатель должен рассказать не просто о том, как коварен враг и как его разоблачают, как опасны преступники и как с ними борется милиция. Наши книги прежде всего должны рассказать читателю о том, как надо жить, как, во имя чего и против чего надо бороться. Необходимо, чтобы наши произведения поднимали людей на активную, непримиримую борьбу против всякого зла, против всех недостатков. Только при этих условиях приключенческая книга будет по-настоящему вторгаться в жизнь, будет в полном смысле слова современной.

Как же писатель может бороться с теми отрицательными фактами, с которыми он сталкивается, как должен воспитывать своего читателя, куда вести его?

Есть разные формы активного вмешательства писателя в жизнь — его книги, публицистические выступления, встречи и беседы с читателями. Но главное — это все-таки книги. А они только тогда станут активным и важным орудием воспитания, орудием борьбы с нашими недостатками и трудностями, когда писатель не только укажет на эти недостатки, не только выявит их причины и пути их преодоления, но и всем богатством художественных средств сумеет убедить читателя, вселить в него веру в их преодоление и стремление их преодолеть. Не с мнимой смелостью смаковать имеющиеся у нас еще недостатки и трудности, не впадать перед лицом их в панику или растерянность, не допускать, чтобы они хоть на миг заслонили собой все наши огромные достижения, а показывать их истинные масштабы, их вред и поднимать убежденного тобою читателя на самую активную, самую непримиримую борьбу против них, — вот в чем, на мой взгляд, состоит главная задача писателя.

В свое время я заинтересовался работой нашей милиции не только потому, что факты из ее деятельности позволяют построить очень интересный, напряженный сюжет, не только потому, что нелегкий и опасный труд этих людей заслуживает того, чтобы о нем рассказать, но особенно потому, что почувствовал возможность на этом материале поставить ряд важных вопросов воспитания, научить чему-то важному своего читателя, в чем-то ему помочь, от чего-то предостеречь, развенчать в его глазах ложное и наносное и утвердить в хорошем, значительном и нужном.

Такими же мне представляются и книги о работе нашей контрразведки. Они призваны не столько преподнести читателю тысяча первый вариант того, как из-за беззаботности одного человека, легкомыслия другого или моральной нечистоплотности третьего врагу чуть было не удалось выкрасть секретные чертежи, сколько рассказать, какая грандиозная битва идей и идеологий идет сейчас в мире. Читатель должен узнать, как подло пытаются использовать враги в своей «черной пропаганде» все наши недостатки и трудности, играя на них и при этом сознательно искажая их масштабы и природу, пытаются идейно и морально разложить некоторых неустойчивых людей; как судорожно ищут они всюду, в том числе и у нас в стране, таких вот неустойчивых, сбитых с толка или враждебно настроенных людей; как засылают своих агентов отнюдь не только для того, чтобы что-то украсть или что-то взорвать, а посеять враждебный слух, пустить ядовитый анекдот, любыми средствами попытаться подорвать морально-политическое единство нашего народа, или, наконец, средствами особой, новой техники разузнать наши новые военные секреты. Вот такая боевая, злободневная книга, которая не только бы учила людей бдительности, но воспитывала бы активных, сознательных, идейных борцов за наше дело, за мир, за коммунизм, нужна нам сейчас. Именно такая книга о борьбе нашей контрразведки с врагами была бы, на мой взгляд, по-настоящему современной, по-настоящему вторгалась бы в жизнь.

Но для того, чтобы создать такую книгу, писатель должен сам очень внимательно, очень активно изучать нашу жизнь и не только по листам того «дела», эпизоды и факты из которого он хочет положить в основу сюжета. Нет! Живые люди, их судьбы, их дела, мысли и заботы, живые явления нашей действительности, подлинные конфликты наших дней должны стать в центре такого исследования. «Дело», в данном случае, лишь путеводная нить в самую гущу событий. Тогда только перед писателем раздвинутся горизонты, необычайно обогатится его собственный жизненный и политический опыт, и он из рассказчика превратится в борца, в подлинного учителя жизни для своего читателя.

Я коснулся только двух тем в приключенческой литературе — деятельности нашей милиции и контрразведки — еще и потому, что вокруг них ведутся особенно жаркие споры. Думаю, что под изложенным выше углом зрения, при условии постановки важных злободневных проблем, нам очень нужны приключенческие книги на эти темы. Они нужны не меньше, но и не больше, чем на все другие темы нашей сегодняшней жизни. В связи с этим я считаю неверным тот количественный крен, который образовался у нас в сторону этих тем, я отношу его за счет потока книг слабых, ремесленных, против которых, а не против самих тем, и надо, по-моему, направить беспощадный огонь. Причем, такие книги порой пишутся, казалось бы, на самые актуальные темы, например, об атомной энергии, о попытках использования ее империалистами во вред человечеству, о нашей борьбе за мир. Но часто они представляют собой не что иное, как спекуляцию на злободневности темы, ибо книги эти написаны по самым дурным, навязшим в зубах шаблонам и начисто лишены всех признаков подлинно художественного произведения. От таких-то книг и надо решительно оградить нашу приключенческую литературу.

К. Бадигин (Герой Советского Союза, писатель) Жизнь требует

Приключенческая литература не однородна; разложив ее по «полочкам» мы увидим пять отстоявшихся основных разделов, имеющих свои ярко выраженные особенности.

Первый — описание истинных приключений бывалых людей самых разнообразных профессий.

Второй — научно-фантастическая литература. Здесь следует отметить явное несоответствие достижений советской науки и их литературного отражения. Наука оплодотворяет мысль писателя-фантаста, и полет творческой мысли литератора может оказаться полезным для ученого и уж бесспорно привлечет пристальное и благородное внимание молодого читателя, может быть, завтрашнего исследователя, открывателя тайн природы.

Третий — приключенческие романы и повести о жизни рядового человека, совершающего в процессе труда героические подвиги. Здесь не должно быть невероятных, надуманных ситуаций, а только необычайные происшествия из мира действительности. Обязателен увлекательный, острый сюжет, запоминающиеся образы героев, достоверное описание природы, животного мира, растительности. Если произведение историческое — должна быть реально показана эпоха.

Четвертый — военные приключения.

Пятый — так называемая детективная литература.

Конечно, эти градации весьма условны, но в данном случае они помогут мне яснее выразить мысль. Как бы мы ни классифицировали приключенческую литературу, она, являясь неотделимой частью советской художественной литературы, призвана, в первую очередь, активно помогать нашей партии в борьбе за построение социалистического, коммунистического общества. Писатели, избравшие своей специальностью приключенческую литературу, должны всегда помнить о главном читателе этих произведений — молодежи. Это не значит, конечно, что книги о приключениях читает только молодежь. Нет.

Приключенческой литературой увлекаются многие. Но служить она должна молодежи, а это ко многому обязывает.

Настоящая приключенческая литература, кроме воспитывающего и познавательного, имеет большое практическое значение, выполняя социальный заказ в разных странах и в разные времена.

Приведу пример. В XVIII веке решался вопрос быть или не быть Англии великой державой. Захватывая новые земли, Англия впитывала в себя пот и кровь миллионов черных рабов, изнемогающих на плантациях Ост-Индских и Вест-Индских колоний. Это было время, когда англичане не успевали переваривать все, что попадало в их голодные желудки. Но владеть колониями — означало обладать первоклассным морским флотом, а флот требовал все новые тысячи и тысячи молодых людей — квалифицированных моряков. На решение этой, несомненно трудной, задачи нужно было поднять нацию. Служба на парусном флоте была сложной и опасной, особенно в те времена. Несовершенные корабли часто терпели бедствия. Моряки погибали от руки пиратов и в боях с кораблями конкурирующих государств, от цинги и других болезней; даже в благополучном шестимесячном плавании умирал каждый десятый моряк. Работа с парусами требовала отваги и выносливости. Управляясь с парусами, люди часто срывали ногти с пальцев, сдирали кожу с ладоней…

Нужно было вызвать интерес нации к морской службе, в первую очередь, у молодежи. Нужно было вдохновить эту молодежь, привлечь непрерывный поток желающих вступить на палубу парусных кораблей.

Авторы приключенческих книг не скрывали от своих читателей тяготы морской службы. Нет. Трудности описаны правдиво, я бы сказал с большим тщанием. Но вместе с тем, авторы с захватывающим интересом рассказывали о неведомых землях, о героических делах моряков, о смелости и находчивости своих героев…

И мобилизующая сила приключенческой литературы одолела страх перед тяготами морской службы. Эта тяжелая задача оказалась ей под силу.

Такую же роль сыграли в свое время романы Фенимора Купера, призывавшие молодежь завоевать девственные леса, заселить бескрайние степи, освоить тяжелым трудом свою страну. И люди шли. Призыв Фенимора Купера не оставался без ответа, молодежь живо откликалась на патриотические, превосходно написанные книги.

Книги Майн Рида, Луи Буссенара, Брет-Гарта, Стивенсона и других авторов приключенческой литературы также выполняли свою задачу и, несомненно, сыграли свою роль в развитии капиталистического общества.

В большинстве указанных книг главной движущей силой является стремление к обогащению и борьба за обладание всякого рода сокровищами.

Говоря о ценности этой литературы для нашей советской молодежи, следует заявить прямо: да, многие книги, несомненно, полезны. Написанные с большим знанием природы разных стран, условий труда, жизни общества, они и сейчас имеют большой познавательный интерес. Но, конечно, всякому ясно: в нашем обществе цели совсем иные, да и романтика не та.

Если герои приключенческих романов прошлого были, как правило, честны и благородны в своих поступках, в мутном потоке современной зарубежной приключенческой литературы (в большинстве своем детективного свойства) герои-преступники не брезгуют любыми средствами для достижения своих целей. Приключенческая литература и в данном случае, выполняя свою миссию, выполняя социальный заказ обреченного на гибель капиталистического общества, не может не воспевать героя-преступника. Ведь она готовит кадры для грядущих действий: грабежа захваченных стран, расправы с малыми народами.

Нет спора, и сейчас в западной литературе появляются отдельные приключенческие книги прогрессивных авторов, заслуживающие всяческого внимания, но они являются исключением из общего правила.

С точки зрения структурно-композиционной отличительная черта приключенческих повестей и романов — преобладание действия, стремительное развертывание событий. Преобладание действия не означает противопоставления действия всем другим изобразительным средствам художественного произведения. На приключенческую книгу полностью распространяются требования: идейной полноценности произведения, полнокровности литературных образов, психологической характеристики действующих лиц, — предъявляемые ко всей художественной литературе.

О чем в первую очередь должны писать авторы нашей советской приключенческой литературы? Какая задача должна быть поставлена во главу угла?

Ответ на этот вопрос может быть только один. Советская приключенческая литература должна помогать нашему обществу строить коммунизм, а это значит, прежде всего, научить молодежь сознательно, по-коммунистически относиться к труду.

Некоторые мне могут сказать: «В строительстве коммунизма помогает большая советская литература — это ее основная цель». Верно, поэтому-то и обосабливать приключенческую литературу нельзя. И необходимо помнить, что произведения большой литературы входят в круг читаемых книг обычно в более позднем возрасте. А в коммунистическом обществе будут жить как раз те, кто сейчас бегает в коротких штанишках.

И еще одну задачу выполняет настоящая, полноценная в идейно-художественном отношении приключенческая литература. Она приучает подростков к чтению, прививает любовь к книгам, помогает понимать классическую литературу, требующую вдумчивого отношения и серьезных размышлений.

Главное, мне кажется, заключается в том, чтобы авторы приключенческих романов и повестей ясно себе представляли, зачем и для кого они пишут. Приключенческие книги должны призывать молодежь на большие трудные дела, имеющие первостепенное значение для нашего общества, учить юношество настойчивости, трудолюбию, любви к своей родине, к своему народу.

Основное, без чего не может жить приключенческая литература, это романтика. А романтика есть в каждой области человеческой деятельности. Автор должен ее чувствовать и так показать молодому читателю, чтобы он ясно представлял себе трудности, с которыми сталкивается герой романа или повести, но вместе с тем, эти трудности не пугали бы его, наоборот, пробуждали желание побеждать, как побеждает герой книги. Да и не легко трудностями напугать молодежь — так уж она создана: чем тяжелее препятствия, тем больше задор и желание борьбы.

Приключенческая повесть не должна быть справочником или инструкцией, где бы давалось подробное описание трудовых процессов.

Приведу один пример. Всем известно, что слово «ковбой» — это пастух и в буквальном переводе означает «коровий мальчик». А как увлекательно описывает труд ковбоев Майн Рид или О'Генри. Наши чабаны — люди большого и нужного обществу труда, прекрасно, не хуже ковбоев, ездят на лошадях, не хуже ковбоев бросают лассо — аркан. Их жизнь полна приключений и опасностей. Сколько героических подвигов совершают чабаны, спасая свои стада от хищных зверей или, например, перегоняя животных через высокогорные перевалы.

К сожалению, у многих читателей наших книг о чабанах сложилось мнение, как о людях, занимающихся, в основном, пересчетом своих овец.

А наша необъятная Сибирь, ее дремучие леса, бескрайние степи, целинные земли! Сколько интересного, увлекательного можно написать о советском человеке — труженике, покорителе суровой природы Сибири. А Дальний Восток, Камчатка!

Или возьмем водителей автомашин. Водительские кадры сейчас решают важнейшие задачи на многих участках нашего строительства. Очень часто от успешной работы водителя машины зависит многое. Вот вам фигура, далеко превосходящая по значению ковбоя. А наши железнодорожники, моряки, летчики, шахтеры, рыбаки, ученые, речники… Да мало ли интересных профессий буквально рождающих занимательные сюжеты.

Много лет советские люди работают в суровых условиях Арктики; немало славных страниц вписали они в историю ее освоения. Какие интересные бывальщины можно услышать зимними вечерами у огонька, засыпанного снегом домика, где-нибудь на далеких островах Арктики. Сколько увлекательных приключений, оставшихся неизвестными, было у советских полярников!

Писатели Брет-Гарт и Джек Лондон сумели найти среди алчных золотоискателей, хищных спекулянтов-перекупщиков, авантюристов всякого сорта полнокровных героев с настоящими человеческими чувствами, людей с твердыми характерами, неуклонно идущих к цели. Силой таланта эти писатели заставили поверить в этих героев молодых читателей, наполнили их сердца бодростью и уверенностью в победе над суровой природой. Эти писатели овеяли романтикой далекий север своей родины.

А много ли написано о людях Арктики советских приключенческих книг? Да почти ничего не написано.

Возьмем наш торговый морской флот. Не перечтешь интересных приключений на морских дорогах земного шара; они так увлекательны, насыщены романтикой, что почти не требуют авторского домысла и выдумки. А наша морская приключенческая литература, мягко говоря, находится в зачаточном состоянии. И по-человечески обидно, когда советские читатели должны удовольствоваться надоевшим сообщением, что границы нашего государства омывают два океана и несколько морей, а жизнь и труд тысяч советских моряков остаются за бортом нашей литературы.

Позволительно спросить, почему за последнее время у нас не появляется приключенческих романов и повестей с такой же силой, как произведения классиков приключенческой литературы, призывающих молодежь к созидательному труду? Может быть, нет талантливых литераторов, способных создать такие произведения?

Нет, это не так. Во всех областях литературы советские писатели создали книги, достойные нашей великой эпохи.

Если таких имен почти нет на обложках приключенческих книг, то причина скорее в том, что маститые литераторы, по-видимому, считают приключенческий жанр недостойным своего внимания.

В заключение остановимся на книгах о военных приключениях и так называемой детективной литературе.

Несомненно, в этой области могут быть созданы замечательные произведения, говорящие молодежи о долге советского гражданина защищать свою Родину, о мужестве; героизме, находчивости.

Необъятное поле деятельности для писателя дает Великая Отечественная война и мирные дни Советской Армии.

Острый сюжет может быть найден в любой военной операции по взятию укрепленного пункта, моста, важной узловой железнодорожной станции. Все эти операции подготовляет полевая разведка, героические действия которой всегда интересны и связаны с большим познавательным материалом.

Боевые операции армий и флотов, где, наряду с полководческими талантами командиров, дело решают героические подвиги тысяч простых людей, — не менее благородная тема для писателя.

А повседневная боевая служба наших пограничников?

Действия военно-морского флота, авиации, труд летчиков-испытателей новых замечательных машин?

Но говоря о важности тематики не следует забывать и о качестве книг. Мы говорим о хороших книгах, написанных хорошим литературным языком, с отработанными характерами героев, с запоминающимися образами. Словом, о такой книге, которую родители без колебаний могут подарить детям, а педагоги поставить на полку школьной библиотеки.

Нельзя обойти молчанием «Библиотечку военных приключений», в которой сконцентрирована большая часть всех приключенческих книг, написанных за последние годы. Скажем прямо, есть бесспорно хорошие книги, вышедшие в этой библиотечке, но, к сожалению, их слишком мало. Читая некоторые издания этой серии невольно спрашиваешь себя: на каком языке стали бы говорить наши дети, если бы им довелось читать только такие книги? Во всяком случае не на русском.

Особенно беспокоит образовавшийся в нашей приключенческой литературе за последние годы крен в сторону шпионской или детективной тематики. Можно подумать, что советское общество, наводненное шпионами, диверсантами, на борьбу с которыми необходимо мобилизовать все силы, стоит на грани катастрофы. То же самое следует сказать и о выходящих одна за другой книгах, посвященных работе милиции и уголовного розыска. Когда читаешь вторую, третью, пятую книгу на эту тему, невольно начинаешь проверять сохранность содержимого своих карманов.

Я сознательно не ставил перед собой цели давать оценку творчества отдельных писателей, работающих над созданием приключенческих произведений. Несомненно, в активе советской приключенческой литературы за сорок лет накопились десятки отличных книг — они всем известны. Не в этом дело. А что у нас есть сверх общеизвестного? Очень мало. Да и из того, что вышло в свое время, часть утратила свое значение, часть основательно забыта. А молодым читателям нужны сотни новых интересных приключенческих романов и повестей.

Можно только приветствовать общее мнение о необходимости создания ежемесячного журнала «Мир приключений». К этому следует высказать пожелание: пусть каждый подписчик получит ежегодное приложение к журналу — двенадцать, двадцать четыре и больше книг в год лучших приключенческих романов и повестей на тему нашей современности.

Подведем итог.

Советская приключенческая литература, адресованная юношеству, должна обладать острым, занимательным сюжетом и создавать запоминающихся героев, могущих стать примером для молодежи.

Наша приключенческая книга призвана в увлекательной, легко запоминающейся форме обогащать молодых читателей знаниями об окружающем мире и о различных областях человеческой деятельности.

Литература о человеке труда, во имя благородных целей совершающего свои подвиги, о сильном находчивом герое, с честью выходящем из самых запутанных и трудных положений, должна быть в центре внимания нашей критики и общественности.

Такой литературы требует от нас жизнь, жизнь советского общества и мы, советские писатели, должны гордиться заказом нашего социалистического отечества и немедля принять его к исполнению.

Н. Максимова (Дом детской книги) Раскройте юному читателю мир

Самый горячий поклонник приключенческой литературы — это школьник 10–13 лет. Нет ни одной книги не только Детского, Молодогвардейского, но и Военного издательства, которая прошла бы мимо рук ребят. Они читают всю приключенческую литературу, знают ее и увлекаются ею.

Яркие характеры, острота сюжета, события, борьба захватывают ребят и подростков, поражают их воображение.

По-видимому, приключенческая и научно-фантастическая литература оказывают самое большое воздействие на школьника. Отсюда огромная ответственность писателей, работающих в приключенческой и научно-фантастической литературе, за свои произведения, за то влияние, какое они оказывают на читателя и, прежде всего, на юную душу нашего молодого подрастающего поколения.

Советская приключенческая литература сделала много для воспитания у школьников советского патриотизма, ненависти к силам враждебного строя, к белогвардейцам, фашистам, к носителям чуждой идеологии. Она раскрывает перед ними образы настойчивых, честных, гуманных, смелых советских людей, помогает формировать сознание и закалять волю наших маленьких читателей.

Лучшие чувства, чувства, присущие человеку нового, социалистического общества воспитывают у школьников такие повести, романы и рассказы, как «Судьба барабанщика» А. Гайдара, «Два капитана» В. Каверина, повести И. Ефремова и В. Полевого, «Капитан „Старой черепахи“» Л. Линькова, «Это было под Ровно» П. Медведева, «Буря» В. Воеводина и Е. Рысса, «Джура» Г. Тушкан, «Кортик» и «Бронзовая птица» А. Рыбакова и многие другие.

Все это книги не только о необычайных событиях и приключениях, но прежде всего о людях. Маленький читатель сразу становится на сторону защитников советской власти, на сторону честных и справедливых, смелых и благородных героев и ненавидит, буквально ненавидит, литературных персонажей — врагов советской власти, подлецов, трусов и предателей.

Как велико идейное влияние хороших приключенческих книг на школьника, говорят письма читателей, приходящих в Дом детской книги Детгиза. Вот характерное письмо:

Приходят письма в адрес и других писателей. Вот письмо А. Рыбакову:

Надо сказать, что письма, которые мы получаем, пишутся под влиянием какого-то большого чувства, вызванного книгой. Ребят никто не обязывает писать. Часто они не помнят обратного адреса, а просто пишут: Дом детской книги.

Если у ребенка нашлась потребность написать, то, значит, книга затронула его душу.

А вот еще такое письмо:

Школьники старших классов пишут о книгах более развернуто, обстоятельно.

Время не позволяет зачитывать все письма. Но все они говорят о том, с какой жадностью ребята впитывают все благородные идеи, которые несут книги.

В последние годы появилось много приключенческих произведений, посвященных борьбе со шпионами и диверсантами. Такие книги нужны, они помогают формированию сознания читателя, учат школьников бдительности, воспитывают ненависть к фашизму.

Среди них есть хорошие книги, воспитывающие у читателя чувство советского патриотизма, искреннее желание бороться с врагами, проникающими на нашу территорию.

Возьмем, например, повесть А. Авдеенко «Над Тиссой». Некоторые критики расценивают ее по художественным достоинствам как рядовую книгу. Но надо сказать, что она дошла до масс, и главное, донесла до них высокие идеи патриотизма, которыми руководствуются в своей борьбе с врагами советские люди.

Интерес к книге и ее популярность нельзя, конечно, отождествлять с ее достоинствами, исходя при этом из статистических сведений о читаемости книги. Дело не только в том, сколько людей прочитало книгу, но как прочитали, какие мысли и чувства вызвала она у читателя.

Многие письма, которые мы получаем, говорят о том, что читатели приняли, полюбили и запомнили героев книги А. Авдеенко, что они думали над ней, что книга вызвала у них сильные и яркие эмоции.

Я позволю привести несколько писем.

Вот что пишет Анатолий Андрианов со станции Орша:

Часто литературных героев дети принимают за реально живущих людей. Это недоработка нашей школы, где не умеют показать разницу между реально существующим прообразом и обобщенным литературным героем. В этом отношении характерно, например, письмо Михаила Исакова:

Иногда о детских книгах пишут и взрослые.

Вот письмо от военнослужащего по поводу книги Н. Томана «В погоне за призраком»:

Однако не всегда приходится радоваться появлению книг и отзывам о них. Иногда писатели пишут, а издательства выпускают книги, не нужные для воспитания юношества. Книги о поимке шпионов, диверсантов, уголовников пошли потоком, вытесняя из приключенческой литературы все остальные проблемы.

Настоящая приключенческая книга — не только повесть об острых конфликтах, необычайных событиях и тайнах. Это, прежде всего, произведение о людях с сильными характерами, о людях с высокими идеалами.

Борьба в приключенческой книге происходит за определенные убеждения. Если нет яркого облика героя, нет его характера и убеждений, во имя которых он ведет борьбу, то, какие бы острые события ни были в повести развернуты, она сразу становится аполитичной. К сожалению, многие герои наших книг безлики, как стертые пятаки.

На совещании по приключенческой литературе в Доме детской книги наши сотрудники зачитали большой список штампов приключенческой литературы о шпионах.

Во многих книгах все шпионы сделаны на одно лицо.

По молчаливому сговору почти всех авторов у шпионов глаза обязательно серого цвета и шрамы на лицах, а ходят они только в серых костюмах.

Трафаретны и сюжеты. Повести, не раскрывающие образы людей и их идеалы, превращаются в описания способов ловли шпионов.

Книги, построенные только на нагнетании событий, заставляют читателя не размышлять, а просто бездумно следить за таинственными происшествиями. У детей, как они пишут, «дух захватывает от книги», мыслей же от прочитанного не остается.

Вот что сказал мальчик читатель в беседе в Доме детской книги.

Бывает, попросишь школьника рассказать содержание той или иной повести, а он начинает излагать некое «попурри» из произведений Автократова, Шпанова и других: все у читателя в голове перепуталось.

Иногда на вопрос: что понравилось в книге — ребята отвечают: «Интересно знать, кто кого поймает»; а один мальчик даже сформулировал свою мысль таким образом: «Интересно знать, кто кого убьет».

Писать для того, чтобы вызвать подобный интерес у ребят, просто не следует. Такие книги только дискредитируют тему, приучают к легкомысленному чтению, портят литературный вкус, заставляют многих школьников поглощать массу однообразной литературы, не развивающей ни ум, ни сердце.

Некоторые плохие приключенческие книги приносят еще одно большое зло: они слишком натуралистично изображают борьбу с врагом, убийства, жестокость врага и прочее. Это хладнокровное и натуралистическое описание жестокости врага, естественно, будет у детей развивать жестокость.

Несколько мыслей о произведениях об уголовниках и борьбе, которую ведет с ними уголовный розыск. Книг этих меньше. Есть и хорошие, где на первом плане прежде всего человек с его высокими идеалами, как, например, рассказы Л. Шейнина, «Зеленый фургон» Э. Казачинского и другие.

Больше всего школьники увлекаются книгой А. Адамова «Дело пестрых». Автор ее исходит из правильных предпосылок. Он ставит себе целью показать благородных людей из МУРа, их самоотверженную работу по охране общества от преступников, их борьбу за каждого человека, случайно втянутого в преступление. Однако, образы Сергея Коршунова, Лобанова, их начальников не получились достаточно яркими и выпуклыми. Читатель заинтересован не столько судьбами Коршунова и сто товарищей, сколько техникой раскрытия преступления и методами борьбы с уголовниками. Но эта повесть все-таки играет свою положительную роль.

Основная часть нашей молодежи — школьники, молодые рабочие, студенты — живут полнокровной, здоровой, трудовой жизнью. Учась в школе, они уже сегодня принимают участие в выполнении производственных планов предприятий и колхозов. Но об этой молодежи приключенческих книг нет. Неужели массовые выезды молодежи на поля Ставрополя, на целину обходятся без истинных приключений? Почему можно писать только об одной негативной борьбе, а о том, как идет позитивная борьба, ни один писатель, работающий в области приключенческой литературы, не считает нужным писать? Почему же приключенцы пишут только о приключениях, которые происходят во время борьбы с преступностью, а не пишут о целиннике?!

Если литераторы ставят своей задачей отвратить молодежь от преступлений, неужели это надо делать только путем прямой дидактики и показывать читателю: вот, смотрите, как отвратителен мир преступников.

А нельзя ли предупреждать становление на преступный путь созданием книг, полных истинной романтики приключений на трудовом поприще? Юноши и девушки, едущие осваивать Сибирь, геологи, живущие по полгода в тайге и пустыне — это романтики труда, испытывающие массу разнообразных приключений. И книги об их жизни и приключениях, о преодолении трудностей, борьбе со стихией имели бы не меньшее значение в деле воспитания юношества, чем литература, разоблачающая преступность.

Мне кажется, что жанр приключенческой литературы, столь популярный в народе, столь любимый молодежью и детьми, таит в себе огромную силу воздействия на умы и чувства читателей. И общественность вправе ждать от писателей более широкого показа жизни, показа не только борьбы с негативными явлениями действительности, но и приключений на пути к созиданию в науке, в технике, в народном хозяйстве.

Как можно пройти мимо нашей кипучей жизни, когда советский народ создал и запустил спутники, когда у нас предстоят интереснейшие открытия в области химии, когда в Сибири районы, которые были оторваны на сотни и тысячи километров от железной дороги, становятся культурными центрами, бурными темпами осваиваются молодежью, полной героизма, желанием быть участницей великого строительства.

Все это проходит мимо многих писателей!

Хотелось бы пожелать писателям-приключенцам: пишите, товарищи, больше, шире раскрывайте читателю мир, пишите лучше и помните, что вы воспитываете самого благодарного и самого благородного читателя — будущего строителя коммунистического общества.

В. Пальман (писатель, г. Краснодар) Книга должна учить бдительности

Приключенческие и научно-фантастические книги выпускает не только Москва. Они выходят сейчас во всех 70-ти издательствах Российской Федерации.

Ни один человек не будет против того, чтобы издавались хорошие книги по научной фантастике, приключения, путешествия; таким книгам рада наша многомиллионная молодежь.

Что же получается на поверку? Настоящие художественные книги по научной фантастике и приключения, написанные в лучших традициях Жюля Верна, Арсеньева и Миклухо-Маклая, весьма редки и издания их невелики по тиражам. А «уголовная», низкая по своим художественным качествам литература идет сплошным косяком, заваливает магазины и библиотеки, а главное, захватывает умы молодежи, вытесняя любовь к классике, к хорошей поучительной книге.

Давать молодежи в огромных тиражах книги недостаточно полноценные, хотя бы и с острым сюжетом, право же не к лицу нашим издательствам. Нельзя ориентироваться на такую литературу! Сюжетную книгу обязательно следует проверять на идейность, на художественность. Иначе эта «уголовная литература» забьет нашу настоящую научно-приключенческую литературу, и забьет по очень простой причине — ведь написать уголовный роман в десять раз легче, чем научно-фантастическое произведение.

Надо обладать не особым талантом, а лишь бойким пером для того, чтобы взять уголовную тему и написать нечто похожее на книгу. Побольше крови и погонь, покруче завернуть сюжет и все! А для того, чтобы написать научно-фантастическую книгу, надо обладать не только хотя бы небольшим талантом, но и солидными знаниями, надо обладать разумной фантазией. Поэтому я как писатель и как агроном считаю, что такого рода уголовную литературу надо «пустить под пар».

В жизни нередко плодородное поле засоряется по нерадивости хозяев вредной, сорной растительностью, и если пустить такое поле под пар, то можно наверняка ликвидировать эти сорняки и посеять на очищенном поле хорошие культурные растения, чтобы они принесли добрый урожай. Не в этом ли заключается роль редакторов?

На Кубани, где я работаю, за последнее время такого рода «сорняки» — «шпионские» книги — выныривают всюду. То ли дело в горячей южной крови, то ли в том, что поблизости плещется Черное море, но в наших книгах без конца высаживаются из лодок шпионы, их без конца ловит разведка и прямо карусель получается. Не только разведка, а даже семилетние и десятилетние мальчики с удовольствием и без риска делают шпионам джиу-джитсу и приводят их куда надо.

Вряд ли такие книги учат бдительности! Наоборот, читая подобное наивное повествование, люди теряют бдительность. Все в нем так легко, так просто, так забавно!

Уже на двадцатой странице ловят или загоняют в сеть шпиона, потом, как правило, появляется всеведущий майор или капитан — этакая трафаретная фигура в сером костюме с квадратным подбородком — и следует счастливый финал. Чего же тут держать порох сухим, когда такие бравые ребята нас охраняют!..

И беда, товарищи, еще в том, что дети ничего не хотят больше читать, кроме приключенческой, детективной литературы. Зачем им Тургенев, Гоголь, когда есть шпионские рассказы и повести!..

Перед тем, как поехать сюда, я имел разговор с сочинским писателем Тихомоловым. Герой Советского Союза, умный литератор, он очень долго не может напечатать в сочинской газете свое произведение об учительнице, которая 50 лет проработала в школе. Не могут поместить это произведение потому, что печатают ежедневными «подвалами» уже второй авантюрный роман «Тень над океаном». А ведь газета еще печатает «Семь серых папок». Тут не до очерка.

Не много ли тени, дорогие товарищи! Не пора ли просветить эту тень?

Мне хотелось бы поделиться еще одним соображением. Книготорг — торгующая организация, и так как уголовные книжки имеют спрос, то он их и заказывает почем зря. Таким образом, издательства испытывают давление и отсюда. Получается своеобразная цепная реакция.

Необходимо рекомендовать издательствам составлять производственно-литературный план таким образом, чтобы соблюдать разумную пропорцию в темах.

Мне хотелось бы покритиковать Географгиз.

Наша страна очень велика, интересна, и она ждет своих Арсеньевых и Тургеневых. Столько у нас может быть увлекательного материала, путевых заметок, приключений, событий! Стоит ли товарищам из Географгиза так много времени, сил и бумаги уделять переводной зарубежной литературе? В том ли направлении вы наступаете?

Не поймите меня, пожалуйста, так, что я — противник переводной литературы. Это совсем не так. Я сам с удовольствием читаю все, что касается географических открытий. Но наша страна и грандиозные события в нашей стране требуют к себе больше внимания! Интересного материала хоть отбавляй. Ищите — и отыщете!

А. Лавров, О. Лаврова (читатели) Бить пережитки метко и наверняка

Нередко высказывается мысль, что борьбу с уголовниками в художественной литературе изображать незачем. Преступность, дескать, явление само по себе уходящее, и окончательное искоренение ее — дело специально на то существующих органов.

Такая точка зрения принципиально неверна. Разумеется, преступность — явление уходящее, однако довольно живучее. И проблему ликвидации ее нельзя решить в один день. По-настоящему успешная борьба с правонарушителями возможна лишь при постоянной и сознательной поддержке всего общества. А для этого общество должно понимать, с чем именно и как ему следует бороться.

И, конечно, невозможно вовлечь широкие массы в такую борьбу путем одних разъяснительных бесед с дворниками в отделении милиции. Здесь законно вступают в действие радио и печать, кино и художественная литература. Советская литература не имеет права устраняться от решения этой насущной задачи.

Надо сказать, что гражданская бдительность и общественная активность советских граждан по отношению к уголовным преступникам менее развита, чем бдительность политическая. Ведь невозможно представить себе советского гражданина, который, заподозрив в ком-то шпиона, не примет никаких мер для разоблачения врага.

В то же время далеко не каждый возьмется усмирять хулиганов или затеет объяснения по поводу того, что его обвесили в магазине.

И это не только от трусости или равнодушия, но и от невольной гадливости, от недооценки социальной опасности подобных явлений, от привычки «не связываться», привычки, считающейся чуть ли не признаком хорошего тона.

А такое поведение создает зачастую атмосферу попустительства, которая не только затрудняет работу органов, охраняющих общественный порядок, но и способствует превращению людей психически неустойчивых, склонных к антисоциальным действиям, в преступников.

Поэтому преодоление пассивного отношения к правонарушителям, воспитание высокой гражданской бдительности, иначе говоря, правовое воспитание — дело большой общественной важности.

Правовое воспитание — это воспитание в человеке комплекса взглядов, в которых выражено отношение общества к законодательно закрепленным нормам поведения. Правовое воспитание отнюдь не является популяризацией юридических знаний. Цель его — выработать активное соблюдение социалистического правопорядка, готовность всегда пресечь любую попытку общественно-опасного действия.

Художественная литература, посвященная теме борьбы с уголовной преступностью, несет в себе сумму идей, воспитывающих качества, необходимые для сознательного члена социалистического общества. Она прививает чувство ответственности за собственное поведение и поведение товарищей, учит понимать возможные последствия антиобщественных поступков, утверждает мысль о неотвратимости наказания. Она воспитывает сознание гражданского долга, призывает к бдительности, развенчивает «романтику» преступления.

Эта литература, во всем объеме ставящая вопросы борьбы с преступностью, литература интересная, увлекательная, в полной мере может осуществлять задачу правового воспитания. А задача эта, повторяем, очень важная и благородная. Ведь коммунизм, к которому мы идем, — это не только изобилие материальных благ, но и люди, новая человеческая психология, в которой не должно быть места никаким пережиткам.

Литература на тему борьбы с уголовщиной по своему содержанию весьма сложна. Она должна утверждать высокие нормы социалистической морали, разоблачая наиболее отрицательные явления в жизни советского общества. И если, так сказать, «уголовная фактура» художественно не переосмыслена автором, не служит раскрытию большой положительной идеи, то детективное произведение не только лишается воспитательного значения, но становится вредным.

В этом жанре граница между полезными и вредными произведениями очень резка. Бесполезных, нейтральных детективных книг, пожалуй, просто не может быть. И писатели, работающие в этом жанре, должны обладать особым чувством ответственности за свое творчество, за те мысли, которые они несут читателю. Между тем, многие из них относятся к делу весьма легкомысленно, видимо, не вполне понимая серьезность задач, стоящих перед жанром.

Более всего специфика этой литературы проявляется в сюжете. Но она отнюдь не сводится к таким чертам, как острота, напряженность, логика и прочее. Специфика сюжета в таких книгах обусловлена характером отраженного в нем конфликта.

Особенность этого конфликта заключается, во-первых, в том, что в нем с особой резкостью проступает его социальная основа. Если в любом другом произведении за конфликтом героев в той или иной мере стоят противоречия общественных сил, то в детективе борьба действующих лиц является прямым проявлением социального конфликта; общественные противоречия выступают здесь в наиболее оголенном виде.

Второй особенностью является сущность борющихся в нем сторон. В детективном конфликте, с одной стороны, выступает все общество, народ, с другой — преступник, одиночка, противопоставляющий себя обществу как организованному целому.

Детективный конфликт специфичен и по характеру своего разрешения. Он исключительно остер и глубок, так как преступник выступает безусловным врагом всего общества. Поэтому, если общественные противоречия разрешаются у нас путем убеждения, путем критики и самокритики, то столкновение общества и преступника разрешается путем принуждения последнего к соблюдению норм социалистической законности.

Столкновение человека с обществом может иметь место в нашей действительности, только если человек этот преступник. Изображение же активно действующего преступника или преступников без одновременного показа противодействия, которое оказывает ему общество (через свои карательные органы), грубо нарушает жизненную правду, искажает характер взаимоотношений преступника и общества.

Разумеется, борьбой следственных органов с преступниками не ограничивается возможное содержание советского детектива. В его сюжет могут вплетаться и второстепенные, побочные конфликты самого различного характера. Но все они должны быть органически связаны с развитием основного действия, способствовать раскрытию идейного смысла произведения, правдиво отражать жизненные противоречия.

Несколько слов об остроте сюжета. Ее нельзя понимать просто как обилие внешних столкновений, таких как схватки с преступниками, перестрелки, погони.

Истинный смысл борьбы, сущность конфликта между персонажами раскрывается только при показе столкновения в психологическом плане. Этой подлинной, психологической глубины еще очень не хватает нашим книгам, посвященным борьбе с преступниками и преступностью.

Острота, напряженность, динамичность, логическая обоснованность придают большую увлекательность сюжету. Однако и здесь главное место принадлежит героям произведения, живым людям. Поэтому задача автора — построить сюжет так, чтобы он давал простор раскрытию и развитию характеров, открывал наибольшие возможности для проявления всех качеств персонажей.

Уголовное дело — это еще далеко не сюжет. Преобразуя жизненный материал в законченную жизненную систему, автор должен выделять наиболее существенное, характерное, то есть должен типизировать. Его задача — создать сюжет, в котором все отношения, все столкновения, все судьбы глубоко и верно отражали бы реальные закономерности и смысл борьбы общества с преступником.

В основе сюжета таких книг лежит раскрытие тайны преступления. Не авторский рассказ о том, как, кем, почему оно было совершено (как, например, в «Преступлении и наказании» Ф. Достоевского), а именно раскрытие преступления, осуществляемое в процессе борьбы героев, в процессе поисков, происходящих не только на глазах читателя, но как бы при его участии.

Поэтому содержанием литературы о борьбе с уголовниками является не изображение быта уголовников, не демонстрация того, как совершается преступление, наконец, не описание жизни работников следственных органов, — а показ процесса расследования, раскрытия преступления. Это является коренным признаком такой литературы.

Нам кажется, что пристрастие писателей к построению сюжета на расследовании убийства объясняется примитивным пониманием увлекательности. Художественно осмыслив материал, можно создать по-настоящему интересный острый сюжет, обойдясь без нагромождения «кошмарных» преступлений.

Узка и проблематика большинства детективных книг.

Обычно она ограничивается решением единственного вопроса: откуда берутся у нас преступники? Каждый автор считает своим долгом поставить подобный вопрос, и почти все отвечают на него одинаково примитивно: уголовниками, дескать, становятся стиляги, которым не хватает денег на рестораны.

Разве этим исчерпывается возможное содержание советской детективной литературы, литературы, которая призвана осмыслить такую сложную область человеческих отношений, как взаимоотношения правонарушителя и общества, как борьба народа и государственных органов с пережитками капитализма, проявляющимися в форме преступлений.

Высказываемая писателем идея приобретает художественно убедительное звучание, когда она органически вытекает из всего строя образов, из развития сюжета произведения. Требование это элементарно, но нарушается оно слишком часто.

Поверхностный подход к идейной стороне произведения приводит к тому, что даже в книгах, в целом положительных, встречаются крупные идейные просчеты. Вот один пример.

Из повести в повесть кочуют стиляги, которые легко и хладнокровно убивают своих добрых знакомых, предварительно попив с ними чаю или сыграв партию в шахматы. Авторы описывают это с завидным спокойствием, и с завидным же спокойствием их герои расследуют совершенные убийства. Вокруг гнусного, подлого преступления создается атмосфера какого-то профессионально-юридического интереса, и трагический смысл события целиком заслоняется подробностями осмотра места происшествия.

Желторотые стиляги, убивая первый раз в жизни, не испытывают колебаний (вернее, они вообще ничего не испытывают), а совершенное злодеяние не оказывает никакого обратного воздействия на их психику: их не тревожат укоры совести, не преследует мучительный страх разоблачения, и весело пропивают они награбленное добро в приятельской компании.

Не внушает ли это мысли о какой-то, так сказать, моральной простоте совершения преступления.

Идейная неполноценность, спекуляция на увлекательности совершенно недопустимы. Никаких скидок на жанр — таким должен быть принцип издательств, выпускающих эту литературу.

Хочется кратко остановиться еще на одном вопросе — вопросе о положительном герое в этой литературе. Персонажи ее обычно резко противопоставлены друг другу. С одной стороны, — это преступник, носитель враждебной нам идеологии, вступающий в конфликт с обществом, со всем народом. С другой стороны, — представитель закона, выразитель идей советской морали, человек, призванный воплощать лучшие качества советского гражданина.

Между тем, книг, в которых во весь рост вставал бы живой, деятельный советский человек, самоотверженный борец за торжество коммунистической справедливости, у нас почти нет.

А ведь положительный герой призван нести основную смысловую нагрузку в детективном произведении, это — ключевая позиция жанра, и если советские писатели ее не завоюют, детективу в нашей литературе «не жить».

Отчего же шествуют по страницам повестей и рассказов штампованные, безликие фигуры? Разве на материале служебной деятельности сотрудника милиции или прокуратуры нельзя создать полнокровного образа нашего современника? Безусловно, можно!

Содержание его деятельности составляет не только профессиональное исследование фактической стороны каждого дела, но, что не менее важно, — анализ человеческой психологии и поведения, их моральная оценка.

Постоянно сталкиваясь с людьми, решая ил судьбы, борясь за их души, следователь ежедневно и ежеминутно имеет возможность проявлять все свои человеческие качества. При этом он встречается с таким разнообразием жизненных ситуаций и человеческих типов, что его характер, мировоззрение невольно раскрываются многосторонне и четко.

Спешим оговориться — мы отнюдь не против введения в детектив личных мотивов и, наоборот, сочли бы большим достижением писателя, если бы ему удалось органически сплести их с основной сюжетной линией, если бы это помогло ему создать самобытный, глубокий образ положительного героя. Но, так или иначе, «центр тяжести» его индивидуализации должен лежать в плане детективного сюжета, который для вдумчивого художника открывает в этом смысле очень интересные перспективы.

Образ героя детективной литературы имеет все возможности для того, чтобы стать крупным, ярким, увлекательным. Исключительность положений, в которые он попадает, повседневная возможность подвига, сознание высоких и благородных целей своей работы дают богатый материал для героизации образа.

Есть в деятельности профессионального борца с преступниками еще одна особая черта. Ведь его профессия, пожалуй, единственная, в которой сохранился революционный пафос конкретной борьбы со злом старого мира, так сказать, пафос чекизма. И это позволяет придать своеобразную романтическую окрашенность образу положительного героя в детективном произведении.

Б. Евгеньев (критик) Широка страна моя родная (Книги о путешествиях)

Книги о путешествиях — большой и очень интересный раздел литературы, близко примыкающий многими своими особенностями и характерными чертами к литературе собственно приключенческой.

Книг о путешествиях у нас очень много — простое перечисление их заняло бы десятки страниц.

В числе этих книг оказались бы самые разнообразные и по своему содержанию, и по подходу к теме, и по стилю. Здесь и книги о путешествиях, написанные специалистами — различными учеными, геологами, разведчиками недр, геодезистами, охотоведами, натуралистами и так далее. Здесь мы видим — и их за последние годы появляется все больше и больше (свидетельство о развитии, о закреплении наших дружеских связей с зарубежными странами) — книги, написанные советскими людьми, в том числе и советскими писателями, побывавшими за рубежом в качестве посланцев дружбы.

Здесь, наконец, будут и произведения собственно художественной литературы о путешествиях.

Таким образом, один этот, казалось бы, довольно узкий тематический раздел советской литературы богат и интересен не только количественными показателями, но и по содержанию.

Все это обилие и разнообразие книг о путешествиях является итогом соединенных усилий едва ли не всех наших литературно-художественных издательств и некоторых издательств специальных.

Весьма давние традиции в издании книг о путешествиях имеет издательство «Молодая гвардия».

Нельзя не вспомнить первую очень интересную серию книг о путешествиях — так называемую БЭП («Библиотеку экспедиций и путешествий»). А в настоящее время сколько издавалось «Молодой гвардией» отличных книг из серии «Наша Родина», — хотя бы таких, как книги Ветлиной «Крымские путешествия», Златовой и Котельникова «Путешествие по Молдавии», П. Лукницкого «Путешествия по Памиру» и другие.

Можно только приветствовать стремление издательства «Молодая гвардия» дать советской молодежи книги, полные романтики, воспитывающие любовь и деятельный интерес к родной земле.

Еще более широкую программу в этом направлении осуществляет Детгиз. Этим издательством издано и издается много хороших книг о путешествиях, — взять хотя бы всем известную «Библиотеку приключений». Детгиз предпринял издание собрания сочинений одного из классиков приключенческой литературы, до сих пор любимого юношеством, Майн Рида. Недавно Детгиз сделал еще один прекрасный подарок советской молодежи, издав книгу И. Ганзелки и М. Зикмунда «Африка грез и действительности».

Большое внимание этому разделу уделяет и «Советский писатель». Он издает собственно художественную литературу о путешествиях и книги советских писателей, побывавших за границей.

Даже «Издательство иностранной литературы» недавно выпустило интересную книгу «Люди и ландшафты Бразилии», с обращающими на себя внимание рисунками бразильского художника Перси Лау.

И, наконец, специальное издательство Географгиз систематически и плодотворно ведет большую работу по изданию книг о путешествиях. Ему, как говорится, и книги в руки!.. Когда начинаешь знакомиться с продукцией Географгиза, когда видишь в его активе такие книги, как труды Миклухо-Маклая, Ливингстона, Дарвина, Крашенинникова, Семенова-Тяньшаньского, Грум-Гржимайло, Нансена, то представление о серьезной, планомерной и целеустремленной работе издательства становится еще более ясным.

Кроме того, как известно, Географгиз издает большое количество научно-популярных книг, написанных на высоком уровне литературного мастерства и прочно завоевавших симпатии.

В последнее время Географгиз начал выпускать серию книг, которая вызвала всеобщий интерес, — «Путешествия, приключения и фантастика».

Чтобы закончить разговор о том, какая работа ведется в области издания книг о путешествиях, следует сказать несколько слов в адрес журнала «Вокруг света», который за последнее время стал особенно интересным и содержательным. В нем печатается много материала, так или иначе связанного с познаванием мира, — тут и путевые очерки, и рассказы о путешествиях, и раздел «Страны и народы».

Воспитательное и познавательное значение книг о путешествиях очень велико, и мне кажется, что в интересе к ним проявлены какие-то очень заветные душевные черты самого широкого читателя.

Интерес к книгам о путешествиях огромен. И в силу этого возрастает в еще большей мере ответственность и писателей и издательств, работающих в этом разделе литературы.

Чтобы закончить мысль о популярности книг о путешествиях, стоит привести несколько цифровых данных.

Весьма показательно, например, что большая, толстая книга «Колумб», изданная Географгизом и содержащая в себе, в основном, документальный, довольно сухой материал, — выдержала в течение нескольких лет тираж в 200 тысяч экземпляров!

Такие книги, как «„Фрам“ в полярном море» Ф. Нансена, книга Марко Поло, изданы тиражом в 100 тысяч.

Книга Ч. Дарвина «Путешествие на корабле „Бигль“» — 125 тысяч и так далее, и тому подобное.

Таковы некоторые количественные показатели литературы о путешествиях. Теперь следует коснуться вопросов художественного порядка, вопросов качества этой литературы.

Литература о путешествиях имеет, пожалуй, более богатые и значительные традиции в русской классике, чем приключенческая и научно-фантастическая литература.

Даже если не заглядывать слишком далеко во времени, — скажем, в эпоху, когда жил и странствовал Афанасий Никитин, — хотя почему бы не вспомнить и о нем? — то найдутся такие прославленные имена, как имя Пушкина с его «Путешествием в Арзрум», имя Радищева с его «Путешествием из Петербурга в Москву», имя Гончарова с его «Фрегатом „Паллада“», имя Чехова с его «Сахалином»; а если взять более близкие нам времена, то имя Маяковского с его замечательными записками об Америке.

И невольно хочется проследить, — как же традиции прошлого нашли свое отображение в современной нам литературе о путешествиях?

В наследии прошлого мы встречаем среди книг о путешествиях и страстный политический памфлет, каким является «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, и необычайно яркое, сильное, проникнутое духом романтики, зовущее и уводящее нас за собой «Путешествие в Арзрум» Пушкина, представляющее собою прекрасный образец сжатой и выразительной прозы. Встречаемся мы здесь и с настоящим писательским подвигом, каким представляется нам путешествие Чехова на Сахалин и вся та гигантская работа, которую он проделал на этом далеком острове.

Вот это разнообразие приемов, стилей, замыслов — от деловых описаний до политического памфлета — и является одним из основных элементов классической традиции в литературе о путешествиях.

Но, разумеется, не это самое главное, — главное в том, что в лучших образцах русской классической литературы о путешествиях всегда и непременно виден мыслящий, жадно познающий мир, пытливый человек доброй воли. В этих умных и добрых книгах нет любования экзотикой, нет преднамеренных поисков чего-то необычайного, интригующего, но зато в них проявлено благородное человеческое стремление — понять чужую, неизвестную жизнь, активно войти в нее не в качестве стороннего созерцателя, а человека, думающего о том, чтобы сделать ее лучше, светлее, радостнее.

Вот эти-то идейные традиции отечественной литературы о путешествиях мне кажутся самыми важными.

И хорошо, что они полностью перешли, — и не только просто перешли, — но и получили свое дальнейшее развитие в нашей современной литературе о путешествиях.

Не так-то просто из всего богатства, обилия и разнообразия, каким отличается наша, советская литература о путешествиях, отобрать наиболее яркие и запоминающиеся книги. Сделать это трудно потому, что их очень много.

Взять хотя бы книги о путешествиях, написанные разного рода специалистами. Многим ли известна такая, например, хорошая книга, как книга Г. Федосеева «Тропою испытаний»? Автор ее — геодезист; он рассказывает о своих скитаниях по Дальнему Востоку и, правда же, эта книга по праву может занять подобающее ей место в ряду книг В. Арсеньева, В. Обручева, К. Паустовского, М. Пришвина и других писателей, создавших лучшие книги о нашей Родине. Нельзя не отметить, что Г. Федосеев создал яркий, запоминающийся образ проводника Улукиткана, может быть, не менее яркий, чем образ Дерсу Узала.

Или возьмем книгу охотоведа Г. Успенского «По заповедным дебрям», — какая это поэтическая книга, сколько в ней точных и живых описаний природы, с каким чувством глубокой любви и уважения к своей Родине написана она!

Или книга А. Оленича-Гнененко «В горах Кавказа», — тоже яркая и поэтическая. И таких книг немало — они могли бы составить целую библиотеку.

Из числа книг о путешествиях, написанных специалистами-учеными, мне хотелось бы выделить одну, в которой достоинства, присущие этого рода книгам, проявлены, быть может, в наибольшей степени. Речь идет о книге ученого-палеонтолога и широко известного писателя, работающего в области научно-фантастической литературы, — о «Дороге ветров» И. Ефремова.

Эта книга написана не столько писателем, автором романов и большого количества рассказов, но, прежде всего, специалистом-палеонтологом, возглавлявшим три экспедиции в 1946–1949 гг. в Монгольскую Народную Республику. И при всем этом, «Дорога ветров» ценна и интересна не только своим познавательным содержанием, не только потому, что она раскрывает перед нами многие «тайны» этой кажущейся несколько мертвой науки, но еще и потому, что рисует людей труда, науки, что она воссоздает быт и пейзажи далеких краев.

И эту цель можно считать вполне достигнутой, — огромный и малоизвестный мир оживает перед читателями в этой увлекательной книге.

Большой интерес, как уже говорилось выше, представляют собою книги советских писателей о зарубежных странах. Этот раздел о путешествиях тоже богат и разнообразен. Книги Б. Полевого, Н. Федоренко, Р. Кармен, Г. Фиша, Н. Грибачева, Е. Поповкина, А. Софронова, В. Сафонова, В. Кетлинской, Е. Катерли и многих других писателей знакомят советского читателя с жизнью разных народов.

Если попытаться определить то основное и наиболее важное, что объединяет все эти книги, то я назвал бы одну из них, в которой все основное и важное получило, пожалуй, наиболее яркое и художественное выражение, — книгу Образцова «О том, что увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон».

Мне кажется, что в этой книге с наибольшей полнотой проявился советский человек, — человек доброй воли, с его дружеским отношением к людям зарубежных стран, с которыми его свела судьба. Кроме того, в этой книге привлекает живость изображения увиденного и острый взгляд художника.

Не менее богат и интересен раздел собственно художественной литературы о путешествиях.

Здесь, прежде всего, следует отметить исторические произведения о путешествиях, — такие, как роман С. Григорьева «Григорий Шелихов», как увлекательные повести И. Кратта «Остров Баранова» и «Колония Росс», «Путь к океану» В. Тренева, «Невельской» Н. Задорнова, книги Н. Чуковского, В. Вадецкого, С. Маркова, К. Бадигина и другие.

Можно назвать еще немало книг по разделу художественной литературы о путешествиях — как не вспомнить такие книги, как «Повести о Ветлугине» (Архипелаг исчезающих островов, Страна семи трав) Л. Платова, «Разведчики зеленой страны» Г. Тушкана, А. Казанцева с его арктическими рассказами, повести и рассказы ныне покойного А. Шахова.

Совсем недавно появились «Владимирские проселки» В. Солоухина, — взволнованный рассказ писателя о странствованиях по родной, любимой земле. Чем особенно примечательна эта книга? Прежде всего тем, что в ней проявлена необычайно глубокая заинтересованность писателя в жизни своей страны, в жизни своего народа, стремление сделать эту жизнь еще лучше, еще краше.

Есть, конечно, недостатки и в разделе литературы о путешествиях. Среди хороших книг есть и посредственные, скучные, серые. Но не они определяют качественный уровень этой литературы.

В заключение хотелось бы призвать наших писателей более активно участвовать в этом разделе литературы, чаще бродить по проселкам и большим дорогам нашей страны, чтобы дать народу еще больше книг о нашей прекрасной Родине, написанных увлекательно, на высоком идейном и художественном уровне, проникнутых горячей и глубокой любовью к родной земле.

Л. Шейнин (писатель) Задумайтесь над этим, товарищи!

Очень нелегко вкратце рассказать о пути, пройденном нашим театром и нашей кинематографией в области приключенческого жанра, остановиться на сегодняшнем положении вещей и на каких-то конкретных перспективах. Я буду вынужден пропустить целый ряд произведений этого жанра, которые вполне заслуживают того, чтобы о них здесь было сказано.

В связи с организацией комиссии приключенческого жанра в 1942 году, в первые же дни работы этой комиссии в ней приняли участие Н. Шпанов, Л. Никулин, М. Шагинян и другие.

Через несколько дней после организации этой комиссии я получил письмо от С. М. Эйзенштейна:

Просьба С. Эйзенштейна была удовлетворена. Позднее он выступил с великолепной и навсегда запомнившейся речью.

Чем объясняется, что самый крупный наш режиссер стал добровольцем в этой комиссии и проявил к ней столь большой интерес?

Если мы оглянемся назад и вспомним начало 20-х годов, то увидим, что буквально на заре советской кинематографии довольно крупные, если не лучшие силы нашей литературы были тогда обращены к этому жанру.

Приключенческие фильмы создавали М. Шагинян, А. Довженко, Л. Никулин, А. Толстой, такие режиссеры, как М. Ромм, Я. Протазанов и, незаслуженно нами забытый, Н. Экк, который до появления «Педагогической поэмы» А. П. Макаренко в своем фильме «Путевка в жизнь» поставил проблему перевоспитания молодых правонарушителей.

Хотелось бы назвать несколько фильмов того времени: таких, например, как «Красные дьяволята» П. Бляхина — фильм, великолепно поставленный Тбилисской студией, «Месс менд» по сценарию М. Шагинян, «Сумка дипкурьера» А. Довженко, который был и режиссером и сценаристом, «Крест и маузер» Л. Никулина, а также серия фильмов Межрабпомфильма, к числу которых относится и «Аэлита» по роману А. Толстого.

В течение тридцатых годов появилось великое множество приключенческих картин. Напоминаю такие из них, как «Джульбарс» и «Высокая награда». Было создано много хороших фильмов о наших чекистах, о периоде гражданской войны.

В послевоенные годы у нас также было выпущено в этом жанре много интересных картин, к числу которых, если говорить о фильмах самых последних лет, прежде всего относится картина Ленфильма по сценарию Ю. Германа и И. Хейфица «Дело Румянцева». Не случайно она была оценена чрезвычайно высоко на всемирном фестивале. В этой картине, мне кажется, мы видим образец того, как сценарист и режиссер, работая в остросюжетном жанре, связанном с работой уголовного розыска в ОБХСС, могут вместе с тем глубоко и взволнованно раскрывать характер своих героев.

«Дело Румянцева» служит примером совершенно правдивого отображения жизни со всеми конфликтами, положительными и теневыми явлениями.

К числу фильмов, посвященных работе милиции, относится фильм «Дело № 306». При всех недостатках эта картина с большим успехом прошла в кинотеатрах страны. В ней есть острый, напряженный и отлично разработанный сюжет. Можно предъявить отдельные претензии лишь к разработке некоторых характеров и к тем эпизодам картины, где работника милиции — оперативника бьют бутылкой по голове, и он, избитый и окровавленный, все же находит свой мотоцикл и пускается вдогонку преступникам. В жизни такие вещи не могут иметь места.

За последнее время выпущен на экран еще целый ряд интересных картин, некоторые из них посвящены работе нашей советской контрразведки в борьбе со шпионами и диверсантами, другие — теме Великой Отечественной войны, партизанского движения и так далее.

Среди этих картин есть хорошие, средние, есть и плохие. Так, например, талантливая повесть «Дело пестрых» в журнале выглядит лучше, чем на экране. Это произведение А. Адамова встретило внимание читателя, но фильм «Дело пестрых» оставляет сумбурное впечатление. Целый ряд деталей психологического характера, которые удались автору повести, в этой картине выпали.

Когда мы говорим о фильме «Дело пестрых», то нам нужно задуматься над проблемой экранизации некоторых произведений этого жанра и проследить за тем, чтобы они не теряли своей ценности в процессе создания фильмов.

К сожалению, у нас много картин, которые не только раздражают своей безыдейностью, полным отсутствием решения поставленной задачи, но еще способствуют дискредитации жанра в целом.

Если в кинематографии мы можем насчитать свыше ста картин приключенческого жанра, среди которых есть первоклассные произведения искусства, то, к сожалению, в драматургии дело обстоит значительно хуже.

Почему это произошло?

Прежде всего потому, что кинематография с ее безграничным использованием наплывов, затемнений и других приемов, более благодарный род искусства для реализации всех потенциальных возможностей, остросюжетных коллизий многопланового сценария. Во-вторых, кинематография лучше умеет прислушиваться к запросам зрителя, чем умеет это делать наш театр.

Вследствие имеющегося на протяжении многих лет неправильного отношения к приключенческим пьесам наши главные режиссеры испугались и старались ставить приключенческие пьесы как можно реже. Они делали это только в случае крайней необходимости, когда уже нечем было платить зарплату актерам, рассматривая это, как некое финансовое грехопадение.

Тем не менее, если мы обратимся к двадцатым годам, то увидим, что в это время нашими лучшими драматургами были написаны замечательные приключенческие пьесы.

Позвольте напомнить прежде всего пьесу Б. Ромашова «Воздушный пирог» и разрешите засвидетельствовать, как бывшему работнику следственных органов, что пьеса была написана непосредственно в период нашумевшего в 20-х годах «Процесса Промбанка» или так называемого «Дела Краснощекова». И «промбанк» и сам Краснощеков взяты для отображения в пьесе «Воздушный пирог». Это и дало возможность создать великолепный, острый спектакль, чрезвычайно актуальный в начале НЭПа. Это было время, когда нэпманы любыми путями пытались проникнуть в молодой, еще неокрепший государственный хозяйственный аппарат, в молодые тресты и банки, подкупали их не очень устойчивых работников, что и привело к целому ряду процессов.

Л. Никулин в эти годы выступил на эту же тему с пьесой «Статья 114», имевшей не меньший успех, чем пьеса Ромашова. «Статья 114» была отличной пьесой, которая поднимала те же вопросы, что и «Воздушный пирог».

Необходимо назвать и такие пьесы, как «Огненный мост» Б. Ромашова, «Интервенция» Л. Славина, «Простая вещь» В. Лавренева, «Аристократы» Н. Погодина.

Многие знают, что пьеса «Аристократы» была одной из тех первых советских пьес, которая широко прошла за рубежом нашей страны и произвела там исключительно глубокое впечатление, и не только из-за драматургического мастерства, но и прежде всего из-за заложенных в ней высоких гуманистических устремлений, высоких идей.

После этих произведений в театре появился ряд хороших пьес, связанных непосредственно с проблемой борьбы со шпионами и диверсантами, посвященных работе чекистов, например, «На той стороне» А. Борянова; эта пьеса с заслуженным успехом прошла по всей стране; «Особняк в переулке» братьев Тур — в Московском театре им. Ленинского Комсомола и другие.

В самые последние годы появилось несколько приключенческих пьес: «Несчастный случай» Д. Холендро и М. Маклярского, «Караван» И. Штока, «Гостиница „Астория“» А. Штейна.

Много лет я ломаю голову над вопросом о так называемой судейской драме. Если обратиться к прошлой нашей классической литературе, то можно увидеть, что крупнейшие писатели — Л. Толстой, Чехов, Горький, Сухово-Кобылин, Островский и многие другие — неизменно обращались к судебной практике своего времени, используя этот материал для создания замечательных произведений.

Известно, что, например, пьеса «Живой труп» Толстого, являющаяся судебной драмой, была написана по материалам, которые принес Толстому его друг прокурор А. Ф. Кони.

Возникает вопрос, почему наши драматурги и сценаристы не обращаются к судебной хронике, не используют эту возможность, совершенно грандиозную в смысле развертывания сюжета, потрясающую в отношении жизненной достоверности, исключительную по богатству подлинных драматических конфликтов.

Не надо думать, что у нас все благополучно, особенно среди молодежи, в области всякого рода правонарушений. Мы часто говорим о том, что у нас нет профессиональных преступников, профессиональной преступности. Это правильно, но достаточно серьезные задачи стоят в области ликвидации и непрофессиональной преступности. Кстати сказать, если у женщины на улице выхватили сумку, то ей безразлично, кто ее ограбил — профессиональный преступник или начинающий. Не говоря о том, что всякий случай правонарушения, совершенный 16—18-летним парнем, надлежит рассматривать, как ЧП, требующее пристального внимания со стороны всей общественности.

Многие полагают, что это должны делать только прокурорские работники или работники уголовного розыска, или работники милиции.

Пьесы на судебные темы, написанные на наших материалах, с наших позиций — это грандиозная поддержка в выполнении той общенародной и сложной задачи, какой является задача правового воспитания народа.

Я считаю весьма печальным явлением то, что у нас за последние четыре года не появилось ни одной картины на тему о работе органов Госбезопасности, о нашей контрразведке, выполняющей большую, сложную и нужную работу. В этом отношении нашим драматургам предстоит многое сделать. Пора вплотную заняться пьесами и фильмами, посвященными работе суда, прокуратуры и уголовного розыска.

В драматургическом произведении, как и во всяком другом произведении, должны полностью отсутствовать элементы романтизации преступника. Но я хочу предупредить: не следует путать романтизацию преступления, романтизацию преступника с романтизацией возвращения преступника к честной жизни. Задумайтесь над этим, товарищи!

Если мы от этого откажемся, то мы тем самым снимем тему огромную, вечную, общечеловеческую, начатую Достоевским и продолженную Макаренко, тему обращения и возвращения к светлым началам всякого человека, в том числе и преступника, тему возвращения преступника к честной, трудовой жизни.