О головах

КАДРИ

ИЛЬМАР

МАТЬ

ОТЕЦ

МАРТ

ШАХТЕРЫ

Время действия: наши дни

Место действия: сланцевая шахта в Эстонии

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Полутемная комната с довольно безликой светлой мебелью. Дверь слева ведет в переднюю и кухню, справа — в спальню. На стене несколько картин, маска Пьеро и коллекция бабочек.

Тихо играет музыка.

Когда открывается занавес, мы видим КАДРИ, которая сидит, поджав ноги, в большом потрепанном кожаном кресле, которое явно выпадает из общего стиля. У Кадри в руках тетрадь, которую она едва ли читает, так как за окном сумеречный осенний вечер.

Кадри нельзя назвать красивой. Ей около 25, но в полумраке ее можно принять за 15-летнего мальчишку — она плоскогрудая, худенькая и хрупкая, с короткой стрижкой. Она из тех женщин, во внешности которых всегда что-то не в порядке, которые не всегда верно выбирают себе одежду и прическу, если они вообще делают это сознательно. Но, несмотря на это, в ней есть свое обаяние. Она сидит почти неподвижно, но можно представить, что если она что-то предпримет, действия ее будут быстрыми, резкими, порывистыми. В ее угловатой фигурке много непокорности, непримиримости, чисто гаврошеской удали, умения постоять за себя. На Кадри старый домашний халатик, небрежно застегнутый.

Пластинка проиграла, но Кадри не спешит ее снимать, может быть, оттого, что хлопнула дверь; в передней зажегся свет, и яркая полоска перерезала сумрачную комнату.

Вскоре отворяется дверь, на пороге ИЛЬМАР, он зажигает свет и в комнате. Теперь мы видим, что здесь царят бок о бок порядок и хаос — на ковре валяется щетка, пылесос включен в розетку, на столе свежая белая скатерть и несколько тарелок, — видимо, уборка квартиры была прервана. Два стула опрокинуты на диван.

Взгляд Ильмара скользит по комнате. Если он и удивлен, то хорошо скрывает это — на лице его появляется усмешка, веселая, немного высокомерная, наигранно дружелюбная, которая не покидает его в трудные минуты. Она словно приросла к его лицу.

Ильмару лет 30, он красив; в его красоте есть что-то женственное. У него нездоровый цвет лица, отечные веки.

Ильмар выключает проигрыватель, снимает с дивана стулья, выдергивает штепсель пылесоса, прибирает на столе.

Кадри бросает на Ильмара единственный взгляд — и этого ей достаточно, чтобы понять: Ильмар не вполне трезв. Однако мы догадываемся об этом не сразу.

Пока Ильмар хлопочет, Кадри как бы внутренне напрягается, но не произносит ни единого слова, она почти недвижима, Ильмар улыбается ей своей типовой улыбкой и, посвистывая, идет на кухню, откуда сразу доносится стук посуды.

NB! Авторские ремарки на протяжении всей пьесы не стоит воспринимать слишком дословно: все они выражают лишь один из возможных вариантов игры. Однако это не значит, что к ним вовсе не следует прислушиваться.

ГОЛОС ИЛЬМАРА. Кадри, молодчина! Успела хоть немного прибрать… Что-то я не могу найти перец. Я ужасный балбес — мне просто от природы не дано находить перец. Ведь у нас на кухне все на своих местах, а я, дурачина, не вижу. Но ведь перец должен где-то быть. Я его сам вчера купил.

КАДРИ (дает обмануть себя и забывает о намерении устроить ему бойкот). Ты купил перец?

В дверях появляется победоносно сияющее лицо Ильмара.

ИЛЬМАР. Неужели я забыл? Неужели я купил только пиво? Ну, конечно, я все перепутал… (Исчезает. Вскоре снова слышится его голос.) Ну и болван… Ищу перец, а он у меня под носом. В нашем миленьком грибочке-мухоморе. (Кадри встает, идет в спальню. Ильмар появляется с блюдами. Судя по ним, предстоит праздничный ужин. Ильмар накрывает на четверых. Заметив исчезновение Кадри, он становится серьезнее.) Кадри! (Молчание.) Кадри, ведь ты тоже фаталистка… Человек не может всегда все предвидеть… Но мы успеем — раньше восьми они не явятся. (Подождав немного, идет на кухню. Выходит Кадри в светлом, полупраздничном платье. Кадри торопливо и без заметных результатов причесывается перед зеркалом. Ильмар появляется с очередными тарелками.)

КАДРИ (в боевой готовности). Прости меня, дорогой! Я, наверно, слишком непокладиста! Мой доблестный муженек, неутомимый буритель «коричневого золота», явился домой так рано, а я не бросилась ему на шею. (С иронией.) К счастью, мой герой труда весьма толстокож. (Басом, кому-то подражая — как позже выяснится, — Марту.) Но по рюмочке все же пропустили, или, как говорит ваш Март, «заложили за воротник»… Как же — в этом столько здорового юмора. Шутки «хозяев жизни».

ИЛЬМАР. Кадри…

КАДРИ. Да, счастье мое. Ты что-то сказал?

ИЛЬМАР. Нет, только подумал.

КАДРИ. Очень интересно.

ИЛЬМАР (искренне). Я подумал, что этот тон идет тебе и женушка у меня что надо. Честно.

КАДРИ (по-прежнему иронически). Жаль, что ты не смог сегодня задержаться подольше. Ведь вам за кружкой пива нужно столько важных дел обсудить. Серьезные проблемы серьезных людей. Ведь не каждый день инженера «выдвигают» в рабочие… Ты все еще рабочий? Или тебя уже выдвинули в вахтеры?

ИЛЬМАР (задет). Но ведь это не навечно. Три месяца когда-нибудь истекут… (С издевкой.) Это здорово, что хоть ты не дуешься и не пилишь меня. Всепонимающая жена — опора мужчины во всех жизненных испытаниях…

КАДРИ. Стараемся! Стараемся оправдать оказанное доверие. Если надо — можем подставить и плечо… Странно, сегодня тебя и не надо подпирать, стоишь твердо, как дуб в бурю. Сегодня ты произведешь на родителей хорошее впечатление, если они все-таки придут.

ИЛЬМАР. Да ладно тебе… Смотри, я почти трезвый.

КАДРИ. Конечно, можешь запросто выпить еще три рюмки, только тогда тебя, бедненького, вытошнит. (Поправляет скатерть.)

ИЛЬМАР (прибирает в комнате, после молчания). Послушай, давай заключим на сегодня перемирие. Взгляни на меня — неужели не видишь, как ты меня затюкала? Даже на войне заключают перемирия, например, на Рождество, на Троицу…

КАДРИ. А сегодня придет взглянуть на своего дитятю двоица — король и королева. А их ненаглядный, такой радостный, шлепает по комнате.

ИЛЬМАР. Ну, так как? Мир? (Передвигает стулья.)

КАДРИ (словно не слышит). Как ты думаешь, король и королева принесут нам подарки? Могу поспорить, что это будет торт. Домашний, на дюжине яиц. У тебя такая хорошая мама и такое образцовое дошкольное воспитание, что у меня от зависти колени подгибаются. Видно, все же придется пойти на перемирие, надо быть бессердечной, чтобы огорчать такую даму. «Всем хорошим во мне я обязан мамочке!» (Уборка продолжается.)

ИЛЬМАР. Угомонись. Что она тебе сделала?

КАДРИ. Мама понимает тебя, папа понимает тебя, Только я не понимаю тебя и твоих трудностей. (Словно цитируя.) «Временные трудности и временные приступы слабости…» Но они пройдут и ты восстанешь из пепла, вина и блевотины словно феникс — мамина, папина и моя отрада. И скоро ты снова будешь любимчиком директоров и министерских работников — мужественным командиром производства.

ИЛЬМАР. Ты говоришь это так, словно вне себя от счастья, что у меня все пошло так плохо. И вообще… тебя сам черт не разберет! Когда у меня все шло как по маслу, моя супруга вздыхала, что ее мечта — быть женой простого, честного труженика. Теперь, когда я стал им, — опять вздохи. Ты сама не знаешь, чего хочешь.

КАДРИ. Последний в городе не всегда бывает первым на деревне.

ИЛЬМАР. Ну, скажи, чего ты от меня сейчас хочешь? Чтобы я просил прощения, бросился на колени?

КАДРИ (холодно). Ради бога только не бросайся на колени — потом не встанешь.

ИЛЬМАР. Честное слово, это препарирование лягушек сделало тебя садисткой.

КАДРИ. Если бы ты только знал, как ты противен. Ты — хуже любой ободранной лягушки.

ИЛЬМАР. Благодарю.

КАДРИ (выливает всю накопившуюся злость). Поглядите, он рассердился, и сразу спинка выпрямилась. Весь напыжился. Какой неотразимый — прямо актер третьей категории. Господи, как я могла так влипнуть! Как я сразу не раскусила его. (С колкой иронией.) Он ходил рядом со мной в эти лунные ночи. Он был немногословен: ведь мужчинам болтать не к лицу. Серьезный, деловитый, полный замыслов. Я прямо диву давалась, что он меня вообще замечает, этот «прилежный студент». «Я не уверен, Кадри, что карьера практика принесет мне удовлетворение. Думаю, что это может дать только наука. Но прежде надо годика на два окунуться в жизнь…» Вот ты сейчас там и барахтаешься, дипломированный крепильщик. А я, дуреха, смотрела на него во все глаза и боялась пошевелиться, когда этот чудо-мальчик брал меня в парке за руку. (Другим тоном.) Чего ты трясешь этой тряпкой, ведь не умеешь, дай сюда!

ИЛЬМАР (довольно грубо). Выходит, ты по-крупному влипла, бедняжка! Жаль. И уйти тоже не можешь… Живешь с крепильщиком и пописываешь свою кандидатскую. У тебя верное сердце любящей жены, моя дорогая. Если я когда-либо пойду ко дну, ты пойдешь вместе со мной! Такие, как ты, не удирают, как крысы с тонущего корабля. А знай себе грызут дальше.

КАДРИ (бросает тряпку, подходит вплотную к Ильмару: кажется, что она сейчас ударит его. Оба, тяжело дыша, смотрят в глаза друг другу. Затем Кадри неуверенно поворачивается и идет к окну, смотрит в темноту. Долгая пауза.) Честное слово, Ильмар, я уйду. Я не могу больше с тобой. (Пауза.)

ИЛЬМАР (тоном: «Я знаю, ты не любишь оправданий). Кадри, я не собираюсь оправдываться или просить прощения. Я знаю, ты этого не терпишь. Но есть такие деньги, которые… будто жгут карман. Сегодня я получил первую… ну, не инженерскую получку, понимаешь…

КАДРИ. Еще пять раз получишь, если нового номера не выкинешь.

ИЛЬМАР (с фатальным спокойствием). Это было в пред-пред-пред-предпоследний раз…

КАДРИ (почти дружески). На! (Протягивает ему на кончике вилки лук.) Поешь луку! Негодник мой впечатлительный. Деньги у него, видите ли, карман жгут. Бери, бери, а не то мамочка захмелеет от одних твоих винных паров. Или погрызи на кухне кофейных зерен. (Ильмар идет на кухню. Кадри возится у стола.)

ГОЛОС ИЛЬМАРА. А где эти зерна?

КАДРИ. Кофейные зерна мужчины должны сами находить. Особенно те, от кого всегда разит и кто должен их часто грызть… Поищи на верхней полке. В синей жестяной банке, на которой нарисованы люди с флагами — они маршируют и требуют мира. Грызи и молчи!

ИЛЬМАР. Слышишь, я уже грызу. И молчу.

Кадри проводит рукой по волосам — это какой-то усталый жест — и снова подходит к зеркалу. Звонок. Ильмар, растерянный, появляется в дверях.

ИЛЬМАР. Наверно, они… (Подходит к зеркалу.)

КАДРИ (напоследок окидывает взглядом комнату, что-то поправляет, полушепотом). Ступай, открой… Ты вполне в порядке, только не дыши в их сторону.

ИЛЬМАР. Мой галстук… Нет, я должен надеть новый. Открой ты. (Идет менять галстук. Кадри бежит в переднюю.)

ГОЛОС МАТЕРИ. Здравствуй, милочка! О, как тебе идет это платье! Шик! Вот это вам… Интересно, как он сегодня удался?

Ильмар быстро наливает из графина рюмку коньяку.

ГОЛОС ОТЦА. Кто же невесткам руки целует?! Только в лобик, только в лобик.

ГОЛОС МАТЕРИ. Эдуард!

ГОЛОС ОТЦА. У тещи целуют руку, невестку целуют в лоб, законную жену — в губы, незаконную — в глаза.

ГОЛОС МАТЕРИ. Перестань, Эдуард! Вогнал девочку в краску. Ильмар там? (Шаги. В дверях появляется МАТЬ в замысловатой розовой шляпе и в белых перчатках. Ильмар идет ей навстречу, на ходу повязывая галстук.)

МАТЬ (через плечо). Он весь в тебя, Эдуард! Тоже не может справиться с галстуком. Перед банкетами всегда мне приходилось делать эту работу… Иди сюда, я помогу тебе, мой большой неловкий мальчик! (Ильмар, сам повязав галстук, целует мать в лоб. Вероятно, он задерживает дыхание, но это не должно вылиться в фарс.)

КАДРИ (прячет торт за спину). Отгадай, Ильмар, что твоя мама нам принесла?

ИЛЬМАР. Кролика …

КАДРИ. Глупый! Отгадай! Ни за что не отгадаешь … (Играет не очень искусно.) Вот, торт! И какой огромный!

В дверях появляется ОТЕЦ. Он лет на десять старше матери, но старается держаться как неунывающий студент. Он играет свою роль опереточного старца-ловеласа с удовольствием и вполне сознательно, последнее делает его по-своему симпатичным. Он плохо слышит, поэтому в ухе у него слуховой аппарат.

ОТЕЦ. Ого! Вот это стол! (Он обхватывает одной рукой мать, другой — Кадри и, дурачась, напевает.) Люби красоток, пей и пой —

И грусть расстанется с тобой!

МАТЬ. Эдуард!

ОТЕЦ. О, повелительница!

КАДРИ. Присаживайтесь. Я принесу кофе. Ильмар, позаботься о родителях.

МАТЬ. Может, не будем торопиться. Ильмар, будь добр, сходи с отцом, посмотри, что с машиной. Эдуард, как мальчишка, не может, чтобы не обгонять по пути все машины. Это на нашем-то «Москвиче», старом драндулете. Да еще имея такое зрение и слух! Что-то в машине напоследок затарахтело. Как-никак — ты инженер.

КАДРИ. Конечно, посмотри.

ОТЕЦ. Кажется, в карбюраторе… Идем, уважаемый господин инженер!

МАТЬ (с упреком). В этом костюме! (Кадри.) Тебе, наверно, нелегко с ним.

ИЛЬМАР. Я только взгляну, в чем дело. Если надо, напялю комбинезон. (Ильмар с отцом выходят.)

МАТЬ (окидывает взглядом комнату и стол, садится на диван). Какой непослушный! Он с самого детства ужасный замарашка. Самый неряшливый во дворе был. Одет, как куколка, — я не хочу хвастать, это, конечно, давалось нам нелегко, а грязнуля из грязнуль. Мужчины не меняются, они остаются вечными детьми. Не правда ли?

КАДРИ. Конечно.

МАТЬ (озабоченно). Что-то у него цвет лица неважный. Наверно, слишком много курит. У него с детства слабые легкие. Постарайся его удерживать.

КАДРИ. Да я уж и так ругаю.

МАТЬ. Прямо желтый с лица. Конечно, и на работе свои заботы. А еще этот воздух у вас — сплошной дым и чад… Кажется, он не вполне доволен своей работой?

КАДРИ. Почему вы так думаете?

МАТЬ. Говори мне «ты». Неужели я так стара или так неприступна, что не обойтись без множественного числа?

КАДРИ. Мы так редко видимся…

МАТЬ. Это верно, но все же. Ведь мы обе матери. Жена становится для мужа всегда в какой-то степени матерью… Так как же у него на работе?

КАДРИ. Подробностей о его работе я не знаю, но, кажется, все в порядке. Зарабатывает неплохо.

МАТЬ. Деньги еще не все. На этой фабрике или заводе, наверно, монотонная работа — каждый день одно и то же… сажа, копоть и, видимо, нет перспектив для роста… А Ильмар у нас с детства такой усердный. Годы идут… Я считаю, ему нужно попытать счастья в аспирантуре. Все же наука — совсем другое дело. (Замечает на стене коллекцию бабочек, ласково.) Все еще висят.

КАДРИ (немного смешавшись). Да.

МАТЬ. Ими-то ты и заманила моего мальчика. Хитрая девчонка — позвала ловить ночных бабочек. А там уж… Теперь это у вас вроде семейной реликвии.

КАДРИ. Да, иногда поссоримся… ведь бывает такое…

МАТЬ. Конечно, бывает…

КАДРИ. Тогда эти бабочки…

МАТЬ. Понимаю… Получается, что они сыграли большую роль в выборе твоей профессии? Все еще учительствуешь?

КАДРИ. Нет. Не оказалось педагогических способностей.

МАТЬ. Значит, бросила! А чем тут еще можно заниматься образованной женщине? Неужели пошла на фабрику?

КАДРИ. Нет, я поступила в аспирантуру.

МАТЬ. Что? Куда?

КАДРИ (жалеет, что сказала). Это здесь же. Изучаю влияние высших фенолов на живые организмы.

МАТЬ. О! Поздравляю! И не трудно? (Эта новость задела ее за живое, с этой минуты в этом доме ей все не по душе.)

КАДРИ. Конечно, трудно. Иногда бьюсь-бьюсь… Прямо тупица какая-то…

МАТЬ. Я имела в виду — материально не трудно?

КАДРИ. Материально — нет. В денежном отношении я почти не проиграла. Очная аспирантура — только на десять рублей меньше прежней зарплаты.

МАТЬ. Десять рублей — тоже деньги.

КАДРИ. При зарплате Ильмара — деньги для нас не проблема.

МАТЬ. Так-так… И все же вам не помешало бы откладывать. Хотя бы для обмена квартиры. В этих каморках вдвоем не позанимаешься. Нужен покой и тишина. Инженер и… (ей трудно это произнести) может быть, будущий ученый. Вам должны дать квартиру побольше. Требуйте! Ты знаешь, какой Ильмар щепетильный. Ты должна постоять за него!

КАДРИ. Мы уже требовали. Но бездетной семье…

МАТЬ. Значит, плохо требовали! А обои нужно сменить. Этот ужасный рисунок… как в общежитии. Мы с отцом меняем обои почти каждый год. И занавески могли бы быть посветлее… Конечно, если это вам под силу.

КАДРИ. Мы как раз собирались.

МАТЬ. Хорошо, что хоть собирались. (Встает, ходит по комнате.) Да, я в свое время тоже хотела учиться. Но не было возможности. It wasn't possible… У тебя, конечно, теперь она есть… Yes! But, darling, I'm sure, you speak no perfect English… as you have done these magisterminimum examinations?

КАДРИ (с весьма неважным произношением). Oh, I am sorry! My English is very bad…

МАТЬ. Really, your pronunciation isn't good. Say: «Pronounciation»!

КАДРИ (с трудом). Pro-noun-ci-ation…

МАТЬ. Pronounciation!

КАДРИ. Pro-noun-ci… Честное слово, нет способностей! Еле-еле сдала на тройку.

Постановщик может при желании расширить эту сцену пытки.

МАТЬ. You ought to read loudly for ex. «Alice», «White fang»… And Ilmar would help you. У него это идет гораздо лучше. Представляешь, в шесть лет он пересказывал «White fang». (За окном шум мотора.) О, теперь совсем другое дело. У Ильмара золотые руки.

КАДРИ. Да.

МАТЬ (глядя на стол). Зачем вы так… не по средствам… Икра и все такое… Ведь мы с отцом простые пожилые люди. Вам придется жить более экономно. Ильмару одному трудно…

КАДРИ (немного обиженно). Почему одному? Я же почти ничего не потеряла.

МАТЬ. Сколько он зарабатывает?

КАДРИ. Около двух с половиной. Да мои девяносто.

МАТЬ. Неужели это нелепое кресло вам нравится? От него же одна бахрома осталась…

КАДРИ. Это единственная вещь в доме, которая принадлежит мне лично.

МАТЬ. И все же оно не подходит сюда. Ну, никак не подходит.

КАДРИ. Но Ильмар не возражает.

МАТЬ. Разве мужчины в таких делах… (У стола.) Десертные ложки нужно класть с этой стороны. (Замечает мокрую рюмку.) Это Ильмар?

КАДРИ. Мы оба выпили по рюмочке…

МАТЬ. Этот алкоголь — ужасная вещь. Отец Ильмара еще зеленым студентиком… тоже любил выпить, но вовремя одумался и бросил. Я надеюсь, дорогая, вы оба серьезно подумаете над моими словами.

КАДРИ (взрывается). Это я каждый вечер приучаю его пить. Силой заставляю, а он отбрыкивается.

МАТЬ. Это неуместные шутки, Кадри.

КАДРИ (отворачивается). Гм…

МАТЬ (понимает, что зашла слишком далеко). Я понимаю тебя, дорогая. Здесь неудивительно стать нервной. (Раздвигает занавески.) Этот дым на горизонте — утром, днем, ночью, и эти… терриконы. К этому, наверно, нелегко привыкнуть?

КАДРИ (пытается взять себя в руки). Не так уж все это ужасно. Когда Ильмар впервые привез меня сюда, у меня было почти такое же чувство, как у Крыыт[4] после прибытия на Варгамяэ. Я помню, в тот день моросило и дым стлался низко над городом. Я была просто несчастна. А теперь привыкла. (Немного оживляется.) Здесь даже по-своему красиво… Чем-то напоминает фильмы итальянского неореализма… Вечером на терриконах зажигаются красные огоньки… И люди такие простые, добрые, не важничают.

МАТЬ. Да-да. Но оставаться здесь навсегда не надо. Лучше и не приучайтесь любить это место. Потом будет трудно расстаться… Но публика тут… эти шахтеры… это же сплошь пропойцы.

Возвращаются Ильмар с отцом. Если не зрители, то обе женщины сразу почувствовали, что мужчины…

ОТЕЦ (лукаво). Аккумулятор сел. Пришлось подзарядить.

МАТЬ. Что вам пришлось подзарядить: аккумулятор или…

ИЛЬМАР. Слегка почистили клеммы. Зажигание не срабатывало… К утру будет полный порядок. Может, наконец сядем за стол?

МАТЬ. А руки?

ИЛЬМАР. Мы в гараже сполоснули.

Все садятся за стол. Ильмар разливает коньяк. Мать дает себе налить только полрюмки и зорко следит за сыном, что несколько сковывает последнего. За столом царит какая-то неловкая атмосфера, которую нарушает мать.

МАТЬ (Кадри). Значит, ты нашла в себе силы отказаться от своих питомцев… Мне тоже когда-то давно предлагали работу в издательстве — переводы. Прямо на несколько лет, но этот план не удался с самого начала. А все — из-за душевной доброты.

КАДРИ. Вот как?

МАТЬ. Я как раз собиралась подавать заявление об уходе, как вдруг заболела дизентерией. Отвратительная болезнь. Я лежала в инфекционной больнице, а туда, как вы знаете, никого близко не подпускают. Я и не надеялась никого увидеть, как вдруг в один прекрасный день — это был действительно прекрасный солнечный день — я слышу знакомую песню. Окно было открыто, я подошла к нему и — как вы думаете, — что я увидела? Весь мой класс, все мои ученики до единого — я их пересчитала — выстроились у забора. Они размахивали флажками и пели эту чудесную английскую песенку, ну, вы знаете… (Поет, размахивая воображаемым флажком.)

Я была тронута до слез. А заявление так и осталось под сукном.

КАДРИ (с напряжением). Мне тоже было жаль оставлять своих ребят. Они принесли мне в Женский день подарок. Помнишь, Ильмар? Коробку для торта. Оставили за дверью на половике. Я открыла коробку и увидела семь зеленых лягушат. У каждого на спинке белой краской было выведено по букве. Вместе получилось слово «счастье». А на дне коробки было написано «Желает Вам 6а класс».

МАТЬ (немного шокирована). Лягушки! Странный подарок… Лично я бы…

КАДРИ (прерывая). Ничего странного. Ведь я преподавала биологию и незадолго до того демонстрировала им, как сокращается под воздействием электрического тока лапка лягушки.

МАТЬ (почти испуганно). Живой лягушки?

КАДРИ (насмешливо). Я не знаю, можно ли считать лапку, отрезанную у живой лягушки…

ИЛЬМАР (перебивает). Кадри! (Пытается улыбнуться.) Ты у нас за столом единственный биолог, поэтому…

МАТЬ. Для женщины это слишком… слишком трудная профессия. Я представляю молодую женщину… ученого скорее филологом или, скажем, музыковедом… Но, видимо, на эти специальности наплыв больше.

КАДРИ. А по-моему, все эти литературоведения и музыковедения — переливание из пустого в порожнее. Мне эта болтология просто физически противна.

МАТЬ (многозначительно). Дело вкуса.

КАДРИ (по-прежнему насмешливо). Пожалуйста, паштет. Честное слово, он не из лягушатины, а из натуральной телятины.

ОТЕЦ (чувствуя, что атмосфера сгущается). Может, споем все вместе? (На него не обращают внимания.)

МАТЬ. М-да… Биология требует твердого, каменного сердца. Только с твердым сердцем можно пробиться в жизни. Такова жизнь. (Ильмару.) А у тебя мягкое сердце. Ты позволяешь сесть себе на шею… (Напряженная пауза.) Я имею в виду, конечно, эту фабрику.

ИЛЬМАР (немного глуповато). Я тоже воспитываю характер. (Машинально берет рюмку.)

МАТЬ (пытаясь шутить). За рюмкой коньяка?

ИЛЬМАР. Не только. (Вспомнив что-то.) У нас на фабрике есть один парень. Когда ему предложишь вот это (поднимает рюмку, пьет), он говорит: «Не могу отказаться. Характер у меня очень сильный. Сам бы отказался, да характер не дает». (Смеется, остальные молчат. Отец тоже осушил свою рюмку.)

МАТЬ (чтобы что-то сказать). Что это за парень?

ИЛЬМАР. Мой бригадир.

МАТЬ. Твой? То есть твой подчиненный?

ИЛЬМАР. Ну, да…

МАТЬ. Знаешь, я тебе советую соблюдать с ними дистанцию.

Снова неловкая пауза. Отец встает, вытаскивает из внутреннего кармана несколько листков бумаги. Строгий взгляд жены уже не действует на него — он начинает заметно пьянеть.

ОТЕЦ. Silencium. «Тишины», как сказал философ.

МАТЬ (немного изменившись в лице, пытаясь улыбнуться). Никак не оставишь свои корпорантские замашки. (Кадри в глубине души рада, что обстановка обратилась не в пользу «святого семейства», и даже не пытается этого скрыть.)

ОТЕЦ.

(Строит матери глазки, Кадри прыскает.)

(Оказывается, перепутал листки, импровизирует.)

(Окончательно запутался, импровизирует.)

Он вполне доволен своим выступлением. Кадри хохочет — это вовсе не обидный смех, но он задевает мать. Кадри хлопает в ладоши. Отец пытается взять апельсин, но опрокидывает кувшин со сливками. Мать в тихом бешенстве. Кадри приносит тряпку и быстро все улаживает. Наливает отцу новую рюмку.

МАТЬ. Эдуард, на сегодня тебе хватит. Твоя печень… С его печенью шутки плохи. (Берет дольку того самого апельсина, что наделал столько неприятностей. Он, действительно, плохо разрезан.) М-да… Милая невестушка, видно, лягушек ты разделываешь более ловко…

КАДРИ. Разумеется. Это моя работа.

МАТЬ. Надеюсь, ты их домой не приносишь?

КАДРИ (теряя терпение). Конечно, приношу. Я режу их по ночам. И они, бедняжки, так страшно квакают. В будущем собираюсь приносить домой собак и лошадей.

МАТЬ. Кадри!

ИЛЬМАР (как эхо). Кадри!

КАДРИ (смотрит на отца). Кто-то еще должен сказать «Кадри!»

ОТЕЦ (не понял). Прозит! (Чокается с Кадри. Мать с достоинством встает.)

МАТЬ. Ильмар, будь добр, проводи меня на балкон. Эти разговоры и этот медицинский запах в вашей комнате… Ты, конечно, извини, Кадри!

КАДРИ. Ильмар, помоги же «мадам маме».

Ильмар в нерешительности встает, выходит с матерью.

ОТЕЦ (пытается спасти положение, притворяясь, будто ничего не заметил). Как вам нравится профессия педагога?

КАДРИ (сквозь слезы). Очень!

ОТЕЦ. Погромче! Что-то я сегодня слышу хуже обычного.

Кадри переходит на повышенный тон, почти кричит.

КАДРИ. Очень нравится!!!

ОТЕЦ. А как себя ведет Ильмар? Хороший ли он муж? (Строит глазки.) Довольна ли им моя маленькая невестушка?

КАДРИ. Так довольна, что дальше некуда!

ОТЕЦ. Помогает ли он тебе по хозяйству?

КАДРИ. Да, он помогает мне по хозяйству.

ОТЕЦ. А дрова он иногда колет?

КАДРИ. Да, он иногда колет дрова.

ОТЕЦ (лукаво). Но ведь у вас центральное отопление.

КАДРИ. Ну и что? Ему все равно ужасно нравится колоть дрова. А еще он поливает мои цветочки.

ОТЕЦ. Вот как?

КАДРИ (почти в истерике). А еще он убаюкивает меня: «Спи моя крошка, усни»!

ОТЕЦ. Даже так?

КАДРИ (увеличивает темп). Он кладет мне в кофе сахар.

ОТЕЦ. Ай-ай…

КАДРИ. Он моет мне спину.

ОТЕЦ. Ты маленькая плутовка…

КАДРИ. Он пришивает пуговицы к моим лифчикам.

Он сочиняет стихи на день моего рождения.

Он приносит мне опохмелиться.

В дверях появляется мать, ее поддерживает под руку

Ильмар, у него на лице виноватое выражение. Кадри заметив их, распаляется еще больше.

МАТЬ. Эдуард, я надеюсь, твоя беседа с этим «молодым ученым» закончена! Мы пойдем сейчас к моей школьной подруге Мете. Машина до утра останется здесь. Ильмар позаботится, чтобы на нее тоже не накинулись со скальпелем. (Отец тут же встает, но с явной неохотой.) Бедный Ильмар! Ты проводишь нас. Железнодорожная улица, 9. (Кадри.) Вы можете в переднюю не выходить.

Ильмар бросает на Кадри несчастный взгляд и с виноватым видом выходит. Кадри некоторое время сидит одна за столом. Затем встает и пересаживается в кресло. Поджимает под себя ноги и остается в той же позе, что и в начале действия.

Конец первого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ильмар попал под дождь, он вытирает лицо и волосы, затем жадно пьет коньяк прямо из горлышка.

КАДРИ. «За столом у нас жрицы Афины — две женщины, два педагога»…

ИЛЬМАР (медленно, не глядя на Кадри). Все-таки не удержалась, чтобы не выгнать моих родителей. Ночью им пришлось стучаться в дверь какой-то чужой тетки. Теперь ты довольна, экспериментатор?

КАДРИ. Скажи, в чем я виновата? Все ей тут не нравилось! Ее взгляд говорил: ты противная, бездарная, невоспитанная иждивенка, живодерка, только сосешь кровь моего сыночка…

ИЛЬМАР (тише). Зачем тебе нужно было говорить, что поступила в аспирантуру? Оттуда все и пошло…

КАДРИ (искренне). Знаешь, это сорвалось как-то нечаянно, к слову. Поверь, я сказала это не нарочно.

ИЛЬМАР. Не нарочно…

КАДРИ. Но ведь о твоем деле я умолчала!

ИЛЬМАР. Умолчала…

КАДРИ. Как ты не понимаешь, что скрывать, изворачиваться… От этого можно с ума сойти. Как все это мерзко, мерзко! Знаешь, кажется, твоя мать учуяла, что у тебя что-то случилось.

ИЛЬМАР (настороженно). Думаешь?

КАДРИ. Уверена.

ИЛЬМАР. А с чего бы она могла это взять?

КАДРИ. С чего хочешь. Мне показалось, что она даже побоялась подробнее расспросить.

ИЛЬМАР (шагает по комнате). К утру аккумулятор будет в порядке, и они уедут.

КАДРИ. На тебя жалко смотреть. Мне жаль тебя, и себя, и… (пауза) даже твою мать. (Плачет.)

ИЛЬМАР. Кадри…

КАДРИ. Она прекрасно знает, что у меня за душой не было ничего. Только это кресло… А она захотела и его выкинуть.

ИЛЬМАР. А мы не будем выкидывать.

КАДРИ. А потом она издевалась над моим английским произношением. Я понимаю, что мне нельзя было так себя вести, но я не могла иначе. Она сама довела меня. (Пытается сквозь слезы улыбнуться.) А папа у тебя бравый. Этакий симпатичный донжуанистый старичок… петух в отставке…

ИЛЬМАР. Кадри…

КАДРИ. Ну, может, не совсем в отставке. Наверно; раньше он был бойкий петушок, пока его не переехал… этот каток.

ИЛЬМАР. Ты должна попытаться понять… этот каток.

КАДРИ. Почему я должна всех понимать? Сама она ни капельки не старается понять меня. Она ненавидит меня. Всеми фибрами.

ИЛЬМАР (успокаивает). Она ведь тоже нервная. Отец, когда они поженились, был довольно зажиточным. А мама — нет. Он здорово выпивал. Мама тайком откладывала деньги, тайком на дому шила. Только для того, чтобы я мог брать уроки музыки, тенниса, фигурного катания, чтобы одевался не хуже других. Вот на это и ушли ее нервы.

КАДРИ (вспоминает). «Одет, как куколка, а грязнуля из грязнуль». Мальчик, читающий «Алису». Ильмар, я, наверно, завтра извинюсь перед твоей мамой, что-то я была в растрепанных чувствах…

ИЛЬМАР (нежно). Бедняжка. Не надо. Ты и сейчас в растрепанных чувствах. Наша Кадри-растрепа.

Гладит ее по голове. Кадри не противится.

КАДРИ. Ага — растрепа. Знаешь, я вначале даже радовалась, что у тебя эта авария случилась. Думала, может, хоть это тебя образумит. А у тебя как пошли осечка за осечкой. Теперь те, кого ты раньше считал своими друзьями, встретив тебя на улице, живо перебегают на другую сторону.

ИЛЬМАР. Ну и пускай.

КАДРИ (радостно). Конечно, пускай. Было бы хуже, если бы ты один выпутался из этой истории. И постепенно ты превратился бы в большой, важный и пузатый нуль.

Ильмар опускается на ковер перед Кадри. Она тоже присаживается рядом с ним. Вскоре голова Ильмара оказывается на коленях Кадри. Все это означает ритуал примирения, который напоминает им обоим о чем-то светлом, давнишнем. Вероятно, нет необходимости диктовать актерам эти движения, а также интонации голоса. Короче — вся эта пантомима-метаморфоза должна перенести их обоих в некую радостно-лукаво-сентиментальную страну «пай-детишек».

ИЛЬМАР (напевал). Большой-большой, важный-важный, пузатый-пузатый нуль.

КАДРИ. Я не хочу, чтобы у меня был большой-большой, важный-важный, пузатый-пузатый нуль.

ИЛЬМАР. Тогда я не буду.

КАДРИ. Не будь!

ИЛЬМАР. Вот и не буду!

КАДРИ. Вот и не будь!

ИЛЬМАР. Ни за что!

КАДРИ. Ни за что!

ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь…

КАДРИ. Я не знаю.

ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь, из чего…

КАДРИ. Я не знаю, из чего.

ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь, из чего сделаны…

КАДРИ. Я не знаю, из чего сделаны.

ИЛЬМАР. Тогда я скажу тебе.

КАДРИ. Скажи мне…

ИЛЬМАР (напевая). Из чего сделаны мальчишки?

КАДРИ. Из чего сделаны мальчишки?

ИЛЬМАР.

Из лягушки и кота

и щенячьего хвоста.

Вот из чего сделаны мальчишки!

Из чего сделаны девчонки?

КАДРИ. Из чего сделаны девчонки?

ИЛЬМАР.

Из булки и крема

и клубничного джема.

ВМЕСТЕ.

Вот из чего сделаны девчонки!

Вот из чего…

Звонок.

КАДРИ (тихо). Не открывай.

Звонят снова и снова.

ИЛЬМАР. А вдруг это они вернулись?

КАДРИ. Родители? Нет, это не они. Не открывай. (Звонят.)

ИЛЬМАР. А вдруг все же они… (Ждет еще немного, продолжают звонить. Идет открывать. Вскоре в комнату входит МАРТ в одежде шахтера. Ему около 30, он нетрезв, но этот здоровяк не из тех, кто устает. Этот отважный парень выглядит немного комично потому, что пытается произвести впечатление мужчины еще более отважного, чем есть на самом деле. Он вежливо приближается к Кадри, к которой, видимо, относится с большим почтением, и протягивает ей букет цветов. Затем уже более непринужденно вытаскивает из кармана бутылку водки, ловко открывает ее и ставит на стол. Кадри нахохлилась, но Март пытается отшутиться.)

МАРТ. Молодуха, не волнуйся. У меня хорошая новость.

КАДРИ. И закуска впридачу.

МАРТ. Хозяйка, сегодня пьянки не будет. У меня безалкогольный день. (Смеется.) Какая пьянка — только по полбанке на брата — и домой… Ильмар, присаживайся и чувствуй себя как дома. А новость у меня на самом деле есть.

КАДРИ. Ильмар, мы ведь уже собирались спать. У нас были гости. Завтра тоже день.

МАРТ. День, да не тот. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Послезавтра тоже день.

КАДРИ. Ильмар, выпроводи-ка этого молодца.

ИЛЬМАР. Кадри!.. (Марту.) В общем, у нас тут было в плане идти спать.

МАРТ. Правильно сказал: «было». А теперь уже нет, верно? (Кадри.) Честное слово, хозяюшка, пьянки не будет. Раздавим полбанки — и по домам. (Разливает в стаканы.)

КАДРИ (жестко). Ильмар, выпроводи его!

ИЛЬМАР (мнется). Но ведь это неудобно, Кадри… Мы только по две рюмочки… После сегодняшней бодяги это в самый раз. Мы за десять минут…

КАДРИ. Хочешь во что бы то ни стало напиться?

ИЛЬМАР (умоляюще). Кадри, ну не будь такой. Ведь человек пришел к нам с новостью.

МАРТ. Да, с новостью. Но коли меня слушать не желаете… включите завтра утром радио — «Последние известия». (Хвастливо.) Деньжат подвалит, уж не говоря о славе. Или наоборот! (Пьет.) Живем в рабочем государстве, у нас каждый человек — хозяин… Или наоборот. (Своим тоном он старается рассмешить Кадри, но добивается противоположного. Март заедает водку хлебом и берет ложкой винегрет, при этом он роняет большой кусок свеклы себе на грудь.)

КАДРИ. У вас винегрет в кармане, рабочий класс… Да пора бы уже и честь знать.

ИЛЬМАР (беспомощно). С природной стихией и женщинами, видно, шутить нельзя. Сам видишь, что, наверно, лучше…

МАРТ. Вижу… Вижу, что светской даме зазорно сидеть за одним столом с простым рабочим. А еще я вижу, что в этом доме брюки носит баба.

КАДРИ. Не то вы и брюки пропьете.

МАРТ (по-настоящему разозлившись). Ну, знаете ли, даже если бы мы пропивали каждый день по паре брюк, все равно бы хватило денег на новые. В нашей стране рабочему, если он трудится на совесть, деньги платят навалом. А от некоторых кисейных барышень государство отделывается тремя сиреневыми бумажками в месяц.

КАДРИ. Вам меньше, чем навалом, и нельзя. Иначе ни копейки на еду не останется — с голоду помрете. Ведь каждый хозяин заботится об орудиях производства.

ИЛЬМАР. Ну, будет вам — завелись…

КАДРИ. А ты лучше помолчи! (Март одновременно с ее репликой пренебрежительно машет на Ильмара рукой.)

ИЛЬМАР. Ну, валяйте, если нравится. (Выпивает рюмку.)

МАРТ. Орудия производства… Черт возьми! Конечно, есть и такие, для кого рабочий вообще не человек. А так… чернь, жук навозный… Если у тебя нет диплома и галстука-бабочки, так ты для некоторых — пустое место. А кто дело делает? Эти — с бабочками? Рабочий в шахте так вкалывает, что от пыли, пота и соплей перед глазами темно. А в газетах пишут — и правильно пишут, — что мы добываем для народа из-под земли тепло и свет. Спрашивается, социализм у нас или нет?

КАДРИ. Глядя на некоторых, трудно поверить.

МАРТ (с хитрецой). Ну, скажи, да или нет? Ведь да! А при социализме как? Каждый получает столько, сколько заслужил. И государство отваливает настоящему работяге в три-четыре раза больше, чем какому-нибудь исследователю комариных ног. Так кого же оно выше ставит, а? Рабочий — вот на ком все держится. Это еще Маркс говорил, и нечего тут вякать.

КАДРИ. Я не вижу здесь рабочих. Здесь двое пьяниц. Вот он получает триста рублей в месяц, все пропивает, и считается, что на нем все держится? Какое у вас образование? Пять классов?

МАРТ. Семь. И других это не касается.

КАДРИ. Выходит, грамоте кое-как обучены. Писать и считать тоже немного умеете.

МАРТ. Что пропью — сосчитать сумею. А еще я знаю, что именно за счет этих денег сочиняются всякие чепуховые стишки и изучаются комариные ноги. Это мы разрешаем!

КАДРИ. Крепко сказано! Хоть стой, хоть падай! Он разрешает — и точка.

МАРТ. Да, разрешаем. У шахтера течет в жилах кровь, а не эта… люмфа.

КАДРИ. Вы, наверное, хотели сказать лимфа.

МАРТ. Лимфа — люмфа, один черт. На этом ни одно государство не продержится, и этим народ не накормишь.

КАДРИ. И все равно мы живем лучше вас. Что вы имеете на свои бешеные деньги? Я говорю, конечно, не про всех рабочих, а про таких, как вы. Телевизор, кровать с никелированными шариками, мотоцикл да хроническую головную боль. Вот и все! А теперь я прошу — оставим эту политэкономию, вы в ней не очень-то разбираетесь, — и ступайте-ка домой.

МАРТ. Погоди. Я еще не закончил. Вот я и говорю, что все держится на нашем труде. И если какого-нибудь прогоревшего инженера опять ставят на ноги и тот ни за что ни про что получает зарплату, то это тоже делается за наши деньги.

ИЛЬМАР. Это уже про меня…

МАРТ. Понимай, как хочешь… Они тебя быстренько вытянут. Ясное дело!

ИЛЬМАР. Вам все ясно. Послушать вас, так диву даешься, как все в жизни ясно и просто. А мне вот ничего не ясно. (Пьет.)

КАДРИ. Кроме выпивки.

ИЛЬМАР. Правильно. Когда выпьешь, все вещи делаются такими туманными, что иногда кажутся совсем ясными. И я начинаю верить, например, в то, что я пью только оттого, что я пью. А это мне ясно, как день.

МАРТ. Ты оттого погорел, что жизни не знаешь. И рабочему не доверяешь.

ИЛЬМАР. Выходит, не знаю. До сих пор не пойму, почему я простым рабочим зарабатываю больше, чем зарабатывал инженером. И почему у нас допотопные генераторы работают лучше, чем новые. И еще я не пойму, почему я прогоревший инженер. Мне ничего не ясно. (Раздражен, снова пьет.) Завидую я тебе, Март. Тебе все ясно. И как надо выпивать, и что должна наука изучать, и как делать искусство, и кому какую зарплату платить. Начальству моему ясно все то, что можно выразить в тонно-часах, и ясно, как нужно произносить речи. Моей мамочке совершенно ясно, как мы должны жить с женой. А жене тоже кое-что ясно, еще как ясно! Оказывается, вся беда в том, что моя мама носит белые перчатки и что меня в детстве пичкали английским. Оказывается, все зло начинается с моей детской комнаты.

КАДРИ (сильно задета). Ах так, мамочку вспомнил. Теперь на меня набросится… Разойдетесь вы наконец по домам или нет? Хочешь пойду и позову ее сюда?

МАРТ. Что, прямым ходом на таллинский поезд?

ИЛЬМАР. Не дури, Кадри.

МАРТ. А где мамаша-то?

ИЛЬМАР. Пошла ночевать к школьной подруге.

МАРТ. Какого лешего? У вас хата — будь здоров.

ИЛЬМАР. Я ведь уже говорил: тут только что сцепились между собой две ясности.

МАРТ. Елки зеленые! Что, жена мамашу выгнала? А ты где был? Ты разве не мужчина?

КАДРИ. Правильно заметили, Март! Разве он мужчина! Даже вас не может выставить… А теперь я пойду и действительно позову ее… (Встает, идет к двери.)

ИЛЬМАР (уже слегка захмелев, преграждает ей дорогу). Кадри!

КАДРИ. Прочь с дороги!

МАРТ (с иронией). Проси женушку на коленях!

КАДРИ. Прочь с дороги!

ИЛЬМАР (со злостью). Никуда я тебя не пущу.

КАДРИ (взбешена). С дороги! Пустишь или нет?! (Безуспешно атакует его.)

ИЛЬМАР. Нет. (Запирает дверь на ключ.)

КАДРИ (ловит ртом воздух). Об этом ты еще пожалеешь. (Вся ее злость переходит на Ильмара. Немного погодя подходит к столу, обращается к Марту.) Тогда давайте пить. Налейте-ка мне рюмочку. Ему не стоит — он слабак.

МАРТ (наливает). Ого!

КАДРИ (тихо, безжалостно). Сейчас он нюни распустит. Будет веревку искать.

МАРТ. Какую еще веревку?

КАДРИ. Чтобы повеситься. Но он трусит. Только грозится — по понедельникам и пятницам. По вторникам и четвергам он обычно собирается топиться.

МАРТ (с интересом). Да что ты говоришь?

КАДРИ. Это правда. Вот этот человек, который только что так героически защищал дверь, хочет, чтобы его жена была одновременно нянькой, психиатром, сестрой и матерью.

МАРТ (весело). Может, иногда и женой?

КАДРИ (наслаждаясь беспомощностью Ильмара). Крайне редко. Ведь нельзя одновременно служить двум богам.

ИЛЬМАР (Кадри). А кто тебя заставляет жить со мной? Что же ты не уходишь, если не нравится?

КАДРИ. Ты не пускаешь, любовь моя.

ИЛЬМАР (пьет). Не пойму, отчего это бабы так привязываются к тем, кто был у них первым… (Он положил ключ на край стола, Кадри пытается его схватить, но Ильмар опережает.) Ведь ты, женушка, у меня биолог — может, объяснишь, а?.. Да, первый самец действует на женщин так сильно, что они не могут его бросить, по крайней мере такие, как она. Пьянствуй, вытворяй, что угодно. (Почти с садизмом.) Это была упоительная ночь… под ее худой попкой была стиральная доска. Звезды сияли в окне прачечной, а испорченный кран журчал как ручеек где-то далеко-далеко… Да и сама Кадрике хлюпала и всхлипывала, как этот кран. О, это была упоительная ночь, любовь моя!

КАДРИ. Подонок!

ИЛЬМАР. Разве это было не так?

КАДРИ (собирается с силами для контрудара). До сих пор я еще от тебя не ушла. До сих пор от тебя была какая-то польза.

ИЛЬМАР (смеется). Хо-то! Ты слышишь, Март? От меня была польза. Интересно, какая именно. (Пьет прямо из горлышка.)

КАДРИ (нашла идею для атаки, пытается сохранять спокойствие, больше для Марта). Какая отвратительная привычка — пить из горлышка; только водку портишь. (Разглядывает бутылку на свет.) Ведь я была девчонка из общежития, родители давно умерли. До чего же была противна эта жизнь в общежитии. Побитые плафоны, ржавые койки и запах подгорелого маргарина… Противнее всего были умывалки. Под ногами хлюпает. Раковины рыжего цвета, нужники текут и вечно засорены. Как-то я поскользнулась в темной умывалке и упала, стукнувшись головой о батарею. Я сидела в темноте и ревела… Вот тогда я и решила, что возьму себе в мужья этого пай-мальчика. Хотя бы для того, чтобы вырваться оттуда… И, как видишь, вырвалась!

ИЛЬМАР. И теперь ты довольна своей жизнью? (Он пытается иронизировать, но импровизация Кадри оскорбила его до глубины души, он поверил ее словам.) Довольна?

КАДРИ (развязно). А чем мне тут плохо? Сегодня выставила твою аристократическую мамашу. Скоро тебя отправлю лечиться от алкоголизма, а квартира достанется мне… Что касается того, первый ты у меня или не первый, об этом потолкуем в другой раз… А теперь я советую тебе идти бай-бай. А мы с Мартом, «светозаром-теплозаром», прикончим эту бутылочку.

ИЛЬМАР. Говоришь, отправишь меня на лечение?.. Ты этого никогда не сделаешь!..

КАДРИ. Почему же?

ИЛЬМАР. Не скажу.

КАДРИ. Скажи, радость моя!

ИЛЬМАР. Не хочу тебя огорчать, дорогуша.

КАДРИ (смеется). Ты не хочешь меня огорчать? Что с тобой стряслось? Может, ты сам огорчен, мой бедный бывший возлюбленный?

ИЛЬМАР. Такие женщины, как ты, никогда не оставляют своих мужей, если уж однажды заполучили.

КАДРИ. Какие — такие?

ИЛЬМАР (выпаливает). Некрасивые! (Победоносно расхаживает по комнате, заложив руки за спину.) Может, я выразился не совсем точно. Некрасивые и несексапильные женщины. Ты не привлекаешь мужчин. Понятно? Ты просто уличный мальчишка в обличье женщины. Даже прыщавые юнцы на тебя не позарятся. Вот поэтому такие женщины никогда не оставляют своих мужей, если уж они чудом попали под венец. Даже горьких пьяниц.

МАРТ (оторопел). Ильмар! Ты бы хоть подумал прежде, чем языком трепать.

Кадри сломлена, судорожно глотает слезы, встает и подходит к окну, смотрит в ночь. За окном огромный, заслоняющий горизонт террикон освещен огнями.

МАРТ. Наверно, мне и вправду лучше уйти…

КАДРИ. Не надо! (После длинной паузы, глухо.) Сегодня… ты, Ильмар, многое расставил по своим местам. Себя и меня тоже…

ИЛЬМАР. Расставил? Вот и хорошо.

МАРТ. Ты, Ильмар… брось. Все-таки жена… И вообще женщинам такое не говорят.

ИЛЬМАР (окончательно захмелел). Прекрасно!.. А теперь я сам пойду и принесу водки. Пойду и принесу. Вот так!

МАРТ. Где ты ее ночью достанешь?

ИЛЬМАР. Захочу — достану. Захочу — до смерти напьюсь!

МАРТ. Не валяй дурака, Ильмар!

ИЛЬМАР. Ты командуй у себя дома! А эта квартира пока еще моя. Все, я пошел. (В нем проснулась ревность, которую он старается прикрыть грубостью.) Жена, развлекай гостя! (Выбегает. В комнате сгущается напряженное молчание. Слышно, как вагонетка с пустой породой взбирается со скрежетом по подвесной дороге на гору и с грохотом опустошается.)

МАРТ. Он скоро вернется — ему на пользу немного мозги проветрить. Мне… мне, наверно, тоже пора…

КАДРИ (с каким-то отчаянным весельем, басом). Заложим-ка за воротник!

МАРТ. Ого! Вот это женщина. Маленькая, да удаленькая!

КАДРИ. И злая, с острыми зубками, как у крысы? На самом деле, острые?

МАРТ. Как иголки! (Пьет.) А мне это очень нравится.

КАДРИ. На вкус и на цвет товарищей нет. Вот Ильмар только что высказался, что он думает обо мне… Его тип — полные женщины. Ему нужно было вместо крысы взять в жены слониху.

МАРТ. Слониху, говоришь?

КАДРИ. Красивую дебелую слониху, в кружевах. Мужчинам такие, наверно, больше нравятся.

МАРТ. Мне лично запах пота не нравится. Мне нравятся совсем другие женщины.

КАДРИ. Какие же?

МАРТ. Кадри, этот Ильмар не стоит и ноготка на твоем мизинце. Пошли ты его к чертовой бабушке!

КАДРИ (с кокетством). А мне куда прикажешь деваться? Ильмар сказал все, что он думает. Я некрасивая и, как он еще сказал, несексапильная женщина, на которую даже прыщавые юнцы не позарятся.

МАРТ. Ненормальный он, твой Ильмар.

КАДРИ. Значит, ты не разделяешь его мнения? Выходит, есть и похуже меня?

МАРТ (все больше зажигаясь от бессознательного кокетства Кадри, вызванного горечью). Знаешь, Кадри…

КАДРИ (игриво). Нет, не знаю… А что?

МАРТ. Если бы ты надела вместо этого серого мышиного халата какое-нибудь переливчатое мини-платьице… (Март возбужден до предела, но Кадри не замечает этого.)

КАДРИ. Гость желает, чтобы для него устроили небольшой стриптиз?

МАРТ. Знаешь, что я подумал: машина у меня есть, правда, отцовская, но все же… дача у меня есть… деньги тоже есть…

КАДРИ. Ну, ну… дальше…

МАРТ. Слушай. Вот сидела бы рядом со мной образованная женщина. Этакого деликатного строения, не то что эти слонихи — девчонки с шахты. Чтобы за словом в карман не лазила, и умненькая, и красивая. Кадри, ты просто клад… Ты такая… (подыскивает слово)… пленительная женщина.

КАДРИ. Да что вы говорите, пленительная. Как ты умеешь тонко изъясняться…

МАРТ. Кадри, не смейся надо мной. Я говорю правду. Ты женщина… ну, как это называется… типа Тигги.

КАДРИ (встает, кружится по комнате). Может, Твигги? О, эта Твигги легче меня на целый пуд. (Для Кадри слова, сказанные Мартом, конечно, важнее, чем он сам.)

Март встает, пытается обнять Кадри. Она вырывается. Только теперь она замечает, до чего довела его.

КАДРИ (немного испуганно). Граждане водители, не превышайте дозволенной скорости!

МАРТ. Кадри! Ты сведешь меня с ума. (Дверь распахивается, на пороге стоит Ильмар.)

ИЛЬМАР. Бог в помощь!.. Ничего, ничего — не отвлекайтесь!

МАРТ (смущен). Ну, как… достал?

ИЛЬМАР. Достал — не достал, зато поумнел! (Берет стул — не для удара ли? — но нет, направляется с ним как лунатик к окну, залезает на стул и из вентиляционного окошка достает бутылку водки.)

КАДРИ. Ильмар! Ты…

Ильмар зубами сдирает с бутылки алюминиевую крышечку и в несколько глотков выпивает почти половину. Кадри подбегает к нему, намереваясь помешать, но с силой, неожиданной для пьяного, Ильмар отталкивает ее. Кадри падает на диван, стукнувшись головой об стенку. Март встает, кажется, он сейчас набросится на Ильмара, однако после небольшой паузы спешит на помощь к оглушенной Кадри.

МАРТ (Ильмару). Хочешь по зубам получить? В собственном доме, при законной жене? Муж называется…

ИЛЬМАР (до самого конца действия с какой-то особенной монотонностью и бесстрастностью). Какой я для нее муж? Двум богам нельзя служить. Лучше я буду служить этому. (Снова пьет.) Да… у эскимосов есть обычай: свою жену предлагают другу. Она у меня не так чтоб очень, но, видно, тебе нравится. Может, сам проверишь?

МАРТ (в ярости). Кретин! Не тебе судить о твоей жене: взгляни-ка лучше на себя.

КАДРИ. Март, пожалуйста, уходите.

МАРТ. Сейчас я никуда не уйду. Этот идиот, чего доброго, накинется на тебя с кулаками.

ИЛЬМАР (с мазохистской радостью). Это я-то? О, нет… (Снимает со стены маску Пьеро, надевает ее, берет полупустую бутылку, как гитару.) Сегодня у меня эта бутылочка, сегодня мне раздолье. (Гладит бутылку.) Ты и я, моя дорогая, никогда не оставим друг друга.

МАРТ (берет со стола нож, рассматривает его, протягивает Кадри). На, приложи, а то будет шишка.

КАДРИ (беспомощно). Ильмар, иди спать…

ИЛЬМАР (по-прежнему монотонно). Этого человека я не знаю. Это странная костлявая и серьезная шлюха. Маленькая серая шлюха-монашка. Я не знаю ее. У нас нет с нею ничего общего. Все, что было, — это недоразумение… Оревуар! (Берет проигрыватель подмышку и, пошатываясь, идет в спальню, Кадри бросается за ним, но он с силой отталкивает ее. Она падает, остается лежать на полу. Свет переходит в красный полумрак, в спальне оглушительно, на полную мощность звучит блюз «О, Мэмми». Кадри начинает на полу извиваться, встает и с каким-то безумием начинает танцевать, срывая с себя одежду. К этому безрассудному танцу присоединяется Март.)

МАРТ. Не отталкивай меня, Кадри. Если бы ты… была моей женой. Кадри, не отталкивай меня!

КАДРИ (вдруг надломившись). Март, ты сошел с ума. (Худенькая, белая, почти обнаженная, она стоит беспомощно в снопе света, вскрикивает.) Мы все сошли с ума! (Март хватает ее в свои объятия, свет гаснет, музыка становится еще громче.)

Конец второго действия.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ИЛЬМАР. Смотри, у одной чашки ручка отбита. Это, наверно, Март… Он неплохой парень, но манеры — скажем, не высший класс. (Ждет, чтобы Кадри отреагировала, но, не дождавшись ответа, не дает паузе перерасти в многозначительное молчание.) … И надо же было ему напоследок к нам заявиться… Но ведь не прогонишь человека?.. Ну и денек вчера выдался! (Часы бьют шесть.)… Может, принести тебе боржоми… или кефира? Что? Да, денек был мрачноватый… Сперва отец с матерью… эта ссора, а потом… Как все это теперь образуется? Да еще мы сами наговорили вчера друг другу разных гадостей. Послушай, я тебе сейчас принесу боржоми. Сразу полегчает.

КАДРИ. Принеси мне лучше рюмку водки!

Молчание.

ИЛЬМАР (удивленно). Водки? Так ведь всю выпили…

КАДРИ. А ты пошуруй в вентиляторе.

ИЛЬМАР. Чудачка… Там больше нет. Как-то зашел ко мне Март, а у меня бутылка на столе, вот я ее и засунул подальше, чтобы в ход не пускать.

КАДРИ (крайне устало). И не надоело сочинять…

ИЛЬМАР. Неужели тебе так плохо? (Ответа нет.) Но ты постарайся пока не хотеть… ведь эти могут скоро прийти.

КАДРИ (хрипло). Принеси же наконец! Только одну рюмочку. Неужели не осталось даже на донышке?

ИЛЬМАР. Может, лучше не надо?

КАДРИ. Для себя бережешь? Принеси! И воды не забудь. (Ильмар идет на кухню и, действительно, возвращается с рюмкой водки и стаканом воды, ставит их на диванный столик.)

КАДРИ (пьет воду). Так. А это сам выдуй. Я же вижу, что ты прямо трясешься… Лучше пей на моих глазах, чем тайком…

ИЛЬМАР (слушается): Что-то я не помню… в котором часу ушел Март…

КАДРИ (чрезвычайно спокойно). После половины шестого.

ИЛЬМАР. Половины шестого?!

КАДРИ. Ну да. Он только что ушел.

ИЛЬМАР (хрипло). Могла бы разбудить меня…

КАДРИ. Зачем? Как-то не сочла нужным.

ИЛЬМАР (боится спросить напрямик). Ты, бедняжка, наверно, вообще глаз не сомкнула?.. Этот Март — удалой парень, но иногда уж очень утомляет.

КАДРИ (довольно грубо). Можешь не волноваться! На твою жену никто не позарится.

ИЛЬМАР (несколько успокоившись). Неужели я… вчера так ляпнул… Я не верю, что в точности так… Но… знаешь, ты сама тоже перешла все границы. Ты сказала, что вышла за меня только потому, что у вас в общежитии… уборные были засорены или что-то в этом роде. И все это при Марте… Нет, в последнее время мы явно едем не в ту сторону. Не в ту. Конечно, в этом моя вина. Но моя мать была права по крайней мере в одном: отсюда нужно смываться. Слишком много знакомых развелось — один хуже другого… (Ходит по комнате, заложив руки за спину, старается убедить себя и Кадри.) Самое время сменить климат. Пускай зарплата будет меньше, но тут оставаться я больше не могу. Я не выдержу… Ты это сама видишь. Зола… сажа и… (Подходит к окну, смотрит на серый утренний промышленный пейзаж.)

КАДРИ. Пожалуйста, иди!

ИЛЬМАР. Что значит «иди»?.. Я вижу, у тебя тоже нервы сдали. Это, наверно, я сделал тебя истеричкой…

КАДРИ. Да, ты.

ИЛЬМАР (более нежно, подсаживается к Кадри). Деньги для нас не проблема. И, наконец, пора подумать о… малыше. Теперь я уже не возражаю. Кадри, ведь ты тоже считаешь, что нам уже пора стать папой-мамой?

КАДРИ. Не хочется… Да и уже боязно.

ИЛЬМАР. Что значит «боязно»?

КАДРИ. Твоя жена биолог и знает о таких вещах немного больше, чем ты. Кое-что пришлось повидать… Да еще какое множество вариантов! А какие все изысканные названия: алькаптонурики, монголоидные идиоты, ретинобластомики — они, как правило, слепнут; фенилкетонурики — у них чернеют хрящи и закостеневают, а моча черная, как уголь. Ты бы хотел, чтобы у нас родился такой ребенок, любовь моя?

ИЛЬМАР (встает). Зачем ты меня мучаешь? У этих уродцев, небось, предки пили несколько поколений подряд… а за пару лет ничего не случится…

КАДРИ. Если бы так… Лечебницы эти растут, как грибы. Конечно, в газетах о них не распространяются, но число коек и повышение зарплаты идут по восходящей бок о бок…

ИЛЬМАР. Нужно уезжать отсюда, пока не поздно. Ведь еще не поздно?

Молчание.

КАДРИ (со странной монотонностью). Поздно, любовь моя… Мне было очень хорошо. Мне было очень-очень хорошо с Мартом…

ИЛЬМАР. Что?

КАДРИ. Твой друг такой большой, но такой нежный.

ИЛЬМАР. Что ты этим хочешь сказать?..

КАДРИ. Я ничего не хочу сказать, но ты хочешь узнать. Я же вижу, что ты хочешь спросить, но боишься.

ИЛЬМАР. Кадри, скажи, что здесь произошло.

КАДРИ. Именно то, что ты думаешь.

Пауза.

ИЛЬМАР. Скажи, что это неправда, Кадри! (Пытается ее поцеловать, но она отворачивается.) Ведь ты врешь! Почему ты молчишь? Я не верю… А если… если это так, то он применил силу. Да?

КАДРИ. Больше всех в этой комнате вчера применял силу не Март, а кто-то другой.

ИЛЬМАР. Значит, все же правда. Говоришь, тебе было хорошо?! Очень хорошо!!! И наши бабочки… (Хватает коллекцию с бабочками.) Тогда конец! К черту все! К черту все воспоминания! (Швыряет коллекцию на пол, она разбивается.)

КАДРИ (встает и наблюдает, как бабочки, будто конфетные обертки, плывут по комнате, падают, крошатся. Она не может придумать ничего лучшего, как броситься собирать эти жалкие остатки. Поднимает с полу несколько бабочек и подбрасывает их к потолку, будто в полусне.) Limenitis populi — зорька. Обитательница влажных лиственных лесов. Была поймана 7 июля недалеко от Киллинги-Нымме. Помнишь, у тебя еще мотоцикл забарахлил, и мы заночевали на сеновале… Nymphalis antiopa — траурница… Какие красивые бабочки, как я их люблю. Нет ничего прекраснее, чем жить в ливне бабочек, когда вокруг тебя такие милые, добрые, чуткие люди. Рай среди бабочек.

Свет делается неожиданно ирреальным. До самого конца этой сцены может звучать одна протяжная нота, например, синус тон. Кадри остается одна в луче света, тут же рядом с нею появляется МАТЬ.

МАТЬ. Кадри, доченька! (Гладит ее по голове.) Ведь я могу называть тебя дочерью? У меня не было дочки, а мне так хотелось.

КАДРИ. А я не помню своей матери…

МАТЬ. Я простая женщина, но я постараюсь дать тебе все, что смогу. Хоть насильно. Ой, Кадри, у меня как раз есть чудесный рецепт: торт «Reverie» — «Мечта». Бери карандаш и бумагу. Самое главное — тесто. Двенадцать яиц, — конечно, свежих…

КАДРИ. Мама, я должна тебе что-то сказать. У нас с Ильмаром…

МАТЬ. Записала? Двенадцать свежих яиц… двенадцать…

КАДРИ. У нас с Ильмаром… Я не знаю, что с нами происходит… Мы больше так не можем…

МАТЬ. Так… Дальше майонез «Особый». Все это, разумеется, перемешать, взбить и сверху залить сливками…

КАДРИ. Но ведь мы любим друг друга.

Из темноты рядом с Ильмаром появляется ОТЕЦ.

ОТЕЦ (смеется). А тут как раз муж возвращается домой, видно, учуял недоброе и принимается искать любовника. Первым делом заглядывает под кровать, говорит: «Здесь его нет».

ИЛЬМАР. Дай мне совет, отец… Я…

ОТЕЦ. Затем отодвигает занавеску и говорит: «Здесь его тоже нет».

ИЛЬМАР. Мы зашли в тупик.

ОТЕЦ. Заглядывает в ванну и говорит: «И здесь его нет».

ИЛЬМАР. Где же выход?

ОТЕЦ. Вот именно — выход. Заглядывает в прихожую. «И тут его нет».

ИЛЬМАР. Отец, мы не знаем, как дальше жить…

ОТЕЦ. Тут он открывает дверцу шкафа — любовник, конечно, там, — закрывает ее и говорит: «И тут его тоже нет».

Из темноты появляется МАРТ.

МАТЬ. А это кто там? Наверно, один из друзей Ильмара?

КАДРИ. Это Март. Необыкновенный парень, только у него один недостаток, он не умеет танцевать. (Шепчет что-то матери на ухо.)

МАТЬ. Это мы быстренько исправим.

Мать и Март танцуют. Вскоре к ним присоединяются Ильмар и Кадри.

МАТЬ. Смелее, Март. Раз-два-три-четыре. Не будьте таким стеснительным.

МАРТ. Некогда было учиться. Раз-два-три-четыре.

МАТЬ. А хоккей вы любите?

МАРТ. Машина у меня есть, дача есть, сейчас строю финскую баню. Раз-два-три-четыре. Закажу серию «Мировая литература».

МАТЬ. Что же вас интересует?

МАРТ. «Божественная комедия» Данте. Но где ее достать?

МАТЬ. А что вы думаете о нашей литературе?

МАРТ. Раз-два-три-четыре. Вы так хорошо танцуете! Какая легкость!

К танцующим подходит отец.

ОТЕЦ. Два плюс два равно пяти. (Начинает песенку «Баба сеяла горох. Прыг-скок! Прыг-скок! Обвалился потолок. Прыг-скок! Прыг-скок!» Все берутся за руки и танцуют. Бьют часы. Иллюзорный свет исчезает и вместе с тем исчезают отец, мать и Март.)

Кадри и Ильмар на коленях подбирают с пола бабочек. Часы бьют семь. Они долгое время собирают бабочек, избегая встретиться взглядами. Когда оба начинают говорить, то очень тихо — они словно боятся собственного голоса.

ИЛЬМАР. Уже семь пробило.

КАДРИ. Да, уже семь… (Собирает.) Ни одной не уцелело.

ИЛЬМАР (несмело). Хорошо, что хоть сегодня на работу не надо идти.

КАДРИ. Я… Мне нужно идти…

ИЛЬМАР. Что?

КАДРИ. Я должна идти…

ИЛЬМАР. Кадри, ты… куда?..

КАДРИ. Не спрашивай, пожалуйста, ни о чем, Ильмар… Я не могу тебе помочь. Ты, как поезд, зашел в тупик, а я не знаю, как тебя оттуда вывести. Скоро и я начну пить. Нет, Ильмар, теперь конец! Больше не уговаривай. Так нам обоим будет легче.

ИЛЬМАР. Кадри?

КАДРИ. Я пойду уложу свои вещи. (Улыбнувшись.) Их не так уж много — уместятся в один чемодан. Только вот кресло… его я заберу потом. Чем раньше, тем лучше. (Уходит в другую комнату.)

ФИНАЛ

(Почти) все (поют).

и т. д.

КТО-ТО. Здорово, начальник!

КТО-ТО. Ого, да тут уже это дело обмывали!

КТО-ТО. Ильмар, выходит, тебе уже известно, коли пируешь?

Молчание.

ИЛЬМАР. Что известно?

КТО-ТО. Нет, он еще не знает. Подождем, ребята! Через четверть часа он услышит сам.

На столе появляется бутылка шампанского, круг колбасы и т. д. Баянист хочет продолжить песню, но его удерживают. На протяжении всей следующей сцены он время от времени порывается заиграть «Дорогой длинною…». Кто-то из девушек берет щетку и начинает сметать остатки бабочек в кучу, другая прибирает на столе.

КТО-ТО. Ильмар, старина, что за привычка у тебя сторониться рабочих? Вроде бы стесняешься нас… А зря. Но мы-то знаем, что ты свой в доску, да притом и башковитый. В общем, парень ты нашенский. Как поется в песне: «Мы дружбу с тобою несем по волнам, мы хлеба горбушку — и ту пополам!»

КТО-ТО (перебивает). Верно! Когда мне в конторе хотели премию зажилить, кто за меня постоял? Ильмар Паомээс! И отстоял!

КТО-ТО. Послушай, старина, ты чего такой кислый? (Открывает бутылку шампанского, полушутя-полунасильно прижимает ее ко рту Ильмару. Тот вначале хочет отказаться, но тут же пьет, захлебываясь. Делает вдох, снова пьет. Кто-то кричит: «Туш!» Баянист играет нечто похожее.) Правильно! Все надо делать от души — и вкалывать и поддавать!

КТО-ТО. Знаешь, Ильмар, мы тут вчера как раз говорили, деньжата крупные ожидаются — скоро сам услышишь. Вот мы и подумали, зайдем-ка к Ильмару — потолкуем. Ты нас уважаешь — мы тебя уважаем. Так вот, возьми как-нибудь супругу с собой и выйди на люди. Все честь честью — жена и прочее. В субботу можно устроить небольшой сабантуй. Послушай, а где твоя благоверная?

ИЛЬМАР. Видите ли, она… (Бормочет что-то).

КТО-ТО. Приведешь свою молодуху, познакомим ее с нашими девчатами. Ведь мы тут все свои люди. Встряхнемся немного. Посидим, попоем… (Баянист: «Дорогой длинною». На этот раз к нему все же присоединяются, и один куплет, вероятно, допевают до конца.)

КТО-ТО. Послушай, мадам спит, что ли?

ИЛЬМАР (увиливая). Дайте-ка еще раз глотнуть. (Пьет.) Что это у вас такие старые песни? Репертуар — прямо скажем, с бородой. (Поет сам.)

Все чувствуют, что с Ильмаром происходит что-то неладное. Его песня звучит не лихо, а скорее жутко.

I ЖЕНЩИНА (второй женщине, тихо). Что-то Ильмар сегодня не в себе. Наверно, мы пришли не вовремя. Может, у него беда какая или несчастье…

II ЖЕНЩИНА. Ну, скажешь — несчастье… А если что-то и случилось, не оставлять же человека одного в беде.

ИЛЬМАР (с наигранной удалью). Ну, чего ж вы не поете? Отличная песня. Главное — на тему.

КТО-ТО. Жена у тебя спит, что ли?

ИЛЬМАР. Нет, она вышла ненадолго… Да что вы все о моей жене? Вон сколько вокруг прекрасных женщин! И моя зазноба Таня здесь. (Пытается шутить, но это выходит у него фальшиво и неумело.) Светоч грез моих…

ТАНЯ (вначале тоже отшучивается). Где уж нам теперь… Такое высокое начальство…

ИЛЬМАР. Какое я начальство? Это ты — мое начальство. (Поет). «На тебе сошелся клином белый свет…»

ТАНЯ. И не стыдно, начальник… сам женатый.

ИЛЬМАР. Таня, с этой минуты я посвящаю свою жизнь воспеванию твоей красоты. (Некоторые смеются, другие, наоборот, мрачнеют. На баяниста, который опять порывается играть, буквально прикрикивают.)

ТАНЯ (немного недовольно). Хватит трепаться!

ИЛЬМАР. Почему треп! Откуда ты знаешь, может, я с сегодняшнего дня снова холостой? (Таня берет щетку, продолжает подметать) Ох, Таня, Татьяна, отрада моя! Отчего ты, Танюша, не любишь меня? (Надевает маску Пьеро, опускается на одно колено.)

ТАНЯ (испытывая неловкость). Не мешай! Отойди!

КТО-ТО. Хватит тебе с девчонкой балаганить. На, хлебни-ка еще глоток. Полегчает…

ИЛЬМАР (стоит на одном колене, пытается поймать Таню за туфлю. Начинает арию Гремина).

В дверях появляется Кадри, ее замечают все один за другим, кроме Ильмара. Он же продолжает петь в наступившей тишине, пытается поцеловать туфлю Тани.

КТО-ТО (тихо). Мы ведь еще должны забежать к Феде.

КТО-ТО (тихо). Ага, обещали.

КТО-ТО (тихо). Но Ильмар так и не знает новости.

КТО-ТО (тихо). Ничего, услышит по радио.

Все поспешно направляются к двери, это выглядит почти как бегство. Кто-то включает радио. Таня исчезает вместе с другими. Кадри неуверенно входит в комнату. В руках у нее чемодан. Ильмар молчит.

КАДРИ (в зал). Уходите все! Вы тоже! Чего вы тут торчите? Мы еще сами не знаем, что с нами будет дальше. (Ставит чемодан на пол. По радио начинают передавать последние известия.)

Занавес наполовину закрывается.

РАДИО (профессионально-бодрый голос диктора). На днях были подведены итоги производственных показателей за первое полугодие. Впервые в нашей республике признана лучшей пятая бригада проходчиков открытого карьера Пахтла-3, которую возглавляет молодой инженер Ильмар Паомээс. Бригаде присуждено переходящее красное знамя и первая денежная премия. «Кроме больших трудовых успехов, — отметил в беседе с нами директор Пахтлаского комбината товарищ Мурак, — бригада отличается большой сплоченностью и высокими моральными качествами. Каждый третий шахтер учится, вместе работают, вместе проводят и свободное время».

ИЛЬМАР. Кадри! (Молчание.)

ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь? (Молчание.)

ИЛЬМАР. Кадри, ты веришь? (Молчание.)

ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь, из чего?.. (Молчание.)

КАДРИ (надломленно). Я не знаю, Ильмар.

ИЛЬМАР. Кадри, ты знаешь, из чего сделаны мальчишки?..

КАДРИ. Из чего сделаны мальчишки?

ИЛЬМАР.

КАДРИ. Из чего сделаны девчонки?

ИЛЬМАР (умиротворенно).

Волшебные слова больше не помогают. Оба покидают сцену, разойдясь в разные стороны. Музыка: «О, Мэмми». На сцене остается чемодан.

Занавес.