ГИЛЬДА: ВИДЕНИЕ ИЗ ИНОГО МИРА
Integritatis tamen eius non leve documentum est
Свидетельство его — честности немалой.
Глава 1 МЕСТО ГИЛЬДЫ СРЕДИ ДРУГИХ ИСТОЧНИКОВ ПО ИСТОРИИ РИМСКОЙ БРИТАНИИ
1.1. ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Святой Гильда (Gildas)[2] — или, как у нас его не совсем правильно называют, «Гильдас»[3] — считается автором написанного на латинском языке трактата «О погибели Британии» (De Excidio Britanniae).
Сочинение Гильды — одна из величайших загадок истории Англии. Оскорблений и насмешек, пренебрежительных отзывов, которые вылились на Гильду и его труд в течение сотен лет, хватило бы на десяток авторов, и, однако, его не могут ни забыть, ни обойтись без него.
С тех пор как в 43 году н. э. началось завоевание римлянами Британии (две краткие экспедиции Цезаря не в счет), римляне крепко вцепились в остров. Несмотря на гражданские войны, вторжения варваров, бунты, даже на то, что в конце III века в течение десятка лет Британия управлялась сепаратистским правительством бывшего флотоводца Каравзия и его сподвижника Аллекта, большая часть страны оставалась под властью Рима. Хотя эта провинция и была окраинной, здесь господствовали обычные нормы римского быта и римские законы; в городах строились базилики и форумы, цирки и театры; позднее в сельской местности начали появляться и роскошные виллы. Надгробия и официальные надписи были на латинском языке, хотя города носили кельтские имена — Каллева (Лесная), Эборак (Тисовый)[4], и многие имена людей также были кельтскими. В начале IV века первый христианский император — Константин — взошел на трон в Эбораке. Христианская религия делает определенные успехи на острове — британские епископы принимают участие в церковных соборах и борются против арианской ереси.
В начале V века — снова мятеж, снова узурпатор трона — Константин III — и после его падения и казни целых двести лет в письменных источниках о Британии почти ничего нет. И только в конце VI века на ее историю снова проливается свет — начинается (вторичная) христианизация страны. Миссионеры застают здесь народ, говорящий на германском языке, неграмотных (если не считать рунического письма, конечно) язычников-англосаксов. Только в отдаленных уголках острова живут какие-то бритты, которых англосаксы зовут «валлийцами» — христиане, которые в то же время почему-то не хотят даже быть под одной крышей и принимать пищу вместе с «братьями по вере» — обращенными в христианство англосаксами.
Что же произошло? Как справедливо заметил недавно английский историк Николас Хайем, чем большее значение приобретает англосаксонская нация и культура в мире, тем больший и закономерный интерес возникает к ее истокам — к англосаксонскому завоеванию и падению Римской Британии в V веке н. э[5]. Однако в нашем распоряжении имеются лишь отрывочные сведения римских и греческих историков V-VI века (Орозий, Олимпиодор, Зосим, Прокопий Кесарийский), которые находились довольно далеко от места событий. А предания самих бриттов и англосаксов — и так называемая «История бриттов», и англосаксонские хроники — были записаны более чем через триста лет после случившегося.
И на этом фоне существует лишь один «единственный и неповторимый свидетель» — Гильда. Ведь его сочинение было создано, как считается, не так уж далеко от места событий: скорее всего, в самой Британии или, в худшем случае, на северо-западе Галлии (в сегодняшней Бретани), в среде бриттских эмигрантов. Книга Гильды должна покрывать именно эту загадочную «черную дыру» в истории — она датируется серединой VI века и по времени должна быть близка к этим событиям. Казалось бы, бесценный источник, неисчерпаемый кладезь информации.
Однако при обращении к этому «кладезю» обычной реакцией историка оказывается раздражение, возмущение, неприятие и даже шок. Уже при беглом просмотре публикаций о Гильде за последние двести лет можно собрать коллекцию весьма нелестных, а иногда даже прямо оскорбительных выражений в его адрес, к примеру: «вялые и скучные сетования британского Иеремии» (Э. Гиббон)[6], «бессодержательный вой» (Д. Макдональд)[7], «дребедень» (fatras)[8], «невежество и изумительная тупость» (Ф. Лот)[9], и снова — «самозваный Иеремия» (Н. Хайем)[10]. К. Э. Стивене поставил в вину Гильде даже употребляемые им грамматические формы — «слезливые имперфекты и надутые причастия»[11]. Подобные высказывания можно было бы приводить десятками.
Для современной исторической науки, которая любит сложные задачи, Гильда — идеальный объект исследования. Подумать только — неизвестно кто, писавший неизвестно где, неизвестно когда, неизвестно что и неизвестно о чем!
В сказанном нет никакого преувеличения — неизвестно, кто был Гильда, и этимология его имени неясна — ни на латинском, ни в кельтских (бриттском и ирландском) языках оно не имеет смысла.
До сих пор продолжается спор, где именно жил Гильда — на севере Британии? На юге? Бывал ли он вообще когда-нибудь в Бретани, где он, если верить его средневековым житиям, якобы написал свое произведение? А может быть, он провел последние свои годы в Ирландии?
Насколько запутанной представляется на данный момент хронология написания труда Гильды, ясно из того, что наиболее ранняя из предложенных дат рождения Гильды (Н. Хайем) — около 442 года, в то время как многие историки не возражают и против его традиционной (засвидетельствованной ирландскими анналами) даты смерти — около 570 года. При этом дата написания «О погибели Британии», в свою очередь, располагается в рамках от 475 года (Н. Хайем) до 560-х годов, то есть во временных рамках около 85 лет. Совершенно очевидно, что для одного из ключевых источников по античной и средневековой истории Западной Европы такая ситуация совершенно аномальна и если учесть, что речь идет не о произведении фольклорно-эпическом, а об авторском, даже уникальна.
Жанр «О погибели Британии», принципы построения этого произведения также продолжают вызывать споры. Что это — исторический труд? Проповедь? Своего рода «открытое письмо»?
Зачем Гильда включил в свое сочинение описание исторических событий, по каким принципам они подобраны? О чем Гильда умолчал и почему? Кто были люди, о которых он упоминает? Кто такой, например, «гордый тиран»? Кто такой Аврелий Амвросий? Кто одержал победу при «Бадонской горе» (и где находится эта «гора»?!) — Амвросий или «король Артур», имени которого у Гильды нет, то ли, как считал Д. Моррис, потому, что Артур был слишком известен, то ли, как считали валлийцы в Средневековье, потому, что Гильда, потрясенный гибелью своего брата от руки Артура, убрал из своих сочинений все похвалы ему?[12]
В нашем кратком очерке мы не можем дать ответы на все эти вопросы, да зачастую их и не существует. Наша цель — познакомить читателя с современным состоянием науки о Гильде.
Пожалуй, словосочетание «наука о Гильде» звучит странно, но нужно учесть, что исследования сочинения Гильды всегда происходили на стыке различных областей истории и филологии, так что Гильдой занимались самые разные ученые — специалисты по истории и археологии средневековой Англии, средневекового Уэльса, средневековой Бретани, по истории Ирландии, по кельтской филологии, по истории поздней античности...
Можно надеяться, что данное издание поможет нашему читателю получить нужную информацию о Гильде и о тех спорах, которые уже на протяжении полутора тысяч лет окружают его имя, и послужит введением к интереснейшему историческому и литературному памятнику — «О погибели Британии».
В настоящее издание включен полный перевод памятника и фрагментов посланий Гильды, сохранившихся в корпусе ирландского канонического права, сделанный по изданию Т. Моммзена[13] с учетом некоторых поправок, предложенных позднее. Прилагается подлинный латинский текст на основе того же издания. В приложении впервые в наиболее полном объеме собраны биографические свидетельства о Гильде — два его жития и пересказ неопубликованного третьего, отрывки из житий некоторых других святых, посланий, сочинений средневековых историков. Каждое из этих свидетельств сопровождается отдельной исторической справкой.
В комментарии и вступительной статье переводчик старался рассматривать наиболее существенные и спорные вопросы. При этом неизбежно очень многие, в том числе и очень важные, проблемы остались «за кадром». По большей части нашей вины в этом нет — ведь исследование многих аспектов наследия Гильды только начинается. Например, буквально на глазах меняется отношение к тем частям сочинения Гильды, где он в подтверждение своих утверждений приводит фрагменты из Библии. Теперь исследователи уже не считают это бессмысленным набором цитат[14]. Основное внимание уделено самому Гильде и тексту его книги — вопросам, связанным с датировкой, текстовым проблемам и так далее. Мы сознательно воздерживаемся от подробного рассмотрения вопросов собственно исторической интерпретации свидетельств Гильды, намереваясь позднее вернуться к этому в отдельной работе.
Гильда может открыть очень много нового тому, кто относится к нему непредвзято. У этой, русской книги о Гильде, есть одно отличие от едва ли не всех остальных работ о нем: она написана с интересом, доброжелательностью и уважением к его личности. Надеемся, что наше восприятие в известной мере передастся читателю.
1.2. РИМСКАЯ БРИТАНИЯ[15]
Упоминания о Британии и британцах содержатся более чем у ста двадцати древних авторов[16]. Имеется несколько антологий античных свидетельств о Британии[17].
Все это — сочинения греческих и римских, континентальных авторов, из которых мало кто побывал в Британии (едва ли не единственным исключением оказался Юлий Цезарь, рассказавший о своей экспедиции в Британию в «Записках о галльской войне»). Краткое описание острова имеется у географа Страбона, иногда упоминает о Британии и Светоний. К сожалению, оказались утраченными те части «Анналов» Тацита, которые рассказывают о завоевании Британии при императоре Клавдии, но эта утрата в значительной мере восполняется существованием жизнеописания Юлия Агриколы — тестя Тацита, одного из первых римских наместников в Британии, а также рассказом в тех же «Анналах» о восстании против римлян, поднятом царицей бриттского племени иценов Боудиккой. Ряд сведений о тех же и других событиях в Британии содержит «Римская история» Диона Кассия. Большое внимание уделяют Британии «Авторы жизнеописаний августов», в частности, именно здесь говорится о постройке императором Адрианом стены для обороны от варваров[18].
История Британии в период поздней Империи[19] известна нам достаточно подробно. В значительной степени это связано с тем, что на рубеже III-IV веков в этой провинции произошел ряд общественно значимых событий: появление сепаратистов — Каравзия, а затем Аллекта, экспедиция Констанция Хлора, посланная против Аллекта, провозглашение Константина Великого императором.
Ряд подробностей, касающихся борьбы римских властей с варварами в Британии, содержится в труде Аммиана Марцеллина — он описывает так называемый «варварский заговор» 367 года, когда варвары разных племен — пикты, скотты, саксы — совместно атаковали римские области острова. Значительное внимание Аммиан уделяет деятельности Феодосия Старшего (отца императора Феодосия) по подавлению этих беспорядков и обеспечению мер к обороне провинции.
Событием общеимперской значимости явилась также случившаяся в 383 году в Британии узурпация Магна Максима. О ней рассказывает галльский ритор Пакат Дрепаний — автор последнего, XII из «Галльских панегириков», обращенного к императору Феодосию[20], и некоторые другие источники. Из поэтических сочинений придворного поэта Клавдиана мы узнаем о борьбе Стилихона в Британии с варварами[21].
У нас есть отдельные сведения относительно существования письменной литературы в Римскую эпоху в самой Британии, однако какие-либо произведения бриттско-римских писателей до нас не дошли (или у нас нет сведений о бриттском происхождении авторов дошедших до нас произведений). Так, «Авторы жизнеописаний августов» указывают, что отец родившегося в Британии узурпатора Боноза (конец III века) был учителем риторики или грамматики[22]. А галльский ритор Авзоний посвятил несколько эпиграмм плохо отозвавшемуся о его произведениях британскому ритору Сильвию Бону[23]. Поскольку Bonus по-латыни значит «хороший», Авзоний зло высмеял несовместимость, по его мнению, понятий «британец» и «хороший»:
Этот вот Сильвий «хорош». — Что за Сильвий? — Да этот, британец.
— Или он родом не бритт, или же должен быть плох!
Сильвий вот этот «хорош», но вот в то же время британец.
Нет, здесь все проще, друзья: Сильвий британец плохой![24]
Однако археологические памятники свидетельствуют о высоком культурном уровне элиты Римской Британии в IV веке. B III — первой половине IV века страну практически не затронули варварские нашествия, и высшие слои общества накопили большое богатство, которое, по-видимому, в значительной мере было основано на поставках зерна в римскую армию, в том числе Рейнскую. Знатные люди воздвигали свои роскошные виллы, украшенные мозаиками и фресками в самых живописных местах (археологи уверены, что во многих случаях выбор места для постройки определялся исключительно красотой ландшафта). Мозаика в банях виллы Лоу Хэм (графство Сомерсет), посвященная «Энеиде» Вергилия, изображает Дидону, Энея, Венеру. А мозаика из обеденного зала великолепной виллы в Лаллингстоне (Кент) — сцену похищения Европы; она снабжена изящной стихотворной подписью, видимо, написанной «на случай» одним из хозяев (или гостей) дома:
Если б Юнона ревнивая в волнах тельца увидала,
То полетела б к чертогам Эоловым вдвое быстрей[25]
Автор эпиграммы намекает на эпизод «Энеиды», где Юнона направляется к богу ветров Эолу с просьбой потопить корабли Энея. Стихотворение было расположено таким образом, чтобы его было видно с обеденных лож и предполагает, что гости могли оценить аллюзию на Вергилия. Как отмечает Э. Барретт, стиль и ритм стихов говорит о том, что автор его был хорошо знаком с Овидием[26].
Многие факты свидетельствуют, что высшим слоям британского общества были свойственны сепаратистские настроения. Вслед за участием некоторых британцев в мятеже Магненция, пытавшегося отнять престол у сына Константина Великого — Констанция — зимой 353-354 года последовали жестокие репрессии, о которых рассказывает Аммиан Марцеллин[27]. За заговорщиками в Британии охотился приближенный Констанция Павел по прозвищу Кандалы (буквально «цепь» — «Катена»). Из рассказа Аммиана ясно, что, хотя непосредственной задачей Павла было расследовать участие в мятеже военных, его следствие затронуло и состоятельных землевладельцев провинции. Интересно, что, по сообщению византийского историка Зонары, Магненций был наполовину бриттом — чем, возможно, и объясняется отчасти оказанная ему поддержка[28]. Приход к власти в 385 году в Британии испанца Магна Максима в результате мятежа военных также, очевидно, произошел при полном сочувствии провинциалов.
Что же касается самого интересующего нас вопроса — а именно падения Римской Британии, — то мы располагаем рядом письменных источников, информативность и степень достоверности которых оценивается различно. В первую очередь это отрывки из «Истории» Олимпиодора Фиванского[29], V и VI книги «Новой истории» Зосима[30], VII книга «Истории против язычников» Павла Орозия[31].
Все они сообщают о возникших в Британии в 406-407 годах беспорядках, приведших к появлению ряда узурпаторов, последнему из которых — так называемому Константину III — удалось подчинить себе Галлию и Испанию и продержаться до 411 года[32].
Согласно Орозию, «в Британиях Грациан, гражданин (или: горожанин, municeps. — Н. Ч.) того же острова, был сделан тираном и был убит» (VII. 40. 4). Зосим, рассказывая о тех же событиях, сообщает, что первым узурпатором, которого выбрали войска, был некий Марк, который вскоре был ими же убит; потом воины выбрали Грациана и, «присвоив ему пурпур и корону, охраняли его, как императора» (VI. II. 1). Через четыре месяца Грациан также был убит, и на его место выбран Константин — по мнению Орозия, лишь потому, что он был тезкой вступившего на престол в Британии Константина Великого — «из-за одной надежды, которую внушало его имя» (VII. 40.4). Факт узурпации власти гражданским лицом с помощью войска достаточно необычен, и можно думать, что в этой смене узурпаторов знать Британии играла не последнюю роль.
О дальнейшей истории Британии сведений в источниках такого характера нет, за исключением нескольких упоминаний у Зосима: он сообщает, что бриттам удалось, взявшись за оружие, защитить свои города от варваров (VI. V. 3), а затем упоминает о письме императора Гонория к городам Британии (около 410 г.) с советом самим позаботиться о своей безопасности (VI. X. 2)[33].
В V веке получает широкое распространение новый тип источников — хроники, в основном продолжающие хронику Иеронима. Особую важность для нас имеют хроника Проспера Тирона и анонимная, так называемая «Галльская хроника 452 года», где упоминается о захвате Британии саксами в начале 440-х годов[34].
Ряд сочинений из области церковной истории связан с распространением в Британии в V веке пелагианской ереси, сам основатель которой — Пелагий — был бриттом. В связи с этим представляют интерес упоминания о двух поездках галльского епископа, св. Германа Аутиссиодорского (Оксеррского), в Британию для борьбы с ересью, сохранившиеся в хронике Проспера, и описание самой поездки в житии Германа, сделанное галльским пресвитером Константином в 480-х годах[35].
Средневековая традиция о Римской Британии. Что касается бриттских средневековых источников, касающихся римского и послеримского периода в истории страны, то они являются очень поздними и малодостоверными. В их числе так называемая «История бриттов», авторство которой приписывается некоему Неннию[36]. Это произведение было написано в начале IX века на севере Уэльса[37], и представляет собой довольно беспорядочную компиляцию, содержащую предания о падении римской власти в Британии, о бриттском короле Вортигерне и приглашении им в Британию саксов, рассказы о святых Патрике и Германе, легенды о короле Артуре, генеалогии, и множество другого разнородного материала. Именно в произведении Ненния была впервые зафиксирована знаменитая легенда о том, как король бриттов Вортигерн, царствовавший в Британии после падения власти римлян, принял к себе на службу изгнанников-англосаксов, братьев Хенгиста и Хорсу, женился на дочери Хенгиста и, в конечном счете, из-за любви к ней потерял свое царство, а потом и жизнь. Еще один интересный исторический источник — родословные валлийских правящих домов: зачастую они возводят средневековые династии к деятелям послеримского и римского времени[38].
Данные ирландской традиции по интересующему нас вопросу весьма незначительны. Историческая достоверность преданий о набегах ирландцев на Римскую Британию в IV — начале V века не является бесспорной. Представляют интерес сведения о ранних контактах между ирландской и бриттской церквами, а также содержащаяся в ирландских источниках (прежде всего в «Житии святого Колумбы»[39] и в Хрониках[40]) информация о бриттских королевствах на севере. Собственно бриттское летописание, как полагает большинство исследователей, началось достаточно поздно, и большинство записей были перенесены в валлийские анналы из ирландских[41].
Сведения англосаксонских источников о Римской Британии и ее завоевании англосаксами также весьма смутны. «Церковная история народа англов» Беды Досточтимого в том, что касается интересующего нас периода в основном пересказывает сообщения Гильды, добавляя некоторые подробности и имена (Хенгист, Хорса, Вортигерн), а также рассказ о расселении отдельных племен — англов, саксов и ютов[42]. Рассказ «Англосаксонской хроники» о событиях V века также вызывает большие сомнения: неясно, в частности, каким образом были зафиксированы столь точные даты — ведь англосаксы в то время были варварами-язычниками, не знавшими о принятой в Римской империи системе счисления времени.
Из эпиграфических источников следует упомянуть латинские надписи Британии[43], изданные Р. Коллингвудом и Р. Райтом[44], а так-же «Табель должностей» (Notitia dignitatum), в котором содержатся перечисления военных подразделений и должностных лиц, прикомандированных к римским официальным лицам в Британии — викарию, дуксу Британии, комиту Британии и комиту Саксонского берега[45].
Надписями первой половины V века мы практически не располагаем, однако для более позднего времени — конец V—VI век — мы имеем ряд надписей на латинском языке. Раннехристианская бриттская эпиграфика ограничивается достаточно небольшим числом надгробных надписей[46]. Предполагают, что подобные надгробия возводились над могилами лишь немногих, наиболее выдающихся людей[47]. Особый интерес представляют обнаруженные в небольшом числе в Британии надписи, выполненные огамическим алфавитом на архаическом[48] ирландском языке. На большинстве из них надгробная надпись приводится на ирландском и латинском языке одновременно.
Археология. Археологические раскопки в поисках римских древностей велись в Британии давно, но, к сожалению, вплоть до начала XX века их качество зачастую оставляло желать лучшего. Однако в последнее время исследования проводятся на высоком уровне с привлечением различных биологических и палеоботанических методов (например, исследования канализационной системы римского Веруламия)[49].
Обзор археологических данных по падению римской Британии сделан в работе С. Эсмонда Клири[50]. Новые подходы к археологии V—VIII веков освещаются в книге К. Р. Дарка[51].
1.3. «О ПОГИБЕЛИ БРИТАНИИ» ГИЛЬДЫ КАК ИСТОЧНИК ПО ИСТОРИИ БРИТАНИИ I—VI веков
Перечисленные источники содержат лишь отдельные штрихи к картине жизни послеримской Британии в V-VI веках. Единственный полноценный повествовательный источник, рассказывающий о том времени, — это сочинение, известное под названием «О погибели Британии» (De excidio Britanniae)[52], автором которого считается Гильда.
Датировка этого произведения и место его написания являются предметом дискуссии. С уверенностью можно сказать лишь, что «О погибели Британии» было написано, во всяком случае, после прекращения непосредственного контроля центрального правительства Западной Римской империи над Британией, то есть после 410 года, и после 441 года, которым «Галльская хроника 452 года» датирует захват Британии саксами. Это последнее событие и его последствия находят отражение у Гильды. Судя по всему, к 600 году, когда св. Колумбан послал папе Григорию письмо с упоминанием Гильды[53], последний уже скончался. Таким образом, крайние хронологические рамки создания труда Гильды — ок. 450 — ок. 600 года. Предлагаемые в литературе датировки сочинения Гильды колеблются от 475 до 560-х годов.
Сочинение Гильды написано на латинском языке и традиционно делится на сто десять глав[54]. Автор нигде не показывает своего владения какими-либо варварскими языками, ограничиваясь лишь ирландским («из курахов» — de curucis, 19)[55] и саксонским («на трех киулах» — tribus... cyulis, 23) наименованием лодки. Язык бриттов в «О погибели Британии» представлен лишь немногочисленными именами собственными (возможно, в звательном падеже) и топонимами: «Вероламского» (Verolamiensem, 10), «Вортипор» (Vortipori, 31), «Кунеглас» (Cuneglase, 32), «Маглокун» (Maglocune, 33). Автор не называет ни своего имени, ни места написания своего труда, а относительно времени его написания ограничивается неопределенным указанием, которое стоило огромного количества времени и нервов как всем исследователям истории Британии V-VI веков, так и более обширной группе лиц, интересующихся личностью «короля Артура» (26).
Вкратце содержание произведения Гильды выглядит так.
Главы 1-2 являются своего рода вступлением, где автор заявляет о своем намерении оплакать бедствия, постигшие его родину — Британию, и предложить некоторые средства для исправления создавшегося положения. В течение десяти лет застенчивость мешала автору написать «увещаньице» (admonitiunculam), однако теперь, тщательно изучив Ветхий Завет — «зеркало нашей жизни», а также и Новый, и ободрившись примером Валаамовой ослицы, автор позволил себе «золотую свободу» (aurea libertas) провещать правду (1).
Во второй главе автор неожиданно заявляет, что до собственно увещаньица, «с помощью Божией», он попытается сообщить некоторые сведения по истории родной страны. Гильда описывает местоположение Британии — «острова почти на крайней границе [земного] круга». Британия украшена двадцатью восьмью городами и множеством крепостей. Эта прекрасная страна со своими холмами, сочными лугами, цветущими полями, прозрачными ручьями, в которых перекатываются снежно-белые камушки, и холодными озерами, похожа на нарядную невесту (3).
Однако с того самого момента, когда ее заселили люди, Британия восставала против сограждан, правителей и самого Бога. Автор отказывается говорить о доримской эпохе (о которой ему, видимо, что-то известно) и начинает свое повествование со времен римских императоров. Однако в этом он основывается не на каких-либо британских сочинениях или документах, поскольку те или уничтожены врагами, или увезены гражданами в изгнание, а на каком-то transmarina relatio (4) — «заморском рассказе».
Завоевав весь мир вплоть до Индии, Римская держава не остановилась на этом; римляне, которых автор сравнивает с сияющим пламенем, перебрались на остров и подчинили его не столько оружием, сколько «угрозами или судебными преследованиями» (5). После этого они ушли с острова, оставив своих наместников, которых тут же истребила какая-то «коварная львица» (leaena dolosa). Римский сенат отправляет на остров карательную экспедицию; трусливые бритты тут же позволяют поработить себя (6), после чего римляне, снова оставив наместников, покидают Британию; все золото, серебро и медь на острове отныне должны быть отмечены изображением императора (7).
Между тем отдаленный, охваченный холодом остров неожиданно согревает тепло духовного солнца — учения Христа. Это происходит при Тиберии, который поощряет распространение новой религии (8). Островитяне воспринимают христианство по-разному — одни с энтузиазмом, другие без. При императоре Диоклетиане разражается гонение на христиан, о котором автор знает из «церковной истории» (9). Господь, желая помочь грешникам, подарил Британии святых мучеников: Альбана Вероламского и других — «сверкающие светильники», но их мощи теперь недоступны гражданам из-за «зловещего рубежа варваров» (10). Автор рассказывает историю мученичества святого Альбана и говорит о том, как другие христиане скрывались от преследований (11).
После того как имперские эдикты против христиан «завяли», в Церкви воцаряется всеобщее ликование — до появления арианской ереси, которая вливает свой яд в отечество, «всегда желающее слышать что-нибудь новое и ни за что определенное крепко не держащееся» (12). На острове появляются тираны, которых автор сравнивает с непролазными зарослями; один из «ростков» этого леса — узурпатор императорского титула Магн Максим, убийца императора (имеется в виду Грациан), потерявший, однако, свою злополучную голову в городе Аквилее (13). Максим увел с собой все наличные войска, и страна осталась беззащитной перед нашествиями двух заморских племен — скоттов и пиктов (14). Британия шлет послов в Рим, откуда прибывает легион. Римляне разбивают пиктов и приказывают бриттам построить стену для защиты от варваров, «каковая тупым народом в отсутствии начальника была построена не столько из камней, сколько из дерна, и никакой пользы от нее не было» (15). Стена не смогла остановить врагов (16), в Рим отправляется новое посольство; «легион», необоримую атаку которого автор, используя вергилиевскую метафору, сравнивает с разлившимся от осенних дождей горным потоком, снова разбивает врага (17). Римляне заявляют, что не желают больше беспокоить себя из-за подобных бездельников и советуют бриттам позаботиться о себе самим, оставляют им образцы оружия и под своим руководством заставляют «жалких туземцев» (miserabilibus indigenis) соорудить прочную каменную стену и ряд крепостей на восточном берегу, после чего прощаются навеки (18). Узнав, что римляне более не вернутся, скотты и пикты нападают снова. Войско, поставленное где-то «в высокой крепости» (in edito arcis), не собирается что-либо предпринимать; враги (к возмущению автора, ничем не прикрывавшие срамные части своего тела) стаскивают граждан со стен. Граждане бегут и при этом еще и воюют между собой. Все запасы продовольствия уничтожены, и уцелевшим остается только добывать пропитание охотой (19).
Уцелевшие снова посылают письмо к какому-то «Агицию» (ad Agitium), которого автор именует «римским государственным мужем» (Romanae potestatis virum) и которое адресовано «Агицию трижды консулу» — «варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!». Ответа нет; в стране свирепствует голод. Однако находятся люди, которые при этом продолжают сопротивление, надеясь на Бога, и, в конце концов, побеждают (20).
Победа нисколько не улучшает морального облика бриттов: наступает время неслыханного процветания и роскоши. Постоянно ведутся гражданские войны, в которых добрые правители неизменно проигрывают жестоким. Даже священники, «окоченевшие» от спеси, охвачены жадностью и страстью к сутяжничеству (21).
Бог желает исправления грешников; проходит слух о скором нападении врага, очевидно, скоттов, так как в главе 21 сказано, что пикты прекратили свои нападения. Однако страшный слух не заставляет бриттов исправиться; разражается эпидемия (pestifera lues). Собирается совет, которому надлежит решить, что делать для отражения набегов врага (22).
Все «советники» вместе с «надменным» (или «верховным») тираном (superbus tyrannus) впадают в ослепление. Для защиты родины они решают позвать «дичайших, нечестивого имени саксов, Богу и людям мерзких». «Свора щенков» из логова «варварской львицы» отправляется в Британию на трех «киулах». «Свора» вонзает свои когти в восточную часть острова; к ней присоединяется и другая партия «каторжников», собирающихся якобы сражаться за британское отечество. Варвары ценят свою службу дорого: они заявляют, что им платят недостаточно, и «торжественно заявляют, что если они не будут более щедро осыпаны дарами, то опустошат, разорвав договор, весь остров» (23).
Хотя автор признает мятеж саксов «справедливой местью» за грехи бриттов, обрисованная им картина смерти и разрушения ужасна. Города сожжены; граждане — как простые люди, так и священнослужители — убиты; среди пылающих развалин — «куски трупов, словно покрытые заледеневшей коркой багряной крови». Впрочем, была ли тут хоть одна душа, достойная райского блаженства (24)?
Тех, кто остался в живых, ждет незавидная судьба. Некоторых ловят в горах, где они прячутся, и массово (acervatim) истребляют, иных голод вынуждает добровольно отдаться в рабство, чтобы получить хотя бы кусок хлеба. Другие бегут из страны за море, распевая вместо загребной песни псалом: «Ты отдал нас, как овец, на съедение, и рассеял нас между народами»[56]. Те, кто выжил и не попал в рабство, живут в постоянном страхе. Обратившись к Богу, они бесчисленными молитвами почти что вынуждают Его прийти к себе на помощь, и под предводительством «Амвросия Аврелиана, человека законопослушного, который в такой буре и потрясении остался чуть ли не один из римского племени» бросают вызов варварам (25).
С этого момента война идет с переменным успехом «до года осады Бадонской горы, новейшей почти что и немалой резни преступников, с которой сорок четвертый, как мне известно, начинается год, по прошествии, однако, одного месяца, когда и я родился». Однако гражданские войны продолжаются; города не восстановлены в прежнем блеске. Пока были еще живы свидетели как «отчаянной погибели острова, так и... нечаянной помощи», люди всех слоев общества помнили о своем долге. Но когда те умерли и пришло поколение, которое не помнит тех страшных событий и знает только «нынешнее спокойствие», моральное падение бриттов стало очевидно. Истинных сынов Церкви практически нет (26).
«Есть в Британии цари, но тираны; есть судьи, но неправедные» — так начинает автор следующую часть своего труда. Описав грехи, свойственные властителям вообще (27), он обращается к конкретным правителям — своим современникам, которых он пытается спасти от неминуемых адских мук. Это детоубийца Константин (28-29), Аврелий Канин — видимо, родич упомянутого выше Амвросия Аврелиана (30), стареющий Вортипор — «негодный сын доброго короля» (31), «рыжий мясник» Кунеглас (32) и, наконец, самый высокий, по словам автора, как по росту, так и по своему авторитету, — Маглокун, «островной дракон» (33). Автору хорошо известна его биография: убийство дяди, попытка уйти в монастырь, последующий незаконный брак и, наконец — убийство жены и женитьба на супруге своего племянника, которого тоже пришлось устранить (34-36).
На этом, как говорит Гильда, можно было бы и закончить, однако, чтобы не быть голословным и чтобы правители не думали, что он безосновательно запугивает их адскими муками, он счел нужным привести цитаты из Ветхого Завета (37). Автор рассказывает о взаимоотношениях пророка Самуила с царями (38), о Давиде и Соломоне (39), о грехах других ветхозаветных царей и их обличении пророками, в частности Илией (40-41). Он цитирует пророка Исайю (замечая при этом, что пророк называет нечестивых царей «князьями Содомскими» и что Церковь не должна принимать от таких людей дары) (42), в частности, его обличения в адрес грешников, предающихся пьянству и другим порокам, и пророчества о дне Страшного суда (43-46). Затем автор переходит к пророку Иеремии, к которому он, видимо, питал особое почтение (выдержки из «Плача» содержатся и в главе 1), цитируя его жалобы по поводу грехов соотечественников (47-50). Приводятся высказывания других пророков — Аввакума (51), Осии (52), Амоса (53), Михея (54), Софонии (55), Аггея (56), Захарии (57), Малахии (58), трактующие в основном о гневе Господа против грешников. Далее автор переходит к книге Иова (59) и дает отрывок из апокрифической Третьей книги Ездры, где также содержатся угрозы в адрес грешников (60). Цитируется книга пророка Иезекииля (61), затем книга Премудрости Соломоновой, где сказано: «Любите справедливость, судьи земли»[57]. Британские правители могли бы исправиться, считает автор, если бы исполняли хотя бы это повеление (62-63). Автор признается, что не обладает смелостью апостола Павла, сказавшего: «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих»[58], однако искренне хочет исправления грешников (64).
Здесь опять-таки можно было бы остановиться — если бы взгляду автора не предстали «воздвигнутые против Бога, словно свидетели, горы стольких и таковых злодеяний епископов или прочих священников» (65).
«Есть в Британии священники, но неразумные; множество священнослужителей, но бесстыдные» (66) — начинает автор новое обличение. Священники одержимы жадностью, властолюбием, они угодничают перед богатыми нечестивцами и презирают добродетельных бедняков, принимают в дом посторонних женщин. Среди священников есть даже такие, которые приходят прямо из разбойной шайки (66). Распространился грех симонии: многие считают, что приобретение священства за деньги поможет им прикрыть старые грехи и совершить новые. Если, несмотря на все их старания, они не получают желаемого, то, потратив все наличные средства, отправляются за море и, получив нужный сан, возвращаются домой, задрав нос до облаков (67). Чего может ожидать народ от подобных пастырей (68)?
Есть, конечно, священники и не замешанные в таких делах — но разве среди них можно найти настоящую святость и душевную чистоту? Разве можно найти в сегодняшней церкви современного Авеля, Еноха, Ноя, Мельхиседека, Авраама, Иосифа или Моисея (69)? Разве среди них есть такие отважные борцы за веру, как Финеес, Иисус Навин, Иевфай или Гедеон (70)? Кто из них истребляет свои грехи, как Самсон филистимлян, кто обладает бескорыстием Самуила, бесстрашием Илии (71), принципиальностью и несокрушимой верой Елисея, бесстрашием Исайи и Иеремии (72)? В новозаветные времена также было достаточно праведников — стоит лишь вспомнить об апостоле Иакове, первомученике Стефане, апостоле Петре, наконец, о «сосуде избранном» апостоле Павле (73)! Кто из современных священников подобен мученику Игнатию Богоносцу, радостно ожидавшему, когда в цирке его разорвут «спасительные звери» (74)? Кто мог бы, как мученик Поликарп, угостить своих палачей обедом, кто так отважно противостоял нечестивому правителю, как Василий Кесарийский (75)? В Библии найдется много обличений нечестивых священнослужителей — их произносили и Самуил (76-77), и Исайя (78-79), и Иеремия (80-82). Автор приводит также соответствующие цитаты из книг пророка Иоиля (83), Осии (84), Амоса (85), Михея (86), Софонии (87), Захарии (88), Малахии (89), Иезекииля (90-91).
Приведя ветхозаветные свидетельства, Гильда вновь обращается к Новому Завету, подчеркивая, что речь идет не обо всех священниках, а о тех, кто «оставляют овец, и пасут тщетно, и не имеют слов пастырей сведущих» (92). Настало время процитировать слова Спасителя (93-96), затем — апостола Павла (97-105).
Далее автор говорит, что уже устал «болтаться на волнах в презренной лодчонке нашего разума», однако считает нужным привести еще и слова из посланий апостола Петра, в том числе те, которые читаются во время рукоположения в священники (106-107)[59].
В конце концов Гильда приходит к выводу, что безнадежно лечить больных, которые находятся так далеко от врача (имеется в виду Христос) и при этом еще и не желают лечиться. Священники совершенно не соответствуют тому образу священнослужителя, который нарисован в Первом послании к Тимофею, — из всех перечисленных апостолом добродетелей они проявляют только гостеприимство, да и то в корыстных целях (108). Семейных добродетелей среди бриттских епископов не наблюдается — их сыновья так же бесстыдны, как и отцы, а о дьяконах просто страшно говорить (109). Все эти грешники похожи на потерпевших кораблекрушение, которым следует как можно скорее уцепиться за спасительную доску — покаяние. Остается только молиться Богу, чтобы он сохранил имеющееся «самомалейшее количество добрых священников» (110). Так завершается труд Гильды.
Глава 2 ГИЛЬДА — ОБЩЕКЕЛЬТСКИЙ СВЯТОЙ?
2.1. ИСТОРИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ И ПРЕДАНИЯ О СВЯТОМ ГИЛЬДЕ
«Гильда Премудрый» — Gildas Sapiens — таким остался Гильда в традицией кельтских народов Средневековья и Нового времени. Напомним, что до Нового времени дожили шесть кельтских народностей со своими, кельтскими, языками — ирландцы, шотландцы, валлийцы, корнуолльцы, бретонцы и мэнцы (жители острова Мэн)[60]. Удивительно, но каждая из этих областей каким-то образом оказалась связанной с Гильдой. Предания утверждают, что Гильда родился в Шотландии, жил в Уэльсе (а может быть, и родился на самом деле там), посещал Ирландию и встречался с ирландскими святыми и (якобы) провел свои последние дни в Бретани. Культ самого Гильды и некоторых членов его семьи был распространен и в Корнуолле. Даже Мэн не остался в стороне: именно здесь король Артур якобы убил брата Гильды, что заставило его уничтожить свои хвалебные сочинения в адрес соотечественников и их короля[61].
Но какие реальные данные у нас есть о жизни Гильды? Эти сведения немногочисленны и к тому же разбросаны в самых разнообразных источниках — ирландских, валлийских, бретонских. Степень их достоверности также различна.
В нашей работе мы постарались собрать все доступные биографические данные о Гильде. Надеемся, что это нам удалось, хотя следует отметить, что ирландская традиция на эту тему очень мало изучена и требует отдельного исследования.
Данные о Гильде можно разбить на несколько групп:
1. послания святого Колумбана;
2. ирландские анналы;
3. валлийские анналы;
4. жития Гильды;
5. жития других валлийских святых;
6. валлийские генеалогии и саги;
7. жития ирландских святых.
С большинством этих материалов читатель может в полном объеме ознакомиться в Приложении, и мы не будем подробно пересказывать их содержание.
Казалось бы, естественно начать говорить о Гильде с его житий, которых дошло до нас не меньше трех (в полном объеме опубликовано два). Однако эти жития — весьма поздние и отстоят от предполагаемого времени жизни героя в лучшем случае более чем на триста, а то и на шестьсот лет (см. Приложение 5, 6, 7).
Уже с первого взгляда очевидно, что жития Гильды — как Первое, созданное в основанном, по преданию, Гильдой, бретонском монастыре Рюи, так и (особенно) Второе, произведение валлийского книжника Карадока, представляют собой компиляции и содержат мало подлинной информации или вообще ее не содержат (о Третьем житии судить труднее, поскольку в полном объеме оно не опубликовано).
В качестве источников этих компиляций можно выделить следующие:
1) Житийные традиции бриттских святых, как валлийских, так и бретонских. В первую очередь, это традиции о святом Кадоке (Приложение 9в), основателе монастыря в Нанткарване, родного для автора второго жития — Карадока, о святом Ильтуде (Приложение 96), по преданию — учителе Гильды, святых Павле Аврелиане (Приложение 86) и Давиде (Приложение 9а). Следует заметить, что зачастую определить взаимоотношение житий Гильды с житиями других святых затруднительно.
1) Слой традиции, связанной с Ирландией. Определенная часть этой традиции дошла до нас через ирландские (записи о смерти Гильды) и валлийские анналы (запись о путешествии Гильды в Ирландию). Упоминания о Гильде содержатся также в житиях ирландских святых (Приложения 10а, б).
3) Светская валлийская традиция: генеалогии, связанные с Кау (Hay) и его семейством, и легенды, касающиеся взаимоотношений Гильды (и его воинственного брата Хюэля) с королем Артуром. Эти легенды и генеалогии нашли свое отражение и в валлийских сагах («Кулух и Олуэн», «Видение Ронабви»).
4) Бретонские предания и легенды.
2.2. ЖИТИЯ ГИЛЬДЫ И ЖИТИЯ ДРУГИХ СВЯТЫХ
Здесь мы кратко рассмотрим основные сюжеты, встречающиеся в связи с Гильдой в житийной литературе. Многие из них имеют параллели как с Первым, так и особенно со Вторым, валлийским, житием.
Обучение Гильды у святого Ильтуда. Автор Первого жития рассказывает об обучении Гильды у святого «Ильдута». Обычно этот святой именуется Ильтудом. В житиях ряда святых упоминается об их обучении у святого Ильтуда.
Наиболее ранним из таких свидетельств является житие святого Самсона, которое некоторые специалисты относили даже к началу VII века.[62] Здесь рассказывается, что родители Самсона дали обет посвятить своего сына Богу и, когда ему исполнилось пять лет, отдали его «в школу выдающегося учителя бриттов по имени Элтут (magistri Britannorum Eltuti nomine)... Этот самый Элтут был учеником святого Германа, и сам Герман в юности его рукоположил его в пресвитеры. Этот же Элтут был самым ученым изо всех бриттов, как в Ветхом Завете, так и в Новом, и во всех родах философии, то есть в геометрии и риторике, грамматике и арифметике, и во всех искусствах философии; он обладал словно какой-то волшебной проницательностью и знал будущее»[63]. Других учеников Ильтуда автор жития не называет.
В житии святого Павла Аврелиана (конец IX в.) также упоминается об обучении у святого Ильтуда Павла вместе со святым «Гюльдой» (Gyldan)[64].
Мы располагаем также житием самого святого Ильтуда, достаточно поздним, находящимся в составе коллекции житий в MS Cotton Vespasian A. XIV[65]. Здесь сообщается, что у Ильтуда учились Самсон, Паулин (не Павел!), Гильда и Давид.
Колокол и книга Гильды. Значительная группа преданий связана с изготовленным Гильдой колоколом.
В ранней ирландской и, отчасти, валлийской церкви посохи, колокола и книги, принадлежавшие основателям монастырей и другим, являлись величайшими святынями. И посохи и книги часто снабжались великолепными золотыми окладами. Колокола же имели форму параллелепипедов, расширявшихся книзу, и были ручными.
О том, что Гильда изготовил колокол, упоминается и в Первом житии, однако здесь утверждается, что колокол был отлит по просьбе святой Бригиты. Бригите дарит колокол Гильда и в Третьем житии[66]. В валлийской традиции мотив изготовления колокола для Бригиты отсутствует.
Судя по житию святого Кадока, в Лланкарване существовала особая традиция, связанная с хранившимися в этом монастыре колоколом и книгой Гильды. По утверждению Карадока, книга эта была написана во время отшельничества Гильды на острове (см. ниже) и представляла собой «рукопись четырех Евангелий, которая до сего дня остается в церкви святого Кадока, со всех сторон одетая в золото и серебро к чести Божией и священных писаний» (глава 8)[67]. У Ливриса это «богослужебная книга» (missalem librum scripsit)[68]. В то же время глава 34 у Ливриса, где рассказывается о книге, имеет заглавие «О Евангелии Гильды» (De euangelio Gilde). Как отмечает К. Хьюз, заглавия в рукопись валлийских житий были добавлены позднее и являются работой другого человека, пересмотревшего первые три жития, в том числе и Кадока, сделавшего на них пометки и составившего заголовки и календарь[69]. Путаница легко объяснима: книга, как свидетельствует Карадок, находилась в металлическом окладе; на ней клялись, но, видимо, никогда не доставали из оклада, и сами монахи Лланкарвана имели слабое представление о ее содержании. Известно, что ряд ирландских рукописей VI-VIII веков, будучи заключены в такие оклады, не покидали их вплоть до XIX века.
Таким образом, в Лланкарване имелись две реликвии, связанные с именем Гильды, что и обусловило в некоторой степени интерес к нему Ливриса и впоследствии — насельника этого монастыря Карадока. Судя по описанию внешнего вида этих реликвий и по тому, что, как сообщают сами Ливрис и Карадок, колокол был привезен Гильдой из Ирландии, из Ирландии действительно поступили как колокол, так, возможно, и книга (действительно ли они принадлежали Гильде — неизвестно). Об их дальнейшей судьбе мне не удалось найти никаких упоминаний; оба наших автора (на рубеже XI-XII веков) пишут об этих реликвиях как о существующих и пользующихся поклонением. Об аббатском посохе Гильды упоминается в Первом житии (глава 27), однако о каком-либо связанном с ним культе не сообщается.
Благословение Гильдой матери святого Давида. Изложенный у Карадока эпизод с благословением Гильдой матери святого Давида, Нонниты, также имеется в житии самого Давида[70]. В отличие от Ригиварха, Карадок называет не только время, когда проповедовал Гильда, но и место — «в морской церкви, которая стоит в области Пепидиаук» (глава 4).
Аскетические подвиги Гильды. Д. А. Робинсон обратил внимание на словесное и смысловое сходство описания отшельничества Гильды и святого Кунгара. Оба стоят в холодной воде, питаются ячменным хлебом; у Кунгара «худоба истощила тело, и люди, видя его таким худым, говорили, что он или болен, или в лихорадке»[71]. Гильда, как пишет Карадок, также «лицом был худ, и почти что казался в тяжелой лихорадке» (3). Оба сравниваются со святым Антонием.
Имеются и другие параллели. В частности, описание отшельничества и аскетических подвигов Гильды близко сходится с рассказом об отшельничестве родителей святого Кадока — короля Гвинллива и его супруги Глэдис. Гильда, пишет Карадок, «одетый во власяницу... любил больше всего водяные травы, ячменный хлеб ел, смешанный с пеплом, дождевую воду пил ежедневно. В баню не входил, которую его племя чрезвычайно любило. Лицом был худ, и почти что казался в тяжелой лихорадке. Имел обыкновение в полночь входить в проточную воду, где оставался стоя, пока не скажет три раза "Отче наш". Сделав это, возвращался в свою церковь, где молился до света дня, преклонив колена, о Божественной милости» (3). Гвинллив и Глэдис также одевались во власяницу, питались «ячменным хлебом, на треть смешанным с пеплом», «вместо закуски у них были водяные травы»[72], «лица у обоих были бледны, как у страдающих от лихорадки», они «имели обыкновение омываться очень холодной водой, когда воцарялась морозная зима, и омывались тогда не меньше, чем жарким летом. И даже ночью они вставали с постелей и возвращались после омовения с весьма охлажденными телами. Потом, одевшись, они посещали церкви, молясь и преклоняясь пред алтарями до [наступления] дня»[73].
Отметим, что все эти описания не могут иметь ничего общего с действительностью, так как сам Гильда резко отрицательно высказывается о людях, которые чрезмерно увлекаются постами и бдениями (Фр. 3).
Д. А. Робинсон полагал, что житие Гильды, приписываемое Карадоку, было написано раньше жития Кадока и Давида. Само по себе это, скорее всего, неверно[74], однако его аргумент заслуживает всяческого внимания: при сравнении как эпизода с колоколом, так и эпизода с благословением Нонниты, очевидно, что в житиях Кадока и Давида текст в некоторых отношениях распространен по сравнению с житием Гильды[75]. Если бы Карадок нашел эпизод с колоколом в таком виде, как он содержится в житии Кадока, он вряд ли захотел бы устранить упоминания о том, что колокол получил благословение самого папы: ведь если у Карадока папа просто просит отдать Кадоку колокол, то в житии Кадока папа благословляет и освещает колокол и говорит, что он будет «вернейшим убежищем всех бриттов» (refugium totius Britannie firmum)[76]. He отрицая, что источником для Карадока послужили жития Давида и Кадока, можно предположить, что он имел перед собой не известные нам произведения Ливриса и Ригиварха, а более ранние версии.
Наиболее важно для нас не столько то, что Карадок заимствует из других житий святых (Кадока, Давида, возможно Кунгара), сколько то, что в его распоряжении, по-видимому, нет никакого независимого житийного материала, который относился бы именно к Гильде и ни к кому другому. Отсутствие в Уэльсе каких-либо церквей или монастырей, специально посвященных Гильде, не способствовало развитию легенды о нем, и поэтому Карадок был вынужден пользоваться легендами о других святых, прежде всего о Давиде и Кадоке.
В значительной степени то же самое можно сказать и об авторе Первого жития, однако здесь к валлийско-ирландскому материалу были добавлены местные, бретонские предания о чудесах, якобы совершенных здесь Гильдой, в частности, легенда о кровожадном короле Кономере, являющаяся версией популярного фольклорного мотива о правителе, которому предсказали, что он будет убит собственным сыном (главы 20-25).
2.3. ГИЛЬДА И ИРЛАНДИЯ
Как это не парадоксально, в ирландской традиции о святом Гильде многое представляется гораздо более достоверным, нежели в валлийской и бретонской. Действительно, древнейшее достоверное упоминание о Гильде содержится именно в источнике ирландского происхождения: в послании ирландского святого Колумбана, написанном около 600 года, Гильда упоминается как авторитет по вопросам церковной дисциплины (Приложение 1).
В ирландских летописях (анналах) имеются записи, касающиеся кончины Гильды. Вопрос о том, когда в Ирландии действительно началось регулярное летописание и являются ли записи за V-VI (и даже VII) века подлинными, является спорным. Здесь у нас нет возможности решать эту проблему[77]. Следует лишь отметить, что записи о кончине аббатов и других выдающихся церковных деятелей обычно считаются самыми ранними и наиболее достоверными, так как их имена должны были впоследствии поминаться на литургии. Факт переписки Гильды с ирландским клириком Финнианом, засвидетельствованный Колумбаном, говорит о том, что реальная дата кончины Гильды могла быть известна в Ирландии.
В «Анналах Ульстера» (AU)[78] имеются две записи, посвященные этому событию: за 570 и 577 годы по уточненной хронологии. Записи за 570 год следующие:
1. убийство короля Фергуса, сына Нелине (Iugulatio Fergusa т. Neilleni);
2. кончина аббата Клонмакнойса Эны и святой Иты из Клуана Кредаль (Oena, abb Cluana М. Nois, 7[79] Ite Cluana Credhail dormierunt);
3. скончался Гильда (Gillas obiit).
Другая запись — за 577 год — выражает сомнения составителя анналов в правильности принятой им датировки, перенося кончину Гильды, Эны и Иты, а также убийство Фергуса, сына Нелине на семь лет вперед: «Или здесь убийство Фергуса, сына Нелине, и Оэна, аббат Клонмакнойса, и Гиллас» (Uel hie i iugulatio Ferghusa mc. Neilline; 7 Oena abb Chluana Mc. Nois, 7 Ite Cluana Credhail, 7 Gillas).
«Анналы Инишфаллена» (AI)[80] содержат одну запись о кончине Гильды — по уточненной хронологии за 567 год: Quies Gilldais epscoip — Кончина Гильды епис[копа]. Далее под 568 годом упомянута воинская экспедиция одного из представителей династии Уи Нейллов совместно с королем ирландско-шотландского королевства Дал Риада на Гебридские острова. Гибель Айнмере отмечена годом позже, в 569-м (Mors Ainmirech m. Setnai).
События, отнесенные «Анналами Ульстера» к тому же году, «Анналы Инишфаллена» располагают несколько позднее, также в 570 году: «Кончина Эны, аббата Клонмакнойса. Кончина Иты Клуана, т.е. приемной матери Иисуса Христа[81], и Брендана, т.е. из Клонферта» (Quies Oenand, abb Cluana Moccu Nois. Quies Itae Cluana,. i. mumme Iesu Christi 7 Broendi,. i. Cluana Fer (ta).
«Анналы Тигернаха» (AT)[82] также не обходят стороной кончину Гильды.
В 566 году отмечается восшествие на престол Айнмире (Bass Domnaill maic Muirchertaig maic Earca, cui successit Ainmiri mac Setna). К 569 году отнесено убийство Айнмире, сына Сетны, Фергусом, сыном Нелине (Bass Ainmireach maic Setna, rig Erenn, la Fergus mac Nellin). К 570 году относятся следующие события:
1) убийство Фергуса, сына Нелине Аэдом, сыном Айнмире (Iugulacio Fergusa maic Nelline la h-Aedh mac Ainmireach);
2) кончина аббата Энны (Aennu mac hui Laigse, ab Cluana Maic Nois quieuit. i. Enda mac Eoghain do Laigis Raeda, tenens principatum annis. xxui);
3) кончина Иты и Гильды (Ite Cluana Credil Gillasque).
Во фрагментарных «Анналах Роскри» (ARC) кончина Гильды также отнесена вместе с кончиной Иты к 570 году[83].
Если верить ирландским источникам (как сагам, так и хроникам), события в Ирландии в то время разворачивались так[84]. Айнмере, сын Сетны, стал королем Тары в 566 году[85]. Однако спустя три года (в 569-м, согласно AU), он был убит своим дальним родичем Фергусом, сыном Нелине (внуком погибшего в 536 году короля Муиркертаха мак Эрки)[86]. Смерть Айнмере относят к 569 году и AI. Место записи о кончине Гильды в ряду других записей не вполне понятно: скорее всего, это событие все же следует отнести к недолгому правлению Фергуса (569-570).
Записи о Гильде присутствуют и в валлийских анналах на латинском языке (их традиционное название «Анналы Камбрии», Annates Cambriae, сокращенно АС). Как собственно британский источник, содержащий помимо свидетельств о Гильде, также записи, касающиеся рассматриваемых Гильдой исторических событий и лиц — битвы при Бадоне, королей Маэлгуна и, возможно, Константина, — «Анналы Камбрии» заслуживают особого рассмотрения.
Издание «Анналов Камбрии» было осуществлено в 1860 году Д. У. аб Ителем[87]. Хотя эта публикация имеет множество недостатков, она, насколько нам известно, по сей день остается единственным сводным изданием валлийских анналов. Издание аб Ителя основано на трех рукописных сводах, которые он озаглавил А, В и С[88].
Рукопись А — это знаменитый манускрипт Harl. 3859, относящийся к концу X — началу XI века. Место его написания неизвестно, но он представляет собой цельный продукт одного скриптория. Анналы в нем содержатся в составе «Истории бриттов» Ненния; после анналов следуют генеалогии валлийских королевских домов, к которым нам придется обращаться в дальнейшем[89]. В Harl. 3859 анналы доведены до 954 года; поскольку они помещены непосредственно после родословной короля Овейна, старшего сына Хоуэла Доброго и матери Овейна — Елены, можно полагать, что составление этого свода было заказано Овейном после кончины Хоуэла в 948 году, когда Овейн унаследовал часть его владений[90].
По мнению К. Хьюз, погодное летописание началось в Сент-Дэвидсе (иначе Меневия — монастырь Святого Давида на юго-западе Уэльса) только с конца VIII века. Более ранние записи были добавлены ретроспективно. Источником для большинства записей до 613 года (момент окончания хроники Исидора Севильского) послужили, вероятно, ирландские анналы, и, по мнению К. Хьюз, запись о кончине Гильды попала в «Анналы Камбрии» из них вместе с записями о кончине других святых. Что же касается записей за V— начало VII века, не касающихся Ирландии (их 11), то они, видимо, основаны на каких-то заметках, не имевших форму анналов и, судя по их содержанию, ведшихся на севере Британии[91].
Рукопись В (Public Record Office MS. E. 164/1, XIII век) представляет собой близкий к версии А вариант анналов, доведенный до 1286 года. Они записаны после сокращенной версии Книги Страшного суда[92]. Что касается версии С (BL MS Cotton Domitian A.I., рукопись конца XIII века), то этот свод был доведен до 1288 года, причем в отличие от версий А и В источником для наиболее ранней части хроники (до 614 года) стала хроника Беды[93]. Версия А послужила основным источником для публикации аб Ителя, и была также опубликована отдельно Э. Филлимором[94].
Непосредственно к Гильде в «Анналах Камбрии» относятся следующие записи[95]:
Под 565 годом: Navigatio Gildae in Hibernia — плавание Гильды в Ирландию. Эта запись содержится только в версии В.
Под 570 годом:
Версия A: Gildas obiit — скончался Гильда.
Версия В: Gildas Britonum sapientissimus obiit — скончался Гильда, мудрейший из бриттов.
Версия С: Gildas sapiens obiit — скончался Гильда Премудрый.
Запись за 565 год о плавании Гильды в Ирландию вызывает сомнения. В ирландских анналах она отсутствует. Нет ее и в наиболее ранней рукописи «Анналов Камбрии» — версии А. Это заставляет полагать, что данная запись появилась на более позднем этапе. История же версии В очень сложна. После 954 года анналы продолжали вестись в Сент-Дэвидсе до 1202 года. Затем хроника была продолжена до 1263 года в одном из валлийских монастырей; в нее вошли анналы монастырей Страта Флорида в Западном Уэльсе и Кум Хир в Восточном Уэльсе. После 1266 года хроника становится исключительно английской, и ее последние записи, очевидно, были сделаны в аббатстве Нит на юге Уэльса[96]. На каком этапе вошла в вариант В запись о поездке Гильды в Ирландию — сказать невозможно. К. Хьюз отмечает, что в варианте В есть ряд записей, которые отсутствуют в варианте А «и выглядят так, что могут быть и подлинными ранними записями»[97]. К их числу она относит запись о плавании Гильды в Ирландию, о «Соборе в роще Победы» и некоторые другие.
Очевидно, что рассказы о плавании Гильды в Ирландию бытовали уже в момент составления Первого жития — то есть никак не позже XI века (см. ниже). Автор жития рассказывает о путешествии Гильды в Ирландию при короле Айнмере (Ainmericus). Имея под рукой ирландские хроники или другой исторический материал[98], было несложно узнать, какой именно король правил в Ирландии в середине 560-х годов. Согласно уточненной хронологии AU, Айнмере был верховным королем с 566 по 569 год. Айнмере правил очень недолго и был ничем не замечателен, кроме того, что святой Колумба (Колум Килле) был его двоюродным братом, однако об этом факте автор Первого жития и не упоминает. Так что можно предположить, что хронологически первой была запись в анналах, а не упоминание в житии.
Отвергать вообще возможность существования подобной записи нельзя. Практически все версии ирландских анналов содержат запись о плавании (переезде) Колума Килле в Британию (т. е. на остров Иона)[99]. Эта запись попала в ирландские анналы благодаря тому, что карьера святого была хорошо известна в основанном им монастыре, который, как полагают многие историки, и был колыбелью ирландского летописания. В монастыре, связанном с Гильдой, могли сохраниться реальные данные о времени его путешествия в Ирландию.
Данные о контактах Гильды с ирландскими церковными деятелями зачастую весьма фрагментарны и недостоверны. Какого-либо ирландского повествования о путешествии Гильды в Ирландию, насколько нам известно, не существует, хотя такое повествование, возможно, легшее в основу ирландских эпизодов, прежде всего Первого жития Гильды, могло быть утрачено.
К числу других ранних упоминаний Гильды на ирландской почве относится так называемый «Каталог святых Ирландии» — памятник, составленный во второй половине VIII века[100]. Здесь предпринята попытка изложить историю христианской церкви в Ирландии начиная со святого Патрика до великой «Желтой чумы» 664-668 годов. Святые Ирландии разделены на три «чина» (ordo) в хронологическом порядке — «чин святейший» (ordo sanctissimus), представители которого, начиная со Святого Патрика, жили и действовали в 432-544 годах, «чин пресвятой» (ordo sanctior) — 544-598, и «чин святой» (ordo sanctus) — 598-664. Имя Гильды связано с представителями второго поколения. «Каталог» утверждает, что «триста святых» второго поколения использовали несколько разных чинов служения литургии, один из которых был получен от бриттских святых — Давида, Гильды и Докко: «литургию переняли от Давида епископа, и Гиллы, и Доко бриттов»[101]. Личность Докко вызывала разноречивые мнения. Ряд ученых, в том числе, например, У. Стоке, считали, что Докко — вариант имени Кадок или просто описка вместо «Кадок»[102]. Однако, как отмечал Ж. Лот, святой Докко — это другая личность, со своей легендой и житием[103]. Его отождествляют со святым Кунгаром или Кингаром. В AU имеется запись о его кончине, правда, слишком ранняя, чтобы ее можно было признать достоверной[104].
В числе представителей «чина пресвятого», то есть якобы современников Гильды, каталог называет «двух Финнианов, двух Бренданов, [...] Киарана, Колумбу, Кайннеха» и «многих других».
В ирландской традиции действительно фигурируют два святых Брендана — Брендан из Бирра и Брендан из Клонферта, прославившийся в Средневековье своими легендарными путешествиями. В житии последнего есть эпизод с его посещением Гильды (Приложение 106).
Известны в ирландской традиции и, как минимум, два святых Финниана: святой из Клонарда (Клуан Ирардь), который, по данным ирландских анналов, умер от той же чумы, что и упомянутый у Гильды король Маэлгун[105], и другой Финниан, из Мовилля (Маг Биле) на севере Ирландии, скончавшийся в 579 году[106]. О переписке Гильды с Финнианом упоминает Колумбан (Приложение 1), засвидетельствовав тем самым, что один из Финнианов действительно был современником святого, не уточнив, однако, место жительства этого клирика.
П. О'Райан предположил, что святой Финниан из Клонарда и Финниан из Мовилля — на деле одно и то же лицо[107]. К этому мнению присоединяется и Д. Н. Дамвилль[108]. Приписывание двум святым разных родовых обозначений (южный Финниан — из рода мокку Тельдув, северный — из племени Дал Фиатах) эти исследователи считают позднейшей легендой, возникшей в соответствующих обителях и призванной связать основателя монастыря с родом, чьи представители традиционно занимали в нем должность аббата[109]. Святой Финниан[110], или (полное имя), Финдбарр, упоминается Адамнаном в «Житии Колумбы» как учитель святого Колумбы, однако место его жительства никак не уточняется[111]. Если верить анналам, то это должен быть Финниан из Мовилля, так как, согласно Адамнану, наставник Колумбы принимает участие в событиях начала 560-х годов[112]. По мнению Д. Дамвилля, имя «Финниан» (Финдбарр) является скорее бриттским, нежели ирландским[113], и его носитель, скорее всего, был бриттским церковным деятелем, работавшим в Ирландии, что делает вполне естественным его обращение к Гильде за советом[114]. Из этого следует, что двух Финнианов можно отождествить и со святым Финдбарром (Барре) из Корка.
П. О'Райан пошел еще дальше (хотя, кажется, не заметив, насколько дальше). По его мнению, Барре должен быть отождествлен со святым Барре из жития святого Давида и с учеником Кадока Барруком из жития Кадока[115]. Далее он отмечает, что бриттское имя Гвинок соответствует ирландскому «Финнио» (с добавлением только уменьшительного суффикса «-ок»)[116]. Однако П. О'Райан не делает некоторых логичных выводов из своих предпосылок. Во-первых, в валлийской традиции «Гвиннок» фигурирует, как сын Гилъды[117]. Из этого следует, что Гильда переписывался с собственным сыном! (Что было бы вполне естественно[118]). Во-вторых, П. О'Райан касается традиции о двух учениках святого Кадока — Барруке и «Гвалехесе». П. О'Райан предложил отождествить Баррука с Финнианом (Финдбарром = Барре), а Гильду — с «Гвалехесом»[119]. Рассмотрим этот вопрос подробнее.
В житии святого Кадока, написанном Ливрисом, между прочим, сообщается, что «во дни Великого Поста святой Кадок имел обыкновение пребывать на двух островах, то есть Баррен[120] и Эхни[121]. В Вербное воскресенье он прибывал в Нанткарван»[122]. Далее Ливрис рассказывает буквально следующее:
«Об утоплении святых Баррука и Валееса (Wakes) и об учебнике, обретенном в брюхе лососином.
В другой раз случилось, что блаженный Кадок однажды плыл с двумя своими учениками, а именно Барруком и Гвалехесом (Gualehes) с острова Эхни, который теперь называется "Хольма" (Holma), на другой остров, по имени Баррен. И когда он благополучно достиг гавани, то попросил у вышеназванных учеников свой энхридион, то есть учебную книгу. Они же признались, что по забывчивости оставили ее на вышеупомянутом острове. Услышав это, он снова велел им взойти на борт и грести обратно, чтобы привезти книгу, и сказал он им, пылая гневом, с такой вот бранью: "Идите, и чтоб вы не вернулись!" Тогда ученики, безо всякой задержки, по приказу своего учителя быстро взошли на лодку и начали грести, направляясь к вышеупомянутому острову. Найдя вышеуказанный том, едва водным путем они достигли середины пролива (человек Божий сидел на вершине горы на острове Баррен и издали видел их посреди моря), как лодка неожиданно перевернулась, и они потонули.
Тело Баррука, выброшенное Фетидою на барренский берег, было обнаружено и похоронено на этом же острове, который по его имени и до сего дня называется Баррен. Тело же другого, то есть Гвалееса (Gualees), вынесенное морем на остров Эхни, было там же похоронено. Около же девятого часа раб Божий Кадок, желая подкрепить едою тело, истощенное постами, призвал своих слуг (clientes), чтобы они добыли ему на ужин рыбу. Когда они пошли к морю (ad amphitritem) ради рыбной ловли, то увидели на песке лосося дивной величины, и радостно принесли его своему наставнику. Когда его выпотрошили, то во внутренностях его обнаружили вышеназванный-том, белый и невредимый от всякого повреждения водой. Человек Божий, быстро взяв его и возблагодарив Бога, явственно объявил всем, что для Бога нет ничего невозможного»[123].
О пребывании Гильды на острове «Эйхин» (Эхни) сообщает автор его Второго жития — Карадок из Нанткарбана (глава 7)[124].
О связи Гильды с островом «Гвалес» говорит и составитель протографа рукописи X (см. выше)[125]. По его мнению, именно здесь была написана книга «О погибели Британии». «Место, где написана эта книга, — морской остров Гвалес, время — короля Артура, лицо — Гильда Премудрый» (Locus, in quo factus est hie liber, est Guales insula marina tempore Arthuri Regis, persona Gildae Sapientis), — сообщает ирландец. Однако остров, который в Средневековье назывался «Гвалес», ныне носит другое имя — Грассхольм, и находится в графстве Пемброкшир на юго-западе Уэльса[126] достаточно далеко от Эхни (теперь именуемого Флатхольмом)[127]. Весьма интересно в этом плане сообщение британского антиквара начала XVII века Джона Питса, который, перечисляя Гильду среди других знаменитых британских писателей, сообщает о нем буквально следующее: «Святейшие дни свои он, как говорят, окончил на некоем острове, расположенном неподалеку от реки Сабрины, в четвертый день февральских календ (т. е. 29 января. — Н. Ч.), в году от рождества Христова 512, во время царствования (или, точнее говоря, борьбы с англосаксами за царство) Утера Пендрагона. Тело же его позднее, как говорят, было перенесено в Гластонскую обитель и там почетным образом погребено»[128]. Островом «в устье Сабрины» (то есть Северна) должен быть Эхни. Карадок также сообщает о погребении Гильды в Гластонбери, но при этом утверждает, что там он и скончался. Нам представляется, что традиция о погребении Гильды на безвестном острове должна считаться более правдоподобной, нежели утверждение о том, что он покоится в популярном монастыре (где якобы был похоронен даже святой Патрик).
В связи с этим нелишне также напомнить странное утверждение Первого жития о том, что по своему собственному желанию Гильда был похоронен своими учениками в море[129]. Еще более странно, что, как отмечает А. Кэмерон, судя по этому описанию, Гильда был погребен как... знатный англосакс[130].
2.4. ГИЛЬДА И ЕГО РОД В ВАЛЛИЙСКОЙ ТРАДИЦИИ
О том, что Гильда был сыном Кау, упоминается как в Первом (глава 1), так и во Втором житии (глава 1, здесь, может быть, ошибочно «Hay»), Первое житие утверждает, что Кау правил в области «Ареклута», то есть область по реке Клайд в Шотландии. В житии святого Кадока рассказывается о том, как святой Кадок, будучи в Шотландии, встретился с восставшим из могилы гигантом, который и оказался легендарным «Кау (по прозвищу) Придин (Pritdin), или Кауром»[131]. «Каур» (сайг) по-валлийски и означает «гигант».
Интересно отметить, что сюжет о воскрешении гигантского язычника встречается также в житиях святого Патрика. Так, в житии Патрика, написанном Тиреханом (последняя четверть VII века) рассказывается о том, как Патрик пришел к могиле «удивительной величины и чудовищной длины» — в сто двадцать футов. Спутники Патрика сказали: «Не верим мы такому делу, чтобы мог быть человек такой длины». И ответил Патрик, и сказал: «Если хотите, то можете на него посмотреть», и они сказали: «Хотим», и он ударил посохом своим по камню у головы его, и положил на могилу крестное знамение, и сказал: «Отвори, Господь, могилу», и отворилась. И поднялся муж, очень большой, и сказал: «Добро же тебе, о святой муж, что поднял меня хоть на час от многих мучений», и вот заплакал горько и сказал: «Можно мне пойти с вами?» Они сказали: «Это невозможно для нас, чтобы ты пошел с нами, ибо люди не могут видеть лица твоего из-за страха перед тобой. Однако поверь в Бога небесного и крещение Господне прими, и не вернешься в место, где ты был, и скажи нам, кто ты есть». Язычник ответил, что он свинопас, современник легендарных королей Мак Кона и Карьпре Ниа Фера, которого убили воины Мак Кона. После этого Патрик окрестил его, и он снова успокоился в могиле[132].
Судя по всему, созвучие имени «Кау» со словом «гигант» и навело валлийского агиографа на мысль об отождествлении воскрешенного Кадоком языческого разбойника с известным королем Севера Кау. Этот рассказ слабо согласуется с Первым житием, где написано, что отец Гильды был благочестивым христианином (глава 1). Нам представляется, что вся эта история вообще является отголоском местного предания о постройке Антонинова, или Адрианова, вала, поскольку в житии подчеркивается, что работа гиганта на постройке «монастыря» заключалась именно в копании — «и с того дня сей копатель блаженного мужа исполнял посредством копания то, что ему было предписано» (illic beati uiri fossor, quae ei precipiebantur, fodiendo effectus est)[133]. Весьма любопытно то, что сразу после рассказа о Кау идет рассказ о колоколе, который Гильда отказался подарить святому Кадоку.
Как сын Кау Гильда упоминается в «Родословии святых» (Bonedd у Saint) и в составленной около 1110 года древнейшей валлийской саге об Артуре — «Кулух и Олуэн»[134]. Р. Бромвич и Д. Саймон Эванс обращают внимание на то, что автор «Кулуха и Олуэн», очевидно, был знаком как с житийной литературой, так и с «Родословием святых». Они отмечают ряд параллелей между сагой и житиями святого Давида и святого Кадока. Как эти параллели, так и другие соображения заставляют думать, что сага была составлена около 1100 года, скорее всего, на юге Уэльса[135]. По средневаллийски «Британия» звучала как Prydein, а «страна пиктов» как Prydyn. В «Кулухе и Олуэн» о Кау говорится, что «он владеет шестьюдесятью кантрефами Британии (Prydein)»[136], однако, скорее всего, имелась в виду страна пиктов[137]. В житии святого Кадока утверждается, что Кау правил «за Банноком», а понятие «за Банноком» в валлийской поэзии, как отмечает Р. Бромвич, обозначает землю пиктов[138]. В этой саге Кау фигурирует как один из героев, которые помогают Кулуху выполнить задания великана и жениться на Олуэн: он убивает Исгитруина Вождя Кабанов и добывает его клык[139], собирает кровь Очень Черной Ведьмы[140] и, в конце концов, бреет самого великана (что и требовалось), правда, довольно жестоким образом[141]. Гильда в саге перечисляется в составе знаменитостей при дворе Артура, среди прочих сыновей Кау: «Дирмик, сын Кау, и Юстик, сын Кау, и Этмик, сын Кау, и Ангауд, сын Кау, и Оуан, сын Кау, и Келин, сын Кау, и Коннин, сын Кау, и Мабсант, сын Кау, и Гвингат, сын Кау, и Ллуибир, сын Кау, и Кох, сын Кау, и Мейлик, сын Кау, и Кинвал, сын Кау, и Ардвиат, сын Кау, и Эргирьят, сын Кау, и Неб, сын Кау, и Гильда (Gildas), и Калхас, сын Кау, и Хюэль, сын Кау — он никогда не подчинялся руке господина». Упомянута и дочь Кау: «Гвидре, сын Ллюидеу, от Гвенабви, дочери Кау, его матери — его дядя Хюэль ранил его, и от этого была вражда между Артуром и Хюэлем из-за этой раны». Два имени в этом списке совпадают с именами братьев Гильды в данном житии — Мейлик — в житии Майлок, и Эргирьят — в житии Эгрей. Хюэль, как правило, отождествляется с Куиллом. Среди прочих имен многие выглядят вымышленными — например, Дирмик — «злословие», Этмик — «слава», Коннин — «стебель», Ллуибир — «тропа», Кох — «красный», Мабсант — «сын святого» (возможно, имелся в виду святой Давид, отца которого звали Санкт или Сант), Ардвиат — «защитник». Достаточно странно выглядит тут наличие гомеровского Калхаса — возможно, он появился по ассоциации с Гильдой, которому приписывались различные пророчества, как еще один предсказатель будущего. Однако Р. Бромвич не исключает и того, что это вариант встречающегося в других генеалогиях валлийского имени Калхау[142].
Предания об обширном семействе Кау более подробно разработаны в позднейших генеалогиях. В другом позднем генеалогическом трактате приводится такой перечень потомков Кау: «Дети Кау из страны пиктов от Тегау Аннуил (это имя, судя по всему, значит "Очень Красивая Милая". — Н. Ч.), дочери Эврока Кадарна, сына Мимбира, сына Мадока, сына Локруниса: это были Диериминг, Гильда (Gildas), Истриг, Мухнид, Кав, Анейрин, Гвиддирайн, Самсон, Кайнгар, Келмин, Эйград, Хюэль, Гильда-пророк (Gildas у profwyd), Галлгау, Дивави, Кейдиау, Каен Ковиллог. И дочери — Пейтиен, Гвениаэтви, Давиллог. И от них произошли все святые острова Британии, и многие короли Британии и Ирландии»[143]. В этом списке фигурируют персонажи, даже с точки зрения валлийской традиции не имеющие никакого отношения к роду Кау, например святой Самсон и поэт Анейрин.
В валлийской традиции имеется группа памятников, известных под общим названием «Родословие святых» (Bonedd у Saint).
«Родословие святых» известно в ряде вариантов. Некоторые из них были изданы А. У. Уэйдом-Эвансом, в том числе D (MS Hafod 16, около 1400 года)[144], F (MS Peniarth 27, около 1475-1500 гг.)[145], G (MS Peniarth 127, около 1510 года)[146], Н (MS Peniarth 182, около 1514 года)[147]. Варианты А и В, изданные С. Баринг-Гулд и Д. Фишером, к сожалению, остались нам недоступны[148].
В VSBG также опубликован другой генеалогический материал: трактат «О местоположении Брихейнога» (De situ Brecheniauc), «Род Брихана» (Cognacio Brychan), «Происхождение святого Эгвена» (Generatio sancti Egweni), «Потомство Кередика» (Progenies Keredic) и еще одна версия «Родословия святых»[149].
В том, что касается Гильды, версии D, F, G и Н весьма кратки. D (60) упоминает «Гвиннока и Ноэтона, сыновей Гильды, сына Кау» (Gwynnoc a Noethon, meibyon Gildas m. Kaw), а также «Гурея, сына Кау, из Пенистривьяда...» (61)[150]. На этом D обрывается, в F соответствующий раздел также неполон. Наиболее полную версию дает G, где упоминаются «Гвиннок и Ноэтан, сыновья Гильды, сына Кау, повелителя Кум Кавлуида» (Gwynnoc a Noethan, meibion Gildas ар Kaw, arglwydd Kwm Cawlvvyd, 62)[151] —, и вслед за ними «Гурей, сын Кау, из Пени Истриведа в Арвистли» (Gwrei, ар Caw, о Benn Ystrywed yn Arwystli, 63). Н (55, 56) повторяет G, правда, без упоминания о «повелителе Кум Кавлуида»[152]. Такую же версию содержит VSBG.
Арвистли, с которым ассоциируется имя Гуреи — кантреф (область) в центре Уэльса, в Повиее. Что касается Кум Кавлуид, то это название означает «Долина Кавлуид». В «Кулухе и Олуэн» среди «старейших животных», которых Кулуху надо расспросить, упоминается «сова из Кум Кавлуида» (Cuan Cwm Kawlwyt). Предположительно это название отождествляется с названием маленького озера Ковлид (Llyn Cowlyd) на территории Гвинедда, недалеко от реки Конвей, которое упоминается в одной средневековой хартии как «озеро Кавлуид» (stagnum Cawlwyd). Таким образом, в более поздних источниках имя Кау связывается с северным Уэльсом, в частности с Гвинеддом.
В других генеалогических трактатах о роде Гильды говорится более подробно. В частности, сообщается, что всего у Гильды было пять сыновей: Кенидд, Гвиног, Нуитон, Майдок (или Аэдан) и Долган[153]. Кенидд имел вдобавок двух сыновей, также святых — Увели (Ufely) и Фили (Ffili)[154].
Относительно Аэдана и Долгана речь может идти, видимо, и в самом деле только о духовном отцовстве, так как оба имени — чисто ирландские. Что касается остального семейства Гильды — Кеннида, Гвиннока, Ноэтона и его братьев, то о них мало что можно сказать. На северо-востоке острова Англси в кантрефе Туркелин имеются часовни, посвященные упомянутым в первом житии братьям Гильды Эгрею и Аллекту — Лланэуград и Лланалго[155]. На юге Уэльса, в Говере, существовал монастырь, посвященный старшему сыну Гильды — Кенидду (Ллангенидд).
Вообще, как кажется, имена членов семейства Гильды подтверждают версию о пиктском происхождении его рода. Имя его сестры — Петиен трактуется, как Peithien<*Pectigena, то есть «Пикторожденная»[156]. «Кенидд» соответствует пиктскому имени Кеннет, часто встречающемуся в пиктских королевских родословных. «Нуитон» — бриттская версия имени Нехтан, распространенного как у пиктов и ирландцев, так и среди бриттов Стратклайда[157].
Если принять, что Гвиннок и Нуитон действительно были сыновьями Гильды, то можно отметить любопытный смысловой параллелизм этих имен: «Гвиннок» означает «белый, сверкающий», а «Нуитон» — «омытый». Не исключено, что Гильда вспомнил о пророке Осии, который по Божьему велению дал своим дочери и сыну, рожденным от блудницы, смысловые имена: Лорухама — «непомилованная» и Лоамми — «не мой народ» (Ос. 1:2-10). Похоже, Гильда был настроен более оптимистично.
Как мы уже отмечали, среди имен сыновей Гильды встречаются два явно ирландских — Майдок и Долган. Не исключено, что под Майдоком имеется в виду ирландский святой Медок из Фернса[158], который, видимо, был достаточно популярен в Уэльсе[159]. Его кончина засвидетельствована под 625 годом в «Анналах Ольстера» и «Анналах Тигернаха»[160]. В житиях Медока имеются эпизоды, где речь идет о его путешествиях в Британию, однако там сообщается только о встречах со святым Давидом. Думается, что в список сыновей Гильды Медок действительно попал как его (предполагаемый) духовный сын, как лицо, на которого Гильда оказал влияние.
Вопрос о личности Долгана сложнее. Известен ирландский епископ по имени Даган, о котором упоминается в «Церковной истории народа англов» Беды (II, 4) в связи с отказом ирландских епископов садиться за стол вместе с англосаксонскими. День святого Дагана из Инвир Дойла (Dagan Indbir Doile)[161] упоминается в «Календаре Энгуса» под 13 сентября. О кончине святого Дагана упоминается в «Анналах Тигернаха» под 641 годом[162]. Следует ли отождествлять этих двух Даганов и имеют ли они какое-либо отношение к Долкану — неясно.
Упоминается также местность под названием Инвир Далкань (Устье Далкана) и Клуан Далкань (Вырубка Далкана)[163]. В последнем месте жил святой Мо Куа[164], о чем свидетельствует «Календарь Энгуса» под 6 августа (М' Chua... o Chliiain Dolcain)[165]. В житии святого Брендана Мо Куа фигурирует как сын Долкана и автор стихотворения о путешествии Брендана в Британию к Гильде (см. ниже). Кончина «Мо Куа, сына Лонана» зафиксирована в «Анналах Тигернаха» под 658 годом[166]. Следует заметить, что хотя монастырь мог получить название «Вырубка Долкана» и по имени святого, вырубившего лес для постройки монастыря, такие случаи в древнеирландской топонимике практически не встречаются. Названия монастырей с элементом «клуан» (cluain) — лес, вырубка, — как правило, включают в себя имена человека или рода, жившего здесь ранее, а не основавшего монастырь святого. Поэтому вероятность того, что в основе названия Клуань Долкань лежит имя какого-то святого Долкана, весьма мала.
2.5. БЫЛ ЛИ ГИЛЬДА МОНАХОМ?
Проанализировав биографические материалы о Гильде, имеющиеся в нашем распоряжении, можно сделать весьма неутешительные выводы. Практически никаких конкретных фактов о нем у нас нет. Все материалы далеко отстоят во времени от подлинного Гильды и не поддаются проверке. Единственным полностью надежным источником является сам текст «О погибели Британии». Сейчас в наши задачи не входит полностью анализировать труд Гильды с этой точки зрения. Хотелось бы затронуть лишь один вопрос — распространенное в литературе утверждение о том, что Гильда был якобы монахом.
Большинство наших агиографических источников утверждают, что Гильда жил в монастыре или был основателем такового. Но действительно ли Гильда был далеким от мира отшельником? По нашему мнению, текст «О погибели Британии» не противоречит предположению, что его автор был женат.
Гильда говорит в главе 65 о злодеяниях «епископов или прочих священников, или клириков даже и в нашем чине» (episcoporum vel ceterorum sacerdotum in nostra quoque ordine). О каком чине идет речь?
Обычно предполагалось, что речь идет о монашеском чине и что «желанная гавань», о стремлении к которой он упоминает в главе 65, является пристанью монашества. Однако известный специалист по церковной истории Оуэн Чэдвик предположил, что «гавань» — это «пристань молчания, столь любимая античными риторами»[167]. Что же касается «чина» (ordo), то, как отмечает Чэдвик, слово «ordo» в смысле «монашеский чин» до середины VIII века не употребляется — «это выражение стало обычным только в каролингскую эпоху»[168]. Гильда, по его мнению, имеет в виду чины священничества — епископа, пресвитера и диакона, причем сам он является диаконом[169].
С этим соглашается также Молли Миллер[170] и Майкл Хэррен. Хэррен возражает Чэдвику, подчеркивая, что нельзя утверждать, что Гильда вообще никогда не был монахом (фрагменты его посланий как будто говорят об обратном), но согласен с тем, что Гильда не был монахом на момент написания «О погибели Британии»[171].
Дополнительным доказательством этому может служить глава 109 труда Гильды, где автор цитирует высказывание апостола Павла о диаконах: «Диаконы также должны быть честны, недвоязычны, не пристрастны к вину, не корыстолюбивы, хранящие таинство веры в чистой совести. И таких надобно прежде испытывать, потом, если беспорочны, допускать до служения»[172]. К этому Гильда добавляет: «Конечно, на них мне страшно долго останавливаться (horrescens diu immorari), и только одно по правде могу сказать, — что это все превращается в дела противоположные, так что клирики (clerici), — в чем я признаюсь не без боли в сердце — нечестны, двуязычны, пьяны, корыстолюбивы, имеют веру, — а вернее сказать, неверие — в нечистой совести, и служат не "испытанные в добре", а заведомо известные дурными делами и допускаются к святому служению, имея бесчисленные преступления». Если вспомнить, насколько нелицеприятно отзывается Гильда о священниках вообще (66) и о епископах, неправедно добивающихся проставления (67), по меньшей мере, странно, что он опасается что-то сказать о диаконах. Единственной причиной такой робости может быть только одно: Гильда сам диакон, и ему неловко порицать своих собратьев.
Ф. Керлуэган заметил, что обилие библейских цитат в произведении Гильды говорит как раз о, том, что его статус, прежде всего церковный, был невысок: «Великие полемисты и проповедники христианской древности обладали всеми необходимыми званиями и могли говорить с позиции авторитета. Например, Иларий и Цезарий были епископами, Сальвиан и Иероним — пресвитерами (не говоря уж об огромном личном престиже последнего). Гильда же, напротив, не имел соответствующих степеней и опорой ему могла служить только Библия»[173].
Как справедливо отмечает О. Чэдвик, если мы признаем, что Гильда принадлежал к белому духовенству, то станет «труднее отбросить его жалобы как вопли человека, который ничего не знает о мире»[174]. Какова бы ни была дальнейшая судьба Гильды, его труд — «О погибели Британии», — вопреки распространенному мнению, не был написано монахом.
Гильда выказывает лишь желание последовать по монашескому пути. Что же ему мешает? Скорее всего, то, что он женат.
Вопрос о браке бриттских священников анализирует в своей содержательной работе Кэтлин Хьюз. По ее мнению, как сочинение Гильды, так и данные эпиграфики, свидетельствуют о том, что бриттские священники VI века состояли в браке[175]. К. Хьюз указывает на то, что хотя в галло-римской церкви V-VI веков епископы формально были обязаны жить отдельно от своих жен[176], некоторые бриттские епископы жили вместе со своими супругами и воспитывали детей. Помимо Гильды, она ссылается на надгробную надпись[177] V-VI веков с острова Англси[178]:
«...ива, святейшая женщина здесь лежит, которая была любимейшей супругой Бивота, раба Божьего, священника и ученика Паулина родом из [общины] андоков и всем гражданам и родным пример и строгостью нравов, и премудростью»[179]. По мнению К. Хьюз, слово sacerdos в данном случае должно означать «епископ», а не «священник».
Другая аналогичная надпись, относящаяся приблизительно к 525-530 годам[180], также происходит с Англси. В ней говорится: «Здесь в мог[иле ле]жит блаженный [...] Сатурнин и его свя[тая] супруга Па[...]р[181]. Дополнительный вес этой надписи придает то, что она была обнаружена в церковном дворе в местечке под названием Ллансадурн[182], то есть по-валлийски «Церковь Сатурн (ина)»[183] — как правило, церкви именовались в честь их основателей.
Таким образом, указания генеалогий на наличие у Гильды семьи и детей вполне стоит принимать всерьез.
Глава 3 ТЕКСТ «О ПОГИБЕЛИ БРИТАНИИ» (DE EXCIDIO BRITANNIAE) ГИЛЬДЫ: РУКОПИСИ И ИЗДАНИЯ
3.1. ИСТОЧНИКИ ТЕКСТА
а) Рукописи
Произведение Гильды было известно в Средневековье, но не очень широко. Можно сказать, что его читали профессиональные историки — Беда, Ненний, Гальфрид Монмутский, Уильям Ньюбургский, но у широкой читающей публики Гильда не пользовался популярностью. Уильям Ньюбургский, например, полагал, что стиль Гильды «в такой степени груб и пресен, что мало кто озаботился тем, чтобы его переписать или хранить, его редко можно найти»[184].
Поскольку в средние века Гильда тем не менее пользовался авторитетом, как «премудрый» (Sapiens) и историк, ему часто приписывалась «История бриттов», принадлежащая некоему Неннию. Из-за ее занимательности она переписывалась гораздо чаще, чем произведение Гильды: рукописей Ненния сохранилось более тридцати[185] и пятнадцать из них приписывают «Историю бриттов» Гильде[186].
Следует отметить, что многие рукописи «О погибели Британии» утрачены совсем недавно. В частности, в конце XVII века в каталоге коллекции Роберта Коттона было зафиксировано четыре рукописи Гильды и две рукописи с фрагментами из его сочинения[187]. Все они, кроме одной — Cotton. Vitell. A. VI, — погибли при пожаре в 1731 году.
Более или менее полных рукописей труда Гильды сохранилось до наших дней всего четыре, и, очевидно, только три из них имеют самостоятельную текстологическую ценность.
Коттонианская (С)[188]. На данный момент древнейшей более-менее полной рукописью «О погибели Британии» является рукопись X или XI века Cotton. Vitell. A. VI, хранящаяся в Британском музее. Манускрипт, написанный, возможно, в аббатстве святого Августина в Кентербери[189], был подарен Коттонианской библиотеке Уильямом Кэмденом. Первоначально рукопись имела 72 листа и, согласно составленному в 1696 году каталогу библиотеки, содержала следующие материалы: 1. Гимн блаженной Марии деве. 2. Гильда о погибели Британии, «книга, написанная буквами, похожими на саксонские» (liber charactere affini Saxonico exaratus). 3. Гимн архиепископу Теодору и аббату Адриану. 4. Гимн святому Августину Кентерберийскому. В конце книги имелись ноты к гимнам. Во время пожара 1731 года рукопись сильно пострадала. В ней осталось только 37 листов, относящихся непосредственно к Гильде; начало текста до главы 8 (f. 26) отсутствует: около десятка листов в начале и конце манускрипта читаются с трудом и местами вообще нечитаемы[190]. В XIX веке рукопись была отреставрирована и заново переплетена[191].
Рукописью С в неповрежденном состоянии пользовались первые издатели памятника — Полидор Вергилий (1525) и Джон Джослин (1568). Поэтому эти издания имеют самостоятельную ценность и обозначены в издании Моммзена как Р и Q соответственно.
Кембриджская (Гластонберийская) (D). Эта рукопись была создана около 1400 года, некогда принадлежала монастырю в Гластонбери и теперь находится в Кембриджской библиотеке (Dd.1.17). Эта рукопись является копией С, причем не очень аккуратной[192]. Она содержит как многочисленные ошибки, так и исправления библейских цитат Гильды по версии Вульгаты. Ряд ошибок в этой рукописи был позднее исправлен другой рукой, по всей вероятности, рукой второго издателя Гильды — Джона Джослина[193], который первым ввел этот манускрипт в научный оборот. Эта рукопись может представлять интерес только в той мере, в какой она восполняет утраченные фрагменты Коттонианской рукописи[194].
Кембриджская (Соулийская) (X). Другая кембриджская рукопись (Ff.1.27) представляет собой своеобразную рукописную версию труда Гильды. Сам манускрипт — конволют, созданный в XVI веке архиепископом Мэтью Паркером на основе нескольких разных рукописей. Интересующая нас часть относится к XIII веку. Она была написана в цистерцианском аббатстве Соули (Йоркшир) и является копией протографа ирландского происхождения, писцом (и, видимо, составителем) которого был некий Кормак. В рукопись входят лишь главы 1-27.
Составителя интересовал в основном исторический материал — следует обратить внимание на то, что в эту рукопись включена также «История бриттов» Ненния (в этом случае, как и следовало, под именем Ненния)[195], причем в двух вариантах. Главы из сочинения Гильды снабжены оглавлением[196], видимо, достаточно позднего происхождения, что следует из упоминания Норвегии (Norwagiae) и того, что термин Scotia отнесен исключительно к Шотландии, а Ирландия именуется Hibernia[197]. Составитель также сделал на полях ряд примечаний исторического характера. Рукопись содержит ряд интерполяций, которые в отдельных местах близки к рукописи А (см. ниже), но их гораздо меньше; появление некоторых из них, возможно, объясняется механическим перенесением примечаний в текст при копировании оригинальной рукописи Кормака[198].
О6 изначальном источнике рукописи X трудно что-либо сказать. Несмотря на несколько общих вариантов с Авраншской рукописью (А)[199], в целом между ними мало общего. Обширные и смысловые интерполяции содержатся только в рукописи А. В рукописи А отсутствует оглавление. Названия произведения в А и X также не слишком похожи.
По мнению Моммзена, А и X являются копиями одной рукописи, где содержались незначительные интерполяции. Писцы протографов А и X каждый внесли свои изменения и дополнения в рукопись[200]. Не исключена также возможность того, что рукопись Кормака представляла собой отдельный, ирландский извод труда Гильды, не имеющего прямого отношения ни к С-, ни к А-версии. О том, что труд Гильды читался в Ирландии уже в конце VI века, мы можем судить из главы 6 Первого послания святого Колумбана, адресованного Григорию Великому[201].
По нашему мнению, в пользу рукописи X говорит то, что она написана достаточно грамотно и, судя по правильному написанию собственных имен, должна быть достаточно близка к автографу. Так, в главе 10 в ней значится: sanctum Albanum Uerolamensem против Urelamensem в A, Uellamiensem в С и Uellouuensis в D[202]; в главе 19 в X — Tithicam vallem (вариант, предпочтенный Моммзеном) против aticam (D)[203], styticam у Полидора и Джослина, sciticam в Н. Следует также обратить внимание на передачу имени адресата «стона британцев» в главе 20, где оно упоминается дважды. В цитате из «письма» все рукописи (ADX, а также Джослин) имеют Agitio против Полидоровского Aetio (Полидор следует Беде), а при первом упоминании (mittentes epistolas ad... A.) только X имеет Agitium, а А и D — искаженное Agicium[204].
Авраншская (А). Эта рукопись XII века находится в публичной библиотеке г. Авранша под № 162 (ранее числилась под № 154 и 2890)[205] Изначально она принадлежала монастырю Мон-Сен-Мишель. Помимо Гильды, Авраншский манускрипт содержит трактат Цицерона «Об ораторе»[206], фрагмент хроники Виктора Витенского, «О происхождении и деяниях гетов» Иордана и «Деяния Роберта Гвискара» Вильгельма Апулийского[207].
Авраншской рукописи свойственен ряд особенностей, сильно отличающий ее от английской рукописной традиции. Во-первых, она содержит разбивку сочинения Гильды на три книги и предисловие.
Предисловие — это главы 1-2, которые предваряются заглавием: «Начинается предисловие блаженного Гильды к книге о деяниях бриттов» (Incipit prefacio beati Gilde in librum de gestis Britonum) и заканчиваются пометкой: «Завершается пролог» (Explicit prologus).
Первая книга включает в себя главы 3-26 до слова «служили» (servarunt); она озаглавлена: «Начинается книга жалобы Гильды о несчастиях, и заблуждениях, и погибели Британии» (Incipit liber queruli Gilde de miseriis et prevaricationibus et excidio Britannie) и заканчивается пометкой: «Завершается первая книга» (Explicit liber primus). Вторая книга включает в себя главы с середины главы 26, от слов «когда те ушли из жизни» (at illis decedentibus) до 65 включительно. Она имеет заголовок: «Начинается вторая [книга], в которой светских властителей своего времени изобличает Гильда в их дурных делах» (Incipit secundus, in quo reges sui temporis seculares redarguit Gildas de suis male actibus) и заканчивается пометкой «Завершается вторая книга» (Explicit liber secundus). Третья книга в Авраншской рукописи начинается с главы 66 и кончается на середине главы 103 на цитате из Первого послания апостола Павла к Фессалоникийцам (2:5-8): «но и души наши» (sed etiam animas nostras). В других рукописях цитата на этом кончается, Авраншский манускрипт продолжает ее «потому что вы стали нам любезны» (quoniam karissimi nobis facti estis) — и на этом обрывается. Третья не имеет заголовка и начинается словами: «Начинается третья [книга] (Incipit tertius), и заканчивается словами: «Завершается книга блаженного Гильды о несчастиях, и заблуждениях, и погибели Британии» (Explicit liber beati Gilde de miseriis et prevaricationibus et excidio Britanniae). Весьма похоже на то, что окончание книги отсутствовало уже в архетипе Авраншской рукописи.
Отдельные главы имеют в А свои заголовки, в частности, глава 5 озаглавлена «О покорении Британии, и власти и законах римских» (De subiectione Britannie et imperio et legibus Romanis), глава 32 — «И еще: обращение к царю Коногласу, который, оставив законную супругу, взял в супружество сестру ее, посвященную Господу» (Item apostropha ad Conoglasum regem, qui relicta legitima coniuge eius germanam deo sacratam in coniugem duxit)[208], глава 33 — «О Маглокуне царе, убийце и вероотступнике» (De Maglocone rege parricida et apostata[209].
Содержащееся в А деление на книги было принято издателями коллективной монографии «Гильда: новые подходы»[210] и уже получило некоторое распространение в литературе. Но при наличии общепринятой сквозной нумерации глав это членение не имеет практического значения.
Во-вторых, в ряде мест Авраншская рукопись дает существенно иной вариант текста. Правка идет как в сторону собственно упрощения фразеологии, так и в сторону уяснения значения текста и снятия двусмысленностей. К примеру, в главе 6 вместо «Отомстить хитреньким, как они их называли, лисичкам» (Vulpeculas ut fingebat subdolas ulcisci) в А значится «Отомстить за наглость бунтовщиков» (In rebel-Hum ulcisci audaciam); в главе 11 вместо phantasia в смысле «роскошь» более обычное fastus.
В главе 31 поправлена двусмысленная фраза: «Удалив собственную твою супругу, после ее честной смерти, бесстыдной дочерью, словно неотвязным грузом, обременяешь жалкую душонку» (Propria tua amota coniuge eiusdemque honesta morte, impudentis filiae quodam ineluctabili pondere miseram animam oneras). В такой формулировке не совсем ясно, о чьей дочери идет речь; многие комментаторы понимали это так, что Гильда обвиняет Вортипора в сожительстве с его, Вортипора, собственной дочерью. В А разъясняется, что имелась в виду не дочь самого Вортипора, а его падчерица — дочь той самой его жены, которую он прогнал: «Удалив собственную честную жену, бесстыдную ее дочь, твою, хотя и приемную, погубив, словно неотвязным грузом обременил ее жалкую душонку» (Amota propria coniuge et honesta inpudentem ipsius filiam tuam uidelicet priviginam perdens ineluctabili quodam pondere miseram ipsius animam honerasti). Причем в варианте А «честной» (honesta) оказывается жена, а не смерть, и «грузом» обременяется душа не самого Вортипора, а его падчерицы.
В главе 36 достаточно двусмысленно звучит фраза: «Разумеется, ты не испытывал недостатка в наставлениях, поскольку ты имел своим наставником изысканного учителя почти всей Британии» (Monita tibi profecto поп desunt, turn habueris praeceptorem tuum paene totius Britanniae magistrum elegantem). В латыни слово «elegans» может нести в себе если не отрицательный, то, во всяком случае, иронически-неодобрительный оттенок (вспомним arbiter elegantiae Тацита).
Это выражение можно понять и так, что «изысканный учитель» наставлял обличаемого Гильдой Маэлгуна не в добрых делах, а в прожигании жизни. Редактор А снимает двусмысленность, формулируя фразу так: «Но, разумеется, ты не имел недостатка в душеполезных наставлениях, поскольку ты имел [своим наставником] изысканиейшего ученого почти всей Британии» (Sed profecto non desunt tibi salubria monita cum habueris репе totius Britanniae elegantissimum doctorem).
С другой стороны, в отдельных местах интерполяции никак не могут принадлежать автору, ибо очевидно, что интерполятор не понимает смысла текста. Примером может служить пассаж из главы 23, где говорится об англосаксах: «свора детенышей, вырвавшись из логова варварской львицы... увлеченная надежным у них[211] предзнаменованием», (erumpens grex catulorum de cubili leaenae barbarae... certo apud eum presagio... evectus). В А вместо eum — «нее», то есть «своры», значится «вышеупомянутого тирана» (supradictum tirannum). Редактор текста явно потерял нить повествования, отнеся eum не к grex, a к упомянутому в начале главы superbo tyranno, что значительно исказило смысл фразы — зачем «тиран» пригласил эту «стаю», если предсказанием подтверждено, что германцы будут в течение 150 лет опустошать страну?
Являются ли эти варианты правкой неизвестного переписчика или представляют собой другую версию сочинения с авторскими исправлениями?
Т. Моммзен придерживался первой точки зрения. «Данный текст не только во многих местах испорчен», писал он в предисловии к своему изданию Гильды, где рукопись А была использована впервые, «но и подвергся повсеместной интерполяции. Вероятно, редактор книги, оскорбленный (вполне справедливо) темным и сложным стилем автора, постарался внести хоть сколько-нибудь ясности, местами переставляя слова, местами меняя их»[212]. По мнению Моммзена, интерполятором, скорее всего, явился тот, кто осуществил разбивку сочинения на книги.
Достаточно очевиден тот факт, что разбивка на книги, или, во всяком случае, формулировка их заглавий была осуществлена через много лет после кончины автора. На эту мысль наводит хотя бы выражение «изобличил светских властителей своего времени» (reges sui temporis seculares redarguit).
Следует отметить, что текст А совпадает с цитатами из сочинения Гильды, которые приводятся в Первом житии, написанным анонимным монахом из Рюи (эти цитаты обозначены у Моммзена как R). Более того, рассказывая о написании Гильдой своего труда, он употребляет то же выражение, что и в заглавии рукописи А: «изобличил пятерых царей этого острова» (quinque reges ipsius insulae redarguit, гл. 19). Заглавие книги Гильды автор Первого жития также приводит в редакции Авраншского манускрипта: «То, что написал сам святой Гильда о несчастиях, и заблуждениях, и погибели Британии» (Quae ipse sanctus Gildas scripsit de miseriis et praevaricationibus et excidio Britanniae); в Авраншском манускрипте «Книга жалобы Гильды о несчастиях, и заблуждениях, и погибели Британии» (Liber queruli Gilde de miseriis et prevaricationibus et excidio Britannie).
П. Грожан высоко оценивает Авраншскую рукопись. Он отмечает, что, несмотря на тот факт что рукопись относится к поздней эпохе и ее текст был подвергнут переделке (librement refaite) умелым редактором, основной задачей которого было сделать текст понятным, во многом она заслуживает большего доверия, чем предпочтенные Моммзеном С и X[213]. Некоторые ее варианты, по мнению Грожана, настолько превосходят прочие рукописи, что ее протограф следует относить к очень ранней эпохе — чуть ли не к VII-VIII векам. Это предположение, как считает Грожан, подтверждается наличием в библиотеке монастыря Мон-Сен-Мишель, откуда происходит Авраншская рукопись, Евангелия VIII века, происходящего из английского скриптория, возможно, уэссекского или мерсийского[214].
Утверждение культа Гильды было связано как с написанием жития основателя монастыря, так и с перепиской (а, возможно, и переработкой) дефектной рукописи его сочинения. Вероятно, тогда и вносились интерполяции[215]. Однако нельзя исключать возможности, что отдельные исправления могут представлять собой попытку автора переработать книгу в соответствии с пожеланиями читателей, которые находили стиль ее слишком трудным, а также — если дело происходило в Бретани — не были осведомлены относительно событий и личностей на родине Гильды, отчего и возникла необходимость в пояснениях. По нашему мнению, редактура рукописи, в частности разбивка ее на книги и (или) составление заглавий книг, была осуществлена одновременно с составлением основной части Первого жития и, возможно, должна быть отнесена к IX веку.
Таким образом, существуют четыре более или менее цельных версии труда Гильды. Моммзен привлек еще два фрагмента текста, озаглавленные им Е и R. Литерой R обозначены цитаты из Гильды, присутствующие в Первом житии, написанном монахом из Рюи. В основном, как уже было сказано, они соответствуют традиции Авраншской рукописи. Рукопись Е — манускрипт Parisinus Lat. 6235 XV века. Это — выписки из глав 3-12, в текстовом отношении стоящие ближе всего к рукописи D[216].
Определенную самостоятельную ценность имеют два первых издания памятника (см. ниже). Представляет также интерес экземпляр издания Джослина, находящийся в публичной библиотеке Гейделберга (обозначен у Моммзена буквой Н). Неизвестный читатель вписал в это издание ряд вариантов, происходивших, очевидно, из утраченной ныне рукописи[217]. По своим особенностям эта рукопись была близка к рукописи D, что заставило Моммзена полагать, что и она и D произошли даже не от С, а от утраченного протографа С.
Не так давно была обнаружена еще одна бретонская рукопись, содержащая фрагменты труда Гильды, которая не была известна Моммзену. Это MS 414 муниципальной библиотеки Реймса, относящийся, возможно, к IX веку. В нем имеются два листа (78r-79v), содержащие главы 27 и 63 «О погибели Британии» полностью, а также части глав 31, 42, 43, 46, 50 и 59[218]. Эта рукопись датируется IX веком и в текстовом отношении практически повторяет Авраншскую, за исключением ее ошибок[219]. По мнению Д. Дамвилля, обнаружение Реймсского манускрипта позволяет во многом «реабилитировать» не только Авраншскую рукопись, но и Соулийский манускрипт (X). К сожалению, насколько мне известно, издание этой рукописи так и не осуществлено.
б) Первые издания
Полидор Вергилий (Р). Первое издание памятника было осуществлено в 1525 году Полидором Вергилием.
Итальянский гуманист Полидор Вергилий, иначе Полидор Верджилио (1470-1555), родился в городе Урбино в Италии, стал священником и в 1502 году был отправлен Папой в Англию в качестве сборщика дани для папского престола. Полидор поддерживал знакомство с Томасом Мором, переписывался с Эразмом Роттердамским. Он пользовался благосклонностью Генриха VII[220].
Необходимо отметить, что сам Полидор Вергилий практически никогда не принимал участия в издании текстов. Его единственным опытом в этом отношении было осуществление в 1496 году нового издания книги итальянца Н. Перотти «Рог изобилия латинского языка»[221], представлявшей собой грамматический комментарий к первой книге эпиграмм Марциала. Для этой работы ему пришлось сверяться с рукописью книги Перотти, и она принесла ему славу крупного знатока латыни[222]. Обычно он выступал в качестве умелого компилятора: Полидор был составителем сборника крылатых выражений и историй, связанных с появлением этих выражений (Proverbiorum libellus, известная также под названием Adagia, вышедшая в 1498 году). Также на протяжении долгого времени пользовалось популярностью его сочинение «Об изобретателях вещей» (De rerum inventoribus), впервые опубликованное в 1499 году и с тех пор неоднократно переиздававшееся, где содержались рассказы о первом изобретении различных предметов.
Издание De excidio явилось частью работы Полидора по подготовке его «Английской истории» (Anglica historia). Начал писать ее он еще в 1505 году по просьбе Генриха VII. По мнению Л. Гальдьери, издание Гильды должно было в некоторой степени заранее оправдать в глазах читателя опровержения легенд об Артуре, содержавшиеся в «Английской истории»[223] (сама «История» была опубликована первым изданием в 1534 году). Публикация Гильды была осуществлена при содействии священника Роберта Ридли. В «Английской истории» Полидор дает лестную характеристику Гильды и поясняет причины, побудившие его издать его труд:
«Этот святейший муж написал вместо книги послание, в котором сначала изложил положение острова, потом вкратце коснулся истории своего времени, потом оплакал злые дела соотечественников-бриттов и своего времени, приводя множество цитат из Священного Писания, дабы и отвратить их от злых дел, и вернуть их, как говорится, к добрым плодам. И поскольку писал он несколько темно, то потому его книга и стала редкой. Я обнаружил только две рукописи, откуда и почерпнул не слишком обширные, но достоверные [сведения]. Однако есть и другая книга (надобно своевременно предостеречь читателя против бесстыдной фальшивки!), которая составлена, без сомнения, каким-то подлейшим писакой, и ложно озаглавлена "Записками (commentarium) Гильды" для подтверждения выдумок какого-то нового автора. Этот мошенник — самый бесстыдный человек на свете — припудрил все это мукой того же нового писателя, часто поминая Брута (такого вздора у Гильды никогда не было), и, дабы ловчее обмануть читателя, добавил кое-что свое, так, что можно подумать, что то ли было два Гильды, то ли эта книга является сокращением книжки первого Гильды. Однако и то и другое не соответствует действительности, и так и должно быть воспринято учеными людьми, и даже человек не слишком образованный легко различит здесь ложь и сочтет подделкой. Но дабы никто впоследствии не впал в эту ошибку, теперь мы озаботились об издании труда самого Гильды»[224].
При издании Гильды (author vetustus a multis diu desideratus — «автора старинного и многими долго желанного», как значилось на титульном листе) Полидор пользовался двумя рукописями, одна из которых, по его признанию, была предоставлена лондонским епископом Катбертом Тонсталлом[225]. Одной из этих рукописей была уже упомянутая Cotton. Vitell. A. VI, которую Полидор видел в неповрежденном состоянии, о другой же нам доподлинно ничего неизвестно. По мнению Т. Моммзена, это была рукопись, очень близкая к Авраншской, но, видимо, без интерполяций, содержащихся в последней[226].
Современные Полидору политические обстоятельства повлияли и на текст Гильды. Книга была издана, как мы уже сказали, в 1525 году, и, видимо, учитывая развитие протестантизма, Полидор счел нужным несколько смягчить инвективы Гильды против священников. Ряд подобных разночтений в главе 66 не подтверждаются никакой другой рукописью[227].
В издании Моммзена Полидор обозначен буквой Р.
Джон Джослин (Q). В 1568 году появляется второе издание — Иоанна Иосселина, или, по-английски, Джона Джослина (Josseline, правильнее — Joscelyn)[228]. Почему так скоро возникла необходимость в переиздании Гильды? Причина была в необходимости собственной интерпретации истории, в особенности — церковной истории Англии, возникшему английских протестантов.
Джон Джослин (1529-1603), сын эссекского лорда, в 1545 году поступил в Куинс-колледж в Кембридже, окончил его в 1549-м, и в 1550-1557 годах преподавал латынь и древнегреческий, получил степень магистра. Джослин был рукоположен в священники, возможно, еще во время своего учительства в Кембридже[229]. Оставив должность профессора, он стал латинским секретарем архиепископа Кентерберийского Мэтью Паркера (1504-1575).
Как и для Полидора Вергилия, для Джослина издание Гильды стало частью работы над более обширным сочинением: Джослин принимал активное участие в подготовке исторического сочинения Паркера «О древности церкви британской и привилегиях церкви Кентерберийской с семьюдесятью ее архиепископами» (De antiquitate Britannicae ecclesiae et privilegiis ecclesiae Cantuarensis cum Archiepiscopis eiusdem LXX, опубликовано в 1572-1574). Паркер, принадлежавший к умеренному течению протестантизма, впоследствии получившему название англиканства, старался в своих исторических работах доказать традиционность протестантизма для Англии. Джослин, очевидно, разделял идеологию Паркера. Ему принадлежит также небольшое сочинение о причащении хлебом и вином в англосаксонской церкви[230]. Джослин занимался в основном англосаксонскими источниками, составил англосаксонскую грамматику и словарь (совместно с сыном Паркера Джоном). Есть мнение, что значительные части сочинения Паркера были написаны Джослином[231].
Джослином были использованы две рукописи: Cotton. Vitell. A. VI (которой, как он замечает, уже более шестисот лет — amplius sexcentis hinc annis scriptus) и другая, некогда принадлежавшая Гластонберийскому аббатству (fuit olim Glastoniensis coenobii)[232]. Вторую рукопись Моммзен уверенно отождествляет с рукописью D (Dd.1.17).
В целом, по оценке Моммзена, Джослин более верно воспроизводит текст Cotton. Vitell. A. VI, чем Полидор Вергилий или переписчик Dd.1.17. Поэтому там, где в Cotton. Vitell. A. VI имеются пробелы, Моммзен решил восполнять их именно по изданию Джослина[233]. Сам Джослин справедливо упрекает Полидора в небрежном обращении с текстом, за попытки исправить библейские цитаты у Гильды по тексту Вульгаты[234].
В издании Моммзена Джослин обозначен буквой Q.
В заключение следует отметить, что, несмотря на малое количество рукописей, текстология памятника достаточно неясна до сих пор. Не в последнюю очередь причиной тому послужила сложность текста, его запутанный синтаксис и частое употребление автором редких слов и скрытых цитат, что мешало правильной передаче текста автора при переписке.
в) Рукописная традиция в целом
Из текста De Excidio очевидно, что существовало несколько авторских вариантов текста, которые были более или менее широко распространены.
Первый вариант был известен, вероятно, весьма узкому кругу единомышленников автора. По его собственному признанию, он «молчал в протяжении десяти лет или того больше» (bilustri temporis ut ео amplius, 1). Гильда говорит, что недостаток опыта и собственное ничтожество «мешали... написать хоть какое-нибудь увещаньице» (ne qualemcumque admonitiunculam scriberem, 1). Конечно, из этого можно сделать и такой вывод, что за это время автором вообще ничего не было написано. Однако нам представляется, что весьма определенно указанный автором срок, в течение которого он «молчал», и то, что он, наконец, отдал свой «долг» (debitum), «уступая просьбам благочестивых сотоварищей» (fratrum religiosis precibus coactus), говорит о том, что имелся некий набросок, о существовании которого было известно другим. Очевидно, что способность Гильды написать «увещаньице», не подвергаемая никакому сомнению (он должен лишь «уступить» просьбам), должна была быть как-то подтверждена на деле.
Гильда ясно дает понять, что в течение этого десятилетнего периода он занимался изучением Библии, которое, видимо, во многом заставило его скорректировать или более четко сформулировать свои взгляды. Об этом свидетельствует, например, такое высказывание: «Изумляясь в Ветхом Завете и этому, и многому другому, словно зеркалу нашей жизни, я обращался и к Новому, и здесь читал яснее то, что, может быть, раньше мне было непонятно; тени отступали, и истина сияла ярче» (1). Гильда также пишет, что его мысли «словно должники, в течение, как я уже сказал, долгого времени (пока я читал "есть время говорить и время молчать"[235]) — все время словно бы толкались в узком портике смущения» (1).
Можно предполагать, что первоначальный вариант сочинения представлял собой ораторское упражнение, скорее всего, в основном светского характера, в котором содержалось обличительное изложение истории Британии и (или) порицание ее правителей. После десяти лет работы над Библией эти наброски были переработаны в книгу с включением цитат из Библии и, возможно, обличения священников: в главе 65 Гильда пишет, что на этом закончил бы свое сочинение, если бы не видел горы преступлений священников (si non tantos talesque malitiae... vidissem montes... quiescerem).
При этом в первоначальный набросок были включены, видимо, какие-то новые подробности, например, касавшиеся преступления Константина, совершенного «в этом году» (hoc anno). Следует обратить внимание на то, что уже после широкой публикации текста с внесенными в него изменениями автор имел возможность еще раз пересмотреть его, так как в имеющемся у нас варианте текста сказано, что труд Гильды праведники приняли «с обильными слезами, которые текут из любви к Богу, а вторые — также с грустью, но которая, однако, была вызвана негодованием и малодушием схваченной на месте преступления совести» (cum lacrimis... quae ex Deo caritate profluunt, alii enim cum tristitia, sed quae de indignatione et pusillanimitate deprehensae conscientiae extorquetur, 1).
Таким образом, мы имеем текст, переработанный уже после публикации, по меньшей мере, однажды. Неизвестно, сколько раз осуществлялась такая переработка, следует помнить и о том, что в качестве протографов наших рукописей могла выступать не одна авторская рукопись, а несколько вариантов[236]. Поскольку все наши рукописи, которых меньше десятка, отделены от оригинала не менее чем на 300 лет, нам крайне сложно делать какие-то обоснованные заключения о последней авторской воле. Как мы уже замечали в связи с Авраншской рукописью, не все, что нам кажется интерполяциями, может на самом деле быть таковыми. Всегда ли, например, можно относить к позднейшим средневековым интерполяциям поправки текста старого латинского перевода Библии на текст Вульгаты? Не пожелал ли сам Гильда внести соответствующие исправления по просьбам читателей?
Не претендуя на окончательное решение этой задачи, тем не менее можно попытаться представить в виде стеммы схему передачи текста Гильды, хотя бы для удобства читателя. Нам неизвестно о существовании какой-либо стеммы рукописей Гильды. У Моммзена таковая отсутствует. Мы сохраняем обозначения рукописей, принятые у Моммзена, а также вводим свои.
Фактически мы имеем дело лишь с тремя не зависящими друг от друга рукописями — А, С и X, причем X содержит лишь 27 глав памятника, хотя и ключевых. Решить вопрос об их взаимоотношении крайне трудно. Однако, пользуясь приведенными в издании Моммзена данными и рукописными вариантами, мы можем сказать следующее.
Следует, видимо, предположить существование определенной бретонской традиции передачи памятника. По всей вероятности, в Бретань был завезен весьма старинный манускрипт, близкий к оригиналу, который подвергся переработке. Эта переработка могла быть связана с написанием Первого жития Гильды и утверждения его культа в Рюи. Эта переработанная рукопись (обозначенная нами В) послужила источником для Авраншской (А), текста в житии (R) и, возможно, исходной рукописи Полидора (*Р).
Что касается Соулийской рукописи, то ее источником послужила рукопись, завезенная из Ирландии и принадлежавшая некоему Кормаку (обозначена нами *1). Эта рукопись была полной (о чем говорит перенесенная из протографа фраза: «Она [работа Гильды] опровергает многих слабых и порицает высокомерных»). Обличения царей и священников начинаются только с главы 28, а в Соулийской рукописи присутствуют главы до 27. Трудно сказать, копировались ли эти главы непосредственно с полного текста оригинала *1 или с некоей промежуточной рукописи (обозначена нами предположительно как *S), на которую, как полагает Моммзен, могла оказать влияние бретонская традиция. На наш взгляд, в подобной гипотезе нет нужды, однако на схеме такое соотношение отмечено как предположительное.
История рукописи С наиболее ясна: она послужила источником для D, изданий Полидора и Джослина; ее протограф (или копия ее протографа) использовались в аннотации Гейдельбергского экземпляра Гильды.
В нашей схеме используются следующие обозначения:
*G — автограф;
*В — «бретонская» рукопись — протограф A, R, Реймсской рукописи[237] и, возможно, неизвестной нам рукописи, использовавшейся Полидором;
В — Реймсская рукопись (у Моммзена не учтена);
*Р — вторая рукопись, использовавшаяся Полидором;
*I — ирландская рукопись Кормака;
*S — оригинал Соулийской рукописи;
* — утраченные рукописи;
___ — предположительное соотношение вариантов.
Таким образом, схему передачи текста Гильды мы можем представить в следующем виде[238]:
3.2. НАЗВАНИЕ ТРУДА ГИЛЬДЫ
Установить подлинное название труда Гильды нелегко. Сам автор называет его различно: «послание» (epistola, 1, 93), «увещаньице» (admonitiuncula, 1), «трудик» (opusculum, 37, 62, 94). В рукописях названия также разнятся.
В Коттонианской рукописи (С), пострадавшей от пожара, сейчас отсутствуют начало и конец. У ее копии — Кембриджской рукописи (D) начало также отсутствует, но в конце значится следующее: «Завершается книга святого Гильды, аббата и историографа англов и т. д.»[239].
В двух первых изданиях название произведения также значится несколько по-разному. В издании Полидора Вергилия: «Начинается пролог Гильды Премудрого о погибели Британии и жалобе ее, и слезное порицание царей, князей и священнослужителей»[240]; конец обозначен таким образом: «Завершается послание Гильды Премудрого»[241]. У Джона Джослина как первый, так и последний заголовки отсутствуют; в содержании книги значится: «Гильды, прозвание которого Премудрый, о погибели и жалобе Британии и слезном порицании царей, князей и священнослужителей послание»[242]. В каталоге Коттонианской библиотеки, составленном в 1696 году[243], когда рукопись еще находилась в неповрежденном состоянии, она значится как «Гильда о погибели Британии» (Gildam de Excidio Britanniae)[244].
В оглавлении Авраншской рукописи труд Гильды значится как «Жалоба Гильды» (querulus Gilda). В заголовке и окончании автор значится как «Блаженный Гильда» (beatus Gilda); само же сочинение озаглавлено «Книга о деяниях бриттов» (liber de gestis Britonum), в окончании же именуется «Книга о несчастиях и заблуждениях и погибели Британии»[245].
В Соулийской рукописи (X) сочинение Гильды озаглавлено так: «Начинается предисловие к плачевной книге святого Гильды Премудрого о погибели Британии, о бедствиях и заблуждениях ее граждан и об изгнании бриттов, и жалоба его против царей, князей и священнослужителей»[246].
Следует особо обратить внимание на то, что из этой фразы совершенно очевидно: слово conquestus понимается составителем как «плач», «жалоба». В классической латыни conquestus и существует только в этом значении, являясь производным от conqueror, questus sum, queri — жаловаться, сетовать. По нашему мнению, английское conquest — «завоевание» в данном случае является «ложным другом» переводчика, и поэтому мы переводим conquestus как «жалоба». Слово querulus (жалостный), повторяющееся в ряде вариантов заглавий, также однокоренное с conquestus (or queror).
Собственно сочинение начинается так: «Начинается плачевная книга святого Гюльды Премудрого о погибели Британии, о бедствиях и заблуждениях ее граждан, об изгнании бриттов и их жестоких угнетениях, и о том, как римляне их коварно себе подчинили, и как они долго сопротивлялись силой оружия, и как потом римляне назначили им наместников для сбора налогов, так, чтобы остров назывался не Британией, а Романией, и вся монета — золотая, серебряная и бронзовая, отмечалась изображением Цезаря, в каковое время Христос пришел в мир, и какое преследование возникло во время Диоклетиана, какой славой мучеников тогда процвела Британия, и как племя бриттов подорвало [власть] римских императоров»[247]. Это обширное заглавие представляет собой краткий конспект глав 5-13 сочинения Гильды.
На полях рукописи имеется следующая пометка: «Место, где написана эта книга, — морской остров Гвалес, время — короля Артура, лицо — Гильда Премудрый»[248]. Кончается книга так: «Завершается книга Гильды Премудрого о погибели Британии и изгнании бриттов. Историю Гюльды Кормак так перечел (?)[249], написанную и обработанную рукою ученого, с умом и изяществом. Она опровергает многих слабых и порицает высокомерных»[250].
Здесь же, на полях, которые, по свидетельству Моммзена, сильно повреждены, имеется следующая пометка: «Этот самый Гильда написал большую книгу о королях бриттов и их битвах, но поскольку в той книге он их очень бранил, то они сожгли ту книгу»[251]. Указание на уничтожение какого-то другого исторического сочинения Гильды перекликается с сообщением Гиральда Камбрийского[252] (см. ниже).
Свидетельства авторов, пользовавшихся трудом Гильды в раннем Средневековье, до создания известных нам рукописей, слабо проясняют вопрос.
Беда сообщает о «преступлениях бриттов, которые их историк Гильд (Gildus) слезной речью (flebili sermone) описал» (1,22). Выражение «слезная речь» в применении к сочинению Гильды употребляет также английский историк XII века Радульф из Дицето[253]. Интересно, что английский библиограф XVI века Джон Бэйль, цитируя фрагмент из главы 20 сочинения Гильды в отличной от других существующих рукописей редакции, также назвал труд Гильды «flebilis sermo»[254]. Очевидно, существовала не дошедшая до нас рукопись или группа рукописей (судя по всему, английская), где сочинение Гильды было озаглавлено именно так.
В житии святого Павла Аврелиана, созданном бретонским монахом Урмоноком около 884 года, упоминается сочинение Гильды Ormesta Britanniae. Слово «ormesta» — бриттское, но значение его спорно. Его связывали со словом «gormes», что по-валлийски означает «угнетение, иго иноземцев». В одной из валлийских триад перечисляются «три угнетения острова Британии» — племя корианейт, ирландцы-пикты (Gwydyl Fichti) и саксы (Saesson)[255]. Отмечалось, что этот перечень соответствует (с заменой корианейт на римлян) завоевателям Британии, упоминавшимся у Гильды[256]. Однако крупнейший знаток валлийского языка Ивор Уильяме полагал, что это отождествление неприемлемо по этимологическим причинам. По его мнению, «ormes», лежащее в основе латинизированного «ormesta», представляет собой вариант слова «armes», что по-валлийски обычно означает «пророчество», но может также иметь смысл вроде «история несчастий», что вполне подходит по смыслу к сочинению Гильды[257].
Гиральд Камбрийский именует труд Гильды «De excidio Britonum» — «О погибели бриттов»[258]. Рассуждая о характере и обычаях валлийцев, он замечает: "Тогда ты поймешь, что есть помощь Божия, когда прекращается помощь людская"» (Gildas abbas dicit in flebilisermone: «Tunc scias adessedivinum, ubi humanum cessat auxilium»). Грожан пишет, что все остальные цитаты, приводимые Бэйлем под именем Гильды, на самом деле относятся к Неннию или вообще другим авторам. Можно, конечно, счесть, что Бэйль просто перефразировал слова Гильды, но, однако, интересно то, что он называет Гильду «аббатом»: так именует автора только рукопись D (копия поврежденной в начале и конце С — см. выше). валлийцев, он замечает: «Некогда и Гильда в книге "О погибели бриттов", как водится у историков, по истинной любви не скрывая пороки собственного народа, объявил такими словами: "ни в войне не сильны, ни в мире не верны"»[259]. М. Уинтерботтом счел это название, как наиболее ранний из дошедших до нас вариантов (XII век) наиболее правильным и употребил его в своем издании Гильды[260]. Однако нам думается, что Гиральд ошибся: говоря о пороках бриттов, он вместо «О погибели Британии» (De excidio Britanniae) машинально назвал книгу Гильды «О погибели бриттов».
Перед Моммзеном стояла весьма сложная задача: ведь начало Коттонианской рукописи, а также ее копии — Кембриджской — исчезло, рукописи А и X давали различные варианты. Моммзен решил остановиться на формулировке, представленной изданиями Полидора и Джослина, которая, по его мнению, наиболее точно отражала оригинальное заглавие труда: «Гильды премудрого о погибели и жалобе Британии, и слезном порицании царей, князей и священнослужителей»[261].
Был ли прав Моммзен? То, что он верно восстановил название, содержавшееся в рукописи С, особых сомнений не вызывает. Но действительно ли название рукописи С отражает оригинальное название труда Гильды? С нашей точки зрения, наиболее близким к мысли Гильды представляется заглавие рукописи X, то есть «Плачевная книга о погибели Британии, о бедствиях и заблуждениях ее граждан и об изгнании бриттов, и жалоба против царей, князей и священнослужителей».
Аргументом в пользу выбора Моммзена может служить то, что и в заключении издания Полидора, и в заглавии издания Джослина встречается слово «послание» — именно так называл свое сочинение сам Гильда. В заглавиях других рукописей содержатся слова «бедствие» (calamitas), «заблуждение» (praevaricatio), «изгнание» (exulacio), а также прилагательное «плачевный» (querulus). С другой стороны, следует отметить, что слово «погибель» (excidium) повторяется практически во всех вариантах заглавий. Следует особо отметить, что ни одно заглавие не повторяет тем произведения, заявленных Гильдой в главе 2[262].
Понятие «плач», «жалоба» повторяется у Гильды неоднократно в различных формулировках: «чтобы вызвать плач» (deflendo, 1), «собираюсь оплакивать слезными жалобами» (lacrimosis querelis defleam, 1), сочинение его было принято «со слезами» (cum lacrimis, 1), «плачевные посланники» (queruli legati, 17), «жалостные граждане» (deflendi cives, 19), «не столько опишу, сколько оплачу» (поп tam disceptavero quam deflevero, 26), «Какого же святого внутренности, возбужденные такой историей, не разразятся немедленно плачем и рыданиями (поп statim in fletus singultusque propumpant)? Какой священник, чье праведное сердце открыто Богу, не скажет немедленно, услыша это, такие слова пророка: "о, кто даст голове моей воду и глазам моим — источник слез (fontem lacrimarum)!"» (35)[263], «о столь слезной и плачевной истории злодеяний века сего» (tam flebilis haec querulaque malorum aevi huius historia, 37) и т. д. Поэтому не исключено, что слова «flebilis» и «querulus» могли быть включены в текст заглавия самим Гильдой.
А имела ли книга Гильды заглавие вообще? Поскольку автор предлагал ее публике не один раз и в разных вариантах, каждый раз она могла иметь другое заглавие. Кроме того, из Авраншской рукописи очевидно, что раньше отдельные главы имели заглавия, судя по языку, вероятно, близкие к эпохе самого Гильды, которые также могли повлиять на формирование заглавия в позднейших рукописях.
Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что для самого Гильды «история» должна быть завершена на главе 37; однако он считает нужным в дополнение «кратко объявить пророческие оракулы, которыми, словно красивой крышей, покроется вернейшим образом здание нашего сочиненьица». В главе 65 он также объявляет, что замолчал бы здесь, если бы не видел горы преступлений священников (si non tantos talesque malitiae... vidissem montes... quiescerem). Можно предполагать, что первоначально сочинение имело просто заглавие «Послание (святого Гильды)», которое разбивалось на две или три части с особыми заглавиями; из них первое могло выглядеть как «О погибели Британии (о бедствиях и заблуждениях ее граждан)», а второе — «Жалоба против царей, (князей и священнослужителей)». Раздел, посвященный порицанию священнослужителей (главы 66-110), мог иметь особое заглавие.
В литературе традиционно утвердилось краткое заглавие труда Гильды «О погибели Британии» (De excidio Britanniae), которое в разных работах сокращается по-разному: Е, DEB, DE. Как уже говорилось выше, в некоторых работах принято деление на книги согласно Авраншской рукописи. При наличии общепринятого деления на главы мы не сочли нужным им пользоваться.
3.3. ДРУГИЕ ИЗДАНИЯ И ПЕРЕВОДЫ[264]
После публикации Джослина Гильда в течение многих лет не переиздавался. Однако первый перевод сочинения Гильды на современный европейский язык — английский — был сделан уже в XVI веке, вскоре после появления печатных изданий. История этого перевода и его автора достаточно романтична.
Томас Хабингтон (в другом написании Абингтон) (1560-1647) был сыном парикмахера королевы Елизаветы. Во время своего путешествия по Европе Томас и его брат Эдвард обратились в католичество. В 1586 году братья приняли участие в заговоре Бабингтона, составленном в пользу Марии Стюарт. Эдвард был казнен, а Томас оказался в Тауэре, где провел шесть лет. Именно здесь он и выполнил перевод «О погибели Британии» (видимо, трагический настрой Гильды отвечал его душевному состоянию). Выйдя из заключения, Хабингтон не оставил своих католических симпатий: в его поместье было одиннадцать потайных комнат, где прятались католические священники, а в 1606 году он оказался замешан в Пороховом заговоре. Истинную славу, однако, Томасу Хабингтону принесли его исследования по истории родного графства Уорчестершир. Его перевод Гильды был опубликован лишь в 1638 году и в 1641-м переиздан[265].
Новое издание оригинального текста — известного антиквария Томаса Гэйла (1635-1702) — появилось только в 1691 году[266]. В издании Гэйла впервые был использован манускрипт Ff.1.27 (X), по которому печаталась первая часть труда. Это, как отмечает Э. Ллойд, «никоим образом не послужило к пользе текста»[267] — в первую очередь потому, что обращение к этой рукописи, в которой содержались только исторические главы 1-27, заставило многих исследователей полагать, что эти главы и остальное произведение Гильды являются двумя разными сочинениями («Историей» и «Посланием»[268]) и что одно из них является поздней компиляцией или вообще подделкой.
Благодаря зятю и коллеге Томаса Гэйла, Уильяму Стьюкли, Гильда и вовсе оказался впутан в сомнительную историю. В 1757 году в Копенгагене была издана книга, которая включала в себя труды «Ричарда Коринского, Гильды Бадонского и Ненния Бангорского»[269]. Рукопись произведения средневекового историка «Ричарда Коринского» или, пользуясь современным названием этого города — Сайренчестерского, была якобы обнаружена в Дании молодым англичанином по имени Чарльз Бертрам. Маститый ученый, Стьюкли способствовал публикации этой книги в Дании и перепечатал опус в Англии со своими комментариями. К сожалению, он так и не понял, что перед ним — подделка: никакой рукописи Ричарда Сайренчестерского не существовало в природе. Это произведение было скомпоновано Бертрамом из сочинений Тацита и Цезаря и трудов современных историков. Окончательное разоблачение пришло только больше ста лет спустя, когда было осуществлено научное издание подлинных произведений Ричарда[270].
В XIX веке произведение Гильды было издано Джозефом Стивенсоном (1806-1895) в серии источников, публиковавшихся Английским историческим обществом (English Historical Society)[271]. В эту книгу было также включено Второе житие Гильды[272]. Вообще Стивенсон много занимался публикациями. Список опубликованных им источников занимает больше страницы, причем диапазон его интересов был очень широк — от Гильды и Беды до материалов к биографии Марии Кровавой. Однако издание Стивенсона специалисты признают наихудшим из всех публикаций «О погибели Британии» (оправданием ему могло бы служить то, что это был один из первых изданных им источников). Оно было основано на рукописи Ff.1.27 (X) и предшествующих изданиях. Стивенсон, очевидно, полагал, что других рукописей не существует; о Коттонианском манускрипте в его книге даже не упоминается[273]. Публикация Стивенсона была воспроизведена в «Patrologia latina» Миня[274].
Существует еще одна публикация, основанная на книге Стивенсона. Она заслуживает упоминания лишь постольку, поскольку ее (в отличие от многих других изданий) можно найти в российских библиотеках. Речь идет о сочинениях Ненния и Гильды, вышедших в 1844 году в Германии[275]. Эта книга была подготовлена немецким литературоведом Альбертом Шульцем, писавшим под псевдонимом Сан-Марте (1802-1893), автором ряда работ по истории средневековой литературы, в том числе вышедшей в 1853 году книги «Легенды о Мерлине». Издание Шульца, основанное полностью на тексте Стивенсона, не имеет самостоятельной ценности, хотя отдельные наблюдения, высказанные Шульцем в предисловии, довольно интересны[276].
В 1841 году появился новый английский перевод — Джона А. Джайлса (1808-1884)[277]. Местами Джайлс неточен; ему свойственен буквализм: например, cum manipularibus spuriis он переводит, как to their bastard-born comrades, «к своим товарищам-ублюдкам» (у М. Уинтерботтома — with the false units, «с поддельными войсками)». Кое-где он вообще отказывается от перевода особенно трудных и темных мест текста (например, в главе 27 si sors, ut dicitur, tulerit вообще никак не переведено). С другой стороны, буквализм Джайлса порой имеет свои положительные стороны — он не ищет переносного смысла там, где его нет.
Сочинение Гильды было включено также в сборник Monumenta historica Britannica, изданный в 1848 году Г. Петри[278].
Часть труда Гильды была опубликована в знаменитом сборнике документов по церковной истории Британии А. У. Хаддана и У. Стаббса[279]. Это издание было подготовлено при участии Генри Брэдшо, известного издателя латинских текстов. Однако сюда была включена только часть, касающаяся церковной истории. Как Петри, так и Хаддан и Стаббс отдавали себе отчет в важности Коттонианского манускрипта для изучения текста, однако полагали, что он утерян, и в их изданиях его данные не использованы. О существовании этой рукописи практически забыли. В 1731 году она, как уже упоминалось, пострадала при пожаре, и ее считали или сгоревшей, или безнадежно испорченной[280].
Новую эпоху в изучении труда Гильды открыло издание Теодора Моммзена[281], появившееся в серии Monumenta Germaniae historica в 1894 году: как выразился англичанин У. X. Стивенсон, «этот интересный трактат... имел честь был изданным Моммзеном»[282]. При содействии библиотекаря Британского музея Эдварда М. Томпсона Моммзен снова ввел в научный оборот пострадавший Коттонианский манускрипт. Он также впервые использовал Авраншскую рукопись. Хотя ряд чтений Моммзена был впоследствии оспорен, в частности, П. Грожаном, и был предложен ряд новых прочтений трудных мест текста, издание Моммзена остается непревзойденным по сей день. Оно содержит также фрагменты утраченных писем Гильды, приписываемый ему пенитенциалий и два жития Гильды — Первое житие, происходящее из монастыря в Рюи и житие, написанное Карадоком Лланкарванским.
В 1898-1901 годах появилось издание, подготовленное валлийским историком X. Уильямсом, куда был включен текст труда Гильды, основанный на издании Моммзена, отрывки посланий, приписываемый Гильде пенитенциалий и «Лорика», а также оба жития Гильды, все — с параллельным английским переводом и подробными примечаниями[283]. Появление издания Уильямса явилось значительным шагом вперед в изучении труда Гильды.
Перевод исторических глав (2-26) сочинения Гильды был включен также в монографию А. У. Уэйда-Эванса[284].
Английский историк Джон Моррис в связи с работой над своей книгой «Век Артура»[285] предпринял издание ряда источников по данному периоду, публиковавшихся под названием «Артуровские источники» (Arthurian Sources) и «История по источникам» (History from the sources)[286]. Седьмым томом в этой подборке стало сочинение Гильды в переводе М. Уинтерботтома[287]. Моррис написал к этой книге историческое введение, а также большинство примечаний[288].
В это издание включены лишь произведения, принадлежность которых Гильде не вызывает особых сомнений: «О погибели Британии», «Фрагменты посланий» и «Пенитенциалий». Публикация латинского текста базируется на издании Моммзена, однако с некоторыми изменениями[289], отражающими точку зрения М. Уинтерботтома, а также X. Уильямса и П. Грожана. Следует обратить внимание на то, что М. Уинтерботтом отказался от стандартного текста английской Библии как стилистически не соответствующего труду Гильды и приводит цитаты из Библии в собственном переводе[290].
Этот перевод осуществлен как приложение к работе Морриса и под сильным его влиянием. С рядом решений нам трудно согласиться. На перевод сильно повлияла позиция самого переводчика, который, судя по его же словам, находился на полпути между унаследованной от эпохи Просвещения традиционной точкой зрения на Гильду как на «убогого чернеца» и другим, новым взглядом на Гильду как на тонко чувствующего и мыслящего, эрудированного человека эпохи падения Римской империи[291]. Перевод содержит указатель библейских и других цитат, сделанный в порядке их появления в тексте (по главам)[292]. Это не лучшая форма указателя; кроме того, он сверстан весьма неудобно и труден для чтения.
В 1996 году появился французский перевод «О погибели Британии», осуществленный Кристиан Кербуль-Вильон[293]. Издание, помимо французского перевода, включает в себя оригинальный текст (основанный на издании Уинтерботтома), правда, не без опечаток[294]. К. Кербуль-Вильон предложила ряд оригинальных трактовок текста, многие из которых следует принять. Ее перевод, выполненный крайне старательно и с воодушевлением[295], сохраняет свойственную Гильде энергию, которой явно не хватает, например, переводу М. Уинтерботтома. С другой стороны, следует отметить, что примечания к изданию[296] свидетельствуют о слабом знакомстве с литературой (особенно англоязычной)[297] и не очень украшают книгу в целом.
В 80-х годах И. Петер выполнила русский перевод «О погибели Британии» в качестве дипломной работы на кафедре истории средних веков МГУ, но текст его, к сожалению, остался мне недоступен.
Русский перевод первых 27 глав сочинения Гильды был опубликован в качестве приложения к «Церковной истории народа англов» Беды в переводе В. В. Эрлихмана. Оставшаяся часть «О погибели Британии» осталась без перевода из-за того, что, по мнению переводчика, она не представляет интереса для широкого читателя[298].
Несмотря на то что последний перевод Гильды появился сравнительно недавно, за последние двадцать лет было проведено столько исследований, посвященных как собственно Гильде, так и истории Британии V-VI веков, а также бриттской филологии, что ощущается настоятельная потребность в новом переводе, учитывающем все новейшие достижения.
3.4. ДРУГИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ГИЛЬДЫ
Помимо «О погибели Британии» с именем Гильды связан ряд других произведений. Зачастую ему приписывались сочинения, не имевшие к нему никакого отношения, например «История бриттов» Ненния.
Наличие в главе 23 «О погибели Британии» рассказа о гадании саксов перед отправлением в Британию и о полученном ими предсказании дало средневековым авторам повод приписывать Гильде различные пророчества. Упоминает об этом, в частности, высоко ценивший личность и труды Гильды шотландский историк XVI века Д. Бьюкенэн: «Пророчества, которые ходят везде под его именем (nomine eius circumferuntur), смешны по своему содержанию и совершенно беспорядочны и безграмотны по манере изложения, так что, конечно, никто в здравом уме не сочтет их принадлежащими Гильде»[299]. В XVII столетии архиепископ Армы Джеймс Ашер сообщает о совсем уже странном случае: распространенное название труда Гильды Liber querulus — «Жалобная книга» дало повод одному из авторов его времени смешать его произведение с созданной в Галлии V века комедией «Кверол» (Querolus) — «Недовольный» и вследствие этого осыпать Гильду упреками в глупости и неприличии выражений[300].
В XVI веке епископ Джон Бэйль (John Bale, 1495-1563, латинизированное Balaeus) в своем каталоге британских писателей[301] указывал отдельно сочинения «Шотландского» и «Бадонского» Гильды[302]. Во многом Бэйль основывался на трудах своего предшественника — антиквария Д. Лиланда. Однако известно, что в распоряжении Бэйля было немало впоследствии утраченных рукописей и поэтому его данными не следует пренебрегать.
Гильда «Бадонский» написал, как свидетельствует Бэйль, следующие произведения: «О погибели Британии», 1 книга (De excidio Britanniae); «Против клириков своего времени» (In sui temporis clerum), 1 книга; «Язвительные речи» (Condones mordentes); «некую историю, которая начинается "Альбоин, король лангобардов"» (historiam quamdam, quae incipit; Alboinus Longobardorum Rex); «О бессмертии души» (De immortalitate animae), 1 книга. Гильде же «Шотландскому» приписываются: «О первых обитателях острова» (De primis habitatoribus insulae), 1 книга; «История королей бриттов» (Regum Britannorum historia), 1 книга; «О победе Аврелия Амвросия» (De victoria Aurelii Ambrosii), 1 книга; «Стих пророческий» (Versus vaticinorum), 1 книга; «Деяния Германа и Лупа» (Acta Germani et Lupi), 1 книга; «О шестом дне творения» (De sexto cognoscendo), 1 книга; «О том же» (Super eodem cognoscendo); «Комментарии на Евангелия» (Commentarios Evangeliorum) 4 книги. Примерно такой же список приводит другой антиквар — Джон Пите (John Pits, 1560-1616, латинизированное написание Pitseus), в значительной мере основывавшийся на сочинениях Бэйля, однако «Комментарии на Евангелия» он называет «Конкорданциями на Евангелия» (Concordantias in quatuor Evangelia)[303].
Как справедливо отмечают «Acta Sanctorum», первые три книги в обоих списках следует отождествить с собственно «О погибели Британии». Однако эти заголовки могут отражать реальное деление на книги в доступных Бэйлю рукописях (подобно тому, которое существовало в Авраншской рукописи). «Стих пророческий», видимо, принадлежит к тому разряду безграмотных мистических опусов, о которых писал Быокенэн. История лангобардов явно оказалась среди произведений Гильды по ошибке (может быть, как полагают «Acta», она находилась в той же рукописи?). Что же касается богословских сочинений, то авторство Гильды в их отношении исключить нельзя (кроме, очевидно, «Деяний Германа» — из «О погибели Британии» никак не следует, что Гильда знал что-либо о святом Германе Оксеррском и его визите в Британию).
Приписывались Гильде так называемая «Лорика» (Lorica, в переводе «Панцирь») — молитва-оберег, написанная на латинском языке с включением множества греческих и древнееврейских по происхождению терминов; в основном это перечисления частей тела, которые автор молит защитить от болезней (типа gigram cephale, что средневековые глоссаторы объясняют как «макушка головы»). Т. Моммзен, справедливо сочтя это произведение не принадлежащим Гильде, не включил его в свое издание, однако «Лорика» входит в издание X. Уильямса[304].
Вероятнее всего, «Лорика» — ирландское произведение. Ее авторство (видимо, с большим правом) приписывалось ирландскому ученому Ладькенну, скончавшемуся в 661 году[305]. Как пишет Моммзен, в ирландском манускрипте, известном как «Пестрая книга» (Leabhar Вгеас)[306] сообщается, что «Гиллас написал эту "Лорику" (Gillus hanc loricam fecit)... Ла[дь]кенн, сын Бута Баннаха, пришел от него и принес [ее] на остров Ирландию»[307]. Как справедливо замечает Д. Б. Шабельников, приписывание авторства этого произведения Гильде говорит лишь о популярности личности Гильды в Ирландии[308].
Несколько больше оснований приписывать Гильде «Пенитенциалий» — 27 глав, содержащих правила монашеского общежития[309].
Однако авторство его продолжает подвергаться сомнению. Кажется более вероятным мнение тех, кто отвергает авторство Гильды в отношении «Пенитенциалия», как, например, М. Хэррен[310]. Хэррен указывает как на сильные стилистические и словарные различия между этим произведением и «О погибели Британии», с одной стороны, и, с другой стороны — «Фрагментами посланий», принадлежность которых Гильде ныне признается большинством специалистов[311]. Кроме того, вызывают сомнение и смысловые различия между «Пенитенциалием» и «Фрагментами». «Гильда "Фрагментов", — отмечает М. Хэррен, — выступает против аскетических излишеств, а также против казуистики... Крайне трудно поверить, что автор "Фрагментов", который считал посты и бдения в основном занятием гордецов и лицемеров, потом смог бы написать канонический труд, в котором оставление без ужина — самое обычное наказание за незначительные прегрешения, а бдения — за более серьезные»[312]. Действительно, «Пенитенциалий» предписывает оставлять без ужина того, кто из-за пьянства не может петь псалом (10), равно как и опоздавшего на службу (19) или уронившего на землю Святое Причастие (21).
Впрочем, следует заметить, что наказания в «Пенитенциалии», приписываемом Гильде, достаточно мягки, по сравнению с произведениями других островных авторов. Проповедовавший на континенте ирландский святой Колумбан в своих «Правилах общежития» лучшим средством исправления считал порку: шесть ударов тому, кто закашлялся во время пения псалма, пятьдесят — за рассказывание «досужих баек» (fabulas otiosas) (IV), столько же — за громкий разговор (V)[313]. Любая ошибка, связанная с принятием Причастия, влекла за собой, по Колумбановым правилам, суровое наказание (XV): так, например, если в день причащения монаха вырвало из-за болезни, он должен был десять дней сидеть на хлебе и воде, если принимающий причастие укусил зубами чашу, он получал шесть ударов (IV).
Возможно, Гильде принадлежит не весь «Пенитенциалий», а его отдельные статьи. На такую мысль наводит, например, статья 23 — «За добрых королей нам следует молиться (sacra offere), за дурных — никак», которая вполне могла исходить от Гильды. Кроме того, отдельные статьи, особенно 22-я, заставляют полагать, что «Пенитенциалий» адресован не одному конкретному монастырю, а нескольким обителям с разными правилами: здесь говорится о различных мерах борьбы с непристойными сновидениями — три ночи бдения, «если монастырь изобилует пивом и мясом», и коленопреклоненное пение псалма или «наряд вне очереди» (opere extraordinario), если он «имеет скромное пропитание» (si vero pauperem victum habet). О том, что речь идет о разных обителях, следует из «Фрагментов»: во фрагменте 2 упоминаются люди, которые «мяса не едят и не наслаждаются мирской едой, и не ездят на повозках, запряженных лошадьми, и из-за этого считают себя как бы выше других», а во фрагменте 4 монаху запрещается покидать излишне снисходительного, по мнению монаха, аббата, который имеет «стада и повозки». Таким образом, видимо, во времена Гильды каждый аббат вопрос об употреблении в своем монастыре мяса и личного транспорта решал, видимо, самостоятельно.
Вопрос о «Пенитенциалий» на данный момент не может считаться решенным и требует дальнейшего исследования.
Что же касается «Фрагментов»[314], то их принадлежность Гильде считается весьма вероятной. Речь идет о десяти отрывках, содержащих моральные наставления, прежде всего для монахов, и предваряемых в рукописях словами «(Говорит) Гильда» (Gildas dicit или Gildas ait)[315]. Основным источником для них является Кембриджская рукопись IX века, хранящаяся в колледже Корпус Кристи (MS. 279)[316], где собраны различные отрывки из Библии и Отцов Церкви. Высказывания Гильды имеются и в другом собрании канонических отрывков, известном как «Ирландское» (Hibernensis), составление которого относится к началу VIII века. Как показали исследования Р. Шарпа, источником для цитат из Гильды в ирландском собрании послужила рукопись типа Кембриджской. Таким образом, составление Кембриджской коллекции должно относиться ко времени до 700 года и после 636-го — кончины Исидора Севильского, цитаты из которого также содержатся в этом собрании[317].
Эти отрывки были изданы Г. Вассершлебеном[318], а потом Т. Моммзеном (по Кембриджской рукописи)[319]. Изданы[320] и переведены[321] они также в издании М. Уинтерботтома, который предложил ряд небольших поправок к тексту издания Моммзена[322].
В первом фрагменте речь идет об отлучении грешников от стола; во втором — о том, что пост, сопровождающийся самолюбованием своей безгрешностью, бесполезен. В третьем говорится о самозваных праведниках, презирающих своих братьев, в четвертом автор воспрещает монахам, охваченным чрезмерным стремлением к аскетизму, покидать аббата, который кажется им слишком снисходительным. Фрагмент 5 прямо запрещает аббатам принимать таких монахов. Фрагменты 6 и 7 советуют не осуждать аббатов и епископов, а также не отказываться от общения с братьями из-за мелких прегрешений. Фрагмент 8 состоит всего из одной фразы: «Правда мудрого прекрасна, какими бы устами она ни была произнесена».
Порицания в адрес монахов, чрезмерно увлекающихся постами и бдениями, часто сопоставляют с описанием монашеской жизни в «Житии святого Давида». Хотя «Житие» — памятник весьма поздний (XI век)[323], в нем встречаются все изложенные во «Фрагментах» элементы; упоминается в том числе и о том, что монахи впрягались в плуг вместо волов[324]. Традиционно Давид считался современником Гильды.
Уже давно «Фрагменты» отождествлялись с посланиями Гильды к святому Финниану, упомянутыми в послании святого Колумбана к папе Григорию Великому. Авторство Гильды в отношении «Фрагментов» признавали еще Хаддан и Стаббс, позднее — Р. Шарп, Д. Дамвилль, Т. О'Салливан, М. Хэррен[325].
Первая отсылка к Гильде, в главе б послания, говорит о епископах, которые поставлены за плату, «то есть ради прибыли; ведь и Гильда писатель (Gildas auctor) писал, что они — симонитская зараза (simoniacos et Gildas auctor pestes scripsit eos)». Многие специалисты, в том числе издатель Колумбана Д. Уокер, отождествляли это упоминание с главой 67 «О погибели Британии», где действительно речь идет о симонии. Правда, следует отметить, что буквально выражения «симонитская зараза» у Гильды нет, как и самого слова «simoniacus»[326]. Далее Колумбан спрашивает, «что нужно делать с теми монахами, которые ради созерцания Бога и воспламененные жаждой совершенствования жизни (pro Dei intuitu et vitae perfections desiderio accensi), идя противу обета, оставляют места первого своего обращения, и вопреки желаниям аббатов, побуждаемые монашеской горячкой, или ослабевают, или бегут в пустыни. Финниан писатель (Vennianus auctor) спросил о таковых Гильду, и тот приятнейшим образом отписал (elegantissime ille rescripsit)»[327]. Этот ответ Гильды Финниану отождествляется с фрагментами 4-5, где говорится о монахах, которые «приходят из худшего места в более совершенное» (de loco viliore ad perfectiorem).
Как пишет Р. Шарп, «использование ссылок на Библию и развитие аргумента кажется сравнимым с "О погибели Британии", даже если литературный стиль не идентичен»[328]. Он справедливо отмечает, что эти отрывки представляют собой не официальный документ, а фрагменты из личных писем, в значительной степени оторванные от своего контекста[329]. «Стиль его писем прост и энергичен, — говорит Д. Моррис, — но его книга, предназначенная для публикации, представляет собой удивительное и оригинальное событие в латинской литературе»[330]. Таким образом можно полагать, что Гильда, следуя примеру Цицерона и других античных авторов, писал свои письма в другой манере, нежели «О погибели Британии», хотя из этого, конечно, не следует, что письма для публикации не предназначались.
Проанализировав упоминания о монашестве в «О погибели Британии» и «Фрагментах», М. Хэррен приходит к выводу, что между первым и вторым произведением прошло значительное время, и монашество во многих отношениях изменилось, в частности, в том, что касается состава монашеских общин и принятых в них правил. «Можно, конечно, предложить только приблизительные догадки, — пишет он, — но между миром "О погибели Британии" и "Фрагментами" — по меньшей мере поколение, то есть приблизительно двадцать пять — тридцать лет»[331].
Глава 4 1500 ЛЕТ ИЗУЧЕНИЯ ГИЛЬДЫ: ГИЛЬДА ПРЕМУДРЫЙ ИЛИ «ОФИЦИАЛЬНЫЙ ИДИОТ»?[332]
Уже упоминалось об огромном количестве нелестных эпитетов, обрушенных на Гильду историками. Невозможно да и бессмысленно перечислять все работы, где авторы иногда в конце очерка о Римской Британии, а иногда и в начале, предваряя описание плодотворного и прогрессивного развития английского общества, поминали недобрым словом Гильду, называя его злобным и невежественным писакой, его произведение — бессодержательным нравоучением и, выдрав из текста несколько фраз и истолковав их нужным образом, с облегчением прощались с этим источником раздражения. Действительно, изучали Гильду не так уж много и еще меньше — изучали его в полном объеме. В этой главе, конечно, упомянуто далеко не все достойное, что писали о Гильде (о многих работах читатель может узнать из других глав). Здесь дан лишь общий очерк прогресса (а иногда и регресса) в науке о Гильде.
Изучение Гильды историками как исторического источника началось еще в раннем Средневековье. Если для святого Колумбана[333] Гильда еще был человеком того же, что и он, культурного круга, хотя и несколько отдаленным, высоким и абстрактным авторитетом, человеком, в непосредственном общении с которым могли находиться представители старшего поколения, то для всех последующих писателей, начиная уже с Беды, труд Гильды и сама его личность стати предметом для толкования и анализа. Говоря о хронологии труда Гильды, Молли Миллер заметила, что средневековые авторы жонглирую! отрывками из произведения Гильды, пытаясь приспособить его к собственной хронологической схеме... почти как современные ученые[334]. Это наблюдение можно отнести не только к хронологии, но и к другим аспектам его сочинения.
Средневековые английские историки — первые, кого следует назвать в длинном ряду авторов, писавших о Гильде. Для них труд Гильды был частью чуждой традиции чужого и враждебного народа — валлийцев. На фоне постоянного конфликта между валлийцами и англосаксами сочинение Гильды всегда воспринималось как живое явление. Ведь в его книге скрывалось, кажется, объяснение основополагающего факта британской действительности, возникновения британской, как сказали бы античные авторы, «политии»: как случилось, что англосаксам удалось захватить остров у его коренных обитателей? При этом авторы-англичане в целом всегда положительно оценивали труд Гильды, иногда лишь проявляя обоснованное недоумение по поводу его стиля и выражений. Удивляло их и то, что Гильда не восхваляет легендарных бриттских королей и их подвиги, как поступил бы на его месте любой другой валлиец.
В Новое время «О погибели Британии» начало активно входить в научный обиход с его публикации Полидором Вергилием и Д. Джослином. Полидор прекрасно сознавал ценность произведения Гильды как исторического источника. В предисловии к своей «Английской истории», обращаясь к юному тогда королю Генриху VIII, Полидор Вергилий упомянул в первую очередь английских историков, заложивших основы изучения истории страны, — Беду и «до него — Гильду, который пролил некоторый свет на древности бриттов»[335]. Далее Полидор подчеркивает, что Гильда сообщает правдивые и ценные исторические данные: «Гильда, бритт (homo Britannus), для которого ничто не было более чуждым, чем ложь, и ничто более естественным, как свет истины»[336]. В подтверждение своего высокого мнения о Гильде Полидор ссылается на Уильяма Ньюбургского и Радульфа из Дицето[337].
Британские историки XVI-XVII веков — как католики, так и протестанты — считали труд Гильды кладезем сведений по истории своей родины. Так, шотландский историк и писатель Джордж Бьюкенэн, рассматривая источники по истории Шотландии, отмечал, что в период римского господства в Британии не создавались письменные труды, и «Гильда, который жил более чем через четыреста лет после Тацита, утверждал, что пишет, основываясь не на "памятниках" — поскольку таковых не существовало, но на "заморском рассказе"»[338]. Бьюкенэн полагал, что Гильда был приблизительно современником короля Артура, но в то же время — сторонником Амвросия Аврелиана, у которого, как считал Бьюкенэн, Гильда состоял в советниках: «Во время тех и близких к ним королей действовали Мерлин и Гильда, оба бритты, которые были славны у потомков своими умелыми предсказаниями[339]. Однако Мерлин, который по возрасту был несколько старше, был, скорее, выдающимся самозванцем и надувалой (veterator), нежели пророком... Позднее же Гильда, муж добрый и ученый, был весьма почитаем, как при жизни, так и после кончины, поскольку с выдающейся ученостью сочетал святость жития... Случилось же так, что каждый получил себе достойного покровителя — Мерлин сначала Вортигерна, потом Утера, при котором был помощником и советчиком во всяких бесстыдствах; Гильда же — Аврелия Амвросия, мужа не менее дивного честностью своего нрава, нежели воинскими победами. Когда тот скончался, Гильда жил в отшельничестве в Аваллонии и умер смертью праведника. О нем упоминается в наших книгах о жизни Аврелия Амвросия»[340].
Высокую историческую ценность труда Гильды подчеркивал ирландский протестантский церковный деятель Джеймс Ашер (1581-1656)[341], архиепископ Армы. Ашер проявлял большой интерес к истории кельтской церкви и был весьма начитан не только в античных и раннесредневековых авторах, но и прекрасно владел материалом валлийской и ирландской традиции, прежде всего житийной. Его работа «Древности бриттской церкви» до сих пор сохраняет научную ценность. В ее составе впервые был опубликован, как полностью, так и в отрывках, ряд важных источников по истории кельтской церкви, в частности «Каталог ирландских святых»[342]. В посвящении своей работы английскому королю Карлу I Ашер сначала цитирует высказывание Цицерона о необходимости познания прошлого, а вслед за тем сравнивает себя с Гильдой, приводя его слова о недостатке источников по родной истории[343]. Хотя Ашера, конечно, можно упрекнуть в излишней доверчивости к ряду поздних источников, он много сделал для того, чтобы опровергнуть безосновательные легенды о британских и ирландских церковных деятелях, исходившие от Гальфрида Монмутского и ему подобных авторов.
Известно, что Эдуард Гиббон относился без пиетета к трудам историков, чья деятельность была так или иначе связана с церковью. На общем фоне можно сказать, что работа Гильды оценена у него чуть ли не положительно: «Монах, взявшийся писать историю, несмотря на совершенное незнание условий человеческой жизни, представил в ложном свете положение, при котором находилась Британия во время своего отделения от Западной империи», — пишет Гиббон. По его мнению, Гильда неоправданно преувеличил слабость и пассивность бриттов (в частности, это касается их якобы неумения строить каменные стены и владеть оружием)[344]. Язык и стиль Гильды были восприняты Гиббоном без восторга — он говорит о «декламациях Гильды» («туманных» к тому же)[345], «вялых и скучных сетованиях британского Иеремии»[346]. Судя по всему, с точки зрения Гиббона, недостатки труда Гильды обусловлены лишь недомыслием и тупостью автора, но, во всяком случае, не злонамеренностью, в которой Гиббон нередко обвинял церковных писателей.
Поэтому Гиббона никак нельзя считать ответственным за тот мало оправданный скептицизм по отношению к Гильде, который наблюдается во многих работах XIX — первой половины XX века, где он зачастую характеризуется как самонадеянный невзыскательный фантазер или еще того хуже — компилятор, «основоположник» фантастической историографии «артуровской» Британии, предшественник Ненния, Гальфрида Монмутского и, в конечном счете — Лайамона, Томаса Мэлори и других.
Еще с начала XIX века бытовала точка зрения, согласно которой труд Гильды целиком или частично представлял собой компиляцию, созданную в VII веке, возможно, англосаксами. В значительной степени причиной этому было то, что порицание бриттов у Гильды давало повод сомневаться в патриотизме, а следовательно, — и в национальности автора. Одним из основоположников подобной точки зрения был валлийский протестантский священник П. Роберте, который высказал мнение, что «О погибели Британии» является англосаксонской «папистской» фальшивкой, созданной в интересах пропаганды в Британии авторитета римской церкви[347].
Т. Райт в своем труде «Кельт, римлянин и сакс: история ранних обитателей Британии до обращения англосаксов в христианство» называл «О погибели Британии» «трактатом, который ходит под именем Гильды». По мнению Райта, «составитель» (composer) этой работы «ничего не знал о событиях, которые следовали за узурпацией Максима, как и о ранних саксонских вторжениях; он принял на вооружение поздние и простонародные легенды, относящиеся к двум стенам, и, очевидно, неправильно понял и неправильно расположил во времени узурпации Марка, Грациана и Константина, который, возможно, и были теми жестокими царями, на которых он намекает. На самом деле вся эта история, очевидно, основанная на нескольких скудных заметках какого-нибудь континентального хрониста, изобличает глубочайшее невежество относительно периода, о котором она рассказывает. Все, что нам известно об этой книге, приписанной Гильде, это то, что она существовала до Беды — стиль ее латыни кажется мне относящимся ко второй половине седьмого столетия, и эти краткие исторические заметки, как кажется, основаны отчасти на саксонских традициях»[348].
Наиболее подробно гипотеза о поздней датировке произведения Гильды была разработана А. Энскомбом[349]. Отправной точкой для него послужило, во-первых, утверждение Гильды о том, что «пылание огня, поднятого рукою восточных святотатцев... слизало... почти что всю поверхность острова до западного океана»(24). Энскомб сделал из этого следующий вывод: англосаксонские и валлийские хроники впервые упоминают о том, что англосаксы дошли до западного берега Британии в 607 году, следовательно, сочинение Гильды не могло быть создано до начала VII века. Кроме того, Гильда утверждает, что «погребения тел...и места страстей» мучеников «отняты у граждан зловещим рубежом варваров» (10). Между тем каких-либо данных за то, что Веруламий, и тем более Карлеонна-Уске (с которым Энскомб отождествляет «город легионов» у Гильды) был взят англосаксами до начала VII века также, как указывает Энскомб, не имеется[350]. Приняв такую датировку, Энскомб уже с легкостью стал находить в «О погибели Британии» намеки на события VII века — союз валлийского короля Кадваллона с Пендой, королем Мерсии, на ересь монофелитов и т. д.[351].
Впрочем, несмотря на предложенную им явно абсурдную датировку, Э. Энскомб высказал много интересных и разумных предположений относительно места написания «О погибели» и некоторых других аспектов[352].
Точка зрения Энскомба не получила широкого распространения, и в XX веке уже мало кем поддерживалась. Среди крупных авторитетов, придерживавшихся поздней датировки труда Гильды, можно назвать, пожалуй, только Артура Уэйда-Эванса[353] и, с некоторыми оговорками — П. Грожана. На основании того, что в «Анналах Камбрии» помимо «первой» битвы при Бадоне (516) упоминается и «вторая» — в 665 году, Уэйд-Эванс сделал вывод, что на самом деле битва была только одна, и датой написания «О погибели Британии» (сорок четыре года спустя после битвы) следует считать 708 год. Как отмечает Т. О'Салливан, недоверие Уэйда-Эванса к Гильде было не в последнюю очередь обусловлено теми выпадами против бриттской церкви и бриттских властителей, которые содержатся в «О погибели Британии». Со стороны А. Уэйда-Эванса, валлийца по происхождению, это была естественная реакция на распространенное в конце Х1Х-начале XX века прославление превосходства германской расы, в том числе англосаксов, и принижение политической и культурной роли Уэльса[354].
Низкая оценка труда Гильды высказывается также в работах французских исследователей первой половины XX века, в частности, Э. Фараля и Ф. Лота. Характеризуя «О погибели Британии», он писал: «Страницы, посвященные Римской Британии, свидетельствуют о невежестве и изумительной тупости. Несчастный Гильда не знал ни Цезаря, ни Тацита, ни вообще никого. О введении христианства он очень мало осведомлен. Если он знал достаточно хорошо об императоре Максиме, то это потому, что он читал Орозия и "Житие святого Мартина" Сульпиция Севера»[355]. Ф. Лот считал Гильду предшественником Гальфрида Монмутского и прочих авторов фантастических «историй» «артуровской» Британии. Книга Гильды «приучила умы, и особенно умы его соотечественников, к тому, чтобы рассматривать историю бриттов как область, где фантазия может свободно развернуться. Без Гильды не было бы, без сомнения, ни Ненния, ни Гальфрида Монмутского»[356]. Основываясь на этих мнениях авторитетных ученых, автор обзорной истории Бретани Э. Дюртель де Сен-Совер писал: «Сегодня все более и более признается, что историческая ценность "О погибели Британии"» чрезвычайно мала и что ей практически нельзя доверять. И однако, этот труд имел огромное влияние, которое как раз и вытекало из того, что современные критики называют ее "романтическим, туманным, декламаторским стилем"»[357].
Отношение к Гильде в английской историографии также было неблагоприятным, и не только благодаря А. Уэйду-Эвансу. В значительной степени такое восприятие Гильды было обусловлено тем, что он считался «кельтским» историком, чье сознание затуманено по определению. Например, Р. Д. Коллингвуд, говоря об описании Гильдой посольств в Рим, пишет, что «в литературной форме эта история — "триада" в традиционном валлийском стиле, — ее можно было бы назвать "Три Стона Британии", но эта триада была раздута в целую проповедь»[358]. Гильда, подчеркивает Коллингвуд, — не историк; в своем тенденциозном произведении он смешивает факты и фантазию.
К. Э. Стивене, автор известной работы о Сидонии Аполлинарии[359], в нескольких своих работах попытался более благожелательно отнестись к Гильде и в значительной степени оказался ответственным за изменение отношения к нему. В частности, он попытался проанализировать упомянутое у Гильды количество городов Римской Британии — 28 и пришел к выводу, что указанное число близко к истине и даже может быть основано на каком-либо позднеримском официальном источнике[360]. «Разве мы не можем с полным правом полагать, — с удивлением замечает Стивене, — что этот писатель, которого столько бранили и которого историки теперь снова используют, дал нам тут какую-то долю правдивой информации?»[361]
Развивая свой более оптимистический взгляд на свидетельства Гильды, Стивене опубликовал в 1941 году статью «Гильда премудрый», которая оказала большое влияние на последующую историографию о Гильде[362]. В ней он подробно анализировал исторические главы сочинения Гильды. По его мнению, источником для глав 4-13, где речь идет о римском господстве в Британии, послужила «История против язычников» Павла Орозия. Остальные главы основаны на устном предании, но в них много подлинной информации, хотя в ряде случаев (например, сообщение о «призыве к Аэцию»)[363] неверно расположенной автором во времени. «Можно считать, — пишет Стивене, — что рассказ Гильды разумен и понятен, и его можно использовать для оценки гораздо более сомнительных традиций Ненния и [Англосаксонской. — Н. Ч.] хроники. Его ошибки обусловлены тем, что материалы, на основании которых он работал, — неадекватные исторические источники и сомнительные традиции — давали возможность ошибиться. Причина этих ошибок — та сознательность, которую он вложил в составление рассказа из подобных материалов. Он рискнул — и ему не повезло... Он рискнул (как он сам признается) предложить дату и... место для мученичества святого Альбана... Он рискнул объединить датированный документ 446 года с традицией о безуспешном "призыве". Если бы он меньше думал, ему бы больше верили. Эта статья — попытка... оправдать перед критически настроенными историками "премудрость" человека, которого можно справедливо считать их предшественником», — заключает Стивене[364].
В 1966 году появилась работа американского филолога Р. У. Хэннинга «Воззрение на историю в ранней Британии: от Гильды до Гальфрида Монмутского»[365]. Гильде целиком посвящена вторая глава, далее автор анализирует влияние Гильды на более поздних авторов — Беду, Ненния, Гальфрида Монмутского, причем не только с точки зрения использования ими Гильды как исторического источника, но и с точки зрения воздействия самой исторической концепции Гильды. При этом работа Гильды едва ли не впервые была рассмотрена на широком фоне позднеантичной и раннесредневековой историографии. По мнению Р. Хэннинга, одной из основных задач Гильды-историка было объяснение варварских вторжений. Он проявил типичную для своей эпохи озабоченность вопросами, связанными с падением Римской империи, и разноплановый интерес к нациям, которые стали наследниками империи[366].
Р. Хэннинг выделил три различных подхода к варварским вторжениям в литературе V-VI веков. Первый — чисто римский, одним из примеров которого может служить произведение галльского пресвитера Сальвиана «Об управлении Божьем» (De gubernatione Dei), написанное в 439-451 годах (Хэннинг был одним из первых, кто сравнил труд Гильды с трудом Сальвиана). Для объяснения современных событий используется библейская, прежде всего ветхозаветная, история. Бог управляет миром справедливо — такова основная мысль Сальвиана, а несчастья, которые обрушиваются на людей, в частности, теперь — на Римскую империю, вызваны грехами и пороками ее жителей. Образ мышления Сальвиана — это образ мышления человека поздней империи; подобно Ливию и Тациту, он хвалит добродетели варваров, противопоставляя их римлянам[367]. Второй подход к варварским вторжениям выражен в сочинениях авторов, писавших в варварских королевствах (Иордан, Кассиодор, Григорий Турский). Их целью было проследить историю варварских народов (готов, франков) и распространение их политической власти. У этих народов была своя история, в которой эти историки видели не продолжение римской, а развитие нового порядка[368]. Гильда, по мнению Хэннинга, в «О погибели Британии» предлагает некий третий подход к варварским вторжениям, который обусловлен особым местом Британии в римском мире. «В Британии скорее, чем где-либо в Европе, "Романия" была воспоминанием, нежели политическим наследием, однако в тигле исторического воображения Гильды образ Рима все еще пылал ярко», — пишет Р. Хэннинг[369].
В историческом повествовании Гильды он выделяет три элемента: 1) бриттская нация-церковь; 2) присутствие римлян и 3) библейское откровение, проявляющееся в жизни христианина: «отвергнув героические и дохристианские легенды, Гильда представил своей нации... систематическую интерпретацию христианского прошлого Британии»[370].
Рим в изображении Гильды является «вершиной человеческой цивилизации и человеческих достижений»[371]. Ему противопоставляются бритты, которые сравниваются с дикими зверями и сорняками и почти что принадлежат к животному миру[372]. Структура «О погибели Британии» представляет собой, по мнению Хэннинга, ряд тонко разработанных параллелей, среди которых едва ли не главная — параллель между Римским государством и христианством.
Как замечает автор, «движение через водные пространства служит одним из многих постоянных повествовательных приемов, с помощью которых Гильда связывает вместе различные разделы своей истории»[373]. Если приход римлян в Британию через море порабощает бриттов, то переход святого Альбана через Темзу освобождает их. Магн Максим, напротив, представляет собой своего рода пародию на Альбана — как и он, Максим ведет через воды тысячи людей, но не к спасению, а к гибели[374]. В образах Максима и Альбана, полагает Хэннинг, выражена основная идея Гильды — «личная святость и личная порочность — ключ к судьбе нации»[375].
В следующем разделе своего рассказа Гильда также противопоставляет двух героев — «надменного тирана» и Амвросия Аврелиана. Приглашение «тираном» саксов — «последний акт безумия — логический результат упорства в грехе»[376]. Амвросий же служит воплощением римской и христианской добродетели, вместе взятых. Борьба бриттов с саксами находит свою параллель в сопротивлении бриттских христиан Диоклетиану (глава 11), и Амвросий, таким образом, своего рода Константин Великий сегодня. Однако в отличие от Константина Амвросий не становится предвестником нового золотого века Британии (подобного описанному в главе 12). Причина этому, как полагает Хэннинг, кроется не только и не столько в деятельности самого Амвросия, как в том, что для Гильды «дегенерация — одна из основных тенденций бриттской истории»[377].
Таким образом, Хэннинг приходит к выводу, что «целью исторических глав "О погибели Британии" явилось воссоздание прошлого Британии, твердо укорененного в контексте истории спасения человечества»[378]. Однако есть ли в этом мире место для личной деятельности христианина на благо соотечественников? На этот вопрос отвечает первая глава сочинения Гильды. Из безвыходного положения, обусловленного, по мнению Р. Хэннинга, «сознанием Божественного всемогущества», которое «парадоксальным образом подрывает его веру в возможность христианского служения, Гильда спасается с помощью библейского примера — Валаамовой ослицы»[379].
Автор приходит к следующему выводу: «оригинальность Гильды состоит в том, что он попытался написать историю своего народа до и во время того, как варвары бросили вызов его существованию, — с точки зрения одновременно полностью христианской и динамичной. То, что он, на самом деле, возможно, и не собирался писать историю, нисколько не умаляет ни его достижения, ни наследия, которое он оставил последующим векам»[380]. Сознательно или бессознательно все последователи Гильды — Беда, Ненний, Гальфрид Монмутский — попадали под его влияние. Книга Гильды, таким образом, является «одним из наиболее влиятельных второстепенных произведений раннесредневековой литературы»[381].
Говоря о восприятии произведения Гильды как исторического источника, невозможно обойти вниманием работу Д. Морриса «Век Артура»[382]. По нашему мнению, существенной заслугой Морриса является выделение 350-650 годов как особой эпохи в истории Британских островов — послеримской для собственно Британии и раннеисторической для Шотландии и Ирландии. Однако общая концепция автора, отраженная в названии книги, нанесла, как нам кажется, существенный вред работе Морриса.
Положительной стороной Морриса как исследователя, безусловно, являлось желание любой ценой докопаться до истины, используя все возможные источники. С его основным положением — если все источники, даже те, которые мы считаем поздними и недостоверными, говорят об одном и том же, то это и следует считать истиной, наверное, следует согласиться. Однако тот конкретный материал, над которым счел нужным работать Моррис, а именно личность «Артура» не вполне укладывается в эту концепцию. Согласно созданной Моррисом схеме, после битвы при Бадоне «Артуру» удалось объединить под своей властью Британию, создав своего рода «империю», которая после его смерти развалилась. На наш взгляд, данные, собранные Моррисом на эту тему, оказались настолько ничтожными, что убедительной картины «государства Артура» у автора не получилось. Его концепция личности и карьеры Вортигерна[383] оказалась гораздо более логичной и лучше подтверждена источниками. «Если судить по его ранним достижениям, Вортигерн представляется крупным государственным деятелем, чьи усилия подвели его близко к тому, чтобы спасти мощное и прочное государство из обломков крушения Западной Римской империи»[384], — пишет Моррис, говоря о «периоде процветания», о котором рассказывает Гильда в главе 21 своего труда.
Из общей концепции обращения Морриса с источниками вытекает и его отношение к «О погибели Британии». Гильда несколько отступает в его изложении на задний план по сравнению с Неннием, хрониками и житиями святых. Однако Моррис оценивает труд Гильды как ценный и достоверный источник, полагая, что он был написан около 540 года и что достоверность его подтверждается тем, что он должен был говорить о событиях, которые были хорошо знакомы его современникам. «Рассказ Гильды, — полагает Моррис, — становится реальным, только когда он достигает порога живой памяти, то есть примерно ста лет до его собственного времени»[385]. Гильда, отмечает автор, пользовался воспоминаниями людей, которые были стары, когда он был молод; он ничего не знает о событиях 410 года и даже, кажется, не представляет себе, что когда-то в Британии существовала постоянная армия[386]. Моррис полагал, что Гильда действительно родился к северу от Клайда, но поскольку его отец был выдающимся военачальником, Гильда смог получить классическое образование[387].
Шотландский историк Молли Миллер, автор ряда работ по истории британской церкви[388], посвятила Гильде несколько интересных статей, где она попыталась решить вопросы, связанные с хронологией и географией его труда. Предложенная ею[389] текстуальная поправка[390] получила определенную поддержку среди исследователей, чего нельзя сказать о другом ее предположении[391]. Дав подробный анализ использования Бедой материала Гильды, Миллер предположила, что рассказ Гильды о войнах с пиктами и скоттами и о договоре с англосаксами следует воспринимать не как последовательное повествование, а как сообщение об одновременных событиях, и что слово interea «между тем» в начале главы 22 относится к главам 14-21 в целом, вводя сообщение о событиях, происходивших на юге (главы 22-26) синхронно с событиями, описанными в главах 14-21.
Вышедшая в 1978 году монография Т. Д. О'Салливана была посвящена специально вопросу подлинности и датировки произведения Гильды[392]. Автор поставил перед собой две задачи. Первая — опровержение взглядов, согласно которым все произведение Гильды или часть его не относятся к VI веку, а являются подделкой VII или VIII века, вышедшей из рук английских церковников. Вторая — анализ возможных датировок «О погибели Британии» на основании косвенных данных, в том числе родословных валлийских правителей, упомянутых в труде Гильды. Удачной стороной работы, по нашему мнению, является анализ у О'Салливана предположений, связанных с личностью автора, рассуждения же о датировке памятника не всегда выглядят убедительно. Впрочем, Т. О'Салливан совершенно прав, призывая опираться не столько на расчеты, основанные на сомнительных данных валлийских источников (родословных и «Анналов Камбрии»), сколько на внутреннюю хронологию труда Гильды.
Большое влияние на восприятие «О погибели Британии» в историографии оказали работы Франсуа Керлуэгана[393]. Он пришел к выводу, что произведение Гильды является работой одного человека, окончательно покончив тем самым с теориями, согласно которым «О погибели Британии» — компиляция, в которой «исторические» главы 2-26 составляют отдельный элемент. Более того, он установил, что язык этого произведения является достаточно типичным для других западных латинских авторов V-VI веков и что автор «О погибели Британии» получил прекрасное классическое светское образование. Керлуэган неоднократно подчеркивал: важно не то, что именно читал и цитировал Гильда в своем сочинении; важен общей уровень его культуры, который проявляется не столько в цитатах, сколько в традиционных литературных клише, образах и мотивах, анализу которых посвящена значительная часть работы Ф. Керлуэгана. Так, например, мотивы «неспособности автора к писанию», «извинений за излишнюю длину труда» — это отнюдь не юродивое самоумаление малограмотного монаха. Гильда здесь выступает как наследник древней традиции латинской литературы, как церковной, так и светской[394]. Его сочинения находится в русле унаследованной от Рима культуры, хотя, как подчеркивает Ф. Керлуэган, очевидно, что Гильда читал в основном сочинения церковных авторов.
Важной вехой в изучении труда Гильды явился сборник «Гильда: новые подходы», вышедший под редакцией М. Лэпиджа и Д. Дамвилля[395]. В сборнике представлены статьи как историков, так и филологов. В статье И. Вуда «Конец Римской Британии: континентальные данные и параллели» анализируется падение римской Британии в свете данных европейских источников — Зосима, Орозия, «Галльской хроники 452 года», «Жития святого Германа» и других[396]. Продолжая тему, начатую Ф. Керлуэганом, М. Лэпидж анализирует данные о полученном Гильдой образовании, приходя к выводу, что Гильда прошел традиционный позднеантичный курс обучения — сначала у грамматика, а затем у ритора. В структуре «О погибели Британии» очевидно знакомство автора с традиционными риторическими методами построения судебной речи[397]. Стилю Гильды посвящена также работа Д. Орланди[398]. В статьях Д. Дамвилля рассматриваются проблемы хронологии «О погибели Британии»[399], а также вопросы, связанные с личностью святого Финниана, к которому были адресованы утраченные послания Гильды[400]. Статьи Н. Райта посвящены географической перспективе произведения Гильды, а также возможному влиянию на Гильду произведений Орозия и некоторых других авторов[401]. П. Шафнер рассматривает политическую терминологию Гильды[402], Э. Сазерленд — употребление у Гильды метафор, характеризующих цивилизованность и варварство, в частности, касающихся земледелия[403]. П. Симс-Уильямс анализирует взаимоотношение Гильды с валлийской традицией[404]. В статье Р. Шарпа ставится вопрос влияния Гильды на ирландское и валлийское каноническое право[405]. Многие авторы сборника, например, Н. Райт[406] и П. Симс-Уильямс[407] и позднее внесли существенный вклад в изучение Гильды.
Ряд важных работ посвятил как собственно Гильде, так и истории позднеримской Британии в целом известный историк Э. Томпсон[408]. Будучи специалистом по истории поздней античности, он мог рассматривать информацию, содержащуюся в «О погибели Британии», в широком контексте общеевропейской истории V века. Уже в одной из первых работ на эту тему — опубликованной в 1956 году статье «Зосим о конце Римской Британии» — высказаны основные идеи, которые он многократно развивал впоследствии: подчеркнута важность сведений Зосима о Британии и влияние пелагианской ереси в Британии в первой половине V века. Хотя мнение Томпсона о том, что события в Британии 410-420 годов следует интерпретировать как социальную революцию, возникшую на почве пелагианской ереси (поддерживавшееся также Д. Моррисом), не получило широкой поддержки, его труды следует считать здоровой альтернативой излишне умозрительным и гиперкритическим построениям некоторых британских медиевистов.
Как весьма положительный вклад в изучение Гильды хотелось бы отметить работу С. Малбергера «Хронисты пятого века»[409]. Хотя сам Гильда упоминается в книге всего несколько раз, автор тем не менее проводит весьма интересные параллели между «О погибели Британии» и «Хроникой» Идация. Его исследование мировоззрения автора «Галльской хроники 452 года» и Идация позволяет по-новому взглянуть на духовный мир и идеалы Гильды.
В последнее время к работам Гильды неоднократно обращался Н. Д. Хайем[410]. Работая над своей книгой, посвященной англосаксонскому завоеванию Британии, автор пришел к выводу о необходимости посвятить Гильде отдельную монографию: «Английское завоевание. Гильда и Британия в пятом столетии»[411]. Нам представляется целесообразным остановиться на этой работе более подробно, поскольку автор предлагает радикальный пересмотр не только хронологии сочинения Гильды, но и традиционной картины событий того времени.
Страницы, посвященные исторической концепции Гильды, у Хайема написаны под влиянием разработок Р. В. Хэннинга: автор рассматривает предложенную Гильдой концепцию взаимоотношений между людьми и Богом в контексте истории спасения человечества, усиливая, однако, политическую составляющую. Гильда, полагает Н. Хайем, пытался «убедить лидеров британского общества, что их аморальность и непослушание Богу и обусловили те неблагоприятные взаимоотношения, которые сложились на тот момент между бриттами и саксами»[412]. Основной целью Гильды, таким образом, было добиться свержения господства англосаксов.
Поскольку в сочинении Гильды такая тенденция явно не просматривается, автор приходит к выводу, что Гильда был вынужден постоянно маскировать свои намерения: везде, где у Гильды речь идет о «собаках», «львах», «аде» и «чертях», на деле якобы имеются в виду англосаксы[413]. Непосредственно увязывая покорность Богу с политическим процветанием, Хайем полагает, что если, как указывает Гильда, его современники глубоко морально развращены, то и политическое положение бриттов должно быть соответствующим. Иными словами, Хайем предположил, что битва при Бадоне была действительно последней победой бриттов, за которой последовало их полное поражение в борьбе с англосаксами[414]. За этим поражением последовал весьма невыгодный для бриттов договор (foedus), на который, по мнению автора, в «О погибели Британии» содержатся завуалированные намеки. К их числу автор относит упомянутый в первой главе договор с гаваонитянами и взятие Иерусалима вавилонянами (цитаты из «Плача Иеремии»)[415].
Говоря о хронологии «О погибели Британии», Н. Хайем заявляет о своем полном и решительном отказе от какого-либо обращения к другим традициям о Гильде помимо того, что говорит об авторе само «О погибели Британии», причем этот отказ представляется малообоснованным[416]. Приходя к выводу, что призыв к Аэцию заимствован из устной традиции, автор заключает, что, вероятнее всего, «Галльская хроника 452 года» фиксирует около 441 года окончание «мятежа саксонских федератов», который, как автор уже установил, закончился после битвы при Бадоне неблагоприятно для бриттов. Таким образом, рождение Гильды оказывается отнесено к 441 году и написание им «О погибели Британии» — к 479-484 годам[417].
С нашей точки зрения, столь радикальный пересмотр датировки памятника (на 85 лет назад, если иметь в виду самую позднюю из принятых в литературе датировок — около 560 года)[418] должен был бы потребовать рассмотрения (и при необходимости — отбрасывания) датировок ирландских анналов — как дат смерти Гильды, так и обоих святых Финнианов, а также традиционной датировки смерти Маэлгуна[419], чего автор не сделал.
Путем сложных рассуждений и ассоциаций автор приходит к выводу, что в рассматриваемое Гильдой время бритты вообще, и бриттские церковники в частности, платили дань саксам[420]. Сам Гильда, по мнению Н. Хайема, обитал в подобной платившей дань варварам общине[421], чем, возможно, и объясняется его желание скрыть свою личность. Поскольку бриттские тираны эпохи Гильды были подчинены саксам, то, говоря о «тиранах и отце их диаволе», Гильда, несомненно, имеет в виду человеческое существо — саксонского короля, которому эти тираны служили[422]. Обличая бриттских королей, Гильда анализирует возможность для каждого из них (прежде всего моральную) стать лидером сопротивления бриттов англосаксам[423]. Автор приходит к выводу, что основной целью Гильды было призвать бриттов сбросить англосаксонское господство. Для этой цели бриттам нужно было достичь морального совершенства, однако реформаторская попытка Гильды была заведомо обречена на провал[424].
Намерение находить везде какие-то намеки и метафоры иногда приводит Н. Хайема к абсурду: говоря о «зловещем рубеже варваров» (divortio barbarorum), он находит в слове divortio, которое можно переводить и как «развод», аналогию супружеских взаимоотношений Британии, представленной у Гильды как существо женского пола (что естественно)[425] и Рима, который определяется, как «доминирующая фигура мужского пола». Гильда, которому автор не отказывает в знании латыни и латинской литературы, должен был хорошо себе представлять, что Рим (Roma), да и «легион» (legio), который выступает у Гильды как его представитель, — слова женского рода[426]. Заметим, кстати, что хотя XX век вообще не блистал знанием латыни, рассуждения Н. Хайема, основанные на интерпретации латинских терминов у Гильды, особенно неудачны. Непонятно, например, почему автор пришел к выводу, что слово vir — «муж» было недостаточно вежливым термином по отношению к Аэцию[427]. Рассуждения автора о том, что обращение к Аэцию со стороны бриттов как к «трижды консулу» было неадекватным, учитывая то, что они взывали к нему как к военачальнику, и поэтому следует считать, что цитата из письма с обращением «Аэцию трижды консулу» была выдумана Гильдой[428], также, по меньшей мере, странно[429].
Пожалуй, истинным героем книги является анонимный сверхмогучий англосаксонский король, чей образ был «реконструирован» автором на основании вычитанных им у Гильды намеков. По мнению Н. Хайема, этот властитель добился сокрушительных результатов в покорении бриттов: так, вспоминая о легендарном намерении короля визиготов Атаульфа превратить «Романию» в «Готию», он пишет: «Планы Атаульфа не удались, но может быть, именно этого и достиг саксонский вождь в сравнительной изоляции островного диоцеза Британия»[430]. Отождествление «диавола» и «волка» с англосаксонским королем приводит автора к странным смысловым аберрациям. Например, говоря о том, как Маэлгун покинул монастырь, автор говорит: «Может быть, сами саксы играли какую-то роль в том, что Маэлгун отверг монашеское призвание?»[431]. Напомним, что автор отсылает нас к следующему пассажу: «коварный волк тебя, ставшего из волка — агнцем... похитил (не очень-то отбивавшегося), из овчарни Божией, желая сделать из агнца себе подобного волка» (34). Хайем, по сути, рисует нам картину похищения Маэлгуна из монастыря англосаксонским королем, делая, таким образом, из Гильды предшественника Лайамона, который в начале XIII века красочно описал, как Вортигерн похитил из монастыря цезаря Константа по просьбе Константина III[432].
В российской исторической литературе труд Гильды изучался редко. Одним из первых к нему как к историческому источнику обратился И. Ф. Морошкин, но его исследование в основном касалось истории бриттской церкви[433]. К тому же зачастую упоминания Гильды в нашей литературе сопровождались рядом ошибок и неточностей. Повредило репутации Гильды в нашей стране и то, что у нас почему-то прочно утвердилась характеристика Гильды как «монаха», что в советской историографии, конечно, вызывало определенные отрицательные ассоциации. Само слово «монах» (следуя просветительским традициям, и, прежде всего, в данном контексте, Э. Гиббону), предполагало предвзятость и малообразованность автора.
Итак, до сих пор Гильда и все, что с ним связано, — время и место его жизни, время и место написания его труда, его личность и происхождение, его социальный статус и религиозные взгляды — остается предметом оживленной дискуссии. Несмотря на нерешенность этих ключевых для изучения «О погибели Британии» вопросов, можно отметить некоторые общие тенденции в историографии. Прежде всего, это все большее признание скорее позднеантичного (хотя и христианского), нежели средневекового, характера мировоззрения Гильды (М. Лэпидж, Ф. Керлуэган). Во-вторых, это перемещение акцента в изучении Гильды с данных валлийской и ирландской традиции — поздних и недостоверных, с одной стороны, на ту информацию, которая содержится в самом его сочинении, и, с другой стороны — на параллели, которые представляют труды позднеантичных и раннесредневековых историков Галлии, Испании и Италии. В особенности отмечается влияние на Гильду трудов Орозия, в меньшей мере — Евсевия Кесарийского. Интересные параллели проведены между трудами Гильды и таких авторов, как Сальвиан (Р. Хэннинг, Н. Хайем) и Идаций (С. Малбергер).
Мы видели, что суждениям о Гильде в течение столетий была свойственна необыкновенная противоречивость. В значительной степени, как справедливо заметила М. Миллер, «точное значение слов Гильды определить трудно по двум причинам: отсутствие информации об истории и культуре того времени в целом (background knowledge), которое необходимо, учитывая в высшей степени афористический стиль автора, и структура самого произведения, в котором сообщения о событиях перемежаются описаниями социологического или морального характера»[434].
Действительно, внутренний облик культуры Римской и послеримской Британии так плохо известен нам, что Гильда порой и вправду кажется человеком из иного мира. Исследователи XVIII-XIX веков считали, что Гильда — невежественный монах, живший в полуварварской среде британских кельтов. Кеннет Дарк в своей вышедшей в 1994 году увлекательной работе, напротив, рисует образ своего рода северной Византии, своеобразного позднеантичного общества, выросшего на руинах римской провинции[435]. Какова была действительность? Гильда — единственный, кто может приблизить нас к ее пониманию. Ясно лишь, что с обликом Гильды-невежды, у которого, по мнению Ф. Лота, просто не хватило ума, чтобы написать приличную историческую работу, придется расстаться.
Таким образом, указания генеалогий на наличие у Гильды семьи и детей вполне стоит принимать всерьез.
Глава 5 ГДЕ ЖИЛ ГИЛЬДА?
Говоря о географической локализации событий, изложенных в произведении Гильды, и, следовательно, о географической локализации самого Гильды, исследователи часто смешивают два, на наш взгляд, разных вопроса:
1) в какой области Британии родился и жил Гильда и соответственно информацией и традициями о событиях V века в каком именно регионе он располагал: это в значительной степени должно определять наше восприятие его рассказа о приходе в Британию англосаксов и их расселении;
2) в какой области Британии (или же вообще не в Британии, а за ее пределами, в общине бриттских эмигрантов) было написано само «О погибели Британии» (что также должно было влиять на информированность автора, особенно о современных событиях).
Теория о том, что сочинение Гильды было написано в Бретани, основывалась в основном на Первом житии Гильды и его культе в этой области, а также на трактовке термина transmarina relatio («заморский рассказ») как «рассказ жителей Британии». В настоящее время эта теория практически не имеет приверженцев даже среди бретонских специалистов[436].
Венди Дэвис позволяет возможным предположить, что Гильда писал «где-то в пределах обширной области "Британии"... в центре, который служил своего рода агентством по сбору политических, общественных и церковных новостей, а также имел какую-то библиотеку»[437].
Однако большинству исследователей (самой Дэвис с том числе) оказалось недостаточно такой простой констатации фактов. Хотя гипотезы о месте Гильды в пространстве не столь занятны, как те, что касаются времени его жизни и взаимоотношений с королем Артуром, они тем не менее бывают достаточно замысловаты.
5.1. ДВА ГИЛЬДЫ?
В начальный период изучения Гильды и его трудов делались попытки получить сведения о жизни Гильды из его житий. Однако как отсутствие надежных исследований самих житий, так и содержавшиеся в житиях противоречия вплоть до начала XX века запутывали исследователей и не позволяли прийти к каким-либо определенным выводам относительно реальных дат жизни Гильды и написания его произведения.
В английских публикациях XVI—XVII веков преобладающей стала точка зрения о существовании двух Гильд — «северного» и «южного». Вслед за епископом Джоном Бэйлем этих двух святых стали именовать «Шотландским» (Albanicus) и «Бадонским» (Badonicus). Согласно этой точке зрения, персонаж Второго жития — Гильда Бадонский, прозванный также «Премудрым», жил примерно в 493-583 гг. По утверждению Д. Питса, Гильда Шотландский был учеником святого Патрика, жил в Галлии, «пророческим духом предсказал множество битв, что случились потом».
Д. Ашер стоял на той же точке зрения: существовало двое святых по имени Гильда. Основываясь на данных Первого жития, где говорится, что Гильда прибыл в Бретань во время Хильдерика, сына Меровея (глава 16), Ашер пришел к выводу, что Гильда, родившийся в области Стратклайда, жил в V веке, и также называет его Гильдой Шотландским (Gildas Albanicus)[438]. Этот Гильда не имел ничего общего с автором «О погибели Британии». Относя битву при Бадоне приблизительно к 520 году (в соответствии с данными валлийских анналов), Ашер сделал естественный вывод, что автор «О погибели Британии» не мог жить и действовать в середине V века. Второй Гильда, писатель — Гильда Бадонский (Gildas Badonicus) — жил в VI веке, и написал свое послание около 564 года[439].
Теорию «двух Гильд» в несколько другом аспекте выдвинул в 1946 году П. К. Джонстоун, в значительной степени вернувшись к аргументации Ашера[440]. По мнению Джонстоуна, данные, сообщаемые о Гильде в житиях, во многом подтверждаются косвенными данными генеалогий и анналов. Гильда — герой житий — был сыном бритткого короля, родившимся около 500 года на севере Британии, вероятно, пиктом по происхождению, о чем говорит, например, имя его сестры Петиен (Peithien<*Pectigena, то есть «Пикторожденная»), он был женат, дал своим сыновьям пиктские (как считает Джонстоун) имена[441], основал монастырь в Рюи, в 569 году побывал в Ирландии и скончался около 572 года.
Джонстон видит следующие различия между автором «О погибели Британии» (Гильда-А) и пиктским Гильдой (Гильда-Б):
1) Гильда-А имеет ложное представление о римских стенах в Северной Британии. Он ничего не сообщает о королях к северу от Гвинеда. Регион, который был родиной Гильды-Б, его совершенно не интересует.
2) Гильда-А отзывается о пиктах и ирландцах с отвращением. Гильда-Б, скорее всего, сам был пиктом и общался с ирландскими клириками.
3) Гильда-А воспринимает нарушение обета монашеского целомудрия с ужасом (о чем, по мнению Джонстона, говорят главы 32 и 34 «О погибели Британии»). Гильда-Б был женат.
4) Гильда-А по своим симпатиям является римлянином и о кельтских властителях отзывается отрицательно (о чем говорят главы 21,26,27). Гильда-Б сам происходил из такой семьи, из самых отдаленных северных областей, населенных бриттами, а возможно, и пиктами.
«Все это подводит нас к тому, — заключает П. К. Джонстон, — что Гильда-А пишет с точки зрения культурного и более-менее антикельтски настроенного романобритта пятого века, который еще не был вынужден признать факт существования ирландского и пиктского христианства, а также англосаксонских королевств, появившихся в восточной Британии. Для всекельтского (pan-Celtic) святого середины VI века, такого, каким, несомненно, был Гильда-Б, подобное отношение было бы анахронично и не соответствовало бы его характеру»[442]. В настоящее время эта теория не пользуется популярностью хотя бы потому, что имеются большие сомнения в том, что Гильда, как это утверждает автор Первого жития, вообще когда-либо бывал в Бретани.
После того как теория «двух Гильд» в науке была окончательно сдана в архив (хотя порой она продолжает всплывать в популярных биографических справочниках), у исследователей не стало удобного объяснения многочисленных противоречий в биографических сведениях о Гильде и его собственных писаниях. Перед историками встал тяжелый выбор: необходимо было выбрать для себя одного Гильду и считать автора «О погибели Британии» либо уроженцем севера страны (Гильдой Шотландским), либо южанином (Гильдой Бадонским).
5.2. ГИЛЬДА ШОТЛАНДСКИЙ-ОТВАЖНЫЙ ПИКТСКИЙ КНЯЖИЧ
Теория о северном происхождении святого Гильды, основанная на данных Первого и Второго жития (Гильда = сын пиктского правителя Кау) пользовалась популярностью начиная с Д. Ашера, если не раньше. Тем не менее сторонники этой точки зрения, как правило, были против того, чтобы считать пиктского княжича автором «О погибели Британии». Однако во второй половине XX века появился ряд работ, авторы которых считали север Британии вероятным местом написания произведения Гильды, подкрепляя свое мнение не только данными житий, но и другими логическими построениями. Особенно часто эта теория встречается в работах 1960-1970-х годов, в частности, у М. Миллер и Э. Томпсона.
Смелую гипотезу о географической увязке труда Гильды высказала в своей статье «Использование Гильды у Беды» М. Миллер. Слово interea, с которого начинается глава 22 произведения Гильды, которое М. Миллер поняла как «между тем», дало ей возможность предположить, что главы 14-21 и главы 22-26 описывают приблизительно одновременные события, причем первый блок, где речь идет в основном о нападениях пиктов, относится к событиям на севере Британии, а главы 22-26 — к событиям на юге (приглашение англосаксов)[443]. По мнению М. Миллер, это объясняет некоторые пропуски в рассказе Гильды: так, его умолчание об узурпации Константина III (о которой он «должен» был знать из Орозия) объясняется тем, что после рассказа о Максиме Гильда переходит к повествованию о событиях на севере, а «эти события происходили на юге»[444]. Глава 21 описывает социальные и экономические последствия пиктских войн, а упомянутые в этой главе сменявшие друг друга жестокие правители — это известные по родословным и другим данным северные князья. Слова sicut et nunc est (как и теперь), содержащиеся в этой главе, заставили М. Миллер предположить, что описанная Гильдой ситуация ко времени Гильды не изменилась и что, таким образом, чехарда «помазанников» в главе 21 и «гордый тиран» в главе 22 не связаны между собой ни географически, ни хронологически[445].
Гипотеза М. Миллер сначала была принята с энтузиазмом, в том числе Д. Дамвиллем, который даже охарактеризовал вышеупомянутую статью как «наиболее важный вклад в исследование Гильды в двадцатом веке»[446]. Но вскоре этой теории были выдвинуты многочисленные возражения. Как писал Э. Томпсон, повествование Гильды не дает оснований полагать, что после главы 21 вводится новое место действия; глава 20 лишь содержит резюме по поводу морального упадка бриттов, a interea вводится для продолжения рассказа[447]. В другом месте Томпсон обратил внимание на то, что у Сидония Аполлинария и других позднеримских поэтов, а также у автора жития святого Германа — Констанция Лионского слово interea употребляется для введения рассказа о новом действии, которое является не одновременным, а происходит после только что описанных действий, и зачастую его лучше переводить как «вскоре»[448].
Однако сам Томпсон (по другим соображениям) относился к сторонникам «северной» теории. Он, во-первых, исключил возможность проживания Гильды на территории одного из описанных им правителей[449]. «Он знает традиции севера и только севера... Он не выказывает никакой осведомленности о каком-либо бриттском королевстве, которое могло бы существовать в Камберленде или еще севернее. Где же тогда он писал? Ни один ответ на этот вопрос не может быть чем-то большим, чем чистая догадка, но мы не войдем в противоречие с нашими данными, если поместим его где-то в район Честера»[450]. Томпсон полагал, что фразу «захватили у туземцев всю северную и крайнюю часть земли до самой стены (muro tenus, 19)» следует понимать так, что скотты и пикты захватили Британию к югу от Адрианова вала. По его мнению, письмо к Аэцию было направлено с севера с просьбой о помощи против скоттов и пиктов, и поселение англосаксов, о котором идет речь у Гильды, произошло также на севере Британии, на территории будущей Нортумбрии[451].
Сейчас, с прогрессом в исследованиях Гильды, его языка и стиля, стало казаться невероятным, что такой уровень образования и преподавания латинского языка мог существовать в V-VI веках на юге современной Шотландии (так, например, не зная биографии Пушкина, будущий филолог все-таки отверг бы предположение, что тот жил и работал в Иркутске 1830-х годов). Родину Гильды стали искать на романизированном культурном юге Британии.
5.3. ГИЛЬДА БАДОНСКИЙ — РОБКИЙ ЮЖНЫЙ АРИСТОКРАТ
Уже давно отмечается, что многие реалии произведения Гильды несовместимы с локализацией автора на севере Британии. Э. Энскомб отмечал, что если бы Гильда жил на севере, то вряд ли пикты были бы для него «заморским» народом. Еще Беда объяснял выражение Гильды «заморский» как «живущий за заливами Ферта и Клайда». Гильда, согласно Первому житию, сам родившийся за Клайдом, оказывался бы, таким образом, представителем одного из «заморских» народов[452]. Рассматривая упоминания о нападениях пиктов и скоттов (глава 14), Энскомб пишет, что слово «circius», означающее направление, с которого происходили нападения скоттов, в древних схемах направлений ветров (у Плиния Старшего, Беды) обычно означает северо-северо-западный ветер. Понятие «aquilo» (направление, откуда, по словам Гильды, приходили пикты) обозначает, строго говоря, северо-северо-восток, однако зачастую в поэтических произведениях «Аквилон» отождествляется с «Бореем», то есть с севером. Таким образом, «побережье региона, где жил автор "О погибели Британии" должно было находиться на юго-юго-восток от страны ирландских скоттов и на юг либо юго-юго-запад от страны пиктов»[453]. В строгом смысле слова, полагает Энскомб, такого места в Англии нет, но если принять, что «Аквилон» означает «север», то наиболее вероятным и точным местом написания «О погибели Британии» окажется северное побережье Уэльса (Гвинедд).
Подобные же соображения высказывал и Ф. Лот[454]. «Гильда, — писал Лот, — не знает, или, как кажется, не знает ничего об истории севера острова. Он не употребляет термина "англы". Он, как кажется, ничего не знает о мелких бриттских государствах северо-запада [...], ни слова не говорит о важном бриттском королевстве Стратклайд со столицей в Думбартоне [...], именно том королевстве, которое его "Житие", написанное монахом из Рюи в Арморике, называет его родиной. Очевидно, что он жил на юго-западе Британии, и это единственный регион, который его интересует и который он знает. Он бывал в Арморике и в Ирландии, но эти перемещения, без сомнения, не были добровольными, и, возможно, ему пришлось бежать от тех "тиранов", которых он бичевал». И ошибки при датировке постройки римских стен, и то, что ирландцы и пикты именуются северными народами, свидетельствуют о том, что Гильда — обитатель юга Британии[455]. Сказать, что ирландцы приходят с «северо-запада» (a circione), скорее всего мог житель Деметии (Диведа) или Думнонии (Корнуолла)[456]. В. Дэвис также считала, что Гильда жил на территории современного Уэльса, вероятнее всего, на юге региона[457].
По мнению Н. Хайема, Гильда жил на юге страны, в районе современных графств Дорсет или Уилтшир, причем недалеко от моря, которое занимает значительное место в его сочинении[458]. Автор отмечает, что маленькие белые камушки часто встречаются в речках, которые протекают в меловых почвах в районе современного Солсбери (Уилтшир)[459]. К. Р. Дарк также отмечает, что эта географическая подробность может относиться к Девонширу, юго-западу Британии, в том числе и Дорсету или югу Уэльса[460].
Дарк посвятил проблеме датировки и места написания «О погибели Британии» отдельную главу своей монографии «От цивитас к королевству: Британия в 300-800 годах»[461]. Считая точку зрения Хайема относительно датировки и содержания произведения Гильды совершенно неприемлемой, Дарк в целом согласен с его мнением о южном местожительстве Гильды, предполагая, что он жил в области бывшей провинции Британии Первой, скорее всего, в области бывшей цивитас дуротригов (нынешний Дорсет)[462]. В пользу этого говорит, например, то, что Гильда не называет по имени ни одного места на севере страны, упоминая при этом два южных королевства и три географических названия. При этом Дарк полагает, что Гильда не называет правителя королевства, где живет сам. Что же касается информации о постройке римлянами стен, то появление этих данных в «О погибели Британии» вызвано, по мнению К. Дарка и Н. Хайема, двумя факторами: во-первых, участием в реконструкции стены граждан ряда южных общин, дуротригов в том числе[463], и, во-вторых, постройкой бриттами на юге аналогичных описанной у Гильды бесполезной туземной стене земляных валов, которые, видимо, использовались для обороны от англосаксов. С этими валами Хайем отождествил часть укрепления, известного, как Вэнсдайк (Wansdyke)[464].
К. Р. Дарк также обращает внимание на присутствие значительного количества вилл и археологические свидетельства о распространении христианства на юго-западе Британии в IV-V веках.
Мы, со своей стороны, согласны с точкой зрения, согласно которой Гильда получил образование, жил и писал большую часть своей жизни на юго-западе Британии. Однако, по нашему мнению, это не должно бросать тень на свидетельства о северном происхождении семейства Гильды. Изложенные в главах 5-26 события не обязательно отражают личный опыт родных и земляков Гильды. То, что Гильда был уроженцем той же области, в которой проживал в момент написания «О погибели Британии», совершенно не из чего не следует. Гильда описывает, по меньшей мере, три крупных «исхода» людей из городов: 14-16, где об этом прямо не говорится, но поскольку в главе 19 говорится, что «бегство граждан» произошло «снова», то подразумевается, что и предыдущие нападения сопровождались такими бегствами; и, наконец, наиболее масштабные события, связанные с мятежом англосаксов, — в главе 24-25.
Представляется очень справедливым замечание К. Дарка о том, что взгляд Гильды на историю и современность — это взгляд жителя римской провинции Британии, а не какой-то одной ее части или одного королевства[465]. По-видимому, частые перемещения населения в V веке способствовали культурной и идеологической консолидации бриттов, осознанию ими единства своей исторической судьбы. И хотя дальнейшая судьба потомков «сограждан» Гильды — валлийцев — оказалась и в Средневековье, и в Новое время не столь счастливой, можно сказать, что Гильда был первым, кто так или иначе зафиксировал факт образования этой общности. Собственно этническое самоназвание валлийцев — Сутгу — происходит от бриттского combrogi, что и означает «сограждане».
Однако можно ли назвать Гильду первым валлийцем? По-видимому, нет. Он сознательно дистанцировался от бриттов, от их морали, от их, может быть, уже существовавшей в то время (наверное, существовавшей — чем же подпитывался британский сепаратизм в IV-V веках?) полулегендарной «славной» истории, которая расцвела пышным цветом у Ненния и Гальфрида Монмутского. Несмотря на всю боль за свою страну, которую Гильда, безусловно, испытывал, он отказал бриттам в праве на славу: умолчал о живших до римлян королях (4) и даже в «периоде процветания» увидел сплошное моральное разложение (21).
Странной личностью был Гильда. На безупречной латыни, на которой в его время и в Галлии уже писать не умели[466], он создал свою книгу, сочетание иронии, ярости и чувств в которой, наверное, только в наше время стало возможно полностью понять. Мудрый, величественный, образованный и замкнутый, в кельтской традиции Гильда остался как своего рода образ самого Рима для Британских островов — непревзойденный, загадочный, достойный подражания — и в то же время бесконечно чужой.
Глава 6 ДАТИРОВКА «О ПОГИБЕЛИ БРИТАНИИ»
Разговор о датировке «О погибели Британии» — долгий и неблагодарный, так же как и о датировке времени жизни самого автора. К какому мнению здесь присоединиться — практически дело вкуса каждого исследователя. Однако мы все же сочли необходимым дать очень краткий и, конечно, неполный обзор основных точек зрения по этому вопросу — хотя бы для того, чтобы в следующий раз при написании работ общего характера мои коллеги (да не примут это наши соотечественники на свой счет — этот упрек относится и ко многим зарубежным авторам) уже не так уверенно выводили бы что-нибудь вроде «монах Гильдас, создавший свое сочинение в 447 году...»
Уже упоминалось о том, что в датировке произведения Гильды наблюдается значительный разнобой — если не упоминать отвергнутых теорий Энскомба и Уэйд-Эванса, по которым «О погибели Британии» было написано в VII — начале VIII века, то диапазон предложенных дат на данный момент колеблется от 475 до 560-х годов. Дополнительная трудность связана с тем, что датировка произведения неразрывно связана с увязкой описываемых Гильдой событий в пространстве. Для определения этих событий привлекались различные сравнительные материалы — материалы континентальных историков, археология, валлийская и англосаксонская традиция.
6.1. СТРАШНЫЕ СЛУХИ В ГАЛЛИИ
Весьма ценным источником для нас является упоминание о захвате Британии саксами в так называемой «Галльской хронике 452 года»[467]. Ввиду крайней важности этого свидетельства для хронологии британской истории V-VI веков и хронологии произведения Гильды следует остановиться на нем подробнее.
В последнее время эта хроника породила много споров, касающихся достоверности самого источника и записей, касающихся Британии. В дискуссии на страницах журнал «Британния» приняли участие такие специалисты, как М. Миллер, С. Малбергер, М. Э. Джонс и Д. Кэйси[468], Р. У. Берджесс[469].
Автор хроники, личность которого была неизвестна уже в IX веке (в самых ранних рукописях это произведение безосновательно приписывается Просперу Аквитанскому)[470], был благочестивым христианином, проживавшим в южной Галлии, вероятнее всего, в Марселе[471]. По мнению С. Малбергера[472], события после 424 года, вероятно, описаны хронистом в основном но памяти, чем и объясняются частые ошибки в датировке вплоть до конца 440-х годов; хроника была составлена, видимо, одномоментно в 452 году[473].
Хронист дважды упоминает о варварских рейдах на Британию. Оба эти упоминания связаны с периодами значительных бедствий, обрушившихся на Западную Римскую империю. Под 410 годом он сообщает о различных поражениях, которые потерпел Запад от варваров: опустошение Галлии вандалами и аланами, занятие Испании свевами и занятие Рима готами, а также добавляет, что «Британии опустошены нашествием саксов»[474]. Запись о событиях 441 года гласит следующее: «Британские провинции, до сего времени претерпевавшие различные бедствия и превратности, отданы во власть саксам»[475]. Это событие датировано вторым годом 306-й Олимпиады, у Моммзена — 442 год. Р. У. Берджесс полагает, что сообщение о саксах можно уверенно отнести к 441 году, в том числе и на основании его датировки в другой, более поздней, хронике, так называемой «Галльской хронике 511 года», где это событие помещено через три года после составления «Кодекса Феодосия»[476].
Выражения, использованные хронистом, как нам представляется, подтверждают рассказ Гильды о столкновениях между самими бриттами и последующих эпидемиях и голоде: под словом clades хронист, скорее всего, имеет в виду бедствия природного и стихийного характера — чуму, голод, а возможно, и наводнения, на которые содержится намек в «письме к Аэцию», a eventus, видимо, относится к превратностям из области политики.
Ч. Хоукс, переводя dicio как «господство» (dominion), полагал, однако, что дата «Галльской хроники» — это дата приглашения саксов Вортигерном, а письмо бриттов Аэцию было отправлено группой диссидентов, недовольных саксонским засильем, когда между саксами и Вортигерном еще царил мир. Мятеж же, по мысли Хоукса, произошел после 455 года, после гибели Аэция, для защиты от возможной интервенции которого саксы и были приглашены[477].
Д. Майерс, на наш взгляд, справедливо отмечал, что с точки зрения галльского хрониста, в этом году произошло нечто «решающее в борьбе за Британию. И хронист, очевидно, полагал, что это — конец процесса, а не начало его; он имел в виду отметить не первый приход саксов, а их окончательный триумф после периода катастроф и бедствий Британии, в котором они, очевидно, сыграли свою роль»[478].
У Н. Хайема возникали сомнения относительно употребления хронистом слова dicio; он полагает, что речь здесь идет о формальной капитуляции бриттов перед саксами после нескольких лет военного конфликта с варварами, последовавшего за их мятежом, описанным у Гильды в главе 24.
Однако употребление термина dicio в документах того времени носит достаточно определенный характер. Одна из итальянских хроник, рассказывая о захвате визиготами в 476-477 годах Прованса, сообщает: «Готы под предводительством Эйриха опустошили многие города Галлии, разграбили главный среди них — Арелат и подчинили из власти римской своей власти»[479]. Хронист вполне недвусмысленно говорит о том, что города Южной Галлии были взяты готами и перешли под власть готского короля.
На наш взгляд, запись галльского хрониста действительно говорит о событиях, описанных Гильдой в главе 24 — мятеже англосаксонских федератов. Из текста Гильды явствует, что бритты не оказали никакого организованного сопротивления (что неудивительно, если англосаксы фактически заняли место армии) и последовавшие месяцы, а может быть, и годы, были периодом анархии и растерянности. Возможно, именно в этот период, три-четыре года спустя, в 446 году, бритты послали последнее письмо к римским властям, умоляя о помощи...
6.2. «ОТЕЦ НАРОДА» И «ПИСЬМА ТРУДЯЩИХСЯ»: «ПИСЬМО БРИТТОВ К АЭЦИЮ»
Гильда сообщает, что измученные бритты в последний раз обратились к Риму с просьбой о помощи. Он пишет буквально следующее: «Igitur rursum miserae epistolas mittentes reliquiae ad...» (стало быть, опять посылают жалостные оставшиеся письма к...). В ряде популярных (и не очень) работ можно прочесть, что бритты послали письмо к знаменитому полководцу Аэцию. На самом деле имя адресата письма (как и многое другое у Гильды) способно вызвать только недоумение.
Наиболее ранняя и грамотная рукопись С, как мы помним, в XVIII веке пострадала при пожаре, и нужное нам начало главы 20 исчезло. X в этом месте имеет ad Agitium, An D — ad Agicium. Следуя Беде, первый издатель памятника — Полидор Вергилий воспроизвел имя адресата как «Aetium». Хотя не исключено, что Беда, который писал почти на триста лет раньше, чем была составлена самая ранняя дошедшая до нас рукопись (С), располагая текстом с правильной орфографией и хорошо разбираясь в позднеримской истории, мог и сам поправить Гильду. При втором упоминании этого имени все рукописи дают «Agitio».
Нелепое, словно намеренно вводящее в заблуждение написание позволяет утверждать, что под написанием Agitius/Agicius может скрываться как Aetius, так и Aegidius (и даже какой-нибудь Anicius). Эта фантастическая орфография напоминает анекдот о том грамотее, который повесил в городе, где шли бои, вывеску «Оптека», оставив военных в недоумении — то ли пробиваться к «аптеке» за бинтами и йодом, то ли оставить «оптику» в покое[480].
Характеристика «Агиция» также достаточно двусмысленна. Приведем пассаж полностью:
«Стало быть, посылают жалостные оставшиеся письма к Агицию, римскому государственному мужу, говоря так: "Агицию трижды консулу — стон британцев", и, немного ниже, жалуясь: "варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!"» (20)[481].
С одной стороны, известно, что в третий раз консулом Аэций стал в 446 году; с другой — сообщение галльского хрониста о захвате Британии саксами около 441 года ныне уже вряд ли возможно подвергать сомнению.
1) Первым историком, сделавшим попытку истолковать это противоречие, был Беда Досточтимый. Он был хорошо знаком с трудом Гильды; кроме того, при изложении событий V века он пользовался хроникой Марцеллина комита и хроникой Проспера. Вот что пишет Беда:
«... Светлейший муж Аэций, который был и патрицием, справлял третье консульство вместе с Симмахом. К нему несчастненькие оставшиеся бритты посылают послание, начало которого таково: "Аэцию, трижды консулу — стон британцев", и в ходе письма так излагают свои бедствия: "Гонят нас варвары к морю, гонит море нас к варварам: две ожидают нас смерти меж ними — или нас режут, или мы тонем". Однако, сделав это, они не получили от него никакой помощи» (1,13)[482].
Датировав по хроникам консульство Аэция и приведя при этом свою дату прихода саксов — 449 год, Беда счел, что «период процветания» длился всего два-три года. Это мнение не получило поддержки.
2) Еще Рудольф Турнейзен предположил, что Гильда неправильно датировал имевшееся у него письмо к Аэцию, которое на самом деле касалось саксонского мятежа. Стиль письма, как он считал, вполне соответствует V веку, однако Гильда ошибочно идентифицировал названных в нем «варваров» с пиктами и скоттами[483], в то время как на самом деле речь шла о германских завоевателях. «Если они действительно стали господами в этой стране около 442 года, — пишет Турнейзен, — то плач бриттов около 446 года о том, что они зажаты между морем и врагом, очень своевременен и вполне понятен»[484]. С точкой зрения Турнейзена согласился К. Стивене[485]. Того же мнения придерживается И. Вуд, причем он даже предположил, что появление в «Галльской хронике 452 года» записи о завоевании Британии саксами связано именно с фактом посольства к Аэцию, от которого к хронисту и могли дойти подобные сведения[486].
3) Отбросив дату прихода саксов у Беды (449), другие исследователи вернулись к его теории о том, что призыв к Аэцию был призывом против пиктов, а избавление от них и призыв саксов относится к гораздо более позднему периоду[487], то есть «период процветания» должен быть отнесен к 455-480, а войны с саксами — к 480-490 годам, причем на 490-е годы приходится «разрушение городской жизни». Особенно резко высказывает это мнение Д. Н. Дамвилль, утверждавший, что «особенно бесполезна, как мне кажется, старая теория, которую периодически вытаскивают на свет Божий, — о том, что Гильда неправильно расположил письмо, содержавшее "стон британцев", обращенный к "Агицию"»[488].
Археологические данные мало чем могут помочь в разрешении этой проблемы — ведь речь идет о нескольких десятилетиях. В последнее время среди английских археологов преобладает мнение, что массовое поселение саксов в Британии должно все же приходиться на вторую половину V века и, во всяком случае, быть позднее первой четверти столетия. По мнению Д. Хайнса, только к 475 году можно говорить о действительно массовой миграции[489]. Однако эти данные совсем не противоречат традиционной дате — 441-442 годы и рассказу Гильды, а даже, напротив, свидетельствуют в их пользу. Ведь у Гильды речь идет лишь о нескольких военных подразделениях: всем приглашенным англосаксам выделяются пайки — значит, их было немного. Вооруженным людям, практически заменившим собой государственную армию, совершенно нетрудно перерезать беззащитных жителей, сжечь и разграбить города — какая-то огромная орда для этого не нужна.
Плохо, конечно, когда народ не хочет кормить свою армию, но когда он не хочет кормить еще и чужую... то это заканчивается так, как описано у Гильды.
4) С новой точки зрения взглянули на эту проблему П. Кэйси и М. Джонс[490]. Они обращают внимание на то, что в 440-450-х годах на политической арене могло быть два Аэция: один — магистр армии на западе, с которым традиционно отождествляют получателя письма, другой — крупный политический деятель на востоке. Второй Аэций также был консулом, но лишь единожды — в 454 году. Поэтому источник, передавший Гильде содержание письма, хотел лишь подчеркнуть, что письмо было послано именно тому Аэцию, который был консулом трижды, но не дату обращения к нему[491]. Вероятнее всего, как предположили авторы, послание было адресовано Аэцию в тот момент, когда он находился в Северной Галлии, в частности, в Арморике. Если принять зафиксированную галльским хронистом дату завоевания Британии саксами, то письмо могло быть послано Аэцию в 429,432 или 436 году. Кэйси и Джонс сочли 429 год, в который также произошла поездка в Британию святого Германа, наиболее вероятной датой для этой миссии и предположили, что сама поездка Германа могла быть связана с этим призывом и с попыткой правительства Валентиниана III восстановить в конце 420-х годов контроль над северо-западом империи[492].
5) Все вышеупомянутые исследователи, однако, не отрицали, что «письмо к Аэцию» было в распоряжении Гильды, а некоторые даже полагали, что первые главы его сочинения (то есть рассказ о жизни после ухода римлян) были составлены на основе текста письма. Однако в последней монографии о Гильде, написанной Н. Хайемом, выдвигается предположение, что никакого письма вообще не было — Гильда его выдумал.
Трудно объяснить, считает автор, как копия подобного документа могла сохраниться после описанных Гильдой опустошений, произведенных саксами; вряд ли Гильда мог бы ошибиться в написании имени Аэция, имея перед собой письменный документ (если, конечно, предполагать, что это ошибка со стороны Гильды, а не переписчиков VI-X веков). Поэтому Н. Хайем предположил, что источником этого упоминания послужило устное сообщение, исходившее от одного из участников посольства, которые, вероятно, принадлежали к «городской элите послеримской Британии, то есть к образованному классу землевладельцев... Посланники, вероятно, принадлежали к тому же классу и поколению, что и собственные родители Гильды, или его деды, в зависимости от даты, и могли принадлежать к широкому кругу его знакомых»[493].
Однако с дальнейшими выводами автора трудно согласиться. Он полагает, что раз сообщение о послании достигло Гильды путем устной передачи, то и сам текст его вымышлен. «Vir, — пишет Н. Хайем, — это весьма общий термин, который совершенно несообразен в этом контексте, поскольку он означает "мужчина", "муж", в лучшем случае "воинственный муж". Представляется невозможным, чтобы это слово могло считаться достаточно хвалебным, чтобы британские просители употребили его по этому случаю. То, что такое использование этого термина имеет хоть какое-то отношение к подлинному тексту, следует считать невероятным»[494]. Выражение «трижды консул», на основании которого «призыв» относят к 446-454 годам, также кажется автору «совершенно неуместным обращением к тому, на чью военную силу полагались бритты. Для бриттов гораздо больше значения имело то, что Аэций был magister militum на Западе и командовал крупными соединениями варварских воинов, чем то, что он был почтен третьим консульством»[495]. И далее автор развивает теорию, согласно которой все «письмо» представляет собой созданную Гильдой стилизацию, основанную на словоупотреблении «Энеиды». Совпадение с «Энеидой» Н. Хайем видит в употреблении слова ter «трижды», которое повторяется «в обстоятельствах, которые представляют собой прямую параллель Гильдину "обращению к, Аэцию"», а именно обороты типа «terque quatuorque beati»[496]. Называя «Агиция» римским государственным мужем (Romanae potestatis virum), Гильда, по его мнению, намекал на слова Вергилия: nate, meae vires, mea magna potentia, solus[497], и тому подобное: «для аудитории, знакомой с этой строчкой, употребление слова vir во вступлении могло быть сочтено остроумной игрой со словом vires»[498]. Все это выглядит малоубедительно: все-таки Гильда достаточно знал латинский язык, чтобы не быть вынужденным заимствовать из Вергилия слова ter и vir.
В вышеупомянутой статье Кэйси и Джонса была сделана попытка отследить позднеантичные формы письменного обращения. Для этого авторами был использован материал папирусов (IV век) и «Барий» Кассиодора. Однако интересно было бы найти более близкие по времени и контексту формы обращения и титулатуры.
Таковые действительно имеются в «Новеллах» императора Валентиниана III[499], одна из которых прямо обращена к Аэцию, а в других он упомянут. В новелле IX, относящейся к 440 году, имя Аэция названо в связи с военными действиями против вандалов в Африке. Здесь он именуется excellentissimus vir patricius nostrus Aetius (превосходнейший муж, патриций наш Аэций)[500]. Новелла XVI (XVII), датированная июлем 445 года, прямо обращена к Аэцию с поручением разобраться в конфликте в галльской церкви. Она адресована Aetio viro illustri, comiti et magistro utriusque militiae et patricio. Заключается новелла припиской императора: «Divinitas te servet per multos annos, parens carissime» (Пусть сохранит тебя Бог на многие годы, дражайший родитель)[501]. Новелла XXXV (XXXVI), датируемая июлем 452 года, дважды упоминает Аэция, оба раза с одинаковым титулом: magnificus vir, parens patriciusque noster Aetius (великолепный муж, отец и патриций наш Аэций). Стало быть, сам император не считал неуместным обращение к Аэцию «vir» — «муж», в том числе и в том контексте, где речь прежде всего шла о его военных обязанностях. Из приведенных примеров следует, что наиболее существенными частями обращения к Аэцию были «патриций» и «муж» с различными титулами («превосходнейший», «великолепный» и другие; ср. «римский государственный муж» у Гильды).
Вообще в позднеримское время титул «патриций» был неразрывно связан с понятием pater, отец, причем под «отцом» понимался как отец империи, так и «отец» императора, лицо, играющее роль советчика и защитника государя[502]. Обращения императоров к людям, облеченным титулом «патриций» как к «отцу» или «родителю» вообще нередки.
Однако самое лестное, что можно было сказать Аэцию, — это назвать его «трижды консулом». Консулом Аэций становился в 432, 437 и 446 годах. В V веке занятие частным лицом должности консула трижды было исключительным явлением. Сами императоры многократно становились консулами: Аркадий — 6 раз, Гонорий — 13, Феодосии II — 18, Валентиниан III — 8 раз[503]. Среди частных лиц на Западе в период с 395 по 455 год многократное (два и более) занятие должности консула встречается четыре раза, на Востоке не встречается вообще. По два раза были консулами Стилихон и Петроний Максим, по три — Аэций и Констанций. Не нужно говорить о том, как близок был к трону Стилихон, будучи дядей и тестем императора Гонория. Констанций получил второе консульство в 417 году одновременно со своей женитьбой на сестре императора Плацидии и третье — за год до провозглашения Августом, в 420 году. Петроний Максим (консул 433 и 443 годов) после убийства Валентиниана III в 455-м занял престол. Таким образом, предоставление Аэцию, не члену императорской семьи, такой почести следует признать совершенно исключительным явлением. В 443 году Валентиниан III подписал закон (новелла 11), согласно которому человеку, бывшему дважды консулом, предоставлялось во всех случаях преимущество перед тем, кто был консулом однажды, даже если речь шла о патриции. Закон Валентиниана относился только к двум людям — Аэцию и Петронию Максиму. Неудивительно, что Аэций, имея такие почести, считал себя вправе требовать женитьбы своего сына на дочери императора Валентиниана III.
По нашему мнению, сведения о послании, скорее всего, действительно достигли Гильды в устной передаче. Использованная в письме к Аэцию удачная формулировка могла при своей актуальности стать частью обиходной фразеологии. За давностью лет (и, возможно, при том, что передача не была непосредственной) имя действительно могло исказиться, и Аэций оказаться смешанным с галльским магнатом Эгидием. Неопределенное Romanae potestatis vir могло скорее относиться к Эгидию, чей статус был довольно двусмысленным[504].
Еще более привлекательным кажется предположение Ф. Лота, который считал, что «декламаторский тон фразы, переданной Гильдой, позволяет думать, что в латинских школах Британии этим произведением восхищались и хранили его, как образчик стиля (comme modele de style)»[505]. В такой передаче письмо оказалось оторванным от исторического контекста, и Гильда, полагая, что обращения к римлянам за помощью происходили в период их непосредственного политического присутствия на острове, расположил письмо наиболее логичным, по его мнению, образом.
Подытоживая сказанное, мы можем согласиться с мнением Р. Турнейзена, К. Стивенса и И. Вуда, считавшими, что на деле письмо к Аэцию действительно было направлено в 440-х годах, и Гильда (ошибочно или из соображений своей художественной логики) неверно его датировал. К. Стивене обратил внимание на то, что описанная в письме картина — «варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам» (20) близко подходит к описанию у Гильды англосаксонского завоевания: «и от моря и до моря пылание огня, поднятого рукою восточных святотатцев, опустошив некоторые пограничные города и поля, не утихло, покуда не слизало, выжигая жутким алым языком, почти что всю поверхность острова до западного океана» (24)[506]. Кроме того, при датировке письма 429 годом получается, что «период процветания» длился всего десять лет — маловероятно, что в таком случае он надолго запечатлелся в памяти людей. Скорее всего, его следует относить к 411-441 годам.
Попутно возникает любопытный вопрос: почему, если верить Гильде, Аэций никак не отреагировал на письмо бриттов?
а) Достоверно известен аналогичный случай, когда Аэций при по лучении подобной просьбы отреагировал на нее, хотя бы, может, и формально. Такое посольство лично предпринял испанский епископ Идаций, автор «Хроники». В 431 году «Идаций епископ» — Идаций рассказывает о себе в третьем лице — «взял на себя посольство (suscepit legationem) к дуксу Аэцию, который в то время вел военные действия в Галлиях», с просьбой принять меры против бесчинство вавших в Испании свевов[507]. В следующем году Аэций послал в Испанию вместе с Идацием комита Цензория: «Когда Аэций одолел в бою франков и заключил с ними мир, комит Цензорий был отправлен послом к свевам, и с ними возвратился вышеупомянутый Идаций». Еще год спустя Цензорий покинул Испанию; со свевами был заключен мир[508]. Однако в 437 году комит снова отправился к свевам[509]. По неизвестным причинам его пребывание там кончилось вооруженным конфликтом: по возвращении он был осажден королем свевов Рехилой и сдался ему[510]. После кончины короля в 448 году Цензорий, который, судя по всему, все еще оставался в плену у свевов, был убит[511].
б) Хронист 452 года, как уже упоминалось, говорит о том, что британские провинции «отданы во власть саксам» (in dicionem Saxonum redigimtur)[512]. Хотя, как отмечает С. Малбергер, автора «Хроники 452 года» редко интересуют события за пределами Галлии, здесь он обращается к столь отдаленным событиям, чтобы продемонстрировать глубокий кризис империи в 441-443 годах, поражения и захват римских земель варварами. Далее хронист сообщает о следующих событиях:
«Аланы, которым дальние галльские земли вместе с жителями были даны для раздела патрицием Аэцием, подчинили их при вооруженном сопротивлении и, изгнав господ, силой добились владения землей. Сапаудия[513] отдана оставшимся бургундам для раздела вместе с местными жителями. Карфаген взят вандалами, и вместе с тем это слезное событие и потеря вырвало Африку из-под власти римского государства. И с этого момента ею владеют вандалы»[514]. Как полагают Кэйси и Джонс, нельзя говорить о том, что запись о взятии Карфагена размещена автором в тексте неверно; он желал подчеркнуть не сам факт взятия города в 439 году, а уступку Африки вандалам в 442-м[515] как венец всех предыдущих потерь.
Хотелось бы несколько усилить этот аргумент, обратив внимание на то, что все события в этом ряду так или иначе связаны с Аэцием. Аэций расселил аланов; расселение бургундов было последствием поражения, которое нанес им также Аэций (хронист сообщает об этом под 436 годом)[516]. Современники не без оснований могли полагать, что и потеря Африки в значительной мере была следствием конфликта Аэция с полководцем Бонифацием (о котором говорится у хрониста выше)[517]. Не связывал ли он и опустошение Британии с именем Аэция?
в) Наконец, Иордании, (Get., 191), рассказывая о битве на Каталаунских полях, упоминает о том, что в войске Аэция были саксы (Saxones)[518]. Обычно полагают, что имеются в виду саксы, расселявшиеся на северном побережье Галлии. А если нет?
6.3. БИТВА ПРИ БАДОНЕ
Мы приступаем к этой теме не без некоторой досады, ибо, во-первых, собственно о битве при Бадоне существует огромная литература, и на эту тему можно было бы написать отдельную книгу, и, во-вторых, это событие в позднейших источниках оказывается связанным с именем короля Артура, в силу чего любое обсуждение вопроса о «битве при Бадоне» почти неизбежно тонет в безбрежном море «артурианы».
Упоминание в главе 26 «О погибели Британии» о так называемой «битве при Бадоне» или, если быть совсем точным, — «осаде Бадонской горы» (obsessio Badonici montis), как называет ее Гильда, считается ключевым местом для датировки памятника[519].
Достоверно об этой битве известно лишь то, что там сражались саксы и бритты, но относительно того, кто именно командовал враждующими сторонами, согласия нет. Текст Гильды не исключает того, что предводителем войск при Бадоне был Амвросий Аврелиан; традиция — «Анналы Камбрии», Ненний — включают эту битву в число побед короля Артура. Кто потерпел поражение — также неясно, прежде всего из-за неясности географического положения Бадонской горы. Эту сомнительную честь приписывали могущественному королю Суссекса Аэлле, жившему якобы в конце V века, королю Уэссекса с неожиданным бриттским именем Кередик, королю Кента Ойску — сыну или внуку Хенгеста, а то и целой коалиции англосаксонских племенных групп.
Мы не будем рассматривать здесь вопрос о том, «кто командовал при Бадоне» (он выходит за пределы настоящей работы), и коснемся лишь предположительной датировки битвы на основании свидетельства самого Гильды и того, как эта датировка влияет на определение времени жизни Гильды и написания его труда.
Чтобы пояснить читателю еще раз, о чем идет речь, приведем эту фразу по-латыни, а также по-русски (мы даем «рабочий» перевод, не учитывающий всех тех предположений, о которых дальше пойдет речь):
Ex eo tempore nunc cives, nunc hostes, vincebant, ut in ista gente experiretur Dominus solito more praesentem Israelem, utrum diligat eum an non; usque ad annum obsessionis Badonici montis, novissimaeque terme de furciferis non minimae stragis, quique quadragesimus quartus (ut novi) orditur annus mense iam uno emenso, qui et meae nativitatis est.
«С этого времени побеждали то граждане, то враги, так, чтобы в роде сем мог бы Господь испытать обычным образом нынешний Израиль, — любит ли он Его, или нет; и до года осады Бадонской горы, новейшей почти что и немалой резни преступников, с которой сорок четвертый, как мне известно, начинается год, по прошествии, однако, одного месяца, когда и я родился».
К. Стивене удачно охарактеризовал этот пассаж в следующих словах: «Эта фраза настолько трудна, что смысл, который, как кажется с первого взгляда, должен был бы быть в этих словах, едва ли можно из них извлечь... Более того, в своем нынешнем виде это предложение для "О погибели Британии" совершенно необычно. Гильда — писатель трудный, постольку поскольку его фразы напыщенны и развернуты и потому что их грамматическая структура сложна — а не невразумительна, как здесь. Расхождения в рукописях множат подозрение, что здесь что-то не так. Более того, есть трудности и с самим смыслом»[520].
Для удобства читателя варианты текста — как рукописные, так и предложенные исследователями — сведены в следующую таблицу.
Ключевая фраза о битве при Бадоне («О погибели Британии», глава 26): варианты поправки
Курсивом отмечены нечетко читающиеся в рукописи слова.
прописными буквами отмечены слова, совпадающие во всех вариантах текста.
Т. О'Салливан, рассматривая этот вопрос, выделил в исторической мысли несколько течений, или, точнее, способов датировки этого события.
Первое из них, которое можно было бы назвать классическим или традиционным, поддержанное таким видным кельтологом, как Г. Циммер и освященное именем Теодора Моммзена[521], до сих пор является наиболее распространенным. Согласно Моммзену, битва произошла в год рождения Гильды 44 года назад, но абсолютная дата ее определяется по-разному: Моммзен, например, считал, что Гильда написал свой труд до 547-го (дата смерти Маэлгуна) и соответственно родился за несколько лет до 504 года. Той же точки зрения придерживался Ф. Лот: считая правильной датировку кончины Гильды примерно 570 годом, он полагал, что битва едва ли произошла ранее 490 года, и, скорее всего, до 502-го (если считать самым поздним моментом написания «О погибели Британии» 546 год — до смерти Маэлгуна)[522]. Относясь к произведению Гильды пренебрежительно, Лот считал, что предлагать какие бы то ни было поправки к тексту, ссылаясь на грамматическую правильность и ясность — просто издевательство, когда речь идет о Гильде[523]. Однако крупнейший кельтолог Р. Турнейзен на это все же осмелился, предложив читать вместо quique — cuique — «от которого»[524].
Сторонница той же гипотезы М. Миллер предложила следующую поправку к тексту Гильды[525]: в словах «сорок четвертый, как мне известно (ut novi), начинается год...» она предложила читать вместо ut novi — ut nove, понимая nove как «только что». При таком прочтении фраза приобретает следующий смысл: «до года осады Бадонской горы, новейшей почти что и немалой резни преступников, каковой год — сорок четвертый (так как календарный год только что начался, при том что, однако, прошел один месяц), когда и я родился»[526]. Данная поправка в принципе не вносит ничего нового в классическое прочтение этого места (Гильда родился в год битвы при Бадоне сорок четыре года назад), однако делает структуру фразы, которая, по-видимому, подверглась порче в процессе передачи, более ясной. По мнению Миллер, абсолютные даты должны быть 502-506 для рождения Гильды, и 545-549 — для публикации «О погибели Британии». И сейчас эта точка зрения продолжает оставаться популярной; ее высказывал, например, такой крупный историк, как Д. Н. Дамвиль, в пределах выработанной им хронологической схемы относивший битву при Бадоне примерно к 500 году[527]. Однако это не помешало И. Буду на страницах того же сборника «Гильда: новые подходы» высказать совершенно противоположное мнение (см. ниже).
Согласно второй точке зрения — «-англосаксонской» — «осада Бадонской горы» и соответственно рождение Гильды имели место не за сорок четыре года до написания труда Гильды, а сорок четыре года спустя после какого-то другого, точно не определенного события. Как выразился Т. О'Салливан, эта точка зрения имеет своего небесного покровителя — Беду Досточтимого. Беда в своей «Церковной истории народа англов» излагает события следущим образом (1,16):
Et ex eo tempore nunc cives, nunc hostes, vincebant, usque ad annum obsessiones Badonici montis, quando поп minimas eisdem hostibus strages dabant, quadragesimo circiter et quarto anno adventus eorum in Britanniam.
«И с того времени побеждали то граждане, то враги, до года осады Бадонской горы, когда они немало перебили тех самых врагов, примерно на сорок четвертый год после прихода их в Британию».
Иными словами, Беда считал, что эта неназванная у Гильды точка отсчета — появление англосаксов в Британии, что, по расчетам Беды, случилось около 449 года. Историки Нового времени обвиняли Беду в неправильной интерпретации Гильды (Г. Петри даже позволил себе сказать, что Беде что-то «прибредилось» — hallucinatus fuerit)[528]. Однако другие авторы — А. де ла Бордери, Д. Г. Уилер[529] — защищали Беду, подчеркивая, что Беда писал свои сочинения в начале VIII века и что имевшаяся в его распоряжении рукопись была, по меньшей мере, на триста лет старше нашей старейшей рукописи С.
Ла Бордери, указывая на то, что конструкция фразы Гильды в ее настоящем виде двусмысленна и даже безграмотна (можно понять так, что год написания «О погибели Британии» есть в то же время и год рождения Гильды)[530], предположил, что слова Беды о приходе саксов в Британию не придуманы им, а увидены в тексте Гильды, и что фраза Гильды звучала в ее первоначальном виде так: novissimaeque ferme de furciferis non minimae stragis, quique quadragesimus quartus adventus eorum in Britanniam (ut novi) orditur annus mense iam uno emenso, qui et meae nativitatis est, то есть: «последней почти что и немалой резни преступников, год которой считается сорок четвертый, как я знаю, после прихода их в Британию, которому пошел уже месяц»[531].
Уилер полагал, что о сражении, произошедшем 44 года назад, странно было бы говорить «в наше время». Приводя параллель из современности, он заметил, что, например, немецкие авторы, писавшие в 1914 году о франко-прусской войне 1870 года, говорили, что эти победы были одержаны отнюдь не «в наше время», а «во время наших отцов»[532]. Беда, по мнению Уилера, видел в имевшемся у него тексте Гильды, что битва «произошла на сорок четвертый год эры, которая, по мнению Беды, приблизительно совпадала с тем периодом, к которому он относил приход англосаксов». Этой точкой отсчета должен был являться момент, с которого в Британии прекратился традиционный для Римской империи счет годов по консулам, и случилось это якобы в 473 году, с началом правления императора Льва, что подтверждает традиционную датировку битвы 516 годом. При этом написание «О погибели Британии» должно быть отнесено примерно к 536 году: Гильде около 30 лет, битва произошла 30 лет назад — но не менее 20, так как те, кто видел оба события (битву и мятеж англосаксов), уже умерли[533]. При этом Уилер предлагал читать вместо ordinatur — «насчитывается» ordinant — «насчитывают», а слово novi понимать как прилагательное во множественном числе «новый» — то есть «по расчетам новых [авторов]».
С Бедой соглашался и К. Стивенс, также датировавший битву примерно 486 годом, считая истинной датой «прихода саксов» дату успешного англо-саксонского мятежа, зафиксированную «Галльской хроникой» (около 442 года)[534].
К сторонникам этой теории следует причислить и Полидора Вергилия. Полидор отмечал, что Гильда вспоминает об этой замечательной битве, поскольку сам родился в этот год, и этот год был через 44 года после прихода англосаксов в Англию, следовательно, в 492 году (к слову, Полидор считал местом битвы Нортумбрию)[535].
Здесь есть еще один любопытный момент. Дело в том, что наша ключевая фраза — «сорок четыре года назад спустя месяц» в издании Полидора отсутствует вообще. Что это — влияние Беды или такой вариант он нашел во второй своей, близкой к Авраншской, рукописи? Не является ли эта фраза прокравшейся в текст ранней глоссой одного из первых владельцев рукописи (сына Гильды, например), что объяснило бы и ее неуверенное правописание во всех рукописях?...
Третья точка зрения, «амброзианская», которой придерживались Ф. Сибом, С. Баринг-Гулд, Н. Толстой, Т. О'Салливан, считает событием, на сорок четвертом году после которого произошла битва при Бадоне и родился Гильда, победу Аврелия Амвросия над англосаксами. Подробно разработавший эту теорию Т. О'Салливан признает дату перехода Британии под власть саксов, приведенную в галльских хрониках, подлинной. Из текста Гильды очевидно, что прошло не так уж много времени после варварского «мятежа», когда бритты смогли объединиться против захватчиков под руководством Аврелия. Полагая, что письмо Аэцию, отражавшее самый Отчаянный момент в положении бриттов, на деле было послано в 446-554 годах, О'Салливан делает вывод, что победа Амвросия должна была иметь место в 447-457 годах (или чуть позже). Следовательно, сама «осада» должна быть датирована 490-500 годами. В данной схеме сорок четыре года — уже не промежуток, определяющий реальный возраст Гильды. О'Салливан приводит ряд аргументов, позволяющих полагать, что на самом деле на момент написания своего труда Гильда был сравнительно молодым человеком, может быть, лет 25-30, и написание «О погибели Британии», таким образом, должно быть отнесено приблизительно к 515-530 годам[536].
Следует отметить, что «победы Амвросия» часто представляют в виде длительной кампании («побеждали то граждане, то враги»); особенно живая картина этих событий развернута у Д. Морриса. Однако текст Гильды говорит, на наш взгляд, о том, что решающая победа Амвросия, благодаря которой бритты смогли бороться с завоевателями на равных, была однократным событием — «бросили вызов на битву победителям». Такое событие, естественно, запомнилось и вполне могло послужить точкой хронологического отсчета.
Удивительным гибридом «амброзианской» гипотезы с «классической» является теория, предложенная Н. Хайемом. Принимая дату «Галльской хроники», он считает, что начало 440-х годов знаменовало собою окончание «мятежа саксов», который начался несколько (менее десяти) лет назад. Битва при Бадоне произошла до этой даты, а в целом конфликт окончился для бриттов полным поражением, что, как полагает Хайем, в завуалированной форме отражено в «О погибели Британии». Таким образом, войну с саксами и битву при Бадоне он относит к 430-440 годам; в 441 году саксы одержали окончательную победу, а «О погибели Британии» было написано в 479-484 годах[537].
Аргументы Хайема в пользу того, что битве при Бадоне не стоит придавать решающего, глобального значения в истории Британии (как это делал, например, Д. Моррис) не лишены убедительности. Во-первых, считает Хайем, битва эта была отмечена Гильдой именно потому, что она имела для него личное значение — она произошла в год его рождения. Для Гильды важнее конкретный год, а не именно эта битва. Связав свое рождение с этим чудесным и счастливым событием, Гильда думал поднять свой авторитет[538].
В пользу того, что война окончилась полным поражением бриттов, Н. Хайем выдвигает следующие доводы. Во-первых, об этом говорит общее состояние страны — «не заселены теперь города нашего Отечества, как раньше, но они до сих пор лежат в трауре, опустошенные и разрушенные». Во-вторых, как считает автор, «в "О погибели Британии" присутствует неизменная корреляция между периодами политических катастроф и непокорностью Богу. То, что Гильда показывает нынешнее поколение исключительно порочным, предполагает, что его страдание от рук варваров также исключительно»[539]. Победы бриттов, по мысли Хайема, показали бы Гильде, что «Богзащищает победоносный и повинующийся ему народ: в рамках той системы объяснения истории, которая была у него, аморальнсть британского общества несовместима с военными победами»[540].
На наш взгляд, текст Гильды не позволяет принять подобные выводы. Связь благочестия с жизненным преуспеянием у Гильды не столь непосредственна, как кажется автору (это, скорее, какое-то кальвинистское представление). Говорить так — значит упрощать и выхолащивать содержание произведений Гильды. Основная мысль Гильды совсем не в том, что бритты и Британия процветают тогда, когда они покорны Богу. Трагедия его соотечественников, как старается нам показать Гильда, в их легкомыслии, неумении ценить дары Божьи. Бог даровал бриттам Британию, прекрасную плодородную страну, не имея при этом в виду никаких их особых заслуг и молитв (3). На этот великодушный дар бритты отвечают бунтом, тиранией, идолопоклонством (4). Следует наказание Божье — римляне завоевывают Британию, но это наказание не только за бунт против Бога, но и за трусость и легкомыслие. Появление христианства также представляется Гильде бескорыстным подарком, не обусловленным никакими достоинствами бриттов (8). Гонение — жестокое испытание для молодой церкви, но появление мучеников, подобных Альбану, — также «безвозмездный дар» Бога (10). После гонений церковь начинает процветать, но ее поражает яд ересей (12). Из этого своеволия вырастает тирания Максима, который лишает Британию защиты (13), и она страдает от варварских нашествий. Благочестие помогает наиболее смелым из бриттов одержать победу (20), но наступившее время процветания оказывается эпохой невиданного разврата, жестокости и безбожия (21), после чего следует и наказание — приход саксов. Пафос Гильды — не в том, что бритты просто переживают наказание за свои грехи (хотя это он тоже показывает), а в том, что они используют во зло время своего счастья и процветания. Уже хотя бы фраза Гильды — «Наглость врагов на некоторое время утихла — но, однако, не порочность наших: отступили враги от граждан, а не граждане от своих преступлений» (20) — могла бы сказать Н. Хайему, что для Гильды порочность отнюдь не несовместима с превосходством на поле брани. Очевидно, что отнюдь не благочестие помогло Маэлгуну расправиться с множеством королей, начиная с собственного дяди, который был окружен отважнейшими воинами (33).
Кроме того, если, по мнению Хайема, бритты в эпоху Гильды терпят «исключительные страдания» от рук варваров, платят им огромную дань, а сам Гильда якобы вынужден завуалированно критиковать саксов под именем «чертей» и «собак» и писать под странным псевдонимом «Гильда», чтобы не вызвать гнев всемогущего короля англосаксов, то, по меньшей мере, странно с его стороны говорить, что в его время царствует спокойствие (даже, пожалуй, «безмятежность» — serenitas), из-за которого молодое поколение расслабилось и потеряло моральные устои. Неясно также, почему война Амвросия Аврелиана в конечном счете завершилась поражением — неужели за те несколько лет, что, по мысли автора, прошли между Бадоном и 441 годом, он и его сотоварищи успели развратиться, а если успели, то почему Гильда об этом не говорит и ставит военное поколение в пример современникам?
В заключение следует сказать, что, видимо, перед нами один из многих случаев, когда общепринятая трактовка оказывается верной. Как, по нашему мнению, справедливо отметил Д. Моррис, «основные события — приход саксов и их мятеж, миграция [бриттов в Бретань. — Н. Ч.], сопротивление и одержанная бриттами победа были приняты как факт позднейшими историками, начиная с Беды — и это правильно, и потому, что они подтверждаются и датируются современными континентальными данными, и потому что опыт первых читателей Гильды накладывал на него, Гильду, определенные ограничения». Современный историк, говорит Моррис, может искажать события XVI или даже XIX века — большинство аудитории — не историки — не станут возражать. Однако если он «поздравит читателей XX века с тем, что им на своем веку не приходилось знать, что такое война [статья написана в 1966 году. — Н. Ч.], или начнет восхвалять Германию за то, что там с незапамятных времен без перерыва царит демократия, то ему никто не поверит. Опыт живых людей можно неправильно интерпретировать, но его нельзя выдумать»[541].
Четвертая и наиболее оригинальная хронологическая схема была предложена И. Вудом. Отметив, что слово «новейший» мало подходит к событию сорокачетырехлетней давности и подивившись, зачем нужно было отмечать, что прошел именно один месяц, он пишет следующее: «Если считать, что трудности этого пассажа заключаются в исключительном сжатии информации, можно предложить интерпретацию, которая объясняет трудные слова в следующем грубом переводе: "С этого времени [т. е. с победы Амвросия]... до года осады Бадонской горы, новейшей, и, конечно, не последней резни этих забияк (trouble-makers), прошло сорок три года [буквально: «начинается сорок четвертый год»], как я знаю, так как это сорок четвертый год с моего рождения, а теперь прошел месяц (с Бадона)". Другими словами, Гильда родился в год победы Амвросия, в то время как осада Бадона и написание "О погибели" произошли сорок три года спустя. Гильда просто избежал самоповтора. Эта хронология подтверждается также тем, что внуки Амвросия в эпоху Гильды занимали видное положение. Если считать, что Амвросию было по меньшей мере тридцать, когда он победил саксов, то разумеется, сорок три года спустя внуки Амвросия были уже взрослыми. Более того, Беда, как кажется, понял хронологию Гильды именно таким образом, ибо он датирует Бадон приблизительно через сорок четыре года после прихода саксов»[542]. В абсолютной датировке Вуд относит мятеж саксов к 440-455 годам; победа Амвросия произошла спустя недолгое время (скорее всего, менее чем через тридцать лет, ибо около 480 года Констанций Лионский говорит о мирном существовании британской церкви). Бадон и сочинение Гильды, таким образом, должны быть отнесены к последним десятилетиям V века, самое позднее — к 520 годам.
Как уже говорилось выше, выбор той или иной хронологической схемы — практически дело вкуса исследователя: в пользу большинства из изложенных выше точек зрения можно выдвинуть веские доводы.
По нашему мнению, написание «О погибели Британии» должно датироваться первыми двумя десятилетиями VI века, причем в хронологических расчетах «битву при Бадоне» можно вообще отбросить. Представляется очевидным, что мятеж варваров, описанный Гильдой в главе 25, — это событие, зафиксированное галльским хронистом в начале 440-х годов.
Рассказывая о последствиях мятежа англосаксов, Гильда употребляет имперфект, из чего можно сделать вывод, что страдания бриттов продолжались достаточно долгое время (iugulabantur... petebant... perstabant, 24). Далее Гильда прямо утверждает, что после трагедии «прошло некоторое время» — tempore... interveniente aliquanto (25), и англосаксы, перестав грабить провинцию в целом, возвратились «домой» (domum) — то есть, очевидно, в восточную часть острова, куда они, по выражению Гильды, уже запустили свои когти. После чего уцелевшие «сбегаются... и собираются с силами» (confugiunt... vires capessunt), бросают вызов варварам и одерживают победу под руководством Аврелия Амвросия.
Настала эпоха, «когда то граждане, то враги побеждали» (nunc cives, nunc hostes, vincebant) — перед нами снова имперфект. Из этого можно сделать вывод, что это время длилось также довольно долго, после чего последовала битва при Бадоне. Далее Гильда говорит, что на момент написания книги уже умерли те, кто на своем веку видел оба события — как «отчаянную погибель» Британии, так и «нечаянную помощь» (tarn desperati insulae excidii insperatique... auxilii, 26). Чтобы практически не осталось людей, помнящих 441 год, должно было пройти не меньше шестидесяти лет (причем надо учесть, что Гильда, по всей вероятности, общался с этими людьми в детстве и молодости, чем и обусловлено его замечание). Определенным указанием служит и то, что Аврелий Канин, по всей видимости, — внук Амвросия Аврелиана[543].
Исходя из этих данных, публикацию «О погибели Британии» нужно относить к рубежу V—VI веков, скорее, к первому десятилетию VI века. Дополнительным аргументом в пользу данного предположения может служить упоминание в главе 3 «О погибели Британии» того, что заморские товары раньше привозились по рекам Темзе и Северну (а теперь не привозятся). Как отмечает К. Р. Дарк, активное возобновление завоза в Британию импортных товаров, прежде всего керамики, относится к концу 520-х годов и, возможно, связано с тем политическим интересом, который проявлял к Западу император Юстиниан[544]. Так что написание Гильдой «О погибели Британии», вероятно, следует отнести к периоду 500-520 годов.
Однако это не должно отменять приведенной в ирландских анналах даты кончины Гильды — конец 560-х годов (особенно если считать указание на «сорок четыре года» не имеющим отношения к Гильде) и полагать (вместе с Т. О'Салливаном), что «О погибели Британии» написано молодым человеком. Гильда вполне мог дожить до восьмидесяти пяти — девяноста лет.
6.4. «КРОВОЖАДНЫЕ НЕ ДОЖИВУТ ДО ПОЛОВИНЫ ДНЕЙ СВОИХ»: УМЕР ЛИ МАЭЛГУН В 547 году?
Другая возможность для датировки жизни Гильды, или, по крайней мере, написания его труда, связана с датами жизни упоминаемых у него королей: Константина, Аврелия Канина, Вортипора, Кунегласа и Маглокуна.
Не все из них оставили яркий след в истории и легендах Уэльса. Наиболее известным из пяти является Маглокун (в средневековом произношении Маэлгун), который фигурирует как в светских сагах, так и в житиях святых и генеалогиях. Данные Гильды и этих источников не противоречат друг другу — Маэлгун был могущественным правителем североваллийской области Гвинедд.
Имя Вортипора также встречается в родословных валлийских династий. Поскольку его род был ирландского происхождения, то Вортипор фигурирует как в ирландских, так и в валлийских генеалогиях, а кроме того, мы располагаем первоклассным источником — надгробной надписью самого правителя, написанной латинским и ирландским (огамическим) алфавитами.
Что касается Кунегласа, то, хотя о его жизни ничего не известно, генеалогии называют его двоюродным братом Маэлгуна и соответственно он фигурирует в родословной правителей Гвинедда.
Константин же и Аврелий Канин с трудом поддаются идентификации. Аврелия Канина, видимо, следует считать потомком упомянутого у Гильды Аврелия Амвросия, однако судя по всему, он (как и пишет Гильда), не оставил после себя потомства[545]. Имеющиеся в поздних генеалогиях туманные упоминания о различных правителях Корнуолла по имени Константин также не позволяют уверенно отождествить Константина Гильды с кем-либо из них.
Однако могут ли данные об этих правителях помочь датировать произведение Гильды? Для того чтобы ответить на этот вопрос, можем ли мы датировать с определенностью их правления?
Никаких дат правления этих королей, кроме Маэлгуна, мы не имеем. Неоднократно делались попытки определить время их жизни на основании родословных, однако до сих пор к определенному мнению историки не пришли.
Заметка о смерти Маэлгуна имеется в «Анналах Камбрии», записи которых за VI век, как уже неоднократно говорилось, сомнительного происхождения. Как утверждают «Анналы Камбрии», Маэлгун скончался в 547 году: «Большая чума, в которой скончался Маэлгун, король Гвинедда» (mortalitas magna in qua pausat Mailcun rex Genedot[aep[546].
Легенды о смерти Маэлгуна от «желтой чумы», которая представлялась в виде желтого чудовища, заглянувшего в замочную скважину церкви, где скрывался король, были широко распространены в Средневековье, поэтому не исключена возможность, как указывает О'Салливан, что хронисты просто отождествили ту эпидемию, от которой по легенде, скончался Маэлгун, с крупной эпидемией конца 540-х годов, упомянутой в известных им ирландских источниках[547]. Эту эпидемию обычно отождествляют с эпидемией бубонной чумы, которая прокатилась по Восточной Римской империи в начале 540-х годов, описанной у Прокопия Кесарийского[548].
Справедливости ради, в ирландских источниках чума 540-х годов именуется не только и не столько «желтой», как утверждает О'Салливан; «желтым» (buide) обычно называли великий мор второй половины 660-х годов, а эпидемия середины VI века в ирландских источниках именуется crom (красно-коричневая, красная)[549]. Видимо, позднее в традиции она смешалась с чумой VII века, явлением иным по своему характеру (современные медики полагают, что то был возвратный тиф).
Согласно генеалогиям, отца Маэлгуна звали Кадваллон Долгорукий (Llaw (h)ir), сын Энниауна, а мать Кадваллона была ирландкой[550]по имени Меддив[551].
В литературе иногда встречается дата смерти Кадваллона — 534 год. Казалось бы, это могло помочь датировке произведения Гильды, поскольку таким образом начало и конец правления Маэлгуна были бы точно датированы 534-547 годами. Но откуда получена эта дата?
В середине XII века Робер де Ториньи[552], аббат бенедиктинского монастыря Мон-сен-Мишель, автор ряда исторических сочинений, в том числе истории английского короля Генриха I, переписал ряд старых записей из бретонских анналов. (Как мы помним, Авраншская рукопись Гильды также принадлежала монастырю Мон-Сен-Мишель). В нынешнем виде записи датированы от Рождества Христова.
Пять первых из них заслуживают особого внимания. Приведем их полностью:
«421. Родился св. Гильда. В его дни был Артур, король бриттов, сильный и добрый.
513. Заморские бритты (transmarini Britanni) пришли в Арморику, т.е. Малую Британию.
534. Убит Каваллон (Cavallonus), могущественнейший король Большой Британии.
580. Были епископами святые Самсон, Маклу (Maclous), Маглорий (Maglorius) и Павел.
643. Дагоберт, король франков и св. Юдикаэль учинили мир»[553].
Мы согласны с Т. О'Салливаном, который вслед за П. К. Джонстоном[554] полагал, что датировка в этих анналах сдвинута на сто лет вперед: таким образом, датой рождения Гильды должен быть 521 год (видимо, увязанный с одной из датировок битвы при Бадоне), а вторая дата на самом деле — 634 год, дата смерти другого Кадваллона, также короля Гвинедда[555]. Возможно, что ошибочная дата от Рождества Христова и дала автору Первого жития (который мог быть знаком с этими анналами или их прототипом) повод утверждать, что Гильда прибыл в Бретань в третьей четверти V века[556]. Мнение М. Миллер о том, что положение записи о Кадваллоне между других Записей[557], в частности, перед записью о святых Самсоне и Павле, действовавших в VI веке, свидетельствует о подлинности этой хронологии, не кажется нам убедительным. В конце концов, анналы дошли до нас только в выписках, и неизвестно, ни что собой представляла выглядела оригинальная датировка[558], ни сами анналы, так что датировка царствования Маэлгуна на основании даты смерти его отца не может считаться достоверной.
Трудно определить и возраст Маэлгуна на момент написания «О погибели Британии». Популярно мнение, что «изящный учитель всей Британии», о котором говорит Гильда в главе 36, учил и самого Гильду, и Маэлгуна, и что этим учителем был святой Ильтуд[559]. Однако если считать, что на момент написания своего сочинения Гильде было 44 года, то эта теория плохо совместима с тем, что пишет Гильда чуть ранее, в главе 33, цитируя 54-й псалом: «кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих». Из этого следует, что Маэлгуну, скорее всего, не больше тридцати пяти.
Приблизительный подсчет родословных по поколениям, осуществленный Т. О'Салливаном, показал, что Вортипор, Кунеглас и Маэлгун действительно должны были жить в первой половине VI столетия, причем ближе к его началу[560]. Это подтверждает общую схему датировки, предложенную нами выше. Однако говорить о 547 годе как о безусловном terminus post quem для написания «О погибели Британии» достаточных оснований нет.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Integritatis tamen eius поп leve documentum est. Английский историк Уильям Ньюбургский, характеризуя сочинение Гильды, именно так высказался о нем: «Его свидетельство — честности немалой»[561]. При этом он употребил латинское слово integritas, которое подходило к Гильде, может быть, гораздо больше, чем он думал. Понятие «честности» выступало здесь у Уильяма в самом прямом смысле этого слова: откровенность, способность говорить правду в глаза.
Между тем, как все латинские слова, слово integritas очень многозначно. Это не только «честность» и «бескорыстие. По происхождению своему integer — это «неприкосновенный», «нетронутый». Поэтому integritas — это и «безупречность», «сохранность», в том числе и тела (применительно к девственности, безупречному здоровью), и чистота (в том числе речи, стиля), и, конечно «честность», но в то же время и (в широком философском смысле) — «неприкосновенность» как нерасчлененность, совокупность единого целого, не разбитого на элементы, цельность натуры.
Хочется вернуться к тому, о чем говорилось во вступлении — к нашему личному отношению к Гильде. Может быть, если бы мне пришлось встретиться с Гильдой так же, как обычно встречаются с ним историки — в поисках информации о приходе англосаксов в Англию, он вызвал бы у меня такое же раздражение, как и у большинства из них.
Мое знакомство с Гильдой было совсем другим: я искала информацию по интересовавшей меня тогда теме человеческих жертвоприношений у кельтов. В одной статье я встретилась со ссылкой на Гильду: здесь высказывалось предположение, что там, где Гильда говорит о «горах, холмах или реках, некогда погибельных» (4), речь идет именно о человеческих жертвоприношениях. Поэтому читать Гильду я начала с этих первых глав, третьей и четвертой, — с величественного гимна Гильды своей родине — и столь же величественного осуждения в ее адрес. Не знаю как для английских авторов, а для россиянина в чувствах Гильды, мучительно переживающего трагические события в истории своей родины на протяжении прошедшего столетия, нет ничего заслуживающего иронии или насмешки. И можно только удивляться, насколько в изложении большинства историков несимпатичной личностью выглядит сам Гильда и насколько бездарным — его произведение.
Гильда, пишет в «Словаре национальной биографии» Т. Таут, — «человек мрачного характера, раздраженный и огорченный успехами саксов, глубоко сознававший пороки и слабости своих соотечественников». Что касается его труда, то «литературные достоинства этой работы весьма малы»...[562] «Если уж есть на свете многословное, нудное и раздражающее произведение, — то это De excidio et conquestu Britanniae Гильды», — вторит почти сто лет спустя Л. Алкок[563].
Особенно отвратительной личностью Гильда показан в недавней (1994) монографии Николаса Хайема. Употребляемая Хайемом фразеология (может быть, и ненамеренно) создает крайне непривлекательный образ как самого Гильды, так и его произведения: «его рассказы... плавающие во временной мути (soup)»[564], «автор, в писаниях которого особой скромности не заметно»[565], «если отбросить долю риторики, — а по временам и истерики (rhetorical — even at times hysterical)...»[566], «самозваный (self-appointed) пророк»[567], «коктейль из библейских фрагментов и аллюзий»[568], «восстановление бриттской покорности этому атлетическому (muscular) Богу... было единственной надеждой на успех»[569] и т. д.
Гильда выглядит еще более неприглядно, если посмотреть на то, как Н. Хайем представляет себе сам процесс написания им «О погибели Британии». Конечно, взгляд на Гильду как на наивного монаха, записывавшего в простоте душевной свои туманные представления об окружающем мире, морально устарел, однако Н. Хайем переходит в другую крайность. «О погибели Британии» в его представлении — это расчетливо сконструированный пропагандистский монстр; на его страницах Гильда хитро манипулирует аудиторией, жонглируя словами и понятиями. В изображении Н. Хайема Гильда — мелкий, суетливый человек, для которого переживания и стремления окружающих лишь повод для манипуляции, игры на чувствах читателя, близорукий и ограниченный в своей христианской идеологии, вне которой он не воспринимает мир. Бездушная и всепроникающая идеологичность, на которой, по мнению Н. Хайема, построено «О погибели Британии», делает из Гильды просто какого-то латиноязычного Геббельса V столетия.
Однако были и другие мнения. Прославленный историк бретонского народа — Артюр Ле Муан де ла Бордери — выступил в защиту «мудрейшего из бриттов»: «Иногда этот труд ["О погибели Британии". — Н. Ч.] упрекают в том, что это не столько история, сколько сатира на бриттов, и зачастую сатира несправедливая, преувеличенная. Говорить так — значит совершенно не понимать намерений автора и характера его книги. Гильда — моралист, ученый и даже проповедник. Будучи убежден в том, что несчастья Британии в первую очередь имеют своей причиной пороки бриттов, он, как в прошлом, так и в настоящем, обличает их и ищет орудия для борьбы с ними. Но в то же время его побуждения — в высшей степени патриотичны, и если он буквально до крови бичует эти пороки, то это потому, что, в его глазах, именно они погубили Британию, и он хочет, пытаясь уничтожить их, приготовить нравы, души и сердца к преобразованию, к возрождению родины... Разве его любовь к бриттской родине не пылает в начале, в описании острова Британии, которым он открывает свою книгу?...»[570]
Валлийская исследовательница Венди Дэвис также пишет, что «Гильда, однако, тщательно отмечает присутствие каких-либо благородных и добрых моментов в каждой сфере жизни, — факт, который часто забывают, несправедливо, как всегда, изображая его личность (injustice commonly done to his personal portrait)»[571]. «Гильда, — говорит она далее, — пишет в тоне сдержанной и страстной искренности, а не благочестивого ханжества»[572]. Симпатизировал Гильде и Т. О'Салливан: «Бывают времена, когда пророк — это самый полезный и искренний патриот. Может быть, то, что его снова и снова обвиняют в "очернительстве" — это лишь выражение вполне законного стремления общества защитить себя. Однако кажется несколько нечестным, что такие обвинения продолжаются и полтора тысячелетия спустя»[573].
У каждого — даже не века, а десятилетия — был свой образ Гильды. В XVIII веке Э. Гиббон осуждал его со своих просветительских позиций за клерикальные взгляды. Идеология XIX века требовала от Гильды ума и образованности (в своем понимании) и, не найдя таковых, объявила его дураком и невеждой, а то и вообще отказывала ему в существовании, считая «О погибели Британии.» подделкой то ли англосаксонского, то ли валлийского клирика. Рецидивы такого отношения встречались и в XX веке — в статьях П. Грожана, написанных в 1950-х годах, имя «Гильда» всегда фигурирует в кавычках — как условное имя автора подделки.
В конце XX века, начав, наконец, чувствовать стиль Гильды, его искусство в расположении материала и планировке построенного им «здания своего сочиненьица» (37), исследователи тем не менее продолжают испытывать неприязнь к его «идеологичности», к отсутствию столь модной и столь желанной случайной информации в его произведении. Гильда говорит нам только то, что хотел сказать. Ближе ли к истине был образ Гильды XII века — образ благородного и оскорбленного аристократа, бросающего в море все свои «многочисленные и прекрасные книги»?
В начале VII века святой Колумбан впервые упомянул о Гильде, говоря о нем, как о прославленном ученом, который своему ирландскому корреспонденту что-то «изящнейшим образом отписал». Может быть, сам Гильда и хотел бы, чтобы о нем знали только это — elegantissime ille rescripsit.
Н. Ю. Чехонадская
ГИЛЬДА ПРЕМУДРЫЙ О ПОГИБЕЛИ БРИТАНИИ[574]
1. [Предисловие] Что бы ни изложил я в сем послании, скорее рыдая, нежели упражняясь в красноречии, пусть в безыскусной, но доброжелательной манере, пусть никто не думает, что я высказываю это, движимый чувством презрения ко всем и [считаю себя] лучше каждого, раз собираюсь оплакивать слезными жалобами всеобщую погибель Добра и скопление Зла, но, соболезнуя Родине в ее несчастьях и бедствиях, намерен предложить утешительные лекарства, так как я решил возвещать об опасностях страшной войны не столько отважнейшим воинам, сколько ленивейшим.
Признаюсь, что я молчал с огромной скорбью в сердце (и тому свидетель Господь, знающий внутренняя моя)[575] на протяжении десяти или более минувших лет[576]. Моя неопытность вкупе с ничтожными моими заслугами мешали мне написать хоть какое-нибудь увещаньице[577].
Все же я читал, что дивный законодатель из-за сомнения в одном слове не вошел в желанную землю[578]; что сыновья священника, поднеся к алтарю чуждый огонь, погибли скорой смертью[579], что народ, исказитель Слова Божия, числом в шестьсот тысяч человек[580], не считая двух правдолюбцев[581], народ, некогда самый дорогой для Бога (раз ему проложен был легчайший путь по гальке в пучине Красного моря[582], пищей ему был хлеб небесный[583], и новый напиток вышел из скалы[584], и оружие его стало непобедимым из-за одного лишь упорного поднятия рук![585]) — погибал поодиночке от зверей[586], железа[587] и огня[588] в пустынях Аравии; что после подхода неведомыми (хотя бы и Иордана!) вратами[589] и стены вражеского города были подорваны по воле Божией одним лишь звуком труб[590]; что плащ и малое количество золота, будучи взяты из заклятого, погубили множество народу[591]; что незаконный договор с жителями Гаваона, хотя и вырванный хитростью[592], стал причиною смерти не одного человека[593]; и что по грехам людей жалостные голоса пророков, и более всего Иеремии, оплакивали разрушение града своего в четырех алфавитных песнях[594].
Да, видел я в наше время то, что и он мог бы оплакать: «Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником»[595] — это о Церкви; «как потускнело золото, изменилось золото наилучшее!»[596] — то есть сияние Слова Божьего. «Сыны Сиона» — то есть святой матери-Церкви — «драгоценные, равноценные чистейшему золоту»[597] — «жмутся к навозу»[598].
И так же было невыносимо, как и ему, человеку столь выдающемуся, — мне, пусть и презренному и, может быть, и он так же, поднимаясь до предела скорби, мог бы оплакать таких же живущих в процветании знатных людей, говоря: «князья ее были в ней чище снега... они были телом краше коралла[599], вид их был как сапфир»[600].
Изумляясь в Ветхом Завете и этому, и многому другому, словно зеркалу нашей жизни, я обращался и к Новому, и здесь читал яснее то, что, может быть, раньше мне было непонятно; тени отступали, и истина сияла ярче.
Я читал, говорю, что Господь сказал: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева»[601]. И наоборот: «а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».[602] И опять: «нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам»[603] и то же: «горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры»[604]. Я слышал: «многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном»[605]. И из другого места: «говорю вам: [...] отойдите от Меня, все делатели неправды»[606]. Я читал: «блаженны неплодные [...] и сосцы непитавшие!»[607] И наоборот: «и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились; после приходят и прочие девы и говорят: "Господи! Господи! отвори нам". Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам: не знаю вас»[608]. И я, конечно, слышал: «кто будет веровать и креститься, спасен будет; и кто не будет веровать: осужден будет»[609].
И я читал, как, по выражению апостола, дикую маслину привили к корню хорошей маслины, но, если она не боится, а превозносится, то от общения с этим корнем тучности ее следует отсечь[610].
Я знал милосердие Божие, но и суда боялся; я восхвалял благодать, но страшился воздаяния каждому по делам его[611]; различая несхожих овец из одной овчарни[612], я по заслугам называл Петра блаженнейшим ради его простосердечного исповедания Христа[613], а Иуду — несчастнейшим из-за любви к жадности[614]; Стефана — славным ради его мученического венца[615], а Николая — жалким из-за печати его грязных ересей[616]. Разумеется, я читал: «все у них было общее»[617], но и вот что сказано: «что это согласились вы искусить Духа Господня?»[618]
Напротив, я видел, как возрастала беспечность людей нашего времени, если им нечего бояться.
Таким образом, перебирая в своем потрясенном уме это (и много большее, что мы решили опустить ради краткости), с такой болью в сердце, столько раз, — если, говорю я, народ, особенный из всех наций, семени царского и рода святого[619], которому Он сказал: «Первенец мой Израиль»[620] — и его священников, пророков, царей, за столько веков, апостола, служителя и членов Его первой Церкви Господь не пощадил, когда они отступали от праведного пути — что же Он сделает за такую черноту нашего времени?! Ведь ему — кроме тех нечестивых, огромных грехов, которые творит оно вместе со всеми злодеями мира, прибавилось и еще какое-то, словно врожденное ему неистребимое бремя глупости и непроходимого легкомыслия.
Ну что? Я говорю сам себе: «тебе ли, несчастный, доверена такая забота, словно выдающемуся и наилучшему ученому, так что ты противостоишь ударам такого мощного потока и вопреки этой цепи чудовищных преступлений, широко и беспрерывно протянувшейся на столько лет, бережешь тебе доверенное и молчишь? Это все равно, что сказать ноге — наблюдай и руке — иди. Есть в Британии правители, есть наблюдатели[621]. Что же ты там еще вознамерился лепетать какую-то чушь?!» — «Есть, говорю, есть, если не больше, чем нужно, то и не меньше. Но постольку поскольку они согнуты и задавлены таким весом, они и передохнуть не могут».
Стало быть, мои мысли были заняты такими вот (или еще того горше) соображениями. Они, словно должники, в течение, как я уже сказал, долгого времени (пока я читал «есть время говорить и время молчать»[622]) — все время словно бы толкались в узком портике смущения[623]. Тем не менее однажды меня завоевал и победил Заимодавец, сказавший: «Если у тебя и нет той смелости, чтобы между способными изрекать правду созданиями, будучи вторым по разумному происхождению от ангелов[624], не бояться быть обожженным клеймом золотой вольности, не должно тебе бежать, по крайней мере, чувства понятливой (хотя и бессловесной) ослицы[625], охваченной Духом Божиим, которая не хотела быть средством передвижения для волхва[626] в тиаре[627], намеревавшегося проклясть народ Божий. Она придавила к узкой стене виноградника его решительную ногу — хотя из-за этого и чувствовала враждебные удары — и указала ему, пусть неблагодарному и бешеному, словно указательным пальцем на небесного ангела (которого тот человек, охваченный грубой глупостью, не мог увидеть), обнажившего меч и преграждающего дорогу, и тому, кто бил ее против закона и природы, — на свои невредимые бока»[628].
Таким образом, подвигнутый в ревности к священному закону дома Господа, или разумными доводами, или мольбами религиозных братьев, — теперь уплачиваю долг, взятый за много времени до того, — может быть, скромно, зато как мне кажется, благочестиво, и по-дружески по отношению к некоторым выдающимся новобранцам Христовым, но тяжко и невыносимо для глупых отступников. Из них первые (я не лгу) приняли это с обильными слезами, которые текут из любви к Богу, а вторые — также с грустью, но которая, однако, была вызвана негодованием и малодушием схваченной на месте преступления совести[629].
2. Но до исполнения обещанного, если Богу будет угодно, попытаемся рассказать немного о местоположении, о строптивости, о подчинении, о восстании, опять о подчинении жестокому рабству; о религии, о преследовании, о святых мучениках, о различных ересях, о тиранах, о двух опустошавших племенах, о защите и снова опустошении, о втором отмщении и третьем опустошении, о голоде, о послании к Агицию[630], о победе, о преступлениях, о внезапной вести о приближении врагов, о пресловутой чуме, о совете, о враге, гораздо свирепее первого, о разрушении городов, об уцелевших, о последующей победе отчества, которая дана в наше время по воле Божией.
3[631] Британия — остров почти на крайней границе [земного] круга — выровнена от юго-запада в направлении запада и северо-западо-запада божественными, как говорят, весами, которые взвешивают всю землю, занимая место ближе к северному полюсу. Она занимает в длину восемьсот миль, в ширину двести, не считая разнообразных мысов с протяженными косами, которые омываются изогнутыми изгибами океана. Она ограждена его весьма обширным и, скажу даже, непроходимым кругом отовсюду, за исключением пролива южного берега, которым плавают в Бельгийскую Галлию. Она орошается устьями двух благородных рек — Тамесиса[632] и Сабрины[633], словно рукавами, через которые некогда суденышки привозили заморские предметы роскоши, а также другими, меньшими [реками]. Она украшена дважды десятью и дважды четырьмя городами, и многими укреплениями, и полезными сооружениями — стенами, зубчатыми башнями, вратами домов, коньки крыш[634] которых грозными обрывами тянулись ввысь, скрепленные мощной скрепой. Она одарена широко протянувшимися полями и расположенными на живописном месте холмами, пригодными для мощного земледелия, перемежающимися горами, в высшей степени пригодными для пастьбы животных; их цветы разноцветные, когда их колышут человеческие шаги, как бы изящно запечатлевали ту же картину, как избранная невеста, одаренная различными драгоценностями; светлыми источниками с частыми струями, играющими камушками, белыми словно снег, и ярко блестящими реками, змеящимися томным лепетом и дарящими тем, кто прилег на их берегах, залог сладкого сна; умытая и холодными озерами, бьющими через край потоком живой воды[635].
4. И она, высоко поднявшая голову и ум, с тех пор, как была заселена, неблагодарная, восставала — ныне против Бога, иногда против граждан, а подчас даже заморских царей и [их] подданных. Что же может быть отвратительнее и ниже людей, осмелившихся либо иметь, либо ввести такое положение вещей, чтобы отказывать Богу — в страхе, добрым согражданам — в любви, поставленным в высшее достоинство (если речь не идет об ущербе для веры), — в должном почете, ломать веру в Божественный и человеческий разум, и, отбросив страх неба и земли, руководствоваться собственными измышлениями и похотями?
Следовательно, я опускаю те старые и общие со всеми язычниками ошибки, которыми до прихода Христа во плоти был связан весь провинившийся человеческий род, и не перечисляю сами страшные диавольские знамения отечества, едва ли не превосходящие числом египетские, многочисленные уродливые очертания которых мы созерцаем и сегодня внутри или вне заброшенных стен, обычным образом застывшие[636] искаженными лицами[637]. И я не указываю по имени те самые горы или холмы или реки, некогда погибельные, а теперь поистине полезные для человеческого употребления, посредством которых слепой тогда народ приумножал божественное служение. Я умалчиваю о древних годах отвратительных тиранов, которые получили известность и в других, далеко расположенных областях, так что Порфирий, бешеный восточный (против церкви) пес к своему безумию и тщеславию добавил пером даже и следующее: «Британия, — пишет он, — плодородная провинция на тиранов»[638].
Я попытаюсь говорить в первую очередь только о тех злодеяниях, что она претерпела и нанесла другим — гражданам и далеко расположенным — во времена римских императоров. Однако насколько смогу, — не столько из документов отчизны и указаний писателей, поскольку, даже если таковые и существовали, они или сожжены огнем врагов, или увезены далеко флотом изгнания граждан и недоступны, — сколько из заморского рассказа, который, прерываемый частыми перерывами, недостаточно ясен.
5. Ведь когда цари римлян добились власти над миром и подчинили соседние области или острова по направлению на восток, они укрепили силами доброй славы первый мир с парфянами на границе индов.
Когда это свершилось, почти по всей земле прекратились войны, однако некий непреклонный ход к западу блеска пламени[639] нельзя было остановить или погасить бурей голубого океана, — но, переправившись на остров для его обустроения, они привезли законы и подчинили народ, невредный, но неверный, не столько железом, огнем и машинами, как другие народы, как одними только угрозами или судебными преследованиями[640], который только на поверхности, с нерешительным видом и со скорбью в глубине сердца, показывал свою покорность приказам.
6. Но когда они почти немедленно отправились в Рим, как говорили, тоскуя по родине[641], и нисколько не подозревая восстания, правителей, оставленных ими для возвещения или более полного утверждения римского правления, истребила коварная львица.
Когда сенату возвестили, что они сотворили такое, то он поторопился с соответствующим войском отомстить «хитрым лисичкам», как они их называли[642]. А те не подготовили в море флот, который мог бы мужественно сражаться за отечество, и не собрали на берегу какое-нибудь каре, правый фланг или другое военное построение, но вместо щитов в бегстве подставляли свои спины и шеи мечам, и «трепет холодный их пронизывал до костей»[643] они по-женски протягивали руки (чтобы их связали), так что это разнеслось в поговорку и в насмешку далеко и надолго[644], что бритты ни в войне не сильны, ни в мире не верны[645].
7. Таким образом, римляне, истребив многих предателей и многих обратив в рабство и сохранив в качестве зависимых, — дабы земля не обезлюдела совершенно, — покинув отечество, не ведающее о вине и оливках[646], отбыли в Италию, оставив некоторых своих управителей, — плети для спин туземцев и ярмо для их загривков, намереваясь прилепить к почве имя римского рабства и не столько военной силой, сколько плетью собирались укротить лукавое племя, и, если дело того требовало, как говорится, меч, опустошив ножны, привесить сбоку, чтобы считалась она не Британией, а Романией и сколько бы она не могла иметь меди, серебра или золота, отмечалось изображением Цезаря[647].
8. Между тем как остров оцепенел от ледяного холода и словно очень дальним удалением земель не был близок к видимому солнцу, воистину не временное солнце с небесного свода, но с самой вышины небесной тверди, превосходя все времена, представляя всему миру пресверкающее солнце[648] во времена, как нам известно, Тиберия Цезаря, при котором Его религия распространялась без всякого препятствия (принцепс при противлении сената угрожал смертью доносчикам на Его воинов)[649], впервые пожертвовал Свои лучи, то есть Свои предписания, Христос.
9. Эти предписания, которые хотя и были приняты жителями без воодушевления, некоторыми, однако, полностью, а другими менее — до девятилетнего преследования Диоклетиана, во время которого церкви по всему миру были разрушены, и все Святые Писания, которые смогли найти, сожжены на улицах и избранные священники стада Господня перерезаны вместе с невинными овечками, чтобы, если можно так было сделать, даже и следа какого-нибудь в тех провинциях, где появилась христианская религия, ее не осталось[650]. Тогда, как рассказывает история Церкви[651], — сколько было бегств, сколько убийств, сколько различных смертных казней, сколько падений отступников, сколько славных венцов мучеников, сколько бешеного гнева преследователей, сколько, напротив, терпения у святых. Так что как будто вся церковь устремилась густою толпою, наперегонки, оставив потемки мирские за спиной, к прекрасным угодьям Царствия Небесного, словно к подобающему ей сиденью.
10. И так прославил свое милосердие к нам Господь, желающий спасти всех людей и зовущий не меньше грешников, чем тех, кто считает себя праведниками. Он, как мы понимаем, во время вышеуказанного преследования[652], безвозмездным даром, дабы густая мгла черной ночи не охватила Британию совершенно, зажег нам светлейшие светильники святых мучеников, погребения тел которых и места страстей, если бы они не были отняты у граждан зловещим рубежом варваров, более всего из-за наших грехов, немало бы внушали теперь душам усердной горячности к божественной любви: святого Альбана Вероламского[653], Аарона и Юлия[654], граждан Города легионов и прочих обоих полов в разных местах с высочайшим мужеством, как я говорю, державшихся в строю Христовом.
11. Из которых первый после того, как любви ради сначала спрятал дома исповедника, гонимого преследователями, и почти-почти уже схваченного, подражая и в этом Христу, положившему душу свою за овец, и, поменявшись с ним одеждой, в решительный момент в одеждах вышеупомянутого брата охотно предал себя гонителям. И так, угождая Богу в своем исповедании и казни в присутствии нечестивых, римские тогда знамена выставлявших с отвратительной роскошью[655], чудесно украсился знаками чудес, так как по горячей молитве те сухие и очень мало хоженые израильские пути, когда ковчег Завета долго стоял над речной галькой в середине русла Иордана[656], подобным же образом он открыл путь неведомый через русло благородной реки Тамесиса[657], с тысячью людей перейдя посуху пешком, причем с обеих сторон речные водовороты висели [в воздухе] наподобие отрогов скал[658], и превратил прежнего палача, зрящего столько чудес, в агнца из волка, и заставил один с собой триумфальный венец мученика жаждать более и искать сильнее.
Некоторые же воистину так были измучены разнообразными пытками и разодраны неслыханным растерзыванием членов, что без промедления прибили к высоким вратам [небесного] Иерусалима трофеи своего славного мученичества. А те, кто остались, прятались в лесах, пустынях и заброшенных пещерах, ожидая от справедливого правителя всех, Бога, когда-нибудь сурового осуждения палачей, себе же — защиты для души.
12. Таким образом, не прошли целиком еще десять лет вышеупомянутого волнения, как нечестивые эдикты завяли со смертью своих творцов[659]. Все воины Христовы радостными глазами словно увидели после зимней и продолжительной[660] ночи хорошую погоду и ясный свет небесного свода. Обновляют церкви, разрушенные почти до основания, базилики святых мучеников основывают, строят и завершают и, словно выставляя повсюду победные знамена, празднуют праздничные дни. Свершают таинства чистым сердцем и устами, ликуют все дети, словно согревшись в лоне святой матери-Церкви.
Это созвучие главы и членов Христовых оставалось сладкозвучным, покуда арианское предательство, словно жестокий змий, не заставило, излив свой заморский яд, пагубным образом разлучиться братьев, живших, как одно. И как будто дорога была проложена через океан, всякие всевозможные дикие звери каких угодно ересей изливали кошмарной пастью смертоносный яд, и наносили зубами смертельные раны отечеству, всегда желающему услышать что-нибудь новое и ни за что определенное крепко не держащемуся[661].
13. Таким образом, пока росли чащи тиранов и почти что уже прорастали в огромный лес, остров, сохранивший имя римское, но не кровь и закон, вместо того чтобы отбросить семя своей горчайшей посадки, послал в Галлию Максима[662] «впереди толпы многолюдной» Сообщников[663], украсив его даже знаками императорского достоинства, которые он носил не прилично, и не законным образом, но по тираническому обычаю и подучив бунтующее войско. Он, присоединив сначала хитростью, нежели добродетелью, к своему преступному царству некоторые пограничные районы или провинции против римского закона сетями клятвопреступления и лжи, и поставив одно крыло в Испании, другое в Италии, и установив престол своей нечестивейшей империи в Тревах[664], был охвачен такой маниакальной ненавистью к [своим] господам, что двух законных императоров лишил — одного Рима[665], а другого — и его благочестивейшей жизни[666]. И, оградившись не стеною, а смертельной наглостью, у города Аквилеи потерял свою злосчастную голову, которая лишила трона славных глав всего мира.
14. После чего Британия, лишившись всех вооруженных сил, военных гарнизонов, правителей, пусть и свирепых, "И могучего юношества, каковое, пойдя по следам вышеупомянутого тирана, никогда не вернулось домой, и не ведавшая почти ничего о военном искусстве, сначала от двух заморских племен, ужасно свирепых, — приходивших скоттов с запада, пиктов с севера, — много лет была в беспамятстве и стенала.
15. Из-за этих вражды и ужаснейшего угнетения она послала послов в Рим с письмом, слезными жалобами прося военной силы для отмщения за себя, клянясь подчиняться римскому владычеству всей душою, если только врагов отгонят подальше. Как только это было решено, не помня о прошлом зле, легион, достойно снабженный оружием, прибыл на родину через океан на барках и, вступив в бой с жестокими врагами и повергнув огромное множество из них, изгнал их всех из границ и освободил порабощенных столь жестокой мукой граждан от угрозы рабства.
И [легион] приказал им построить между двумя морями через остров стену, которая могла бы служить для удерживания полчищ врагов и внушения им ужаса, а гражданам была бы защитой. Каковая тупым народом в отсутствии начальника была построена не столько из камней, сколько из дерна, и никакой пользы от нее не было.
16. Когда легион вернулся домой с большим триумфом и радостью, эти прежние волки-враги (словно какие-то амброны[667]), взбешенные от ужасного голода, «с пересохшими глотками»[668], врывающиеся в овчарню в отсутствие пастыря, прорывают границу, влекомые лопастями весел, руками гребцов и парусами, изогнутыми ветром, и нападают на всех, и что встречают в пути, словно созревшие хлеба, сжигают, топчут, уничтожают.
И опять посылаются жалостные посланники с разорванными, как говорится, одеждами и посыпанными песком головами, требуя от римлян помощи, словно робкие крошки, забивающиеся под надежнейшие крылья отцов, — чтобы уж совсем не уничтожилось бедное Отечество, а также имя римлян, которое звенело в их ушах одними словами и, опозоренное бранью иноземных племен, теряло цену. На что они, насколько это было вообще возможно человеческой природе, были подвигнуты историей таковой трагедии.
И полетело, словно орлов войско на эту землю, ускоряя бег моряков в море, сперва неожиданно вонзают тогда в загривки врагов страшные острия когтей, и свершают резню их, которую следует уподобить падению листьев в определенное время, — как если горный поток[669], вздуваясь от бурь частыми ручейками и выходя из берегов звучным движением и взбороздив сзади и спереди поля, воздвигая, как говорят, волны до туч — и когда стекаются они, то зеницы вежд, пречасто мигая ресницами, ослепляются сочетающимися очертаниями катящихся трещин[670], — чудесно пенясь, и одною волной «одолел на пути стоящие дамбы»[671].
И так войска противника от выдающихся помощников, как только могли вырваться, чрезвычайно поспешно убежали за моря, так как жадно ежегодную добычу безо всякого препятствия за морями нагромождали.
18. Стало быть, римляне, заявив родине, что ни под каким видом беспокоить себя столь трудоемкими экспедициями более не могут и из-за не воинственных бродячих воришек[672] римские знамена, такое и толикое войско, землей и морем изматывать, но, убеждая, что лучше приучив лишь только себя к оружию и мужественно сражаясь, они могли бы всеми силами защищать страну, жалкое имущество, супруг, детей и, что важнее всего этого, свободу и жизнь и, если только не расслабятся от вялости и окоченения, никогда бы племенам сильнее себя, протянут уже никоим образом не безоружные — чтобы их заковали в оковы — руки, но вооруженные щитами, мечами и копьями, готовые к убийству, сочли и что необходимо оставить нечто для увеличения удобства народу — стену не как другую — за счет общественный и частный[673], взяв с собой злосчастных туземцев, протянули, построенную обычным образом прямым путем от моря и до моря между городами, которые были собраны здесь же (в основном из-за страха перед врагами), передали трусливому народу внушительные указания и оставили образцы оружия, которое надлежало завести[674]. И на берегу океана у южного берега, который был под властью их кораблей, — так как и отсюда надлежало бояться диких варварских зверей, — через определенные промежутки ввиду моря, — и попрощались, как бы люди, не намеренные более вернуться.
19. Таким образом, когда те уехали восвояси, возникли наперегонки из курахов[675], которыми они были перевезены через долину Тефии[676], как будто грязные когорты червячков, когда Титан[677] пылает зноем, из самых узеньких отверстий норок, — мерзейшие банды скоттов и пиктов, нравами отчасти разные, но согласные в одной и той же жажде пролития крови колодники[678], более покрывающие волосами лицо, нежели постыдные и к постыдным близкие части тела — одеждой.
Узнав о том, что покровители[679] вернулись домой и наотрез отказались приходить опять, они увереннее, чем обычно, захватили у туземцев всю северную и крайнюю часть земли до самой стены. При этом в высокой крепости было поставлено войско, ленивое в битве и неловкое в бегстве, ни к чему не способное со своими дрожащими поджилками, которые днями и ночами ослабевали в дурацком сидении на месте.
Между тем не прекращали [действовать] крючковатые орудия обнаженных, которыми несчастнейшие граждане стаскивали со стен и сбрасывали на землю. Так, стало быть, наказание безвременной кончины приносило пользу тем, кого похищала такая погибель, ибо жалких и неминуемых страданий своих братьев и детей они избегали быстрой кончиною.
Чего же больше?! Города и высокая стена оставлены, — и опять бегство граждан, и опять рассеяния, более отчаянные, чем обычно, и опять преследования врагов, и опять умножаются еще более жестокие истребления; и, словно овечек — мясники раздирают бедных граждан на части враги, так что в своем существовании они уподобилось диким зверям. Ибо, разбойничая, они уничтожали и друг друга, и запас очень маленького и краткого продовольствия несчастнейших граждан. И внешние несчастья усугубились домашними мятежами, поскольку, таким образом, из-за столь частых разорений весь народ лишился всей опоры съедобной[680], так что спасало только одно — охотничье искусство.
20. Стало быть, опять посылают жалостные оставшиеся письма к Агицию[681], римскому государственному мужу, говоря так: «Агицию трижды консулу — стон британцев», и, немного ниже, жалуясь: «варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!» Однако никакой помощи на это они не получили.
Между тем ужасный и позорнейший голод неотступно преследовал непостоянных и колеблющихся, так что многих из них вынудил безотлагательно отдать кровавым разбойникам побежденные руки, чтобы получить хоть немножечко еды для поддержания жизни. Другие же — никак, поскольку они предпочли из самих гор, пещер и ущелий, сплетенных терновников, продолжать сопротивляться. И тогда в первый раз врагам, которые многие годы совершали разбой[682], нанесли поражение, веря не в человека, а в Бога, согласно тому, что сказал Филон[683] «необходима помощь Божия, когда прекращается помощь людская». Наглость врагов на некоторое время утихла — но, однако, не порочность наших: отступили враги от граждан, а не граждане от своих преступлений.
21. Причем народ этот нравами был постоянен, как и теперь, — так что был нетверд при сдерживании оружия врагов, а силен был в гражданских войнах, и в несении бремени грехов, нетверд, говорю, при стремлении к миру и знаменам истины и силен в пороках и лжи.
Значит, вернулись бесстыдные ирландские бродяги домой, чтобы возвратиться спустя недолгое время. Пикты тогда — впервые и навсегда — успокоились в отдаленнейшей части острова, совершая иногда набеги и разрушения.
Во время такого перемирия у опустошенного народа зажила жестокая рана[684]. Но эта тишь проросла еще более свирепым голодом, потому что когда прекратились опустошения, остров затопило такое изобилие всего, что никогда прежде он не упомнит такого времени, и вместе со всем этим прирастала всевозможная роскошь. Она росла, таким образом, из могущественного семени, так что в то время с полным правом можно было бы сказать: «Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников»[685].
И не только именно этот порок, но и все, чему свойственно случаться в человеческой натуре, и главным образом (что и теперь как-то в ней уничтожило положение всего хорошего) — ненависть к истине и исповедникам ее, и любовь ко лжи и делателям ее, принятие зла за добро, почитание подлости вместо благости, влечение к теням вместо солнца, принятие сатаны за ангела света[686].
Цари помазывались не от Бога, а те, кто выделялись жестокостью среди других, и немного позднее сами помазавшие убивали их без правильного следствия и избирали еще более убийственных. Если же кто-то из них был более кротким и, казалось, более благоволил к истине, то в него, как какого-то подрывателя Британии, без оглядки направлялись как всеобщая неприязнь, так и оружие всех. И все — что было неугодно Богу и что угодно, висело как бы наравне на чаше весов, если только неугодное [Богу] не получало лучший прием.
Так что по заслугам Отечеству могло бы подойти это объявленное тому древнему народу [слово] пророка, сказавшего, что вы, дети, незаконно оставили Бога и до раздражения довели Святого Израилева[687]: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места»[688].
Вот так они делали все, что было противно спасению, — как будто никакого лекарства не раздавал миру Истинный Врач всех[689]. И не только люди века сего, но и само стадо Божие и пастыри его, которые должны бы быть примером всему народу, — большая часть их окоченели, расслабленные опьянением, словно от вина, и были уловлены упрямой спесью, волокитой судебных тяжб, завистью загребущих коготков, неразборчивостью в суждениях о добре и зле, так что явно (так же, как и теперь), изливая, казалось, презрение на князей, были «совращены их идолами»[690] и блуждали «в пустыне, где нет путей»[691].
22. Между тем, поскольку Бог желал Свое семейство, зараженное пагубой стольких зол, очистить и улучшить лишь слухом о несчастье, «напряженный слух»[692] всех уловил как бы оперенный полет[693] хорошо известной молвы, о том что вот-вот придет старый [враг], желая совершенно уничтожить и обычным способом захватить с рубежа и до границы всю область. Но, однако, никакой пользы от этого им не было, но, подобно глупым упряжным лошадям, которые, как говорится, крепкими укусами еще укрепляют узду разума, катили по широкой дороге различных пороков, ведущей к обрыву смерти, оставив спасительный, хотя и узкий путь[694].
Так что, следовательно, как говорит Соломон, «словами не научится раб <упрямый>»[695] (порют дурня, а он и не чует!), и чумное поветрие смертоносным образом поразило глупый народ, которое в короткое время удаленным острием положило такое множество их, сколько живые не могли похоронить.
Однако народ не исправился, словно исполняя в этом слово пророка Исайи, сказавшего: «И Господь, Господь Саваоф, призывает вас в этот день плакать и сетовать, и остричь волоса, и препоясаться вретищем. Но вот, веселье и радость! Убивают волов, и режут овец, едят мясо, и пьют вино, <и говорят>: "будем есть и пить, ибо завтра умрем!"»[696]
Приблизилось, однако, время, в которое его нечестие, как некогда амореев[697], исполнилось. Ибо начинается тогда совет, которому надлежало определить, что будет лучше или безопаснее всего предпринять для отражения столь пагубных и столь частых вторжений и разбоя вышеуказанных племен.
23. Тогда были ослеплены все советники вместе с надменным тираном[698] и избрали такую защиту — а скорее, погибель — отечества, так что эти дичайшие, нечестивого имени саксы, Богу и людям мерзкие, были введены, словно волки в овчарню, на остров для сдерживания северных народов. Доселе, как бы то ни было, никогда не совершалось ничего более погибельного и горького. О, глубочайшее затемнение чувства! О, безнадежная и грубая тупость ума! Тех, кого пуще смерти боялись, когда их не было рядом, по доброй воле, если можно так сказать, пригласили с собой под одну крышу. «Обезумели князья Цоанские, как сказано, — совет мудрых советников фараоновых стал бессмысленным»[699].
Тогда, вырвавшись из логова варварской львицы, свора детенышей, на трех, как они на своем языке выражаются, киулах[700], а по-нашему — на длинных кораблях[701], при благоприятном ветре, обрядах и гаданиях, которыми они прорицали, надежным у них предзнаменованием, что три по сто лет Отечество, к которому они направили носы своих кораблей, заселят, а сто пятьдесят же (то есть половину этого времени) очень часто будут опустошать, — по приказу злополучного тирана, впустила ужасные свои когти сначала в восточную часть острова, якобы собираясь сражаться за Отечество, а на самом деле, скорее, намереваясь сражаться с ним.
Вышеупомянутая же «родительница», узнав, что первое ее войско имело успех, подослала еще более обширную партию[702] сообщников и псов, которая приплыла на барках с подложными «боевыми товарищами»[703]. И отсюда семя нечестия, корень горечи, ядовитая рассада, достойная наших заслуг, вытянулась на нашей почве дикими побегами и усиками.
Следовательно, варвары, допущенные на остров в качестве воинов, и собираясь, как они прикидывались, подвергнуться большой опасности ради добрых своих хозяев, потребовали выделить им съестные припасы. Таковые раздачи на долгое время заткнули, как говорится, глотку псам. Они же снова плачутся, что якобы их пайки[704] выдаются им не в изобилии, приукрашивая отдельные случаи своей хитростью, и торжественно заявляют, что если они не будут более щедро осыпаны дарами, то опустошат, разорвав договор, весь остров. И без задержки перешли от угроз к действиям.
24. Ибо вызревал повод для справедливой мести за предшествующие преступления, — и от моря и до моря пылание огня, поднятого рукою восточных святотатцев, опустошив некоторые пограничные города и поля, не утихло, покуда не слизало, выжигая жутким алым языком, почти что всю поверхность острова до западного океана. В этом набеге исполнилось на нас, согласно истории, нечто подобное некогда с Ассирией в Иудее, что говорит, оплакивая, пророк: «предали огню святилище Твое; совсем осквернили жилище имени Твоего»[705] и еще — «Боже! язычники пришли в наследие Твое; осквернили святой Храм Твой»[706] и т. д.
Так что частыми [ударами] таранов — все города, и отовсюду сверкающими остриями и трещащими огнями — все [их] обитатели, с предстоятелями Церкви, со священниками и народом, вместе простерты были на земле, и жалким видом посреди площадей основания башен, выкорчеванных с высокой оси, камни высоких стен, священные алтари, куски трупов, словно покрытые заледеневшей коркой багряной крови, казались смешаны словно в каком-то жутком прессе, и ничего не было вообще, кроме руин домов, погребений внутри чрев животных и пернатых и благочестивейшего почтения святых душ (если, однако, много таковых можно было найти!), которых уносили в то время в вершины неба светлые ангелы. Ибо так выродился тогда сей виноградник добрый в горечь, что редко, согласно пророку, редко было видно за спиной виноградарей или жнецов виноградной грозди или колоска[707].
25. Таким образом, многие из несчастных уцелевших, захваченные в горах, были массово уничтожены; другие, изнуренные голодом, подходили и протягивали руки врагам, чтобы навеки стать рабами, если, однако, их не убивали немедленно, что они считали за величайшую милость. Другие же стремились к заморским областям с великим рыданием и пели, словно вместо загребной песни, под развевающимися парусами: «Ты отдал нас, как овец, на съедение, и рассеял нас между народами»[708]. Другие же в гористых холмах, огражденные грозными обрывами и густейшими лесами, и морскими скалами, смотря на жизнь всегда недоверчивым умом, остались на родине, хотя и объятые страхом.
По прошествии некоторого времени, когда жесточайшие хищники отступили домой, уцелевшие, укрепленные Богом, к которым сбежались со всех сторон из разных мест несчастнейшие граждане, столь же стремительно, как пчелы в улей при надвигающейся буре, молясь вместе с тем Ему всем сердцем, и, как говорится, «эфир наполнив мольбами»[709], чтобы их уже совершенно не истребили, собрали силы, имея своим вождем Амвросия Аврелиана, человека законопослушного, который в такой буре и потрясении остался чуть ли не один из римского племени, причем были убиты его родители, одетые, бесспорно, в пурпур (потомство коего сейчас, в наше время по большей части выродилось от дедовой доброты), — бросили вызов на битву победителям, от которых, по воле Божией, победа отступила[710].
26. С этого времени побеждали то граждане, то враги, так, чтобы в роде сем мог бы Господь испытать обычным образом нынешний Израиль, — любит ли он Его, или нет[711]; и до года осады Бадонской горы[712], новейшей почти что и немалой резни преступников, с которой сорок четвертый, как мне известно, начинается год, по прошествии, однако, одного месяца, когда и я родился.
Однако не заселены теперь города нашего Отечества, как раньше, но они до сих пор лежат в трауре, опустошенные и разрушенные, — хотя и прекратились внешние войны, но не гражданские.
Но еще держалось слово как об отчаянной погибели острова, так и о нечаянной помощи в памяти живых свидетелей обоих чудес, и потому цари, государственные и частные лица, священники, церковные деятели, служили каждый в своем чине. Однако когда те ушли из жизни и когда настала эпоха, не ведавшая той бури и испытавшая только нынешнее спокойствие, то все направляющие чувства правды и справедливости были подорваны и повержены, так что их не скажу — даже следа, но даже почти что напоминания какого-нибудь в вышеупомянутых чинах не было видно, за исключением немногих — и очень немногих! — которых из-за потери такого множества, которое ежедневно стремглав катится в преисподнюю, имеется столь малое число, что их, покоящихся в своем лоне, каким-то образом достопочтенная мать-Церковь и не может заметить, — тех, кто единственные являются ее истинными сынами.
Пусть никто не считает, что я порицаю их жизнь, возвышенную, для всех восхитительную и Богу любезную; (они, словно самые надежные колонны и подпорки, поддерживают нашу слабость в святых молитвах, чтобы она совершенно не обрушилась), — если я как-то вольнее, или даже мрачнее, стану, подвигнутый скоплением зол, не столько обсуждать, столько оплакивать тех, кто служат не только что чреву, а даже, скорее, диаволу, чем Христу, — Который есть благословенный во веки веков Бог! — потому что, что же скроют граждане, чего не только не узнали бы, но и не упрекнули бы в кругу народов?
[Обличение царей]. 27. Есть в Британии цари, но тираны; есть судьи, но неправедные. Они защищают и покровительствуют, но они — сутяги и разбойники. Они имеют огромное количество жен, но [их жены] — потаскухи и изменницы. Они часто клянутся, но становятся клятвопреступниками; они дают обеты, но почти постоянно при этом лгут. Они ведут войны, но войны гражданские и несправедливые. Они по всей родине настойчиво преследуют воров, а тех [воров], кто сидит с ними за столом, не только любят, но и защищают. Они широко раздают милостыню, но в то же время нагромождают огромные горы преступлений. Они сидят в кресле судьи, но редко стремятся к соблюдению норм законного судопроизводства. Презирают безобидных и смиренных, а кровавых, гордых, отцеубийц, своих соратников и прелюбодеев, враждебных Богу (унес бы, как говорится, жребий[713] тех, кого с самим их именем определенно следовало уничтожить!), как только могут, возносят к звездам. Они держат в тюрьмах множество скованных людей, которых они, обременяя цепями, мучают скорее своей хитростью, нежели по заслугам. Они клянутся, стоя между алтарями, и чуть позже презирают их, словно грязные камни.
28. Какого же столь нечестивого преступления не ведает тиранический детеныш нечистой дамнонской[714] львицы[715] Константин[716]! В этом году, после страшной клятвенной присяги, которой он обязался, в сопровождении доверившихся ему хоров святых и родительницы, поклявшись, в первую очередь, Богом, и потом по праву, что никогда больше не будет делать обманов гражданам, на лонах двух достопочтенных матерей — Церкви и плотской матери, под покровом святого аббата[717], жестоко изодрал нечестивым лезвием и копьем вместо зубов между теми же, как я сказал, святыми алтарями — нежнейшие бока — или грудь — царственных детей и двоих же — стольких же воспитателей, руки которых были протянуты отнюдь не к оружию, — которым в наше время почти никто из людей сильнее них не владел, но к Богу и к алтарям. В судный день ко вратам Твоего града, о Христос, они подвесили свои знамена терпения и веры — так что достигли трона небесной жертвы в пурпурных, словно от свернувшейся крови, покровах[718].
И он сотворил это не после каких-нибудь похвальных заслуг, но многие годы до того, погрязший в частых и разнообразных тошнотворностях прелюбодеяний, выгнал законную супругу противу запрета Христова и апостола язычников[719], сказавшего: «что Бог сочетал, того человек не разлучает»[720] и «мужья, любите своих жен»[721]. В некую горчайшую почву в сердце своем, не приносящую доброго семени, он посадил какую-то рассаду неверия и глупости из виноградника Содомского. И когда он оросил ее, словно какими-то ядовитыми дождями, всеми — как известными, так и домашними — своими нечестиями, то, еще более жадно стремясь оскорбить Бога, в середине вырастил преступление убийства родных и кощунства и, даже не выпутавшись из сетей прежних зол, старые преступления увеличил новыми.
29. Давай же (я разговариваю как бы с присутствующим, который, как я знаю, до сих пор существует)[722], — что стоишь столбом, палач собственной души? Зачем ты зажигаешь по доброй воле то адское пламя, которое ты никогда не сможешь угасить? К чему ты, вместо врагов, по доброй воле протыкаешь себя собственными копьями и мечами? Или, насытив тебя, словно ядовитое вино, эти преступления не успокоили твое сердце? Покайся, прошу, и приди ко Христу, Который, как Он сказал, успокоит тебя, если ты трудишься и обременен[723], приди к Тому, кто не хочет смерти грешника, но «чтобы грешник обратился от пути своего и жил бы»[724], и сними, согласно пророку, цепи с шеи твоей, сын Сиона[725], отступи, прошу тебя, и далеко, от при ютов грешников к благочестивейшему Отцу, который сыну, презревшему грязную пищу свиней и испугавшемуся мрачной смерти, радуясь его к себе возвращению, приказал заклать упитанного тельца и дать заблудшему лучшую одежду и царский перстень[726].
И тогда ты, словно бы заранее вкусив сладости небесной надежды, почувствуешь, как сладок Господь[727]. Но если ты презришь это, то знай, что уже вот-вот вихри адского пламени, из которых тебе не выбраться, готовы крутить и жечь тебя.
30. А ты что творишь, «молодой лев»[728], как выразился пророк, Аврелий Канин? Разве не та же, что и вышеупомянутого, если не более пагубная тина братоубийств, прелюбодеяний, неверности, словно нахлынувший прилив, смертельно затягивает тебя? Разве не ты, ненавидя мир в Отечестве, как злобный аспид, охваченный жаждой гражданских войн и частых и несправедливых разбоев, закрываешь душе своей небесные врата мира и отдохновения?
Ведь остался ты, скажу я, один, словно засыхающее деревце посреди поля, напоминая о тщетных мечтаниях[729] своих родителей и братьев и об их ранней и безвременной смерти. И что же ты — один, безо всякого потомства сохранишься столетним или ровесником Мафусаила по заслугам благочестия? Никоим образом. Но если ты, как говорит псалмопевец, не обратишься к Богу, то вскоре изощрит для тебя Свой меч тот Царь[730], который глаголет через пророков: «Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей»[731]. И поэтому ты «отряси с себя прах»[732] твой и обратись к Нему всем сердцем, к Тому, кто сотворил тебя, ибо «гнев Его возгорится вскоре. Блаженны все, уповающие на Него»[733]. Но если нет, то тебе остаются вечные муки, так что пасть ада будет перемалывать тебя, но никогда не истребит.
31. А ты что, похожий на барса[734] нравами и пестрый от нечестии, с седеющей уже головой, на троне, полном коварств, и с ног до головы опозоренный различными братоубийствами и прелюбодеяниями, негодный сын доброго короля[735], как у Езекии Манассия[736], о тиран де-метов[737], Вортипор[738] — тупо оцепенел? Что, тебя не удовлетворяют сильнейшие водовороты грехов, которые ты поглощаешь, как наилучшее вино, или даже нет, — они тебя пожирают, а жизни твоей потихоньку уже близится конец? Что же ты, в качестве позора, увенчивающего все прочие, удалив собственную твою супругу, после ее честной смерти, бесстыдной дочерью, словно неотвязным грузом, обременил свою жалкую душонку?!
Не заканчивай, прошу тебя, оставшихся дней во вражде к Богу, ибо «теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения»[739] светит в лица кающихся, и здесь ты можешь хорошо потрудиться, «чтобы не случилось бегство» твое «зимою или в субботу»[740]. «Уклоняйся, — согласно псалмопевцу, — от зла и делай добро, ищи мира и следуй за ним. Очи Господни обращены на праведников и уши Его — к воплю их. Но лице Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память о них. Взывают [праведные], и Господь слышит и от всех скорбей избавляет их»[741]. Таким образом, сердце, сокрушенное и смиренное страхом Его, никогда Христос не отвергает[742]. Иначе червь твой не умрет и огонь не угаснет[743].
32. А что валяешься в старой грязи твоего нечестия и ты, от юношеских лет — о Медведь[744], наездник многих возничий колесницы — прибежища Медведя, пренебрегающий Богом и противящийся Его решениям, о Кунеглас, а на римском языке — рыжий мясник?![745] Почему же в таком споре состоишь с людьми, так и с Богом? С людьми — то есть с гражданами — особым оружием[746], а с Богом — бесконечными преступлениями? Зачем, кроме бесчисленных проступков, изгнав собственную супругу, ты возжелал ее преступницу-сестру, которая от всего благочестия души (или скорее, по бабьей глупости) обещала Богу вечную чистоту вдовства, как говорит поэт, словно высшую нежность небожителей — против запрета апостола, отрицавшего, что прелюбодеи наследуют Царствие Божие? Почему ты стоны и вздохи святых, проливаемые из-за тебя во плоти, когда словно зубы мерзкой львицы ломают тебе кости, — подстегиваешь частыми оскорблениями?
Перестань, прошу тебя, как говорит пророк, гневаться и оставь ярость[747], которая разрушает тебя же самого, которой ты дышишь на небо и землю, — то есть на Бога и стадо Его. Лучше измени нрав и заставь молиться за себя тех, кто имеет власть связывать в мире, когда связывают в мире виновных и разрешать, когда разрешают кающихся[748]. Не думай, как говорит апостол, высоко о себе и не уповай на богатство неверное, но на Бога, дающего нам все обильно для наслаждения[749], чтобы ты, улучшив нрав, собрал себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни, воистину вечнозеленой и не опадающей. Иначе ты узнаешь и увидишь даже в веке сем, «как худо и горько то, что ты оставил Господа Бога своего и страха Его нет на тебе»[750], и в будущем ужасный шар вечных огней будет сожигать тебя, но, однако, никоим образом не умертвит. Потому что так же бессмертны вечные огни преступников, как и радости святых.
33. А что же ты, о Маглокун[751], островной дракон[752], изгнатель многих из вышеупомянутых тиранов как из царства, так даже из жизни, о новейший суждением, первый во зле, превосходящий многих могуществом и столько же — коварством, великий щедростью, изобильнейший грехом, мощный оружием, но более сильный пагубами души, — глупо суетишься в такой старой черноте преступлений[753], словно опьяненный вином, выжатым из Содомской лозы? Почему ты сплетаешь, по воле царской своей выи, такие, если можно так выразиться, непроходимые, высокие как горы, груды грехов? Почему ты тому Царю всех царей, который сделал тебя выше почти всех вождей Британии как царством, так и очертаниями роста[754], не представляешь себя лучше всех нравами, но, напротив, худшим? Выслушанное в какой-то степени беспристрастно, несомненное доказательство этих позорных дел (опуская домашние и незначительные — если, однако, хоть какие-нибудь были незначительны!), разнесенное долго и широко устами по воздуху, будет засвидетельствовано.
Разве в первые годы твоего подросткового возраста ты не уничтожил яростнейшим мечом, копьем и огнем своего дядю-короля[755] с почти что сильнейшими воинами, обличье которых в строю, казалось, не слишком отличалось от молодых львов, мало беспокоясь о речении пророка: «<мужи>, — говорит он, — кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих»[756]. Какого же за это одно воздаяния ты ожидаешь от праведного Судии — даже если бы позднее не последовало то, что последовало, что тоже предсказано пророком: «горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили! Когда кончишь опустошение, будешь опустошен и ты; когда прекратишь грабительства, разграбят и тебя»[757].
34. Разве потом, когда тебе, как ты и хотел, досталась роскошь неистового царствования, — ты, охваченный страстным желанием вернуться на путь истинный, днями и ночами в то время сильно терзаясь совестью о грехах, сначала много и тщательно размышляя о божественном пути и заповедях монахов и, наконец, оповестив народную молву[758], безо всякой неверности, как ты говорил, не принес постоянный [обет] монаха из почтения ко Всемогущему Богу, перед лицом людей и ангелов, порвав, как думали, сети, наиболее вместительные из тех, в которые обычно очертя голову запутываются упитанные тельцы твоего размера, порвав со всем золотом и серебром царства и, что важнее этого, с искривлениями собственной совести. И как будто голубку, сильно рассекая свистящим скольжением пустой воздух и, ускользая извилистыми изгибами от свирепых когтей хищной птицы к в высшей степени безопасным для тебя пещерам[759] и убежищам святых, ты сам себя спасительно похитил у ворона.
О, какая радость матери-Церкви была бы, если бы тебя из лона ее не унес плачевным образом враг всех смертных! О, сколь щедрое побуждение к небесной надежде воспылало бы для сердец отчаявшихся, если бы ты остался среди добрых [людей]! О, сколько и каких наград досталось бы душе твоей в царствии Христовом в день судный, если бы тот коварный волк тебя, ставшего из волка — агнцем, не похитил (не очень-то отбивавшегося) из овчарни Божией, желая сделать из агнца себе подобного волка! О, каким прославлением милостивого отца всех святых — Бога, стало бы сохранение твоего спасения, если бы демон, нечестивый отец всех пропащих, не похитил бы тебя, словно великий крыльями и когтями орел, [чтобы присоединить] к несчастной стае своих сынов против права и совести! Едва ли не больше, сколько тогда было радости и сладости на небе и земле при твоем обращении к доброму плоду, сколько теперь скорби и печали при твоем возвращении, как у больного пса, на ужасную блевотину свою[760].
Когда это свершилось, члены каковые, по здравому смыслу, надлежало бы пламенно предоставить в орудия праведности предались в орудия неправды греху и диаволу[761]. И [ты], напрягая слух, навострив уши, слышишь не сладкозвучные хвалы Богу гласом сладко поющих новобранцев Христовых, и распевы[762] церковной мелодии, — но хвалы самому себе, которые суть ничто, наполненными ложью устами колодников, обрызгивающих при этом тех, кто стоит рядом, пенящейся жидкостью[763], и «зычных глашатаев»[764], визжащих вакхантским обычаем[765], и — так, как будто сосуд, некогда приготовленный для служения Богу, обращают в инструмент диавола и, то, что считалось достойным небесной почести, заслуженно бросают в пропасть ада[766].
35. Однако твой ум, в высшей степени притуплённый глупостью, не был ослаблен такими помехами, словно замком, но пылкий, словно жеребенок, думающий о неких не обеганных красивых местах, увлекается через широкие поля преступлений необузданной яростью, усугубляя старые новыми преступлениями[767].
Презирается, хотя пусть и незаконный после недействительного монашеского обета первый самонадеянный брак с подобающей, однако, супругой, и желается другой, и не с какой-нибудь брошенной, но при живом муже, и не чужого человека, а сына брата — возлюбленной [женой]. Из-за этого эта жесткая выя, уже отягченная многими грузами прегрешений, сгибается от низшего к нижайшему из-за бесстыдного двойного убийства родича, и убийством вышеупомянутой твоей жены (с которой ты прожил довольно долго!), словно высочайшим венцом твоего кощунства. А потом принял ту, по сговору перед тем с которой и наущению, взвалены на себя такие горы грехов, публично, и, — как возглашают лживые языки твоих параситов, однако только кончиками губ, а не из глубины сердца, — законно, словно овдовевшую, а по нашему [мнению], в преступный брак[768].
Какого же святого внутренности, возбужденные такой историей, не разразятся немедленно плачем и рыданиями? Какой священник, чье праведное сердце открыто Богу, не скажет немедленно, услыша это, такие слова пророка: «о, кто даст голове моей воду и глазам моим — источник слез! Я плакал бы день и ночь о пораженных [дщери] народа моего»[769]. Увы! Если бы только ты хоть краем уха слышал пророческое прорицание, так говорящее: «Горе вам, люди нечестивые, которые оставили закон Бога Всевышнего! Когда вы рождаетесь, то рождаетесь на проклятие; и когда умираете, то получаете в удел свое проклятие. Все, что из земли, возвратится в землю: так нечестивые — от проклятия в погибель»[770]. Пусть же будет еще услышано, если не возвращаются к Богу, по крайней мере, такое увещание: «Сын мой! Если ты согрешил, не прилагай более грехов и о прежних молись»[771] и еще: «Не медли обратиться к Господу, и не откладывай со дня на день: ибо внезапно найдет гнев Господа»[772]. Поскольку, как говорит Писание, «если правитель слушает ложные речи, то и все служащие у него нечестивы»[773]. Бесспорно, «царь, — как сказал пророк, — правосудием утверждает землю»[774].
36. Однако, разумеется, тебе не недоставало указаний, ибо ты имел своим наставником изящного учителя всей Британии. Берегись, однако, чтобы с тобой не случилось то, о чем говорит Соломон: «Рассказывающий что-либо глупому — то же, что рассказывающий дремлющему, который по окончании спрашивает: что?»[775].
«Смой злое с сердца твоего, — как сказано, — Иерусалим, чтобы спастись тебе»[776]. Не презирай же, прошу тебя, неизъяснимого милосердия Божьего, которое так зовет от нечестивых грехов через пророков: «Иногда Я скажу о каком-либо народе и царстве, что искореню, сокрушу и погублю его»[777], так деятельно побуждая грешника к покаянию: «но если народ [на который Я это изрек], обратится от своих злых дел, Я отлагаю то зло, которое помыслил сделать ему»[778]. И еще: «И дам им одно сердце <и один путь>, чтобы боялись Меня во все дни жизни ко благу своему»[779]. И то же в книге Второзакония: «Ибо они народ, — говорит Он, — потерявший рассудок, и нет в них смысла. О, если бы они рассудили, подумали о сем, уразумели, что с ними будет! Как бы мог один преследовать тысячу и двое прогонять тьму»[780]. И опять Господь в Евангелии: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим»[781].
Ибо если ты это слушаешь глухими ушами, пророками пренебрегаешь, Христа презираешь, да и нас, хотя мы и весьма ничтожного свойства, считаешь не имеющими никакого значения, нас, служащих вот так, по-пророчески, от искреннего душевного благочестия: «А я исполнен силы Духа Господня, правоты и твердости, чтобы высказать Иакову преступление его и Израилю грех его»[782], чтобы не были мы «немыми псами, не могущими лаять»[783]. И Соломон говорит это так: «Кто говорит виновному: "Ты прав", того будут проклинать народы, того будут ненавидеть племена, а обличающие будут любимы, и на них придет благословение»[784], и еще: «не стыдись ко вреду твоему. Не удерживай слова, когда оно может помочь»[785], и также: «Спасай взятых на смерть, и неужели откажешься от обреченных на убиение?»[786] — поскольку «не поможет, — как говорит тот же пророк, — богатство в день гнева, правда же спасет от смерти»[787]. «И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?»[788]
Конечно, этот мрачный водоворот тартара свирепым кружением и такими горчайшими волнами закрутит тебя, и ты всегда будешь мучиться и никогда не будешь пожран, будет уже поздно бесполезное сознание вины, и прозрение, и раскаяние тому, от которого в это время принятого и в день спасения на путь праведной жизни отложено обращение.
37. Конечно, здесь или ранее надо бы закончить, дабы уста наши больше не говорили о делах людей, и о столь слезной и жалостной истории злодеяний века сего. Однако пусть нас не считают боязливыми или уставшими, чтобы мы не остерегались неутомимо этого [слова] Исайи: «Горе, — говорит он, — тем, которые зло называют добром, и добро — злом, тьму почитают светом и свет — тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое — горьким!»[789], которые «видя не видят и слыша не слышат»[790], «ибо огрубело сердце народа сего»[791], или что-то и сколько-то пусть возгласят пророческие оракулы угроз, дабы кратко объявить этим вышеупомянутым разнузданным и безумным из спутников фараона, которые проворно звали его осужденное на погибель войско к Красному морю, и подобным им пяти коням[792], и ими, словно красивой крышей, покроется вернейшим образом здание нашего сочиненьица, чтобы оно не стало протекать от ворвавшихся внутрь бешеных ливней завистников.
Пусть же за нас святые пророки, уста которых теперь, как и раньше, каким-то образом будучи орудием Бога и Духа Святого, запрещая смертным дурное, благожелательно покровительствуя добрым, ответят непослушным и гордым князьям века сего, чтобы не говорили, что мы из нашего собственного изобретения и только из болтливого легкомыслия внушаем им такие угрозы и столько ужасов. Ибо нет никакого сомнения для мудрого, что грехи сего времени намного тяжелее, чем древнего, как говорит апостол: «Если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия?»[793]
38. И первым попался нам Самуил, по велению Бога — зиждитель законного царства, посвященный Богу еще до того, как родился[794], от Дана до Вирсавии истинный пророк[795], несомненно отмеченный восхитительными знаками, из уст которого Святой Дух гремел всем владетелям мира, обличив у евреев первого царя, не более как Саула за то, что что-то из повелений Господа не исполнил, сказав: «Худо поступил ты, что не исполнил повеления Господа, Бога твоего, которое дано было тебе, ибо ныне упрочил бы Господь царствование твое над Израилем навсегда; но теперь не устоять царствованию твоему»[796].
Что же в этом подобного преступлениям нашего времени? Разве он совершил прелюбодеяние или убил своего родственника? Никоим образом; но частично изменил указанию, где, как хорошо выразился один из наших, речь идет не о природе греха, а о преступлении повеления[797]. И также он, очистившись, как он считал, от того, в чем его упрекали, и проницательно присоединив извинения, как в обычае у человеческого рода: «Я послушал гласа Господа и пошел в путь, куда послал меня Господь»[798], — таким замечанием наказал:«Неужели всесожжения и жертвы, — сказал, — столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов; ибо непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление — то же, что идолопоклонство; за то, что ты отверг слово Господа, и он отверг тебя, чтобы ты не был царем»[799]. И немного дальше: «Ныне отторг, — сказал он, — Господь царство Израильское от тебя и отдал его ближнему твоему, лучшему тебя; и не скажет неправды и не раскается Верный Израилев; ибо не человек Он, чтобы раскаяться Ему»[800] — имеется в виду над жестокими сердцами злых.
Следует обратить внимание на то, что он сказал, что противление Богу — то же, что идолопоклонство. И пусть не рукоплещут себе те преступные идолопоклонники, пока они не совершают откровенно возлияний языческим богам, если при этом они свинским обычаем топчут драгоценнейшие Христовы жемчужины.
39. Но пусть даже этого единого примера, как некоего непобедимого свидетеля, для исправления нечестивых было бы вполне достаточно, однако, чтобы все зло Британии было бы удостоверено устами многих свидетелей, перейдем к прочему. Что случилось с Давидом при исчислении народа? Сказал ему пророк Гад: «Так говорит Господь: три наказания предлагаю я тебе; выбери себе одно из них, которое совершилось бы над тобою [...] быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, и они преследовали тебя, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей»[801]. И вот, скованный таким условием и желая больше попасть в милосердные руки Господа, чем людей, усмиренный гибелью семидесяти тысяч человек из народа своего и охваченный чувством апостольской любви к соплеменникам, чтобы чума не тронула их, пожелал смерти, сказав: «Вот, я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? Пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего»[802], — дабы искупить безрассудную гордость сердца собственной смертью.
А что же вслед за этим Писание говорит о его сыне? «И делал, — говорит, — Соломон неугодное перед очами Господа и не вполне последовал Господу, как Давид, отец его»[803]. «И сказал Господь Соломону: за то, что так у тебя делается, и ты не сохранил Завета моего и уставов моих, которые Я заповедал тебе, Я отторгну от тебя царство и отдам его рабу твоему»[804].
40. Что случилось с двумя святотатцами (такими же, как и эти), царями Израиля Иеровоамом и Ваасой[805], послушайте: им был направлен приговор Господень через пророка, так сказавшего: «За то, что Я поднял тебя из праха и сделал вождем народа Моего, Израиля [...], чтобы он прогневлял меня грехами своими. Вот, я отвергну дом Ваасы и дом потомства его и сделаю с домом твоим то же, что с домом Иеровоама, сына Наватова; кто умрет у Ваасы в городе, того съедят псы; а кто умрет у него на поле, того склюют птицы небесные»[806]. Что они, как бы соратники этих преступному царю Израиля[807], из-за заговора которых и хитрости жены[808] невинный Навуфей был уничтожен из-за отцовского виноградника, которым произносились угрозы святыми и наделенными огненной речью Господа устами Илии, так сказавшего: «Ты убил и еще вступаешь в наследство?» и скажи ему: «так говорит Господь: на том месте, где псы лизали кровь Навуфея, псы будут лизать и твою кровь»[809]. И что это было сделано, вернейшим образом известно.
Однако пусть не обольстит вас, как у вышеупомянутого Ахава, «дух лживый в устах пророков ваших»[810], чтобы не прислушались вы к речи пророка Михея: «теперь попустил Господь духа лживого в уста всех пророков твоих; но Господь изрек о тебе недоброе»[811]. И теперь определенно имеются некоторые ученые, наполненные духом противления и больше преданные извращенной страсти, нежели правде, у которых «слова [...] нежнее елея, но они суть обнаженные мечи»[812], «говоря "мир! мир!", а мира нет»[813], во грехах оставаясь — «мир!» — как сказал другой пророк: «нечестивым же нет мира, говорит Господь»[814].
41. Азария же, сын Одедов, изрек Асе, возвращавшемуся от истребления десятижды ста тысяч войска эфиоплян, сказав так: «Господь с вами, когда вы с Ним; и если будете искать Его, Он будет найден вами; если же оставите Его, Он оставит вас»[815].
Так и Иосафат, несший защиту нечестивого царя, получил упреки от пророка Ииуя, сына Анании, сказав: «следовало ли тебе помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? За это на тебя гнев от лица Господня»[816]. А что же будет с теми, кто связаны собственными волосками своих преступлений? Нам необходимо, если мы желаем сражаться в строю Господнем, ненавидеть грехи, а не души, как сказал псалмопевец: «Любящие Господа, ненавидьте зло!»[817]
Что сыну вышеупомянутого Иосафата — то есть Иораму, братоубийце, который своих выдающихся братьев убил, чтобы сам он, незаконнорожденный[818], вместо них царствовал, сказал «колесница Израиля и конница Его»[819], — пророк Илия? «Так говорит, — сказал он, — Господь, Бог Давида, отца твоего: за то, что ты не пошел путями Иосафата, отца твоего, и путями Асы, царя Иудейского, а пошел путем Царей израильских и ввел в блужение [...] как вводил в блужение дом Ахавов, еще же и братьев твоих, дом отца твоего, которые лучше тебя, ты умертвил, за то Господь поразит поражением великим народ твой и сыновей твоих»[820]; и немного далее: «Тебя же самого — болезнью сильною, болезнью внутренностей твоих до того, что будут выпадать внутренности твои от болезни со дня на день»[821].
И Иоасу, царю Израиля, который, как вы, оставил Господа, как Захария, сын Иодая священника, сильно угрожал, послушайте, который, восстав пред народом, сказал: «так говорит Господь: для чего вы преступаете повеления Господни? не будет успеха вам и как вы оставили Господа, то и Он оставит вас»[822].
42. Что я скажу из свидетельства пророчества Исайи? Он во вступлении к своему пророчеству (или видению) так подходит к делу, сказав: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет»[823]. И немного дальше, прилагая угрозы, достойные такой глупости, «и осталась, — говорит, — дщерь Сиона, как шатер в винограднике, как шалаш в огороде, как осажденный город»[824]. И князьям особо подобающее говорит: «Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гоморрский!»[825] — следует, разумеется, заметить, что нечестивые цари именуются «князьями Содомскими». Ибо Господь, запрещая таким подносить ему жертвы и дары (а мы, рот разинув, перенимаем неугодные Богу мерзости[826], и точно так же мы не позволяем, в нашей погибели, распределять нуждающимся и почти ничего не имеющим, будучи обремененными обширными богатствами), говорит этой грязной разновидности грешников: «не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня»[827], и также угрожает: «и когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу», — и разъясняет, почему Он так поступает — «Ваши, — говорит, — руки полны крови»[828].
И также разъясняет, как они могли бы стать угодными [Ему]: «Омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту» и, как бы присоединяя смену привлекательности, говорит: «если будут грехи ваши как багряное, — как снег убелю; если будут красны как пурпур, — как волну убелю. Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас»[829].
43. Примите правдивого и официального свидетеля, свидетельствующего о воздаянии за ваше добро и зло безо всякой прикрасы лести, а не так, как свистят вам в уши почтительно-ядовитые уста параситов. Он также направляет свой приговор против хищных судей, говоря так: «князья твои — законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них. Посему говорит Господь, Господь Саваоф, Сильный Израилев: о, удовлетворю Я себя над противниками Моими и отомщу врагам Моим!»[830] «Всем же отступникам и грешникам — погибель, и оставившие Господа истребятся»[831], и ниже: «поникнут гордые взгляды человека, и высокое людское унизится»[832], и опять: «А беззаконнику — горе, ибо будет ему возмездие за дела рук его»[833], и немного дальше: «Горе тем, которые с раннего утра ищут сикеры и до позднего вечера разгорячают себя вином; и цитра, и гусли, тимпан и свирель, и вино, на пиршествах их; а на дела Господа они не взирают и о деяниях рук Его не помышляют. За то народ мой пойдет в плен непредвиденно, и вельможи его будут голодать, и богачи его будут томиться жаждою, за то преисподняя расширилась и без меры раскрыла пасть свою: и сойдет туда слава их и богатство их, и шум их и все, что веселит их»[834]. И ниже: «горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки виновного и правых лишают законного! За то, как огонь съедает солому и пламя истребляет сено, так истлеет корень их, и цвет их разнесется, как прах; потому что они отвергли Закон Господа Саваофа и презрели слово Святого Израилева. За то возгорится гнев Господа на народ Его, и прострет Он руку Свою на него»[835].
44. И несколько дальше говорит о Судном дне и неизреченном ужасе грешников: «рыдайте, ибо день Господа близок», — если уж тогда он был близок, что же мы должны думать теперь?! — «идет как разрушительная сила от Всемогущего. Оттого руки у всех опустились, и сердце у каждого человека растаяло. Ужаснулись, судороги и боли схватили их; мучатся, как рождающая, с изумлением смотрят друг на друга, лица у них разгорелись. Вот, приходит день Господа лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с нее грешников ее. Звезды небесные и светила не дают от себя света: солнце меркнет при восходе своем, и луна не сияет светом своим. Я накажу мир за зло, и нечестивых — за беззакония их, и положу конец высокоумию гордых, и уничижу надменность притеснителей»[836]. И опять: «Вот, Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассевает живущих на ней. И что будет с народом, то и со священником; что со слугою, то и с господином его; что со служанкою, то и с госпожою ее; что с покупающим, то и с продающим; что с заемщиком, то и с заимодавцем, что с ростовщиком, то и с дающим в рост. Земля опустошена вконец и совершенно разграблена, ибо Господь изрек слово сие. Сетует, уныла земля; поникла, уныла вселенная; поникли возвышающиеся над народом земли, И земля осквернена под живущими на ней, ибо они преступили законы, изменили устав, нарушили вечный завет»[837].
45. «За то проклятие поедает землю»[838]. И ниже: «воздыхают все, веселившиеся сердцем. Прекратилось веселье с тимпанами; умолк шум веселящихся; затихли звуки гуслей; уже не пьют вина с песнями; горька сикера для пьющих ее. Разрушен опустевший город, все дома заперты, нельзя войти. Плачут о вине на улицах; помрачилась всякая радость; изгнано всякое веселие земли. В городе осталось запустение, и ворота развалились. А посреди земли, между народами, будет то же»[839]. И немного далее: «Злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски. Ужас и яма и петля для тебя, житель земли!
Тогда побежавший от крика ужаса упадет в яму; и кто выйдет из ямы, попадет в петлю; ибо окна с небесной высоты растворятся и основания земли потрясутся. Земля сокрушается, земля распадается, земля сильно потрясена; шатается земля, как пьяный, и качается, как колыбель, и беззаконие ее тяготеет на ней; она упадет, и уже не встанет. И будет в тот день: посетит Господь воинство выспреннее на высоте и царей земных на земле. И будут собраны вместе, как узники, в ров, и будут заключены в темницу, и после многих дней будут наказаны. И покраснеет луна, и устыдится солнце, когда Господь Саваоф воцарится на горе Сионе и в Иерусалиме, и пред старейшинами его будет слава»[840].
46. И через некоторое время, давая причину, почему такое угрожается, говорит так: «вот, рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать, и ухо Его не отяжелело для того, чтобы слышать. Но беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лицо Его от вас, чтобы не слышать. Ибо руки ваши осквернены кровью и персты ваши — беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство»[841]. И ниже: «дела их — дела неправедные, и насилие в руках их. Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их — мысли нечестивые, опустошение и гибель на стезях их. Пути мира они не знают, и нет суда на стезях их; пути их искривлены, и никто, идущий по ним, не знает мира. Потому-то и далек от нас суд, и правосудие не достигает до нас»[842]. И немного далее: «И суд отступил назад, и правда стала вдали, ибо истина преткнулась на площади, и честность не может войти. И не стало истины, и удаляющийся от зла подвергается оскорблению. И Господь увидел это, и противно было очам Его, что нет суда»[843].
47. Досюда Исайи пророка — малое о многом — сказано достаточно. Теперь же послушайте, слегка прислушавшись, того, кто прежде нежели образовался во чреве, был познан, и прежде, нежели вышел из утробы, был освящен и пророком для всех народов поставлен[844] то есть Иеремию, который возвещал о глупом народе и жестоких царях, так мягко начиная слова: «И было слово Господне ко мне: Иди и возгласи в уши дщери Иерусалима»[845]: «Выслушайте слово Господне, дом Иаковлев и все роды дома Израилева! Так говорит Господь: какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою, и осуетились, и не сказали: где Господь, который вывел нас из земли Египетской»[846]. И немного далее: «Ибо издавна Я сокрушил ярмо твое, разорвал узы твои и ты говорил: не буду служить идолам»[847]. «Я насадил тебя как благородную лозу, — самое чистое семя; как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы? Посему, хотя бы ты умылся мылом и много употребил на себя щелоку, нечестие твое отмечено предо Мною, говорит Господь Бог»[848]. И ниже: «Для чего вам состязаться со Мною? — все вы согрешили против Меня, говорит Господь. Вотще поражал Я детей ваших: они не приняли вразумления [...] внемлите вы слову Господню: был ли Я пустынею для Израиля? Был ли Я страною мрака? Зачем же народ Мой говорит: "мы сами себе господа; мы уже не придем к Тебе"? Забывает ли девица украшение свое и невеста — наряд свой? а народ Мой забыл Меня, — нет числа дням»[849]. «Это оттого, что народ Мой глуп, не знает Меня: неразумные они дети, и нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют».
48. Тогда пророк высказывается от своего лица, говоря: «О, Господи! очи Твои не к истине ли обращены? Ты поражаешь их, а они не чувствуют боли; Ты истребляешь их, а они не хотят понять вразумления; лица свои сделали они крепче камня, не хотят обратиться»[850]. И то же Господь: «Объявите это в доме Иакова и возвестите в Иудее, говоря: выслушай это, народ глупый и неразумный, у которого есть глаза, а не видит, у которого есть уши, а не слышит: Меня ли вы не боитесь, говорит Господь, передо Мною ли не трепещете? Я положил песок границею морю, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но преступить его не могут. А у народа сего сердце буйное и мятежное; они отступили и пошли; и не сказали в сердце своем: "убоимся Господа Бога нашего"»[851]. И опять: «ибо между народом Моим находятся нечестивые: сторожат, как птицеловы, припадают к земле, ставят ловушки и уловляют людей. Как клетка, наполненная птицами, дома их полны обмана; чрез это они и возвысились и разбогатели, сделались тучны, жирны, преступили даже всякую меру во зле, не разбирают судебных дел, дел сирот; благоденствуют и справедливому делу нищих не дают суда. Неужели Я не накажу за это? говорит Господь; и не отомстит ли душа Моя такому народу, как этот?»[852]
49. Однако не было бы, чтобы с вами случилось следующее: «И когда ты будешь говорить им все эти слова, они тебя не послушают; и когда будешь звать их, они тебе не ответят. Тогда скажи им: вот народ, который не слушает гласа Господа Бога своего и не принимает наставления! Не стало у них истины, она отнята от уст их!»[853] И некоторое время спустя: «Разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются? Для чего народ этот, Иерусалим, находится в упорном отступничестве? Они крепко держатся обмана и не хотят обратиться. Я наблюдал и слушал: не говорят они правды, никто не раскаивается в своем нечестии, никто не говорит: "что я сделал?"; каждый обращается на свой путь, как конь, бросающийся в сражение. И аист под небом знает свои определенные времена, и горлица, и ласточка, и журавль наблюдают время, когда им прилететь; а народ Мой не знает определения Господня»[854].
И пророк, измученный такой ужасной слепотою нечестивцев и несказанным опьянением, оплакивая тех, которые сами себя не оплакивают (как и теперь поступают несчастные тираны!), желал, чтобы Бог даровал ему усиление плача, говоря так: «О сокрушении дщери народа моего я сокрушаюсь, хожу мрачен, ужас объял меня. Разве нет бальзама в Галааде? Разве нет там врача? Отчего же нет исцеления дщери народа моего? О, кто даст голове моей воду и глазам моим — источник слез! я плакал бы день и ночь о пораженных дщери народа моего. О, кто дал бы мне в пустыне пристанище путников! оставил бы я народ мой и ушел бы от них: ибо все они прелюбодеи, скопище вероломных. Как лук, напрягают язык свой для лжи, усиливаются на земле неправдою; ибо переходят от одного зла к другому и Меня не знают, говорит Господь»[855]. И снова: «И сказал Господь: за то, что огни оставили Закон Мой, который Я постановил для них, и не слушали гласа Моего и не поступали по нему: а ходили по упорству сердца своего [...] Посему так говорит Господь Саваоф, Бог Израилев: вот, Я накормлю их, этот народ, полынью, и напою их водою с желчью»[856]. И немного дальше, что даже чаще пером пророк присоединяет, говорит от лица Бога: «Ты же не проси за этот народ и не возноси за них молитвы и прошений; ибо Я не услышу, когда они будут взывать ко Мне в бедствии своем»[857].
50. Что же, значит, делают теперь несчастные вожди? Те немногие, кто нашел путь узкий и оставил широкий, который запретил Бог, чтобы они за вас, упорствующих в грехах и настолько усиливающих, не изливали молитвы; те, кто, напротив, от сердца возвращается к Богу, так как Бог не хочет погибели человеческой души, но, отрекаясь, чтобы совсем не погиб тот, кто отброшен, месть не могут ввести, так как и Иона пророк ниневийцам, хотя и очень желал того. Однако, опустив наше, послушаем лучше, что гремит пророческая труба: «Если скажешь, — говорит, — в сердце твоем: "за что постигло меня это?" — за множество беззаконий твоих [...] Может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс — пятна свои? так и вы можете ли делать доброе, привыкнув делать злое?»[858] — Послушайте, хотя и не хотите!
И ниже: «Так говорит Господь народу сему: за то, что они любят бродить, не удерживают ног своих, за то Господь не благоволит к ним, припоминает ныне беззакония их и наказывает грехи их. И сказал мне Господь: ты не молись о народе сем во благо ему. Если они будут поститься, Я не услышу вопля их; и если вознесут всесожжение и дар, не приму их»[859]. И опять: «И сказал мне Господь: хотя бы предстали пред лицо Мое Моисей и Самуил, душа Моя не приклонится к народу сему; отгони их от лица Моего, пусть они отойдут»[860]. И немного дальше: «Ибо кто пожалеет о тебе, Иерусалим? и кто окажет сострадание к тебе? и кто зайдет к тебе спросить о твоем благосостоянии? Ты оставил Меня, говорит Господь, отступил назад; поэтому Я простру на тебя руку Мою и погублю тебя»[861]. И несколько далее: «так говорит Господь: вот, Я готовлю вас зло и замышляю против вас; итак, обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши. Но они говорят: "не надейся; мы будем жить по своим помыслам и будем поступать каждый по упорству злого своего сердца". Посему так говорит Господь: спросите между народами, слыхал ли кто подобное сему? крайне гнусные дела совершила дева Израилева. Оставляет ли снег Ливанский скалу горы? и иссякают ли из других мест текущие холодные воды? А народ Мой оставил Меня»[862].
И потом, предоставив некоторый выбор, сказал, говоря: «Так говорит Господь: производите суд и правду и спасайте обижаемого от руки притеснителя, не обижайте и не тесните пришельца, сироты и вдовы и невинной крови не проливайте на месте сем. Ибо если вы будете исполнять слово сие, то будут входить воротами дома сего цари, сидящие вместо Давида на престоле его [...] А если не послушаете слов сих, то Мною клянусь, говорит Господь, что дом сей сделается пустым»[863].
И опять говорит о Царе Небесном: «Живу Я, сказал Господь: если бы Иехония [...] был перстнем на правой руке Моей, то и отсюда я сорву тебя и отдам тебя в руки ищущих души твоей»[864].
51. Святой же Аввакум провозглашает, говоря: «Горе строящему город на крови и созидающему крепости неправдою! Вот, не от Господа ли Саваофа это, что народы трудятся для огня и племена мучат себя напрасно?»[865] И так он начинает пророческую жалобу: «Доколе, Господи, я буду взывать, и Ты не слышишь, буду вопиять к Тебе [...] Для чего даешь мне видеть злодейство и смотреть на бедствия? [...] и восстает вражда, и поднимается раздор. От этого закон потерял силу, и суда правильного нет: так как нечестивый одолевает праведного, то, и суд происходит превратный»[866].
52. Но и блаженного Осию пророка послушайте, который речет о князьях, говоря: «...за то, что они нарушили завет Мой и преступили закон Мой! Ко Мне будут взывать: "Боже мой! мы познали тебя, мы — Израиль". Отверг Израиль доброе; враг будет преследовать его. Поставляли царей сами, без Меня; ставили князей, но без Моего ведома»[867].
53. Однако и святого Амоса пророка[868], так угрожающего, послушайте: «за три преступления Иуды и за четыре не пощажу его, потому что отвергла закон Господень и постановлений Его не сохранили, и идолы их [...] совратили их с пути. И пошлю огонь на Иуду, и пожрет чертоги Иерусалима. Так говорит Господь: за три преступления Израиля и за четыре не пощажу его, потому что продают правого за серебро и бедного — за пару сандалий. Жаждут, чтобы прах земной был на голове бедных, и путь кротких извращают»[869]. И немного дальше: «Взыщите Господа — и будете живы, чтобы Он не устремился на дом Иосифов как огонь, который пожрет его, и немому будет погасить его»[870], «А они ненавидят обличающего в воротах и гнушаются тем, кто говорит правду»[871].
Каковой Амос, когда ему запретили проповедовать в Израиле, отвечал без тепла лести: «Я не пророк, — сказал он, — и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы. Но Господь взял от овец, и сказал мне Господь: "иди, пророчествуй к народу Моему, Израилю". Теперь выслушай слово Господне — ибо он говорил с царем. «Ты говоришь: "не пророчествуй на Израиля и не произноси слов на дом Исааков". За это вот что говорит Господь: жена твоя будет обесчещена в городе, сыновья и дочери надут от меча, земля твоя будет разделена межевою вервью, а ты умрешь в земле нечистой, и Израиль непременно выведен будет из земли своей»[872]. И ниже: «Выслушайте это, алчущие поглотить бедных и погубить нищих, — вы, которые говорите: "когда-то пройдет новолуние, чтобы нам продавать хлеб, и суббота, чтобы открыть житницы"»[873]. И немного ниже: «клялся Господь славою Иакова: поистине вовеки не забуду ни одного из дел их! Не поколеблется ли от этого земля, и не восплачет ли каждый, живущий на ней? Взволнуется вся она, как река»[874]. «И обращу праздники ваши в сетования и все песни ваши в плач, и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу в стране плач, как о единственном сыне, и конец ее будет — как горький день»[875]. И опять: «От меча умрут все грешники из народа Моего, которые говорят: "не постигнет нас и не придет к нам это бедствие"»[876].
54. Однако послушайте и святого Михея пророка, который говорит так: «слушайте жезл и Того, Кто поставил его. Не находится ли и теперь в доме нечестивого сокровища нечестия и уменьшенная мера, отвратительная. Могу ли я быть чистым с весами неверными и с обманчивыми гирями в суме? Так как богачи его — исполнены неправды»[877].
55. Однако и Софонию, славного пророка, который нагромождает угрозы, послушайте: «Близок, — говорит он, — великий день Господа, близок и очень поспешает: уже слышен голос дня Господня; горько возопиет тогда и самый храбрый! День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и бранного крика [...] против укрепленных городов и высоких башен. И Я стесню людей, и они будут ходить как слепые, потому что они согрешили против Господа, и разметана будет кровь их, как прах, и плоть их — как помет. Ни серебро их, ни золото их не может спасти их в день гнева Господа, и огнем ревности Его пожрана будет вся эта земля, ибо истребление совершит Он над всеми жителями земли. Исследуйте себя внимательно, исследуйте, народ необузданный. Доколе не пришло определение — день пролетит как мякина — доколе не пришел на вас пламенный гнев Господень»[878].
56. И что святой пророк Аггей говорит, послушайте: «Так говорит Господь: [...] еще раз [...] Я потрясу небо и землю, море и сушу [...] и ниспровергну престолы царств, и истреблю силу царств языческих, опрокину колесницы и сидящих на них»[879].
57. Теперь вонмем тому, что сказал Захария, сын Аддов, так начиная пророчество свое: «Обратитесь ко Мне, говорит Господь Саваоф, и Я обращусь к вам, говорит Господь Саваоф. Не будьте такими, как отцы ваши, к которым взывали прежде бывшие пророки, говоря: "так говорит Господь Саваоф: обратитесь от злых путей ваших [...]"; но они не слушались и не внимали Мне»[880]. И ниже: «И сказал он[881] мне: что видишь ты? Я отвечал: вижу летящий свиток; длина его двадцать локтей [...] Это проклятие, исходящее на лицо всей земли; ибо всякий, кто крадет, будет истреблен [...] Я навел его, говорит Господь Саваоф, и оно войдет в дом татя и в дом клянущегося Моим именем ложно»[882].
58. Святой же Малахия пророк говорит: «Ибо вот, придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что ни оставит у них ни корня, ни ветвей»[883]
59. Однако послушайте и святого Иова[884], который рассудил о начале нечестивых и конце их, говоря: «Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дети их с ними перед лицом их, и внуки их перед глазами их. Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них. Вол их оплодотворяет и не извергает, корова их зачинает и не выкидывает. Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают. Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели; проводят дни свои в счастье и мгновенно нисходят в преисподнюю»[885]. Но неужели Господь не взирает на дела их? Нет, ибо: «Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания в гневе Своем? Они должны быть как соломинка перед ветром и как плева, уносимая вихрем. Скажешь: "Бог бережет для детей его несчастья его". — [...] Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева»[886].
И немного спустя о них же: «Угоняют стада, — говорит он, — и пасут их у себя. У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных сталкивают с дороги; [...] Жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца; нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже»[887]. И немного дальше, — ибо, когда Он узнает дела их, то отправляет их в преисподнюю: «проклята часть его на земле, и не смотрит он на дорогу садов виноградных»[888], «пусть забудет его утроба матери; [...] как дерево, пусть сломится беззаконник[889], [...] он и сильных увлекает своею силою; он встает, и никто не уверен за жизнь свою. А Он дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их. Поднялись высоко, — и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются»[890]. «Если умножаются сыновья его, то под меч»[891]. «Если он наберет кучи серебра, как праха, и наготовит одежд, как брения, то он наготовит, а одеваться будет праведник»[892].
60. Чем, помимо этого, грозит блаженный пророк Ездра[893], сие книгохранилище закона[894], послушайте, так рассуждающего: так говорит Господь мой: «не пощадит десница Моя грешников, и меч не перестанет поражать проливающих на землю неповинную кровь. Нашел огонь от гнева Его и истребил основания земли и грешников, как зажженную солому. Горе грешникам и не соблюдающим заповедей Моих! говорит Господь. Не пощажу их. Удалитесь, сыновья отступников, не оскверняйте святыни Моей. Господь знает всех, которые грешат против Него; потому предал их на смерть и на убиение. На круг земной пришли уже бедствия»[895]. «Послан на вас меч, — и кто отклонит его? Послан на вас огонь, — и кто угасит его? Посланы на вас бедствия, — и кто отвратит их? Прогонит ли кто голодного льва в лесу, или угасит ли мгновенно огонь в соломе, когда он начнет разгораться? [...] Господь сильный посылает бедствия, — и кто отвратит их? Нашел огонь от гнева Его, — и кто угасит его? Он блеснет молнией, — и кто не убоится? Господь воззрит грозно, — и кто не сокрушится до основания от лица Его? Содрогнулась земля и основания ее; море волнуется со дна»[896].
61. Иезекииль же, выдающийся пророк, и изумленный зритель четырех евангелических зверей[897], послушайте, что высказал о преступниках, — ему первому жалостно оплакивавшему бедствие Израиля, Господь сказал: «Нечестие дома Израилева и Иудина велико, весьма велико; и земля сия полна крови, и город исполнен неправды»[898]. «Вот и Я против тебя [...] И не пожалеет око Мое, и Я не помилую тебя»[899]. И ниже: Ибо земля эта наполнена кровавыми злодеяниями, и город полон насилий [...] И положу конец надменности сильных, и будут осквернены святыни их. Идет пагуба: будут искать мира, и не найдут»[900]. И некоторое время спустя: «И было ко мне слово Господне: Сын человеческий! если бы какая земля согрешила предо Мною, вероломно отступив от Меня, и Я простер на нее руку Мою, и истребил в ней хлебную опору, и послал на нее голод, и стал губить на ней людей и скот; и если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, — то они праведностью своею спасли бы только свои души, говорит Господь Бог. Или если бы Я послал на эту землю лютых зверей, которые осиротили бы ее, и она по причине зверей сделалась пустою и непроходимою: то сии три мужа среди нее, — живу Я, говорит Господь Бог, — не спасли бы ни сыновей, ни дочерей, а они, только они спаслись бы, земля же сделалась бы пустынею»[901]. И опять: «сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается [...] и беззаконник, если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет, не умрет. Все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему: в правде своей, которую будет делать, он жив будет. Разве Я хочу смерти беззаконника? говорит Господь Бог. Не для того ли, чтобы он обратился от путей своих и был жив? И праведник если отступит от правды своей и будет поступать неправедно, будет делать все те мерзости, какие делает беззаконник, будет ли он жив? Все добрые дела его, какие он делал, не припомнятся; за беззаконие свое, какое делает, и за грехи свои, в каких грешен, он умрет». И спустя некоторое время: «И узнают народы, что дом Израилев был переселен за неправду свою; за то, что они поступали вероломно передо Мною, я сокрыл от них лицо Мое и отдал их в руки врагов их, и все они пали от меча. За нечистоты их и за их беззаконие Я сделал это с ними и сокрыл от них лицо Мое»[902].
62. Сказать это из угроз святых пророков достаточно: однако немногое из премудрости Соломоновой, выражающее призывы к королям или обличения их (не менее чем угрозы), я счел необходимым ввести в сие писаньице, чтобы не сказали, что я желаю возложить на плечи людей тяжелые и непереносимые бремена слов, а пальцем своим, то есть утешительною речью, пошевелить не желаю. Послушаем же, таким образом, что говорит пророк.
«Любите, — говорит он, — справедливость, судьи земли»[903]. Если бы одному этому свидетельству служили всем сердцем, то изобильно было бы достаточно для исправления вождей родины. Ибо если бы они любили справедливость, то любили бы Бога, как исток и начало всякой справедливости. «Право мыслите о Господе и в простоте сердца ищите Его»[904].
Увы тому, кто победивший будет, как сказал кто-то до нас, когда такое совершается гражданами, если, однако, доселе это могло быть совершено: «ибо Он обретается неискушающими Его и является не неверующим Ему»[905]. Ибо эти без уважения искушают Бога, чьи предписания строптивым презрением презирают и вере не служат, чьими льстивыми предсказаниями или немножко суровыми спину поворачивают, а не лицо. «Ибо неправые умствования отдаляют от Бога»[906]. И это в тиранах нашего времени отчетливо можно заметить. Однако что наша посредственность смешивается с этим столь откровенным смыслом? Пусть же говорит вместо нас, как мы уже сказали, Тот, Кто единственно правдив, — то есть Дух Святой, о котором теперь говорится: «ибо Святой Дух [...] уклонится от неразумных умствований»[907]. И опять: «Дух Господа наполняет вселенную»[908]. И ниже, противопоставляя прозорливым суждением конец злых и добрых, говорит: «Ибо надежда нечестивого исчезает, как прах, уносимый ветром, и как тонкий иней, разносимый бурею, и как дым, рассеваемый ветром, и проходит, как память об однодневном госте. А праведники живут вовеки; награда их в Господе и попечение о них у Всевышнего. Посему они получат царство славы и венец красоты от руки Господа, ибо Он покроет их десницею и защитит их мышцею»[909].
Значит, праведные и нечестивые не равны по природе — и очень сильно, что неудивительно, как говорит Господь: «ибо Я прославлю прославляющих Меня, — говорит Он, — а бесславящие Меня будут посрамлены»[910].
63. Но перейдем к прочему: «Итак, слушайте, цари, — говорит [Иезекииль], — и разумейте, научитесь, судьи концов земли! Внимайте, обладатели множества и гордящиеся перед народами! От Господа дана вам держава и сила от Вышнего, Который исследует ваши дела и испытает намерения. Ибо вы, будучи служителями Его царства, не судили справедливо, не соблюдали закона и не поступали по воле Божией. Страшно и скоро Он явится вам, — и строг суд над начальствующими, ибо меньший заслуживает помилование, а сильные сильно будут истязаны. Господь всех не убоится лица и не устрашится величия, ибо Он сотворил и малого и великого, и одинаково промышляет о всех; но начальствующим предстоит строгое испытание. Итак, к вам, цари, слова мои, чтобы вы научились премудрости и не падали. Ибо свято хранилище святое освятится, и научившиеся тому найдут оправдание»[911].
64. До этого места мы рассуждали с царями отечества не менее пророчествами пророков, чем нашей речью, желая, чтобы они знали, что сказал пророк: «Беги от греха, — говорил он, — как от лица змея; ибо если подойдешь к нему, он ужалит тебя. Зубы его — зубы львиные, которые умерщвляют души людей»[912]. И опять: «Как велико милосердие Господа и примирение с обращающимися к Нему!»[913] И если в нас нет этого апостольского, чтобы мы сказали: «Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих»[914], однако мы могли бы от всего сердца сказать это слово пророка: «Увы, когда душа погибает!»[915]. И опять: «Испытаем и исследуем пути свои и обратимся к Господу. Вознесем сердце наше и руки к Богу, сущему на небесах»[916]. Однако и это, апостольское: «Бог — свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа»[917].
65. Однако я бы даже охотнее замолчал бы в этом месте, сдерживаемый застенчивостью, словно бросаемый морскими течениями и привезенный веслами в желанную гавань, если не видел бы воздвигнутые против Бога, словно свидетели, горы стольких и таковых злодеяний епископов, или прочих священников, или клириков даже и в нашем чине[918]; и их всеми силами необходимо бить камнями сначала, мне, согласно Закону, жесткими камнями слов[919], а потом народу (если, однако, он связан законами), не так, чтобы они погибал телесно, но, умерев для пороков, жили бы для Бога (и пусть я не буду оспорен исключениями отдельных личностей). Однако я прошу дать мне позволение, как я уже сказал выше, у тех, чью жизнь я не только одобряю, но даже и предпочитаю богатствам всего мира, и причастником которой, если это только возможно, до дня смерти хоть на какое-то время желаю и жажду [стать], ибо пусть теперь, в наши бока, окруженные двумя непобедимыми щитами святых, и спину, утвержденную при здании истины, голову, покрытую вместо щита вернейшей помощью Господа, летят частым полетом камни справедливых порицаний!
[Обличение священников]. 66. Есть в Британии священники, но неразумные; множество священнослужителей, но бесстыдные; клирики, — но коварные хищники. Их называют пастырями, но они — готовые для убийства душ волки, ибо они не заботятся о благе народа, а ищут полноты своего собственного желудка. Они имеют дома церковные, но подходят к ним для позорной наживы. Они учат народы, но дают им наихудшие примеры — пороки и дурные нравы. Они служат редко и никогда не стоят между алтарей с чистым сердцем.
Они не порицают народ за грехи, потому что творят такое сами. Они презирают предписания Христовы и всеми молитвами заботятся об исполнении своих прихотей. Они нечистыми ногами захватывают престол апостола Петра, но по заслуге жадности попадают на чумоносную кафедру Иуды предателя. Они ненавидят истину, как врага и привечают лжецов, как возлюбленнейших братьев. Они взирают на неимущих праведников с перекошенными лицами, как на огромных змей, и безо всякого уважения к стыду почитают богатых преступников, как ангелов небесных. Они одними кончиками губ проповедуют, что надо давать милостыню нуждающимся, а сами и гроша медного не дают. Они молчат о нечестивых преступлениях народа и раздувают свои обиды, словно они были нанесены Христу. Они выгоняют из дома даже благочестивую мать или сестер и непристойно украшают[920] или, скорее, унижают посторонних знакомых женщин, словно для более секретного служения (уж скажу нечто неподобающее — не для меня, а для тех, кто делает такое). Они защищают церковников, добивающихся очередной степени, нежели Царствия Небесного, и получивших ее тираническим обычаем, не освещающих ее, однако, праведными нравами. Они разевают рот, как идиоты, на предписания святых, если они их, которые они должны слушать как можно чаще, вообще когда-либо слушают, а представлениям и нелепым басням светских людей, как будто это путь жизни (каким к смерти расстилают!), усердно и внимательно внимают. Они как быки, рыкающие из-за тучности своей, несчастным образом готовы к недозволенному[921]. Они надменно имеют лицо ввысь, а чувства погружены с угрызениями совести к низкому или к тартару. Они скорбят даже из-за одного потерянного динария и радуются из-за одного приобретенного. Относительно апостольских предписаний — из-за невежества или бремени грехов они даже затыкают рот тем, кто знает их. Эти «глухие» и «немые» — самые большие знатоки змеистых обманов мирских дел. Многие из них просто вторгаются в священство из сообщества преступников или выкупают то, что присвоили, почти всеми деньгами, и валяются в той же старой и злосчастной грязи невыносимых преступлений, подле священнического престола епископа или пресвитера, те, кто раньше никогда бы там не сидели, словно недостойным обычаем свиней, похитив, однако, имя священническое, но не достоинство, подобающее сану, или, приняв апостольское достоинство, но будучи, однако, не способными к чистой вере или раскаянию в грехах, подходят к любому церковному, не скажу уже — высшему — чину и, добившись [чина], который принимают только святые и совершенные и подражатели апостолов, и, скажу словами учителя язычников, «непорочные»[922], законным образом, и не совершив большого кощунства?
67. Что же, однако, есть столь нечестивое и столь преступное, как, уподобляясь Симону магу[923] (пусть между тем и не примешиваются обычные преступления), желать приобрести какою-либо земной ценою должность епископа или пресвитера, — каковую приличнее приобретать святостью и прямыми нравами? Но они ошибаются еще существеннее или еще отчаяннее в том, что не у апостолов или наследников апостолов, а у тиранов и отца их диавола покупают запятнанные священства, от которых никогда не будет никакой пользы. Они скорее даже словно возлагают на здание преступной жизни некую вершину и кровлю всех зол, потому что человеку уже нелегко поставить им в вину старые или новые проступки и вожделения ненасытности и обжорства, [что им], которые им, как начальникам многих, гораздо легче удовлетворить. Конечно, если бы такое соглашение о купле-продаже было бы предложено этими бесстыдниками не говорю уж — апостолу Петру, но какому-нибудь святому священнику и благочестивому царю, то они получили бы тот же ответ, что и делатель того же — Симон маг — от апостола, причем Петр сказал: «серебро твое да будет в погибель с тобою»[924]. Но еще более — увы тем, кто рукополагает этих просителей, ибо они скорее унижают и вместо благословения — проклинают, когда из грешников делают не кающихся, что было бы правильнее, но святотатцев и отчаянных, и ставят Иуду — предателя Господа — на престол Петра и Николая — изобретателя грязных ересей[925] — на место Стефана мученика, и таким же образом они претендуют на священство. И в сыновьях это воспринимают не с таким омерзением, и даже где-то уважают, поскольку совершенно точно известно, что с ними происходит то же, что и с отцами.
И даже те, кто в епархии, встречая сопротивление и суровый отказ в столь дорогостоящей прибыли от своих собутыльников, не могут таким образом обрести жемчужину, заботливо послав вперед вестников, переплывают моря и пересекают пространные земли не столько со стыдом, сколько с удовольствием, явилась чтобы во всем совершенстве этакая прелесть и несравнимая красота, и, честнее говоря, диавольский обман (или все проданное состояние). Потом, когда с большей помпой и с большой роскошью, или, скорее, безумием, — возвращаясь на родину, изображают из гордой гордейшую поступь, и если до этого они созерцали вершины гор, то теперь они равняют зрачки своих полусонных гляделок уже прямо с эфиром или с наивысшими барашками облачков, и ввозят себя в Отечество, как некие новые создания, а на самом деле — орудия диавола, как некогда в Рим Новат[926], черный хряк, попиратель божественной жемчужины. Руки, насильственно возложенные таким вот заговором на священные жертвы Христовы, достойны того, чтобы быть сожженными не столько на священных жертвенниках[927], сколько в мстительных огнях ада.
68. Чего же ты, несчастный народ, ожидаешь от таких, как говорит апостол, «утроб ленивых»[928]? Исправят ли тебя те, кто не только самих себя не зовут к добру, но, согласно упреку пророка, «лукавствуют до усталости»[929]? Такими ли зеницами ты будешь озарен, которые жадно смотрят только на тот спуск, которым они идут, спуском пороков, — то есть к вратам Тартара? Или, несомненно, согласно слову Спасителя, если не побежите со всех ног от этих хищнейших, как волки Аравии, как Лот на гору от огненного дождя Содомского[930], — слепые — вожди слепых, одинаково упадете в яму ада[931].
69. Если, однако, кто-то скажет: не так плохи все епископы или пресвитеры, как обличенные выше, поскольку они не замараны ни расколами, ни гордостью, ни позором нечистоты. Это и мы не очень-то опровергаем. Однако хотя бы мы и знали, что они чисты и добры, тем не менее кратко ответим.
Какая польза была Илию священнику, который один не нарушил предписания Господа выхватыванием вилками из горшков мяса до того, как приносили тук Господу, пока он не был наказан тем же гневом смерти, что и сыновья?[932] Кто, спрашиваю, был убит, как Авель, из-за зависти к лучшему жертвоприношению, унесенному небесным огнем в небеса?[933] Те, кто пренебрегают даже скромными словами порицания? Кто «возненавидел сборище злонамеренных и с нечестивыми не сядет»[934], чтобы о нем истинно можно было сказать, как о Енохе: «И ходил Енох пред Богом; и не стало его»[935] — о тех недоумках, которые хромают в суете мирской вслед за идолами по откосу века сего? Кто из них не допустил спастись в ковчеге, то есть теперь — в Церкви, никого противящегося Богу, как Ной во время потопа[936], — чем явно показывается, что только невинные или очевидно кающиеся люди должны быть в доме Господнем? Кто, как Мелхиседек, благословил, принося жертву, только победителей в количестве трехсот (что есть таинство Троицы) никогда не желающих чужого[937], освободивших праведника[938] и победивших царей и пять победоносных отрядов свирепых войск?[939] Кто добровольно на вершине жертвенника, как Авраам, по приказу Божию, принес на заклание собственного сына[940], чтобы как бы выполнить этим уподоблением повеление Христа, говорившего, что соблазняющий правый глаз должно вырваты[941], и поостерегся бы быть проклятым пророком, «удерживая меч Его от крови»?[942] Кто вырвал память о злодеянии с корнем из своего сердца, словно Иосиф?[943] Кто, как Моисей, беседовал на горе с Богом, и, никогда не пугаясь звука трубного[944], затем принес две скрижали и лицо, сияющее лучами (в переносном смысле), непривычное и ужасающее для неверующих?[945] Кто из них возопил из глубины сердца из-за грехов народа, как он, говоря: Господи, «народ сей сделал великий грех: [...] прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую ты вписал»?[946]
70. Кто, воспламененный чудным усердием к Богу, смело, без промедления встал к отмщению за прелюбодеяние, как Финеес священник, для исцеления блудного чувства лекарством покаяния, дабы гнев [Божий] не воспламенялся на народ[947], и чтобы вовеки это «было вменено ему в праведность»?[948] Кто из них подражал Иисусу Навину либо в искоренении до полного истребления семи языческих племен из земли обетованной (что следует понимать в моральном смысле)[949], либо в духовном укреплении на них Израиля? Кто из них, как вышеупомянутые, а именно Финеес и Иисус, воистину показал народу Божьему мудро разделенные конечные границы за Иорданом, чтобы знали, что какому племени подобает?[950] Кто, чтобы уничтожить неисчислимые тысячи племен — противников народа Божия, — единственную дочь (под которой надо понимать собственную волю), подражая и в этом апостолу, сказавшему: «ища не своей пользы, но пользы многих, чтобы они спаслись»[951] — шедшую навстречу победителям с тимпанами и ликами (то есть с плотскими желаниями), убил, как Иевфай?[952] Кто из них действовал, как Гедеон, для смущения и обращения в бегство и истребления лагерей высокомерных язычников (тайной Троицы, как выше мы сказали)[953], с мужами, держащими в руках пустые кувшины, а в руках звучащие трубы, — то есть пророческий и апостольский смысл, как сказал Господь пророку: «Возвысь голос твой, подобно трубе»[954], и пророк об апостолах: «По всей земле проходит звук их»[955], — кувшины, сверкающие ярчайшим светом огня, под которыми понимаются пылающие в телах святых огни Святого Духа, соединенные с добрыми делами и — как апостол: «но сокровище сие, — сказал он, — мы носим в глиняных сосудах»[956], а потом рубкой леса рощи идолопоклонства (что с моральной точки зрения, объясняется как непроходимая и темная жадность[957]), и очевидными знаками испытанной небесными дождями шерсти иудейства, и язычества, вымоченного росой Святого Духа (несомненной верой)?[958]
71. Кто из них, страстно желая умереть для мира и жить для Христа[959], как Самсон, потряся двумя руками добродетели колонны (под которыми надо понимать негодные желания души и тела, которыми как бы установлен и подпирается дом всех человеческих нечестии), уничтожил роскошные и столь бессчетные пиры язычников, хвалящих богов своих[960] (то есть, по смыслу, восхваляющих богатства, как апостол: «и любостяжание, — говорит он, — которое есть идолослужение»[961])? Кто как Самуил, молитвами и всесожжением одного ягненка от сосцов отогнав страх филистимлян[962], подняв нежданные громовые голоса и дожди туч[963], и без лести поставив царя[964], его же, не угождающего Богу, отбросив[965], помазав вместо него на царство лучшего[966], — стоял, прощаясь с народом, и так сказал: «Вот я: свидетельствуйте на меня перед Господом и пред помазанником Его, у кого взял я вола, у кого взял осла, кого обидел и кого притеснил, у кого взял дар»?[967] И получил от народа такой ответ: «ты не обижал нас, — сказали они, — и не притеснял нас и ничего ни у кого не взял»[968].
Кто из них, сжегши огнем небесным, как выдающийся Илия, сотню высокомерных, сохранив пятьдесят смиренных и без прикрасы лести объявил нечестивому царю, который вопрошал не Бога через пророков, а божество Аккаронское, скорую смерть[969]; всех пророков идола Ваала (которые в толковании понимаются как чувства человеческой зависти и скупости, как мы уже сказали, всегда сильные) истребил «сверкая клинком»[970] (то есть словом Божиим), — прорицателей[971] и, подвигнутый усердием к Богу, отнял небесные дожди у нечестивцев земли[972], которые как будто были заперты на три года и шесть месяцев[973] сильнейшим ключом недостатка, умиравший от голода и жажды в пустыне, вопрошал, говоря: Господи, «разрушили Твои жертвенники и пророков Твоих убили мечом; остался я один, но и моей души ищут»?[974]
72. Кто из них дражайшего ученика, обремененного больше обычного земными грузами (которые тот, хотя бы до того его и очень много просили принять, презрел), наказал хотя бы уж не вечной проказой, как Елисей, но хотя бы изгнанием?[975] И кто из них между нами, как он, слуге, волновавшемуся в отчаянии жизни и трепетавшему о том, что город, в котором они находились[976], нежданно осаждаем войском врагов, открыл, увидев душой, сотворив к Богу горячую молитву так, чтобы тот мог узреть идущее на помощь небесное воинство, — гору, полную воинских колесниц или лошадей, сверкающих огнезрачно, и поверить, что сильнее, сильнее Он в спасении, чем враги в сражении?[977] И кто из них, как вышеупомянутый прикосновением к телу, пусть мертвому для мира, но живущему для Господа, другому, павшему от иной погибели и, без сомнения, умершему для Бога, однако живущему для пороков, помог, так чтобы тот, немедленно вскочив, воздал бы отчаявшимися устами Христу благодарность за исцеление почти всех смертных?[978]
Кто из них очистил уста, как Исайя, горящим углем, принесенным с жертвенника клещами Серафима, чтобы грехи его уничтожились исповеданием смирения[979], и поверг, как вышеупомянутый, стовосьмидесятипятитысячное войско ассирийцев, присоединив молитву благочестивого царя Езекии, к попранию рукою ангела безо всяких видимых ран?[980] Кто из них стяжал, как блаженный Иеремия, из-за предписаний Бога и данных с неба угроз, или из-за представления истины не слушающим, грязь и вонь темницы, как мимолетные смерти?[981] И, чтоб уже больше не говорить: кто из них, как сказал учитель языков «скитались по [...] горам, по пещерам и ущельям земли», «были побиваемы камнями, перепиливаемы», ради имени Божьего был искушаем всеми родами смерти, как святые пророки, и претерпел?[982]
73. Но к чему останавливаться на ветхозаветных примерах, как будто бы не было никаких в Новом? Пусть же послушают нас, собравших немного цветов или самых лучших с пространного и приятного луга святых новобранцев Нового Завета, те, кто как они считают, безо всякого труда встали на узкий путь христианской религии, приняв только притворно имя священников.
Кто из вас, кто скорее оцепенел, нежели сидит законно на священническом престоле, — изгнанный из совета нечестивых, после многих ударов палками[983], как святые апостолы, достойный обычай которых, — терпеть оскорбления за Истинного Бога — Христа, всем сердцем воздал хвалу Троице?[984] Кто из-за истинного свидетельства о Боге, которое надлежало принести, погиб (телесно!), получив по голове удар скалки суконщика, как Иаков, в Новом Завете даже первый епископ?[985] Кто из вас лишился головы, как Иаков, брат Иоанна, от меча нечестивого князя?[986] Кого, как первого служителя и евангельского мученика[987], которого можно было обвинить только в том, что он видел Бога, которого лицемеры видеть не могут, нечистые руки побили камнями?[988] Кто испустил последний вздох, прибитый из почтения ко Христу ногами наоборот к перекладине креста, как тот, кого следует почитать не менее из-за того, как он умер, чем за то, как он жил, как достойного ключаря Царствия Небесного?[989] Кто из вас, говорящих правду ради исповедания Христа, после оков тюрьмы[990], кораблекрушений[991], избиения розгами[992], после постоянных опасностей от рек, воров, язычников, иудеев, псевдоапостолов,[993], после трудов голода, поста и бдений[994], после постоянной заботы обо всех Церквах[995], после воспламенения за соблазняющихся[996], после изнемогания за изнемогающих[997], после поразительного проповедания Евангелия Христова почти по всему земному кругу, как сосуд избранный — и избранный учитель язычников, — от удара меча лишился головы?
74. Кто из вас, как святой мученик Игнатий, епископ града Антиохии[998], после выдающихся деяний во Христе из-за свидетельства Его был сокрушен множеством львов? Послушав слова его, когда его вели к страстям (если только когда-нибудь лица ваши смущаются румянцем!), в сравнении с ним вы не будете считать себя не только что священниками, но даже хотя бы средними христианами. Поскольку он говорил в послании, которое послал римской церкви:
«Из Сирии до Рима со зверями на земле и на море сражаюсь днем и ночью, опутанный и связанный, с десятью леопардами, то есть с воинами, данными для охраны, которые от наших благодеяний делаются свирепее[999]. Но я от их нечестии более совершенствуюсь, но, однако, "тем не оправдываюсь"»[1000].
О спасительные звери, которые готовятся мне, когда же придут они? Когда их выпустят? Когда же им позволят наесться моей плоти? Я желаю, чтобы [их зубы] стали еще острее, и я приглашу их пожрать меня, и буду молить, чтобы они отнюдь не боялись притронуться к моему телу, как они поступают с некоторыми: если так, и они помедлят, я применю силу — я навяжу себя им! Позвольте же мне, прошу вас, — я знаю, что принесет мне пользу; теперь начинаю я быть учеником Христовым. Пусть зависть, или человеческое чувство, или духовное нечестие совершит то, чтобы я во Иисусе Христе заслужил получить огни, кресты, зверей, разрушение костей и разрывание членов и страдание всего тела, и пусть совершатся на мне одном все пытки, изобретенные диавольским искусством, пока не заслужу увидеть Иисуса Христа»[1001].
Что вы взираете на это спящими очами души? Что вы слушаете такое глухими ушами чувств? Рассейте, прошу, мрачную и черную тьму теплоты[1002] сердца вашего, чтобы вы смогли увидеть пресверкающий свет истины и смирения. Сказал христианин — не средний, а совершенный, священник — не низкий, мученик — не слабый, а выдающийся: «теперь начинаю быть учеником Христа». И вы, как будто тот Люцифер, сброшенный с неба, возвышаетесь словами, не властью, и как-то тщательно обдумываете и представляете делами то, что некогда расписывал ваш «руководитель»: «взойду, — говорил, — на небо» и «буду подобен Всевышнему»[1003], и опять: «и откапывал я, и пил воду; и осушу ступнями ног моих все реки Египетские»[1004].
Справедливее подобало бы вам подражать и слушать Того, Кто является непобедимым образцом доброты и смирения, Сказавшего через пророка: «Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе»[1005]. О, как дивно, однако, было сказать, что Он — «поношение у людей», Тот, кто все поношения мира уничтожил, и опять в Евангелии: «Я ничего не могу творить Сам от Себя»[1006], — ибо Он, одного возраста с Отцом и Духом Святым и общей с Ним сущности, сотворил небо и землю со всем их бесценным украшением не иначе как собственной силою; а вам, самонадеянно возвышающим слова, сказал через пророка: «Что гордится земля и пепел?»[1007]
75. Но вернусь к предмету разговора: кто, спрашиваю, из вас, как выдающийся пастырь Смирнской церкви Поликарп[1008], свидетель Христов, по-человечески пригласивший к столу «гостей», которые ретиво тащили его на костер[1009], и, брошенный в пламя ради любви ко Христу, сказал: «кто дал мне казнь огнем и железом, даст и чтобы без прибивания гвоздями я неподвижно снес пламя»[1010].
Добавлю к этому, летучим словом, лишь одного из этого великого леса святых — а именно Василия, епископа Кесарийского[1011]. Он, когда от нечестивого принцепса[1012] ему грозили разными угрозами, что, если завтра не замарается, как прочие, арианской грязью,[1013] то, несомненно, умрет, как говорят, сказал: «Я буду завтра, конечно, как и сегодня, если бы только не менялся ты»[1014]. И снова: «Если бы только я имел какую-нибудь достойную награду, которую предложил бы тому, кто скорее избавил бы Василия из оков этого кожаного мешка».
Кто из вас сохранил правило апостольской речи, которым всегда пользовались святые священники, которые и в нынешние времена, пресекая в столкновении с тиранами человеческие измышления, быстро торопящиеся к нечестию, говоря так: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам»?[1015]
76. Значит, прибегая, как обычно, к милосердию Господню и голо сам Его святых и пророков, чтобы они за нас освободили оружием своих пророчеств, раненые которым излечиваются, несовершенных пастырей, как ранее тиранов, мы увидим, что говорит Господь словами угроз через пророков к слабым и бесчестным священникам, которые поступают нехорошо, уча народ не примерами, а словами.
Ибо и того Илия священника в Силоме за то, что он не отомстил сурово, достойным усердием к Богу, сыновьям, Бога презирающим, но указал мягко и милосердно, словно отеческой любовью, осудил таким порицанием, когда пророк сказал ему: «Так говорит Господь: не открылся ли Я дому отца твоего, когда еще были они в Египте в доме фараона? И не избрал ли его из всех колен Израилевых Себе во священника?»[1016] И немного дальше: «для чего же вы попираете ногами жертвы Мои и хлебные приношения Мои, которые заповедал Я для жилища Моего, и для чего ты предпочитаешь Мне сыновей своих, утучняя себя начатками всех приношений народа моего — Израиля?»[1017] «Но теперь говорит Господь: [...] Ибо Я прославлю прославляющих Меня, а бесславящие Меня будут посрамлены. Вот, наступают дни, в которые Я подсеку мышцу твою и мышцу дома отца твоего»[1018]. «И вот тебе знамение, которое последует с двумя сыновьями твоими, Офни и Финеесом: оба они умрут в один день <от меча мужей>»[1019].
Если уж такое терпят те, кто совершенствует своих подчиненных только словами, а не достойной местью, что же сделается с теми, которые, согрешая, призывают и влекут к плохому?
77. А что случилось с тем истинным пророком, посланным из Иудеи проповедовать в Вефиль, после очевидного исполнения предсказанного им знака и восстановления отсохшей руки нечестивого царя, которому было запрещено вкушать какую-либо еду, и обманутым другим, как его называли, пророком, чтобы вкусил немного хлеба и воды, причем его хозяин сказал ему: «так говорит Господь: за то, что ты не повиновался устам Господа и не соблюл повеления, которое заповедал тебе Господь, Бог твой, но воротился, ел хлеб и пил воду в том месте, о котором Он сказал тебе: "не ешь хлеба и не пей воды", тело твое не войдет в гробницу отцов твоих», — и так, говорит, и сделалось: «после того, как тот поел хлеба и напился, он оседлал осла [...] и отправился тот. И встретил его на дороге лев и умертвил его»[1020].
78. Исайю же, святого пророка, о священниках так говорящего, послушайте: «А беззаконнику — горе, ибо будет ему возмездие за дела рук его. Притеснители народа Моего — дети, и женщины господствуют над ним. Народ Мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили. Восстал Господь на суд — и стоит, чтобы судить народы. Господь вступает в суд со старейшинами народа Своего и с князьями его: он опустошил виноградник; награбленное у бедного в ваших домах; что вы тесните народ Мой и угнетаете бедных? говорит Господь, Господь Саваоф»[1021]. И то же: «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека?»[1022] И ниже: «Но и эти шатаются от вина и сбиваются с пути от сикеры; священник и пророк спотыкаются от крепких напитков; побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются. Ибо все столы наполнены отвратительною блевотиною, нет чистого места»[1023].
79. «Итак, слушайте слово Господне, хульники, правители народа сего, который в Иерусалиме. Так как вы говорите: «Мы заключили союз со смертью и с преисподнею сделали договор: когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдет до нас, — потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя»[1024]. И спустя некоторое время: «и градом истребится убежище лжи, и воды потопят место укрывательства. И союз ваш со смертью не устоит. Когда пойдет всепоражающий бич, вы будете пожраны. Как скоро он пойдет, схватит вас»[1025]. И опять: «И сказал Господь: так как этот народ приближается ко Мне, устами своими, и языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня [...]; то вот, Я еще необычайно поступлю с этим народом: чудно и дивно, так что мудрость мудрецов его погибнет, и разума у разумных его не станет. Горе тем, которые думают скрыться в глубину, чтобы замысел свой утаить от Господа, которые делают дела свои во мраке и говорят: "кто увидит нас? и кто узнает нас?" Какое безрассудство!»[1026] И спустя некоторое время: «Так говорит Господь: небо — престол Мой, а земля — подножие ног Моих: где же построите вы дом для Меня, и где место покоя Моего? Ибо все это сделала рука Моя, и все сие было, говорит Господь. И вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим. Закалающий вола — то же, что убивающий человека; приносящий агнца в жертву — то же, что задушающий пса; приносящий семидал — то же, что приносящий свиную кровь[1027]; воскуряющий фимиам — то же, что молящийся идолу; и как они избрали собственные свои пути, и душа их находит удовольствие в мерзостях их»[1028].
80. Иеремия же, девственник[1029] и пророк, что говорит безрассудным пастырям, послушайте: «Так говорит Господь: какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою, и осуетились»[1030]. И немного дальше: «А вы вошли и осквернили землю Мою, и достояние Мое сделали мерзостью. Священники не говорили: "где Господь?", и учители закона не знали Меня, и пастыри отпали от Меня, и пророки пророчествовали во имя Ваала [...] Поэтому Я еще буду судиться с вами, говорит Господь, и с сыновьями сыновей ваших буду судиться»[1031]. И несколько далее: «Изумительное и ужасное совершается всей земле: пророки пророчествуют ложь, и священники господствуют при посредстве их, и народ Мой любит это. Что же вы будете делать после всего этого?»[1032] «К кому мне говорить и кого увещевать, чтобы слушали? Вот, ухо у них необрезанное, и они не могут слушать; вот, слово Господне у них в посмеянии; оно неприятно им»[1033]. «Потому что Я простру руку Мою на обитателей всей земли, говорит Господь. Ибо от малого до большого, — каждый их них предан корысти, и от пророка до священника — все действуют лживо; врачуют раны народа Моего легкомысленно, говоря: "мир! мир!", а мира нет. Стыдятся ли они, делая мерзости? нет, нисколько не стыдятся и не краснеют. За то падут между падшими и во время посещения Моего будут повержены, говорит Господь»[1034].
И опять: «Все они — упорные отступники, живут клеветою; это медь и железо; все они развратители. Раздувальный мех обгорел [...]: плавильщик плавил напрасно, ибо злые не отделились; отверженным серебром назовут их, ибо Господь отверг их»[1035]. И немного дальше: «вот, Я видел это, говорит Господь. Пойдите же на место Мое в Силом, где Я прежде назначил пребывать имени Моему, и посмотрите, что сделал Я с ним за нечестие народа моего Израиля. И ныне, так как вы делаете все эти дела, говорит Господь, и Я говорил вам с раннего утра, а вы не слушали, и звал вас, а вы не отвечали, — то Я так же поступлю с домом сим, над которым наречено имя Мое, на который вы надеетесь, и с местом, которое Я дал вам и отдам вашим, как поступил с Силомом. И отвергну вас от лица Моего»[1036].
81. И опять: «дети мои ушли от Меня, и нет их: некому уже раскинуть шатра моего и развесить ковров моих, ибо пастыри сделались бессмысленными и не искали господа, а потому они поступали безрассудно, и все стадо их рассеяно»[1037]. И несколько далее: «Что возлюбленному Моему в доме Моем, когда в нем совершаются многие непотребства? и священные мяса не помогут тебе, когда, делая зло, ты радуешься. Зеленеющею маслиною, красующеюся приятными плодами, именовал тебя Господь. А ныне, при шуме сильного смятения, Он воспламенил огонь вокруг нее, и сокрушились ветви ее»[1038]. И опять: «идите, собирайтесь, все полевые звери: идите пожирать его. Множество пастухов испортили Мой виноградник, истоптали ногами участок Мой; любимый участок Мой сделали пустою степью»[1039]. И еще говорит: «Так говорит Господь народу сему: за то, что они любят бродить, не удерживают ног своих, за то Господь не благоволит к ним, припоминает ныне беззакония их и наказывает грехи их»[1040]. «Пророки говорят им: "не увидите меча, и голода не будет у вас, но постоянный мир дам вам на сем месте". И сказал мне Господь: пророки пророчествуют ложно именем Моим; Я не посылал их, и не давал им повеления, [...] они возвещают вам видения ложные и гадания, и пустое, и мечты сердца своего. Поэтому так говорит Господь о пророках: [...] мечом и голодом будут истреблены эти пророки, и народ, которому они пророчествуют, разбросан будет по улицам Иерусалима от голода и меча, и некому будет хоронить их»[1041].
82. И опять: «Горе пастырям, которые губят и разгоняют овец паствы Моей! Говорит Господь. Посему так говорит Господь, Бог Израилев к пастырям, пасущим народ Мой: вы рассеяли овец Моих, и разогнали их, и не смотрели за ними; вот, Я накажу вас за злые деяния ваши, говорит Господь»[1042]. «Ибо и пророк и священник — лицемеры; даже в доме Моем Я нашел нечестие их, говорит Господь. За то путь их будет для них как скользкие места в темноте: их толкнут, и они упадут там; ибо Я наведу на них бедствие, год посещения их, говорит Господь. И в пророках Самарии Я видел безумие; они пророчествовали именем Ваала и ввели в заблуждение народ Мой, Израиля. Но в пророках Иерусалима вижу ужасное: они прелюбодействуют и ходят во лжи, поддерживают руки злодеев, чтобы никто не обращался от своего нечестия; все они предо Мною — как Содом, и жители его — как Гоморра. Посему так говорит Господь Саваоф о пророках: вот, Я накормлю их полынью и напою их водою с желчью, ибо от пророков Иерусалимских нечестие распространилось на всю землю. Так говорит Господь Саваоф: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних. А они постоянно говорят пренебрегающим меня: "Господь сказал: мир будет у вас". И всякому, поступающему по упорству своего сердца, говорят: "не придет на вас беда". Ибо кто стоял в совете Господа и видел и слышал слово Его? Кто внимал слову Его и услышал? Вот, идет буря Господня с яростью, буря грозная, и падет на главу нечестивых. Гнев Господа не отвратится, доколе Он не совершит и доколе не выполнит намерений сердца Своего; в последующие дни вы ясно уразумеете это»[1043].
83. Однако вы не задумываетесь об этом или творите то, что высказал и святой Иоиль, указуя малодушным священникам и оплакивая уничтожение народа за нечестия их: «Пробудитесь, пьяницы, и плачьте и рыдайте, все пьющие вино, о виноградном соке, ибо он отнят от уст ваших!»[1044] «Плачут священники, служители Господни. Опустошено поле, сетует земля; ибо истреблен хлеб, высох виноградный сок, завяла маслина. Краснейте от стыда, земледельцы, рыдайте, виноградари, о пшенице и ячмене, потому что погибла жатва в поле. Засохла виноградная лоза и смоковница завяла; гранатовое дерево, пальма и яблоня, все дерева в поле посохли; потому и веселье у сынов человеческих исчезло»[1045].
Все это следует понимать духовным образом, дабы от смертоносного голода по слову Божьему не засохли души ваши. И слова: «Да плачут священники, служители Господни, и говорят: пощади, Господи, народ Твой, не предай наследия Твоего на поругание, чтобы не издевались над ним народы; для чего будут говорить между народами: где Бог их?»[1046] Но вы никогда не слушаете этого, но творите все, чем можно скорее разжечь негодование Божественного гнева.
84. Послушайте же, однако, как святой пророк Осия весьма выразительно сказал бы о священниках вашего склада: «Слушайте это, священники, и внимайте, дом Израилев, и приклоните ухо, дом царя; ибо вам будет суд, потому что вы были западнею в Массифе и сетью, раскинутою на Фаворе»[1047], — которые устраивают загонщики на охоте.
84. Вам же даже пророк Амос указывает на некое отлучение от Господа, говоря: «Ненавижу, отвергаю праздники ваши и не обоняю жертв во время торжественных собраний ваших. Если вознесете Мне всесожжение и хлебное приношение, Я не приму их и не призрю на благодарственную жертву из тучных тельцов ваших. Удали от Меня шум песней твоих, ибо звуков гуслей твоих Я не буду слушать»[1048]. Ибо жажда пищи евангельской свирепствует в вас, пожирая самой жаровней плоть вашей души, как предсказал вышеупомянутый пророк. «Вот, — говорит он, — наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю за землю голод, — не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних. И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища слова Господня и не найдут его»[1049].
85. Обратите же скорей свои уши к святому Михею, который звучит весьма резко, как некая небесная труба, против коварных князей народа:
«И сказал я: слушайте, главы Иакова [...]: не вам ли должно знать правду? А вы ненавидите доброе и любите злое; сдираете с них кожу их и плоть их с костей их. Едите плоть народа Моего и сдираете с них кожу их, а кости их ломаете и дробите как бы в горшок, и плоть — как бы в котел. И будут они взывать к Господу, но Он не услышит их и сокроет лицо Свое от них на то время, как они злодействуют. Так говорит Господь на пророков, вводящих в заблуждение народ Мой, которые грызут зубами своими и проповедуют мир, а кто ничего не кладет им в рот, против того объявляют войну. Посему ночь будет вам вместо видения и тьма — вместо предвещаний; зайдет солнце над пророками и потемнеет день над ними. И устыдятся прозорливцы, и посрамлены будут гадатели, и закроют уста свои все они. Потому что не будет ответа от Бога. А я исполнен силы духа Господня, правоты и твердости, чтобы высказать Иакову преступление его и Израилю грех его. Слушайте же это, главы дома Иаковлева и князья дома Израилева, гнушающиеся правосудием и искривляющие все прямое, созидающие Сион кровью и Иерусалим — неправдою! Главы его судят за подарки и священники его учат за плату, и пророки его предвещают за деньги, а между тем опираются на Господа, говоря: "не среди ли нас Господь? не постигнет нас беда!" Посему за вас Сион распахан будет как поле, и Иерусалим сделается грудою развалин, и гора дома сего будет лесистым холмом»[1050]. И несколько далее: «Горе мне! ибо со мною теперь — как по собрании летних плодов, как по уборке винограда: ни одной ягоды для еды, ни спелого плода, которого желает душа моя. Не стало милосердых на земле, нет правдивых между людьми; все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть. Руки их обращены к тому, чтобы уметь делать зло»[1051].
87. Послушайте, как рассуждал и выдающийся пророк Софония в древние времена о ваших собутыльниках, ибо он говорит о Иерусалиме, под которым в духовном смысле надо понимать церковь — или душу: «Горе, — говоря, — городу нечистому и оскверненному, притеснителю! Не слушает голоса, не принимает наставления, на Господа не уповает, к Богу своему не приближается»[1052]. И объясняет, почему это так: «Князья его посреди него — рыкающие львы, судьи его — вечерние волки, не оставляющие до утра ни одной кости. Пророки его — люди легкомысленные, вероломные; священники его оскверняют святыню, попирают закон. Господь праведен посреди него, не делает неправды, каждое утро являет суд свой неизменно»[1053].
88. Однако послушайте и блаженного Захарию пророка, указывающего вам на слово Божие: «Так говорил тогда Господь Саваоф: производите суд справедливый и оказывайте милость и сострадание каждый брату своему; вдовы и сироты, пришельца и бедного не притесняйте и зла друг против друга не мыслите в сердце вашем. Но они не хотели внимать, отворотились от Меня и уши свои отяготили, чтобы не слышать. И сердце свое окаменили, чтобы не слышать закона и слов, которые посылал Господь Саваоф Духом Своим через прежних пророков; за то и постиг их великий гнев Господа Саваофа»[1054]. И опять: «Ибо терафимы[1055] говорят пустое и вещуны видят ложное и рассказывают сны лживые; они утешают пустотою; поэтому они бродят как овцы, бедствуют, потому что нет пастыря. На пастырей воспылал гнев Мой, и козлов Я накажу»[1056]. И немного дальше: «Слышан голос рыдания пастухов, потому что опустошено приволье их; слышно рыкание молодых львов, потому что опустошена краса Иордана. Так говорит Господь Бог мой: паси овец, обреченных на заклание, которых купившие убивают безнаказанно, а продавшие говорят: "Благословен Господь; я разбогател!", и пастухи их не жалеют о них. Ибо Я не буду более миловать жителей земли сей, говорит Господь»[1057].
89. Что объявил вам, помимо того, святой пророк Малахия, послушайте: «Вы, — говорит, — священники, бесславящие имя Мое. Вы говорите: "чем мы бесславим имя Твое?" Вы приносите на жертвенник Мой нечистый хлеб и говорите: "чем мы бесславим Тебя?" — Тем, что говорите: "трапеза Господня не стоит уважения". И когда приносите в жертву слепое, не худо ли это? или когда приносите хромое и больное, не худо ли это? Поднеси это твоему князю; будет ли он доволен и благосклонно ли примет тебя? говорит Господь Саваоф. Итак молитесь Богу, чтобы помиловал нас; а когда такое исходит из рук ваших, то может ли Он милостиво принимать вас?»[1058] И опять: «и приносите украденное, хромое и больное, и такого же свойства приносите хлебный дар: могу ли с благоволением принимать это из рук ваших? говорит Господь. Проклят лживый, у которого в стаде есть неиспорченный самец, и он дал обет, а приносит в жертву Господу поврежденное: ибо Я — Царь великий, и имя Мое страшно у народов. Итак для вас, священники, эта заповедь: если вы не послушаетесь и если не примете к сердцу, чтобы воздавать славу имени Моему, говорит Господь Саваоф, то Я пошлю на вас проклятие и прокляну ваши благословения, [...] потому что вы не хотите приложить к тому сердца. Вот, Я отниму у вас плечо и помет раскидаю на лица ваши, помет праздничных жертв Ваших»[1059].
Однако меж тем послушайте, если вот хоть настолечко осталось у вас внутреннего слуха, чтобы вы усерднее приготовили бы к добру орудия нечестия: «завет Мой, — говорит, — с ним», — а именно с Левием, или Моисеем, согласно истории, говорится, — «был завет жизни и мира, и Я дал его ему для страха, и он боялся Меня и благоговел перед именем Моим. Закон истины был в устах его, и неправды не обреталось на языке его; в мире и правде он ходил со Мною и многих отвратил от греха. Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа»[1060].
Но теперь он [Малахия] изменяет смысл и не упускает случая побранить дурных: «Но вы, — говорит, — уклонились от пути сего, для многих послужили соблазном в законе, разрушили завет Левия, говорит Господь Саваоф. За то и Я сделаю вас презренными и униженными перед всем народом, так как вы не соблюдаете путей Моих, лицеприятствуете в делах закона. Не один ли у всех нас Отец? Не один ли Бог сотворил нас? Почему же мы вероломно преступаем друг против друга?»[1061]. И опять: «Вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он — как огонь расплавляющий и как щелок очищающий. И сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро»[1062]. И немного дальше: «Дерзостны предо Мною слова ваши, говорит Господь. [...] Вы говорите: тщетно служение Богу, и что пользы, что мы соблюдали постановления Его и ходили в печальной одежде пред лицом Господа Саваофа? И ныне мы считаем надменных счастливыми; лучше устраивают себя делающие беззакония, и хотя искушают Бога, но остаются целы»[1063].
90. Послушайте, что сказал, воистину, пророк Иезекииль: «Беда, — говорит, — пойдет за бедою и весть за вестью; и будут просить у пророка видения, и не станет учения у священника и совета у старцев»[1064]. И опять: «Посему так говорит Господь Бог: так как вы говорите пустое и видите в видениях ложь, за то вот Я — на вас, говорит Господь Бог. И будет рука Моя против этих пророков, видящих пустое и предвещающих ложь; в совете народа Моего они не будут, и в список дома Израилева не впишутся, и в землю Израилеву не войдут; и узнаете, что Я — Господь Бог. За то, что они вводят народ Мой в заблуждение, говоря: "мир", тогда как нет мира; и когда он строит стену, они обмазывают ее грязью. Скажи обмазывающим стену грязью, что она упадет»[1065].
И спустя некоторое время: «Горе сшивающим чародейные мешочки под мышки и делающим покрывала для головы всякого роста, чтобы уловлять души! Неужели, уловляя души народа Моего, вы спасете ваши души? И бесславите Меня пред народом Моим за горсти ячменя и за куски хлеба, умерщвляя души, которые не должны умереть, и оставляя жизнь душам, которые не должны жить, обманывая народ, который слушает ложь»[1066]. И ниже: «Сын человеческий! скажи ему: ты — земля неочищенная, неорошаемая дождем в день гнева! Заговор пророков ее среди нее — как лев рыкающий, терзающий добычу; съедают души, обирают имущество и драгоценности и умножают число вдов. Священники ее нарушают закон Мой и оскверняют святыни Мои, не отделяют святого от несвятого и не указывают различия между чистым и нечистым, и от суббот Моих они закрыли глаза свои, и Я уничижен у них»[1067].
91. И опять: «Искал я у них человека, который поставил бы стену и стал бы предо Мною в проломе за сию землю, чтобы Я не погубил ее, но не нашел. Итак, изолью на них негодование Мое, огнем ярости Моей истреблю их, поведение их обращу им на голову, говорит Господь Бог»[1068]. И несколько далее: «И было ко мне слово Господне: Сын человеческий! изреки слово к сынам народа твоего и скажи им: если Я на какую-либо землю наведу меч, и народ той земли возьмет из среды себя человека и поставит его у себя стражем; и он, увидев меч, идущий на землю, затрубит в трубу и предостережет народ; и если кто будет слушать голос трубы, но не остережет себя, — то, когда меч придет и захватит его, кровь его будет на его голосе. Голос трубы он слышал, но не остерег себя, кровь его на нем будет; а кто остерегся, тот спас жизнь свою. Если же страж видел идущий меч и не затрубил в трубу, и народ не был предостережен, — то, когда придет меч и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой, но кровь его взыщу от руки стража. И тебя, сын человеческий, Я поставил стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать из уст Моих слово и вразумлять их от Меня. Когда Я скажу беззаконнику: "беззаконник! ты смертью умрешь", а ты не будешь ничего говорить, чтобы предостеречь беззаконника от пути его, — то беззаконник тот умрет за грех свой, но кровь его взыщу от руки твоей. Если же ты остерегал беззаконника от пути его, чтобы он обратился от него, но он от пути своего не обратился, — то он умирает за грех свой, а ты спас душу твою»[1069].
92. Но достаточно здесь немногого из многих свидетельств пророков, которыми обличается гордость или безволие строптивых священников, чтобы не считали, что мы объявляем им такое скорее по нашему собственному измышлению, нежели по закону и авторитету святых.
Посмотрим же на то, что евангельская труба, звуча миру, речет бестолковым священникам. Однако наша речь не о тех, которые, как мы уже сказали, законно занимают апостольский престол и хорошо знают, как вовремя раздавать своим собратьям по рабству духовную пищу (если сейчас, однако, существует много таковых), но о невежественных пастырях, которые оставляют овец, и пасут тщетно, и не имеют слов пастырей сведущих. Очевиден знак того, что тот не является законным пастырем и даже посредственным христианином, кто отвергает или не признает не столько наши предписания — ибо мы очень ничтожны, — но предписания Ветхого и Нового Заветов, как хорошо сказал кое-кто из наших: «очень бы хотелось, чтобы враги Церкви были бы нашими врагами безо всякого "договора", и друзья и защитники наши были бы не только "союзники", но отцы и господа»[1070]. Пусть же каждый по истине исследует свою совесть и оценит, согласно ли правильной причине они занимают престол священнический.
Посмотрим, говорю я, что Спаситель и Творец мира говорит: «Вы, — говорит Он, — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям»[1071].
93. Одного этого свидетельства могло бы с изобилием быть достаточно для опровержения этих бесстыдников. Но чтобы подтвердилось даже более очевидными доказательствами — словами Христа, сколькими неподъемными связками преступлений эти лживые священники давят сами себя, следует добавить кое-что. Ибо дальше идет: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике и светит всем в доме»[1072]. Кто же, значит, из священников сего времени, так охваченного слепотой невежества, зажег бы светильником ночью всем жильцам в каком-нибудь доме свет светлейшей свечи знания и добрых дел? Кто стал всем сыновьям церкви таким безопасным, всеобщим и явным убежищем, каким является для граждан укрепленнейший город, установленный на высокой вершине горы?[1073]
Но и то, что следует: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного»[1074]. Кто из них хотя бы один день может это выполнять? Но скорее даже ночь их грехов тяготеет над всем островом каким-то густейшим и черным облаком, так что почти всех отвращает от праведного пути и заставляет блуждать по непроходимым и нехоженым тропинкам преступлений[1075], чем не только не восхваляется через дела Отец Небесный, но даже подвергается невыносимому кощунству.
Я бы хотел, однако, чтобы те свидетельства Священного Писания, которые включены или должны быть включены в сие послание, насколько возможет наша посредственность, все, как только можно, объяснялись бы в историческом или моральном смысле.
94. Однако чтобы сие сочиненьице не протянулось до огромных размеров, были собраны — или должны быть собраны — просто и безо всяких словесных ухищрений эти свидетельства, которые те, кто неугоден не столько нам, сколько Богу, отвергают и отбрасывают с презрением.
И немного далее: «Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном»[1076]. И опять: «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы»[1077]. Кто из вас, спрашиваю, соблюдает следующее? «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: "дай, я выну сучок из глаза твоего", а вот, в твоем глазе бревно?»[1078] Или следующее: «не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас»[1079], — что случается с вами очень часто. И, указывая народу, чтобы его не обольстили хитрые ученые вроде вас, сказал: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые»[1080]. И ниже: «Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного»[1081].
95. Что же, конечно, сделается с вами, кто, как сказал пророк, привержены к Богу одними устами, а не сердцем? И как же вы исполняете следующее? «Вот, — говорит Он, — Я посылаю вас, как овец среди волков»[1082], — а вы ведете себя совсем наоборот, — как волки во стаде овец? Или вот что еще говорит: «итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби»[1083]. Мудры-то вы, конечно мудры, — на то, чтобы по кусать кого-нибудь погибельной пастью, а не так, чтобы главу ваше го — то есть Христа, Которого вы попираете всеми усилиями дурных дел, — защитить щитом собственного тела! И простоты сердца голу бей вы тоже не имеете, а даже скорее сравнимы с чернотой ворона, и так же вылетая из ковчега, — то есть из Церкви, и, находя мерзости плотских страстей, никогда с чистым сердцем не возвращаетесь к ней.
Но воззрим и на остальное: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне»[1084] — подумайте, что из этого вы могли бы сделать.
Кого же из вас не ранит в тайные сердца следующее свидетельство, то, что Спаситель говорит апостолам о дурных вождях: «Оставьте их: они — слепые вожди слепых, а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму»[1085].
96. Конечно, пусть послушают народы, которыми вы руководите, или, скорее, не туда заводите! Слушайте слова Господа, глаголавшего к апостолу и толпам, которые и вы, как слышу, не стыдитесь часто цитировать: «на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак, все, что они велят вас соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают»[1086]. Конечно, опасно и бесполезно для священников учение, которое затемняется неправыми делами.
«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете»[1087]. Не только из-за тех дурных преступлений, которые вы сотворите в будущем, но даже и из-за тех, кто ежедневно погибает по вашему примеру, вы наказаны судебным наказанием: и кровь их в день судный взыщется с ваших рук.
Но подумайте и о том, что выражает притча о плохом рабе, сказавшем в сердце своем: «не скоро придет господин мой»[1088], который из-за этого начал бить товарищей своих и есть и пить с пьяницами[1089], — «то придет, — сказал Он, — господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, в который не думает, и рассечет его», — то есть [отделит] от святых священников, — «и подвергнет его одной участи с лицемерами»[1090], конечно, с теми, которые под прикрытием священнического звания затемняют многое нечестием! — «там, — говорит Он, — будет плач и скрежет зубов»[1091], что с ними в этой жизни случается не часто из-за ежедневных погибелей сынов матери-Церкви или из-за желания Царства Небесного.
97. Однако посмотрим, что истинный ученик Христов, учитель язычников, — Павел, которому, как он сам призывает, все церковные учителя должны подражать: «Будьте, — говорит он, — подражателями мне, как я Христу»[1092]. В таком деле он делает вступление в первом послании[1093], говоря: «Но как они, познав Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели»[1094]. Хотя, как может показаться, он говорит это о язычниках, однако мы понимаем, что это с полным правом можно приложить и ко священникам и народам века сего. И немного дальше: «Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям»[1095]. И опять: «И так как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства»[1096], то есть [убийства] душ народа, «распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы. Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти»[1097].
98. У кого же из вышеупомянутых этого всего взаправду нет? Если бы даже такой и был, то может быть уловлен последующим суждением, где говорится: «не только их делают, но и делающих одобряют»[1098]. Таким образом, они не свободны ни от какого существующего зла их. И ниже: «Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, который воздаст каждому по делам его»[1099]. И опять: «Ибо нет лицеприятия у Бога. Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся, — потому что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут»[1100]. С какой же суровостью Он обрушится на тех, которые не только не исполняют то, что следует исполнять, но и бегут, как от свирепейшего змия, самого чтения Слова Божьего, хотя бы неглубоко проникающего к ним в уши?
99. Однако перейдем к последующему. «Что же, — говорит он, — скажем? Оставаться ли нам во грехе, чтобы умножилась благодать? Никак. Мы умерли для греха: как же нам жить в нем?»[1101] И спустя некоторое время: «Кто отлучит, — говорит, — нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонения, или голод, или нагота, или опасность, или меч?»[1102] Кто из вас, спрашиваю, был охвачен во глубине сердца таким порывом многое претерпеть, вы, кто не только не трудится ради благочестия, но даже действует нечестиво, и оскорбляет Христа?
Или то, что следует: «Ночь прошла, а день приблизился: итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти»[1103].
100. И опять, в первом послании к Коринфянам: «Я, — говорит, — [...] как мудрый строитель, положил основание, а другой строит на нем; но каждый смотри, как строит. Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устроит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; [...] Разве не знаете, что вы — храм Божий; и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог»[1104]. И опять: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом»[1105], и несколько далее: «Нечем вам хвалиться. Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом»[1106]. Как же очистится ваша старая закваска, то есть грех, которая увеличивается всеми усилиями изо дня в день?
И опять: «Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками; впрочем, не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего, но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе»[1107]. Однако разбойник никогда не осуждает другого вора за кражу или разбой, а, скорее, дружит с ним, заботится о нем и любит его, как своего соратника по преступлениям!
101. То же, во втором послании к Коринфянам: «Посему, — говорит, — имея по милости Божией такое служение, мы не унываем; но, отвергнув скрытные, постыдные дела, не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия»[1108] — то есть дурным примером и лестью! Далее он говорит вот что о дурных ученых: «Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых. И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; то конец их будет по делам их»[1109].
102. Послушайте же, что он говорит к Ефесянам. Разве вы не знаете, что в этом отношении кое в чем вы виноваты? «Посему, — говорит, — я говорю и заклинаю Господом, чтобы вы более не поступали, как поступают прочие народы, по суетности ума своего, будучи потрачены в разуме, отчуждены от жизни Божией, по причине их невежества и ожесточения сердца их. Они, дойдя до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью»[1110]. И кто из вас по доброй воле мог бы исполнить следующее: «Итак, не будьте нерассудительны, но познавайте, что есть воля Божия. И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом»[1111].
103. Но вот и то, что он сказал Фессалоникийцам: «Ибо никогда не было у нас перед вами ни слов ласкательства, как вы знаете, ни видов корысти: Бог свидетель! Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других: мы могли явиться с важностью, как Апостолы Христовы, но были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими. Так мы, из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестие Божие, но и души наши»[1112]. Если же вы сохраните ко всем это апостольское чувство, то научитесь законно занимать апостольский престол.
Или даже то, что следует: «Ибо вы знаете, какие мы дали вам заповеди от Господа Иисуса. Ибо воля Божия есть освящение ваше, чтобы вы воздерживались от блуда; чтобы каждый из вас умел соблюдать свой сосуд в святости и честь, а не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога; чтобы вы ни в чем не поступали с братом своим противозаконно и корыстолюбиво: потому что Господь — мститель за все это [...] Ибо призвал нас Бог не к нечистоте, но к святости. Итак, непокорный непокорен не человеку, но Богу»[1113].
И кто же из вас бережно и тщательно соблюдал следующее: «Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание[1114], за которые гнев Божий грядет на сынов противления»[1115]. Вы видите, на какие грехи гнев Божий возбуждается всего сильнее.
104. Послушайте же, что предсказал пророческим духом о вас и о подобных вам святой апостол, откровенно написав Тимофею: «Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся. Таковых удаляйся»[1116]. То же и пророк говорит: «Возненавидел я сборище злонамеренных, и с нечестивыми не сяду»[1117].
И спустя некоторое время говорит о том, что пустило ростки в наше время: «Всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины. Как Ианний и Иамврий противились Моисею[1118], так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере. Но они не много успеют; ибо их безумие обнаружится перед всеми, как и с теми случилось»[1119].
Он даже вполне очевидно показал, как должны выставлять себя в своем чине священники, написав Титу так: «Во всем показывай в себе образец добрых дел, в учительстве — чистоту, степенность, неповрежденность, слово здравое, неукоризненное, чтобы противник был посрамлен, не имея ничего сказать о нас худого»[1120]. И опять, к Тимофею: «Итак, переноси, — говорит, — страдания, как добрый воин Иисуса Христа, Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику. Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться»[1121]. Это — ободрение добрых. Оно поистине содержит и обличение дурных, какими вы, для понимающих людей, очевидно, являетесь: «Кто, — говорит он, — учит иному и не следует здравым словам Господа нашего Иисуса Христа и учению о благочестии, тот горд, ничего не знает, но заражен страстью к состязаниям и словопрениям, от которых происходят зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения. Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка»[1122].
106. Однако к чему нам далее болтаться на волнах в презренной лодчонке нашего разума, пользуясь рассеяно расположенными свидетельствами противоположных идей? Однако мы сочли необходимым прибегнуть когда-нибудь к этим выборкам, которые заслуженно извлечены из почти всего текста Священных Писаний не только к тому, чтобы их читали вслух, но даже прибавляли благословения, которым облачаются руки священников или служителей, и постоянно их учит, чтобы они не отступали, вырождаясь от священнического достоинства, от наставлений, которые верно в них содержатся, и чтобы более открыто всем открылись вечные наказания, постоянные для тех, и что не есть священники или служители Божий, которые их[1123] учения и предписания трудом по силам не исполняют.
Послушаем же, что глава апостолов — Петр — заметил об этом деле: «Благословен, — говорит он, — Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому, к наследству нетленному, чистому, неувядаемому, хранящемуся на небесах для вас, силою Божиею через веру соблюдаемых ко спасению»[1124]. Почему же вы по-дурацки бесчестите такое наследство — наследство не земное и увядающее, но неувядающее и вечное? И несколько далее: «Посему, препоясав чресла ума вашего, бодрствуя, совершенно уповайте на подаваемую вас благодать в явлении Иисуса Христа»[1125]. Исследуйте же глубины груди вашей: бодрствуете ли вы и сохраняете ли совершенно священническую благодать, которую должно испытать в Откровении Господа. И еще говорит: «Как послушные дети, не сообразуйтесь с прежними похотями, бывшими в неведении вашем, но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках. Ибо написано: "будьте святы, потому что Я свят"»[1126]. Кто из вас, спрашиваю, со всем пылом души так стремится к святости, что то, сколько в нем есть, ненасытно старается исполнить все, что она заключает в себе?
Но посмотрим, что содержится в его же втором отрывке: «Послушанием истине, — говорит он, — через Духа, очистив души ваши к нелицеприятному братолюбию, постоянно любите друг друга от чистого сердца, как возрожденные не от тленного семени, но от нетленного, от слова Божия, живого и пребывающего вовек»[1127].
107. Однако это было завещано апостолом и прочтено в день вашего рукоположения, чтобы вы сохранили это в неприкосновенности, но никогда не выполнено вами в суждении, но не много обдумано или понято. И ниже: «Итак, отложив всякую злобу и всякое коварство, и лицемерия, и зависть, и всякое злословие, как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение, ибо вы вкусили, что благ Господь»[1128]. Подумайте, может быть, это, которое вы слушали глухими ушами, вы частенько попираете? И опять: «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет»[1129]. А могущество Божье не только не возвещается через вас, но даже подвергается презрению среди неверующих вашими совершенно испорченными примерами.
Вы слышали, конечно, в тот самый день, когда на чтении читаются Деяния апостолов, как Петр встал среди учеников и сказал: «Мужи братия! Надлежало исполниться тому, что в Писании предрек Дух Святой устами Давида об Иуде»[1130], и немного дальше: «но приобрел землю неправедною мздою»[1131]. Вот, Иуда присвоил ящик, а вы — опустошаете казнохранилища церкви и души сынов ее. Он пришел к Иудеям, чтобы продать Бога, а вы — к тиранам и отцу вашему диаволу, чтобы презреть Христа. Он за тридцать сребреников пустил на продажу Спасителя всех, а вы — даже и за грош.
108. Чего же больше? Указан вам во смущение пример Матфея, пример святых и апостолов, избранных не собственной волей, а выбором или суждением Христовым, что вы, сделавшись слепыми, не видите, насколько же далеко вы отстоите от их заслуг, пока вы добровольно разрушаетесь в чувстве и действии Иуды предателя[1132]. Очевидно, значит, тот, кто вас, священников, знал, сказал от сердца, что он не выдающийся христианин. Конечно, излагаю то, что чувствую.
Могло бы, однако, порицание быть мягче, но какая польза только ощупать рукою и помазать мазью рану, которая, ужасая опухолью или гниющим запахом, требует прижигания и публичного лечения огнем? — если, однако, каким-либо средством можно вылечить больного, который никогда не просит лекарства, и находится очень далеко от этого врача[1133]. О, враги Бога, а не священники, ветераны зол, а не понтифики, предатели, а не наследники святых апостолов, не служители Христа, — вы же слышали, однако, звук слов второго отрывка апостола Павла тогда и ежедневно зовущего вас, однако никоим образом не служите заповедям и добродетели и, словно статуи, которые не видят и не слышат, в тот же день подходите к алтарю. Братья, говорит, «верно слово»[1134] — и всякого принятия достойно. Он называет это слово верным и достойным, а вы презрели его как неверное и недостойное!
«Если кто епископства желает, доброго дела желает»[1135]. А вы епископства по большей части желаете из-за жадности, а, конечно, не по причинам духовным и никогда не содержите этот труд в добре и достоинстве. «Но епископ должен быть непорочен»[1136]. На эти слова уже нечего сказать, а надо плакать, как будто сказал апостол, что он должен быть изо всех самым непорочным. «Одной жены муж»[1137], — а это у вас в таком презрении, как будто и не слыхано, или как будто это то же самое сказать, что «муж жен»? «Трезв, целомудрен»[1138]. Кто из вас хотя бы желал, чтобы это в нем было? «Страннолюбив»[1139]. Если это иногда и случается, то, скорее, делается ради известности в народе, нежели ради заповеданного, и не приносит пользы, — так как Господь Спаситель сказал так: «Истинно говорю вам: они уже получают награду свою»[1140]. Приличным должен быть — «не пьяница, не бийца, не сварлив, не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив»[1141]. О зловещая перемена! О ужасное попрание небесных заповедей! Разве не бьетесь вы неутомимо за нарушение или, скорее, уничтожение их оружием дел и слов, — заповедей, за сохранение и укрепление которых, если бы понадобилось, надлежало бы и понести наказание и жизнь положить?!
109. Но посмотрим и следующее: «Хорошо, — говорит, — управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью»[1142]. Посему несовершенна чистота отцов, если к ней не прибавляется и чистота сыновей. Но что же будет там, где ни отец, ни сын, испорченный примером дурного родителя, не являются чистыми? «Ибо кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией?»[1143] — эти слова оправдываются несомненными последствиями. «Диаконы также должны быть честны, недвоязычны, не пристрастны к вину, не корыстолюбивы, хранящие таинство веры в чистой совести. И таких надобно прежде испытывать, потом, если беспорочны, допускать до служения»[1144]. — Конечно, на дьяконах долго останавливаться мне страшно, и только одно по правде могу сказать, — что это все превращается в дела противоположные, так что клирики, — в чем я признаюсь не без боли в сердце — нечестны, двуязычны, пьяны, корыстолюбивы, имеют веру, — а вернее сказать, неверие — в нечистой совести, и служат не «испытанные в добре», а заведомо известные дурными делами и допускаются к святому служению, имея бесчисленные преступления.
В тот же самый день вы слышали, что гораздо достойнее и гораздо правильнее будет, чтобы повели вас в тюрьму или на помост для наказаний, нежели ко священству, — зная, что Господу, учениками которого они себя считают, Петр ответил: «Ты — Христос, сын Бога Живого»[1145], а Господь ему на такое исповедание сказал: «Блажен ты» Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, сущий на небесах»[1146]. Стало быть, Петр, наученный Богом-Отцом, правильно исповедовал Христа, а вы же, наставленные отцом вашим диаволом дурными делами нечестиво отрицаете Спасителя. Истинному священнику говорится: «ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою»[1147], а вы похожи на того «человека безрассудного, который построил дом свой на песке»[1148]. Следует, однако, заметить, что не содействует Господь дуракам в постройке дома на колеблющейся подвижности песков, согласно этому: «поставляли царей сами, без Меня»[1149]. И так же то, что за этим следует, выражает то же, говоря: «и врата ада не одолеют ее»[1150], — под ними понимаются грехи. А что говорится о вашем погибельном строении? «И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот, и он упал, и было падение его великое»[1151]. Петру и его наследникам сказал Господь: «И дам тебе ключи Царства Небесного»[1152], а вам же — «не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня, все делатели неправды»[1153] — и, отделенные по левую руку, с козлами будете в огне вечном[1154].
И еще: всякому святому священнику обещано: «и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах»[1155]. Но как вы можете хоть что-то разрешить, чтобы оно было разрешено и на небесах, — отлученные от неба из-за преступлений и связанные путами огромных грехов (как и Соломон говорит: «беззаконного уловляют собственные беззакония его»[1156])? И на каком основании вы будете что-то там на земле связывать, ибо кроме вас самих вообще излишне что-то связывать, а вы и так застряли в этом мире, связанные нечестиями, и в небеса никогда не взойдете, но не обратившись в этой жизни к Господу, спуститесь в зловещие темницы тартара?
110. И пусть не восторгается собой никто из священников из-за сознания чистоты собственного тела, в то время как если кто-то из тех, над кем он начальствует, из-за его неопытности или слабости, или лести погибнут в день судный, то взыщутся от его же рук, как от рук убийцы. Потому что не слаще смерть, которую причиняет хороший человек, чем та, что причиняет плохой — будто не сказал апостол, точно оставляя отцовское наследие своим наследникам: «Чист я от крови всех, ибо я не упускал возвещать вам всю волю Божию»[1157].
А вы, те, кто опьянен привычкой ко многим грехам и частым их повторением, те, кого потрясают, точно волны, беспрестанно накатывающие глыбы преступлений, ищите же всеми усилиями души, словно после кораблекрушения, единственную доску покаяния, на которой вы спасетесь к земле живых, дабы отвратился от вас гнев Господа, милосердно сказавшего: «не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был»[1158]
Сам Всемогущий Господь всего утешения и милосердия пусть сохранит от всякого зла самомалейшее число добрых священников и сделает их, покорив всеобщего врага, гражданами града небесного Иерусалима, то есть собора всех святых — Отец, и Сын, и Дух Святой, которому подобает слава и честь во веки веков.
Аминь.
ФРАГМЕНТЫ УТРАЧЕННЫХ ПОСЛАНИЙ ГИЛЬДЫ[1159]
I. Об отлучении говорит Гильда. И Ной Хама, сына своего, писца магических искусств, не хотел отталкивать ни от ковчега[1160], ни от общего стола; и Авраам не боялся Анера и Эшхола при покорении пяти царей[1161]; и Лот не проклинал пиров содомлян[1162], и Исаак не отвергал участие в обеде с Авимелехом и Ахузафом, и Фихолом, но после еды и питья они поклялись друг другу[1163]. И Иаков не боялся общаться с сыновьями своими, которые, как ему было известно, почитали идолов[1164]. И Иосиф не отказывался от участия в столе и кубке фараона[1165]. И Аарон жрецов идолов мадиамских не отталкивал от стола[1166]. Так же и Моисей у Иофора мирно гостил и пировал с ним[1167]. И Господь наш Иисус Христос не избегал пиров мытарей, потому, что Он хотел спасти всех грешников и блудниц[1168].
II. Гильда говорит о воздержании от пищи. Воздержание от телесной пищи без любви бесполезно. Лучшие, значит, те, которые не постятся усиленно, те, кто не воздерживается сверх меры от творений Божиих, но сердце внутри имеют чистое, тщательно служа Богу, от которого, как они знают, [и приходит] конец жизни, чем те, которые мяса не едят и не наслаждаются мирской едой, и не ездят на повозках, запряженных лошадьми, и из-за этого считают себя как бы выше других[1169]. Через них смерть входит окнами возвышения.
III. Гильда в посланиях своих о последних днях. Наступят времена наихудшие, и будут люди «самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся»[1170].
Погибнут, как говорит апостол, многие, делающие злые дела, имеющие «ревность по Боге, но не по рассуждению. Ибо, не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией»[1171]. Все винят братьев, которые не разделяли с ними их измышлений и предубеждений! Они же, когда умеренно Пользуются хлебом, и хвалятся этим без меры; когда пользуются водой, опьяняются своей ненавистью к выпивке; когда едят сухие блюда, так же наслаждаются и лишениями; когда продлевают бдения и замечают, что другие погрузились в сон, ногами и прочими членами говорят другим: «Если ты не будешь таким же человеком, как я, я буду считать тебя ни за что» — это они обещают не столько ради любви, сколько из презрения, размышляя при этом о главных заповедях. Предпочитают слуг — господам, толпу — царям, золоту — свинец, серебру — железо. Так — ставят пост впереди любви, бдения впереди справедливости, собственные измышления впереди согласия, свой кружок — впереди Церкви, суровость — впереди смирения и, в конце концов — человека впереди Бога, стремясь к тому, что велит не Евангелие, а своеволие, к тому, что учит не апостол, а гордость, не понимая, что положение звезд в небе не равно, и ангельские служения не равны.
Одни постятся — поскольку за этим не следуют другие добродетели, это не приносит пользы. Другие — ревностно творят любовь, которая есть вся полнота закона, наученные Богом, и с арфою Духа Святого говорят, что «вся праведность наша — как запачканная одежда»[1172]. Одни же — пузыри диавола — говорят (может быть, и лучшим — тем, чьи ангелы видят лицо Отца!)[1173]: «отступите от нас, поскольку вы нечисты», на что ответил Господь: «Они — дым для обоняния Моего, огонь, горящий всякий день»[1174]. Не презирающие братьев — Господь говорит, что нищие блаженны, но бедняки не гордые, а смиренные, и не завистливые, а плачущие или о своих или о чужих грехах, которые алчут и жаждут не воды, презирая других, а правды; не считающие других за ничто, а милосердные, не с высокомерным, а с чистым сердцем, не суровые к другим, а милостивые; не те, кто зачинают войны, а те, кто терпит преследования ради правды, — те, очевидно, и получат Царствие Небесное[1175].
IV. Гильда говорит о монахах. Те, кто приходит из худшего места в более совершенное, у которых аббат так выродился от труда Божьего, что [не только] заслуживает, чтобы его не допускали к святому причастию, но и отягчен преступлением прелюбодеяния — не по подозрению, но очевидным злом, — примите безо всякого сомнения таких монахов, бегущих к вам от пламени адского, никак не советуясь с их аббатом.
Тех же, аббата которых от причастия из-за его мерзости не отлучаем, не должны принимать, если тот этого не желает. И тем более приходящих от аббатов святых и никоим другим образом не заподозренных, кроме того, что имеют стада и повозки или из-за обычая своей родины или по немощи своей, — чем они, имея их, вредят меньше, если со смирением и терпением, чем тащащие плуги и ковыряющие ямки в земле с предубеждением и гордостью.
Если что у монаха из вещей мирских лишнего, нужно отказаться от роскошей и богатств, и если он вынужден иметь что-либо не по воле, а из необходимости, чтобы не впасть в нищету, пусть это не считается за плохое. Ибо главы тела, возвышенные их украшения, не должны презирать низшие [члены], и руки, [предоставляющие] ежедневные удобства, не должны презирать высших. И разве могут и те и другие говорить друг другу: «вы нам не нужны»[1176], — ибо они относятся к общей пользе того же самого тела? Это говорили, — и пусть об этом знают высшие священники, — что как не должны низшие клирики их презирать, так и они клириков, как и голова — прочие члены.
V. Гильда говорит. Аббат строгого правила пусть не допускает монаха от другого аббата, немного более снисходительного; а кто снисходителен, пусть не удерживает монаха своего, который тянется к более суровому. Ибо священнослужители и епископы имеют Судию страшного, Которому надлежит — не нам! — судить их в том и другом веке.
VI. Гильда. «Проклят, нарушающий межу ближнего своего»[1177]. Пусть каждый остается в том звании, в котором он призван Богом, чтобы и начальник не менялся против воли подчиненных, и подчиненные без совета старших не занимали бы первые места[1178]. «И которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения»[1179]. Значит, достаточно благоразумно для епископов и аббатов судить подчиненных, ибо их кровь, если они управляют не хорошо, от их рук взыщет Господь; не повинующиеся же отцам пусть будут яко язычники и мытари. И всех людей, как хороших, так и плохих, помимо их подчиненных, как у апостола, — «почитайте один другого» — и т. д.[1180]
И мы приходим к пониманию неизвестности конца жизни, читая в Писаниях о том, как апостол погиб от жадности, а разбойник исповеданием своим перенесен был в рай[1181].
VII. Он же. Собратьев своих — епископов, аббатов и даже подчиненных лучше не судить. Пахнущих же дурной славой ни в коем случае пусть не осуждают полностью, но пусть порицают мягко и с тер пением; и их, как возможно по совести, должны избегать словно подозрительных, а не отлучать, как настоящих подсудимых и воспрещать им стол и братский поцелуй, когда этого требуют соображения какой-либо необходимости, или общественность, или [чьи-то] слова, но пусть им будет объявлено, что они делают неправильно, поскольку мы не можем проклинать их за это. Ибо «кто есть и пьет недостойно»[1182], так же и мы из-за дурных побуждений вступаем «в общение с бесами»[1183], и мы должны отлучать от братского поцелуя и от стола тех, кто, как мы достоверно знаем, является блудником и не кается законным образом, к какому бы чину они в юридическом отношении не принадлежали. Так как сказано — «кто, называясь братом, остается блудником»[1184], и т. д. — и только по причине главных пороков и явно доказанных — и не по какой другой причине! — мы должны отлучать от общения с алтарем и от стола, когда время этого потребует.
VIII. Гильда. Правда мудрого прекрасна, какими бы устами она ни была произнесена.
IX. Гильда. Когда Аарон согласился с тем, чтобы обвинить Моисея из-за его супруги Ефиоплянки, то Мариам была поражена проказою; так и нам следует бояться, что мы осуждаем добрых князей[1185] из-за мелких прегрешений[1186].
X. Он же. На сломанном корабле кто может плавать, пусть плавает.
УКАЗАТЕЛЬ БИБЛЕЙСКИХ ЦИТАТ В «О ПОГИБЕЛИ БРИТАНИИ» И «ФРАГМЕНТАХ ПОСЛАНИЙ» ГИЛЬДЫ
Нами составлен указатель библейских цитат в произведениях Гильды «О погибели Британии» и «Фрагментах»[1187]. Насколько нам известно, ранее указатель цитат по книгам Библии к произведениям Гильды еще не создавался.
Книги Библии приводятся в порядке их расположения в Библии — отдельно канонические и неканонические[1188]. В столбце первым приводятся ссылки на соответствующее место Библии (сокращенное название книги, номер главы, номер стиха), далее, через тире — номер главы «О погибели Британии», где встречается данная цитата, или номер фрагмента. Если имеется в виду «О погибели Британии» указаны номера глав без особого обозначения; фрагменты обозначены как «Фр.1», «Фр. 2» и т. д.
В указатель включены как прямые, так и косвенные цитаты. Например, в главе 61 «О погибели Британии» сказано: «Иезекииль... изумленный зритель четырех евангелических зверей», что является намеком на Иез. 1:10; соответственно отсылка на Иез. 1:10 включается в указатель. В главе 1 упомянута любовь Иуды к жадности; в указатель включены места, где говорится о жадности Иуды — как конкретно (предательство Христа — Мф. 26:15, см. тж. Мк. 14:10-11, Лк. 22:3-6), так и в общем (Ин 12:4-6).
Места из Библии, приведенные нами в примечаниях для разъяснения контекста высказывания Гильды, но на которые нет ясной отсылки в самом тексте, в указатель не включается. Так, называя в главе 40 «О погибели Британии» царей Иеровоама и Ваасу «святотатцами», Гильда, вероятно, имеет в виду их поступки, о которых упомянуто в Библии (3 Цар. 14:9-14; 3 Цар. 15:25-30; 3 Цар. 15:34), однако более конкретных отсылок к тексту Библии (например, о том, что Иеровоам установил поклонение идолам) у Гильды нет, и поэтому ссылки такого рода в указатель не включаются. В таких случаях иногда было трудно определить целесообразность включения цитаты в указатель; критерием для нас служила существенность цитаты для общей концепции труда Гильды.
Поскольку из библейских цитат состоит значительная часть «О погибели Британии», нам показалось не лишенным смысла указать также, какие книги не были использованы Гильдой.
Бытие
Быт. 4:3-8 — 69
Быт. 5:24 — 69.
Быт. 7:1-3 — 69
Быт. 7:13 — Фр. 1
Быт. 13:10-13,19 — Фр.1
Быт. 14:14-24 — 69
Быт. 14:24 — Фр.1
Быт. 19:17— 68
Быт. 22:1-10 — 69
Быт. 26:26-31— Фр.1
Быт. 35:2-4 — Фр. 1
Быт. 41 — Фр. 1
Быт. 49:9 — 30.
Быт. 50:15-21 — 69
Исход
Исх. 4:22 — 1
Исх. 7:11-12 —104.
Исх. 14:22 — 1,11
Исх. 15:8 —11
Исх. 16:14-18 — 1
Исх. 17:5-6 — 1
Исх. 17:11-13 — 1
Исх. 18:12 — Фр. 1
Исх. 19:16 — 69
Исх. 32:31-32 — 69
Исх. 34:29 — 69
Левит
Лев. 10:1-2 — 1.
Лев. 11:45 — 106
Числа
Числ. 11:1-3 — 1
Числ. 12 — Фр. 9[1189]
Числ. 14:43-45 — 1
Числ. 20:12 —1
Числ. 21:6 — 1
Числ. 22:21-33 — 1
Числ. 25:1-11 — 70
Числ. 26:51 — 1
Числ. 26:65 — 1
Второзаконие
Втор. 7:6 — 1
Втор. 14:2 — 1.
Втор. 27:17 — Фр. 6
Втор. 32:28-30 — 36
Втор. 32:39 — 30
Книга Иисуса Навина
Нав. 3:16-17 — 1
Нав. 3:4:18 — 1
Нав. 6:2-19 —1
Нав. 7:11-26 — 1
Нав. 9:3-27 — 1
Нав. 10 — 22
Нав. 21,22 — 70
Книга Судей Израилевых
Суд. 6:25-8 — 70.
Суд. 11:30-39 — 70
Суд. 16:23-24 — 71
Книга Руфь
Цитаты отсутствуют
Первая книга Царств
1 Цар. 1:11 —38
1 Цар. 2:12-16 — 69
1 Цар. 2:27-28 — 76
1 Цар. 2:29 — 76.
1 Цар. 2:30 — 62
1 Цар. 2:30-31 — 76
1 Цар. 2:34 — 76
1 Цар. 3:20 — 38
1 Цар. 7:9-10 — 71
1 Цар. 10:23-24 — 71
1 Кор. 11:1 — 97
1 Цар. 12:18 — 71
1 Цар. 12:3 — 71
1 Цар. 12:4 — 71
1 Цар. 13:13-14 — 38
1 Цар. 15:20 — 38
1 Цар. 15:22-24 — 38
1 Цар 15:28 — 71
1 Цар 15:28-29 — 38
1 Цар. 16:13 — 71
Вторая книга Царств
2 Цар. 21:1-9 — 1
2 Цар. 24:12-13 —39
2 Цар. 24:17 — 39
Третья книга Царств
3 Цар. 11:6 — 39
3 Цар. 11:11 — 39
3 Цар. 13 — 77
3 Цар. 16:2-4 — 40
3 Цар. 17:1 — 71
3 Цар. 18:40 — 71
3 Цар. 19:10 — 71
3 Цар. 21:19 — 40
3 Цар. 22:22 — 40
3 Цар 22:23 — 40
Четвертая книга Царств
4 Цар. 1:2-17 — 71
4 Цар. 2:12 — 41
4 Цар. 4 — 72
4 Цар. 5 — 72
4 Цар. 6:14-17 — 72
4 Цар. 7:13 — 37
4 Цар. 18-21:16 — 31
4 Цар. 19 — 72
Первая книга Паралипоменон
Цитаты отсутствуют
Вторая книга Паралипоменон
2 Пар. 5:2 — 41
2 Пар. 19:2 — 41
2 Пар. 21:12-14 — 41
2 Пар. 21:15 — 41
2 Пар. 24:10 — 41
Цитаты отсутствуют
Книга Есфирь
Цитаты отсутствуют
Книга Иова
Иов. 21:7-13 — 59
Иов. 21:17-20 — 59
Иов. 24:2-7 — 59
Иов. 24:18 — 59
Иов. 24:20-24 — 59
Иов. 27:14 — 59
Иов. 27:16-17 — 59
Псалтирь
Пс. 2:12 — 30
Пс. 7:13 — 30
Пс. 8:6 — 1
Пс. 18:5 —70
Пс. 21:7 — 74
Пс. 21:13-14 — 66
Пс. 25:5 — 69,104
Пс. 33:9 — 29
Пс. 33:15-18 —31
Пс. 36:8 — 32
Пс 43:12 — 25
Пс. 50:19 — 31
Пс. 54:22 — 40
Пс. 54:24 — 33
Пс. 73:7 — 24
Пс. 78:1 — 24
Пс. 96:10 — 41
Пс. 105:31—70
Пс. 106:40 —21
Книга Притчей Соломоновых
Прит. 5:22 —109
Прит. 11:4 — 36
Прит. 24:11 — 36
Прит. 24:24-25 — 36
Прит. 26:11—34
Прит. 29:4 — 35
Прит. 29:12 —35
Прит. 29:19 — 22
Книга Екклесиаста
Еккл. 3:7 — 1
Книга Песни Песней
Соломона
Цитаты отсутствуют
Книга Пророка Исайи
Ис. 1:2-3 — 42
Ис. 1:4 — 21
Ис. 1:5-6 — 21
Ис. 1:8 — 42
Ис. 1:10 — 42
Ис. 1:13-42
Ис. 1:15 — 42
Ис. 1:18-20 — 42
Ис. 1:23-24 — 43
Ис. 1:28 — 43
Ис. 2:11 — 43
Ис. 3:11 — 43
Ис. 3:11-15 — 78
Ис. 5:11-14 — 43
Ис. 5:20 — 37
Ис. 5:22-25 — 43
Ис. 6:6-7 — 72
Ис.6:9 — 37
Ис. 6:10 — 37
Ис. 10:1-3 — 78.
Ис. 13:6-11 — 44
Ис. 14:13-14 — 74
Ис. 17:5-6 — 24
Ис. 18:5 — 24
Ис. 19:11 — 23
Ис. 22:12-13 — 22
Ис. 24:1-5 — 44
Ис. 24:6 — 45
Ис. 24:7-13 — 45
Ис. 24:13 — 24
Ис. 24:16-23 — 45
Ис. 28:14-15 — 79
Ис. 28:17-19 —79
Ис. 28:7-8 — 78
Ис. 29:13-16 —79
Ис. 29:16 — 34.
Ис. 33:1 — 33
Ис.37 — 72
Ис. 37:25 — 74
Ис. 45:9 — 34
Ис. 48:22 — 40
Ис. 52:2 — 29, 30
Ис. 56:10 — 36
Ис. 58:1 — 36, 70
Ис. 59:1-4 — 46
Ис. 59:6-9 — 46
Ис. 59:14-15 — 46
Ис. 64:6 — Фр. 3
Ис. 65:5 — Фр. 3
Ис. 66:1-8 — 79
Книга Пророка Иеремии
Иер. 1:5 — 47
Иер. 2:1-2 — 47
Иер. 2:4-6 — 47
Иер. 2:5 — 80
Иер. 2:7-9 — 80
Иер. 2:19 — 32
Иер. 2:20 — 47
Иер. 2:21-22 — 47
Иер. 2:29-32 — 47
Иер. 4:14 — 36
Иер. 5:3 — 48
Иер. 5:20-24 — 48
Иер. 5:26-29 — 48
Иер. 5:30-31 — 80
Иер. 6:10 — 80
Иер. 6:12-15 — 80
Иер. 6:14 — 40
Йер. 6:28-30 — 80
Иер. 7:11-15 — 80
Иер. 7:28-29 — 49
Иер. 8:11 — 40
Иер. 8:21-9:3 — 21,49
Иер. 8:47 — 49
Иер. 9:1 — 35
Иер. 9:5 — 68.
Иер. 9:13-15 — 49
Иер. 10:20-21 — 81
Иер. 11:14 — 49
Иер. 11:15-16 — 81
Иер. 12:9-10 — 81
Иер. 13:22-23 — 50
Иер. 14:10 — 81
Иер. 14:10-12 — 50
Иер. 14:13-16 — 81
Иер. 15:1 — 50
Иер. 15:5-6 — 50
Иер. 16:2 — 80
Иер. 18:7 — 36
Иер. 18:8 — 36
Иер. 18:11-15 — 50
Иер. 20:2 — 72
Иер. 22:3-5 — 50
Иер. 22:24-25 — 50
Иер. 23:2-1 — 82
Иер. 23:11-20 — 82
Иер. 26:8 — 72
Иер. 32:39 — 36
Иер. 37:15 — 72
Иер. 48:10 — 69
Книга Плач Иеремии
Плач. 1:1—1
Плач. 4:1—1
Плач. 4:2 — 1
Плач. 4:5 — 1
Плач. 4:7 — 1
Плач. 4:40-41 — 64
Книга Пророка Иезекииля
Иез. 1:10 — 61
Иез. 4:16 —19
Иез. 5:16 — 19.
Иез. 5:8,11 — 61
Иез. 7:26 — 90
Иез. 8:23-25 — 61
Иез. 9:9 — 61
Иез. 13:8-11 — 90
Иез. 13:18-19 — 90
Иез. 14:12-16 — 61
Иез. 22:24-26 — 90
Иез. 22:30-31 — 91
Иез. 33:1-9-91
Иез. 33:11 — 29,110
Иез. 39:23-24 — 61
Книга Пророка Даниила
Дан. 7:2-8-29 — 33
Дан. 7:4 — 30
Дан. 7:5 — 32
Дан. 7:6 — 31
Книга Пророка Осии
Ос. 5:1 — 84
Ос. 8:1-4 — 52
Ос. 8:4 — 109
Книга Пророка Иоиля
Иоил. 1:5 — 83
Иоил. 1:9-12 — 83
Иоил. 2:17 — 83
Книга Пророка Амоса
Ам.2:4 — 21
Ам. 2:4-7 — 53
Ам. 5:6 — 53
Ам. 5:10 — 53
Ам. 5:21-23 — 85
Ам. 7:14-17 — 53
Ам. 8:4-5 — 53
Ам. 8:10 — 53
Ам. 8:11-12 — 85
Ам. 8:7-8 — 53
Ам. 9:10 — 53
Книга Пророка Авдия
Цитаты отсутствуют
Книга Пророка Ионы
Цитаты отсутствуют
Книга Пророка Михея
Мих.3 — 86
Мих.3:8 — 36
Мих. 6:9-12 — 54
Мих. 7:1-3 — 86
Книга Пророка Наума
Цитаты отсутствуют
Книга Пророка Аввакума
Авв. 1:2-4 — 51
Авв. 2:12-13 — 51
Книга Пророка Софонии
Соф. 1:14-2:2 — 55
Соф. 3:1-2 — 87
Соф. 3:3-5 — 87
Книга Пророка Аггея
Агг. 2:6 — 56
Агг. 2:22 — 56
Книга Пророка Захарии
Зах. 1:3-4 — 57
Зах. 5:2-4 — 57
Зах. 7:9-12 — 88
Зах. 10:2-3 — 88
Зах. 11:3-6 — 88
Книга Пророка Малахии
Мал. 1:6-9 — 89
Мал. 1:13-2:3 — 89
Мал. 2:5-7 — 89
Мал. 2:8-10 — 89
Мал. 3:1-3 — 89
Мал. 3:13-15 — 89
Мал. 4:1 — 58
Книга Премудрости Соломона
Прем. 1:1 — 62
Прем. 1:2 — 62
Прем. 1:3 — 62
Прем. 1:5 — 62
Прем. 1:6 — 1
Прем. 1:7 — 62
Прем. 5:14-16 — 62
Прем. 6:1-10 — 63
Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова
Сир. 4:26-27 — 36
Сир. 5:8-9 — 35
Сир. 10:9 — 74
Сир. 17:27 — 64
Сир. 20:2-3 — 64
Сир. 21:1 — 35
Сир. 22:8 — 36
Сир. 41:11-13 — 35
Третья книга Ездры
3 Езд. 15:22-27 — 60
3 Езд 16:3-12 — 60
Евангелие от Матфея
Мф. 5:3-12 — Фр. 3
Мф. 5:13 — 92
Мф. 5:14-15 — 93
Мф. 5:16 — 93
Мф. 5:19 — 94
Мф. 5:29 — 69
Мф. 6:2 — 108.
Мф. 7:1-2 — 94
Мф. 7:3-4 — 94
Мф.7:6 — 94
Мф. 7:15-17 — 94
Мф. 7:21 — 94
Мф. 7:26 — 109
Мф. 7:27 — 109
Мф. 8:11 — 1
Мф. 8:12 — 1
Мф. 8:13-14 — 22
Мф. 9:10 — Фр. 1
Мф. 10:16 — 95
Мф. 10:28 — 95
Мф. 11:28 — 29
Мф. 11:28-29 — 36
Мф. 13:13 — 37
Мф. 15:14 — 68,95
Мф. 15:24 — 1
Мф. 15:26 — 1
Мф. 16:16 — 109
Мф. 16:17 — 109
Мф. 16:18 — 109
Мф. 16:19 — 109
Мф. 18:18 — 32
Мф. 19:6 — 28
Мф. 21:31 — Фр. 1
Мф. 23:2-3 — 96
Мф. 23:13 — 1,96
Мф. 24:20 — 31
Мф. 24:48 — 96
Мф. 24:49 — 96
Мф. 24:51 — 96
Мф. 25:10-12 — 1
Мф. 25:32-33,41 — 109
Мф. 26:15 — 1,107, Фр. 6
Евангелие от Марка
Мк. 8:29 — 1
Мк. 9:43 — 31
Мк. 14:10-11 — 1,107
Евангелие от Луки
Лк. 13:27 — 1,109
Лк. 15:16-23 — 29
Лк. 22:3-6 — 1,107
Лк. 23:29 — 1
Лк. 23:40-43 — Фр. 6
Евангелие от Иоанна
Ин. 5:30 — 74
Ин. 12:4-6 — 1,107
Деяния святых Апостолов
Деян. 1:16 — 107
Деян. 1:18 — 107
Деян. 1:26 — 108
Деян. 4:32 — 1
Деян. 5:9 — 1
Деян. 5:29 — 75
Деян. 6-7 — 1
Деян. 7:55-58 — 73
Деян. 8:18-19 — 67
Деян. 8:20 — 67
Деян. 12:2 — 73
Деян. 16:23 — 73
Деян. 16:25 — 73
Деян. 20:26-27 — 110
Послание Иакова
Иак. 5:1718 — 71
Первое послание Петра
1 Пет. 1:3-5 — 106
1 Пет. 1:13 — 106
1 Пет. 1:14-16 —106
1 Пет. 1:22-23 — 106
1 Пет. 2:1-3 — 107
1 Пет. 2:9 — 1
1 Пет. 2:9 — 107
1 Пет. 4:18 — 36
Второе послание Петра
2 Пет. 2:22 — 34
Первое послание Иоанна
Цитаты отсутствуют
Второе послание Иоанна
Цитаты отсутствуют
Третье послание Иоанна
Цитаты отсутствуют
Послание Иуды
Цитаты отсутствуют
Послание к Римлянам
Рим. 1:21-22 — 97
Рим. 1:25-26 — 97
Рим. 1:29 — 97
Рим. 1:29-32 — 97
Рим. 1:32 — 98
Рим. 2:5-6 — 1,98
Рим. 2:11-13 — 98
Рим. 6:1-2 — 99
Рим. 6:13 — 34
Рим. 8:35 — 99
Рим. 9:13 — 64
Рим. 9:20-23 — 34
Рим. 10:2-3 — Фр. 3
Рим. 11:17-22 — 1
Рим. 13:12-14 — 99
Первое послание к Коринфянам
1 Кор. 3:10-17 — 100
1 Кор. 3:18-19 — 100
1 Кор. 4:4 — 74[1191]
1 Кор. 5:1 — 21
1 Кор. 5:6-7 — 100
1 Кор. 5:9-11 — 100
1 Кор. 5:11 — Фр. 7
1 Кор. 7:24 — Фр. 6
1 Кор. 10:20 — Фр. 7
1 Кор. 10:33 — 70
1 Кор. 11.29 — Фр. 7
1 Кор. 12:21 — Фр.3
1 Кор. 12:23 — Фр. 6
Второе послание к Коринфянам
2 Кор. 4:1-2 — 101
2 Кор. 4:7 — 70
2 Кор. 6.2 — 31
2 Кор. 11:13-15 — 101
2 Кор. 11:23 — 73
2 Кор. 11:24-27; 29 — 73
2 Кор. 11:25 — 73
Послание к Галатам
Цитаты отсутствуют
Послание к Ефесянам
Еф. 4:17-19 — 102
Еф. 5:17-18 — 102
Послание к Филиппийцам
Фил. 1:8 — 64
Фил. 1:23 — 71
Фил. 2:3 — Фр. 6
Послание к Колоссянам
Кол. 3:5 — 70,71
Кол. 3:5-6 — 103
Кол. 3:19 — 28
Первое послание к Фессалоникийцам
1 Фес. 2:5-8 — 103
1 Фес. 4:2-8 — 103
Второе послание к Фессалоникийцам
Цитаты отсутствуют
Первое послание к Тимофею
1 Тим. 3:1 — 108
1 Тим. 3:2 — 66,108
1 Тим. 3:3 — 108
1 Тим. 3:4 — 109
1 Тим. 3:5 — 109
1 Тим. 3:8-10 — 109
1 Тим. 6:3-5 — 105
1 Тим. 6:17-18 — 32
Второе послание к Тимофею
2 Тим. 2:3-5 — 105
2 Тим. 2:20-21 — 34
2 Тим. 3:1-5 — 104, Фр. 3
2 Тим. 3:7-9 — 104
Послание к Титу
Тит. 1:12 — 68
Тит. 2:7-8 — 105
Послание к Филимону
Цитаты отсутствуют
Послание к Евреям
Евр. 2:7 — 1
Евр. 10:25 — 65
Евр. 10:28-29 — 37,65
Евр. 11:37-38 — 72
Откровение Иоанна Богослова
Откр. 2:6 — 1,67
Откр. 2:15 — 1,67
Откр. 2:23 — 1
Откр. 3:15-17 — 74
ГИЛЬДА И НЕМНОГО СТАТИСТИКИ
Компьютерный набор текста для этого издания позволил нам сделать некоторые выводы чисто статистического характера о произведении Гильды.
То, что «О погибели Британии» «наполовину» или «большей частью» «состоит из библейских цитат» — чистый миф. Элементарный подсчет знаков (с пробелами) показал, что:
— всего в «О погибели Британии» около 158 тысяч знаков;
— из них непосредственные цитаты из Библии составляют около 65,5 тысячи знаков.
Таким образом, цитаты составляют в «О погибели Британии» приблизительно 41,6% текста.
Наибольшее место в произведении Гильды занимают цитаты из книги пророка Исайи (50 цитат) и Иеремии (49 из книги пророка Иеремии и 6 из Плача Иеремии). Правда, две цитаты из Исайи приходятся на Фрагменты. Цитаты из пророка Исайи составляют около 15% всех библейских цитат (около 9900 знаков), а из Иеремии (включая Плач) — 18, 2% (около 12300 знаков). Таким образом, треть библейских цитат у Гильды — это цитаты из Иеремии и Исайи. Цитаты из Исайи встречаются в 21 из 110 глав произведения Гильды и в одном Фрагменте. При этом цитаты из Иеремии (Плача в том числе) используются только в 17 главах, что, как кажется, говорит о несколько более частом цитировании Исайи.
Интересные статистические выкладки сделал также Ф. Керлуэган. По его подсчетам, в «О погибели Британии» содержится 299 прямых цитат из Библии, 79 заимствований отдельных выражений и 64 аллюзии, когда Гильда упоминает библейские события, пересказывая их своими словами[1192].
Гильда использует Ветхий Завет гораздо чаще, чем Новый: оттуда происходят 207 цитат из 299, 40 из 79 заимствований и 56 аллюзий из 64.
Чаще всего (как мы уже показали), Гильда, по подсчетам Ф. Керлуэгана, пользуется различными книгами пророков: всего 153 цитаты, заимствования и аллюзии. На втором месте — послания апостола Павла (65), на третьем — Евангелие от Матфея (44), на четвертом — исторические книги Библии (35), на пятом — Пятикнижие (30) и на шестом — Псалтырь (25)[1193]. То, что Псалтырь относительно мало цитируется у Гильды (около 5% всех цитат и заимствований), для автора, принадлежащего к монашеским кругам, не вполне обычно: у Кассиана, например, как подсчитал Ф. Керлуэган, процент цитат из Псалтыря составляет примерно 15, у Цезария — также около 15, у Колумбана — 8. Может ли это служить доказательством того, что Гильда не был монахом? Вероятно, да, хотя следует принимать во внимание и то, что «литературный жанр и тон, свойственный Гильде, могут оправдывать относительное отсутствие Псалтыря в "О погибели Британии"»[1194].
«Гильда использует в основном Ветхий Завет, и особенно исторические и пророческие книги, — заключает Ф. Керлуэган. — Можно с уверенностью говорить о том, что Гильде-полемисту гораздо более подходили агрессивные тексты ветхозаветной традиции, и полагать, что это в достаточной степени объясняет подбор цитат»[1195].
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги