О русском пьянстве, лени и жестокости

«Всем известно», что российская история — самая кровавая и жестокая история государства и его народа в мире.

«Русская земля — страшная, Питер…» — говорит Франц Лефорт молодому Петру в романе Алексея Толстого «Петр I».[166]

В романе действительно много жестоких сцен: пытки стрельцов, закопанная в землю женщина-мужеубийца, страшные, отвратительные публичные казни. Не раз и не два получается так, что Россия — это и есть жестокость, грубость, мир насилия и легкого, чуть ли не веселого кровопролития. А уголок Запада в Москве, слобода Кукуй — это другое дело. «Хохот, веселые лица, кубки сдвинутые… шумство».[167]

В общем, добрые они и хорошие, иностранцы Петра, намного добрее и приятнее русских.

Представление о жестокости русской истории и природной жестокости нашего собрата-соплеменника, о низкой цене человеческой жизни в нашей стране так укоренились, что уже и возражать трудно. Сказать, что это чепуха, — так мне просто никто не поверит на слово.

Поэтому я рассмотрю нашу «страшную» и «кровавую» историю в разные временные периоды и прослежу, имеет ли отношение к истине столь мрачный исторический миф. И конечно же, сравню. Только правильно, с учетом временно́го фактора, положение дел в России с положением дел в Европе.

Глава 1 У истоков цивилизаций

Примерно в одно и то же время формируется Европа и Русь.

XI–XII века считаются в Европе временем осознания, идентификации себя Европой. Еще ранее Карл Великий попытался восстановить Западную Римскую империю. Политическая и интеллектуальная элита осознают себя, конечно, не прямыми продолжателями Рима, а, скорее, его наследниками.

Теоретически европейская цивилизация возникала из двух одинаково важных источников: из наследия Великого Рима и из наследия германских племен, завоевавших империю.

Наследие Рима… До сих пор это наследие покоряет умы и радует сердца. Наследие Рима — это великолепные дороги, водопроводы-акведуки и монументальные сооружения. Это идея гражданского общества, в котором каждый гражданин имеет неотъемлемые права. Это идея строгих, но разумных законов, равных для всех. Римляне сказали, как отрезали: «Закон строг — но это закон». Хорошо сказано. Однако им же принадлежит и авторство следующего высказывания: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку»…

Наследие Рима — это сам латинский язык, гораздо более сложный, чем тогдашние германские, более пригодный, чтобы выражать сложные понятия. Язык, на века ставший языком международного общения, преподавания в университетах, язык религии, литературы и науки. Собственно, христианство — религия великая и мудрая, тоже ведь наследие именно Рима, где бы оно «технически» не зародилось.

А еще наследие Рима — это рабовладельческий строй. Строй, при котором в Рим, в Италию, на имперские земли со всего тогдашнего мира ввозили рабов. Некоторым рабам везло: они становились декламаторами, педагогами, личной прислугой, поварами, чтецами. Такой раб, оставаясь живой мыслящей вещью, жил сравнительно комфортно и мог достигнуть приличного для того времени возраста — лет 50 и даже 60.

Но это — судьба отдельных, привилегированных рабов. Римляне разделяли «раба из дома» и «раба с виллы». Раб с загородного поместья, виллы, жил недолго, в среднем от пяти до семи лет. Существовало множество способов следить за говорящими орудиями, заставлять их работать, наказывать, поощрять. Чтобы выжать из раба как можно больше.[168] После этого добрый хозяин выгонял изможденного раба, а более жадный и строгий скармливал собакам. В Риме был в устье Тибра такой островок, на который полагалось свозить заболевших и состарившихся рабов. Если раб ухитрялся выжить и сбежать с островка — получал свободу.

Нравы изменялись, потому что Рим все меньше воевал, раб становился дороже и ценнее. Христианство также изменяло нравы. Согласно легенде, в 409 году монах Гонорий выбежал на арену цирка, где должны были сражаться гладиаторы. Он поднял крест и закричал, что дети Бога не должны убивать себя на потеху другим Божьим детям. С этого года гладиаторские бои были в Риме запрещены.[169]

Но оставались традиции вести хозяйство руками рабов. Умение «разбираться в людях», то есть выделить самых беспощадных, поставить их в погонялы-надсмотрщики, а также понять, какой из рабов может быть опасен, оставалось таким же важным навыком для сельского хозяина, как умение определить время сева или выжать хороший сок винограда.

Опасных или сильных рабов заковывали. Порой сажали в тюрьмы — эргастерии, где сидящие в подвале скованные люди вращали жернова или выполняли другую физически тяжелую, примитивную работу. Порой с широкими деревянными ошейниками, чтобы нельзя было сунуть в рот пригоршню ими же размолотой муки.

Рабство омертвляло производство. Оно определяло низкую производительность труда и невысокое качество товара: раб работал плохо. Рабу обычно можно было дать только самые примитивные орудия и поручить самые простые виды работы. Рабство заставляло считать любой труд, всякое материальное производство уделом низших, занятием презренных рабов.

Некоторые ученые XX века с недоумением говорили, что древние римские инженеры вполне могли бы создать паровую машину или ветряную мельницу. Могли бы! Но не видели в том никакого смысла, да и направлена была их мысль в совершенно другую сторону. Достойным делом образованным римлянам виделась, в основном, военная и государственная служба, лишь отчасти — медицина, литература, религия…

Когда Архимед придумал машину для горных разработок, его подняли на смех: «Лучше придумай машину, которая заменит труд надсмотрщика! Эти бедняги целый день жарятся на солнце и чешут ленивым рабам хребты! Придумай машину, которая порола бы ленивых рабов, и ты сделаешь великое открытие, Архимед!»

Рабство давало опыт обогащения, достигаемого за счет нечеловеческого отношения к человеку. Этот опыт и римлян, и германцев, завоевавших их земли, — тоже часть наследия Великого Рима.

И опыт насилия, истребления, продажи в рабство, ограбления. И опыт жестокой расправы с пленными и непокорными.

Многие из школьных учебников знают о триумфе — торжественном шествии через Вечный город победителей-римлян, проносивших награбленное, проводивших стада и пленных через Триумфальную арку. Красивый торжественный обычай… А что делали с вождями побежденных? Об этом не пишут в учебниках, а жаль. Обычно вождей после триумфа замуровывали живыми.

Югурта, вождь племени гарамантов из Северной Африки, зло пошутил в свой последний час: «И холодные же бани у вас, римляне!» Шутка понравилась, ее передавали с веселым смехом. Югурта умирал, «похороненный» заживо в стене здания.

Самого известного из вождей галльского сопротивления — Версенжеторикса Юлий Цезарь[170] привез в клетке, как дикое животное, и держал в ней несколько лет, пока пленник не умер. Может от невыносимых условий заточения, может, от тоски.

Этот опыт отразился на психологии «варваров» — племен готов, франков, бургундов, лангобардов… Впрочем, долго перечислять. Эти дикие племена и сами были еще более жестоки и бесчеловечны, как все первобытные люди.

Дикое племя истребляет другое племя, чтобы захватить его землю, истребляет до беременной бабы и до младенца в люльке, — да и не считает первобытный человек иноплеменников такими же людьми, как он сам. И на всякой меже обязательно валяются черепа.

Дикое племя грабит иноплеменников, весело захватывает их имущество, накладывает дань и очень радуется, что можно жить чужим трудом.

Дикари знают рабство, но патриархальное. Рабство, при котором раб живет в одном доме с хозяином, ест с ним за одним столом: такой личный и не свободный батрак.

А цивилизованные римляне подсказали дикарям еще одну прекрасную идею — превращать пленных в «рабов с виллы» и «использовать» их по полной программе.

Практически в один исторический период возникли народные эпосы: германский — «Песнь о Нибелунгах», испанский — «Песнь о моем Сиде», франкская «Песнь о Роланде», скандинавские Саги.

Войны, борьба с врагами — основные сюжетные линии сказаний, созданных разными народами в период раннего Средневековья. В них в полной мере отражена идеология и психология народов Европы того времени.

В «Песне о Нибелунгах» воинственные дружинники варварской эпохи проявляют поистине варварскую жестокость. Благородство, презрение к смерти и опасностям сочетается с дикостью воина-зверя.

В «Песне о Нибелунгах» спокойно описывается, как рыцари на поле брани утоляют жажду кровью убитых врагов. Кровь «льется рекой», практически в каждом четверостишии перед читателем предстают картины кровавых битв или поединков. Не только мужчины, но и женщины участвуют в жестоких кровопролитных побоищах, не щадя никого: ни старого, ни малого.

В сказаниях очень подробно описывается, каким оружием сражались, как именно убивали врагов, какую добычу захватывали с трупов врагов и в их лагере.

Война — доблесть для героев, их слава. Они лично возвышаются за счет того, что они — славные воины. И как же они чудовищно, неправдоподобно жестоки…

Вот они, традиции племенной первобытной войны.

Как говорится, «почувствуйте разницу» с былинами. Конечно, Илья Муромец и его боевые товарищи, рубясь с «погаными», тоже особым гуманизмом не отличались — a la guerre, comme a la guerre,[171] но сносить голову ребенку или «грабить проворно», — в былинах подобного не замечалось…

Еще один интересный штрих. Всем известно, что такое рыцарское отношение к женщине. Но, опять-таки, обратимся к первоисточникам:

Такая вот галантность…

Конечно, если внимательно читать германские сказания, то примеры настоящего благородства и действительно рыцарского отношения к женщине тоже можно найти, но и эти слова из песни не выкинешь.

Рыцарство, поклонение прекрасной даме — еще одна тема эпоса. Она присутствует и в «Песне о Роланде», и в цикле о короле Артуре. Но параллельно с этим присутствует описание насилия как по отношению к женщине-крестьянке, так и физическое наказание жен.

Герои былин не целуют дамам ручки и не таскают за собой по половецким степям надушенную перчатку любимой. Да и вообще в былинах нет любовных сцен, наш эпос целомудренно-сдержан. Но и сцен насилия нет. Нет и сцен наносимых женщинам побоев.

Древние герои «Песни о Нибелунгах» весьма своеобразно «отразились» в идеологии XX века. Когда немецким нацистам понадобилось избавиться от морали и этики христианства («от химеры, именуемой „совесть“») и в то же время не оставить народ без идеологической опоры, в сжатые сроки, на скорую руку была создана новая мифология, основой которой послужил древний германский эпос.

Герои эпоса идеализировались и воспевались, чему служила и музыка Вагнера. Новым образцам оружия давались названия, заимствованные из древних источников, обыгрывалась благородная символика, начиная от мифологии «высшей расы» и кончая народными преданиями об оборотнях-вервольфах (люди-оборотни, по ночам превращающиеся в волков). Вервольфы, гитлеровские отряды добровольцев-диверсантов, действовали в тылу наступавших войск союзников.

В отличие от наших партизан-любителей,[172] это были как бы спортсмены-профессионалы.

Разумеется, древние герои совершенно не виноваты в том, как их использовал колченогий Геббельс и его сотрудники. Но таков уж этот фольклор, что из него можно сделать такие вот выводы.

А на Руси было не так! Мы брали опыт цивилизации и христианства в Восточной Римской империи, Византии.

Во-первых, эта империя была меньше поражена раковой опухолью рабства, в частности, поэтому она устояла во время нашествий варваров, смогла отбиться и сохранить сама себя.

Во-вторых, мы брали опыт империи позже — и это принципиально! Много воды утекло из Дуная, Рейна и Тибра с VI по X века — рабовладельческий строй за это время ослаб, а христианство очень укрепилось.

В-третьих, Русь строилась не на территории Восточной Римской империи, а на совсем иных землях.

В-четвертых, у нас земля совсем другая. Ее больше… Если племя разрослось в числе, ему есть куда расселяться. Не нужно ни с кем воевать. Не нужно «завоевывать Родину». Нет нужды кого-то резать или прогонять.

Рабство у нас просто экономически не так выгодно. Это из Италии бежать некуда, и армия восставших рабов Спартака судорожно металась, не зная, куда ей деваться. На Руси рабу всегда было куда бежать. Да и сам тип хозяйства требует самостоятельности, активности, предприимчивости, свободы выбора.

Пафос западных эпосов — это пафос захвата и раздела. Пафос былин — это пафос защиты и освоения.

От Древней Руси дошел только один документ, в котором есть сюжеты, похожие на западные.

Это летописное сказание о княгине Ольге. О ее мести племени древлян, убивших ее мужа Игоря.

В этом сказании есть все, что «полагается»: послов древлян жгут в бане, хоронят живыми, столицу древлян Искоростень сжигают дотла, а племя режут, пока есть к тому хоть малейшая возможность.

Но есть тут сразу три любопытных детали…

Деталь первая: такое сказание у нас только одно. Оно стоит особняком и совершенно нетипично для Руси.

Деталь вторая: Эльга-Ольга, варяжская княгиня Руси, принесла традиции своей земли. И описание ее мести очень похоже на аналогичные описания из скандинавских саг.

Деталь третья: не народный певец-былинник, а «профессионал»-летописец откровенно восхищается зверством Ольги, ее жестокостью, коварством, упорством в пролитии крови. Есть в этом и мужское удовольствие при виде качеств Ольги как верной жены: отомстила за мужа и осталась одна до конца своих дней, даже византийскому императору Константину отказала! Есть тут и демонстрация могущества, жестокости Древнерусского государства.

Но в народной памяти ни Ольга, ни ее месть не сохранились. Древнерусское государство высоко оценило Ольгу, церковь сделала ее Святой Равноапостольной Ольгой. А русский народ сохранил свое мнение на этот счет! Ни в одной из былин нет ничего о княгине Ольге и ее мести…

Совсем другое отношение к историческому материалу!

Русские «Былины» создавались и пелись, именно пелись, с XII по XVIII века.[173] Русский народный эпос служит для народа неписаной, традиционной летописью, переданной из поколения в поколение в течение столетий.

По былинам богатыри в минуту опасности встают на защиту Русской земли. Все «дружинушки хоробрые». Князь киевский призывает на защиту Русской земли богатырей, то есть — народ! Богатыри — не феодальное сословие, не потомственные воины. Это не японские самураи и не европейские рыцари.

Илья Муромец — простолюдин. Алеша Попович… по фамилии ясно, из кого он происходит.

Богатыри не занимаются самообогащением и не обогащают князя. Нет в былинах ни одного описания грабежа или даже перечисления взятой добычи.

Вот Илья схватил вражеского воина за ноги, махнул — улица, отмахнулся — переулочек. Пафос битвы с врагом, смертельно опасной работы по защите родной земли. И ни единого описания, что получили богатыри, какие шлемы, мечи и кольчуги сняли с убитых врагов, сколько коней угнали, какие богатства получили.

Во все времена врагов грабили, коней и скот захватывали и присваивали. Но в былинах об этом ни полслова.

Известно, что русские совершали ответные набеги на печенегов и половцев. Но и об этих набегах ни полслова. Народная память не считает это достойным. Не перечисляются богатства, не описываются грабительские походы. Русскому эпосу все это неинтересно. У богатырей особая роль — роль истинных защитников Русской земли.

В западноевропейском эпосе читатель не найдет богатырей из народа, потому что эпос облекает в богатырские формы основные действующие силы истории, а на Западе в течение Средних веков такой действующей силой являлся не народ, а служилое сословие профессиональных потомственных воинов.

Русский богатырь человечнее и гуманнее западного рыцаря, свободнее духом и добрее.

Богатыри — не сторожа, не вассалы, не слуги и не телохранители князя, в былинах всячески подчеркивается их независимость. Они готовы сражаться с врагом и сражаются, один на один выходя против всей силушки татарской, но только — в чистом поле, выйдя навстречу врагу, в открытом бою. И былинное чистое поле — это не что иное, как эпический символ свободы.

И описание боя другое. Известно более ста былинных сюжетов, но ни в одном нет ужасающих кровавых описаний сражений, а тем более рек крови. Даже образ врага в былинах собирательный: это или «силушка татарская» или Змей Горыныч, или Тугарин Змей.

Не описывается, как врагу крушат череп или грудную клетку. Никто не отрубает голов и не пьет человеческой крови, не убивает детишек и женщин.

Ничего подобного мы не встретим ни в одном европейском источнике — литературном или летописном.

В средневековом европейском эпосе и более позднего времени, XII–XV веков, цель крестовых походов — кто не убит в бою, тот окрещен. Рыцарь готов вешать, жечь и убивать нещадно. Это его цель, и религиозная рознь легко заменяет более древнюю, племенную.

А в русском эпосе тема религиозной войны полностью отсутствует, так же как отсутствуют темы религиозной или расовой непримиримости, вражды. Главная задача — защита Русской земли, а не обогащение или тем более разбой.

Все герои европейских народных преданий гибнут. Гибнет король Артур. Гибнет герой англосаксонского эпоса Беовульф. Гибнет, несмотря на неуязвимость, герой германского эпоса Зигфрид, гибнут все рыцари-нибелунги. В борьбе с маврами гибнет главный герой французского эпоса Роланд. Гибнут все герои скандинавских саг. «Песнь о Нибелунгах», «Песнь о Роланде» — это песни о гибели героев.

Русские же богатыри непобедимы. Главному герою русского народного эпоса Илье Муромцу — «смерть в бою не писана». Заметим — в бою! Илья Муромец умирает, найдя подобающий ему гроб. Как отыскал для него сделанный гроб по размеру, значит, и умирать пора. В одних вариантах сюжета над его могилой насыпают курган, в других — он возникает сам. Родная земля сама находит ему место упокоения и отмечает могилу.

Потому что богатыри — это народ. Свободный, независимый, благородный.

Только Алеша Попович, последний из богатырей, погибает на Калке в первой битве русских с монголами. Он погибает не просто как герой, — в его смерти есть некий глубокий исторический смысл. После него нет на Руси богатырей — их время кончилось.

В отношении к насилию и жестокости проявляется принципиальная разница между мирами и двумя типами мышления — европейским, механистическим, стремящимся к жесткой упорядоченности, и интуитивистским, пластичным, не терпящим насилия и «правильности», мира русского.

Вывод напрашивается сам: характер нашего народа более мягок, менее жесток, менее склонен к насилию и кровопролитию, чем характер народов Европы. Не потому, что народы Европы плохие или порочные, — таковы были исходные исторические условия.

Глава 2 Средние века

Средневековье… Средние века… Между чем и чем они средние? В эпоху Возрождения, века с XIV, стали считать: была раньше высокая древняя культура… Древняя — это на латыни будет «античная». Культура Древней Греции и Древнего Рима. Потом варвары завоевали Западную Римскую империю, начались Темные, Средние века. Длились они до тех пор, пока не началось Возрождение древней, античной культуры.

Так в самом слове лежит представление о том, что раньше было хорошо, потом сделалось очень плохо, а в конце опять становится лучше и лучше.

Такое мнение имеет под собой основания. После падения Западной Римской империи с VI по XII–XIII века шла беспощадная война всех против всех.[174] Запустела земля, урожайность упала с 10–15 центнеров с гектара до 3–5 центнеров, леса даже в Италии наступали на поля и сады. Население Италии сократилось в 4–5 раз, Южной Франции — в 3–4 раза, Северной Франции — раза в 2.

Хозяйство опять стало натуральным. А в Италии стали выращивать хлеб, где он растет хуже, чем на севере. Привезти товар стало невозможным, приходилось все выращивать на месте.

Вечная война требовала воинов, а не ученых. Упал уровень общей культуры, грамотности, образованности.

После этих страшных времен даже феодальная иерархия и жестокая власть феодалов казалась спасением от анархии и общего безумия. К XI–XII векам Европа начала превращаться в тот конгломерат народов и стран, который мы видим и сегодня.

Но сразу отмечу, на Руси не было ничего подобного!

История Руси протекала не на старых землях бывшей Римской империи. На Руси были разные группы зависимых людей, и ученые всё спорят, какие именно повинности несли, в каких отношениях к хозяину находились закупы, смерды, рядовичи, холопы, рабичичи, обельные холопы. Но в любом случае, даже «обельные холопы», то есть полные холопы, не были рабами.

Мало того что мы не знали рабства и его последствий для экономики, общественных отношений и психологии. Не было и страшного периода падения культуры, войны всех против всех, развала и упадка. Периода, в самом названии которого — оправдание крови и жестокости.

Средневековье… столь страшное определение относится ко всей европейской эпохе, тем самым обезличивая и снимая ответственность за жестокость и кровавость с конкретных европейских правителей того времени.

Действительно, чего вы хотите от безвременья, эпохи упадка и распада? Виновен не Карл Великий, приказавший зарезать в Венсеннском лесу 4,5 тысяч пленных саксов? Или Джон Безземельный, пытавший банкиров, вымогая у них денег? Или французские феодалы виновны ли в том, что замордовали собственных крестьян до потери инстинкта самосохранения и вынудили подняться на страшную Жакерию XII–XIV веков? И не крестьяне виновны ли в том, что разрывали они на части детей и сжигали живьем всякого рыцаря и всякого горожанина, попавшегося на их пути? Тут личная ответственность как бы стирается, потому что «эпоха была такая». Это не мы! Это Средневековье!

Сначала в понятие Средние, или Темные века входило время с VI по XI века. Потом верхняя планка плавно двинулась вверх… Средневековьем стали официально считать сначала время до XIII века… до XIV… до XV… А в сознании обывателей, далеких от исторической науки, даже XVI век, Реформация, как бы относятся к Средневековью.

И тогда все события этого времени тоже обезличиваются, стираются. Вроде никто уже не виноват в конкретных и ярких событиях! Ведь государственный деятель и военачальник выступают не сами по себе, а как «жители Средневековья». Время было такое! Они ни при чем!

Существуют огромные по значимости события, даже целые периоды истории, о которых все знают, но практически не задумываются о том, что же за ними реально стояло. Скажем, война гвельфов и гибеллинов в Италии — война сторонников светской власти Папы и сторонников Германского императора.

Папы объявляли себя наследниками апостола Петра, имеющими право на светскую власть в Италии. Германские императоры «Священной Римской империи германской нации» называли себя наследниками римских императоров.

Гвельфы и гибеллины резали друг друга три столетия. О чудовищной жестокости этой войны почти не помнят. Какие эльфы? Какие феи? Какие гоблины? — спросит любой студент. А если что-то и было неприглядное, то что тут можно поделать? Средневековье!

Инквизиция?

Жгут «ведьм»?

Бароны грабят на больших дорогах?

Любой вооруженный режет кого попало?

Крестовые походы?

Так ведь Средние века… Средневековье…

В сознании просвещенного человека возникают характеристики многих негативных явлений, но не имена личностей, персонально ответственных за злодеяния, например, инквизиции или междоусобной войны.

В Средневековье политическая идеология существовала в религиозно-этической форме и развивалась усилиями богословов. Христианская мораль влияла на общественные отношения, она же и оправдала кровавые события того времени.

Фома Аквинский — философ XIII века, один из основных фигур всей средневековой философии и науки. Его книга «Сумма теологии» почитается до сих пор в католических странах. Фома обосновывает и оправдывает европейскую жестокость. Он полагает, что во избежание смуты надо подчиняться предписаниям, поскольку сохранение общежития основано на господстве и подчинении. Не исключено также, что произвольные действия правителя — зло, ниспосланное подданным за грехи, в любом случае сопротивление — грех.

Именно у Фомы Аквинского спорные и жестокие события обретают форму «здравого» смысла: «Если так происходит, то, значит, так надо!»

Ничего подобного нет на Руси. У нас те же века — с VII по XIII — это не «средние века» упадка и катастрофы. Это не «час быка», а утро. Россия в период европейского «темного средневековья» в целом переживает культурный рост и обретение прочной государственности. Моральной основой Российского государства становятся христианские ценности. Россия, конечно, как любое государство, переживала свои периоды смут и бунтов. Но эти события практически всегда имеют ярлык персонификации.

Мироощущение россиян окрашено в гораздо более радужные тона. И напрочь отсутствует мотив самооправдания, списывания грубости и жестокости на эпоху.

Современный европеец легко повторяет за Фомой Аквинским: «А иначе было бы еще хуже!» И всё в порядке. Ни малейшего чувства неловкости за жестокость и грубость предков.

Но тот же самый современный европеец убежден: русское Средневековье и вообще вся русская история как раз на редкость кровавые и злые! Как иллюстрация, например, — книга Джеймса Хэйли Биллингтона с чудесным названием: «Икона и топор».[175] Это исследование написано одним из ведущих мировых специалистов по русской культуре, выпускником Принстонского университета, доктором в Принстоне и Оксфорде. Биллингтон хорошо знает русский язык, прошел стажировку в МГУ, читал лекции в Ленинградском университете.

Он уже был широко известен и уважаем в академических кругах к 1966 году, когда книга «The Icon and the Axe. An Interpretive History of Russian Culture»[176] сделала его знаменитым. Книга сделала его непререкаемым авторитетом, экспертом буквально по всем сторонам русской общественной мысли, культуры и истории.

С 1987 года Биллингтон стал директором Библиотеки Конгресса США. По значимости это пост в Америке такой же почетный, как должность сенатора. Но сенаторов все время избирают и переизбирают, а Биллингтон остается на посту.

Несомненно, эта книга написана не врагом нашей страны. В ней чувствуется искренняя любовь и уважение к русскому народу и его истории. Тем удивительнее: автор всерьез считает, что в истории Руси естественным образом соединяются периоды поклонения и свержения авторитетов. Потому она такая и кровавая, страшная и жестокая, русская история: поставим мы на пьедестал кого-то, а потом свергаем и истребляем вчерашнего кумира со всеми чадами и домочадцами. А Европа?! Ну, в Европе, конечно же, ничего подобного не было!..

На примере книги Биллингтона хорошо видно, как уже современный Запад, как правило, оправдывая свою кровавость и жестокость, с удивительным упорством поддерживает миф о кровавости и жестокости русского народа.

О, эта страшная и кровавая история огромной, загадочной и мрачной страны… Мы и сами почти поверили страшным сказкам о Руси IX–XV веков.

Спросите у любого мало-мальски сведущего европейца, да и россиянина, какие ассоциации вызывают у него слова «Русское Средневековье», — и получите в ответ полный джентльменский набор: плаха, залитая кровью, дыба в пыточном застенке, вороны над Лобным местом, опричники, похожие на персонажей современных «ужастиков» и тому подобные прелести. Было все это в нашей истории? Разумеется, было, чего уж тут отрицать… Вопрос — в каких количествах…

Нас так затюкали рассказами о нашей жестокости, что даже экскурсоводы на Красной площади рассказывают: мол, Лобное место служило для пыток и казней. А выражение «орать во всю Ивановскую» восходит к крику публично пытаемых и запарываемых кнутом.

А это неправда.

Лобное место нужно было для возглашения указов Государей. До перестройки Красной площади в XVI веке указы Великого князя возглашались на Ивановской площади в Кремле. Выходил дьяк в малиновом кафтане, синих штанах, светло-коричневых сапогах, оранжевой шапке, с чернильницей и тубусом с гусиными перьями на боку, в окладистой бороде… и кричал, «орал во всю Ивановскую» указ Государя и Великого князя…

А вы так привыкли считать предков садистами, что поверили?! Ведь верят же, что стекала алая кровь Пугачева со товарищи, четвертованного прямо на белоснежном пьедестале Лобного места на Красной площади. Да и Красной она называется, потому что заливали ее веками кровью невинно убиенных… Такие вот сказочки.

А как обстояло дело с кровушкой и пыточной аппаратурой в просвещенных Европах? Неужели как-то иначе? Действительно, иначе, но не так, как думается среднему европейцу и отечественному интеллигенту, а пострашнее, чем у нас.

На площадях ВСЕХ европейских городов непременно красовалась виселица. И не всегда пустовала.

Пытки были совершенно обычным, нормальным способом вести следствие не только в мрачном Средневековье, но и в Ренессансных XV–XVI веках. Пыточные инструменты заказывали самым обычным ремесленникам, и они выполняли свою полезную работу, продавая членам муниципалитета готовые изделия.

Бытовые нравы… По законам практически всех стран Европы жена и дети рассматривались как СОБСТВЕННОСТЬ главы семьи. Не случайно же в английском языке само слово womаn (женщина) есть прямое производное от mаn (мужчина). А слово mаn означает одновременно и «мужчина», и «человек». А обращение к замужней женщине на английском и сейчас означает некую принадлежность мужу. Вовсе не «миссис такая-то», как переводим мы, согласно нормам русского языка. А «миссис такого-то».

Избиения жен и детей были совершенно обычным делом. В XVI–XVII веках священники стали подымать свой голос против бытовой жестокости, но их мало слушали.

Драки, поножовщина были такими обыденными явлениями, что это отразилось в обычаях. Взять хотя бы описанную Марк Твеном «чашу любви». Пили из нее по очереди двое. Оба держали чашу за рукояти, один из них снимал салфетку, а другой — крышку. Зачем такие сложности? А затем, что «в старые времена, когда нравы были суровы и грубы, мудрая предосторожность требовала, чтобы у обоих участников пира, пьющих из чаши любви, были заняты обе руки. Иначе могло случиться, что в то время, пока он изъясняется другому в чувствах любви и преданности, тот пырнет его ножом».[177]

У феодального сословия нравы пытались ввести в какие-то рамки… Но и эти рамки таковы, что отдают какой-то прямо космической жутью. Многие ли поклонники сказок про короля Артура и благородного Ланселота знают, что во время рыцарского турнира победитель имел право убить (!) побежденного? Даже того, кто признал свое поражение и сдался? Даже истекающего кровью, лежащего без сознания раненого?[178]

Акт убийства так и назывался — «удар милосердия». Было даже оружие, специально предназначенное для того, чтобы добить беспомощного человека. Оно называется стилет. Стилет — это длинный трехгранный или многогранный стержень на рукояти. У него нет лезвия, он не годится как замена кинжала, даже как ножа. Стилетом можно только заколоть.

В Европе считалось «правильным» и «благородным» вогнать раненому стилет или между пластинами панциря на груди, в сердце, или в глазницу, чтобы пробив глаз, стилет проходил бы прямо в мозг.

На фоне этого бытового, повседневного зверства уже не удивляют ни Крестовые походы, ни инквизиция, ни обыденная жестокость войн.

И костры с еретиками, и методы обращения язычников в христианство — все считалось целесообразным и правильным. Кстати, насчет язычников и еретиков — в России обращение с теми и другими было не в пример мягче, чем в Европе, по крайней мере, народу сожгли гораздо меньше (хотя, в отличие от Европы, дров было поболее — энергетическая сверхдержава как-никак).

Россия, в отличие от Европы, практически не знала религиозных войн. По сравнению с тем, что творилось в Германии, Нидерландах, Франции в XVI–XVII столетиях, все раздоры между никонианцами и староверами, а также гонения на стригольников, нестяжателей и прочих сектантов представляются просто какими-то «разборками» малышей в песочнице.

В 1618–1648 годах католики и протестанты резали друг друга совершенно в чудовищных количествах даже по меркам 1-й и 2-й мировых масштабных войн. В Германии за время Тридцатилетней войны было уничтожено около сорока (!) процентов населения, дело доходило до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях (христианской!) Германии было разрешено многоженство для восполнения людских потерь.[179]

В России не было ничего подобного, и слава Богу!

И специального оружия, чтобы добивать поверженного противника, тоже не было.

И виселица не была непременным «украшением» средневекового русского города.

Но вот что интересно! Ни один русский ученый не написал пока книги «Мадонна и виселица», за что бы его сделали директором Российской государственной библиотеки и членом Академии наук.

А Биллингтон подобную книгу написал и главой Библиотеки Конгресса США стал.

Глава 3 Короли добрые и злые

XVI–XVII века в общем-то уже трудно отнести к Средневековью. В это время укрепляются централизованные государства, в Европе появляется больше порядка и законности. Это касается Руси и Европы: укреплять государственность, присоединяя к центру страны независимые княжества, чисто гуманными методами трудновато.

Русские цари Иван III, Василий III, Иван IV вошли в историю как объединители Руси. Власть этих царей сделалась несравненно большей, чем власть любого из великих князей прежних веков.

Там, где политический абсолютизм, там и персонификация государства в личности монарха. Культ личности монарха. Абсолютизация его вкусов, мнений и привычек.

Во Франции придворные моды прямо зависели от того, что изволит носить король. Людовик XIV молод, строен и с удовольствием носит обтягивающие камзолы, тесноватые рубашки, штаны короля короткие, опять же обтягивающие поджарые ягодицы. И такие же одежды немедленно перенимает весь двор.

Пожилой король Луи XIV жалуется на несварение желудка и усталость, он ходит в длинных бесформенных куртках и штанах, прикрывающих колени. Двор опять обезьянничает и подражает королю, невзирая на то, кому что идет.

От личности такого короля зависит многое, слишком многое. Из-за подозрительности, жестокости, плохого воспитания одного человека могут пролиться реки крови.

О грозности и жестокости Ивана IV судят главным образом на примере опричнины. Логично? Да, вполне.

Да, XVI век в России отмечен репрессиями Ивана Грозного. Центральное место в истории того времени занимает его опричнина. В течение 7 лет в Московском государстве пылал «пожар лютости». За 7 лет жертвами этого смутного времени стали, по разным подсчетам, от 5 до 7 тысяч человек.

Опричнина вошла в историю как мрачный, страшный период. Так и воспринимают ее россияне. На Западе же порой пытаются представить ее как обычнейшее в России дело, нормальное явление. На гравюрах Гюстава Доре царь с ангельской улыбкой созерцает гроздья повешенных и, радостно смеясь, втискивает в животы людям зубцы своей короны.

И Биллингтон объясняет: Иван Грозный являет самую суть своего общества. Русские любят и уважают силу. Их история кровава, но это нормально: так они устроены, в отличие от англичан.

Но представлять опричнину как обычный способ правления русских царей — по меньшей степени странно. С тем же успехом можно представлять себе типичного французского короля в виде Карла IX, стоящего с аркебузой у окна и посматривающего, кого бы из пробегающих мимо парижан подстрелить. Или считать Генриха VIII выразителем сокровенных чувств английского народа, — особенно когда он подписывает смертный приговор не дюжине врагов, а своей вчерашней жене или любовнице.

Но сознание и Биллингтона, и большинства западных людей устроено странно: ни Карла IX, ни Генриха VIII они типичным явлением вовсе не считают. А вот Ивана IV — считают! И что еще более удивительно, с ними почти согласны большинство россиян.

Опричнина как символ жестокости вошла в нашу историю. Кроме этого, Ивана Грозного обвиняют и в жестоком обращении со своими женами. Жестокость имела место быть. Как минимум трое из женщин Ивана Грозного были убиты: утоплены в пруду, замурованы. Остальные насильно пострижены в монахини. Нехорошо…

Но обращает на себя внимание сразу два обстоятельства.

Первое: заточая жен в монастыри, Грозный царь хотя бы не лишал их жизни. Тогда как Генрих Восьмой, например, английский король, который родился на 21 год раньше царя Ивана и также был многоженцем, избавлялся от надоевших законных спутниц жизни одним проверенным способом — казнью.

Прожив 25 лет с Екатериной Арагонской, Генрих, не добившись согласия Папы, женился на Анне Болейн. Однако спустя несколько лет, Болейн, не подарившая королю наследника престола, по инициативе мужа была осуждена парламентом за супружескую неверность и казнена. Ивану Грозному было на тот момент 6 лет. Генриху VIII — 27.

Второе: у Ивана Грозного были причины «опаляться» на бояр. В возрасте всего 3 лет он оказался фактически заброшен и никому не нужен. Ребенка забывали покормить, сменить ему рубашку, грубо отпихивали, кричали на него. На всю жизнь запомнил будущий Грозный, как на постели его отца развалился, не сняв сапоги, очередной временщик. Дорого заплатило боярство за эти неснятые сапоги…

Жизнь Ивана и история России могла повернуться по-другому, если бы не трагический финал первого, 17-летнего счастливого брака с красавицей-женой Анастасией Романовой. Всю жизнь Иван был уверен: его первую и любимую жену отравили! Долгое время историки дружно считали это убеждение проявлением душевной болезни. Якобы подозрителен был царь сверх всякой меры, видел крамолу и там, где ее в помине не было.

Вот только такой факт… Когда в 1960-х годах была вскрыта царская гробница, специалисты бюро судебно-медицинской экспертизы обнаружили в костях царицы и в ее прекрасно сохранившейся темно-русой косе следы ртути, превышающие норму в несколько десятков раз. Загрязненными даже оказались обрывки савана на дне саркофага. В Средние века именно соли ртути были главным методом устранения врагов при европейских дворах, знаменитых своими интригами. Русский двор не стал исключением. Как свидетельствует легенда, слух об отравлении первой жены Ивана Грозного боярами сразу пополз по Москве…

Отравление любимой жены стало поводом для расправы с боярами-заговорщиками.

Будь на месте Грозного любой король любой европейской страны, его оправдали бы непременно! Еще сочинили бы чувствительные романы, поставили пьесы, сняли бы кинофильмы. В них Иван Грозный выступал бы несчастным человеком, которому жестокие и черствые люди сломали судьбу, сделали его мстителем за себя и за любимую женщину. Европейскому монарху сто раз простили бы эти 7 тысяч жертв!

Но раз идет речь о русском царе — нельзя. Он не несчастный человек и его судьба — не предлог поговорить о том, что допустимо и недопустимо в обращении с ребенком, о том, как преступление порождает новое преступление. Нет! Русский царь — страшный преступник! Что бы с ним ни происходило, какие бы поступки ни совершались по отношению к нему, — он не жертва.

Он негодяй, изувер, урод, Чикатило XVI века. А его правление — яркое свидетельство исконной кровавой жестокости русской истории.

Не хочу оправдывать жестокость. Тем более что многих приближенных Ивана Грозного казнили явно безо всякой вины.

Но можно подумать, гуманиста Томаса Мора, первого в истории «коммуниста»-утописта, казнили за страшные преступления! Горожанин, как сказали бы у нас, мещанин, Томас Мор сделал блестящую карьеру: за 12 лет от советника и секретаря при дворе дошел до поста лорда-канцлера Англии. Известность государственного деятеля дополняла слава писателя: само понятие «социальная утопия» восходит к названию книги Томаса Мора «Остров Утопия».

Но не уберегся Томас Мор! Король стал создавать особую англиканскую церковь, главой которой поставил не Папу Римского, а самого британского монарха. Томас Мор не соглашался с таким решением, по его мнению, глава государства не должен одновременно быть и главой церкви.

По личному приказу короля Томаса Мора судили за государственную измену, которой он не совершал даже в мыслях. В 1534 году его приговорили к сожжению на костре… И тут-то «милостивый» король заменил мучительную казнь через сожжение отсечением головы.

Но никто не называет Генриха VIII «кровавым» и даже «грозным». Все в порядке вещей. Так, мелкий эпизод из государственной жизни.

При Иване Грозном порой казнили дворовых людей, даже крестьян «опальных» бояр. Мол, знали об измене и не донесли.

Но во-первых, при Генрихе VIII тоже порой казнили слуг «государственных преступников». Только в учебниках и в популярных книжках про это не пишут.

А во-вторых, по законам именно Генриха VIII, в результате так называемых огораживаний, в Англии появились толпы нищих и бродяг. Общинные земли — пастбища и леса — стали представлять немалую ценность. На них разводили овец, чтобы продавать их шерсть для производства сукна. А разорившиеся крестьяне в одночасье сделались люмпенами без всяких средств к существованию.

Изгнание крестьян с земли было санкционировано самым на тот момент «демократическим парламентом». Король тоже выступил на стороне землевладельцев. Пусть они огораживают общинные земли, их право. «Овцы сожрали людей!» — писал об огораживаниях Томас Мор.

Лишенные жилищ и средств к существованию крестьяне считались бродягами — безнравственными людьми, которые не желают работать. В законах Генриха VIII сказано предельно ясно: «милостыню соизволяем собирать только старым и убогим нищим, остальные же, к труду пригодные бродяги подлежат бичеванию, с принесением клятвенного обязательства возвращения на родину и занятия трудом, пойманный во второй раз бродяга подлежит бичеванию с отрезанием уха, пойманный в третий раз — казниться как преступник».

Пожалуй, даже русский царь Иоанн Васильевич посчитал бы это «перебором».

В итоге по законам Генриха VIII только за «бродяжничество» было повешено 72 тысячи насильственно согнанных с земли крестьян. Это 2/3 населения тогдашнего 100-тысячного Лондона!

На фоне этой армии покойников семь тысяч на Руси — малая толика. Но и это не все…

В 1558–1603 годах в Англии правила королева Елизавета. Это вторая по популярности среди английских монархов за всю историю монархии. При ней Англия лихо грабила испанские владения в Америке, ее флот стал одним из самых сильных в мире. Когда Испания в 1588 году направила к берегам Англии Непобедимую армаду, британские моряки не пустили ее к Лондону, не позволили высадить десант. Они рассеяли корабли Испании в море, метким артиллерийским огнем потопили их или отогнали от берега.

О гибели Непобедимой армады пишут и говорят. Это — гордая страница в истории Британии, вошедшая во все учебники. В учебниках пишут и о том, как королева поддерживала Фрэнсиса Дрейка в его экспедициях к Америке, покровительствовала Шекспиру…

И если верить оскароносному голливудскому фильму про «Шекспира», то у королевы Елизаветы вообще была с гением-писателем самая романтическая история. Ох, все могут короли… но только не жениться по любви…

Но в учебниках «почему-то» не называют числа «еретиков», истребленных в годы правления Елизаветы. Дело в том, что идея англиканской церкви очень понравилась преемникам Генриха VIII. Но католики почему-то не хотели подчиняться королю как главе церкви. Не хотели и многие протестанты. Многие из них вынужденно уезжали из Англии в Америку.

Кто сейчас помнит, как создавались первые колонии в Северной Америке, первые штаты? И что такое вообще значит «штат»? Штаты (State — Staat) — это государство на голландском и немецком языках.

Слово «диссидент» уже немного знакомо — инакомыслящий. Протестантов, которые не признавали идеи англиканства, не считали короля вправе быть главой церкви, называли диссидентами и ставили перед ними простой выбор: бежать за море или быть казненными.

13 разных протестантских конфессий создали каждая свое государство — штат. Так начались заморские колонии, будущее ядро Соединенных Штатов Америки.

Как свидетельствует энциклопедический словарь Гранта, за годы правления Елизаветы в Англии было казнено 89 (!) тысяч человек. Королева за один год казнила больше людей, чем вся католическая инквизиция за три столетия!

Сколько людей изгнали за океан, сказать трудно. Историки называют цифры от 100 до 300 тысяч.

Елизавета — современница Ивана Грозного, на ней он даже одно время подумывал жениться.

Вот это, кстати, в отличие от сказки про Шекспира — чистая правда. В России мало знали тогда о далекой Англии, но Грозный, видимо, был неплохим «международным стратегом» и предчувствовал, какие глобальные выгоды может сулить ему династический брак с английской короной. Однако времена Ярослава Мудрого, когда подобное предложение Британская правительница наверняка сочла бы за большую честь, увы, прошли. Теперь репутация Русского государства была в глазах «просвещенной Европы» основательно подмочена. Собственно, про Русь почти ничего так и не знали. Положительный миф XI–XII вв. о златоглавом «Киев-граде», коему по богатству не уступает лишь Константинополь, сменился другим — отрицательным: о дикой «Тartarii», стуже и жестокости московитских варваров. В общем, Елизавета тактично отклонила предложение Ивана Грозного. Мол, сама я не против, да и Вы — мужчина, по словам моих послов, видный, в полном расцвете сил, но вот Парламент тут у меня никак не одобрит сей брак.

Иван IV более года ждавший ответа, конечно взбесился до крайности. Это что же, он ничем не хорош? Кривой али косой?! Да за меня любая баба, только мигни! И отписал ей необыкновенно едкое письмо: «Мол, думал, барыня, что как-никак царице англицкой руку и сердце предлагаю, коя есть истинная государыня в своем заморском отечестве. Ай, ошибся. Не по адресу, дурень, обратился. Видать, не государыня ты никакая, коль какие-то мясники да пивники толстозадые в каком-то парламенте смеют указывать, что ее величеству делать. Мало того, — вмешиваются нахально в августейшую личную жизнь. А я сам по статусу могу только на ровне жениться. А ты мне, выходит, не ровня вовсе. Так что, извиняйте, ошибка вышла с адресатом. Миль пардон, оферта отменяется».

Так и не вышло у царя Ивана сосватать королеву Англии Елизавету. А жаль. Интересное развитие получила бы тогда мировая история.

Тогда Елизавета, чтобы сгладить конфликт, предложила Ивану Грозному в жены свою племянницу, Марию Гастингс. Но Мария тоже не хотела так далеко уезжать… Чтобы «остудить» пыл Ивана, ему показали портрет некой служанки под видом портрета Марии. Но Иван вовсе не остыл! Наоборот: девица понравилась ему чрезвычайно! Пришлось показать портрет настоящей Марии Гастингс, а вот на ней-то уже он жениться не захотел. Такая забавная история.

Но вернемся к деяниям царя Ивана IV. Достижения его даже побольше сделанного Елизаветой: присоединение Казани, Астрахани, Сибири стоят ограбленной Америки. Для Руси разгром татарского нашествия Менглы-Гирея по значению не уступает краху Непобедимой армады. При всей безумной жестокости Грозного при нем на Руси убито на порядок меньше людей, чем в Англии при Елизавете.

Но в европейской историографии Иван Грозный — это чудовище на троне, а Елизавета — великая королева, при которой совершено много чудесного и замечательного.

Дальше… Оливер Кромвель — прогрессивнейший по тем временам демократ. При нем Англию объявили республикой, провели всяческие реформы.

А еще при нем покоряли Ирландию…

Во-первых, Ирландия была католической страной. Было «необходимо» покорить ее, «цивилизовать», принести ей свет «истинной веры».

К тому же в Ирландии были «свободные» земли: чернозем, луга и поля. На них тоже кто-то жил, но ведь надо же было освободить эти земли для соратников Кромвеля!

Ирландия делилась и делится на четыре исторических области: Ленстер, Манстер, Ольстер и Коннот. Коннот — самая западная, самая дальняя и самая бедная из этих провинций. «В ад или в Коннот!» — говорили опричники Кромвеля, изгоняя ирландцев с земли.

По подсчетам ирландских историков, был убит каждый седьмой ирландец — и женщины, и дети, и старики. В своем отчете перед парламентом Оливер Кромвель откровенно рассказывал, что именно и как он делал: «Я приказал своим солдатам убивать их всех… В самой церкви было перебито около 1 000 человек. Я полагаю, что всем монахам, кроме двух, были разбиты головы».

Впрочем, приводятся порой и более страшные цифры: убита пятая часть или четверть ни в чем не повинных ирландцев.[180]

Время было такое? Наверное… Но Кромвель — современник Алексея Михайловича Тишайшего, второго царя из династии Романовых. На Руси почему-то время было другое. После очередного восстания 1688–1691 годов ирландцев лишили всех политических прав просто за то, что католики. Образование на ирландском языке было запрещено под страхом смертной казни. За голову учителя, тайно учившего говорить и писать по-ирландски, платили такую же сумму, как за голову волка.

Опять же — не было в России периода правления династии Романовых ничего даже отдаленно похожего. Ни лишения старообрядцев гражданских прав, ни запрета учиться по-татарски или по-мордвински. Дикари-с…

Во Франции дело обстояло ничем не лучше. Война протестантов-гугенотов (кальвинистов) и католиков порождала невероятное озлобление, и венценосные особы мало отличались от других… вот возможностей у них было больше.

В XVI веке королем Генрихом (Анри) II при парижском парламенте была учреждена так называемая Огненная палата. За три года она осудила около 600 протестантов-кальвинистов и гугенотов, многие из которых были сожжены.

Жестокость и коварство Екатерины Медичи хорошо известны: для устранения соперников в ход шло все — и нож, и яд. До 30 человек убила «лично» «королева-отравительница», без всяких религиозных или политических причин. Так, обычные мелкие дворцовые интриги.

На совести Екатерины Медичи и ее сына Карла IX — события ночи на святого Варфоломея 24 августа 1572 года, позже — печально знаменитой Варфоломеевской ночи. Во время нее и последовавшей за ней многодневной резни гугенотов было погублено более 30 тысяч (!) жизней.

Страшная резня вынудила гугенотов защищаться. 4 гугенотские войны разрывали Францию до Нантского эдикта 1598 года. Допустим, в гугенотских войнах, унесших до 100 тысяч человек, Карл IX и Екатерина Медичи непосредственно не виновны. Но уж за Варфоломеевскую ночь повинны только они лично. Сами монархи прямо организовали убийство одних своих подданных другими. И не нашлось в стране силы, которая назвала бы Карла IX «Кровавым», а Екатерину Медичи «Отравительницей» или «Садисткой».

С 1610 года во Франции правят сплошные Людовики… Заканчивается реформация, заканчивается массовой эмиграцией гугенотов: сотни тысяч их выехали в Голландию, Германию, Данию, Канаду, Южную Африку.

Людовики — XIII (милейший «друг мушкетеров»), XIV, XV, XVI — короли не жестокие. При них нет массовых репрессий, подданных казнят единично, редко и в основном все же за дело. Франция при Людовиках становится передовой страной Европы: Германия, Италия, Испания, потом и Россия, перенимают французские моды, французские одежды, французскую кухню, архитектуру и французские парки. Даже французский язык.

Но и эта королевская Франция знает такие преступления королей, которым нет аналогов в России. Знакомо ли читателю слово «карт-бланш»? В русском языке так называют некое разрешение действовать по своему усмотрению. Административный вариант — «делай что хочешь». А происходит это слово от французского carte blanche, что в буквальном переводе значит «чистый бланк».

Дело в том, что у французских королей был такой обычай: давать своим доверенным лицам carte blanche.

Карт-бланш представлял собой полностью оформленный ордер на арест с подписью короля и с государственной печатью. Только имени преступника в нем пока не было… Имя вписывал тот, кто получал карт-бланш. Какое имя? Какое хотел.

Людовики, в отличие от русских царей, правили не сами. Французские историки, кстати, очень уважительно относятся к нашим царям именно потому, что они были реальными правителями, стояли у государственного кормила…

А французские короли весело жили в Версале и охотно поручали вести государственные дела кому-то, например, представителям пап римских, кардиналам. Среди кардиналов были выдающиеся государственные деятели типа Ришелье и Мазарини, но короли-то в их заслугах почти ни при чем.

За королей правили и министры, но чаще всего все же правили их любовницы, деликатно называемые фаворитками. У фавориток обычно были фавориты, и тонкие дамы поручали фаворитам принимать ответственные решения. И правили за французских королей, получается, любовники королевских любовниц. Они и распоряжались зловещими карт-бланшами.

Общее число людей, которых отправили в тюрьму пожизненно, невелико — несколько сот человек. Стоит только вспомнить, что каждый из них был таким же человеком, как любой из нас. А попал в тюрьму не за какие-то страшные преступления. Просто потому, что вызвал личное раздражение того, кто владеет карт-бланшем. Каждого из этих сотен заживо похоронили, как героя романа Дюма Эдмона Дантеса.[181]

Самый известный из этих королевских узников, так и сошедших в могилу, не раскрыв тайны своего имени, — это знаменитая «железная маска» — Le masque de fer. Этот заключенный содержался в различных тюрьмах, включая Бастилию, и всегда носил бархатную маску (позднейшие легенды превратили эту маску в железную). Умер он 19 ноября 1703 года, унеся в могилу свою тайну.

Возможно, «железной маской» был герцог Вермандуа, незаконный сын Людовика XIV и г-жи Лавальер. Этот «страшный преступник» дал пощечину своему сводному брату, Великому Дофину, и за это «искупал свою страшную вину» вечным заключением. По официальной версии, Вермандуа скончался в юности в 1683 году.

Возможно, «железная маска» — это старший брат Людовика XIV, незаконный сын Анны Австрийской. Людовик XIV узнал о своем брате уже будучи совершеннолетним и велел похоронить «грех» своей матери в Бастилии.

Существует версия, что «железная маска» — близнец Людовика XIV. Людовик XIII велел тайно воспитать этого принца, чтобы предотвратить те несчастия, которые, по предсказанию, должны были произойти в королевском доме от этого двойного рождения. После смерти Мазарини Людовик XIV узнал о рождении брата, велел его заточить и, ввиду их поразительного сходства, заставил его носить железную маску.

Может быть, «железная маска» — Маттиоли, министр Карла-Фердинанда мантуанского. Маттиоли обещал Людовику XIV в 1678 году, что он убедит своего герцога отдать Франции крепость Казале. Он получил даже 100 000 скудо и дорогие подарки, но выдал эту тайну Савойе, Испании и Австрии. Ходил слух: чтобы отомстить ему, французское правительство заманило его на свою территорию и заключило его в Бастилии.

Есть, впрочем, еще не менее 40 также увлекательных предположений.

Но кто был «железная…», вернее — черная бархатная маска, до сих пор не знает никто. Похоронен живым.

Убийство любовниц и дальних родственников, заточение в монастыре постылых жен служат убедительным доказательством того, что Иван Грозный — страшное чудовище на престоле. Но как тогда назвать Людовика XIII и Людовика XIV — королей, по заслугам считающихся во Франции самыми мягкими и добрыми из монархов во французской истории? Чем они лучше?

Перенесемся, однако, в более цивилизованные времена. Начало правления Николая I, история подавления восстания декабристов.

Помните фильм «Звезда пленительного счастья»? Барабанная дробь, виселица, тела повешенных… Снято хорошо, фильм делал Мастер. Когда смотришь — мурашки бегут по коже. Сразу вспоминается прозвище — Николай Кровавый!!! Ах, это о другом тиране-сатрапе?! Ну, тогда вот — «Николай-Палкин»!

Только когда начинаем выяснять, сколько же мятежников было казнено после подавления этого восстания, на память приходят медальные профили пяти повешенных борцов за свободу. И все!

Вдумайтесь: лишь несколько лет после тяжелой войны, смерть императора — и тут попытка военного переворота, вооруженный мятеж, войска заговорщиков в центре столицы, артиллеристская канонада в самом сердце империи — и после всей этой заварухи всего пять повешенных?!!

В те дни врач английского посольства в беседе с Пушкиным удивлялся: «Все посольство Британии только и говорит, что об удивительном… милосердии Вашего государя. У нас (в Англии) по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено тысячи три человек, после чего всех оставшихся сослали бы на галеры».

Действительно, если не считать несчастных солдат, обманутых заговорщиками и убитых во время боевых действий при подавлении мятежа, количество жертв «Николая Палкина» — пять человек. Точнее — 130, ведь Николай

Но даже в этих поэтических строках — осуждение. А что уж потом устроила либеральная интеллигенция… а потом — большевистская история: мол, «ознаменовал восшествие на престол кровавой расправой с лучшими представителями… лично допрашивал декабристов».[182]

Теперь же сравним все эти «зверства русского тирана-крепостника» с действиями просвещенного и цивилизованного европейского монарха.

В 1848 году во Франции пришел к власти Наполеон III. Приходу его к власти предшествовали события, которые в школьном курсе истории называют революцией 1848 года.

Так вот, во время этого мятежа и сразу после его подавления в одном только Париже было повешено по приговорам военно-полевых судов свыше 10 000 человек! «Почувствуйте разницу»… Кстати, до создания военно-полевых судов Николай I не додумался. Одно слово — «деспот»…

Подавление польского восстания 1830–1831 годов считается классическим примером «русского зверства». На Западе события этих лет называют Русско-Польской войной: Запад признал за Польшей права воюющей стороны.

Но давайте о зверствах… Их не было вообще. Боевые (!) потери поляков — порядка 6–7 тысяч человек. Раненые лежали в общих с русскими госпиталях. Пленных отпускали под честное слово домой или держали в крепостях, кормили и поили. Участвовали в восстании верных 100 % польских дворян, не более 30 % из них лишились поместий, а в Сибирь ссылали только активных участников.

По категории «зверств» с натяжкой можно отнести разве расстрел двух юношей, захваченных с оружием, но вне зоны боевых действий. По всей Европе писали об этих польских юношах очень много, поляки порой о них вспоминают до сих пор.

…Спустя всего 18 лет после Русско-Польской войны, в 1848 году, император Австрии Франц-Иосиф при восшествии на престол подавил восстание венгров — 100 000 покойников при населении Венгрии в два с половиной миллиона. Круглая цифра доказывает только одно — точно никто не считал. Часть из этих 100 000 была забита насмерть кнутами и шпицрутенами, порядка 35 тысяч повстанцев расстреляно и повешено.

Все правление Франца-Иосифа не прекращались попытки поляков, чехов и словаков выйти из состава его империи и образовать свое государство. Общее число славян, убитых в ходе уличных боев, брошенных в тюрьмы, искалеченных и избитых исчисляется десятками тысяч человек.

Но Франц-Иосиф — не «Палкин», это нежно любимый, культовый император в Австрии! Гулял я как-то по Вене: куда ни глянь — или парк Франца-Иосифа, или дворец-музей, или скромный 5-звездочный отель «Франц-Иосиф». Прямо культ положительного героя. Но забавно, что это не только в Австрии. В Кракове в кабачках иногда вывешивают его портрет — благодарная память бывших подданных о бывшем дорогом монархе.

Франц-Иосиф спокойно досидел на престоле Австро-Венгрии до 1918 года. 70 лет просидел. Видимо, это был император очень цивилизованный, он умел убивать людей в строгом соответствии с правами человека и хельсинской хартией, буквой и духом законов.

И смерть тысяч и тысяч расстрелянных и повешенных венгров и славян никого не волнует. Вот 2 поляка, расстрелянных вне зоны боевых действий!!!

О, это русское зверство!

Все знают, какие реки крови были пролиты в Европе в Средние века. Никакой тайны. Цифры и факты, которые я приводил, широко известны.

Несмотря на европейскую политику обезличивания и оправдания жестокости в собственных государствах, ответственность за кровавые злодеяния все-таки легла на ряд королей и королев Европы.

Теперь спросим, кого из вышеперечисленных европейских монархов называют «грозным», «кровавым» и т. п.? Никого.

Ни одного европейского короля или королеву не называют, например, Елизавета Кровавая или Генрих VIII Душегубец или Екатерина Отравительница или убийца Кромвель. Мелькнула было Мария Кровавая (1516–1558 гг.)… Английская королева с 1553 года, дочь Генриха VIII Тюдора и Екатерины Арагонской. Но вот парадокс! Именно эта королева уничтожила неслыханно малое число людей… Рьяная католичка, она сожгла живыми по разным данным от 300 до 800 протестантов. Смешно! Тоже мне, «кровавая» называется! Похоже, этим словом заклеймили ее после свержения политические противники из чисто политических соображений. Убежденная католичка, Мария пыталась вернуть в Англию католицизм. Протестанты не простили ей этого, да еще и придумали в ее честь коктейль: «Кровавая Мэри».

Такое ощущение, что монархи существовали сами по себе, а все мерзости, сотворенные под их чутким руководством, — сами по себе. Пример: все знают, что такое Варфоломеевская ночь, но никто не считает Карла IX каким-то из ряда вон извергом. Ну, время было такое, что поделаешь… А литераторы так и вовсе сочувствуют: слабый был король, болезненный, все под давлением матери Екатерины Медичи жил-страдал, да и вообще жалел он гугенотов по-человечески.

Вот в великолепном французском фильме «Королева Марго»[184] Карл вообще чуть не плачет, когда отдает приказ об убийстве своего верного военачальника — гугенота адмирала Колиньи.

Здесь важный момент идеологии всех западных государств — в литературе для массового читателя описывать только позитивные стороны истории и отражать достижения своей страны и народа. О кровавости упоминать «пунктиром»… Как в английских учебниках истории, о Генрихе VIII — меценате и интеллектуале — страниц по 5–6. А о казнях — 3–4 фразы.

В специальной литературе, конечно, найдешь абсолютно все, любые сведения. Но теневую, безобразную сторону правления своих государей европейцы не пропагандируют, не смакуют, даже не обсуждают широко.

И вообще они не обсуждают несовершенства своего общества. Спокойно к этому относятся. Это у нас Лев Толстой написал «После бала», а «Очерки бурсы» Помяловского сделались культовой книгой в интеллигентской среде. На Западе же книгу Гринвуда «Маленький оборвыш» подвергли забвению. А страшные воспоминания о детстве, проведенном в приюте, никогда культовой книгой не становились.

А в России такой установки нет! Мы и сами легко говорим о себе плохо и иноземцам не мешаем. Нас поносят, а мы поддакиваем. Это при том, что русская история не БОЛЕЕ, а существенно МЕНЕЕ кровава, чем история стран Европы! «Время такое»? Да. В Средние века, и даже в XIX веке нигде на глобусе человеческая жизнь особенно не ценилась. Но факты — упрямая вещь! В России во все эпохи жизнь человека ценилась БОЛЬШЕ, чем в Европе! При всей лютости нравов эпохи у нас было существенно легче!

Но почему же именно нас объявляют кровожадными, а наши монархи стали символами жестокости и готовности к кровопролитию?

Да очень просто.

Мы уже упоминали о том, что Россия относительно Западного конгломерата всегда оставалась опасностью и соперником. И любой случай или событие в России, если позволяли унизить соперника, с энтузиазмом раздувались и демонизировались.

Даже имя, которое Иван получил после покорения Казани и Астрахани, — Грозный,[185] стало переводиться и интерпретироваться как жестокий.[186]

Миф о российской жестокости, раздуваемый западными соседями, находил благодатную почву и на родной земле. Долголетняя внешняя политика уступничества и соглашательства с Западом укрепила этот миф. На века имя Ивана Грозного стало символом жестокости и в родной стране, и за рубежом. Как отчасти и имя Николая I…

Глава 4 О бунтах мягких, добрых и бескровных

Обратим внимание на вынесенные в эпиграф бессмертные строки Александра Сергеевича. За последние двадцать лет их цитировали столько, что они уже стали народной поговоркой. И почему-то никому из тех, кто глубокомысленно повторяет эти строки, не приходит в голову вопрос: если русский бунт — бессмысленный и беспощадный, то бунт нерусский что — осмысленный и гуманный? Вы вообще представляете себе хорошо продуманный и бескровный бунт? Бунт, участники которого ласково улыбаются друг другу?

А.С. Пушкин сурово относится к бунту. Не нравится он ему. Александр Сергеевич отрицает право бунта на существование. Отметим и это как особенность его собственного мировосприятия. И как часть мировоззрения россиян — мы ведь так нервно и с готовностью выслушали Пушкина и согласились: «Не приведи Бог…» Не принимает наша душа бунта. Отметим это.

А чтобы сравнить «наши» бунты и бунты европейцев, посмотрим: а как бунтовали в Европе?

Стоит бросить взгляд, и выясняется: в Европе и правда бунтовали совсем не так, как у нас! Уже восстания рабов в Римской империи — нечто не очень понятное для России и куда более жестокое.

Широко известно восстание Спартака 71–70 годов до н. э. До 60 тысяч рабов участвовало в восстании, 40 тысяч из них погибли в сражениях и были истреблены победителями, 6 тысяч (!) рабов были распяты вдоль Аппиевой дороги и висели, пока их истлевшие тела не попадали с крестов по частям. Не менее 8 тысяч римлян погибли в ходе подавления восстания.

В России известны восстания, сравнимые по масштабу с восстанием Спартака. До 40 тысяч человек вел за собой Степан Разин. До 60 тысяч человек было в армии Пугачева. Но большая часть из них дожила до конца восстания. Никогда ни Суворову, ни графу Панину не пришло бы в голову поставить вдоль Московской или Смоленской дороги 6 тысяч виселиц.

Собирая материал для своей «Истории пугачевского бунта», А.С. Пушкин и через 50 лет после казни Пугачева встречался со стариками, которые открыто рассказывали о своем участии в восстании. Римский историк не имел бы такой возможности.

До Спартака было в Риме Великое сицилийское восстание, которое длилось 6 лет — со 138 по 132 год до н. э. Итог восстания — до 30 тысяч покойников.

Рабы восставали в 198 году до н. э. в Лациуме, в 196 — в Этрурии, в 186–185 годах — на юге Италии. Каждое восстание — тысячи убитых при подавлении, тысячи казненных победителями.

И после гражданских войн были восстания, например, — Аристоника в Пергаме в 133–130 годах до н. э. Результат — 20 тысяч погибших и казненных.

В III–V веках н. э. войны с христианами и христиан разных направлений между собой унесли до 3 миллионов жизней погибших, казненных, умерших от голода при разрушении хозяйства.

В поздней Римской империи не было возможности ввозить такое количество рабов. Возникло долговое закрепощение своих же свободных земледельцев, ослабевало и исчезло разделение на свободных крестьян и рабов.

В 61 году н. э. 400 рабов Педания Секунда были обвинены в гибели господина и приговорены к казни. Плебс восстал, требуя освободить рабов. Легионеры убили до тысячи восставших, а рабов казнили.

III и IV века — это сплошное полыхание народных восстаний в Риме, в Сицилии, на Востоке. Общее число погибших историки называют разное. От «десятков тысяч» до «около миллиона».

И в Византийской империи плебс восставал не раз и не два. Наверное, это были восстания осмысленные и гуманные… Но во время мятежа Ника (побеждай!) в 535 году в одном Константинополе погибло, как считается, не менее 300 тысяч человек. Из них 80 тысяч император Юстиниан заманил на стадион, и попавших в ловушку людей перерезали поголовно, как баранов.[187]

Римскую империю отравляло разделение на рабов и свободных. Европейский феодализм возникал из акта завоевания. Еще в XIX веке во Франции ученые всерьез спорили о «принципе германизма». Дворяне были для них германцами, которые завоевали романизированных галлов. Это после того как уже несколько веков существовал единый французский народ!

А в VII–X, даже в XV веках основная масса населения, крестьяне, вовсе не воспринимались дворянами как дорогие сородичи. Знаменитый миннезингер Бертран де Борн пел:

В своих поэмах он любовался зрелищем всадников, скачущих через колосящееся поле. Видом домашней скотины, в которую стреляют из луков рыцари, чтобы поесть мясного в походе.

В документах английской юриспруденции, когда создавался суд присяжных, есть и такая формула: «Судим тебя, как равные равного, советуясь между собой, как равные с равными».

Сказано замечательно. Только вот неплохо бы уточнить: формула появилась потому, что английские дворяне, даже избранные в мировые судьи, не хотели разбирать дел «простолюдинов». Брезговали сволочными делами мужичья. И пришлось избирать других мировых судей, из крестьян. Чтобы судили подобных себе «как равные равного».

Права феодального сеньора официально назывались «тайяж». «Слово не переводится на русский язык. Корень его образует множество слов, обозначающих понятия: строгать, пускать сок, обтачивать, надрезать. Гранить. Тесать камень… Понятно — тайяж человека возможен, когда он, человек, низведен до положения вещи».[188]

Дворяне обращались с народом, как завоеватели в захваченном городе. Замордованные до потери чувства самосохранения мужики восставали, испытывая к ним буквально звериную ненависть.

Жакериями назывались вообще всякие восстания крестьян, постоянно вспыхивавшие во время Столетней войны 1337–1453 годов. От пренебрежительной клички крестьянина «Жак».

Среди этих восстаний выделяется «Большая Жакерия» 1358 года.

После битвы при Пуатье в 1356 году французское войско позорно сдалось в плен англичанам. Англичане требовали выкупа за пленных. Дворяне — родственники пленных — стали требовать все больше платежей от разоренных мужиков.

Французские дворяне пытались потрясти денежки и с горожан… Дофин, то есть наследник престола, Карл, сын взятого в плен короля, требовал от парижан денег на выкуп. Горожане восстали во главе с Этьеном Марселем, главой городского самоуправления и богатым сукноделом. Они выгнали наследника короля из Парижа, и двор обосновался по необходимости на севере Франции.

Войско дофина Карла вело себя ничем не лучше вражеского, английского. Такая же череда насилий над крестьянами. Даже хуже — дофин пытался еще выжать побольше денег, чтобы выкупить пленного отца.

28 мая 1358 года в Бовези крестьяне остановили и разбили отряд, посланный грабить деревню. С невероятной скоростью вспыхнули восстания в ряде областей: Иль-де-Франсе, Пикардии, Нормандии, Фландрии. Стихийные восстания. Никто не возглавлял повстанцев. Крестьянский вождь Гильом Каль командовал только несколькими отрядами. Он пытался объединиться с горожанами, но получалось плохо.

Богатые парижане пытались натравить крестьян на армию дофина, мешавшую подвозу продовольствия в Париж. А одновременно слали письма новому лидеру феодалов — наваррскому королю Карлу Злому. Вокруг этого человека стали объединяться французские дворяне, Карл подумывал уже о смене династии… Феодальное войско двинулось на Париж.

В решающий момент горожане отошли за городские стены, а городская верхушка стала юлить перед дворянами, уверяя в своей невиновности. В частности, 31 июля 1358 года один из приближенных Этьена Марселя убил вожака горожан. Париж открыл королю городские ворота.

Что характерно, расправа над горожанами состоялась очень умеренная. Судили и казнили только тех, кто действительно был в чем-то лично виноват: пропагандировал, возглавлял, захватывал имущество короля. Так часто поступали с повстанцами ДО Большой Жакерии, также будут поступать с ними и ПОСЛЕ: феодалы все же считали горожан если не равными себе, то людьми, достойными применения к ним хоть каких-то законов. С горожанами договаривались, горожан привлекали на свою сторону, горожан не резали, как баранов.

На крестьян не распространялись правила рыцарской войны, по отношению к ним не действовали никакие правила и ограничения.

Далеко не все крестьянские отряды пришли сражаться с войском Карла Злого. Войско Гильома Каля оставалось неорганизованной, плохо вооруженной толпой.

Уже когда армии построили, Карл Злой объявил перемирие: якобы он получил новые сведения о причинах восстания. Он хочет поговорить с крестьянским вождем и, может быть, заключить с ним договор…

То ли Гильом Каль оказался невероятно наивным человеком, то ли очень уж его очаровала перспектива, что с ним будут разговаривать, вести переговоры (!) — прямо как с дворянином или с горожанином (!) — во всяком случае, он явился в лагерь дворян, и почти сразу же его схватили, а немногочисленную свиту перебили. По одним данным, Гильому тут же отрубили руки и ноги, и он истек кровью. По другим, его посадили на кол.

А по «обезглавленному» крестьянскому войску, не ждущему атаки, ударила, нарушив перемирие, дворянская конница. Началась жуткая резня, за считанные часы погибло несколько тысяч восставших. Потери дворян — не более 20 человек.

Несколько месяцев, всю осень 1358 года, шла ужасающая бойня. По данным французских историков, Большая Жакерия унесла жизни нескольких тысяч дворян. Тоже немало. И истребляли этих людей с отвратительной жестокостью. Дворянская Франция откликнулась на эти события истреблением то ли 50, то ли даже 70 тысяч человек, и это при численности населения всей территории нынешней Франции в XIV веке в 10–12 миллионов.

Большая Жакерия имело неплохое последствие — после нее дворяне с перепугу отменили крепостное право. Но восстания были и потом!

Некоторые из них перерастали в самые настоящие крестьянские войны. В Европе не было самозванства. Движущей силой восстания становились не «настоящие короли», а народные ереси…

В Средние века не раз поднимались народные восстания, руководители которых так трактовали Священное Писание: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был дворянином?» — спрашивали они. Раз некому быть дворянином, так и дворянства не надо. Надо вернуться к временам Адама и Евы, жить так же просто и нравственно. Сожжем замки, убьем дворян, поделим их землю, ведь имущество придумал сатана. Зачем Богу имущество? Оно ему совершенно не нужно и так все кругом Богово. Надо «все поделить», отменив собственность и деньги, чтобы Богова земля обрабатывалась правильными людьми, правильно почитающими Бога.

Примерно под такими лозунгами выступали, например, повстанцы из отряда Дольчино (Италия, 1304–1307 гг.). В России это имя известно благодаря книге Умберто Эко «Имя розы». Воины одного только Дольчино истребили до 10 тысяч человек, уничтожая дворян, богатых мужиков и просто горожан.

А были ведь и другие восстания. Например, восстание Уота Тайлера в Англии в 1381 году. Оно охватило большую часть Англии. Восставшие ворвались в Лондон, вели битвы с правительственными войсками. Историки называют от 3 до 10 тысяч жертв.

Крестьянская война в Германии 1515 года охватила Франконию, Тюрингию, Швабию. Единого командования не было, в разных областях действовали свои командиры. Франконскими повстанцами командовал Гёц фон Берлихинген… Убедившись, что феодальная конница сильнее, он быстро перебежал на сторону собратьев по классу. А крестьян перебили почти поголовно, насчитывали до 5 тысяч трупов. До этого крестьяне истребили столько же феодалов, их сторонников, богатых мужиков, священников и горожан.

Существует любопытная легенда, что правая рука Гёца фон Берлихингена была сделана из железа. То ли кузнец ее отковал, то ли сам дьявол подарил. А живая левая рука требовала пищи — человеческого мяса. Как «ела» рука, легенда не уточняет. Она только говорит, что без человечины и человеческой крови рука хирела и начинала двигаться медленнее… Если верить легенде, вплоть до XVIII века у потомков Гёца эта рука жила в клетке. Кормили ее… привычной пищей.

В Тюрингии отряды Томаса Мюнцера превратились в настоящие армии, выступавшие под знаменами, на которых был изображен башмак, ведь сапоги носили феодалы и богатые горожане, а крестьяне носили деревянные башмаки. Армия под знаменем с башмаком сжигала замки, вешала рыцарей, грабила горожан.

Германия — не Франция. Дворяне не воспринимались крестьянами как завоеватели, потому что крестьяне не были для дворян рабами. Но и в Германии жертвы с обеих сторон исчислялись десятками тысяч.

Многие восстания и народные движения на Западе организовывались поклонниками дьяволу и сектами, ненавидевшими материальный мир. Лев Николаевич Гумилёв удачно назвал такие учения «антисистемами», то есть врагами реально существующего мироздания.

Катары, паттерны, вальденсы и альбигойцы в X–XIV веках считали, что Бог и дьявол играют в этом мире одинаковую роль. При этом Бог властвует в мире чистых идей, вне материи, а материальный мир создан сатаной. Дьявол — князь мира сего.

Человек должен как можно быстрее избавиться от плоти и от всего, что привязывает его к земному. Для этого годятся любые способы разрушения плоти, особенно же пьянство и анонимный свальный разврат. Чтобы убить плоть и всяческие желания.

Альбигойцы в XII–XIII веках захватили несколько городов в Северной Италии и на юге Франции. Количество истребленных альбигойцами людей называют разное, но не менее 50 тысяч человек.

Члены этой радикальной реформаторской секты во время Реформации в Германии захватили несколько городов… Особенно прославилась коммуна в городе Мюнстере (23 февраля 1534 г. — 25 июня 1535 г.).

Она объявила о приближающемся конце света, в связи с чем было запрещено венчаться и рожать детей. Накануне конца света рождаться новым людям совершенно не нужно.

Анабаптисты обобществили всю собственность жителей города, отменили институт семьи и наследование имущества, трудились ремесленники под строгим контролем специальных чиновников — анабаптистов. Все жители города должны были участвовать в их богослужениях под угрозой порки, кастрации, отрубания рук и ног и так далее. А богослужения включали употребление наркотиков, богохульство и свальный поголовный разврат.

Идеи проповедовались принципиально те же, что и антисистемниками, — ненависть к материальному миру, как порожденного царством сатаны, понимание Божественного, как чего-то чисто идеального, разрушение всех исторически возникших отношений и связей, отрицание семьи, индивидуальной любви, материнства и отцовства, собственности, денег и экономических отношений.

Луддиты в Англии XVIII века считали, что все беды проистекают от машин. Ведь если хозяин ставит на производство машины, то увольняет почти всех рабочих! Нужно переломать машины и все опять будет хорошо, всем найдется кусок хлеба.

Материальный ущерб не поддается точной оценке, а человеческие потери оцениваются в 10–12 тысяч человек. Луддиты убивали владельцев машин, полицейских и солдат правительственных войск, рабочих, которые хотели работать на машинах…

Чартистское движение в Британии считается символом мирного, эволюционного процесса. Якобы народные массы организовались и мирно просили у правительства, т. е. подавали различные «чарты»-хартии, например, расширить число избирателей, что постепенно и делалось… Мирно, поступательно, бескровно… Чартистское движение британцы любят противопоставлять континентальной Европе с ее «сплошными революциями».

Но это только очередной пример того, как мифологизируется история. Да, были попытки договориться с правительством… Но были и многочисленные столкновения «чартистов» с полицией. На 1836–1837 годы приходится гибель порядка 1 000 человек.

1839 год — Ньюпортское восстание, которое подавлялось войсками и унесло жизни нескольких сотен горожан.

В 1842 году организация рабочих во главе с У. Ловеттом понесла по улицам Лондона Грамоту — Хартию… для вручения королю.

Но и в этот самый мирный год восстания прокатились по всему югу Англии, жертвами которого стали 3 тысячи англичан.

Как-то страшно это писать, но даже события XX века вовсе не свидетельствуют об особой кровавости русской истории. Французские историки любят противопоставлять свою революцию 1789–1793 годов и русскую революцию и Гражданскую войну 1917–1920 годов. Якобы во Франции все было приличнее, законнее, гуманнее.

Но давайте сравним.

Наша Гражданская война унесла порядка 7 или 8 миллионов жизней. Ужасно, кто же спорит! За считанные годы погибло 5 % из 140 миллионов жителей тогдашней Российской империи.

Но, во-первых, во время Гражданской войны 1918 года в Финляндии погибло порядка 150 тысяч человек при населении в 3 миллиона. Те же 5 % всего населения.

Однако никто не делает далеко идущие выводы о зверстве финнов и кровавости финской истории.

А во вторых, Французская революция 1789–1793 годов унесла порядка 1,5 миллионов жителей из 20-миллионного населения Франции — это 7,5 %. Простите, так чья же история жестока и кровава? От кого надо шарахаться, как от прирожденных убийц?

Глава 5 Публичные казни — как развлечение

Во многих странах до самого последнего времени применялись публичные казни. Как же население узнавало о казнях преступников? А так: глашатай прокричал, люди собрались и своими глазами смотрели — кого, за что и как наказывало правительство. Жестоко? Да, но ведь и в наше время казни на электрическом стуле в США совершаются в присутствии свидетелей: своего рода контроль общества за действиями властей.

Всё так, но роль публичной казни в истории Европы и России коренным образом различна. Начнем с того, что различен масштаб явления.

Рассуждая о том, что в каждом русском сидит палач и что наша история — сплошная эскалация жестокости, иностранцы как-то забывают сравнить свои законодательства и русское… А зря! Очень полезно…

Так вот, смертная казнь предусматривалась 14 статьями Саксонской правды VI–IX веков. По городскому Магдебургскому праву в Германии XIV–XVI веков смертью каралось от 20 до 40 преступлений.

В Англии XV века казнили за 80 преступлений. Во Франции XVII–XVIII веков — по 134 статьям.

Каралось смертью оскорбление коронованных особ, богохульство, кража коровы, совращение монашки и тайное проникновение ночью в королевский дворец.

В Британии того же времени наказывалось смертью уже свыше 200 видов преступлений. Казнить могли за то, что человека застигли вооруженным или переодетым в чужом лесу, за злонамеренную порубку или уничтожение деревьев, злонамеренное уничтожение скота, за двоебрачие, за карманную кражу на сумму свыше 1 (!) шиллинга (если кража совершена в публичном месте).

В 1819 году смертью каралось уже 225 преступлений. Инфляция заставила поднять сумму украденного, за которую полагалась смерть, с 1 шиллинга до 5 (кража из лавки) и 40 шиллингов (кража из дома). Впрочем, смертную казнь теперь суд мог гуманно заменить ссылкой в колонии либо тюремным заключением. Рациональное решение. Растущей Британской империи теперь нужны были не показательные трупы, а бесплатная рабская сила в колониях.

На фоне этого кошмара Кодекс Наполеона во Франции был просто песней торжествующего гуманизма: он предусматривал санкцию в виде смертной казни «всего» в 30 случаях.

Собственно, с кодекса Наполеона и началось постепенное смягчение законодательства в странах Европы. Vive la Bounaparte!

Но еще в начале XX века в Испании смертью каралось до 70 преступлений, включая угон скота и празднование языческих праздников.

Сравним с Русью?

Сразу скажу: такое сравнение камня на камне не оставляет от тезиса о «кровавости» русской истории. Потому что история Руси показывает несравненно большую мягкость законодательства. Большинство ученых-правоведов считают: в Древней Руси вообще не было смертной казни. Что она впервые в русское законодательство была введена Двинской уставной грамотой 1397 года в Пскове.

Другие полагают, что смертная казнь в Древней Руси существовала: «Повесть временных лет» сообщает, что князь Владимир по совету епископов и старцев в 996 году вводит смертную казнь. Это место в летописи вызвало многочисленные споры среди ученых. Летописец так описал данный эпизод: «„…Умножились разбойники, — говорили епископы. — Почему ты не казнишь их?“ — „Боюсь греха“(!) — отвечал князь. — „Ты поставлен от Бога на казнь злых, тебе достоит казнити разбойников, но с испытом“. Володимеръ же отверг виры, нача казнити разбойников. И реша епископы и старци: рать многа; оже вира, то на оружьи и на конихъ буди; и рече Володимеръ: тако буди. И живяше Володимеръ по устроению отьню и дедню».[189] В общем, если и была смертная казнь, то как нечто исключительное, необычайное. Что-то такое, на что требуется вмешательство князя.

Уголовное право Новгорода и Пскова уже знакомо со смертной казнью, но вовсе не так уж свирепо. За большую часть проступков можно было и откупиться, заплатив денежный штраф (продажу). Смертная казнь полагалась всего за несколько самых тяжелых преступлений: за «перевет», то есть государственную измену, кражу из Кремля, за поджог[190] и за кражу, совершенную в третий раз.

Согласно московскому Судебнику 1497 года смертная казнь предусматривалась 60 статьями — почти как в Европе. Но законодательство Московии испытало на себе явное влияние Орды. Не Запада, так Востока, и не самой цивилизованной его части.

Судебник 1550 года еще более расширил состав преступлений, караемых смертью: за вторую кражу и второе мошенничество (если преступник сознался в этом), за разбой, душегубство (убийство), за ябедничество (клевету) или иное «лихое» дело, за убийство господина, государственную измену, церковную кражу, поджог.

В XVII веке, уже при Романовых, началось смягчение законодательства…

При Петре, и тут уж явно при сильном западном влиянии, число «смертных» статей опять возросло до 123. В их числе: сопротивление начальству, раздирание и вычернение указов, препятствование исполнению казни, неправосудие, лихоимство, лжеприсяга, расхищение, подлог, поединок, изнасилование, мужеложство (хм! вот так вот!), блуд, похищение денег из кошелька, богохульство, идолопоклонство, чародейство, чернокнижие, святотатство. Смертью каралась даже порубка дубового леса, — государству нужна была дубовая древесина для строительства флота.

До деяний Франции и особенно Британии нам далеко, но, видимо, влияние Запада для нас еще вреднее восточного… А когда Русь вообще ни у кого и ничего не заимствует — совсем славно. Потому что сразу после Петра волна пошла на спад, и начались разного рода попытки законодательной отмены /ограничения смертной казни.

При Анне Иоановне казнили, причем самым страшным образом — почти как в Европе, в том числе в Курляндии, где провела многие годы будущая царица.

Но при Елизавете Петровне, с 1741 по 1761 годы, в Российской империи вообще не было смертной казни.[191]

При Екатерине II, Павле I, Александре I опять стали казнить… Но русским это решительно не нравилось! Голоса в пользу отмены смертной казни не смолкали весь XIX век. А в гуманной Европе что-то не было слышно протестов против смертной казни в это время.

И вот статистика: только на территории Лондона и относящегося к нему графства Миддлсекс в 1810–1826 годах было казнено 2 755 человек. Одной из достопримечательностей Британской столицы были виселицы. Главная из виселиц Британии имела на разновысоких балках 21 петлю и работала без остановок 500 лет подряд, вплоть до начала XX (!!) века.

В это же самое время, и даже за больший срок — 25 лет, в годы правления Александра I, с 1821 по 1825 годы было казнено во всей России 24 (двадцать четыре) человека.

Вы представьте! Один человек в год.

Во всей империи. Различие в два порядка даже по абсолютным цифрам. Посчитаем жестокость властей, если можно, в пересчете на душу населения: в Российской империи жило тогда порядка 55 миллионов человек. Получается — за 25 лет казнен 1 из 2 миллионов россиян. В Миддлсексе и во всем Большом Лондоне жило порядка 8 миллионов людей. Казнен был 1 из 3 тысяч. Разница в 1 300 раз в пользу России. Во столько раз безопаснее было жить в варварской России, чем в цивилизованной, культурной Британии.

«Азиатская жестокость» — привычный оборот речи. Но даже турецкие и персидские палачи — малые дети в сравнении с европейскими. Судите сами: законы Франции, Британии, многих княжеств Европы знали до 20 способов умерщвления и до 40 разных пыток, членовредительств и истязаний.

Что только не предусматривало следствие и суд для установления истины и наказания преступника!

Казни… Сожжение живьем, в том числе с использованием сырых дров, чтобы огонь помедленнее разгорался. Качели — когда человека раскачивали на виселице, и он то влетал в костер, то его выносило прочь. Так постепенно и поджаривался. Сожжение рук или ног. Сожжение постепенное. Частичное сожжение — когда к человеку привязывали снопы соломы, поджигали и пускали бежать в чистое поле.

Повешение за шею на широком ремне, чтобы агония продолжалась подольше. Повешение на крюке под ребро. Повешение вверх ногами. Подвешивание за волосы. Повешение за половой член.

Отсечение рук и ног. Вырывание сердца. Разрубание на части, причем постепенное. Разрывание лошадьми.

Нанизывание на колья. Посажение на кол. Прибивание гвоздями к деревянной статуе или к дереву.

Замуровывание в стену. Захоронение живым.

В Голландии, во Франции и в Италии некоторых преступников варили, иногда в кипятке, иногда в масле. И опускали в кипяток не сразу, а медленно спускали на веревке, делая большие остановки.

Наказания… Отрубание руки или обеих рук. Кастрация. Ослепление. Порка самыми различными предметами, включая специальные доски, кнуты и плети самых разных размеров и длины, пытки самыми разнообразными инструментами, всевозможные членовредительства.

В 1584 году был убит Вильгельм Оранский. Его убийца, Балтазар Жерар, был казнен так: «Постановлено было, что правую его руку сожгут каленым железом, что плоть его будет в шести различных местах отодрана от костей щипцами, что его заживо четвертуют и выпотрошат, что сердце вырвут из груди и бросят ему в лицо и что его, наконец, обезглавят».[192]

О, старая добрая Англия! Так казнили убийцу государственного деятеля, но людей пытали и убивали и за бытовые преступления. За такие, которые в наше время решаются скорее гражданскими исками, чем казнями. Мастера Иоганнуса из Аугсбурга, создателя одного из соборов Кракова, ослепили за то, что он вовремя не отдал долг. По суду приговорили именно к такому наказанию и выжгли мастеру глаза.

В Париже XVII века карманным воришкам палач ломал во многих местах кости ног железной палкой, — во многих местах, чтобы никогда больше не могли ходить.

Отрубание руки за воровство — это вообще «классика», об этом и говорить-то банально. Конечно, постепенно нравы смягчались. Многие наказания оставались в законе, но практически не применялись. И сегодня в Британии всякий гражданин мужского пола старше 24 и моложе 60 лет может быть приговорен к порке плетьми — до 50 ударов. Уточнение про пол — позднего происхождения, поправка сделана в 1906 году. Но последний раз применяли закон в 1937 году.

Для сравнения: в Российской империи до реформ Александра II существовали тяжкие телесные наказания: кнут, отмененный только в 1864 году, и проход через строй. Эти наказания во многих случаях влекли за собой смерть. Общество считало эти наказания варварством, и они были отменены. Видимо, мы недостаточно цивилизованы.

С 1895 года в Британии перестали по суду клеймить железом беглого каторжника, можно лишь пороть и оставлять связанным на несколько суток, сажать в залитый водой карцер, морить голодом. Впрочем, в армии до сих пор солдат формально имеют право связывать, пороть и держать без света в карцере. Это в Британии! В законодательстве Австро-Венгрии порка плетьми существовала вплоть до 1918 года.

В России всей этой экзотики было на порядки меньше. Конечно, найти можно всякое, тем более в Средневековье. Были случаи сожжения: в 1505 году так расправились с 10 или 12 еретиками.

В 1682 году был сожжен в Пустозёрске протопоп Аввакум с тремя сподвижниками. В 1689 году в Москве, в Немецкой слободе, сожжен мистик вместе со всеми своими книгами, автор непонятных стихов в духе Нострадамуса — Квирин Кульман.

В 1738 году, в царствование Анны Иоанновны, сжигали на костре за переход в другую веру. Капитан-лейтенант Возницын, «будучи в Польше у жида Бороха Лейбова, принял жидовство (иудаизм) с совершением обрезания. Жена (вот стерва-то! Кто бы еще узнал, кабы не она!) Возницына, Елена Ивановна, учинила на него донос.

Возницын был жестоко пытан на дыбе и сожжен на костре… вместе с совратителем своим жидом Борохом Лейбовым».

При расследовании причин пожара на Морской улице Тайная канцелярия признала поджигателями, «по некоторому доказательству», крестьянского сына Петра Петрова, называемого «водолаз», да крестьянина Перфильева. Их подвергли таким тяжким смертным пыткам, что несчастные, «желая продолжать живот свой, вынуждены были облыжно показать, будто их подучали к поджогу другие люди, которые на самом деле не были причастны. В конце концов, Петрова и Перфильева сожгли живыми на том месте, где учинился пожар».[193]

В том же 1738 году в Екатеринбурге сожжен татарин Тойгильда Жуляков. Сперва он выкрестился в православие, а потом возвратился в ислам.

Но, во-первых, эти сожжения 1738 года — последние в русской истории. В Испании, Южной Франции, Италии, Шотландии сжигали и много позже, до начала XIX века.

Во-вторых, очень мало этих сожжений. Так мало, что мы можем запомнить и учесть каждого сожженного, каждый отдельный случай.[194] Когда события настолько немногочисленны, их можно осмыслить, как-то обдумать.

А если подобных событий сплошной вал, как в Европе? Что обсуждать, обдумывать, пересматривать? Все просто — время было такое! А что в варварской России зверства много, в цивилизованной Европе мало — все знают.

После правления Анны Иоанновны, с 1741 года, на Руси больше не было варварских способов казни. Лишь в 1775 году четвертовали Пугачёва, но ему отсекли сначала голову. Это было последнее четвертование в России.

В 1826 году декабристы, всего 20 человек, осужденные по первому разряду, были приговорены к отсечению головы, а пятеро, объявленные вне разрядов, — к четвертованию. В итоге приговоренных по первому разряду отправили на каторгу, а пятерых «вне разрядов» повесили. Даже это «ужаснуло» отвыкшее от казней общество.

После этого приговоры к отсечению головы и четвертованию более неизвестны.

С того времени и до революции применялись только два вида казни — расстрел и повешение. Так казнили революционеров при Александрах II и III. Но даже за самые тяжкие убийства неполитического характера тогда полагалась только каторга.

Смертная казнь (преимущественно через расстрел) применялась военно-полевым судом за воинские преступления в зоне ведения военных действий.

На каторге казнили (через повешение) убийц-рецидивистов, совершивших новое убийство уже во время отбытия наказания.[195]

После революции 1905 года стали вешать не только революционеров, но и простой люд за грабежи и прочие «возмущения», волей полевых судов, по всей стране. Пик казней приходится на 1907–1910 годы, когда Столыпин ввел военно-полевые суды. Но как-то не поднимается у меня рука осудить нашего великого реформиста Петра Столыпина за его «столыпинские галстуки».

Сразу вспоминается, что́ к этому его подтолкнуло. Безумцы-«революционеры», бомбы, разорвавшие в щепки его дачу под Петербургом: 30 трупов, 24 тяжело раненных, убиты — прислуга, рабочие, кухарки, солдаты охраны.

Столыпин чудом оказался без единой царапины. И что прикажете делать с этими «террористами», чьими именами Советы так любили называть наши улицы и площади?

Но особенно различаются народы в России и на Западе по своему отношению к казням. В Средние века присутствие на публичной казни было своего рода досугом для взрослого человека. В Европе казнь была развлечением, зрелищем. На казни сходились и съезжались, как на театральное представление, везли с собой жен и детей. Считалось хорошим тоном знать по именам палачей и с видом знатоков рассуждать, что и как они делают.

Невозможно назвать какого-то ласкового, уменьшительно-домашнего названия для виселицы или палаческого топора… в России.

Ни ласковое «Виселица Машенька», ни ироничное «Тощая Фекла» у нас попросту невозможно.

А во всех странах Европы виселицы и палаческие инструменты именно так и назывались! То «Маленькая Мэри», — полный английский аналог «Машеньки» (в Лондоне), то «Тощая Гертруда» (в Кёнигсберге), то «Скорый Альберт» — палаческий топор главного палача в Аугсбурге.

В «просвещенной и цивилизованной» Англии с разделением властей и «самым первым парламентом» в мире могли повесить восьмилетнего мальчика, обвиненного в воровстве из амбаров. А толпа смеялась и пела, глядя, как его вешают.

Детей с младенчества приучали не только спокойно смотреть на зверства. Сформировались даже британские обычаи: если младенец дотронулся ручкой до повешенного, — это на счастье, также использовали щепки от виселицы как средство от зубной боли. То ли сосали ее, то ли использовали как зубочистку.

В Германии существовало поверье, что веревка повешенного приносит в дом счастье, а во Фландрии — что рука повешенного может помочь стать невидимкой.

В Британии в 1788 году был случай, когда толпа рванулась к только что повешенному и буквально разорвала этот еще теплый труп на «сувениры». Особенно «повезло» местному кабатчику — он завладел головой и долго показывал ее у себя в кабаке, привлекая публику, пока эта голова совсем не протухла.

Публичные казни на Гревской площади в Париже вызывали всплеск эмоций — толпа ревела, веселилась, пела, ликовала.

«Кто живал в Париже подолгу, как я, тот знает, что это было за отвращение: публичные казни, происходившие около тюрьмы „La Koquette“. Гаже, гнуснее этого нельзя было ничего и вообразить! Тысячи народа, от светских виверов и первоклассных кокоток до отребья — сутенеров, уличных потаскушек, воров и беглых каторжников проводили всю ночь в окрестных кабачках, пьянствовали, пели похабные песни и с рассветом устремлялись к кордону солдат, окружавшему площадку, где высились „деревья правосудия“ как официально называют этот омерзительный аппарат. Издали нельзя было хорошенько видеть, но вся эта масса чувствовала себя в восхищении только оттого, что она „была на казни“, так лихо и весело провела ночь в ожидании такого пленительного зрелища. В XX веке общественная нравственность, не доросшая до повсеместной отмены смертной казни, все же доросла до отмены публичных ритуалов ее исполнения (правда, не во всех странах)». Так писал Петр Дмитриевич Боборыкин,[196] русский писатель, придумавший и опубликовавший в 1864 году слово «интеллигенция». И фанатичный «западник», к слову сказать.

Однако и в его времена, и даже во времена его отцов и дедов в деспотической и варварской России казнили лишь государственных преступников. Обычные убийцы и разбойники отправлялись на каторгу. Конечно, Нерчинск и Сахалин — не Лазурный берег, но все же лучше виселицы… А главное, не было казней на развлечение толпы, эдакого гурманского к ним отношения.

В России поведение людей, стоящих на площади и наблюдающих казнь, отличалось от поведения парижской толпы, радостным ревом сопровождающей действия палача, крики жертв, хруст костей и прочие «увлекательные» стороны зрелища.

Сохранились свидетельства голландцев, которые видели казнь Степана Разина в 1671 году. Пока палачи рубили конечности преступнику, народ молчал, только всхлипывали и крестились женщины. И сразу, не дожидаясь смерти «гулевого атамана», народ стал молча расходиться.

Так же поступали россияне, пришедшие на казнь Емельяна Пугачева в 1775 году. Вот что писал в своих записках русский ученый XVIII века Андрей Болотов о казни Емельяна Пугачева: «Удрученный народ начал расходиться сразу после казни, не желая смотреть на избиение кнутами сообщников бунтаря». Что поделаешь — варвары, дикари-с.

А если серьезно, то на что любоваться? В народном сознании Степан Разин — страшный и отвратительный преступник, обреченный на том свете вечно грызть раскаленные кирпичи. Люди пришли, чтобы участвовать в акте государственного значения: казни преступника. Они согласны с приговором, они «за». Но к чему садистские любования зрелищем? Какая разница в деталях?

Кстати, так же было и в более поздние времена. В 1883 году казнят народовольцев — убийц Александра II и случайно подвернувшегося 12-летнего мальчика.[197] Заполнивший площадь народ вовсе не на стороне убийц. Их проклинают, ругают, кричат, чтобы в свой последний час они «попомнили Государя».

Но, во-первых, ни одна рука не поднимается для самосуда. Никто не бросает в подсудимых никакой дряни, не пытается прорваться сквозь охрану, ударить осужденных. Во-вторых, народ не развлекается. Не радуется страданиям и смерти, не делится впечатлениями, не визжит от восторга, когда табуреты выбиты из-под ног осужденных.

Народ соучаствует в делах власти. Он на стороне власти, и осуждает преступников. И притом народ серьезен, напряжен. В конце концов, казнь — это правосудие. По закону убивают людей. Присутствовать надо, смотреть надо, но нет никакой причины ликовать. Вероятно, такой же дух двигал римлянами с их знаменитым: «Закон суров, но это закон».

Когда Великая французская революция заменила виселицу гильотиной (народ «ласково» называл ее Лизеттой), Мишель Фуко в Хрониках Парижа пишет, что после введения гильотины народ жаловался, что ничего не видно и требовал возвращения виселицы. После Наполеона и Реставрации 1815 года виселицу вернули.

Ау! Наши милые русские дамы, любительницы Парижа и Куршавеля, Лазурного берега, Moet & Chandon и устриц! Знаете ли вы, что последняя публичная казнь в Париже была совершена перед Второй мировой войной?

Зато как сейчас «французики из Бордо» кокетливо возмущаются: «Ах, эти брутальные американцы повесили Саддама Хусейна! Как это не комильфо!»

Да, кстати, потрясающе воспоминание Александра Вертинского о том, как он случайно оказался на площади его любимого Парижа, где орала и веселилась толпа. «Русский дикарь», прибывший из варварской страны, не оценил зрелища настолько, что тут же спустился в кабачок «залить» увиденное. Следом спустился и давешний поклонник его таланта, хорошо одетый, точно с бала — во фраке. Они вместе выпили, новый знакомый убеждал Вертинского больше не ходить на такие зрелища, они же не для нервов человека искусства!

Этот милейший человек позже оказался официальным палачом города Парижа.[198]

И теперь после описаний Боборыкина и Вертинского вы еще готовы принимать всерьез разговоры о любви русских к жестокости? Варварская, крепостная Россия… И почему эти дикие русские во время казней не ревели в радостном возбуждении, а молча угрюмо крестились и молились за упокой души казненных? Наверное, от недостатка цивилизованности, не иначе.

Может, вместо самобичевания, нам заговорить погромче как раз о садизме наших соседей по Европе?

В России принято считать, что интерес к чужому страданию — не признак здоровой психики. Но на Западе думают иначе.

В Британии XIX века был такой обычай: джентльмены из верхов общества водили своих дам в тюрьмы, где по пятницам или субботам пороли проституток. Джентльмены заранее оплачивали места, платили побольше, чтобы их пропустили поближе, где лучше видно. За хорошие места приходилось доплачивать, приходить заранее.

Джентльмены с дамами ехали на «увлекательное» мероприятие. Было хорошим тоном знать по именам палачей, комментировать их действия, знать проституток и сравнивать их поведение с «прошлым разом» или с какой-то другой, давней поркой.

Порки проституток по определенным дням недели отменили только в 1865 году. Еще раз подчеркну: это не развлечение простонародья! Аристократический обычай верхов общества.

Для низов были другие развлечения: например, травля бульдогами привязанных к изгородям быков. Или собачьи бои. Британцы очень любят животных, особенно собак. Но почему-то распространению собачьих боев это нисколько не мешало. С начала XX века Общество по предотвращению жестокого обращения с животными и полиция пытаются остановить безобразие, но безуспешно. Как организовывались и проводились собачьи бои, хорошо описывал Джек Лондон в своем «Белом клыке».[199]

Еще одна удивительная черта западного образа жизни, которую трудно понять россиянину. Во всех странах Запада существуют музеи средневековых пыток.

Там выставлены орудия пыток, муляжи «обработанных» частей тела, соответствующие картины и целые группы манекенов, изображающих судей, палачей и жертв. Обычно эти музеи неплохо отражают эту сторону местной истории…

Мы могли бы завести музеи нисколько не хуже. Представляю, как смотрелся бы Музей Малюты Скуратова в Москве или Музей Тайной канцелярии в Петербурге! Но у нас таких музеев нет. Ближайший Музей пыток находится в Кракове, на Флорианской улице. Есть такие музеи и в Кёльне, и в Мюнхене, и в городах Британии и Франции. В них всегда много посетителей.

Правда, признаюсь, лет 5 назад единственный раз я наткнулся в России на тоже своего рода «музей пыток». Это было в Нижнем Новгороде. Музей представлял из себя крошечную передвижную выставку из 2-х комнат. Была пара восковых фигур типа Иван Грозный с посохом и злым выражением лица. Десяток ретрофотографий. Ну и «разложенные» под стеклом разные «пытошные инструменты». Отсутствие иллюстрированного материала заменялось красочным рассказом экскурсовода «как что тогда было».

Двум девушкам, бывшим со мной в одной группе, стало плохо и они уже в середине экскурсии выбежали на свежий воздух. Я дотерпел, познакомился с директором заведения. Он в сердцах жаловался, что ездит с этим «добром» по Поволжью и вконец прогорел. Не идет народ смотреть на орудия пыток.

Видимо, нет в нашей культуре в отличие от общеевропейской чего-то, что заставляет людей интересоваться жестокостью, смотреть на акты бесчеловечности. Современный европеец сегодня не может попасть на публичную казнь и даже на порку проституток. Но в Музей пыток он идет.

И в еще одно место легко попадает житель цивилизованного Запада: включая телевизор, он получает полной мерой зрелища жестокости, насилия, вражды, смерти, массовой гибели.

Родственная область, но требующая большей активности: компьютерные игры. Некоторые специалисты считают эти игрушки даже полезными: люди проявляют агрессивность в виртуальном мире, оставаясь в реале милыми, улыбчивыми и добрыми. Не буду спорить о пользе игрушек в духе «стрелялки-бегалки». Думаю — это идиотизм.

Отмечу главное: в России до недавнего времени таких оригинальных стрелялок не придумывали. Много сочинили компьютерных игр, но почему-то «кровожадные» русские сделали игры совершенно иного направления. Эту дрянь у нас обычно переводят, адаптируют…

Да и фильмы… Хотя уже кое в чем мы «догнали и обогнали Запад», «Бригады», «Менты», антикиллеры, «Опера», «Улицы разбитых фонарей» — все это ничуть не менее кроваво средней руки западного телепродукта. Типичная калька.

Сложно сказать, что вызывает у наших кинокритиков такое восторженное придыхание, равно как и, например, при просмотре киноопусов типа «Брат-раз-два».

Но анализировать деформацию нашей души и наших цивилизационных ценностей, произошедших в России за последние 20–25 лет, не задача моего труда. Слишком много придется тогда сказать. Все-таки я пишу более историческую книгу, чем публицистику.

Лично мне «Брат-2» омерзителен (равно как и стрелялка по его мотивам).

Опять переключение? Кошмарные фильмы нужны, чтобы выпустить агрессивность в виртуале и остаться хорошим в реале? Если даже так, то факты показывают: россияне гораздо меньше любят жестокость, чем западный человек.

Человек никогда не применит в реальности то, что делает в компьютерной игрушке, смотрит в фильме? Гм… Устрашающая жестокость американцев во Вьетнаме заставляет меня в этом усомниться. Жизнь доказала — человек легко переходит от теории к практике. Очень даже легко способен переходить!

Глава 6 Традиция самосуда

Если толпа бросается и рвет на части труп повешенного — что мешает ей кинуться и на живого? Да ничего…

Если женщина несет ребеночка, чтобы он прикоснулся к трупу повешенного и выздоровел, что мешает ей немного помочь живому побыстрее умереть и превратиться в полезное лечебное снадобье?

В книге «Философия войны» царский генерал Андрей Снесарев приводит удивительный факт: в 1402 году в Шотландии после поражения английского военачальника Мортимера женщины бегали по полю, отрезая у трупов пенисы: прикасаясь к пенисам покойников, раненые могли якобы исцелиться. Очень «просвещенный» обычай цивилизованного Запада.

Много можно привести примеров самых варварских расправ над «ведьмами», цыганами, евреями и вообще любыми «чужаками». В США родился даже специальный термин: суд Линча.

Что такое суд Линча? Это незаконная расправа толпы над подозреваемым в совершении преступления. Толпа одновременно берет на себя функции следователя, прокурора, судьи и палача.

Считается, что жестокие внесудебные расправы были занесены в Америку из Англии. Так, с берегов Туманного Альбиона в Новый Свет занесли традицию казнить посредством обмазывания дегтем и вываливания в перьях. Это только на первый взгляд выглядит странной, пусть и жестокой забавой. Дело в том, что деготь предварительно разогревали, поэтому тот, кого им обмазывали, почти всегда умирал от ожогов. Были и другие способы общественного порицания, гораздо более жестокие.

Происхождение самого слова «линчевание» относится к концу XVIII века. Историки до сих пор спорят, от какого из двух Линчей пошел термин. Одни считают, что от имени полковника иррегулярных войск американских колонистов Чарльза Линча[200] (1736–1796 гг.), другие — от виргинского плантатора капитана Уильяма Линча (1742–1820 гг.). Полковник Линч в ходе Войны за независимость прославился тем, что сформировал собственный суд в округе Бедфорд и внедрял порядок и закон посредством веревки. Жертвами наведения порядка обычно становились сторонники английского короля. К чести Чарльза Линча надо сказать, что он не вешал всех попавших к нему на суд без разбора, а сначала выслушивал суть дела и принимал решение. К тому же в обстановке тогдашнего хаоса ему удавалось поддерживать относительный порядок.

Не стоит забывать, что в стране фактически шла гражданская война: вопреки сусальным голливудским киноверсиям тех событий вроде фильма «Патриот» Мэла Гибсона или «Революция» Аль Пачино американцы в массе своей вовсе не горели желанием встать и сбросить колониальное ярмо. Многие поддерживали англичан, другие же просто мародерствовали в обстановке смуты.

Плантатор Линч также прославился внесудебными расправами, но в основном над рабами-неграми. Обвинять Уильяма Линча в животном расизме бессмысленно, — он был человеком своего времени, и для него, как и для подавляющего большинства американского населения, негр и белый являлись принципиально разными существами. Ну, примерно как для современного человека родственными, но все же не родными существами являются Homo Sapience и шимпанзе. Плантатор Линч верил, что он защищает закон и содержит свои «одушевленные вещи» (именно так тогда воспринимали негров) в должном порядке.

Как это часто бывает, имя собственное дало жизнь имени нарицательному. Так появился все тот же «ландрин».

То же случилось и с Линчами — их фамилия превратилась в глагол «линчевать», появились понятия «суд Линча» и «право Линча». Линчеванием стали называть всякий самосуд, и связанный с жестокими издевательствами над осужденными, и не связанный. Речь шла о расправе в отсутствие представителя законной власти, например, шерифа или окружного судьи. Расправе, которую устраивал отдельный человек или группа людей, взявшие на себя право вершить суд при попустительстве и открытом одобрении агрессивно настроенной толпы зрителей.

Оба Линча не были «замешаны» в особом расизме, потребовалось лишь их имя. Таков был каприз истории. Суды Линча в стране практиковались больше века, по 1968 год. По официальным данным, в США линчевали 4743 человека, из них черные составляли 73 %, включая мужчин, женщин и даже детей. На самом деле точное число жертв неизвестно, с 1865 до 1880 года никакой статистики на эту тему не велось.[201]

Среди поводов для предания судам Линча зафиксированы: грабеж могил, споры с белым, лень, грубая речь, несносный характер, бродяжничество, вымогательство, мелкая кража, появление в нетрезвом виде, исповедование религии Вуду. Всего статистикой зафиксировано 80 причин для линчевания, но самыми типичными были обвинения в убийствах и сексуальных преступлениях против белых женщин.

Удобная это штука — сексуальное домогательство! Для обвинения в убийстве как минимум все-таки нужен был труп, а секс — материя тонкая, к нему можно пришить что угодно. Если верить обвинениям, то негры «насиловали» буквально первых попавшихся белых леди. «Жертвами» сексуальных маньяков становились почтенные матери семейств, юные девушки и даже девочки. И разъяренные мужья, женихи и отцы вели толпы на расправу с насильниками. Никаких доказательств вины не требовалось. Достаточно было потерпевшей или кому-то указать на подозреваемого, как его участь была предрешена.

Не редкостью были групповые экзекуции, вешали по несколько человек. После казни палачи разрезали веревки на мелкие куски и продавали на сувениры. На эти же цели шли отрезанные пальцы несчастных, уши и даже гениталии. Не существовало половых и возрастных ограничений. Среди казненных были женщины и подростки 12–13 лет.

Встает закономерный вопрос: а где было официальное правосудие? Ведь это варварство происходило не в Средневековье, а в XIX–XX веках. В стране второе столетие существовала одна из самых передовых в мире Конституций, развитое законодательство и мощная юстиция. Пятая и Шестая поправки гарантировали всем гражданам США, без исключений, судебную и правовую защиту. Как в цивилизованном государстве мог процветать неприкрытый произвол?

На необозримых просторах Юга встретились закон толпы и законы государства. В течение почти века сила была на стороне первого. Во главе толпы стояли порой наиболее авторитетные люди: мэры городков, шерифы, полицейские, судьи и даже губернаторы. Большинство должностных лиц прекрасно знали местные порядки и не хотели плыть против течения. Формально государство не поддерживало суды Линча и в 1890–1930 годы в ряде штатов были процессы над организаторами самосудов, которые, правда, так и закончились ничем.

Первый и последний за всю историю линчевания белый был осужден и казнен уже в наше время — в 1997 году, Генри Хейнс из Алабамы.

Попытки официально признать антиконституционность судов Линча предпринимались в Конгрессе США трижды (в 1922, 1937 и 1940 годах), но южные конгрессмены и сенаторы успешно их проваливали. Даже такой прогрессивный политический деятель, как Франклин Рузвельт, когда руководители негритянских организаций попросили его официально осудить Линч, прямо ответил: я не хочу проиграть следующие выборы.

Линчевание, естественно, происходило публично и привлекало толпы народа. Марк Твен свидетельствует, что «стоит распространиться по округе вести о предстоящем линчевании, как люди запрягают лошадей и с женами и детьми мчатся за несколько миль, чтобы посмотреть на это зрелище».[202]

Что тут сказать? Пожелаю американским правозащитникам дальнейшей борьбы за права человека во всем мире. Только, может, им стоит начать со своей собственной страны?

Глава 7 Россия — убежище для беженцев из кровавой Европы

Кстати, дорогие читатели, а не возникал ли у вас такой вопрос: если в России на протяжении всей ее многострадальной истории проливались такие реки крови, то, может быть, русские, спасая свою жизнь, как-то пытались бежать от всех ужасов? Эмигрировали в более спокойные и менее жестокие государства?

Так вот, русские, действительно, расселялись. Они выезжали из центра страны, и в довольно больших количествах, но почему-то не в гуманную Европу, а в необжитую Сибирь, холодный Север и диковатый, опасный Юг. Крестьяне, полагаю, были людьми темными и забитыми, в географиях не разбирались. Но более-менее просвещенное дворянство…

Может быть, оно срывалось на Запад, прося «политического убежища», как потом это стали называть? Нет, как-то не очень. Конечно, были такие люди, как князь Курбский, бежавший к полякам, или дьяк Посольского приказа Григорий Котошихин, оставшийся в Швеции. Но это — политические беженцы, а такие были всегда и во всех странах. После Английской революции десятки тысяч сторонников королевской династии жили во Франции. После Французской революции 1789–1793 годов число политических эмигрантов превысило 200 тысяч человек.

Скорее надо удивляться тому, что до XX века политэмигрантов из России почти не было.

Но политэмигранты — это единицы, скорее исключение, нежели правило. А массовый выезд из России был? Не было…

А в обратном направлении было перемещение?

Было, и еще какое!

Когда вспоминают о русском крепостном праве, часто говорят о том, что рабство «в крови» у русских. Каждый раз, когда европейский журналист пишет об Иване Грозном, подразумевают, что и жестокость тоже присуща нам искони.

Но большую часть своей истории Россия прожила хотя бы в относительном мире. В том смысле, что, конечно, войны велись, но на периферии страны или за ее пределами. А по большей части территории России не ходили вражеские армии. Даже война с Наполеоном шла узкой полосой километров 200 с запада на восток. За пределами «полосы» продолжалась обычная повседневная жизнь. Россия вела, как правило, не захватнические, а оборонительные войны.

Европейские же государства постоянно находились в состоянии войны друг с другом. Англия воевала с соседями — и с Францией, и с Ирландией, и с Шотландией. Франция — и с Испанией, и с Англией. Германские княжества воевали между собой, а территория Германии со времен Тридцатилетней войны стала ареной общеевропейских войн. Причем войны шли по всей территории Франции, Испании, Германии.

Внутригосударственные европейские этнические конфликты тянулись и тлели столетиями. Например, в гуманной и цивилизованной Европе баски и мориски не были переселенцами на Пиренейский полуостров. Это такие же потомки иберийских племен, как и испанцы. Но все иберы в Римской империи перешли на латинский язык, а племя васконов не захотело и свой язык сохранило. Событиям две тысячи лет, уже и Римской империи давно нет. А конфликт продолжается до наших дней.

Сотни лет продолжаются конфликты кельтов-ирландцев с англичанами. Разоружаться ирландская республиканская армия стала только пару лет назад. Тлеет конфликт фламандцев с валлонами, австрийцев с венграми, и эти примеры можно продолжить: постоянные гражданские и религиозные войны, инквизиция.[203]

Неудивительно, что из такой, охваченной огнем Европы люди бежали… в Россию. В России оказывалось спокойнее.

Удивительно, но европейцы начали переселяться в Россию как раз с того времени, когда иностранцы стали проявлять недовольство ее нравами. Первые переселенцы появились в эпоху Ивана III. До 30 тысяч поляков, немцев, румын, южных славян переселились в Россию во времена Ивана Грозного. Самоубийцы?! Отнюдь.

В эти считающиеся «чудовищно кровавыми» времена в России было безопаснее, чем на Западе.

Тем более ехали в царствование Михаила Романова и его сына Алексея Михайловича. При этих царях из династии Романовых Россия не только принимала беженцев, более того, им предоставлялись льготы. Только в Кукуе на Москва-реке жило 20 тысяч, а к эпохе Петра — даже 40 тысяч иностранцев.

При Петре I, а затем при Екатерине Великой переселение иностранцев в Россию было уже частью целенаправленной миграционной политики.

Отношение к иммигрантам в России было более чем благожелательным: согласно манифесту Екатерины от 22 июля 1763 года они освобождались от налогов и всякого рода повинностей. Вот отрывок из этого манифеста:

«Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях… Но чтоб все желающие в Империи Нашей поселяться видели, сколь есть велико для пользы и выгода беспрепятственно… не должны таковые прибывшие из иностранных на поселение в Россию, никаких в казну Нашу податей платить…»

Ни один эмигрант ни в одной стране Европы ни тогда, ни сейчас не пользовался такими льготами.

Свободный выбор места поселения, свобода вероисповедания, самоуправления, освобождение от податей, налогов и всякого рода повинностей. Повторюсь, ни в одной стране Европы ни один эмигрант ни 250 лет назад, ни сегодня не пользовался такими возможностями.

Конечно, многие приезжали в Россию, руководствуясь, прежде всего, экономическими соображениями, «на ловлю счастья и чинов», но достаточно было и тех, кто спасал свою шею от старой доброй британской виселицы (так приехали в Россию предки Лермонтова — шотландцы Лермонты) или от молодой, но такой же доброй гильотины (в числе этих французских эмигрантов — один из основателей Одессы герцог де Ришелье).

Для бегущих из Османской империи греков построили целый город — Мариуполь.

К концу XVIII века в России насчитывалось уже 505 иностранных колоний, в подавляющем большинстве немецких. Немцы занимали в государстве разное социальное положение: придворные, высший генералитет, министры, владельцы фабрик и заводов, ученые, писатели, художники, рабочие и земледельцы.

Эти люди и их потомки — придворные и земледельцы, генералы и врачи, предприниматели и ученые оставили о себе добрую память в истории России. Кроме немцев вторую родину в России нашли греки, шведы, болгары, голландцы, выходцы из Швейцарии и с о. Майорка, и прочая и прочая…

Малоизвестный факт: из 100 тысяч пленных французов воинства Наполеона в 1812 году половина (!) не вернулась на родину. В варварской и страшной России оказалось и безопасней, и сытнее.

Русских пленных было немного — порядка 5 тысяч человек. Но они вернулись все. До последнего человека. Не наводит ли это на размышления?

Глава 8 «Святая Русь» — покаяние и очищение как признак святости

Русский народ устами своих певцов, былинных сказителей и поэтов назвал свою страну Святой Русью. «По всем признакам, это многозначительное самоопределение… — низового, массового, стихийного происхождения. Ни одна из христианских наций не вняла самому существенному призыву церкви „именно к святости, свойству Божественному“, лишь Россия дерзнула „на сверхгордый эпитет“ и отдала этому неземному идеалу свое сердце».[204]

Святая Русь… Не «добрая старая Русь» (как Англия), не «прекрасная Россия» (как Франция), не «сладостная Русь» (как Италия), не «Россия превыше всего» (как Германия), а «святая»…

И одна из причин такого самоопределения в том, что отличительной особенностью освобождения от греха является покаяние.

Если государственное устройство в Европе строилось на исключительной роли и самостоятельности личности (от Цезаря до Бонапарта), то царь в России как бы не «деятель», а «проводник», помазанник Божий и перед Богом в ответе. И самые симпатичные из наших царей — Алексей Михайлович в XVII веке, Александр III в XIX — очень религиозные люди. Они же, кстати, и самые «бездеятельные» и миролюбивые. Но удивительным образом при них естественным путем без петровских «напрягов» росла и крепла держава.

Никто в Европе, ни один монарх или его министр так не каялся, как каялся Иван Грозный. В отличие от своих венценосных европейских собратьев Иван Васильевич как публично грешил, так публично и каялся. Пароксизм душегубства всегда завершался у него пароксизмом истерического покаяния. И опричники ведь носили монашескую одежду, хорошо знали службу. В любой момент весь двор шел крестным ходом, замаливал грехи — реальные и надуманные.

Так почему же, сравнивая русских монархов с европейскими, иностранцы (да и многие наши либералы-западники), видя «сломицу в оке ближнего своего, в своем же не узри и бруса»? Не от того ли, что у русских было принято каяться в своих преступлениях? Иван Грозный, натворил множество злодеяний, но незадолго до его смерти во все монастыри России были разосланы синодики — поминальные списки с именами жертв опричного террора. На помин их душ Иван Грозный внес большие личные вклады.

НИ ОДИН европейский монарх НИ РАЗУ за всю историю Европы не сделал ничего подобного. И Чезаре Борджиа, и Екатерина Медичи, и Мария Кровавая, и Генрих VIII имели основания покаяться, причем намного более Ивана. Но не покаялись.

Поразительное дело: своим покаянием Иван Грозный как вознес свой душевный порыв, так и наказал самого себя.

Если Вам придется побывать в Великом Новгороде, поглядите внимательно на памятник «Тысячелетие России», воздвигнутый в 1862 году.

Среди 106 всех русских государей, присутствующих в этой скульптурной группе, Ивана Грозного нет. Персонажей для этого памятника выбирал лично Александр II. И хотя многие цари пролили кровушки не меньше, чем Иван IV, из списка поминаемых государственных деятелей исключили лишь его одного.

Царь-освободитель Александр II не хотел, чтобы «кровавый» царь присутствовал на монументе, символизирующем русскую историю и русскую государственность.

Неужели, правда, что это одно из наказаний за признание собственных грехов?! Вот, Иван Грозный открыто признал их — и потомки исключили его из списка поминаемых русских царей.

Вот и думай после этого, хорошо ли каяться в грехах и признавать ошибки…

Возможно, правда, и другое объяснение. Я уже говорил о том, что кровавые эксцессы в русской истории так немногочисленны, что у народа сложилось к ним особое отношение, не похожее на отношение западных народов к своим покойникам. Если их миллионы, и каждая эпоха прибавляет новых и новых… Как тут запомнить их, как помянуть каждую загубленную душу?

Впрочем, здесь, уверен, есть и обратная сторона: крови в русской истории пролилось меньше потому, что таков характер нашего народа. Вот пишу и сам испытываю неловкость — так не привыкли мы себя за что бы то ни было хвалить. Даже если имеем право сказать что-то хорошее — вроде бы так нескромно… неправильно… Да тут еще века окриков: Россия кровавая! Россия страшная! В России все не так! Возражать психологически трудно.

И все же: русский народ не только не хуже европейских… Мы добрее, мягче, меньше склонны к жестокости и кровопролитию. Иван Грозный покаялся в преступлениях. Елизавета Петровна, напомню, перед переворотом упала на колени перед иконой Божией Матери и поклялась: если переворот пройдет удачно, не казнить смертью никого во все годы своего правления.

Свое слово императрица Елизавета сдержала. Но кто мешал ей дать совсем другой обет? Например, беспощадно казнить всех врагов государства? Выжечь крамолу каленым железом?? Сам выбор обета говорит о многом.

Не о меньшем свидетельствует и сама возможность для царицы его выполнить… Смертные-то приговоры в Российской империи подписывал царь. Вдумайтесь: ВСЕ СМЕРТНЫЕ ПРИГОВОРЫ.

Казнь считалась таким исключительным делом, таким особенным событием, что требовала личной подписи монарха. Никакой «карт-бланш» ни в каком виде.

И в «старой доброй Англии», и в «прекрасной Франции» смертные приговоры выносились на муниципальном уровне и вовсе не требовали утверждения монархом. Да и когда бы монарх успел бы рассмотреть тысячи дел за год? По десятку приговоров каждый день, если в масштабах страны? Просто подписывать — и то рука отвалится. А вникать…

Это только у нас царица реально могла дать такой обет и выполнить его.

Есть много свидетельств такой же доброты и незлобивости народа, идущих вовсе не из дворцов. Хотя бы такой факт — «золотые обозы» из Сибири охотно брали попутчиков. «Золотой обоз» — это санный поезд, которым везли в Москву и в Петербург золото из Сибири. Железной дороги еще не было, десятки и сотни пудов золота везли санями через всю Сибирь, от Иркутска и Красноярска.

Разумеется, такой обоз был желанной добычей для любой шайки разбойников. Лихой налет мог обеспечить всю шайку на всю жизнь. Так вот, с обозом шли, на этих санях ехали десятки людей — попутчики. Самый известный из них — Василий Суриков. Именно с золотым обозом пришел он в Петербург из Красноярска.

Платы с таких попутчиков не брали — эти люди становились своего рода охраной для золота. Потому что, если бы разбойники напали на такой обоз, пришлось бы убивать этих людей как свидетелей. А разбойники не хотели губить душу.

НИ ОДИН золотой обоз за всю историю России не был разгромлен. Так что система охраны действовала, и очень неплохо.

Сравним это с традициями того же «Дикого Запада» США. Там «золотая лихорадка» всегда сопровождалась массовыми насилиями и убийствами. Многие страницы летописцев «золотых лихорадок» Б. Гарта и Д. Лондона просто страшно читать.

Невозможно представить себе ничего даже отдаленно похожего на такую систему охраны ни в США, ни в любой из европейских стран.

«Что, у нас и разбойников не было?!» — возопиет иной «оппонент».

Были. Как же в громадной стране — и без разбойников? Но вот странность какая, во всех странах Запада главным для разбойника было унести ноги и бежать как можно дальше. У британцев был удобнейший способ — бежать в колонии. А из колоний бежали в Англию, конечно…

Не удалось бежать, — надо спрятать награбленное и выждать, пока выйдет срок преступления. Просидел тихо 10–20 лет, и все в порядке, можно пользоваться награбленным с чистой совестью. Начало многим американским состояниям положено прямо на большой дороге, например, богатству семьи Морганов и Вандербильтов.[205] А начало богатства Гарольда Ханта положено за карточным столом.[206] Профессиональный шулер…

В России в старину многие разбойники действовали иначе… Часть награбленного, конечно, брали, но часть непременно надо было закопать и не трогать три поколения. Только правнукам можно взять награбленное золото. За три поколения оно «очистится», и тогда можно им пользоваться…

Естественно, не всякий доживал до правнуков, тем более до времени, когда правнуки подросли настолько, что им можно было показать место клада. И потому по Сибири и сегодня лежит немало захороненных богатств, которых некому уже извлечь из земли.

В романе Шишкова дед главного героя на смертном одре показывает сыну и внуку место клада.[207] Сейчас это забылось, но современники прекрасно понимали, что над такой семьей незримо сгущается проклятие…[208]

Так что получается, что даже разбойники на Руси следовали другим, нежели чем на Западе нормам. Ни одного земного суда боялись они и соотносили преступления не с параграфами Уложения о наказаниях Российской империи, но с Высшим Законом…

Я могу приводить еще много примеров, но думаю — уже все ясно.

Имеющий уши да услышит.

Факты свидетельствуют, что Россия — гораздо менее кровавая и жестокая страна, чем государства Европы. Как же получилось, что в общественном сознании все перевернулось?!

Частично это следствие сознательной работы наших врагов, создания политических мифов. Чтобы легче было вести подрывную работу против России.

Частично тут действия нашего собственного «подкинутого сословия». Очень уж им хотелось утверждать и пропагандировать черные мифы о России.

Веками мы применяли двойной стандарт для оценки себя и других. Себя судили строгим судом Святой Руси. Даже один неправедно убиенный — страшное преступление, и помнить его надо века, столько же и каяться. Казненный даже сто раз за дело — трагедия, и даже по заслугам повешенный заслуживает сочувствия, а никак не смеха.

А Европу мы судили по ее законам. Когда тысяча трупов — это еще не преступление. Как говорил европеец, швед Карлссон, который живет на крыше: «Пустяки, дело житейское». Повешенный? Ха-ха! Глядите, какую рожу скорчил этот урод!

Двойной стандарт позволял распространять сказки о кровавой истории Руси и ангелоподобной Европе. Пора заканчивать и со сказками, и с породившим их двойным стандартом.

Но только, конечно же, не уподобляться европейцам! Будет самым ужасным, если мы утратим это напряженное, нервное отношение к насилию и начнем считать чем-то нормальным реки крови Гражданской войны.

На мой взгляд, изменить надо другое…

Надо, во-первых, не поклоняться истории Запада, а судить ее тем же судом. И жестче предъявлять Европе и Америке результаты этого исторического суда. Кровавая история? Но всякая история — кровава! Но изволите ли видеть — ваша история страшней и кровавее нашей. Вся кровь русской истории за века — это день-два работы одного инквизиционного трибунала. Месяц жизни Елизаветы Великой. И не вам нас учить, господа!

И главное, пора заимствовать старую традицию европейцев: не выпячивать скверное, пропагандировать положительное. Пишут во всем мире абсолютно обо всем. Но где? В специальных работах. Книги, которые выходят массовыми тиражами, учебники и романы, не включают кровавых сцен. Большинство британцев почти и не слышали о зверствах времен Кромвеля, а чехарда с женами Генриха VIII описывается как серия веселых развратных похождений, а не как серия убийств маньяка на троне.

В наших книгах все наоборот: многие ли слыхали об упомянутых золотых поездах и как они охранялись?

Многие ли знают, что последние 5 браков Ивана Грозного Церковь считала незаконными? Что священники не венчали царя, даже прекрасно зная, что отказ будет стоить им жизни?

Это знают узкие специалисты, но не знают русские люди.

А вот что Иван Грозный пролил реки крови, и что такова вся наша история — то знают все.

Это неправильно, сограждане!

Кровава, к сожалению, вся история человечества. Но если сравнивать Россию с другими странами, получится, что наши предки жили в относительно доброй и почти не агрессивной стране. Конечно, и в России были жестокие войны и междоусобия, восстания и бунты, подавляемые со средневековой жестокостью. Но все познается в сравнении! И в сравнении не с сегодняшним днем, а с тем, что творилось в мире тогда, каковы тогда были нравы и нравственность человечества. Политика двойного стандарта применялась в отношении к России и Европе: европейцам «можно» то, чего никогда нельзя нам.

При Иване Грозном и его опричнине погибло самое большее 7 тысяч человек. За это Ивана Грозного объявили страшным тираном и патологическим убийцей. При Генрихе VIII только несчастных бродяг, потерявших землю и средства к существованию крестьян, повешено 72 тысячи. В 10 раз больше самого максимального числа убитых в опричнину! По приказам Елизаветы Английской убиты тысячи представителей правящего класса, много больше, чем все жертвы опричнины при Иване Васильевиче.

Но Елизавету в Англии называют «Великой», а Иван у нас, а значит, и во всем мире — Ужасный, «Грозный». Это определение распространилось на всю нашу историю: правление Ивана Грозного характерно и типично для русской истории, свидетельство исконной кровавости России.

И так, увы, во всех известных нам случаях.

Европа и Америка тычут нам в лицо. Мы соглашаемся и посыпаем голову пеплом. Как сейчас модно говорить, «торжествует политика двойных стандартов».