Обезличенные (СИ)

Глава 6

Глава 28.

Гошка вынесся на освещенную часть станции, с видимым облегчением всматриваясь в лица пассажиров, неторопливо перемещающихся по мозаичному полу. В целом, прогулка получилась запоминающаяся, думал Гошка, медленно плетясь к эскалатору. Вот если бы Гурий не валял дурака и с самого начала объяснил, какого черта он ломится в эту непроглядную тьму, приключение и вовсе могло бы стать одним из самых ярких за последние несколько лет. Гошка гнал из головы тот пугающий звук падения, что завершил эти спонтанные путешествия, прикидывая, чем ему можно заняться в оставшееся время. Перебрав все подходящие варианты, Гошка уставился на движущуюся лестницу и, внезапно развернувшись, опрометью бросился к тоннелю. Отыскав тот устрашающий провал в стене, Гошка смело двинулся вперед, подсвечивая себе фонариком и прислушиваясь к своим гулким шагам. Вполне могло статься, что непоседливый Гурий давно уже пересек экватор и теперь выполз где-нибудь на окраине города, преследуя одну ему понятную цель. Но что-то подсказывало Гошке, что доктор все еще где-то под этими сводами, и что ему срочно требуется помощь. Странное дело, но прямо сейчас Гошка даже и думать забыл о финансовой несостоятельности своего вынужденного соседа, об отсутствии собственной выгоды и о минимуме комфорта, сопровождавшего Гошку в этом подземном переходе. Наконец, спустя множество шагов и тысячу минут до Гошкиного слуха донесся едва заметный шорох, который можно было бы списать на игру воображения. Еще через пару шагов Волков выхватил из темноты скрюченную фигуру, в которой легко узнал неугомонного доктора.

«Гурий?» — прошептал Гошка, искренне боясь не услышать ответ. Однако фигура шевельнулась, вздохнула и прохрипела, странно выталкивая слова:

«Помогите мне, Гоша, кажется, я повредил связку, сам я идти не могу, хотя и пытался, разумеется.»

Гошка неловко протянул вперед руки, натыкаясь в темноте на Гурия, и попытался его приподнять. Доктор довольно легко встал, но на этом его возможности к самостоятельному передвижению исчерпались. Видимо, тот самый Гошкин пинок послужил причиной травмы, и от осознание этого очевидного факта Гошка откровенно смутился.

«Я прошу прощения, Гурий, — пробормотал он, радуясь, что темнота скрыла его смущенное выражение рожицы, — мне действительно очень жаль. Обопритесь на мою руку, пойдемте, здесь недалеко.»

Гурий, охая и ругаясь вполголоса, тяжело перескакивал в кромешной тьме, рискуя вывихнуть оставшиеся конечности. Когда впереди замаячили отсветы станции, Гошка прислонил доктора к стене и бодро проговорил: «Постойте тут, Гурий, я позову помощь»

В глубине души Гошка сильно сомневался, что сумеет выполнить данное обещание. Группа спасения, узнав об отсутствии у Гурия страховки и наличных, тут же развернется обратно, таковы правила. Хочешь получить услугу — плати. На удачу Гошка обрисовал ситуацию дежурной по станции, тактично промолчав про полное отсутствие средств у пациента. На ее уточняющие вопросы про деньги, Гошка уверенно кивнул, не зная, как будет объяснять нестыковки вызванной группе. Через рекордно короткое время на место прибыли бравые сотрудники спасения, вооруженные огромными чемоданами с необходимыми препаратами. Нацепив на суровые лица героические маски, все трое в сопровождении Гошки решительно шагнули в темноту. Гошка уверенно провел их по тоннелю и, указав на пострадавшего, предложил оказать ему необходимую помощь. Гурий только хмыкнул, когда на все спасательские вопросы о наличии страховки, Гошка начал вдохновенно врать, что доктор Гурий не только обладатель полиса, но и счастливый владелец огромного банковского счета, а в свободное от финансовых сделок время занимается сталкерством и промышленным альпинизмом.

«Предъявите страховые бумаги,» — деловито потребовал спасатель, не обращая внимания на сидевшего возле стены магната Гурия.

«Но согласитесь, — тут же отозвался Гошка, — никто не станет таскать с собой кучу документов, выходя на прогулку, Гурий предъявит их позже, вколите ему хотя бы обезболивающее, а он дойдет до дома и расплатиться с вами»

Эти аргументы никак не подействовали на бравую команду, и все трое, синхронно развернувшись, зашагали назад, напоследок озвучив ставшую всеобщим девизом фразу «Каждый труд должен быть оплачен». Гошка негромко выругался, и обернувшись к Гурию, обнадеживающе пробормотал:

«Скажите спасибо, что они не вкатали штраф за ложный вызов, дружище. Пойдемте, по дороге я видел аптеку»

Пока они выбирались из метро, Гошка то и дело ловил на себе снисходительные взгляды прохожих, в которых явно читалось презрение к недальновидному лоху, исполняющему чужие обязанности. Правда некоторые из прохожих все же равнодушно кивали головой, якобы выражая сочувствие, но даже в том, как они это делали, читалась откровенная жалость.

«Что не так с этими людьми? — пробормотал доктор, когда они выползли наконец, на поверхность, — откуда столько равнодушия? Ведь подобное может вполне случиться с каждым из них?»

Гошке было странно слышать такие вопросы из уст взрослого человека. Так было принято в этом мире — каждый сам за себя. Проявление сострадания — проявление слабости, так внушалось всем, начиная со школьной скамьи и никто не видел в подобном утверждении ничего предосудительного.

Дома Гурий сам наложил фиксирующую повязку, закинул в рот пару таблеток анальгетиков и растянулся на диване, лишая Гошку возможности даже присесть. Каждый сам за себя, так кажется звучал местный девиз.

Гошка смущенно топтался рядом, ощущая странную неловкость от присутствия Гурия. Почему-то, когда он был рядом, Волкову начинало казаться, что мир, окружающий его, ненастоящий, что люди, ежедневно виденные им повсюду, играют какие-то навязанные роли, настолько неестественно теперь выглядело в Гошкиных глазах их поведение. А спустя некоторое количество времени Гурий начал задавать вопросы, от которых Гошке становилось откровенно не по себе. Как-то, сидя на все том же диване и баюкая покалеченную ногу, доктор задал Гошке первый такой вопрос.

«Гоша, вы помните свое детство? Как оно прошло?» — интонация и сама тема беседы звучала располагающе, уютно и по-домашнему, однако простой вопрос заставил Гошкино сердце колотиться у горла.

«Обычно, — пожал он плечами, — как у всех.»

И неожиданно понял, что больше ничего не может добавить к сказанному. Картинки, рисующиеся в его памяти, напоминали обрывки рекламных буклетов про детские санатории и базы отдыха. До нынешнего дня Гошка считал это вполне обычным, и не придавал никакого значения тому, что не может вспомнить имена своих друзей, с которыми он проводил свое детское время.

«Чем вы занимались, когда вам было пять лет, Гоша? — продолжал интервьюировать доктор, — вот когда мне было шесть, я полез с пацанами на гаражные крыши и сорвавшись, разрезал ногу. Было очень больно, а главное, очень обидно, потому что из-за этого меня не взяли на рыбалку с ночевкой. Вы когда-нибудь ездили на рыбалку?»

Гошка ни разу не слышал такого понятия, поэтому с сожалением пожал плечами, отчаянно вспоминая, о чем он мог бы рассказать любопытному Гурию.

«Однажды я ездил на какую-то экскурсию, — неуверенно начал Гошка, ворочая в памяти непослушные обрывки, — хотя, это я кажется видел в каком-то фильме. Нет, Гурий, я ничего не могу вспомнить из своего детства. Не знаю, почему, не спрашивайте»

От подобных упражнений у Гошки разболелась голова и потемнело в глазах. На краткий миг перед внутренним взором промелькнула широкая мраморная лестница с покрашенными в коричневый цвет деревянными перилами и исчезла, оставляя странные сожаления.

«Как звали вашу первую девушку? — не отставал Гурий. — эти знания навсегда остаются в голове, даже если и имеют негативные оттенки. Моя первая девчонка училась со мной в одном классе, нам было пятнадцать, и я пригласил ее в гости. Лиля страшно смущалась, и до самого главного у нас так и не дошло, однако эти воспоминания живы во мне до сих пор. А вы, Гоша, каким был ваш первый раз?»

Какой странный доктор, в который раз подумал обескураженный Волков, слушая столь интимные откровения. Ему хотелось тоже рассказать Гурию что-нибудь шокирующее, однако, кроме понимания необязательности создания семьи и воспитания детей, в голову ничего не лезло. В современном обществе не пропагандировалось семейное счастье, как таковое, удачно заменяясь на постулаты об удобном одиноком существовании. Отсутствие ответственности, избавление от обязанностей, а также низкие моральные планки делали современных людей свободными, а значит, счастливыми. Это все, что мог отыскать Гошка в своей гудящей голове. До этой минуты Волков воспринимал себя абсолютно самодостаточным и счастливым, поскольку жил один, детей не имел, ответственности не нес, а насчет морали предпочитал не задумываться надолго. Но именно в эту минуту он остро позавидовал сидящему на его диване безработному, неизвестному и нищему бродяге, неизвестно откуда свалившемуся на его голову. У Гурия были воспоминания его собственной жизни, ни обезличенные и усредненные, а лично его, и это делало самого Гошку необычайно пустым. Мимолетные знакомства, легкие и приятные, поощряемые всеми, теперь воспринимались Гошкой как что-то в высшей степени омерзительное и тоже пустое.

«Расскажите мне что-нибудь о ваших друзьях, — неожиданно для себя попросил Гошка и присел прямо на пол. — пожалуйста, я хочу знать.»

«Я не могу назвать того человека своим лучшим другом, — тут же с готовностью отозвался Гурий, — я даже сомневаюсь, что он успел мне стать просто хорошим приятелем, однако я хорошо его запомнил. Он воспитывался в интернате, куда привела его собственная мамаша, наигравшись со своим бойфрендом в дочки-матери. Но несмотря на суровые казенные условия, он вырос вполне отзывчивым человеком, хоть и не слишком грамотным. Мне запомнилась его вечная готовность поддержать, прийти на помощь, весьма редкие качества в современном мире, согласитесь? Он очень хотел казаться брутальным, неэмоциональным, однако его широкая душа никак не позволяла долго таскать эту маску. Он был очень сострадательным. Ну и смелым, само собой. Я не отказался бы снова увидеться с ним.»

Гошка слушал весьма обрывочные и размытые сведения и больше не испытывал неприязни к тому неизвестному. В нем рождалась зависть, но это была здоровая зависть, замешанная на уважении.

«У вашего недоприятеля было какое-нибудь имя? — проговорил Гошка, когда Гурий примолк, — и почему вы все время говорите о нем в прошедшем времени, что с ним случилось?»

«Он умер пару месяцев назад, от сердечного приступа, так сказали врачи, но я склоняюсь к мысли, что сам я немало поспособствовал его уходу. А звали его, по странному стечению обстоятельств, так же, как и вас, Георгий. Однажды он рассказал мне весьма забавный случай, произошедший на школьной линейке. Это был самый первый день, проведенный Гошей в городской школе.»

Пока Гурий излагал свои мемуары о почившем приятеле, перед Гошкиными глазами промелькнула та самая мраморная лестница с крашеными перилами и ощущение весьма болезненного полета, позволившего пересчитать те самые ступени собственной задницей. Еще до того, как Гурий решил продолжить повествование, Гошка знал, чем оно окончится.

«Тот ваш приятель свалился с лестницы, под хохот всей школы, а после еще долго не мог сидеть на отбитой заднице,» — торопливо пробормотал Гошка и испуганно примолк, поразившись выражению лица своего постояльца. Оно выражало откровенное торжество.

«Да, Гоша, так и было, — улыбнулся доктор, — я же говорю вам, тот человек оказался невероятно сильным и упрямым. А сейчас, я предлагаю немного поспать, моя нога немного поутихла и может мне предоставить небольшой отдых.»

До самого рассвета Гошка вертелся на полу, вспоминая не сколько рассказы загадочного Гурия, сколько те ощущения, что возникали следом за ними. Гурий ясно сказал, что его приятель умер пару месяцев назад, но в этих весьма конкретных словах все равно слышалась недосказанность. Желая немного отвлечься, Гошка вытянул из кармана свой телефон и открыл сделанные вчера фотки. На всех десяти изображениях фигурировали темные окна и двери с надписями «не прислоняться». По Гошкиной творческой задумке, эти фото могли бы стать частью коллекции, способной поразить воображение пользователей. Так было вчера днем, пока замысел зрел и креп, сейчас же все это выглядело белой мутью, без смысла и подтекста. Гошка без сожаления удалил весь бред, приготовленный к публикации и на пробу открыл предыдущие свои работы. За последние сутки они все набрали по паре сотни плюсов, а под некоторыми висели весьма обнадеживающие комментарии на тему «так держать». Гошка еще раз внимательно рассмотрел шедевры и тоже без сожаления выкинул их с публикации. Валяющейся на земле кирпич и смятая салфетка на полу кафе, возможно, и выглядела эстетическим апофеозом в чьих-то глазах, но теперь Гошка видел в них просто салфетку и кирпич. «Какой ерундой я занимаюсь? — пронеслось в голове, — Гурий тысячу раз прав, тупой интернатский воспитанник куда умнее, чем я.»

После этого в голову полезли мысли о собственном образовании, о котором Гошка тоже имел весьма смутное понимание, потом он еще пару раз обратился к рассказам постояльца, а потом крепко заснул.

Среди ночи Гошку подбросило над полом, и в его безмятежные сны ворвался оглушительный треск, от которого Волков распахнул глаза и уставился во тьму. На долю секунды Гошка оставался в уверенности, что все это ему привиделось, однако реальность говорила о другом. Откуда-то с улицы несся нарастающий гул, сменяющейся заполошными криками и сиренами. Гошка кое-как замотался в свой безразмерный балахон и, пробормотав проснувшемуся соседу что-то о своем скором возвращении, понесся по ступенькам. На сонные улицы неторопливо выползал разбуженный народ, в любопытстве оглядывающийся по сторонам в поисках источника шума. Источник оказался через перекресток и был вызван обрушившимся жилым многоэтажным домом, жильцы которого в панике толпились на улице. По одной из версий, подслушанных Гошкой, причиной обрушения стало его аварийное состояние, поскольку ни возгорания, ни влияния внешних факторов на первый взгляд не наблюдалось. Просел целый подъезд, и наверняка под завалами прямо сейчас находились живые люди, которым требовалась помощь, но никто из толпы зевак не делал даже шага в направлении к пострадавшему зданию. Гошка ожидал, что, хотя бы спасательная команда, приехавшая на место трагедии, примется за выполнение своих обязанностей. Но команда что-то долго выясняла у какой-то заспанной тетки, замотанной в очень домашнее одеяние, после чего погрузилась в машину и отчалила в неизвестном направлении. Гошка, привыкший к установленному правилу «заплати и получи», сразу же подумал, что жильцы не оплатили какую-нибудь очередную страховку и поэтому сейчас вынуждены выкарабкиваться из-под завалов собственными силами. Вчера Гошка посчитал бы данные решения законными и справедливыми, однако чертов Гурий внес в его мозги небывалую сумятицу и вынудил рвануть к обломкам. Гошка имел очень смутное представление о правилах спасения в подобных случаях, однако понимание того, что возможно, кого-нибудь ему удастся спасти, придало ему сил и уверенности. Любопытствующие граждане проводили его ободряющим гулом и продолжили вполголоса обсуждать случившееся. Гошка осторожно поднялся по обвалившимся частям здания до самого пролома и прислушался. Оттуда не доносилось ни звука, если исключить едва слышное бормотание, в котором Гошка с изумлением узнал работающий приемник. Бестолково покружившись на одном месте и осознав бесполезность затеи по причине полного незнания правил спасения, Гошка спрыгнул обратно, и отправился домой, не в силах вынести явный сюрреализм ситуации.

«Ну неужели так бывает? — возмущался он, рассказывая Гурию подробности трагедии, — целая бригада спасателей, да они за один рейд смогли бы вытащить всех разом, там, как я понял, половину расселили, а та, что дожидалась очереди, жила на нижних этажах, они пострадали не слишком. Но каковы граждане, Гурий! Неужели так сложно было сообща проверить развалины?»

Гурий с интересом прислушивался к рассказу и казалось и вовсе не удивлялся тому, что слышал. Вместо уточняющих вопросов по теме, он попросил Гошку рассказать ему про выпускной в его интернате. Гошка осекся на полуслове и нехотя пробормотал:

«Да что там рассказывать, интернат не слишком заморачивался, вручили аттестаты, малышня спела песенки и всех выгнали под трогательное напутствие, что за интерес, Гурий? Кстати, давно хотел у тебя спросить, почему ты Грошик? Что за странная фамилия?»

Гурий многозначительно хмыкнул и сделал попытку подняться на ноги.

«Я так понял, что память к тебе вернулась, Георгий Волков? Под влиянием трагических событий? Или после моих наводящих вопросов? А может там, за гранью, никто и не собирался менять твою программу, а, Гошка, а просто на скорую руку набросал примерный алгоритм, первый, что попался под руку? — бормотал он, обращаясь к самому себе, — но в любом случае, этого наглого типа, что так беспардонно вламывается в чужие жизни, нужно остановить, Гошка, иначе, эти завалы станут самым безобидным событием за последующие месяцы.»

Слова Гурия, по началу звучащие странно и непонятно, неожиданно стали складываться в стройную цепочку, возвращающую Гошке те самые потерянные воспоминания и пугающие приключения.

Он глупо хлопал глазами, заново узнавая Гурия Грошика, доктора-терапевта из районной поликлиники, а также припоминая безглазых уродов и таинственную башню, и собственную смерть от сердечного приступа.

«Но я же настоящий, — озвучил Гошка первую здравую мысль, — я работаю на каком-то там заводе, я все это время был уверен, что там работаю, почему я ни разу не вспомнил свою грузовую контору, и вообще, Гурий, что происходит?»

Невероятный Гурий поведал растерявшемуся Волкову удивительные факты, сломавшие воскресшему Гошке мозги. Как оказалось, там, за гранью, некто проводит весьма увлекательные операции, создавая новых людей, без проблем и потребностей, воруя их из этой реальности и наделяя новой программой. Новые люди не имеют чувств, эмоций, забот и проблем, они исполняют некий заученный ритуал, очень напоминающий настоящую жизнь, но ей не являющуюся. Это болваны, марионетки, имеющие привычную внешность и непривычное мышление.

«Я почти выяснил принцип этого процесса, я видел те самые готовые программы, примитивные и куцые, — убежденно рассказывал Гурий то, чему, очевидно, явился свидетелем, — таинственному типу нужны реальные персонажи, поскольку ждать появления естественных форм у него, вероятно, нет времени. Чтобы сознание, память, а также внешность, полностью исчезли, подготовив тем самым почву для создания нового образа, на это требуется годы, а он явно, не желает этого ждать. Поэтому и штопает болванки искусственно, чтобы потом использовать готовые образцы уже живущих людей, просто копируя их внешность. В болванки заливается программа, украшается привычной рожицей, и, вуаля, новый человек готов. Топорно, быстро и незаметно. Никто не заподозрит подвоха, потому что уже привыкли к своим друзьям и соседям, а то, что они стали немного другими, то это понимание придет не сразу. К этому времени большинство из них тоже подвергнется замене. Тип очень торопится и поэтому создал себе целую армию помощников, которые выполняют грязную работу, просто получая поощрение. Некоторым живым людям этого вполне достаточно, чего уж говорить о покинувших этот мир, с наполовину растворившимся сознанием. Мне непонятна цель этого проекта, а также я хотел бы знать, кто стоит за всем этим. Я был близок к разгадке, но почему-то оказался в нашем мире, живой и настоящий. Вероятно, тут тоже не обошлось без вмешательства этого типа. Но знаешь, Гоша, что самое неприятное в этих переменах?»

Гошка медленно качнул головой, видимо, все еще никак не осознав всю реальность услышанного.

«То, что теперь мы лишены возможности видеть безглазых уродов,» — со вздохом поделился Гурий, а Гошка подавил в себе порыв успокоить чувствительного доктора, напомнив ему о полной непривлекательности штопаных красавцев.

«А значит, мы теперь не узнаем, насколько долго затянется этот проект, и вряд ли сумеем ему помешать. Наше воскрешение несет нам множество неудобств.» — добавил Гурий и, наконец, замолчал.

Глава 29.

Наше воскрешение в самом деле несло за собой множество проблем, одной из которых стал вопрос моего трудоустройства. Восстанавливать документы, возвращаться в районную поликлинику и как-нибудь по-другому заявлять о себе грозило мне долгими разбирательствами и черт знает, чем еще, учитывая нынешнюю нестабильную обстановку, поэтому я с легкостью принял Гошкино предложение занять скромный кабинет медицинской помощи на территории его завода. Я не рассчитывал на самом деле получить там место, поскольку ничем не мог доказать свою причастность к врачебному ремеслу, но, как выяснилось, этого и не требовалось. Возле железных ворот меня поджидала суровая дама, выполняющая на предприятии неясные функции, и без лишних вопросов проводила меня к медпункту, расположенному на первом этаже. Она так же молча распахнула передо мной дверь и, ткнув пальцем в одинокий стол, гордо удалилась. Весь первый рабочий день я терпеливо ожидал какого-нибудь подвоха в лице охраны или конной полиции с требованием предъявить документы. Однако прошел день, закончился второй, начался третий, а на моем пороге так никто и не возник. Я не обнаружил в кабинете ничего, что говорило бы о его медицинской роли в жизни завода. Его вполне можно было бы использовать под склад бытовой техники, гардеробную, кабинет директора, или общественные душевые. Покрутившись на почти пустой территории, я присел на край стола и принялся ожидать начала трудовой деятельности. На третий день в обед ко мне заглянул Гошка и, оглядываясь, потерянно оповестил меня, что больше не согласен работать в этом дурдоме.

«Гурий, то, что казалось мне важной и нужной работой еще неделю назад, можно вообще не выполнять. Я потратил два дня на сортировку мало габаритного лома, собрав из него тридцать три кучи, но сегодня приехал погрузчик и свалил все эти кучи в кузов самосвала. Для чего я старался, Гурий? А нынешним утром мне сказали выкрутить сто сорок четыре гайки из какой-то жлыги, предназначенной на переплавку, после чего собрали и гайки, и жлыги и закинули в печь. Мне платят за это деньги, Гурий, но я не вижу в своей деятельности практической пользы.»

Я вполуха слушал Гошку и жонглировал одной единственной мыслью о еще вполне адекватных заводских работягах. Те хотя бы умеют работать с погрузчиком.

Моя заводская медицинская деятельность долгое время продолжала оставаться чисто номинальной, поскольку ко мне никто из сотрудников не заходил, на здоровье не жаловался, травмы не получал. Последний озвученный факт был вполне объясним полным, совершенным бездельем, в котором дюжие мужики проводили все свое рабочее время. Я изредка покидал свою каморку и праздно шатался по единственному цеху, погруженному в пугающую тишину. Пугающей тут была не только тишина. Картины общего запустения наводили тоску, рабочие, вместо того, чтобы как-то разнообразить свое ничего неделанье, молча стояли возле стен и пялились в пространство. Когда я увидел это в первый раз, в мою голову пришла очевидная мысль о случившемся несчастье, и я даже машинально поискал глазами пострадавшего, из-за которого встала вся работа. Однако пострадавших не было, люди просто ждали окончания рабочего дня. Вечером я поинтересовался у своего соседа, чем вызвана такая забастовка, на что получил неуверенный ответ:

«Я и сам ничего не понял, Гурий. Сначала тот, кто отвечает за работу плавильной печи, погасил все приборы и никому ничего не объясняя, отошел к стене. Остальные, осторожно уложив на пол то, что в тот момент держали в руках, сделали тоже самое, и с той поры эти люди приходят в цех, просто, чтобы постоять у стен. Они не разговаривают, не ругают начальство, не делают ничего. Гурий, я в эти моменты сбегаю на улицу и выкуриваю по целой пачке, пока набираюсь смелости снова наблюдать эту картину.»

Гошка помолчал немного и добавил:

«Правда, у нас кончился металл и перерабатывать стало нечего, но Гурий, я совсем не так представлял рабочие перерывы. В пору моей погрузочно-водительской деятельности мои коллеги в период затишья неизменно уходили покурить или вытаскивали съестные запасы, а если дело катилось к закату, то особо смелые доставали пузырек. Ну или просто трепались ни о чем.»

Возможно, я и сам немногим отличался от заторможенных работяг, бродя по территории в поисках впечатлений, но об этом я не стал рассказывать непривычно эмоциональному приятелю. На следующий день после нашего разговора мне нашлась работа по специальности. Рано утром ко мне на порог ввалилась необъятная туша, в которой я не сразу признал одного из грузчиков цеха, высокого сильного мужика спортивного сложения. Кажется, его звали Анатолий, но в том я уверен не был, а сам мужик мне не представился. Вместо приветствия он уселся на край моего рабочего стола и равнодушно протянул ко мне раздутую ладонь. Я видел его однажды в компании Гошки, когда тот демонстрировал ему свои картинки, но за это время Анатолий невероятно потолстел, превратившись в некое подобие шара, однако эти изменения, казалось, нисколько не тревожили заводчанина. На его ладони отчетливо был заметен неровный шрам, давно затянувшийся и беспокойства не вызывающий, однако я на всякий случай поинтересовался:

«Вас тревожит этот шрам? В чем это появляется?»

Анатолий помотал головой, опровергая мои предположения, и глухо пробормотал:

«Я не знаю, доктор. Я не помню, откуда у меня этот шрам.»

Наш полудиалог имел оттенки полного неадеквата, поскольку странный тип убрал распухшую руку в карман и, соскочив со стола, покинул мой кабинет. Спустя пару минут я отчетливо расслышал глухой удар, и в щели моего кабинета поползла удушливая сладковатая вонь. Распахнув дверь, я натолкнулся на моего недавнего посетителя, вольготно расположившегося в тесном коридоре. Его внушительная раздутая туша странным образом осела и теперь источала миазмы, грозившие неизбежным уничтожением всего сущего. Я, сдерживая рвотные позывы, наклонился над Анатолием и с суеверным ужасом увидел, что тот мертв. Его пухлые руки безвольно вытянулись вдоль тела, а сдувшаяся рожа выражала крайнюю степень безразличия.

Мне казалось, что феерическая вонь накрыла завод вместе с крышей, и сейчас сюда сбегутся все, кто умеет бегать, однако спустя полчаса по моему вызову приехала только команда медиков и погрузила тело в машину, не задав мне ни одного вопроса. Я собирался излагать обстоятельства так, как они мне запомнилась, подписывать бумаги и отвечать на вопросы, однако ничего этого мне не пригодилось. Команда уехала, оставив меня проветривать помещение. Распахнув окна, я вышел на улицу и с наслаждением втянул относительно свежий воздух.

«Что тут произошло? — прозвучал рядом Гошкин голос, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности. — я видел, как отъезжала машина»

Я рассказал ему в двух словах о визите Анатолия и неожиданно понял, что именно напомнила мне источаемая Анатолием вонь. Это был запах тления, такой, какой обычно бывает у разложившихся останков. Грузчик не мог так стремительно разложиться, будучи живым всего пару минут назад, такое происходит значительно позже и все, что произошло сейчас в моем кабинете рождало во мне суеверный страх.

«Я мало с ним общался, — тихо отозвался Гошка на мои расспросы о несчастном сотруднике, — он всегда выглядел огромным, а в последнее время его просто невероятно разнесло. Пару недель назад я видел в нем только человека, который не следил за собой, и он вызывал во мне жалостливое снисхождение, но дня три назад я вдруг подумал, что у него явные проблемы со здоровьем. Впрочем, так и оказалось. Почему он умер, Гурий?»

О причинах смерти, как я надеялся, нам расскажут специалисты, проведя необходимые процедуры, но прошел день, потом неделя, а с анатомички не раздалось ни звука. Все напоминало откровенный сюр, разбираться в котором у меня не оставалось желания. Меня самого затягивало это болото вселенского равнодушия, и я, обычно будучи человеком довольно сострадательным, просто выкинул событие из головы.

Глава 30.

Наша размеренная производственная жизнь больше не выбивалась за привычные рамки, в которых каждый новый день с точностью до жеста напоминал предыдущий. По выходным Гошка таскал меня культурно обогащаться, правда теперь в его интонации звучало значительно меньше восторгов и придыханий.

«Что за херня привлекает людей? — грубовато сокрушался он, рассматривая горожан, — неужели сидеть в куче мусора настолько почетно?»

Последнее высказывание относилось к городским пейзажам, за последние недели претерпевших значительные перемены. Некогда чистый ухоженный город тонул в обрывках оберток, пластиковых бутылок, другого бытового мусора, беззастенчиво раскиданного гуляющими по заросшим сорняком газонам. Сами же горожане имели крайне запущенный вид, но при этом каждый из них старался продемонстрировать остальным высшую степень эстетической культуры. То тут, то там прямо на асфальте сидели уличные музыканты, не имеющие никакого отношения к тем исполнителям, к которым я привык. Сейчас все они были снабжены алюминиевыми тазами и внушительного вида палками, при помощи который извлекались чудовищные звуки. Эти звуки заставляли прохожих останавливаться и трепетно внимать прекрасному, закатывая глаза и роняя мелочь в перевернутые шляпы. От всего этого меня душило омерзение, однако остальные, кажется, были довольны, ну, кроме Гошки, который в ответ на все это, только виртуозно матерился.

Меня все реже тянуло покидать тесную Гошкину квартиру, и я старался ограничивать свои вылазки скучными походами в магазины. Как-то в одном из магазинов я натолкнулся на одного типа, проживающего в соседнем доме. Его я часто видел на улице, бесцельно слоняющегося вдоль тротуара. Первое время после своего полноценного возвращения в мир живых, я настороженно рассматривал улицы и проспекты, ожидая встретить безглазых чудищ. Эти упражнения продолжались до того момента, пока я не сообразил, что больше не обладаю подобными способностями. Именно тогда я обратил внимание на странного типа с лихвой заменившего мне всех безглазых уродов вместе взятых. В его внешности не было ничего примечательного, он был довольно тощ и высок, но его манера гулять обращала на себя внимание. Он перемещался мелкими шажками, останавливался, делал пару-тройку широких шагов и снова семенил десяток метров. После чего разворачивался и возвращался обратно, иногда увеличивая дистанцию. Я хорошо его запомнил, поэтому немало удивился, когда увидел, что из стройного подтянутого человека он превратился в толстого увальня с откровенно разожравшейся рожей. Он купил что-то крайне низкокалорийное и протиснулся на выход, не забывая применять свою чрезвычайно любопытную технику ходьбы. Я успел подумать о том, что замысловатая походка мало помогла сохранить фигуру, когда тип резко замер и беззвучно рухнул на землю. Его раздувшиеся формы медленно осели, а до меня донеслось знакомое зловоние. Подходя к пострадавшему, я уже понимал, что ничем не смогу ему помочь, но чувствуя за собой врачебную ответственность, все же проверил ему пульс. Его ожидаемо не оказалось, и я снова звонил санитарной команде. Вокруг стала стекаться толпа зевак, безразлично рассматривая лежащего на земле человека и нисколько не смущаясь удушливой вони, окутавшей все в радиусе ста метров. Приехавшие медики погрузили тело в машину и, привычно не задав ни одного вопроса, укатились прочь. Это был уже второй случай за последние десять дней, произошедший на моих глазах, и он вызывал у меня много сомнений. Возможно, оба несчастных страдали каким-нибудь похожим заболеванием, однако я впервые наблюдал подобные симптомы. Машинально я достал телефон и открыл новостную ленту. Там на все лады обсуждались проблемы гендерной самоидентификации и о трагических случаях не упоминалось. Возможно, они были настолько единичны, что на них просто никто не обратил внимания.

По понятным причинам, есть мне расхотелось вовсе, и я решил вместо ужина немного побродить по улицам. Помимо воли во время прогулки я то и дело высматривал в толпе разъевшихся толстяков и с нездоровым интересом искал в их внешности симптомы смертельных заболеваний. Ничего похожего в глаза не бросалось, тем более, что и подобных персонажей встретилось мне крайне мало. Вечером я рискнул вернуться к Гошке и застал приятеля сидящем на единственном диване с абсолютно потерянной рожей.

«Гурий, — едва увидев меня, начал он без всякого предисловия, — сегодня я проторчал в цеху до окончания работы, а после пошел домой, и знаешь, что я увидел по дороге?»

Еще до того, как Гошка начал свое повествование, я уже знал, какова будет его концовка. А еще через день в новостной ленте появились первая информация о похожих случаях. Правда в интерпретации журналистов, смертельные финалы подстерегли несчастных граждан, не желавших вести здоровый образ жизни, не следивших за питанием, не занимающихся спортом и завершался анамнез длинным перечнем тому подобных грехов. О зловонии не было упомянуто ни слова, так же умалчивалось о резком изменении внешних форм пострадавших. Под этими знаменами сайты развернули целую кампанию по рекламе здорового бытия и тут же разослали приглашения всем желающим в самые известные фитнес клубы. На Гошкин телефон приходили сообщения об открытии центров правильного питания, от чего мой скептический друг только кривился.

«Гурий, — задумчиво повторял он, листая новости, — описанные случаи похожи один на другой как две капли воды, тут даже упоминалась та история на перерабатывающем заводе, вот только почему никто из них ни слова не скажет об отвратительной вони, источаемой сторонниками жирного и мучного? Тогда, на улице, я стал свидетелем идентичного случая, правда в этот раз пострадавшей оказалась толстая тетка.»

Каждый день приносил все новые и новые упоминания о массовой гибели горожан, и ученые, наконец-то, заговорили об эпидемии. Великие умы с пеной у рта вещали о необходимости подвергнуть изучению каждый отдельно взятый случай, однако на том их бурная деятельность заканчивалась. Звонкие фразы, и широкие жесты не подкреплялись действием, а в качестве решительных мер озвучивались призывы совершать долгие пешие прогулки. Когда число случаев перевалило за сотню, силовые структуры ввели запрет на продажу мучных изделий, а многочисленные кафешки и дешевые забегаловки подвергли остракизму. У меня голова шла кругом от озвученных решений, однако я никуда не мог обратиться с предложением увидеть, наконец, в ситуации медицинскую проблему, не связанную с питанием. Мои попытки восстановить документы закончились на требовании заполнить анкету-запрос и с тех пор ни на шаг не продвинулись, поэтому я только следил за статистикой и негромко матерился. Похожие случаи стали фиксироваться по всему миру, но и это не стало решающим фактором, ученые по-прежнему ратовали за активный отдых и малокалорийную пищу, о чем не уставали трещать со всех углов. По причине строгих ограничений в еде, магазины перешли на урезанный график работы, и гражданам приходилось одалживать друг у друга продукты, при этом не озвучивая ни слова недовольства. Со стороны казалось, что люди приняли какую-то очередную игру и теперь просто развлекаются, подсчитывая калории и обмениваясь втихаря кусками. Как-то на нашем пороге возникла тощая длинная тетка средних лет с просьбой отсыпать ей немного муки. Этот продукт занял лидирующие строчки из перечня запрещенных и с тех пор владение мукой каралось законом. Гошка смело протянул соседке полный стакан, поскольку мука у нас была, а печь мы с Гошкой обучены не были. Тетка молча выдернула гостинец из руки и так же беззвучно скрылась с глаз. Старания силовиков в деле учета и контроля за продуктами нельзя было назвать чрезмерными, поскольку с недавнего времени на улицах царила отвратительная тошнотворная вонь, мешающая развитию здорового аппетита. Гошка больше не покидал стен квартиры, справедливо рассудив, что его присутствие на заводе вовсе необязательно.

«Что толку таскаться туда ежедневно? — задумчиво вещал он, проверяя баланс карты, — вот посмотри, Гурий. Я не был там в прошлом месяце три дня, но никто и не заметил моего отсутствия. сегодня пришла зарплата без вычетов и штрафов.»

Моя же деятельность и вовсе не оплачивалась, как выяснилось спустя месяц моей так называемой работы, по причине отсутствия документов.

«Ладно, тебе, Грошик, — миролюбиво протянул Гошка, когда я весьма эмоционально поделился с ним своей бедой, — сейчас можно подхарчиться и так. Я был утром в местном магазине, помнишь, где мы с тобой воровали колбасу, когда были призраками? Так вот сейчас там нет никого, кто мог бы помешать вандализму. Люди набирают себе продукты просто так, но при этом даже не дерутся. Просто приходят, берут и уматывают прочь. Я тоже прихватил немного сарделек и булку белого, но пока шел обратно, меня пару раз чуть не вывернуло наизнанку, до чего на улице воняет тухлятиной.»

Гошка по-деловому выгрузил на стол запасенные харчи и грустно уставился на выключенный холодильник. Три дня назад в городе вырубили электричество, и теперь мы были лишены привычных благ цивилизации. Сотрудники многих предприятий остановили свою деятельность еще раньше, просто однажды не явившись на работу, поэтому отсутствие электричества не стало шокирующей новостью. Если такое всеохватывающее разгильдяйство продолжиться еще пару недель, то очень скоро нам неоткуда будет взять колбасу, думал я, рассматривая пейзажи за окном. Новости были единственной сферой услуг, не только не прекратившей свою работу, но и в десятки раз усилившей свои старания. На мои предложения сбежать из сошедшего с ума города, Гошка только грустно вздохнул и протянул мне телефон. Судя по информационным источникам, на земле больше не оставалось места, где общая картина не выглядела бы еще более устрашающей. Ближе к югу процент гибели от неизвестной болезни опасно превысил все допустимые нормы и грозил перерасти в массовую катастрофу. Страшнее всего во всем этом было понимание полного бездействия силовых ведомств и управленческих структур. Казалось, никому не было дела до развернувшихся событий, никто не сделал даже шага, чтобы разобраться в ситуации и купировать ее. Мировое сообщество только массово истерило, требовало неизвестно чего и тоже бездействовало. Иногда мы с Гошкой покидали свое жилище и просто ради интереса бродили по улицам, наблюдая, как мир катиться в пропасть. Моя бывшая поликлиника и Гошкин перерабатывающий завод давно стояли без дела, позволяя посторонним бесцельно бродить в полумраке своих стен. Думаю, что и остальные предприятия и организации являли миру похожую картину. За последние несколько дней улицы превратились в совершенную свалку, жители вываливали мусор из окон домов, поскольку городские помойки были битком забиты отходами, однако это ни у кого не вызывало ни тени негодования. С тротуаров исчезли уличные музыканты, поскольку все свободное пространство улиц было заставлено замершими автомобилями. Некоторые из них стояли с распахнутыми настежь дверями, но никому и в голову не приходило воспользоваться халявой. Возможно потому, что граждане потеряли ко всему интерес. В залах некогда ярких торговых центров теперь царил полумрак, а по полу были раскиданы последние модели модных коллекций. И над всем этим хаосом парила жестокая вонь от валяющихся повсюду раздутых туш. Мы с Гошкой, казалось, были единственными, кто сохранял остатки здравого смысла и не поддавался общему помешательству. Волков только вполголоса матерился, бормоча себе под нос что-то о преимуществах потустороннего города.

«Ты знаешь, когда я снова оказался в живом мире, я воспринял это как само собой разумеющееся, даже ни разу не вспомнив про свои приключения среди безглазых. Однако, когда ты своими рассказами и вопросами выдернул меня из этого анабиоза, я все чаще задумываюсь над тем, что безглазые приложили немало стараний, создавая этот хаос. Помнишь, ту работенку в потустороннем мире? Как думаешь, что мы там такого делали, скитаясь среди горожан? Ты говорил про потустороннюю жратву, так я думаю, что она тут совсем не при чем, Гурий, безглазые ставили другие цели.»

Мы были лишены возможности видеть безглазых, однако их присутствие ощущалось и так, в том Гошка не ошибался. Однако из всех ныне живущих никто не стал бы слушать наши сказки о привидениях, прежде всего потому, что никому до всего не было никакого дела. Граждане бездумно перемещались по дорогам, так же бездумно наступая в горы мусора и спотыкаясь о лежащие на земле туши, при этом практически не издавая никаких звуков. Никто и не думал избавляться от останков, все спасательные службы и прочие организации будто растворились в воздухе, сложив с себя всю ответственность. В самом начале этого хаоса, когда трагические случаи еще насчитывали единицы, я в компании неизменного Волкова несколько раз наведывался в родительскую квартиру, однако там меня встречала только пугающая тишина и темнота. Во время очередного моего визита к распахнутой двери родительской квартиры меня окликнул негромкий и, как мне показалось, рассудительный, голос.

«Не ищи, парень, — обращался ко мне высокий кряжистый мужик, выглянувший из соседней двери, — хозяйка давно не появлялась, кто знает, где она сейчас, а вот Трофим отправился с научной экспедицией, вот только куда, не скажу»

От громадного мужика веяло невероятным здравомыслием, и я, обрадованный новостями, решился расспросить о его соседях немного подробнее.

«А ты кто таков будешь-то? — тут же насторожился мужик, — Трофим мне про какого-то Гурия говорил, да только это давно уже было. А больше к ним никто не приходил, ну кроме налоговиков и журналюг.»

Я никак не мог припомнить, чтобы мой отец позволял себе проблемы с налоговой, а уж про журналистов и вовсе слышать ничего не хотел, считая их пустозвонами и врунами. Да и не такая уж он был важная птица, чтобы к нему наведывались столь пафосные гости. Я едва не представился тем самым Гурием, о котором Трофим рассказывал своему соседу, но вовремя припомнил особые обстоятельства.

«Я их родственник, дальний,» — нейтрально отозвался я, на что мужик весело рассмеялся.

«Да ты не бойся, — добродушно протянул он, — и журналистом быть почетно. Я вот недавно совсем сделал невероятное открытие. Вот ты знал, парень, что если разбитое стекло наклонить под определенным углом к ультрафиолетовому излучению, то оно отразит разноцветные огоньки? Знал? Нет? Вот, а я выяснил и подал заявку на интервью. Хотел миру поведать о своем открытии, вот и подумал, если ты из той братии, может черкнешь пару строк, а? чего тебе стоит? А Трофим, как вернется, новых журналистов пригласит. А то чего тебе бестолку ноги бить?»

Сосед важно вытянулся, очевидно ожидая моего согласия, а я внезапно понял, что очень ошибся, посчитав его за надежный источник информации.

«Я пойду, — не скрывая сожаления, проговорил я, — а вам я пришлю других репортеров, более компетентных»

Сообщение о научной экспедиции теперь приобрело иные оттенки, и я искренне и малодушно понадеялся, что мои родители уже никогда не увидят весь этот кошмар.

Глава 31.

Запустение и хаос, в одночасье охватившие мир, прогрессировали, не оставляя шансов на принятие решительных мер. Новостные ленты пестрели пугающей статистикой и предложениями приобретать супер сжигатель жира по баснословно низкой цене. Гошка разбил уже три телефона, натыкаясь на подобный бред и не справляясь с эмоциями.

«Неужели эти тупорылые идиоты не понимают, что дело вовсе не в обожравшихся болванах! — орал он, разбавляя сообщения забористыми выражениями, — ну как можно писать всякую хрень, не видя главного! У меня школьное троечное образование, но даже мне понятно, что за этим бардаком кроется проблема куда серьезней!»

Я больше не пытался напоминать Волкову, что месяц назад тот восхищенно фоткал кирпичи и выкладывал творения в сеть, в надежде на толпы поклонников.

«Гоша, — как можно доходчивее говорил я, внутренне холодея от собственных слов, — в этом мире не осталось никого, кто вообще видит в этом проблему, а уж на способы ее решения не хватит даже коллективного разума. Мы с тобой, похоже, единственные, кто понимает, о чем идет речь, но и мы не знаем, как остановить это безумие.»

На утро в ленту просочилась первая позитивная новость, о чем радостно известили все информационные каналы. Как выяснилось, проблема валяющихся повсюду жирных туш решилась сама собой.

«Послушай, Гурий, — пробормотал Гошка, первым наткнувшийся на это сообщение, — ты врач, ты наверняка можешь объяснить это явление. Те, кому не повезло расстаться с этим миром прямо на улицах, теперь постепенно превращаются в труху, рассыпаясь на глазах, так пишут СМИ. Гражданам предлагается проявить сознательность и самостоятельно смести веником то, что осталось. Гурий, вот скажи мне, нафига ты возвращал мне память и рассказывал всякие трогательные байки про любимого друга, способного перевозить грузы и приходить на помощь? Если бы ты не лез со своими психологическими трюками, я сейчас бродил бы по территории и фотографировал палки и камни, и не съезжал бы с вернувшегося рассудка от подобных фактов!»

Я решил оставить Гошкины выступления без комментариев и решительно шагнул за порог. Мне необходимо было увидеть то, что так эмоционально донес до меня Гошка. Вопреки красочным картинам, рожденным моим воображением, уличные пейзажи не претерпели значительных перемен. Ну, возможно, сейчас к массовым скоплением бытовых отходов прибавлялись невнятные серые кучи, небрежно накрытые разорванными пестрыми тряпками. Я решительно подошел к одной из таких куч и с удивлением увидел, что тряпки совсем недавно играли роль одежды, а неровные бугорки некогда были вполне живыми людьми. Население не вняло призыву и от серых куч избавляться не спешило. Я тупо пялился на вонючую массу, а перед моими глазами весело прыгали строчки статистики, ежедневно обновляемой информационными каналами. Пока я проводил бесполезные сравнительные анализы и размышлял о насущном, моя скромная персона тоже стала объектом для пристального наблюдения. Занятый собственными мыслями, я не сразу обратил внимание на невысокого обросшего господина, не сводящего с меня пристального взгляда. Подобный интерес в условиях повального равнодушия и массовой отрешенности невольно бросался в глаза и требовал подтверждений. Я прошел вдоль улицы некоторое количество метров, не отпуская из вида странного типа. Тот, сделав несколько решительных шагов следом, замер в сомнениях и растворился в толпе, не выдержав проверки.

«Очередной сумасшедший,» — решил я и направился к Гошке.

Тот с нетерпением ожидал моего вердикта относительно новых веяний, вычитанных в новостях, однако мне нечем было его порадовать, поскольку вместо огромных вонючих куч, улицы украшали вонючие кучи поменьше, но общая картина от этого не сильно изменилась.

«Пока тебя не было, — поделился Гошка своими фактами, — под окнами крутился странный тип, но мне показалось, он выглядел вполне разумным и даже, я бы сказал, заинтересованным. Он то и дело поглядывал на окна моей квартиры, потом исчез. Гурий, я становлюсь параноиком, и мне нужна помощь психолога.»

С издевкой добавил Гошка и выжидательно уставился на меня, явно желая продолжить свои рассказы.

«А спустя полчаса тот тип стоял на моем пороге, — в самом деле продолжил Гошка, — и знаешь, что ему было нужно? Ну сначала я и сам ничего не понял, насколько загадочно и таинственно звучало каждое его слово. Он то и дело оглядывался, проверяя, не подслушивают ли его, как будто сейчас кто-нибудь может проявить к чему-то интерес! И спустя целую гамму разных ужимок, он поинтересовался, не здесь ли проживает господин Гурий Грошик. Я на всякий случай напомнил ему, что господин Гурий Грошик умер пару месяцев назад, на что мой гость раскатисто захохотал и отрицательно замотал нечесаной башкой.

«Да бросьте, — заявил он, проржавшись, — мы-то с вами знаем, насколько он мертв. Где я могу его видеть?»

Тогда я поинтересовался, с какой целью тот ищет тебя, Гурий, и не думает ли он, что господин доктор прямо сейчас бродит по улицам, пуская слюни? Так вот, Гурий, тот невнятный господин сказал мне, что такого представить себе невозможно по многим причинам, и что только ты сможешь решить ту проблему, в которую медленно, но верно погружается целый мир. Я решил, что он сумасшедший и выкинул его с лестницы. Я прав, Грошик?»

«Этот тип был невысокий и круглый?» — пораженно прошептал я и узнал, что визитер действительно невысокий, но вполне тощий и невероятно лохматый. А вечером я смог лично увидеть того самого таинственного гостя. С наступлением сумерек во входную дверь раздался неуверенный звонок, возвестивший нас о нежданных визитерах. Тип, являвшийся к Гошке днем и выслеживающий меня на улицах, в самом деле оказался невероятно худым, низким и неприлично лохматым, чем-то напомнившим мне моего не в меру осторожного приятеля. Вот только в отличие от уверенного и самодостаточного Волкова, незнакомец просто лучился замешательством и сомнениями. Он долго топтался в дверях, не желая начать разговор, но при этом с явным любопытством изучая мое лицо и фигуру. Вдоволь налюбовавшись на предмет своего интереса, тощий тип втиснулся в прихожую и едва слышно уточнил:

«Я действительно имею честь видеть перед собой господина Грошика, Гурия Трофимовича?»

«Действительно,» — невежливо отозвался я и потребовал конкретики.

Наш гость робко опустился на край дивана и начал обстоятельный рассказ, в результате которого мы выяснили, что зовут его Антон, что он имеет медицинское образование, и что он смертельно напуган.

«Когда я учился в институте, — блеял он, не сводя с меня глаз, — одному из нашей студенческой компании попалась на глаза книжка про всякие оккультные науки, про возможность общения с призраками, про вызов духов и прочую ересь, и там же были способы добровольного пересечения границ призрачных миров. Мне эта писанина показалась слишком наивной, к тому же ни один из описанных там способов, не сработал, и я выкинул эти забавы из головы. А вот мой приятель всерьез увлекся всем этим и время от времени даже приглашал меня на демонстрацию освоенных умений. У него здорово получалось болтать с привидениями, которых он вызывал к себе в комнату. Первое время я видел в том ловкий розыгрыш, с зеркалами и проекциями, пока однажды не попросил ради прикола призвать в наш мир свою соседку, молодую девушку, пару дней назад погибшую в аварии. Про нее из нашей компании знал только я, поэтому был уверен, что мистически настроенный приятель расскажет мне про закрытые каналы, про разрыв информационных потоков и закончит сеанс. Однако девушка появилась и даже сообщила мне, что через полгода я с треском вылечу с курса, если не возьмусь за ум. Так в итоге и случилось бы, но суть не в этом. Однажды мой приятель исчез. Сначала я не придал этому значения, но, когда его родители обратились ко мне с вопросом, где я последний раз видел их сына, я мигом вспомнил его потусторонние увлечения. К этому времени он стал обладателем весьма внушительной коллекции всякого рода мистической атрибутики, которую сгружал в моей съемной квартире и брал с меня клятвы держать его увлечения в строгом секрете. Я кое-как отговорился перед его родителями, а еще через пару дней он вернулся и рассказал мне совсем невероятные вещи. Как выяснилось, он научился пересекать границы между мирами и возвращаться обратно без видимых для себя последствий. Он рассказывал мне про так называемую загробную жизнь, в описании которой не было и сотой доли того, о чем мы привыкли знать. Он рассказывал мне про постепенное изменение внешности тех, кто покинул этот мир, про поэтапное стирание жизненной программы, и последующее обновление. Он рассказывал мне о таких вещах тоном, каким говорят о погоде за окном, нисколько не волнуясь и видя в том нечто обыденное. Когда, рассказывал он, проходит довольно длительное время, внешность пересекшего границу стирается, превращаясь в подобие гладкой маски, жизненная программа исчезает навсегда, и тело уходит на обновление, то есть обретение новых форм и программ. Он рассказывал мне о чудовищной информационной базе, в которую занесены сведения о ныне живущих, а потом предложил то, от чего мне надо бы было рвать когти в ту же секунду.»

Антон замолчал, потерянно уставившись в окно, а Гошка вопросительно уставился на меня. По его побледневшей физиономии было отчетливо понятно, что рассказ Антона и наше потустороннее путешествие Волков связал в единую цепочку.

«Что вам предложил ваш приятель?» — рискнул я нарушить затянувшееся молчание.

Гость вздрогнул и, покачав головой, поведал нам о создании искусственной жизненной программы.

«Он предложил мне придумать алгоритм, который бы подошел обычному индивидууму для комфортной жизни, — прошептал Антон, выныривая из воспоминаний, — я не знал тогда, что задумал приятель, да и в целом, рассматривал это как новый прикол. Я неплохо шарил в программировании и поэтому без труда набросал приблизительную схему, не прикладывая особых стараний. Он снова исчез, а после возвращения, пригласил меня посетить призрачный мир. К тому времени мы оба закончили учебу, практику, получили специальность и засели в скучных муниципальных заведениях строить карьеру. Я и в этот раз не увидел в предложении приятеля ничего предосудительного и легко согласился. Как мы добирались до неведомого мира, я, сколько ни пытался, вспомнить не мог, но отчетливо помню высокие разноцветные здания, мимо которых мы шли. На этом можно было бы остановиться, но мой друг решил поиграться подольше и привел меня в некое подобие лаборатории, от одного вида которого кровь стыла в жилах. Там на столе лежало тело, мертвое тело, без лица, в которое мне предлагалось залить составленную программу. Тело принадлежало пожилому мужчине, очень пожилому, а та программа была составлена с учетом жизни женщины, однако этот нюанс только позабавил моего приятеля, заявившего, что так даже интереснее. Друг взял у меня флешку и, поколдовав перед небольшим монитором, посоветовал мне внимательно наблюдать за нашим пациентом. По мере того, как программа загружалась, ровное, как мяч, лицо начало приобретать привычные формы, становясь женским лицом, однако, несмотря на явные мягкие черты, в нем не было индивидуальности, оно по-прежнему напоминало пустую маску. Вместе с ним изменялись и пропорции лежащего тела, обретая отчетливые женские формы, но и фигура казалась мне безжизненной. Мой приятель только посмеивался, наблюдая одновременно и за процессом, и за выражением моей откровенно офигевшей физиономии. Когда программа загрузилась, друг снова обернулся к монитору и пошаманив там еще пару минут, снова пригласил к наблюдениям. Представьте себе мой ужас, когда в обезличенной мертвой кукле, лежащей передо мной, я стал узнавать черты своей недавно умершей соседки, той девушки, что приходила к нам во время сеансов. Ее черты выглядели нечеткими, размытыми, как будто по ним провели мокрой губкой, но тем не менее, я узнал ее. Алена поднялась, мерно пошатываясь из стороны в сторону, и тяжело рухнула на пол, не подавая более признаков жизни. Приятель задумчиво поглядел на валяющееся у его ног тело и глухо, и недовольно пробормотал:

«Что ж, главное, я понял принцип.»

Антон снова замолчал, отслеживая нашу реакцию. Его рассказ не вызвал во мне много замешательства, поскольку однажды я уже был свидетелем нечто подобного, а вот на Гошку было жалко смотреть. Его громадные глаза стали еще больше, а неизменно открытый рот в период особых волнений, распахнулся еще шире.

«О чем вы говорите? — пробормотал Гошка, — где сейчас этот тип? И как все то, что происходит в мире, связано с вашими опытами?»

Глава 32.

Антон медленно повернул голову в сторону Волкова и так же размеренно протянул:

«А потом Матвей сошел с ума. Он возомнил себя Богом и решил вмешаться в ход истории. Проделав несколько десятков подобных операций, он пришел к выводу, что готов создать суперчеловека.»

Антон снова нерешительно замолчал, а я только присвистнул и негромко выругался. Подобное откровение стало для меня полной неожиданностью, учитывая всегдашнюю готовность Матвея угодить всем и его стремление быть необходимым.

«Вы говорите о Матвее, ведущем психиатре районной поликлиники, ныне почившем?» — на всякий случай уточнил я, а Антон только молча кивнул и почему-то усмехнулся.

«Матвей всегда утверждал, что люди слишком эгоистичны и требовательны, что всегда пытаются переплюнуть самих себя в стремлении улучшить свое собственное никчемное существование. — тем временем продолжал Антон свое обличительное повествование, — мой приятель решил исправить это досадное недоразумение и предложил мне составить еще одну программу, состоящую из пары-тройки пунктов, куда вмещалось бы самое необходимое для жизни. Я бы сказал, для бесполезного существования, но не в этом суть. Я снова повелся на его амбиции. Матвей умел убеждать и убедил меня, что мы с ним вдвоем делаем весьма достойное дело. Впрочем, нас было куда больше, чем двое. Матвей исподволь набирал себе команду, играя на людском самолюбии и основном людском пороке — бесконечной жадности. Ему нужны были верные соратники, но эти люди не должны были знать итоговую цель сего проекта. Я считался самым лучшим другом Матвея и поэтому могу сказать, что приятеля задушили собственные комплексы, но, я пришел не для того, чтобы обсуждать его. Гурий, вы должны мне помочь. Матвей заигрался, его нужно остановить. Его суперлюди обычные мертвецы, искусственно избавленные от жизненной программы, а значит, еще не готовые к обновлению. Их нынешние оболочки, по сути, трупы, поэтому, когда стали появляться случаи массовой гибели толстяков, я сразу подумал о безумном Матвее, а последующие события только подтвердили мои опасения. Пожалуйста, Гурий, пойдемте со мной!»

Антон резво поднялся на ноги, и, мигом преобразившись в деятельного и активного человека, направился к двери, уверенный в моем решении. Похоже, других способов избавиться от атакующей напасти у нас не было, и, если, Антон говорит нам всю правду, в чем я не сомневался, он наш единственный шанс.

«Как вы нашли меня? — поинтересовался я, догоняя Антона на лестнице, — и откуда знаете про меня, если учесть полную конфиденциальность проекта?»

«Матвей видел в вас верного соратника, зная ваше отношение к деньгам и, потом, он психиатр, а значит весьма неплохо разбирается в человеческой психологии, — проговорил Антон нехотя и будто извиняясь, — вы подвели его трижды, Гурий. Один раз, когда так не вовремя завершили свое земное существование, он дал вам шанс, который вы не использовали и тем самым нарушили его планы, ну и в третий раз, когда вы почти раскрыли его секреты. Тогда он вернул вам материальный вид и выбросил вас обратно в мир живых, посчитав, что так вы нанесете ему меньший урон, ну и после разогнал оставшуюся свою команду, оставив в ее составе одну неприметную девчушку, охочую до наживы. Он избавился и от меня тоже, но в том я не вижу большой потери. Я никак не ожидал, что Матвей продолжит свои опыты, поскольку был уверен в его здравомыслии. И нет, Гурий, он не умирал в привычном понимании, он просто пересек границу по доброй воле.»

Добавил Антон, уловив мой интерес к этому невысказанному вопросу. Вообще-то вопросов у меня было множество, но их я планировал задать самому Матвею, если мне посчастливиться еще разок встретить его в одном из миров. Антон уверенно вел нас по захламленным улицам, аккуратно обходя валяющиеся на земле туши, по дороге сохраняя напряженное молчание. Наш путь лежал к хорошо знакомому дому психиатра, но как нам мог помочь визит в опустевшую обитель моего бывшего сокурсника, все еще было вне моего понимания.

Антон решительно распахнул дверь квартиры, и на нас со всех сторон навалилось сонмище книг, записей и обрывков листков, до краев исписанных формулами и знаками. Антон, не обращая внимание на мой ошарашенный вид, ловко отыскал среди завалов какую-то тетрадку и горестно покачал головой.

«Матвей говорил мне, что при переходе через границу мира, человек впадает в некое состояние полусна, которое наступает исключительно в момент смерти, но он научился искусственно создавать этот анабиоз путем составления целого ряда препаратов.» — бормотал Антон, оборачиваясь на звучащие на лестнице шаги. Шаги принадлежали моему верному приятелю, который тоже хотел бы задать лично негодяю несколько вопросов, именно так он объяснил свое спонтанное решение присоединиться к нашей спасательной группе. Я искренне обрадовался его появлению, поскольку находиться в компании одержимого Антона было откровенно неуютно.

«Что он делает?» — прошептал мне в ухо запыхавшийся Гошка, неотрывно следя глазами за странными манипуляциями нашего недавнего гостя. Тот один за другим выдвигал ящики письменного стола, без сожаления вываливая на пол их содержимое. Когда ящики опустели, Антон ринулся к одежному шкафу, стоящему у стены. Вскоре на полу громоздились невероятные горы Матвеевых вещей, в которые тут же зарылся непостижимый его соратник, обшаривая каждый карман. Наконец вместе с победным хрюком на свет был извлечен маленький пузырек, наполненный прозрачной жидкостью. Антон, наконец, принял вертикальное положение и очень серьезно проговорил.

«Нам повезло, перед своим уходом, Матвей приготовил тот самый состав, и я очень боялся, что он забрал его с собой. Мы должны остановить его, пока не стало слишком поздно!»

Эта напутственная речь мысленно перенесла меня в скаутские лагеря, куда на время летних каникул меня пихали родители. Я не сдержал короткий смешок, а Гошка наигранно серьезно приложил кулак к груди, демонстрируя полное и безоговорочное согласие. Несмотря на всю комичность обряда, по моим венам полз ледяной страх, напомнивший мне, что я, скорее всего, больше не вернусь обратно, я уже не призрак и не могу шастать через призрачные границы. К тому же пройдоха Антон не выглядел как человек, которому можно было бы доверять. Но в любом случае, выбора у нас не было, приходилось довериться провидению. Судя по выражению Гошкиной рожицы, его терзали те же сомнения, а когда мы, по-очереди глотнув из волшебного пузырька волшебное зелье, выбрались на улицу, он негромко проговорил:

«Прощай, брат Гурий, я прожил яркую жизнь и ни о чем не жалею!»

В Гошкином голосе звучало явное кривляние, но за ним ясно слышался откровенный страх. Я согласно кивнул в знак одобрения и рванул следом за Антоном.

Вопреки моим ожиданиям, наш путь лежал вовсе не к Питерскому метро, а куда-то значительно дальше. Мы уже успели преодолеть пару жилых кварталов, когда прямо перед нами появилось высокое здание неясной этимологии. Будучи коренным питерцем и изучив большую часть заброшек и недостроев, с этим зданием я столкнулся впервые. Оно выглядело откровенно старым, я бы даже сказал ветхим, и было непонятно, что за функции оно выполняло в свои молодые годы. Антон шмыгнул за полуразрушенную стену и жестом пригласил нас следовать за ним. Я на всякий случай огляделся, пытаясь запомнить локацию, и провалился в кромешную темноту. Потеряв ориентиры и направления, я слепо тыкался по сторонам, пытаясь отыскать опору, однако только наталкивался руками на вязкое марево, очень похожее на переваренный кисель, до тех пор, пока впереди не замаячил неясный серый овал, постепенно разрастающейся и приобретающий очертания окна. Когда мои глаза немного привыкли к столь скудному освещению, я обнаружил, что и в самом деле совсем неподалеку от меня находится некий проем, сквозь который мне необходимо перелезть.

«Гурий? — услышал я знакомый Гошкин голос, и, обернувшись, разглядел в шаге от себя смешную рожицу приятеля. — Гурий, до чего же я рад тебя видеть, дружище! Никогда бы не подумал, что однажды скажу тебе это искренне!»

Поведал мне сокровенное грубиян Волков и тут же поинтересовался местоположением Антона. Повсюду, куда дотягивался взгляд, расстилалось бескрайнее поле, поросшее невысокой ослепительно зеленой травкой, но это было единственное, что нам посчастливилось видеть. Нашего проводника не было ни в поле, ни в неясном здании, возле которого завершилось наше пересечение миров. Гошка недовольно хмыкнул, резюмируя очевидное:

«Развел, как лохов, но тут хотя бы нет вонючих туш. Сказать по правде, Гурий, я даже рад немного передохнуть от этой невыносимой вони, пропитавшей меня насквозь. Мне кажется, что я сам уже разложившаяся туша.»

Я только успел открыть рот, чтобы ответить что-то в высшей степени познавательное, но тут же был сбит с ног неизвестно откуда появившемся Антоном.

«Прошу меня извинить, — прощебетал он, поднимаясь на ноги, — никак не могу привыкнуть к этим пересечениям. Надеюсь, я не слишком…»

«Не слишком,» — оборвал я страдания, и поинтересовался, куда нам нужно идти и что делать, чтобы покончить с этими смелыми экспериментами.

Антон суетливо отряхнулся и бодро повел нас по бескрайнему полю, что-то непрерывно и неразборчиво бормоча. Когда мы прошли по мягкой молодой травке пару десятков шагов, я наконец-то узнал это поле. Это здесь я впервые столкнулся с таинственной каменной лабораторией, где господин психиатр ставил свои нечеловеческие опыты. С каждым сделанным шагом решительный настрой Антона медленно угасал, а в его интонации явно слышалось замешательство.

«В чем дело, приятель?» — поинтересовался я, глядя, как бледнеет наш проводник. Некоторое время он пытался бодриться, рассказывая нам о чудесном житье в потустороннем мире, но на мой простой вопрос у Антона не нашлось слов.

«Вы знаете, Гурий, — не в меру интеллигентно затянул он, — все-таки немного необычно находиться в таком пугающем месте по доброй воле. Это напрягает и наводит на разные размышления.»

Мне почему-то отчетливо казалось, что напрягает Антона вовсе не пугающее место, куда, судя по всему, он недавно наведывался как на работу.

«Давай, Антон, веди нас уже к Матвею, да смотри не передумай, мы люди простые, долго церемониться не будем, — подал голос Волков, озвучив мою невысказанную мысль. — а если задумал нас обмануть, пожалеешь, приятель. К тому же может статься, что скоро безглазые уроды объявятся не только в пределах границ призрачного мира.»

Последнее обстоятельство немного взбодрило горе-ученого и заставило его двигаться активнее. Миновав знакомые посадки, я заметил неясные очертания густого тумана, являющегося предвестником появления страшной лаборатории.

Глава 33.

По словам смельчака Антона, нам было достаточно только удалить установленные программы и обновить данные, чтобы сумасшедший ученый не имел возможности моделировать общество, реализуя свои гигантские психологические комплексы. Как я понял из того, что стало достоянием гласности, Матвей стряпал ущербных недолюдей, чтобы на их фоне выглядеть более значимым и гениальным. Возможно, я ошибался в выводах, но это первое, что пришло ко мне в голову, когда я прослушал откровения его верного подельника. Почему все эти несложные манипуляции не мог выполнить сам Антон, я выяснить не успел, поскольку тот уже довольно резво метался по площадке проявившегося мортуария, нащупывая заветный монитор.

«Ничего не понимаю, — бормотал он, шаря ладонями по стенам, — здесь ничего не должно измениться, база никогда не покидала этих стен. Точнее, этой стены, но вот ее тут нет. Действительно, непонятно…»

Антон растерянно обернулся, словно желая вызвать у нас сочувствие и понимание, однако своей растерянной рожей вызвал только отвращение. Гошка, никогда не отличающийся утонченной изысканностью, тут же озвучил все свои соображения относительно текущей ситуации, вызвав на интеллигентном ученом личике Антона стыдливое замешательство.

«Завязывай, Антон, — поддержал я приятеля, — пора решить вопрос кардинально, ищи доступ к базе и по дороге объясни, для чего я так был необходим человеку, который не глядя штампует программы для всего человечества? Я всего лишь терапевт и умею только здорово мерить давление.»

«Будет скромничать, дружище! — донеслось до меня из-за спины, — ты круто делаешь пластические операции, не менее круто получаешь за это гонорары и суешь свой нос не в свое дело. Я здорово ошибся, отправляя тебя обратно в живой мир. Я был уверен, что ты никак не сможешь повлиять на процесс из вне. Но я не учел одного. Я нарушил единственное свое правило, которому никогда не изменял, и теперь расплачиваюсь за грехи.»

Матвей, неизвестно откуда возникший на пороге мортуария, выглядел бы очень эффектно, если бы не съехавшие в сторону неизменные очечки, с которыми тот не расставался еще со студенческих времен.

«Я всегда придерживался принципа не доверять никому, рассчитывая только на собственные силы, однако иногда обстоятельства выше нас. Я доверился двум самым близким друзьям, и теперь они легко предали меня. К тому же, Гурий, я все еще надеюсь воззвать к твоему разуму и готов даже снова расстаться с тобой в ответ на одно простое обещание, ты больше никогда не пересечешь эти границы и никогда не всунешься в мои дела. Кроме тебя и Антона у меня больше нет тех, кто мог быть лучше осведомлен о моих делах. Но Антон знает больше, поэтому избавимся сначала от него. Ну как, избавимся? Я не привык оставлять после себя пустоту, мы создадим копию излишне разговорчивого Антона и отпустим его с миром. Пусть пускает слюни и восхищается мусорными кучами. Мне осталось совсем немного, и я смогу вернуться обратно, Гурий!»

Матвей кривлялся, но в его речах отчетливо просвечивало откровенное безумие.

«Врач, исцели себя сам,» — мелькнула быстрая мысль, но развиться не успела, поскольку стоявший рядом Антон самым мистическим образом оказался на железном столе, прикованный за руки.

Он только молча вращал глазами, понимая, что его сумасшедший приятель не пойдет на уступки и очень скоро верный соратник пополнит ряды суперлюдей.

«Остановись, приятель, — как можно сдержаннее и дружелюбнее проговорил я, надеясь достучаться до рассудка свихнувшегося психиатра, — то, что ты делаешь, давно перешло границы гениальности. Признай ошибки и верни мир в прежнее русло. Ты наверняка в курсе, к чему привела твоя жажда власти, значимости или какие еще цели преследовал ты, штампуя обезличенных уродцев.»

Матвей внимательно выслушал меня и согласно улыбнулся, делая вид, что готов прислушаться к моим словам. После чего повернулся к столу и принялся колдовать над Антоном. Мне не был виден весь процесс, однако я еще хорошо помнил то, о чем нам поведал предатель-подельник, преследуя благородные цели. Спустя довольно непродолжительное время Матвей горделиво развернулся и продемонстрировал благодарным зрителям результат своих усилий. На столе лежал все тот же Антон, выглядевший ровно так же, как сорок минут назад, вот только его некогда откровенно испуганный взгляд теперь отражал полное безразличие и отрешенность. Пациент механически поднялся со своего ложа, натянул цветастый балахон и, не глядя на присутствующих, побрел прочь. Миновав раскрошенные ступени, Антон скрылся с глаз, а я потрясенно смотрел ему вслед, ожидая своей очереди. Ее, однако, не последовало, Матвей привел в порядок рабочее место и гостеприимно пригласил нас покинуть операционный зал. Нам с Гошкой показалось здравым решением прислушаться к словам психиатра, и мы послушно стекли со ступенек.

«Наверняка ты спросишь, как я докатился до жизни такой? — насмешливо протянул Матвей, когда зловещий мортуарий остался далеко позади, — или дурак Антон уже рассказал тебе про мои увлечения? Если это так, то мне не придется напрасно тратить время и усилия. Скажу только, я очень завистлив, Гурий. Я завидовал всем и всегда, мне было ненавистно осознание чьих-то успехов, я ненавидел тех, кто был привлекательнее меня, это значит, всех. Если Антон говорил тебе о моих мега комплексах, то он прав, называя меня сумасшедшим, но теперь я знаю, как управлять всем этим сбродом. Я наслаждаюсь, Гурий, когда вижу, куда катиться мир, и мне не важно, что станет с ним через месяц, через год или столетие. Теперь я по-настоящему счастлив, дружище и предлагаю это событие как-нибудь отметить!»

За разговорами мы незаметно подошли к знакомой пристройке, которую, как я надеялся, я больше никогда не увижу. В комнатушке Матвея все так же громоздились пара кроватей и широкое окно.

Хозяин клетушки, трескающийся от собственного величия, любезно пригласил нас присаживаться, а сам прислонился к подоконнику.

«Я рад, что мы снова вместе! — провозгласил он, сияя и лучась, — жаль только угостить мне вас нечем, в этом загробном чертовом мире отсутствует все, что так радовало взор тогда, за гранью. Но могу предложить кое-что еще. Не скажу, что замена достойна, но я иногда балуюсь этим, когда мне становится слишком скучно.»

С этими словами Матвей вытянул из кармана очередной пузырек и, встряхнув, протянул сначала Гошке. Тот, сдерживая нахлынувшие эмоции, вежливо отказался.

«Я стараюсь избегать крепких напитков и веществ,» — светским тоном соврал он, видимо отлично помня о Матвеевых способностях. Психиатр с сомнением поглядел на своего несговорчивого гостя, и в его глазах мелькнул опасный блеск.

«Вы?! Избегаете крепких напитков?! Вы, обычный, никому не нужный, необразованный дальнобойщик? Который умеет читать по слогам, а считает только зарплату и то, потому что она никогда не пересекает пределы первого десятка?» — Матвей несся на волнах своего безумия, рождая на Гошкиной роже калейдоскоп эмоций. Я незаметно сжал Гошкину руку, призывая к полному согласию и молчанию, а Матвей, не замечая моих жестов, только распалялся, перечисляя всю мало значимость несчастного дальнобойщика.

«А может вы боитесь испортить свою чарующую внешность? — никак не мог успокоиться мой студенческий приятель, — так тут вы можете не переживать, ни ваше, так называемое лицо, ни ваша тощая фигурка не станут предметом зависти даже у меня, а я в этом понимаю кое-что!»

Наконец, вершителя мира и судеб отпустило, и он, приветливо улыбнувшись, присел напротив, решив завести отвлеченную беседу.

«Что ты намерен делать дальше, Гурий? — как ни в чем не бывало поинтересовался он, ловко перебрасывая ногу на ногу, — не желаешь ли вернуться в грешный мир, к блистательным тугодумам и имбецилам? Может ты хочешь подышать там свежим воздухом? И еще, скажи-ка мне, Гурий, что такого ты нашел в этом человеке, что рискнул своим земным существованием? А, Гурий Грошик?»

Гошка, уже дважды услышав про небывалую жертву, решил все же уточнить все факты, и бросив на меня заинтересованный взгляд, рискнул обратиться к Матвею за объяснением.

«Вы ничего не знаете? — тут же отреагировал тот, — серьезно, ничего не знаете? И Гурий не слова не сказал о своем Поступке? Ну, хорошо, поведаю в двух словах. Гурий, умирая, был поставлен мной перед выбором, вернуться обратно, оставив себе недостойную замену, или умереть насовсем. Испугавшись, Гурий сделал свой выбор, но, когда увидел вас, решительно передумал, и вместо замены, попросту сбежал от меня и от своих обещаний. И вот сейчас я хочу знать, что стало ключевым решением? Ну, Грошик, смелее, расскажи нам, тут все свои. Пожалел?»

Мне откровенно надоел этот фарс и я, резко поднявшись, коротко бросил:

«Пожалел да, Матвей, мне знакомо чувство сострадания, но скажи и ты, кто такой этот круглый тип, что под видом пациента заявлялся ко мне в поликлинику? Не поверю, что это был ты, при всех своих талантах, ты бы не смог так разожраться на пару дней.»

Матвей оглушительно заржал и, показательно хлопнув себя по коленям, тут же согласился:

«Конечно, это был не я, как ты мог подумать? Я набрал себе огромный штат помощников, готовых за определенную сумму выполнять любые капризы. Люди, знаешь ли, весьма предсказуемы, но сейчас я могу обходиться без них. Я всему научился сам и легко продемонстрирую тебе снова свои умения. Кого мы бросим на алтарь науки? Твоего невероятно важного Гошку? А может, ты сам готов пожертвовать собой ради приятеля? Ну, Гурий, давай еще разок?»

Я никак не отреагировал на откровенно безумные реплики откровенно безумного Матвея и, незаметно сделав знак Волкову, вышел за дверь. На призрачный мир катилась ночь, но я был готов ночевать даже в обнимку с безглазыми уродами, чем под одной крышей с безумным гением. Гошка целиком разделял мои желания и только был рад наконец-то избавиться от пугающего общества.

«Что будем делать, Гурий? — проговорил Гошка, как только мы оказались на улице, — этот ненормальный теперь наверняка сторожит свою лабораторию, да и в целом, я не имею даже гипотез, как нам спасти мир от его амбиций.»

Я тоже не имел гипотез, зато я теперь знал за кем стоит идеи усовершенствования мира, правда это знание многих преимуществ не несло, а я никогда не был сторонником насилия.

«Ну чего ему не жилось спокойно? — вполголоса бормотал Гошка, шлепая рядом со мной, — он занимал весьма неплохую должность, ну всяко мог открыть какую-нибудь частную клинику. А как ты думаешь, что теперь стало с этим Антоном?»

Откровения и открытия нынешнего вечера заставляли меня безбожно тормозить в попытках до конца осознать пугающие факты. Я до сих пор никак не мог уложить в голове, что за всем этим кошмаром, разрушающим целый мир, стоит невзрачный серенький человечек, изо всех сил пытавшийся принести всем пользу в свою бытность посредственным студентом. В памяти неотвязно крутился эпизод, когда, желая угодить мне, Матвей до утра шатался под дождем по слякоти, пока я кувыркался в общажной комнате с очередной подружкой. На мои справедливые вопросы о возможной ночевке у приятелей, Матвей стыдливо потупясь, долго бормотал что-то о вечном нежелании создавать другим проблемы и неудобства. Однако несмотря на стремление казаться положительным во всех отношениях, ничего кроме омерзения, Матвей не рождал, и вероятно это понимание не могло укрыться от наблюдательного психиатра.

«Гурий, посмотри! — выдернул меня к действительности верный Гошка, — негодяй принялся за свое, очевидно нам все же следует что-нибудь предпринять.»

Глава 34.

То, к чему привлек мое внимание Гошка, ясно говорило о возобновлении преступной деятельности неугомонного душевного доктора. Наши ночные блуждания незаметно привели к страшному мортуарию, выполняющему в потустороннем мире функцию операционного зала, откуда прямо сейчас до нас доносился лязг и скрежет. Тяжелое внушительное здание искрилось и мигало, создавая полоумных уродцев, имеющих отдаленное сходство с некогда живыми людьми.

Я, еще не до конца придумав план своих дальнейших действий, осторожно поднялся по раскрошившимся ступенькам и в замешательстве замер. До этого времени мне не доводилось быть полноправным свидетелем чудовищных операций, поэтому то, что открылось моим глазам, вызвало волну животного ужаса.

Передо мной мелькал хоровод обычных людей, наделенных стандартным анатомическим набором, который в мгновение сменялся штопанными коричневыми рожами, а на их месте возникали готовые к обновлению безликие болванки, тут же обретавшие привычную глазу форму. Все это двигалось, кружилось и исчезало из поля видимости под монотонный металлический лязг и хрипы, имеющие неясную природу. Когда мои мозги приготовились отказаться выполнять свои прямые обязанности, среди адской какофонии прозвучал гулкий густой голос, сравнимый с голосом высших сил.

«Я ждал тебя, Гурий и рад, что ты не подвел меня на этот раз!»

Я машинально обернулся и воткнулся взглядом в глумливую усмешку своего недавнего коллеги, явно отражающую невыразимое довольство произведенным впечатлением.

«Я был уверен, что ты навестишь меня в моей скромной обители, — продолжал изгаляться Матвей, не останавливая процесс производства, — проходи, Гурий, насладись моими достижениями.»

Психиатр размашисто взмахнул рукой, подкрепляя приглашение жестом, и, не дожидаясь моего согласия, шагнул к монитору. Гошка, про которого я совсем забыл, непонятно фыркнул и одним прыжком догнал изобретателя, отвешивая ему душевный удар кулаком в челюсть.

«Прекрати немедленно,» — прошипел он, и от его интонации мне стало не по себе. Столько злобы в скромном дальнобойщике сложно было себе даже представить. Это была квинтэссенция ненависти. Однако свихнувшего психиатра, поднаторевшего в разного рода ужасах, сложно было испугать подобным трюком. Матвей без труда отшвырнул смельчака и уставился на меня блестящими очечками.

«Уймитесь, господа, — холодно проговорил он, — неужели вы еще не поняли, мне нет дела до ваших угроз, я их не боюсь, но, если вы желаете поприсутствовать при заключительном этапе производства, милости прошу, но только без рук, это главное условие.»

Матвей визгливо хохотнул, очевидно выражая этим высшую степень презрения к недалеким зрителям, и снисходительно добавил:

«Сейчас я скопирую последнюю партию, так сказать, расходного материала, и на этом первая часть моего проекта может считаться завершенной. Итак!»

Матвей, очевидно собрался и дальше развивать свою могущественную мысль, однако неугомонный Волков решил снова вмешаться в историю. Выхватив откуда-то обломок кирпича, Гошка со всей силы запустил им в голову психиатра, вероятно, рассчитывая вывести его из строя, но добился тем самым нового витка ироничных нетленок. Матвей недовольно встряхнулся и тоном, каким говорят с недоразвитыми малолетками, объяснил зарвавшемуся зрителю о своей полной неуязвимости.

«Любезный, — снисходительно прогундосил он, даже не оборачиваясь к надоедливому обидчику, — зарубите себе на носу, пока он у вас есть, мы, находясь в мире мертвых, теоретически мертвы и так, не стоит пытаться тратить силы.»

После чего вернулся к завершающемуся процессу.

Обновленные граждане внешне выглядели совершенно так же, как и до операции, несведущий в нюансах ни за что бы не догадался о внесенных корректировках. Все они стройными рядами покидали пугающий зал, очевидно готовясь заполнить собой улицы населенных пунктов, находящихся по ту сторону загробного мира. Я отрешенно наблюдал за их четко выверенными движениями, и по моим венам катились звонкие искры.

«Матвей, — негромко озвучил я то, что рождалось в моей голове в результате наблюдений — это действительно гениально. Если бы ты сразу рассказал мне о своем плане, я возможно, проявлял бы меньше строптивости и алчности. Да за возможность просто присутствовать при подобном обновлении можно было отказаться от всех гонораров, вместе взятых!»

Матвей снисходительно усмехнулся, принимая мои запоздалые восторги, а Гошка открыл рот.

«Если ты позволишь, — продолжал я доносить до Матвея главную мысль, — я мог бы стать твоим ассистентом. Я говорю серьезно, приятель, я искренне восхищен!»

По отъевшейся роже властителя судеб было сложно понять полную реакцию, вызванную моими словами, но то, что ему польстило мое внимание, было вполне заметно. Так же было заметно, что присутствующий при этом разговоре Гошка готов был запустить кирпичом и в меня тоже, насколько сильно было разочарование, написанное на его рожице.

Матвей, явно приободренный моим искренним вниманием, завершил процесс обновления, запланированный на сегодня, и потирая руки, выключил монитор. Железный стол укатился за стену, а хранилище с заготовками с грохотом захлопнулось.

«Довольно! — глухо провозгласил он, потирая руки и выпроваживая нас с операционного зала, — прошу, господа, скоро рассвет, я не желал бы, чтобы местные обитатели видели меня. Ну, видеть им особо нечем, но я уверен, эти проходимцы все знают и так. Прошу вас, идемте, я рад, что в тебе заговорил здравый смысл, Гурий. Ты всегда вызывал во мне восхищение, ну, чисто эстетически, а сегодня… Впрочем, я рад, что обрел в твоем лице подражателя и соратника. Ты был умным во все времена и тем мне нравился.»

Воспев мне оду, Матвей направился в свою каморку, больше не делая попыток проявить гостеприимство, и оставляя нас с Гошкой решать свою судьбу самостоятельно.

«Ты чего это, Гурий? — потерянно прошептал Гошка, — мы же только для того и вернулись сюда, чтобы образумить этого негодяя, а выходит, ты мне врал?»

Я коротко усмехнулся, наблюдая, как вытягивается Гошкина физиономия.

«Выходит, врал, Гошка, — покаянно признался я, — у нас нет выбора, ты видел сам. Лучше подумай, где нам перекантоваться в этом призрачном мире, пока не представиться возможность вернуться обратно.»

«Ты уверен, что нам будет, куда возвращаться, Гурий? — пробормотал разочарованный Волков и длинно сплюнул в траву. — а что касается местного пристанища, ночуй, где хочешь, Гурий.»

Ночевать в призрачном мире было откровенно неуютно, зная о потусторонних обитателях и их возможностях видеть сквозь стены. К тому же местные пейзажи не были украшены подходящими строениями в виде заброшек и открытых подвалов. Гошка, выбрав между собственными принципами и здравым смыслом, остался со мной, но всем своим видом при каждом удобном случае демонстрировал мне свое полное презрение. Я не винил его за это, по сути предав во второй раз, и старался по возможности сглаживать углы.

«Гоша, — разумно начинал я просветительскую беседу, — в том мире, который мы с тобой добровольно покинули, не осталось ничего, что могло бы позвать нас обратно. Наши друзья похоронили нас и давно забыли о нашем существовании, а то, что сейчас твориться в пределах той реальности, вряд ли вызывает много восторгов. Смирись, Гоша, я думаю, замена достойна.»

Волков молчал и на все мои попытки завести с ним дружескую беседу, только злобно огрызался.

Мы несколько дней обитали в некоем подобие подвала, похожего на тот, где мы провели с ним первую совместную ночь в этом мире. Штопаные уродцы никогда не тревожили нас своим вниманием, вероятно потому, что не получали на то особых распоряжений. Теперь я точно знал, кто руководит их перемещениями и был совершенно спокоен за свое благополучие. Матвей изредка звал меня в свои лаборатории, демонстрируя мастерство и постепенно обучая процессу, а Гошка таскался со мной за компанию, не зная, чем занять себя. Матвей снабжал нас какими-то суррогатами, способными поддержать в нас физическую бодрость и страшно гордился своим новым учеником.

Однажды великий и ужасный позвал меня на очередную операцию, доверительно поведав мне о начале нового этапа.

«Совсем скоро мы вернемся с тобой к привычной жизни, — заявил мне Матвей, довольно потирая руки, — ты только представь, целый мир идиотов, выполняющих несложные функции и преклоняющихся перед могуществом сильных! О таком я только мечтал в юности, когда богатенькие красавчики свысока поглядывали на серых и невзрачных, заставляя тех исполнять маленькие услуги.»

Я хотел было напомнить Матвею, что тот сам первый лез со своими этими маленькими услугами, желая обрести почет и уважение, а обретая только презрение и снисходительные усмешки, но решил не портить отношения с великим мира сего. Пока мы шли до лаборатории, я невзначай поинтересовался у Матвея, помнит ли он алгоритм возвращения в большой мир, на что тот только презрительно фыркнул.

«Разумеется, для этого требуется немного. Дурак Антон наверняка растрепал тебе об этом способе, но я не в обиде, ты достоин знать мои секреты, Гурий!»

С этими словами Матвей вытянул из кармана прозрачный пузырек и покрутил его перед моим носом, с удовлетворением замечая на моем лице гримасу почтения.

«Ловко, — пробормотал я в замешательстве, — нет, приятель, серьезно, я восхищен!»

Гошка только фыркнул, но в этот раз промолчал.

То, что Матвей называл заключительным этапом, включало в себя очередное обновление очередных особей. Теперь мне уже были знакомы шаги по сути несложного процесса. Самым сложным можно было назвать подготовку болванки под закачивание программы. Этой подготовкой я занимался пять лет назад по настойчивой просьбе круглого типа, поэтому ничего нового для себя в том не находил. Потом болванка уходила на доработку по окончательному уничтожению программы, а ей на смену приходила готовая, выдержанная и полностью пустая, которую мы наполняли упрощенным вариантом. Гошка вызывающе подпирал стены на протяжении всей нашей деятельности и не желал иметь с нами ничего общего. Когда все было готово, Матвей нажал на стену, вызывая к жизни монитор и сделал мне знак к началу работы. Я согласно кивнул, выражая полную готовность, проверил содержимое бетонного ящика, после чего ловко скрутил внушительную тушу Матвея, укладывая того на металлический стол и запуская программу скачивания. Пока его данные заливались в информационную базу, психиатр только вращал глазами, не в силах произнести ни звука. Когда процесс был завершен, я привычными движениями избавил великого властителя от его надоевшей рожи, превращая того в готовый шаблон, и по окончании процедуры, выставил его вон, заменяя его непрезентабельную тушку на готовый образец. Выбрав из всех имеющихся жизненных программ наиболее примитивную, я залил в нее данные о внешних параметрах и запустил устройство. Несчастный Гошка, наконец-то разгадав мой хитрый план, только хлопал глазами, силясь осознать увиденное. Пока пустая болванка наполнялась, Волков, обретя вербальные способности, глухо пробормотал:

«Неужели нельзя было сказать сразу, Гурий? Чего ты дурака валял столько времени? Я уже начал тебя ненавидеть так-то.»

«Не мог, — отозвался я, не отводя глаз от проявляющейся знакомой рожи на штопанной заготовке, — ты не сумел бы так искренне демонстрировать мне свое фи, зная мой замысел. Но для начала я должен был научиться всему этому без помех, а для такого надутого закомплексованного дурня нет ничего слаще, как сказанные несколько восхищенных эпитетов в адрес его гениальности.»

Пока я озвучивал Гошке очевидные вещи, процесс обновления завершился и перед нами предстал психиатр Матвей с придурковатым видом и полной отрешенностью во взгляде. Это было то, к чему я стремился, это был так сказать, первый этап моего эксперимента. Я искренне надеялся, что он удался, и безумец оставит теперь свои идеи навсегда.

Я был уверен, что вся эта лаборатория была порождением безумного Матвея, и что где-то еще существует настоящая информационная база, содержащая подлинные данные. Поэтому я без затей выдернул мигающий экран из стены и со всех ног бросился прочь от страшного мортуария. Возможно позже, когда эйфория от удачно проведенного опыта немного поутихнет, я соображу, что в моих действиях большей частью присутствовало непродуманное желание поскорее покончить со всем этим. При всей расположенности безумца к моей любознательно-почтительной персоне, тот так и не сказал мне, откуда у него появилась эта суперсекретная информационная база, и почему ему с такой легкостью удавалось без потерь для себя вмешиваться в ход истории.

Покинув лаборатории, преодолев большую часть поля и очутившись на знакомой грунтовой дороге, мы с Гошкой наконец-то притормозили и уставились друг на друга.

«Что дальше? — немного вызывающе поинтересовался Волков, — отправляемся к таким же безумных согражданам или все же попытаемся найти способ вернуть им здравый смысл?»

Как это сделать я еще не придумал, поэтому принял решение вернуться обратно.

«Пока чудо-зелье не потеряло свои волшебные свойства, предлагаю покинуть потусторонний мир, — пробормотал я, вытягивая из кармана честно свистнутый у Матвея пузырек. — не думаю, что этот придурок оставил после себя грамотных последователей»

Гошка с почти научным интересом слушал мои доводы, но неожиданно его заинтересованная рожица приобрела весьма шокирующее выражение.

«Обернись, Гурий…» — прошипел он, глядя куда-то за мою спину.

Я послушно обернулся и негромко выругался. Со всех сторон к призрачному мортуарию стягивались местные обитатели. В сумраке их штопанные рожи выглядели угрожающе и источали ненависть. Я никогда не подумал бы, что в загробном мире существует столько особей. Они плавно окружали внушительные контуры древнего мортуария и текли внутрь, наполняя собой все полезное пространство. Гошка только молча хлопал глазищами, не в силах подобрать определения увиденному. Наконец в его голове родилась весьма здравая идея и он прошептал мне одними губами:

«Бежим, Гурий, ради всего святого. Мне почему-то эти придурки больше не кажутся такими уж безобидными»

Я был склонен согласиться с предложением и наудачу отхлебнул из волшебного пузырька, протягивая остатки Волкову. Я не имел ни малейшего представления, как вообще работает этот состав, Антон не рассказал нам обо всех его полезных свойствах и теперь нам предстояло выяснить их опытным путем. Безглазые тем временем, заполнив собой площадки и ступени, продолжали наводнять прилегающую территорию, превращая ее в несметное колышущееся море. Уродцы не произносили при этом ни единого звука, но в каждом их жесте читалась злоба. Гошка нетерпеливо подергал меня за руку, приглашая к более решительным действиям, но я мог только завороженно пялится на коричневую толпу. Не обнаружив в стенах лаборатории своего предводителя, штопанные плавно вытекли обратно и направили свои стопы в нашу сторону. Мое оцепенение прошло, и я опрометью бросился куда глядят глаза. Волшебное снадобье не торопилось являть свои свойства, удерживая нас в призрачном мире, и становилось все очевиднее, что пройдоха Матвей наврал нам напоследок. Гошка нырнул куда-то в сторону, увлекая меня за собой, и втолкнул меня в то самое здание, что стало нашей точкой прибытия в последнем перемещении.

«Гурий, если оно нам не поможет, то моя фантазия решительно отказывается предположить, что сделают с нами штопанные уродцы, — как-то безразлично поведал мне Гошка, рассматривая коричневую братию, уверенно приближающуюся к полуразрушенным стенам. — прощай, на всякий случай, Гурий, возможно таким красавцем я вижу тебя последний раз.»

Я потерянно оглянулся, оценивая шансы, и тоже на всякий случай попрощался с верным Гошей. после чего шагнул в темноту.