Обезличенные (СИ)

Глава 8

Глава 40.

За время моего отсутствия мой домик подвергся таким же смелым набегам, каким подвергалось множество других заброшенных участков. Гошка с видимым интересом протиснулся в разоренное пространство моей хибарки и изумленно присвистнул.

«Да тут у вас целое богатство! — непосредственно воскликнул он, вытаскивая из-за дверного проема уцелевший мешок с крупой. — я весь последний месяц питался теми отбросами, что предлагают эти продовольственные ларьки. Мне интересно, кто-нибудь еще, кроме нас, реально видит то, что происходит вокруг?»

Гошкины слова напомнили мне выступления Зямы, и его отчаянный порыв покончить с произволом силовыми методами. Нынче на дачах стояла тишина, а признаков Зяминой бунтарской компании не обнаруживалось. Моя бытовая утварь волшебным образом растворилась в неизвестности, и нам нужен был новый набег. Волков очень изменился за время нашей разлуки, сменив образ неотесанного грубияна на скромного тихого парня, робко взирающего на мир.

«Как ты жил все это время? — вырвалось у меня прежде, чем я успел обдумать вопрос, — чем занимался и как попался на удочку стражам безопасности?»

«Да как? — задумчиво проговорил приятель, — первый зимний месяц просидел в квартире, не желая пересекаться с откровенно тухлыми согражданами, ну а как харчи закончились, отправился на поиски работы. Оказалось, что пока сидел дома, в городе ввели новые правила, требующие замену документов, да и работу стало не найти. Устроился сортировщиком, с утилизированных граждан стаскивал шмотки и сдавал в торговые точки. Жуть жуткая, ну да жить как-то надо. Я все ждал, что вы меня как-нибудь навестите, сосед рассказал мне, что видел вас, и письмо мое вы получили. А после услышал, что вы стали почти во главе этой организации. Вот только не организация это, а бандиты и убийцы. Ну и ждать перестал, кому я интересен? А спустя пару месяцев меня на улице выловили и в комендатуру притащили. Просто поставили перед фактом, что отныне я нарушитель и враг общества. Так и сказали, серьезно. Ну а дальше на разговор с вами направили. Вот только для чего они, эти разговоры, до сих пор понять не могу. Может, вы объясните?»

Я слушал Гошку и ловил себя на мысли, что, если бы не случайная встреча с Эммой, я вполне бы мог оказаться на месте Волкова, что все решает случай, но это понимание не принесло мне радости.

«Не кисни, дружище, — наигранно бодро проговорил я, — пойдем, отыщем кастрюлю и наварим каши, а то осточертело питаться трухлявыми печеньками и вонючими сардельками.»

С этими ободряющими словами я решительно направился к выходу, увлекая за собой Гошку. Мародерство давно уже не рассматривалось мною, как вид нарушения УК. Я резво пересек большую часть территории, планомерно продвигаясь к самым отдаленным участкам. Гошка скептически хмыкал, наблюдая за моими отточенными движениями.

«Вот уж не думал, что скромный доктор однажды примется за воровство, — усмехнулся Волков, — и будет это делать с врожденным изяществом.»

Новая Гошкина манера излагать мысли немного пугала, рождая совсем недавние сюжеты, но проницательный дальнобойщик-сортировщик, уловив мои тревоги, весело засмеялся.

«Я книжки читал весь месяц, — признался он, — увлекательное занятие, Гурий. Могло бы вам помочь в деле бесед с нарушителями, а то, признаться, слог у вас, не очень»

Я только хмыкнул, слушая недавнего быдловатого мужлана, при этом ловко отжимая хитрые замки в погоне за целыми кастрюлями. Наконец, желанная добыча оказалась у меня в руках, я вылез на улицу и весело направился обратно в предвкушении горячего ужина.

Когда до нашей клетушки оставались считанные шаги, Волков цепко ухватил меня за руку и рванул на себя.

«Слышите? — прошептал он, толкая меня в тень, — в вашем домике гости. Может, переждем где-нибудь еще?»

Я был готов согласиться с Волковым, но мне было все-таки интересно, кого принесло ко мне в столь неурочный час.

«Пять секунд, Гоша, — прошипел я, — я хочу быть уверен.»

Доказательства очевидного не заставили себя ждать. Даже раньше, чем через пять секунд на пороге появился громоподобный детина с весьма запоминающейся внешностью. Ну если не принимать в расчет обязательный пестрый платок, намотанный на рожу. Он покрутил башкой, прислушиваясь к тишине, и шагнул в темноту. Я не был уверен в поисковых суперспособностях оболваненных уродцев, поэтому со всех ног рванул вдоль темных дачных улиц. Гошка помчался следом, стараясь не отставать от меня ни на шаг. Громила не стал гнаться за нами, но его всесторонняя осведомленность пугала и настораживала. Я никому не говорил своих координат, не оставлял никаких документов, мое появление в кресле психолога выглядело случайным и в целом не вызывало ничего значимого. Однако мной все же заинтересовались, и мне было любопытно знать, с какой целью.

Оставаться на территории дач становилось опасным. Не стоило все же забывать, что своим вопиющем поступком я грубо попрал новые законы тухлого общества, поэтому я без раздумий рванул за околицу. Там, за границами товарищества, расстилалось ровное, как стол, поле, по причине летнего времени покрытое невысокой зелененькой травкой.

«Что дальше, Гурий?» — расслышал я тихий и неуверенный голос своего спутника. За все то время, что я был знаком с Гошкой, этот непостижимый человек подвергался изменениям трижды, но последний, третий вариант казался мне наиболее пугающим. Я охотно бы послушал его гневные настойчивые реплики, требующие немедленного объяснения ситуации, ну или на крайний случай, пафосные рассуждения о прекрасном. Только бы не видеть перед собой забитое испуганное существо, обреченное на численную коррекцию.

В паре десятков километров от дач располагалось небольшое поселение, считавшееся в прежние времена почти пригородом, но это было единственное место, наиболее доступное нам прямо сейчас. Я искренне надеялся, что нововведения еще не охватили сонную деревушку, и решительно направился через поле.

Поселение имело название Борщовка, включало в себя полтора десятка разного рода строений и идеально подходило для временного пребывания. На его пустых улицах нам не попалось никого, кто мог бы считаться местным жителем, но и впечатления полностью необитаемого поселение не производило. Побродив по изрытым грунтовым дорогам, мы набрели на единственное девятиэтажное здание с распахнутыми настежь дверями.

«Можно пересидеть на чердаке, — неуверенно предложил Георгий, с опаской косясь по сторонам, — в таких домах при хороших временах можно было прожить неделю на крыше, прежде, чем на тебя кто-нибудь обратит внимание»

Я подивился осведомленности бывшего интернатского воспитанника в вопросах бродяжничества и согласно направился к ближайшему подъезду.

Чердак и в самом деле оказался доступен любому желающему провести незабываемые часы в пыли, паутине и наваленных горой залежах бытового мусора. Через мутное окошко открывался чарующий вид на притихшую Борщовку, утонувшую в первых вечерних сумерках.

«Вот знаешь, Гурий, — задумчиво озвучился Гошка через час молчаливого бдения, — в чем заключается самый настоящий страх? Я раньше думал, что страшнее всего неизвестность, но, как оказалось, это не так.»

Я никогда не задумывался над столь глубокими материями, поэтому сейчас просто неопределенно и многозначительно хмыкнул, изображая из себя мудрого гуру. Волков некоторое время молчал, очевидно придумывая новую фразу, пока наконец, не разродился долгой тирадой, грустной и излишне сокровенной.

«Меня однажды в интернате побили, — озвучил он банальные факты, — ни за что. За то, что никак не мог влиться в местное общество. Я был самым тощим и невзрачным в классе, не умел строить отношения с одноклассниками, грубил и огрызался, словом, меня не слишком-то любили. Но не трогали, до поры до времени, просто игнорировали, не желая связываться. Пока к нам в группу не перевелся некий тип, страстно желающий стать лидером и грозой вселенной. Постепенно он достиг цели, но тут на его пути возник я, не желающий плясать под его дудку. Он бил меня смертным боем, стремясь самоутвердиться и доказать правоту. И доказал, когда к нему присоединились остальные. Я тогда неделю валялся в корпусе, приходя в себя и мечтая о том, что однажды я завершу свое земное бытие, и там, за гранью, меня встретит некто большой и добрый, он будет рассказывать мне сказки и угощать печеньем. Не то, чтобы я так уж желал приблизить свои сроки, но в течение жизни подобные мечты одолевали меня все чаще.»

Георгий рассказывал мне истории из жизни, не отводя глаз от стремительно темнеющего окошка. Я понял его мысль и всецело поддерживал ее. Я тоже видел ту сторону реальности, и она мне отчаянно не понравилась.

«Так вот, Гурий, — завершил Волков главную мысль, — страшнее всего понимание того, что тебе слишком много известно и что эту данность ты не можешь изменить. Я иногда завидую тем болванам, что бродят сейчас по городам. Они счастливы тем, что имеют.»

После чего Волков свернулся в немыслимый ком и сладко засопел, не дожидаясь моих ответных реплик.

Глава 41.

Мои расчеты на полную неосведомленность тихой Борщовки в нововведениях были разрушены следующем утром, когда я рискнул выползти с пыльного чердака на разведку.

Первое мероприятие, скрасившее досуг борщовцам, оказалась раздача просроченного продовольствия, проходившая прямо напротив нашего временного пристанища. Возле одинокой будки толпился народ, сохраняя при этом равнодушное безликое молчание. Суровый страж харчей механически заученными движениями рассовывал в руки очередным клиентам разноцветные коробки, не интересуясь пожеланиями и предпочтениями, и тут же выпроваживал прочь. Коробки были разные, наполненные сгнившей колбасой, тортиками, творогом, слипшимися пельменями и прочим ассортиментом, еще остававшимся в свободном доступе. У меня было не истрачено несколько отметок в документе, без проблем позволяющих мне приобщиться к процессу, однако вдохнув удушающую вонь, источаемую продуктовым изобилием, я решил отказаться от задумки. К тому же лезть на глаза стражам порядка никак не входило в мои ближайшие планы. Я незаметно развернулся и скрылся за углом, понимая, что исследование местности можно считать завершенным.

По пути на чердак я мельком рассмотрел разномастные квартирные двери просто из праздного любопытства, уверенный в абсолютном отсутствии интереса жильцов к посторонним гражданам. Вдруг за одной из них отчетливо расслышались приглушенные голоса, выражающие вполне определенные эмоции. За последние месяцы я отвык от подобного рода интонаций и невольно остановился, прислушиваясь. Голоса стали громче, эмоции ярче, через минуту на площадке распахнулась одна из дверей, и на меня настороженно уставилась раскрасневшаяся физиономия.

«Врача не видел?» — неразборчиво пробормотала она и тут же скрылась обратно, плотно захлопнув дверь.

События, украсившие мою жизнь несколько дней назад, заставили меня метнуться наверх и раствориться в тишине парадного, поскольку уж больно затейливо прозвучал вопрос от неизвестной. Уже влезая в приоткрытый люк и обдирая себе бока о выдранные доски, до меня дошел истинный смысл послания. Медицинская помощь отсутствовала на законодательном уровне, но это не означало, что граждане перестали в ней нуждаться. Немного отдышавшись и обдумав услышанное, я спрыгнул обратно и резво потрусил вниз.

На мой вежливый стук дверь приоткрылась снова, и в этот раз осторожная хозяйка все же добавила немного конкретики. Как выяснилось из ее обрывистого шепота, за обращение к традиционной медицине новой властью предписывались жесткие штрафы, и очевидно, не желая им подвергнуться, хозяйка принялась убеждать меня в слуховых галлюцинациях.

«Ты кто такой и чего бродишь неурочно?» — на всякий случай завершила она свое сумбурное повествование.

Я осмелел настолько, что решил признаться испуганной гражданке в принадлежности к проклятому племени и уточнил причину тревоги.

«Я оставлю вашу беду в тайне, — негромко заверил я, — и даже, возможно, смогу дать дельный совет. Если вы расскажете мне, в чем все же проблема.»

Гражданка изобразила на румяной роже муки противоречий и наконец, пропустила меня внутрь тесно заставленной прихожей. На меня пахнуло затхлым сладковатым душком, пугающе напомнившим мне события прошлой осени, но проявляя воспитание, я только аккуратно обтер подошвы и прошел за хозяйкой. В такой же захламленной комнате на старом выцветшем кресле испуганно пялилась на гостя невысокая полноватая дамочка. Она не выглядела больной, и в целом ее решительно настроенная поза говорила о небывалой энергии. Но оказалось, что помощь требовалась именно ей.

«Вот посмотрите, доктор, — все так же шепотом обратилась ко мне хозяйка, это что же?»

Моя возможная пациентка довольно бодро поднялась, демонстрируя свою плотную коренастую фигурку, и смело уставилась на мое лицо. Я не назвал бы барышню сказочно красивой, но она могла бы считаться вполне миловидной, если бы не стекший вниз подбородок. Со стороны казалось, что ей под кожу закачали некоторое количество воды, и теперь она вынуждена таскать этот балласт, закрывая им шею и большую часть грудной клетки. Очевидно, та, что вызвала меня с лестницы, была ее матерью и теперь вовсю строила предположения относительно странного недуга.

«Может, это от той еды, что раздается сейчас в этих магазинах? — вполне разумно озвучила она наиболее щадящую версию, — жрем всякую гадость, а потом вот на тебе!»

Дамочка заметно отличалась от большинства граждан своей неповторимой манерой слишком эмоционально излагать мысли. То, что я видел сейчас, пугающе напомнило мне преображение потусторонних обитателей, но я, понятно, не стал делиться с заполошной хозяйкой своими выводами.

«Когда вы в последний раз покидали дом? — вместо этого поинтересовался я и вызвал на лице барышни странную гримасу. Ее матушка тут же принялась пересказывать мне примерный график их перемещений, но мне хотелось знать, когда именно девушка уезжала из квартиры на неделю или чуть дольше. Хозяйка резко осеклась, настороженно уставившись на меня.

«Откуда вы это знаете, доктор? — подозрительно проговорила она, для убедительности склоняя набок голову. — вы что же, следили за ней? И вообще, что-то непохоже, чтобы вы имели соответствующее образование!»

Как выяснилось значительно позже, барышня и правда в начале прошлого месяца уезжала к родне на юг, но по причине полного отсутствия связи и любых других средств сообщения, мать только верила ей на слово. На протяжении нашей, так называемой консультации сама пациентка не произнесла ни слова, с видимым интересом рассматривая непрошенного гостя. Когда прием закончился, так толком и не принеся ощутимой пользы, я протиснулся обратно к двери и с ужасно важным видом произнес:

«Возможно, вы правы, мадам, все дело в той химии, которой изначально были напичканы продукты. Сейчас, подвергшись неправильному хранению, они дали реакцию на организм. Думаю, что скоро власти сами поймут неправомерность действий и наладят производство нормальной еды»

Хозяйка согласно закивала, слыша в моих словах собственные суждения, и с почетом проводила меня к лестнице.

«Вы уж не выдавайте нас, — напоследок пробормотала она, закрывая за мной дверь, — штрафы-то нынче немалые, а сил сортировать этот ужас у меня уж не осталось.»

Последние слова были произнесены без тени осуждения или порицания, и я снова подумал о всеобщем оболванивании.

Мои выводы, рожденные воспоминаниями, могли быть ошибочными, а девушка просто страдала особой формой гормональных расстройств. Так я внушал себе, не желая культивировать разрастающуюся панику, пока позади не зазвучали торопливые шаги.

«Подождите, — странным звенящим голосом окликнула меня моя недавняя пациентка, — почему вы спросили про отъезд?»

Я резко замер от внезапности вопроса, но больше всего меня поразило само его звучание. Я обернулся и уткнулся глазами в комично колышащееся жабо, остановившееся в шаге от меня.

«Я подумал, что вы подхватили какую-нибудь заразу в поездке», — ляпнул я первое, что пришло в голову, однако девушка только покачала головой.

«Мне целыми днями мать талдычит о необходимости устроиться на работу, сортировать ношеные тряпки и говорит, что это очень почетный и уважаемый труд. — с видимым сожалением произнесла девушка, не отводя от меня мутного взгляда, — грозиться из дома выгнать, если к труду не приобщусь. А мне все это кажется омерзительным. Только вы ей это не говорите, а то и правда угрозу исполнит. А что касается поездки той, то я и вовсе не знаю, что про то подумать. Я, когда вернулась, была уверена, что и в самом деле к родне моталась, но вот теперь сомневаться начала, после вашего вопроса. Мне кажется, что и не было никакого путешествия, и что оно мне просто приснилось. Чудное чувство…»

«Приснилось? — переспросил я, — что значит, приснилось?»

Девушка резко и звонко рассмеялась, примеряя игриво кокетливое выражение на оплывшую физиономию.

«Что же тут непонятного? — прозвенела она, — вы прямо как моя знакомая, спрашиваете всякую ерунду. Она тоже все последнее время интересуется, как в закрытые упаковки попадают шоколадные конфеты. А приснилось, это значит картинку увидела, но только с закрытыми глазами. Неужели непонятно?»

Мне было понятно только одно, барышня мало чем отличалась от всех остальных, и мои вопросы так и останутся без ответа.

«Как вас зовут, доктор? — продолжала светский треп неотвязная собеседница, — это некрасиво, общаться, не зная имени. Меня зовут Эвелина, мне ужасно не нравится это имя, но ничего не поделаешь.»

Я не испытывал большого желания знакомится с невнятной Эвелиной, мне вполне хватало общения с Эммой и ей подобными, и я наугад снова назвался вымышленным именем, при этом напомнив новой знакомой о своей невероятной занятости. Эвелина горестно вздохнула, картинно взмахнув толстыми руками, и неуклюже потопала обратно в квартиру.

Глава 42.

«Гошка, — глухо пробормотал я, вернувшись наконец на чердак, — плохие новости. Негодяй Матвей возобновил свою деятельность, либо изобрел наземный способ влиять на человеческие мозги.»

Я коротко пересказал Волкову наш разговор с негаданными соседями и вызвал на Гошкиной роже нечитаемую гримасу.

«Я не стал бы прислушиваться к словам обновленной, — прокомментировал он непривычно неуверенно и едва слышно, — я предлагаю больше не отсвечивать, Гурий Трофимович. И еще. Я никогда не считал себя трусом, да и еще год назад любой мог бы подтвердить мои слова, но сейчас мне откровенно страшно. Представьте, когда закончатся эти гнилые запасы, новая сумасшедшая власть придумает другой способ пропитания, и я не уверен, что он мне понравится.»

Волков пророком не был, но его слова почти сбылись спустя невероятно короткое время. Каждое утро мы с Гошей начинали с долгого и непродуктивного сидения возле тусклого окошка, расположенного под самым потолком. Других занятий не находилось, поскольку на улицу выбираться желания не было, а что нам делать еще, мы не знали. Иногда ко мне забредали мысли о неминуемой деградации, и я отчаянно принимался декламировать наизусть выдержки из медицинских учебников, чем немало развлекал совершенно растерянного приятеля.

«Вы столько всего знаете, Гурий Трофимович, — завистливо тянул Гошка, слушая мои выступления, — когда мне предлагали поступать учиться, я до последнего отбрыкивался, искренне считая, что все эти ученые премудрости мне никогда не пригодятся. Вот сейчас я жалею, что кроме водительского удостоверения, не имею никаких доказательств наличия интеллекта. Правда еще в детстве бабка научила меня гадать на картах. Согласитесь, полезное умение?»

Я негромко рассмеялся и пообещал раздобыть Волкову колоду карт, чтобы тот чувствовал себя полезным.

«Заодно и узнаем, что нас ждет в будущем,» — подбодрил я своего соседа и тут же расслышал невнятный шорох возле нашей импровизированной двери.

«Кто это? — прошептал Гоша, разом становясь серьезным, — вы кого-нибудь ждете?»

Нашими гостями оказалась все та же соседка Эвелина, неизвестно как вычислившая мое скромное жилище.

Нисколько не смущаясь присутствия нового лица, Эвелина гордо объявила мне, что обманывать не хорошо, и что за это мне уготован отдельный котел в аду. На последнее заявление Гошка неудержимо заржал, а я потребовал объяснений.

«Вы говорили, что вас зовут Троша, а вы Гурий Трофимович, — обличительно прозвенела гостья, наклоняя оплывшую рожу вбок, — а еще я устроилась на работу, поскольку труд — это почетно и уважаемо!»

Я хотел было добавить, что труд облагораживает, но покосившись на Волкова, благоразумно промолчал. Эвелина без приглашения уселась на сваленные в кучу доски и принялась перечислять нам свои новые обязанности, от усердия загибая пухлые пальчики. С момента нашей последней встречи соседка не изменилась ни на дюйм, все так же демонстрируя моему врачебному взору стянутую к низу физиономию.

«С нами работает первый заместитель Главного, — равнодушно пробормотала посетительница, — он постоянно повторяет про какие-то поощрения и порицания.»

Заявленная новость всколыхнула во мне массу нелицеприятных воспоминаний, которые я постарался не транслировать на роже. Возможно со временем я смогу без страха перемещаться по улицам, не опасаясь репрессий, мелькнула отчаянная мысль и тут же пропала, сраженная следующими сообщениями.

«Он страшный урод и совсем не похож на вас, Гурий Трофимович. И хоть имя у него более красивое и звучное, чем ваше, все равно при его появлении становиться жутко. — поделилась с нами недалекая Эвелина, — а еще он очень злой.»

«И как же его зовут?» — без особого интереса проговорил я.

Наша гостья наморщила и без того устрашающую физиономию и со вздохом произнесла:

«Я не помню, Гурий Трофимович, но ваше имя запомню обязательно, — с готовностью пообещала она, — и даже запишу. Вы добрый и справедливый, не то, что этот урод. Я скажу про вас Главному, и пусть он больше не требует равняться на жуткого урода!»

Решение барышни мне очень не понравилось, и я вложил все красноречие, на которое был способен, убеждая Эвелину не прибегать к таким крайностям.

«Не стоит, милая, — холодея от нехороших предчувствий, посоветовал я, — он станет еще более злым, если услышит про меня. пообещай, что ни словом не упомянешь обо мне?»

Однако Эвелина уже приняла твердое решение и весело соскальзывала на лестницу, покидая наше озадаченное общество.

«Нужно уходить, Гурий, — вполголоса заявил Волков, — она ненормальная, как, впрочем, и злой Главный и остальные граждане. Не стоит дразнить удачу, найдем себе пристанище.»

Решение было здравым, однако воплотить его в жизнь мы не успели.

Утро нового дня встретило нас шумными выкриками, доносившимися с улицы. С заметным интересом я высунулся в окошко и с изумлением увидел, как вчерашние отрешенные граждане целеустремленно громили свою недавнюю кормушку. Их движения были такими же заторможенным, однако в них виделась явная озлобленность. Суровый громила, неизменно появлявшийся каждое утро в дверях заведения, тоже был там, однако не делал ничего, что могло бы остановить бесчинствующую толпу. За очень короткий срок граждане разобрали по кирпичу всю конструкцию и двинулись дальше, переключая свое внимание на другие постройки. Появляться им на глаза граничило с явным безумием, и мы приняли решение переждать бунт в относительной безопасности.

Борщовцы, расправившись за день с большей частью весьма внушительных строений, направились покорять новые горизонты, предоставив нам возможность тоже покинуть неспокойную деревушку.

Гошка, обладающий поистине звериным чутьем в вопросах бродячей жизни, предложил нам двинуться к окраинам, минуя центральные районы города.

«Думаю, что на центральных улицах мы встретим похожие картины, Гурий Трофимович, — со знанием дела заявил он, — харчи кончились, а народ требует продолжение банкета. Я предвидел что-то подобное»

Происходящее в городе ничем не отличалось от событий в Борщовке. Суперлюди, как представители высшей расы, собравшись небольшими группами, планомерно уничтожали все, что попадалось им на пути. Они по-прежнему выглядели отрешенными и равнодушными, но тем страшнее казалась открывающаяся картина.

«Как думаете, — вполголоса пробормотал Волков, останавливаясь в замешательстве перед очередной толпой, — именно об этом мечтал Матвей, проводя свои эксперименты? Не уверен, что то, что сейчас творят эти безмозглые проходимцы, демонстрирует высший уровень эволюции.»

Под шаловливыми ручонками обывателей рушились ограждения, вырывались с корнем небольшие кустарники, переворачивались скамейки, а высшим пилотажем, очевидно, считалось разрушить наиболее весомое здание из кирпича и бетона. Представители силовых ведомств и отряды борцов с нарушителями бродили среди разбушевавшихся граждан, не предпринимая ничего.

Когда мимо нас прошествовала воинственно настроенная группа, на меня пахнуло знакомой вонью, а в глаза бросилось явное мимическое изменение.

«Вы видели? — взвизгнул Гошка, озвучивая замеченные мной пугающие факты, — они стали похожи на штопаных уродов, только еще с глазами и всем остальным!»

Суперлюди уже успели разнести половину того, что еще совсем недавно украшало собой улицы и проспекты. На земле валялись смятые нечеловеческой силой обломки городских остановок, торговых павильонов, асфальт был усыпан битым стеклом. Вся эта вакханалия проводилась без лозунгов и воззваний, тупорылые обыватели не выдвигали требований, не ратовали за что-то там общественно важное. Они рушили и громили, и получали от этого неземное удовольствие. Или ничего не получали. Я не мог до конца объяснить мотивы их бесполезных деяний. Стоящий в шаге от меня Гошка коротко взвизгнул и шмякнулся мне под ноги, сраженный обломком металлической трубы, прицельно брошенной ему в голову.

«Уходим, Гоша, — пробормотал я, поднимая поверженного приятеля, — нам тут не рады. Вот только где нам отыскать более безопасное место, того не скажу»

Безопасным местом оказался дом, почти не тронутый разрушительной силой безмозглых. Мы влетели в открытые двери, и только взобравшись по широким ступенькам на четвертый этаж, сообразили, что уже навещали эту локацию.

«Это квартира Матвея? — полуутвердительно проговорил Волков, едва переводя дыхание и стряхивая набегающую на глаза кровь, — вот удача! Может, навестим идиота?»

Идея показалась мне здравой, но что-то подсказывало мне, что свидание не состоится по причине отсутствия хозяина. На деле так и случилось. Его квартира выглядела почти так же, какой я запомнил ее после своего последнего визита. Пол был истоптан грязными башмаками и завален разорванными книжками, среди которых попадались весьма любопытные по содержанию. Внезапная любовь к знаниям заставила Волкова замереть на месте, откопав какую-то книжонку.

«Посмотрите, как любопытно, — протянул мне находку неожиданный книголюб, — вот уж не знаю, может вы объясните, что это такое?»

Книжка несла невероятно нужную информацию, рассказывая, как правильно ставить паруса и управлять яхтой в полный штиль, и это никак не могло нам посодействовать в деле предотвращения массовых беспорядков на улицах. О чем я раздраженно поведал горе-читателю.

«Я говорю не о содержании, — буркнул Волков, продолжая тянуть ко мне раскрытые странички, — посмотрите на полях.»

Присмотревшись, я заметил нарисованные от руки линии и символы, отдаленно напомнившие мне руническое письмо. Однако я был бесконечно далек от подобных увлечений и ничего объяснить не смог. Гошка разочарованно вздохнул и снова уткнулся в непонятные росчерки. Это занятие увлекло его настолько, что помешало заметить появление нового лица в нашей компании.

Правда лицом то, что маячило в дверях, назвать было можно с большой натяжкой. Это было полностью стекшая вниз сероватая субстанция, напомнившая мне о перебродившем тесте.

«Ну надо же! — продребезжало лицо, и я наконец-то узнал свою недавнюю соседку-пациентку, волшебным образом переместившуюся из Борщовки на центральные улицы Питера. — Что вы здесь делаете, Гурий Трофимович?»

«А что здесь делаешь ты, Эвелина?» — едва скрывая отвращение, пробормотал я, все еще помня о воспитании. На этот простой вопрос девушка ответила не сразу, да и вовсе не ответила, тупо уставившись в пространство. Наконец, в ее мозгах что-то щелкнуло, и она заговорила, странно модулируя голосом.

«Я не знаю, как попала сюда, — отрешенно и тягуче проговорила она, — просто пришла. Мне нужно идти, прощайте, Гурий Трофимович!»

Ее голос звучал почти без оттенков, а в интонации отсутствовало любое наполнение, однако добравшись до произнесения моего имени, Эвелина внесла в голос небольшие изменения, ее пухлые руки странно изогнулись и в мгновение ока уже крепко охватывали мою шею. От ее липких пальцев шел знакомый смрад, а кожа на ладонях казалась мокрой. Эвелина сдавливала мою шею, продолжая равнодушно пялиться на меня. Я оттолкнул навязчивую дамочку, пытаясь расцепить ее руки и не желая наносить хрупкой барышне серьезных увечий. Мой невоспитанный друг Гошка оказался более прагматичным и от души врезал прелестнице куда-то в челюсть. Удар получился не классический, скомканный и большого вреда не нанес, однако желаемого достиг. Эвелина отлепилась от меня, и потерянно уставилась перед собой.

«Мне пора, Гурий Трофимович,» — медленно повторила она как ни в чем не бывало и действительно направилась к двери.

Гошка только негромко выругался, незаметно обтирая кулак о штаны.

«Давно пора, — буркнул он, отмахиваясь от видения, — что это было, Гурий Трофимович? Какого черта тут оказалась эта ненормальная?»

И тут же озвучил свою собственную версию.

«Она настолько пленилась вашей неземной красотой, что решила прошлепать двадцать километров, чтобы выразить вам свою любовь, — насмешливо процедил он, исподлобья поглядывая в мою сторону, — будьте осторожны, Гурий, такие, как эта дамочка, способны на многое. Я это могу говорить с уверенностью, поскольку сам однажды оказался в подобной ситуации»

Ловелас Волков собрался поведать мне романтически-детективную историю, но вдруг осекся на полуслове, снова протягивая мне ту же книжонку.

«Смотрите, тут адрес,» — глухо пробормотал он и застыл, осмысливая увиденное.

Глава 43.

То, на что указывал мне Гоша, не могло считаться адресом в привычном понимании. Вместо названия улицы и номера дома перед нами пестрели кружки и линии, наводящие на мысль о скаутских играх.

«С чего ты взял, что это не очередная попытка вызвать сатану?» — с усмешкой поинтересовался я, рассматривая каракули. Волков презрительно скривился, на долю секунды возвращая себе облик прежнего везунчика-дальнобойщика, и со знанием дела поведал мне о способах составления секретных карт.

«Мы в интернате часто рисовали такие штуки,» — с гордостью поведал он, а я от души заржал.

«Гоша, — немного успокоившись, пробормотал я, — я спас тебя от обезличивания и обновления, ты не можешь искренне верить в этот бред. Давай, приятель, придумай детским рисункам другую трактовку!»

Новую версию Волков озвучить не успел, поскольку на лестнице снова послышались шаркающие шаги.

«Однако, скромняга психиатр к тридцати годам обрел чудовищную популярность», — промелькнула завистливая мысль и погнала меня вглубь квартиры. Неизменный Волков шмыгнул следом, замирая возле неглубокой ниши, неизвестно для каких целей выдолбленной в несущей стене. В этот раз гостями безудержного Матвея стали бравые парни в синих одеждах, выдающих в них государственных людей. Они втекли в разоренную комнату и застыли в нерешительности. Их внушительный рост и замотанные платками суровые рожи воскресили в памяти мою недолгую общественную деятельность и вынудили затаить дыхание. Не то, чтобы я был таким трусливым, я без труда справился бы с ними обоими, однако мне отчаянно не хотелось привлекать внимания и поэтому просто с интересом наблюдал за действиями пришельцев. Они для вида покопались в сваленных книжках и так же неторопливо и важно пошлепали обратно, проигнорировав чужое присутствие.

«Я думаю, любовь Борщовской нимфы тут играет второстепенную роль, — пробормотал я, когда визитеры скрылись в парадном, — они все что-то ищут в этих пенатах.»

Теперь пришла очередь Волкову ржать над моими версиями.

«Гурий Трофимович, — назидательно произнес он, гася в себе новую волну смеха, — вы рассказывали мне о своем искрометном детстве, проведенном на крышах гаражей, так неужели вам среди ваших смертельно опасных приключений ни разу не случалось чего-нибудь искать? Вы представляете себе этот процесс? Впрочем, люди перестали напоминать мне людей, к которым я привык, возможно вы правы.»

После чего снова превратился в забитого тревогами парня.

Оставаться в Матвеевой обители становилось опасно, и я предложил пойти куда-нибудь еще, не видя перед собой определенного маршрута. Гошка неторопливо потянулся за мной, не выпуская из рук прихваченную из квартиры книжку с адресом. Я давно махнул рукой на его развлечения, полагая, что подобное время провождение немного разбавит градус беспокойства.

«Смотрите, Гурий, — неожиданно толкнул меня в спину настойчивый исследователь, — эти стрелки указывают на пустырь. Видите, это изображение? Пустырь довольно внушительный и имеет огороженную территорию, на это указывают эти линии. А здесь обозначено некое маленькое строение, оно совсем крохотное, вот этот рисунок говорит о том.»

Я снисходительно посмеивался над весьма серьезными заявлениями упрямого везунчика, ощущая себя опекуном малолетнего дошкольника, вздумавшего поиграть в пиратов. Гошка настойчиво бубнил свои выводы, вещая мне о длинных насыпях и глубоких оврагах, проложенных на пути к секретной конуре. Я же не видел практического смысла в разгадывании этих ребусов, справедливо полагая, что свихнувшийся Матвей никогда не станет заниматься подобной ерундой. Последняя мысль, правда, заставила меня пересмотреть свои суждения, но в целом, я оставался при своих идеях.

Наше пребывание на городских улицах грозило нам вниманием со стороны дюжих охранников закона и порядка, однако за последнюю пару часов бесцельных блужданий никто из них не торопился записывать нас в ряды нарушителей. Возможно, все они были заняты другими задачами. То, что осталось от некогда красивого города, рождало во мне горькие сожаления и отчаяние от невозможности исправить ситуацию. В чем-то я понимал революционно настроенного Зяму, готового голыми руками крушить бандитскую власть. Но ни Зямы, ни собственно, власти обнаружить я не смог, сколько не пытался. Все, что открывалось моему взору, демонстрировало полный беспредел и анархию.

«Смотрите, Гурий Трофимович, — раздался негромкий голос моего малозаметного спутника, — неплохое место подхарчиться. Я, признаться, валюсь с ног без еды, пусть даже такой омерзительной.»

Гошка ткнул пальцем в относительно нетронутый продуктовый ларек с совершенно свободным доступом в святая святых. Ну, нетронутым он казался только на первый взгляд, пока мы не рассмотрели покореженные окна и откровенно выбитую дверь, вольготно разместившуюся в самом центре залитого чем-то пола. Корзины с продовольствием были ожидаемо перевернуты, а их довольно внушительное содержимое раскидано по всей территории павильона. Очевидно, погромы состоялись не только по причине завершившихся харчей, подумалось мне, и я решительно склонился над разоренным изобилием.

Гошка со всей проснувшейся хозяйственностью набивал карманы сухарями и чем-то еще, имеющим не слишком отталкивающий вид.

«Пойдемте, Гурий Трофимович, — почтительно коснувшись моего рукава попросил он, топорщась награбленными свертками. — пока не вернулись эти…»

Кого он имел ввиду, Волков не уточнял, но мне тоже одинаково не хотелось встречаться ни с горожанами, ни с представителями закона и порядка. Впрочем, сейчас все они выглядели одинаково.

Выскользнув на улицу, мы с Волковом пересекли проезжую часть, едва не загремев под обстрел из обломков арматуры, и благополучно оказались в одном из городских парков, ныне заросшем и заброшенном.

«Неплохое местечко для пикника, — с невеселой усмешкой бормотнул Волков, опускаясь прямо на вытоптанный газон. — присаживайтесь, Гурий, время перекусить.»

Во время обеда Гошка снова вернулся к своей книжонке, завороженно рассматривая корявую схему. Я не стал отвлекать его от бесполезного занятия, и, не придумав больше тем для бесед, схомячил большую часть припасов. Долгий переход, какая-никакая еда, наконец-то попавшая в мой желудок, а также непрерывное бормотание над раскрытой книжицей скаута-переростка упрямо клонили в сон, и даже уличный грохот был не в силах этому помешать.

«Я понял, Гурий! — вывел меня из дремотного состояния бодрый голос, — ну, точнее, думаю, что понял. Но ведь у нас все равно нет никаких планов на вечер, поэтому предлагаю проверить мою гипотезу!»

Выпалив столь заманчивую речевку, Гошка вскочил на ноги и протянул мне руку, помогая подняться.

Идея, так внезапно охватившая моего приятеля, вела нас тайными тропами мимо разрушенных и покореженных строений, минуя центральные улицы. На все мои вопросы Волков только многозначительно хмыкал и торопливо перебегал улицы, то и дело сверяясь с картой.

«Я вообще не уверен, что схема ведет нас к чему-то значимому, — бормотал он, бросая на меня робкие взгляды, — но надо же рискнуть, как вы думаете?»

Его почтительное ко мне обращение в совокупности с проявлением очередных граней его многослойного характера рождало лютое раздражение. Я едва сдерживался, чтобы не засветить неумеренному скромняге в дыню, возвращая его прежний, полюбившийся мне образ.

«Я думаю, что нужно перестать валять дурака, — в тон ему отозвался я, — но с вами не поспоришь, придется, действительно, рискнуть»

Извилистые пути привели нас к каким-то загородным посадкам, вымотав до предела и лишив последних запасов энергии. Там, в перелеске, нам открылся чудесный вид на густые елки, ничем не напоминающие огороженный пустырь.

«Что дальше?» — светски поинтересовался я, глядя на смущенную Гошкину рожицу. Тот в замешательстве переводил взгляд с расчерченного книжного листка на темнеющие посадки и только пожимал плечами.

«Ну, в целом, неплохое местечко для ночлега,» — глухо пробормотал Гошка и направился в заросли.

Место было малопривлекательным, а наступающие сумерки превращали его в скопление чудовищ, однако в этих дебрях нас никто не смог бы отыскать, даже если бы и попытался. Я развалился прямо на ковре из слежавшихся иголок и, забывая про Гошку, безликих вонючих уродах, Матвея и разрушающийся мир, погрузился в сон.

«Гурий, просыпайтесь, — спустя пару часов вновь обозначился Волков, — прислушайтесь. Что это?»

Я приоткрыл глаза и прислушался. В первое мгновение я не услышал ровным счетом ничего, но постепенно, до моего слуха стало доноситься невнятное шарканье, шлепанье и мерный гул приглушенных голосов. Сон слетел с меня за считанные секунды, когда я вскочив на ноги, увидел стекающуюся к нам из глубины посадок темную массу. Она наползала относительно бесшумно и настойчиво, заполняя собой все видимое пространство. Я не стал дожидаться развития событий и резво подтолкнул Волкова обратно к дороге.

«Я не в курсе их намерений, — объяснил я Гошке свое решение, — поэтому предпочитаю провести время вне этого вонючего общества»

Пока эти слова не были произнесены вслух, я не замечал, что еще изменилось за то короткое время, что мы отдыхали под елками. Сейчас я отчетливо почувствовал удушающую вонь, широкими волнами растекающуюся кругом.

Мы выскочили на проспект, в это время суток относительно пустынный, если не считать нескольких невнятных фигур, маячивших на противоположной стороне.

«Давайте попробуем укрыться в моей квартире, — прошипел Волков, не справляясь с дыханием, — она далеко отсюда, а эти уродцы, возможно, не настолько сообразительны, чтобы преследовать нас по всему городу. Во всяком случае, у нас есть шанс оторваться, если уйдем дворами.»

Под своей квартирой Волков имел в виду жилище своей матери, но других вариантов у нас не было все равно. Бодаться с тетей Надей за собственную жилплощадь у меня не возникало желания ни при каких условиях.

Промчавшись через три городских района и оказавшись, наконец, на нужной улице, Волков притормозил и с сомнением поглядел на меня. Погоня отстала давно, смысла навещать родню не было, но в Волкове проснулся дух авантюриста.

«Сейчас глубокая ночь, — напомнил я, — даже если предположить, что твоя матушка не изменила свои привычки и осталась такой же, какой ты видел ее в последний раз, крайне невежливо вламываться к ней в это время. Тем более, ты рассказывал, что она теперь по-другому смотрит на многие вещи и обстоятельства.»

Взывать к здравому смыслу смиренного дальнобойщика оказалось пустой затеей. Гошка упрямо хмыкнул и решительно шагнул в ослепительно черный подъезд.

На требовательный стук дверь смело распахнулась, и в чернильной темноте замаячил размытый силуэт.

«Чтоооо?» — расслышали мы сквозь пронзительные шипения и клекот. Гошка попятился, интуитивно хватая меня за руку, однако не ушел, продолжая вглядываться в темноту.

Больше вопросов не задавалось, из дверного проема на Волкова метнулась тень и вцепилась ему в горло. Волков дернулся, пытаясь высвободиться, но только еще сильнее увяз в неласковых объятиях негостеприимной родительницы. Я оттолкнул дамочку от ее блудного сына и, впихнув ее обратно в квартиру, захлопнул дверь. Волков, пошатываясь, только разводил руками, пытаясь восстановить подачу кислорода.

«Думаю, семейные посиделки следует объявить закрытыми, — проговорил я, утягивая Гошку вниз, — оставим свидания для лучших времен»

«Что это было? — отдышавшись, пробормотал потрясенный Гошка, отчаянно растирая помятую шею, — это точно была моя мать?»

Я не стал развивать дискуссии, и только покачал головой. Время катилось к рассвету, пора было немного отдохнуть.

Глава 44.

Начало нового дня совпало с настойчивыми пинками, пробудившими меня от неспокойного сна в темном парадном. Не открывая глаз, я сонно пробормотал что-то в высшей степени нецензурное, обращаясь к своему приятелю, и получил в ответ раскатистый визгливый смех, разбавленный металлическими нотками. От неожиданности я подскочил, смахивая остатки сна, и уставился на невнятную Эвелину, неизвестно откуда появившуюся в доме Гошкиной матушки. С момента нашего последнего свидания барышня еще больше стекла вниз, и теперь выглядела настолько устрашающе, что я с непривычки зажмурился. В любое другое время такая реакция вызвала бы у дамы закономерную обиду, однако Эвелина даже не обратила на это внимания. Несмотря на игривое настроение, ее оплывшая рожа продолжала сохранять безразличное выражение, и от этого становилось откровенно жутко.

«Ты как здесь? — пробормотал я, потирая ладонью собственную обросшую физиономию, — что ты тут делаешь?»

Эвелина только качала головой, напрягаясь для подбора нужных фраз, и, наконец, выдала уже знакомое:

«Не знаю, просто пришла.»

Проснувшийся Георгий только хмыкал, очевидно вспоминая свои собственные версии частых визитов милой прелестницы.

В этот раз Эвелина не стала проявлять чудеса участия и демонстрацию эмоциональных порывов, ограничившись простым предложением пройтись.

Я не был готов прямо сейчас совершать прогулки в любой компании, но опасаясь вызвать непредсказуемую реакцию невоздержанной барышни, с неохотой поднялся на ноги. Эвелина терпеливо ждала, пока я приведу себя в относительный порядок и покину парадное, после чего направилась следом за мной. Я рассчитывал по-тихому раствориться среди толпы, не вызывая у настойчивой барышни много вопросов, однако та неотступно двигалась рядом, не позволяя мне сделать даже шага в сторону побега. Волков равнодушно плелся сзади, с каждой минутой убеждаясь в своей правоте.

«Милая, — наконец не выдержал я, — я очень занят сегодня, погуляем в другой раз.»

Эвелина внимательно выслушала мою реплику и, согласно кивнув, послушно развернулась, чтобы уйти. Гошка победно взвизгнул и предложил мне в качестве эксперимента снова прогуляться по следам его карты.

«Мы же все равно как бы гуляем», — с усмешкой добавил он, оборачиваясь вслед ранней гостье.

У меня не нашлось аргументов противиться предложению, и мы снова отправились к посадкам. Ну, мы так думали, что отправились. На самом деле, стоило нам сделать пару десятков шагов, как неотвязная Эвелина вновь заявила о себе.

«Послушай, милая! — все еще стараясь держаться в рамках приличия, рявкнул я, для убедительности повышая голос, — я занят, понятно? Отвяжись от меня, меня ждут дела! И жена красавица тоже ждет!»

На всякий случай добавил я, рассчитывая на вселенские обиды. Эвелине мои пассажи не зашли, она по-прежнему тянулась следом, не сводя с меня блеклых глазок. Гошка тоже внес немного информации, рассказав настырной дамочке о моих запущенных проблемах личного характера, из-за чего получил от меня в дыню.

Эвелина и в этом случае продолжала оставаться рядом.

«Да и черт с ней! — резюмировал Волков, махнув на Эвелину рукой, — пусть таскается за нами хоть до скончания мира, если ей делать нечего!»

Про свою попутчицу мы забыли очень скоро, привлеченные чудными картинами, разворачивающимися на улицах. То тут, то там бродили отряды обывателей, вооруженные обломками арматуры, палками и обрезками труб. Все это добро они без сожаления обрушивали на стоящие на дороге бесхозные машины, уцелевшие стекла в зданиях, иногда друг на друга. Больше на улицах не выстраивались очереди за провизией, никто не вылавливал нарушителей порядка, поскольку понятие порядка так такового больше не существовало. Пройдя расстояние в пару городских районов, мы наконец, притормозили неподалеку от того самого перелеска, в дневном свете оказавшегося обычным городским парком, только не в меру запущенным. Эвелина все это время шлепала позади, не издавая ни звука, однако стоило нам пересечь проезжую часть и вплотную приблизиться к насаждениям, барышня решила напомнить о своем присутствии.

Она завизжала, бросаясь мне на шею и неловко прижимая к себе мою внушительную фигуру.

Гошка только крякал, наблюдая за столь горячим проявлением чувств и делал попытки комментировать происходящее.

«Прекратите, Георгий, — сурово оборвал я не в меру разошедшегося приятеля, — Эвелина просто пошутила, правда?»

С этими словами я оттолкнул дамочку от себя и решительно шагнул под елки. Эвелина снова застыла, я бы сказал, в замешательстве, но на остатках ее лица не было написано ни единой эмоции, которая рассказала бы мне о душевной драме.

Волков метнулся следом, принуждая меня ускориться и слинять от неадекватной спутницы. Пока мы с ним плутали между елками, отрываясь от преследования, Гошка снова забормотал о своих картах.

«Я не мог ошибиться, Гурий, — переводя дыхание, вещал он, — я знаю в этом толк, у нас в интернате…»

На этом повествование было прервано сменой локации. Как выяснилось, посадки оказались неширокими и, пройдя их насквозь, мы вышли в чистое поле, огороженное со всех сторон мотками колючей проволоки. Так могло выглядеть учебное военное поле, или какая-нибудь засекреченная территория неясного назначения.

«Я снова оказался прав, — с нотами превосходства изрек мой самоуверенный друг, в совершенстве возвращая себе свой прежний быдловатый образ. — смотрите, Гурий Трофимович, вон и строение, отмеченное на карте особым знаком!»

Строение едва виднелось на другом краю пустыря и имело только невысокую покатую крышу, врытую в землю. Я бы сказал, что это был бункер, но его внешние очертания больше напоминали крестьянский погреб для хранения разносолов. Гоша, забывая про элементарную осторожность, смело двинулся навстречу приключениям, держа перед собой неизменную книжку с рисунками.

Когда до крыши в земле оставались считанные шаги, до моего слуха донесся неясный гул, сравнимый с работой гигантского вентилятора. Возможно, Гоша был прав, и это строение действительно имело историческую ценность.

Дверь в погреб выглядела самой обычной колхозной дверью, сделанной из цельного массива и обитой каким-то рваньем. Возможно, совсем недавно тут было частная территория, ее снесли, а на этом месте готовились возводить что-то новое и современное. Но эти соображения я не успел донести до любопытного Гошки, поскольку почва под нашими ногами ощутимо просела и отчетливо покрылась глубокими трещинами. Любопытный Волков все еще не оставлял надежду узнать загадки таинственного строения, однако на исследования времени оставалось все меньше. Земля ходила ходуном, разламываясь и оседая вниз. Я ни разу не был свидетелем землетрясения, но готов был поспорить, что нечто похожее происходит при сейсмической активности.

«Уходим, Гоша, — проговорил я, не в силах отвести глаз от завораживающего зрелища, — нам тут не место.»

В тот момент, когда мы с Гошкой обрели наконец твердую основу под ногами, пронесясь пару сотен метров к посадкам, позади нас раздался оглушительный треск, и нас накрыло лавиной удушающего раскаленного пара.

«Вот они, врата преисподней,» — успел подумать я, прежде чем меня накрыло спасительной темнотой.

Глава 45.

Я открыл глаза и уставился в серое блеклое небо, нависающее над моей головой. Мое тело не желало транслировать мне возможные потери, оставаясь безмятежно спокойным и расслабленным. Я немного повалялся на траве, после чего медленно приподнялся, расслышав наконец за своей спиной весьма характерное потрескивание.

Там, на пустыре, догорало то, что скрывал за своими подземными стенами крестьянский погреб, унося с собой свою тайну.

«Волкову придется смириться с неизбежным,» — усмехнулся я, и вскочил на ноги, осененный новым пониманием. Моего Гошки нигде не было, и все мои попытки отыскать любознательного скаута-переростка результатов не приносили. Пустырь, некогда ровный и бескрайний, теперь представлял собой жалкое зрелище. В самом его центре красовалась огромная яма, со стороны похожая на неглубокий овраг, а по краям этого оврага топорщились обугленные детали того, что еще несколько минут назад весело догорало в гаснувшем пламени.

Возможно, Волков успел добраться до посадок и теперь скрывается там, появилась здравая мысль и направила меня в перелесок. Однако мое прочесывание местности только доказывало полное отсутствие моего приятеля.

В то, что Волков попросту смылся, почуяв опасность, я не верил ни минуты. Я хорошо изучил своего друга. При всей своей неотесанности, резкости суждений и рекордно малом багаже знаний, Георгий был весьма сострадательным человеком, он не оставил бы меня валяться без сознания в шаге от пожарища.

Потратив еще некоторое время на бесполезные поиски, я принял грустное, но неизбежное решение возвращаться в город без Гошки. Я еще раз поглядел на взорванный пустырь, не испытывая ни малейшего желания приближаться к разорванным катакомбам, и вдруг заметил неясное движение. Там, на развалинах маячила невысокая худая фигурка, с интересом рассматривая обугленные останки строения. Не веря глазам, я осторожно двинулся к внезапно созданному оврагу и, остановившись в сотне метров от фигурки, окликнул на пробу:

«Гоша?»

Фигурка замерла, прислушалась, присмотрелась и со всех ног рванула ко мне, перескакивая через рытвины.

«Гурий! — выдохнул Волков, заключая меня в сильные объятия, — до чего же я рад видеть тебя, дружище! Ты валялся на травке добрых три часа, я уж думал, тебе кранты. Ну я рад, очень рад, серьезно!»

И тут же, без перехода, принялся рассказывать мне о своих странных находках, обнаруженных на пепелище.

«Оно, когда рвануло, — делился он наболевшим, — я подумал, что небо на землю рухнуло. Но горело недолго, видать особо нечему было. Но, знаешь, что? Там, в этом погребе я увидел некое устройство, ну, оно раньше им было, сейчас это просто груда железа, так вот. Оно громадное, ну, так мне показалось во всяком случае.»

По мере озвучивания Гошкиных открытий у меня рождалась вполне здравая и объяснимая идея о некоем автономно работающем устройстве стратегического назначения. Возможно оно было способно вырабатывать то, что вырабатывало, без постороннего участия. А когда его лимит исчерпался, то оно просто самоликвидировалось.

Гошка, услышав мою версию, заметно погрустнел, очевидно выстроив свои гипотезы, но предложил мне самому убедиться в наличие некогда чудесного устройства.

Я из чистого любопытства пролез через наваленные доски к наиболее внушительному разлому и, вглядевшись в полузасыпанный покореженный металл, удивленно присвистнул.

«Ты молодец, Гоша,» — пробормотал я, узнавая в железе останки обычного процессора, только весьма внушительных размеров. Сейчас он был лишен своих привычных функций, но вот его присутствие здесь рождало разные вопросы. Мои первоначальные догадки становились неактуальны, но новых, почему-то, не возникало.

Дальнейшие раскопки только подтвердили мои предположения о наличие в катакомбах хитрой машинки. Под завалами я обнаружил весьма внушительный монитор, расколотый пополам не то падением, не то чьей-то неумелой рукой. А на самом дне неглубокого, как оказалось, погреба я нашел некое устройство, очень напомнившее мне тот самый экран, на котором умелец психиатр хранил свои обновленно-упрощенные программы. Сейчас я, разумеется, не мог сказать об этом с уверенностью, так как волшебный экран постигла общая участь.

Кому понадобилось устраивать на пустыре компьютерные клубы, оставалось все еще загадкой, ответ на которую я получить не рассчитывал.

Наши археологические опыты пришлось прервать, поскольку на землю опускались поздние сумерки, мешающие тщательным исследованиям.

«Пойдем, Гурий, — подал голос Гошка, выталкивая меня наверх, — кто знает, кто сбежится сюда, узнав о трагедии. Переждем ночь поближе к цивилизации.»

Гошкины заявления звучали слишком смело, но я вынужден был согласиться с ним и послушно побрел к цивилизации. Пока мы пересекали поле, перелесок, добирались до проезжей части, на город опустилась ночь, которую нужно было где-нибудь провести. Ночевать под открытым небом грозило нам многими проблемами, а друзей у нас не было, поэтому единственно правильным решением мы посчитали снова посетить какое-нибудь парадное.

Я с удовольствием бы принял душ, нормально поел, пролистал новости в телефоне, да мало ли чего еще хотелось мне, однако все, что было мне доступно прямо сейчас это захламленный чердак какого-нибудь здания.

Улицы города, несмотря на поздний час, были непривычно оживлены. Обычно с наступлением ночи активность обывателей снижалась, но не в этот раз.

«Смотри, дружище, — подал голос Волков, толкая меня под руку, — как думаешь, что ему надо?»

Вопрос адресовался мне, но был посвящен прохожему, неуверенно направляющемуся в нашу сторону. Ночной гуляка не был вооружен обломком трубы, он не вырывал с корнем уличные скамейки, не лез на стены. В его движениях наблюдалась растерянная осторожность, словно он впервые оказался на городских улицах.

«Я приношу свои извинения, — обратился он, поравнявшись с нами, — вы не подскажете мне, что происходит? Почему тут все так?»

В голосе незнакомца тоже звучала растерянность, а интонация выдавала в нем образованного человека.

«Так кто скажет, приятель, что происходит? — тут же с вызовом отреагировал непоседливый Гошка, видимо не сразу заметив странность ночной беседы, — тут уже давно так. Ты сам-то откуда?»

Прохожий внимательно поглядел на Волкова, потом на меня, потом неуверенно пробормотал:

«Я живу здесь, работаю в юридической конторе, я адвокат, но вот ведь в чем странность… моя контора… Я приходил туда еще осенью, у меня была назначена встреча с клиентом, но я совершенно не помню, чем закончилась эта встреча. И состоялась ли она вообще. Удивительное дело, я оказался сейчас на улице, глубокой ночью, но совершенно ничего не помню…»

Незнакомец был наряжен в разорванную разномастную одежду, грязную и явно с чужого плеча, сам был небрит и изрядно вонюч, однако производил впечатления грамотного и воспитанного человека.

«Ничего не помнишь? — снова вклинился Волков, многозначительно посматривая в мою сторону, — совсем ничего?»

Прохожий помотал головой, и, вероятно, боясь привлечь ненужное внимание, торопливо зашагал дальше, в недоумении оглядываясь по сторонам.

«Чего это он? — пробормотал Гошка, все еще не до конца осознав абсурдность разговора. — как громить город, это они молодцы, а как отвечать за последствия, то сразу адвокаты и «ничего не помню».

«Гоша, — прервал я праведные возмущения, — тебе ничего не показалось необычным в этом диалоге?»

Волков продолжал негодовать, то и дело дословно цитируя несчастного адвоката, пока не осекся на полуслове и не уставился на меня испуганными глазами.

«Погоди, — оборвал он сам себя, — ты заметил, как он говорил? Ну как строил свои вопросы?»

Я заметил это с первых произнесенных адвокатом звуков, и был рад, что Георгий тоже это заметил. На пробу я направился к еще одному прохожему, так же в замешательстве переминающемуся с ноги на ногу.

«Доброй ночи,» — вежливо начал я, ожидая, что тут же получу по голове арматурой, однако мой возможный собеседник только недоуменно пялился на меня, не произнося ни слова. Моя спонтанно возникшая теория была готова рассыпаться в пыль, когда ночной гуляка заговорил.

«Не вижу ничего в ней доброго, молодой человек,» — назидательно проговорил он, и я наконец различил, что передо мной довольно пожилой гражданин, что он так же, как и предыдущий собеседник, откровенно растерян и разозлен.

«Что тут произошло? Народное восстание? Массовый бунт? Или банальный акт вандализма? Кто будет нести ответственность за причиненный урон?» — гневно сыпал вопросами полуночный дед, сам, очевидно, не замечающий своего собственного помятого вида и откровенно испорченной одежды. В его руке была зажата кривая железка, наличие которой он тоже не замечал.

Дальнейшие мои расспросы приводили к похожим результатам. Граждане растеряно озирались по сторонам, пугливо рассматривая то, что они с таким воодушевлением натворили светлым днем, и негромко переговаривались между собой, пытаясь обрести некую ясность и понимание.

Волков, наблюдая эти сцены, то и дело толкал меня в бок, привлекая мое внимание, и старался отыскать явлению наиболее разумное объяснение.

«Смотри, Гурий, — бормотал он, — получается, заклятие кончилось? Или те, кто громил город, сейчас крепко спят, набираясь сил, а это совсем другие граждане? Что с ними такое?»

Волков еще некоторое время озвучивал версии и вопросы, после чего решительно направился по улице.

Я не успел уточнить, куда понесло его в столь поздний час, поскольку тот, не обращая внимания на непривычно спокойных и разумно изъясняющихся граждан, несся по одному ему известному маршруту.

Когда Гошка свернул в знакомый переулок, до меня наконец, дошла его итоговая цель, показавшаяся мне откровенно ошибочной. Однако, Волков не желал слушать мои опасения, бодро взлетая на седьмой этаж знакомого мне дома.

Глава 46.

На настойчивый Гошкин звонок дверь распахнула заспанная женщина, растрепанная после сна, но на удивление миролюбивая.

«Вам кого, юноша? — хрипловато проговорила она и, присмотревшись к визитеру, негромко вскрикнула. — что за шутки? Кто вы такой?!»

После чего попыталась захлопнуть дверь. Гошка выставил вперед руку и недоверчиво переспросил:

«Вы совсем не узнаете меня?»

Мне поздновато стали понятны его задумки и психологические эксперименты, и я с ужасом ожидал продолжения полуночной встречи, даже приблизительно не представляя, чем она может закончиться.

«Кто вы такой?!» — волнуясь взвизгнула женщина и неожиданно горько расплакалась, не отводя взгляд от полуночного гостя. Негодяй Гошка коротко поклонился и развернулся, чтобы оставить несчастную наедине со своими воспоминаниями и сомнениями.

На улице я от души врезал экспериментатору, не в силах сдерживать охватившие эмоции.

«Завтра ты извинишься перед ней, — проговорил я, вкладывая в удары всю ненависть к невежеству и ограниченности, — или никогда в жизни больше не покажешься ей на глаза. Неужели ты не понимаешь, чертов проверяльщик, что несмотря на все, как ты считал, равнодушие и бессердечность, ты был для нее ее ребенком, и твоя смерть все же оставила в ее душе след, на какой ты не мог и рассчитывать!»

Гошка встряхнулся и виновато уставился на меня.

«Я идиот, согласен, — пробормотал он едва слышно, — зато теперь я уверен, она стала прежней.»

Утро встретило нас размеренным уличным шумом, привычным и знакомым, однако разбавленным возмущенными нотами. Тротуары и перекрестки были до краев заполнены людьми, но теперь это были обычные граждане, в меру оживленные, и не в меру возмущенные открывающийся их взорам картиной. Из их обрывочных разговоров становилось понятно, что все они самым волшебным образом обрели прежние очертания и теперь готовы долго и со вкусом возмущаться произволом и всеобщей разрухой.

Гошка бродил среди этой толпы и с удовольствием прислушивался к нормальной человеческой речи, всматривался в осмысленные лица и гасил в себе желание поделиться весьма любопытными фактами. Я удерживал его от этого неосмотрительного шага, предлагая истории идти своим чередом.

«Ты даже представить себе не можешь, Георгий, насколько быстро жизнь вернется в прежнее русло, и с какой скоростью начнут открываться разные заведения, в том числе и психиатрические лечебницы. И если ты хоть словом обмолвишься о том, чему стал свидетелем, то для тебя их двери откроются в самую первую очередь.»

Так говорил я, отчаянно желая знать, как долго продлиться это внезапное просветление и не случиться ли в ближайшем будущем нового коллапса.

Мои слова, сказанные Волкову, неожиданным образом стали сбываться. Быт и производство, пробуксовав незначительное время, обрело прежние формы, вот только с моим воскрешением вышла обидная накладка.

Мое первое посещение обновившегося профильного центра вызвало множество проблем, вопросов и разбирательств. Информационные базы восстанавливались, однако эти процессы давали мне слишком малый шанс оправдать свое земное бытие. Меня отфутболивали из организации к организации, пока, наконец, не всунули в руки новый паспорт, обещавший мне восстановление гражданского статуса.

Через месяц я рискнул появиться на пороге своей собственной квартиры. Тетя Надя, прочно обосновавшись в моем жилище, встретила меня крайне настороженно и выразила пожелание подать на меня в суд за самозванство, после чего с треском выставила вон.

Спорить с тетей Надей выходило себе дороже, и я привычно направился к Волкову, к этому времени отыскавшему себе приемлемую квартирку за границами города.

«Тут мне задают меньше вопросов, да и поспокойней,» — говорил он, ловко жонглируя стаканами и тарелками, готовя для меня угощение.

Я отчаянно скучал по Ульяне, по своей поликлинике, по врачебной практике, но все еще не решался воскреснуть для всех сразу. Почти все дни я проводил в тесной Гошкиной квартирке, слушая по вечерам бесконечные рассказы про интернатское детство, нищую юность и веселую молодость моего соседа. Очень редко мы возвращались к теме обновления, но всякий раз наши гипотезы заводили нас слишком далеко, чтобы казаться правдоподобными, и мы переходили к темам попроще.

Так наше мирное сосуществование длилось до одного дня, а точнее, одного вечера, когда в Гошкиной квартире раздался весьма настойчивый звонок. Волков не слишком жаловал гостей, а к поздним гостям имел особое, крайне негативное отношения, однако игнорировать визитеров не стал и решительно распахнул дверь. На пороге мялся мелкий заморенный тип, одетый с пролетарской небрежностью. Сейчас, когда привычная жизнь вернулась в прежнее русло, когда одежда не являлась предметом роскоши, когда продукты поставлялись с завидной регулярностью, странно было видеть такого потерявшего человеческий облик странного гостя. Тот неуверенно протиснулся в прихожую, не дожидаясь приглашения, и очень негромко пробормотал.

«Я приношу извинения за поздний визит, но, наверно, вам будет любопытно узнать некоторые факты.»

Я вообще был очень любознательным человеком, а Гошке лишние знания никогда бы не помешали, поэтому мы любезно согласились выслушать странного типа.

«Меня зовут Антон, — проблеял визитер, воскрешая в памяти встречу прошлого года, — вы наверно, меня уже не помните, но я вас двоих запомнил хорошо. Возможно, во многом благодаря моему другу, он часто вспоминал про вас двоих. Жаль, что вам так и не удалось встретиться»

«Если вы про Матвея, — грубовато вклинился Волков в столь трогательное повествование, — то не жаль ничуть. Так что вы хотели? Снова настучать на лучшего друга? И кстати, где он сейчас? снова готовит новые опыты?»

Антон коротко засмеялся, будто Волков озвучил что-то невероятно веселое, и охотно поведал нам еще одну историю. Как выяснилось из этого повествования, неугомонный Матвей, не желая мириться с потерями, сварганил новую схему, по которой он не мог тянуть обитателей загробного мира в белый свет, но зато легко мог управлять теми, кто однажды подвергся так называемому обновлению.

«Он понял, что те программы, что были установлены в готовые шаблоны, могут видоизменяться, принимая дополнительные задачи. Матвей был гением, это несомненно. — проникновенно изрек Антон и надолго замолчал, — он придумал, как управлять этим стадом, по типу компьютерной игры. Он заставлял исполнять задания и приказы, не вставая с места, просто перемещая задачи. Он знал о каждом, кто однажды подвергся обновлению, он управлял их действиями и желаниями, и даже знал о всех ваших перемещениях, Гурий.»

Поймав мой удивленный взгляд, Антон заметно поник, и вполголоса уточнил:

«Он боялся вас, Грошик. Вы были единственным, кто мог бы сломать его игру, и он, как мог, ограждал себя от вашего интереса. Возможного интереса, потому что вы, на самом деле, никогда не были заинтересованы в его задумках. Помните ту девочку, Эвелину? Матвей был уверен, что этой куклой легче всего манипулировать, давая ей самые несложные задания. Но вашего вмешательства даже не потребовалось. Он создал этот мир! И мог бы сделать больше, однако его подвело стремление к совершенству. Он стал усложнять программы, вносить в них корректировки и в итоге, дело всей его жизни рухнуло. Слишком слаба оказалась материальная база.»

Я с недоумением слушал откровенно искренние восторги и гасил в себе желание врезать экспериментатору. Если то, что он творил, называется совершенством, то что в его понимании называется хаосом и абсурдом? Я не стал вести долгую дискуссию, поняв основное — Матвей облажался, но его разрушенное детище возвратило исходные программы на прежнее место. И это было хорошо.

«Где он сейчас?» — задал я единственно волнующий меня вопрос.

«Он вернулся в свой мир, — горестно поведал псих, — ему больше не было места среди живых, вы можете быть уверены, больше никаких экспериментов!»

Антон еще некоторое время повздыхал, надеясь на душевный отклик, но не обнаружив желаемого, медленно выполз за дверь.

«Нет, ну каков подлец! — весьма литературно отозвался Гошка, плотно заперев дверь за Антоном, — хватило же наглости хвастаться весьма сомнительными достижениями! Надеюсь, это недоразумение навсегда забудет дорогу в мой дом!»

Я тоже на это надеялся, а еще думал о том, что все же пришло время вернуться к врачебной практике. Пора начинать жить заново!