Обитель Варн

Глава 4

-- Спецотдел, говоришь? - задумчиво протянул Бэф, выслушав Лесс. И молча подтянул Варн к себе, провел ногтем по губам, по щеке. Его явно занимали вещи, далекие от мира людей с их глупыми играми в войну, агентов, спецагентов и прочую муру.

-- Почему не сказала вчера? - спросил тихо, почти коснувшись своими губами ее губ.

-- Не знаю...

-- Не помнишь? -- уточнил вкрадчиво, прижавшись щекой к ее щеке.

-- Не помню, -- согласилась без раздумий и закрыла глаза, млея от тепла и покоя, что дарили объятья вожака. Так они и застыли, одни в огромной зале, и словно, одни во всем замке, единственные, живущие в мире. Только шелест двух голосов угадывался в тишине, настолько еле слышный, что, казалось, это не души Варн говорят меж собой, а звезды, что смотрят в окно замка.

"Тебе плохо?"

"Да".

"Прости.... У меня не было выбора. Я не мог тебя отпустить...не мог".

"О чем ты?"

Губы Бэф скользнули по ее губам, но не оставили печати поцелуя. Это лишь на секунду задело Лесс, прокатилось горьким эхом сожаления и пропало, вместе с мыслями и памятью о недавнем разговоре. Бэф отстранил ее и отвернулся к окну:

-- Того человека забудь. Не думай связываться с ним. Он нам не нужен. Скорей всего - опасен. Ты еще не знаешь, на что способны люди во имя своих фальшивых истин. Ты еще не опытна, потому доверчива и уязвима ...почти, как ребенок. Будь осторожна, не улетай далеко от замка. Иди.

Лесс покорно склонила голову и попятилась. В груди опять было холодно и тихо, в голове пусто и сумрачно. Она вышла из залы и столкнулась с Ойко. Та стояла у стены, зло щурила на девушку глаза:

-- Пообщались? - прошипела сквозь зубы.

-- Да, -- равнодушно бросила Лесс, проплывая мимо.

Ойко неслышно подошла к Бэф, прижалась к его спине лбом:

-- Скучаешь? - качнул воздух ее тягучий голос.

-- Не-ет.

-- Беспокоишься? - выгнула бровь, заглядывая ему в лицо. Варн молчал, вглядываясь в ночное небо. Ойко проследила за его взглядом и метнулась в оконный проем, ревнуя Бэф даже к небу. Она уперлась руками в плечи любимого, заставляя посмотреть на нее, заметить, наконец, что он не один.

-- Что тебе надо? - недовольно спросил Бэф.

-- Ты опять увлекся? Кайсат, Мойн...кто еще? Ах, да глупышка Саст, погибшая такой молодой. Сейчас - Лесс. Тоже молода и неопытна, а вокруг столько опасностей. Я права? Ты беспокоишься о ней? Любой Варн уязвим в первый год существования, но время бежит быстро. Что ты молчишь, Бэф? Кто она, что? Что случилось в ту поездку? Что случилось в клане Соуистиса? Зачем они навязали тебе эту девчонку?

Бэф резко схватил Ойко за шею и прижал к стене:

-- Ты слишком много спрашиваешь! - грянул в лицо. Мебель в зале чуть дрогнула от его голоса. Варн покаянно опустила взгляд:

-- Прости, прости, это ревность.

Бэф отпустил подругу и отвернулся, потеряв к ней интерес. Для него она вышла из замка, уехала навсегда лет триста назад.

Ойко проплыла к выходу, но прежде, чем выйти, обернулась и прошептала ему в спину:

-- Ты все равно вернешься ко мне. Ты всегда возвращался. Так устроен мир - молодые гибнут. У них мало шансов выжить, а у нас, фактически, ни одного - умереть...

Бэф не пошевелился, и она, так и не понимая, услышал ли он ее, вышла.

Бэфросиаст посмотрел на звездочку - Саст... Гибкая, стройная, озорная. Приятное времяпровождение.

Мойн? Мойн...Да-да, что-то было, но когда, что - и не вспомнить. Кайсат?... Ах, да, клан Моугри. Было, было...

Прошло и словно не бывало. И разве с Лесс будет иначе, по-другому?

Лесс другая.

Она сидела на карнизе и с любопытством смотрела на конвульсии человечков, что бились внизу, на детской площадке в экстазе от орущего в диссонанс с гитарой голоса.

Рядом приземлился Урва, проследил за ее взглядом и спросил:

-- Хочешь к ним?

-- Я сыта.

-- Не для пищи, для веселья. Познакомишься с людьми ближе. Поверь мне - они настолько забавны, что стоят того, чтоб спуститься на землю.

Последнее Лесс не понравилось, и она невольно поморщилась: стоит ли себя утруждать, если голод не мучает? А наблюдать можно и отсюда.

-- Я серьезно. Незабываемые впечатления, -- заверил Урва, качнувшись к ней с видом змея-искусителя. Лесс, наконец, оторвала взгляд от компании человечков и уставилась на брата, заинтересовавшись словом - незабываемое.

-- Такое бывает?

-- Бывает.

-- И долго буду помнить?

-- Надеюсь, -- пожал тот плечами.

-- Пошли, -- кивнула без раздумий и ринулась вниз.

-- Э-э! Стой! - только и успел крикнуть Урва. Но разве остановишь молодую Варн, которая знакомится с миром и ведает не больше детеныша? Сам виноват - замешкался. А вообще молодая послушна. Сказали - стой! Стоит. Сказали - иди - идет. Сказали - вниз головой в мостовую - ага. Все на уровне инстинктов, зыбкой памяти тела, уже остывшего и отжившего, но только еще рожденного. Но оно не осознает своего рождения, как и не помнит смерти. Так всегда и везде - жизнь приходит через смерть, и материя оплачивает цену души. Детство - любознательно, юность - тороплива, зрелость молчалива и размеренна. Но доживет ли эта Варн до зрелости - огромный знак вопроса, учитывая неординарность ее рождения, которое и сказывается на ней столь плачевным образом.

Урва усмехнулся и поспешил за сестрой, предчувствуя веселье.

Юный мученик гормональных перестроек своего организма перестал колотить по струнам и насиловать связки, увидев появившееся на площадке видение в образе утонченно красивой женщины в черном.

Рыжее взлохмаченное чудо шагнуло к Лесс, оглядело с ног до головы и выдало, склонив голову набок:

-- Оп-с, ля-ля-фам!

Лесс скопировала его небрежную позу и наглое выражение лица, отчего невольно развеселилась. Ее улыбка, видимо, понравилась парню. Он пригладил вихры на голове и отвесил поклон, произнеся самым любезным тоном:

-- Ра-азрешите представиться: Феодосий!

Лесс почудился странный запах, она принюхалась, пытаясь понять, что это? И услышала голос Урва в голове: молоко. Так пахнут неискушенные, юные...

Парень и, правда был не искушен: он зарделся, смутился от столь пристального внимания красивой и явно опытной женщины. Ему очень хотелось выглядеть достойно случаю: немного развязным, немного равнодушным и очень, очень уверенным в себе. Однако, слова вязли на языке, взгляд боялся задержаться на достоинствах фигуры и лица женщины, а руки не могли найти приют, и то терли еще не знакомую с бритвой щеку, то приглаживали волосы на голове, то лезли в карманы. Мысли были сумбурны: даст - не даст, получится - не получится, а ну, его к черту, лишь бы не ушла!

-- Дурак ты, Федя, -- прошептал хриплый голос слева. Лесс повернула голову - у кустов стоял черноволосый парень, года на три старше рыжего. Он смело встретил взгляд Варн и не смутился, не занервничал - усмехнулся и шагнул к ней:

-- Игнат, -- протянул широкую ладонь с четкими витками жизненных линий.

"Пошел ты, пошел ты"!! - разозлился рыжий, почуяв соперника и подхватив Лесс за талию, увлек к компании:

-- Познакомься...

-- Клещ, -- кивнул солист, привстав.

-- Э-э...ну, прозвище у него такое, а вообще - Славой зовут, -- пояснил Феодосий, вновь смутившись, -- а это Катя и ...

-- Владлен Аристархович Кундрыевич-Стопша, -- пробасил дородный юноша, что обнимал девушку.

-- Можно просто - граф Дракула, -- заверил Игнат, усаживаясь на спинку скамейки рядом с гитаристом, прямо напротив Лесс. Та заинтересованно воззрилась на него - что-то в нем было ей по вкусу. Внешность грубоватая и угловатая, взгляд наглый, прямой и бесхитростный. Нет, не это. Он хотел ее - дошло до Лесс, и она, задумчиво щурясь, облизала губы.

"Гад ты, Игнат"! - подумал с яростью Феодосий и встал, загородив собой товарища так, чтоб Варн видела лишь его.

"Помолчи" - попросила мысленно Лесс и вытянула шею, выглянув из-за плеча рыжего. Тот вздохнул, растерявшись и поскреб щеку в раздумьях: "глюки? Допились, пацаны - сами с собой разговариваем, в смысле я сам с собой...а-а"...

"Просила же - помолчи", - повторила Лесс. Феодосий замер, а Варн положила подбородок ему на плечо, в упор уставилась на Игната - что он предпримет, что сделает, как это вообще происходит?

Рыжий забыл, как шевелиться - близость Лесс парализовала его, превратив в неодушевленный предмет - подставку для нужд Варн.

Игнат, не спуская взгляда с девушки, забрал гитару у товарища:

-- Хочешь, я спою про тебя?

Варн с любопытством прищурилась - что ты можешь знать обо мне?

-- Этой песне лет больше, чем моему деду. Наверное, она жила, для того, чтоб ты ее услышала.

Пальцы парня пробежали по струнам, исторгая тоскливую мелодию.

"Тенью крылья за спиной, в облаках плавник луны режет небеса.

Стая скомкана волной - в этом нет моей вины.

Как одиноко плыть в ночи звездной, пытаясь в шквале различить грозном

свет и родные голоса. Берег - голая скала - столь безрадостен приют сердца моего..."

-- Откуда ты знаешь? Кто ты? - воскликнула Лесс и устремилась за ответом, оттолкнув Фодосия. Рука Игната замерла над еще гудящими последним аккордом струнами. Все окаменели, воззрившись в упавшей на площадку тишине на Лесс, как на неоспоримый идеал всех норм человечества со всеми атрибутами, включая нимб, крылья и табличку с параметрами на груди. Но разве Лесс обратила внимание на их реакцию?

Она подплыла к Игнату и тряхнула его, схватив за плечо:

-- Я задала вопрос - ответь.

И получила толчок. Ее отбросило в сторону.

-- Урва, -- прошипела она, поднимаясь и желая убить брата, посмевшего помешать ей получить столь важный ответ на столь важный для нее вопрос. Кинулась на него. Тот увернулся грациозно и немного лениво, усмехнулся и, оглушив Лесс ударом по лицу, схватил ее за шиворот и взмыл вверх. Она брыкалась, шипела, норовя укусить его, вырваться, сбежать, но силы были не равны. Он чуть придушил ее, чтоб снизить сопротивление и, доставив до замка, кинул в слепой проем окна. Лесс прокатилась по мраморному полу, врезалась в стену, сбивая с нее древнее знамя усопшей гвардии, и вскочила с желанием отомстить. Она стремительно направилась к окну и ... вновь была откинута к стене. Проем окна был закрыт для нее - ни витражей, ни стекла, ни пластика, ни единой видимой преграды - и все же ей не пройти.

Урва, парящий за окном, усмехнулся, глядя в лицо сестры, легко вспрыгнул на подоконник. Лесс почувствовала себя загнанной и сникла, свесила голову, сообразив, что без воли вожака проходы из замка не закрывают. И вздрогнула, услышав неспешные шаги - Бэф нарочно шел к ней через зал, как простой смертный. Варн так же медленно поднялась и застыла в ожидании, не смея поднять глаз на вожака.

-- Посмотри на меня, -- приказал он, останавливаясь напротив. Лесс несмело взглянула и тут же вновь уставилась в пол под ногами.

-- Человек опасен...

-- У тебя любой человек - опасен! - неожиданно для себя возмутилась Варн, вскинулась, приподнявшись над полом, и нервно закружила вокруг Бэф. -- Он знает про меня! Он знает меня! Он чувствует нас и знает, что нас мучает! Он - свой, он - такой же, как мы, иначе бы он не понимал этого, не знал! Чем он может быть опасен?! Что он может сделать нам?! Нам!! Он лоялен, он полезен и интересен. Они могут помочь избавить нас от холода!

Бэф не пошевелился, лишь тихо спросил, когда Варн зависла перед его лицом, перестав кружить вокруг:

-- Ты смеешь кричать на вожака?

Лесс испуганно моргнула:

-- Я...

-- Ты смеешь указывать мне? - чуть громче спросил он. Лесс задрожала, мгновенно замерзнув, и рухнула на пол к ногам Бэфросиаста. -- Что ты знаешь о людях? Что ты знаешь о себе, чтоб рассуждать?!

Голос вожака гневным вихрем пробежал по зале, срывая ветхие гобелены и флаги со стен. Лесс сжалась.

-- Встань, -- приказал Бэф уже ровным голосом. -- Посмотри на меня.

Лесс посмотрела. Тепло карих глаз проникло в каждый уголок ее сознания и вычистило память.

-- Спи сестра, -- прошептал Бэф. Лесс сонно качнулась, и упала бы, но сильные руки вожака подхватили ее, прижали к груди, -- спи моя печаль, спи.

Лесс застонала во сне, тяжело вздохнула, опалив грудь Бэф дыханием. И тот зажмурился от блаженства, услышав в ответ три негромких удара в своей груди.

С ней, только с ней он почувствовал сначала шорох в груди, потом толчок и стук. И вот счет ударов вырос до трех. И каждый рождал незнакомое чувство - острое, сильное, странное. Он готов был отказаться ради него от бессмертия, от пьянящего чувства полета, от самой свободы.

Может, счет ударов будет расти?

Облака разошлись, открывая око луны, и та, взглянув на размечтавшегося Варн, засмеялась.

Бэф открыл глаза, с досадой покосился на светило - не твое дело! Луна фыркнула и прикрыла бок одеялом туч.

Вожак передал Лесс Урва:

-- Отнеси ее в спальню.

И резко смолк, отвернулся, сообразив, что чуть не добавил - в мою спальню. Взгляд скользнул в оконный проем: Луна права - мечта и надежда - удел человека, а он - Варн.

.

-- Понимаешь, Алиса, все что было - детство. Но мы выросли, мы изменились. Я по-прежнему отношусь к тебе очень хорошо, даже - люблю, но как сестру, друга. И-и-и...э-э-э...обстоятельства изменились.

-- У тебя появилась другая? - глухо спросила девушка.

-- Ну-у...да-а, -- Игорь не знал, как объяснить ей мягко, но доходчиво, что их отношения закончились. Травмировать Алису не хотелось, но и иного выхода не было. Его больше не прельщала переписка с рядовой, но, учитывая, что она выполняет гражданский долг и все-таки не чужая ему, почти невеста, и по глупым условностям он должен хотя бы объясниться с ней.

Алиса видела, что Игорю неуютно: он хочет сказать многое, но не может. Парень то ли сожалел, что пришлось пойти на столь неприятный разговор, то ли пытался смять его, закончив побыстрей, и мечтал нажать кнопку выхода, а потом стереть память видеофона, чтоб ничто никогда не напоминало ему о неприглядном поступке, о бывшей возлюбленной.

Алисе было больно. Она и сама не понимала, как держится, где находит силы не сорваться на крик, не уйти в истерику и не облить Игоря потоком обвинений, угроз. Злость смешивалась в груди с завистью, ненависть смешивалась с любовью и хотелось с ровнять с грязью эту холеную рожицу возлюбленного, вернуть ему хоть часть того горя, что он ей причиняет. Мысль вернуть его, надавив на жалость, отпала сама - какой смысл, если Сталеску еще год служить. Она здесь, он - там. Она измученная, доведенная службой и служаками до края нервного срыва, измотанная, похожая на страшный сон в своем выгоревшем топике. Он - такой весь аккуратный прилизанный, правильный от формы черепа до узла студенческого галстучка. Его ждут карьера, почет, уважение, стабильность. Ее неизвестность.

Алиса широко улыбнулась, надеясь, что улыбка получилась несильно натянутой:

-- Да, не мучайся ты, я все поняла. Спасибо, правда. Я сама хотела сказать тебе то же самое, но все как-то откладывалось. А сейчас прямо груз с души свалился. У меня ведь, как у тебя, изменились обстоятельства - человек появился, любимый. Предлагает руку, сердце и звание, а я все тяну с ответом. Нехорошо - обещала тебе, ты ждешь, а я возьму и выйду замуж за другого.

-- Уф! - облегчено вздохнул Игорь. -- Значит, не обижаешься?

Алису передернуло: "обижаюсь? Да, я завыть готова, а тебя по видеосвязи придушить и сучку твою! И Анаконду и все отделы, что упекли ее сюда, и сержанта, которого зубами бы загрызла, только б дали!"

Улыбнулась бодрее:

-- Конечно, нет. Останемся друзьями. Маме привет, моим - тоже. Делать будет нечего - звони. Пока. Удачи. Всех благ.

Резко нажала кнопку выхода. Экран погас. Алиса качнулась и рухнула на постель, уткнулась в подушку, закричала в нее, вымещая боль, что мутила ее разум, жгло душу, и заколотила кулаками по казенному одеялу: ненавижу, ненавижу, не-на-ави-ижу-у-у!!!!

Люция, услышав крики подруги, вылетела из душевой, не высушив волосы, и застыла посреди казармы, с ужасом глядя, как Алиса с воем колотит кулаками по подушке и одеялу.

-- Ты...ты чего, а?...Эй, Лиса?! Э!

Алиса резко села и уставилась на Маликову. У той лицо вытянулось от вида заплаканной Сталеску. Это ж чему нужно случиться, как ее нужно довести, чтоб она заплакала?

-- Умер что ли кто? - спросила с сочувствием, подходя ближе.

-- Ага, Игорек, -- всхлипнула девушка и скривилась. -- Гад, сволочь! Ненавижу!!

Люция побледнела, сообразив, в чем дело, села рядом с Алисой, обняла за плечи, успокаивая:

-- Брось, выкинь его из головы. Подумаешь, нашелся тоже мне. Красивая картинка, не больше, а человек - дрянь. Я тебе говорила: скользкий он, ненадежный. Отставку дал, да? Подружку завел?

-- Оставь, -- скинула ее руки с плеч Алиса: без расспросов тошно.

-- Да, все, все. Может, пойдем куда-нибудь? Увольнительная все-таки. Сподобились, вторую за год получить, тьфу ты - и как удачно! Что тебя звонить-то ему потянуло? Или сам прорезался?

-- Я.

-- А-а-а, понятно - ностальжи.

-- Представь. За последние три месяца одно письмо, восемь строчек. Продекламировать?

-- Обойдусь, -- поморщилась Маликова. -- Мне и Шекспир не нравится, а уж письма твоего Стрелкова точно - не шедевр. Не для моей психики опусы.

-- Почему, Люся, почему? Он ведь обещал, клялся.

-- От-ты! Нашла кому и чему верить! Все клянутся и все клятвы забывают.

-- Но ведь это не правильно, не честно.

-- Не смеши ты меня - "честно", "правильно"! Наши вон в академии учатся, по вечерам мамины пирожки трескают и в клубы ходят. Чистенькие, честненькие. Напомаженные. А мы из-за какой-то фигни здесь дохнем. Им карьера светит, а нам выжить бы.

-- Мы, как животные, -- задумчиво протянула Алисия, глядя перед собой.

-- В смысле? - нахмурилась Люция. -- Ты того, подруга, крышу в круиз по дальним странам отправила, да?

-- Мы действительно, как животные, -- повернулась к ней Сталеску. -- Живем на инстинкте, а из желаний лишь самые банальные, низменные - поесть, поспать. Ты когда последний раз читала, что? А в небо смотрела?

-- Давно, -- пожала плечами девушка, не понимая, в чем криминал.

-- И остальные. Посмотри вокруг.

-- Зачем? Когда смотреть-то? Толк? Каждый живет, как может, и выживает, как умеет.

-- Не могу я больше так, не хочу. За что? Нет, ответь - за что нас прессуют? За то, что шалили? А что, мы кого-то убили? Что-то украли?

-- Угу, соцкарты вспомни, -- вздохнула Люция. Алиса посмотрела на нее и свесила голову - да, было дело, вытащили из кейса одноклассника соцкарту. Но ведь положили на место потом. У Анаконды на спор жетон от домофона вытащили прямо из кармана, а их поймали. И сколько ни доказывали потом, что без плохого умысла, а для проверки ловкости это сделали - бесполезно. А потом еще с горя, решив, что хуже не будет, а лучше наверняка - напились.

А сколько еще безобидных нелепостей было вменено им в вину?

-- Не повезло, вот и все. Умнее надо было быть, гибче. Ничего, научимся.

По казарме пошло гулкое эхо шагов - Стокман.

-- Принесла нелегкая, -- процедила Люция, вставая.

-- Если опять измываться начнет - убью гада, -- заверила Алиса, пряча глухой, неистребимой ненависти взгляд.

Сержант остановился посреди казармы и приказал:

-- Рядовые Сталеску и Маликова, ко мне!

Девушки нехотя подошли.

-- Смирно!

Замерли, вытянувшись.

-- Ваша увольнительная отменяется. Заступаете на вахту через час. Охрана пункта связи.

-- Твою мать! - не сдержалась Люция: мало, отменили долгожданную увольнительную, так еще и ставят на самый солнцепек! Будут они теперь вместо бассейна и сытого ужина в каком-нибудь приятном заведении, стоять, как подсолнухи в огороде, до 6 утра. Нет, пора сержанта убивать, иначе он убьет их.

Алиса подумала тоже самое, но в более резкой форме. Ее лицо закаменело

-- Вы что-то сказали? - зловеще процедил Стокман, шагнув к Маликовой. Та вытянулась сильней и сжала зубы, чтоб невзначай не плюнуть в ненавистную рожу изверга.

-- Я, -- спокойно ответила Сталеску.

-- Не понял? - повернулся к ней сержант.

-- Я сказала: Вашу мать и весь состав родни! И вас! И вашу гребанную службу! И ваши приказы!

Лицо сержанта окаменело. С минуту он переваривал услышанное, придумывал страшную кару рядовой. Люция, струсив, легонько толкнула подругу в бок: теперь хоть промолчи, чтобы он ни сказал.

-- Пять нарядов в мужском сортире, приступаете сейчас, -- разжал зубы Стокман.

-- Не имеете права.

-- Вас ждет карцер и трибунал, рядовая, -- заверил после повторной паузы.

-- За что?

-- Оскорбление старшего по званию, отказ выполнять приказ...

-- А кто вас оскорбил? - выгнула бровь Маликова. Сержант уставился на нее, соображая, что единственный свидетель оскорбления, далеко не свидетель, легче на эту роль пригласить прикроватные тумбочки. Что остается?

-- Игнорирование приказа...

-- Уже идем, -- заверила Маликова.

Сержант скрипнул зубами, оглядев срочниц. Он еле сдерживался, чтоб не перейти грань дозволенного и не проучить, не вернуть оскорбления, все пакости, что вылились на его голову за последние месяцы двум ненавистным девицам сейчас, прямо здесь, грубо и настолько доходчиво, чтоб на весь оставшийся год службы хватило. Причем так, чтоб после вправления мозгов и исправления перекосов в воспитании, служить бы им пришлось в лазарете. И закончить службу инвалидами.

Но их двое, он один. Неприятности, встречи с кураторским отделом дивизиона, служебные разборки ему ни к чему. Но эти промокашки вместе сейчас, а что будет завтра, по большому счету, зависит от него.

Стокман качнулся к Алисе:

-- У меня очень длинная память. Живи, но помни об этом. Чаще оглядывайся.

Развернулся и, кинув через плечо:

-- Швабры получите у дежурного! -- чеканным шагом покинул казарму

-- Крантец, -- вздохнула Люция.

-- Хуже не будет, -- неуверенно протянула Алиса.

Маликова считала иначе, но разочаровывать Сталеску не стала. Только поблагодарила взглядом за дополнительные неприятности. Их, по ее мнению, без того хватало, и хоть тяжело, но служба все ж шла и стремилась к закономерному окончанию, на финише которого их ждали чистые учетные карты и светлые, вполне заслуженные после выхлебанного дерьма перспективы. Которые, благодаря несдержанности Сталеску, превращаются в миф. Учитывая мстительность сержанта, понять, как пройдет оставшийся год службы, не трудно, а если еще учесть, что характеристики и предписные листы оформляет он, то... В принципе уже можно не спешить к финишу: орден в виде направления в академию им не светит. Выходит, с чем пришли, с тем и дальше идти? Нет, она не согласна. Сталеску вспылила, а Маликова-то причем? Они, конечно, подруги, но стоит ли из-за этого жизнь себе ломать? Как там, в народе, говорят? "Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда". И жить желательно хорошо, долго и счастливо.

А ничего, потрепыхаются еще, а что там и как "завтра" покажет. Если доживут без приключений.

-- Пошли, что ли, клозет чистить?

-- Солдатское счастье лежит в радиусе столовой, -- задумчиво протянула Алиса.

-- Забудь, тебе оно не светит и в самых блеклых проявлениях. А вот швабры и писсуары уже скучают.