Крест, орел и полумесяц. Обманчивый рай

Рангави Фивы

Рангави вошел в большой просторный зал, который освещался десятком факелов вдоль стен. Неровное, подергивающееся от сквозняка пламя наполняло комнату причудливыми бликами. В глубине этого помещения на высоком троне восседал Константин Палеолог, деспот Мореи, а перед ним – опустив голову, словно провинившийся ребенок, стоял герцог Афин Нерио Аччиайоли. Рангави быстрым шагом пересек залу, и, даже не взглянув на герцога, подошел к трону и протянул Палеологу измятый лист бумаги. Деспот быстро пробежался по нему глазами.

– Вот, значит, как, – произнес деспот, поднимая глаза на потупившегося Нерио. – Решил запросить у султана помощи против меня? Достойно ли это христианского владыки: использовать магометанские сабли против своих же братьев по вере?

– У меня не было иного выбора, – мрачно произнес герцог. – Султан уже выслал сюда свои войска, а я не хочу, чтобы мое княжество погибло. Это не моя война.

– Турки не пощадят и твои города! – гневно воскликнул Константин Палеолог. – Только в союзе со мной у тебя есть шанс сохранить власть над ними.

– Как я могу доверять тебе? – резко вскинул голову Нерио. – Ведь однажды ты уже лишил меня всего, что я имел. Мне пришлось бежать из страны, и только благодаря поддержке султана я смог вернуть себе свой трон!

Деспот хмуро взглянул на собеседника.

– Ты не понимаешь, – вздохнул он. – Война, которая сейчас идет, гораздо важнее наших с тобой разногласий. Это схватка за будущее всего христианского мира! Король Владислав сражается в Болгарии, Скандербег борется за независимость Албании, я отвоевал у турок Пелопоннес. Сейчас самое время объединиться, сплотить силы против общей угрозы, но ты ставишь свои интересы выше этого и тем самым создаешь опасность не только для меня, но и для всех, кто сражается против мусульман.

Константин Палеолог поднялся, звеня кольчугой.

– Я не могу этого допустить, – громовым голосом произнес деспот. Подойдя вплотную к герцогу, он объявил: – Отныне ты станешь моим вассалом, твои войска будут выполнять мои приказы, а в городах я назначу своих архонтов. Можешь оставить себе свой дворец, и свое имущество, но власти над страной у тебя больше нет! На этом все, ступай!

Несколько секунд Нерио колебался, возможно, желая что-то возразить, но, мельком заглянув в суровые глаза Константина Палеолога, поспешил выйти из зала.

– Что же это за человек? – с грустью промолвил деспот, обращаясь к Рангави. – Совсем недавно я уж было поверил, что он изменился, стал нашим другом, но он продолжает злоумышлять, как и прежде.

– Лиса меняет шкуру, но не нрав[4], – отозвался Рангави. – Тебе следует всегда об этом помнить. Однако решение было верным. Если вырвать жало у осы, она больше не опасна, а ты лишил его всего, что могло бы нам угрожать.

– Нерио не оставит попыток вернуть себе трон, – задумчиво произнес Константин Палеолог. – Если султан окажется под стенами Фив, его рыцари сдадут столицу без боя, то же самое будет и в Афинах, и в других городах, где заправляют латиняне.

– Рыцари, быть может, и сложат оружие, – сказал Рангави, – но не забывай, что есть еще простой народ, которому не по вкусу ни власть султанов, ни власть латинских князей. Они будут сражаться за тебя!

– Я не хочу напрасных жертв, – покачал головой Константин Палеолог. – Эти люди – земледельцы, торговцы, ремесленники. Война совсем не их дело.

– Когда в дом приходит враг, война становится делом каждого, – возразил Рангави. – Ты недооцениваешь своих подданных, деспот. Поверь, эти простые с виду люди способны на великие подвиги, и если все они возьмутся за оружие, тогда ни туркам, ни латинянам нас не одолеть.

– Надеюсь, что до этого не дойдет, – задумчиво ответил Константин Палеолог, обернувшись на позолоченный трон латинского герцога. – Однако рано или поздно султан ответит на брошенный ему вызов, и к этому нужно подготовиться. Я должен проследить за укреплением Гексамилиона, а ты возьми своих бравых молодцов и отправляйся в Афины. Нужно подготовить почву для дальнейшего наступления.

Рангави помолчал несколько секунд, а затем произнес:

– Позволь мне задержаться здесь еще хотя бы на пару дней.

– Разумеется, – живо отозвался Константин Палеолог. – Ведь Фивы – твой родной город.

– Когда-то он действительно им был, – задумчиво проронил Рангави. – Но мою хижину давно отобрали, а отца сгноили в темнице. С тех самых пор я скитаюсь по свету, словно одинокий волк, отбившийся от стаи.

– Твоим скитаниям пришел конец, – решительно произнес деспот, опуская руку на плечо воина. – Иди проведай своих родных, если они еще живы. Появятся просьбы – обращайся ко мне, отныне все здесь будет вершиться по справедливости.

Рангави коротко кивнул и растворился в темноте зала.

«Все осталось точно таким же, как и тогда», – подумал Рангави, осматриваясь по сторонам длинной, густо заросшей деревьями улицы. Его душа наполнилась невыразимой тоской, а к горлу подступил комок. Подгоняемый воспоминаниями, он направился вдоль каменного забора и без труда нашел низкую деревянную калитку, которая когда-то вела к его старой хижине. Из-за ограды, как и много лет назад, к аллее спускались вьющиеся лозы дикого винограда, только листва его стала еще гуще, а стебли ползли уже по самой земле. Рангави вскинул руку, чтобы постучать, но что-то остановило его.

«И зачем я это делаю? – подумал он. – Там уже давно живут другие люди, и вряд ли они вспомнят меня. А если и вспомнят, то какой в этом толк?» В последний раз взглянув на родное жилище, воин пошел дальше, стараясь не думать о прошлом.

Вскоре он вышел на широкую и оживленную площадь в самом центре Фив. Здесь вовсю шла бойкая торговля: крестьяне продавали свежие овощи и зерно, рыбаки – утренний улов, многочисленные мастерские выставляли на продажу глиняную посуду, одежду, ювелирные украшения. На самом проходном и удобном месте располагались ряды торговцев шелком – именно за этим товаром выстраивались очереди из местных дворян и иностранных купцов, ибо только у фиванских мастеров получалось делать атласные ткани невиданной легкости, так что многие короли и императоры были готов заплатить высокую цену за обладание подобным сокровищем.

Чуть поодаль от прочих, у полуразрушенной стены располагалось несколько кузниц, откуда доносился лязг железа и звон кувалд. Рангави улыбнулся – все здесь оставалось именно таким, как во времена его отца.

Многие жители Фив и теперь вспоминали могучего кузнеца Никифора, ведь никто лучше него не умел обращаться с раскаленным докрасна металлом. Из-под тяжелого молота выходили сошники, косы, замки, кресала, поясные кольца, шпоры, всевозможные доспехи и оружие. С бедняков за свою работу Никифор брал символическую плату, а вот богатым купцам и архонтам приходилось раскошеливаться, хотя и от них не было отбоя, так что стук кузнечного молота не стихал порой до самой глубокой ночи.

Однажды к нему в мастерскую пожаловал латинский князь, предложив хорошую плату, если Никифор согласится изготовить доспехи для его рыцарей.

– Для чего вам мои доспехи? – усмехался кузнец, отирая пот со лба. – Вы же, кроме безоружных крестьян, ни с кем и не воюете!

– Ты с кем говоришь, собака! – рявкнул кто-то из свиты князя. – Перед тобой владыка этого города и окрестных земель.

– А хоть бы и так, – продолжая работу, ответил Никифор. – О его деяниях я хорошо наслышан и ковать рабские ошейники да цепи для своих земляков не желаю.

Дерзкие слова кузнеца разозлили князя. В тот же день он приказал своим рыцарям снести кузницу, а самого Никифора бросить в самую глубокую яму. Прознав об этом, другие мастера возмутились не на шутку и все как один встали на защиту собрата.

– Вы к нам лучше не лезьте! – кричали они, поигрывая увесистыми кувалдами. – Не то бока вам так намнем, что еще не скоро опомнитесь!

Рыцари не стали испытывать судьбу и отступили. Тогда князь задумал хитрость.

Как-то раз, поздним вечером, в дом Никифора постучал незнакомец. Он уверял, что спешит по важному поручению, но его лошадь сломала подкову и не может двигаться дальше. Коваль решил помочь бедолаге и вместе с ним направился в кузню. Однако в одном из переулков его уже поджидали головорезы с дубинами и веревками. Они вылетели из темноты разом со всех сторон, стараясь оглушить Никифора и набросить на него тугие арканы. Кузнец яростно отбивался, опрокидывая противников наземь и проламывая им головы своими пудовыми кулаками. Понимая, что иначе совладать с разбушевавшимся великаном не получится, один из нападавших выхватил арбалет, и два стальных болта угодили в плечо и бедро Никифора. Лишь тогда удалось, наконец, связать ему руки.

Строптивого кузнеца доставили прямо в замок к князю. Раны его оказались не смертельны, однако правитель строго запретил лекарям приближаться к кузнецу до тех пор, пока тот не согласится служить у него. Но Никифор повторял вновь и вновь:

– Не стану я служить тебе.

Разозленный таким упрямством, князь приказал бросить раненого в темницу и держать его там без воды и пищи до тех пор, пока он не образумится.

На следующее утро жители города узнали о случившемся. С возмущением бросились они в замок, повсюду избивая латинских рыцарей. Испугавшись народного гнева, князь хотел было отпустить несговорчивого кузнеца, но один из баронов посоветовал призвать на помощь епископа Афинской диоцезии[5], который давно был известен своим изрядным рвением в деле насаждения латинских порядков и католической веры. Получив весть о народных волнениях, епископ быстро собрал войска и двинулся на город. Восстание жестоко подавили, многих бросили в тюрьмы, других пытали, третьих, в назидание остальным, живьем сожгли на кострах как еретиков и схизматиков.

Крови пролилось так много, что все быстро позабыли о Никифоре, который по-прежнему томился в подземелье. Позабыл о нем и сам князь, а когда хватился, было уже поздно – кузнец умер от ран.

Бессильный теперь что-либо сделать с непокорным ковалем, князь решил выместить свой гнев на его семье, изъяв в пользу казны их дом и все имущество. Оказавшись на улице, без кормильца и средств к существованию, семья Никифора: жена и двое маленьких детей, поселились у Петра, старого друга погибшего кузнеца.

Его-то и искал сейчас Рангави, желая отблагодарить за кров и пищу, которую он и его семья получали в течение многих лет, пока дети не подросли и не покинули Фивы.

Старая, хорошо знакомая кузница осталась на своем месте. Полуголые, вспотевшие подмастерья сновали туда-сюда с ведрами, наполненными водой. Другие стояли возле мехов, раздувая в горнах угли, остальные трудились около наковален, выбивая искры из раскаленных докрасна железных полос.

Рангави осмотрелся. Возле одного из мехов, нещадно браня своих помощников, стоял широкоплечий кузнец. Его всклокоченная рыжая с проседью борода спускалась на могучую грудь, на голове же, наоборот – не осталось ни единого волоска.

– Как поживаешь, Петр? – громко крикнул Рангави. – Вижу, годы обходят тебя стороной!

Кузнец вздрогнул от неожиданности и недобро уставился на посетителя. Только приглядевшись и узнав в госте своего давнего воспитанника, он, наконец, просветлел.

– А, стервец! Вернулся-таки домой! – воскликнул Петр и, проковыляв через кузню на своих коротких ногах, заключил Рангави в стальные объятия.

– Смотрю, сила в тебе все та же, – улыбнулся воин, не без труда высвобождаясь из железной хватки.

– Да и ты, поди, окреп, – сказал Петр, оглядывая собеседника с головы до ног. – Вон каким богатырем сделался. Эх, видел бы тебя сейчас твой отец.

Лицо кузнеца погрустнело, было видно, что в смерти Никифора он до сих пор винит только себя…

– Не будем о прошлом, – предложил Рангави, оглядывая людную площадь. – Лучше скажи, как тут у вас дела идут?

– Мне не на что жаловаться, – пожал плечами Петр. – Кузница моя процветает как никогда. Вот война началась, и нам работы прибавилось.

– А латиняне не притесняют?

– Куда им! Их самих, не ровен час, отсюда турки погонят. Казна опустела, солдатам платить нечем, с населения пытаются содрать последнее, ну а где сейчас по-другому? Всюду господа простых людей притесняют.

– А что говорят о Константине Палеологе? Я слышал, он справедлив к своим подданным и к тому же беззаветно храбр.

– О его храбрости известно многим, – кивнул кузнец. – Но знаешь, перемены, которые он задумал, не принесут нам добра.

– Но ведь люди недовольны существующим порядком! – возразил ему Рангави, на что Петр лишь усмехнулся.

– Порядок на то и порядок. Он либо есть, либо его нет.

Рангави пристально посмотрел на человека, который столько лет воспитывал его в ненависти к латинянам и царящей вокруг несправедливости.

– Я вижу, что долгие годы спокойствия подточили твою волю и омрачили взор, – горько промолвил воин. – Народ Фив забыл, что такое свобода, забыл, что он единственный господин и хозяин на этой земле. Что эти дома, замки, дворцы и пашни, строили и возделывали их предки! Неужели вы не готовы вернуть себе то, что ваше по праву?

Петр стыдливо опустил глаза.

– Конечно, ты прав, – примирительно сказал он. – Но вспомни, что случилось с твоим отцом! Вспомни, сколько детей остались сиротами, когда их родителей живьем приколачивали к крестам. Почему ты думаешь, что ненависть должна заменить нам разум? Разве мы, в конце концов, не заслужили право на спокойную жизнь!

– Это рабская жизнь, Петр! – воскликнул Рангави. – Когда-то и ты сам это понимал. Когда моего отца бросили в темницу, ты первым кинулся ему на выручку. А что с тобой стало теперь? Руки твои по-прежнему полны сил, но дух ослаб, пропал и огонь в глазах. Я не узнаю тебя!

Кузнец положит свою тяжелую руку на плечо воина.

– Ты правильно сделал, что уехал отсюда, Рангави. Благодаря этому дух твой тверд, как и прежде. Помнишь, как говорил Никифор: «Раб не тот, кто в оковах…»

– «… а кто соглашается быть рабом!» – воин закончил выученную с детства фразу. – Именно поэтому я пришел к тебе. Мне нужна помощь в одном деле.

– Излагай, – кивнул кузнец, радуясь, что этот тяжелый разговор остался позади.

Рангави шепнул ему что-то на ухо. Петр заулыбался, подозвал мальчишку-подмастерья и отдал тому нужные распоряжения.

– Что же ты задумал? – ухмыльнулся кузнец сквозь свою медную бороду.

– Скоро увидишь.

Через несколько часов сотни зевак столпились у небольшого помоста, на котором стоял коренастый воин, облаченный в бригантину из металлических полос. Мужчина молчал, окидывая собравшихся внимательным взором, и его освещенное внутренней силой лицо всем показалось знакомым.

– Эй вы, жители и ремесленники славных Фив! – крикнул воин так, чтобы его голос был хорошо услышан всеми. – Узнаете ли вы меня?

– Как же не узнать? – отозвался какой-то старик из толпы. – Ты – один из сыновей Никифора-кузнеца.

– Правильно говоришь, Василий, – кивнул Рангави, улыбнувшись своему старому знакомцу. – Он самый!

В толпе зашумели – все были рады возвращению земляка.

– А хорошо ли вы помните моего отца и то, какую смерть он принял от латинян? – вновь возвысив голос, обратился к людям Рангави.

– Помним! Хорошо помним! – закричали горожане. – В тот день много наших полегло. Прокопия убили! И Евстафия моего! И Исаака-плотника! И Тимофея!

Народ загудел, давая волю нахлынувшим чувствам, которые копились все эти долгие годы.

– Потому-то я и созвал вас всех сюда, – вновь заговорил Рангави, когда шум немного поутих. – Я знаю, что вы устали от несправедливости и вероломства ваших хозяев. Устали от бесконечных поборов и насилия, которые чинят те, кто выше и сильнее вас. Я знаю это, потому что сам был когда-то унижен и втоптан в грязь!

Люди безмолвно внимали речам воина. Таким простым и понятным, но вместе с тем попадающим точно в цель, разящим как отточенная сталь.

– Но времена изменились! Я перековал оковы на меч, и теперь мне нужны люди дела! Люди, готовые защищать себя, свой дом и свое будущее. Обещаю, что поведу вас дорогой побед и с вашей помощью навсегда очищу эту землю от подлых латинян и их османских хозяев!

Многие встретили слова Рангави восторженным гулом, но некоторые горожане, из тех, кто был постарше, остались стоять молча, хмуро глядя перед собой.

– Знаем мы, чем заканчиваются подобные речи, – говорили они. – Всех нас перевешают или побросают в каменные мешки, откуда никто еще не выходил живым.

Услышав такие разговоры, Рангави резко обернулся:

– Смерть рано или поздно постучится в дверь к каждому из вас, так не лучше ли умереть за правое дело, чем жить в вечном страхе и унижении?

– А зачем нам служить Палеологам? – послышался голос из толпы. – Чем твой господин лучше тех, прежних?

Рангави знал человека, задавшего этот вопрос. Он часто видел его в окружении афинского герцога и сбить себя с толку не позволил.

– Я не предлагаю вам служить императору Константинополя, но прошу послужить на благо всего греческого народа.

Еще раз окинув взглядом собравшихся людей, Рангави крикнул:

– Все, кто желает вступить в мой отряд, выходи сюда!

Некоторое время все оставались на местах, переглядываясь и перешептываясь друг с другом. Наконец, из задних рядов на помост взобрался молодой румяный паренек лет четырнадцати.

– Я пойду с тобой! – радостно заявил он.

– Андрейка, куда тебе воевать? – неожиданно крикнул Петр, узнав в юноше своего подмастерья. – Мал ты еще для этого.

– Оружием всяким владеть я обучен, а то, что опыта нет – так это не страшно, – отмахнулся парень. – Правда ведь?

– Такого молодца как не обучить, – улыбнулся Рангави, хлопая мальчика по плечу. – А ты что скажешь? Петр?

Кузнец махнул рукой.

– Делай как знаешь. Такого хорошего помощника забираешь.

После этого на помост стали подниматься и остальные. Вначале неуверенно, но с каждым разом все смелее один за другим новобранцы выстраивались в ряд позади Рангави. Очень скоро здесь столпилось около трех десятков добровольцев разных возрастов и профессий – все они с нетерпением ждали, что будет дальше.

Рангави посмотрел на своих будущих бойцов и одобрительно кивнул.

– Ступайте ко дворцу герцога, – обратился он к ним. – Скажите, что пришли от меня. Вас пропустят и выдадут все необходимое. Я буду позже.

Мужчины в окружении галдящей толпы направились в сторону замка. А Рангави вновь остался наедине с Петром.

– Не ожидал, что твои слова найдут такой отклик, – почесав бороду, изрек кузнец. – Но за Андрея я тебя не поблагодарю. Славный и толковый парень, мог в будущем прекрасным ковалем стать.

– За него не переживай. Вернется домой настоящим героем.

– А вернется ли? – кузнец устремил свой взор вслед удаляющейся толпе.

Рангави вздохнул.

– Мы идем на войну, и на этом пути смерть будет неотступно следовать за нами, – честно признался он.

– Так я и думал, – понурив голову, произнес Петр.

Мягкий женский голос прозвенел позади, заставив собеседников обернуться.

– Я принесла тебе обед, отец, – голос принадлежал молодой красивой девушке с загорелым лицом, большими, выразительными глазами и волнистыми каштановыми волосами, которые волнами спадали на хрупкие плечи.

Она аккуратно поставила глиняный сосуд и деревянную чашу, накрытую белым полотенцем, на узкий столик, где кузнец обычно демонстрировал свой товар покупателям.

– Спасибо, Анна, – поблагодарил Петр. – Смотри, какой у нас сегодня гость. Помнишь Рангави? Вы ведь росли вместе.

Взгляд девушки упал на стоящего рядом с кузнецом воина. Она с интересом рассматривала его одежду и лицо. Сделав несколько шагов вперед и не решаясь подойти ближе, девушка прошептала:

– Рада, что ты вернулся. Сколько лет прошло с нашей последней встречи? – лицо девушки вдруг зарделось, и она опустила глаза. Рангави смело подошел к ней и, коснувшись подбородка, заглянул в темно-коричневые глаза своей давней знакомой.

– Я помню тебя еще совсем девчонкой, – улыбнулся он, а затем обратился к Петру. – Ты счастливый человек! Твоя дочь выросла настоящей красавицей, впору искать ей жениха.

– Рано еще, – отмахнулся коваль. – Пусть уму-разуму наберется, а там видно будет.

– У такого отца не забалуешь, – рассмеялся Рангави, поворачиваясь к Анне. – Так, наверное, в девках и останешься, если будешь его слушать.

– Я сама замуж не хочу, – гордо вскинув голову, произнесла девушка. – Мне и у отца неплохо живется.

– Придет время – захочешь, – усмехнулся Петр. – А я ужо тебе подходящую кандидатуру подыщу.

Девушка фыркнула и отвернулась.

– Что ж, был рад повидать тебя, Петр, – сказал Рангави, обнимая кузнеца за широкие плечи. – Перед отъездом еще загляну к тебе.

– Уже уезжаешь? – с грустной ноткой в голосе осведомился Петр. – И далеко?

– В Афины.

– Но там же до сих пор заправляют латиняне, – покачал головой кузнец. – Тебя повесят на первом же суку!

– Это сделать непросто, – улыбнулся Рангави. – Многие уже пытались.

Анна все это время не сводила любопытных глаз с отцовского воспитанника. Смело шагнув вперед, она заглянула в лицо Рангави.

– Я слышала рассказы о тебе на улицах, – сказала Анна. – Но не верила, что это правда.

– И правильно делала, – улыбнулся Рангави. – Люди любят создавать героев из песка и пыли.

– Но ты и есть герой! Все восхищаются тобой, и я тоже!.. – девушка вдруг запнулась. – То есть… я хотела сказать, что людям нужны герои, на которых они могли бы равняться.

– Каждый человек хорош в своем деле, – пожал плечами воин. – Возможно, я хорош в своем, но не более того.

Их глаза встретились и тут, впервые в жизни, Рангави почувствовал, как его охватывает жар. Анна была красива, но разве только это могло заставить бравого воина потерять присутствие духа? Нет, он и прежде знал женщин, но все эти мимолетные увлечения были лишь данью природе, древним ритуалом, необходимым для здоровья и поддержания сил, ибо Рангави слишком ценил свою свободу и презирал любую зависимость, которая делает человека слабым. И вот теперь, глядя на Анну, он вдруг отчетливо осознал, что женщины по-прежнему остаются для него непостижимой тайной и что он, подобно прочим мужчинам, абсолютно безоружен перед их чарами.

Неловкое молчание затягивалось, Петр уже стал подозрительно поглядывать на своего друга, когда Анна решилась нарушить тишину.

– Я, пожалуй, пойду отец. Быть может, Рангави проводит меня до дома, а заодно расскажет о своих странствиях. Мне очень интересно было бы его послушать.

– Ну не знаю, дочка, – с сомнением в голосе протянул старый кузнец. – У него есть важное поручение от деспота, не думаю, что вам будет по пути…

– Нет! – неожиданно для себя оборвал кузнеца Рангави. – Мне как раз в ту сторону.

Коваль еще более недоверчиво покосился на воина, потом перевел взгляд на Анну и махнул рукой.

– Что ж, решай сам. – Петр переваливаясь направился в кузницу и оттуда уже крикнул: – Будут нужны мечи, копья или доспехи обращайся. Для тебя отдам все в полцены.

– А я уже надеялся, что для старого друга у тебя все бесплатно! – рассмеялся Рангави и они с Анной направились по каменной дороге, ведущей на окраину города.

– Мой отец говорит, что за все в этой жизни надо платить – скромно улыбнувшись, сказала девушка.

– Это логика торговцев.

– Нет, это логика самой жизни, – возразила Анна. – У всего есть своя цена и, лишь отдавая, мы рассчитываем что-нибудь получить взамен.

– А кто определяет эту цену? – спросил Рангави, наблюдая за реакцией Анны. Девушка не торопилась с ответом и внимательно наблюдала за воином, ожидая, что он пояснит свои слова. Тогда Рангави продолжил:

– На своем пути я слышал и видел достаточно, чтобы понять: в этом мире сильный всегда забирает у слабого, а богатый всегда платит меньше, чем бедняк. Эта несправедливость не имеет ни начала, ни конца, ибо она существовала со дня сотворения мира и установлена властью людей. Однако есть еще и власть Господа, для которого не существует ни чинов, ни сословий, а люди равны и обязаны заплатить одну и ту же цену. Когда придет их срок.

– Ты говоришь о смерти? – спросила Анна так непринужденно, что Рангави показалось, будто на свете не существует вещей, способных смутить эту своенравную особу.

– Я говорю о единственной справедливости в этом мире, – кивнул воин. – Все остальное – лишь иллюзия.

Анна некоторое время размышляла над сказанными словами.

– Так значит, ты философ с мечом? – лукаво взглянув на воина, произнесла она.

– Что ж, пусть так. – Рангави почесал рассеченную старым шрамом бровь. – Ведь меч всегда разит вернее слова. Уж поверь моему опыту.

– Но я все еще жду рассказа о своих странствиях и подвигах, – напомнила Анна. – В городе об этом говорят на каждом углу.

– Я знаю, – улыбнулся Рангави. – Клянусь, наслушавшись этих россказней, я много раз пожалел о том, что прожил такую скучную жизнь, ибо в словах бродячих певцов столько же правды, сколько серебра в монетах, отчеканенных латинским князем.

Девушка залилась звонким смехом, и они направились дальше, живо обсуждая настоящее и с теплотой вспоминая прошлое. Несколько раз пара проходила мимо небольшого домика, в котором жила Анна, но расставаться им не хотелось и лишь когда на город стали опускаться сумерки, девушка поспешила домой.

Рангави чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Он брел по темным улицам города практически не разбирая дороги. Мысли его были далеко – он продолжал думать об Анне. Перед ним вновь сияли ее глаза и улыбка, он вспоминал ее голос, словно наяву слышал звонкий переливчатый смех. Этот образ все не выходил у него из головы, но очарованный этим прекрасным видением, Рангави чуть было не угодил в ловко расставленную ловушку.

Притупленные чувства упустили опасность, и лишь отточенная годами реакция помогла избежать смертельного удара в спину. Вражеский клинок лишь скользнул по доспехам, не причиняя особого вреда. Зато Рангави ударил наверняка. В мгновение ока, выхватив из-за пояса миниатюрный кистень, он со всего размаху засадил его в висок незадачливому убийце. Сраженный металлической гирей, противник упал на землю, он был еще жив, но разбираться с ним времени не было – из темноты выступили четыре фигуры, все были облачены в плащи, под которыми при слабом свете луны блестела сталь доспехов.

Рангави оглянулся на лежащего в беспамятстве врага, убедился, что тот не представляет никакой опасности и спокойно повернулся к своим новым противникам.

– Друзья! – приветственно воскликнул Рангави, машинально отбрасывая кистень в сторону. – Как же так? Что же это вы нарушаете введенный деспотом Константином Палеологом запрет на ношение оружия в городе?

– А ты, пес, даже перед смертью не бросишь служить своему хозяину? – произнес чей-то хриплый голос.

– Пес служит своему хозяину верно и преданно до самого конца, а вот шакалы подобным поведением не отличаются. Они трусливы и любят сбиваться в стаи. – Рангави извлек из ножен парамерион. Холодная сталь клинка блестела в слабом свете полумесяца. – Вот вроде вас.

Убийцы переглянулись и стали медленно наступать. Все одновременно. Рангави же стоял неподвижно, спокойно взирая на приближающихся противников и разминая плечи. Когда расстояние сократилось всего до нескольких шагов, он спросил:

– Вам уже доводилось слышать обо мне?

– Да, – коротко ответил один из убийц с усеянным оспинами лицом.

– И отступать вы, конечно, не намерены?

Кто-то издал ехидный смешок.

– Ну что ж, – Рангави полной грудью втянул ночной воздух и шагнул навстречу врагам. – Начнем.

– Порядок в Фивах оставляет желать лучшего, – проговорил Николай Склир, упитанный, седовласый вельможа, совсем недавно назначенный новым архонтом города. – Вчера, в одном из переулков, нашли пять трупов. Один из них, с проломленной головой был еще жив, но очень скоро и он скончался, так и не придя в сознание.

– Кто они? – спросил Константин Палеолог, устало откидываясь на спинку трона. Трона, который когда-то принадлежал латинскому герцогу Нерио и который он с радостью променял бы на походное седло.

– Пока сложно сказать… Убитые явно не из местных. Но оружие, которое нашли при них, несомненно, получено из оружейных герцога.

– С этим надо разобраться, – вздохнул Константин Палеолог. – После отстранения Нерио от власти доступ к оружию имеют лишь мои люди.

– Расследование будет проведено в кратчайшие сроки, – кивнул головой Склир.

– Поторопись. Через несколько дней я покидаю Фивы, – деспот провел ладонью по коротко стриженой бороде. – Есть предположения, кто мог расправиться с ними?

– Пока лишь догадки, но, судя по всему, это сделал один-единственный человек…

– Рангави… – задумчиво протянул деспот, – но почему он не доложил об этом происшествии?

Склир хитро усмехнулся.

– Вероятно, не успел. По вашему приказу он собирает отряд для отправки в Афины. Кроме того… уже несколько раз он наведывался в дом одного кузнеца. У того есть прекрасная дочь, и ходят слухи, что…

– Оставь это. – Константин Палеолог отмахнулся от архонта. – Подобные слухи меня не интересуют. Ты знаешь, что надвигаются тяжелые времена. Времена ужаса и скорби. Так пусть люди спешат любить, пока это в их власти, ибо пробьет час, когда лишь светлые воспоминания будут согревать наши сердца.