Обнаженная жара

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Полиция расставила кордоны вокруг места самоубийства, чтобы не подпустить репортеров и поклонников и позволить экспертам, а также офицерам из Главного управления, обязанным расследовать любую смерть при участии сотрудников полиции, работать спокойно. Остальным присутствующим, среди которых был персонал парка, железнодорожники и следователи страховой компании, пришлось ждать своей очереди. Охраняя достоинство погибшей и покой криминалистов, рельсы, по котором разбросало останки певицы, огородили переносными пластиковыми ширмами. 12-ю авеню между Западной 138-й и 135-й перекрыли, но фотографы и машины новостных программ пробрались на возвышенности по обе стороны железной дороги, чтобы наблюдать за происходящим сверху. Судмедэксперты раскинули тент, прикрываясь от зависших над головой вертолетов телевидения.

Капитан Монтроз заглянул к детективу Хит, в пустую полицейскую машину. Никки еще трясло, чашка кофе, которую она держала в ладонях, остыла. Капитан пришел с совещания и сообщил ей, что показания Рука, служащих парка и мотоциклистов подтверждают ее версию. Женщина бросилась под поезд по собственной воле, а детектив Хит сделала все возможное, чтобы предотвратить самоубийство.

Капитан предложил ей отдохнуть несколько дней, но Никки наотрез отказалась уходить в отпуск или торчать за столом в участке. Он пережила тяжелое потрясение, но дело еще не закрыто. Для той части сознания, которая привычно раскладывала смерти людей по полочкам, самоубийство Солей представляло собой оборванную нить. Все, что певица знала, умерло вместе с ней. Правда, дело об ограблении редактора было раскрыто, но оставалось множество вопросов, на которые Солей Грей уже не ответит. И еще был техасец, Рэнс Вольф: предположительно, сообщник и, по всей вероятности, убийца трех человек. Пока не найдена последняя глава книги Кэссиди Таун, он, возможно, будет убивать и дальше. Если только необходимость убивать не отпала со смертью Солей.

— Я не прочь отдохнуть, капитан, но отпуск придется отложить. — Никки одним глотком допила холодный кофе и выбросила чашку на щебенку. — Так что, если здесь разобрались, мне пора возвращаться к работе.

Вернувшись в участок, Рук и Хит наконец остались наедине. В полицейском «краузере», доставившем их в Двадцатый участок, Никки молча, уйдя в себя, сидела на переднем сиденье, а Рук, устроившись на заднем, всю дорогу пытался отогнать картины, стоявшие перед глазами: не только жуткую гибель Солей, но и измученное лицо Никки. Им обоим в жизни приходилось видеть смерть людей. Но ни в Чечне, ни в Челси вы не привыкнете к тому, как мгновенно жизнь покидает тело. В вестибюле участка Рук придержал Никки за локоть.

— Держишься ты храбро, и мы оба понимаем почему. Но просто имей в виду, что я рядом.

Никки хотелось прямо сейчас броситься в его объятия — но она была на службе. К тому же Хит знала, как неразумно открывать душу слабости и прочим сантиментам. Она кивнула:

— Подождем до дома, — и толкнула дверь бокса.

Детектив Хит не давала себе ни минуты покоя, чтобы никто не успел подойти к ней с вопросом о самочувствии. К пережитому еще придется вернуться, но не теперь. К тому же, напоминала она себе, худшее выпало не ей, а Солей Грей.

Детектив Гинсбург со свойственным ей тактом и пониманием обернулась от монитора, чтобы спросить, не желает ли Хит посмотреть снимки смерти Солей на сайте «Ledger». Никки не пожелала. К счастью, снимки, сделанные двумя папарацци, еще не вспыли в Сети — полиция изъяла их как важное доказательство. Не приходилось сомневаться, что снимки последних мгновений певицы еще принесут фотографам шестизначные суммы от немецких или британских сетевых изданий. Люди будут с отвращением качать головой и снова смотреть, проверяя, верно ли запомнили.

Никки уставилась на имя Солей на доске с заметками. В ушах стоял жалобный голос, проклинавший «ту ночь». Позвонив на мобильник Каньеро, Никки застала его на пути в участок.

— Я перебираю все оборванные концы, — сказала ему Никки, — и не могу забыть о пропавших нарядах за ту ночь.

— Понимаю тебя, — согласился Каньеро, — но это как с той последней главой. Пока ее нет, остается только гадать.

— Скажи Тарреллу, пусть разворачивает «тараканью тачку». Поезжайте в Испанский Гарлем, ребята. Поговорите еще раз с родственниками и сослуживцами Падильи. Может, если назвать имя Рида Уэйкфилда, что-то всплывет. Узнайте, работал ли Падилья в ту ночь и не рассказывал ли о том, что видел, или, может, слышал от других шоферов.

Каньеро помолчал, и Никки испугалась, что он станет ее утешать, но детектив только вздохнул.

— Сделаем, но скажу тебе, у нас с напарником сегодня выдался собачий денек. Ну ты-то понимаешь, да?

Вот так. Девушка может утирать слезы.

Еще не было шести, когда Рук забросил сумку на плечо.

— Сматываешься пораньше? — спросила Хит.

— Пришло письмо от редактора «First Press». Теперь, когда дело с Солей разбухло до международных масштабов, меня просят до завтра подобрать материал к статье для внеочередного выпуска.

— Так ты будешь заканчивать статью?

— Нет, — рассмеялся он, — я ее начну.

— Я думала, ты уже начал.

— Тсс! — Он заговорщицки огляделся и перешел на шепот: — Мой редактор думает так же. Позвони мне вечером, — добавил он, — если захочешь попить пивка или еще что-нибудь.

— У тебя впереди рабочая ночь, мистер. Ты будешь занят… с игрушечным вертолетиком и тому подобным. К тому же чем раньше попадет на прилавки новый выпуск, тем скорее исчезнет тот, что со мной, так что не стану тебе мешать.

Он уже направился к выходу, когда Никки окликнула:

— Эй, Рук! — Журналист остановился. — Хочу тебе сказать, какой глупостью была твоя сегодняшняя погоня. И на авианосце, и на мотоцикле с этим папарацци. Так что, во-первых, никогда больше не делай таких глупостей. И, во-вторых — спасибо, что прикрыл спину.

— Извини и всегда пожалуйста, — ответил Рук и вышел.

Тараканы сидели в машине. Медленно проезжая квартал, где жил Падилья, они увидели выходящего из дома кузена.

— Займемся им? — спросил Таррелл.

— Знаешь, — ответил ему напарник, — с ним только время терять. Давай подождем, пока он отойдет подальше, и проверим, дома ли парнишка. Начнем с него.

Через двадцать минут неразговорчивый кузен Падильи отпер входную дверь и крикнул по-испански:

— Пабло, я вернулся! Готов ехать? — и замер в дверях, снова увидев в своей гостиной детективов, беседующих с мальчиком.

— Собрались в дорогу, Виктор? — спросил Каньеро.

Виктор кинул на племянника грозный взгляд. Мальчик отвел глаза.

— Отличные чемоданы, дружище. Настоящий «Туми»,[142] а не дерьмо, которое разваливается через два дня.

— Ну да, мы собирались в отпуск. — Голос кузена звучал не слишком убедительно даже для не понимавшего слов Таррелла.

— Такой багаж в самый раз для отпуска. Надолго собрались?

Заметив, что Виктор так и застыл с ключом в одной руке и с сумкой в другой, Каньеро встал со стула и прошелся вдоль расставленного в ряд багажа.

— Ну-ка, посмотрим. Два больших чемодана, чехлы для одежды — наверное, для новых костюмов, которые тогда висели на двери? Еще большой чемодан. Три сумки-тележки… Слушай, ты не разоришься на доплате за багаж? И на чаевых носильщикам? Дорогое удовольствие, дружище. Но ты можешь себе позволить, верно?

Виктор молчал, уставившись в пространство между Тарреллом и Каньеро.

— Да, думаю, тебе это раз плюнуть. Чаевые, доплата… пожалуй, ты запросто мог бы заказать лимузин к подъезду у прежнего босса твоего брата. Эта не похудеет. — Детектив толкнул носком ботинка маленькую спортивную сумку.

Виктор поморщил лоб и медленно опустил взгляд. Молния на сумке разошлась, и в ней виднелись пачки наличных.

— Я же говорил, закрой, — обратился Виктор к племяннику.

Каньеро чуть было не спросил, имел он в виду сумку или рот, но решил не обострять ситуацию. Разговор предстоял долгий.

Вернувшись в участок, Хит приняла звонок от Таррелла. Тот рассказал о сумке с деньгами и предупредил, что везет Пабло с Виктором на допрос. Никки признала, что, раз уж сумка была открыта и деньги на виду, можно было обойтись без ордера на обыск, но все же следовало известить прокуратуру на случай возможных жалоб.

— Сколько там налички?

— Девяносто одна штука, — сказал Таррелл и, помолчав, добавил: — Двадцатками.

— Любопытное число.

— Ага, и мы проверили: кузен в порядке. Ни торговли наркотиками, ни азартных игр, ни криминальных связей. Чую, этот чемодан недавно полегчал на девять тысяч. Думаю, денежки ушли на билеты, багаж и гардероб.

— Сто штук могли бы его далеко увести, а, Тэрри?

— Не знаю, не пробовал, — рассмеялся детектив.

Закончив разговор, Хит обнаружила, что детектив Гинсбург отирается у ее стола.

— У нас будет клиент.

— Кто?

Никки не слишком надеялась, что задержанным окажется техасец, и оказалась права.

— Моррис Гранвиль. Ну, безумный фанат Тоби Миллса. Его перехватили в Чайна-тауне — пытался уехать автобусом в Бостон. Через полчаса доставят, ручаюсь. — Гинсбург протянула ей дело Гранвиля.

— Везут сюда? — удивилась Хит. — А почему не в Девятнадцатый или не в участок Центрального парка? Центральный им и занимался, мы просто содействовали.

— Да, только офицер, проводивший задержание, доложил, что парень назвал конкретно тебя. Якобы видел вчера твое имя в «Шуме-гаме» и хочет что-то сказать именно тебе.

— Что сказать?

Гинсбург покачала головой.

— Может, это отчаянная попытка поторговаться. Или… — она хихикнула, — ты стала такой знаменитостью, что теперь он прицепится к тебе.

— Смешно до слез, — оценила Никки.

Гинсбург было не пронять.

— Спасибо, — поблагодарила она и удалилась.

Никки задумалась, не позвонить ли менеджеру Миллса.

Риптон помог следствию, предоставив фото и сведения о Гранвиле, но, услышав, что задержанный желает видеть ее лично, Хит решила, что как-нибудь обойдется без вмешательства Брандмауэра. По правде сказать, менеджер, бросавшийся на нее при каждой встрече как цепной пес, порядком утомил Хит. Пусть подождет часок — это станет ее маленькой местью. Конечно, она будет чувствовать себя виноватой, но как-нибудь переживет.

Пока Хит готовилась к допросу, просматривая досье Морриса Гранвиля, зазвонил телефон — Петар.

— Я услышал, что ты была сегодня с Солей, и хотел спросить, как самочувствие.

— Держусь, — ответила Никки. Перед глазами заново прокрутилась сцена, в которой певица ныряла под поезд — в замедленном темпе, как всегда бывает с тяжелыми воспоминаниями. Никки попыталась вернуться к реальности прежде, чем на белом купальнике проступила кровь, но не успела. Она не сразу осознала, что Петар что-то сказал.

— Прости, не расслышала.

— Я говорю: может, встретимся в мой обеденный перерыв?

— Знаешь, Петар, сегодня не самый подходящий день.

— Наверное, зря я позвонил.

— Нет, ты очень внимателен, спасибо. Просто я занята. Сам понимаешь.

— О'кей. Знаю, тебя не стоит торопить.

— Умный мальчик.

— А, будь я умный, я бы понял это много лет назад. В общем, мне очень жаль, что тебе пришлось через такое пройти, Никки. Уверен, ты сделала все, что могла.

— Сделала. Но она уже решилась. Что-то было у нее на душе, с чем она не могла жить, вот и нашла способ покончить с болью.

— Она сказала, что?

— Увы, нет. — Хит взяла за правило никогда не обсуждать подробности расследования с посторонними. — Знаю только, что я ничего не могла сделать. — Когда она сказала это вслух, на душе немного полегчало, хотя, конечно, поверь она в собственные слова, сцена самоубийства не стояла бы перед глазами, а в голове не крутился бы вопрос: можно ли было что-то изменить?

— Никки, — сказал Петар, — я понимаю, сейчас не время, но я хотел бы… снова тебя увидеть.

После тяжелого дня ей даже задумываться не хотелось, как много скрывается за этими словами и насколько они осложнят ей жизнь.

— Слушай, Петар…

— Неудачно выбрал время, прости. Видишь, все-таки я тебя тороплю. И когда я поумнею? — Он помолчал. — Может завтра? Кофе или еще что-нибудь?

В дверях появилась детектив Гинсбург и кивнула Никки. Та взяла со стола досье Гранвиля.

— Завтра… да, может быть.

— Я позвоню тебе утром. А пока, пожалуйста, знай, что, если захочется поговорить, я готов.

— Спасибо, я ценю.

Повесив трубку, она еще некоторое время смотрела на телефон. Что-то странное почудилось Никки в этом звонке и в настойчивости Петара. Затем детектив Хит выбросила из головы все лишнее и быстро зашагала к комнате для допросов.

В коридоре она столкнулась с Тарреллом.

— Ну, как наши победители лотереи в Восточном Гарлеме?

— Каньеро сейчас ими занимается. Пока ничего. — В руках он держал пакетик крекеров на арахисовом масле и бутылку жуткого синего энергетика из автомата. — Мальчишка проголодался, так что я выскочил за едой.

— Я буду во второй — с маньяком Тоби Миллса. Но дай мне знать, если что-то обнаружится.

Минуту Никки постояла в комнате наблюдения, оценивая Морриса Гранвиля сквозь стекло, потом вошла. По досье она знала, что мужчине сорок один год, но выглядел он двадцатилетним, несмотря на залысины и седину в волосах. Из вечных мальчиков. Пухлый, малорослый, с мучнистой кожей, сутулый — шеи не видно за двойным подбородком. Сидя в пустой комнате, он все поглядывал на себя в зеркало, но только искоса, не поворачиваясь к нему лицом. Парень как будто хотел убедиться, что отражение никуда не делось, пока он отводил глаза.

Когда Никки вошла, Гранвиль привстал и снова сел. Глаза с прищуром, от которого казалось, будто он постоянно улыбается, расширились, и Никки стало не по себе под его взглядом. Она явно не заслужила такого восторга.

— Я — детектив Хит. — Она бросила на стол папку и ручку. — Вы хотели со мной поговорить?

Он еще потаращился на нее и заговорил.

— Я в восторге от статьи о вас!

— Мистер Гранвиль…

— Зачем же так официально? Зовите меня Моррис. А можно мне называть вас Никки?

— Нельзя.

— Я сохранил экземпляр. У меня есть шанс получить ваш автограф?

— Никакого.

Он склонил голову к плечу, губы чуть дрогнули, густые брови шевельнулись, словно Гранвиль вел разговор сам с собой. Никки вернула его к действительности:

— Если вы читали статью, то знаете, что у меня много работы. Говорите, что хотели сказать, или я вызову развозку, чтобы вы успели в Рикерс к ужину.

— Нет, не надо.

— Тогда я слушаю.

— Я хотел с вами поговорить, потому что прочитал вчера, что вы всюду преследуете Солей Грей.

Упомянутая маньяком статейка в «Ledger» представилась Никки совсем в другом свете. Недобрым словом помянув Стингера, она вполне поняла враждебность, которую питают знаменитости к собирателям сплетен. Однако, возвращаясь к Гранвилю, — он-то тут при чем? Или Гинсбург нечаянно попала в точку? Хит знала, что подобные маньяки не всегда сосредоточиваются на одной знаменитости, но в досье значилось, что у этого единственная цель — прославленный Тоби Миллс. С бейсболистом были связаны все жалобы на маньяка, все административные нарушения. Если верить досье, Гранвиль не преследовал каждого, кто попадал в газету: ни Солей Грей… ни угодившего на обложку копа. С надеждой добавила про себя Никки.

— Почему вас интересует Солей Грей?

— Она была потрясающей певицей. Огромная потеря.

— И все? Благодарю за визит, мистер Гранвиль.

Никки собрала бумаги и уже повернулась к двери, когда услышала:

— Нет, не все. — Она задержалась, но выгнула бровь и послала ему выразительный взгляд. Гранвиль моргнул и поднял ладонь со стола, оставив потный отпечаток. — Я ее однажды видел. В лицо.

Его исполненный гордости взгляд заставил Никки задуматься о психологии подобных личностей. Каково это: оценивать себя по близости к посторонним людям? В тяжелых случаях, при шизофрении, такие психи даже верили, что звезда обращается только к ним, оставляя зашифрованные послания в песнях и интервью. Они были готовы на все, лишь бы что-то значить в жизни своего кумира. Случалось, и убивали человека, которому поклонялись.

— Продолжайте, — произнесла Никки. Что-то в его жадном взгляде подсказало ей, что можно и подыграть. — Ну видели. Многие ее видели.

— Она вышла из ночного клуба — уже под утро. Так поздно, что на улице никого, кроме меня, не было.

— Где?

— Клуб «Термал» в районе бывших мясоперерабатывающих заводов. А Солей — она была пьяная, орала и махала руками, устроила настоящую склоку на тротуаре, знаете, где ждут лимузины.

Услышав о лимузинах, Никки вернулась на место и положила перед собой папку.

— Да, я знаю это место. Расскажите, что вы видели.

Она оценила иронию ситуации: в извращенном сознании Гранвиля та минута представлялась сияющей вершиной, и сейчас Никки невольно подпитывала его безумие.

— Я же говорю: она была пьяна и здорово разошлась — орала, понимаете? А когда я увидел, с кем она ссорится, то подумал: подойти бы так, чтобы сфотографировать на мобильный, снимок вполне могли бы взять в «People» или в «Us». Да хотя бы в «Ledger».

— Почему же вы не подошли? Там была охрана?

— Нет, клуб уже закрылся. Кроме них, никого рядом не было. Но я не стал подходить: боялся, что они меня увидят.

Никки увлеклась. Вроде бы парень не склонен к галлюцинациям, ему можно доверять, насколько вообще можно доверять психам. Ей очень хотелось поверить.

— И с кем же она ссорилась? Что тут такого?

— Да то, — сказал он, — что она ссорилась с Ридом Уэйкфилдом в ночь его смерти.