Обожение человека

В своем учении Григорий Палама и отцы Церкви исходят из следующих предпосылок: 1) создание человека «по образу и подобию Божию»; 2) воплощение Сына Божия; 3) причастие человека Богу в Святом Духе. Бог Троица сотворил и восстановил человека. Человек, хотя и созданный по образу и подобию Своего Творца, не выдержал богообще- ния: он отвратился от Бога и пал. «Образ» исказился, и высшая цель человека сделалась для него недосягаемой. Однако, благодаря обожению человеческой природы Сыном Божиим, человеку была дана возможность еще раз достичь богоподобия и обожения, обожение осуществляется Святым Духом, живущим и действующим в Церкви. Дух не производит действенно избавления человека, но открывает ему доступ к возрождающей и обожива- ющей жертве Христа, принесенной однажды и для всех. Посредством Святого Духа Сам Христос входит в Церковь и пребывает в ней как ее глава до скончания века.

Образ Божий в человеке

В первой главе книги Бытия говорится, что Бог создал человека по образу Своему (Быт. 1, 27). Это библейское выражение послужило основой для ветхозаветной и христианской антропологии, однако смысл его не был четко определен[8]. В святоотеческих творениях и богословских трудах термин «образ» используется часто и в разных значениях. Различные толкования встречаются даже в трудах одного автора. Так, Климент Александрийский в трактате «Увещание к эллинам» прилагает выражение «по образу» к человеческому уму, а в «Педагоге» он связывает его с данной человеку способностью содействовать приведению в бытие нового человека (через рождение)[9]. Святитель Григорий Нисский в творении «О девстве» называет ум и свободную волю существенными атрибутами того, что «по образу», тогда как в книге «Об устроении человека» он относит образ Божий ко множеству телесных и духовных даров, которыми Бог наградил человека[10].

При таком разнообразии формулировок характерную позицию занял святитель Епифаний Кипрский: «Вообще, не нужно определять или утверждать, в какой части нашей природы запечатлен образ Божий, но мы должны просто признать, что образ есть в человеке, чтобы не отвергать благодать Божию и не отказываться от веры в Него, ибо все, что говорит Бог, — истина, даже если это в некоторых отношениях и выше нашего понимания»[11].

Многостороннюю динамичную концепцию «образа» можно найти и в творениях Григория Паламы. Он почти всегда проводит различие между «образом Божиим» и тем, что «по образу Божию». Это различие было отмечено еще Оригеном в его полемике с Цельсом: образ Божий — Его единородный Сын, тогда как человек есть создание, сотворенное по образу Божию[12]. Палама, как и другие отцы Церкви и церковные писатели, иногда называет человека образом Божиим, но подчеркивает при этом, что человек — это «тусклый» образ Божий, а неизменным и точным образом Бога является только Сын[13].

Следуя александрийской богословской традиции, Григорий Палама видит образ Божий прежде всего в уме человека, высшей части его природы: ««Образ» находится не в теле, а в уме, высшей части человеческого естества. Если бы в человеке было что‑нибудь еще более высокое, тогда» образ» находился бы там»[14].

Подобно различию между сущностью и энергиями в Боге, есть различие между умом и его энергией. Энергию ума, проявляющуюся в виде мысли и интуиции, не следует ни отождествлять с умом, из которого она исходит, ни совершенно отрывать от него. Энергия ума связана с сущностью ума, будучи его выражением, хотя она и отлична от его сущности, как следствие от причины[15]. Здесь мы видим, как Палама раскрывает новый аспект многозначного понятия «по образу».

Но святитель Григорий идет еще дальше в изучении «образа» в человеке. Подобно тому как Бог есть Троица в Едйнице, то есть Ум (Nouj), Разум (Аоуод) и Дух (ГIvevfia), человек, сотворенный по образу Божию, являет в себе триединство ума, разума и духа. От человеческого ума порождается разум и происходит дух, как от Отца рождается Сын и исходит Святой Дух. Конечно, это сравнение не абсолютно, но в нем раскрывается отражение Бога Троицы в человеке, сотворенном по Его образу[16].

Используя применительно к Пресвятой Троице психологическую аналогию, близкую к триадоло- гии блаженного Августина, Палама представляет Третье Лицо Святой Троицы безграничной и вневременной любовью Отца к Сыну и Сына к Отцу. Само собой разумеется, что использование этого образа ни в коей мере не противоречит антилатин- скому учению святителя об исхождении Святого Духа. Представляя Третье Лицо Пресвятой Троицы общей любовью Отца и Сына, святитель Григорий разъясняет, что «общность» рассматривается в свете Его употребления и обладания Им, а не Его бытийного происхождения: «Предвечная радость Отца и Сына есть Дух Святой, как общий Им по употреблению (поэтому Обоими и посылается достойным), но принадлежащий только Отцу относительно существования. Поэтому и исходит только от Него относительно существования»[17].

Согласно этой тринитарной модели, человеческий дух, сотворенный по образу Божию, есть любовь его ума к разуму. Таким же образом Палама объясняет естественную для человека жажду знания[18].

Подобно тому как Бог содержит мир и сообщает ему жизнь через Свой Дух, так и человеческий ум через свой дух содержит и оживотворяет тело. Это, по мнению святителя Григория, делает «образ» в человеке более совершенным, чем в ангелах. Ангелы, сотворенные, подобно человеку, по образу Божию, имеют ум, разум и дух, но их дух не обладает творческой силой, так как с материальным телом не связан, и в этом отношении он ниже духа человека[19].

Палама в традициях православного предания учит, что душа человека — не пленница тела и не стремится к освобождению, как учили платоники. В действительности верно обратное: душа настолько гармонично связана с телом, что вовсе не хочет покидать его и только болезнь или другое внешнее воздействие могут принудить ее к этому[20]. В силу подобного отношения души и тела «образ Божий» динамично проникает всего человека, однако при этом его физическое и духовное начала не смешиваются. Таким образом, Палама излагает традицию, разработанную святителем Иринеем Лионским, согласно которой «образ» относится ко всему человеку, к телу и душе его[21].

Григорий Палама подробно исследует проявления троичности в человеческой душе, раскрывая преимущества человека перед ангелами: «Следует отметить помимо прочего и то, что троичная природа нашего знания показывает, что мы более по образу Божию, чем ангелы, не только потому, что наше знание троично, но и потому, что оно включает в себя все виды знания. Ибо из всех тварных созданий мы одни наделены способностью познания не только посредством ума и разума, но и посредством чувства»[22].

Царственное достоинство человека, на которое обращали особенное внимание богословы антиохийской школы при анализе понятия «образ», сообщает ему, по мысли Паламы, еще один великий дар, которым не обладают даже ангелы[23]. Как отмечает архимандрит Киприан (Керн) в своей книге «Антропология св. Григория Паламы», ангелы — это служебные духи, служащие не только Богу, но и человеку[24].

Концепция человека как микрокосма и средоточия всего творения, согласующаяся с древнегреческими представлениями и учением отцов Церкви, присутствует и в антропологии Григория Паламы. Весь чувственный мир был сотворен для человека, поэтому человек был создан последним, как венец творения, вершина всех созданий Божи- их и украшение не только видимого, но и невидимого мира[25].

И, наконец, бесценным даром человеку, сотворенному по образу Божию, Григорий Палама называет свободную волю, которую святые Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Дамаскин и другие отцы Церкви считали важнейшей частью образа Божия[26]. Она имела величайшее значение до грехопадения, но и после пришествия Христа и возрождения Им человеческой природы исполнение божественного замысла о человеке продолжает зависеть от свободного произволения человека.

Человек, таким образом, имеет свое начало в Боге и существованием своим отражает Бога. Он обязан своей жизнью доброй воле и промыслу Бо- жиим, а руководство и покровительство Творца позволяют ему исполнить свое высокое призвание. Без Бога человеческая жизнь лишена всякого смысла. Смысл и цель жизни могут быть найдены только в близости к Богу и Его благодати. Без Бога человек не может царствовать на земле и не может самостоятельно сообщить смысл своему бытию; это было даровано ему при сотворении Богом, создавшим его по Своему образу и предоставившим ему возможность развития и совершенствования. С самого момента сотворения человек стремится приблизиться к своему Первообразу — Богу, то есть достичь обожения[27]. В святоотеческих творениях описание движения человека от образа к Первообразу часто выражается словами Священного Писания «по подобию Божию».

Из книги Бытия мы знаем, что, решив создать человека, Бог сказал: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт. 1, 26). Слово «подобие», использованное в Септуагинте, выражает нечто динамичное, еще не осуществившееся, а слово «образ» обозначает реализованное состояние, первую ступень на пути к «подобию»[28]. Однако большинство современных толкователей Библии не видят различия между двумя терминами, ссылаясь на еврейский текст, в котором два слова: tselem и themouth («образ» и «подобие») (Быт. 1, 26), по существу, синонимичны[29]. Григорий Палама в большинстве своих творений, причем наиболее значительных, не настаивает на различии между «образом» и «подобием», но в некоторых случаях он пишет об этом различии и объясняет его в русле святоотеческой традиции.

То, что «по образу», уже принадлежит всем людям, а то, что «по подобию», мы имеем лишь в потенции. «…Все люди, — замечает Григорий Палама, — по образу Божию и, возможно, также по Его подобию»[30]. Достижение богоподобия — цель человеческой жизни; исполнения этой задачи Бог не требует от человека, но предоставляет его свободной воле. С одной стороны, свободно подчиняясь Божией воле, человек может совершенствовать в себе «образ», развивая в себе «подобие» Богу[31]. С другой стороны, у человека есть возможность пренебречь Божией волей, сводя на нет цель своего создания, хотя в таком случае его существование теряет смысл. Именно это и случилось с Адамом, когда он послушался диавола. Отпав от Божией благодати, он лишил себя сияния божественной славы, в которую был облечен, и разрушил в себе «подобие», возделанное им при свете благодати Божией[32]. Другими словами, грехопадением человек лишился возможности общения с Богом и причастия божественной жизни, то есть лишился истинной жизни, ибо как дух человека сообщает жизнь телу своей животворной силой, так и Дух Божий наделяет человека богоподобной жизнью с помощью Своей благодати: ««… Он заключает в Себе Самом жизнь, и причастные Ему живут боголепно, стяжав жизнь божественную и небесную». Жизнью же божественной и причастием всякого блага для достойных является, несомненно, светлость божественного естества»[33].

И наоборот, следствием удаления души человека от животворящего Духа Божия является ее смерть; точно так же смерть тела наступает, когда его покидает животворящий дух человеческой души[34]. Григорий Палама, сравнивая «образ» и «подобие» человека и ангелов, приходит к выводу, что по «образу» человек превосходит ангелов, а в «подобии» явно уступает им. Ангелы, облеченные сиянием благодати Божией, суть светы, в славе уступающие только Самому Богу, тогда как бесы, лишенные Его славы и даров, исполнены мрака[35].

Из утверждения, что истинная и вечная жизнь человека обретается только в близости к Богу, святитель Григорий не делает вывода, что душа смертна; напротив, он твердо придерживается учения о бессмертии души. Человек получил от Бога бессмертную душу, не разрушающуюся вместе с телом, но живущую вечно. Именно ответственность, налагаемая на человека бессмертием, оправдывает и делает понятными нескончаемые мучения, уготованные грешникам. Почему человек должен был бы претерпевать вечные муки, если бы с самого начала он не получил дар и обязанность вечной жизни? И справедлив ли суд Божий, который завершится во время Второго Пришествия ниспосланием грешников в муку вечную? Ответ заключается в том, что человеческая душа будет жить вечно, ибо она была создана бессмертной; и она остается бессмертной даже после отпадения человека от Бога, что является величайшей и самой ужасной смертью. Таким образом, человек, отвергнувший Бога, представляет собой парадокс обладания мертвой душой, хотя по природе своей она и бессмертна. «И есть смерть души, бессмертной по естеству, — замечает Григорий Палама, —… и именно смерть души есть смерть в полном смысле слова»'.

Сравнивая человеческую душу с душой животных, святитель Григорий отмечает, что душа животного имеет только действие жизни и поэтому умирает вместе с телом, а человеческая душа, обладающая как действием, так и сущностью жизни, бессмертна[36]. Истинно живая человеческая душа не только бессмертна и разумна, но и исполнена Божией благодати. Отвратившись от Бога и умирая, душа становится духовно безобразной и злой[37].

Однако последствия духовной смерти не ограничиваются лишь душой; они влияют и на тело, которому душа дает жизнь. Болезнь, тление и окончательная телесная смерть — плоды той духовной смерти, которую человек навлек на себя грехопадением. Смерть — не наказание Божие, а естественное следствие отпадения человека от Бога. Первым отпал от Него и первым подвергся такой смери диа- вол. Соблазнив человека своим лукавством, он вовлек его в непослушание и заставил разделить с ним лишение жизни[38]. «Чем дальше человек от жизни, — говорит святитель Василий Великий, — тем ближе он к смерти. Но жизнь — это Сам Бог, и лишение жизни есть смерть»[39]. Бог не является источником смерти ни души, ни тела, — учит Григорий Палама, следуя общей традиции святых отцов: «Бог не сотворил смерти ни души, ни тела. Ибо Он не сказал вначале, повелевая:«Умрите в день, в который вкусите», но» Умрете, воньже аще день снесте»(Быт. 2, 17). И не сказал:«Возвратись в землю», но:«В землю возвратишися»(ср.: Быт. 3, 19), предсказывая, попуская и не запрещая того, что случилось после»[40].

Таким образом, смерть — плод греха и существует в мире вопреки Божией воле. Грех — жало смерти, и через смерть он правит миром[41] (1 Кор. 15, 56. Рим. 5,12, 21): «Грех, царящий в человеке через власть диавола и смерти, вызывает страх, страдание и стремление к самосохранению. Так через страх и самолюбие сатана вселяет грех в человека… и препятствует осуществлению его изначального предназначения»[42].

Смерть тела для находящихся в состоянии духовной смерти — благодеяние Божие, ибо таким образом ход греха прерывается и зло не становится вечным[43]. Но Христу, Иоанну Крестителю и другим святым, ради их послушания воле Божией и того, что они были врагами зла и греха, не подобало умирать естественной смертью. Палама говорит, что им подобало подвергнуться насильственной смерти во имя добра, которую они претерпели посредством мученичества[44].

Через смерть конец времен уже присутствует в мире, а завершение его последует во время Второго Пришествия[45], когда упорствующие в грехе будут ввергнуты в геенну огненную, лишившись временного преимущества телесной смерти, а покаявшиеся и обратившиеся к Богу войдут в жизнь вечную и обретут обожение.

Возрождение человеческой природы во Христе

Хотя человек и отпал от Бога, Бог не перестал заботиться о нем, желая его спасения. «Чего не сделал благолюбивый Владыка для улучшения нравов и наставления к добродетели?»[46] Во–первых, Он дал человеку чувственный мир, который, будучи своего рода отражением вышнего мира, возвысил человека до познания Творца[47]. Такое представление о мире соответствует во многом картине, изложенной отцами Церкви и церковными писателями, особенно Оригеном, который разъяснял смысл различных явлений видимого мира, желая наполнить сердца своих последователей изумлением перед величием Божиим. Во–вторых, Бог удержал человека от полного развращения и подготовил его к богоусынов- лению и возрождению во Христе, даровав ему внутренний нравственный закон. Святитель Григорий считал этот закон непогрешимым судией и неложным учителем[48].

Однако для Григория Паламы откровение, данное человеку Богом в чувственном мире и во внутреннем нравственном законе, имеет предварительный и подготовительный характер и менее значимо, чем откровение Христа[49].

Чтобы подготовить мир к откровению Христа, Бог избирает народ, среди которого воздвигает пророков и учителей и совершает чудесные знамения. Наконец Он дает этому народу «писаный закон, помогающий закону, вложенному в разумное наше естество, и познанию, полученному на основании созерцания твари»[50]. Но всю полноту Своей любви и долготерпения Бог показал, послав Сына Своего единородного в мир.

В проповеди на Великую субботу святитель излагает богословски точно и красноречиво причины божественного воплощения: «Сын Божий стал человеком, чтобы показать, на какую высоту Он нас возводит; чтобы мы не превозносились, будто сами превозмогли поражение; чтобы, будучи сугубым, воистину быть посредником, соединяя посредством каждой каждую из двух частей; чтобы разрешить узы греха; чтобы очистить скверну, происходящую от греха плоти; чтобы показать Божию любовь к нам; чтобы показать, в какую глубину зол мы впали, так что для нас необходимо было воплощение Божие; чтобы стать для нас примером смирения, принадлежащего плоти и страданию, и целительным врачевством против гордости; чтобы показать, что наше естество было создано Богом благим; чтобы стать начальником и свидетелем воскресения и жизни вечной, уничтожив отчаяние; чтобы, став Сыном Человеческим и причастившись смерти, соделать человеков сынами Божиими, сотворив их причастниками божественного бессмертия; чтобы стало ясно, что человеческое естество, в отличие от всех созданий, было создано по образу Божию, ибо оно настолько сродно Богу, что и смогло соединиться с Ним в одной ипостаси; чтобы почтить плоть, и притом смертную, дабы гордые духи не считали себя и не считались более достойными чести, чем человек, и не обоготворялись ради бесплотности и мнимого бессмертия; чтобы соединить удаленных друг от друга естеством человеков и Бога, сделавшись Сам сугубым по природе посредником»[51].

И в конце Григорий Палама, говорит о том, что вочеловечение Слова Божия показало существование лиц Святой Троицы и не позволило человеку считать Бога простой энергией, проявляющейся и видимой в творении[52].

Выразительность и богатство богословских идей в приведенном отрывке показывает, что цель божественного воплощения можно рассматривать с разных точек зрения. Как правило, святитель Григорий обращает внимание прежде всего на соте- риологическое значение ипостасного соединения божественной и человеческой природы во Христе, раскрывая при этом и другие аспекты совершенного Им дела спасения.

Григорий Палама часто пишет о Христе как учителе и первообразе для верующих. Согласно Писанию и творениям святителя Григория Паламы и других святых отцов, Христос — единственный учитель и наставник, а христиане — ученики воплощенного Слова, следующие божественным наставлениям: «Наше богопознание хвалится учителем — Богом»[53]. Как противоядие бесовскому совету Христос предлагает совет смирения и послушания Богу.

Обману сатаны Он противопоставляет истину и представляет покаяние как путь исправления. Бог не принуждает человека и не навязывает ему Свою волю, чтобы он спасся; уважая свободу воли человека, Он просто учит и увещевает. И, как совершенный учитель, Христос подтверждает устные наставления личным примером[54]. Мысли Григория Паламы о Христе как учителе всего человечества ближе всего к александрийской богословской традиции, и особенно к учению Климента Александрийского и Оригена[55].

Как уже отмечалось, Григорий Палама особенно подчеркивает значение ипостасного соединения во Христе божественной и человеческой природы. От Девы Марии Бог Слово воспринял тело хотя и чистое, но все же смертное и подверженное страданиям[56]. По мнению Григория Паламы, Христу подобало умереть не естественной, а насильственной смертью, потому что естественная смерть непосредственно связана с грехом. Поэтому и Иоанн Креститель и многие святые подверглись насильственной смерти[57]. При этом Григорий Палама не уклонялся в афтартодокетизм[58]: его учение исключает любые докетические концепции возрождения во Христе. И все, что он говорит о чести, дарованной смертному человеческому телу воплощением Божественного Слова, является, по выражению архимандрита Киприана (Керна), «непривычным для лжедуховной аскетичности прославлением святой телесности»[59].

При восприятии человеческой природы Бог даровал ей полноту Своей благодати и избавил ее от уз тления и смерти. Следствием ипостасного соединения во Христе двух природ стало обожение воспринятой Им человеческой природы: «Ибо Слово стало плотью и плоть стала Словом, хотя они не оставили и своей собственной природы»[60]. Так во Христе осуществилось возрождение «образа» и его возвышение до Первообраза.

Палама в этом вопросе близок к так называемой «естественной» точке зрения на обожение, согласно которой обожение человеческой природы является результатом ее ипостасного соединения с воплощенным Словом. Такой позиции придерживались святые Ириней Лионский, Афанасий Великий, Григорий Нисский, Кирилл Александрийский, Максим Исповедник и Иоанн Дамаскин, и она стала общим достоянием православного предания[61]. Рассматривая антропологию в свете тринитарного учения, святой Григорий Нисский пишет, что человеческая природа одна, но разделяется на множество индивидуальных ипостасей[62]. Преподобный Иоанн Дамаскин указывает, что термин «природа» может, во–первых, обозначать общее понятие, и как таковое оно не имеет действительной реальности; во–вторых, обозначать род, в этом случае природа включает в себя все индивидуальные ипостаси этого рода; в–третьих, ее можно рассматривать как частную, тогда она связана с природой рода, но не включает в себя все индивидуальные ипостаси. Бог Слово, воплотившись, воспринял человеческую природу именно в этом, а не в первом или втором значении, ибо в первом случае был бы обман вместо воплощения, а во втором — воплощение во всех индивидуальных человеческих ипостасях. Следовательно, Бог Слово воспринял в Своем воплощении «начатки нашей плоти», индивидуальную природу, не существовавшую саму по себе, но получившую бытие в Его ипостаси[63].

Григорий Палама подробно разбирает вопрос о том, что возрождение во Христе является возрождением не индивидуальных человеческих ипостасей, а повинной человеческой природы, с которой Слово Божие соединилось в Своей Сообственной ипостаси: «Ибо не испостась, но природу восприняв от нас, Он обновил ее, соединившись с ней в Своей ипостаси»[64]. В личности Христа существовала в полноте своей человеческая природа как индивидуальная, ипостасно соединенная со Словом, обоженная и воспринявшая полноту божественной энергии[65]. Для Григория Паламы и других святых отцов плоть Христа, будучи телом воплощенного Слова, является точкой соприкосновения человека с Богом[66] и открывает человеку путь в Царство Небесное. Святитель Афанасий Великий кратко сформулировал это следующим образом: после преступления Адама все люди стали подвержены тлению, от него была избавлена и спасена только плоть Христа, как тело Слова Божия; и поэтому мы, «будучи одного тела с Ним, спасены в Его теле, ибо в Своем теле Христос ведет нас к Царствию Небесному и к Своему Отцу»[67].

Обожением человеческой природы Христа были обожены «начатки нашего смешения» и был сотворен «новый корень», способный влить жизнь и нетление в свои побеги[68]. Человеческая природа Христа, обладая полнотой божественной благодати, сообщает ее людям. Ибо, по высказыванию Григория Паламы, никто из созданных не может вместить всю беспредельную силу Духа, кроме Зачатого в девственной утробе наитием Святого Духа и осенением силы Всевышнего. «Поэтому Он и вместил все исполнение божества (Кол. 2, 9), от исполнения же Его мы ecu прияхом (Ин. 1, 16)»[69].

Возрождение человека во Христе не сводится лишь к возвращению в рай. Бог Своей премудростью обратил самовольное уклонение Адама в возможность совершенствования: «Знал Бог, как Своей премудростью и силой обратить человеколюбиво к лучшему поползновения нашего самовольного уклонения»[70].

Соединение человека с новым корнем во Христе не обусловлено естественными причинами, в отличие от связи со старым корнем в Адаме. Со старым корнем связывает человека его происхождение от Адама, а соединение с новым корнем осуществляется свободным личным участием в возрождении во Христе. Таким образом, «естественная» точка зрения на обожение, которой придерживался Григорий Палама наряду с другими отцами Церкви, предполагает не механическое изменение человеческой природы[71], но онтологическое возрождение ее в ипостаси воплощенного Слова, доступное каждому человеку, лично и свободно участвующему в жизни Христа.

Подчеркивая важность ипостасного соединения человеческой природы Христа со Словом для ее обожения, Григорий Палама не умаляет значения Его смерти и воскресения для спасения и возрождения человека. Другими словами, святые отцы обращают внимание не столько на сам момент воплощения, сколько в целом на домостроительство Божие, осуществленное через Христа, Который родился, жил, учил, творил чудеса, умер, воскрес и вознесся на небеса.

Восприятие Словом Божиим человеческой природы из девственной утробы — основание и начало воплощения Бога и обожения человека; завершение их — в страданиях и воскресении Христа. Григорий Палама пишет, что среди событий божественного домостроительства «наилучшим, лучше же сказать — и исключительным и несравненно наилучшим, является воплощение Господа нашего Иисуса Христа, и особенно цель его — спасительные страсти и воскресение… Ибо тогда‑то все было уготовано для нашего спасения: совершенное домостроительство во плоти Сына Божия, божественное учение, плоды Богочеловеческого действия, раздаяние Богочеловеческого тела, великая и божественная и спасительная жертва, тридневное восстание из мертвых, начало вечной жизни и божественной радости, сопутствующей ей»[72].

Окончательная победа Спасителя в битве с диа- волом была одержана на кресте, и после нее грех был истреблен. Через воскресение осуществилось прославление человеческой природы во Христе[73]. И, наконец, вознесение Христа, как венец Его домостроительства, привело человеческую природу в славу Отца[74].

Это новое состояние прежде всего проявилось в личности Богоматери. «Стоящая между сотворенной и несотворенной природой» и первая из людей достигшая в Своей жизни обожения, Она являет Собой путь и прообраз человека, устремленного к Богу[75]. Если святитель Григорий Нисский в сочинении «Жизнь Моисея» изображал Моисея образцом совершенства для верующих, то Григорий Палама в гомилии на Введение Пресвятой Богородицы во храм представляет таким образом Божию Матерь[76].

Из сказанного следует, что умаление божественной или человеческой природы Христа — не абстрактный богословский вопрос. Непосредственно связанный с антропологией, он всегда был в центре внимания святых отцов. Святитель Афанасий Великий давал отпор арианам, которые, подвергая сомнению божественность Христа, разрушали и основание для обожения человека. Если бы Христос был сотворенным существом, Он не мог бы соединить с Богом другие сотворенные существа, ибо Он Сам нуждался бы в таком соединении[77]. Отцы–кап- падокийцы выступали против сторонников Аполлинария, отрицавших наличие у Христа разумной души. Если бы Христос не был совершенным Человеком, не произошло бы обожения всего человека: «То, что не воспринято, не уврачевано, но что соединилось с Богом, то спасено»[78]. Конечно, противники Паламы не выступали открыто против божественности Христа; однако они считали обожи- вающую благодать тварной. Верный святоотеческому преданию, святитель Григорий понимал, что новое учение опять ставит под угрозу истину обожения человека. Как сотворенные существа могут обожиться тварными средствами? Другими словами, если тварна благодать Сына Божия, то тварно и Его божество[79]. Не колеблясь, святитель Григорий называл своих противников арианами, евномиана- ми, евтихианами и в целом считал, что они возрождают старые ереси[80].

По учению Паламы, человеческая природа Христа была обожена за счет ее ипостасного соединения с Божественным Словом. Только она могла вместить всю полноту нетварной обоживающей энергии, благодаря чему стала неиссякаемым источником, передающим эту энергию людям и сообщающим им обожение.

Причастие человека Богу в Святом Духе

Апостол Павел пишет, что любовь Божия излилась в сердца верующих Духом Святым (Рим. 5, 5). Святитель Василий Великий отмечает, что творение не получает никаких даров без Святого Духа[81]. Палама учит в том же ключе: «Не посредством мысли, а посредством Его Духа, пребывающего в нас, мы познаем дарованное нам от Бога (1 Кор. 2, 12)»'. Святой Дух говорил через израильских пророков и подготовил путь для пришествия Христа. Высшая и конечная форма божественного откровения — воплощение Слова Божия, обожившего человеческую природу, — осуществилась посредством Святого Духа. И, наконец, Святым Духом вошел Христос после вознесения в Церковь, чтобы пребывать в ней вечно.

В Церкви Святой Дух не от Себя говорит, но, принимая от Христа, возвещает человеку услышанное (Ин. 16, 13—14). Дух Божий, пребывая в духе человека, делает его причастным Божией благодати: «Ибо как свет очей, соединившись с солнечными лучами, становится совершенным светом и таким образом начинает видеть чувственные предметы, так и ум, став единым духом с Господом, ясно видит благодаря этому духовные предметы»[82].

Таким образом становится возможным истинное поклонение и служение Богу. Провозглашенное Христом поклонение в духе и истине (Ин. 4, 24) — не абстрактное понятие в области духовной жизни. Согласно учению Паламы и православному преданию, Дух и Истина, в которых воздается поклонение Богу, являются Ипостасями Троичного Бога: Истина — единородный Сын Отца, а Дух — Третье Лицо Пресвятой Троицы[83]. Славословие и богословие ведут в Святом Духе через Сына к Отцу. В свете Святого Духа человек созерцает истинный свет Божий (Пс. 35,10)[84].

Обращение человека к Отцу, как и обожение человека, — единое дело Святой Троицы, осуществляемое через любовь Отца Сыном в Святом Духе. Обожение человека было бы невозможно, если бы Сын и Святой Дух были тварны. Святитель Григорий Нисский спрашивает, как бы мы соединились со Христом, если бы Дух не связал нас, и как бы Он мог связать нас со Христом, если бы был тварным?[85] «Я не убежден, что равное мне может спасти меня, — говорит святитель Григорий Богослов и дерзновенно продолжает: — Если Дух Святой не Бог, пусть сначала станет Богом, а потом обожит меня, равного Ему»[86].

Отцы Церкви считали учение духоборцев, сводящее Святой Дух до уровня тварных существ, столь же опасным для христианства, как и арианство[87]. Святитель Афанасий Великий сразу увидел тесную связь между двумя ересями и отметил, что ариане, отрицая божественность Христа, должны в силу этого отрицать и божественность Святого Духа[88].

Святые отцы, выступая против духоборцев и других еретиков, опирались не только на богословские аргументы, но и на реальность домостроительства Божия, осуществившегося во Христе. Провозгласив нетварность природы Святого Духа, они подтвердили истину о Святой Троице и истину божественного домостроительства, через которое человек был возрожден и обожен. Если бы Святой Дух был тварным, то не только разрушилась бы троичность Бога, но и исчезла бы возможность обожения верующих.

Учение противников исихазма и латинян о спасении человека тварной благодатью противоречило важнейшему святоотеческому догмату, согласно которому возрождение и обожение человека происходит нетварными средствами. Против этого и выступает Григорий Палама. Он говорит, что Дух Божий обоживает человека присущей Ему энергией и благодатью, а не тварными средствами и не Своей сущностью[89]. Энергия Святого Духа, хотя и отличается от божественной сущности, не отделена от нее; напротив, она соединяет человека с Богом[90].

Благодать Святого Духа проникает в человеческую душу, ибо благодать нетварна. Ничто же твар- ное не может соединиться с душой. Даже если удается прилепляться к душе грешника злым духам, будучи тварными, они не могут соединиться с ней. С другой стороны, Святой Дух не просто соединяет человека с Богом, но и срастворяет Свою благодать со всем человеческим существом[91]. Святой Дух присутствует всюду и сущностью, и энергией, но Его сущность остается недоступной для приобщения и неделимой, а Его энергия раздается ангелам и святым. Ангелы освящаются причастием благодати Святого Духа, но они, как говорит святитель Василий Великий, отличаются от Него тем, что «святость принадлежит Ему по природе, а они освящаются причастием Ему»[92]. Верующие, причастные благодати Святого Духа, возрождаются и становятся «духовными». Для Григория Паламы и других святых отцов термин «духовный» — не абстрактное понятие, он характеризует нового человека, родившегося через возрождающую благодать Святого Духа. Человека, обладающего разумом, называют разумным, а человека, воспринявшего благодать Святого Духа, именуют духовным[93]. Эта благодать, дарующая истинную жизнь, — главное в жизни духовного человека[94].

Исходя из того, что благодать Святого Духа является присущей Ему энергией, а в качестве среднего члена своего силлогизма используя утверждение своих оппонентов о тварности благодати, Григорий Палама приходит к заключению, что они считают Сам Дух тварным: «Естественная энергия Святого Духа могла бы быть тварной только в том случае, если бы был тварен Сам Дух»[95]. Он приходит к этому же выводу, анализируя утверждение латинян об исхождении Святого Духа и от Сына (Fi- lioque). Это учение ставит Святой Дух на один уровень с тварными существами, нарушая принцип единоначалия Святой Троицы и представляя Сына наряду с Отцом источником исхождения Святого Духа, «ибо Сын является причиной вместе с Отцом для тварных существ»[96].

Но святитель Григорий идет еще дальше, связывая доктрину исхождения Святого Духа «и от Сына» с отрицанием нетварной природы божественной благодати. На вопрос: «Зачем Варлаам положил столько стараний на то, чтобы представить обоживающую благодать Духа тварной?» — Григорий Палама отвечает: «Он всеми силами угождает своим сродникам латинянам, не принуждением, так обманом склоняя нас к их образу мысли». Ибо, продолжает он, если нетварной благодати не существует, то и посылаемый через Сына достойным нетварный, по свидетельству святых отцов, Дух не является нетварной энергией, но представляет собой саму ипостась Святого Духа. «Видите, — заключает Григорий Палама, — глубокий и прикро- венный умысел, коварство и злонамеренность его (Варлаама. — Ред.) предприятия?»[97]

И. Ошэр, убежденный, что учение об исхожде- нии Святого Духа не имеет существенного влияния на духовную жизнь христиан, отмечал, что никто из византийских богословов, не исключая Григория Паламы и его сторонников, не разработал аскетического и мистического учения, основанного на православном понимании исхождения Святого Духа только от Отца[98]. Действительно, это учение не было разработано, поскольку в отличие от Filioque на Западе оно было для Православной Церкви не новшеством, а древним догматом. Сам же Григорий Палама связывает различие между сущностью и энергией Божией — центр своего богословского и аскетического наследия — с исхождением Святого Духа только от Отца (ex Patre solo).

Учение Православной Церкви — это не ряд догматов, выраженных через соответствующую форму духовной жизни, но органичное целое, охватывающее всех членов Церкви и составляющее основу для их деятельности. Для Григория Паламы вопрос об исхождении Святого Духа — не мелкая догматическая деталь, но важнейшая тема, связанная со всей христианской верой[99] и ее целью — возрождением человека и его обожением во Христе.

Палама смотрит на богословские течения и церковные события своего времени в свете православного предания. Он думает, верит, молится, живет и учит, следуя отцам Церкви. С другой стороны, он считает Варлаама, Акиндина, Григору и противников исихазма в целом последователями древних еретиков[100] или ловкими посредниками между Востоком и Западом. Их учение, как и древние ереси, противоречит сохранённому Церковью опыту обожения, но этот опыт подвергается нападкам с новых позиций. Поэтому в свой век Палама в споре с новыми еретиками не просто повторяет святоотеческое учение, но, вдохновляемый тем же Духом, продолжает творчески свидетельствовать о православном опыте Церкви.