Оболочки

(44). Сторона 1. 20 июня, суббота

(44). Сторона 1. 20 июня, суббота.

Майор полиции Курочкин стоял, сжав кулаки, и смотрел на Чурова, а тот — на заведующего реанимацией Грумина.

— Не дам я своего разрешения, — наконец сказал он, — ты что мне предлагаешь, своими руками парня убить?

Чуров и так выглядел смущённым, а после этих слов вообще поник.

— Лёня, я понимаю, жалко его, но мы чего только не делали, так, Савелий?

— Угу, — Грумин кивнул, — это не только твой пасынок, Димка нам тоже не чужой, делаем всё, что можем, анализы каждые два часа, ЭЭГ снимаем, МРТ, УЗИ, что в больнице есть полезного, из всех отделений тащим. Девчонки вон, медсёстры, глаза на мокром месте у них, парня все тут любили.

— Любят, — поправил его Леонид Петрович. — Уже в прошедшем времени о нём говоришь?

И перевёл взгляд на лежащее на кровати тело Димы Куприна. Тот ни на что не реагировал, компрессор ИВЛ тихо гудел, подавая воздух в лёгкие, водитель сердечного ритма давал разряд один раз в секунду, заставляя желудочки и предсердия то расслабляться, то сжиматься, по трубке, уходящей в вену, в кровь потихоньку поступала питательная смесь вперемешку с лекарствами, вторая трубка, выходящая из другой вены, уходила в аппарат диализа.

— Ты меня как коллегу послушай, — упрямо сказал Чуров, — Куприн не жилец, его показатели с каждым часом падают, полиорганная недостаточность развивается, а про мозг я уже не говорю, овощ овощем. Да, наш сотрудник, ухаживаем мы за ним бесплатно, считай, никто не ноет, потому что Димка отличным фельдшером был и вообще человеком, но мы с Савелием врачи, у каждого из нас личные кладбища, у него поменьше, у меня побольше. И каждый, кто там лежит, как зарубка на сердце, всё время думаешь, а вдруг могли спасти, вытащить. Но это эмоции, разумом-то осознаешь, что нет, не могли. В общем, Леонид, не согласен, пиши отказ. Мать его, как я понял, сюда не придёт?

— Дома рыдает.

— И отца тоже нет, так? Не нашли ведь его?

Майор Курочкин помрачнел ещё больше. Его и отдел полиции, считай подставили — следственный комитет, по их официальной версии, подозревал, что Сергей Куприн жив и здоров, и даже засаду устроил в лице этой пигалицы-следователя, в надежде, что тот появится рано или поздно в собственном доме. И та постаралась от души, вот только действовать в одиночку не каждый матёрый мент сможет, куда там этой овце.

Группа быстрого реагирования среагировала не очень быстро, и оказалась на месте преступления только через десять минут, почти одновременно со скорой и полицией, которых вызвали соседи. За это время человек, который, как считало следствие, был Куприным-старшим, сбежал на автомобиле «Ниссан Икстрейл», принадлежащем Вере Нефёдовой. План «Перехват» результатов не принёс, машину нашли брошенной в нескольких километрах от города, и пока что местонахождение Сергея Куприна известно не было. Обыск дома пасынка тоже ничего не дал, его провели на следующее утро, и нашли только проломленную стену в подвале. Так что у Курочкина был один труп, один тяжело раненный следователь, пока не пришедший в сознание, и его, то есть её жертва — экспертиза подтвердила, что Нестерова стреляла в Дмитрия Куприна, причём в спину, то есть в затылок. А ещё где-то гулял на воле сбежавший мертвец, который что-то в собственном доме прятал. От такого самому хотелось повеситься или застрелиться.

— Делайте что хотите, но парня мне вытащите, — сказал он. — Если деньги нужны, я найду.

— Хорошо, — Грумин вздохнул, покачал головой, — но ты пойми, майор, бесполезно всё это. Есть больные хоть безнадёжные, но стабильные, они могут вот так годами лежать, на аппарате жизнеобеспечения. С Димой всё плохо, думаю, максимум неделя или две, и организм загнётся, что бы мы не делали. Мозг уже мёртвый, почки отказали, печень на очереди, гангрена на руках и ногах начинается. И перевозить его нельзя, нетранспортабельный.

— Значит, так и будет, — упрямо сказал майор. — Мёртвый, не мёртвый, пока сердце бьётся, человек жив.

— Хорошо, я составлю список. Смеси, лекарства и расходники, кое-что найдём, а остальное придётся покупать, тысяч на двести пятьдесят, а то и триста потянет в месяц, препараты импортные, дорогие. Мы тоже скинемся, кто сколько может, но про зарплату врачей ты в курсе.

Дверь хлопнула, молодой человек остался один.

Через два часа внизу, на первом этаже, появился человек с чёрным чемоданчиком — он прошёл мимо охранника, показав тому удостоверение.

— Зинченко Артём Сергеевич, прокуратура, — представился посетитель дежурной медсестре. — Могу я видеть Дмитрия Куприна?

— Нельзя, — безапелляционно заявила пожилая женщина, она и не таких здесь видала. — Куприн в коме, вход в бокс запрещён.

— Да я понимаю, что он без сознания, но мне необходимо в этом убедиться. Отчётность, — Зинченко продемонстрировал лист бумаги с тремя печатями и грозными росчерками, — начальство шкуру спустит. Может быть, проводите? Я одним глазком взгляну на потерпевшего, сфотографирую, распишусь и уйду. Пожалуйста.

Медсестра вздохнула.

— Люба, — крикнула она, — подмени, я на пять минут.

Посетитель благодарно улыбнулся, в сопровождении медсестры поднялся по лестнице, натягивая белый халат, огляделся, убедившись, что коридор пуст и их никто не видит, и зашёл в открытый бокс.

— Вот он, болезный, — медсестра ткнула пальцем в больного. — Убедились?

— Спасибо, — посетитель вместо того, чтобы тихо уйти, приложил к шее женщины пластину, та обмякла и опустилась на пол.

Зинченко ногой пододвинул стул к кровати, уселся, положил чемоданчик на колени, открыл, достал планшет и шприц.

— Ввести в вену, отключить аппаратуру, ввести вторую дозу, — пробормотал он. — Чёрт, они издеваются, да?

Вены у молодого человека были синие, выпуклые и напряжённые, и всё равно, игла вошла в нужное место только со второго раза. Пока посетитель отключал аппаратуру и отсоединял катетеры, больной кашлянул, моргнул. Зинченко тут же поменял шприц, и ввёл ещё одну дозу. Глаза молодого человек широко открылись.

— Поку аме Ахе Пукч, — хрипло произнёс он, прикладывая средний и указательный пальцы ко лбу.

Рука больного сильно дрожала. Посетитель сверился с планшетом, оттолкнул стул, опустился на колени, держа чемоданчик в руках.

— Счастлив служить тебе, господин, — произнёс он, наклонив голову. — Отныне твоё имя — Дмитрий Куприн, двадцать четыре года.

Молодой человек огляделся, брезгливо кривясь, уткнулся взглядом в медсестру.

— Жива? — спросил он по-русски, голос звучал почти нормально, с лёгким акцентом, который от слова к слову сходил на нет. — Кто это?

— Служанка, господин, она очнётся через несколько минут. Твоя оболочка была в коме, нельзя просто встать и выйти. Нужно дождаться лекаря, и сделать вид, что ты выздоравливаешь.

Больной ничего не сказал, только кивнул головой. Он сжимал и разжимал ладонь, глядя на почерневшие пальцы, словно пытался там что-то увидеть и не находил.

— Базовые воспоминания оболочки, очищенные от эмоций, появятся в течение часа, язык ты уже освоил, курс восстановления стандартный, инструкции в терминале, господин, — Зинченко собрался было встать с колен, но под тяжёлым взглядом больного передумал.

— Странно себя чувствую, — сказал тот. — Словно чего-то не хватает.

— Уровень реальности низкий, третий круг, положительный резонанс, но здесь указано, что все твои требования выполнены, — посетитель говорил извиняющимся тоном, словно был в этом лично виноват. — За выбор конкретного мира и конкретной оболочки отвечают координаторы, господин, я всего лишь встречающий, и не знаю деталей.

— Дмитрий Куприн, — больной встал, чуть подпрыгнул, покачался, прислушиваясь к ощущениям, — меня зовут Дмитрий Куприн. Проваливай.

— Как тебе будет угодно, господин, — посетитель достал из портфеля ещё один планшет, золотой жетон и коробку с таблетками, положил на тумбочку. — Если ты решишь оставить эту оболочку подольше, придётся доплатить.

— Вон, — спокойно сказал молодой человек, и Зинченко как ветром сдуло, только дверь хлопнула, заглушая удаляющиеся шаги.

Куприн посмотрел на часы, висящие на стене, потянулся, растягивая затёкшие мышцы, подошёл к медсестре, лежащей на полу, тихонько ткнул её мыском ноги, присел на корточки, положил одну ладонь на затылок, другую чуть ниже, сжал пальцы. Через несколько секунд денщина закашлялась, встала на четвереньки, ошалело мотая головой.

— Эй, вставай, — воскресший Куприн похлопал её по щеке. — Радость пришла в этот дом, больной исцелился. Зови лекаря.

Медсестра испуганно посмотрела на пациента, задом поползла к двери, поднялась, держась за ручку, и с прытью, неожиданной для её возраста и комплекции, бросилась бежать.

— Унналь, — сказал молодой человек сам себе таким тоном, словно сомневался. — Или два. Нет, задержусь, пока всё не уляжется, в этом жалком мирке никто сразу искать не станет. А когда попытаются, я буду там, где должен быть. И чёрные слёзы Иштаб прольются на моих врагов.

Конец первой книги.