Оборона Опочки 1517 г. «Бесова деревня» против армии Константина Острожского

Глава 1 Крымские вести

К началу XVI в. Россия находилась в соприкосновении с восточными соседями — Казанским ханством, Астраханским ханством и Ногайской Ордой. Но самым опасным соседом было Крымское ханство.

С момента восшествия на престол Василия III Ивановича отношения Киркора (столицы Крымского ханства) и Москвы претерпели существенные изменения. Если 1508–1510 гг. прошли в относительном затишье, поскольку в этот период хан Менгли-Гирей пытался подчинить своему влиянию ногаев, Казань и Астрахань, то с 1511 г. военные вторжения крымских татар на южные окраины России становятся практически постоянными[3].

Непросто складывались отношения с Крымским ханством и у Великого княжества Литовского. В битве под Вишневцом 28 апреля 1512 г. князь К. И. Острожский разбил крымских татар. После жестокого поражения хан Менгли-Гирей был вынужден согласиться на переговоры с Литвой о совместных действиях против Василия III. Хан в знак желания заключить мир прислал в качестве заложника своего внука Джелал ад-Дина. По условиям договора Великое княжество Литовское и Корона обязаны были ежегодно выплачивать «упоминки» (дары) Крыму в размере 15 000 злотых, а крымские татары должны были совершать вторжения на Русь[4]. Следуя обязательствам нового соглашения с Литвой, в мае 1512 г. сыновья хана направились опустошать белевские и одоевские окраины России. Напомним, что одним из поводов для русско-литовской войны стало известие о подстреканиях («накупках») короля Сигизмунда I крымских царевичей Ахмет-Гирея и Бурнаш-Гирея напасть на южные рубежи России[5].

Взятие Смоленска в июле 1514 г. вызвало неприкрытое раздражения хана. Уже в декабре того же года Менгли-Гирей потребовал от Василия III отдать ему Брянск, Стародуб, Новгород-Северский, Почеп, Рыльск, Путивль, Карачев и Радогощь, так как «…те писаные восемь городов из старины наши были, а отцу твоему великому князю Ивану мы их дали по нашему их слову…». В письме хана было упомянуто также и о состоявшейся на берегу Днепра 8 сентября 1514 г. битве: «и Жигимонт король многую свою рать послав, и с твоею ратью бились и рать твою побив и прогонили, слышали есмя»[6]. В послании хана прослеживались откровенные угрозы, так как московский государь «королю враждебные чиня дела, без нашего ведома шед, Жигимонту королю, которому мы, пожаловав, дали Смоленской юрт, воевал его и разрушил». Менгли-Гирей практически ультимативно требовал вернуть ему перечисленные 8 городов, а другие 35 городов, которые «из старины деда нашего были», он пока по своему ханскому великодушию назад возвратить не требовал.

Для российской стороны стало очевидным, что после подобных заявлений в ближайшее время на южной «украине» государства будет неспокойно. Этим отчасти и может объясняться тот факт, что после 1514 г. ослабевает натиск русских ратей на Литву и усиливается оборона юга — войска ежегодно выступают на «окский рубеж» для защиты от татарских вторжений.

По разрядным книгам после 1514 г. заметно выдвижение крупных военных контингентов на Угру и Мещерский край, в Тулу и Каширу, в Стародуб и Серпухов. Если раньше южные границы беспокоили только сравнительно небольшие «загонные» отряды мурз, приходившие «за ясырем», то теперь стала проявляться угроза более крупных вторжений. Воевать на два фронта становилось все труднее.

В ноябре 1514 г. Сигизмунд писал Менгли- Гирею о том, что время настало «непогод ливое», поэтому «мусили есмо войско нашо земское роспустити, а другое войско нашо жолънерское чужоземцов конных и пеших положили есмо на замках наших украинных у Полоцку и в Витебску. А как реки и болота померзнут, а тыи люди наши конем троху опо чинут, казали есмо им в землю неприятеля наглого тягнути, шкоды чинити и обеды нашое мстити, сколко нам Бог поможет, про то и ест ли бы сын твой, брат мои Махмет Гирей сол тан, всо на конь свой всел, а на того неприятеля твоего и нашого потягнул»[7]. Впрочем, когда замерзли реки и болота, литовское войско так и не выдвинулось к границе. Собрать его заново, после «оршанской» кампании, было делом еще более трудным, чем летом 1514 г.

Если крымского хана Менгли-Гирея король спешил обнадежить обещаниями начать боевые действия в следующем году, то своего брата — венгерского короля Владислава — в то же время просил быть посредником в примирении с сильным соперником[8]. Сигизмунд прекрасно понимал, что после роспуска «посполитого рушения» по домам собрать на новую кампанию 1515 г. войска будет еще сложнее, чем в 1514-м, а русские не преминут начать ответные военные действия. Осознавал также король и великий князь Литовский и то, что уничтожить главные силы «московитов» у него не получилось.

В марте 1515 г. во владения вассалов Василия III, князей Василия Шемячича и Василия Стародубского вторглась рать сына крымского хана Мухаммед-Гирея «со многими людьми»[9]. Вместе с татарами в походе приняли участие «короля полского воеводы с людми». По литовским сведениям, это были отряды черкасского старосты Остафия Дашкевича и киевского воеводы Андрея Немировича[10].

В составе литовско-татарских сил, направляемых под Чернигов, Новгород-Северский и Стародуб, была даже отмечена артиллерия («с пушками и с пищалми»). Впрочем, взять хотя бы один город вассалов Василия III не удалось — русские воины под крепостями «многих людей побили, а иных многих живых переимали… А Магмед-Гирей, царевич, от слуг наших городов побежал»[11]. Тем не менее, полон отбить не удалось. Мацей Стрыйковский сообщал, что якобы крымчаки привели «сто тысяч людей помимо добычи и трофеев»[12]. Воротившиеся назад в Крым татары узнали о смерти в апреле Менгли-Гирея[13]. Новым ханом стал калга (наследник) Мухаммед-Гирей, который начал подготовку к новому походу на русские «украины».

Тем временем 12 июня 1515 г. служилый татарин великого князя Кожух Карачеев доставил в Крым поздравления Мухаммед-Гирею в связи с восшествием на престол. Москва по-прежнему опасалась союза Крыма и Литвы. В инструкции посланникам говорилось: «… толко будет Менли-Гирея не стало, а на царстве будет Магмед-Кирей, ино б Магмед-Кирей от великого князя к литовскому не отстал»[14]. Надежды хоть на какое временное замирение с новым крымским ханом не оправдались. Ответное послание хана было выдержано в тоне его отца: главными тезисами в послании можно выделить все те же обвинения в нарушении мира с королем Сигизмундом «без нашего ведома» и прежние требования вернуть 8 городов, которые перечислялись ранее в письме Менгли-Гирея. Раздраженный тон грамоты Мухаммед-Гирея показывал, что в скором времени государю вновь придется выдвигать рати для защиты южной границы Руси: «И мы как учинилися с Жигимонтом королем в дружбе и в братстве, да отец наш о том тебе ведомо учинил… и ты брат наш, шед без нашего ведома, Смоленск воевал и разрушал и взял… отца нашего да и нас оманул…»[15]. В июле 1515 г. киевский воевода Андрей Немирович уведомил литовских сенаторов о готовности Мухаммед-Гирея вновь вторгнуться в Россию на помощь королю Сигизмунду[16]. Аидамурза и Айгамурза произвели набеги на мордовские украины неожиданно, «безвестно». Поскольку в это время шли переговоры с ханом (в Москве с посольством был Янчурдуван) и основные крымские силы, как показала разведка, были у Перекопа, то на пограничные рубежи не были своевременно выдвинуты отряды для обороны: как позже писал хану Василий «на своих украинах своим людем беречись не велели, а те твои (Мухаммед-Гирея — А. Л.) люди в те поры пришед, нашым украйнам Мордовским место лихое дело учинили»[17]. В сентябре небольшие отряды татарских мурз вновь совершили набег на мещерские места[18].

Тем не менее, после смерти Менгли-Гирея нового хана Мухаммед-Гирея стали больше беспокоить астраханские и ногайские дела. По словам историка И. Зайцева, «Москва продолжала хитроумно избегать заключения союза против Астрахани и старалась связать астраханские интересы Крыма с собственными — литовскими. Главной задачей было ни в коем случае не обременять себя обязательствами воевать с Астраханью и пытаться сначала нацелить Крым на Литву»[19]. Послу Ивану Мамонову, находившемуся в Крыму с конца 1515 г., предписывалось в присутствии «Адрахмана» (Абд ар-Рахмана) «о астраханском деле и о городе и тайных речей Ивану никак неговорити, а отговариваться ему о том накрепко, по великого князя наказу»[20].

Во время обсуждения совместного с крымским ханом похода на Астрахань посол должен был заявить примерно следующее: «…нам ныне на сей весне с тобою того твоего и своего дела с Астраханью делати не успети, а ныне бы еси на нашего недруга на литовского был с нами заодин»[21]. Таким образом, посол должен был сделать попытку переориентировать направление крымской политики на «литовские дела».

Крымские мурзы Андышка и Айга, покочевав со своими отрядами у Азова, зимой 1515–1516 гг. вновь вторглись «под Мордву, под те же места, что имали летом»[22], не встретив серьезного сопротивления.

Практически до конца весны от Прибалтики до Крыма вспыхивали очаги моровых эпидемий, которые значительно повлияли на снижение активности боевых действий на российских, литовских и крымских рубежах. Весной 1516 г. Мухаммед-Гирей вновь стал настаивать на участии России в «антиногайской» коалиции. Крымский хан выражал согласие не вступать в союз с королем Сигизмундом, если будет освобожден казанский хан Абдул-Латиф, содержавшийся под стражей[23]. Но Мухаммед Гирей, как всегда, пытался вести двойную игру — уже 14 марта был подписан крымско-литовский договор, в котором был пункт возвращения потерянных Литвой территорий с помощью татар («и которые городы и волости, земли и воды неприятел наш московский через свою присягу и докончанъе здрадне… забрал и посел, тые городы и волости, земли и воды, брат наш Магмет-Кгиреи, царь, помочю своею вынемши с рук того неприятеля нашого московского, мает зася нам в нашу мощь подати»), Хан обещал отправлять на Русь войска, а взамен Сигизмунд обещал «в каждый год впоминки слати с тых обеюх наших панств, с Короны Полское и Великого князьства Литовского, пятнадцать тисяч золотых… половицу пенезми, а половицу товаром»[24].

Но ратификация договора никак не могла уберечь польские и литовские земли от вторжений татарских мурз и царевичей, которые делали набеги якобы по собственному почину. Историку С. М. Соловьеву принадлежат слова, весьма точно характеризующие политику Крыма в это время: «…крымским татарам выгоднее было брать подарки с обоих государств, Московского и Литовского, обещать свою помощь тому, кто больше даст, обещать, а на самом деле, взяв деньги с обоих, опустошать владения обоих, пользуясь их взаимною враждою. С этих пор сношения обоих государств, и Московского и Литовского, с крымцами принимают характер задаривания разбойников, которые не сдерживаются никаким договором, никакими клятвами»[25].

Впрочем, двойную игру вела и Россия. Главных задач в «восточном вопросе» было несколько:

1) попытаться направить Крым в антилитовское русло;

2) свести к минимуму действия татар на южных рубежах;

3) проводить свою политику в отношении Казани;

4) поддерживать контакты с Астраханью и ногаями в качестве «противовесов» политики Крыма.

На случай неожиданного вторжения крымчаков русским правительством было принято решение на реке Вошане у Тулы развернуть пятиполковую рать боярина кн. В. С. Одоевского, а у Одоева, Белева и Можайска — вспомогательные отряды. Как позже оказалось, не напрасно.

В июне 1516 г. «Багатырь пришел на великого князя украйну на резанскую и на мещерскую, да, быв на украйне, пошел прочь»[26]. Глубокого вторжения у ханского сына не получилось — татарские «загоны» прошли по касательной, разорив встретившиеся на пути населенные пункты. Очевидно, информация о выдвижении порубежной русской рати заставила царевича отступить. Крымский хан, как всегда, в таких случаях начал заверять государя Василия, что царевич действовал по собственному почину. И чтобы сгладить это недоразумение, Махмет-Гирей «посылал есми короля воевали сына своего Алпа и иных царевичей, а с ними шестьдесят тысяч людей, и они короля гораздо воевали…»[27]. Перед нами яркий образец крымского коварства, двойной игры: хан уверял короля Сигизмунда, что Алп-Арслан ходил в Литву без ведома «царя перекопского»[28]. «Да нынеча мне пришла весть из Литвы… — писал далее Махмет-Гирей Василию III, — пошол был король проливу великого князя к Смоленску, да почаял мою рать, и он воротился…». Относительно срыва якобы готовившегося похода на Смоленск вероятно хан преувеличил — у нас нет никаких свидетельств того, что литовцами готовилась в 1516 г. операция по возвращению города.

В сообщениях из Крыма в Литву вторжения в русские земли также были представлены как крупные походы — хану необходимо было показать, что он выполняет свои союзнические обязательства перед королем. В польско-литовской корреспонденции нашла отражение информация о якобы масштабных набегах, но надо учесть, что она базировалась на слухах, непроверенных данных или на хвастливых посланиях хана. На Сигизмунда I и Василия III из Крыма пошли две татарские рати — Алп Арслана и Бахадыр-Гирея, один пошел на Литву, а другой — на Русь. «Как сообщают перебежчики и пленные татары, которые недавно были захвачены на нашей рутенской земле, — писал в конце лета епископ Петр Томицкий жемойтскому старосте, — совсем недавно тридцать тысяч татар опустошали землю Москвы вдоль и поперек, и оттуда ушли с большой добычей людей и скота…»[29]. В сентябре 1516 г. король Сигизмунд в письме из Вильны польским сенаторам сообщал, что хан, «к нашему глубокому удовлетворению, послал большую армию в Московию во главе его старшего сына Бохатыр-Солтана, который опустошил землю вдоль и поперек»[30]. Но каких-либо сведений о серьезных опустошениях Руси в русских источниках нет. Даже в посольской документации рефреном отмечен один из вопросов крымской стороне: «которого для дела Богатырь приходил на великого князя украйну и с отцовым ли ведомом»[31]? Возможно, приближенные короля Сигизмунда были введены в заблуждение относительно масштабов вторжения татар на Русь.

С Галиции, Подолья и Волыни вести для Сигизмунда были куда более настораживающие — татарские загоны вошли глубоко в польско-литовские владения. Настигнутый у Теребовля крупный татарский отряд, спасаясь бегством, перед этим умертвил всех пленников[32]. Именно пленные крымчаки тогда и поведали о вторжении на Русь Бахадыр-Гирея. Известие о выдвинутом против татар войске князя К. И. Острожского вынудило царевича отступить. Но в пересказе посольской службой грамоты Ахмат-Гирея к Василию III говорится о якобы большой победе над Острожским: «…на нашего еси недруга на литовскую землю сына своего и людей своих посылал, да и бой был сыну твоему с Костянтином с Острожским, и сын твой нашего недруга литовского многих побил, а Костянтин Острожской хитростью у него ушел»[33].

Константину Острожскому удалось организовать оборону на Волыни. Татарские загоны, вторгнувшиеся осенью, напоролись на засады и в трех стычках потерпели последовательные поражения. В одной из битв с татарами пал известный князь Роман Сангушко: увлекшись погоней, он был окружен и зарублен[34].

Ни Василию III, ни Сигизмунду I не хватало сил для организации полномасштабных походов друг против друга, ибо угроза вторжений крымчаков вынуждала и того и другого держать значительные силы на южных границах. Неопределенные отношения с Крымом заставляли литовские и русские власти также обращаться к обороне своих южных рубежей, на укрепление которых тратились немалые суммы. Таким образом, к концу 1516 г. две противоборствующие стороны были существенно ослаблены. Казалось, что следующий год не принесет каких-либо переломных событий. Только добившись поддержки или лояльности Крыма, можно было бы надеяться на успех предстоящей кампании со следующего года. И, надо сказать, преуспела в этом именно литовская дипломатия…

Итак, боевые действия 1515–1516 гг. не принесли ни одной из воюющих сторон сколь-нибудь большого успеха. Россия и Литва обменивались колкими ударами, которые, однако, не могли оказать существенного влияния на изменение оперативной обстановки на русско-литовском фронте.