Оборотная сторона героя

ГЛАВА 9

Отточенное многими битвами, почти звериное чутье Ахилла всегда выручало его. Не подвело и в этом странном чужом мире — сидящий за столом у самого окна грек первым заметил очень большую рычащую повозку и сосредоточенных людей с оружием Зевса в руках, и, никем не замеченный, выскользнул на улицу прежде, чем те вошли в зал.

Прячась за углом здания, он увидел, как из повозки вытащили сестру Лекса, и повели внутрь. Разглядел, что повозка набита женщинами и детьми, которых всего несколько часов назад они оставили в доме Лекса, и понял — эти незнакомцы приехали, чтобы требовать выкуп за пленников. И поморщился. Настоящий воин захватывает пленников в честном бою — в завоеванном городе, на захваченном корабле, в покорённой деревне. Не нападает исподтишка на женщин с детьми, когда их мужчин нет дома, чтобы защитить.

Ахилл задумался. Не будь у этих людей оружия Зевса, он не сомневался бы ни секунды — ведь его верный ксифос при нем. А так…

Сестру Лекса вывели наружу, втолкнули в повозку — и Ахилл, более не колеблясь, рванул к пока ещё спящему чудищу.

Пожив в доме Лекса, Ахилл уяснил, что рычащих железных зверей, впряжённых в железные повозки, отличает одна странная особенность: как только монстры лишаются наездника, управляющего ими, они тут же засыпают, и разбудить их можно, лишь усевшись на место этого самого наездника. Он не раз подходил к притихшим чудищам, пихал их в бок кулаком, пинал ногой, кричал перед самым носом — те крепко спали и ни на что не реагировали. Потому сейчас Ахилл без сомнений нырнул под брюхо монстра — всё равно тот не заметит. Ухватился руками и зацепился ногами за металлическую сбрую, устроился поудобнее. Сейчас похитители сами привезут его в свое логово.

Что потом? Об этом Ахилл не думал — он предпочитал решать проблемы по мере их поступления.

Не то, чтобы грек был против идеи захвата добычи — сколько раз он сам участвовал в набегах, целью которых была именно нажива. К тому же, здешние люди сами напрашивались на неприятности, ходя без оружия; вполне закономерно, что раньше или позже за подобную беспечность им придется расплачиваться. А не способный постоять за себя ничего иного, кроме рабства, не заслуживает. Всё так, и в своём мире Ахилл бы и не подумал вмешиваться.

Но в этом мире всё по-другому. Здесь есть Лекс. Лекс помогал ему, бескорыстно и добровольно, чего для Ахилла ещё никто никогда не делал. Он подобрал его раненого, привел к себе в дом, лечил, нашёл стопку пергаментов, из которых извлекал знакомые ему, Ахиллу, слова. И пусть про Аполлона Лекс ничего не знал, но он обещал, что попробует вернуть его домой. Словом, Лекс не только ему нужен, он ещё и заслужил его признательность. И Ахилл, в свою очередь, вполне может отплатить парню за старания, вызволив его сестру из плена.

Да и не только в Лексе дело — девчонка ему нравилась. Она заботилась о нём так искренне, как никто прежде. В плену же её ничего хорошего не ждет, это Ахилл точно знал.

Железный монстр проснулся, вздрогнул и зарычал. Ахилл покрепче перехватил сбрую руками, готовясь к поездке. А секунду спустя едва не сорвался, потому что такая надежная и крепкая, сбруя почти мгновенно раскалилась, зашаталась и завертелась с немыслимой скоростью и силой. Только чудом Ахилл не упал на землю и не погиб под круглыми лапами зверя.

Резкой болью в плече напомнила о себе еще не совсем зажившая рана. Цедя сквозь зубы ругательства, Ахилл хватался за те детали железной сбруи, до которых мог дотянуться, пока не почувствовал относительно надежную опору. Постарался по возможности устроиться поудобнее и приготовился к жёсткой поездке — он был исполнен решимости во что бы то ни стало довести свою затею до конца.

Ромыч со скучающим видом скреб заросший подбородок, зевал и периодически развлекался разговорами по мобильнику. Беседы выходили недолгими — связь в этой глухомани то и дело прерывалась. Его напарник, Юрка по прозвищу Момент, худющий молодой пацан с покрасневшими глазами, прилежно держался за руль и пялился на дорогу. Моментом его звали не за расторопность, а в честь клея — за привычку «клеить», чаще всего безуспешно, любую девушку, оказавшуюся в его поле зрения.

Вокруг, насколько хватало глаз, была непроглядная темнота, и фары дальнего света делали окружающий пейзаж совсем уж безжизненным.

— Ну, и куда дальше? — периодически спрашивал Момент.

— Да куда глаза глядят, — вяло отмахивался Ромыч.

— А если заблудимся? — забеспокоился, наконец, Момент, когда после целого часа езды по безлюдной дороге в поле зрения не появилось ни одного признака цивилизации.

— Хохлома нам велел потеряться. Вот и теряйся.

— Да я и так уже потерялся — не знаю, где мы.

— Ну и хорошо, — отозвался Ромыч. — Если мы и сами не знаем, где мы, значит, и другие не узнают, где нас искать.

— Это ты верно сказал, — согласился Момент.

— Ну так, — самодовольно кивнул Ромыч и скомандовал: — Ты давай, куда-нибудь совсем в глушь заезжай, и пора ночевать.

— Так мы и так уже в глуши, только что указатель проехали, и на нем было написано «Глуховка», — сострил Момент и довольно заржал над получившимся каламбуром.

— Ну, тогда давай, куда-нибудь с дороги сворачивай.

— С дороги? В лес, что ли?

— Ну.

— А ты видишь где-нибудь лес? Я вот лично в этой темноте ни черта не вижу.

Оба замолчали — всё, находившееся вне света фар, казалось одной сплошной темнотой. К счастью, вскоре впереди появился джип, уверенно зарывающийся в зимнюю ночь.

— Давай пока за ним, — решил Ромыч. — А там видно будет.

Машина резво бежала по дороге, грузовик следовал за ней. Некоторое время спустя внедорожник, не задерживаясь, промахнул посёлок под названием Пустоши, и вскоре как-то внезапно исчез. Ромыч этого не заметил — ненадолго заработал сотовый, чем он немедленно решил воспользоваться и поделился последними новостями с приятелем, тоже «охранником» в «Сёстрах Хилтон».

Момент притормозил.

— Куда это, интересно, машина подевалась? Дорога впереди одна, никаких съездов.

Ромыч завертел головой, вникая в ситуацию, потом воскликнул:

— Вон он! — Вдалеке, справа от трассы, проглядывали красные огни машины. — По ходу, он просто с дороги свернул, — заключил Ромыч. — Давай-ка, за ним дуй… Да не ты, — сообщил он трубке. — Я с Моментом говорю.

— Зачем?

— Нам в лес надо? Надо. А этот уже по лесу едет. Значит, тропу знает. А без тропы мы в снегу мигом застрянем, что делать будем? Попрёмся ночью в эту, ну, как ее, которую только что проехали… в Пустошу? — Момент замотал головой в ответ. — Вот и я думаю, что нет. Так что езжай-ка ты за ним, а там видно будет.

Момент, не раздумывая далее, решительно свернул на обочину, и вскоре грузовик уже трясся по бездорожью, а в его кузове подпрыгивали и грохотали ящики. Спустя несколько минут Ромыч ругнулся — снова исчез сигнал на сотовом. Еще пару минут спустя пропали и хвостовые огни джипа. Момент было растерялся, но его более сообразительный напарник скомандовал:

— По следам езжай.

— А если это чужой след? — озаботился Момент.

— Во придурок! Ты много здесь следов видишь?

— Не-ет.

— Ну, вот и езжай по ним. Куда-нибудь, да приедем.

Гожо отвлеченно размышлял о том, каково это — прожить всю жизнь с чувством вины. В том, что отныне ему предстоит жить именно так, цыган не сомневался.

Была уже глубокая ночь, когда, наконец, выяснилось, с кем связался Гожо и кто такой Глушитель. Сосредоточенный и хмурый отец, ни на кого не глядя, тяжело произнес:

— Самим нам с этим не справиться.

Несказанные слова прозвучали в тишине так громко, будто барон произнес их вслух. Разрешить ситуацию своими силами Тагир Алмазов не мог, значит, ему придётся обратиться к своей родне, к тем, от кого он когда-то отошёл, не желая иметь ничего общего с их нелегальными делами.

Гожо виновато взглянул на хмурого отца и понуро повесил голову. Разумеется, родня не откажет Тагиру. Но Гожо прекрасно знал, как боролся его отец за свое право начать новую жизнь, как доказывал, что он может справиться своими силами и не нарушая закона, и как гордился тем, что ему это удалось. И вот теперь из-за него, никчемного младшего сына, барону пришлось поступиться своими принципами и просить о той помощи, которую, будь его воля, он ни за что бы ни принял.

Что еще хуже — цыгане, выслушавшие историю Гожо, осудили его, но не за то, что он сделал, а за то, как плохо подготовился Контрабанда оружия, уже имеющийся в наличии поставщик и, особенно, возможные доходы — все это показалось многим весьма заманчивым. Барон потемнел лицом и, обведя суровым взглядом всех присутствующих, жестко заявил:

— Я вам обещаю, что если кто-то из вас займется поставкой оружия, то один из моих сыновей подпишет контракт и отправится воевать в горячую точку. И если, не приведи бог, он там погибнет, каждый из вас будет причастен к его смерти. Потому что это вы продадите оружие, из которого он будет убит.

Цыгане благоразумно решили не спорить с бароном, но мысли о выгоде у них явно остались. И когда все будет позади, когда разрешится конфликт, когда женщины с детьми благополучно вернутся домой, этот вопрос непременно поднимут снова. Тагир будет против, но многие выскажутся за и начнут-таки торговлю оружием вопреки решению барона. И тогда отец — человек слова — отправит одного из его братьев воевать… Гожо глухо застонал и отчаянно стиснул зубы. Что он наделал!

Цыган сходил с ума от беспомощного ожидания и мечтал лишь о том, чтобы это изматывающее бездействие прекратилось. И только обрадовался, когда, наконец, уже очень поздним вечером подъехали дальние родичи во главе с двоюродным дядей отца, Богданом Алмазовым, совсем не последним человеком в теневой цыганской сети столицы. Сутулый, с пепельно-седыми волосами, глубоко запавшими черными глазами и высокими, резко очерченными скулами, он производил впечатление деятеля искусства — пианиста или скульптора. Никак не талантливого руководителя целой теневой индустрии — подпольными боями без правил.

Гожо надеялся, что дядьке уже известно, куда увезли женщин с детьми, и что «карательная экспедиция» готова. Он поедет с ними во что бы то ни стало, и, если ему хоть немного повезет, в грядущей заварушке его просто пристрелят.

О чем разговаривали за плотно закрытыми дверями рабочего кабинета братья, Гожо не знал. Но когда оба цыгана, наконец, вышли в гостиную, Гожо показалось, что на его отца словно бы взвалили тяжелый груз — так ссутулились его плечи, таким усталым и напряженным стало лицо.

Гостиная была переполнена, в ней собрались обеспокоенные, взбудораженные родственники. Случившееся уже стало известно во всех подробностях, и Гожо казалось, что родичи то и дело смотрят в его сторону — с осуждением, со злостью.

— Богдан выяснил, где сейчас наши семьи, — глухо сообщил Тагир. — И его люди отправляются туда.

— Я поеду с ними, — решительно заявил Гожо. Вздрогнул, ощутив на себе тяжесть взглядов отца и дядьки, но не опустил голову и не отвел глаза.

— С тобой вообще отдельный разговор, — покачал головой отец. Кажется, он впервые обратился к сыну с того злополучного момента в ресторане. — Тебя мы отправим подальше, пока здесь всё не утихнет.

— Это всё моя вина, и в стороне я сидеть не намерен, — упрямо мотнул головой Лекс. — Вы же прямо сейчас туда отправляетесь? Я поеду с вами — не привяжете!

Он заметил, как вопросительно посмотрел на Тагира Богдан, и как отец чуть прикрыл глаза.

— Ладно, пошли, — коротко бросил дядька и направился к дверям. Гожо, ни на кого не глядя, отправился вслед за ним. Обернулся только на пороге — на секунду.

Постаревший за одну ночь цыганский барон с тревогой смотрел вслед младшему сыну и губы его слегка шевелились — то ли дрожали, то ли что-то беззвучно шептали.

Арагорн не мог усидеть на месте и беспрестанно кружил по залу. Василий, развалившись в кресле с айфоном в руках, долго и терпеливо его игнорировал, но, наконец, не выдержал.

— Может, расскажешь, чего ты так бесишься?

Арагорн ненадолго замер, а затем выплеснул на брата накопившееся:

— Сегодня финал. А я Алессандре так и не рассказал про жюри.

— А разве ты не был с ней вчера вечером?

— Был, — пожал плечами Арагорн. — И вчера вечером, и всю ночь, только, видишь ли…

— Ясно, — перебил брат и ухмыльнулся. — Значит, ты все еще достопочтенный Абрам Горн, активный гринписовец и ярый противник вырубки амазонской сельвы.

— Будешь издеваться — получишь по носу, — угрюмо пригрозил Арагорн.

— Расскажешь после конкурса, подумаешь, в чём проблема? — спокойно пожал плечами Василий, пропустив угрозу мимо ушей. — А про то, что ты член жюри, можно вообще не рассказывать.

— А если она меня сегодня вечером заметит в жюрейской бригаде?

— Всё равно не понимаю, в чём тут трагедия.

— Эх, — Арагорн как-то обречённо махнул рукой. — Она ведь сочтет, что раз я член жюри, то, значит, повлиял на голосование, и её победа завоевана нечестным путем. И это ей будет крайне неприятно.

— Во-первых, ей еще надо победить. Давай будем объективны — соперницы у нее достойные. Во-вторых, ты не считаешь, что радость от победы, если она и впрямь выиграет, перевесит все остальное?

— Не считаю. Кому-то другому было бы наплевать, как досталась корона — главное, что досталась. Но не ей.

— Редкое в наши дни качество, — заметил Василий. — Значит, придумай хорошую историю. Мелодраматичную и душещипательную. Ты же у нас мастер на красивые слова, если захочешь, растопишь любое сердце.

— Слушай, прекрати издеваться!

— А ты тогда прекрати ныть, — жёстко отозвался брат. — Лучше готовь оправдательную речь. И, бога ради, перестань метаться, а то ты меня с ума сведешь своим мельтешением. И соберись — своими покаянными соплями ты ничего хорошего не добьешься.

Арагорн стиснул зубы и не сказал ни слова до самого начала конкурса. А там он на время он позабыл о своих тревогах, с беспокойством ожидая выступления главной по неофициальным данным конкурентки Алессандры, яркой смуглой красавицы с Гватемалы. Долго переживать не пришлось — едва только она объявила тему своего будущего благотворительного проекта, у Арагорна отлегло от сердца: отечественных олигархов не заинтересует судьба вымирающего подвида колибри, как бы распрекрасно девушка не провела презентацию. Жалостливые картинки дохлых птичек и льющих над ними слезки деток могли бы растопить сердце какого-нибудь излишне сентиментального западного обывателя, но никак не акул российского бизнеса.

Не верящую своему счастью, раскрасневшуюся от волнения Алессандру торжественно короновали, а затем члены жюри внезапно возжелали каждый лично поздравить победительницу. Арагорн, уже поверивший, что, может, ему удастся выскользнуть из зала незамеченным Алессандрой, разом сник. И когда дошла очередь до представителей «СталЛКома», он подходил к девушке с энтузиазмом обреченного на казнь.

Заученная ослепительная улыбка Алессандры затмевала появившиеся в глазах возмущение, разочарование и обиду, когда она увидела братьев Петровичей.

— Поздравляю с победой, — вежливо произнес Василий, вручая роскошный букет.

— Мерзавец, — прелестно улыбнувшись на публику, процедила Мисс Мечта Миллионера.

Василий, галантно поцеловав руку победительнице, невозмутимо ответил:

— Полагаю, у вас претензии не ко мне, а к моему брату.

Настала очередь Арагорна, и он мялся на месте, пытаясь сообразить, какие слова лучше всего подойдут для оправдательной речи длиной в несколько секунд — именно столько имелось у него в распоряжении на то, чтобы вручить очередной букет цветов виновнице торжества.

— Я всё могу объяснить! — наконец, жалобно проблеял он, сам понимая, как жалко и беспомощно это прозвучало.

— И слушать ничего не желаю, — отрезала девушка, продолжая демонстрировать всему миру ослепительную улыбку.

К счастью, резкий тон подействовал на Арагорна как хорошая оплеуха — он снова стал самим собой.

— Алессандра, давай договоримся так, — решительно произнёс он. — Ты меня всё-таки выслушаешь. Не здесь, а в спокойной обстановке. По окончании церемонии у вас банкет; после него я подойду, и мы с тобой поговорим. И только после ты решишь, стоит ли посылать меня к чёрту.

…А поздно вечером, когда уже давно погасли яркие огни и потухли камеры, когда закончился роскошный банкет, во время которого Арагорн сидел за одним столом с коронованной победительницей конкурса, но не мог перемолвиться с ней даже словом, когда он уже попрощался с братом и собрался найти Алессандру, внезапно ожил телефон.

Стоя у дверей лифта, Арагорн обернулся. Застигнутый тем же звонком между стеклянными дверями выхода, брат уже возвращался к нему, прижимая трубку к уху. И выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Ахилла засекли в серьёзной переделке в Раменском. Владимир Кондратьевич уже выделил отряды для облавы, мы отправляемся с ними.

— Нет, — едва не простонал Арагорн. — Черт возьми, ну почему именно сейчас?! Ни часом раньше, ни часом позже?

С мелодичным звоном разъехались двери лифта. Арагорн бросил на них исполненный муки взгляд.

— Ненавижу свою работу! — с чувством выдохнул он. Послал прощальный взгляд кабине лифта, которая всего за несколько секунд могла бы довезти его до Алессандры, повернулся к брату, и, процедив сквозь зубы: «Ну, пошли!», бегом бросился к выходу.

Для операций «Бастиона» Владимир Кондратьевич всегда старался выделять самых лучших своих ребят. Разумеется, омоновцам не рассказывали, что отправляют в прошлое, но кое-что неизбежно приходилось пояснять, ведь то, что им предстояло увидеть в проходах, не могло не вызвать вопросов даже у самых дисциплинированных бойцов.

Впрочем, сам командир ОМОНа никогда не напрягался с придумыванием подходящих объяснений; разработка «легенд» лежала на «Бастионе». Но даже Папыч не всегда был в силах придумать логичные объяснения, если операция проводилась в особо экзотических проходах. Например, если предстояло оказаться свидетелем великой битвы колесниц при Кадеше, когда с помощью дрессированных львов египтяне разгромили хеттов. Тут любое воображение бессильно; человеку, обладающему хотя бы зачатками здравого смысла, такое логично не объяснишь.

В подобных случаях выход оставался один — говорить правду, а потом отправлять бойцов в техцентр на коррекцию памяти. Операции с привлечением ОМОНа никогда не длились больше суток, и Папыч не видел ничего плохого в том, чтобы стереть у бойцов из памяти этот день. Всего один день, это совсем не страшно.

Владимир Кондратьевич, понимая, что иного выхода нет, манипуляциям с памятью своих ребят всё равно не радовался. Мозг — это штука сложная, как работает, учёные так до конца и не разобрались. Да, один раз получилось стереть память как нужно, но вдруг в другой раз что-то сорвётся, и боец навсегда дураком останется? А ребят терять не хотелось — опытных, умелых, надёжных и проверенных профессионалов заменить не так просто.

Всё изменилось, когда в «Бастионе» несколько лет назад начали работать Петровичи. Братья умело решали большинство проблем, и в проходах ОМОН стал требоваться гораздо реже. После появления Петровичей бойцов майора Кукаренко стали привлекать в основном к операциям здесь, в настоящем. И хотя в глубине души Владимир Кондратьевич по-прежнему считал, что отряд ОМОНа будет поэффективнее двух пусть даже самых подготовленных специалистов, он всё равно радовался, что его ребят больше не отправляют в проходы и, особенно, на коррекцию памяти.

Однако даже после нескольких лет такой жизни, уже немного привыкнув к тому, что в проходы их отправляют теперь редко, Владимир Кондратьевич всё равно каждый раз радовался, когда Папыч говорил ему, что они нужны тут, а не там. Где угодно — хоть в худших криминальных районах Москвы, хоть на крайнем Севере, хоть на воюющем юге, да хоть у чёрта на куличках… Что угодно лучше, чем проходы.

Илья проснулся с трудом — Яну пришлось долго трясти его за плечо.

— Выпей, — протянул он ему чашку.

— Что? — Илья спросонья не понял, почему Ян говорит с ним по-гречески.

— Пей лекарство, — уже по-русски тихо повторил Ян.

Тяжелая голова немилосердно гудела, но Илья всё же достаточно пришел в себя, чтобы понять, что он — в лагере, в шатре Ахилла, что рядом — Брисейда, а за тонкими полотняными стенами — мирмидоны. Значит, нужно соблюдать конспирацию.

Илья послушно выпил протянутую микстуру и поморщился:

— Что за лекарство?

— В нашем техцентре соорудили. Обещали, что через полчаса будешь как огурчик — свеж и полон сил.

— Хорошо бы, — Илья откинулся на постель. — Ну, а что у нас в программе на сегодня?

— Битва, — пожал плечами Ян. Обычно веселое и добродушное, сейчас его круглое лицо было замкнуто и сосредоточено. — И если её греки тоже проиграют, то тебе придется вызывать Гектора.

— А если выиграют?

— Все равно придется, но позже.

Илья прикрыл глаза. Ни он, ни Ян уже больше не делали оговорку «Если только не найдут настоящего Ахилла».

— Фрейтс с этим лекарством принимать можно, ты не знаешь?

— Илья, — нахмурился Ян. — Прибереги последнюю дозу фрейтса для поединка с Ахиллом. Не всё так плохо, подожди немного, сейчас препарат подействует, и тебе станет лучше.

Лекарство и впрямь вскоре действовало. Но как-то странно. Впрочем, едва ли Илья отдавал себе в этом отчет. Действительно, голова прояснилась, а симптомы простуды — нет, не исчезли, но отступили куда-то на задний план, настолько дальний, что факт их наличия уже не имел никакого значения. Зато появилось легкое, но непрерывно зудящее раздражение. Выводило из себя абсолютно все: шум лагеря, запах в палатке, вкус воды, прикосновение к доспехам, собственные волосы, легкое онемение тех частей лица, над которыми колдовал стилист, выражение зеленых глаз Брисейды, манера Патрокла покашливать у полога прежде чем зайти. Раздражало то, что битву начинали затемно, ещё и рассвести не успело. Раздражало пыльное поле перед стенами Трои, выводили из себя напыщенные речи Агамемнона и бестолковые перемещения греческой армии, действовали на нервы крики раненых, лязг скрещивающегося оружия противно ввинчивался в мозг. И то, что битва длилась до бесконечности долго, сводило с ума.

Раздражение нарастало, превращалось в злость. Злость кипела и переходила в застилающую глаза ярость. Илья почти не отдавал отчет своим действиям — он вламывался в самую гущу битвы, крушил направо и налево, не замечая ничего вокруг. Он разил и разил — без устали, без остановки; он выплескивал неизвестно откуда взявшуюся, рвущуюся наружу агрессию, рубя испуганных его напором троянских солдат.

И когда битва завершилась, впервые за последнее время победой греков, когда армия громко приветствовала своего героя, чье пугающее, безумное бешенство вселило страх во врагов и помогло их разбить, Илья едва ли обратил на это внимание. Его буквально трясло от беспричинного неудержимого гнева, так и не утихшего в самой гуще битвы, и бурлящее во всем теле лихое буйство требовало немедленного выхода. Славящие удаль Ахилла греки спешили убраться с его пути, мирмидоны старательно избегали его взгляда.

Необузданное, остервенелое исступление, завладевшее Ильей, не ослабевало — он метался в маленьком шатре, словно дикий зверь, заключенный в клетку и, сам того не осознавая, искал, на чем бы сорвать переполняющую его агрессию.

И если греки могли убраться с его пути, а мирмидоны — отвернуться или держаться в сторонке, то испуганной зеленоглазой Брисейде прятаться было некуда. И некого было звать на помощь, когда Илья уставился на пленницу бешеными, побелевшими глазами, со зрачками, сжавшимися в булавочные головки.

Бесконечная холодная ночь все-таки закончилась. Арагорн был зол: он устал, промерз и хотел спать, а время потеряно впустую — и с Алессандрой объясниться не вышло, и Ахилла не взяли.

Последнее злило больше всего — ведь казалось, что они подошли так близко! Омоновцы прибыли в Раменское поздно — что бы там ни происходило, всё уже закончилось, оставалось ловить убиравшихся с места происшествия участников. Ребята майора Кукаренко умело обложили район и взяли всех, кого смогли, но Ахилла среди них не было.

Ночь прошла в бесконечных допросах; полученные сведения передали аналитикам правоохранительных органов, по совместительству помогавшим «Бастиону», и к утру те выдали своё заключение: с вероятностью в восемьдесят семь процентов Ахилл находится в одной из цыганских общин. По восстановленной ими картине событий выходило следующее: у цыганской общины вышли какие-то разногласия с одной из преступных организаций, в результате чего их женщин и детей взяли в заложники и привезли их в Раменское. Цыгане рванули на выручку. Когда они прибыли на место, обнаружилось, что Ахилл каким-то образом оказался там раньше них и уже обезвредил часть охранявших заложников бойцов с помощью холодного оружия. Произошла короткая перестрелка, после чего заложников освободили, а грек скрылся в компании двух цыган, юноши и девушки. Юношу удалось опознать с вероятностью в девяносто три процента — Алексей Алмазов. Девушка не идентифицирована.

— Алексея Алмазова засекли в «Шереметьево-2» вылетающим в Амстердам, — сообщил братьям Папыч последние сведения, когда те вернулись в офис «Бастиона». — Оттуда у него билеты до Мараньяо. Визит в дом его отца, где Алексей не только прописан, но и действительно проживает, ни к чему не привел — цыгане утверждают, что Ахилла никогда не видели. Девушку, которая, по утверждениям очевидцев, тоже была с Ахиллом, опознать не удалось; в доме Алмазова целый курятник — мать, жена, сестры мужа, сестры жены, тети, племянницы, и все дружно отпираются. Итог — Ахилл снова сквозь землю провалился, а основное связующее с ним звено — Алексей Алмазов — на пути в Бразилию.

— Может, мне?.. — правильно понял шефа Арагорн.

— А тебе можно? — спросил Папыч; благодаря былым «заслугам», въезжать в ряд стран братьям Петровичам не стоило.

— В Бразилию — можно.

— Прекрасно. Аркадий! — повысил голос шеф. Когда аналитик появился в стеклянных дверях, шеф распорядился: — Обеспечь Арагорну срочный вылет в Мараньяо.

Аналитик испарился; Папыч передал Арагону флешку, на которой наверняка лежала вся необходимая для дела информация, и отпустил братьев.

Василий ухватил Арагорна за рукав, едва те вышли из кабинета шефа, и оттащил его в сторону.

— Рассказывай.

Арагорн даже не стал делать вид, что не понял вопроса.

— Пока мы ехали в «Бастион», я звонил в «Пять морей». Алессандра сегодня рано утром улетела в Бразилию.

— И? — поднял брови Василий. — Я понимаю, что тебе очень хочется с ней всё выяснить, но Бразилия, знаешь ли, не Монако и не Люксембург. Я сомневаюсь, что вы с ней непременно пересечетесь на улице.

— Я понимаю, — смирно кивнул Арагорн.

Василий нахмурился и неожиданно резко сказал:

— Знаешь, я предпочел бы, чтобы ты не ехал.

— Почему?

— Да потому, что ты влюбился, как всегда, в своей манере — из болота любви у тебя жалобно торчат только кончики ушей. Дело может оказаться серьезным, и твое состояние вызывает у меня опасение. Ты не сможешь полностью сосредоточиться. И ты сам прекрасно понимаешь, чем может быть чревата невнимательность.

Для Василия это была необычайно красноречивая тирада, но брат её не оценил.

— Ты меня еще повоспитывай! — возмутился он. — Я же не собираюсь ни на что отвлекаться, пока не завершу дела. Сначала — работа, а уже потом — всё остальное.

Василий тяжело опустил руку на плечо брату, некоторое время пристально смотрел ему в глаза, а затем тихо, но очень настойчиво спросил:

— Обещаешь?

— Обещаю, — твёрдо ответил Арагорн.

Собиравшемуся ещё вчера хладнокровно врать, Хохломе даже и не пришлось притворяться.

— Не знаю, — нервно приглаживая левой рукой лацкан пиджака, говорил он и неотрывно следил за движением своей ладони. — Можете мне не верить, но я и правда не знаю. Как сквозь землю провалились.

— Не поверю, — почти доброжелательно кивнул Глушитель. Кивнул, поморщился и непроизвольно потянулся рукой к шее. Хохлома уже успел заметить, что из-под шарфа выглядывает широкая полоса лейкопластыря. Заметил также и то, что прошлый раз Глушителя сопровождало двое парней, а в этот раз — шестеро.

— Я им лично позвонил и велел поворачивать обратно. Последний раз они со мной связались вчера, часов, может, в шесть, сказали, что они где-то на границе Владимирской и Московской областей, точнее объяснить не могут, потому что указателей давно не видели.

— Указателей не видели, — рассеянно отозвался Глушитель, сцепив пальцы в замок.

— Да, не видели. Они ведь, сами понимаете, не по основным дорогам ехали, с таким грузом передвигаться по федеральным шоссе неразумно, подозрение можно вызвать.

— Подозрение… Ну да, а на заброшенной дороге, где проезжает по машине в сутки, да и те — местные, нагруженный «КамАЗ» с бандитскими мордами в кабине никому не покажется подозрительным… Да ты продолжай, продолжай.

Хохлома бросил быстрый взгляд на собеседника. Неожиданный визит Глушителя к «Сёстрам Хилтон» в столь неурочный час — ещё и утро толком не наступило — выбил его из колеи.

Художник оставил в покое лацкан пиджака и провёл кончиками пальцев краю чёрной, гладко зачёсанной набок чёлки, спускающейся на правый висок.

— Они сказали, что указателей не видят, потому точно не знают, где едут. Но надеются, что всё-таки двигаются к Москве. Больше они не звонили. И мы им дозвониться не можем — аппараты вне зоны действия.

— Вне зоны действия… Хохлома, — дружелюбно осклабился Глушитель, и рука художника, плавно поглаживающая кончик длинной прилизанной чёлки, замерла — Ты что, за лоха меня держишь?

— Клянусь — не знаю. Пропали они!

Про себя Хохлома костерил на чём свет исполнительных идиотов — надо же, как тщательно они выполнили его указания, взяли — и действительно потерялись, да так, что теперь даже он их найти не может!

— Пропали… Ну да, разумеется, пропали, вовсе не ты двинуть товар решил, а мне эту… насвистеть. — Он прервал открывшего было рот что-то возразить Хохлому коротким жестом и все также спокойно продолжил: — Положим, и впрямь пропали. Значит, надо искать. Вот и ищи. Сегодня вечером, часов так в десять — одиннадцать, я к тебе ещё раз загляну. И если у тебя не будет для меня хороших новостей, то у меня для тебя больше не будет хороших слов. Зато найдутся хорошие действия. Я ясно выражаюсь, или мне разъяснить? — осведомился Глушитель. Выдержал паузу и, не прощаясь, ушел.

Несколько минут Хохлома безразлично пялился в стену. Его потряхивало от страха. Ну конченые беспредельщики — за грузовик с оружием замочить готовы! Это при том, что сами-то вагонами, составами торгуют! А он еще всерьез собирался попробовать их кинуть, не отдавать партию… Да гори она синим пламенем, эта партия!

Убедившись по удаляющемуся шуму двигателей на улице, что кортеж Глушителя уехал, Хохлома поправил галстук и негромко приказал рискнувшим, наконец, показаться ему на глаза «охранникам»:

— Найти. Слышите? Найти мне Момента с Ромычем. Из-под земли достать!

Следуя по следам джипа, Ромыч с Моментом приехали на небольшую поляну посреди леса. Внедорожник уже стоял там, около каких-то развалин, а вот водителя было не видно. Ромыч с Моментом посидели немного в кабине, потом нехотя вылезли.

— Интересно, куда это мужик делся? — пробубнил Ромыч, подпрыгивая на месте — мороз был крепким. — Не по лесу же он гулять пошел?

— Может, у него здесь тайник какой-нибудь? — рискнул предположить Момент.

— В этих развалинах? — недоверчиво протянул Ромыч.

— А почему нет? Нормальное логово. А в нём — добро.

— Почему добро?

— А зачем тогда еще нужно логово?

— Логично, — признал Ромыч. — Тогда пошли, что ли, поищем.

— Ёптыть, какие хорошие развалины, — после долгих блужданий впотьмах подал голос Момент, ощупывая каменную кладку. — Крепкие. Чес-слово, они мне почему-то меньше казались.

— Угу, — настороженно отозвался Ромыч и расстегнул воротник куртки. — И потеплело что-то.

Парни рассредоточились, каждый шел вдоль своей стены. Встретившись у проема, они недоуменно уставились друг на друга.

— Да тут не логово, а целый домище, — наконец выдал Момент. — А снаружи он поменьше казался…

Оба обернулись к единственному в поле зрения проему. Тот чернел непроглядной тьмой, сквозь него не было видно даже снега, не говоря уж о грузовике, зато доносился какой-то непонятный равномерный гул. Ромыч с Моментом нерешительно двинулись навстречу этому звуку. И пару мгновений спустя обнаружили, что стоят на высоком холме. Позади — громоздкое каменное здание, впереди — берег моря, усеянный редкими огнями костров. Переглянулись — и, не сговариваясь, побежали обратно внутрь. Бестолково пометались по небольшому помещению.

— Здесь нет другого выхода! — первым запаниковал Момент.

— Должен быть, мы ж через него вошли, — спокойно отозвался Ромыч. Но миг спустя запаниковал и он: — А грузовик? Грузовик где?

И снова они обежали внутренности здания. А потом и всё здание вокруг.

— Где грузовик? Был же грузовик! — заголосил Момент. — Ни грузовика! Ни леса! Ни снега! Ни развалин!

— Трындец нам, — мрачно резюмировал Ромыч. Страшно представить, что с ними сделает Хохлома — за потерю такого груза им в жизни не расплатиться.

— Нету! — причитал Момент. — Ничего нету! Откуда море? Почему море? Почему жарко?

— Заткнись ты, — прикрикнул Ромыч. — Думать мешаешь.

Момент замолк и выжидательно уставился на спутника.

— Джип был? Был, — наконец начал рассуждать Ромыч. — Водитель в нем был? Был. Значит, он где-то здесь.

— Кто? Джип? — не понял Момент.

— Водитель, придурок, — ответил Ромыч. — Пошли, найдем мужика. Он нас сюда завел — он нас и выведет.

Аркаша расстарался — пробил билеты не просто на этот же день, а с вылетом всего через три часа после того, как поступил приказ Папыча. И Арагорн, рванул в аэропорт.

Москва — Амстердам — Форталеза, и там ему повезло: утренний рейс на Мараньяо, которым должен был лететь цыган, отменили, и теперь Алексей Алмазов в толпе прочих пассажиров сидел неподалеку от регистрационной стойки и ждал, когда бразильские авиалинии, не имеющие возможности немедленно предоставить еще один самолет, распределят пассажиров по рейсам других компаний.

Цыгана Арагорн увидел сразу же. Не заметить его было сложно: белые брюки, пронзительно-желтая рубашка, ярко-бирюзовый бриф-кейс, густые черные кудри, поблескивающий на указательном пальце массивный перстень, выглядывающая из ворота рубашки блестящая полоска цепочки и золотые серьги-кольца в ушах.

Лекс сидел у стеклянной стены аэропорта, понуро глядя на взлетное поле и рассеянно вертя в руках какую-то газетку. Придав своему лицу выражение сосредоточенной усталости, Арагорн плюхнулся рядом с цыганом и вполголоса выругался. Поймал ожидаемую реакцию — Алмазов, разумеется, встрепенулся при звуке русской речи.

— Тоже в Мараньяо летишь? — ненавязчиво поинтересовался Арагорн, сделав ставку на то, что, путешествуя заграницей, человек обычно бывает расположен к землякам.

— Тоже, — кивнул цыган и понимающе усмехнулся.

— Не слышно, когда нас отправят?

— Нет. Пассажиров первого класса уже почти всех распределили, ну а нам, простым смертным, остаётся только ждать… Алексей. Лекс, — добавил он мгновение спустя, протягивая руку.

— Арагорн, — широко улыбнулся Арагорн, отвечая твердым крепким рукопожатием. Мгновение любовался выражением лица цыгана, а потом привычно пояснил: — Имя это мое. Настоящее имя. Отец у нас Толкиеном увлекается. Еще и братца моего Фарамиром хотел назвать. Но мать возмутилась — она нас собиралась окрестить в честь дедов, Василием и Иваном. В итоге я оказался жертвой родительского компромисса: брата-то моего зовут Василием, а меня вот — Арагорном.

— Однако! — улыбнулся Лекс.

Хорошо поставленный женский голос сообщил из динамиков, что рейс на Мараньяо отложен еще на три часа. В зале ожидания загудели возмущенные пассажиры.

Арагорна задержка не расстроила. Он даже на миг представил себе, что за время ожидания в аэропорту разговорит Лекса и как-нибудь осторожно выведает про Ахилла. И, выполнив задание в рекордные сроки, сможет тут же отправиться на поиски Алессандры… Арагорн криво усмехнулся — мечтать, может, и не вредно, но надо быть реалистом и приниматься за работу. Для начала — расположить к себе собеседника, войти к нему в доверие, насколько это, конечно, возможно всего за несколько часов.

Усилия не прошли даром — какое-то время спустя цыган сам сообщил ему:

— Столько ждать! А ведь Мараньяо у меня даже не конечный пункт. Мне ещё и оттуда лететь. В Марабу.

— В Марабу? Ба, и мне туда же! — сыграл удивление Арагорн. — Тогда, может, узнаем, есть прямые рейсы сразу туда? А то в Мараньяо мы, похоже, сегодня так и не улетим.

Прямых рейсов до Марабы не нашлось. Зато за подозрительно маленькой стойкой какой-то неизвестной бразильской авиакомпании Арагорн с Лексом разыскали самолет до Императриса.

— Берите, — молодой человек с бойкими черными глазами и бейджем «Гильермо Гальван» уговаривал их с таким воодушевлением, будто с каждого проданного билета ему шел процент в собственный карман. — Берите, а там до Марабы на машине всего за пару часов доберетесь.

Арагорн смотрел на Лекса — решает цыган, а он всего лишь подстраивается. Он будет сопровождать Алмазова столько, сколько потребуется, и туда, куда потребуется — хоть в самую чащу пресловутых бразильских лесов, где водится много диких обезьян.

— А когда вылетает? — поинтересовался Лекс.

— Скоро, но точно сказать не могу.

— Как это?

— Ну, — черноглазый парень помялся. — Вообще-то, рейс как бы зарезервирован за одной небольшой делегацией и… еще парочкой человек. Они что-то задерживаются, но должны уже скоро прибыть.

— В таком случае как мы полетим? Стоя? — вмешался Арагорн. Похоже, не так уж он и ошибся насчет процента с продаж: внутренние рейсы Бразилии осуществляет множество местных перевозчиков, а небольшие самолеты для междугородних путешествий в этой стране такое же обычное дело, как в России автобусы — лишнюю шабашку тут не упустят.

— Да нет, места будут. Делегация небольшая, четверо человек. И… еще двое.

— Ну, пусть будет Императрис, — согласился Лекс. — Ты летишь?

— Лечу, — кивнул Арагорн. Куда цыган, туда и он.

Шустрый Гильермо просиял.

— Вы только далеко не отходите. Делегация вот-вот прибудет, и как только они покажутся, мы сразу же вылетаем.

— Мы?

— Ну да, я ведь второй пилот.

Арагорн только покачал головой — второй пилот, зазывающий на свой рейс и сам продающий билеты, надо же!

В кафешке неподалёку они с Лексом успели плотно перекусить, выпить несколько чашек кофе и поговорить обо всем на свете. Обо всем — но только не об Ахилле.

Час спустя их позвали на посадку.

Арагорн с цыганом первыми зашли в салон небольшого, всего на десять пассажиров, двухмоторного самолета и устроились на сиденьях в самом хвосте.

Несколько минут спустя в проходе показалось двое аккуратно стриженых мужчин в светло — серых костюмах и белых рубашках с расстёгнутыми воротничками. Они бросили короткий взгляд на цыгана с Арагорном, повернулись к поджидавшему их Гильермо и что-то строго спросили. Судя по суровым выражениям лиц, светлокостюмные были недовольны.

Второй пилот виновато забегал глазами и принялся что-то поспешно объяснять. Светлокостюмные слушали его молча, выражения лиц не менялись. Когда пилот замолчал, они переглянулись, один из них на секунду мученически закатил глаза, другой едва заметно пожал плечами и вопросительно кивнул в сторону цыгана с Арагорном.

— Высаживать? — разобрал Арагорн по губам.

Первый вздохнул, а потом удивительно мягкой, никак не вяжущейся с деловым костюмом походкой направился к Лексу и мгновенно напрягшемуся Арагорну.

— Будьте так добры, предъявите свои документы, — вежливо обратился он на безупречном английском.

Цыган без вопросов полез в карман. Арагорн коротким жестом придержал его.

— Объясните, пожалуйста, на каком основании.

Вместо ответа тот предъявил удостоверение службы безопасности аэропорта.

«Подделать такую карточку — раз плюнуть», — с досадой подумал Арагорн, но — делать нечего, достал паспорт.

Второй светлокостюмный присоединился к первому, оставив вспотевшего Гильермо переводить дух, и они оба внимательно изучили их документы. Кажется, российские паспорта их несколько успокоили.

Первый вернул документы и зачем-то уточнил:

— Русские?

— Да.

— С какой целью вы направляетесь в Императрис?

— Нам надо в Марабу, только рейсов туда в ближайшие несколько часов нет, — охотно объяснил цыган. — Вот мы и решили не ждать и лететь до Императриса, а оттуда — на машине.

Светлокостюмные быстро переглянулись и вышли. Бледный Гильермо облегчённо перевёл дух.

А через несколько минут появилось ещё двое. Один — невысокий, кругленький и смуглый, в джинсах и белой футболке, с рюкзаком через плечо; другой — сутулый блондин, в брюках и легкой клетчатой рубашке, с ноутбуком в руках. Несмотря на их заурядную внешность, Арагорн сразу же понял — проверка была устроена именно ради этих двоих. Интересно, кто они такие?

Следом показалось ещё четверо. «Видимо, так самая делегация, в которой говорил Гильермо», — констатировал про себя конквестор, быстро, но внимательно оглядывая своих попутчиков. Вот щуплый мужчина в очках, суетливо регулирующий длину ремня безопасности. Видимо, боится летать. Вот невысокая кругленькая женщина, деловито достающая айпад. Небрежно крашеная блондинка с журналом в руках, сетующая на что-то идущей позади высокой черноволосой девушке. А та…

Арагорн охнул от неожиданности.

Четвёртой оказалась Алессандра.

Внезапный визит нагрянувших ранним утром ОМОНовцев напугал семейство Алмазова. Непривычные к подобным передрягам, не имевшие проблем с законом, никогда раньше не пересекавшиеся с правоохранительными органами, цыгане были взбудоражены и растеряны.

Только у Тагира хватило хладнокровия заметить, что, помимо ОМОНовцев, выспрашивавших о перестрелке в Раменском и направо и налево раздающих подписки о невыезде, в их дом пришло ещё двое мужчин в гражданке. И вот они-то не ограничились протокольными вопросами. Собственно, их и Раменское не особо интересовало. Их интересовал мужчина, назвавшийся, по словам Лекса, Ахиллом. Эти двое, совершенно одинаковые — черноволосые, темноглазые, собранные, с цепкими взглядами и экономными жестами, выспрашивали об Ахилле с настойчивостью инквизиторов.

К счастью, эмоциональное возбуждение, владевшее всеми без исключения членами общины, помогло отвертеться — цыгане врали, конечно, неубедительно, но их нервные жесты и взгляды можно было списать на недавний стресс. Тагир понимал, что это сработает только раз. Когда с допросом явятся снова — а то, что эти двое явятся, не вызывало у барона сомнений, отвертеться не получится. Кто-нибудь из его цыган выдаст себя. Значит, Ахилла надо спрятать. Причем там, чтобы об этом знало как можно меньше народу — тогда им и при желании нечего будет выболтать.

В этом ему с готовностью предложил поспособствовать Богдан. Заинтригованный загадочной личностью Ахилла, откровенно поражённый его бойцовскими навыками, высший класс которых он успел оценить в интенсивной переделке в Раменском, где этот незнакомец с одним только ножищем сумел вывести из боя столько людей Глушителя, Богдан настойчиво рекомендовал вывезти Ахилла поскорее и предложил хорошее укрытие. Тагир дал добро — под присмотром более опытных в таких делах цыган Ахиллу будет безопаснее, чем у него в доме.

Мысль о том, что собственные родственники, безусловно, узнавшие постриженном и перекрашенном Ахилле того человека, чей портрет транслируют едва не по всем каналам, решат воспользоваться большой наградой, Тагир от себя гнал. Если не верить собственной родне — тогда кому же вообще верить? Родня — это основа основ. Если она рухнет, то и на всем мире можно будет поставить крест.

И потому на следующий день Ахилла тихо и незаметно вывели из дома Алмазовых. С ним отправили Гили — кроме Лекса, только она одна могла хоть как-то с ним объясниться, да и сам молчаливый хмурый незнакомец, похоже, питал к ней определенную слабость. Выражалось это, впрочем, не в каких-то особых знаках внимания, а лишь в том, что смотрел он на неё взглядом ровным и спокойным, а не зверино — настороженным, как на всех остальных.

Тагир отправил Гили со спокойным сердцем — парень её в обиду не даст, а она спокойно довезёт его до места назначения.

Когда дочка с незнакомцем покинули его дом, барон медленно, нехотя вернулся в просторную гостиную, где уже собралась сходка, и его ждали для серьёзного разговора. Он знал, о чём они будут говорить. О несостоявшейся сделке младшего сына. Об оружии. О том, сколько выгоды это им принесёт. О том, какие открываются перспективы. О том, что это дело надо непременно продолжить.

Тагир также знал, что не изменит своего решения — если родичи решат взяться за бизнес по продаже оружия, он, как и обещал, отправит сына воевать. Знал, что его средний сын Джура не скажет и слова поперёк — пойдет и подаст заявление на контрактную службу, как велит отец. Знал, что несогласные с ним семьи уйдут, что их община уменьшится.

Барон знал, как пройдет разговор, но вопреки всему надеялся, что ошибается.