Воздушное пространство Америки
Техас
Пустынный пейзаж исчез, и Эдем наблюдал теперь длинные ленты рек, извивавшиеся по зеленой земле, блики песка и воды, отраженные ослепительными лучами молодого утреннего солнца.
«Очень поэтично, — подумалось ему, когда он смотрел вниз через иллюминатор. — Чертовски поэтично».
Рядом с ним сидела Билли, читавшая последний выпуск журнала «Пипл». А через проход болталась из стороны в сторону голова уснувшего Такера и доносилось тихое его похрапывание.
Они летели административным классом. Триммлер с женой находились впереди, в первом классе. Купи Эдем билет туда же, в первый класс, Билли и Такер могли бы его просто возненавидеть. Сейчас это ни к чему. Наверное, и на Триммлера это произвело бы немалое впечатление. Может, и стоило погоношиться, чтобы вконец удивить этого маленького обидчивого ученого?
— Вы бывали раньше в Новом Орлеане? — спросила Билли, откладывая журнал. Она испытывала облегчение от того, что в полете запрещалось курить — ей была невыносима эта вредная привычка.
— Никогда. А вы?
— Я была. В свадебном путешествии.
— Хорошее мероприятие.
— Возможно.
— Договорились с адвокатом?
— Да.
— А я думал, что в Калифорнии жена автоматически получает половину средств своего мужа.
— Я подписала брачный договор, когда мы поженились.
— Передававший все в его распоряжение?
— Что-то вроде этого. Я его любила. Когда любишь, о таких вещах не задумываешься. А когда я подписала, он пообещал, что будет всегда обо мне заботиться, если даже мы разойдемся. Вроде клятвы.
— А что говорит ваш адвокат?
— Что нужно якобы подавать в суд. Их это не интересует. В любом случае они выигрывают.
— Так обстоит дело во всем мире. Чем тяжелее дело, тем они больше получают. — Он помолчал. — Вы долго прожили вместе?
— Двенадцать лет. Четыре года назад расстались. Были хорошие и плохие времена. Иногда было прекрасно, иногда — отвратительно. А осталась только мерзость. Какая-то сумятица.
— Недостает вам его?
— Вы что, детектив?
— Виноват. Мне просто показалось…
— Ладно, вы ошиблись.
Некоторое время они сидели молча, все еще не уверенные во взаимной лояльности.
— Нет ничего плохого в том, что вам недостает человека, с которым прожито двенадцать лет.
— Я вовсе не так думал.
— Да, мне недостает его, что из этого следует?
— И никакой возможности вернуться к…
— Если мне потребуется ваш совет, я попрошу его.
— О’кей.
— Никакой возможности вернуться нет. Я достаточно долго пыталась это сделать.
— А почему вы расстались?
— Вы продолжаете на меня давить, с какой стати? Не можете остановиться?
— Я себя веду ужасно. Моя мать всегда говорила, что…
— Почему бы вам просто не оставить меня в покое? Мы же здесь для работы, а не для тетушкиных расспросов.
— Извините. Молчу.
— Ладно. Что вам всегда твердила мать?
— Что мой язык болтается быстрее мозгов.
— И она была права.
— Так почему же вы расстались?
— Потому что я стала для него слишком стара. Вы ведь так и думаете, крутой вояка!
— Кто это сказал?
— Вы сами. В первый же раз, как мы встретились. Что я слишком стара для такой работы.
— Да бросьте, я не говорил о вас как о личности. Я реагировал на вас как на оперативного работника.
— Старая и неопытная, ведь так?
— Не наговаривайте на себя. В этом нет необходимости.
— И в самом деле, ведь вы делаете это за меня.
— Перестаньте травить себе душу.
— Заткнитесь, — огрызнулась она.
— Шанс может оказаться прекрасным.
— Что?
— Шанс может оказаться прекрасным. Старая английская поговорка. Вы действительно хотите, чтобы я заткнулся?
— Конечно нет.
— Так почему вы расстались?
Она начала смеяться, невольно сокрушая всю систему душевной обороны.
— Я же сказала вам почему. Потому что я постарела. Хотя это не совсем правда. Он хотел остаться молодым. У него вдруг проснулся интерес к несовершеннолетним девочкам. Чем старше становился он, тем моложе становились они. Однажды, вы не поверите, я застала его плачущим. После того как у нас все сломалось, я стала узнавать кое-что. И вы знаете, почему он плакал? Потому что двадцатилетняя девчонка, с которой он тогда жил, вовремя не подошла к нему, не потрогала. Он сказал тогда, что это заставляет его чувствовать себя старым. А все случилось после того, как он увидел ее в игре с одним мальчиком в парке. Она подходила к нему сзади и обхватывала руками за плечи. Обнимала его, как я догадываюсь. Питер сказал, что это самая естественная вещь, которую он когда-либо видел. И он разнюнился, потому что за те три месяца, что они были вместе, она никогда не обнимала его так. И знаете, что я сделала? Я встала за ним и обвила его руками. Мне было его жаль. Он заслуживал лучшего.
— А что сделал он?
— Сказал, чтобы я отвалила. Представьте, он не любил их. Он просто стал каким-то одержимым. Их свежими телами, их мягкими волосами, их широкоглазой невинностью.
— Но, может, вы хотели чересчур много?
— Да нет. Я знала ему цену. Я просто не хотела его отпускать. Мне никогда не был нужен кто-нибудь другой. И вот теперь я лечу в этой металлической трубе в Новый Орлеан, где я проводила свой медовый месяц, и наблюдаю за каким-то ничтожным ученым, имея в качестве партнера безумного стрелка, а там, дома, адвокаты стараются отнять у меня все, что я имела. Справедливо, по-вашему?
— Несправедливо. А как же Гейри?
— Гейри? Вероятно, уйдет, пока мы будем в Новом Орлеане. Конечно, и это несправедливо. Но у него свои дела. Он же не… постоянный. Дело не в Гейри. Может быть, и Питер не единственный, кто меня привязывает…
— К чему?
— Ко всему, что было. Он просто запуган. Средний возраст — это как песок. Чем крепче вы пытаетесь его удержать, тем быстрее он убегает от вас сквозь пальцы. Но вы навострились задавать вопросы. О других. А что вы можете сказать о себе?
— О себе?
— Не отвечайте вопросом на вопрос.
— Почему?
— Потому что это грубо. Я считала, что англичане всегда вежливы.
— Иногда.
— Вы женаты?
— Нет.
— Есть подружка?
— Нет.
— Разведены?
— Нет.
— Веселы?
— Только когда счастлив.
— А что это значит?
— Предпочитаю эксцентричность. Однозначное слово «веселье» вытеснило из английского языка важное понятие.
— Вы предпочитаете такой тип человека?
— Думаю, что это норма.
— Вы богаты?
— Пожалуй.
— А ваша работа вам нравится?
— Да.
— Вы в ней преуспеваете?
— Больше других.
— Ничего не упустите? — Ее не шокировала самоуверенность его тона, даже если все так и было.
— Ничего.
— А если мы попадем в беду и я буду прижата к стенке, вы станете выручать меня?
— Подождем и посмотрим.
— А где же тогда ваше рыцарство?
Эдем рассмеялся:
— Скажу вам, когда вас прижмут к стенке.
Штаб-квартира КГБ
Площадь Дзержинского
Москва
— Дмитрий говорит, что у американцев возникла проблема архивных данных о контрразведывательной деятельности с 1945 по 1958 год.
— Что за проблема?
— Вроде ничего особенного. Но они полагают, что это может соответствовать нашим собственным затруднениям аналогичного характера.
— Чего же они хотят от нас? — Председатель знал, что все Имеет свою цену, что филантропия не является разменной монетой в играх шпионажа, даже в эти либеральные дни гласности.
— У них есть перечень всех сюжетов, затрагиваемых в их архивах за соответствующий период. Они хотели бы знать, готовы ли мы представить наш подобный список им для выяснения причины двух за последнее время нападений на агентов ЦРУ.
— Пожар в этом здании может вызвать новое осложнение.
— Следует выяснить, какая именно проблема с архивами беспокоит американцев.
— Но в тех досье из сгоревших шкафов есть сюжеты, которые доставили бы нам неприятности, выплыви они наружу.
— Сколько можно отвечать за прошлое? Есть возможность, которую, я думаю, не следует упускать.
— А если американцы готовятся обвести нас?
— Наша агентура продолжает там существовать.
Председатель поднял брови.
— Я надеюсь, в этом нет ничего противоречащего духу сотрудничества между нашими двумя великими державами?
— Конечно нет, — соврал Ростов, как это от него и ожидалось. — Насколько это необходимо, мы будем следить за их действиями. — Он знал, что больше этого говорить не следует. Совершенно очевидно, что председатель должен обезопасить себя, если ему придется столкнуться в Кремле с неудобными вопросами. — Мы все будем делать постепенно. Если они окажутся готовы показать нам перечень своих файлов, не раскрывая при этом конкретные детали, то тогда и мы сделаем то же самое. Я уже подготовил соответствующий перечень. Мне это тоже важно. Может быть, действительно обнаружится общность интересов.
— У нас нет выбора. Особенно когда американцы делают такой недвусмысленный жест. Но будьте осторожны. Все время берегите спину.
— Хорошо.
— А вы знаете, как американцы называют контрразведку?
— Дантовым адом. С девяносто девятью кругами спуска.
— Именно. Было бы странно, — сказал председатель, — очень тесно работать с ними. Десять лет тому назад мы держали друг друга за глотку. Теперь мы союзники. Но где же, дорогой мой Алексей, наш враг?
Международный аэропорт
Новый Орлеан
Рейс осуществлялся строго по графику, и двухмоторный широкофюзеляжный «боинг» с хриплым гулом опустился на посадочную полосу минута в минуту.
Он медленно подруливал к терминалу, и Такер, который проспал большую часть перелета, теперь вглядывался в окно, мучительно стараясь прийти в норму и преодолеть наконец зевоту.
— Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пока не погаснет табло «Пристегните ремни», — предупредила стюардесса Эдема, который поднялся раньше, чем самолет покинул посадочную полосу, и стал доставать свои вещи с верхней полки. Оружие его находилось в чемодане; разрешение на его провоз было получено в отделе безопасности в Сан-Диего с помощью сотрудников ЦРУ.
— О’кей, — произнес Эдем, продолжая вытаскивать свои вещи с полки.
— Пожалуйста, сядьте, сэр.
— О’кей, — повторил Эдем. Выполнив свою работу, он игриво подмигнул ей и уселся в кресло, держа пальто и «дипломат» на коленях. Задача его заключалась в том, чтобы оберегать Триммлера, и он должен был подготовиться на тот случай, если ученый первым выйдет из самолета.
— Бунт без причины, — съязвила Билли.
— Мы потерянное поколение, — откликнулся он.
Предосторожность Эдема оказалась правильной. Когда самолет остановился, Триммлер, схватив под руку жену, стал расталкивать других пассажиров, чтобы первым оказаться у трапа. Англичанин шел чуть позади, причем его проход был значительно менее стремительным и невежливым.
Коллеги догнали Эдема у стойки выдачи багажа, где он стоял перед табло прилета, наблюдая, как Триммлер с нетерпением ждет появления своего чемодана.
— Зачем такая спешка? — сказал Такер. — Ему все равно придется ждать.
— Надеюсь, что он не получит свой багаж раньше вашего, иначе он умчится отсюда без вас, — сказал Эдем.
— Что-нибудь да не так! Лучше я прямо скажу ему, чтобы он нас подождал. — Такер повернулся к Билли: — А транспорт готов?
— Да, — ответила она. — Две машины от моей компании должны стоять на улице.
— О’кей. Пройду к Триммлеру. Вы пока оставайтесь. Нужно будет подготовить машины. — Такер направился в сторону Триммлера.
— Это ваш? — спросил Эдем у Билли, показывая ей на обычный кожаный чемоданчик, стоявший рядом с его крупным чемоданом для одежды от фирмы Льюиса Вюттона.
— Весьма внушителен, — сказала она, стараясь не показать своего удивления. Лента багажного транспортера оставалась неподвижной.
— А не хотите узнать, как я заполучил его?
— Нет.
— Тогда я не расскажу вам. — Он усмехнулся. Черт с ней! Она ведь не знала, что он не погрузил, как это всем предлагалось, свой чемодан в багажное отделение, а дал взятку одному из стюардов, чтобы пронести его в самолет как ручную кладь. Любители никогда не понимают профессиональной необходимости быть чрезвычайно мобильным.
Одной рукой он подхватил ее чемоданчик вместе со своим «Вюттоном».
— О’кей? — спросил он.
— Благодарю вас. — Она повернулась и вышла из багажного отделения. Эдем последовал за ней.
У входа уже стояли два больших автомобиля довольно жалкого вида и устаревшей конструкции, под стать Новому Орлеану, чьи лучшие времена остались позади. Первый был голубым «шевроле-импала» 1988 года, а второй — белым «кадиллаком-флитвуд» 1976 года.
На обоих можно было увидеть эмблему «Мейфейр кэб энд тэкси компани».
Билли подходила к машинам, когда водитель голубой вышел ей навстречу. Это был негр лет шестидесяти, его имя, Мариус Байдербеск, было выведено на заднем крыле классической готикой.
— Мисс Билли, — тепло приветствовал он ее.
— Хэлло, Мариус, — улыбнулась она в ответ. — А это Эдем Нихолсон. Он с нами.
— Мистер Эдем.
— Хэлло, — кивнул Эдем, руки его были заняты багажом. Мариус, помогая ему, взял маленький чемоданчик, поскольку большой Эдем не выпускал из рук.
— Положите это в машину Фрэнки, пожалуйста, — велела Билли, — мы поедем с ним. У нас еще три человека. Они получат свой багаж и поедут с вами.
— К отелю «Ривер-Уолк Хилтон»? — спросил Мариус, открывая багажник белого «кадиллака» и размещая там чемоданы.
— Конечно. — Билли прошла к дверце водителя «кадиллака». Его имя, Фрэнки Мистлето, было выведено с правой стороны машины в том же стиле, что и на голубом «шевроле». — Были проблемы?. — спросила она у водителя.
— Нет. Если не считать полицейского, который пытался передвинуть нас.
— А это…
— Я уже слышал. Привет, Эдем. Я Фрэнки.
— Хэлло, Фрэнки.
Эдем подошел к машине.
— Вы англичанин?
— Так и есть.
Когда Эдем нагнулся, он понял, что водитель был инвалидом. Его кресло на колесиках тесно прижималось к месту пассажира, головой он почти упирался в переднее стекло, по-видимому, из-за горбатой спины. Пальцы рук были деформированы артритом. На рулевом колесе выделялась большая пластиковая накладка, помогавшая управлять машиной. Ручка автоматической коробки передач тоже имела специальную добавку, чтобы облегчать переключение скоростей. По лицу водителю можно было дать лет тридцать, не более.
— Что, никогда раньше не видели инвалида?
— За рулем — нет. — Эдем попытался сгладить неловкость. Он был рассержен на самого себя. Шофер в самом деле поразил его своим внешним видом, и он вовремя не сумел скрыть удивления.
Фрэнки рассмеялся.
— Лучший водитель в Новом Орлеане, — отрекомендовался он.
— Готов поспорить, что вы получаете крупнейшие чаевые.
— Чертовски верно. Все время есть работа. Залезайте.
Эдем забрался на заднее сиденье, предоставив Билли возможность подождать остальных.
— Я не хотел бы, чтобы вы беспокоились по поводу безопасности, — продолжал Фрэнки. — Моя правая нога — хорошая нога. Жмет и на тормоза, и на акселератор.
— Если вы доехали сюда, чтобы прихватить нас, то, уверен, доставите и по назначению целыми и невредимыми.
— Хорошо сказано. А что вы там сжимаете? — спросил Фрэнки. — Должно быть, что-то важное, раз вы так об этом заботитесь?
— Я слышал о хулиганских нападениях в этом городе. Везу с собой двадцать ручных гранат, крупнокалиберный пистолет, три автомата Калашникова и установку для запуска ракет.
— При такой игре ничто меня не удивит. Ничто. — Оба они рассмеялись, довольные словесными подачами друг друга. — Я ездил в Англию, да будет вам известно. В Оксфорд. Бывали в Оксфорде?
— Еще бы.
— Красивое место. Обошел вдоль и поперек. Около семи лет назад. Провел там два месяца. Прекрасная страна. Но Оксфорд — вне сравнений. А вы что делаете здесь с нашими людьми?
— Помогаю.
— Правда? Вы, наверное, удивляетесь, что может делать здесь кто-нибудь вроде меня?
— Это мне приходило в голову.
— Мягко сказано. Точнее, это бросилось вам в лицо. Ха! Вы слышали о «Мейфейр кэб энд тэкси компани»?
— Билли мне рассказывала. Большая компания. Действует по всей Америке, в большинстве крупных городов. Подчиняется Управлению, которое насаждает там агентов в качестве водителей.
— Крупная сеть. Удивительно, что вы ездите на такси.
В это время Такер и Триммлер вышли из входа в терминал, а Билли подошла к ним.
— Это они? — спросил Фрэнки.
— Да.
— Хорошо. Можем ехать. И пусть мое тело не вводит вас в заблуждение. Оно поддерживает мозги здесь, наверху… — Он постучал по лбу, говоря это. — Они хитрее, чем вы думаете. Можете позвать меня, когда окажетесь в дерьме, я помогу.
— Договорились.
Поездка в Новый Орлеан была медленной, движение машин напряженным.
Новый Орлеан — увядающий город, жалкий в своем желании постоянно напоминать о неком бурном прошлом. Известный своей «большой терпимостью», а то и просто как Город Греха, он культивирует образы карнавала, джаза, вуду и секса в сочетании с карибско-галльским населением в преимущественно англо-саксонской культурной среде. Это смешение духовных начал было кем-то описано как перекресток между Порт-о-Пренсом, Гаити и Пэттерсоном, штат Нью-Джерси, с какими-то нерастворимыми элементами Генуи, Марселя, Бейрута и египетской Александрии. Это нашло свое отражение даже в названиях городских районов: Алжир, Араби, Грента, Вествего, Бридж-Сити, округ Кахун, Французский квартал.
Аура декаданса является, по существу, отражением его бедности. А там, где существует бедность, неизменно существует и преступность. Плата за секс, плата за наркотики, плата за насилие и плата за чувственность — это разменная валюта города, которая открыто циркулирует в водовороте туристов, стремящихся увидеть и то, что скрывается от посторонних взоров, и, естественно, то, что пышным цветом демонстрирует себя на площадях и тротуарах.
Население города на шестьдесят процентов составляют негры. Это самый черный город среди крупных городов Северной Америки. При наличии оригинальных исторических корней, восходящих к открытию Луизианы в 1699 году группой французских канадцев, смесь римского католицизма, ориентированного на Ветхий Завет, протестантизма и массового рабства африканцев привела к образованию культуры вуду, которая представляет собой особую темную специфику города.
Новый Орлеан. Город, где все легко, где нет ничего невозможного. Дом, населенный миллионом людей. Дом, где ежегодно гостит четыреста тысяч туристов. И крупнейший в Соединенных Штатах центр международных встреч и собраний.
Эдем спокойно сидел на заднем сиденье белого «кадиллака», поглядывая на Большую Терпимость. А на переднем сиденье Билли слушала Фрэнки, который оказался еще и неплохим гидом. Он подробно рассказывал об особенностях дороги к центру города. Его кресло на колесиках не было жестко закреплено и могло откатываться до заднего сиденья.
— Французский квартал хорош, — слышал он разъяснения Фрэнки, — но вам нужно помнить, что это приманка для туристов. Место легких денег. На каждом углу лакомый кусочек ждет, чтобы его подобрали. Если вы попадете туда, берегитесь проходимцев. И не ходите в одиночку по Бейсин-стрит или на север этого квартала. Вдвоем тоже не ходите. Это плохое место. Зарежут ни за грош, просто так зарежут, для смеха.
Они выехали на дорогу 61, Эйрлайн хайуэй. Место совершенно ровное — город ведь строился на заболоченной почве у реки Миссисипи. Свернув с дороги 61 у Благотворительного госпиталя, они проехали по Коммон-стрит к Торговому центру, где и находился отель «Хилтон». Справа от себя Эдем увидел огромный крытый стадион, место рождения команды «Нью-Орлеанз Сейнтс». А впереди, когда они ехали по Коммон-стрит, мелькнула могучая река, протекающая по южной половине города. Ему бросилось в глаза напряженное движение по воде: баржи, барки, пароходы, прогулочные яхты бороздили реку непрерывно с тех пор, как человек впервые ступил на Миссисипи — основную артерию юга.
«Хилтон», состоящий из двух двадцатипятиэтажных башен-близнецов, находится на набережной Ривер-Уолк.
Машины подъехали к входу почти одновременно. Триммлер, по обыкновению, поспешил выйти, за ним устремилась жена. Такер пошел договориться со швейцаром относительно багажа. Спокойно выбравшись из «кадиллака», Эдем с тем же большим чемоданом проследовал за Триммлером в отель и поднялся на эскалаторе до офиса дежурного администратора. Проходя по вестибюлю мимо находившихся там посетителей, он держался на некотором расстоянии от Триммлера. Ничего, что могло бы вызвать беспокойство или тревогу. Все обычно и спокойно. Он наблюдал, как Триммлер зарегистрировался у дежурного администратора, а затем неторопливо прошел к лифтам.
— Я получу ваш ключ, — сказал сзади него Такер. — Мы все будем жить на восемнадцатом этаже. Встречу вас там. Оставайтесь с Триммлером.
Эдем пересек холл приемной и присоединился к небольшой группе, ожидавшей лифт. Когда наконец раскрылись двери, он вошел в кабину вместе с Триммлерами. Это был обзорный лифт со стеклянными стенками, двигавшийся по внешней стене здания, чтобы постояльцы отеля могли осматривать город, подымаясь до двадцать пятого этажа.
Труди улыбнулась Эдему, но Триммлер игнорировал его. Он демонстративно не обращал внимания на англичанина-со времени инцидента на свадьбе. Это не обижало Эдема, напротив, так легче сосредоточиться на своей главной задаче, не боясь оказаться вовлеченным в пустой разговор.
Ответив улыбкой на улыбку Труди, он повернулся и стал смотреть на расстилавшийся внизу город. На пути к восемнадцатому этажу лифт остановился дважды.
Когда Триммлеры вышли, он устремился за ними, едва успев проскочить в закрывавшиеся двери. Супруги пошли налево по коридору, и Эдем, соблюдая дистанцию, последовал за ними. Остановились у номера 1844, Триммлер вставил ключ и вошел в комнату вместе с Труди.
Дверь с треском захлопнулась.
Он возвратился к лифтам, поджидая остальных.
— Все в порядке? — спросил Такер, появившийся вместе с Билли пять минут спустя. Швейцар двигал вслед за ними тележку с багажом.
— Вполне.
— Хорошо. Вы — в номере 1842. Билли в 1840-м. Я — по другую сторону от Триммлеров. Когда разложим вещи, выработаем нашу программу. — Такер повернулся к швейцару и, указывая на багаж, сказал: — Этот голубой саквояж в номер 1844.
Эдем взял с тележки багаж Билли и снова двинулся по коридору. Она следовала за ним, оставив Такера разбираться с другими вещами.
— Добро пожаловать в Новый Орлеан, — сказала она.
— Я чего-то не знаю, что знаете вы? — внезапно спросил он.
— Вы о чем?
— Я о том, что мы охраняем человека, которому как будто ничто не угрожает.
— Мы этого не знаем. Отчего у вас такое впечатление?
— От того, что если за ним охотятся, то следует принять большие, чем теперь, меры безопасности. Если один из нас не находится с ним в одном номере, мы не можем ничего гарантировать.
— Но они так решили.
— Кто «они»?
— Вышестоящие.
— Я знаю, Билли, Что мне не говорят всего. Остается надеяться, что, если нечто все же случится, я не буду выглядеть олухом.
Памятник Линкольну
Вашингтон, округ Колумбия
Блаженное холодное утро. Такое утро, когда воздух охлаждает легкие и заставляет гореть щеки. Но солнце светит, и пока снова не вернулась плохая погода, два дипломата встречаются в условленном месте и наслаждаются солнечными лучами. Держа в руках одинаковые кейсы, они выглядят как обычные чиновники, не спеша идущие в свои офисы.
Группа туристов осматривает огромную статую погруженного в раздумья Авраама Линкольна, а эти двое, прогуливаясь, ведут содержательную беседу.
— В Москве беспокоятся, не прячете ли вы чего-нибудь за пазухой, — сказал Зорге, чуть не поскользнувшись на обледенелом снегу.
— Того же опасаются и наши.
— Старые привычки умирают медленно.
— У нас говорят то же самое.
— С вами-то они вполне откровенны? — внезапно остановившись, спросил Зорге.
— Друг мой, они не видели, как я общался с кошечкой, но это видели вы. — Новак засмеялся. — Такое всегда вроде бы сближает. Не знаю, Дима, не знаю. По-моему, вы тоже ощущаете, как временами вас подставляют свои же люди. Но на этот раз они явно нервничают, не понимая, что происходит. Я думаю, что сейчас и мои и ваши боссы вполне прямолинейны.
— Я тоже так думаю.
— Вас Москва информировала достаточно?
— Да, но мне было предложено дать вам возможность говорить первым. Посмотреть, как много вы знаете, прежде чем принимать на себя какие-либо обязательства.
— Моя компания предписала мне такой же сценарий.
— Итак, кто же начнет?
— О’кей. Поскольку у меня есть ваше слово…
— Я все расскажу вам. Будем же по крайней мере честными между собой.
Новак подошел к деревянной садовой скамье, стоявшей возле прохода, подобрал полы пальто и уселся. Зорге немедленно подсел к нему.
— Одну вещь я не сказал вам в прошлый раз — это то, что наши убитые агенты тоже были людьми пожилыми, — начал Новак.
— Вы хотите сказать, что нанимаете пенсионеров?
— Не могу судить обо всех. Но эти были агентами с большим стажем.
— Полноте.
— В годы президентства Картера Агентство национальной безопасности перешло к наблюдениям с помощью спутников, и все правительственные учреждения отозвали свою агентуру на местах. Но ЦРУ продолжало содержать часть своей секретной армии из числа давно внедренных и оставшихся на всякий случай.
— Но разве существует возможность и у вас и у нас отозвать их всех и немедленно? Как можно это сделать? Разве что объявить всеобщую амнистию под шумок сегодняшнего кочевья через границы. У нас теперь нет даже четко обозначенных мест для перехода, не то что в прежние времена. Нет больше ни Берлинской стены, ни Кардовского пропускного пункта. Не лучше ли предоставить этим старикам спокойное одиночество, пусть даже с тоской, но без насилия?
— Получается нечто иное: люди уходят с выстрелами, а не с воспоминаниями о прошлом.
— В этом, мой педантичный друг, и заключается вся проблема.
— Мы потеряли еще одного. Перед самым Рождеством. На этот раз в Португалии.
— В Португалии? А я думал, что они на вашей стороне.
— У нас были люди повсюду. О союзниках известно, что они могут переходить на другую сторону.
— Насколько мы знаем, больше не было смертей.
— Это насколько вы знаете. А что случилось с вашими архивами? Почему вы поспешили предложить эту встречу?
Новак рассказал Зорге о компьютерном вирусе, об электронном противнике, который уничтожает заложенную в компьютер информацию. Закончив, он откинулся назад и стал наблюдать за русским, который играл в крестики-нолики, чертя носком ботинка по снегу. Когда ему удалось провести линию, пересекшую все три крестика, он наконец рассказал Новаку о пожаре в штаб-квартире КГБ.
— Чем глубже в лес, тем больше дров, — прокомментировал это сообщение Новак.
— Кто-то здорово шурует в обеих наших конторах.
— Да. Но у кого же есть такие длинные щупальца? Или кого-то из нас подставляют свои же?
— А если нас обоих? — Зорге пожал плечами, открыл свой кейс и вытащил пачку бумаг. Американец взял их и положил в свой кейс, тут же передав русскому сверток аналогичного содержания.
Больше никаких слов не требовалось. Давно зная друг друга, они прекрасно понимали, когда говорилась правда.
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
Часов в девять утра Билли случайно увидела Эдема сквозь стеклянные двери гостиничного центра здоровья. Он упражнялся на многоцелевой установке, этой современной камере пыток, состоящей из различных блоков, брусьев и расположенных одна под другой гирь. На нем были шорты, майка, а шея обернута полотенцем, чтобы вытирать пот. Он лежал на спине, откинув голову на обитую войлоком доску, а ноги покоились на высоко поднятой планке. С руками, закинутыми за голову, он то поднимался в положение сидя, то опять опускался. Довольно трудное упражнение, которое в утренней зарядке у себя дома, в комнате для гимнастики, она выполняла до двадцати раз, пока вконец не уставали мышцы живота. Гейри каждое утро делал свыше сотни подобных упражнений и еще сотню по вечерам. Он говорил ей, как трудны, иногда просто мучительны последние двадцать.
Билли насчитала сто девять подъемов, прежде чем Эдем сбросил ноги и уселся, скрестив их, на полу. Вытирая лицо полотенцем, он увидел ее, улыбнулся и махнул рукой, приглашая войти.
— Вы когда-нибудь спите? — спросила она, входя в зал.
— Немного. Пустая трата времени.
— Не думала, что вы так заботитесь о своем весе. Это совсем по-калифорнийски.
— Не совсем так, — сказал он, подымаясь. — Вес сам собой держится на уровне в полевых условиях, когда целиком занят делом. Но здесь, при этой легкой жизни, упражнения необходимы. Не желаете позаниматься?
— Нет. Я просто хотела проверить, помните ли вы, что у нас в программе.
— Поездка на пароходе.
— Точно. Он отходит в двенадцать.
Днем планировался прием для американских и русских ученых, но Триммлер настаивал на прогулке по Миссисипи до официального мероприятия. Пароход «Креол куин» отходил от расположенного рядом с отелем причала, и Такер хотел, чтобы Билли и Эдем сопровождали Триммлеров.
— На надлежащем расстоянии, — инструктировал он их.
— Я буду в вестибюле гостиницы в одиннадцать тридцать, — сказал Эдем. — Билеты нужны?
— Я их приобрету.
— Идите же переоденьтесь и заберитесь на один из этих станков. Это только на пользу.
— О’кей, — ответила она. — Через десять минут буду здесь.
Она не представляла себе занятий гимнастикой с кем-то другим, кроме Гейри, который делал это чрезвычайно серьезно. Но компания англичанина начинала ей нравиться. Возможно, он не так уж задирал нос и не был столь самодовольным, как это показалось с первого взгляда. Что значит сумка с оружием, которая находилась при Эдеме, даже когда он занят упражнениями?
Здесь и становится понятным различие между ним и Гейри. Один занят совершенствованием своего тела, удовлетворением собственной прихоти, другому эти самые гимнастические упражнения напоминают о незримой черте между жизнью и смертью.
И она, давний собиратель и распространитель информации, тоже является участницей подлинной борьбы не на жизнь, а на смерть. Внезапно осенившее ее понимание этого обстоятельства вызвало какую-то необычную волну возбуждения.
Она почувствовала свою принадлежность серьезному делу.
Странно, что именно гимнастический зал вызвал у нее такое ощущение. С Гейри упражнения были сами по себе. С Эдемом они становились частью оперативного задания.
В конце концов, она ведь тайный агент, и ей хотелось поведать об этом всему миру. Но это была тайна, и она, проходя через вестибюль, сожалела, что не может прокричать об этом хотя бы на весь отель.
Спустя двадцать минут Эдем увидел Билли на станке для раскачивания. Полные ее груди подпрыгивали вверх и вниз под облегающей закрытой майкой. Он надеялся, что ей не придется столкнуться с тем, что, как он знал, могло случиться. Насилие присутствовало в его существе. Оно приходило внезапно и стремительно, в полном соответствии с его природой. Он знал, что в такой момент она бы с ним не совладала.
Он не мог ей сказать, что подлинная причина его прихода в гимнастический зал определялась инстинктом приближающейся опасности, которую необходимо встретить в самой лучшей форме. Сейчас ему была нужна вся его легкость, проворность, вся его сила.
Он знал, что ситуация может быстро измениться.
Он не пытался сформулировать свои предчувствия.
Но они никогда не подводили его в прошлом.
Дорога явно становилась все более опасной и ухабистой.
«Креол куин» — колесный, однотрубный речной пароход, выкрашенный в белый цвет, напоминал о тех днях, когда азартные игроки прогуливались по палубам с тонкими сигарами в зубах; когда мужчины в дорогих костюмах и женщины в элегантных платьях пускались в плавание, вдохновляемые «американской мечтой»; когда мальчишки, ловившие рыбу на берегах Миссисипи, слышали постукивание поршней речных судов, огибавших излучину реки; о днях хлопка и пара, о капитане, обозревавшем со своего мостика дикие, неосвоенные места, о Глубоком Юге, о Марке Твене, о всем том, что создало величие Америки.
Все это было. А теперь «Креол куин» и другие пароходы того же класса предназначены для туристического обслуживания. Наполовину меньшие, чем первоначальные королевы реки, они будят ностальгические воспоминания о прошлом, а иногда вызывают Стыд за нашу мельчайшую эпоху.
Триммлеры, осмотрев набережную, взошли по трапу на пароход. Эдем и Билли, соблюдая дистанцию, следовали за ними.
Триммлер, явно взволнованный, то и дело оглядывался по сторонам, будто искал кого-то, вместе с тем пытаясь эту свою нервозность скрыть. Когда они подошли к лесенке, ведущей в ресторан, он заговорщически прошептал что-то на ухо Труди, а затем указал через палубу на группу пассажиров. Труди посмотрела туда.
Эдем последовал ее примеру. Там стояло несколько мужчин и женщин различного возраста. Ничего особенного в них не было, обычные туристы, как и все на этом пароходе.
Внезапно загудел буксир, тянувший по реке несколько тяжело нагруженных барж. Он подавал сигнал предостережения небольшой прогулочной яхте с шестью пировавшими на ее борту людьми. Близкий и громкий звук привлек внимание пассажиров «Креол куин», все как один повернулись в сторону буксирного каравана, надвигавшегося на маленькое суденышко, которое с трудом проскочило налево, огибая баржи со стороны берега.
— Вы видели, что произошло? Едва не столкнулись, — взволнованно сказала Билли.
— Разве? — спокойно ответил Эдем. Внимание его было приковано к Триммлеру. Ученый, по-видимому, тоже не очень следил за инцидентом на воде. Взмахом руки он подавал сигнал кому-то из группы, стоявшей на противоположной стороне палубы. Солидный пожилой человек с резкими чертами лица и копной седых волос, прислонившийся к перилам, понял, что эти сигналы обращены к нему, и сразу как-то внутренне подобрался. Эдем немедленно ощутил установившийся между ними контакт. Седовласый, мягко улыбнувшись, обратил теперь спокойный взгляд на речное происшествие. Триммлер, довольный состоявшимся обменом приветствиями на расстоянии, взял за руку Труди и повел ее по лесенке в ресторан. Человек, явившийся предметом их внимания, оставался пока с группой, которая живо обсуждала опасный дрейф прогулочной яхты мимо каравана барж. Сам он не был захвачен происшествием и вскоре медленно пошел вдоль борта, чтобы покинуть палубу. Он прихрамывал и опирался на палку, которую Эдем раньше не заметил, поскольку она висела на верхней планке бортовых перил.
Билли продолжала что-то говорить об инциденте на реке. Воспринимая ее вполуха, он прошел к туристам по другой стороне палубы, удостоверившись вначале, что Триммлер не покинул пароход до поднятия трапа.
— Триммлер исчез, — бросилась за ним Билли.
— Все в порядке, — ответил Эдем. — Он здесь.
Они прошли всю противоположную сторону палубы, и Эдем, облокотившись о перила, оценил наконец опасность, которой подвергалась прогулочная яхта.
— Вы можете объяснить, что происходит? — спросила Билли, заняв место рядом с ним.
Эдем приложил палец к губам, показывая, что нужно соблюдать осторожность. Она замолчала, теперь уже не любопытствуя, а беспокоясь непониманием происходящего.
Туристы, возбужденные недавним зрелищем и вообще всей атмосферой на великой американской реке, были иностранцы и говорили по-русски.
Эдем подвел Билли к лесенке, по которой незаметно для нее исчезли Триммлеры. Слева, в стороне от группы, седоволосый человек смотрел на Миссисипи.
— Объясните, наконец, что происходит? — настаивала Билли.
— Объясню, когда узнаю.
— Это русские?
— Русскими являются и участники конференции по космосу, на которую как раз и прибыл Триммлер.
— Вы хотите сказать… — Внезапно она смолкла.
— Что? — Не оборачиваясь, он начал спускаться по лесенке.
Она спешила следом.
— …что они и русские, и учены…
— Не знаю. Но это интересно. Вы так не думаете?
— Но это же простое совпадение.
— Может быть. Как и то, что Триммлер, которого мы знаем не в качестве туриста, совершает на этом пароходе развлекательную поездку. Такое же совпадение.
Она догнала его у конца лесенки и хотела что-то сказать, когда к ним приблизилась другая группа весьма оживленных туристов. Это были американцы из Теннесси.
— Хорошо проводите время? — весело спросил один из них.
— Великолепно, — ответил Эдем. — Прекрасное место для развлечений.
— Конечно, конечно, — подтвердил турист из Теннесси. Тут же прозвучал свисток, и «Креол куин» отчалил в ежедневную утреннюю прогулку по Миссисипи.
Включился громкоговоритель: «На нижней палубе подается поздний завтрак. Блюда местной креольской кухни. Поспешите на нижнюю палубу».
— Так где же Триммлер? — спросила Билли.
— Он спустился сюда.
Триммлеры сидели в ресторане на носу, увлеченные карибским супом. Играл небольшой джаз-оркестр, звучание которого в этом тесном, переполненном помещении напоминало разрывы праздничных петард. Чтобы слышать друг друга, надо было почти кричать на ухо. Стоя в очереди, они наблюдали за Триммлерами, сидевшими за столиком у окна. Вскоре освободились места в другом конце. Пять минут спустя появилась компания русских (без седовласого человека), а Триммлеры ожидали очередную порцию экзотики — джамбалайю с красными бобами.
— Я могу обойтись без этих деликатесов, — сказала Билли: суп из стручков бамии уже давал о себе знать в ее калифорнийском желудке. Эдем кивнул в знак согласия и закурил сигарету. Она неодобрительно покачала головой, ее взгляды на эту паршивую привычку были ему известны.
— Не надо ссориться. Я ни с кем не обсуждаю вопросов политики, курения и религии.
Она пожала плечами и всецело отдалась наблюдению за Триммлерами.
— Если они расстанутся, я хочу остаться с ней.
— Почему вы думаете, что они расстанутся?
— Посмотрите, как он нервничает. Она ест, а он делает вид, что занят пищей. Может, ему не нравится джамбалайя?
— Увидим. — Когда он произнес это, Триммлер наклонился к Труди, затем внезапно вышел из-за стола. Он заметил Эдема и Билли, но не показал виду, что знаком с ними.
— Ну вот и нам нужно идти, — сказал Эдем, притворяясь, что поглощен своим супом. Когда ученый покинул зал, Эдем поднялся и пошел на раздачу. — Оставайтесь с ней, — сказал он Билли.
Труди искоса посмотрела на них и с еще большим усердием занялась своим кушаньем. Эдем, стараясь не попадаться на глаза Труди, скользнул из своей очереди на кухню.
— Эй, что вы тут делаете? — закричал один из поваров.
— Мне плохо, — ответил Эдем, притворным жестом прикрывая рот, будто его могло вырвать. — Мне нужен свежий воздух. Мне нужно… Я хочу…
— В ту дверь, — взвизгнул повар, отнюдь не беспокоясь, что под вопрос поставлена его профессиональная честь. — Вали пошустрее. Вверх по этой дрянной лестнице.
Эдем выскочил из кухни, подавляя внезапный смешок, и поднялся на среднюю палубу. Она была пуста. Он двинулся на верхнюю палубу, где находилось несколько человек, все еще любовавшихся Миссисипи, но не было и признака Триммлера или седовласого. Пришлось снова спуститься на среднюю палубу и пройти на корму.
Седовласый медленно и осторожно ковылял к апартаментам для совещаний. Спрятавшись за лесенкой, Эдем наблюдал, как русский вошел в одну из этих комнат и плотно закрыл за собой дверь. Тогда он тихо прошел вперед и заглянул в замочную скважину.
Триммлер и седовласый смотрели друг на друга долгим ожидающим взглядом, как делают это обычно старые приятели, которые не виделись долгое время.
— Хайнрих, — услышал он голос седовласого.
— Альберт! Альберт! После всех этих… — Глаза у Триммлера наполнились слезами.
Эдем понял, что Триммлер безотчетно, спонтанно заговорил по-немецки.
Он увидел, как старики обнялись, похлопывая друг друга по спине и неподдельно радуясь этой встрече. Потом, отступив на шаг, снова стали рассматривать друг друга.
— Я мог бы сказать, что вы не переменились, — сказал Триммлер, — но это было бы ложью.
— По крайней мере успехи не отразились на моем пузе, — ответил седой, ткнув Триммлера в живот. — Если не считать этого, вы выглядите прекрасно. Западный образ жизни, не так ли?
— Невозможно поверить… после всех этих лет… Альберт, дорогой… после всех этих лет…
— Кто бы мог подумать тогда… что мы встретимся здесь, на пароходе, в Америке. Но теперь я окончательно осознаю, что война действительно закончилась.
— Помните, как говорил Гроб Митцер? Именно об этом.
Эдем возвратился к столику Билли.
— Ну что? — спросила она.
— Триммлер встретился со старым другом.
— С кем же?
— С одним из русских.
— Действительно?
— Вне сомнений.
— К чему бы это?
Эдем пожал плечами.
— Пусть этим занимается Такер. Мы здесь для того, чтобы охранять Триммлера и сообщать о происходящем.
— Вы только выполняете свою задачу?
— Таков уж я. — Эдем достал сигарету и закурил. Она скривилась. — Между прочим, они говорили по-немецки.
— Русский, говорящий по-немецки?
— Немец, говорящий по-немецки. По имени Альберт. Это все, что мне удалось выяснить.
— Вы думаете, что он с русскими?
— По крайней мере, уверен, что он не из Теннесси.
Час спустя пароход пришвартовался. Альберт первым сошел с трапа, ни разу не оглянувшись.
Триммлер последовал за ним немного погодя.
Не было никаких признаков, что эти люди когда-либо встречались.
Гамбург
Германия
Предстоял исторический день.
Первая синагога, построенная в послевоенное время в городе Гамбурге, в полдень открывала свои двери перед прихожанами.
Раввин Леви Шамиев и его жена Джулия пришли в синагогу еще до рассвета, чтобы завершить все необходимое к церемонии открытия.
Раввин Шамиев, британец по рождению, но немецкого происхождения, лет тридцати с небольшим, руководил бирмингемской общиной, когда его пригласили возглавить новую синагогу в Гамбурге. В довоенной Германии было много синагог, крупнейшей считалась берлинская. Это была массивная синагога на Ораниенбургерштрассе, уничтоженная, а теперь заново восстановленная. Работы по ее восстановлению сопровождались мелкими неприятностями, когда на свежей штукатурке появлялись свастики или коммунистические эмблемы. Но все равно дело хорошо продвигалось, и сейчас берлинская синагога уже не отличима от той, что была прежде.
Первое, что обнаружил Шамиев, приехав в Германию, — малочисленность немецких евреев. Лишь немногие из них после войны вернулись в страну своего рождения. Но с появлением единой Европы некоторая часть еврейской диаспоры, преждё всего молодежь, решила попытать счастья в Германии вопреки естественным опасениям, что старые предрассудки, вылившиеся в ужас Холокоста, вновь оживут. Возможно, в новое время все будет хорошо.
На таком фоне сбор средств в пользу гамбургской синагоги не составил большого труда, и квадратное кирпичное здание было построено в течение года. И вот теперь, через двенадцать месяцев после утверждения проекта, раввин Шамиев готовился открыть двери еврейского храма для внешнего мира. Были приглашены почетные гости: политические деятели, религиозные лидеры, руководители промышленности, работники социальной сферы, люди высокого положения.
Действительно, предстоял большой исторический день.
Джулия Шамиева оставила двоих своих маленьких детей с бабушкой. Вся семья проживала на южной окраине Гамбурга, в небольшом доме, который был предоставлен им в аренду городскими властями. Предполагалось, что детей привезут на церемонию чуть позже. Еще раз осмотрев все сидячие места и убедившись, что карточки с именами гостей были разложены правильно, она облегченно вздохнула и оглянулась на мужа.
Он стоял под аркой в своем черном каноническом облачении. Арка напоминала большой буфет; композиционно — это центральная глубина синагоги, в христианских церквах соответствующее место занимает алтарь. Некогда в Иерусалимском храме был ковчег завета, где хранились скрижали, врученные Моисею самим Господом. Теперь самая святая вещь в синагоге — свиток Торы, то есть пятикнижие Моисея или ветхозаветная Библия. Тору читают с особого подиума, который называется Бима. К Биме ведут два ряда ступеней, один из которых используется для вноса Торы, а другой для выноса. Джулия наблюдала, как муж ее готовил свиток Торы к первому историческому чтению, которое должно было состояться вслед за торжественным открытием синагоги. Свиток привезли из Иерусалима лишь за два дня до праздника, он получил специальное благословение главного раввина Израиля.
Глядя на священную значительность действий мужа, Джулия с гордостью думала о том, чего уже достиг ее Леви и что ему еще предстояло достичь.
Держа в руке список приглашенных, она хотела подойти к мужу с каким-то вопросом и вдруг увидела первого взломщика. Он был в черном свитере и черных штанах с красным кушаком на поясе. На голове у него была черная повязка. В руке — деревянная бейсбольная бита, которой он угрожающе помахивал у бедра.
— Леви! — услышала она свой голос, и тут же чудовищный страх сковал ей рот.
Раввин повернулся на крик. В синагоге была уже целая банда. Некоторые из пришельцев держали бейсбольные биты, другие — забрызганные канистры с краской. Один, за пределами видимости Шамиева, втащил в синагогу банку парафина.
— Что вам нужно? — спросил раввин, чувствуя необходимость защитить Джулию. Она инстинктивно подалась к мужу, прижалась к нему, и Леви положил свою руку ей на плечо. — Что это значит?
Вожак группы с угрожающим видом вплотную подошел к Шамиевым.
— Здесь Божий дом, — сказал ему раввин. — Дом Бога и…
— Еврейский дом. Дом разврата, — прервал раввина человек, первым ворвавшийся в синагогу. Он взмахнул своей битой и раскроил череп Леви Шамиева, который не успел даже отшатнуться в сторону и тут же умер под многократно повторенными ударами.
Взломщики, наблюдавшие за этим градом смертоносных ударов, весело смеялись.
— Паскудные духовные плуты! — гаркнул кто-то из них. — Евреи в доме разврата.
Джулия Шамиева изо всех сил пыталась открыть рот, закричать, но второй взломщик сильнейшим ударом уложил ее рядом с мужем.
Тут же стали малевать на стенах красные изображения серпа и молота, разрушили арку и уничтожили свиток Торы. Здание синагоги было подожжено.
На все это ушло не более семи минут.
Удовлетворенный действом, вожак банды снял с головы черную повязку. Это был молодой человек среднего роста, блондин с длинными, падавшими на плечи волосами. У него было узкое лицо, узкие губы, тип совершенно не эмоциональный. На его левой щеке красовался яркий шрам. Это была ножевая рана, которую он получил десять лет назад, когда служил полицейским и наткнулся на четырех головорезов, грабивших магазин в Восточном Берлине. Вожак приказал всей банде снять маски и вывел ее из горящего здания. Взломщики бесследно рассеялись еще до того, как утреннее солнце поднялось над спешившими в Гамбург пассажирами.
Когда пятнадцать минут спустя приехала пожарная команда, синагога представляла собой пламенеющий ад. Но все же пожарные могли увидеть красные серпы и молоты, выведенные на стенах.
— Бедняги! — сказал пожарный, который обнаружил обуглившиеся тела Шамиевых в синагоге. — Почему эти сволочные красные не дают евреям жить в мире? Подлые они негодяи, эти коммунисты!
Он не знал, что в годы войны отец его был членом «Гитлерюгенда».
Другой пожарный, стоявший рядом, хранил молчание. Он был из Лейпцига и переехал на Запад, как только была снесена Стена. Лично он ничего против евреев не имел. Просто он помнил слова своего отца, что эти люди были раковой болезнью, которая привела к падению Германии, причиной той боли, которая обрушилась на Германию после 1945 года. Отец обычно помалкивал насчет политики, но евреи, по его мнению, получили то, что заслужили. «Они получили свой Израиль, — вспоминал он слова отца. — Какого дьявола они опять лезут в Германию?..»
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
Девяносто американских делегатов к шестидесяти из русского Содружества — таков был общий состав открывшейся конференции. Миновали те дни, когда русские непременно посылали равное с американцами количество делегатов, чтобы не пасовать перед потенциальным противником и быть на равных с Западом во всех отношениях. Экономика и новое политическое устройство требовали другого подхода.
Специализация ученых, работающих в области космонавтики, выявляет множество аспектов и проблем. На космос работают металлурги и физики, диетологи и специалисты по связи с общественностью. Собрались лучшие силы науки, объединенные общей целью — обратить военные достижения в плоды мира.
Перед началом работы состоялся прием с обилием шампанского, с массой возможностей для неформального общения. Многие русские хотели познакомиться с легендарным фон Брауном или просто увидеть его воочию.
Эдем сразу же отметил отсутствие на приеме седовласого мужчины. Просмотрев список участников, он обнаружил, что зовут его Альберт Гуденах, что он является русским экспертом по твердым топливам. Триммлер присутствовал, как всегда, с Труди и большую часть приема находился поблизости от фон Брауна.
— Леди и джентльмены, — произнес слащавый администратор-американец с серебристыми волосами, который уже пытался заигрывать с Билли, как только она появилась в зале. У Эдема возникла инстинктивная неприязнь к этому типу. Он отнес его к той многочисленной армии бесполезных людей, которые осуществляют возможные административные функции и часто присваивают себе заслуги экспертов. — Леди и джентльмены, пожалуйста, — проговорил он в микрофон с возвышения в конце зала. Он очаровывал аудиторию улыбкой победителя и поднятием руки призывал ее к тишине. Постепенно шум в зале утих, ученые и их гости повернулись к слащавому.
— Мне выпала честь быть здесь, — сказал он и сделал паузу. Стоявший за ним переводчик повторил это по-русски в другой микрофон. Они напоминали пару танцоров, постоянно сбивающихся с ритма. — Честь и привилегия… быть здесь, среди некоторых из самых знаменитых ученых в мире… я хотел бы сказать, быть здесь в такое историческое время, на пороге того, что станет когда-нибудь рассматриваться в качестве величайших научных достижений человечества… Теперь мы сможем вместе работать над проблемами, волнующими всех людей, проблемами медицины… охраны окружающей среды… возможностей науки предоставить каждому человеку, от самого бедного до самого богатого, перспективы лучшей жизни… Итак, добро пожаловать, друзья мои и коллеги, на это первое совместное мероприятие по космосу, проводимое нашими двумя великими странами… и с каким великим намерением! Освоить космическое пространство для человечества, изучить Вселенную, и делать это совместно, объединив все наши ресурсы, все наши таланты, все наши перспективы на будущее… в качестве интегрального научного движения… Завтра мы начинаем работать, а сегодня мы можем познакомиться друг с другом. Я не буду говорить много, я только призову вас поднять ваши бокалы и присоединиться к моему тосту за совместные космические деяния, за наши огромные возможности и наше блестящее будущее. За всех вас…
— Ну и дерьмо! — прошептала Билли, когда собравшиеся аплодисментами проводили выступавшего.
— Судя по его повадкам, я думаю, что это знакомый вам типаж, — сказал Эдем.
— Ух, ненавижу я их, когда они обретают такую силу.
— Где же Такер?
— Передает сообщение в Вашингтон. А почему я не вижу немецкого дружка Триммлера?
— Вероятно, слинял с приема.
— Вот будет интересно, если Триммлер окажется на их стороне.
— Не мочитесь в панталоны. Это не…
— Вы решились на самую низкую гадость, которую я когда-либо слышала.
— Почему?
— Да так. Унижает достоинство.
Эдем пожал плечами.
— У вас все принимают слишком всерьез.
— Ладно, забудем об этом… — Она была недовольна собой, неадекватной реакцией на язык молодого англичанина.
Между тем сквозь толпу гостей пробирался Такер, и Билли помахала рукой, чтобы привлечь его внимание.
— Прием счастливцев, — сказал он, подходя к ним. — А что же наш подопечный?
— В порядке, — ответила Билли, указывая на другую сторону зала, где Триммлер стоял в оживленно беседовавшей группе американских и русских ученых. — Поговорили с Вашингтоном?
— Поговорил. Они требуют усилить нашу бдительность.
— В каком смысле? — спросил Эдем.
— В смысле сказанного.
— Усилить нашу бдительность? Может, переместиться к нему в номер? Ходить с ним вместе на «очко»?
— «Очко»?
— Мужская комната, — пояснила Билли.
— Послушайте, — огрызнулся Эдем, раздраженный тем, что его перебили. — Мне важно знать, что они под этим подразумевают. Как далеко нам позволяется идти? — Эдем по природе был солдатом, приказы для него были основным продуктом потребления, даже если он их нарушал.
— Хорошо, хорошо, — ответил Такер, захваченный врасплох внезапным нахрапом Эдема. — Я полагаю, что нам прежде всего следует перекрыть все возможности нападения.
— Мы сможем это сделать, только плотно его прикрывая.
— Было также сказано, что мы не должны это делать слишком откровенно.
— Но это же нелепость!
— Я передаю вам то, что мне сказали. — Такер был недоволен англичанином. — Будем больше настороже, о’кей?
Эдем покачал головой. Если кто-то охотится за Триммлером, он может убить его запросто. Настоящая защита требует больших усилий.
— Нам могут выделить дополнительную помощь? — спросил он.
— Людьми?
— Да.
— Я спрошу их об этом, когда еще раз позвоню. А пока будем работать прежним составом. Постарайтесь держаться поближе к нему, но ненавязчиво. Я останусь с ним, пока он не отправится спать. Сегодня будет еще официальный обед здесь, в отеле. Я буду на нем присутствовать.
— А что, если он опять пойдет шляться?
— Вашингтон попросил его никуда не ходить в одиночку, если только это не официальная поездка. У вас обоих свободный вечер. Встретимся снова приблизительно в десять тридцать — одиннадцать.
Такер покинул их и пошел к группе, где находился Триммлер.
— Ого, свободный вечер, — сказала Билли.
— Чрезвычайно секретная служба, черт меня побери!
— Что это значит?
— Это значит, что нас пригласили на дьявольский пикник. Со свободным временем для хорошего поведения. Если бы вы побывали в некоторых местах, где я… Вопрос-то ясен: охраняем мы жизнь этого парня или нет? Здесь не может быть серединки.
— Скажите прямо, вас интересует Новый Орлеан или нет?
— Какие сомнения? — засмеялся Эдем. — Не я же плачу за эту увеселительную поездку, не так ли? Куда вы предлагаете?
— Давайте превратимся в туристов. Прошвырнемся по Французскому кварталу и посмотрим на развлечения аборигенов.
— Ето есть карашо, — сказал он, играя француза среди англичан. — Во Фланцузский квалтал. В ето плахая место, а?
Он заставил ее рассмеяться. Она вспомнила первый свой приезд сюда. Жизнь-то — дерьмовая штука. Просто способ заработать пенсию.
Штаб-квартира ЦРУ
Лэнгли
— Кто такой, черт возьми, этот Альберт? — спросил ЗДР.
— Один из ученых, — ответил ЗДА.
— Такер что-нибудь еще представил?
— Только свой оперативный отчет. Они посменно дежурят около Триммлера.
Исполнительный директор наблюдал через стол за своими заместителями. Каждый из них старался показать себя с лучшей стороны, чтобы произвести на него впечатление. Но по причинам вполне объективным ни тот, ни другой не мог стать его естественным преемником. ЗДА — исключительный администратор, но не больше. ЗДР, занимаясь тайными операциями, руководствуется шаблонами агрессивного напора. Они не обладают многообразием интеллектуальных качеств, которые нужны для выполнения руководящих функций. Что говорил об этом Конфуций? «Учитель должен учить свойх учеников всему, за исключением того, как стать учителем». Подходящая поговорка, вполне к случаю, думалось исполнительному директору.
— А Гроб Митцер? Я никогда не слышал о нем. Пока он не засветился в Каннах, — продолжал спрашивать ЗДР в присущем ему пренебрежительно-наступательном тоне.
— Крупный германский промышленник, — быстро ответил ЗДА. — Заправляет электроникой. Глубоко задействован в европейской космической программе. И в нашей, кстати.
— А это правда? — задержал разговор ЗДР, не желая представлять как свою слабость малую осведомленность об этом Митцере. — Смешно до чертиков. Ведь он сидел рядом с Триммлером, когда черный парень стал в них стрелять. У него были три Возможные цели — Триммлер, Кушман и Митцер.
— Все время приоткрывается что-то новое, — прокомментировал это исполнительный директор. Он повернулся к ЗДА: — Думаю, что вам следует также пояснить смысл той работы, которую мы проводим сейчас с русскими. — Он бросил взгляд на ЗДР, на лице которого не возникло и тени удивления. Сказывался большой опыт сидения на острие разведки. Выставляя ЗДА как инициатора контактов с КГБ, исполнительный директор осторожно снимал с себя главную ответственность за возможный провал. — С обеих сторон имели место некоторые интересные события. Сходные и интригующие.
ЗДА начал объяснять недавние контакты между ЦРУ и КГБ. ЗДР не проявил никаких эмоций, если не считать поднятия брови, когда было сказано, что обе стороны обменялись информацией относительно их наиболее секретных досье.
— Что скажете? — спросил исполнительный директор, когда ЗДА закончил свое сообщение.
— Следует максимально обезопасить моих людей на местах, — с подчеркнутой значительностью проговорил ЗДР. — Мы не должны подвергать опасности их жизни.
— Никакие отдельные имена не были переданы. Мы показали им лишь список того, что было занесено в компьютер, — возразил ЗДА. — Полная засекреченность агентурной сети и ее защита продолжают оставаться нашим бесспорным приоритетом.
— А можем ли мы им верить? — Инстинкт подсказывал ЗДР, что верить никому нельзя, особенно тому, кто был его непосредственным антагонистом с тех самых пор, как он стал работать в этом управлении. — Все это выглядит довольно скользко. Мы теряем агента — и они тоже. У нас сбой в компьютере, а у них пожар в комнате для архивов. И с нашей, и с их стороны утрачиваются сходные данные, касающиеся одного и того же периода времени. Это гнусно попахивает. Какая-то сатанинская ловкость.
— Что же нам, игнорировать факты? — риторически возвысил свой голос исполнительный директор и тут же обратился к ЗДА: — Получив их списки, мы что-нибудь для себя прояснили?
— Да, сэр. Мы сопоставили их заголовки с нашими, а потом прошлись по всем спискам, обнаруживая в них базовую общность.
— Какими же материалами вы интересуетесь? — спросил ЗДР.
— Местами убийств наших и русских агентов. Датами и временем их совершения. Любыми внешними организациями, которые могли быть связаны с нашими агентами или же с агентами-двойниками. Иностранными спецслужбами дружественных нам и других стран, которые могут иметь агентов-двойников. Любыми операциями времен войны, результаты которых желательно скрыть. Компьютерными компаниями, которые имели связи с нашим компьютером. Убийствами прошлых лет, в осуществлении которых просматривается сходство. Черт возьми, мы ввели свыше четырех тысяч различных ключей. Мои люди все еще выдвигают идеи по установлению взаимосвязанных фактов.
— И тем не менее вы до сих пор имеете перед собой чистый лист?
— Нам все еще предстоит многое сделать. У меня над этим работают тридцать программистов, все в условиях строжайшей секретности. Свыше пятидесяти оперативников разрабатывают разные версии. Пока достаточно определенна (и это вне базовых данных о нашей агентуре) взаимосвязь между Триммлером, компьютером и периодом 1945–1958 годов, затронутым вирусом, между Гробом Митцером и так называемой «Конспирацией вырезок». В дополнение к этому русские установили, что Альберт — это некто Альберт Гуденах, немецкий ученый, которого они захватили в конце войны. Он стал активным участником их ракетной и космической программы.
— А Митцер?
— Его подобрали наши войска в конце войны. Вместе с другим ученым, Хайнрихом Шпидалем. Митцер был сильно замешан в административных делах как Нордхаузена, так и Пеенемюнде. Наши люди не ощутили тогда потребности в Митцере, и он остался в Германии. С его знаниями и связями неудивительно, что он стал такой крупной птицей в Западной Германии.
— А этот Хайнрих… Триммлер-Шпидаль, кажется, так?
— Это и есть Триммлер.
— То есть он бывший нацист?
— Имя было изменено из-за прошлых связей. Вы же знаете, что произошло с «Конспирацией вырезок». Мы перетащили сюда людей, частично изменив некоторые имена, и для удобства забыли об их делах военного времени. А когда пресса наложила на это свою лапу, поднялась ужасная вонь.
— По крайней мере, это дало нам разбег в космической гонке.
— А что же с компьютером? — спросил исполнительный директор.
— Большинство этих ученых имели связи с нашим компьютером. Это же элементарно, они находились здесь, на первом этаже. В те дни многие государственные ведомства помогали друг другу. Они-то и могли внедрить вирус.
— Звучит маловероятно.
— Мы повязаны также с германской компанией, называемой «Митцер метельверк». Они поставляют нам различные технические детали. Их люди прибывают сюда для установки и обслуживания некоторых механизмов. Все это касается несекретных областей, но существуют и какие-то отношения с основными системами.
— «Митцер метельверк». Не приходится гадать, кто ее владелец?
— Гроб Митцер.
Некоторое время все молчали, обдумывая последнюю информацию.
— Промышленный шпионаж? — предположил ЗДР. — Может быть, Триммлер помогает Митцеру получать доступ к нашей космической технологии, а теперь его вспугнули?
— Не думаю, — сказал исполнительный директор. — Из-за этого они бы не стали наносить удар по нашей агентурной сети. А русские?
— Они еще не смогли выявить ничего серьезного.
— Это и не должно сойтись. Кто же станет нападать и на ЦРУ, и на КГБ одновременно? А что у нас имеется о прошлом Триммлера?
— Немного, — сказал ЗДА. — Когда мы подступили к его делу, начал свое пожирание вирус. Операция с «Конспиративными вырезками» на своей ранней стадии осуществлялась УСС, а потом другими секретными службами. Вся эта информация находится в файлах 1945–1958 годов. Мы не можем до нее добраться, не подвергнув систему разрушению.
— А как же тогда мы получили данные о Митцере?
— Он стал известен только в последние двадцать лет. Мы информированы о нем через германскую резидентуру…
— Вы связывались с моими людьми? — рявкнул ЗДР. — Почему вы проигнорировали меня? Создается впечатление, что я не знаю, кто кого трахает даже в своем собственном отделе.
— Я сказал им, что вы поставлены в известность. — Он лгал даже перед исполнительным директором.
— Все равно, вам следовало предварительно договориться со мной. — ЗДР раздраженно откинулся назад. Он был недоволен, что сорвался и утратил свою невозмутимость.
— Информация нам требовалась немедленно, — как можно мягче стал объяснять ЗДА, довольный, что подколол своего коллегу. — Информация о Гуденахе и Шпид… Триммлере была в их файле. Мы также откопали интервью Митцера одному журналу, где он рассказывал о работе Пеенемюнде и о том, как он бежал оттуда с двумя друзьями.
— Он их назвал? — спросил исполнительный директор.
— Да, сэр.
— А есть ли у него какие-нибудь связи с русскими?
— Никаких. Долгие годы он не подымал головы, создавая свой бизнес. Неизвестна и его причастность к какой-либо политической организации.
— А можно ли через другие каналы получить информацию о Триммлере?
— Теперь, когда мы ведем более тщательный поиск, что-то может и проясниться. Большинство из этих старых ученых уже умерли. Так же как военные и другие ответственные лица, зафиксированные операцией «Вырезки». Ведь это было, не забывайте, господа, почти пятьдесят лет тому назад.
— Давайте же не будем провоцировать израильтян, — сказал ЗДР.
— По какому поводу?
— Они могут наткнуться на что-то дьявольское в прошлом Триммлера или даже Митцера. Вы же знаете, что им не терпится организовать еще один процесс Эйхмана.
— Я не усматриваю такой возможности. А что собираются делать русские?
— Может быть, они в данный момент обставляют нас. Мы не уверены, действительно ли они теряли людей. Нам известно, кого и где потеряли мы. Нужно, чтобы они говорили нам первыми.
— Осторожность никогда не помешает, — подтвердил исполнительный директор.
— А как же быть с последней информацией? — спросил его ЗДА.
— Передайте ее им. Там нет ничего такого, что могло бы поставить нас в затруднительное положение. И постарайтесь поглубже покопаться в Триммлере. Что он делал во время войны, каковы его связи, характер его нынешней деятельности. Поспешите. Нужно разыскать его старых приятелей, тех, кто живы, и поговорить с ними.
— Я займусь, — быстро прореагировал ЗДР, полный решимости восстановить утраченную самостоятельность.
— Хорошо. Но все время информируйте нас. Мне также нужны сведения о Митцере. Получите их из германской резидентуры. — Исполнительный директор снова обратился к ЗДА: — Посмотрите, что есть у русских относительно Митцера и Гуденаха. Уверен, что их досье побывали в том пожаре. Если был сам пожар.
— Они запросто могли все это выдумать, — вмешался ЗДР.
— И не спускайте глаз с Триммлера. На него еще может готовиться покушение.
— А могу я распорядиться, чтобы команда была непосредственно при нем?
— Пока еще нет. До того, как не будет снята компьютерная загвоздка, нам следует тщательно все камуфлировать. Пусть Такер со своими людьми действует в уже заданном режиме. И чаще докладывает вам о всех своих шагах.
— Ему может потребоваться некоторая помощь, — заметил ЗДА.
— О’кей. Но незаметная.
ЗДА кивнул. Он собирался на следующее утро послать в Новый Орлеан Картера.
— Не следует ли нам отозвать британца?
— Пока нет. Мы не должны дразнить Лондон. Если все пойдет вкривь и вкось, свалим вину на них. А сейчас держите их на расстоянии. При случае сообщите, что он находится там для защиты Триммлера, как это было и раньше. Уж слишком они субтильные, эти англичане. Их всегда было легче всего обдурить. И они премного благодарили за эту услугу.
Новый Орлеан
Яркое зимнее солнцестояние, семьдесят градусов по Фарингейту. Вихри красок, звуков и людей на Джексон-сквер, где когда-то вешали воров, отрубали головы убийцам, сжигали ведьм и четвертовали насильников.
Новый Орлеан. Французский квартал. Часы пробили шесть после полудня. Вы идете с одного конца Ройал-стрит на другой, влекомые фантазиями, которые постоянно расцветают и меркнут. Надо быть достаточно выносливым и надо иметь в кармане нечто бренчащее — тогда мечта ваша воплотится в действительность непременно. «Американская мечта» жила здесь задолго до кукурузных хлопьев, до кока-колы, до ядерной энергии.
Эдем и Билли, договорившись с Фрэнки, что воспользуются его услугами в семь тридцать, прошли от «Хилтона» по Кэнел-стрит мимо новых универсальных магазинов и свернули вниз по Ройал-стрит в район, известный как Французский квартал.
Обрамленная элегантными испанскими домами в колониальном стиле с нависающими над тротуарами балконами с тонкими перилами из кованого железа, Ройал-стрит тянется от канала до площадки для прогулок параллельно Бурбон-стрит. Закрытая для движения автомашин, улица эта заполнена толпами туристов, чей безмятежный променад изредка нарушается замысловатыми мотоциклами с восседающими на них полицейскими в черных шлемах.
Первым музыкантом, которого увидели наши фланеры, оказался толстяк, весом, наверное, в триста дряблых фунтов, одетый в белую водолазку и эластичные черные шорты с «молнией» на заднице. Он плелся с болтавшейся на плече двенадцатиструнной гитарой и картонной коробкой в руках, присматривая, где бы остановиться и поиграть для толпы. Они последовали за ним, но жирный кудрявый парень не очень спешил работать.
— Может, он совсем не поет, — сказала Билли. — Наверное, ему просто нравится, чтобы все думали, будто он может петь.
Эдем удивился отсутствию исполнителей джаза: он ждал, что они будут попадаться на каждом углу. Билли объяснила, что они работают в клубах и выходят на улицы по вечерам, когда квартал по-настоящему оживает.
— Сейчас время фраеров, — сказала она. — На фраерах не очень-то заработаешь.
Он был готов прислушиваться, впитывать в себя новизну. Одетый в розовую хлопчатобумажную рубашку и темно-серые брюки со складками, купленные в местной лавке, Эдем походил на культурного европейца, выехавшего за город. Через руку у него был перекинут черный блейзер, элегантный по стилю и достаточно вместительный, чтобы в его кармане можно было держать девятимиллиметровый браунинг.
Билли с удовольствием шла с ним рядом. Несмотря на небольшой рост, Эдем привлекал внимание прохожих. Он был из тех мужчин, которые могут нравиться женщинам. Она чувствовала себя хорошо, свободно, хотя была одета с калифорнийской простотой, без малейшего признака европейского шика.
Дальше по улице раздавал детям воздушные шарики клоун с белым лицом и красным носом, одетый в многоцветный спортивный костюм. Исполнитель народных песен, прислонившись к стене, пел баллады Кристофферсона в известной манере Дайлана; его работа оставалась пока без оплаты, о чем свидетельствовала лежавшая перед ним пустая, «а-ля Леннон», шляпа. Жирный гитарист обошел певца, вызвав его усмешку, и пересек улицу, сопровождаемый музыкальной фразой: «…как улыбку, пронося вчерашние несчастья».
Они остановились у лавки с мороженым. Билли предпочла ореховое с шоколадом, а Эдем выбрал черничное в вафельном стаканчике. Многочисленные крикливые вывески возбуждали его. Это было воздействие испытанного сочетания убогой вульгарности туризма с красотой исторической улицы.
ОРГИЯ ВО ФРАНЦУЗСКОМ СТИЛЕ. ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ.
ЛЮБИТЕЛЬСКАЯ БОРЬБА ЖЕНЩИН. ПРИСУТСТВУЮЩИЕ УЧАСТВУЮТ. МЫ ВЫХОДИМ НА УЛИЦУ, ЧТОБЫ НАЙТИ ДОСТОЙНОГО.
ФАБРИКА МАСОК.
ГУРУ ВОДОЛАЗОК.
ВАШЕ ЖЕЛАНИЕ — ЧЕРЕЗ ЭТИ ДВЕРИ.
ОРГИИ ЛЕСБИЯНОК — ТОЛЬКО ДЛЯ ЖЕНЩИН.
Это были те немногие, которые он прочитал, стоя с Билли на углу возле мороженщика.
— О чем вы задумались? — спросила она его с полным ртом орехового шоколада.
— Как бы чего поесть. — соврал он в ответ.
«Дворик двух сестер» расположен в пределах строения, которое было возведено еще в 1832 году и которое славится одним из самых красивых внутренних пространств в этом квартале. Название сохраняет память о двух сестрах, которые на рубеже веков держали здесь лавку галантерейных товаров. Носит же это название замечательная закусочная на открытом воздухе, очень известная в Новом Орлеане.
Эдем провел Билли через затемненный портик во двор, где им указали столик. Через минуту черный официант по имени Матеус, судя по значку на лацкане пиджака, принес им воды со льдом и принял заказ.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросила она его.
— Интересно. И необычно.
— А что вы собираетесь делать сегодня вечером?
— Не думал. А вы?
— Я хотела бы чего-нибудь возбуждающего.
— Есть идеи?
— Мне не приходилось, например, бывать на этих сексуальных зрелищах.
— Лесбиянских?
— Ну да.
Он ухмыльнулся:
— Только для женщин.
— А, черт…
— Стыдно.
Лжец.
Он рассмеялся.
— Итак, на чем мы остановились? Я помню, что мы говорили о вашей свадьбе. Вы сказали, что провели здесь медовый месяц.
— Это было вчера. В самолете. И больше я не буду о себе рассказывать. — Он увидел боль в ее глазах и пожалел, что упомянул о медовом месяце. Но она преодолела себя и продолжила: — Давайте изменим тему. Давайте поговорим о вас.
— Нечего сказать.
— Преисподняя тоже бессловесна.
— Не знаю, с чего начать.
— С самого начала. Каким вы были в школе?
— Ужасным.
— Почему же?
— Настоящим маленьким бесом.
— Не поверю я этому, — улыбнулась она.
— Это правда. А вы действительно хотите знать?
— Конечно.
— О’кей. За короткое время я поменял шесть, кажется, разных школ, хотя принято начинать и кончать одну.
— Почему же так?
— Потому что меня выбрасывали из каждой. Исключали.
— Не верится.
— Ну, если вы не будете мне верить, что же мне рассказывать?
— О, виновата.
— Я не видел смысла в школе. Думал, что это потеря времени. Стал прогуливать. Торчать, по-вашему. Затесался в группу переростков, у всех нас водились деньги. Я стал играть в карты с этими парнями. В покер. В железку. Мне определенно везло. Однажды я выиграл старую машину, «мини». Вы помните их?
— Такие маленькие машины?
— Да. Если не говорить о том, что моя «мини» была для меня велика. В ней не было подогрева. — Он засмеялся. — Я прошел по гаражам, чтобы найти подходящий. Но они просили дорого. Один механик сказал мне, что когда я торможу у светофора или подъезжаю к стоянке, мне надо болтать вверх и вниз рычаг переключения скоростей, ставить ногу на акселератор и отжимать педали. Говорил, что так можно поддерживать циркуляцию воды. Лучший способ сохранять тепло.
— И вы делали это?
— Всю дорогу. Нажимал и катал по всему Лондону. За три месяца до этого я водил машину, которую проиграл в другой игре. После уроков я обычно подъезжал к воротам школы, подбирал своих дружков, и мы отправлялись разбазаривать мои выигрыши. Это было лучшее время моей жизни.
— Сколько же вам было лет?
— Четырнадцать.
— Вы шутите?
— Вам придется мне верить.
— Виновата, — сказала она, поднимая руки и прося прощения.
Матеус принес им вина, они помолчали, пока он раскупоривал бутылку и наполнял стаканы.
— Я был в совершенном отчаянии, когда потерял эту машину, — продолжил Эдем, когда Матеус ушел, — и поэтому украл «бентли» одного из моих попечителей.
— Украли машину?
— Позаимствовал. Но он-то не знал об этом. У него была старая машина марки «Бентли». Держал он ее в запертом гараже за углом от своей квартиры. Использовал машину только по уик-эндам. Так вот, я нашел лишний ключ от гаража и брал машину с понедельника до пятницы.
— И что же произошло?
— Я вывез как-то одну девчонку. Можете вообразить, какую я приобрел популярность у этих пташек, разъезжая в пятнадцать лет на «бентли». Так вот, я подвез ее домой, куда-то за город, а на обратном пути застрял в снегу. Это проблема — зарыться до осей. Все бы не так плохо, не случись это в четверг вечером. Когда он отправился в гараж в пятницу, во время ленча, машины, конечно, не было. Я попался. Не было смысла вызывать полицию. Все равно они бы все раскрыли.
— Готова поспорить, что он остался доволен.
— Немного. В течение недели отказывался со мной говорить. Тогда я купил ему бутылку виски, и он простил меня. Он был неплохой мужик. Единственный из опекунов.
— А где же были ваши родители?
— Уехали, — соврал он. — Большую часть времени жили за границей.
Она почувствовала его нежелание говорить о родителях, ощутила, что он весь напрягся. Потом взял стакан и немного выпил. Она переменила тему:
— Сколько же экзаменов вам удалось выдержать?
— Их нельзя выдержать, если не сдавать вовсе.
— Никаких?
— Никогда не сидел на экзамене. Теперь я называю это достижением. — Он усмехнулся. — Но это не совсем точно.
— Что именно?
— Что я не сдал ни одного экзамена. Я получил удостоверение за плавание.
— Что это?
— Удостоверение, что я проплыл дистанцию. Правда, и здесь я пошел на обман. Под конец я почувствовал дно и прошелся по мелкому месту.
Оба они рассмеялись, а официант появился с первым блюдом.
— Так в этом и был секрет вашей жизни? Тогда. А как теперь?
— А! Есть такие вещи, которые лучше запрятать поглубже.
— Почему же? Что делает людей такими… замкнутыми… что они не могут поделиться с другими? — Она думала о Питере и о том, что он никогда не мог признаться в своих изменах, даже тогда, когда она выводила его на чистую воду.
— Не спрашивайте, не знаю. Возможно, мы просто нуждаемся в собственном пространстве, куда никто другой не должен забираться.
За его спиной начал играть джаз-оркестр. Вот такой и должна быть жизнь: сидеть в этом залитом солнцем дворике, пока не наступит ночь, не покроет все тенью и не снимет последнюю завесу с Города Греха.
Они на десять минут опоздали к Фрэнки, но он их ожидал.
— Есть указания? — спросила Билли, усаживаясь на заднее сиденье. Эдем сел рядом.
— Нет. Такер хотел убедиться, что вы вернетесь к одиннадцати.
— Таким образом, у вас есть три часа на чистилище, — сказал Эдем. — Что же вы хотите делать?
— Уже говорила. Возбуждаться, — ответила она.
— Есть идеи? — Эдем повернулся к Фрэнки.
— В этом-то городе? Ха! Не знаю, ребята, что для вас выбрать. У нас есть джаз-клубы, борьба обнаженных мужчин и женщин. Есть сексуальные зрелища, в которых вы сами можете принять участие. Не хотите ли стать звездой, а?
— Нет, спасибо, — сказала Билли.
— А как насчет картишек? Любые карты, какие вы пожелаете. И при любых ставках. И не только на деньги. Можно прокрутить рулетку на женщину или на мужчину. Все, что пожелаете. Не хотите ли поиграть, англичанин?
— Только не сегодня. Что у вас еще на примете?
— Вы привередливы, однако.
— В этом городе должно быть что-то действительно оригинальное. Такое, чего нигде больше не встретишь.
— Вы здесь слишком мало, чтобы такое вам понравилось.
— Что именно?
— Обряд.
— Чего?
— Вуду.
Эдем усмехнулся. Да, это действительно что-то своеобразное.
— Большинство таких обрядов проводится в полной темноте. Я имею в виду настоящие обряды, а не розыгрыши для туристов.
— Подойдет? — спросил Эдем у Билли.
— А почему бы и нет? Если только нам удастся вернуться к одиннадцати.
— О’кей, Фрэнки. Посмотрим, на что вы способны.
Белый «кадиллак» сорвался с места и полетел по Кэнел-стрит на север, а потом свернул на Бургунди-стрит.
Эдем с любопытством наблюдал за толпой на улицах. Она заметно изменилась по своему составу. Прежде всего, уменьшилось количество детей. К приманкам плотской стороны жизни косяками спешили их родители.
Клоун с воздушными шариками раздавал теперь рекламные листки с приглашением посетить клуб Криса Оуэна на Бурбон-стрит, 500, последнее в квартале традиционное шоу с участием только одной женщины. Не видно было ни жирного гитариста, ни исполнителя баллад Кристофферсона, зато появился парнишка не более шестнадцати лет и ростом около пяти футов в карнавальном, белого цвета одеянии ангела. Он предлагал одиноким пожилым мужчинам пройти на стриптиз. Это был один из многих сводников и зазывал, которые обслуживали зрелище раздевания.
Эротические секс-лавки вели бойкую торговлю. Билли указала на исполненное золотой краской изображение мужского члена, двадцати дюймов в длину и шести дюймов в диаметре. От руки написанная информация поясняла: «ЗОЛОТОЙ РОГ — ВСЕГО 25 ДОЛЛ. В ПРОДАЖЕ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ШЕСТЬ». По тому, как надпись загибалась с краев, можно было судить, что шесть в продаже оставалось длительное время.
Клубная музыка гремела вовсю, лишь крики толпы перекрывали эту какофонию ожившего Города Греха.
Фрэнки повернул на Думейн-стрит и подъехал к тротуару.
— Здорово, Джули! — закричал он крупной девице в короткой рабочей рубашке, которая усиливала пышность ее тела.
— Здорово, беби, — отозвалась она и двинулась к машине. — Привез мне клиентуру?
— Привезу попозже. Посмотрю, что у меня будет. Ты, часом, не видела, где здесь ошивается Малыш Фруктовый Сок?
— Не видела. — Она посмотрела в другую сторону улицы, закрытую для проезда автомашин вплоть до городского Музея вуду. — Не, не вижу его около музея. — Затем она наклонилась к машине, минуя Фрэнки, и улыбнулась Эдему: — Здорово, приятель. Какую забаву ты ищешь в этом магическом дерьме? У меня есть кое-что поинтереснее, чтобы занять вас двоих.
— Не сегодня, дорогуша, — вмешалась Билли, раздраженная тем, что девица игнорировала ее. Эдем ухмыльнулся и пожал плечами.
Девица выпрямилась.
— Так вы хотите, чтобы я передала ему, если увижу, что вы его ищете? — спросила она у Фрэнки.
— Ну да. Я буду поблизости. Если увидишь его, скажи, что я у Конго.
— Договорились, беби Фрэнки.
— Осторожно, — сказал он, давая задний ход, чтобы снова повернуть на Бургунди-стрит.
— Не забывай о клиентах! — прокричала вслед Джули.
— Непременно. Попозже, — бросил он в ответ, не отрывая глаз от зеркальца заднего вида. При его увечье надо было исхитряться, выполняя такие сложные маневры. К тому же он не забывал своих пассажиров: — Сводничание на Бурбон-стрит — часть работы ЦРУ. Докладываете об этом в своих отчетах?
— Вы тоже в игре? — удивилась Билли.
— Представьте себе. Только не в Новом Орлеане. Сами понимаете, что жить на этот самый мизер, который платит наше управление, нельзя.
Он наконец вывернул на Бургунди-стрит и сделал следующий левый поворот на Сент-Филипп-стрит, в северном направлении от Центра туризма.
— Кто такой Малыш Фруктовый Сок? — спросил Эдем.
— Мужик, — ответил Фрэнки. — Кровопийца! — Он засмеялся и ничего не стал пояснять. — Если где-то что-то происходит, ему немедленно сообщают, — добавил он.
«Кадиллак» проехал через Норт-Рэмпат к парку Луиса Армстронга, крупнейшему парку, названному в честь выдающегося сына города. Статуя его гордо возвышается у ярко освещенного входа. Музыкант как бы обозревает знакомые места юности, богатые клубы, так и не удостоившие Армстронга приглашения за все годы его бурной карьеры.
— Раньше это называлось Конго-парк, — сказал Фрэнки, выбираясь из запаркованного «кадиллака». Как многие инвалиды, он гордился своей самостоятельностью и совсем не просил помощи. Эдем, принимая это во внимание, просто вытащил кресло и раскрыл его для Фрэнки, как помог бы вполне здоровому человеку справиться с багажом. Именно тогда он заметил на груди Фрэнки девятимиллиметровый пистолет «Хеклер энд Кох П7».
— Не знал, что ваши парни это носят, — сказал он.
— Это не для ЦРУ, — ответил Фрэнки, похлопывая по пистолету, — это для Нового Орлеана.
Они проследовали за Фрэнки в парк, большая часть которого была погружена в темноту, лишь некоторые извилистые дорожки были освещены сверху фонарями.
— Сюда раньше приходили рабы, — рассказывал Фрэнки. — Здесь они танцевали и сближались. Проводились и большие религиозные сборища с барабанным боем и выступлениями зажигательных проповедников вуду. Вся эта черная магия и началась в этом месте, куда белые приходили по воскресеньям поглазеть на их выкрутасы. И называли они это «Черным Шабатом». Вон там, у маленького фонтана, резали цыплят для жертвоприношения их языческим богам. Этот фонтан и был центром Конго-парка. Теперь тоже иногда эти парни собираются здесь.
Никого не было, в том числе и загадочного Малыша. Только явственный шорох в ближних кустах показывал, что за ними наблюдают невидимые люди.
— Не тревожьтесь, — сказал Фрэнки, — они просто высовывают головы посмотреть, кого можно ограбить. Пока вы проходите по дорожке, они не нападут. Разве что вы покажетесь им действительно беспомощными. Меня они знают. Знают, что я вооружен.
Когда они вернулись, у «кадиллака» их ждал высокий чернокожий мужчина в белом костюме. У него были седые вьющиеся волосы, тщательно приглаженные. Лицо казалось совсем молодым, не больше двадцати. Узкие китайские глаза, а нос негритянский, приплюснутый, с раздутыми ноздрями. В неожиданно тонких его губах таилось что-то зловещее.
— Здорово, Фрэнки! — закричал он. — Слышал, ты ищешь меня.
— Здорово, Фруктовый Сок. Как делишки? — ответил Фрэнки, продвигаясь вдоль машины. Он протянул руку, и высокий пожал ее. — Встречай моих друзей. Они хотят чего-нибудь посмотреть.
— Посмотреть? Что именно?
— Обряд.
— Обряд? Убей меня Бог, ты же знаешь, Фрэнки, что это запрещено законом.
— Послушай, это не туристы. Это друзья. Вот Билли из Калифорнии. Знаю ее много лет. А это — Эдем. Он из Англии.
— Из Англии? Ну и чертовщина! Что же нужно такому хорошему парню здесь, на пороге леса?
— Посмотреть на мир, — ответил Эдем.
— Новый Орлеан — это целый мир, мальчик. Такого больше нигде нет.
Он полез в карман и достал плоскую высокую бутылку, наполненную жидкостью цвета темно-красной крови. Он отвинтил пробку и предложил Эдему выпить из нее. Руки, державшие бутылку, были старые, скрюченные — дикое несоответствие его молодому лицу. Эдем понял, что возраст этого человека невозможно определить.
— Примем глоток, мальчик?
— Что это?
— Кровь и моча. От новорожденной девочки. — Он подмигнул Эдему. — Помогает сохранить молодость.
Эдем посмотрел ему в глаза.
— На этот раз пропущу. Если у вас нет возражений.
— Никаких возражений. — Он засмеялся и приложился к бутылке, сделав большой глоток и причмокнув от удовольствия. Затем он завинтил бутылку и сунул ее обратно в карман. Повернувшись к Фрэнки, он сказал: — У тебя действительно добрые друзья, Фрэнки.
— Какие есть. Так ты нам поможешь?
— Слишком рано для таких дел.
— Вроде темно.
— Может быть.
— И никакой туристической швали.
— Тебе это надо, Фрэнки? — Фруктовый Сок разразился каким-то потоком повизгиваний.
— Ну, что скажешь? — настаивал калека.
— В зависимости от порядка.
— Сколько?
— Сам назови.
— Тысяча долларов, — вмешался Эдем.
— Две тысячи.
— Тысяча.
— Не «Америкэн экспресс», — пошутил Фруктовый Сок. — Даже если в платине. — Он подался вперед, вплотную к англичанину, впиваясь в него взглядом, потом отступил. — Ты, мальчик, какой-то малахольный. Я вижу в твоих глазах желание смерти. — Фруктовый Сок повернулся и пошел.
— Так по рукам или нет? — прокричал ему вслед Фрэнки.
— Мобыть. Если так, увижу вас у Старого Номер Один. Через час. Если нет, хорошего вам вечерка.
Фруктовый Сок исчез в темноте за огнями фонарей.
— Ну что? — спросил Эдем, поворачиваясь к Фрэнки.
— Посидим, подождем.
— А что это такое — «Старый Номер Один»? — нервозно спросила Билли.
— Старое кладбище. Сент-Луис номер первый. Просторное место на Бейзин-стрит в конце парка. Занимает почти весь квартал. Видели фильм «Спокойный наездник»? Ну вот, это кладбище там было показано. Огромные замысловатые мавзолеи, белый мрамор и все такое. Полно склепов и надгробий.
— Отвратительно, — прокомментировала Билли.
— Еще бы, только в торговом центре вуду не подается. Это уж определенно, — усмехнулся Фрэнки. — Так у вас есть сегодня вечер? — спросил он у Билли.
— Ни за что этого не пропущу.
— А почему он зовется…
— …Малыш Фруктовый Сок? — перебил его Фрэнки. — Потому что никто не знает, что в бутылке. Никто никогда не пил из нее. Большинство думает, что это смесь томатного сока с лимонным. Но предполагать-то легко. Ни один сосунок не пошел еще на такой риск.
— А сколько ему лет?
— Спросите чего полегче. Он здесь крутится с тех пор, как я могу это припомнить. А я здесь работаю таксистом уже десять лет. И выглядит он теперь не старше, чем в первый день, когда я его увидел.
Штаб-квартира КГБ
Площадь Дзержинского
Москва
Ростов через стол рассматривал эту пожилую женщину. Она нервничала — ведь не каждый день шифровальщиков вызывают ответить на вопросы заместителя председателя КГБ.
— Пожар в архиве, — сказал он, — вызвал у нас большую озабоченность. Вы понимаете почему?
— Да, товарищ заместитель председателя, — мягко ответила она, слегка кивнув в знак понимания.
— Только уже не «товарищ», — ответил он также мягко, располагая ее к доверию. — Заместитель председателя или господин — на западный манер — это лучше соответствует новой реальности. А могу я вас называть по имени-отчеству?
— Конечно, това… господин. — Она была застигнута врасплох его неформальным отношением. Молодой негодяй внизу, который руководил отделом, мог бы поучиться хорошим манерам у этого человека.
— Хорошо. Стакан чаю?
— Нет, спасибо. — У нее вдруг зародилась надежда, что он не будет ее оскорблять. — У меня уже был перерыв на чай, — объяснила она.
— Хорошо. Расскажите, пожалуйста, как вы обнаружили пожар.
— Мне нужно было достать некоторые дела для работы. Спустившись в хранилище, я почувствовала какой-то странный запах. Немного погодя поняла: что-то горит. Попыталась установить, где именно. Там, как вы знаете, очень много комнат. И коридоры. Наконец я увидела струю дыма под одной из дверей. Я кинулась назад и сообщила об этом.
— Вы не увидели там ничего странного?
— Нет, господин заместитель председателя.
— Попытайтесь вспомнить. В конце концов, ведь пожар только начинался. Никаких звуков, никто не пробегал?
— Нет, господин заместитель председателя, абсолютно ничего.
Он кивнул, а затем взял один из лежавших перед ним листков бумаги.
— У вас хороший послужной список. Вы неплохо поработали в КГБ.
— Спасибо, господин заместитель председателя.
— Это мы должны вас благодарить за такую безупречную службу в органах. Мало того, вы были замечательной разведчицей во время войны.
Если бы тот негодяй, внизу, мог услышать это!
— Я была только переводчицей.
— В Берлине?
— Да.
— Прекрасно. Я тогда пешком под стол ходил. Здесь говорится, что вы видели бункер…
— Где умер Гитлер. Да.
— История. И вы — часть ее. Завидую. Но почему же вы не вернулись домой, когда все закончилось?
— Из-за своей склонности к языку, господин заместитель председателя. Наши войска нуждались в тех, кто мог говорить по-немецки.
— Вы прослужили там до 1975 года. В каком городе жили?
— В Дрездене.
— Красивый город.
— Был. До того, как его разрушили англичане.
— Да, печально, но война делает некоторые вещи необходимыми.
— Но не убивать же, когда в этом нет необходимости! Они бомбили незащищенный город и убили тысячи людей. Мирных, гражданских. В этом не было никакой необходимости.
— Вам стали нравиться немцы?
— Некоторые из них.
— И вы прожили там тридцать лет.
— Да.
— В казармах.
Он заметил, что она почувствовала какой-то подвох в его словах.
— Нет, господин заместитель председателя, не все время.
— В городе?
— У меня была маленькая квартирка.
— И там вы наслаждались свободой от службы. Это очень понятно. Всегда хорошо иметь свой собственный дом, что-то тебе лично принадлежащее…
— Это была лишь небольшая квартирка, — подчеркнула она.
— Вы жили там одна?
— Да, господин заместитель председателя.
Он знал, что она лгала. Он провел многочисленные расспросы, прежде чем начать этот разговор. И он решил изменить тему.
— А зачем вы спустились вниз, в архивное хранилище?
Она ощутила внезапную перемену в его голосе.
— Мне нужно было кое-что найти.
— Что именно?
— Некоторые данные. По теме, которую я изучаю.
— По словам вашего начальника, вы попросили разрешения спуститься вниз, чтобы найти досье для своего коллеги.
Начальник. Этот плюгавый проныра, который весь рабочий день лапает девиц своего отдела и не способен организовать даже элементарного застолья для своих сотрудников.
— Возможно, я сделала это, — ответила она.
— Он утверждает, что вы это сделали.
— Теперь я вспоминаю. Я не очень хорошо себя чувствовала. В комнатах было сильно накурено, а окна в отделе закрыты. Мне захотелось немного подышать свежим воздухом.
— У вас часто случаются головные боли?
— Не очень.
— Ваш начальник утверждает, что вы редко спускаетесь в архивное хранилище.
— Он так говорит?
— Более того, он никогда не просил вас об этом из-за вашего возраста.
— Извините, он лжет. Единственная причина, почему он не хочет, чтобы я туда ходила, заключается в том, что я не так молода, как остальные. Посмотрели бы вы, чем он там занимается. Думает, что никто не видит. Он же все время проводит внизу, в архиве, с одной из своих девиц.
— Но его не было внизу, когда начался пожар?
— Нет.
— Мы проверили все отделы в здании. Каждый сотрудник может отчитаться за свои действия и передвижения во время пожара…
Она осознала вдруг серьезность своего положения и то, что ее открытая ненависть к начальнику играет против нее. Она думала, что ее вызвали разобраться, почему этот начальник пытается избавиться от нее. На самом же деле она, оказывается, на подозрении.
— …что и заставляет нас обратиться к вам за разъяснением, — сказал Ростов, теперь уже угрожающим тоном.
— Зачем бы мне понадобилось… — Она остановилась, отчаянно пытаясь освободиться от этого ужасного предположения.
— Я намерен использовать все имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы узнать правду. Вы пережили войну, будучи знакомой с нацистами и со сталинскими чистками. Нужно ли мне напоминать вам, какими возможностями располагает эта организация?
Ростов увидел, что душа ее начала уходить в пятки. Теперь следует надавить на нее, и она будет в его распоряжении. Возраст ее не имел значения, важно лишь то, что она сделала.
— Вы были героиней государства, — холодно сказал он, — а теперь вы пойманы с поличным. Вы будете разжалованы. Ваши прошлые дела, ваши награды, ваши заслуги, даже ваша пенсия будут отобраны, будто их никогда не было. — Он увидел, что она начала рыдать, закрыв руками лицо.
— Перестаньте! — рявкнул он. Она резко подняла глаза. — Для меня вы предатель. Если понадобится, я вас сломаю. Вы пожилая женщина, которую легко сломать. Расскажите мне чистосердечно, зачем вы совершили поджог. Расскажите мне все и подробно. И тогда я, возможно, позволю вам уйти с работы, не затронув вашего достоинства. Даже вашей пенсии.
Когда она закончила, когда рассказ ее оказался полным, он вызвал свою секретаршу.
На этот раз ему нужна была запись того, что здесь говорилось. Все последующие действия, предпринимаемые по его инициативе, надо будет хорошо обосновать.
Настало время подумать о защите собственного тыла.
Новый Орлеан
— Сказать, что вечер полон возбуждений, никак нельзя, — констатировала Билли, опершись о «кадиллак». Битый час они топтались у Старого Номер Один.
Высокая белая стена сент-луисского кладбища протянулась во всю длину квартала. Поверх нее в жестком зимнем свете луны они могли видеть заостренные купола и черные как смоль крыши склепов и гробниц.
— Раньше бывало так, что во время сильных дождей гробы всплывали на поверхность, — объяснял Фрэнки. — Уровень воды в округе дьявольски высок. Поэтому-то всех стали хоронить над землей, в этих склепах.
Стоянка находилась у входа со стороны Бейзин-стрит. Высокие металлические ворота кладбища были закрыты на ночь.
— Послушайте, — продолжала Билли, — давайте поедем в отель.
— Погодите, — сказал Фрэнки. — Народ в Новом Орлеане никогда ничего не делает, не подготовившись.
Десять минут спустя (Эдем как раз закурил еще одну сигарету) неизвестно откуда появился жирный малый с гитарой, все еще перекинутой через плечо, и с картонной коробкой в руках. Он подошел к ним и протянул коробку Эдему. Она была пуста.
— Вам придется мне спеть, если вы чего-то от меня ждете, — сказал англичанин.
— А что бы вы хотели услышать? — спросил жирный малый повышенным и раздраженным голосом.
— А что вы можете?
— Не много. — Он поставил коробку на тротуар и передвинул гитару на голый живот. Потом брякнул по струнам, взял пару аккордов, тут же опять закинул инструмент за плечо, вновь протянув коробку Эдему.
Эдем запустил руку в карман, вынул долларовую бумажку и бросил ее в коробку.
— Не густо, — сказал жирный малый.
— Сообразно работе.
— Черт возьми, то ли вы совсем тупые, то ли спешите отправиться в ад.
Жирный малый откинул назад голову и испустил пронзительный крик, который заставил Билли вскочить на ноги, а Фрэнки высунуть голову из окна такси.
— Вы же обещали. Вы обещали! — театрально негодовал жирный малый. — Вы говорили! Вы говорили!
— Что я обещал? — заинтересованно спросил Эдем.
— Тысячу баксов. Тысячу баксов.
Эдем рассмеялся, а жирный малый начал приплясывать вокруг него, повизгивая:
— Тысячу баксов, тысячу баксов.
Металлические ворота сент-луисского Старого Номер Один распахнулись, и показался Фруктовый Сок.
— Вырубись, Эрби! — закричал он на жирного малого. — Вырубись сейчас же!
— Но он обещал. Он обещал.
— И он сдержит свое слово. Не так ли, мальчик?
Эдем усмехнулся и вынул из кармана куртки несколько банкнотов.
— Вот пятьсот. И пятьсот потом.
— Он нарушил свое обещание! Он нарушил свое обе… — снова завизжал жирный малый.
— Я сказал — отрубись! — рявкнул на него Фруктовый Сок. Он повернулся к Эдему: — Но у него есть довод.
— Я просто хотел убедиться.
— Деньги. Мать моя мамочка, это отвратительно между друзьями — считать деньги. О’кей, мальчик, пусть будет по-твоему. Но не меняй своих решений. У меня друзья… в потаенных местах. — Он повернулся и повел их на кладбище. — Пошли. Время вуду.
Эдем подошел к Билли и взял ее за локоть.
— О’кей? — спросил он.
Билли кивнула, но он почувствовал ее неуверенность. Эдем мягко пожал ей руку, чтобы ободрить и успокоить.
— Фрэнки? — Эдем повернулся к таксисту.
— Нет. Вы, ребята, развлекайтесь сами. Я подожду вас. Помните, в одиннадцать вы должны быть в отеле. Воспринимайте все легко, здесь и так почва из-под ног ускользает.
Фрэнки смотрел, как они миновали ворота. Последним шел жирный малый. Металлические створки закрылись, и опустилась тишина ночи. Фрэнки захлопнул дверцу, поднял стекло, щелкнул замком. Не такое здесь место, чтобы расслабляться поздним вечером. Он уселся поудобнее, положив пистолет рядом с собой на сиденье.
У гробницы со свеженачертанными мелом знаками «Икс» было только шестеро.
Эдем ожидал, что будет больше, но его представление о церемониях вуду было почерпнуто из случайных газет и фильмов.
Группа, собранная с разных участков Старого Номер Один, в ожидании начала действа пританцовывала, издавала какие-то негромкие, неясные звуки. Небольшая полянка была освещена несколькими пылающими факелами, ненужными при ярком лунном свете, но, как понял Эдем, необходимыми для создания должного эффекта.
Когда они подошли, группа, приветствуя гостей, расступилась, образовав подобие открытого треугольника. На земле у основания гробницы лежали три большие коробки, закрытые крышками.
— А где же танцовщицы? — спросил Эдем.
— Я думал, вы хотели увидеть подлинный обряд, — ответил с пренебрежением Фруктовый Сок, подчеркивая слово «подлинный». — Все эти танцовщицы и джазы — для сопляков. Здесь нет Барона Самди.
Присмотревшись к группе, Эдем увидел, что она состояла из четверых мужчин и двух женщин. Мужчины были одеты в длинные черные пальто и шляпы, лица их были закрыты весьма выразительными масками животных. Они изображали обезьяну, козла, курицу и свинью. Маски были покрыты белой краской.
Женщины, обе небольшого роста, были в длинных сатиновых платьях, напоминавших стиль 1820-х годов. На одной была маска обезьяны, другая стояла с открытым лицом. Это было лицо поразительное, креольская смесь африканской и испанской кровей, какая-то гипнотическая и ошеломляющая красота.
Она подошла к Эдему и Билли, взяла их за руки. Подведя к гробнице, она пригласила гостей сесть у ее основания. Один из мужчин, козел, взял барабан и начал тихо выстукивать на нем какой-то ровный ритм, немного более звучный, чем тиканье старых часов.
— Вуду, — сказал Фруктовый Сок, — это не то, что вы видели в кино. Йоруба как основание вуду утверждает существование жизненной силы, которая объединяет всех живущих, мертвых и еще не родившихся. Поэтому мы носим маски. Вся жизнь едина, во всех вещах существуют духи. Когда мы приносим жертвы, мы убиваем не цыплят, козлов или змей, а ту самую жизнь, в которой мы с вами пребываем.
Раздался звук другого барабана, в игру вступил мужчина в маске обезьяны. Ритм стал более интенсивным, первый барабан как бы перекликался со вторым, но мягкость звучания оставалась.
— Маска и барабан — это одно и то же, — комментировал Фруктовый Сок. — Они выражают язык и образ духа. Когда наших прародителей обращали в католическую веру в те далекие годы на Гаити, они смешали все лучшее из двух религий. Они приняли Высокую Мессу и обратили ее К нашим целям. Кровь, которую пили католические пастыри, стала кровью наших жертвоприношений. Таким образом мы сумели наконец объединить мертвых, живущих и не родившихся. Духи стали единой сущностью.
— В гробнице, у которой вы сидите, находится Мари Лаво. В ее жилах текла кровь черных, индейцев и белых. Она была королевой вуду в Новом Орлеане. Она первая стала прокалывать булавкой куклу, чтобы навредить духу личности через боль и даже смерть. Для нее секс был объединяющим началом, порывом духа через флюиды тела. Когда она умерла, ее дочь, тоже Мари, продолжала эту идею и ввела экстатические танцы и сексуальные оргии, которые люди называют вуду. Но если, мать вашу, вы хотите секса, то ступайте на Бурбон-стрит. Там секс на все вкусы. Если же вы хотите духа, то вы обнаружите его здесь. Именно здесь живет вуду.
— По тысяче долларов за раз, — прошептал Эдем Билли.
— Нет, брат! — воскликнул жирный малый из-за гробницы. — Это вы захотели заплатить за это. Вы сами этого хотели.
Эдем был изумлен, не подозревая, что его могут услышать.
— Довольно, — распорядился Фруктовый Сок. — Помните, что быть здесь — это привилегия. На ваши деньги просто куплено ваше время. Вы здесь для того, чтобы увидеть обряд. В обряде нет смысла, если вы не подключитесь к нему. Мы собираемся обнаружить твой дух, мальчик! — крикнул он Эдему.
Потом, подойдя к основанию гробницы, вместе с креольской красавицей поднял Эдема на ноги. Они стояли замерев, обращенные лицом к гробнице, — креолка, Фруктовый Сок, Эдем между ними. Билли, оставшись одна, вовсе струхнула.
Барабанный бой усилился. Теперь в унисон били все четыре барабана.
— Зачем ты носишь оружие, мальчик? — спросил Фруктовый Сок у Эдема, придвинувшись к нему вплотную и ощущая пистолет в его кармане.
— По той же причине, что и вы. Для охраны здоровья.
Фруктовый Сок рассмеялся, удивленный, что англичанин вычислил пистолет, который у него был. Он раскрыл перед Эдемом свою ладонь.
— Ну, англичанин, отдай его ради самого себя.
— Нет.
— Дай сюда.
— Зачем?
— На всякий случай. Некоторых заносит, и они не знают, как с этим справиться. Другие просто теряют контроль над собой.
— Нет. Я ни за что его не отдам.
— А если ты…
— Я никогда не теряю контроля над собой.
— О’кей. Но если произойдет что-нибудь неладное… — Фруктовый Сок оглянулся на остальных, — здесь у всех есть оружие.
— Я понял.
Фруктовый Сок шагнул вперед и знаком попросил креолку сделать то же самое. Затем он поднял взгляд на луну, ярко светившую высоко над городом. В отдалении можно было время от времени слышать сирены полицейских машин, которые носились по улицам. Ничего больше. Тишина.
— Начнем! — прокричал он с вытянутыми к луне руками. — Пусть этот человек встретится со своим духом. О, Вадун, взываю к тебе. Пусть твоя кровь прошлого смешается с той, которая должна пролиться сегодня, да будет так!
И пока он обращался к богу вуду, заклиная его проявить силу жизни, креолка танцевала перед Эдемом медленный чувственный танец. Затем Эдема стали осыпать белым, наводящим чары порошком, известным как пыль грис-грис, средство магической защиты.
Женщина в маске обезьяны присоединилась к креолке, но ее движения соответствовали карнавальному образу животного. Она прыгала и дергалась перед четырьмя барабанщиками, все время обращенная к ним спиной. Наконец она высоко задрала свое стильное сатиновое платье, дразня их голым задом. И тогда барабанщик в маске обезьяны, возбужденный ее наготой, начал громко стонать и производить такие движения, будто уже обладал ею.
— Вадун, ниспошли на нас свою благодать. Вадун, здесь, на земле, позволь нам услышать твое слово. Позволь нам лицезреть твою сущность. Смотри, как мы готовимся к твоему приходу. Вадун, пролей на нас свои животворные соки, прояви свою мощь…
Уже вся группа участвовала в этом радении, в этом взывании к мощи и милости бога. Человек-обезьяна, дико раскачивавший свое тело, отошел от других барабанщиков и приблизился к оголенному женскому заду. Он встал на колени и распустил «молнию» своих штанов. Затем подхватил танцовщицу со спины, примеривая ее к своему члену, который чудовищно вырастал, длинный и твердый, больше всего, что Эдем когда-либо мог представить. Член был всажен в зад женщины-обезьяны, и она пронзительно завизжала.
— О Боже! — услышал Эдем восклицание Билли, но не обратил на нее внимания, поглощенный тем, что видел перед собой.
Женщина-обезьяна перестала кричать, бросилась коленями на землю и замерла, беря нападавшего в свой плен. Человек-обезьяна тоже перестал двигаться, встав на колени. Его таз находился почти в двенадцати дюймах от женской задницы. Они были соединены его черным пенисом, твердым как гранит, и толщиной с лом. Хотя оба они вовсе не проявляли никакой активности, член двигался в своем собственном ритме, взад и вперед, в бешеном эротическом акте, забираясь в ее мягкость с животной яростью.
И тогда-то Билли схватилась за Эдема.
Он потом был готов поклясться, что видел, как пенис превратился в змею, которая, покачиваясь и извиваясь, исчезла в женщине-обезьяне.
Партнер же ее, у которого уже больше ничего не высовывалось из расстегнутых штанов, заревел и в беспамятстве грохнулся на землю.
Вадун ниспослал свою сущность. Пение закончилось.
Эдем знал, что это был трюк, только как они, проклятые, могли это устроить? Но больше ничего не было видно — только стоявшая на коленях женщина с обнаженным и высоко поднятым задом и ее потерявший сознание партнер.
Снова забили барабаны, на этот раз уже громче. Креолка приблизилась к Эдему и стала петь что-то непонятное, но явно в африканском ритме.
Фруктовый Сок открыл одну из трех коробок и вынул мачете.
Стальная полоса ярко блеснула, подтверждая свою остроту в отблеске лунного света. Он вытянул орудие убийства в ночь и стал повторно взывать к богу:
— Вадун! Вадун!
Барабанщик в маске козла отложил свой инструмент и раскрыл вторую коробку, вытащив оттуда за ноги белого цыпленка. Он высоко поднял отчаянно бившую крыльями птицу и подошел к встречавшей его креолке.
Человек-козел высоко держал птицу прямо над лицом и грудью красавицы. Фруктовый Сок замахнулся над цыпленком, и резкий удар мачете прошел через его шею. Обезглавленная птица, исполнявшая теперь танец смерти, извергала кровь на креолку, на ее лицо и грудь. Эдем увидел, как пятна крови покрыли ее сатиновое платье, как она выпучила глаза в эмоциональном трансе. Она продолжала напевать, тело ее двигалось в такт песне и бивших за ней барабанов.
Затем она потянулась обеими руками, взяла цыпленка и погрузила свое лицо в его кровоточившее горло.
Эдем увидел, что она вгрызалась в еще трепетавшую птицу. У Билли, все еще сжимавшей его руку, упала голова. Все это становилось слишком невыносимым. И будто для того, чтобы ее успокоить, из-за гробницы выступил жирный малый.
На этот раз у него не было ни гитары, ни картонной коробки. На нем вообще ничего не было. Он отвратительно обнажил свою тучность, складки свисавшего жира.
Пройдя мимо Билли, Жирный приблизился к стоявшей на коленях женщине-обезьяне. Он обхватил ее обеими руками за обнаженные ягодицы, развернул прямо перед Эдемом и запечатлел долгий поцелуй взасос, найдя своим ртом ее рот через животную маску.
— Вадун, дай нам узреть твою сущность! — пронзительно закричал Фруктовый Сок. — Вадун, яви нам свой дух! Будь же богом, которого мы могли бы увидеть, как ты видишь нас!
Пока он восклицал это, а пара непристойно целовалась, креолка, отбросив цыпленка, подошла к Эдему, достала из своего кармана пригоршню грис-грис и помазала им его щеки и нос, глубоко втирая в кожу.
Когда она отступила, к нему повернулся Фруктовый Сок.
— Посмотри на себя, каким бы тебя мог лицезреть бог Вадун! — воскликнул он.
Оторвавшись от женщины-обезьяны, Жирный повернулся к Эдему, а Фруктовый Сок отступил от него на шаг.
Жирный раскрыл свой рот и запустил туда руку.
Эдем с ужасом увидел, как Жирный вытаскивает изо рта головку змеи, а затем и все ее длинное, извивающееся тело. Вытаскивает все это прямо из себя.
Фруктовый Сок вплотную приблизился к Эдему и крепко схватил его руки.
Эдем не сопротивлялся, не пытался даже отстраниться.
Барабанный бой прекратился. Билли начала тихо всхлипывать, но он даже не повернулся к ней.
— Посмотри же на себя, каким мог бы тебя увидеть бог Вадун! — повторил Фруктовый Сок, когда Жирный держал головку змеи у лица Эдема, держал крепко, так, чтобы она не могла ужалить. Змея была длиной почти в четыре фута, диаметром в шесть дюймов.
— Водяная мокасиновая змея, — продолжал Фруктовый Сок. — Вадун посещает нас в виде самых смертоносных духов.
Головка змеи, находившаяся в каких-нибудь трех дюймах от лица Эдема, выбрасывала к англичанину свой раздвоенный язык.
— Очень хорошо. А что еще будет? — спокойно спросил англичанин. Он ненавидел и опасался змей, но ни за что не проявил бы перед этими шарлатанами своей слабости.
Голова Жирного механически покачивалась в такт головке змеи. Он пристально всматривался в Эдема.
— А их двое, — сказал Жирный уже более глубоким и угрожающим голосом.
— Двое? — спросил стоявший за ним Фруктовый Сок.
— Две души в одной паре глаз. Два духа. Одно тело.
— Пошел в жопу! — сказал Эдем, заметно волнуясь.
— Две души. Того, что есть, и того, что было. Того, что никогда не может быть. Две обеспокоенные души. Две. Две. Два лица, составляющие одно. Вас двое.
Эдем попытался отвернуться. Память о Маркусе и его далекой могиле жгла его нестерпимо, вызывала на глаза слезы. Но хватка Фруктового Сока была мертвой.
— Двое. Я вижу, двое. Хорошая и плохая. Плохая и хорошая. Которая какая? Это хорошая плохая, а плохая?..
Змея опять выпустила жало, и Эдем в ярости закричал:
— Проклятые трюкачи! Продолжайте, гады, посмотрим, кто кого! Пугай меня, ублюдок, пугай еще!
Усилием воли Эдем вырвался из кольца страховавшего его Фруктового Сока и хотел схватить змею, но Жирный подался назад и, к изумлению англичанина, освободил ее головку. Змея кинулась на Эдема с ощеренными ядовитыми зубами. Эдем успел схватить ее за шейку и предотвратить смертельную свободу действий змеиного жала. Все отпрянули и с безопасного расстояния наблюдали за его борьбой с рептилией.
Змея, очутившись в чужих руках, запах которых был непривычен, ощутила опасность и быстро обвилась вокруг запястья Эдема.
Эдем крепко держал ее за шейку, но чувствовал, как сильно она сжимает его руку, перекрывая доступ крови. Он стал сжимать ее еще крепче, но это не имело большого эффекта. Оставалась одна возможность освободиться от этой смертельной близости со змеей: раздавить головку пальцами левой руки. Опасность заключалась в том, что ядовитому укусу подверглась бы свободная левая рука, прежде чем удалось бы раздавить змеиную головку. Между тем его хватка начинала ослабевать, а давление обвившей его руку змеи становилось сильнее. Тогда он попытался дотянуться до верхнего внутреннего кармана куртки, чтобы достать пистолет. Это оказалось невозможным: его левая рука не дотягивалась до кармана.
Он слышал, как засмеялся Фруктовый Сок, затем Жирный и все другие, довольные этим развлечением. Упав на колени, он попытался размозжить голову змеи об основание гробницы, но и это ему не удалось.
— Эй, что вы делаете? — раздался крик Фруктового Сока.
Эдем обернулся и увидел, как сверкнуло мачете, вонзившись в головку змеи.
Он поднял глаза на Билли, в руках которой оказалось мачете. Она всеми силами нажимала на него, придавив голову змеи к камню.
Кольца вокруг его руки начали ослабевать, крики Фруктового Сока усилились. Затем он увидел, что Фруктовый Сок старается отобрать мачете у Билли. Эдему удалось высвободить руку от змеи и, отступив, почувствовать себя наконец вне опасности.
Фруктовый Сок все же вырвал мачете из рук Билли, а полумертвая змея сползла с камня в траву.
— Что же вы, падлы, делаете? — визжал Фруктовый Сок, и его молодое лицо вдруг стало выглядеть старым и усталым. — Этот удар обойдется мне в сотню долларов. Вы теперь должны мне за это сотню.
Стоявшие за ним все еще продолжали смеяться.
— Она же могла убить… — сказала пораженная Билли.
— Ничего она не могла. Дура, мы уже высушили ее яд. Подрезали ее вонючие зубы. Она не могла бы убить и бабочку.
— Это же не… — Билли, вне себя от ярости, не находила слов.
— Может, поцарапала бы его. Может, просто сорвала бы немного кожи. Дура! Это была хорошая змея.
Эдем обхватил рукой Билли.
— Успокоитесь, — сказал он. — И благодарю вас. — Он повернулся к Фруктовому Соку: — Что-нибудь еще? Или это все?
— Вы должны мне пятьсот баксов.
Эдем полез в карман и вытащил банкноты. Он добавил к пачке еще одну бумажку и вручил деньги Фруктовому Соку.
— За мной еще сотня.
Фруктовый Сок не потрудился посчитать деньги, просто положил их в карман пальто.
— Доверяете? — спросил Эдем.
— Вы же не жулик. Но у вас действительно есть желание умереть.
— У него это есть, — сказал, дрожа, Жирный. — Наверняка есть.
— Я еще такого не видывал. Вы позволили бы змее укусить вас. Провались я на этом месте, но вы бы ей позволили!
— Я тоже такого не видал. Настоящее сумасшедшее желание умереть.
— Почему вы хотите умереть?
— Никто не хочет умирать, — спокойно ответил Эдем.
— Может, вы не хотите умереть, но вы не заботитесь о жизни.
— Интересное зрелище, — сказал Эдем, меняя тему. Он взял руку Билли. — Получен хороший опыт. С вами все в порядке? — спросил он, когда они шли к выходу.
— Теперь да. Боже, что же мы там делали?
— Спасибо за выручку.
— Не могла бы поверить такому. Эта змея… ой… думала, что она вас ужалит.
— А я-то удивлялся, почему они все смеялись. Мерзавцы, высушили ее мешочек с ядом.
— Ну и представление!
— Понравилось? Вот мы и развлеклись в Новом Орлеане.
— И все это только для развлечения?
— Кто знает?
— А что они имели в виду, говоря, что вас двое? Два духа в одном теле.
— Не знаю. — Эдем не хотел рассказывать ей о Маркусе. Но это была именно та часть обряда, которая потрясла его. Как, черт возьми, могли они узнать?
— Это перетряхнуло вас. Вы стали безумны.
— Еще бы! Змея прямо уставилась на меня. Готовилась меня сожрать, — пошутил он.
— И вынесли вы что-нибудь из этого?
— Нет. А видели вы эту сексуальную штуковину между ними?
— Не могла поверить в это.
— Забавно. Забавно. Удивляюсь, как могли они исполнить такой трюк. И как могли вытащить змею изо рта.
— Ведь не из рукава — он был голым.
— Наверное, из жира. Из складок жира вокруг живота. — Он шутил и понемногу расслаблялся, удовлетворенный тем, что отвлек ее от темы Маркуса.
Маркус, Маркус… Итак, кто-то другой наконец увидел тебя. А кто же хорош и кто плох? Это я плох, Маркус? Я? С руками, обагренными кровью. Этот жирный мерзавец увидел меня таким, каков я есть. Плохой. По крайней мере, ты был там. По крайней мере, ты тот, кто позволяет мне держаться прямо.
Площадь Свердлова
Москва
Большой лимузин «ЗИЛ» застрял в уличной пробке. Это становилось обычным явлением. Ему способствовал наплыв дешевых импортных машин и ничем не ограниченное передвижение по России.
— Мы стремительно догоняем Запад. Люди голодают, но отдают все, чтобы их увидели в новой машине, — сказал Ростов своему заместителю, поглядывая на неподвижные вереницы машин.
— Равняюсь на Бориса, как пишет журнал «Тайм». Новое пижонство, — ответил Номер Второй, молодой человек чуть старше тридцати, предназначавшийся для дел большого масштаба. Как и Ростов, он был ревностным христианином, и оба чувствовали себя легко в компании друг друга. Доверительность эта установилась давно, еще с тех дней, когда свою религиозную веру они старались не афишировать. — Этим журналистам легко наводить критику. Попробовали бы они пожить в революционном обществе, которое изменяется день ото дня. Хотел бы я посмотреть, как справились бы они, если бы их возлюбленный капитализм заменили на нашу систему.
— Этого никогда не случится. Потому мы и застряли в этой пробке. Нам не следовало выезжать на центральную полосу. Не очень-то уютно сидеть в такой большой машине, когда некуда ехать. — Ростов имел в виду центральную полосу на основных дорогах в город, которая когда-то предназначалась для партийных руководителей и официальных автомашин и была отменена при новом режиме. — С Новым Орлеаном все в порядке? — спросил он, внезапно понижая голос.
— Все в порядке. Никто и не ожидал, что мы продвинемся так скоро.
— Возможности не следует упускать.
— Возникла одна проблема.
— Только одна?
— Вероятно, будет и больше. Личность, с которой мы имеем дело, — двойной агент.
— Проклятье! Не хотел бы, чтобы американцы все узнали.
— В данном случае это единственно существующий для нас связной. Поиски других возможностей потребуют времени. Наверное, длительного.
— Тогда нужно использовать эту возможность.
— Я уже задействовал ее. — Заместитель заметил вопросительный взгляд Ростова. — Как я понял, этим и было вызвано ваше указание о немедленном ответе.
— А остальное?
— В процессе подготовки. Мы сыграем это на слух.
— А пожилая женщина?
— Отправлена на пенсию и выслана в государственный дом в Пермь.
— Под наблюдением?
— Как ястреб. Включая и телефон, к которому она имеет доступ.
— Хорошо. Но если будете использовать германскую резидентуру, сохраняйте осторожность. Никому не доверяйте. Особенно немцам. Они либо у вас на горле, либо подбираются к вашему заду.
Ростов откинулся назад. Процесс пошел. Можно надеяться, что это вызовет реакцию, благоприятную для окончательного решения. Небольшой нажим здесь, небольшой нажим там. Стоит нажать в одном месте, как что-то проявится в другом. Иного способа нет.
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
— Они рано разошлись по своим комнатам, — сказал Такер. — Как только закончились речи.
Эдем и Билли встретили его в коридоре у номера Триммлера. Он выдвинул стул из своей комнаты и сидел недалеко от двери ученого.
— Не слишком ли явно? — прокомментировал это Эдем.
— Послушайте, мудрый парень, мне было сказано сторожить их. Только этим я и занимаюсь.
— А что, если кто-нибудь придет сюда с пистолетом? — Эдем поднял руку, направив указательный палец в голову Такера и щелкнув большим пальцем. — Бам. Вам следовало бы это лучше понимать.
— Зачем? Я ведь просто занюханный клерк. — Такер рассмеялся и был поддержан коллегами. — А что мне следовало делать?
— Не попадаться никому на глаза. Тогда и пасти вас не будут.
Такер встал.
— Что ж, теперь ваша очередь бдеть.
Эдем повернулся к Билли.
— Я приму смену. — Он видел, как она устала, измученная впечатлениями этого вечера.
— Но вы дежурили всю прошлую ночь, — ответила она.
— Не беспокойтесь, я справлюсь. А вы поспите.
— Спасибо. Спокойной ночи, выносливый вы мой.
— Спокойной ночи. И спасибо за помощь.
— Какую помощь?
— Со змеей. Я у вас в долгу.
Такер уже подхватил свой стул, а Билли поплелась к себе.
— Какая змея?
— Никакая. Это просто шутка.
— Вы, очевидно, неплохо провели время.
— Новый Орлеан. Какие сомнения!
— У меня была некоторая возможность повидать Новый Орлеан.
— Спокойной ночи, Фил.
Эдем видел, как Такер вошел в комнату, волоча за собой стул. Он решил расположиться на том же наблюдательном пункте, что и прошлой ночью.
Триммлер вышел час спустя, вначале осторожно приоткрыв дверь своего номера и проверив, нет ли кого снаружи. Удостоверившись, что предоставлен самому себе, он стал спускаться по запасной пожарной лестнице.
Эдем выскользнул из своей каморки и последовал за ним на некотором расстоянии. Триммлер подошел к двери пожарного выхода. Эдем прислушивался, пока не уловил звука закрывшейся двери. Он быстро спустился по лестнице на три этажа и успел заметить, как Триммлер исчез в конце коридора.
Эдем знал, что Триммлер направился в комнату 1589. Там был зарегистрирован седовласый мужчина. Эдем проверил это загодя.
В комнате они опять обнялись.
— Альберт, дорогой мой!
— Хайнрих!
— Шнапс, — сказал Гуденах, держа два стакана.
Они выпили.
— Порой я думал, что этот день никогда не наступит, — сказал Триммлер.
— А у меня не было сомнений, — ответил Гуденах.
Они заговорили о своих семьях, о старых друзьях. Гуденах никогда не был женат, его занимала только работа, только мечта вернуться в Германию. Он вспомнил, как его нашел взвод русских, с которыми был говоривший по-английски политический комиссар. Как и проинструктировал его Митцер, Гуденах рассказал комиссару, что он ученый-ракетчик. Понимая большое значение своей находки, комиссар немедленно вызвал врача из другой части, чтобы тот осмотрел поврежденную коленку Гуденаха. В полевом медсанбате ему сделали операцию самыми устаревшими инструментами и вскоре отослали в Москву. Он ехал в поезде вместе с ранеными солдатами, немецкими пленными и даже с овцой. В Москве его присоединили к группе немецких специалистов, работавших над воссозданием ракет «V-2». Ситуация странная, но у него не было выбора. Их жилые помещения были тесными, пища простой, но ничего лучшего Россия предложить не могла. Это был самый минимум, по западным стандартам, но ученые, занятые бесконечным и всепоглощающим трудом, с этим мирились.
— Как же вы сделали запуск прежде нас? — спросил Триммлер.
— Да, это поразительно, — рассмеялся Альберт. — Был Вернер со своей едкой, самодовольной улыбочкой, который заявил на весь мир, что американцы первыми окажутся в космосе, и мы решили побить их. Пока он разглагольствовал, мы работали. Хотя Ничего не было. Только наши руки и наша «изобретательность». — Говоря это, он похлопал себя по лбу. — Все было так, как в конце войны, когда Берлин ничего нам не давал.
— У Берлина ничего и не оставалось для того, чтобы давать.
— Так случилось и с Советами. Когда мы услышали о проекте «Авангард», мы подумали, что вы побьете нас. С вашими ракетами «WAC Корпорал» и «Викинг» вы имели огромное преимущество.
— Идиотизм! Мы использовали ракету «Редстоун», усовершенствованный вариант «V-2». Вернер блефовал, когда во всеуслышание объявил, что мы готовы для космоса. Так же заверяли в свое время Гитлера, что у нас все готово. Пресса, телевидение, кинокамеры, политики всего мира паслись на пороге наших конструкторских бюро, поджидая, когда это случится, а вы в один прекрасный момент вывели спутник в космос.
Гуденах лукаво улыбнулся.
— Мы знали, что вы не готовы. Ваши ракеты не развивали скорость семь миль в секунду. И не отличались надежностью. А наши отличались. Важно было иметь спутник весом меньше сотни килограммов. Руководил проектом русский. Спокойный человек. Не то что Вернер со своей машиной рекламы. Сергей Королев. Он боролся за нас, за всякую мелочь, в которой мы испытывали потребность. Мы вышли в космос вопреки Кремлю и всем тем аппаратчикам, которые думали, что мы теряем время и зря тратим их деньги.
— Я ругал вас, когда мне рассказывали о спутнике. Потом вы запустили эту маленькую собачку… — Триммлер сделал паузу, припоминая.
— Лайку. Маленькое милое животное.
— Вас называли варварами в западных средствах массовой информации. Закинуть такую маленькую собачку в космос, на верную гибель!
— Ах! Ваши люди поместили бы туда породистую собаку и затем потратили бы миллионы, чтобы вернуть ее обратно. Нам не нужно было создавать сумятицу вокруг животных, у нас имелись люди.
— Я еще больше ругал вас в 61-м, когда Гагарин полетел на космическом корабле «Восток».
Гуденах продолжал улыбаться.
— Но мы обошли вас, доставив человека на Луну, — постарался поставить точку Триммлер.
— Нам пришлось позволить вам победить хоть в чем-то, — пожал плечами Гуденах. Он потянулся за бутылкой и налил своему другу в подставленный стакан.
— Это нужно было сделать ради фатерланда, — сказал Гуденах. — И мы это сделали. А они никогда не знали об этом. Они никогда не понимали, почему ни одна из сторон не вырывалась далеко вперед. Но теперь этот рывок нужно сделать. Для Германии.
— Слишком поздно. Мы стары. Люди вчерашнего дня.
— Но мы обладаем знаниями.
— Сегодня все дети ими обладают. Наши знания — это то, что они изучают по своим учебникам в начальной школе. Молодые смогут прорваться к новым горизонтам. Они не представляют, что большинству из нас было только двадцать, когда мы работали в Пеенемюнде.
— Германия в нас нуждается. Именно поэтому для нас расчищают путь к возвращению.
— Увы, это не так.
— Чего же мы ждали все эти годы? Получить эти проклятые послужные списки из наших файлов и прибыть домой, не стыдясь, что нас назовут нацистами? К черту все это! Когда-то мы гордились, что нас называли нацистами. Раса господ! А теперь из-за того, что они переписали историю, мы стыдимся самих себя.
— Вы сделали ошибку, отправившись в Канны, — предостерег Гуденах.
— Мы всегда туда ездим. Каждый год. Кушман и Гроб тоже там были.
— Но это заставило американцев наблюдать за вами.
— Поймите, убийца целился в меня. Нажал на курок. Именно за мной он и охотился, — сказал Триммлер в свою защиту.
— А вы уверены в этом?
— Конечно. Если бы это не сорвалось, меня теперь бы здесь не было.
— Но кому же понадобилось вас убивать?
— Я этого не знаю. Неужели это просто мое воображение? Может быть, он просто хотел нас ограбить, но у него не получилось?
— Теперь это уже не имеет значения. После смерти Вилли они нас больше не хотят.
— Кто это говорит? — Триммлер внезапно встревожился.
— Фрик.
— А что же Гроб?
— Он напуган. Боится за себя.
— «Призраки Луцы». Это была мечта. Путь к возвращению.
— Фрика это не волнует. Если нам и суждено вернуться, то на свой страх и риск.
— Негодяи.
— Это новый порядок, Хайнрих. Может быть, мы сами виноваты, и теперь нам придется за это расплачиваться. Нам следовало бы вернуться домой раньше, в те давние дни, когда Германия только оправлялась от войны.
— Но они не хотели нам этого позволить.
— Несмотря ни на что, нам следовало пытаться.
— Мне все равно. Я все еще хочу домой.
— Я тоже, Хайнрих. Я тоже.
— Тогда так и сделаем.
— Вы понимаете, что они используют против нас наше прошлое, а это значит, что появятся израильтяне и другие и начнут за нами охоту. Вы хотите стоять в стеклянном ящике, как Эйхман?
— Он был убийцей. Мы же — ученые, — отклонил эту мысль Триммлер.
— Для них нет разницы.
Триммлер немного подумал, прежде чем ответить.
— Если мы предоставлены сами себе, тогда нам нужно отправиться домой и все посмотреть самим. Поговорить с Гробом, поговорить с Фриком. Лицом к лицу. Надоело, Альберт, я хочу быть дома. Ездили вы когда-нибудь снова в Пеенемюнде или в Нордхаузен?
— Однажды. В Пеенемюнде. Там все по-прежнему. Здания, установки для запуска ракет. Гнилые и ржавые, но все на месте.
— Мне очень хотелось бы это увидеть. Послушайте, когда конференция закончится, давайте встретимся там. У меня будет свободное время. Я приеду у Германию. Прежде всего в Нордхаузен.
— Я еще не располагаю вашей западной свободой.
— Не говорите мне, что вы не можете вернуться в Россию через Германию. В эти-то дни?
— Ну, допустим, — согласился Гуденах.
— Встретимся в Нордхаузене. В гостинице «Куротель», около металлургического завода.
— Это не так просто.
— Через… — Триммлер немного подумал, — семь дней. Конференция завершится через три дня, а затем у нас будет достаточно времени, чтобы устроить свои дела и встретиться.
— Не знаю. А что же Гроб?
— Да ничего. Мы ему позвоним и попросим, чтобы он нас встретил. Если захочет. Он-то в Германии. Это мы в изгнании, Альберт! Давайте покончим с разговорами и пожеланиями, что нам делать. Давайте сделаем. Глупо, если мы не сделаем этого теперь…
— Хорошо. Давайте делать. Завтра же решим.
— Через семь дней. Я буду ждать вас.
— Посмотрим.
Они еще раз запили свои печали и горести, опорожняя постепенно бутылку со шнапсом.
— Фрик и другие, — сказал Триммлер. — Мы сделали все это возможным, а они хотят выбросить нас на свалку.
— Так принято в этом мире, мой друг.
— Так не принято. Во всяком случае, мы с этим не должны мириться. Все было нацелено на наше возвращение. Деньги и все остальное. Надо исправить положение именно в этом смысле.
Триммлер покинул номер 1589 полчаса спустя. Он не совсем твердо держался на ногах и на этот раз воспользовался лифтом, чтобы попасть на восемнадцатый этаж. Разумеется, он не видел, как из номера 1591 вышел Эдем, прослушавший этот разговор в соседней спальне, дверь которой ему пришлось взломать.
Через пятнадцать минут Такер связался с ЗДА в его доме в Джорджтауне и представил своему начальнику полный отчет о происшедшем.
Двадцать минут спустя на телефон-секретарь Новака поступило указание позвонить ЗДА.
— Где вас черти носят так рано утром? — спросил его ЗДА. — Я звонил вам и домой, и на работу.
— Играл в покер. С приятелями. Собираюсь уходить, — ответил Новак.
— О’кей. Не отвечайте мне. Но я хочу, чтобы вы ушли оттуда, когда я закончу говорить, и передали все нашим друзьям. Понятно?
— Понятно. — Новак знал, кого он подразумевает под «нашими друзьями». Он внимательно слушал, когда ЗДА передавал ему отчет Такера о разговоре двух ученых. Когда он закончил, Новак сказал: — Я тотчас это передам.
Повесив трубку, он откинулся на спинку дивана и потрогал свой пенис, который тотчас же стал подниматься. На Новаке были только носки, один ботинок и рубашка.
— Два валета, — сказал Зорге, заглядывая в свои карты. Он был одет соответствующе.
Мэри Моникер захихикала и бросила свои карты на стол.
— Два очка, — сказала она, встала и сбросила бюстгальтер.
— Позволь, ты не видела мою руку, — запротестовал Новак.
— Я предпочитаю видеть вашу руку только на моей попке.
Мужчины рассмеялись.
— Это из компании. Они хотят связаться с нами, — обратился Новак к Зорге. — Дело продвинулось.
— И может подождать, — сказал Зорге.
— Естественно. Надо закончить игру.
— Хорошо. Что же было у вас на руках?
Новак перестал дрочить себя, взял лежавшие около него карты и положил их на стол вверх картинками.
— Три короля. Вы выиграли, — сказал Зорге.
— Не совсем. При этой игре выигрывают все.
Франкфуртское отделение «Дейли ньюс»
Франкфурт
Редактор новостей проводил утреннюю летучку, когда раздался звонок телефона.
— Миклер на проводе, — сказала секретарша, сообщив по селектору о важном событии. — Новое нападение террористов. Взорвана бомба в «Гравенбрух Кемпински» в Неу-Изенбурге.
— Вот дерьмо! — выругался редактор новостей, — Подключите его. — Он прикрыл трубку рукой и сказал находившимся в комнате: — Отложите все. И приготовьтесь перекраивать все страницы. — Затем рявкнул в трубку: — Что там случилось?
— В Неу-Изенбурге произошел большой взрыв. Вызваны пожарные из центра города. Это крупное происшествие. Мой корреспондент сказал по телефону, что, по его мнению, взорвана бомба. Говорил еще что-то о Звездах Давида и других лозунгах, намалеванных на стенах.
— Где вы теперь?
— В машине. Еду туда.
— А фотограф?
— Со мной.
— Сколько же вам добираться?
— Двадцать минут. Мне повезло. Я ехал на брифинг в полицию, когда получил…
— Позвоните снова, как только приедете. И держите меня в курсе дела.
— О’кей.
Но редактор новостей уже положил трубку, спеша повидаться с Главным.
— Могла быть и бомба, — сказал он своим подчиненным, открывая дверь. — Приготовьте запасную группу при Миклере.
И оставьте линию связи открытой исключительно для него. А все остальное располагайте так, как мы решили утром.
Главный проводил запланированную встречу с местным политическим деятелем, когда позвонил секретарь и сказал, что редактор новостей просит срочно принять его. Он положил трубку, извинился и вышел из кабинета. Это был солидный человек, скорее полный, чем здоровый с широкими покачивающимися бедрами при коротких ногах. Никто не считал его выдающимся журналистом и даже хорошим редактором, но он делал все, что говорил ему владелец газеты. По правде говоря, он был липким приспособленцем, который бесстыдно использовал пост редактора в своих собственных целях.
— Извините, что потревожил вас, — сказал редактор новостей.
— Рад, что вы это сделали. Он меня уже замучил. Политиканы всегда плачутся. — Главный наслаждался проявлением своей значительности перед подчиненным сотрудником.
— Есть сведения, что взорвана бомба в Неу-Изенбурге.
— Опять все тот же Гамбург.
— Возможно. Мы получаем информацию о некоторых «ости», желающих восстановления коммунистического государства. Очевидно, они получают значительную поддержку со стороны, включая «Красную бригаду».
— А какая-нибудь неонацистская активность?
— Не наблюдается. Исключая тривиальные выходки.
— Значит, коммунисты?
— Похоже, что так.
— О’кей. Тогда мы будем атаковать «Новый форум» и другие радикальные организации. Пытаются разделить объединившуюся Германию. Об этом скажет наш лидер. Но я тоже буду действовать аналогично. — Главный помолчал. — Чушь какая. У меня ведь здесь этот политикан.
— Я все устрою. — Редактор новостей привык прислуживаться. — Я подключу к этому Корду. — Он упомянул ведущего автора передовиц. Корда был надежной ставкой. Он всегда следовал линии владельца газеты. — У нас масса материалов об этих группах. А что делать с нацистскими фракциями?
— Ничего. Не будем копаться в прошлом. Это не усилия правых, они безобидная свора.
— Я снова сообщу вам, когда получу что-нибудь более конкретное.
Через час стало известно самое худшее.
Несколько людей погибло во время взрыва. Бомба разнесла в щепы конференц-зал отеля «Гравенбрух Кемпински», шикарную резиденцию в частном парке на тридцать семь акров в пригороде Франкфурта. Это было излюбленное место проведения; съездов и других крупных собраний. Для Евро-израильской торговой конференции ничего лучшего нельзя было отыскать. Ее делегаты могли ходить на заседания, не покидая своего отеля. Безопасность самого высокого уровня.
Как потом было установлено, бомбу заранее поместили в систему воздушного кондиционирования.
Когда пожарные погасили пламя, на внешней стене здания обнаружилась выведенная белой краской Звезда Давида, а на ней еще и красный серп и молот. «СМЕРТЬ ЕВРЕЯМ И ИЗРАИЛЮ!» — таков был лозунг, начертанный на стене гаража позади конференц-зала.
Никто не заметил худощавого человека со свежим рубцом на левой щеке. Он покинул отель за два часа до взрыва.
Считалось удачей, что погибло только семь человек. Из других сорока двух делегатов трое были помещены в больницу в критическом состоянии, в то время как остальные отделались легкими ранениями.
Из семи погибших трое были израильтянами, один — ирландским и один — итальянским евреями, а также два немца.
В одном из немцев признали Гроба Митцера, ведущего промышленника. Он был последним из опознанных.
Вашингтон, округ Колумбия
— События развиваются слишком быстро.
Пробки при интенсивном уличном движении одинаковы во всем мире. Москва и Вашингтон, при всех их различиях в образе жизни и расстояниях, испытывают одни и те же транспортные проблемы. Они обостряются при оттепелях из-за тающего снега и раскисшей грязи. Это самая тоскливая сторона зимы.
Черный правительственный лимузин «линкольн-таун-кар» застрял между «Тойотой-Королл» 1964 года и «фордом-турбо-мустангом» 1990 года. Водители обеих машин (длинноволосый студент колледжа в рваной водолазке и кожаной куртке и деловая женщина в темном костюме) заглядывали в лимузин, стараясь определить, кто там находится внутри.
ЗДА, направлявшийся к исполнительному директору, чтобы оповестить его о развитии событий, не обращал на них внимания. Он был скрупулезно аккуратным человеком с приверженностью к вещам и делам, имеющим определенно аккуратные очертания. Дело Триммлера не только не было аккуратным, но оно быстро вырвалось из-под контроля. Если оно когда-нибудь находилось под ним.
— Просто дьявольски быстро, — повторил он.
Студент, водитель «мустанга», наклонился к «таун-кару» и постучал в окошко. ЗДА игнорировал его. Если бы это было в России, такого засранца, наверное, поставили бы к ближайшей стенке и пристрелили. Он позавидовал своим коллегам в КГБ, которые могли наслаждаться некоторыми преимуществами. Не очень многими, но некоторыми.
Студент постучал еще раз, затем повернулся и прокричал что-то непристойное женщине в «тойоте». Та дернула плечами и отвернулась. В тихом раздражении она нажала на гудок, дополнив тем самым общую звуковую картину остановившегося потока; волнение нарастало столь же быстро, как и температура автомобильных двигателей.
Через свое затемненное стекло ЗДА увидел, что студент начал ковырять в носу, очевидно получая удовольствие от своего вдохновенного занятия.
— Говнюк! — сказал ЗДР, сидевший рядом с ним. — Замечаете, что все в остановившихся машинах кончают тем, что начинают ковырять носы? Вот дрянная привычка!
— Кто такие эти «Призраки Луцы»? — спросил ЗДА, возвращаясь к теме дня.
— Кодовое название, полагаю. Если английский парень правильно расслышал.
— Его доклад Такеру довольно основателен. Он определенно расслышал эти слова. «Призраки Луцы».
— А Фрик?
— Полная неясность.
Поток чуть двинулся вперед и снова остановился.
— А передали мы об этом русским?
— Да. Но пока ничего еще не получили взамен, — ответил ЗДА. — Им ничего неизвестно о Митцере. А Гуденах был одним из ведущих ученых в их космической программе. «Был» — они использовали именно это слово. Его рассматривают теперь скорее в качестве показной фигуры. Они не могли обнаружить никаких связей между ним, Митцером и Триммлером. Известно лишь, что досье на Гуденаха находилось в комнате, где случился пожар.
— И оно было уничтожено?
— Этого не сказали.
— А продвигается ли у нас дело с этим вирусом?
— Нет. Но все указывает на организацию Митцера. Черт возьми, им было легко ввести вирус в систему! Они ведь работали с нами почти двадцать лет. Он мог быть оживлен в любое время.
— Но зачем же нападать на нашу агентурную сеть?
— Именно это не вписывается в развитие событий. Но все указывает на Триммлера и Митцера. Может быть, это широко раскинутая сеть, как-то связанная с Фуксом и «Атомным кольцом». Вы помните, что у британцев оставались русские агенты, когда Филби удрал в Москву? Не исключено, что мы сидим на крупнейшей в истории организации шпионажа, выходящей на самый верхний уровень. И вот приходится работать с русскими — провались они ко всем чертям! — чтобы раскопать ее.
— Но чья же это шпионская сеть, если она не их?
— Я думаю, что все заверчено вокруг этих проклятых ученых. Мы видим конец карьеры Гуденаха. Может быть, здесь находится связующее звено.
ЗДР покачал головой.
— Это безумие. Чтобы мы оберегали военных преступников, будто они герои? Глупо. Нам следовало бы получить все, что мы хотели, от Триммлера и его приятелей, а затем вернуть их обратно.
— Но мы этого не сделали. Теперь они на нашей ответственности. Можете ли вы вообразить, что случится, не приведи Господи, если все это выплывет? Политические последствия для Белого дома были бы катастрофическими.
— Вы напомнили мне. Придется остаться у исполнительного директора после этого совещания. За мной приедет моя машина, так что нет необходимости ждать.
О чем пойдет речь? — ЗДА заинтриговал такой внезапный поворот беседы.
— Пустяки. О поездке президента в Берлин. Надо рассказать им о складывающемся там положении. При всех этих беспорядках на улицах нам нужно быть уверенными, что не возникнет случайных проблем.
— Вы увидитесь с президентом? — Это редко выпадало ЗДА. Он надеялся, что ЗДР не почувствует зависти в его вопросе.
— Да, разумеется. — ЗДР не знал, удастся ему или нет повидать президента, но не будет никакого вреда, если другие подумают, что ему это не внове.
Затрещал телефон машины, и водитель поднял трубку.
— Это из вашего офиса, сэр, — сказал он ЗДА.
ЗДА взял трубку.
Да, сказал он, а затем смолк. Когда его секретарша закончила сообщение, он заговорил снова: — О’кей. Если еще что-нибудь произойдет, сразу свяжитесь со мной.
Он положил трубку и сделал Медленный выдох, собираясь с мыслями.
— Проклятое уличное движение! — сказал он.
— Что случилось? — спросил ЗДР, предчувствуя, что новость касалась их обоих.
ЗДА помолчал, прежде чем ответить. Он предпочел бы подождать, пока они не доберутся в офис исполнительного директора.
В Германии произведен взрыв. Бомба. По сообщению «Ассошиэйтед пресс», один из убитых — Гроб Митцер.
— Суки! — выругался ЗДР. — Черепашье движение!
Студент в «турбо-мустанге», наскучавшись ковыряться в носу, развернулся и опять уставился на лимузин.
— Чтоб им всем подохнуть! — сказал ЗДА.
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
Конференция началась хорошо.
Билли дежурила утром. Она сидела в глубине конференц-зала, откуда были хорошо видны и Триммлер и Гуденах. Она пыталась следить за ходом конференции, но скоро утратила к ней интерес. Такие встречи предназначены для средств массовой информации, а серьезная работа начнется, когда они скроются с глаз общественности.
Гуденах с энтузиазмом аплодировал каждому выступавшему. У Триммлера был до странности спокойный вид, он расположился в темном углу, в стороне от других участников.
Перед самым ленчем на свободный стул возле нее присел Эдем.
— Вы действительно можете обходиться без сна? — поинтересовалась она.
Он усмехнулся.
— Это профессиональный трюк. Как идут дела?
Она рассказала ему об отсутствии заинтересованности у Триммлера.
— Возможно, устал после ночной встречи.
— Я сменю вас. А вы пока перехватите что-нибудь и пару часов отдохните.
— Хорошо. Я вернусь раньше.
Двадцать минут спустя на конференции был объявлен перерыв на ленч. Эдем последовал за Триммлером в фойе. Тут же появился Гуденах. Они отделились от основной группы, и Триммлер возбужденно потрясал пальцем перед своим спутником, что-то ему доказывая. Гуденах пытался отвечать, но Триммлер не давал себя перебить. Вскоре это приняло вид жаркого спора, но внезапно Триммлер ушел. Эдем последовал за ним в лифт. Триммлер гневно уставился на англичанина, но Эдем не обращал на него внимания, пока они подымались на восемнадцатый этаж. Ученый бросился по коридору к своему номеру. Когда он ворвался туда, Эдем прошел в свою комнату, оставив дверь открытой, и стал поджидать ученого.
Час спустя он снова появился в конференц-зале, опять же в сопровождении Эдема.
Послеобеденную смену принял Такер, который уже передал полный отчет о странном поведении Триммлера. Пока Такер оставался на конференции, Билли и Эдем пошли в гимнастический зал, где Эдем занялся своими обычными упражнениями. Она же подумал о Гейри, извинилась и юркнула в свою комнату, чтобы позвонить ему.
Ответа по-прежнему не было. Она старалась подавить возникавшую в ней панику. Стала звонить своему адвокату. От него тоже не поступало никаких известий. Ей посоветовали подождать. Она бросила телефонную трубку, нервы были на пределе. Тут же она набрала номер Питера, чтобы накричать на него. Ответа не последовало… А, чтоб вас… Она решила не думать об этом, приняла душ и пошла вниз, чтобы подождать в вестибюле Эдема.
События начали нарастать после дневной части конференции.
— И вы называете это серьезным занятием? — прорычал Триммлер, когда Эдем сменил Такера. — Это же не работа, — бросил он в лицо своему охраннику, — это нянченье. Я давно вырос из этих пеленок.
Эдем не отвечал. Он понял, что в Триммлере нарастало напряжение. За спиной ученого он увидел, как Такер исчез в кабине лифта, направляясь купить подарки для Джин и ребятишек.
Триммлер и сам направился к лифтам. Эдем следовал за ним на безопасном расстоянии, не желая ухудшать обстановку. В лифте они оказались вдвоем, других пассажиров не было.
— Нянька! — шипел Триммлер. — Вы знаете, куда мне ехать. Нажмите на кнопку.
Эдем нажал кнопку восемнадцатого этажа. Лифт начал подыматься.
— Вы же не американец. Почему вы здесь? — задал вопрос Триммлер.
— Для того, чтобы охранять вас.
— Чепуха. Мне не угрожает опасность.
— Некоторые люди думают по-другому.
— Люди? Какие люди? Это персонажи комиксов.
— Ваше раздражение напрасно. Я немедленно вас покину, как только получу приказ.
— Нянька! Шутник!
Билли вышла из своей комнаты, когда Триммлер ворвался в свою.
— Проблемы? — спросила она у Эдема.
— Не то слово! Человек раздражен;
— Опять вы будете дежурить всю ночь?
— Конечно.
— Тогда позвольте мне посторожить его теперь.
— Нет. — Ответ был как бы автоматический, но, произнеся это слово, Эдем осознал, что должен быть сейчас же предоставлен самому себе. Опасность, ее острый вкус — это обострилось безотчетно и внезапно, требуя адекватной ответственности. Билли или Такер в этот момент стесняли бы его решения. — Нет. Со мной все будет прекрасно. Не беспокойтесь, я увижусь с вами позже.
Он взял ее за руку и вежливо проводил обратно в комнату, тщательно прикрыв за нею дверь.
Тут же в коридор вышел Триммлер, пальто у него было перекинуто через руку, а шляпа надвинута на лоб.
— Моя жена, — громко, объявил он, — отправилась за покупками. Я хочу посмотреть Французский квартал. Вместо того чтобы тащиться за мной наподобие собаки, я разрешаю вам идти рядом со мной.
Они в молчании опустились вниз, а затем, вышли на Кэнел-стрит. Эдем увидел запаркованную машину Фрэнки и помахал ему. Белый «кадиллак» ринулся вперед и затормозил перед другим такси, подъезжавшим к ним.
— Эй, что ты делаешь? — пронзительно закричал водитель такси на Фрэнки.
Эдем открыл заднюю дверцу для Триммлера и сел рядом с ним.
— Французский квартал, — сказал он Фрэнки. — Что-нибудь конкретное? — поинтересовался Эдем у Триммлера.
— Надо перекусить. В каком-нибудь спокойном месте.
— О’кей? — спросил Эдем у Фрэнки.
— Есть такое место, — сказал Фрэнки, направляя машину по Кэнел-стрит, а вслед ему несся поток ругательств оставшегося с носом таксиста.
Они проехали на Чартрес-стрит, где Фрэнки остановился у «Кей-Полз луизиана китчен».
— Лучшие каджунские кушанья в городе, — сказал он, но Триммлер уже выскочил из машины, направляясь в ресторан. — Может, мне следовало заехать в кафе-мороженое? Чтобы немного охладить его, а?
— Не отрывайтесь, пожалуйста, слишком далеко, — попросил Эдем, следуя за Триммлером.
— А разве я когда-нибудь отрываюсь? Черт возьми, разве я отрываюсь?
Триммлер нашел столик в углу. Он дал знак Эдему сесть рядом с ним, и к столику подошел официант.
— Всем привет. Добро пожаловать в «Кей-Полз луизиана китчен», — затараторил он, ставя на стол два стакана воды со льдом. — Это заведение названо в честь великого вождя каджунов Пола Прудомма и его жены Кей. У нас лучшая во всей Луизиане каджунская кухня. — Он положил на столик меню. — Пожалуйста, посмотри, а я скоро вернусь принять заказ.
— Я хотел бы просто выпить, — сказал Триммлер.
— О’кей. Здесь есть коктейли, начиная с…
— Скотч. Просто скотч. Со льдом.
— О’кей. Что еще?
— Апельсиновый сок.
— И это все?
— Это все. Только скотч принесите побыстрее.
Официант отошел с надменным видом. Они сидели молча, ожидая заказ.
— Еще один, — распорядился Триммлер, немедленно опорожнив свой стакан.
— Вы гости, — улыбнулся официант и пошел к бару за вторым стаканом виски.
Эдем медленно потягивал свой апельсиновый сок и ничего не говорил.
— В чем дело, нянька? Не любите алкоголь?
— Иногда пью.
— Ага! Вы при исполнении обязанностей. Не в этом ли дело?
— Так точно.
Триммлер рассмеялся:
— При исполнении обязанностей! Для смены моих пеленок. И за это вам платят? Побыв нянькой, можно научиться и пить.
— Мистер Триммлер, оскорбления в мой адрес излишни. Они не производят впечатления. Если вы от этого лучше себя чувствуете, то валяйте. Но тогда я, пожалуй, пойду и посижу за другим столиком, чтобы наслаждаться пищей, не отвлекаясь.
Триммлер чуть откинулся на стуле и внимательно оглядел Эдема.
— У вас легкая жизнь. И вы знаете об этом. Вы делаете то, что вам прикажут. Не нужно думать, просто исполнять. Я провел всю свою жизнь в раздумьях. И вот приходит день, когда начинаешь думать: для чего же нужны были все эти раздумья? Просто на пользу науки. Просто для того, чтобы вывести еще одного человека в космос. Сделать все это возможным, а самому не почувствовать, на что же все это похоже, самому никогда не понять, что же действительно означает эта невесомость, когда человек висит над нашей маленькой планетой, плавает в космосе. Вся мировая наука, все размышления никогда не заменят действительного пребывания там. — Он сделал большой глоток, опорожняя свой стакан, и официант подошел, чтобы снова наполнить его.
— Вы готовы сделать заказ? — осведомился он.
Триммлер показал, чтобы официант ушел.
— О’кей. Я подожду.
— Еще один такой, — потребовал Триммлер, подымая свой, снова наполненный стакан.
Эдем понял, что он не относится к людям, которые, выпивая, чувствуют свою норму. Блеск в его глазах подтверждал это.
Триммлер доверительно наклонился над столом, когда официант опять пошел к бару.
— Мечты, — продолжал он, — не являются достоянием только молодых. Слишком самонадеянно для вас, людей молодых, думать так. Но именно так вы и думаете. Слишком многие путают успех с мечтами. Я добился успеха. Большого, смею вас заверить. Я богат. Я знаменит, не как поп-звезда, но в моем собственном мире. Я был причастен к истории, я ее трогал, я ее делал с семнадцати лет. Но я никогда не был ее частью. Я никогда не летал в своих космических кораблях, никогда… мечты, которые я вынашивал молодым человеком, превратились в достижения других, в чужих странах. Но мечты обретают все большее значение по мере нашего старения. И знаете почему? Потому что остается мало времени, чтобы воплотить их в жизнь. И вот приходят молодые и сокрушают ваши мечты, будто они вовсе не существовали. — Он снова сделал большой глоток. — У вас даже нет представления, о чем я говорю, не так ли?
— Я понимаю, о чем вы говорите.
— Гм… — недоверчиво промычал Триммлер. — Вы англичанин, да?
Эдем кивнул.
— Европеец. Как я. Ближе ко мне, чем эти американцы со своим варварским образом жизни. Эта страна — культурная пустошь. Доллар! Только он их и заботит. Их доллары и что можно на них купить. Когда мне было тринадцать лет, мой отец водил меня на концерты. До войны я слушал некоторых величайших музыкантов мира. Я жду здесь чего-то почти пятьдесят лет. Чего я здесь жду?
Эдем увидел, что к ним опять направился официант.
— Думаю, что нам следует сделать заказ. Иначе нас выставят отсюда.
— Закажите. Что-нибудь. Цыпленка, если он у них есть.
Официант поставил на стол новый стакан с виски и льдом и принял от Эдема заказ: цыплят по-каджунски для пьющего и печеную краснорыбицу для себя. Блюдо из красной рыбы одно время было столь популярно, что в конце 1980-х годов был наложен запрет на ее отлов в коммерческих целях. В соответствии со стилем Эдема это было также самое дорогое блюдо в меню.
В это время в дверях появился Фрэнки в своем кресле и подал Эдему сигнал подойти. Эдем извинился, прошел через ресторан к таксисту.
— Вам послание от Такера, — сказал Фрэнки. — Он передал, что некто Гроб Митцер только что погиб. В здании, которое было взорвано. В Германии. Вашему другу, если он еще не знает об этом, ничего не говорите. Вас просто ставят в известность.
— О’кей. Увидимся позже.
Митцер… — размышлял Эдем, возвращаясь обратно к столику. Это имя упоминалось во время встречи Триммлера с Гуденахом. Триммлер говорил, что им следует встретиться с Митцером в Нордхаузене. И вот теперь он мертв. Сигналы опасности нарастали с каждой минутой.
— Что там такое? — спросил Триммлер, когда Эдем сел.
— Такер. Он хотел бы знать, когда мы вернемся.
— А при чем здесь калека? Он же встречал нас в аэропорту.
— Он входит в команду Такера.
— Любят они играть в бирюльки, эти американцы.
Если ему так сильно недостает Европы, почему же он не возвращается туда? — подумал Эдем. Имея доллары, имея фунты. Если Германия для него все еще дом, зачем же он остается здесь?
Триммлер пристально взглянул на него, затем улыбнулся и покачал головой.
— Жизнь не так легка, как кажется.
— Но не деньги же удерживают вас здесь! Вы заработали свое. Что же тогда?
— Все. Сорок пять лет. Вот сколько я прожил здесь. Кто вы такой? Детектив? Нянька?
— Нет, сэр. Я просто понимаю, что вы достигли многого, немыслимо многого для остальных нас. Но вы сделали это здесь, в этой стране. А Германия переменилась с тех пор, как вы покинули ее. Я могу вам сказать это именно потому, что живу в современной Европе. Никто там больше не ходит на концерты в тринадцать лет. Скажу больше: родители тратят все свое время, пытаясь помешать своим детям ходить на концерты поп-музыки. У нас есть наркотики, высокая преступность, СПИД и все другие проблемы, которые получила Америка. Все это одно и то же, где бы вы теперь ни жили.
— Может быть, так на Западе. Но в других местах иначе.
— Где же?
— В Восточной Европе даже после русского вторжения все еще живы старые ценности.
— И нищета. И голод. На Западе имеется прогресс.
— Вы называете экономические проблемы. Они могут быть решены. Но как вернуть моральные устои, значимость человеческих ценностей? Вы говорите о прогрессе. Знаете ли вы, что он означает для ученого? Какая-то доля прогресса? — Триммлер осушил свой стакан и подал знак официанту принести еще. Выпивка раскрывала его внутреннюю сущность. — Давайте я расскажу вам о прогрессе. Когда я мальчиком покинул университет, а это случилось из-за войны, меня направили в исследовательское подразделение авиации в Бремене. Это было в 1939 году. Мы испытывали нагрузки на самолет. Требовалось определить воздействие высотных полетов на человека. Мы не могли помещать крыс и мышей в раскомпрессированные емкости. Мы не могли видеть, что происходило с ними, не могли слышать, как они реагировали на это. Мы нуждались в людях. Вначале у нас были добровольцы из «Люфтваффе». После того как мы сорвали несколько барабанных перепонок и отослали нескольких людей в клиники для слабоумных из-за кислородного отравления, мы поняли, что, пока мы найдем решение проблемы, в наших военно-воздушных силах уже никого не останется. Тогда мы стали использовать других добровольцев. Преступников и прочий сброд. И благодаря этим испытаниям, благодаря риску, который мы приняли на себя, пассажиры могут летать теперь по всему миру в полной безопасности на любой высоте, которая вообще возможна. Вот, дорогой мой друг, откуда исходит прогресс. Из риска и смерти других.
Да, подумалось Эдему, из боли евреев, поляков и других восточноевропейцев, на которых экспериментировал Триммлер и его друзья. Он боролся со своим отвращением, стараясь справиться с ним прежде, чем продолжит беседу.
— Я не представлял себе этого, — услышал он свою собственную ложь.
— И никто себе этого никогда не представляет. Они забывают о тех тяжелых битвах, которые нужно выиграть для того, чтобы обеспечить легкую жизнь. — Триммлер потянулся через стол и выбрал среди предметов сервировки простую пластмассовую масленку. — Здесь, как вы знаете, маргарин. Во время войны это было все, что мы могли достать. Не масло, а маргарин, потому что его легче производить. Мы называли его гитлеровским маслом. Вы видите, даже это наследие продолжает жить.
— Почему же Восточная Европа так отличается от Запада и теперь?
— Потому что они все еще располагают старыми ценностями. Потому что их подавляли в течение сорока пяти лет. Потому что они все еще помнят, как было раньше. И отсюда воспрянет новая Германия. А также и новая Европа. Из прежних ценностей. Из прежнего образа жизни.
— И только поэтому вы хотите вернуться обратно?
— Так я полагал. Пока мне не сказали, что я слишком стар. А я ждал все эти годы, ждал здесь.
— А кто вам это сказал?
Триммлер покачал головой, на его лице была смесь горечи и гнева. Затем он внезапно поднялся.
— Я не могу ждать этих блюд. Это слишком долго. Я ухожу.
Он почти выбежал из ресторана, заметно шатаясь. Эдему пришлось вручить удивленному официанту стодолларовую бумажку и последовать за ним.
Триммлер повернул на Тулуз-стрит, перешел через Ройал-стрит и остановился на углу Бурбон-стрит. Эдем следовал за ним на коротком расстоянии, не желая еще больше расстраивать ученого. Фрэнки, почти затертый возрастающей толпой, оставался на месте. Если он понадобится, его можно будет найти. Масса ночных бездельников смешалась с проститутками, с торговцами всяческими удовольствиями, которые вышли собирать свою привычную жатву.
Какая-то девка, полногрудая и белокурая, в коротких розовых штанах и облегающем свитере, подошла к Триммлеру и вызывающе улыбнулась ему улыбкой тысячелетней давности, полной эротического обещания. Триммлер сделал отрицательный жест, перешел дорогу, а потом повернулся и стал наблюдать за ней с безопасного расстояния. Он увидел, как она предложила себя другому человеку, взяла его под руку и увела.
Триммлер помахал Эдему, следовавшему за ним.
— Я не хочу, чтобы вы и дальше таскались за мной, — распорядился он.
— К сожалению, обязан продолжить.
— Говорю вам, прекратите преследовать меня.
— А я вам отвечаю, что я на службе.
— У меня есть право на свою частную жизнь?
— Устройте, чтобы мне изменили указания, и я буду счастлив оставить вас в покое.
— Тогда держитесь вне пределов моей видимости, чертова вы нянька.
Эдем понял, что Триммлер утратил над собой контроль, что любое огорчение имело теперь для него второстепенное значение сравнительно с ненавистью к охранявшим его людям. Эдем извинился и отошел, растворившись в толпе, которая уже начинала прислушиваться к раздраженным выкрикам Триммлера.
Следующие девяносто минут он издалека наблюдал за Триммлером, который заходил во все разбросанные по проезду бары. Везде он неизменно заказывал скотч со льдом и становился все более мрачным, забиваясь в темные углы и погружаясь в свои собственные мысли. Он подымал глаза лишь тогда, когда к нему приближались одинокие женщины, почти всегда проститутки. Но он не проявлял инициативы и возвращался неизменно к возникавшему перед ним стакану.
В своем хождении по этим распивочным точкам он не забывал оглядываться, опасаясь «няньки», но англичанин мобилизовал весь свой опыт, чтобы не попадаться ему на глаза.
У крайнего бара, куда Триммлер заходил уже трижды, появился человек с африканской прической, в джинсах и размалеванной куртке. Эдем решил, что он следит за ученым. Эдем узнал этого человека. Его высокая и худая фигура подсказала образ барабанщика из вчерашнего вечернего обряда.
Эдем осмотрел улицу. Казалось, все спокойно. Он продолжал оставаться на должном расстоянии от ученого. Его небольшой рост имел здесь бесспорное преимущество: он легко растворялся в толпе зевак.
Между тем Триммлер направился в клуб стриптиза и секса. «СЕКС, КОТОРОГО ВЫ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛИ», — призывала вывеска над входом. «ПОСЕТИТЕЛИ УЧАСТВУЮТ ТОЛЬКО ЗА 20 ДОЛЛАРОВ», — предупреждала под ней надпись поменьше.
Козлоликий последовал за ним.
Эдем сознавал, что алкоголь повысил храбрость Триммлера и он уже готов действовать. Меньше всего он хотел, чтобы пьяный ученый попал здесь в сексуальную ловушку. Нужно было думать, как можно без особого шума доставить его обратно в отель.
— Привет, — сказал он девице, которая не выглядела проституткой, хотя занималась этим делом, как и ее подруги.
— Привет, — ответила она, улыбкой и глазами выражая готовность быть полезной.
— Мне нужна компания.
— А кому же нет? Вы англичанин?
— Да. Давайте выпьем. — Он взял ее за руку и повел в клуб стриптиза.
— Милок, — сказала она, задерживаясь у входа. — Нам все это не нужно. Или, может, это нужно вам?
Он улыбнулся:
— Я же сказал, мне нужна компания. Хочется посмотреть на одно из таких мест. Никогда не бывал здесь раньше.
— О’кей. Но мой счетчик работает. Сто пятьдесят в час.
Он вынул из кармана две стодолларовые ассигнации и сунул ей в ладонь. Она улыбнулась и взяла его под руку. Он провел ее в клуб.
Эдем нашел столик с краю, вдали от сцены.
— Вам нравятся темные уголки? — спросила она, садясь на стул, который он ей пододвинул. — И что мы будем здесь делать?
— Смотреть на объявленное представление. Я слышал, что оно лучшее в городе.
К ним подошел официант, и они заказали себе выпить. Эдем осмотрел зал и увидел, что Триммлер сидел у самой сцены уже со стаканом в руке, наблюдая за воспроизведением сексуальных действий буквально в нескольких футах от его столика. Он смотрел с нескрываемым удовольствием на клубок обнаженных тел, катавшихся на матрасе, протянутом во всю длину деревянного помоста. Две эротически одаренные женщины с худенькими телами насиловали двадцатилетнего блондина, который, вероятно, зарабатывал на обучение в колледже и родители которого ужаснулись бы, узнав о такой работе своего сына в свободное время.
Козлоликий оказался за столиком на противоположной стороне зала, с какой-то туристической парой. По тому, как они там сидели, Эдем понял, что орлеанец просто к ним подсел, что они незнакомы…
— Я могла бы предоставить вам большее удовольствие, чем вы получаете здесь, — вмешалась девушка в его наблюдения.
— Мне нравится здесь. Такого не получишь в кабаках Лондона.
В это время врубили песню «Эти ботинки сделаны для ходьбы» в исполнении Нэнси Синатры. Одна из сексуальных женщин покинула блондина и свою подругу и спустилась в зал. Как змея, пробиралась она между столиками у сцены, а затем прижалась своим обнаженным телом к толстому мужчине, сидевшему рядом с Триммлером. Она села ему на колени, обняла и стала нашептывать на ухо грязные, скабрезные выражения. Он не знал, куда деться, смутившись этой похабной публичностью, а присутствующие вопили, свистели, выражая полное свое одобрение. Притворяясь разочарованной, голая женщина двинулась к Триммлеру, но, уловив пьяный блеск его глаз, отпрянула к другому столику, где занялась приятным молодым человеком. На этот раз предмет ее внимания оказался более восприимчивым, и под шумные аплодисменты она вскоре раздела его и вывела на сцену.
Представление достигло нового накала, когда все четверо переплелись друг с другом, причем три профессиональных возбудителя секса старались, чтобы новичок работал вовсю.
— Вам действительно нравится это? — сказала девушка, увидев, что Эдем осматривает зал.
— Я же сказал, что здесь есть свои особенности.
— Вы могли бы прийти сюда и один. Если вам нужно только таращить глаза. — Ее рука медленно скользнула по бедру Эдема и стала углубляться дальше. — Или, возможно, вы этого хотите? Принять участие незаметно для других? Нравится вам это? Это вас возбуждает?
Он опустил руку под стол и, остановив это движение, возвратил руку девушки на ее же колено. Она поддразнивала его улыбкой. Определенно, клиент ей попался сегодня странный.
Блондинистая дева, которая первая стала приставать к Триммлеру на углу Тулуз и Бурбон-стрит, вошла в тот момент, когда четверка на сцене настолько закружилась, что стало трудно различать, что кому принадлежит. Глаза Триммлера вылезли из орбит. Сплетение тел на расстоянии вытянутой руки обращало его помыслы к беспорядочной эротике и будило собственную сексуальность. Она узнала Триммлера и пошла к нему через зал, примостив затем свой покрытый сатином зад на свободный стул рядом с ним. Наклонившись, она опустила тяжелые свои груди на руку Триммлера и что-то стала шептать ему на ухо. Он кивнул, соглашаясь. Она встала, взяла его под руку, чтобы поддержать, и повела через галдежный зал на Бурбон-стрит.
Эдем не двигался, пока не увидел, что Козлоликий последовал за парочкой.
— Благодарю, — сказал он девице. — Время распрощаться.
— Эй, милок! У вас же еще осталось сорок минут по моему счетчику.
— Понимаешь, мне надо идти. Хотелось бы развлечься, но есть дело.
— Да. Ну что ж, не стоит благодарности. Мне не нравится быстро менять вас, ребята, — доброжелательно призналась она.
Эдем оставил ее в зале и вышел на Бурбон-стрит. Блондинка, вцепившись в Триммлера, рулила на север, в квартал с испанскими фасадами, где трудилось большинство орлеанских надомниц.
Эдем следовал за ними на достаточном расстоянии, не понимая, куда пропал Козлоликий.
Квартира, где Триммлеру обещались удовольствия, была расположена на втором этаже за металлической балюстрадой, которая изгибом выходила на лестницу. Когда дверь закрылась, Эдем внимательно осмотрелся. Он знал, что сзади наверняка есть окно, но наблюдать с двух позиций одновременно он не мог. Оставалось затаиться на противоположной стороне улицы и ждать. Не было никаких признаков Козлоликого, но Эдем чувствовал, что тот где-то поблизости. Он надеялся, что не был обнаружен.
Триммлер вышел, двадцать минут спустя и перешел на его сторону.
— Я думаю, что теперь нам следует вернуться обратно в отель, мистер Триммлер, — спокойно сказал Эдем.
Ученый не промолвил ни слова. Эдем ощущал плохой запах его дыхания. Он сомневался, что Триммлеру удалось что-нибудь сделать с маленькой блондинкой. Вероятно, он провел большую часть двадцатиминутки стоя над унитазом.
Фрэнки оживленно беседовал с двумя горожанами на том же месте, где они его оставили.
— Я продолжал держать связь с Такером, и он сказал, чтобы я ждал здесь, — сказал водитель такси, наблюдая, как Эдем усаживает Триммлера на заднее сиденье «кадиллака».
Они проехали короткое расстояние до «Хилтона», и Эдем помог Триммлеру выйти из такси и пройти в вестибюль. Там уже находился озабоченный Гуденах, который взял друга под руку и отвел в изолированный коридор.
Эдем подошел к ним достаточно близко, чтобы расслышать некоторые слова, но не выглядеть навязчивым.
Гуденах упомянул Митцера.
Триммлер при всем своем полусознательном состоянии был охвачен ужасом. Казалось, что он упадет, но Гуденах удерживал его за плечи.
Эдему не нужно было видеть слез на глазах своего подопечного, чтобы понять, как значимо для него это сообщение о смерти друга. С трудом он доплелся до кожаной кушетки, крайней в длинном ряду, тянувшемся вдоль коридорной стены. Гуденах сел рядом, закинув руку ему за плечо.
В этот момент по эскалатору поднялся Козлоликий в сопровождении другого, старчески семенившего человека. Волосы у второго были коротко подстрижены, лицо молодое, как у двадцатилетнего, а узловатые руки, в которых он держал палку, явно свидетельствовали о пожилом возрасте. Это был Фруктовый Сок.
Они не заметили Эдема, который спрятался за одну из широких квадратных колонн. Козлоликий, как только увидел Триммлера, взял под руку своего провожатого, как это сделал бы сын, заботясь о своем стареющем отце. Они уселись за столиком кафе, откуда могли наблюдать за вестибюлем.
Гуденах помог Триммлеру подняться на ноги, и они медленно пошли к лифтам. Эдем не мог последовать за ними, боясь попасться на глаза двум хранителям культа. Он прошмыгнул к запасному входу и взбежал по лестнице на пятнадцатый этаж, перепрыгивая через две, а то и через три ступеньки. Он проверил этот этаж и, убедившись, что ученых там не было, перебрался по запасной лестнице на восемнадцатый этаж.
— Где вы носитесь? — спросил Такер.
— Вы видели?..
— Да. Они в комнате Триммлера. И жена его тоже там. У вас такой вид, будто вы занимались марафоном.
Эдем криво усмехнулся. Дыхание его было затруднено, а по лицу струился пот.
— Мне пришлось отстать.
— Так где же вы были?
— Вы же прекрасно знаете, где я был. Наблюдал, как Триммлер запивал свои горести. Наш друг Гуденах только что рассказал ему о Митцере.
— И это, и попойка должны задержать его в своем номере. Теперь я приму смену. А вы отдохните.
— О’кей.
— А ничего больше не случилось там, на улице?
— Нет. — Эдем решил не упоминать о соглядатаях внизу. Это бы излишне растревожило Такера. Был и другой способ справиться с этим делом.
Эдем спустился на лифте в вестибюль.
— Хэлло, ребята, — приветствовал он их в лучшем английском стиле, входя в кафе. Придвинув стул, он присел рядышком. Меньше всего они ожидали увидеть его здесь. Он почувствовал их замешательство.
— Ну, что же ты тут делаешь, мальчик? — спросил Фруктовый Сок.
— Я здесь остановился. А что вы делаете здесь? Это немного за пределами вашего обычного места, не так ли?
— Каждому нужно пространство. Даже и тем, в могилах, мальчик. Даже и тем, кто не привык к этой земле.
— Вижу, что у вас новая прическа?
— Уличная, для туристов.
Эдем подозвал официанта и заказал себе кофе.
— Я не хотел бы показаться недотрогой, — сказал Фруктовый Сок, — но у нас частная встреча.
— Я же заплатил тысячу долларов!
— Это было вчера, мальчик. Сегодня вам придется все начинать заново.
— Опять доллары за еще один день?
— Что-то вроде этого.
— Ай-ай-ай! На этот раз не будет змеи, — злобно вмешался Козлоликий. — Просто хорошенькая теплая кошечка. Горячая и пылкая. Вы это ищете?
— Уже попробовал это. Я смотрел то же сексуальное представление, что и вы. Видел, как четверо извивались в клубе на Бурбон-стрит. Голышом. С час тому назад.
— Меня там не было, — ответил Козлоликий. Двое чернокожих обменялись быстрыми взглядами.
— Не стоит смущаться, все мы делаем такое, испытываем тягу к темным сторонам жизни.
— Говорю вам, что меня там не было.
— Я же знаю, что я видел. Нас там было двое. Я и пожилой мужик. Вы могли видеть его. Он сидел у сцены. Седовласый немец. Ушел с блондинкой в коротких сатиновых штанах. Вспоминаете?
— Вы меня с кем-то спутали, — пожал плечами Козлоликий. — Мы все выглядим для вас как будто на одно лицо.
— Пора идти, — сказал Фруктовый Сок, вставая. — У вас определенно плохие манеры. Сказано же, частная встреча.
— Виноват, ребята. Недопонял вас. А почему бы вам не остаться и не выпить еще кофе? За мой счет. — Эдем знал, что они не останутся. Какое бы грязное дело они ни планировали — возможно, ограбление Триммлера, — теперь это сорвалось.
— Держись-ка в стороне от того, что тебя не касается, мальчик. Это же город, где можно и в беду попасть.
Он повернулся и пошел, а Козлоликий последовал за ним в нескольких шагах.
— Держитесь и вы в стороне от грязных зрелищ, — сказал Эдем им вслед. Козлоликий резко остановился, но затем, решив не реагировать на эти слова, пошел за Фруктовым Соком вниз по эскалатору, а затем и на улицу. Большие часы наверху вестибюля пробили девять сорок пять.
Такер опять расположился в коридоре вблизи номера Триммлера. Эдем решил больше не предупреждать его, что он представляет собой легкую цель. Можно снабдить этих любителей носовым платком, но нельзя ведь постоянно прочищать за них носы.
— Я сделаю сейчас перерыв в работе, что-нибудь поем, — сказал он. — Сменю вас около двенадцати.
— Билли искала вас.
— Я буду внизу, если понадоблюсь.
Он прошел в свою комнату, переоделся и проехал на лифте в центр здоровья. Там было пусто, и он принялся за серию упражнений, вначале разогревая мышцы легкими движениями, постепенно переходя к напряженной и болезненной процедуре нагрузок.
Когда возникла боль, по мышцам стали пробегать мучительные судороги, Эдем, как обычно, обратился к Маркусу, который помогал ему преодолевать препятствия. Он ощущал, как откуда-то глубоко изнутри брат сообщал ему дополнительные силы, которые делали его умственные и физические возможности выше других людей.
Боль ослабевала, силы возрастали, и Маркус заполнял его мысли, его чувства, все его существо. Двое становились одним, объединенным в сотрудничестве не на жизнь, а на смерть.
Дрезденский Heide
Дрезден
Черный «Мерседес-300 SL», ведомый штурмовиком в темно-сером костюме, несся по Отто-Буквитц-штрассе, Это была одна из основных дорог на север, к аэропорту. Она была похожа на многие другие трясучие скоростные дороги бывшей Восточной Германии. С частыми пробоинами, тяжелым покрытием и ненадежной конструкцией.
На заднем сиденье находились Петер Фрик и Хельмут Краган, похожие на двух обычных предпринимателей, направляющихся на деловое свидание. Они впрямь ехали на совещание, но их предприятие было совершенно необычным.
— Вы связались со всеми членами Совета? — спросил Фрик.
— За исключением Лидера. Он отдыхает, занимаясь лыжным спортом в Валь д’Изере. Но я договорился, что его поставят в известность, и он прилетит на совещание.
— Хорошо. Их соображения поступили к нам?
Краган понял это непрямое напоминание о нежданной смерти Митцера.
— Пока нет. Я ожидаю, что они представят свои соображения на совещании. Не по телефону же!
— Нам нужно держать их под контролем. Особенно тех, которые постарше. Сейчас не время паниковать.
— Они меньше всех склонны поддаваться панике. Для этого они слишком долго ждали.
— Я имею в виду, что нужно обезопасить мое положение. Митцер был романтиком, мечтателем прошлых времен. Но он располагал влиянием. По связям в деловом мире с ним никто не сравнится. Его трудно заменить. И все это знают. Я должен убедить их, что мы сможем продолжать дело и без него.
— Разумеется. Есть и другие промышленники, которые симпатизируют нашему делу.
— Они не столь влиятельны, как Митцер.
— Я могу подготовить список тех, кто проявил желание присоединиться к нам.
— Подготовьте. Но сначала мы должны договориться об этом на Совете. Нужно заставить их почувствовать необходимость замены Митцера. И они станут думать о будущем, а не о прошлом.
— Список будет готов к совещанию.
«Мерседес» следовал вдоль линии голубых бетонных плит длинной четырехкилометровой стены, которая отделяла дрезденский Heide от Отто-Буквитц-штрассе. Машина съехала с дороги и остановилась около ворот с двойными стальными створками, которые перекрывали любой нежелательный проход на эту территорию.
Штурмовик в таком же сером костюме, какой был и на водителе, отсалютовал машине и дал сигнал своему коллеге раскрыть ворота. «Мерседес» миновал ворота и въехал в Heide.
Дрезденский Heide был крупнейшим городским парком вплоть до 1945 года, до появления здесь русских танков. На протяжении последующих лет, до своего ухода в 1990-м году, русские создавали здесь огромный танкодром, проходивший через лес и парковые насаждения, возводили жилые дома, тянули взлетно-посадочную полосу длиной в четыре тысячи футов, с которой летали небольшие транспортные самолеты и вооруженные пушками вертолеты. Кроме армии, там располагались также отделения КГБ и военной разведки. Это была военная база в непосредственном соседстве с завоеванным городом.
Большие куски дрезденского Heide были моментально проглочены предпринимателями-строителями после объединения Германии. На этой ниве отличилось дочернее предприятие строительной компании, находившейся в частной собственности Гроба Митцера — «Митц Франкфурте». Оно отхватило большую часть Heide, закрыло ее и держало почти в том же виде, в каком эта территория находилась при русских.
Официальная версия гласила, что это — капиталовложение в будущее и что там по мере необходимости начнется строительство самых разных объектов. Часть этой территории была сдана в аренду фирме, которая проводила обучение руководителей компаний и других людей, стремивщихся получить от этого выгоду.
Но правда заключалась в том, что здесь была развернута военная подготовка штурмовиков и других групп, связанных с идеологией национал-социалистов. Здесь закладывался фундамент движения, которое должно было в корне пересоздать объединенную Германию на принципах традиционно национального фатерланда.
Машина проехала по выложенной булыжником дороге к большому старому дому, который стоял в глубине рощи. Это было четырехэтажное здание в стиле барокко, приютившее теперь Фрика и его штаб. Небольшой, поросший деревьями пятачок был окружен стандартными русскими бараками, где проживало около тысячи членов штурмовых частей будущего.
Когда «мерседес» подъехал к дому, небольшая группа штурмовиков по-нацистски приветствовала вышедшего лидера.
— Газеты прореагировали в соответствии с нашими ожиданиями, — сказал Краган, наблюдая, как Фрик отвечал на их приветствия в известной манере Гитлера, которого он видел в старых документальных фильмах. Этот человек уже старается подражать облику героя, подумал Краган.
— Они последуют за стадом. Этим-то они и хороши, — ответил Фрик. — Подкиньте им сплетню, и они назовут ее новостью, потому что из-за нее продаются газеты и они могут считать себя значимыми. Но почему оказался там Митцер?
— Он принял решение в последнюю минуту. По словам его секретаря, приглашение вначале было отклонено, но затем позвонил какой-то его друг, сказал, что им следовало бы пойти туда вместе, а потом уж и на деловой ленч.
— Разве мы не могли его удержать?
— Могли, конечно, если бы знали. Он всегда информировал нас о том, что делает. А это произошло совершенно неожиданно.
— Мы нуждались в нем. Митцер открывал такие двери, которые не могут открыть другие.
— Придется искать иные способы.
— Это займет слишком много времени. Нет. Давайте дадим этим людям основание открывать для нас двери. Мы должны ускорить выработку нашей программы.
— Чем быстрее мы будем продвигаться, тем больше у нас будет возникать возможностей для ошибок.
Но Фрик уже утратил всякую осторожность.
— Нет! — воскликнул он. — Теперь мы двинемся быстрее и вызовем хаос. Тогда Германия станет просить нас навести порядок. Так, как это сделал Гитлер.
Машина остановилась у здания, и охранник, спустившись с лестницы, распахнул дверцу перед Фриком, снова отдав ему принятое приветствие.
— Мы не допустим унификации, — продолжал Фрик, поднимаясь по лестнице. Краган следовал немного сзади него. Он остановился на верхней площадке и повернулся к своему помощнику. — Пусть Митцер и ушел, но есть еще кое-кто из стариков, на чью помощь можно рассчитывать. Триммлер и Гуденах. И другие, которые только и ждут, чтобы вернуться на родину. Митцер был не единственным, кто имел доступ к фондам. Но это не значит, что мы хотим вернуть всех остальных. Еще нет. До тех пор, пока мы этого не захотим.
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
Он спал под двусторонней лампой солнечного света, когда они пришли за ним.
Эдем закончил свою программу упражнений; его никто не отвлекал, если не считать короткого посещения Билли, которая зашла посмотреть, как он себя чувствует. Увидев рядом с центром здоровья оборудованный аппаратурой солярий, он решил привести свой внешний вид в соответствие с физическим состоянием. Смуглый от природы, он всегда старался поддерживать загар, если был свободен от обычных секретных поручений.
Солярий запирался на ночь, но он вынул из бумажника свою кредитную карточку «Виза», просунул ее между дверью и косяком, надавил защелку замка и вошел в комнату. Там оказалось три кушетки для приема солнечных ванн, составленных вместе, как столы в морге. Он закрыл дверь и проверил контрольные приборы на средней установке.
Это хитроумное устройство было двусторонним. Пациент находился выше батареи для загара и под электрическим пологом, в котором тоже помещалось несколько элементов. Все было похоже на флюоресцирующий сандвич с человеческим телом в виде прокладки. Установка была эффективной и обеспечивала загар в течение тридцати минут.
Он разделся, взял небольшие зеленые очки для защиты глаз и скользнул между двумя секциями. Приспустив полог, он включил часы и через пять минут задремал.
Эдем привык к полусну, который был ему всегда достаточен, чтобы отдохнуть, но никогда настолько глубоким, чтобы его захватили врасплох те, кто мог бы причинить ему вред. У него было внутреннее убеждение, что и Маркус охраняет его, предупреждая о любой приближающейся опасности.
Все было хорошо. Будить его не следовало.
Первое предостережение он получил, когда кто-то схватил его за руки, которые были сложены на подушке под его головой, и потащил вверх.
В тот оке момент другой схватил его за ноги и крепко их прижал.
— Не двигайся, а то перережу горло, — сказал третий, справа от него. — Поверь, что так и будет, мальчик.
Эдем почувствовал остроту ножа, приставленного к его шее. Люди, которые сжимали его, были сильными; но он не мог их видеть, ослепленный ярко горевшими трубками. Остальная часть комнаты была погружена в темноту.
— Чего вы хотите? — спросил он. Голос его прозвучал ровно, без всяких эмоций.
— Просто поговорить, — сказал Нож. Этот голос Эдем узнал.
— Я захваченный собеседник.
— Не храбрись, сопляк. — Нож нажал на него сильнее. Эдем почувствовал, что кожа его лопается.
— Хорошо у тебя идет кровь, сопляк. Хочешь, еще позабавимся?
Эдем отрицательно покачал головой.
— Хорошо. Теперь расскажи, что ты здесь делаешь?
— Солнечный загар… — Эдем остановился. Эти шутки могли укоротить его жизнь, если он не проявит осторожности.
— Вы хотите сказать, в Новом Орлеане?
— Начинаешь понимать.
— Я здесь для сообщений о конференции по космосу.
— И это все?
— Все.
— Репортер?
— Нет. Я особый делегат. Я должен составить отчет для британского правительства.
— Зачем?
— У нас есть Европейское космическое агентство. Мы не входим в вашу организацию, но нам нужно знать, что происходит.
— Ты заливаешь?
— Зачем?
— Скажи мне это сам. — Нож сильнее нажал на свой инструмент, надрез стал глубже.
— Я сказал вам правду.
— Мы хотим проучить тебя, сопляк. Не вмешивайся в то, что тебя не касается.
— Буду рад заниматься собственными делами.
— Все же проучим тебя. Отрежу-ка я тебе палец на ноге. При сопротивлении перережу глотку. Если еще остался смысл в твоей костяной башке, будешь лежать тихо.
Эдем знал, что он сделает это не поморщившись, и потому лежал тихо.
Послушай, Маркус, помоги мне перенести это. Пожалуйста, мне нельзя двигаться. Помоги же!
— Давай, — приказал Нож тому, который держал Эдему ноги.
Хватка колен усилилась. Он почувствовал, что Нож продвинулся к его ступням. Потом почувствовал острую боль, распространившуюся от пальца по всему телу, в мышцы, в кости; Маркус был с ним, помогал сопротивляться боли и напряжению, помогал выдержать, не кричать.
— Упорный фраер! — услышал он того, который держал его руки.
Затем все кончилось.
Один из них, кажется, это был Нож, резко толкнул его в бок, заставив взлететь, пробить головой полог и сломать одну из трубок.
И так же быстро, как появились, они исчезли.
Какое-то время он лежал без движения, преодолевая апатию смерти, а потом выкатился из солнечной установки на пол.
Усилием воли он приподнял голову, открыл глаза и наклонился к ступне. Они не отрезали палец, а просто затянули вокруг него кусок колючей проволоки так, что она врезалась в кожу, а некоторые шипы проникли до кости. Он осторожно оттянул проволоку, снял ее и, окончательно придя в себя, почувствовал нарастание гнева. Какая игра, какая чудовищная шутка! Они издевались над ним, над Маркусом, они попрали его достоинство.
Взгляд его случайно упал на бутылку в углу. Простую бутылку с красной жидкостью.
Кровь маленькой девственницы с мочой.
Он вспомнил, что они наблюдали за Триммлером.
Стой, надо контролировать себя. Надо приглушить свой гнев. Это не его оружие.
Он быстро оделся. Пистолет все еще находился в коричневом мешочке, и он засунул его за пояс.
Затем он добрался лифтом до восемнадцатого этажа.
Ни Билли, ни Такера там не было.
Кровь маленькой девственницы и моча. Они, должно быть, охотились за Триммлером.
За холлом открылась дверь, и он прицелился браунингом прямо в человека, который должен был сейчас показаться.
— Бога ради! — сказала Билли, перепуганная его движением.
— Шшшш! — предостерег он ее. — Где Такер?
— Не знаю. Он наблюдал…
Эдем прервал ее, развернувшись к двери Триммлера с пистолетом в руке. Он повернул ручку; дверь раскрылась легко, она не была заперта.
Он спокойно вошел в комнату. Билли оставалась на месте, не зная, что предпринять. Затем она последовала за ним.
Свет был включен. В гостиной никого не было.
Сперва он увидел Труди. Она лежала на полу, у туалетного столика в спальне. Крови не было. У нее просто была переломлена шея, как у цыпленка, и свернута под углом к ее обнаженному телу.
Триммлер лежал на кровати. Там была лужа крови, пропитавшей простыни. На полу валялись шерстяные одеяла.
Быстрым взглядом Эдем осмотрел всю комнату. Кто бы ни сделал это, он давно уже скрылся.
Эдем видел смерть в различных видах, но он не был подготовлен к тому, что сделали с Триммлером.
Ученый был голым. Тело, неправдоподобно белое на фоне красной кровати, очевидно непривлекательное при жизни, теперь выглядело какой-то гротескной тушей: большое брюшко сползло на бедра, а талия стала почти плоской.
Это было странное зрелище, отвратительное в своей садистской изощренности: обе его руки были отрезаны выше локтя и положены друг на друга так, что кисти, согнутые и скрученные, изображали свастику.
Почти час Эдем оставался в своей комнате, прежде чем у двери появился глава сыскной полиции. За это время он дважды видел Такера.
— Какого черта вы вызвали полицейских?
И:
— Достанется же вам от управления!
Кроме того, он видел Билли, которая зашла провести с ним минут десять и мало что говорила, а также местного доктора, который перевязал ему палец на ноге и посоветовал несколько дней не ходить на работу.
Он не был готов рассказывать полиции больше того, что те и так уже знали.
— Видели вы кого-нибудь? Ничего подозрительного в отеле?
— Ничего, — ответил он.
Полицейский покачал головой. Он был в затруднительном положении, понимая, что в этом деле много чего намешано. Но ЦРУ уже предостерегало его начальство, и ему приходилось ограничиться простыми вопросами. Распоряжайся он сам, всех бы забрал в полицию и допросил бы по всей строгости. А так что?
Когда полицейский ушел, Эдем лег на кровать. Он осознавал, что происходило в его голове: там боролись силы добра и зла.
Отстранись от этого. Все закончено. Отправляйся дамой, к «Эмме», «Стиду» и к домашней готовке Лили.
Но ты же знаешь, кто эти мерзавцы! Накрой их. Ведь ты никогда раньше не сторонился работы, никогда не оставлял ее незаконченной. А они завязали проклятый кусок проволоки на твоем большом пальце ноги и потешались над тобой.
Уезжай домой, Эдем. Это не место для тебя. Занимайся собственным делом, отправляйся домой.
Не могу, Маркус. Они кружили вокруг меня, и я не могу этого оставить.
Брось все немедленно.
Почему? Это не по мне.
Как всегда, победила темная сторона.
Он надел пальто, спрятал браунинг в заплечную кобуру, прихватил дополнительные патроны и вышел.
Коридор тщательно охранялся, в обоих его концах стояли полицейские. Он заглянул в номер Триммлера и увидел разворачивавшуюся активность. Доктора, полицейские фотографы, все эти томы, дики и хэнки из полицейских служб. Должно быть, в остальной части этого старого города вечером наступило спокойное время.
— Куда вы идете? — спросил Такер, увидев его.
— Подышать свежим воздухом.
— Вам не следует покидать отель.
— Почему? Охранять больше некого.
— Вы должны оставаться здесь.
— Я больше не работаю на ваших людей.
— И все же я не думаю…
— Может, вы меня арестовали?
— Вы гнусный хитрец. — Такер сознавал свою здесь ненужность. — Они захотят увидеть вас. — Он сделал последнюю отчаянную попытку. — Послушайте, они захотят узнать, что произошло на самом деле.
— Спрашивайте у Билли. Она вошла туда вместе со мной.
— Она говорит, что у вас в руке был пистолет, когда она вас увидела. Что вы подозревали возможность случившегося. Это правда?
— Не глупите. Не думаете же вы, что я отрезал его руки своим пистолетом?!
— Но зачем он вообще, этот пистолет?
— А чего вы от меня ждали? Вас здесь не было, Такер. Я был предоставлен самому себе.
Агрессивность Эдема сработала. Цэрэушник заметно побледнел от этого напоминания о своей опрометчивости.
— Я же сказал. Говорят, что вы хотели… какое все дерьмо…
— Ваши люди. Ваши проблемы.
Билли перехватила Эдема, когда он поджидал Фрэнки, чтобы проехать в город. Коричневая сумка, как всегда, была перекинута через его плечо.
— Такер сказал, что вы хотите уехать. Зачем? — спросила она.
— Нет смысла ошиваться здесь. Все кончено.
— Могу я поехать с вами?
— Нет. Вы же из ЦРУ. Они потребуют от вас отчет.
— Я начинаю понимать вас, упрямый парень. У вас опять в глазах тот давешний блеск.
— Не ищите того, чего нет.
— Они говорили, что вас тянет к смерти.
— Пустяки. Мне просто не нравится, когда меня пытаются задвинуть.
— Кто же?
— Мне просто нужно выбраться отсюда. А как вы? Получше?
Она не обратила внимания на его озабоченность. Ее плохое самочувствие никого не волнует. И когда он невольно напомнил об этом, она почувствовала, как тошнота подступила к горлу, и надо было как-то удержаться.
— Могу я все же поехать с вами? Одной здесь невмоготу.
Эдем положил руку ей на плечо.
— Так надо. Не спрашивайте меня почему. Просто… оставайтесь здесь, пока я не вернусь.
Он забрался в такси и хлопнул дверцей. Билли стояла на тротуаре и наблюдала за ним; он помахал ей, пытаясь успокоить. Не в силах дальше сдерживать рвоту, она метнулась обратно в отель.
— Куда теперь? — спросил Фрэнки.
— Не спеша к Французскому кварталу. Поехали.
«Кадиллак» тронулся с места и повернул на Кэнел-стрит.
Через зеркальце заднего вида Эдем смотрел, как Билли побежала в отель. Он сожалел, что бросает ее в такое время, но ему нужно было остаться наедине с собой.
— Слышали, что там произошло? — спросил он у Фрэнки.
— А как же! Полицейские машины, вой сирен, половина полицейских Нового Орлеана подкатила к отелю. Наша цель?
— Мне хочется еще немного посмотреть на вуду.
— Вы шутите? — Фрэнки в зеркальце посмотрел на Эдема и сам ответил на свой вопрос: — Нет, вы не шутите.
— Мне нужен Фруктовый Сок. — Эдем вынул из кармана бутылку, которую обнаружил в солярии, и протянул ее через сиденье, чтобы Фрэнки мог лучше рассмотреть. — Я думаю, что это его.
— Выглядит знакомой. Где же вы ее достали?
— Это не важно. Я хочу повидать этого человека.
— Можно попытаться. Но не следует ли оповестить об этом управление?
— Это личное дело. Касается только меня.
Фрэнки пожал плечами, проехал по Кэнел-стрит и повернул на Бейзин-стрит. Жизнь в квартале продолжалась полным ходом, но здесь, На северной стороне, улицы были пустынны, верхнее освещение слабым, обстановка казалась угрожающей. Фрэнки подкатил к бордюру.
— Почему здесь? — спросил Эдем.
— Он должен быть где-то тут. В это время ночи его «малина» здесь. Плохое место. Но вы же хотели быть предоставленным самому себе.
— Как мне найти его?
— Он сам найдет вас. Если захочет.
Эдем открыл дверцу и вылез.
— Вы безумны, — сказал Фрэнки. — Они уже знают, что вы здесь. Как только они увидели эту машину.
— Они?
— Люди. Какого черта вам нужен Фруктовый Сок?
— Он убил Триммлера. И он оставил свою визитную карточку, чтобы показать мне, кто это сделал.
— Нужно было сказать Такеру.
— Он бы не знал, с чего начинать. Если бы даже он призвал все это паскудное ЦРУ, они бы ничего не смогли сделать.
— Тогда оставьте это. Не ходите туда, где у вас нет никаких шансов.
— Это не в моем характере, ничего не попишешь.
— О’кей. Но не можете же вы просто шляться по улицам?! Здесь делать нечего.
— Тогда откуда мне начать?
— Со Старого Номер Один. — И когда Фрэнки проговорил это, Эдему вспомнилось сент-луисское кладбище, где происходил обряд вуду.
— Но вам придется бродить в темноте черным, как ночь, и легким, как тень. Я знаю наверное, что они наблюдают за вами.
— Я начну там.
— Зачем? Они будут поджидать вас.
— Вот первое правило сражения: бейтесь на территории, которую знаете. Второе правило: захватите мерзавцев врасплох. Это же единственный ход, который я здесь знаю, Фрэнки. Увижусь с вами по возвращении в отель.
— Подождите. Примите некоторую помощь. — Фрэнки потянулся к отделению для перчаток и вытащил оттуда две ручные гранаты.
— И вы таскаете их в машине? — спросил изумленный Эдем.
— Никогда не знаешь, что может произойти в этом «кадди». Это скорее танк, чем машина. А мне нравится быть тайным агентом. Лучше, чем вкалывать на фабрике для инвалидов. И мое имя не появляется на рождественских плакатах.
— Спасибо, — сказал Эдем, забирая обе гранаты и укладывая их в свою сумку.
— А с остальным все о’кей?
— У меня теперь есть все, что нужно.
Коричневая сумка все еще болталась у него на плече. Двигаясь вдоль обветшалых стен старинных домов, давно уже нуждавшихся в ремонте, Эдем постепенно растворялся в темноте. Фрэнки вдруг понял, почему Эдем был одет в черное. Может быть, он с толком использует свой маленький шанс.
Палец Эдема саднил, когда он шел вперед, придерживаясь стен, служивших ему укрытием. Но он подавлял ощущение боли, взывая к Маркусу и одновременно к другой своей, темной, половине, которая будет бодрствовать с ним этой ночью, пока он станет заниматься осуществлением своей мести.
Люди вуду уловили его желание смерти, они поняли, что движет им. Это было его естественным преимуществом — способность находиться лицом к лицу со смертью и не бояться ее. Он использует это против них.
Они же одурачили меня, Маркус. Они дьявольски обвели меня, а затем отняли жизнь у Триммлера.
Не поддавайся этому. Сохраняй спокойствие. Не забывай об опасности. Владей ею. Старайся, чтобы опасность работала на тебя.
Сделали из меня трахнутого дурака. Я волью эту проклятую кровь и мочу прямо ему в хлеборезку.
Думай же!
Не могу. Все окрашено кровью.
Думай. Почему они убили Триммлера?
Я не знаю.
Почему именно они?
Потому что они часть чего-то большого.
Они могут быть агентами.
Чьими?
Кого угодно. Русских. Даже американцев.
Что-то причиняет тебе боль.
Почему?
Не знаю. А ты действительно хочешь добраться до Фруктового Сока?
Да.
Почему?
Потому что он знает ответы.
Вот теперь ты думаешь. Пошли.
Эдем знал, что должен вызвать изумление. Этого можно добиться, сделав что-то неожиданное. Он улыбнулся сам себе. Это не трудно. Но именно это ставит его в положение, о котором он кое-что знает.
Прямо в пасть льву, Маркус. Это единственный путь.
Тишина на Старом Номер Один стояла такая же, как и в предыдущую ночь. Было только темнее. Небо покрывали густые облака. Безветрие предвещало дождь. Эдем надеялся, что он скоро пойдет. Шум и ветер, которые сопровождают дождь, были бы ему на пользу.
Он шел по основной дорожке вокруг кладбища, ориентируясь на гробницу, где в предыдущую ночь состоялся обряд вуду. Очень скоро он услышал за собой треск кустов. Он продолжал идти, изучая особенности территории, уверенный в том, что стрелять в него пока не будут. Фруктовый Сок, конечно, заинтригован его посещением Старого Номер Один. Если же ему не суждено выйти отсюда живым, врожденная любовь этих людей ко всему театральному подскажет им, как поэффектнее покончить с ним.
Обойдя кладбище и миновав величественные склепы и гробницы, он свернул на дорожки, ведущие к могилам бедняков и гробницам людей среднего класса. Минут через двадцать он уже был у гробницы Мари Лаво. Эдем считал, что Фруктовый Сок должен ждать его именно здесь. Так и случилось.
— Что у вас в сумке?
Фруктовый Сок стоял перед гробницей, одетый, как и в предыдущую ночь. Только волосы его теперь были выкрашены в белый цвет и закручены короткими завитками. Когда он заговорил, начался дождь.
— Изготовитель дождя. Прямо для вас, верно?
— Все зависит от магии вуду, мальчик.
— А где ваши друзья?
— Здесь. Явятся по первому зову. Что же у вас в сумке?
— Магические трюки. Собственного изобретения.
Фруктовый Сок рассмеялся:
— Пистолеты. Здесь, в королевстве, магия ни к чему.
— И это говорите вы, перевоплотившийся Уолт Дисней?
В кустах послышался какой-то шорох. Войско собиралось. Надо и ему приготовиться к любой неожиданности. Хорошо, что пошел дождь. Он только не представлял, что такое луизианские ливни с их короткой, но ужасной яростью.
— То другой вид магии, мальчик. А эта настоящая. — Он двинулся к Эдему. — Как палец?
Эдем понимал, что его окружают, что Фруктовый Сок своей болтовней хочет отвлечь его внимание.
— Почему Триммлер? — спросил он.
— Приказ.
— Чей?
— Тех, у кого есть деньги.
— Русских?
— Не нам это обсуждать.
— Почему? Вы же не собираетесь выпустить меня живым.
— Никаких шансов.
— Тогда скажите, чей это приказ?
— Поди к черту, мальчик.
Эдем резко сбросил сумку с плеча, Фруктовый Сок в замешательстве отступил. Эдем выхватил ручную гранату и вставил запал. Подскочив к Фруктовому Соку, он левой рукой сорвал с него пояс, а другую руку с гранатой запустил ему в штаны.
— Если начнется стрельба, эта штука взорвется. До того, как вы коснетесь «молнии» на ширинке. Эта кутерьма обернется для вас настоящим адом.
— Стоять на месте! — крикнул Фруктовый Сок. — Не двигаться!
— Так-то лучше. Теперь поговорим. Кто дал приказ?
— Трахал я тебя, мальчик.
— Если будете упорствовать, то уже никогда никого не трахнете. — И он еще сильнее прижал гранату к мошонке Фруктового Сока.
— Дай этой штуке взорваться, и ты сам подохнешь. Откуда я, к чертям собачьим, знаю, кто дал приказ? Нам просто заплатили. Нам сказали сделать парня в 1844-м. После того, как ты нас взял на пушку в вестибюле, я решил немного позабавиться.
— Зачем же надо было отрезать руки? Или это тоже приказ?
— Да отстань ты! Я делал, как велели. Устройте заварушку, сказали они. Это сумасшествие, но я сделал то, за что мне уплатили.
— Кто платил?
— По обычным каналам. Мог быть любой, любая шайка. Это нельзя проследить.
Эдем верил ему, он мог читать по его глазам.
— Остынь немного, — продолжал Фруктовый Сок, — взгляни трезво, он же болтался без присмотра, просто так.
— Я за него отвечал. Из-за вас я остался в дураках.
— Это не нарочно.
— И это тоже. — Эдем обхватил сзади Фруктового Сока и попятился в кусты, используя его в качестве щита. Фруктовый Сок завизжал, следом за ним и остальные со своих наблюдательных пунктов.
Все было сработано мгновенно. Никто не успел ничего предпринять, а Эдем уже очутился под прикрытием кустов.
— А что в бутылке, кровь или томатный сок? — спросил он у Фруктового Сока.
— Говно, сумасшедший! — визжал Фруктовый Сок.
Неподалеку раздался выстрел.
Эдем так и не узнал, что произошло. Он закрыл глаза, чтобы привыкнуть к темноте, толкнул своего заложника обратно к гробнице Мари Лаво и побежал через кустарник, пригибаясь к земле.
Он уже не видел, что Фруктовый Сок упал на землю, не увидел, как корчился и кружился на земле этот маг, отчаянно пытаясь вытащить из штанов гранату. А затем время вышло.
Эдем лишь услышал взрыв. Он не знал и не интересовался, избежал ли Фруктовый Сок смерти. Это не его проблема. Сейчас все ринутся за ним, и только это было важно в данный момент.
Земля под его ногами была мягкой, дождь настойчиво давал о себе знать. Эдем поскользнулся и упал. Чувства его были напряжены до предела, он слышал крики за спиной, затем раздалось несколько выстрелов и последовал треск кустов, через которые пробирались люди. Кто-то призывал к тишине, но это не произвело большого эффекта, и он слышал, как приказ повторяли несколько раз.
Он развернулся, вытащил браунинг из заплечной кобуры и трижды выстрелил в темноту, откуда раздавались приказы. Он слышал, как кто-то завопил от боли и закричал, что ранен. Но он знал, что ранение не тяжелое, иначе не было бы такого громкого ора.
Теперь еще один голос стал взывать к тишине.
— Заткните ваши вонючие глотки, а то все пойдете в расход! — изо всех сил заорал он.
Это возымело действие, и крики затихли. По поднятому шуму Эдем определил, что их было не больше семи или восьми человек, не такое число, с которым он не смог бы справиться.
Эдем все еще мог слышать, как на расстоянии примерно в сорок ярдов стонал кто-то, получивший его пулю. Продвигаясь к другой части Старого Номер Один, Эдем соображал, как бы ему ввести их в заблуждение, запутать их так, чтобы они не знали, где произойдет следующее столкновение. Он понимал, что времени в обрез. Взрыв гранаты, как бы он ни был приглушен телом Фруктового Сока, будет услышан, и, может быть, об этом уже сообщено в полицию. Даже в Городе Греха гранаты не стали еще обычным делом.
Пробираясь по западной стороне кладбища, Эдем забрался в старую гробницу, которую он присмотрел при первом обходе этой территории. Стальная дверь была немного приоткрыта, и он проскользнул через образовавшуюся щель.
Там было холодно и сухо. С трудом различил он большие каменные полки по трем сторонам гробницы. На полках размещались гробы, один над другим, их было больше тридцати — разукрашенных деревянных ящиков, установленных в этом мавзолее.
Радуясь хотя бы временному избавлению от дождя, он стряхнул воду — с волос, открыл коричневую сумку и достал ручной пулемет «Хеклер энд Кох МП5К». Вставив в него обойму, он перекинул его через плечо, сунул еще две обоймы и ручную гранату в карман и стал ждать у двери, кто появится снаружи.
Ждать долго не пришлось.
В поле его зрения оказались двое преследователей, продвигавшихся по кустам с другой стороны парка. Шли они как любители, как уличные бродяги, хотя держали в руках изготовленные пистолеты. Они были слишком легкими целями для военного разведчика.
Убийства были свойственны профессиональной жизни Эдема. Он это делал, не размышляя о последствиях. Но это были ситуации, в которых противники возбуждали его инстинкт, когда опасности подвергалась его собственная жизнь. Эти же были похожи на цели в тире, — на что-то такое, за поражение чего вручают премию в виде игрушечного мишки. Он позволил им подойти близко, слышал их реплики столь же отчетливо, как если бы они разговаривали с ним. Они пошли дальше, а он стал ждать, кто появится еще.
Никого.
Его преследователи, очевидно, рассеялись по кладбищу.
Выйдя из гробницы, он последовал за двумя, промелькнувшими перед ним. Продвинулись они немного, он хорошо видел их спины. Сильный дождь и шум кустов облегчали его задачу. Они разошлись, обходя большое дерево, ствол которого окружали крупные кусты. Эдем выбрал того, кто оказался слева.
Как только он оторвался от своего спутника, Эдем бросился вперед и вонзил нож, который всегда носил с собой, в горло.
Когда другой преследователь наткнулся на труп, Эдем уже успел вернуться назад, в старую гробницу. Он услышал испуганный крик, за которым последовало четыре выстрела. Тот либо в панике палил, не разбирая куда, либо подавал сигналы своим приятелям. Эдем услышал, что они сбежались туда, где лежал убитый, видел, как в темноте мелькнули факелы.
— Он, зараза, кончил его. Смотри перерезал горло.
— Спокойно…
— Ударил его, когда я был совсем рядом.
— Подожди. Нам нужно…
— Будь ты проклят! Говорили, что у него желание смерти. Он же гнусное привидение!
— Не вали напрасно дерьма. — Это был Козлоликий.
— Он, как ночь, невидим. Прямо, гад, под моим носом.
Эдем усмехнулся, выходя из гробницы, и дал в их направлении очередь из ручного пулемета. Это была короткая очередь, но достаточная для того, чтобы заставить их попрятаться в зарослях. Когда он кончил стрелять, наступила полная тишина. Никаких голосов, никаких звуков.
И вдруг вдали завыли полицейские сирены, которые по мере приближения звучали все громче и громче. Эдем побежал к выходу из Старого Номер Один, слыша за спиной возобновившиеся крики своих преследователей. Вскоре он вышел к воротам на Бейзин-стрит.
— Опять через вас город шумит? — шутливо приветствовал его Фрэнки.
Таксист сидел в своем кресле на колесиках прямо на тротуаре, на коленях у него лежал старый ручной пулемет «Райзинг М 50» 1950-х годов. Эдем прошел мимо него, сложил в сумку свое оружие и затолкал ее в багажник.
— Поехали, — сказал он.
Две минуты спустя на кладбище появилась первая полицейская машина безо всяких обозначений, но с красными мигающими огнями на крыше.
К этому времени Фрэнки, с поразительной легкостью забравшийся вместе со своим креслом обратно в машину, уже поворачивал к Кэнел-стрит, имея своей целью отель «Хилтон».
Джорджтаун
Вашингтон
— Лучше бы все было хорошо в такую рань.
— Русские знают, кто такие «Призраки Луцы», — сказал ЗДА в телефонную трубку. Он только что получил сообщение от Новака. Оставаясь дома, он пытался скоординировать операции в Новом Орлеане, в то время как его помощник, Картер, был послан туда на принадлежавшем управлению реактивном самолете, чтобы принять дела у Такера.
— И кто же они? — спросил исполнительный директор, выбираясь из постели.
— Это информация, которую нельзя передавать по телефону. Для передачи ее необходима санкция высшего начальства.
Исполнительный директор знал, что при этом подразумевается президент. Ну и ну. Меньше всего он хотел бы, чтобы это дело прошумело в Белом доме и на Капитолийском холме. Одно за другим, одно за другим.
— Почему же?
— Потому что их собственное начальство поставлено в известность. По словам Новака, это носит сенсационный характер.
— А он сам знает?
— Говорит, что нет. Только то, что сообщил ему связной.
— О’кей. Я получу санкцию.
— Они хотят быстрейших действий.
— Не буду же я будить през… кого бы то ни было… в такое время! Я позвоню часов в семь.
— Там будет четыре после полудня.
— Я же сказал вам. Сделаю первым делом.
— Был еще звонок от Такера… — ЗДА самое главное приберег напоследок.
— Такера?
— Нашего представителя в Новом Орлеане.
— Ну и…
— Триммлеров убили.
— Проклятье! Вы… Я не верю… Когда же?
— Примерно два часа тому назад.
— Почему же мне не позвонили?
— Я звонил, сэр. Никто не ответил.
Исполнительный директор, недавно женившийся на двадцатишестилетней дочери одной известной светской дамы Вашингтона, вспомнил, что он отключил телефон, когда принялся демонстрировать молодечество в ночной игре с женой на кровати. Он забыл включить его опять и вспомнил об этом, когда минут за пятнадцать до разговора отправился освежиться в ванную.
— Что-то случилось с телефоном, надо полагать. Как это произошло?
— Убили его и жену. Ножом. Затем отрезали руки у Триммлера.
— Что?
— Именно так. И положили их сложенными в форме свастики.
— О Боже! — последовала многозначительная эмоция.
— Может быть, вам следует получить совет высшего начальства, сэр?
— О’кей. А вы дома?
— Да, сэр. Я руковожу отсюда.
— Знает ли ЗДР последние новости?
— Нет. Я хотел сначала переговорить с вами.
— О’кей. Сообщите ему. Позвоните прямо из дому. И не занимайте телефон слишком долго. Мне придется снова звонить вам. Нам нужна стенографистка. Я хочу, чтобы полный доклад был передан отсюда по факсу.
Исполнительный директор собирался позвонить руководителю ЦРУ, самому директору. Если кто-нибудь пожелал бы тревожить президента Соединенных Штатов в три часа утра, он, черт возьми, не стал бы подставлять при этом свой зад.
Телефон замолк. ЗДА положил трубку. Он уже вызвал стенографистку. Она находилась за соседней дверью, в его жилой комнате. Но, прежде чем он смог подняться от стола, телефон зазвонил снова. Он схватил трубку.
— Да, — выдохнул он.
— Такер, сэр.
— Что случилось, Такер?
— Новые затруднения.
— Кажется, все уже достаточно плохо.
— Англичанин покинул отель, как только обнаружил Триммлера. Водитель отвез его во Французский квартал. Только что они вернулись. Мне позвонил руководитель сыскной полиции. Говорит, что в этом квартале произошла стрельба. Ручные пулеметы и гранаты. Говорит, что в ней участвовал один из наших. Хотел бы напомнить вам, что мы разрешили англичанину носить оружие. У него был и ручной пулемет.
— Почему вы считаете, что это был он?
— Об этом мне только что рассказал наш водитель. Кажется, он отправился за парнем, убившим Триммлера.
— Откуда вы это знаете?
— Это опять же говорит водитель. Что-то связанное с кровью маленькой девственницы и мочой, сэр.
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
Эдем все еще спал, когда специальный уполномоченный ЗДА Картер в пять тридцать утра прилетел в Новый Орлеан. Он привез С собой двух помощников, Уиндраша и Фейвора. Как и Картер, они были посыльными, иначе говоря, помощниками при посыльном помощнике.
Мариус, другой водитель из ЦРУ, встретил их у специального реактивного самолета и привез на такси в «Хилтон».
Прежде всего они встретились с Такером. У него были заспанные глаза, но он испытывал облегчение от передачи ответственности Картеру. Такер представил им полный отчет о своей деятельности, включая и разговор с ЗДА. Встреча состоялась непосредственно перед тем, как Эдем лег спать.
— Сопливый негодяй, — заметил Картер. Его коллеги согласно кивнули.
— Но он прав. Мы не можем допустить, чтобы полицейские забрали его в город. Есть ли у вас представление, почему он пришел в такое неистовство?
— Нет. Полагаю, что вам нужно переговорить с Фрэнки Мистлето.
— Что это за имя? — презрительно усмехнулся Фейвор. Уиндраш кивнул, считая, что выразил согласие с ведением дела.
— А как обстоят дела с этой женщиной?
— С ней все в порядке. Она наблюдала за Триммлером, как все мы, — ответил Такер.
Потребовался почти час, чтобы он ответил на вопросы, поскольку Картер, в соответствии с полученным указанием, трижды возвращался к событиям последних нескольких дней. Спрашивал он и о поездке Фрэнки с Эдемом на кладбище, и о последовавшей за этим перебранкой с руководителем сыскной полиции.
— А знает ли Нихолсон о том, что таксист рассказал вам о его поездке туда? — спросил Картер.
— Не знает. Я получил эти сведения от Фрэнки после того, как Нихолсон отправился спать.
— А полиция знает?
— Нет. Только находящиеся в этой комнате.
— О’кей. Оставим это как есть. — Затем он послал Такера вниз за Фрэнки.
Поджидая их, Картер позвонил руководителю сыскной полиции в полицейское управление Нового Орлеана. Разговор их был коротким; Картер знал, что с ними уже связывались из Вашингтона и соответственно предостерегли. Самая крупная схватка была с ФБР, которое хотело сунуть в это дело свой нос. Но все было согласовано, и операции на месте были предоставлены ЦРУ. Все следовало решать без промедлений. Полиция Нового Орлеана не станет этого тянуть, поскольку ей нужно расследовать свои собственные дела об убийствах.
Руководитель сыскной полиции, которому уже приказали передать всю ответственность Картеру, был, естественно, раздражен, но Картер успокоил его, заявив, что нуждается во всякой помощи и хотел бы работать совместно с ним.
К тому времени, как в комнату вкатился Фрэнки, Картер успел нейтрализовать полицейского и договорился встретиться с ним в десять утра.
Никто не предупредил Картера, что Фрэнки — инвалид, и его удивление было нескрываемым.
— У нас равные возможности во всем, — подколол его таксист. — Вы видите перед собой кажущегося инвалида.
Картер был смущен и сердит, что ему ничего не сказали.
— Итак, вы отвезли Нихолсона во Французский квартал? — начал он после того, как бросил укоризненный взгляд на Такера. — Расскажите же мне все об этом, пожалуйста.
Когда Фрэнки кончил, наступило продолжительное молчание.
— И он взял с собой оружие, когда пошел на кладбище? — нарушил наконец тишину Картер.
— Да.
— А где же он получил гранаты? Я не давал на это разрешения.
— Он взял у меня.
— А вы какого черта делаете с гранатами?
— Это же трудный город. Когда вы привязаны к креслу на колесиках, то нужно быть готовым к разным случайностям.
— Но вы же понимаете, что не должны были давать ему ручные гранаты?
— Он увидел их и захотел прихватить, — соврал Фрэнки. — В конце концов, подразумевалось ведь, что мы по одну сторону.
— А эта женщина знала, что происходит?
— Нет. Насколько я знаю, нет.
— Но она ходила на обряд вуду.
— Я думаю, что это просто определялось наличием свободного вечера.
— Итак, почему он думал, что ему нужен именно этот парень, Фруктовый Сок?
— Я уже говорил. Я не знаю. Он просто забрался в машину, показал мне эту бутылку и сказал, что это визитная карточка Фруктового Сока. Наверное, он говорил о Триммлере. Ничто другое не могло бы его так взбесить. Ведь он профессионал. А смерть Триммлера как бы обесценила его работу.
— Плохо и безумно, — прошипел помощник Картера Фейвор.
— Мне он не показался безумным. Он отчаянный, но он же отправился за убийцей Триммлера. И он его настиг.
— Мы не можем утверждать это с уверенностью, — оборвал его Картер. — И если даже он прав, ему следовало подождать приказа. Он же находился в нашем подчинении, а не работал в качестве вольного ландскнехта.
Картер чувствовал во всем этом определенную для себя опасность. Никто не предупреждал его о действиях англичанина, но никто в тот момент ничего толком о них и не знал. История обретала дипломатические нюансы, которые выходили за сферу его полномочий. Ему предстояло успокоить судно, не потопив при этом негодяя.
— Если он не руководствовался другими мотивами…
— Сэр? — спросил Такер, не понимая, куда клонит Картер.
— Мы исходим из того, что Нихолсон действовал в наших интересах. Наступило время посмотреть, не было ли у него иных мотивов.
— Зачем же ему было нужно…
— Вот это вы мне и скажите. Вы ведь работали с ним.
— Я даже подумать не могу о чем-то… ни о чем, что могло бы вызвать у меня подозрения. Он… серьезно относился к своим обязанностям. Никогда не допускал положения, при котором Триммлер оказался бы в опасности. Черт возьми, он даже вывозил его в город на вечер. Если бы Нихолсон охотился за ним, он мог бы что-нибудь сделать именно тогда.
— Не все столь очевидно, как кажется. Это первейший закон расследования. Так он все еще в своей комнате?
— Насколько я… Да, сэр.
— Уиндраш, я хочу, чтобы вы находились там, наверху. Пусть он никуда не уходит, пока я не скажу. — Когда Уиндраш вышел, Картер повернулся к Такеру: — Я хочу повидать его чуть позже, но не следует, чтобы он знал о нашем разговоре.
Они не смогли повидать Эдема, так как события перемешали все их планы.
Мариус, приятель Фрэнки, услышал, что другой таксист получил заказ на поездку в аэропорт. Пассажиром был какой-то русский или немец, который хотел сесть на первый же самолет, направлявшийся не то в Германию, не то в Нью-Йорк, где можно сделать пересадку. Таксист обсуждал это со своими коллегами, когда все ждали утренних заказов.
— Напуганное дерьмо! — говорил таксист. — Просто хотел драпануть из Нового Орлеана. Накажи меня дьявол, ему приснилось что-то страшненькое ночью…
Другие таксисты, включая и Мариуса, рассмеялись и стали напоминать друг другу о страшных ночах и перепуганных туристах, которые уезжали и никогда больше не вспоминали о Новом Орлеане.
Пятнадцать минут спустя Мариус сообщил об этом разговоре Такеру, который нашел Картера в закусочной. Когда они справились в регистратуре, то обнаружилось, что за два часа до этого из отеля выбыл Альберт Гуденах. К тому времени, когда они связались с аэропортом и постарались выяснить, куда направился Гуденах, ученый уже улетел в Нью-Йорк, где намеревался пересесть на аэробус, вылетавший прямо во Франкфурт.
К 9.30 Эдем побрился, принял душ, надел свежую рубашку и направился позавтракать. Картер остановил его и сказал, что желает немедленно с ним поговорить.
— Прекрасно. Давайте поговорим за завтраком, — холодно ответил Эдем.
— Нет, к черту! Мы не можем обсуждать такие вопросы на публике.
— Но я умираю от голода. Поэтому либо присоединяйтесь ко мне, либо устройте так, чтобы мы могли повидаться позднее.
— Думаю, что нам нужно переговорить сейчас же.
— Это мне подходит, — улыбнувшись, сказал Эдем и пошел дальше.
— Послушайте, я же хотел сказать, что… — вскипел Картер, но уже было слишком поздно, и ему не оставалось ничего другого, как проследовать в дежурный ресторан, где они уселись за угловым столиком. Картер кивнул на вопрос Эдема, хочет ли он кофе, откинулся назад и стал ждать, когда англичанин оторвется наконец от меню. Далее последовал заказ: яичница из двух яиц, две порции бэкона, три сосиски, овсяная каша, суфле из черники и дарджилийский чай с молоком.
— Ну и любите вы пожрать! — прокомментировал это Картер, не в силах скрыть своего раздражения.
Эдем не обратил на это никакого внимания.
— Чем могу быть вам полезен, мистер Картер?
— Вы же напрашиваетесь на беду. — Знаете ли вы это?
— С холестерином у меня все в порядке. Мне всегда нравилась жирная пи…
— Не хитрите со мной.
— Зачем мне это? — усмехнулся Эдем. Человека ЦРУ легко было подколоть.
— Почему вы нам не сообщили, что обстреляли половину Нового Орлеана? — Картер уничтожающе посмотрел на Эдема, но это не вызвало у англичанина никакой реакции.
— Мы знаем, что там происходило.
— Где?
— На этом поганом кладбище. Мы знаем, что там случилось.
— Тогда расскажите мне. — Эдем решил притвориться несведущим. Он не верил, что Билли могла рассказать что-нибудь. Сведения поступили извне, возможно, из полиции. Или от Фрэнки.
— Подразумевалось, что вы работаете с нами.
— Нет. Я работаю на свое собственное правительство. Временно использовался вами. Меня прислали сюда для защиты Триммлера.
— Не совсем успешной, не так ли? — съехидничал Картер.
— Ваш человек, ваше управление были на дежурстве, когда они убили Триммлера. Вам не следует об этом забывать.
— Трахнуть бы вас.
— Найдите такую прекрасную возможность.
— Что?
— Ничего. Я делал то, что меня просили. Ваши люди прошляпили.
Картер изменил тактику. Он великодушно улыбнулся и протянул руки ладонями вверх, как символ примирения.
— Мы знаем, что вы участвовали в стрельбе. Черт с вами, я был бы рад, если бы копы забрали вас. Но объясните одну вещь. Вы полагаете, что те парни на кладбище замешаны в убийстве Триммлера. Но это значит, что они могли находиться под контролем иностранной службы. Мы должны это расследовать.
— Что заставляет вас думать, будто они замешаны в смерти Триммлера?
— Это не мы. Это вы так думаете. И только это нас сейчас интересует.
— Тогда я представлю полный отчет, когда вернусь в Лондон.
— Желательно, чтобы это было сделано немного побыстрее. — Он наклонился над столом. — Я знаю о бутылке.
— Бутылка? — Эдем уже не сомневался, что это Фрэнки рассказал ЦРУ.
— Да. Бутылка. С кровью и мочой.
— С кровью маленькой девственницы и мочой?
— Извольте, с кровью маленькой девственницы и мочой.
Картер был доволен, что заставил его приоткрыться.
— Не знаю, о чем вы говорите. — Он усмехнулся, заметив выражение гнева на лице Картера. — Ну, не расстраивайтесь. Вы же знаете, как это плохо для артериального давления.
Прежде чем Картер смог ответить, подошел официант и поставил на стол завтрак Эдема.
— Выглядит неплохо, — сказал Эдем, настраиваясь на еду.
— Вы напрашиваетесь на беду. Мне следовало бы передать вас копам. Пусть бы они поговорили с вами по-своему.
— Вы не можете этого сделать. Вам не разрешат.
— Тогда расскажите мне, что произошло. Какого черта отправились туда? Что вам известно такого, чего не знаем мы?
— Все это будет в моем отчете. Как только я вернусь.
— Мы переговорим с Лондоном.
— Прекрасно. Если они мне скажут, я представлю полный отчет вам.
Картер резко поднялся, чуть не свалив стул. Он подхватил его и придвинул к столу.
— Не уезжайте, пока я не вернусь.
— А знаете, что мне совершенно непонятно?
— Что?
— Почему при всех ваших технологиях и экспертных знаниях вы, американцы, не можете приготовить настоящий бэкон. — Он поднял на конце вилки тонкий ломтик. — Слишком жесткий. Ну куда, к черту, такая жесткость! — Картер метнулся к выходу, не в состоянии более сдерживать свои эмоции. — Эдем усмехнулся. — Да не вскипайте вы, пожалуйста, только потому, что мне не нравится ваш бэкон.
Овальный кабинет
Белый дом
Вашингтон, округ Колумбия
На этот раз ЗДА хранил молчание.
Он прибыл с директором и исполнительным директором ЦРУ, которые докладывали президенту о таких делах. Сам он присутствовал здесь на случай потребности в дополнительной информации. Он был побочной, незначительной деталью в этом механизме исторических решений.
Когда исполнительный директор закончил свой доклад, президент откинулся в большом кожаном кресле своего кабинета и развернулся, чтобы посмотреть в окно.
— События развиваются с адской скоростью, — сказал руководитель штаба президента Чарлз Мейги. — Вы уверены, что ничего не случилось с тех пор, как мы начали это совещание?
— Моим сотрудникам приказано информировать меня незамедлительно о любом значительном событии, — ответил директор.
— Это дело может протекать миллионом мельчайших ручейков. В нем может быть замешан любой, пытающийся нанести нам ущерб. В том числе и русские.
— Мы понимаем это.
— И вы все еще не продвинулись с компьютером?
— Пока нет. Но мы сужаем сферу поиска в нужном направлении.
Мейги вспылил:
— Не окажетесь ли вы вообще без необходимого стране фундамента данных, если будете сужаться с такой скоростью?
— Горячность не может решить проблему, — сказал президент, разворачивая кресло так, чтобы видеть всех. — Могут ли это быть русские? — спросил он директора.
— Я так не думаю, мистер президент.
— Почему же нет?
— Потому что не вижу в этом их интереса. У них слишком много сегодняшних проблем, чтобы возвращаться к своим старым трюкам. При любом раскладе у них нет повода выбивать агентов, которые просто стары, чтобы представлять для них угрозу.
— А китайцы?
— То же самое. Никакого выигрыша, — ответил директор.
— А когда прояснится дело с «Призраками Луцы»? — спросил президент.
— Сегодня, во второй половине дня, в моем офисе состоится совещание, на котором наш русский связной проинформирует нас, что они знают.
— О’кей. Держите меня в курсе дела. Триммлер… Я когда-нибудь с ним встречался? — спросил президент у Мейги.
— Да, мистер президент. Я думаю, что он был вам представлен. Он участвовал в некоторых наших делах по научному обмену. Всего раза три. — Мейги оперативно поставлял президенту всевозможные сведения и потому был нужным человеком.
— И у него оказалось нацистское прошлое?
— Да, сэр. Хотя мы не знаем всех деталей. Они находятся в компьютере, а свидетельские показания о прошлом получить весьма трудно. Мы же скрывали очень многое. Военный министр того времени, Роберт Паттерсон, и генерал Джон Хилдринг просто препятствовали идентификации личности нацистов. Хилдринг говорил, что следует похоронить мертвую нацистскую лошадь.
— Но закопать ее достаточно глубоко не позаботились, — сухо прокомментировал президент. Затем он обратился к директору: — Ведь этот компьютер имеет большое значение. Он может дать нам ответы, в которых мы нуждаемся.
— Мы стараемся сделать все, мистер президент, — ответил директор.
— Я это ценю. Но нам нужны позитивные сдвиги. Не будем забывать, что и англичане включены в это дело. И мы не хотим выглядеть плохо перед русскими. Там еще много напряженности. Мы являемся свидетелями провала некоторых направлений их деятельности, неожиданных и частых изменений их политического курса. Если мы закрутились в этом деле, это станет известно англичанам и остальным европейцам. Не забывайте, что мне предстоит поездка в Европу. Я не хочу прибыть туда с пустым чемоданом в руках.
— Если уж говорить об англичанах, то как много знает их парень, включенный в нашу команду? — спросил Мейги.
— Не очень много. Он знает, что прибыл для охраны Триммлера. Сейчас он хочет вернуться домой, — сказал исполнительный директор.
Перестреляв половину Нового Орлеана! Они, должно быть, с ума сошли, предложив нам подобного типа.
— Как я уже говорил, он думал, что преследует убийцу Триммлера, — вмешался директор.
— Вы хотите сказать, что так мы предполагаем. Из вашего отчета явствует, что сам он ничего определенного не сказал.
— Пока нет. Мы связались с Лондоном. Они дадут ему приказ отчитаться прямо перед нами. Но даже при этом, мобилизуя все наличные свидетельства, мы думаем…
— Окольные свидетельства. Сами-то вы ни черта не видели. Он просто мог хорошенько проводить свободный вечер. Наркотики и тому подобное. Непонятно, зачем ему понадобилось посещать этот самый обряд вуду. Может быть, отсюда все и пошло вкривь и вкось. А он не хочет отчитываться, чтобы не быть пойманным. Вся эта история с вуду просто напоминает охоту на диких гусей.
— И это возможно? — спросил президент.
— Да, сэр. Все возможно, — ответил директор.
— Это дело чертовски запутано, он мог быть даже частью заговора. Есть ли уверенность, что не он убил Триммлера? В конце концов, он же первый нашел тело. — Мейги стал нажимать сильнее.
— Маловероятно. — Директор стал покрываться потом.
— Такер говорит, что его позвали, когда он покинул Триммлера.
— Да, его вызвал Нихолсон. Но трудно поверить, что он от своего имени просил Такера спуститься.
— Почему же? Использование такого имени было бы одним из способов получить гарантию, что Такер действительно спустится в вестибюль. Ваши люди опросили обслуживающий персонал отеля, кто позвал Такера вниз?
— Был использован внутренний телефон для того, чтобы передать эту просьбу в регистратуру.
— О’кей. Но не исключайте ничего. Эта штука так запутана, что кто угодно мог участвовать в игре. Это же очевидно. Пробелы настолько велики, что Саддам Хусейн мог бы провести через них целую танковую дивизию. У нас совершенно нет представления, кто стоит за всем этим. Так начиналось и в Кувейте, когда туда вступили иракцы. И все потому, что у ваших людей не было даже представления, что беда вот-вот разразится.
— Это чепуха. — Директор стал обороняться. Они всегда вспоминали провалы, и никогда — успехи. Тут же он пожалел, что сорвался на глазах у президента.
— Но так же случилось, разве нет? — опять стал нажимать Мейги.
— Все тогда недоглядели. И чего можно было ожидать при сокращениях, которые нам пришлось произвести?
— Всегда возможно вмешательство израильтян. Может быть, они обнаружили прошлое Триммлера. Это могла быть просто месть. Но ведь возможна и сеть шпионажа, подобная делу Фукса. Вот была бы для нас проблема! Разве ваши люди не понимают, чем все это чревато?
— Хорошо, — подвел итог президент. — Не будем набрасываться друг на друга. Но Чарли прав. Может быть, мы следовали по слишком узкому руслу. Расширьте его. Присмотрите за вещами, которые не бросаются в глаза. Введите в дело большие ресурсы. Выясните, что происходит. Я не хочу, чтобы политическая бомба взорвалась у меня в штанах.
Руководство ЦРУ вышло в коридор.
— Позаботьтесь о том, чтобы это было сделано, — сказал директор, обращаясь к исполнительному директору. — Установите, наконец, что происходит, или на очереди окажется ваш зад.
— Слышали вы его? — обратился к ЗДА исполнительный директор, когда они сели в служебную машину. — Если я уйду, уйдут также и вас. Выясните же, почему англичанин бросился сломя голову на кладбище! Мне нет дела до того, как вы узнаете это, важен результат.
— А как насчет дипломатических последствий?
— Как быть с ними? Да не важно, если этого ублюдка даже укокошат. Важно прояснить это дело до конца.
Франкфуртское отделение «Дейли ньюс»
Франкфурт
— Это какая-то дьявольская история времен войны. — Главный бросил на стол записки, которые были переданы ему для прочтения. Его грузный корпус размяк, когда он откинулся во вращающемся кресле и самым пристальным образом уставился на редактора новостей. — Хотя правда ли это? Нас и раньше околпачивали.
— Но это никогда не мешало нам основательно прослеживать нить, — отвечал редактор новостей, совершенно не смутившийся вниманием своего начальника.
— Я хорошо знал Гроба Митцера. Бывал гостем в его доме здесь, в загородном поместье тоже. — Главный не упомянул, что Митцер был также большим другом владельца газеты, что они часто проводили уик-энды в горах, занимаясь охотой на кабанов и лыжным спортом. — Это был великий немец. — Он по-казал на кипу бумаг, лежавшую перед ним. — Писулька не соответствует действительности.
— Тогда мы докажем его невиновность.
— Это не требует доказательств. Они не нужны тем, кто этого человека знал.
— Но если не возьмем их мы, это сделает какая-нибудь другая газета. Мы же им не запретим печатать этот материал.
— Никто и не пытается запрещать! — гаркнул Главный, понимая, что преступает грань непредвзятости. — Я просто хотел спасти репутацию одного из величайших людей современной Германии.
Редактор новостей подхватил заметки.
— Это требует ответа. Даже если это ложь, нужно на нее ответить.
— Хорошо, хорошо. Послушайте, я не, собираюсь скрывать правду. Я никогда не допущу такого. Но не относитесь к этому серьезно. Я полагаю… что это ложь. Я не хотел бы обычного газетного трюка с угрозами, инсинуациями, интригами. Давайте исходить из того, что обвиняемый невиновен, и убедим всех в этом, прежде чем печатать что-нибудь.
— О’кей. Но здесь же масса информации. Правда это или нет — дело другое. Членский билет нацистской партии… массовые убийства рабочих, завезенных в Нордхаузен и Пеенемюнде… личная ответственность за транспортные средства, на которых перевозили рабочих на эти ракетные предприятия. Они были настолько истощены, что сотнями умирали еще в дороге. Особое обвинение заключается в том, что он сам убивал совсем ослабевших рабочих, чтобы сэкономить их скудный паек. Знание нацистских успехов в области ракетостроения он использовал после войны для продвижения своих собственных интересов, скрывая эту информацию и от правительства, и от промышленных кругов. Материалы такого рода особенно интересны для израильтян. Если хотя бы доля этого — правда, то речь идет о крупных военных преступлениях.
— Нельзя преследовать мертвеца. Можно разрушить его репутацию. Странно, почему это не выплыло раньше, когда он был жив? Кому понадобилось пересылать нам эту информацию?
— Бог его знает. Придерживать эти материалы в течение многих лет. На всякий случай. Это немыслимо!
— Если это правда. Если это правда… Помните ли вы, как английская «Санди таймс» опубликовала «Дневники Гитлера»? Это оказалось большим жульничеством.
— Мы получаем немало информации о группах национал-социалистов.
— Нацистов?
— Это уже самое плохое. Просто национал-социалистов.
— Сумасбродные политиканы!
— Но это не только болтовня. Существуют предположения, что они причастны к убийствам в синагоге… взрыву бомбы в гостинице Неу-Изенбурга.
— Национал-социалисты скорее заинтересованы в создании партии, вызывающей уважение в народе, нежели в бомбах и пожарах. Мне в это не верится.
— Но это возможно, — настаивал редактор новостей. — Держите людей под гнетом свыше сорока лет, и у вас появится человеческий материал для фашизма.
— Возможно, но маловероятно. Согласен, что у нас неразбериха, а благодаря ей и Гитлер в свое время пришел к власти. Но он поправил экономику и объединил страну. И что бы ни говорили, партию, которая сегодня могла бы сделать это для Востока и Запада страны, партию с хорошим лидером, следовало бы принимать всерьез. Гитлер провалился из-за своего параноидального отношения к евреям и жажде новых территорий. Новый лидер мог бы учесть это. Евреи теперь не проблема, я хочу сказать, что их больше нет в Германии. А что касается вторжения в другие страны, то этим никого нельзя увлечь. Это в наше время актуально, может быть, только для некоторых воинствующих арабов. Но не для нас. Русские и американцы не допустили бы, чтобы это случилось. Если и есть такое движение, давайте выясним это. Но не будем осуждать его заочно, оно может быть тем, что хочет страна. — Главный говорил совершенно в тоне владельца газеты. — Хотелось бы все же знать, кто прислал нам это досье на Гроба Митцера.
— А если там правда?
Главный вздохнул, затем, кивнул, задвигался его тройной подбородок.
— Давайте. Если там правда…
«Ривер-Уолк Хилтон»
Новый Орлеан
Эдем оставался в отеле, потому что ему некуда было больше идти.
Заказывать билет на самолет тоже не имело смысла… Он уже звонил капитану Кою в Лондон — радости мало.
— Оставайтесь на месте, пока я не приеду к вам, — только это и сказал Кой, выслушав длинный рассказ Эдема, который его изрядно напугал. Эдем и не ожидал другого. В конце концов, Кой — всего лишь связной офицер.
Билли позвонила ему по внутреннему телефону и спросила, не хочет ли он поесть. Они встретились внизу, в ресторане.
— Я слышала, что вы переговорили с Картером, — сказала она, когда официант принял у них заказ.
— Быстро же путешествуют новости в Новом Орлеане!
— Об этом мне сказал Такер. Он озабочен.
— Не обо мне ли?
— Как вы понимаете, своим собственным положением.
— Даже канцелярская крыса…
— Не будьте слишком жестоки, — прервала его Билли. — Он знает то, чему его обучали.
— Что еще он говорил вам?
— Что они вам не верят, что вы нечто скрываете.
— Проницательно, не правда ли?
— Почему вы не рассказали им то, что говорили мне?
Эдем пожал плечами и отпил из стакана воды со льдом.
— Почему вы не сделали этого?
— Не в моем характере.
— Что это значит?
— Я не люблю раскрываться, пока мне это не нужно. Но почему вы не сообщили им то, о чем я вам рассказал?
— Но ведь вы доверились мне не для того, чтобы я этой доверительностью пользовалась.
— Спасибо. А как у вас дела? Вы связались с домом?
— Думаю, что вы могли догадаться. — Билли подробно рассказала, как она позвонила домой и автоответчик проинформировал ее, что Гейри переехал к своей новой приятельнице, которая, насколько она знает, на пятнадцать лет ее моложе.
— У него не хватило мужества рассказать мне это лично. Прибегнул к техническому средству.
И тогда она даже порадовалась, что Питер не звонил; ей было бы крайне неприятно, узнай он, что Билли не может удерживать своих дружков.
— Извините, что спросил об этом, — сказал Эдем, когда она закончила свой рассказ.
— Не стоит. Я завидую вам.
— Не могу взять в толк почему?
— Потому что вы занимаетесь своим делом, по своим собственным мотивам. Я же всегда стараюсь, чтобы все и каждый в отдельности были счастливы. А в конечном счете всегда именно мне достается зуботычина.
— Перестаньте жалеть себя.
— Я этим не занимаюсь.
— Именно этим.
— Ну, самую малость. Вы должны понять, это прерогатива женщины. Но хватит об этом. Все они подонки, каждый из мужчин, которых я знала. Это, конечно, говорит и обо мне, приходится признать.
— Не повезло. Бывает.
— А вы когда-нибудь влюблялись, Эдем?
— Никогда не испытывал к этому склонности. Наверное, слишком был занят самим собой.
Билли посмотрела на него внимательно.
— Они пока не хотят отпускать вас обратно в Англию.
— Знаю.
— Кто же еще был замешан в этом деле?
— Никакого представления. Я даже не знаю, почему они его убили. Знаю кто, но не знаю почему.
— А вы уверены, что это сделал Фруктовый Сок?
— Разумеется. И я знаю, что у него не было других мотивов, кроме получения денег. Это самое легкое. Убить за определенную цену. Особенно в таком городе. Наверняка больше никто ничего не знает. За исключением, может быть, одного человека.
— Кто же он?
— Гуденах. Думаю, что он знает…
— Но он же уехал.
— Что вы хотите сказать?
— Этим утром. Сел на самолет, вылетающий отсюда.
— Кто вам сказал?
— Такер.
— Проклятье! — Эдем ударил кулаком по столу. — Куда он смотался?
— В Германию. Так сказал Такер.
— Похоже, что они все провалились.
— В чем дело, Эдем, объясните!
— Дело в Гуденахе. Ответы знает он. А не Фруктовый Сок и вся его шайка.
— Откуда вы знаете?
— Чувствую это. Но я хочу понять, что происходит. Меня послали для того, чтобы защитить Триммлера. А преследование Фруктового Сока — это как бы мой личный гнев по поводу того, что меня запачкали. Я не хотел его убивать, я хотел выяснить, что произошло. Смерть этого мага была простой случайностью. Я сам мог умереть. Могло случиться и так и сяк. Но теперь я влип в дерьмо, о котором ничего не знаю. За исключением того, что оно опасно и что я оказался в самой середине. Я не спрашивал об этом раньше потому, что не хотел подвергать вас риску. Но теперь мне нужно знать, почему Триммлеру придавалось такое большое значение и что же в действительности стоит за всем этим?
Официант принес их поздний завтрак, и они ждали, пока он закончит свои хлопоты.
— Итак, вы мне можете объяснить? — спросил он, когда официант ушел.
— Я хочу сказать, это не должно…
— Ладно, Билли. Не надо лишних слов. Мы ведь друзья.
Она вздохнула, подхватила пальцами кусочек запеченной по-французски картошки, подула на него и медленно прожевала. А потом рассказала все. Рассказала о компьютере, о вирусном расстройстве, о смерти агентов, о покушении на жизнь Триммлера в Каннах, о том, что имели место контакты с русскими, хотя она совершенно не знала их смысла.
— Лучше поешьте, — сказал он, когда она закончила. — Ваша еда совершенно остыла.
Он сидел молча, пока она ела.
— Запутались? — спросила она.
— Совершенно.
— Что теперь?
— Посмотрим.
— Мне не хотелось бы, чтобы вы говорили об этом со своими людьми.
— Это их совершенно не касается. Мне велели быть здесь и охранять Триммлера. Это все, о чем мне нужно отчитаться перед ними.
В тот же день по телефону поступило распоряжение Коя, чтобы Эдем подготовил для американцев полный отчет.
— И оставайтесь там, пока они вам не скажут возвращаться домой, — добавил он. — Между прочим, мы разочарованы вашими действиями. Вас послали для страховки, а не для расследований. Нам трудно поддержать такие действия. Если только не было исключительных обстоятельств, которые вынудили вас либо устанавливать правду, либо защищать самого себя.
Эдем понял, что он предоставлен самому себе; так всегда безликие канцелярские чиновники устранялись от всякой ответственности, предлагали ему самому выбираться из неприятных ситуаций.
Ему стало как-то легко, вернулось настроение молодого озорства: пусть Картер, если он ему нужен, побегает за ним. Эдем направился в магазин одежды на Кэнел-стрит. В регистратуре он оставил записку для Билли с указанием своего маршрута.
Магазины выглядели не так уж внушительно, как он надеялся. В большинстве крупных американских городов торговцы предлагают более обширный ассортимент товаров, чем в Европе, и они всегда дешевле. Новый Орлеан не отвечал этим стандартам.
Фрэнки и Билли, объезжавшие Кэнел-стрит в поисках Эдема, увидели его выходящим из «Куотер мэн», одного из небольших магазинов на этой улице.
— Они хотят, чтобы вы вернулись! — крикнула Билли из «кадиллака».
— Кто «они»?
— Картер. Он просто в ярости. Говорит, что Лондон велел вам отчитаться перед ним. Совершенно вышел из себя.
— Ладно, только не Картеру. Вы знаете, это отвратительное место для покупок. Никакого выбора. Я ожидал лучшего.
— Ничего не подошло?
— Абсолютно.
Эдем уселся рядом с ней.
— У меня не было случая рассказать вам, — сказал Фрэнки, продолжив путь, — что они дотошно расспрашивали меня о Фруктовом Соке и о Старом Номер Один.
— Я так и подумал.
— Я просто сказал, что вы поехали туда…
— Полностью вооруженным.
— Но я не говорил, что вы делали там что-нибудь.
— И вы же не видели этого, что особенно важно.
— Но они и сами все обнаружат. Даже в тех кругах полиция имеет своих информаторов.
— А не был ли вон тот на церемонии вуду? — прервала его Билли, указывая на трех человек, которые шли в северном направлении по Кэнел-стрит.
В середине этой тройки, весело разговаривавшей, выделялся Козлоликий.
— Стоп. Подъезжайте! — прокричал Эдем. Его стремительная реакция опережала осторожность.
Фрэнки рванул к обочине, пересекая первые полосы движения и вызывая негодование других водителей. Машина еще не остановилась, а Эдем уже выскочил из нее с браунингом в руке. Билли с тоской подумала, что она невольно усугубила этот нескончаемый бред.
Чертыхаясь, выбрался из своего «кадиллака» Фрэнки. Билли с трудом распахнула собственную дверцу, сердце ее отчаянно колотилось. Она едва могла перевести дыхание, а Фрэнки, справившись с костылем, уже держал на взводе «Райзинг М50».
— Эй, козлиная морда! — крикнул Эдем, догоняя тройку.
Билли увидела, как они одновременно повернулись. Двое по краям в тревоге отступили, а Козлоликий остался на месте. Он откинул голову и засмеялся.
— Чтоб ты сдох, чокнутый! — внятно произнес он.
Билли заметила, как Фрэнки изменил позицию, чтобы никто не загораживал ему тройку.
— Вы хорошо владеете словом, — сказал Эдем. — А раз так, мне хотелось бы проводить вас к некоторым людям, которые с удовольствием выслушают все, что вы могли бы рассказать.
— Никуда я не пойду. Ты меня понял, чокнутый?
Козлоликий продолжал смеяться и легким движением развел по сторонам своих спутников, как бы готовя место для схватки с Эдемом. Прохожие, чувствуя опасность, подались кто куда.
— Тебе придется забрать всех нас, — сказал Козлоликий Эдему. — Иначе один из нас заберет тебя, сраная ты морда.
Эдем, с нацеленным на Козлоликого пистолетом, старался не упускать из виду его спутников.
— Билли, держитесь в стороне, — сказал Фрэнки. Его ручной пулемет тоже был направлен на Козлоликого.
— А, это твоя поддержка? — смеялся Козлоликий. — Чертов инвалид?
Он потянулся в карман и вытащил пистолет, сработанный в 1945 году в Городе Греха, — «Особый для субботних ночей».
— Вы готовитесь к смерти, — предупредил Эдем.
С другого конца улицы послышался повелительный крик. Краем глаза Эдем увидел бежавшего полицейского, который на ходу вытаскивал пистолет из кобуры. Случайный прохожий, неожиданно вынырнувший из какого-то переулка, развернулся и бросился к закрытой двери ближайшего магазина.
Сбитый с толку этим непонятным движением, Фрэнки отвел пулеметный ствол от намеченной цели, и Козлоликий именно в этот момент поднял свой пистолет и выстрелил в ногу таксисту.
Эдем бросился к Козлоликому.
— Не стрелять! — закричал он. И прежде чем Козлоликий поднял пистолет, чтобы выстрелить еще раз, Эдем нанес ему удар в лоб рукояткой своего браунинга.
Козлоликий упал на тротуар, пистолет оказался на мостовой. Эдем рванулся к одному из его спутников, пытавшемуся скрыться. Размахивая пистолетом, по Кэнел-стрит подбегал полицейский. Фрэнки продолжал стоять, будто ничего с ним не случилось. Затем он спокойно поднял свой пулемет, и Билли услышала: тра-та-та-та! — выстрелы в голову Козлоликого. Кровь и кости разлетелись по тротуару, и она в ужасе отвернулась.
Полицейский, панически не понимавший что к чему, стал стрелять в воздух.
— Прекратите! — крикнул Фрэнки полицейскому и бросил на тротуар свой пулемет. — Мы от правительства. Прекратите огонь!
Полицейский перестал стрелять и осторожно приблизился к инвалиду.
— ЦРУ, — подтвердил Фрэнки. — Позовите на помощь. Будьте прокляты, добудьте какую-нибудь помощь!
Полицейский, все еще державший в руке пистолет, свободной рукой стал настраивать свою рацию.
Эдем, мгновением раньше поваливший Билли на тротуар, чтобы избежать случайной пули, помог ей подняться на ноги. В другой руке он все еще сжимал пистолет.
— Эта сволочь прострелила мне больную ногу, — услышали они слова Фрэнки. Он стоял, опираясь на свой костыль, и смеялся как ни в чем не бывало. — Он выстрелил в мою негодную ногу. И что бы вы думали? Не чувствую никакой боли. Никакого уважения к инвалиду!
Эдем отпустил руку Билли и повернулся к таксисту.
— Я же кричал вам не стрелять. Он был нам нужен живым.
— Я не слышал вас. Подумал, что мерзавец собирался…
— Пол-улицы слышало меня.
— Бросьте пистолет. Сейчас же! — приказал полицейский Эдему, направляя на него свой ствол. Эдем кивнул и швырнул браунинг на тротуар. — А теперь станьте ко мне спиной и заложите руки за голову.
Когда Эдем выполнил это, послышался звук приближающейся сирены.
События вновь выходили из-под его контроля. Он вздохнул.
Вот, Маркус, в каком я дерьме. Меня засасывает все глубже и глубже.
Картер приказал Эдему явиться к нему в комнату, как только тот вернулся с Кэнел-стрит.
— Разберусь в этом идиотизме и займусь непосредственно вами! — бросил он, покраснев от гнева. — Надо быть совсем безумным, чтобы среди дня, на многолюдной улице начать стрельбу. Глупая, пустая башка…
Эдем на это не прореагировал. Он не собирался соревноваться в крике с этим младшим чиновником и объяснять, что он ничего не начинал, а хотел только привести Козлоликого для допроса.
Как только Эдем остался один, он начал укладываться. Он уже принял решение относительно дальнейших действий. Неприятности носились в воздухе, ему нельзя было здесь оставаться. Он вспомнил слова Коя: «Действуйте по своему усмотрению».
— Куда вы собираетесь? — спросила Билли, когда он впустил ее.
— Вам не следует этого знать.
— Почему?
— Вы же не станете рассказывать того, что не знаете.
— Но я же не ребенок.
— Конечно.
— И я знаю, что замышляет Картер в отношении вас.
— Это шантаж.
— Это доверие.
— Тогда расскажите мне.
— Забавно. Он думает, что вы определенно причастны к этому делу. Даже говорит, что английское правительство может быть замешано.
— Он рехнулся.
— В этой безумной неразберихе можно подумать и о таком варианте. Вполне возможно, что они могут обвинить и Папу Римского. Кто-нибудь поверит даже этому. Короче говоря, он хочет прихватить вас в Вашингтон для допроса.
— Вот поэтому я и уезжаю. Надо разрешить этот вопрос, Билли. Но я не смогу этого сделать, привязанный к Вашингтону. А все нити к решению здесь оборваны. — Он улыбнулся своей неотразимой улыбкой. — Оборваны и закопаны.
— Но куда же вы едете?
— За герром Гуденахом. В место, которое называется Нордхаузен. Это может оказаться и пустым делом, но все завязано там. И никто больше не представляет себе этого.
— Позвольте мне поехать с вами? — Она сама поразилась своему вопросу. Вроде бы и рот открыла не для этих слов.
Он изумленно взглянул на нее, оторвавшись от своих сборов.
— Я действительно хотела бы этого, — продолжала она. — Мне здесь нечего делать.
— Но вы же оперативный работник ЦРУ.
— Я просто клерк. Передатчик информации. К тому же мне, как вы знаете, за сорок. Я вот-вот потеряю свою работу.
— То есть?
— Когда вернусь. Именно тогда. Послушайте, мне нечего терять, кроме банды адвокатов и плохих воспоминаний.
— Но вы же рискуете всем из-за ничего.
— Это столь же хороший мотив, как и ваш. И не просите меня расписаться в верности, если только вы не шпион. А в этом я сомневаюсь.
— Вы потеряете свою пенсию.
— Весьма забавно. Я полагаю, что теперь нам следует ехать.
— А если я скажу «нет»?
— Я постараюсь, чтобы вы не смогли выбраться отсюда.
— Мне придется пристрелить вас.
— Слишком много шума.
— Тогда я перережу вам горло. Наложу руки, вырву ваши голосовые связки и… — Эдем сделал паузу.
— Что еще?
— Если вы поедете, вам придется выполнять все мои требования. — Он говорил уже всерьез, без всяких подковырок. — Ваша жизнь может зависеть от этого.
— О’кей.
— Я же знаю, о чем говорю. Я не хотел бы беспокоиться еще и о вас, когда надо будет защищаться.
— Я это понимаю.
— Надеюсь, что да. А теперь идите и упаковывайтесь. Берите самое необходимое. Что-нибудь прикупим по пути. Будьте готовы через пять минут.
— А как же мы попадем в Германию?
— Подумаем об этом, когда выберемся из отеля. — И вдруг ему представился выход. — У вас есть паспорт?
— Да. Это предусматривается управлением. Всегда быть в готовности. Ну, вы ушлый парень! — мягко сказала она. Он вопросительно посмотрел на нее. — А что, если бы я оказалась при вас просто для присмотра? Для управления вами?
Он усмехнулся:
— Это было бы совсем интересно. Дальше некуда.
— А то, что я говорила вам о моих мотивах поездки? Они вам понятны?
— Обычно люди, подъезжая к светофору, нажимают на тормоза. Но некоторые пытаются проскочить и давят на акселератор. Вы, Билли, готовы проехать на красный свет?
Выбраться незаметно из отеля не представляло труда. Сотрудникам ЦРУ, не знающим, что такое неповиновение в своем мире серых костюмов и постепенного повышения по служебной лестнице, в голову не могло прийти, что Эдем покинет отель без разрешения, причем здесь, в Новом Орлеане.
Он знал, что так оно и есть. И это фундаментально. Они были штабными чиновниками, далекими от смертельной опасности тайных операций. Они были людьми, боровшимися за славу на верхних этажах.
И все же он принял меры предосторожности. Спустившись с восемнадцатого этажа по запасной лестнице, он вывел Билли к заднему выходу, обращенному к набережной Миссисипи. Она вполне поспевала за ним, и он вспомнил, что она хорошо натренирована упражнениями.
Они пошли вдоль северного берега, где речные баржи деловито тянули свои грузы, обмениваясь при встрече друг с другом ревущими сигналами доисторических чудовищ. Пешеходов не было, они свернули на север, мимо находившегося на набережной аквариума, вверх по Спэниш-плейс к Чупитулас-стрит.
— Эй, вы куда? — спросил Фрэнки, остановившись чуть впереди на дороге. Он засек их по возвращении в отель, после того как отвез пассажира на Сент-Чарлз-стрит. — По-видимому, вам, ребята, нужно такси.
Не выражая малейшего удивления, Эдем открыл заднюю дверцу и пропустил Билли в машину. Затем он взял ее чемодан и сумку, прошел к багажнику, открыл его и аккуратно разместил вещи. После этого он подсел к ней на заднее сиденье, положив на колени свою коричневую сумку.
— Куда едем? — спросил Фрэнки.
— В аэропорт, — ответил Эдем.
— Кто-нибудь знает, что вы уезжаете?
— Кто же это им скажет?
Фрэнки, посмотрев в зеркальце заднего вида, увидел в руке у Эдема браунинг и кривую ухмылку на его лице. Он ведь был каким-то полоумным.
— Меня не надо, — выразительно сказал он, заводя машину и погружаясь в уличное движение. — В конце концов, я же у вас в долгу. Я имею в виду, что они заставили меня рассказать о Фруктовом Соке. Я не хотел этого, мне пришлось, сами понимаете.
— Поехали в аэропорт.
— Это не составит труда. А зачем?
— Со мной.
— Они спросят почему.
— Для моей безопасности.
— Это правда? — спросил Фрэнки у Билли.
— Да, — ответила она, стараясь запутать дело. — Этот негодяй принудил меня. Своим паскудным пистолетом.
— Вы все глубже погружаетесь в дерьмо. Давайте возвратимся, пока все не стало совершенно непоправимым.
— Не заставляйте меня повторять. Поскорее в аэропорт, — бросил Эдем.
— Кто же вы такой, черт бы вас побрал? Вы значительней, чем кажетесь.
— Вы тоже, Фрэнки. Заткнитесь, пожалуйста.
Остаток поездки прошел в молчании, только раз Билли спросила у Фрэнки, как его нога.
— Никаких проблем. Просто вытащили пулю и перевязали. Хотели дать дурацкую анестезию. Когда же я запротестовал, они стали настаивать на местном наркозе. Это на моей-то бесполезной ноге, которую я не чувствую уже десять лет! И они произвели все-таки свое гнусное замораживание.
Эдем приказал Фрэнки запарковаться на третьей стоянке, в самом дальнем углу. Вынув ключ зажигания, он разоружил таксиста и забрал все остальное оружие из отделения для перчаток. Затем открыл капот и сорвал верхушку карбюратора. Вытаскивая из машины складное кресло Фрэнки и его костыль, он распорядился, чтобы Билли достала сумки. Своим галстуком он связал за спиной руки Фрэнки, который ничего не говорил и вообще не проявил никакого знака протеста. Впрочем, этому способствовал платок, засунутый ему в рот. Можно было надеяться, что пройдет много времени, прежде чем кто-нибудь найдет таксиста-инвалида.
Используя складное кресло на колесиках как тележку, они перевезли свой багаж к основному терминалу, где наняли другого таксиста.
Он высадил их у входа железнодорожного вокзала Нового Орлеана перед большой рекламой «ЭмТрака», и Эдем провел Билли в кассу предварительной продажи билетов. Там стояли две очереди, одна на местные поезда, а другая на Восточный региональный экспресс, который проезжал через все восточные и центральные штаты от Грэнд-Рейпидса до Нью-Йорка, от Нового Орлеана до Майами. Очередь на поезда дальнего следования состояла из четырех человек. Эдем с Билли оказались пятыми.
В Нью-Йорк. Два, пожалуйста, — сказал Эдем кассиру уже через пять минут.
— У вас есть заказ?
— Нет. Мы только что решили поехать на поезде. — Когда Эдем ответил, Билли улыбнулась: на нее произвел впечатление его говор уроженца глубокого юга.
— Мы работаем по заказам.
— А нет ли у вас отказов?
Придется вам подождать. Поезд в Нью-Йорк отходит только в семь часов утра. До этого ничего сказать нельзя.
— Здорово началось. Десять часов околачиваться возле кассы.
— Поезд только что прибыл из Нью-Йорка. Его же нужно убрать для обратной поездки.
— Вы уверены, что все места заказаны?
— Мы не можем этого знать до отправления. Ведь бывают заказы в пригородных кассах. У нас нет информации в это ночное время.
— А могу я заказать два билета? На случай, если кто-нибудь не придет.
— Да. Это можно. Но посадка будет только после 5 часов утра.
— О’кей.
— Здесь полно хороших отелей. Можно нормально отдохнуть. Хотите спальные места?
— Конечно.
Остановились на сдвоенном спальном купе в экспрессе. Кассир выписал посадочный билет и вручил Эдему.
— Вы потом можете заплатить за проезд здесь же, в пять часов. Если будут отказы.
Они нашли небольшой отель фирмы «Байдербек» на следующей же улице и зарегистрировались там как мистер и миссис Ачер из Де-Мойна, Айова. Билли захихикала, когда Эдем расписался в регистратуре перед покрытой стальным листом кабиной кассира. Это был производственный отель для трудящихся девушек. Кассир настоял, чтобы они уплатили двадцать долларов вперед. В такого рода заведениях гости обычно не проводят целую ночь.
— Что вам показалось таким забавным? — спросил он, когда они подымались по лестнице на второй этаж.
— Мне никогда не приходилось регистрироваться в гостинице для шлюх, — сказала она.
— Не тревожьтесь. Я не попрошу вас заработать на проезд до Нью-Йорка.
Комната была маленькой, стены темными, кровать убогой, а матрас давно уже утратил свою упругость. Единственный стул с деревянной спинкой, дешевый столик для раздевания, на нем небольшое побитое зеркальце. Дыра дырой, но хоть какая-то безопасность.
— А почему мы едем в Нью-Йорк? — спросила она, усаживаясь на край кровати. Он хотел закурить сигарету, но она остановила его: — Разве вы не можете обойтись без этого? В такой маленькой комнате…
Он пожал плечами и убрал сигарету.
— Потому что мы не можем сесть на самолет. Они же выследят нас.
— А при чем здесь Нью-Йорк?
— Чтобы податься на север. Там нас не остановят.
— Может, вы растолкуете мне, каким образом мы пересечем границу и окажемся в Европе?
— Доверьтесь мне.
— Но все может сорваться.
— Вот это и делает авантюру волнующей.
Билли прикорнула на краешке кровати и в конце концов забылась в коротком сне, чувствуя себя неловко в этом неприглядном убежище. Эдем уселся на стул, чтобы провести в таком положении ночь.
В четыре тридцать он разбудил ее, и после элементарного умывания они пошли на вокзал. Удача сопутствовала им. Были отказы, и они могли сесть на экспресс как раз в пять тридцать. Билли ликующе уселась на единственный вращающийся стул у окна, но Эдем потянулся и задернул занавески: на всякий случай, если люди Картера окажутся на перроне, когда они наконец нашли способ отвалить. Она поворчала, хотя понимала, что он прав. К этому времени их отсутствие, вероятно, обнаружили. Они были беглецами, и Билли наслаждалась ощущением захватывающей новизны.
Купе предназначалось для двоих взрослых, с большим диваном и вращающимся стулом. Оно могло быть превращено в спальню с двумя кроватями, одной из которых служил диван, а другая закладывалась в стенку. К услугам были душ, туалет, подставка для чашек. Здесь предстояло провести тридцать часов, железнодорожное путешествие в Нью-Йорк. Билли занимал вопрос, как же они потом продолжат свой путь.
— Все в вагон! — услышала она крик проводника, который шел по платформе со своими сигнальными флажками. Это было его царство, сфера его полной ответственности. — Поезд трогается в Бирмингем, Атланту, Шарлотт, Вашингтон, Балтимор, Филадельфию, Ньюарк и Пен-Стейшн в Нью-Йорке. Занимайте свои места.
Экспресс отошел от станции по расписанию в семь утра.
Билли наконец раздвинула занавески, чтобы понаслаждаться пейзажем. Она никогда раньше не путешествовала в поезде.
Фрэнки, уже освободившийся из своего неожиданного заточения, наблюдал за тем, как экспресс с грохотом отходил от Нового Орлеана. Ему не потребовалось много времени, чтобы выследить их; он же знал Большую Терпимость как свои пять пальцев. Таксист, который отвез их на вокзал, был обнаружен с помощью радиотелефона, а остальное было простым делом.
Пока, сосунок. Ты оказался проще, чем я думал.