Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ)

Эпилог.

Расставшись с Бартеневым, Арсений приехал к себе на Лиговский, переоделся, попросил чая. Он совсем не хотел спать, сначала читал, потом сидел, бездумно глядя в камин, где тлели обугленные головёшки. Потом задумчиво вынул из кармана два амулета - Нинин и снятый с девицы Любомирской. Направился на кухню, где извлёк из шкафа большую банку с прозрачной жидкостью и плотно притёртой пробкой. Это была крещенская вода, стоявшая у Анфисы круглый год, кухарка использовала её от всех болезней. Арсений открыл банку и опустил туда оба талисмана.

Потом закрыл, задумчиво рассматривая амулеты, рисунки на которых, увеличенные водой, казались непривычно выпуклыми. Зачем? Этого он не знал, но засунул банку в свой сейф, запер и перекрестил замок. Он проиграл. Но злость и гнев продолжали бродить в нем. Он посчитается с мерзавцем, непременно посчитается, хотя бы с одним...

- Это вы зря... - голос раздался от окна, где в сени портьеры обрисовался силуэт худого мужчины с резкими уродливыми крыльями. - Отдайте их мне.

- Клодий... - глаза Корвин-Коссаковского сверкнули, он вдруг понял, что абсолютно бездумно, точнее, руководствуясь каким-то туманным пониманием того, что опасно оставлять эти безделушки на комоде или столе, сделал то, что привело к нему эту нечисть. Клодий пришёл за амулетами, которые невесть что для него значат, но они именно значимы. Это было точно. И сам инкуб извлечь их из агиасмы, освящённой воды, не сможет.

Арсений поймал Клодия Сакрилегуса! Нетопырь меж тем оказался совсем рядом.

- Не нужно делать глупости.

Корвин-Коссаковский пожал плечами.

- А я и не собираюсь. Они останутся там, где лежат.

Сам Корвин-Коссаковский с затаённым любопытством, точно редкого урода в кунсткамере, разглядывал это существо. Теперь в том проступила сущность: хищный профиль, пылающие алыми углями в ночи глаза на узком лице, обтянутом змеиной кожей. На красавца он совсем не тянул. Встретишь такого в ночи - заикой останешься.

- Ваши претензии ко мне - надуманы. Этот глупец Любомирский ещё мог бы предъявить мне счётец, но вы... Девица в здравии, а то, что у вас убыло, так не нами убыло... Отдайте, - голос Клодия был низким и хриплым.

Арсений задумался. Он понимал, что нежданно и негаданно возникла та ситуация, когда он может задавать любые вопросы нечисти и диктовать свою волю - ничем не рискуя. Но удивительным образом не знал, о чём спрашивать, точнее, вдруг осознал, что спрашивать инкуба ему не о чем. Он и сам понимал, что произошло, понимал и то, что нечисть до исхода полной луны должна исчезнуть навсегда. Знал он и то, что никто из этой братии не может быть страшнее Аристарха Сабурова, мерзостнее Германа Грейга и Данечки Энгельгардта, пошлее погибшего Севочки Ратиева.

- Исчезни, нечисть, - резко бросил Корвин-Коссаковский. Ему отчётливо послышался гнетущий запах разложения и гнили выгребной ямы.

- Вы должны вернуть...

- Исчезни, я сказал, - рыкнул Арсений, - это я решаю, что я должен.

Призрак исчез. Корвин-Коссаковский поднялся, отчётливо прочитал: 'Да воскреснет Бог', не столько желая избавиться от воспоминаний о встрече, сколько надеясь рассеять витавший в воздухе смрад, потом принёс из прихожей чехол винтовки и вынул оттуда осиновые колья. Долго сидел перед камином, поглаживая древесную кору и заточенное острие. Молчал. За окном в шуме проливного дождя послышался стук колёс экипажа. Пробило полночь. Где-то в глубине дома раздались тихие шаги Калистрата.

- Барин, вы не спите? - камердинер заглянул за спинку кресла, и когда хозяин повернулся, сообщил, - к вам гость.

- Кто ещё в такое время? - недовольно бросил Арсений и замер.

В прихожей что-то тихо щёлкнуло и вдруг запело:

- Jeder Tag war ein Fest,

Und was jetzt? Pest, die Pest!

Nur ein groß' Leichenfest,

Das ist der Rest.

Augustin, Augustin,

Leg' nur ins Grab dich hin!

Oh, du lieber Augustin,

Alles ist hin!

Корвин-Коссаковский встал. На пороге, иронично улыбаясь, стоял его сиятельство граф Михаил Протасов-Бахметьев. Его серые, точнее, стальные глаза, чуть искрились, на лице была приклеена улыбка.

- Ты не волнуйся, милейший, - обернулся граф к камердинеру, - господин твой, говорил же, примет меня, не правда ли, Арсений Вениаминович?

Корвин-Коссаковский отчётливо кивнул. Калистрат исчез за дверью. Протасов-Бахметьев развёл руками и шутовски поклонился.

- Простите, любезнейший Арсений Вениаминович, но не мог покинуть свет, не засвидетельствовав вам своё почтение.

- Постумий Пестиферус...

Протасов-Бахметьев весело рассмеялся, закидывая голову и точно любуясь собеседником. Развёл руками.

- Меня редко называют моим собственным именем, но почему бы и нет, в конце концов?

Корвин-Коссаковский вздохнул и предложил гостю присесть.

- Благодарю покорно, я вообще-то ненадолго, нынче полнолуние, пора...

Арсений молча опустился в кресло напротив и впился глазами в нежить. Сейчас, когда он понимал, кто перед ним, он приметил некоторую странность двоящегося лица графа, и отсутствие тени на противоположной стене, оставлявшей у него странное чувство, что он общается с пустотой, и прозрачный вакуум его взгляда. Однако теперь граф изменился: исчезли суетливость движений, игривая улыбка и блеск глаз. Перед ним сидел человек из мрамора - бесчувственный, бесстрастный, спокойный.

Корвин-Коссаковский тоже не был взволнован, хоть и несколько недоумевал, зачем Постумий Пестиферус нанёс ему этот неожиданный последний визит. Тот же несколько томительно долгих минут молчал, потом наконец заговорил.

- Вы меня несколько удивили, ваше сиятельство. Когда мы поняли, что наши планы вам известны, а мы поняли это ещё после вашего визита на известную квартирку к чёртовой бабушке, коей я в одной из личин сынком незаконнорождённым приходился, мы, признаюсь, посмеялись, но планы менять не собирались, понимая, что противостоять вы нам не сможете. Но при этом, пока Клодий забавлялся, Цецилий лакомился, я... я продолжал наблюдать за вами.

Корвин-Коссаковский смерил собеседника долгим взглядом, но не перебил его.

- Вы ввязались в абсолютно безнадёжное и пустое дело, и, что меня особенно удивило, понимали это. Я наблюдал за вами у графини Нирод. Вы подготовились недурно и сузили круг подозреваемых до минимума. Браво. Мы не стали рисковать - и представились пришлыми: парижанином и военным на побывке, Клодий, вечный вертопрах и первый любовник, выбрал свою извечную личину красавца, но и тот вернулся из Италии. На самом деле Протасов-Бахметьев умер месяц назад в Берлине от чахотки, Макс Мещёрский, которого знал ваш друг, погиб при Александрополе, а Александр Критский был убит месяц назад на дуэли в Риме.

Корвин-Коссаковский кивнул.

- Понимаю. А часы на комоде?

- Да пошутил я просто. - Постумий улыбнулся. - Мне лгать-то не привыкать, но на нас клевещут, уверяя, что мы лжём постоянно. Нет, временами мы правдивы, тем более, когда лгать бессмысленно. Но меня удивило, когда вы на следующий день явились снова. Я-то полагал, что сумел вас... несколько вразумить.

- Я испугался, - кивнул Корвин-Коссаковский, - но ненадолго.

- Да-с, ненадолго. Но, в общем-то, вы не мешали, да и помешать не могли, всё шло, как было задумано, но тут вмешалось обстоятельство, которое удивило нас, клянусь, столь же сильно, как и вас. Мы взбесились, почувствовав себя обокраденными. Этот мерзавец Сабуров увёл у Цецилия обед из-под носа.

- Представляю себе его огорчение, - пробормотал Корвин-Коссаковский и вздохнул.

- О! Он рвал и метал, - кивнул Постумий, - был в лютом гневе. Подумать только, его, уважаемого профессионального вампира, обставили как мальчишку! И кто? Человек! Но сами они, конечно, не дремали и основательно полакомились у Любомирского.

- Ну, не скромничайте, - зло прошипел Корвин-Коссаковский, - скандал вы спровоцировали отменный.

- Ну так, творить мерзости - ремесло нечисти. В чём вы меня укоряете?

- А почему Нина вас увидела на сеансе? Меня подразнить хотели?

Мертвец вытаращил глаза и покачал головой.

- И в мыслях того не было, дорогой Арсений Вениаминович, поверьте, просто не рассчитали, забыв о новолунии! Девица-то сомнамбула, а в день новой луны призраки проступают. Недосмотр вышел, одним словом! На вечер воскресения новолуние пришлось, а тут этот дурачок-спирит со своим сеансом... Идиот... - ухмыльнулся Постумий,- среди призраков сидит и призраков вызывает. Хоть и родня он мне, но не люблю эту публику, - брезгливо поморщился он, - остолопы.

Арсений зло хмыкнул.

- А с Любомирскими - вы 'пошутили'?

Мертвец расхохотался.

- Трудно сказать, ведь и тут конкуренция была огромная. Голодный волкодлак Ратиев, шустрый мальчик, к приданому в сорок тысяч подбирался, тоже сожрать девиц хотел, да и мерзавцы Грейг с Энгельгардтом, хоть один с дырявым задом, а второй с оттоптанными вдовицей яйцами, тоже ребята не промах, уверяю вас. Стравить пришлось. Клодий-ленивец девку Лизавету совратил да и откланялся, Цецилий присосался к Анастасии и поужинал основательно, но Энгельгардт и Грейг на сорока тысячах жениться были готовы, будь девицы хоть в чахотке, хоть с люэсом. Но тут уж я вмешаться решил. Не будет того. Недостойны они... таких денег.

- И как девушки погибли? Самолично постарались?

Оборотень удивился.

- С чего бы мне себя утруждать-то? Просто раскрыл я девицам, дорогим кузинам, глаза на мир, и открылись их очи и узрели они, что поклонники их - нежить призрачная, возлюбленный одной - просто сонное видение, большая летучая мышь, а ухажёр другой - упырь болотный эфемерный, и сковало сердца их ужасом, и напала на них печаль-тоска. Надиктовал я им записки да и отправил одну в - Неву-реку, другую на чердак... А так как кузины мои были дуры удручающие, то противостоять мне не могли, ибо молитв нужных отродясь не знали, креста на себе не имели, да и в голове у них тоже совсем пусто было. И приняла их Геенна, и 'возрадовахся ад всехмехливый'

- А ко мне вы зачем пришли?

Покойник развёл руками.

- Чтобы поторговаться. Мне, признаюсь, не понравилось ваше вчерашнее поведение, а тем паче - нынешнее. Клодию - тоже. Эта вода, амулеты, заступ, осиновый кол... Да ещё выставили напоказ. Такие вещи-с... нервируют. Глупо как-то, а?

- А я не дурак, - лениво проронил Корвин-Коссаковский, - и потому не боюсь казаться глупым. Вы всё поняли правильно. Если с Ниной случится то же, что с Любомирскими, - за все проказы дружков и ваши прихоти - ответите вы один. Я разнесу ту чёртову могилу в щепки и воткну этот кол вам в сердце... Точнее, в грудь. Какое там у вас сердце? Завтра я туда наведаюсь и погляжу, как сподручнее это сделать.

Протасов-Бахметьев с досадой откинулся в кресле.

- Я так и понял, и потому-то я и здесь. Мне, признаюсь, несколько странно взывать к милосердию человека, однако... приходится. Послушайте. Вашу племянницу я не трону, Клодий - тоже, Цецилий сыт, как клоп в барской постели. Но, дорогой Арсений Вениаминович, я девиц Черевиных не трогал. Разве справедливо наказывать одного за вину другого? Мир и так переполнен подонками, - зачем нам им уподобляться? Зачем лишать меня крова за чужие грехи? Становиться бесприютным духом... - Постумий скривился.

- А девочек Любомирских вам не жаль было? Они же вам кузины...

- Полно, я не сентиментален, - усмехнулся оборотень, - будьте разумны, из этих девочек вышли бы разве что две великосветские потаскушки! На двух дурочек меньше стало. К тому же, не сожри их мы, их сожрали бы сабуровы да грейги, энгельгардты да ратиевы. Сабуров, заметьте, обделал свои дела быстрее нас всех. Даже Клодия опередил. - Мертвец склонил голову набок, словно пытаясь, подобно ласковому псу, заглянуть в глаза Корвин-Коссаковского, - вы же не можете этого не понимать.

Это Корвин-Коссаковский к своей досаде понимал.

- Будь проклят этот мир, где люди обставляют упырей, - вздохнул он.

- Мир по определению лежит во зле, - поддакнул Постумий, то ли соглашаясь, то ли оспаривая тезис собеседника. - Но без воли Господней, вспомните, волос с головы человеческой не падает, и никакая сила бесовская не сможет помешать человеку спасти свою бессмертную душу. Потому нас... терпят. Наказание указует Бог, а сотворяют сатана и бесы. Так что... Нежить существует пусть и без благословения, но по допущению божьему, а стало быть, ей тоже есть надо.

Корвин-Коссаковский почувствовал, как на него со всех сторон наползает вялая тоска, та висельная хандра, что лечится только ледяным дулом пистолета. Арсений поднял глаза на Постумия и заметил серый блеск глаз нечисти, плотоядный и хищный. Невероятным усилием воли он стряхнул с себя дурной морок. В глазах просветлело. 'А ведь меня он не трогает, только искушает...', пронеслось у него в голове. 'А почему? А ну да... без воли Божьей...'

Арсений резко встал.

- Пусть ест, да с оглядкой. Всегда найдутся и те, кто вонзит в упыря осиновый кол, Постумий, - он с ненавистью окинул взглядом покойника, - и нетопырю скажи - ничего он обратно не получит. Я предупредил тебя. Если я переживу Нину только на один день, я и в этот день успею с тобой поквитаться. Я не отдам её.

Граф Протасов-Бахметьев уже стоял на ногах. Он улыбался.

- Откуда в вас эта глупая готовность вступить в борьбу с бесовщиной? Ведь это нелепо.

Корвин-Коссаковский схватил осиновый кол, вскинув его наперевес, как копье. Мертвец опередил его, отодвинувшись.

- Ну, полно-полно. Я ведь всё понимаю. Не гневайтесь. И все же... в наше время, когда любой щенок способен дать сто очков вперёд нам, нечисти, стоит ли утруждать себя изготовлением осиновых колов? Плюньте, ваше сиятельство. Метафизическое обоснование существования зла у Канта...

Корвин-Коссаковский перебил демона.

- Заткнись, нечисть. Надо смотреть в глаза чёрту прямо, и если он чёрт, надо называть его чёртом и не лезть к Канту или Гегелю за обоснованием. Оттого бесы и разгулялись, что вас метафизически объясняют, нет, чтоб по рогам вас, проклятых. Глядишь - и провалились бы вы в преисподнюю... - Он снова поднял кол. - Убирайся.

Протасов-Бахметьев, сиречь, Постумий Пестиферус, покачал головой и исчез.

Корвин-Коссаковский вздохнул, снова засунул кол в чехол винтовки и повесил чехол на стене, где у него висели две турецкие сабли. Потом подбросил дров в камин, разворошив кочергой угли и пепел. Пламя, сначала вырываясь из обугленных головёшек тусклыми бледными языками, потом ярко вспыхнуло и разгорелось.