Обретение счастья

Глава 4

Тогда… Тогда жизнь казалась понятной и бесконечной, как звездное небо.

«Нахимов» шел по ночному морю, полностью соответствовавшему своему названию — Черное.

Ночь выдалась ясная и романтическая.

— Оля, ты не желаешь искупаться? — спросила Татьяна, наблюдая, как веселые путешественники плавают и барахтаются в бассейне.

На пароходе было два бассейна: по одному на кормовой и носовой палубах. И если утром в них шумно плескалась малышня, а днем — пожилые пассажиры, то к вечеру маленькие и старенькие купальщики куда-то исчезали, уступая место веселой и неугомонной молодежи.

Палубы превращались сначала в ночной развлекательный клуб, потом — в танцплощадку и, наконец, в общество «ночных водоплавающих», как заметил однажды Миша.

Путешествие было настоящим раем для влюбленных и молодоженов. А Оля чувствовала бы себя несколько одиноко и неуютно если бы не подружилась с Таней. Но, похоже, Таня нравилась не только ей. Рыжеватый студент-прозаик пытался оказывать ей знаки внимания при каждом удобном случае…

— Ты слышишь меня, Оля? Давай, искупаемся!

— Давай.

Девушки быстро сбросили махровые халатики, и Оля почувствовала прикосновение свежего морского ветерка к телу, едва прикрытому бикини.

Вода в бассейне казалась теплее воздуха. Уютно и ласково она обняла тело, придав ему желанную легкость.

Ольга умела плавать, хотя, конечно, не так, как Миша, выросший на Волге. Но в небольшом бассейне показывать класс было невозможно: все оказывались тут в равных условиях.

Светил прожектор, придавая лицам парней и девушек фантастический оттенок, и тоненькая Таня с тяжелым узлом гладко уложенных мокрых волос напоминала Аэлиту. Миша был рядом с ней, и они вполголоса разговаривали. О чем — Ольга не слышала из-за плеска воды.

— Я вам не помешаю?

Алексей подплыл неожиданно, и Оля подумала, что он решил развлечь ее из вежливости, увидев, что друг беседует с Таней.

— Нет, Алексей.

— Тогда, может быть, сплаваем до бортика и обратно?

— Сплаваем, только короткими «проплывками» мимо вон той парочки, — Оля указала взглядом в сторону не в меру ретивых молодых людей. Парень время от времени пытался утянуть приятельницу под воду, а девица пронзительно визжала не то от страха, не то от удовольствия.

— Согласен. Тронулись!

Они плыли, почти не видя друг друга в соленых брызгах. У противоположного бортика он, конечно же, оказался раньше, протянул руку и помог Оле со скоростью акулы преодолеть последние два метра. Она замерла от стремительности, от удивления и еще Бог знает от чего, внезапно, пробежавшего по всему телу от макушки до пяток.

— Понравилось?

— Замечательно!

— Тогда — в обратный путь?

Не дождавшись ответа, Алексей сделал несколько мощных брассовых движений и очутился на середине бассейна.

Ольга заметила, как напряжены его мускулы, как играют они под загорелой кожей. Он боролся с водой, как будто «Раб» Микеланджело освобождался из пены мрамора.

Влекомая непонятной силой, она поплыла вслед за ним. И он снова поймал ее по пути, снова помог стремительно преодолеть последние метры. И глаза той ночью у него были черные-черные.

И в них светились звезды.

Ольга и Алексей купались, пока не остались в бассейне вдвоем. Ушли все — даже Таня и Миша исчезли.

— Я провожу вас до комнаты. Можно? — Он произнес это «можно» таким утвердительным тоном, что отказать было нельзя.

Алексей натянул джинсы и майку прямо на мокрое тело, а Ольга завернулась в махровый халат. Полуночный ветер стал холоднее.

Молча молодые люди прошли лестницу и коридор, еще лестницу и еще коридор.

— Спокойной ночи, Оля.

— Должно быть, уже доброе утро, Алексей.

Он улыбнулся в ответ.

Дверь отворилась. Очевидно, Таня не спала и услышала их голоса. Ольга нырнула в темноту каюты.

Размеренные шаги, гулкие в пустом коридоре, быстро удалялись.

— Все купались? — Таня нарушила молчание и щелкнула выключателем. — А чему ты улыбаешься?.. Ну да, ну да.

— Спокойной ночи, Таня.

— Спокойной. А Леша, вообще-то, хороший парень. У него, пожалуй, только один недостаток.

— И какой же?

— Он — поэт.

Таня снова погасила свет.

Ольга сбросила халат и мокрый купальник, нагишом нырнула под тонкое одеяло. Ночное купание, как оказалось, отняло много сил, и теперь девушку охватила приятная расслабленность. Все ее тело грезило о сне, но сердце стучало сильнее обычного и никакая дрема не в силах была одурманить переполненного впечатлениями сознания.

Подобное чувство Ольга испытывала впервые в жизни. Да, были в этой жизни и школьные вечера, и робкий первый поцелуй с одноклассником.

Но оценивающие, полные похоти взгляды Карла Карлыча, после которых оставалось ощущение почти материальных грязных прикосновений к ее телу, отбили всякую охоту к познанию вечной тайны общения человеческих полов.

Все студенческие годы Ольга прожила затворницей, будто не замечая, что происходит вокруг, в институтском общежитии. И в каждом заинтересованном мужском взгляде ей мерещились острые глазки Карла Карлыча.

Как кошмар, Ольгу преследовало видение: она принимает ванну, хвойная пена гладит ее юное тело, ее безупречную кожу. Она закрывает глаза от наслаждения. А когда снова поднимает веки, то случайно видит в зеркале, неудачно прибитом к двери совмещенного санузла, отражение окошка, выходящего на кухню. И в окошке — лицо отчима с выражением отвратительного вожделения…

Тогда Ольга завернулась в полотенце, оставляя мокрые следы, выбежала в коридор, схватила первый же попавшийся предмет, а им оказался ботинок самого наблюдателя, и со всей силы запустила им в «родственника». Удар пришелся по лицу. Отчим вскрикнул от боли и осыпал падчерицу самой что ни есть гнусной бранью.

Ольга и до того случая не слишком жаловала нового спутника маминой жизни. Но после происшедшего отчим стал ей омерзителен до тошноты.

Мелочный и обидчивый, он пожаловался матери, естественно, переврав события в свою пользу. А сердобольная женщина, прикладывая к разбитому лицу супруга примочки, тихо плакала. Но потом, уже наедине, просила дочь не разрушать ее хрупкую личную жизнь.

«Оленька, ну что ж ты такая, как… Как твой папаша. Совсем вы оба меня не жалели. Никогда. Нашелся вот благородный человек на склоне лет, а ты его из дома гонишь, словами всякими обзываешь. А он, бедняга, все терпит, потому что меня любит по-настоящему», — далее следовал безудержный плач навзрыд.

Дочь не решилась открыть матери правду: пусть будет уверена, что, наконец, встретила порядочного человека. Но в тот день столько всякого перемололось в душе девушки! Она потеряла в лице матери близкого человека и утратила веру в мужское благородство. И в любовь. Казалось, навсегда.

Но этот парень… В нем не было ничего такого, что могло оттолкнуть Ольгу: ни животного интереса, ни голодного взгляда. Он обращался с Ольгой, как с равной — уважительно и в то же время с незаметным покровительством. Она чувствовала себя защищенной какой-то фантастической силой, исходившей от Алексея. Эта же необъяснимая сила влекла ее к нему.

В предутреннем сумраке каюты она снова и снова закрывала глаза. И мгновенно перед ее мысленным взором появлялось его лицо с правильными, почти классическими чертами, прямой нос, неширокие скулы, волевой подбородок… И глаза, удивительно меняющие цвет, но неизменно излучающие доброту и надежность.

Она представляла его широкие плечи, взмывающие над водой, его сильные руки, расталкивающие волны, и вдруг ей захотелось прижаться к этим рукам, ощутить их на своем теле.

Когда девушка забылась коротким сном, уже взошло солнце.

«И был вечер, и было утро», — нараспев процитировала Татьяна.

— По-моему уже день.

— Да уж… Ты улыбалась, когда спала, подружка.

— Да? Отчего?

— Тебе лучше знать…

Пароход стоял в Ялтинском порту. Великолепный южный город террасами спускался к морю. В открытый иллюминатор едва не залетали чайки…

А потом они купались, загорали, играли в мяч, снова купались… После обеда предстояла экскурсия к Ласточкину гнезду. Они шли по лестнице, держась за руки, и Алексей незаметно помогал Ольге преодолевать крутой подъем.

На одной из смотровых площадок курортный художник маленькими ножничками ловко вырезал из темной бумаги профили. Ольга и Алексей позировали ему по нескольку минут и получили свои уменьшенные тени. Удивительным образом их профили оказались похожи: прямые носы, тонкие губы. Молодые люди рассмеялись, заметив это сходство.

— Хорошая примета, Оля.

— Будем надеяться.

С высоты прибрежная вода выглядела почти совсем прозрачной и удивительно бирюзовой.

— В здешней воде растворено много солей меди. Потому такой цвет, — предположила Ольга.

— Нет! Здесь утоплена сотня античных медных статуй! — высказал свою версию Алексей.

Они побежали вниз, и Ольга заметила, что на них обращают внимание, что их провожают взглядами.

«Должно быть, мы красивая пара», — мелькнула тешащая самолюбие мысль.

Ее голубое платье с прорезной вышивкой ришелье явно нравилось Алексею. Но он смотрел на Ольгу скорее как на произведение искусства, чем как на творение во плоти. Он откровенно, но не слащаво восхищался ею. И ее серые глаза в его сравнениях становились египетскими агатами, а светлая, спутанная ветром шевелюра — волосами Вероники.

— Муза ведь тоже женщина и она приревнует меня к тебе и позавидует, как боги позавидовали волосам бедной Вероники, — шутил Алексей.

— У моих волос слишком земной цвет, чтобы сравнивать их с небесным созвездием, — отвечала Ольга.

— Ты вся — и земная, и небесная. Ты так близко, рядом, но я боюсь даже брать тебя за руку. В тебе удивительная хрупкость сочетается со столь же удивительной пластичностью. Я не знаю, может ли существовать в природе такой материал, из которого ты тем не менее, создана.

— Нужно будет сообразить, — она наморщила лоб, притворно впадая в глубокую задумчивость.

— Тебе идут даже морщины. Ты будешь прекрасна и в старости.

— Ничего не скажешь, замечательная перспектива!

— И замечательно, что тебя зовут Ольга!

— Обычное имя.

— Нет, не обычное. Когда-то Пушкин послал поэту Ленскому девушку с таким же именем. «Я люблю Вас, я люблю Вас, Ольга», — вдруг пропел Алексей, подражая голосу Козловского.

И девушке было непонятно, чего больше в этой выходке: шутки или правды.