взгляда, по которому у короля есть права, но нет обязанностей. Общее понятие государства само представлялось уму главным образом со стороны совокупности тех прав, которыми оно наделено по природе вещей или по изначальному договору, лежащему в его основе, и только позднее на государство стала возлагаться обязанность служить высшим целям человеческой жизни. В двух разных формулах выразилось различие в понимании того отношения, в каком должны находиться между собою носитель государственной власти и само государство: одна формула делала из особы короля воплощение государства, подчиняла его первой, именно знаменитое "государство, - это я" (1'etat, c'est moi) Людовика XIV, тогда как другая делала из монарха "первого слугу государства", как выражался Фридрих П, тем самым налагая на королевскую власть известные обязанности по отношению к государству. Эпохе просвещенного абсолютизма, таким образом, принадлежит более высокое понимание государства, нежели то, с каким мы встречаемся на протяжении всего времени, протекшего от Макиавелли до Гоббса, этих главных теоретиков светского абсолютизма. По их представлению задачи государства исчерпывались охраною внутреннего мира и внешней безопасности, а великий государственник XVII в. Ришелье прямо находил даже вредным, чтобы народу было хорошо, но к XVIII веку мы встречаемся уже с более широким пониманием государственной идеи. Насколько можно говорить собственно о теории просвещенного абсолютизма, в ней безграничная власть государства оправдывалась как единственное средство создать земное благополучие и усовершенствовать внутренние отношения общества. Раз государство стало признавать за собою не одни права, но и обязанности, оно теоретически должно было наложить на себя и известные ограничения. Правда, просвещенные "деспоты" (despotes eclaires) XVID. в. не менее ревниво, чем Людовик XIV, относились к своей власти и не менее его были принципиальными противниками сословного представительства, но тем не менее они все-таки умеряли свою власть, налагали на нее известные ограничения (по крайней мере, в теории), становясь именно на точку зрения
договорного происхождения государства, как налагающего на монархов известные обязанности: этим умеряющим абсолютизм фактором признавалось как раз тогдашнее "просвещение", которое указывало государственной власти на ее задачи в культурной и социальной жизни.
Но и этим еще не исчерпывается вопрос об основных признаках просвещенного абсолютизма второй половины XVIII века. Воплощая в себе государственную идею нового времени, королевская власть выросла в борьбе с средневековыми силами католицизма и феодализма или, говоря вернее, с политическою стороною того и другого. Но у католицизма была еще сторона культурная, у феодализма - сторона социальная. Мы видели уже, что, нанесши удар клиру и аристократии, как политическим силам, абсолютизм нового времени в сфере культурно-социальной вступил, наоборот, с ними в союз и взял их под свое покровительство, сам вместе с тем подчинившись их влиянию в деле охраны всех старых форм общественной и духовной жизни. Политика просвещенного абсолютизма была возобновлением прекратившейся было борьбы нового государства с католицизмом и феодализмом и на этот раз не только в политической их стороне, но и в культурно-социальных их проявлениях. Продолжая, таким образом, старую антикатолическую и антифеодальную традицию государственной власти с исхода средних веков, политика второй половины XVIII в. отражала на себе и идеи тогдашнего просвещения, отстаивавшего право общества на свободное культурное развитие, право личности на религиозное самоопределение и вместе с тем вооружавшегося и против сословных привилегий, которые выросли на феодальной почве, и против несвободы лица и земли в сельском быту, где наиболее удержались остатки средневекового феодализма. Весьма и весьма многие мероприятия просвещенного абсолютизма поэтому и были направлены против двух сословий, представлявших собою старые католические и феодальные традиции, а этим и объясняется глухая, а иногда и открытая вражда духовенства и дворянства против представителей новой политики. В этом смысле просвещенный абсолютизм начал действовать,
собственно говоря, в том же направлении, в каком потом действовала революция, и те же общественные классы, которые явились врагами просвещенного абсолютизма, сделались потом и врагами революции. Так как последняя, кроме того, приняла республиканский характер, то впоследствии в вызванной ею реакции абсолютизм сблизился именно с теми самыми общественными классами, с которыми он находился в натянутых отношениях во второй половине XVIII века.
Начало эпохи просвещенного абсолютизма следует отнести к 1740 г., когда вступил на престол Фридрих П, "король-философ" и именно философ в духе XVIII в., друг главного вождя всего просвещения XVIII в., Вольтера, а конец - к 1789 году, около которого сходят со сцены и наиболее видные деятели эпохи, сам Фридрих II и его младший современник Иосиф П, этот революционер на троне, как его называли. На эти полвека приходится царствования - Карла Ш Испанского, при котором действовал министр-реформатор Аранда, Иосифа-Эмануила Португальского и его министра Помбаля, только что названного Карла Ш и его сына Фердинанда IV в Неаполе с министром Тануччи, Леопольда в Тоскане, Христиана VII в Дании с министром Струэнзе, Густава Ш в Швеции, Карла-Фридриха в Бадене. К этим же представителям просвещенного абсолютизма нужно присоединить и Екатерину П в России.
Тесная связь между абсолютизмом и просвещением в данную эпоху доказывается, между прочим, теми отношениями, какие существовали тогда между монархами и философами, и теми надеждами, которые последними возлагались на первых. Насколько были искренни отношения между теми и другими, это вопрос особый, но факт все-таки тот, что государи и министры второй половины XVIII в. разделяли многие воззрения философов, сообщали им свои предположения, искали у них сочувствия и популярности, оказывали им поддержку, приглашали их к себе на службу и вступали с ними в дружескую переписку. Около 1765 г. Дидро не без основания писал, что в это время в Европе не было ни одного монарха, который вместе с тем не был бы
философом. Со своей стороны "просветители" ХУШ столетия возлагали большие надежды на абсолютную монархическую власть, как на политическую силу, которая одна только, по их мнению, могла дать победу в жизни новым идеям. В этом союзе монархов и философов совершалось сближение между государственностью, нашедшею свое воплощение в абсолютизме, и рационализмом, бывшим самою характерною чертою "философии" XVIII века: государство должно было следовать указаниям разума, но власть в государстве должна была находиться в руках абсолютных монархов. И теоретики, и практические деятели просвещенного абсолютизма относились с величайшим недоверием к общественным силам, так что их девизом могло бы быть изречение: "все для народа и ничего посредством народа". Системе этой пришлось действовать в наиболее отсталых странах, где правительства шли впереди общества, продолжавшего жить конфессионально-сословными традициями, и если абсолютизм встречал здесь какую-либо оппозицию, то главным образом со стороны консервативных элементов, которые были недовольны преобразованиями, затрагивавшими их кровные интересы. Реформа шла сверху, от государственной власти, на стороне которой была сила и которая считала себя вправе действовать посредством силы во имя общего блага. Все делалось путем власти, ничего не оставлялось на долю общественной самодеятельности. Впрочем, последняя, выражавшаяся раньше в феодальных, муниципальных и сословно-представительных формах, давно находилась в упадке, так сказать, совершенно почти иссякла, в то время как государство, наоборот, сделавшись первейшею силою, в сознании именно этой силы считало себя вправе рассматривать самое общество как чисто пассивный материал, подлежащий лишь воздействию сверху. Притом всякое участие общественных сил в делах правления, принимая характер ограничения власти, не только казалось не соответствующим тем правам, которые должны были только ей принадлежать, но и вредным, поскольку со стороны консервативно настроенных общественных сил можно было только ожидать не содействия, а противодействия преобразовательным
начинаниям: действительно, там, где сохранялись еще "чины", они проявляли оппозиционное отношение по многим мероприятиям, которых требовала новая государственная политика. В просвещенном абсолютизме государственное начало и философский рационализм сходились между собою именно в том, что оба вели борьбу против всякого права исторического, во имя естественного права. Просвещенный абсолютизм был противником исторических прав сословий и областей, вступив в борьбу с привилегиями духовенства и дворянства и с провинциальным сепаратизмом, опиравшимися на старые привилегии, противопоставив им естественное право, на котором основывалась и сама государственная власть в тогдашней политической теории. Неблагоприятная исторически сложившемуся социальному строю идея естественного права была, наоборот, весьма благоприятна для личной свободы. Просвещенный абсолютизм относился однако весьма двойственно к этой последней: поскольку он сам был лишь применением к жизни государственной идеи Гоббса, а главное - был только видоизменением "полицейского государства", постольку он не давал свободы проявлению индивидуальных сил, но это касалось преимущественно тех сфер, в которых само государство считало себя заинтересованным. В других отношениях, где права личности подвергались ограничению не в интересах государства, а в силу традиционных культурных и социальных отношений, просвещенный абсолютизм содействовал эманципации личности, установляя веротерпимость и вообще вводя в известной мере принцип свободы в духовную жизнь общества, содействуя его эманципации от клерикальной опеки, стремясь к отмене крепостного права или вообще к ослаблению и ограничению помещичьей власти и т. п. Эта двойственность, впрочем, должна считаться лишь одним из проявлений тех противоречий, которыми вообще отличается весь просвещенный абсолютизм XVIII в. Будучи одновременно продолжением старой королевской политики и применением новой государственной идеи в духе светского абсолютизма, система эта не всегда жила в ладу не только со старыми историческими силами, но и с новыми
требованиями самого просвещения, поскольку последнее защищало права личности и общества во имя их достоинства и свободы против всего, что наносило им ущерб.
Рассматривая реформы просвещенного абсолютизма, мы не можем, однако, не отметить того общего факта, что в них все-таки на первом плане стояло укрепление государства, как некоторого единого целого, отстаивающего себя в международной борьбе, а не общее благо в смысле большего подъема и более равномерного распределения народного благосостояния. Внутри вся деятельность правительств была направлена на улучшение администрации и финансов. Но от административных и финансовых реформ, равно как от реформ в областях судопроизводства, школы, печати и т. п., как ни были они несовершенны, имея преимущественно значение лишь благих начинаний, все-таки вытекали или ожидались важные последствия и для самих подданных, материальное благосостояние и духовное развитие которых стало признаваться за важное государственное дело. В католических странах эта политика шла рука об руку с освобождением государства и общества от тягостных последствий религиозной реакции, господствовавшей в общем около двух веков, и весьма знаменательно то, что почти одновременно католические государи Португалии, Франции, Испании, Неаполя и Пармы изгоняют из своих стран иезуитов и добиваются у папы уничтожения самого ордена, и все это в промежуток каких-нибудь четырнадцати лет (1759-1773). Во многих отношениях католические правительства эпохи стремятся, не изменяя ни догмы, ни культа, ни церковной организации, добиться для себя и для светского общества того, что протестантским странам дала реформация. Эпоха просвещенного абсолютизма в католических странах является временем давно небывалых столкновений государства с церковью, и мы присутствуем здесь при том, как ограничивалась власть папы, уменьшалось число духовенства и монастырей, отменялись привилегии клира, его инквизиционная власть и книжная цензура, секуляризировалась церковная собственность, отнималось у духовенства исключительное заведование народным образованием и пр. и пр. В эпоху
просвещенного абсолютизма государство впервые начинает также ограничивать социальные привилегии феодальной аристократии, так как и интерес государства, получавшего главную массу налогов с крестьян, и новые идеи права и политики впервые заставили теперь королевскую власть более деятельным образом вмешаться в ту сторону социального феодализма, которою определялся весь крестьянский быт. Впрочем, результаты этой деятельности государства до конца эпохи оставались крайне ничтожными, и значительно двинула вперед дело освобождения крестьян от крепостной зависимости на Западе лишь французская революция.
Общеевропейское значение французской революции
Еще живы были некоторые государи эпохи просвещенного абсолютизма, когда во Франции началось страшное политическое потрясение, отразившееся на всей Западной Европе и сделавшееся исходным пунктом всей новейшей истории. Французскую революцию 1789 г. можно рассматривать и по ее значению для истории самой Франции, и по ее значению вообще в европейской истории, как начала целого ряда коренных перемен в жизни разных стран, испытавших на себе ее непосредственное или косвенное влияние. Подобно тому, напр., как немецкая реформация в XVI в., объясняясь из местных причин и, в свою очередь, объясняя дальнейшую историю Германии, вместе с тем находилась в тесной связи с более общими условиями всей западноевропейской истории и потому оказала сильное влияние на другие страны, - так и французская революция, имея свое особое отношение к месту своего происхождения, получает и более общий смысл с точки зрения всей западноевропейской истории. Вот два главных исторических явления, к которым она имеет отношение: разрушение феодализма, поскольку последний господствовал в социальной сфере и даже окрашивал отношения политические, с одной стороны, и внесение в государственную и общественную жизнь начала свободы
политической и индивидуальной. Постепенное разрушение феодализма - один из основных фактов западноевропейской истории, другой не менее важный факт - рост личного и общественного самосознания, соединенный с стремлением к самоопределению в сферах индивидуальной и национальной жизни. То, что вытекало во Франции из условий, общих для нее и для других стран Западной Европы, и что по местным причинам совершилось в ней ранее, чем в этих других странах (хоть и позднее, чем в Англии), должно было - в иных только формах - произойти везде, где историческая жизнь развивалась из таких же основ. Но в истории действует еще и пример: распространение французских идей среди разных народов подготовило почву для того, чтобы и пример приложения этих идей к жизни, поданный Францией, мог найти подражание. Таким образом, общие условия быта и общие политические идеи сами по себе были условиями для перехода движения, начавшегося во Франции, в другие страны, подобно тому, как, повторяем, это было с переходом реформации из Германии к разным народам католической Европы. В данном случае на сцену выступил и еще один фактор, война. В 1792 г. между революционной Францией и монархической Европой, как известно, началась война, беспрерывно почти продолжавшаяся около четверти века. В этой борьбе победа была долгое время на стороне Франции, которая не только отстояла свои новые учреждения, но и произвела целый переполох в самой Европе, принудив даже ее монархические правительства вступать в сделки с правительством, вышедшим из недр революции. В этот период не только была переделана политическая карта Европы, но и во внутренней жизни разных государств под прямым или косвенным влиянием Франции совершались крупные изменения. Вся новейшая западноевропейская история развивается в направлении, которое ей дал толчок, вышедший из Франции. Французская революция, можно сказать поэтому, разрушала не только старую Францию, но и вообще старую Европу.
Во Франции в эпоху просвещенного абсолютизма государственная власть продолжала держаться в общем старой
реакционной политики придворно-клерикального абсолютизма. Между тем, ни одно государство в такой мере не страдало внутренними противоречиями, как тогдашняя Франция, и нигде не было такой глубокой пропасти между общественным сознанием и общественными порядками, как опять-таки в этой стране. Королевская власть, выступив здесь на путь социальных реформ в духе культурных идей, нашла бы, несомненно, поддержку со стороны интеллигенции и буржуазии, но Бурбоны этого не сделали, и в середине XVIII в. общественное движение стало принимать характер, более или менее враждебный королевскому абсолютизму. И старые привилегированные сословия, и либеральная буржуазия одинаково начали видеть в этой власти узурпацию прав нации, и чем больше уходило времени, и вместе с этим все менее и менее было надежды на возможность реформы сверху, тем сильнее французское общество проникалось мыслью о необходимости полного политического преобразования. Перед глазами французов была английская конституция, теорию которой дал Монтескье в "Духе законов", а потом в качестве примера, которому они стали подражать, представилось им зрелище американской нации, учредившей у себя свободное государство. Английское и американское движения и были, действительно, антецедентами французской революции.
Собственно говоря, в трех странах западноевропейской культуры одержал победу в три разных периода новой истории политический протестантизм и воплотился в соответственные государственные формы политической свободы: раньше всего это произошло в Нидерландах, отложившихся от испанской монархии для образования самостоятельной. республики еще в конце XVI века; в конце следующего столетия то же начало взяло верх и в государственной жизни Англии, благодаря второй ее революции; менее чем сто лет спустя, и английские колонии в Америке, куда переселенцы принесли свободные учреждения родины и развили их далее на основах идей передового пуританизма XVII в., отложились от своей метрополии, нарушавшей их законные права, и образовали новую республику Соединенных
Штатов*. В XVIII в. для французов Англия и Америка сделались странами свободы, к которой они стали стремиться и у себя на родине. Известно, что английские философские и политические идеи повлияли на французскую литературу ХУШ в., и к этому нужно еще прибавить, что и сами французы тогдашнего времени любили ездить в Англию и прославляли ее внутреннюю свободу: только после американской войны за независимость, в которой Франция тоже принимала участие, они перенесли свои политические симпатии и на новую свободную нацию за Атлантическим океаном. В середине XVIII века Монтескье изобразил английскую конституцию как идеал устройства, наилучшим образом, по его мнению, обеспечивающего законную свободу, и хотя его политическое построение не вполне соответствовало действительным отношениям, существующим между английскими государственными властями, тем не менее, его теория о том, что свобода гражданина более всего обеспечивается разделением властей законодательной, исполнительной и судебной между тремя самостоятельными органами, сделалась своего рода политическим догматом. Еще большее впечатление произвела на французов американская революция. Колонисты, восставшие против метрополии, которая их притесняла, обратились ко всему цивилизованному миру с торжественной декларацией прав, основывая свое отложение от Англии на популярных в то время идеях философии естественного права, и французы поняли дело так, будто новое государство было обязано своим возникновением исключительно применению к жизни отвлеченных принципов.
Ее антецеденты и ее принципы и следствия
Понятно, что здесь мы не можем останавливаться на самом ходе событий в эту важную эпоху западноевропейской истории, но нам в этом очерке происхождения современного государства и общества на Западе и не это, конечно, нужно:
* Об этом подробнее в следующем очерке.
главное дело в том, чтобы выяснить то значение, которое французские события конца XVIII в. имеют для остальной Западной Европы в XIX в. Понятие старого порядка, о котором шла у нас речь выше, сложилось для обозначения политического и сословного строя, уничтоженного во Франции революцией. Задачею своею последняя поставила себе полную замену этого строя другим, основанным на принципах рационалистического естественного права, на идеях свободы и равенства. В 1789 г. французы хотели, чтобы прежний абсолютизм был заменен самоуправлением нации, а сословные привилегии уступили место бессословному гражданству. Таковы были основные стремления переворота 1789 года, но то же самое можно сказать и о других политических движениях того же самого характера с конца XVIII в. Эти принципы были запечатлены в целом ряде разного рода деклараций и конституций, изданием которых сопровождались обыкновенно эти политические движения. В данном отношении особенно интересно сравнить между собою французскую декларацию прав человека и гражданина, выработанную в 1879-91 гг., с соответственною частью германской конституции 1849 г. Это сравнение покажет нам, что и в начале, и в конце периода чисто политических революций мы имеем дело с одними и теми же принципами политической свободы и гражданского равенства. На протяжении 60 лет между 1789 и 1849 гг. совершился на Западе Европы целый ряд политических переворотов, но все они имеют один и тот же характер. Французская декларация прав человека и гражданина исходит из того общего положения, что "единственными причинами общественных бедствий и порчи правительств" являются "незнание, забвение или презрение прав человека", прав, которые декларация называет "естественными, не отчуждаемыми и священными". Выводы, какие могут быть сделаны из этих прав, декларация провозглашает простыми и бесспорными. "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах". Таков первый и основной принцип всей декларации. Права эти заключаются в "свободе, собственности, безопасности и сопротивлении угнетению", причем свобода определяется, как
"возможность делать все, что не вредит другому". Таким образом, поясняет декларация, "пользование каждого человека его естественными правами не имеет границ кроме тех, которые обеспечивают за другими членами общества пользование теми же правами". Несколькими специальными статьями устанавливаются разные виды индивидуальной свободы, т. е. личная неприкосновенность, свобода совести, свобода мысли, свобода слова и свобода печати. Собственность так же объявляется ненарушимым и священным правом, в силу чего никто не может быть ее лишаем, кроме случаев, когда того требует общественная надобность, да и то лишь под условием законного вознаграждения. Свободные личности должны пользоваться полным равенством перед законом: декларация допускает существование лишь таких общественных различий, которые основаны на общей пользе. "Закон должен быть равный для всех, имеет ли он целью защиту или наказание. Так как все граждане перед ним равны, то они должны быть одинаково допускаемы ко всем званиям, местам и общественным должностям по своим способностям и без иных различий, кроме существующих в их добродетели и талантах". Равным образом декларация говорила и о равномерном распределении налогов между гражданами сообразно с их средствами. Совокупности свободных граждан декларация отдавала, далее, верховную власть в государстве. "Принцип всей верховной власти находится существенным образом в нации. Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право лично или через представителей участвовать в издании законов", а также "право лично или чрез своих представителей определять необходимость общественных налогов, свободно на них соглашаться, следить за их употреблением, устанавливать их размер, основание раскладки. способ взимания и срок". Поэтому декларация объявляла, что "никакое учреждение, никакое лицо не может осуществлять власти, не происходящей прямо от нации", и что "общество имеет право требовать отчета у каждого публичного агента своей администрации".
Приблизительно те же самые принципы мы находим формулированными в том отделе германской конституции
1849 г., который носит заголовок "основные права немецкого народа". Подобно тому как декларация прав человека и гражданина объявляла свои принципы стоящими выше конституции, так и здесь провозглашалось, что упомянутые основные права должны "служить нормою для конституций отдельных немецких государств". В нескольких статьях конституция 1849 г. говорит, как и декларация 1791 г., о личной неприкосновенности и о разных видах индивидуальной свободы; в некоторых отношениях германская конституция только обстоятельнее своего прототипа, прибавляя, напр., особый параграф о праве народных собраний. Очень подробно говорится в конституции и о гражданском равенстве. "Перед законом нет различия сословий. Дворянство, как сословие, отменяется. Сословные привилегии уничтожаются. Немцы равны перед законом. Все титулы, поскольку они не соединены с какою-либо должностью, отменяются и не должны быть восстановляемы. Общественные должности одинаково доступны для всех, способных их занимать" и т. п. И в Германии конституция основывала государство на народном представительстве. "Каждое немецкое государство, гласит одна статья этого законодательного памятника, должно иметь конституцию с народным представительством. Министры ответственны перед народным представительством. Народное представительство имеет решающий голос в вопросах законодательства, налогов и государственного бюджета".
Мы видим, таким образом, почти полное совпадение между политическими принципами двух революций, отделенных одна от другой более, чем полувеком. В обоих случаях исходный пункт один и тот же - идея свободной личности, равноправной с другими личностями и подчиняющейся лишь закону как выражению общей воли. Раз каждая отдельная личность свободна, то и народ, как совокупность подобных личностей, должен управляться сам собою. Следовательно, вся рассматриваемая нами политическая программа может быть выражена в трех принципах: личная свобода, бессословное гражданство, народное самоуправление. Это самоуправление осуществляется
посредством представительных учреждений, которые делаются на Западе главною целью политической борьбы со стороны защитников индивидуальной свободы и гражданского равенства. Представительные учреждения не были новостью в истории западноевропейского государства, потому что возникли еще в средние века, но между старыми и новыми учреждениями этого характера есть большая разница: средневековое представительство было сословным, в соответствии с сословным строем общества, тогда как представительство новое является, по крайней мере, в теории представительством национальным, общенародным. В истории французской революции можно отметить весьма определенно момент, когда произошла замена одного политического принципа другим. Именно 17 июня 1789 года сословные генеральные штаты превратились в бессословное национальное собрание, и это превращение в истории представительных учреждений было концом одного периода и началом другого, хотя уже раньше английский парламент утратил следы своего сословного происхождения, а начало сословности продолжало еще жить и позднее в немецких представительных учреждениях XIX в. Сословное представительство возможно только в обществе, расчлененном на сословия, но дело именно в том и заключается, что французская революция положила конец сословным привилегиям во имя идеи гражданского равенства. И в этом последнем отношении мы можем указать на дату, когда сразу рухнул весь социальный феодализм, и на его развалинах основано было бессословное гражданство. Как известно, это произошло в знаменитом ночном заседании четвертого августа 1789 г. Решения, принятые в этом заседании представителями французского народа, для социальных отношений имели тот же смысл, какой в политической области получило постановление 17 июня. Впоследствии эти решения вошли в состав конституции 1791 г., которая на первых же строках своих объявляла "бесповоротно уничтоженными все учреждения, оскорблявшие свободу и равенство прав": "нет больше, читаем мы в этой конституции, ни дворянства, ни пэрства, ни наследственных отличий, ни сословного разделения, ни феодаль
ного режима, ни патримониальной юстиции, ни каких-либо титулов, званий и прерогатив, из всего этого возникающих, ни каких-либо рыцарских орденов, корпораций и украшений, для которых требовались бы доказательства дворянства или которые предполагали бы неравенство рождения". Поэтому далее прямо заявлялось., что впредь во Франции будет существовать только одно состояние граждан (1'etatdes citoyens). Мы видели, что аналогичное постановление было включено и в германское уложение 1849 г. Естественными правами всех граждан декларация 1791 г. признавала одинаковое для всех право занимать разные государственные и общественные должности, равномерность распределения между гражданами налогов и общую подсудность одним и тем же уголовным законам.
В это состояние граждан вследствие этого пересмотра вступили во Франции и те общественные классы, которые ранее вообще не считались полноправными гражданами государства и даже были лишены самых элементарных прав свободных людей. В таком положении находилась в дореволюционной Франции почти вся масса сельского населения. Правда, число крепостных здесь было сравнительно с некоторыми другими континентальными странами очень небольшое, но и свободная часть крестьянства все еще продолжала находиться под властью привилегированных землевладельцев духовного и светского звания. Поземельная собственность, находившаяся в руках непривилегированных сословий, тоже не была свободна, так как и на нее распространялись известные права привилегированных землевладельцев. Мало того: неравенство, существовавшее между лицами, переносилось и на самые земли, тоже делившиеся на благородные и подлые. Освобождая личность крестьянина, новый закон вместе с этим освобождал его собственность; установляя равенство между людьми, он установлял равенство и между землями. Вообще нужно сказать, что и другие политические движения с конца прошлого века в большинстве случаев были связаны с историей крестьянского вопроса там, где продолжали существовать феодальные порядки и крепостничество. Окончательная ликвидация
этих социальных отношений чисто средневекового происхождения была предпринята в Западной Европе лишь под влиянием событий 1848 г. Это было естественное применение к общественной жизни принципов юридической свободы и равенства перед законом.
Философия естественного права должна была отнестись отрицательно ко всем порядкам и учреждениям, которые не оправдывались перед идеями разума, и с этой точки зрения все исторически сложившееся подлежало отмене, поскольку противоречило новым понятиям о правах личности и о происхождении и задачах государства. Когда французскому национальному собранию пришлось создавать новую административную систему, то в основу деления государства на департаменты были положены не исторически сложившиеся границы провинций, округов, бальяжей и т. п., а чисто отвлеченные принципы геометрии и арифметики: каждый департамент должен был быть по возможности равной с другими величины и иметь, приблизительно одинаковое количество жителей. Это было новым разрывом с историей во имя чисто отвлеченного представления о государстве, в котором все должно быть основано на отвлеченных принципах. Философия естественного права знала только индивидуальную свободу и общегосударственный интерес. Все промежуточное между отдельною личностью и политическим целым с этой точки зрения не могло и не должно было иметь самостоятельного значения. Французские департаменты вышли поэтому совершенно искусственными административными единицами, которые с удобством могли уложиться в систему административной централизации. Отдельная личность, которой не разрешалось создавать общественные союзы корпоративного характера, равным образом оказалась слишком слабою в сравнении прежде всего с государством, как представителем правильно или неправильно понимаемого общего интереса. Принцип личной свободы французская революция применила и к труду, к промышленной деятельности человека. В этой области индивидуум должен был быть свободным, и притом не по отношению к одному только государству. Уничтожая
крепостничество, барщину, разного рода стеснения, которым крестьянин подвергался в своей хозяйственной деятельности, революция тем самым освобождала личный труд, но тогдашняя экономическая школа физиократов, опиравшаяся на идею естественного порядка, требовала давно отмены стеснений для свободы труда и промышленности и в области индустрии. Свободе в этой сфере препятствовала старая цеховая организация ремесел, в которой притом начала эксплуатации в значительной мере расшатали старые основы солидарности работников одной и той же специальности. Во имя свободы личности революция не только отменила все цеховые учреждения, но даже и на будущее время запретила устраивать какие бы то ни было ассоциации на почве общих экономических интересов, дабы ни под каким видом старые цехи не могли возродиться к жизни. В таком именно смысле французское национальное собрание издало 14 июня 1791 года специальный декрет. Тогдашние французские законодатели усматривали в возможных попытках основания новых союзов нечто "неконституционное и заключающее в себе покушение на свободу и декларацию прав человека". Представляя этот декрет национальному собранию, докладчик, на котором лежала обязанность подробно мотивировать принимаемое решение, указывал на то, что в государстве не должно быть иных интересов, кроме частного интереса каждого отдельного лица и интереса общего: "никому, говорил он, не дозволяется внушать гражданам какой-то промежуточный интерес и отделять их от общественного дела корпоративным духом", тем более, что корпорации противоречат принципу "свободных соглашений лица с лицом".
Итак, революция знала только отдельную личность и государство и ничего промежуточного между ними. Если можно так выразиться, она атомизировала общество, уничтожив старые общественные союзы, сословия и корпорации и поставив каждого отдельного человека лицом к лицу с другими единичными личностями и с государственною властью, построенною на новом начале. Самостоятельные общественные союзы стесняли личную свободу и мешали
проявлению государственного всемогущества; но в них была и другая сторона, а именно солидарная защита общих интересов и соединенных с ними прав: снимая с личности прежние путы, революция отнимала у него и возможность обороняться в союзе с другими. Вот почему в той критике революционного законодательства, которая шла из консервативного лагеря, уже тогда не все было результатом предрассудков и непонимания.
Кроме отдельных провинций, сословий и корпораций, основывавшихся на историческом праве, - хотя бы такого термина тогда и не существовало, революции пришлось еще иметь дело с организацией, которая ссылалась на право еще высшего порядка, на божественное право. С точки зрения естественного права личности новый режим отнял у католической церкви ее прежнюю власть над обществом, провозгласив свободу совести и равноправность всех исповеданий. Но и в этой области национальное собрание не хотело допустить свободной общественной организации, взглянув на церковь как на чисто государственное учреждение, а на служителей религии как на своего рода общественных чиновников. Таков был именно смысл так называемого гражданского устройства духовенства, декретированного 12 июля 1790 г. И здесь отдельная личность, за которою признавалась свобода совести, но не признавалась свобода религиозного общения, ставилась лицом к лицу с государством, преобразовывавшим по своему усмотрению и в своих интересах внутренние распорядки католической церкви. Таким образом, в данном случае государство не разрушало старой организации, а приспособляло ее к своим целям, хотя вследствие этого ему и пришлось прийти в столкновение с принципом религиозной свободы. Вообще революционные правительства конца XVIII в. охотно расширяли индивидуальную свободу лишь в тех случаях, где она не сталкивалась с государственным интересом (raison d'etat), который тоже обосновывался на идее естественного права. Революция уничтожала старые порядки и учреждения, опиравшиеся на историческом или божественном праве во имя права естественного - которое понималось не только в смысле
индивидуальной свободы, но и в смысле государственного интереса. Права и привилегии отдельных местностей, сословий и корпораций приносились в жертву не только личностей, но и государства. Нивелируя общество, государство в то же время его атомизировало, и это не могло не отразиться на взаимных отношениях отдельных классов общества. Мы еще увидим, какое значение получила отмена цехов в той промышленной революции, которая тоже положила свою печать на взаимное отношение социальных классов в XIX столетии.
Нам остается еще решить вопрос о том, какие общественные элементы получили наибольшую выгоду от крушения старых порядков, от введения бессословного гражданства и народного самоуправления. Проиграли, конечно, оба привилегированные сословия - духовенство и дворянство, которые лишились своего господствующего положения в обществе, своих исключительных прав, своей власти над сельским населением и значительной части ранее принадлежавших им земель и доходов. Эти два сословия уже в эпоху просвещенного абсолютизма представляли из себя консервативную оппозицию против задумывавшихся или проводившихся тогда реформ. Между привилегированными и революцией могла быть только борьба, и падение революционного движения необходимо должно было сопровождаться клерикальной и феодальной реакцией. Выиграли от введения новых порядков вообще все непривилегированные, хотя в весьма различных степенях и далеко не в одинаковых отношениях. Непривилегированные сами распадались на несколько классов, различавшихся между собою и в экономическом, и в культурном смыслах. В общем, однако, мы имеем право говорить о двух больших частях нации, из которых одну стали называть буржуазией, другую - народом. Эти два класса были заинтересованы в падении старых порядков, но новые порядки получили для них неодинаковое значение. Наиболее выиграла от революции буржуазия.
В экономическом и культурном отношениях буржуазия при старом порядке уже возвысилась до того уровня, на котором находилось дворянство, но в отношениях
юридическом и политическом между обоими классами существовала громадная разница. Зажиточный и образованный буржуа постоянно чувствовал приниженность своего положения и вследствие этого делался горячим противником аристократических привилегий. Падение старого сословного строя ставило буржуазию на верхнюю ступень общественной лестницы, потому что теперь положение человека в обществе определялось не его происхождением, а его имуществом, и прежняя социальная роль замлевладения распространилась на движимое имущество. Все, что при старом порядке могло быть достоянием только одного дворянства, делалось доступным и для буржуазии. Разного рода препятствия, которые существовали в сословном строе для дальнейшего развития социального значения буржуазии, исчезли, и средние классы могли занять первенствующее положение в обществе. Выиграло от революции, конечно, и крестьянство, потому что и с него снимались феодальные путы; однако этот общественный класс благодаря революции получал только возможность вести более человеческую жизнь: буржуазии революция позволяла сделаться общественным классом, крестьянство она только выводила из приниженного положения. Притом и в сельском населении существовали крестьяне-собственники и крестьяне безземельные. Первые выигрывали от уничтожения феодальных прав и церковной десятины, тем более, что это уничтожение было совершено во Франции безвозмездно (не так, как это делалось потом в других странах). Зато положение безземельного крестьянства революция мало чем изменяла. Столь же мало изменила революция положение городских рабочих, хотя, по-видимому, низшие классы городского населения принимали наиболее деятельное участие во всем этом движении, и на них преимущественно опирались вожди французской демократии. Пролетариат, сначала возлагавший большие надежды на революцию, мало-помалу в ней разочаровался и охладел к ней. Это даже было одной из причин начавшейся во Франции реакции, приведшей к владычеству Наполеона. С другой стороны, в самой буржуазии движения, происходившие в пролетариате, вызвали реакционное настроение,
которое тоже содействовало установлению Наполеоновского режима. Средние классы общества охотно ниспровергали старый социальный строй, поскольку он был для них невыгоден, но вовсе не хотели поступиться теми выгодами, которые вытекали для них из их экономического положения в новом строе. В разрушении привилегий буржуазия и народ шли рука об руку и действовали солидарно, но когда победа над старым порядком была одержана, обнаружилось, что в понимании свободы и равенства между буржуазией и народом не было полного согласия. Задача буржуазии заключалась в том, чтобы консолидировать сделанные ею приобретения, в народных же массах существовало представление, что совершившееся есть только начало целого ряда новых изменений.
Наше представление о происхождении современного западноевропейского строя было бы неполным, если бы мы ограничились, как это делалось раньше, указанием на общее значение перемен, произведенных в жизни политическим переворотом 1789 г. Одновременно с ним происходила и экономическая, или индустриальная, революция, положившая начало всему новейшему экономическому строю.
Экономический переворот конца XVIII и начала XIX вв.
Экономический переворот, который приурочивается к концу XVIII и началу XIX в., был результатом трех тесно связанных между собою процессов, из которых каждый может быть рассмотрен независимо от других. Одним из этих процессов было образование пролетариата, которое само было результатом обезземеления народной массы. Другой процесс заключался в разложении и падении старого цехового устройства промышленности, препятствовавшего развитию крупного производства. Наконец, третий процесс, - это изобретение машин и введение их в производство. Связь между этими тремя процессами заключается в том, что крупная промышленность могла достигнуть наибольшего развития лишь при существовании большого количества
свободных рук при отмене старых установлении, поддерживавших мелкое производство, и при тех новых технических изобретениях, которые выразились, главным образом, в усовершенствованных механических способах, заменивших прежний исключительно ручной труд.
Обезземеление народной массы в Западной Европе имеет свою длинную историю, в которой необходимо различать юридическую и экономическую стороны. В средние века в эпоху полного господства феодализма и крепостнических отношений между крестьянскою массою и землею существовала самая тесная связь. Если крестьянин был прикреплен к земле, то можно сказать, что и земля была прикреплена к крестьянину. Освобождение крестьянина в Западной Европе, начавшееся еще во второй половине средних веков, сопровождалось ослаблением и даже прекращением той юридической связи, которая существовала раньше между сельским населением и землей. Если, однако, свободный поселянин во многих случаях переставал быть собственником или владельцем земли, из этого еще не следовало, чтобы он сразу переставал быть самостоятельным сельским хозяином, хотя бы и на чужой земле в качестве половника или фермера. Мелкое крестьянское землевладение могло сокращаться, и на его счет могла расширяться крупная помещичья собственность, но этот процесс не влек за собою уничтожения мелкого крестьянского хозяйства и замены его крупным хозяйством помещичьего типа, так что крупная поземельная собственность вполне уживалась с мелким крестьянским хозяйством. Но лишь на почве развития крупной собственности на счет мелкого землевладения сделалось возможным и развитие крупного хозяйства за счет хозяйства мелкого, и в этом заключается другая сторона рассматриваемого процесса. Нужно заметить, что юридическое состояние лица и экономическое отношение к земле могли находиться в довольно различных комбинациях. В громадном большинстве случаев процесс обезземеления народной массы шел рука об руку с ее раскрепощением, но возможным было и обезземеление крестьян при сохранении над ними старой помещичьей власти. Такой случай мы наблюдаем именно
в Мекленбурге, где в XVII и XVIII вв. в широких размерах происходило обезземеление крестьян, остававшихся, тем не менее, до начала XIX столетия в крепостной зависимости. Юридическое отношение мелких хозяев к обрабатываемой ими земле могло быть также весьма различное, но был ли крестьянин мелкий собственник или чиншевик, половник или денежный арендатор, он был все-таки самостоятельным хозяином, хотя бы даже и не пользовался полными правами гражданства. При замене мелкого хозяйства какого бы то ни было вида хозяйством крупным крестьяне, так или иначе, лишавшиеся участков, на которых они сидели, превращались из самостоятельных хозяев в наемных рабочих, в батраков, которые уже работали в чужих хозяйствах, велись ли последние самими землевладельцами или посторонними предпринимателями, снимавшими у них земли большими участками. Именно обезземеление крестьянства во втором смысле, т. е. в смысле разрыва его хозяйственной связи с землей, главным образом и содействовало образованию пролетариата, без которого не могла бы развиться крупная обрабатывающая промышленность.
В больших или меньших размерах и с большею или меньшею скоростью процесс обезземеления совершался во всех западноевропейских государствах, но нигде он не происходил в таких размерах и с такою быстротою, как в Англии, где уже во времена Адама Смита общество представлялось резко разделенным на три отдельных класса: одним из них были более или менее крупные землевладельцы, так как в то время мелкая крестьянская собственность почти совсем исчезла; другой класс составляли капиталисты, которые, между прочим, в качестве более или менее крупных фермеров вкладывали свои капиталы в сельскохозяйственные предприятия: наконец, вся остальная масса населения состояла почти исключительно из рабочих, живших продажею своего труда, между прочим, и в фермерских предприятиях. К концу XVIII и началу XIX вв. этот процесс в Англии окончательно завершился. Еще за сто лет перед тем, т. е. в эпоху второй революции, Англия была страною, главным образом, земледельческою, но уже в семидесятых годах
XVIII в. половина всего населения страны жила в городах, тогда как, например, во Франции в эпоху великой революции городские жители составляли лишь одну четвертую часть всего населения государства. Некоторые стороны этого процесса с особенною резкостью бросаются в глаза. Именно в конце XVIII и начале XIX вв. в Англии издано было множество парламентских актов о так называемом огораживании, посредством которых поступали в пользу лендлордов общинные земли, находившиеся раньше в свободном пользовании сельских жителей. Подобные акты издавались и прежде, но никогда это огораживание не производилось в таких громадных размерах, как на рубеже XVIII и XIX вв.: с 1760 по 1832 г. таких актов было издано более трех с половиною тысяч, и благодаря им лендлорды приобрели без малого семь миллионов акров. Рядом с этим происходили так называемые очистки имений, заключавшиеся в том, что у мелких фермеров по окончании арендного срока отбирались их участки для соединения нескольких мелких аренд в одну крупную или для превращения их в пастбища и искусственные луга.
Другой процесс, содействовавший экономическому перевороту, заключался в падении средневековой цеховой организации промышленности. Пока существовала эта организация, поддерживавшая мелкое производство, развитие крупной промышленности было сильно стеснено. Правда, сами цехи, возникшие еще во второй половине средних веков, переживали в последнее столетие своего существования процесс внутреннего разложения, но пока держались законы, ограждавшие цеховую организацию, она охватывала собою множество производств и самым своим существованием препятствовала развитию фабрик и заводов более крупных размеров. Против цехов в том виде, как они существовали в ХУШ в., раздавались в общем довольно справедливые жалобы, в которых указывалось на то, что эти ремесленные корпорации получили чисто олигархический характер и, вместе с тем, с одной стороны, стесняли свободу труда, а с другой - тормозили технические успехи производства. Новая экономическая школа физиократов по отношению к цехам заняла
положение весьма неблагоприятное, и величайший представитель физиократии Тюрго, в бытность свою министром, сделал даже попытку отменить во Франции цеховую организацию промышленности. Около того же времени английский родоначальник политической экономии, Адам Смит, равным образом высказывался в том смысле, что цеховые привилегии нарушают самые священные права личности. Французская революция навеки отменила цехи наряду с другими учреждениями, отжившими свое время, и во всех странах, на которые в конце XVIII и в начале XIX вв. распространилось действие революционного законодательства, эта старинная промышленная организация прекратила свое существование. Уничтожая в 1791 г. прежние ремесленные корпорации, учредительное собрание запрещало, вместе с тем, какие бы то ни было договоры и союзы между "гражданами одного и того же ремесла". После этого препятствия, которые цеховой строй ставил развитию крупной промышленности, исчезли, а запрещения соглашений между рабочими создавали в пользу предпринимателей такие условия найма, при которых труд вполне отдавался в жертву капиталу. В Англии до середины двадцатых годов XIX в. тоже существовали законы, воспрещавшие коалиции рабочих, поскольку последние могли быть вредны интересам предпринимателей, но, с другой стороны, как раз в это время рядом последовательных актов парламент отменил старые законы, которые мешали развитию крупной промышленности и, регулируя взаимные отношения мастеров и подмастерьев, ограждали интересы последних против чрезмерной эксплуатации. Поход против цехов начался и в Германии, где тоже сторонники экономической свободы стали оказывать влияние на законодательство. Например, в Пруссии в 1808-1810 гг. по вопросу о цехах работала особая комиссия, которая доказывала необходимость полной отмены этой системы, ссылаясь при этом на французское законодательство. Одно из королевских распоряжений, вводившее новый промысловой налог, дозволило каждому, купившему известный патент, заниматься тем или другим ремеслом в данной местности без всякой помехи со стороны каких бы то ни было корпораций,
вследствие чего принадлежность к цеху для занятия каким бы то ни было ремеслом делалась излишнею, а в следующем году другой королевский указ перенес многие права цехов на представителей полицейской власти, и в силу этого нового закона принадлежность к цеху не приносила ремесленнику никакой особой выгоды. Подобные законы, само собою разумеется, только облегчали во многих отраслях промышленности переход от ремесленного производства к фабричному. Мастера, которые прежде были сами подмастерьями, и подмастерья, имевшие большую или меньшую возможность со временем сделаться мастерами, стали заменяться, с одной стороны, фабрикантами-капиталистами, с другой - наемными рабочими: произошла таким образом социальная дифференциация, и труд был разлучен с орудиями производства. Описанный процесс обезземеления сельской массы создал множество свободных рук, которые и нашли применение в крупной промышленности, после того как падение цехов уничтожило последние преграды для ее развития. Равным образом падение старого цехового законодательства очищало поле и для широкого применения усовершенствованных орудий производства, которые стали изобретаться в громадном количестве в конце XVIII и начале XIX вв. Мы и остановимся на том значении, которое принадлежит в истории экономического переворота введению новых орудий производства, т. е. машин, в разные отрасли обрабатывающей промышленности, в чем и заключается третья сторона рассматриваемой нами индустриальной революции.
В каждой машине мы должны различать, кроме механизмов, передающих движение, механизмы, приводящие всю машину в движение, и механизмы, непосредственно работающие над материалом производства. На самых ранних ступенях технического развития движущую силу представлял собою сам человек или заменявшее его домашнее животное (лошадь, осел, вол), а над материалом обработки оперировали руки самого человека, вооруженные наиболее простыми орудиями. Движущие и работающие инструменты с развитием техники и стали заступать место сил и рук
человека. Еще в древности была изобретена водяная мельница, которая впоследствии (сравнительно очень поздно) была применена и к некоторым отраслям обрабатывающей промышленности. В середине XVIII в. была придумана паровая машина и вскоре после этого стала применяться к фабричному производству (1785). Это был целый переворот в истории обрабатывающей промышленности. Водяная сила была, так сказать, прикована к известному месту, зависела от атмосферических условий и не могла быть произвольно увеличиваема, тогда как паровая машина могла быть поставлена где угодно, работать независимо от времен года и от погоды и давать по желанию человека ту или другую силу. Одновременно с этим переворотом обрабатывающая промышленность переживала эпоху изобретения целого ряда механизмов, заменявших собою прежние ручные инструменты. Эти новые орудия, в сущности, исполняли те же работы, какие и ранее производились при помощи старых инструментов, но если прежде рабочий мог действовать только одним инструментом, то машина стала делать то же самое сразу целою массою однородных, а иногда и разнородных инструментов. Подобно тому, как изобретение паровой машины увеличивало во много раз количество той силы, которою прежде пользовался человек в разных производствах, так и это изобретение новых рабочих машин страшно ускоряло процесс изготовления тех или других продуктов. Еще в тридцатых годах XVIII в. была изготовлена первая самопрялка, которая с конца шестидесятых годов стала приводиться в движение водяною силою, замененною впоследствии паром. Около 1770 года другое аналогичное изобретение сделало возможным прясть одновременно несколько нитей. В 1785 году в то самое время, когда в первый раз сила пара была применена к бумагопрядильной промышленности, был изобретен и механический станок для тканья, получивший свой окончательный вид в 1813 году. Новые прядильные и ткацкие машины были наиболее важными изобретениями этого рода, потому что одновременно были придуманы и стали вводиться в употребление и разные другие машины. Этот технический прогресс
коснулся точно так же и добывающей промышленности. Собственно говоря, сила пара ранее всего была применена в горнозаводском деле, а потом уже на прядильных и ткацких фабриках. К числу наиболее ранних рабочих машин нужно отнести и столь важную в сельском хозяйстве молотилку, начало которой относится к 1798 году. Сопоставляя между собою приведенные даты, мы видим, что введение машинного производства относится как раз к той эпохе, когда совершилась политическая революция конца XVIII в. Нужно только прибавить, что перечисленные изобретения были сделаны и применены к делу в Англии, которая не испытала на себе переворота, подобного совершившемуся на континенте, и что, наоборот, революционная буря и последовавшие за нею наполеоновские войны только помешали распространению английских механических изобретений вне их родины. Промышленную революцию, ранее всего совершившуюся в Англии, отдельные континентальные страны переживали уже в XIX веке.
Рассуждая теоретически, можно было бы ожидать, что машины, увеличивая силы человека и ускоряя производство необходимых ему предметов, должны были бы оказать только благоприятное действие на жизнь рабочих, которые, по-видимому, могли бы только с радостью приветствовать все эти новые технические изобретения. В действительности вышло совсем не то. Введение машинного производства имело своим следствием сокращение потребности в ручном труде, как будто на сцену явилась масса новых рабочих, лишивших старых рабочих их обычного заработка. Другими словами, машины сделались весьма опасными конкурентами для людей, продававших свой труд, и уменьшили спрос на их работу. С другой стороны, новые технические изобретения создали для рабочих новых конкурентов в лице их жен и детей, которых новые способы производства тоже привлекли к фабричному труду. Раньше рабочая семья содержалась главным образом трудом своего главы, и этим до известной степени определялась заработная плата, но машины, требовавшие от работников не столько физической силы, сколько ловкости и добросовестности, сделали возможным
привлечение на фабрики женщин и детей. Во многих случаях предприниматели стали даже оказывать предпочтение этим новым категориям рабочих, которым можно было давать гораздо меньшую плату, чем взрослым мужчинам. Уменьшив, таким образом, спрос на физический труд, машины в то же время поставили его в более неблагоприятные условия и в других отношениях. Во-первых, введение новых механических способов производства повлекло за собою удлинение рабочего времени. Владельцы машин, приобретавшие их за большие деньги, прежде всего хлопотали о том, чтобы эти дорогостоящие орудия производства окупали себя как можно скорее, тем более, что каждая машина делалась негодною к употреблению не только от работы, но и от времени, и что новые усовершенствования в машинах делали желательным наискорейшее извлечение всех выгод из старых машин для замены их новыми. Поэтому фабриканты заставляли машины действовать непрерывно и день, и ночь, сберегая при этом вдобавок значительную часть топлива, раз паровые котлы при непрерывности работ могли не остывать на продолжительное время. Отсюда у предпринимателей явилось стремление к удлинению рабочего времени. В 1770 г. английский рабочий дом, в котором заставляли работать двенадцать часов в сутки, называли домом ужаса, а в 1833 г. парламент устанавливал, как милость, двенадцатичасовой рабочий день для подростков. С другой стороны, новые приемы производства стали требовать от рабочего гораздо большей напряженности и внимания и, следовательно, сделали его труд гораздо более утомительным, а вместе с тем и более однообразным, превратив рабочего как бы в слугу машины, обязанного совершать только одно какое-либо движение руками. Наконец, вследствие введения машинного производства рабочие стали скучиваться в тесных и душных помещениях, в которых обречены были теперь проводить большую часть своего времени, что стало отражаться крайне неблагоприятно на их здоровье и настроении духа. Все эти обстоятельства, вместе взятые, и породили среди рабочих в эпоху введения механических способов производства крайнее озлобление против машин. Нередко случалось, что
машины и фабричные здания делались жертвою раздраженных рабочих, и в иных случаях фабриканты ограждали свою собственность от подобного рода нападений, ставя для защиты фабричных зданий и машин настоящие пушки. Это нерасположение к техническим изобретениям конца XVIII и начала XIX вв. отразилось даже и на взглядах некоторых теоретиков, которые готовы были осудить введение машинного производства как явление вредное и потому нежелательное.
Новые способы производства, ранее всего утвердившиеся в Англии, оказали громадное влияние на рост ее национального богатства. Машины во много раз увеличили производительность человеческого труда, и количество вырабатываемых продуктов стало расти с поразительною быстротою. Но у этого явления была и оборотная сторона. Если раньше общество нередко терпело от недостатка нужных ему товаров, то теперь, наоборот, иногда можно было жаловаться на их перепроизводство, которое тоже делалось своего рода злом. Предприниматели изготовляли слишком много какого-либо товара, а потому предложение превышало спрос, и масса товаров оставалась нераспроданною. Это заставляло фабрикантов сокращать свое производство, вследствие чего многие рабочие или оставались совсем без заработка, или должны были довольствоваться уменьшенной платой. С периодами процветания той или другой отрасли промышленности стали чередоваться периоды угнетенного состояния, и каждый раз наступление кризиса вызывало целый ряд общественных бедствий: каждый раз промышленный кризис влек за собою банкротство торговых фирм и банков, ссужавших деньги предпринимателям, закрытие фабрик или сокращение производства в тех фабриках, которые могли продолжать существование, и уменьшение или полное отсутствие заработка. Особенно частыми сделались подобные кризисы в начале XIX столетия, и если раньше представлялась возможность объяснять возникновение подобных явлений обстоятельствами военного времени, то впоследствии, когда в Европе господствовал мир, внешние причины уже не могли отвечать за результаты того, что
в сущности вытекало из самых внутренних условий капиталистического производства. Можно даже сказать, что такие кризисы сделались хроническою болезнью английской промышленности после испытанного ею экономического переворота. При господстве мелкой промышленности и ручного труда производство было более равномерным, заработок более постоянным, а теперь прежней устойчивости производства и заработка наступил конец, и постоянные колебания того и другого, конечно, не могли не отражаться самым гибельным образом на материальном благосостоянии рабочих. Статистика самым неопровержимым образом стала доказывать, что в промышленных округах Англии в эпохи кризисов всегда падали цифры браков и вкладов в сберегательные кассы, и, наоборот, поднимались цифры смертности и преступности. Это и весьма понятно, потому что каждый кризис для великого множества рабочих семей сопровождался более или менее полным обнищанием. Нужно прибавить, что промышленные кризисы гораздо легче переживались крупными, нежели мелкими производителями, и вследствие этого, в свою очередь, промышленные кризисы немало содействовали общей победе фабричного производства над ремесленным. Отстаивая свое существование в такие трудные минуты, предприниматели, весьма естественно, хлопотали об удешевлении производства, чего и стремились достигнуть, с одной стороны, уменьшением заработной платы, с другой - введением новых технических усовершенствований в производстве. Последними обстоятельствами, собственно говоря, только усиливалось то действие, какое вообще оказывало введение машин. Кроме того, случалось нередко, что заработная плата, понизившись во время кризиса, затем уже не поднималась до своей прежней нормы. Наконец, каждый кризис оставлял после себя целую массу нищих и бродяг, попадавших в рабочие дома или тюрьмы, которые и удерживали их у себя до нового оживления промышленности.
Такова была сущность индустриальной революции, и таковы были ее непосредственные следствия. Этот переворот содействовал небывалому дотоле развитию обрабатывающей
промышленности, но в то же время разделял промышленный класс общества на две резко отличающиеся одна от другой части - на капиталистическую буржуазию и на рабочий пролетариат. Выиграла от этого переворота буржуазия, а рабочие классы оказывались в проигрыше. В этом результате рассмотренного экономического переворота уже таился зародыш так называемого рабочего вопроса, сделавшегося главным социальным вопросом XIX в. и осложнившего собою демократические движения эпохи, вызванные политическим переворотом конца XVIII столетия.
Беглый обзор новейшей европейской истории
На этом мы и остановимся. История XIX в. после венского конгресса так сложна, и это время к нам так близко, что для надлежащего выяснения этой эпохи потребовалось бы гораздо больше места, нежели то, каким мы располагаем в этой книге. Чтобы, однако, все-таки дать в нашем очерке главных эпох новой истории законченное изложение ее событий, мы заключим свой обзор историей и XIX в. в самых общих очертаниях.
Движение, вызванное французской революцией и революционными войнами, улеглось только в 1815 г., когда европейская коалиция окончательно низложила Наполеона I и на венском конгрессе переделала политическую карту Европы. Одновременно с этим началась и повсеместная абсолютистическая, клерикальная и феодальная реакция против всего того, что вошло в жизнь в эпоху Наполеона, революции и просвещенного абсолютизма, равно как против просвещения XVIII в. С этой реакцией, которую поддерживали духовенство и дворянство, вступило в борьбу свободное направление, поддерживавшееся буржуазией и получившее название либерализма. Борьба привилегированных сословий со средним сословием представляет из себя весьма важную сторону социальной истории Западной Европы в XIX в. В то же время подготовлялась почва для обострившейся несколько позднее борьбы между буржуазией и пролетариатом. Пока господствовали привилегированные сословия, у
буржуазии и у народа было много общих интересов; но с установлением гражданского равенства и усилением неравенства экономического интересы буржуазии и народа стали расходиться в разные стороны. На этой почве и возник, как мы только что видели, рабочий вопрос, и рядом с либерализмом явилось другое направление, получившие название социализма.
На венском конгрессе был произведен передел границ большей части европейских государств. Россия, отнявшая перед тем у Швеции Финляндию и у Турции Бессарабию, получила большую часть этнографической Польши под названием Царства Польского, которому Александр I дал либеральную конституцию. Австрии достались Венеция и Ломбардия, Далмация, а также Тироль. Пруссия присоединила к своим владениям почти половину Саксонии, шведскую Померанию, Познань и Прирейнскую область. Англия, успевшая в эпоху предыдущих войн захватить немало важных пунктов вне Европы, приобрела Мальту, Гельголанд и протекторат над республикой Ионических островов. У Дании была отнята Норвегия, которую отдали шведскому королю. Голландия была соединена с Бельгией в одно Нидерланское королевство. В Германии, в которой до падения Священной Римской империи насчитывалось около 350 государств, венский конгресс оставил только 36 государств, заключивших между собою союз с постоянным сеймом во Франкфурте-на-Майне. В Италии, кроме Ломбар-до-Венецианского королевства, отданного Австрии, были восстановлены королевство Сардинское, великое герцогство Тосканское, Папская область и королевство Обеих Сицилий, кроме других, менее значительных владений. Вскоре после окончания венского конгресса государи Австрии, Пруссии и России заключили между собою так называемый Священный Союз, к которому пригласили примкнуть и других монархов. Этот союз скоро сделался органом, как известно, международной реакции, после того как в 1820 г. вспыхнули революции в Испании, в королевстве Обеих Сицилий и в Португалии, а в 1821 г. и в Пьемонте, одновременно с греческим восстанием против турецкого ига. Причиною этих революционных движений были крайности реакции
и стремление к политической свободе. После Венского конгресса происходили новые съезды монархов и министров в Ахене (1818), в Троппау и Лайбахе (1820 и 1821) и в Вероне (1822). По поручению последних двух конгрессов Австрия вооруженною силою подавила неаполитанскую революцию, а Франция - испанскую, после чего введенные в обеих странах конституции были отменены. В Германии лишь очень немногие из второстепенных государств получили конституционное устройство. Реакция коснулась и Франции, хотя ей и была дана возвратившимися Бурбонами либеральная хартия 1814 г. В 1830 г. крайние реакционеры довели Францию до новой революции, получившей название "июльской". Старшая линия Бурбонов была заменена принцем Людовиком-Филиппом Орлеанским, и вместе с новой династией началось во Франции господство буржуазии.
Июльская революция нанесла первый значительный удар зданию, воздвигнутому венским конгрессом. В августе того же 1830 года вспыхнула революция в Бельгии, и ее результатом было отделение Бельгии от Голландии в особое королевство с весьма либеральной конституцией. Июльская революция отразилась и в некоторых частях Германии, где, однако, не дала особенно важных результатов. То же самое можно сказать и о революционных попытках в Италии. Наконец, июльская же революция была сигналом ко взрыву, в том же самом 1830 г., восстания в Царстве Польском. Польская революция была подавлена, и конституция отменена. Времена июльской монархии характеризуются, кроме продолжения прежней политической борьбы между реакцией и либерализмом, развитием социальных и национальных стремлений. Буржуазная монархия во Франции вызвала против себя сильную республиканскую и демократическую оппозицию, в которой все более и более важное значение стали получать экономические требования рабочего сословия. Когда во Франции в 1848 г. произошла новая революция (февральская) и во второй раз в этой стране установилась республика, это политическое движение получило прямо социалистический характер. После этого новые социальные идеи стали приобретать более широкое распространение.
С другой стороны, в 40-х гг. с особенною силою стали обнаруживаться стремления национальные, выражавшиеся в желании раздробленных национальностей получить политическое единство (итальянцы и немцы) и в желании национальностей угнетенных добиться самостоятельности (мадьяры и славяне). В некоторых случаях это сопровождалось культурным возрождением к новой жизни национальностей, которые отстали в своем развитии от других народов.
Благодаря соединению политических стремлений с социальными и национальными, почти во всех западноевропейских государствах февральская революция 1848 г. вызвала целый ряд политических движений, принявших весьма грозный характер. В отдельных немецких государствах (между прочим, в Австрии и в Пруссии) также вспыхнула революция (мартовская), которая скоро охватила собою всю Германию, причем сделана была неудавшаяся, впрочем, попытка политического объединения Германии с общеимперским парламентом. В Пруссии, однако, после этого была введена конституция (1850). Особенно сильно революцией 1848 г. была потрясена Австрия, которой, по-видимому, предстояло даже разложиться на свои составные части. Волнения происходили и в Вене, и в Праге. Одновременно с этим произошло восстание в Ломбардо-Венецианском королевстве, и на помощь к нему явился король Сардинии, уже начавший стремиться к объединению Италии. Наконец, восстали и венгры, задумавшие совершенно отложиться от династии Габсбургов. Только взаимная антипатия разноязычных подданных Австрии и русская помощь спасли монархию Габсбургов от крушения.
Начало 50-х годов повсеместно было ознаменовано сильной реакцией. Во Франции республика не удержалась, и, опираясь на реакционные элементы нации, президент республики, Наполеон Бонапарт, совершил 2 декабря 1851 г. государственный переворот, который ровно через год повлек за собою и восстановление французской империи. Ломбардо-Венецианское королевство снова находилось в полной власти Австрии. Сделанная было в Риме попытка установления республики тоже была подавлена (1849), одновременно
с усмирением и венгерского восстания. В Германии в 1850 г. были оставлены все планы национального объединения на конституционных началах.
Эпоха второй империи во Франции была временем преобладания этого государства в международных отношениях. Вскоре после восстановления империи, Франция в союзе с Англией, Турцией и Сардинией вела войну против России, известную под названием Восточной или Крымской войны (1853-56). Желая отвлечь внимание нации от внутренних дел блестящими внешними предприятиями, Наполеон III решился, еще в союзе с Сардинией, вмешаться и в итальянские дела. В 1859 г. вспыхнула война между Сардинией в союзе с Францией, с одной стороны, и Австрией - с другой, и окончилась полным поражением последней. Австрия должна была отказаться от Ломбардии в пользу Франции, уступившей ее Сардинии. Это было первым шагом к дальнейшему объединению Италии. В 1860 г. итальянские волонтеры под начальством Гарибальди овладели Сицилией и Неаполем, которые вместе с частью Папской области вошли в состав нового Итальянского королевства, к которому еще ранее присоединились Тоскана, Парма и Модена. Наконец, в 1861 г. сардинский король Виктор-Эммануил П принял официально название короля Италии и собрал в Турине первый общеитальянский парламент. После этого Итальянскому королевству оставалось только овладеть Венецианскою областью, томившеюся под властью Австрии, и остатком папских владений с Римом. И то, и другое совершилось в непродолжительном времени, на этот раз в тесной связи с другим политическим объединением, именно с объединением Германии.
Уже в 1848 г. по вопросу об объединении Италии резко обозначилось соперничество между Австрией и Пруссией, как двумя самыми крупными немецкими государствами. В 1864 г. обе эти державы вели войну с Данией, у которой они отняли два герцогства - Шлезвиг и Голштинию, но из-за управления этими землями между Пруссией и Австрией возникла война. Пруссия, гораздо ранее подготовившая объединение Германии на почве экономических интересов
так называемым таможенным союзом, сумела заручиться содействием Франции и Италии. Война была непродолжительна. Пруссия напала на германских союзников Австрии и захватила Ганновер, Гессен и Саксонию, после чего нанесла решительный удар и самой Австрии. Желая отделаться от войны с Италией, Австрия уступила Венецию Франции для передачи ее Италии. Результатом войны 1866 г. было исключение Австрии из германского союза. Пруссия получила Шлезвиг и Голштинию, Гессен-Кассель, Ганновер и Нассау. Германский союз распался, и вместо него Пруссия организовала Северо-германский союз с общим парламентом. причем южно-германские государства тайно примкнули к этому союзу, обязавшись помогать ему войсками в случае какой-либо войны. Это подготовило дальнейшее объединение Германии под прусской гегемонией. Что касается до Австрии, то она в 1867 г. превратилась в дуалистическую Австро-Венгерскую монархию, и обе ее половины получили теперешнее конституционное устройство. В 1870 г. Франция, завидовавшая успехам Пруссии, объявила этой последней войну, в которой потерпела самую решительную неудачу. После того, как Наполеон Ш попал под Седаном в плен, в Париже произошла революция, результатом которой было провозглашение республики. Пользуясь этим, Италия заняла Рим и положила конец светской власти пап. В начале следующего 1871 г. была провозглашена Германская империя под главенством прусского короля, принявшего титул императора германского, и новая империя получила общую конституцию. Франция лишилась Эльзаса и Лотарингии и должна была уплатить громадную контрибуцию. Германия сделалась первенствующей европейской державой, стремясь в то же время охранять свою гегемонию посредством союзов (союз трех императоров - австрийского, германского и русского - в 70-х гг., и тройственный союз Германии, Австрии и Италии с 80-х гг.). Грозное положение, занятое новой империей, привело, в свою очередь, к теперешнему франко-русскому союзу.
Во второй половине XIX в. в Западной Европе окончательно восторжествовали конституционные порядки, которые
стали вводиться и в новых государствах восточной половины Европы, возникших путем освобождения от турецкого ига (Греция, Румыния, Сербия и Болгария). В той же второй половине XIX в. особенно важное значение получил социальный вопрос. В 60-х годах сделана даже была попытка организации международного союза рабочих. В связи же с социальным движением стоит восстание Парижа весною 1871 года, известное под названием коммуны. В настоящее время во многих западноевропейских парламентах рядом со старыми партиями существуют и партии рабочих.
В истории восточной половины Европы обращают на себя в XIX в. внимание войны, которые Россия вела с Турцией, и постепенное разложение когда-то грозной Оттоманской империи. Уже в XVIII в. возник так называемый восточный вопрос, история которого тесно связанна с историей России. Православное население Турецкой империи давно смотрело на Россию как на свою будущую освободительницу. В XIX в. началось освобождение турецких христиан. В самом начале столетия произошло восстание сербов, которые по бухарестскому миру (1812 г.) между Турцией и Россией получили внутреннюю автономию. В 1820 г. началось греческое восстание, которое, благодаря заступничеству России, Англии и Франции, окончилось образованием теперешнего Греческого королевства (1830) с конституционным устройством. Этот результат был достигнут только благодаря войне России с Турцией, и вместе с тем улучшено было положение Молдавии и Валахии, поставленных к Порте в простые даннические отношения. Все это сильно ослабляло Турцию. В 1831 г. египетский паша задумал было не только отложиться от Порты, но даже отнять у нее часть азиатских владений, и тогда султана спасло только заступничество России, которая стала пользоваться особым влиянием в Константинополе, к крайнему неудовольствию западных держав. В 1853 г. Франция и Англия даже предприняли войну против России в защиту Турции. Между тем христианские подданные Порты продолжали все более и более волноваться. В 1875 году произошло восстание в Герцеговине и Боснии, а в следующем году Сербия и Черногория объявили Турции войну, за которою последовала новая русско-турецкая война 1S77-7S гг. Результатом ее было то, что Румыния и Сербия (ныне оба королевства) были признаны независимыми государствами, и кроме того создано было в вассальной зависимости от Турции княжество Болгарское, а на юг от него автономная провинция под названием Восточной Румелии (теперь фактически соединенная с Болгарским княжеством). Одновременно с этим Босния и Герцеговина были переданы в управление Австрии, которая, таким образом, будучи вытеснена из Италии и Германии, получила своего рода вознаграждение на Балканском полуострове. Освобождение турецких христиан и образование из них новых государств имело своим результатом развитие на Балканском полуострове культурной жизни и проникновение в эти страны европейской цивилизации (между прочим и западных политических форм).
Очерк девятый
Распространение всемирного господства европейских народов
Постепенное расширение всемирно-исторической сцены
В некоторых больших исторических атласах можно найти картографические изображения того, как постепенно расширялась историческая сцена, или как постепенно "распространялась история" по земному шару. Возьмем, например, первую же таблицу в прекрасном французском атласе Шрадера, на которой дано шесть последовательных карт "распространения истории" за две тысячи лет и за 450 лет до Р. X., а после Р. X. через 250 лет, 1275 лет, 1550 лет и в новейшее время, причем разными красками на белом фоне материков и островов отмечены те страны, в которых в указанные эпохи уже совершалась история. Рассматривая эту таблицу, можно самым наглядным образом представить себе, как история мало-помалу захватывала все большее и большее количество стран: на первой карте затронуты красками едва кое-какие пункты, на последней мало что остается незакрашенным: одни только полярные области Старого Света и Северной Америки, внутренняя Африка да кое-какие еще территории меньших размеров. Конечно, в таких картах много условного, но какие частные несообразности с той или другой точки зрения мы в них и ни обнаружили бы, в общем они дают очень верную картину постепенного расширения исторической сцены.
Первенствующая роль народов арийской расы во всемирной истории и особое значение Европы
На названных картах, далее, разными цветами обозначены отдельные человеческие расы, игравшие роль во всемирной истории, и опять очень наглядное представление получается при рассмотрении этих карт, когда мы следим за распространением отдельных рас по земному шару. Самое главное, что здесь бросается в глаза при первом же взгляде,- это все большая и большая окрашенность розовым цветом, выбранным для обозначения арийской расы, разных территорий Старого и Нового Света, в особенности преобладание этого цвета на последней карте. Составители карты сделали еще и больше: они различили разными оттенками одной и той же краски арийцев европейских и арийцев азиатских, обозначив первых более темным тоном, а вторых более светлым: понятно, что именно более темный оттенок розового цвета оказался занимающим на последней карте и наиболее места. Это - наглядное изображение распространения европейских народов и европейской культуры, т. е. расширения европейской истории, которая продолжается теперь не только на своей родине, но и в Северной Азии, и в обеих Америках, и в Австралии, и на южной оконечности Африки.
Европа - настоящий центр всемирной истории, опередивший другие части света в своем развитии и влияющий на них и в экономическом, и в культурном, и в политическом отношении. Ее народы колонизировали обширные пространства на всем земном шаре; ее государства имеют массу владений в других частях света; ее промышленность снабжает своими товарами самые отдаленные захолустья, и где только нет ее торговли; ее технические изобретения проложили себе путь в самые отсталые страны, и в будущем, наконец, для всего человечества не может быть иной науки, кроме той, которая создана Европой.
Распространение трех мировых религий в старом и новом свете
К не менее интересным заключениям приводит нас и рассмотрение карты религий, существующих на земном шаре. При первом взгляде на нее мы видим следующее распределение сплошных территорий, занятых последователями трех мировых религий - христианства, ислама и буддизма. Христиане населяют северо-западную часть Старого Света, т. е. Европу, и имеют многочисленных представителей во всей Северной Азии, составляющей северо-восточный угол этого материка, но здесь до сих пор еще очень много язычников (сибирские инородцы). Юго-восточный угол Старого Света является территорией, где главным образом сосредоточены буддисты, которые, впрочем, во многих местах живут бок о бок с представителями других религий (даосизм и конфуцианство, две национальные религии Китая). Что касается до магометанства, то ему принадлежит весь юго-запад Азии и север Африки, где ислам и в настоящее время все более и более подвигается к югу. Вне Старого Света, в Америке и в Австралии из трех названных религий лишь одна, именно христианство, исповедуемое европейскими народами, имеет многочисленных последователей. Конечно, столь широкое распространение каждой из трех главных религий современного человечества среди народов, живущих в разных климатах, говорящих многими языками, стоящих на неодинаковой ступени культуры, как и долговременное историческое существование этих религий (буддизма 24 века, христианства 19 веков, ислама почти 13 столетий), имели своим следствием образование в каждом из трех миров, исповедующих названные религии, местных и национальных особенностей, разъединяющих и христианские, и магометанские народы, равно как и последователей буддизма на отдельные крупные вероисповедания и мелкие секты. В буддизме, например, различаются два основных толка - южный и северный буддизм, а в последнем особое место принадлежит так называемому ламаизму, исповедующемуся, между прочим, в России бурятами, некоторыми тунгусами
и калмыками. В исламе с самого же начала также произошел религиозный раскол между суннитами и шиитами, и в большей части магометанского мира утвердилось учение суннитов, а шиитство существует главным образом только в Персии. Нечего говорить (вследствие общеизвестности факта), что вероисповедные разделения существуют и в христианском мире. Несмотря, однако, на внутренние несогласия, наблюдаемые нами в этих трех религиях, каждая из них держится известных общих основ, которые налагают печать на все миросозерцание исповедующих эти религии народов. Очень часто называют европейскую цивилизацию христианскою, и это имеет тот реальный смысл, что это есть цивилизация народов, исповедующих христианство. Но это, конечно, не должно обозначать ни того, что христианство является источником и основою всех сторон европейской цивилизации, ни того, чтобы эта цивилизация была полным осуществлением высоких нравственных истин христианства. В первом отношении нужно иметь в виду, что христианство явилось в истории как "царство не от мира сего", а потому не оно, конечно, источник всего технического и научного прогресса Европы. С другой стороны, громадное воспитательное значение, какое должно было иметь христианство в нравственном отношении, всегда оставалось более желанием высоко настроенного идеализма, чем реальным фактом. Не только установление власти европейских народов над многими дикарями и варварами и перенесение к ним благ цивилизации, но и самое распространение христианства, этой религии мира, любви и всепрощения, сопровождались страшными жестокостями и насилиями. Со времени отдаленных морских путешествий и открытия новых стран началась прежде всего деятельность миссионеров, отправлявшихся в разные части света для обращения туземцев в христианство. Во второй половине XVI века в католической церкви была даже основана с этой целью особая конгрегация для распространения веры (congregatio de propaganda fide), no примеру которой впоследствии возникли миссионерские общества и других исповеданий. Проповедь христианства охватила весь земной шар, но во многих местах она
встретилась с крайне неблагоприятными условиями и не только там, где существуют старые религии вроде буддизма или магометанства, среди последователей которых миссионерская деятельность особенно безуспешна. В современной Африке ислам сильно распространяется даже теперь*. В большой именно степени мешал успеху христианской проповеди и образ действий европейцев по отношению к туземцам (истребление целых племен, обращение их в рабство, эксплуатация их труда и вообще жестокое обращение). Между прочим, печальные китайские события 1900 г. объясняются как раз именно этою причиною.
Разумеется, как технический и научный прогресс не вытекают сами из христианства, так еще того менее жестокости и насилия, какие позволяли и до сих пор позволяют себе европейские "цивилизаторы" в других частях света, могут быть поставлены на счет христианства. Напротив того, истинные христиане, т. е. христиане не по имени только, но и по духу, находят лишь слова осуждения для всех тех ужасов и преступлений, которыми, к сожалению, так часто сопровождалось распространение европейской цивилизации. Здесь не место говорить об историческом и жизненном значении христианства, но прибавить все-таки нужно, что если и можно называть европейскую цивилизацию христианской, то только по ее отношению к тому нравственному идеалу, который одушевлял и одушевляет лучших ее деятелей. Для европейской цивилизации христианство было и остается великим источником нравственного идеализма, когда только оно само под влиянием условий места, времени и среды не превращается в мертвую форму без живого содержания. Сколько знает история таких искажений от инквизиции до насильственного обращения язычников в христианство! В последнем отношении то, что случалось при обращении варваров и дикарей Нового Света, уже
Христиан на земном шаре около 475 м., из них 215 м. католиков, 160 м. протестантов и 95 м. православных, магометан 170м., язычников с браманистами и буддистами 835 м. (в круглых цифрах). (Данные 1903 г. - Прим. peg)
раньше было испробовано в Европе, когда Карл Великий, например, крестил германцев или потомки этих самых германцев мечом и огнем распространяли христианство у своих восточных соседей.
Значение религиозного фанатизма отсталых стран
В былые времена приобщение к европейской культуре мыслимо было лишь в форме принятия христианства. Это было в те именно времена, когда вся культура вообще имела религиозный, вероисповедный характер, а так как в отсталых внеевропейских странах и до сих пор культура сильно проникнута сакральным элементом, то религиозный фанатизм, соединенный с узким национализмом, является одним из главных препятствий к восприятию европейской цивилизации. Стоит только вспомнить турок или китайцев, с их нерасположением к неверным и к иноземцам. Но ведь подобного же рода явления возможны были и в христианском мире, когда вероисповедные различия выдвигались на первый план: и нашим предкам, например, многое в западной культуре казалось порождением проклятого "латинства" или "лютерской ереси", а потому принципиально ими и отвергалось. К той же категории явлений относится и недоверчиво-пренебрежительное отношение средних веков к античной литературе, как к языческой мудрости. Подобного рода явления исчезнут лишь тогда, когда вопросы религиозной веры не станут примешиваться к вопросам чисто светского содержания, и та или другая идея, то или другое изобретение, то или другое учреждение будут цениться по своей внутренней ценности, а не потому, что данную идею, данное изобретение, данное учреждение можно встретить у народов той или иной веры.
Открытие и колонизация европейцами новых земель
После этих общих предварительных замечаний перейдем прямо к истории распространения "европеизма", в широком смысле слова, вне самой Европы. Эта история начинается,
как известно, с великих географических открытий конца средних веков.
В древности и в средние века моряки не решались пускаться в море слишком далеко: плавали вдоль берегов, от мыса до мыса, от острова до острова. В XIV в., как известно, итальянец Флавио Джиойя первый воспользовался свойством магнитной стрелки поворачиваться на север, чтобы устроить компас, при помощи которого сделалось возможным ориентироваться в открытом море и днем, и ночью, и в пасмурную погоду, и во время тумана. Первым народом, воспользовавшимся компасом для более отдаленных морских плаваний, были португальцы, которые решились пуститься прямо в океан. Они искали тогда морского пути в Индию, искали новых земель для покорения и новых племен для обращения в христианство. Португальские моряки открыли прежде всего (в начале XV в.) остров Мадейру, потом острова Канарские, Азорские и Зеленого мыса и берега Северной Гвинеи. Мало-помалу португальцы дошли таким образом до экватора и перешли в южное полушарие, а в I486 г. Варфоломей Диас достиг и южной оконечности Африки, т. е. мыса Доброй Надежды. Через несколько лет после этого. в 1498 г., Васко да Гама, обогнув Африку и проехав вдоль восточного берега до экватора, через Индийский океан достиг Индии. Одновременно с этим Колумб задумал другим путем проехать в Индию и по дороге открыть для испанского владычества и распространения христианства новые страны, именно плывя не вокруг Африки, а по Атлантическому океану все на запад. Удачливый мореплаватель вовсе не думал, что океан так широк, и что между западными берегами Европы и восточными берегами Азии находятся два громадных океана и очень большой материк. Так совершилось открытие Америки (1492) незадолго до морского пути з Индию. За этим последовал ряд других открытий. Еще в 1497 г. венецианец Кабот на английских кораблях открыл северо-восточный берег Америки (Лабрадор), после чего около 1500 г. сделался известным и весь восточный берег Северной Америки. Около того же времени сподвижник Васко да Гамы, Кабраль, открыл и занял именем Португалии
Бразилию (1500), а в следующие десятилетия португальцы первыми из европейцев посетили Мадагаскар и появились на островах Индийского океана. Одновременно с этим испанец Бальбоа перешел Панамский перешеек и объявил неведомый дотоле Великий океан собственностью своего государя (1515). Четыре года спустя португалец испанской службы Магеллан обогнул Южную Америку, проехав из Атлантического океана в Великий через пролив, до сих пор носящий его имя (1519). После его смерти, во время этого путешествия товарищи его вернулись в Европу вокруг Азии и Африки. Магеллан думал, что между Южной Америкой и юго-восточной Азией простирается обширная водная пустыня, но впоследствии мореплаватели стали здесь открывать новые и новые острова, а между ними в начале XVII в. Австралийский материк.
Эти великие географические открытия конца XV и начала XVI вв. были сделаны португальцами и испанцами, между которыми и разделились все вновь найденные острова и земли. Силы обоих народов направились тогда главным образом на земельные приобретения и завоевания за морем. Так называемые "конкистадоры" целыми толпами и чуть не каждый год отправлялись в новые страны за драгоценными металлами, за редкими произведениями природы и за индийскими товарами. В Африке, в Америке, в Азии португальцам и испанцам приходилось иметь дело с народами, стоящими в культурном отношении ниже европейцев, и потому им легко было одерживать победы над туземцами. Часть их находилась еще в диком состоянии, и европейцы безжалостно их истребляли, обращали в рабство и делали предметом торговли. За конкистадорами потянулись в новые страны миссионеры, обращавшие туземцев в христианство. К чести их нужно сказать, что многие из них заступались за несчастных дикарей, но большею частью безуспешно. Испанцы в Америке заставили туземцев работать на плантациях и в рудниках, что оказалось совсем не под силу дикарям, совершенно не привыкшим к напряженному труду и питавшимся главным образом растительною пищею. Тогда их стали заменять более выносливыми неграми, которыми
торговали португальцы еще с середины XV в., начав вывозить их из Африки в Америку в самое первое время по открытии Нового Света. В Африке португальцы даже организовали настоящую охоту за неграми при помощи специально для этого дрессировавшихся собак. Только в XVIII в. началась проповедь против такого позорного пятна, лежавшего на европейской цивилизации, отмена же торговли ими произошла лишь в XIX в.
Кроме дикарей, европейцы встретились в Америке с народами, уже стоявшими на известной ступени цивилизации и государственного быта. Это были Мексика и Перу. Первая из них представляла из себя государство, простиравшееся между двумя океанами, с многочисленным народонаселением, хорошо обработанной почвой и довольно развитой техникой. В 1519 г. испанец Кортес предпринял с несколькими сотнями храбрецов завоевание Мексики, которою и овладел в очень короткое время, благодаря огнестрельному оружию и союзу с племенами, подвластными ацтекам (1521). Впоследствии тот же Кортес открыл Калифорнию. Другое такое же государство было Перу. С еще меньшими силами, чем силы Кортеса, это государство было завоевано испанцем же Пизарро (1535). Одновременно его соперник Альмагро на юге от Перу овладел областью, известною под именем Чили, и все эти новые завоевания вошли в состав владений Испании. Мексиканцы и перувианцы были распределены между европейскими колонистами в качестве крепостных, обязанных работать на победителей.
Совершенно так же португальцы, открыв морской путь в Индию, встретились в этой стране с народами, стоявшими уже на значительной ступени культуры. Туземцы не особенно дружелюбно приняли пришельцев, которые поэтому решились овладеть нужными им пунктами посредством войны. Уже Васко да Гама с успехом начал здесь борьбу с одним из туземных царьков, но после него особенно много способствовал утверждению власти португальцев в Индии Альбукерке, который в начале XVI в. подчинил им многие пункты на всем побережье от Ормузского пролива до полуострова Малакки. После него португальцы завели
поселения и торговые агентства на острове Цейлоне и покорили Молуккские и Зондские острова.
Мы уже видели, какие следствия имели для Европы все эти открытия и завоевания новых земель. Прежде всего, прежние торговые пути уступили место новым. Раньше торговля Европы с Востоком находилась в руках венецианцев и генуэзцев, а также городов по верхнему Дунаю, по Рейну и Роне и у так называемой Ганзы. В XVI в. главными торговыми нациями сделались португальцы и испанцы, и Лиссабон занял положение одного из наиболее важных центров торговли с Востоком. Хищническое хозяйничанье обеих наций в новых странах и привычка у себя на родине жить за чужой счет без заботы о развитии сельского хозяйства и промышленности вместе с водворением абсолютизма ослабили в следующем веке и Португалию, и Испанию, и тогда главными торговыми странами сделались Голландия и Англия. Одновременно с развитием морской торговли европейские нации стали заводить заморские колонии, для охраны которых они начали снаряжать военные флоты, и внешняя политика отдельных держав мало-помалу стала в значительной мере осложняться противоположностью и соперничеством их торговых и колониальных интересов. Войны, которые велись в новое время между европейскими нациями, поэтому сопровождались нередко борьбою в самых отдаленных колониях. С другой стороны, в Европу в XVI в. хлынула сразу масса золота и серебра, что вызвало целый экономический переворот. Деньги, бывшие очень редкими в средние века, упали в цене, и соответственно с этим вздорожали разные предметы потребления. Понятно, что этот прилив в Европу драгоценных металлов сильно содействовал развитию денежного хозяйства, которым еще раньше начало вытесняться средневековое натуральное хозяйство. Кроме того, в Европе появились в употреблении новые продукты (кофе, сахар, табак и т. п.) или удешевились продукты, ранее стоившие очень дорого (пряности). Некоторые дотоле неизвестные растения были даже акклиматизированы в Европе: так из Америки, кроме табака, был вывезен картофель, из Китая - апельсинное дерево.
Главные причины этого расселения европейцев по вновь открытым странам были следующие. Ранее всего проложили себе туда дорогу люди особенно энергичные, стремившиеся преимущественно обогатиться войною, торговлею и разного рода предприятиями вроде добывания драгоценных металлов или устройства плантаций. Вторую, более позднюю категорию переселенцев составляли люди, спасавшиеся от религиозных и политических преследований, которым они подвергались на родине. Наконец, особенно в XIX в. стала действовать и третья причина - перенаселение, заставляющее искать новых мест, да и вообще экономическая нужда (ссылка преступников тоже в известных случаях увеличивала население колоний). В XIX в. эту эмиграцию значительно стали облегчать усовершенствованные способы передвижения - пароходство и железные дороги. Конечно, культурное превосходство европейцев с самого же начала дало им перевес над жителями других частей света. Низшие расы Америки и Австралии начали даже вымирать под напором народов белой расы, а более живучие народы Старого Света должны были подчиняться экономическому и политическому господству европейцев.
Сами колонии европейских народов получали весьма различный характер. В одних дело ограничивалось водворением среди туземцев незначительного числа завоевателей, плантаторов, купцов и разных правительственных или торговых агентов, но другие колонии получили прямо европейское население, в котором с самого же начала были представители всех общественных классов. В разные времена и у разных народов взаимные отношения между колонистами и метрополией также принимали очень различный характер. В общем в более ранние времена зависимость колоний от метрополий была большею, но с конца ХVIII в. началось стремление колоний к освобождению от подчинения метрополиям. Первый пример в этом отношении был подан английскими колониями в Северной Америке, как известно, отложившимися в 1776 г. от своей метрополии и образовавшими республику Соединенных Штатов. В настоящее время почти вся Америка состоит из самостоятельных
государств, образовавшихся из бывших колоний Англии, Испании и Португалии. Из колоний, не разорвавших политической связи со своими метрополиями, наибольшими правами, как мы еще увидим, приближающими их к полной почти самостоятельности, пользуются английские колонии. В качестве купцов и промышленников, солдат и чиновников, миссионеров и путешественников или в виде сплошных населений европейцы встречаются, таким образом, на всех пунктах земного шара. Вместе с этим распространились в других частях света и главнейшие европейские языки, получающие, благодаря этому, значение мировых языков.
Вследствие такого расширения исторической сцены и распространения европейцев по всему земному шару политическая, экономическая и культурная история все более и более приобретает поистине мировой характер. Международные отношения в самой Европе уже давно стали до известной степени определяться и колониальными интересами. Наоборот, и крупные войны, происходившие в Европе за последние три века, сопровождались очень часто и колониальным соперничеством. Голландия не только освободилась от испанского владычества, но и завладела многими испанскими колониями. Войны Англии с Францией в Европе тоже распространялись и на их колонии. Во многих случаях взаимные отношения европейских государств прямо стали зависеть от соперничества в других частях света. Первыми колониальными державами в новой истории, как было уже упомянуто, сделались Испания и Португалия. В середине XVI века испанские колонии занимали всю Вест-Индию, Центральную Америку, все прибрежные страны Южной Америки, кроме Бразилии, а в Северной Америке всю южную часть ее до Калифорнии и верхнего течения Колорадо и Рио-Гранде (Мексика) и Флориду. Кроме того, Испании принадлежали многие острова на океанах. Но мало-помалу испанцы растеряли все свои колонии. Часть их была отнята другими государствами в разное время (в 1898 г. Куба и Филиппинские острова Северо-Американскими Штатами), но большая часть образовала в начале XIX в. самостоятельные республики в Америке. Подобная же судьба постигла
значительную часть и колоний португальских. После Испании и Португалии развила свою колонизационную деятельность Голландия, но и ее колонии впоследствии частью были захвачены Англией, часть же голландских колонистов образовала самостоятельные республики (Оранжевую и Трансвааль в Южной Африке, которые недавно тоже вошли в состав английских владений). Впрочем, и теперь Голландии принадлежат еще Зондские и Молуккские острова и небольшие области в Америке (в Гвиане) и Австралии (на Новой Гвинее). Несколько позднее стала заводить колонии Франция, которая в XVII в. предприняла заселение Канады, а в следующем столетии приобрела выдающееся положение в Индии, но в середине XVIII века в войнах с Англией она потеряла большую часть своих колоний в Северной Америке и была вытеснена из своей позиции в Индии. Зато Франция вознаградила себя в XIX в. приобретениями в Африке (Алжир с 1830 г., Сенегамбия, часть Конго, Мадагаскар, о-ва Бурбон и Иль-де Франс, протекторат над Тунисом и др.) и в Азии (Сайгон, Кохинхина и протекторат над Аннамом и Тонкином с начала восьмидесятых годов). Германия и Италия стали заводить колонии лишь во второй половине XIX вв., т. е. после своего политического объединения (в 1884 и 1885 гг.). Главные свои внеевропейские приобретения Германия сделала в Африке (часть Верхней Гвинеи, Камерун, часть юго-западной Африки и часть восточной Африки к югу от экватора) и на островах Великого Океана. Италии принадлежит южная часть африканского побережья Красного моря (Эритрея) и такая же прибрежная область у Индийского океана между экватором и 10° с. ш. В 1885 г. в центре экваториальной Африки основано было по международному соглашению европейских держав независимое государство Конго, отданное под неограниченную власть бельгийского короля, который в 1889 году передал свои права самой Бельгии.
Но ни одно европейское государство никогда не достигало такого колониального могущества, как Англия. Начало колониальной политики Англии восходит к первым годам XVII в., в настоящее же время английские колонии,
разбросанные по всем частям света, и по пространству, и по числу жителей занимают самое первое место. Кроме того, Англия владеет многими важными морскими станциями и стратегическими пунктами (крепость Гибралтар, Мальта, Кипр, Перим и Аден у выхода из Красного моря и т. п.).
Английская колонизация в Северной Америке началась в XVII в., по восточному берегу, но здесь же по соседству с англичанами основались и французы (Луизиана, Канада, Нью-Фаундленд). В 1763 г. Англия отняла у Франции ее северо-американские владения, но в 1776 г. сама лишилась части своих колоний, образовавших Северо-Американские Соединенные Штаты. За Англией в настоящее время остается, однако, почти весь север Северной Америки (Канада, Лабрадор, Нью-Фаундленд) и, кроме того, ей принадлежат в Америке остров Ямайка (отнят у Испании в середине ХУЛ в.), часть Гвианы (отнята у Голландии) и др. В Азии важнейшее владение Англии составляет Британская Ост-Индия (весь Индостан с островом Цейлоном, северо-западная часть Индо-Китая, южная оконечность полуострова Малакки и мелкие острова). Первые колонии и фактории завели в Индии португальцы вскоре после открытия сюда морского пути; но впоследствии отсюда они были вытеснены частью голландцами, частью англичанами. Начало распространения английского владычества в Ост-Индии относится к 1600 г., когда для торговли с этой страной была основана особая компания, которая с самого же начала стала вести очень ловкую политику, выхлопатывая себе у индийских царьков торговые привилегии и разные монополии, покупая за деньги земельные участки для своих поселений, строя на них форты и т. п. В конце XVII в. компания даже назначила особого "генерал-губернатора и адмирала Индии" с правом от ее имени вести войны и заключать договоры. Сначала англичане уживались мирно с другими европейцами, имевшими колонии в Индии, но в середине XVIII в. они вступили в борьбу и с французами, и с голландцами. Особенно сильно было соперничество между англичанами и французами. В середине ХVIII в. Франция владела уже в Индии значительною территорией и даже стремилась основать здесь настоящую колониальную
империю. Войны Англии и Франции (их участие в войнах за австрийское наследство и в семилетней) сопровождались борьбою за колонии в Америке и в Индии. Эта борьба окончилась, как было уже отмечено, поражением Франции (1763). Около этого же времени англичане сильно стеснили и голландцев. В конце XVIII в. уже вполне прочно была установлена вся будущая политика Англии относительно Индии: единственными обладателями всей страны должны были быть англичане, а индийские раджи должны были сохранять лишь внешние знаки власти без всякой политической самостоятельности. В XIX в. англичане распространили свое владычество уже на всю Индию, для чего им пришлось вести войны и подавлять восстания. Самым сильным из них был бунт сипаев, который англичане подавили с страшною жестокостью. Это событие решило, однако, и участь Ост-Индской компании. Именно в 1858 г. парламент отнял у нее все управление Индией, которое было передано непосредственно правительству, а в 1877 г. королева Виктория была провозглашена "императрицей Индии". Англия имеет многочисленные колонии и в Африке - в Сенегамбии и Верхней Гвинее на западе, почти всю южную оконечность африканского материка*, на восточном берегу область у экватора и северные берега полуострова Сомаль, не считая многих островов. Сверх того, Англия с 1882 г. господствует в Египте. Последний хотя и считается особым государством, находящимся в вассальной зависимости от Турции, но фактически оккупирован английскими войсками. Наконец, Англии принадлежат еще весь материк Австралии, южная часть Новой Гвинеи, Тасмания, Новая Зеландия и многочисленные мелкие острова, т. е. почти целиком вся эта часть света.
В своем стремлении захватить как можно больше земель, англичане встретили здесь отпор со стороны двух республик (Трансвааля и Оранжевой), населенных так называемыми "бурами" (по национальности голландцами). Эти республики в 1899 г. начали против Англии геройскую борьбу, которая недавно так занимала весь цивилизованный мир. В настоящее время обе республики находятся, как известно, также в составе колониальной империи Англии.
Рассматривая порядок, в каком вообще выступали на поприще колониальной политики отдельные западноевропейские народы, мы видим, что ранее всего пустились в отдаленные плавания и начали заводить колонии государства, находящиеся у Атлантического океана, причем и здесь сначала выступили нации, населяющие юго-западный полуостров Европы, португальцы и испанцы, и только позднее более северные страны, Англия, Голландия и Франция. Германия и Италия стояли вне колониального движения до самого конца XIX в. Причины этого были и в большей отдаленности их от Атлантического океана, и в политической их раздробленности. Чем восточнее лежит страна к Европе, тем менее могла она участвовать в колониальной политике. Колоний никогда не заводили ни Польша, ни Венгрия, как не имеет их теперь и Австро-Венгрия. Только из России двинулся поток колонизации, но не за моря, а сухопутный, не на запад, а на восток.
Краткая история Америки и Австралии
Само собою разумеется, далее, что поток европейской колонизации должен был раньше всего направиться через Атлантический океан в Америку, и первые колонии в этой части света должны были возникнуть на восточном ее берегу. Австралия была открыта много спустя после открытия Америки, а заселение ее европейцами началось еще позже. В самой Америке лишь постепенно европейское население подвигалось от востока к западу - к берегам Великого океана. Поэтому в первый период новой истории роль нового, но уже гораздо большего средиземного моря стал играть Атлантический океан, а очередь до Великого океана наступила лишь тогда, когда, с одной стороны, до него с востока дошла волна европейской колонизации в Америке и русской колонизации с запада в Азии, и развитие океанической торговли стало втягивать в общий ход истории Японию и Китай.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги