Обсуждение книги Т.И. Ойзермана «Оправдание ревизионизма»

В.Г. Федотова (доктор философских наук, Институт философии РАН)

Я согласна с мнением И.К. Пантина о том, что причины использования марксизма в революционных целях связаны не только с самим марксизмом, но и с ситуацией в странах, которые его взяли на вооружение. С моей точки зрения, нельзя говорить, что ревизионизм – это марксизм XX или даже XXI в. В китайском марксизме, как уже отмечалось, сегодня идет свое приспособление к реальности. КПК признает опору на весь народ, а не на пролетариат. Смесь теоретических выводов и конъюнктуры всегда присуща марксизму. Теодор Ильич убедительно показывает, говоря об Эрфуртской программе, что Каутский написал о врастании социализма в капитализм, во многом следуя цензурным соображениям. Бернштейн же сделал это своей доктриной. Повсюду заметны экспликации тех или иных идей марксизма соответственно задачам страны или политики определенного времени. Советский марксизм имел своих глубоких теоретиков, среди которых можно назвать и Теодора Ильича, и В.М. Межуева, которые были вынуждены работать в условиях идеологических ограничений.

Спор о подлинном или неподлинном марксизме, аутентичном или неаутентичном Марксе мне кажется лишенным понимания Маркса в том пункте, где он говорит, что философия должна не только объяснять мир, но и изменять его. Марксисты следовали Марксу, но проинтерпретированному конкретными условиями своих стран и народов, в частности – степенью отсталости политического и технологического развития, степенью традиционности, наличием или отсутствием социальной базы. Если все идеологические ограничения и практические задачи в отношении марксизма сняты, этот спор уведет нас в схоластику толкования, где Маркс аутентичен самому себе.

Я рада, что идеологические ограничения сняты, и Теодор Ильич имел возможность написать эту обсуждаемую нами замечательную книгу. Но и в советское время он был выдающийся философ. Я никогда не забуду влияние и значение его книги об основных направлениях философии. Я преподавала в то время в Физтехе, и его книга избавляла нас от упрощенного чтения философии как борьбы материализма и идеализма. Профессор Э.М. Чудинов тотчас после выхода этой книги стал там читать курс истории философии под углом зрения рационализма – иррационализма, эмпиризма – рационализма. Студенты Физтеха увлеклись философией, ибо ее история стала драмой реальных противоречий, которые не исчезли и к нашему дню и были интересны им как будущим ученым.

А что сказал сам Теодор Ильич о соотношении марксизма и ревизионизма? Самый существенный для меня пункт его концепции – это то, что ревизионизм был реакцией на развитие капитализма, на его эволюцию. На реальную эволюцию и на ту, которую он мог предвидеть. И в этом смысле оказывается, что ревизионизм – это не пустой спор, а исторически конкретная и определенная переинтерпретация идей Маркса в соответствии с происходящими или возможными изменениями капитализма. И понятно, что Россия не могла вдаваться в тонкости изменения западного капитализма, не искала аутентичного Маркса, поскольку марксисты в ней преследовали политические задачи, решали задачи своей революции, и мы не знаем, какую роль еще сыграет революционный потенциал марксизма для развивающихся стран, не будет ли он проявлен снова. Если следовать разделению учений К. Мангеймом на идеологию, поддерживающую статус-кво, и утопию, отрицающую его, и для этого, говорил Мангейм, может пригодиться все, что угодно, – то понятно, что марксизм в революционных целях использовался как утопия, а после захвата власти как идеология. Поэтому аутентичность подлинному марксизму и вовсе становится мифом относительно практики его реального функционирования.

Уровень развития России, Китая, стран третьего мира ставил перед марксизмом разные задачи.

Можем ли мы говорить об изменениях марксизма и сегодня в терминах ревизионизма? Тут я хочу поспорить с Теодором Ильичем. Идея фальсификационизма, к которой он обращается для ответа на этот вопрос, – это идея демаркации научных и ненаучных суждений. И поскольку это так, мы действительно не можем употребить термин «ревизионизм» по отношению к изменению научных концепций. Но по отношению к изменению философских концепций и идеологий мы вполне можем его применить как исторически сложившуюся форму критики с позиций российского марксизма или какого-либо другого.

В.А. Лекторский ставил вопросы, на которые я бы хотела ответить с опорой на две последние книги Теодора Ильича. Марксизм – это классическое учение XIX в., и отношение к нему таково, как к любому классическому учению. Оно состоит во внезапной актуализации выдвинутых в классике идей. Гоббс, Локк, Кант сегодня на этапе повсеместных трансформаций общества стали звучать как современники. Марксизм продлил свою жизнь до XX в., ибо, как отмечал М. Мамардашвили, он содержал неклассический потенциал, например, учение о превращенных формах. Но не только. На мой взгляд, открытое Марксом технологическое применение фундаментальных наук, концепция общественного богатства актуальны и в XXI в.

Мне кажется важным для размышлений о марксизме тезис Теодора Ильича о том, что в европейском рабочем движении марксизм не был ведущей величиной: даже мужья дочерей Маркса – Лафарг и Лонге – не были марксистами. И это не случайность, а закономерность, что марксизм был применен в тех странах, где не было зрелых социальных условий для его применения. Марксизм еще может быть привлекателен в незрелых обществах и, возможно, мы заблуждаемся, считая век революций изжитым. Мне кажется, что в плане революционных возможностей марксизма в странах, не дозревших до социал-демократических и ревизионистских постулатов, они могут существовать. Чтобы быть социал-демократом, надо стремиться к справедливому разделению общественного пирога. А если пирога нет?

Книга Теодора Ильича мне кажется особенно значимой для наших сегодняшних условий. Мы находимся в ситуации такого социального упрощения в России, когда левая идея представлена тавтологией Г. Зюганова, а правая в форме «иного не дано». Из-за того, что эти идеи – левая и правая – не подвергнуты сегодня ревизии в России, мы оказались сегодня снова в ситуации догматизма и в азиатском способе освоения западных достижений, чуть ли ни в допетровской Руси, со сворачиваемыми демократическими партийными достижениями, но сворачиваемыми по вине тех, кто слева и справа не сумел трансформировать свои позиции.

Левая идея сегодня получила вызовы во всем мире в связи с переходом Запада в постиндустриальную фазу, с изменением проблем занятости (потребность в высококвалифицированном и неквалифицированном труде, провал занятости работников прежде нужных квалификаций, обозначаемый как проблема 20 : 80, где 20 – это нужные работники высшей квалификации, а 80 – остальные). Отмечаемое многими разрушение общества труда. Смерть классов. Существуют противоположные слои, но глобализация ставит их перед рядом общих угроз. Сегодня речь идет скорее не об эксплуатации, а об игнорировании, что получило название «бразилизация». И левая идея, сталкиваясь с этими изменениями, а также с тем, что в условиях глобализации капитал бежит туда, где выгодно, и сохранить социальный контракт между государством, работодателям и работниками становится невозможным. На Западе ответ на эти трудности предложил социолог Э. Гидденс в концепции «третьего пути», которую относительно неплохо реализует Т. Блэр, но не сумели Г. Шредер и др. Наша левая идея совершенно заглохла в своей догматической и тавтологической сущности.

Правая идея тоже нуждается в ревизионизме. В каком? По крайней мере, в разделении абстракции экономического человека от реального человека в экономике и в реальной жизни, в понимании, что социальный порядок творится не только экономикой, и, прежде всего, не экономикой, а политикой, культурой, развитием социальной сферы. Он нуждается в отказе от экономоцентризма, в ценностном обосновании, в признании идеалов свободы и справедливости. Правая идея находится в том же состоянии в сегодняшней России, что и в России 1905 г., когда она была подвергнута уничтожающей критике М. Вебером, специально изучившим русский язык для анализа Первой русской революции.

Я повторю, книга Теодора Ильича говорит не только о прошлом, она говорит и о сегодняшнем, является выдающимся и необходимым сегодня исследованием.