Очаровательная попрошайка

Глава 1

Эркюль Пуаро сидел за столом, сервированным для завтрака. Перед ним стояла чашка дымящегося шоколада. Он был большим любителем сладкого. К шоколаду всегда подавали бриошь с кремом. Чтобы найти сдобу, удовлетворяющую гастрономические вкусы Пуаро, пришлось поменять несколько кондитерских. Самые вкусные бриоши были в четвертой по счету кондитерской, где всеми делами заправляла толстушка-голландка.

Пуаро чувствовал приятную сытость в желудке и умиротворение... Впрочем, в последнее время он вообще был удивительно спокоен, пожалуй, даже излишне. Прошел месяц, как он закончил письменный анализ произведений наиболее известных авторов детективов, в котором осмелился презрительно отозваться о повестях Эдгара По, осудить изобилие романтических коллизий в романах Уилки Коллинза, зато превозносил до небес двух американских авторов, практически в Европе неизвестных. Он не боялся хаять признанные литературные авторитеты, если только их герои не следовали принципу «порядок и методы», и увенчивать лаврами тех, кто, по мнению читателей, вовсе не заслуживал их. Из редакции ему уже прислали гранки, он их прочитал и нашел, что, несмотря на огромное количество опечаток, его творение выглядит солидно. Оно доставило ему много радости, точно так же, как и то огромное количество книг, которые ему пришлось перечитать. Нравилось ему иногда с презрительным фырканьем швырять , книгу в угол кабинета, выражая весьма нелестное мнение об умственных способностях ее автора. Конечно, позднее он поднимал «провинившийся» томик с пола, вытирал его и ставил на определенное место в шкафу, где царил идеальный порядок, а книги были расставлены по пресловутой «методе».

Не меньшее удовольствие доставляли ему те редкие случаи, когда он имел все основания несколько раз одобрительно кивнуть головой.

Теперь у него приятная пауза ничегонеделанья, совершенно необходимая после периода напряженной умственной работы. Но вечно отдыхать невозможно. Это надоедает, а чем заняться, Пуаро не представлял себе. Снова что-то сочинять? Писать мемуары? Поначалу эта идея показалась ему заманчивой, потом он от нее отказался. Уж если быть откровенным до конца, сочинительство ему изрядно надоело. Все хорошо в меру. А всякие инфинитивные обороты, причастные и прочие конструкции, о которых надо постоянно думать... нет, спасибо, он сыт по горло. И потом, он стал плохо спать по ночам, часто просыпаться, нервничать. Неспокойное занятие, ничего не скажешь...

Пуаро покачал головой и отпил немного шоколада.

Приоткрылась дверь, и идеально вышколенный лакей Эркюля Пуаро, Джордж, остановился на пороге. Вид у него был немного смущенный, в голосе звучали нерешительные нотки:

— Одна... э... э... молодая леди вас спрашивает, сэр.

Пуаро посмотрел на него с удивлением.

— Я не принимаю никого в это время,— сказал он с едва заметным упреком.

— Да, сэр,— согласился Джордж.

Хозяин со слугой взглянули друг на друга. Подобные немые разговоры были для них не редкостью. По тону голоса Джорджа, по манере растягивать слова он почувствовал, что лакей должен ему сообщить дополнительно немаловажные сведения, но только при условии, если ему будет задан соответствующий вопрос. Ибо слуге из «хорошего дома» не положено отличаться болтливостью.

Пуаро на минуту задумался, какой же вопрос он должен задать.

— Хорошенькая? — спросил он осторожно.

— На мой взгляд — нет, но ведь о вкусах не спорят,

Пуаро обдумал этот ответ. И тут же припомнил небольшую паузу перед словами «молодая леди», которую разрешил себе Джордж, докладывая о приходе посетительницы. Джордж всегда был необычайно точен в определении сословной принадлежности людей. Он сомневался, можно ли эту молодую особу назвать «леди», но, поскольку она была женщиной, он таким образом выразил ей свое почтение.

— Но вы все же считаете, что она скорее «молодая леди», чем «молодая особа»?

— Таково мое мнение, сэр, хотя в наши дни это трудно определить.

— Она объяснила, почему хочет меня видеть?

— Она сказала,— с явным нежеланием ответил Джордж, как бы заранее извиняясь за нее,— что ей необходимо посоветоваться с вами в отношении убийства, которое она могла совершить или, возможно, совершила.

Эркюль Пуаро удивленно поднял брови.

— Может быть, совершила? Она не знает?

— Она так выразилась.

— Непонятно, на в принципе может оказаться интересным.

— А не пошутила ли она? — осторожно заметил Джордж.

— Все возможно,— согласился Пуаро,— но как-то не верится...

Он взял со стола чашку с шоколадом.

— Приведи ее сюда минут через пять.

— Да, сэр.

Лакей исчез.

Пуаро допил шоколад, отодвинул чашку и поднялся с места.

Прежде всего он подошел к камину и перед зеркалом поправил свои знаменитые усы. Вполне удовлетворенный их видом, он вернулся на место и стал ждать непрошеную гостью.

И все же, вероятно, втайне он надеялся увидеть нечто более близкое к его собственному понятию о женской привлекательности. Невольно ему приходило в голову ставшее крылатым выражение некоего автора: «Красота и несчастье». И поэтому Пуаро был разочарован, когда увидел посетительницу, вошедшую в сопровождении Джорджа. Он даже покачал головой и вздохнул. Нет, он не заметил красоты. Да и признаков отчаяния тоже не было видно. Растерянность — вот что выражало ее лицо.

— Фи! — с негодованием подумал Пуаро.— Эти современные девицы! Они даже не стараются сделать из себя нечто удобоваримое... Если бы это существо искусно подкрасилось, со вкусом оделось, сходило бы в парикмахерскую, возможно, оно бы имело вид. Но нет же!

Девушке было лет двадцать с небольшим, на ее плечи падали прямые нечесаные волосы какого-то неопределенного цвета. Зеленовато-голубые глаза, в общем-то большие и хорошей формы, имели удивительно телячье выражение. Надето на ней было именно то, что некоторые молодые люди ее возраста считали верхом изящества: высокие черные сапожки; белые, ручной выделки, гольфы; не первой свежести юбчонка выше колен и совершенно бесформенный толстенный свитер. Люди поколения Пуаро при виде такой красотки испытывали одинаковое желание — поскорее сунуть ее в ванну. Он сам частенько думал о том же самом, гуляя по улице. В городе были сотни девушек, выглядевших точно так же, как эта. Они все казались грязными. А вот эта, как ни странно, производила обратное впечатление: как будто ее недавно вытащили из реки, в которой она не потонула, потому что ее там полоскали. Эти девушки, подумал Пуаро, в действительности вовсе не были грязными, просто они приложили массу стараний, затратили кучу денег, чтобы казаться такими.

Со свойственной ему вежливостью Пуаро поднялся ей навстречу, пожал руку и придвинул стул.

— Вы хотели меня видеть, мадемуазель? — спросил он.— Садитесь, прошу вас.

— Ох,— сдавленным полустоном произнесла девушка, глядя на него внимательно.

— Да? В чем дело?

Она смутилась.

— Знаете, я лучше постою...

В ее голосе ощущалась неуверенность.

— Как угодно.

Он уселся на свое место. Девушка заерзала ногами, посмотрела на них, на окно, потом опять на Пуаро.

Тот терпеливо ждал.

— Вы и есть Эркюль Пуаро?

— Конечно. Чем могу быть вам полезным?

— Понимаете, это очень сложно... То есть я хочу сказать...

Пуаро почувствовал, что ей надо немного помочь.

— Мой слуга передал, что вы хотите посоветоваться, потому что, возможно, совершили убийство. Это так?

Девушка кивнула:

— Правильно.

— Но в таком деле не может быть никаких сомнений. Вы сами должны точно знать, виновны или нет.

— Не знаю, как и объяснить...

— Садитесь же,— с ласковой настойчивостью предложил Пуаро,— снимите с себя напряжение. Расслабьтесь. И объясните все по порядку.

— Не представляю, как... Господи, все это так сложно. Знаете, я... я передумала. Мне не хотелось бы быть невоспитанной, и я лучше уйду.

— Наберитесь смелости и расскажите все.

— Не могу. Понимаете, я намеревалась прийти, все вам рассказать и попросить мне помочь... но я не могу.

— Почему?

— Мне очень жаль, я боюсь показаться грубиянкой. Только...

— Только что?

Она глубоко вздохнула, посмотрела на Пуаро, быстро отвернулась и выпалила:

— Вы слишком стары! Никто мне не говорил, что вы... что вы так... что вы такой старенький... Не сердитесь, честное слово, я очень сожалею.

Повернувшись на каблуках, она вылетела из комнаты, как будто опасалась, что Пуаро станет ее удерживать.

Пуаро услышал, как внизу хлопнула дверь.

Глава 2

Зазвонил телефон.

Эркюль Пуаро, казалось, этого не слышал. Но он продолжал дребезжать, этот бездушный аппарат, пронзительно и непрерывно.

В комнату вошел Джордж, неслышно подошел к столику, вопросительно посмотрев на хозяина.

Пуаро махнул рукой:

— Пусть себе...

Джордж тихо удалился. Но телефон оказался на редкость упрямым. Раздражающий звук звонка заполнил все помещение. Но вот он прекратился, но только для того, чтобы через минуту раздаться с удвоенной силой.

— Черт побери! Это наверняка женщина! Тут не может быть никакого сомнения.

Вздохнув, Пуаро поднялся с места и подошел к аппарату.

Алло!

— Это вы, месье Пуаро?

— Я самый.

— Говорит миссис Оливер. Я почему-то не узнала ваш голос.

— Добрый день, мадам. Как вы поживаете? Надеюсь, вы здоровы?

— Да, у меня все хорошо.

Голос знаменитой писательницы, автора детективных романов, был, как всегда, энергичен.

— Наверное, я звоню вам слишком рано, но мне необходимо заручиться вашим согласием. Мне поручено уговорить вас прибыть на ежегодное общее собрание членов «Детектив-клуба» в качестве почетного гостя и рассказать о некоторых случаях из вашей практики.

— Когда это будет?

— 23 числа следующего месяца.

У телефона раздался глубокий вздох.

— Увы, я слишком стар.

— Слишком стары? Что за ерунда? Откуда вы это взяли? Вы совсем не стары.

— Вы считаете, что нет?

— Разумеется нет. Вы потрясающий человек. Такого второго детектива не знает свет. Вы сумеете рассказать нам столько интересного!

— Кто захочет меня слушать?

— Все. Месье Пуаро, что случилось? Какая-то неполадка, я чувствую. Слышно по голосу, что вы расстроены.

— Вы правы, я расстроен. Мои чувства... ну, да это не имеет значения.

— Расскажите же мне, что произошло?

— Может, не стоит?

— Почему же? Постойте, приезжайте-ка сюда, и мы обо всем поговорим. Когда вы приедете? Давайте днем. Я угощу вас хорошим чаем.

— Я не пью чай днем, мадам.

— В таком случае вам подадут кофе.

— Днем кофе вреден.

— Шоколад со взбитыми сливками? Или же фруктовый сок, вы всегда его любили. Оранж, лимонад, мало ли напитков! Постойте, у меня же имеется растворимый кофе...

— Мадам, вы слишком любезны.

— Одну минуточку, вы же поклонник сиропов и ликеров. А у меня припрятаны бутылки с надписью «Рябина на коньяке». Это прекрасно!

— Что такое рябина?

— Не знаю. Русское название каких-то не то ягод, не го плодов.

— Мадам, вы искусительница. Рябину, да еще на коньяке, я никогда не пробовал. Меня трогает ваше внимание. И поэтому я с удовольствием приеду к вам.

— Вот и хорошо. А за столом мы с вами поболтаем о всех ваших неприятностях.

Она повесила трубку.

Немного подумав, Пуаро набрал телефонный номер.

— Мистер Гоби? Говорит Эркюль Пуаро. Вы очень заняты в данное время?

— До безумия,— раздался пронзительный, даже слегка визгливый голосок мистера Гоби,— сверх головы... Но из уважения к вам, месье Пуаро, если вы, как всегда, спешите, я откровенно могу признаться, что мои мальчики совершенно спокойно справятся со всеми теми делами, которые им сейчас поручены. Конечно, хороших сыщиков сейчас очень трудно найти... Нынешняя молодежь, с их теоретической подготовкой, о себе такого высокого мнения, что не желает прислушиваться ни к чьим советам. Поэтому в самом начале с ними приходится трудно. Постепенно спесь с них сходит, наука подзабывается, и они уже кое на что делаются пригодными. Впрочем, к великому сожалению, старую голову невозможно переделать на молодую. Я буду счастлив поступить в ваше распоряжение, месье Пуаро. По-видимому, задание обычное: сбор информации?

Он внимательно слушал, пока Пуаро подробно объяснял ему, что именно он желает узнать.

Следующим был звонок в Скотланд-Ярд. Старинный друг Пуаро теперь стал важным начальником, поэтому его не сразу соединили с его кабинетом.

Выслушав просьбу Пуаро, этот человек засмеялся.

— Не слишком ли много вы хотите, а? Любое убийство в любом месте. Время, место и жертва неизвестны. Старина, ваше задание вроде «пойди туда, не знаю куда...». Похоже, что вы вообще ничего не знаете.

Последнее было сказано с явным порицанием.

В 4 часа 25 минут того же дня месье Пуаро сидел в нарядной гостиной миссис Оливер и с аппетитом пил шоколад со взбитыми сливками, шапкой поднявшимися над чашкой. Тут же в хрустальном графинчике стояла обещанная «Рябина на коньяке», весьма вкусный и крепкий напиток. Все это дополняло блюдце птифуров, в общем, угощение было на славу.

— Шер мадам, как вы любезны!

Поверх большой чашки он с некоторым недоумением поглядывал на прическу своей хозяйки. Потом перевел взгляд на обои. И то и другое было для него новинкой. Когда он в последний раз видел миссис Оливер, ее волосы были зачесаны почти с монашеской строгостью. Сейчас же хитроумное сооружение из локонов, волн, завитков на голове миссис Оливер напоминало огромный холм. Пуаро заподозрил, что это изобилие волос было искусственным. Поэтому он с любопытством задал себе вопрос, сколько каштановых завитков упадет на пол, если миссис Оливер по своей давней привычке запустит в голову пятерню, а то и обе. Что же касается обоев..

— Это вишни, они новые? — спросил он, кивая в сторону стены. У него было ощущение, что его всунули в огромный мешок с ягодами.

— Вы считаете, что вишен слишком много? — с сомне-нием в голосе спросила миссис Оливер.— С обоями вечно одна и та же история. Заранее не скажешь, как они будут выглядеть на стене. Вам кажется, что старые были лучше?

Пуаро смутно припомнил засилье ярко раскрашенных птиц в густом тропическом лесу, который когда-то пышно зеленел на стенах этой самой гостиной. Ему очень хотелось сказать, что «хрен редьки не слаще», но он был человеком воспитанным и не привык обижать женщин.

— А теперь,— попросила миссис Оливер, когда ее гость с довольным видом откинулся на спинку кресла и принялся белоснежным платком обтирать с усов остатки сливок,— расскажите мне, вччем дело?

— Все объясняется оченц просто. Утром ко мне пришла одна девушка. Когда Джордж ей сказал, что в это время дня я не принимаю посетителей, она заявила, что у нее срочное дело, она должна немедленно со мной поговорить, потому что она, возможно, совершила Убийство.

— Господи, что за странное заявление... Что же, она не знала?

— В том-то и дело. Какая-то нелепица. Я велел Джорджу ввести ее в кабинет. Она отказалась сесть и осталась стоять возле двери, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Мне даже показалось, что она немножечко не в себе. Я попытался ее подбодрить. И тут она совершенно неожиданно заявила, что она передумала и что хотя ей не хочется говорить грубости, но я очень старый. Слишком старый.

Миссис Оливер поспешила его утешить:

— Господи, нынешние девушки все на один манер. Человека старше 38 лет они считают полутрупом. У девушек совсем нет здравого смысла. Вы должны об этом помнить.

— Я страшно огорчился,— сказал Пуаро.

— На вашем месте я бы не обратила на ее слова никакого внимания. Безусловно, воспитанный человек никогда не разрешит себе такой бестактности.

— Вы меня не поняли. Дело вовсе не во мне и не в моих переживаниях. Понимаете, я обеспокоен. Весьма обеспокоен.

— Забудьте об этом досадном недоразумении, месье Пуаро. Вы больше никогда не увидите эту грубиянку...

— Мадам, меня как раз и волнует судьба этой девушки. Она пришла ко мне за помощью, но решила, что я слишком стар, чтобы оказаться ей полезным. Само собой разумеется, она ошибается, но досадно то, что она убежала. А я уверен, что девушка и правда в беде.

— Простите меня, месье Пуаро, но в этом ошибаетесь. Девушки вечно поднимают шум по пустякам.

— Нет. Ей нужна помощь.

— Не думаете же вы, что она на самом деле кого-то убила?

— Почему же нет? Она ведь так сказала.

— Да, но...

Миссис Оливер помолчала, а затем продолжила:

— Она же говорит, что могло так случиться. Что она имела в виду, как вы считаете?

— Вы правы. Бессмысленное заявление.

— Кого она убила или считает, что убила?

Пуаро пожал плечами.

— И зачем ей было кого-то убивать?

— Впрочем, причин-то могло быть сколько угодно,— с воодушевлением заговорила миссис Оливер, давая

волю своему богатому воображению,— и, если подумать, ее заявление вовсе не лишено смысла. Например, она могла кого-то сбить машиной и не остановиться. Или же на нее напал мужчина. Они стояли на краю обрыва. Завязалась борьба, и она столкнула его вниз. Или же она могла нечаянно дать кому-нибудь ошибочно лекарство. За последнее время у молодежи вошли в моду особые вечеринки, на которых они дерутся. Да, да, мне говорили об этом. И она могла кого-нибудь ударить ножом...

— Прекрасно, мадам, прекрасно...

Но миссис Оливер теперь было не остановить, она «завелась».

— Если она работает операционной сестрой, она могла по невнимательности ввести больному слишком большую дозу анестезирующего средства. Или же она...

Ей не хватило деталей, поэтому она торопливо спросила:

— Как это выглядит? А как выглядит она?

Пуаро задумался.

— Офелия, лишенная внешней привлекательности.

— Здорово! — воскликнула миссис Оливер.— Я ее почти вижу! Надо же так охарактеризовать человека. Не всякий писатель способен найти такие слова.

— Мне она представляется так: не слишком расторопная. Не из тех, кто может справиться с любым испытанием. И уж, конечно, она не способна предусмотреть все последствий, особенно вредные, которые могут явиться результатом того или иного поступка. И если кому-то понадобится жертва, «козел отпущения», как принято выражаться, то этот человек сразу же остановит на ней свой выбор.

Миссис Оливер его больше не слушала.

Она вцепилась обеими руками в свою прическу. Именно этого и опасался совсем недавно Пуаро.

— Обождите,— вскричала она голосом, в котором звучала неподдельная мука,— обождите!

Пуаро помолчал, вопросительно приподняв брови;

— Вы мне не сказали, как ее зовут,— заметила миссис Оливер.

— Она не сообщила своего имени.

— Обождите! — с прежней страстностью воскликнула миссис Оливер. Она опустила руки, но было уже поздно. Из прически посыпались многочисленные шпильки, часть волос распустилась и повисла до плеч, а пара наиболее эффектных локонов вообще свалилась на пол. Пуаро наклонился и незаметно положил их на стол. Он не был уверен, надо ли замечать подобные вещи или нет.

— Та-ак...

Миссис Оливер постепенно успокоилась. Она даже заколола сзади выбившиеся пряди волос, но, конечно, ее потрясающая прическа погибла.

— Кто рассказал этой девушке про вас, месье Пуаро?

— Никто, насколько мне известно. Несомненно, она слышала обо мне.

Миссис Оливер про себя подумала, что «несомненно» было самым неподходящим словом. Несомненно было только то, что Пуаро воображал, будтр его имя известно всем и каждому. На самом деле большинство людей младшего поколения недоуменно таращили глаза, если упоминали имя Эркюля Пуаро.

«Но разве я могу сказать ему такое? — подумала миссис Оливер.— А необходимо. Как бы это ухитриться сделать так, чтобы он не обиделся?»

— Мне кажется, что вы ошибаетесь,— заговорила она,— молодые люди, и особенно девушки, не слишком-то осведомлены о детективах и тому подобных вещах. Часто про них вообще ничего не знают.

— Но уж об Эркюле Пуаро все знают! — категорично сказал он. Это было его твердым кредо, разбить которое никто бы не смог.

Однако миссис Оливер гнула свою линию.

— В наши дни молодежь такая невежественная. По-моему, им известны имена эстрадных певцов, артистов кино да спортсменов. Так что, если тебе нужен кто-то специальный, например врач, дантист или детектив, тебе надо у кого-то попросить рекомендацию такового. И кто-то непременно скажет: «Моя дорогая,-обратись к тому-то на улице королевы Анны. Это настоящий чудотворец. Он три раза дунет тебе на голову, сделает какие-то знаки, и все твои болезни исчезнут без следа». Или же: «У меня украли все мои драгоценности, Генри был вне себя. Поэтому я не смела обратиться в полицию, чтобы он окончательно не разозлился. И тут мне порекомендовали потрясающего детектива. Причем гарантировано полнейшее соблюдение тайны!» Вот как все это бывает, месье Пуаро. Можете не сомневаться, кто-то направил эту девушку к вам.

— Вряд ли, мадам.

— Даже если бы она и знала ваше имя, она бы не обратилась к вам, пока бы ей этого не посоветовали. Самое же интересное то, что направила ее к вам я сама!

Пуаро изумился.

— Вы? Но почему тогда мне сразу этого не сказали?

— Потому что я только что сообразила... Когда вы заговорили об Офелии, длинные, кажущиеся мокрыми волосы, непримечательная наружность... Ваше описание соответствовало, видите ли, наружности девушки, которую я и правда видела. Совсем недавно. Ну, а теперь я поняла, кто это такая.

— Кто же?

— Вообще я не знаю ее имени, но могу легко выяснить. Зашел разговор о частных детективах, и я рассказала о тех потрясающих вещах, которые вы часто проделываете.

— Вы дали ей мой адрес?

— Нет, конечно. Я не имела понятия, что ей нужен был совет детектива. Беседа завязалась случайно. Но ваше имя я повторила не менее десяти раз, ну, а найти его в телефонной книге всякий может.

— Вы говорили об убийствах?

— Этого я не помню. Даже не представляю, как разговор зашел о детективах. По всей вероятности, она направила его.

— В таком случае расскажите мне все, что вам известно об этой девушке, даже если вы не зраете ее имени.

— Это произошло в прошлый уик-энд. Я гостила у Лоримеров. Их роль ограничивалась только тем, что вместе с ними я отправилась на коктейль к их друзьям. Народу было немного. Признаться, я откровенно скучала, потому что я не любительница спиртного, а глядеть в трезвом состоянии на подвыпивших людей весьма неприятно. Ну, а потом, все считают своим долгом объяснять мне, как им нравятся мои книги, как они мечтали познакомиться со мной и так далее. Ну что отвечать на такие вещи? Невольно начинаешь себя чувствовать невозможной тупицей... Так вот, я все же как-то справилась с этим делом. Даже переварила и то, что им всем нравится мой идиотский детектив Сван Хьерсон. Знали бы они, как я его ненавижу! Правда, мой издатель ругает меня за то, что я так говорю. Кажется,ч после этого мы и заговорили о детективах в действительной жизни. Я им рассказала несколько случаев из вашей практики, а ваша Офелия стояла рядом и слушала. Понимаете, когда вы назвали ее Офелией, меня как будто что-то подтолкнуло: где я видела такую девушку? Кого она мне напоминает? И тут до меня дошло: ну конечно же, это девушка, которая была на той вечеринке. Если только я не спутала ее с кем-то.

Пуаро вздохнул. Разговаривая с миссис Оливер, человек должен был запастись терпением!

— С кем вы пошли в гости, к кому?

— Кажется, их фамилия Трефузис. Или же Трехари. Нечто такое. Он — богач, большая шишка в Сити, но большей частью живет в Южной Америке.

— Он женат?

— Да, на очень красивой женщине, много моложе его. Масса золотистых волос. Вторая жена. Дочь от первого брака. Кроме того, я видела дядюшку, глубокого старца. Практически он совершенно глухой. Но зато какая-то важная персона, после его имени десяток всяких букв. Не то адмирал, не то маршал авиации. Кажется, к тому же и астроном, если только это не его хобби.

Была там еще молодая иностранка, вроде бы на побегушках или в няньках при старшей даме. Возможно, что она исполняет должность секретарши у старика. Точно, мне говорили, что она с ним ездит в Лондон. По-видимому, следит, чтобы он не угодил под машину. Хорошенькая, я бы сказала.

Пуаро мысленно сортировал сведения, сообщаемые ему столь беспорядочно миссис Оливер. Ему всегда казалось, что она является в этом отношении настоящим счетно-решающим устройством.

— Значит, дом принадлежит мистеру и миссис Трефузис?

— Теперь я вспомнила. Их фамилия — Рестарик.

— Но ведь это совсем другое имя?

— Да, корнуэльское, если я не ошибаюсь.

— Подведем итоги. Там живут супруги Рестарик, уважаемый старик дядя... Его фамилия тоже Рестарик?

— Он сэр Родерик какой-то.

— Затем компаньонка или секретарша, ну и молодая девушка, дочка мистера Рестарика... Других детей нет?

— Сомнительно, но точно не знаю. Дочка с ними не живет. Она работает в Лондоне и просто приехала на уик-энд. По-видимому, у нее нелады с мачехой. Как я полагаю, та не одобряет избранника ее сердца.

— Вам очень много известно про это семейство!

— В провинции такие вещи легко узнаются. К тому же Лоримеры ужасно болтливы, их самое любимое занятие — перемывать косточки наших общих знакомых.

Невольно узнаешь всю подноготную и про их соседей, и про родню. К сожалению, слушала невнимательно, так что могла что-то перепутать. Очень бы мне хотелось припомнить, как звали эту девушку: ее имя у меня ассоциируется с какой-то модной песенкой... «Улыбнись же мне, Тора...». Тора, Тора... нечто подобное... Или Майра? «...Майра, тебя одну всегда люблю... Казалось мне, весна пришла...» Норма? Или же Марина? Норма... да, Норма Рестарик. Точно, ее зовут Нормой. Она третья девушка.

— Мне показалось, что вы сказали, что она — единственный ребенок?

— Да, по-моему, это так.

— Тогда что же вы имеете в виду, называя ее «третьей девушкой»?

— Великий боже, неужели вы не знаете, что такое «третья девушка»? Разве вы не читаете «Таймс»?

— Почему же, читаю отдел смертей, свадеб и рождений. Ну и те статьи, которые, если можно так выразиться, имеют для меня профессиональный интерес.

— А я говорю о первой странице с объявлениями. Только теперь они уже печатаются не только на первой странице. Поэтому я даже хочу выписать для себя другую газету. Сейчас я вам все покажу.

Она подошла к стоящему в углу журнальному столику, схватила «Таймс», с лихорадочной быстротой стала листать страницы, видимо, нашла то, что нужно, и протянула газету Пуаро.

— Вот, пожалуйста. «Третья девушка для комфортабельной квартиры на втором этаже, отдельная комната, центральное отопление. Эрлс Корт». «Нужна третья девушка в квартиру, отдельное помещение, плата 5 гиней в неделю». «Ищем четвертую девушку. Род-Ленч Парк. Отдельная комната». Понимаете? Так сейчас живут все девушки. Куда лучше, чем общежитие или пансионат. Старшая, так сказать, снимает на свое имя меблированную квартиру, а потом подбирает себе жиличек, чтобы не так дорого платить. Вторая девушка, как правило, приятельница. Если они больше не знают никого, то третью они уже находят по объявлению. Нередко бывает так, что в целях экономии они стесняют себя еще больше и подыскивают четвертую девушку. Первая, понятно, занимает лучшее помещение, ну, а последней достается собачья конура. Соответственно, квартирная плата делится в зависимости от занимаемой комнаты. Они решают между собой, в какой день недели каждая из них получает в полное свое распоряжение всю квартиру. Во всяком случае, это разумная организация совместной жизни.

— Ну, а где живет та девушка, которую, возможно, зовут Нормой? В Лондоне?

— В Лондоне. Но вообще-то я про нее ничего не знаю.

— Но сможете узнать?

— Да, мне думается, это будет не очень сложно.

— Вы уверены, что никто не упоминал в тот раз о какой-нибудь неожиданной смерти?

— Вы имеете в виду смерть в Лондоне или в доме Рестариков?

— Где угодно?

— Вряд ли, но вы не огорчайтесь, я непременно что-нибудь для вас выясню.

Глаза миссис Оливер сверкали от энтузиазма. Она уже загорелась желанием действовать.

— Можно приступать, месье Пуаро?

— Это было бы в высшей степени любезно с вашей стороны.

— Я позвоню Лоримерам. Сейчас самое время.

Она подошла к телефону.

— Только мне надо придумать благовидный предлог, изобрести что-нибудь подходящее.

Она с сомнением посмотрела на Пуаро.

— Разумеется, мадам. Иначе невозможно. Но ведь вы женщина с богатым воображением, думаю, что это не составит для вас особого труда. Только не слишком увлекайтесь, чтобы все это выглядело правдоподобным... Я за умеренность.

Миссис Оливер понимающе посмотрела на него.

Набрав требуемый номер, она пронзительно зашипела:

— У вас есть карандаш и бумага или же записная книжка, чтобы написать имя и адрес?

Вопрос был излишним: Пуаро уже приготовил малюсенький блокнотик и авторучку.

Повернувшись к нему спиной, миссис Оливер занялась разговором, к которому Пуаро прислушивался с неослабевающим вниманием.

— Хеллоу, могу я поговорить с... Ох, это вы, Ненси? Говорит Ариадна Оливер... Да, их было так много... Вы имеете в виду старика... Нет, понимаете, я не... Практически слеп? Я думала, что он ездит в Лондон с маленькой иностранкой... Да, должно быть, по временам это для них весьма обременительно, но, кажется, она с ним прекрасно управляется... Я позвонила вам еще и потому, что хотела узнать адрес этой девушки... нет, не Рестарик. Где-то в Южном Кене как будто? Или же в Найтбридже? Я обещала ей книжку, записала адрес, но, как всегда, посеяла, даже имени ее как следует не знаю. Торма или Норма?.. Ага, я тоже помнила, что Норма... Обождите секундочку, сейчас возьму карандаш... Да, готова... 67, Бородин-Меншен... Знаю, знаю, такой серый громадный домина, похожий на тюрьму. Да, я слышала; что квартиры там великолепные, с центральным отоплением и всяческими удобствами... Кто те девушки, с которыми она живет? Ее приятельницы? Или по объявлению?.. Клавдия Рис-Холланд. Ее отец — член парламента? Подумать только! А вторая? Ах, вы не знаете? Наверное, тоже милая девушка... На всякий случай захвачу с собой три книжки, чтобы не было обид... А чем они занимаются? Мне почему-то кажется, что все эти девушки работают секретарями-машинистками..- неужели она работает декоратором по внутреннему убранству? Вы считаете... связана с художественной галереей? Нет, Ненси, вообще-то меня это совершенно не интересует, так, к слову пришлось. Знаете, глядя на современных девушек, невольно задаешь себе вопрос, на что они пригодны? А мне нужно быть в курсе таких вещей из-за моих книг. Нельзя же отставать от времени... Что вы мне говорили об этом молодом человеке... Боже мой, пропащее дело... Девушки все равно поступают так, как им заблагорассудится. У него ужасный вид? Такой небритый неряха... А, их много... парчовый жилет и вьющиеся каштановые волосы по самые плечи. Верно, мне тоже затруднительно сразу сказать, молодой ли это человек или девушка. Но если у него приличная наружность, тогда это довольно живописно. В стиле Ван Дейка. Что вы говорите? Рестарик его не выносит?.. Даже ненавидит? С мужчинами такое случается... Мэри Рестарик? Ну, с мачехами ссоры — явление нормальное. Не сомневаюсь, что она была просто счастлива, когда девушка отыскала себе в Лондоне работу. Как, неужели они не в состоянии выяснить, что с ней случилось? Уж я бы... Кто сказал?.. Да, но что они стараются понять? Ага, медсестру, разговаривала с гувернанткой Дженнерс?.. Вы имеете в виду ее мужа?

Ясно — врачи не могли установить... Да, но люди так злы! Я с вами совершенно согласна. Такие вещи, как правило, оказываются чистой выдумкой... Ага, гастрит? Как странно. Вы хотите сказать, что люди утверждают, будто он, как его зовут? Эндрю... Вы имеете в виду, что в настоящее время при изобилии всяких ядов против сорняков это было бы несложно... Но ведь это не тот случай, когда годами накапливается ненависть к жене, она у него вторая жена, гораздо моложе его, весьма привлекательная... Да, вот это могло быть, но тогда какова роль этой иностранки?.. Вы хотите сказать, что она была недовольна всем тем, что ей говорила миссис Рестарик?.. Вообще-то она очаровательная крошка, так что мистер Эндрю вполне мог за ней приволокнуться. Ничего серьезного, разумеется, но это могло не понравиться Мэри.

Краешком глаза миссис Оливер заметила отчаянные сигналы, которые ей подавал Пуаро.

— Одну минуточку, дорогая,— торопливо заговорила в трубку миссис Оливер,— явился булочник. Придется прервать разговор.

Она быстро положила трубку на место и повернулась к Пуаро.

— Что за знаки вы мне подавали?

Пуаро, которого слегка покоробило слово «булочник», чувствовал себя оскорбленным.

— Назвать меня булочником!

— Вовсе не вас. Мне надо было поскорее отделаться от этой болтуньи, потому что я не понимала смысла вашей жестикуляции. Чего вы от меня хотели? И поняли ли вы...

Пуаро не дал ей договорить.

— Подробности вы мне сейчас расскажете, основное же мне ясно. Вас же я прошу, зная ваш талант импровизации, придумать какой-нибудь благовидный предлог для того, чтобы я попал к Рестарикам. Скажем, в качестве вашего старинного приятеля, оказавшегося в тех краях...

— Положитесь на меня. Я что-нибудь придумаю. Вы хотите приехать туда под чужим именем?

— Нет, разумеется. Пусть все будет как можно проще.

Миссис Оливер кивнула и снова поспешила к телефону.

— Ноэми? Я уже не помню, о чем мы говорили. Не понимаю, почему, как только люди найдут животрепещущую тему для разговора, непременно кто-то или что-то их прервет... Сейчас я даже не могу вспомнить, из-за чего я вам позвонила. Ах, да, адрес Торы, то есть Нормы. Вы мне его сообщили. Но ведь мне нужно было что-то еще... Ага, я вспомнила. У меня имеется старинный приятель. Самый потрясающий человек на свете. Вы должны знать его: недавно я о нем говорила вам подробно. Эркюль Пуаро. Он собирается поехать к кому-то неподалеку от Рестариков и жаждет познакомиться со стариком, сэром Родериком. Он его знает не то по военной линии, не то по научной, но, как он мне сказал, ему бы хотелось лично выразить ему свое почтение. Как вы считаете, это будет удобно? Да? Так вы их предупредите, чтобы он не свалился совершенно неожиданно на их головы. Подскажите им, чтобы они заставили его рассказать кое-какие эпизоды из своего прошлого... Он... что? Ага, портниха. Ну, конечно же, идите. До свидания, дорогая.

Она откинулась в кресле и сказала со вздохом:

— К ней пришла такая же портниха, как ко мне булочник... Впрочем, дело не в этом. Все получилось олл райт?

— Неплохо,— наклонил голову Пуаро.

— Я решила, что лучше вас пришпилить к старику. Вас, конечно, интересует все семейство, а не это ископаемое, но вы это уже организуете на месте. От женщин никто не требует точности, когда они говорят о научных вопросах, а к тому времени, как вы попадете к Рестарикам, вы придумаете что-то более солидное. Так вы хотите слышать, что она мне рассказала?

— Как я понял, ходят слухи в отношении здоровья миссис Рестарик?

— Точно. У нее какое-то непонятное заболевание, подобное гастриту. Ее положили в больницу, она выздоровела, однако причина ее недомогания так и остается загадочной. Но когда возвратилась, все началось сначала. Врачи снова с умным видом чешут затылки и не находят источника заболевания. Естественно, начались разговоры. Первоисточником была медсестра, поделившаяся своими сомнениями с приятельницей, ну, а дальше дело ясное. Люди высказывают предположения, что миссис Рестарик хочет отравить ее муж. Однако в данном случае это маловероятно. Потом мы с Ноэми одновременно подумали — или же секретарша старика. Но тоже вроде бы у нее нет оснований подмешивать отраву миссис Рестарик.

— Я слышал, как вы высказывали сразу несколько таких оснований.

— Вы должны согласиться, что в известной мере они все возможны...

— Хм... убийство задуманное, но не осуществленное,— сказал Пуаро.

Глава 3

Миссис Оливер завернула во внутренний двор Боро-дин-Меншен. На месте автостоянки стояло с полдюжины машин. К счастью, одна из них уехала, так что миссис Оливер получила возможность втиснуть свою машину в образовавшуюся щель.

Она вышла, хлопнула дверцей и подняла голову вверх. Здание было выстроено недавно на том месте, где от войны оставалась страшная воронка и развалины. Первоначально оно предполагалось под правление какого-то синдиката, но компания лопнула, и предприимчивые дельцы приспособили его под меблированные квартиры. Дом казался исключительно строгим, и этому в немалой степени способствовало отсутствие каких-либо украшений.

Время было горячее. Приближался конец рабочего дня, во дворе то и дело мелькали люди и машины.

Миссис Оливер взглянула на свои часы-браслет. Без десяти семь. Как раз пора, как она считала. Именно в это время возвращаются домой работающие девушки. Либо для того, чтобы переодеться, частенько в экзотического вида узенькие брючки, либо для того, чтобы заново подкраситься и снова уйти по своим делам или же заняться домашним хозяйством: что-то постирать, починить, привести в порядок. Во всяком случае, стоило попробовать нанести незваный визит в девичью обитель.

Здание было абсолютно симметричным, в центре находились большие вращающиеся двери. Миссис Оливер сперва двинулась в левое крыло, но тут же обнаружила свою ошибку: тут были квартиры от номера 100 до номера 200. Пришлось идти в другую половину.

Номер 67 оказался на шестом этаже. Миссис Оливер нажала кнопку вызова. Дверь отворилась, как пасть зевающего чудовища, но миссис Оливер без колебания вошла эту пасть, хотя, откровенно говоря, она не любила лифты и не доверяла им.

Стук! Двери сдвинулись, кабина поползла вверх и остановилась почти немедленно. Это тоже пугало. Миссис Оливер поспешно выскочила из этого чуда техники.

Посмотрев на указатель, повернула в правый конец коридора и вскоре увидела дверь, посредине которой на фоне желтого квадрата виднелся номер 67, составленный из двух металлических цифр. Семерка, по всей вероятности, была прикреплена неплотно, и, когда миссис Оливер подошла к двери, она упала к ее ногам.

— Вижу, что я пришлась не по вкусу этому месту,— усмехнулась миссис Оливер. С трудом наклонилась, подняла злополучную семерку и прикрепила ее на место. После этого она позвонила, хотя была почти уверена, что в квартире никого нет.

Против ожидания, дверь открылась почти сразу же. На пороге стояла высокая красивая девушка, одетая в темный хорошо сшитый костюм с очень коротенькой юбкой. Его оживляли белая шелковая блузка и изящные туфли. Каштановые волосы были подняты вверх, она, как сразу определила миссис Оливер, умела великолепно подкрашивать лицо, так что практически это не было заметно, хотя и создавало необходимое впечатление. Но по известной причине девушка не понравилась миссис Оливер.

Боясь сказать что-нибудь невпопад, миссис Оливер осторожно спросила:

— Скажите, мисс Рестарик у себя?

— Нет, к сожалению, но я могу передать ей от вас записку.

Такая возможность была предусмотрена, и миссис Оливер достала из сумочки довольно неаккуратный пакетик коричневого цвета.

— Я обещала мисс Рестарик книгу. Одну из моих, которую она еще не читала. Надеюсь, я правильно запомнила название. По-видимому, она вернется не скоро?

— Не могу сказать. Я не знаю, что она делает сегодня вечером.

— Ах, вот как... Вы, по-видимому, мисс Рис-Хол-ланд?

Девушка удивилась.

— Да.

— Я встречалась с вашим отцом,— торопливо объяснила миссис Оливер.— Возможно, вам известно мое имя, я сочиняю книги, меня зовут миссис Оливер.

Последнее было заявлено с тем виноватым видом, который всегда появлялся у миссис Оливер, когда она была вынуждена сделать такое признание.

— Вы не войдете?

Миссис Оливер охотно приняла приглашение, и Клавдия Рис-Холланд ввела ее в общую гостиную. Во всех квартирах этого дома стены были оклеены одинаковыми по рисунку обоями, только разных оттенков. Жильцам было предоставлено право украшать их картинами, рисунками или фотографиями в соответствии с собственным вкусом. В комнате имелись стенные шкафы, полки для книг, убирающиеся в стенку диваны и столы, то есть последние достижения в области встроенной мебели. Они были удобны, но не добавляли уюта в человеческое жилище. Последнее зависело уже от вкуса и фантазии съемщиков. В этой гостиной тоже можйо было заметить кое-какие признаки индивидуальности: йа одной стене немного грустно улыбался арлекин, изображенный в пастельных тонах, на второй — скалила зубы веселая обезьянка.

— Представляю, как обрадуется Норма, получив вашу книгу, миссис Оливер. Не хотите ли чего-нибудь выпить с дороги? Шерри, джина?

У девушки были энергичные манеры расторопной секретарши.

Миссис Оливер отказалась.

Подойдя к окну и щурясь от лучей солнца, ударяющих прямо в глаза, она сказала:

— Отсюда открывается великолепный вид!

— Да. Но когда лифт выходит из строя, жизнь теряет . свою привлекательность.

— Неужели такое бывает? Вот уж не подумала бы, что такой лифт может портиться. Слишком уж он напоминает робота.

— Его пустили совсем недавно, но действует он ничуть не лучше обычного. А возможно, даже хуже. Механик говорит, что его надо налаживать гораздо чаще.

В квартиру влетела другая девушка, говоря на ходу:

— Клавдия, ты случайно не знаешь, куда я задевала...

Она замолчала, увидев посетительницу.

Клавдия поспешила с важным видом представить:

— Фрэнсис Кери — миссис Оливер. Миссис Ариадна Оливер!

— Неужели? Вот это здорово!

Это была тоже высокая, но очень тоненькая девушка с черными волосами и сильно набеленным лицом. Круто изогнутые брови и загнутые вверх ресницы, были густо намазаны тушью. На ней были надеты узкие бархатные брюки и толстенный свитер. Сразу можно было сказать, что это полная противоположность быстрой и энергичной Клавдии.

— Я завезла книгу, которую я обещала Норме Рестарик,— объяснила миссис Оливер.

— Ох, как- досадно, что она все еще за городом!

— Разве она не вернулась?

Почему-то сразу воцарилось молчание. Миссис Оливер показалось, что девушки незаметно переглянулись.

— Мне кажется, .что она работает в Лондоне,— продолжала миссис Оливер, великолепно выражая удивление.

— Да,— подтвердила Клавдия,— в конторе по внутреннему убранству помещений. Иногда ее посылают в провинцию с новейшими образцами декоративных тканей, обоев, обшивок. Понимаете,— она улыбнулась,— как ни странно, мы живем здесь довольно обособленно. В том смысле, что свободно приезжаем, уезжаем, не затрудняя себя всякими предупреждениями, записками. Но вашу книгу я ей сразу же передам, как только она вернется домой.

Все это звучало вполне правдоподобно, да и небрежный тон казался естественным.

Миссис Оливер поднялась.

— Большое спасибо вам за милый прием.

Клавдия проводила ее до дверей.

— Непременно похвастаюсь папе, что познакомилась с вами. Он большой любитель детективной литературы.

Закрыв дверь за своей гостьей, Клавдия вернулась в гостиную.

Фрэнсис высунулась из окна, ее интересовала машина миссис Оливер.

— Я, кажется, сказанула что-то не то?

— Я просто ей ответила, что Нормы нет дома.

Фрэнсис пожала плечами.

— Ума не приложу, Клавдия, куда она подевалась? Почему не вернулась в понедельник? Куда уехала?

— Не представляю.

— Не заболела ли она? Уехала она к своим на уик-энд, это я твердо знаю.

— Ее там нет. Я им специально звонила.

— Наверное, все это пустяки... но, понимаешь, она вообще какая-то странная.

— Не более странная, чем все остальные.

Однако на этот раз в голосе Клавдии не было обычной уверенности.

— Не спорь, она точно не вполне нормальная. Иной раз она меня просто пугает.

Она громко рассмеялась.

— И ты знаешь это не хуже меня, только не хочешь признаться. Из уважения к своему шефу, как я полагаю.

Глава 4

Эркюль Пуаро шагал по центральной улице Лонг Зейсага. Конечно, можно назвать центральной единственную улицу в этом местечке. Лонг Зейсаг принадлежал к числу тех деревушек, которые имеют тенденцию вытягиваться в длину, оставаясь такими же узкими. Посредине поселка возвышалась довольно импозантная церковь с колокольней и развесистыми дуплистыми ивами на кладбище. По обе стороны места самые разнообразные. Здесь были даже два антикварных магазина, один побогаче, где можно было найти старинные книги, фарфор, викторианское серебро, картины и так далее. Второй было бы правильнее назвать магазином подержанной мебели, но это смертельно оскорбило бы его владельца.

В Лонг Зейсаге было также два кафе, оба весьма неприглядного вида, веселенькая лавочка со всевозможными поделками из ивняка: начиная от всевозможных корзинок и до всевозможных садовых гарнитуров. Почти половину площади Занимал кондитерский магазин. Была также мастерская, где можно было заказать себе решительно все, начиная от бюстгальтера и кончая смокингом. Затем сапожный магазин и сапожная мастерская, огромный галантерейный магазин с неоновыми и аргоновыми надписями над стеклянными витринами. В одном ларьке продавали газеты и табак, во втором писчебумажные принадлежности и сладости. Наиболее аристократической считалась лавка шерстяных изделий. Там распоряжались две седовласые суровые дамы, которые с первого раза подбирали тебе гарус или другие нитки для любого вязания и очень сердились, если ты осмеливался робко заявить, что это не совсем то, что тебе требуется. Недавняя скромная лавка зеленщика и бакалейщика по непонятной причине именовалась «супер-маркетом». Это привело к появлению новой роскошной вывески и значительному повышению цен на некоторые наиболее ходовые товары. Правда, владелец открыл здесь отдел с новейшими упаковочными средствами, порошками, пастами в ярких картонных коробочках.

Это перечисление было бы неполным, если бы мы не упомянули швейную мастерскую, на .единственном окне которой витиеватыми буквами было написано слово «Дайлла», а на манекене выставлена французская блузка с надписью «шикарно», ярко-голубая плиссированная юбка и красный в полоску джемпер. Возле последних было написано: «Модно в сезоне». Под манекенами чьей-то небрежной рукой было набросано в хаотическом смешении множество кусочков пестрых шелков.

Все это Пуаро замечал с живейшим интересом.

Несколько отступая от общего порядка, в глубине аккуратных садиков притаились небольшие домики, почти уже не сохранившие первоначальной джорджианской скромности. У большинства из них появились викторианские балкончики, фонарики, террасы, итальянские окна. У одного из них был даже сооружен внешний лифт, совершенно ненужный, но, несомненно, составляющий предмет особой гордости его владельца. Рядом с ним, тоже вне общей линии построек, стояли коттеджики. Многим из них можно было дать куда больше лет, чем им было в действительности. Другим и правда давно перевалило за сотню лет, и они тщательно скрывали водопроводы, электрические и газовые плиты, как бы стыдясь этой уступки новым временам.

Пуаро шел не спеша, замечая все и всему слегка улыбаясь и удивляясь. Если бы с ним была его нетерпеливая приятельница миссис Оливер, она бы давно уже гневно спросила его, почему он напрасно теряет время, поскольку тот особняк, который являлся целью его путешествия, находился в полумиле от деревни. Конечно, Пуаро мог бы ей ответить, что он постигает местную атмосферу, потому что это часто является весьма важным. В самом конце поселка стоял ряд одинаковых домиков, перед которыми зеленела полоска изумрудной зелени, а двери и рамы были выкрашены самыми разнообразными красками. За домиками раскинулись поля и дорога, окаймленная зеленой изгородью. Там и сям, казавшиеся отсюда темными зарослями деревьев, располагались так называемые имения, совершенно изолированные от любопытных глаз прохожих. Действительно, высокая изгородь, часто выше человеческого роста, и тополя ревниво стерегли тайны этих микромирков. Еще дальше на дороге Пуаро заметил строение, остроконечные башни которого и стрельчатые окна выдавали принадлежность к стилю «ложной готики». Но позднее, пожалуй, всего несколько лет назад, оно было достроено и теперь больше тяготело уже к Мекке, к Востоку.

Пуаро остановился перед воротами. Сбоку, на каменном столбе, имелась надпись: «Кросс-ходжес». Стоявший за воротами дом казался самым обыкновенным, построенным, видимо, в начале XX века. «Стандартный» — пожалуй, это слово характеризовало его точнее других. Вот сад был действительно хорош. В свое время в его разбивку было вложено много изобретательности, любви и вкуса. Теперь, к сожалению, он был в несколько запущенном состоянии. Правда, в нем сохранились зеленые лужайки, множество цветочных клумб, хитро подобранные заросли кустарников, подчеркивающие красоту ландшафта. Здесь, несомненно, трудился садовник,— подумал Пуаро. А вот любви в этом саду не чувствовалось. Впрочем, он заметил, что над клумбой с какими-то яркими цветами склонилась женщина. Издали ее голова казалась сверкающим шаром из чистого золота. Сама она была статная, широкоплечая.

Пуаро просунул руку, отодвинул задвижку и вошел в сад. При звуке его шагов женщина выпрямилась и вопросительно посмотрела на него.

Она не пошла ему навстречу, а осталась на месте, держа в руке садовые ножницы. Он отметил про себя выражение страшного недоумения на ее смазливом, но не слишком умном лице.

— Чему обязаны? — спросила она.

Пуаро, сразу став типичным иностранцем, снял шляпу и широким жестом поклонился.

— Миссис Рестарик?

— Да. Я...

— Надеюсь, я не отвлек вас от важных дел, мадам?

Она слегка улыбнулась:

— Нет, конечно нет. Вы?..

— Я взял на себя смелость нанести вам визит. Мой большой друг, миссис Ариадна Оливер...

— Ну да, я знаю, кто вы такой. Месье Эркюль Пуаро.

— Месье Пуаро к вашим услугам, мадам. Я оказался в этих краях и зашел к вам в надежде, что мне разрешат нанести визит сэру Родерику Хорсфилду.

— Да. Ноэми Лоример говорила нам, что вы можете зайти.

— Надеюсь, что это вам не обременительно?

— Нет, что вы! Ариадна Оливер была у нас в прошлый уик-энд. Приезжала с Лоримерами. У нее весьма занимательные книги. Не так ли? Но, пожалуй, детективные истории вам не кажутся занимательными? Ведь вы сами настоящий детектив?

— Во мне все самое настоящее! — гордо ответил Эркюль Пуаро.

Он заметил, что она с трудом подавляла улыбку. Теперь он имел возможность разглядеть ее более тщательно. В красоте ее была какая-то искусственность, начиная от золотой подкраски причесанных в парикмахерской волос и до аккуратных ярко-красных ногтей. Пуаро показалось, что внутренне она не вполне уверена в себе, сомневается, удачно ли она играет роль английской дамы, увлекающейся своим садом. Интересно, каково ее социальное происхождение?

— У вас изумительный сад! — похвалил Пуаро.

— Вы любите сады?

— Но не так, как англичане. Англичане обладают особым талантом садоводов, и поэтому сад для них совсем не то, что для нас.

— Для французов?

— Я не француз, а бельгиец, мадам.

— Верно. Помнится, миссис Оливер об этом тоже говорила. Вы когда-то работали в бельгийской полиции?

— Точно так. Я старая бельгийская полицейская ищейка,— совершенно серьезно ответил Пуаро.

Он вежливо рассмеялся и развел руками.

— Но ваши английские сады я обожаю. Я кланяюсь вам за них земным поклоном. Французы и бельгийцы предпочитают сады при дворцах. Например, сад при Версале. Для них основное — это затейливая планировка. Планировка, конечно, очень важна. Тут она тоже имеется, но у англичан самое важное пышные цветники. Не правда ли?

— Да, мне кажется, вы правы,— согласилась Мэри Рестарик,— пройдите же в дом. Вы пришли навестить моего дядю?

— Я явился нанести ему визит вежливости. Но я счастлив, миссис Рестарик, что получил вместе с тем возможность выразить и вам свое самое искреннее восхищение. Когда я встречаюсь с красотой, я отдаю ей должное!

Она засмеялась немного смущенно:

— Вы не должны расточать мне столько комплиментов.

Они вошли в дом через огромное французское окно-дверь. Пуаро объяснил:

— Мы встречались с вашим дядей в 1944.

— Бедняга за эти годы сильно состарился. Он почти ничего не слышит.

— Да, много воды утекло с тех пор. Возможно, он и позабыл про тот случай. Тогда решался вопрос промышленного шпионажа, как теперь говорят. На карту была поставлена судьба одного важного научного открытия. Но изобретательный сэр Родерик предложил один весьма остроумный план* который привел к желаемым результатам. Надеюсь, он охотно встретится со мной.

— Не сомневаюсь, что он будет в восторге. Сейчас жизнь у него скучная, “мне приходится много времени проводить в Лондоне. В настоящее время мы подыскиваем там подходящий дом.

Вздохнув, она добавила:

— Иногда немолодые люди бывают такими трудными.

— Верно,— согласился Пуаро,— я тоже частенько бываю трудным.

— Ну, что вы, месье Пуаро! Пожалуйста, не притворяйтесь, будто вы старик!

— Иногда мне это говорят в глаза... молодые девушки.

— Какая бестактность. Впрочем, наша дочка вполне может выкинуть подобное.

— У вас есть дочь, мадам?

— Да. Точнее, падчерица.

— Очень рад, что смогу с ней познакомиться,— внезапно заметил Пуаро.

— Боюсь, что это неосуществимо. Она сейчас в Лондоне. Она там работает.

— Да, сейчас все молодые девушки работают.

— От всех требуют какого-то «общественно полезного труда»,— сказала миссис Рестарик,— даже после того, как девушки выйдут замуж, их все время заставляют вернуться на работу в промышленность или же заниматься преподаванием.

— И вас, мадам, тоже заставляют к чему-то возвратиться?

— Нет. Я выросла в Важной Африке и приехала с мужем сюда сравнительно недавно. До сих пор мне многое представлялось весьма странным.

Она без всякого энтузиазма осмотрелась. По мнению Пуаро, комната была обставлена богато, но в ней не чувствовалось ничего личного. На стенах висели два портрета, это было единственное отступление от общепринятого стандарта «гостиной в зажиточном доме». На первом была изображена женщина с тонкими губами в сером вечернем платье. Затем висел портрет мужчины лет тридцати с гаком.

— По всей вероятности, вашей дочери скучно в деревне?

— Да, она себя чувствует гораздо лучше в Лондоне. Здесь ей все не нравится.

Помолчав, она неохотно добавила:

— Я ей тоже не нравлюсь!

— Невозможно! — воскликнул Пуаро с французской вежливостью.

— Почему «невозможно»? Как мне кажется, такое часто случается. Взрослой девушке нелегко примириться с мачехой.

— Ваша дочь была очень привязана к родной матери?

— По всей вероятности. Трудная девушка... как и все девушки вообще.

Пуаро сказал со вздохом:

— В нынешнее время родители имеют гораздо меньше власти над детьми. Теперь не то, что было в прежние добрые времена.

— Да, к сожалению.

— Конечно, так говорить не полагается, но меня страшно возмущает, мадам, что современные девушки так неразборчивы при выборе своих... э... приятелей.

— В этом отношении Норма доставляет массу переживаний своему отцу. Но, как я считаю, мои наставления все равно ничего ей не дают. Люди в конечном счете должны обжечься хотя бы раз, чтобы научиться прислушиваться к советам более опытных родственников или друзей. Я должна провести вас наверх к дяде Родди, его апартаменты находятся на втором этаже.

Она пошла к выходу. Пуаро оглянулся. Скучное, даже мрачное помещение. Комната была без «характера», если не считать эти два портрета. Если судить по фасону женского платья, они написаны несколько лет назад. Если это первая миссис Рестарик, то Пуаро сильно сомневался, что она была милой особой.

На всякий случай он заметил:

— Какие превосходные портреты, мадам.

— Да. Они принадлежат кисти Лансберга.

— Лансберг? — Ага, это был прославленный, исключительно дорогой портретист, имя которого гремело лет двадцать назад. Его беспощадный натурализм сейчас вышел из моды, а после его смерти его практически забыли. Некоторые критики называли его творения фотоизображением платья, но Пуаро находил, что такая характеристика далека от объективности. Нет, почти в каждом из портретов художник выпячивал на первый план негативные черты своей модели, которые втайне выявил в ней.

Поднимаясь по лестнице, Мэри Рестарик сказала:

— Их только что привезли от реставраторов...

Она замолчала на полуфразе и остановилась, держась одной рукой за перила.

Над ними из-за поворота показалась фигура человека, стремившегося спуститься вниз. Фигура, казавшаяся удивительно неестественной, какой-то надуманной. Можно было подумать, что этот человек спешит на костюмированный бал. Во всяком случае, к этому дому он явно не подходил!

На улицах Лондона Пуаро просто не обратил бы на него внимания. Даже на каких-то вечеринках этот парень казался бы вполне уместным. Типичный представитель нынешней «золотой молодежи».

На нем был надет черный пиджак, какие-то замысловатые вельветовые брюки со множеством карманов, бляшек, хлястиков и прострочек, настолько плотно облегающие тело, что было неприятно смотреть, как бы они не лопнули по всем швам. Каштановые кудри падали на плечи. Красотой природа его не обделила. Но нужно было очень внимательно приглядываться к его подбородку и ногам, чтобы определить, какого же он все-таки пола.

— Дэвид! — резким голосом обратилась к нему Мэри Рестарик.— Что вы можете тут делать?

Молодой человек нисколько не смутился.

— Я вас испугал? Прошу извинить.

— Что вы здесь делаете, в нашем доме?.. Или вы приехали сюда с Нормой?

— С Нормой? Нет. Я рассчитывал найти ее здесь.

— То есть как это «здесь»? Вы же знаете, что она в Лондоне!

— Но, моя дорогая, ее там нет. Во всяком случае, ее нет в квартире на Бородин-Меншен.

— Она уехала туда, как всегда, вечером в воскресенье,— все так же сердито ответила миссис Рестарик.— Почему вы не позвонили в дверь и никому не сказали, что приехали? На каком основании вы разгуливаете в полном одиночестве по всему дому?

— Честное слово, милочка, вы, кажется, воображаете, что я собираюсь стибрить ваши серебряные ложечки или что-то другое. Но воры, как правило, предпочитают для этого ночное время, ибо днем могут натолкнуться на бодрствующих хозяев. Поэтому я спокойно вошел в раскрытую дверь. Я не вижу в этом ничего особенного.

— Ну, а мы люди со старыми взглядами, и нам это не нравится.

— О, господи,— вздохнул Дэвид,— подумать только, как люди любят поднимать шум по пустякам. Так вот, дорогая, раз меня не собираются здесь встречать с распростертыми объятиями, а вы не знаете, где искать вашу падчерицу, тогда я поеду. Не вывернуть ли мне предварительно карманы?

— Не говорите глупостей, Дэвид!

— В таком случае — пока!

Молодой человек прошел мимо них, помахал рукой и исчез за дверьми нижнего этажа.

— Ужасное существо! — воскликнула Мэри Рестарик с такой злобой, что Пуаро удивленно взглянул на нее.— Я его просто не выношу! Терпеть не могу! Почему их столько развелось нынче в Англии?

— Ах, мадам, не расстраивайтесь по пустякам. Все дело в моде. Моды существуют с незапамятных времен. В провинции таких типов сравнительно мало, но посмотрите на Лондон, там ими хоть пруд пруди.

— Отвратительно! — воскликнула Мэри с брезгливой гримасой.— Нездоровая женственность и тяга к экзотике.

— Однако же этот человек буквально сошел с одного из портретов Ван Дейка, мадам, не так ли? Увидев его портрет в дорогой золоченой раме, в кружевах и атласном камзоле, вы не назвали бы его ни женственным, ни экзотичным.

— Осмелиться явиться сюда тайком,— продолжала кипеть миссис Рестарик.—Эндрю будет вне себя! Вы даже не представляете себе, как он это переживает. Дочери могут приносить массу неприятностей. Порой мне кажется, что Эндрю совершенно не знает Норму. Конечно, он уехал за границу, когда она была еще маленькой, ее воспитание было полностью доверено матери. Теперь она для него — самая настоящая загадка. Ну и для меня тоже. Лично я считаю, что она в высшей степени странное существо. Правда, сейчас для молодежи не существует авторитетов, а что касается молодых людей, то тут действует правило: «Чем хуже, тем лучше». Норма совершенно потеряла голову из-за своего Дэвида Бейкера. Тут уж ничего не поделаешь. Эндрю запретил ему переступать порог нашего дома, и вот смотрите: он разгуливает с самым наглым видом. Мне кажется, что лучше об этом инциденте не упоминать при Эндрю. Зачем его волновать без нужды? Конечно, в Лондоне Норма встречается с этим кошмарным типом. И не только с ним одним! Ведь бывают экземпляры и пострашнее. Вы видели таких: грязные, небритые, с длинными бородами и в засаленных штанах.

Пуаро сказал бодрым тоном:

— Мадам, мадам, не расстраивайтесь из-за такой глупости. Заблуждения молодости проходят бесследно.

— Надеюсь, что это так. Норма очень, очень трудная девушка. Иногда мне кажется, что у нее не все в порядке в голове. Она такая странная... или со странностями, уж не знаю, как и выразиться. Порой видно, что она где-то очень далеко. И потом, вы бы знали, какие у нее бывают бурные проявления антипатий ко...

— Антипатий?

— Меня она ненавидит. Самым настоящим образом. Наверное, она была привязана к своей матери, но ведь не мог же ее отец до конца своих дней жить в одиночестве? Вполне естественно, что он женился вторично.

— Так вы считаете, что она ненавидит вас в полном смысле этого слова?

— Я в этом не сомневаюсь. У меня есть сколько угодно доказательств. Вы даже не представляете, как я была счастлива, когда она заявила о своем намерении уехать в Лондон. Мне не хотелось неприятностей...

Она резко замолчала, будто вдруг впервые сообразила, что разговаривает с совершенно незнакомым человеком.

Пуаро обладал даром внушать к себе доверие. Разговаривая с ним, люди считали, что они просто высказывают затаенные свои мысли вслух, «раскрывают душу», а кому — это не имело значения.

Коротко рассмеявшись, миссис Рестарик смущенно заметила:

— Великий боже, сама не понимаю, зачем я все это вам рассказываю. По-видимому, подобные проблемы имеются в каждой семье... Несчастные мачехи, нам достается больше других!.. Вот мы и пришли...

Она постучала в дверь.

— Входите, входите!

— К вам посетитель, дядя,— сказала Мэри Рестарик, входя в комнату.

Пуаро шел следом.

По кабинету взад и вперед разгуливал широкоплечий старик с красивым раздраженным лицом. Он сразу же шагнул им навстречу. За маленьким столиком в углу сидела молодая женщина, занятая сортировкой каких-то конвертов и бумаг. Она низко наклонила свою черноволосую голову.

— Это месье Эркюль Пуаро, дядя Родди,— представила миссис Рестарик.

Пуаро сразу же заговорил:

— Ах, сэр Родерик, прошло много, очень много лет с тех пор, как я имел удовольствие встречаться с вами. Вам придется мысленно вернуться к событиям войны. Если я не ошибаюсь, последний раз мы виделись в Нормандии. Прекрасно помню, что при этом присутствовали также полковник Рейс и генерал Аберкомби. Ну и, разумеется, маршал авиации сэр Эдмунд Коллингтон. Какое нам предстояло принять ответственное решение!.. И сколько трудов нам стоило сохранение тайны! Помните, какие только меры мы не принимали? Ах, нынче слова «военная тайна» утратили всякое значение, так же как «разведка» и «безопасность». Припоминаю разоблачение этого опасного вражеского агента, которому так долго удавалось водить нас за нос. Он называл себя капитаном Хендерсоном или Хендертсоном?

— Хендерсон, точно Хендерсон. Эта проклятая свинья. Его уличили...

— Я так боялся, что вы не вспомните меня, я Эркюль Пуаро.

— Ну как же, я вас отлично помню. Тогда мы все были на волосок от гибели. Вы представляли тогда Францию, не так ли? Их было два или три человека, с одним мне все не удавалось связаться. Теперь уже не помню его имени. Садитесь же, садитесь. Что может быть приятнее старых воспоминаний?

— А моего коллегу, месье Лиро, вы не помните?

— Нет, я помню вас обоих. Да, то были великие дни! Воистину великие!

Девушка поднялась из-за стола и вежливо придвинула Пуаро стул.

— Молодец, Соня,— похвалил ее старик.— Разрешите вам представить мою очаровательную секретаршу. Она просто незаменимый человек, не только моя правая рука, но часто и обе сразу. Не представляю, как бы я без нее обходился.

— Я в восторге, мадемуазель!

Девушка пробормотала что-то подобающее случаю. Она была маленького роста, черные волосы ее были коротко подстрижены под мальчика. Пуаро она показалась робкой и застенчивой. Ее темно-синие глаза были скромно потуплены, но она очаровательно улыбнулась в ответ на слова своего хозяина.

Сэр Родерик потрепал ее по плечу и щеке.

— Не знаю, что бы я делал без нее! — повторил сэр Родерик с чувством.— Я бы просто пропал.

— Ну, что вы,— запротестовала она.— Я вовсе не такой уже незаменимый работник... я печатаю медленно.

Она снова улыбнулась.

— Вы печатаете вполне удовлетворительно. Главное другое: вы моя память, мои глаза и уши. И многое другое.

Она снова ему улыбнулась.

— Припоминается много историй, которые в то время циркулировали о ваших подвигах,— заговорил Пуаро,— только никогда не можешь быть уверенным, правда это или армейские анекдоты. Например, я слышал, что кто-то у вас похитил машину...

Он досказал до конца то, что ему удалось узнать у старых вояк.

— Ха-ха-ха, конечно, многое здесь преувеличено. Но в целом факты верны. Удивительно, что вы все это помните после стольких лет. Но я вам расскажу кое-что поинтереснее.

Он принялся с увлечением что-то рассказывать. Пуаро слушал, восхищался, восторгался, где нужно поддакивал или ахал. Так прошло минут сорок. Решив, что «визит вежливости» должен подойти к концу, Пуаро взглянул на свои часы и поднялся с места.

— Я не должен вас дольше отвлекать,— сказал он.— Вы заняты серьезной работой. Только потому, что я случайно оказался в этих краях, я набрался смелости к вам зайти. Годы ускользают, но вы, как я смотрю, не утратили ни своей энергии, ни вкуса к жизни.

— Ну, что же, у вас есть основания так говорить. Только не захвалите меня. Однако я не отпущу вас без чая. Впрочем, Мэри вас непременно напоит чаем. Славная женщина!.. Ах, она уже ушла? Да, славная женщина...

— Верно. И очень красивая. По всей вероятности, все эти годы она была для вас верным другом.

— Да нет. Они совсем недавно поженились. Она — вторая жена у моего племянника. Буду с вами совершенно откровенен. Племянника я никогда особенно не жаловал, хлюпик какой-то. И в то же время беспокойный. Моим любимцем был его старший брат Саймон. Правда, его я не очень-то хорошо знал. Что же касается Эндрю, он вел себя отвратительно по отношению к своей первой жене. Уезжал на край света. Практически бросил ее на произвол судьбы ради какой-то грязной девки. Это всем известно. Но он потерял голову и ничего не желал слышать. Колдовство какое-то! Через пару лет все кончилось. Болван! Эта женщина, на которой он сейчас женился, вроде бы олл райт. Как мне кажется, в ней нет ничего плохого. Саймон, тот был правильный малый, только скучный до невозможности. Откровенно признаться, я не был в восторге, когда моя сестра выскочила в эту семью замуж. Конечно, ее привлекали деньги, но ведь они далеко не все. У нас было правило родниться с домами военными. Со стариками я не был особенно близок.

— Кажется, у них есть дочь? На прошлой неделе ее видела моя хорошая знакомая.

— Норму-то? Глупая девушка. Разгуливает в кошмарных платьях, подружилась с каким-то непутевым малым. Ну, они все на один манер в нынешнее время. Длинноволосые молодые люди, разные битники, битлсы, как их только не называют. Меня от них тошнит, от одного их вида. Практически мы с ними разговариваем на разных языках. И кому нужно мнение старого человека? Так что лучше молчать, чтобы не напороться на неприятность! Даже Мэри, хотя она на меня производит впечатление вполне уравновешенной, разумной особы, в некоторых отношениях способна впадать в истерику. Главным образом по поводу своего здоровья. Ну, скажите, какой бы молодой женщине нашего поколения взбрело в голову ложиться на обследование? Хотите выпить? У меня есть отличное шотландское виски. Не хотите? Жаль, а может быть, вы все же останетесь на чай?

— Большое спасибо, но ведь я остановился у своих друзей.

— Ну, что же, должен сказать, что наша беседа доставила мне огромное удовольствие. Так приятно вспомнить отдельные эпизоды из прошлого. Соня, дорогая, проводите месье Пуаро к Мэри вниз.

— Нет, нет,— Пуаро отклонил предложение,— я и не помышляю снова беспокоить мадам. Не беспокойтесь за ч/теня, я великолепно и сам разыщу обратную дорогу. Как удачно, что я застал вас дома.

Он вышел из кабинета, не забыв поклониться маленькой Соне.

— Не имею ни малейшего представления, кто он такой! — воскликнул сэр Родерик, как только Пуаро закрыл за собой дверь.

— Вы не знаете, кто это такой? — поразилась Соня.

— Признаться, сейчас не могу вспомнить и половину тех людей, с которыми мне доводилось встречаться. Но ладо высоко держать честь своей марки. Понимаешь, вскоре ты выработаешь систему того, как следует себя держать в подобной ситуации. Так же и в гостях. К тебе .подходит человек и с радостной улыбкой говорит: «Возможно, вы меня не помните, последний раз мы виделись где-то в 30-е годы». Мне приходилось отвечать, что я его отлично помню, хотя не имею понятия, где мы с ним познакомились. Старость не радость, но кому хочется сознаваться в собственной подслеповатости и глуховатости? В конце войны у нас было много друзей — лягушатников, вроде этого месье Пуаро. Лягушатниками тогда мы называли всех французов, говорят, что они едят лягушек. Лично я этого не наблюдал. Теперь я практически не помню ни одного из них. Этот работал в самых верхах, я знаю многих из тех людей, о которых он упоминал. Лишь кое-кто знал про мою украденную машину. Конечно, история здорово приукрашена. Уж не без этого, да и фабула-то больно забавная. Надеюсь, он не догадался, как мне кажется. Он такой типичный лягушатник! Все эти поклоны, ужимочки, комплименты... Ну да ладно, на чем же мы остановились?

Соня подала ему какое-то письмо и незаметно протянула пару очков. Но сэр Родерик их с негодованием отверг.

— Это еще зачем? Я прекрасно вижу без них!

Сощурившись сильно, он уставился на написанное, постепенно отодвигая листок все дальше и дальше. Однако, убедившись, что у него ничего не получается, попросил:

— Пожалуй, будет лучше и удобнее, если вы прочитаете мне его вслух.

Соня принялась за дело.

Глава 5

Эркюль Пуаро на секунду задержался на площадке. Внизу царила мертвая тишина. Тогда он подошел к окну на площадке и выглянул наружу. Мэри Рестарик находилась внизу на террасе, она занималась чем-то в саду. Пуаро удовлетворенно кивнул и пошел чуть не на цыпочках вдоль коридора, поочередно заглядывая во все комнаты... Ванная, кладовая для постельного белья, запасная спальня с двухспальной кроватью, жилая спальня с одной кроватью — не Мэри ли Рестарик? Рядом находилась, как он полагал, комната Эндрю Рестарика, ибо между двумя помещениями имелась дверь. Пуаро двинулся в другую сторону от площадки. Прежде всего он отворил дверь в спальню на одного человека. Сейчас, по-видимому, в ней никто не жил, но ее наверняка занимали по субботам и воскресеньям. На туалетном столике лежал набор всевозможных щеток.

Прислушавшись к тишине дома, Пуаро затем осмелился войти внутрь и заглянуть в гардероб. Да, внутри висела какая-то одежда, так называемые дачные платья.

В углу стоял письменный стол, но на нем ничего не было. Пуаро осторожно выдвигал один ящик за другим. В них лежали кое-какие пустяки, несколько писем тривиального содержания, полученные давно. Осмотр ящиков ничего не дал.

Спустившись по лестнице, Пуаро вышел в сад, где самым любезным образом попрощался с хозяйкой. Он не поддался на ее уговоры в отношении чая, объяснив, что дал слово не опаздывать на прощальный обед к своим друзьям, поскольку вечером ему предстояло уехать в Лондон.

— Может быть, вам вызвать такси? Или же я отвезу вас на машине?

— Ну, что вы, мадам! Вы очень любезны!

Пуаро так же неторопливо возвращался по уже знакомой ему деревенской улице и, обогнув лужайку возле церкви, пересек небольшой ручеек по горбатому мосту. Под кущей высоких тополей стояла его роскошная машина, предупредительный шофер стоял у распахнутой дверцы. Усевшись на обитое серой кожей сиденье, Пуаро первым делом скинул свои изящные лакированные туфли и испустил вздох облегчения.

— Теперь мы возвращаемся в Лондон,— сказал он.

Машина мягко тронулась с места, мотор курлыкал или пел какую-то монотонную песенку. Побежали назад дорожные столбы. На обочине стоял какой-то молодой человек, который яростно жестикулировал. В этой картине не было ничего примечательного, а его необычайно пестрый костюм только заставил Пуаро подумать, что стиляги начинают наводнять провинцию. И только уже миновав просителя, Пуаро понял, кто это такой.

Он дотронулся до плеча шофера:

— Будьте добры, остановитесь. И было бы неплохо, если бы вы вернулись немного назад. Я видел, что какой-то человек просил его подвезти.

Привыкший совершенно к другому, шофер с недоверчивым видом посмотрел на хозяина. Уж от него-то он никак не ожидал услышать такие слова. Но поскольку Пуаро в подтверждение приказа наклонил немного голову, он послушно развернулся и поехал в обратном направлении.

Молодой человек, которого звали Дэвидом, бежал навстречу.

Запыхавшись, он сказал:

— Думал, что ради меня вы не станете останавливаться. Поднял руку на всякий случай... Премного обязан.

Сев на мягкое сиденье, он небрежно скинул под ноги небольшой рюкзак, пригладил и как-то по-женски привел в порядок свои роскошные волосы и весело добавил:

— Выходит, вы меня узнали?

— Во всем повинна ваша нестандартная одежда.

— Вы так считаете? Но ведь я один из многочисленного братства.

— Школа Ван Дейка? Весьма живописно.

— Вот уж никогда об этом не думал. Впрочем, в известной степени вы правы.

— Я бы посоветовал вам еще обзавестись широкой шляпой с полями и пером и плоским воротником, если не из настоящих кружев, то хотя бы из нейлона.

— К сожалению, так далеко мы вряд ли зайдем,— рассмеялся юноша.— До чего же миссис Рестарик не любит меня даже за один мой вид! Впрочем, мои чувства к ней точно такие же. Да и сам Рестарик мне не по душе. Как вы считаете, в преуспевающих богачах действительно есть что-то удивительно отталкивающее?

— Все зависит от точки зрения. Как я понял, вы особо выделяете дочку?

— Какая милая фраза! «Особо выделять». Что же, это звучит куда приятнее, чем «ухлестывать», «обхаживать» или даже «гулять». Наверное, в данном случае ваше выражение очень хорошо рисует положение вещей. Только следует заметить, что в данном случае, в данном конкретном случае «выделения» осуществляется соотношение 50 на 50. Она тоже не обходит меня своим вниманием.

— Где сейчас находится мадемуазель?

Дэвид быстро повернул голову:

— А почему вы меня об этом спрашиваете?

— Я бы хотел с ней познакомиться.

— Сомневалось, чтобы она пришлась вам по вкусу. Не больше, чем я. Норма сейчас в Лондоне.

— Но вы только что говорили...

— Мачехам далеко не все рассказывается.

— Так... А где она в Лондоне?

Она работает в мастерской но внутреннему убранству помещений, где-то в Чепен на Кинг-Роуд. Никак не припомню имя владельца. Вроде бы Сьюзен Фелпс.

— Но ведь живет она наверняка в другом месте. У вас имеется ее адрес?

— Да, конечно. У нее комнатенка в огромном многоквартирном доме. Только я никак не пойму причину вашей заинтересованности.

— Меня интересует очень многое.

— Что вы имеете в виду?

— Например, что привело вас в этот дом — как его там? - Кроссходжес сегодня? И почему вы тайком пробрались внутрь и поднимались по лестнице?

— Я просто воспользовался черным ходом.

— Что вы искали на втором этаже?

— Это уже мое дело. Мне не хотелось бы говорить грубости, но не кажется ли вам, что вы суете нос не в свое дело?

— Да, я проявляю известное любопытство. И мне бы очень хотелось знать, где находится эта молодая леди?

Понятно! Дражайшая Мэри и Эндрю наняли вас... Черт бы их обоих побрал! Выходит, они пытаются ее разыскать?

— Пока, как мне кажется, они не подозревают, что она исчезла.

— Но кто-то должен был вас нанять?

— Вы исключительно прозорливы,— насмешливо заметил Пуаро, откидываясь на подушки сиденья.

— Меня сразу заинтересовало, чего вы добиваетесь,— продолжал Дэвид. - Вот почему я и поднял руку, рассчитывая, что вы остановитесь и кое-что мне объясните. Она моя девушка. Полагаю, это вам известно.

— Как я понял, такое мнение существует,— осторожно ответил Пуаро,— но если это так, то вы должны знать, где она находится, мистер... мистер... Прошу прощения, но я не помню ваше имя полностью. Слышал, что вас называли Дэвидом.

— Дэвид Бейкер.

— Может быть, мистер Бейкер, вы поссорились?

— Ничего подобного. С чего вы это взяли?

— Уехала ли мисс Норма из Кроссходжеса вечером в воскресенье или в понедельник утром?

— Трудно сказать. Оттуда имеется ранний утренний автобус, который прибывает в. Лондон в самом начале одиннадцатого. В этом случае она немного опаздывает на работу, поэтому предпочитает выезжать в воскресенье вечером.

— Так она уехала в воскресенье вечером, но не появилась в Бородин-Меншен.

— По-видимому, нет. Так сказала Клавдия.

— Иначе говоря, мисс Рис-Холланд. Не так ли? Скажите, она была удивлена или обеспокоена?

— Стала бы она беспокоиться. Эти девушки не следят друг за другом.

— И вы решили, что она вернулась снова сюда?

— На работе тоже не появлялась... Они вне себя, можете мне поверить.

— Вы сами обеспокоены, мистер Бейкер?

— Нет. Хотя естественно... будь я проклят, если я знаю. Вроде бы у меня нет оснований для волнений, только вот время проходит. Что у нас сегодня, четверг?

— Так она с вами не ссорилась?

— Я уже говорил, что нет.

— И все же вы обеспокоены за нее, мистер Бейкер?

— А вам какое дело?

— Конечно, это не мое дело. Но, насколько мне известно, дома были неприятности. И тамошняя атмосфера ей не нравится.

— Вполне естественно. Эта женщина — настоящая сволочь. Из тех, кто умеет мягко постелить, а спать не просто жестко, а невозможно. Она очень не любит Норму.

— Ведь миссис Рестарик болела, верно? Ей пришлось лечь в больницу?

— Вроде бы правда, она находилась в какой-то частной лечебнице. Только это все от безделья. Она здорова, как лошадь.

— Так вы считаете, что миссис Рестарик ненавидит свою падчерицу?

— Норма временами бывает слегка неуравновешенной. Знаете, когда они доведут ее до ручки. Впрочем, все девушки ненавидят своих мачех.

— Но разве всегда их мачехи от этого заболевают, причем так серьезно, что вынуждены ложиться в больницу?

— Куда это вы, черт подери, клоните?

— К занятию садоводством или же к ядохимикатам...

— А при чем тут ядохимикаты? Или же вы предполагаете, что Норма... что она могла додуматься...

— Люди болтают. Среди соседей Рестариков идут разговоры...

— Вы хотите сказать, что кто-то из них обвинил Норму в том, что она пыталась отравить свою мачеху? Но это же просто смешно! Полнейший абсурд!

— Да, это маловероятно,— согласился Пуаро,— и вообще-то люди этого не говорили.

— Прошу прощения, значит, я вас неверно понял. Так что же вы имели в виду?

— Мой дорогой друг, вы должны понимать, что героем подобных случаев почти всегда бывает муж.

— Как, старина Эндрю? Какая ерунда! Честное слово!

— Да, да. Мне это не кажется весьма правдоподобным.

— Ладно, все же для чего вы сюда приезжали? Ведь вы детектив, да?

— Да.

— Ну, и...?

— Прошу прощения, но вы должны меня извинить за то, что я не смогу ответить на ваш вопрос. Во всяком случае, это не имеет никакого отношения к возможному отравлению. Моя задача — в высшей степени деликатная и разглашению не подлежит.

— Совершенно ничего не понимаю.

— Я приехал сюда повидаться с сэром Родериком,— торжественно заявил Пуаро.

— С этим старым ослом? Но ведь он же... как бы это поделикатнее высказать? Он же практически впал в детство!

— Этому человеку известно огромное количество государственных секретов. Я вовсе не хочу сказать, что он имеет отношение к тайным вещам, но знает он многое... Не забывайте, что во время войны он занимал большой пост и был знаком кое с кем.

— Но ведь прошло столько лет!

— Да, и его роль в тех событиях сыграна. Однако вы же должны понимать, что кое-какие вещи и сейчас еще полезно узнать.

— Например?

— Лица, скажем. Сэр Родерик может узнать некоторые лица. Или манеру держаться, привычки, обороты речи, крылатые словечки, жесты. Такие вещи долго не забываются. Старые люди скорее расскажут тебе о событиях двадцатилетней давности, чем то, что произошло на прошлой неделе или месяц назад. И частенько они помнят того, кому этого вовсе не хочется. От них иной раз можно узнать весьма интересные вещи, подробности о какой-нибудь женщине, или мужчине, или о тех событиях, в которых они сами были замешаны... Конечно, я говорю иносказательно, но суть вам должна быть ясна. Я приезжал к нему за информацией.

— К этому... старому напыщенному ослу? И вы получили ее?

— Давайте скажем так: я вполне удовлетворен.

Дэвид внимательно посмотрел на Пуаро и вдруг усмехнулся:

— Интересно знать, действительно ли вы приезжали к этому старику или же к его молоденькой секретарше? Наверное, вам любопытно было узнать, что она делает в этом доме? Я сам несколько раз задумывался над этим вопросом... Так вы предполагаете, что она заняла этот пост для того, чтобы выудить кое-какие сведения от сэра Родерика, связанные с прошлым?

— Я твердо знаю одно: рассуждать об этом бесполезно. Она мне показалась в высшей степени преданной и внимательной, эта маленькая секретарша.

— Помесь больничной сестры, няньки, секретаря, компаньонки и «правой руки» у дядюшки... Да, ее можно охарактеризовать многими эпитетами. Он ею очарован. Вы это заметили?

— При данных обстоятельствах в этом нет ничего удивительного.

— Вот уж кто ее не выносит, так это наша Мэри!

— Но она, возможно, тоже не жалует Мэри Рестарик?

— Так вот что вы предполагаете? Угу, Соня до такой степени не переносит Мэри Рестарик, что даже стала интересоваться, где в доме хранятся ядохимикаты? Ну, нет, это же нелепица! Сплошная несуразица... Ладно, большое спасибо, что вы меня подвезли, мне тут будет удобнее сойти.

— Вот как? Но ведь до Лондона еще добрых семь миль.

— И тем не менее я здесь выхожу. До свидания, месье Пуаро.

— До свидания!

Хлопнула дверца. Пуаро покачал головой и откинулся на мягкую кожаную подушку.

Миссис Оливер ходила взад и вперед по своей гостиной. Она испытывала страшное беспокойство. Час назад она отослала в издательство напечатанную на машинке рукопись, которую только что закончила править. Вынудили ее к-этому бесконечные звонки редактора, который страшно опасался, чтобы у него «из-под носа» не вырвали очередного ее творения.

И теперь миссис Оливер вела вслух односторонний разговор с этим человеком:

— Вот, получайте,— говорила она,— надеюсь, вам она понравится. Мне — нет! Я считаю ее рыхлой. Впрочем, по всей вероятности, вы вообще не знаете, есть ли среди моих книг стоящие или нет. Вам важно, раскупят ли их. Но я вас честно предупредила, что это отвратительно. Что вы мне ответили? Что вы не верите ни одному моему слову? Так пеняйте же теперь на себя!

Остановившись посреди ковра, миссис Оливер подняла вверх руку:

— Обождите немного — и вы сами убедитесь в моей правоте! Минуточку терпения.

Рукопись уже, наверное, была отправлена бандеролью, ибо таково распоряжение, полученное расторопной Эдит от своей вечно сомневающейся хозяйки. Так что теперь ее нельзя было ни дополнить* ни сократить, ни переделать...

— А теперь чем я займусь? — спросила с недоумением мисс Оливер.

Она возобновила свое хождение по комнате.

— Пожалуй, я бы хотела, чтобы у меня снова были тропические птицы и пальмы, а не эти идиотские вишни. Тогда мне казалось, что я где-то в джунглях. Вот сейчас выскочит тигр, лев, леопард или же мартышка. А в вишневом саду разве что скворец поселится?

Посмотрев с неодобрением на красные ягоды, она пожаловалась:

— Мне уже не по возрасту и не по комплекции чирикать, как птичка, и клевать вишенки... вообще, я бы съела десяток вишенок. Интересно...

Она подошла к телефону. Через минуту необычайно воспитанный голос Джорджа ей ответил:

— Сейчас сообщу, мадам.

И тут же раздался второй голос:

— Эркюль Пуаро к вашим услугам, мадам.

— Где вы пропадали? — спросила она.— Вас не было целый день. По-видимому, вы ездили к Рестарикам. Так ведь? Видели ли вы сэра Родерика? Что узнали?

— Ничего,— ответил Эркюль Пуаро.

— Как это скучно.

— Да нет, мне это вовсе не представляется скучным. Меня удивляет, что я ничего не обнаружил.

— Почему это так удивительно? Я что-то не понимаю.

— Потому что это означает, что либо там нечего искать, а это, разрешите заметить, не соответствует фактам, либо что-то весьма ловко скрывается. А это, как понимаете, уже интересно. Кстати, миссис Рестарик не знала, что девушка пропала.

— Вы хотите сказать, что она не имеет никакого отношения к ее исчезновению?

— Похоже на то. Я там познакомился с ее молодым человеком.

— Тем самым «неподходящим типом», который никому не нравится?

— Совершенно верно. Неподходящий молодой человек.

— Вы тоже нашли его неподходящим?

— С чьей точки зрения?

— Ну, как я полагаю, не с точки зрения самой девушки.

— Та девушка, которая приходила ко мне, вне всякого сомнения, пришла бы от него в дикий восторг.

— У него кошмарный вид?

— Он очень красив.

— Красив? Терпеть не могу красивых мужчин!

— Девушкам это нравится.

— Да. Вы совершенно правы. Они обожают красивых молодых людей, или смазливых молодых людей, или хорошо одетых, «шикарных» молодых людей. Но это не мешает им восторгаться и весьма неопрятными длинноволосыми и небритыми молодчиками, у которых такой вид, как будто они всю жизнь занимались бродяжничеством.

— Похоже, что он тоже не представляет, где в данный момент скрывается эта девушка.

— Или же не хочет об этом говорить.

— Очень может быть. Он приезжал туда, а чего ради? Входил в дом и постарался, чтобы никто его при этом не заметил. Опять-таки, почему? По какой причине? Искал ли он девушку? Или же что-нибудь другое?

— Вы полагаете, что он что-то искал?

— Да, он что-то искал в комнате девушки.

— Откуда вы знаете? Вы что, его там видели?

— Нет, я видел его уже только тогда, когда он спускался по лестнице, но я обнаружил кусочки сырой глины на полу в комнате Нормы, которые, несомненно, были занесены туда на подошвах ботинок. Конечно, не исключено, что она сама попросила его раздобыть что-то в этой комнате. Вариантов сколько угодно. В доме есть еще одна девушка, весьма привлекательная. Так что парень мог приезжать на свидание с ней. Да... объяснений сколько угодно.

— Что же вы теперь собираетесь делать?

— Ничего.

— Господи, какая скучища! — неодобрительно протянула миссис Оливер.

— Возможно, я получу кое-какую информацию от тех лиц, которым я поручил заняться ее сбором. Хотя вполне вероятно, что они ничего не узнают.

— Но неужели вы намерены сидеть сложа руки?

— Конечно, я не буду ничего предпринимать до той минуты, пока не настанет нужное время.

— Это не в моем характере. Я буду действовать.

— Только, пожалуйста, миссис Оливер, будьте предельно осторожны!

— Что за ерунда! Ну что со мной может случиться?

— Там, где речь идет об убийстве, можно ожидать чего угодно. Это говорю вам я, Эркюль Пуаро!

Глава 6

На стуле сидел мистер Гоби.

Это был маленький морщинистый старичок, настолько незаметный, что его практически можно было бы назвать «невидимкой».

Он не сводил глаз с ножки старинного стола в виде львиной лапы и адресовал все свои слова ей одной. Обращаться непосредственно к человеку — такой привычки у него не было.

— Рад, что вы раздобыли для меня имена, месье Пуаро. В противном случае, понимаете, можно было бы потратить слишком много времени. А теперь мне удалось разузнать некоторые факты и неофициальные разговоры, которые часто бывают весьма полезными... С вашего разрешения, я начну с Бородин-Меншен?

Пуаро наклонил голову, он был согласен.

— Множество портье,— сообщил мистер Гоби.— Я начал отсюда. Обратился к двум-трем молодым людям. Дороговато, но затраты оправдались. Не хотел, чтобы создалось впечатление, что кто-то специально наводит справки. Могу ли я называть имена полностью или должен ограничиваться псевдонимами?

— Внутри этих стен можете всех называть их именами.

— Про мисс Клавдию Рис-Холланд говорят, что она весьма симпатичная особа. Отец ее — член парламента, его имя частенько мелькает на страницах газет. Она единственная дочь. Выполняет секретарскую работу. Девушка серьезная. Никаких битников или пьяных сборищ. Делит квартиру с двумя другими девушками. Номер два работает в галерее на Зонд-стрит. Тип художницы. Якшается с завсегдатаями Челси. Бывает во многих местах, организуя всевозможные выставки и распродажи.

Третья — ваша. Давно там не была. Общее мнение, что у нее «не все дома»... Слегка «чокнутая», как мне кто-то сказал. Однако это всего лишь слова, никаких фактов никто не приводит. Один из портье страшный сплетник. Поставь ему пару стаканчиков спиртного — и тебе не переслушать все то, что он тебе наговорит. Кто пьет, кто увлекается наркотиками, у кого неприятности с фининспекторами, кто прячет свои сбережения в чулок. Конечно, не все можно принимать безоговорочно на веру. Так или иначе, он рассказал мне, что как-то вечером была стрельба из револьвера.

— Стреляли из револьвера и были жертвы?

— В этом отношении имеются сомнения. По словам портье, однажды вечером он услышал звук пистолетного выстрела, побежал, чтобы навести порядок, и увидел вашу девушку. Она держала оружие в руке, но тут прибежала не то одна, не то обе ее приятельницы. И мисс Кэри — это художница — говорит: «Норма, что ты натворила?» Вторая же, мисс Рис-Холланд, накинулась на нее: «Неужели ты не можешь подождать, Фрэнсис?».

Она подошла к мисс Норме, протянула руку и сказала: «Отдай его мне». Девушка тут же преспокойно дала ей револьвер, а мисс Рис-Холланд спрятала его к себе в сумочку. В этот момент она подошла к Микки, моему информатору. Она подошла к нему и со смехом спросила: «Наверное, вы перепугались, да?» Микки, естественно, согласился, что он здорово струсил, а она говорит: «Все это пустяки. Признаться, мы не подозревали, что эта штука заряжена, ну и принялись дурачиться... Во всяком случае, если вас начнут расспрашивать об этой истории, объясните, что все олл райт». После чего она взяла Норму под руку и они втроем поднялись к себе наверх.

Однако Микки уверяет, что он продолжал сомневаться. Поэтому он вышел во двор и как следует все проверил.

Мистер Гоби близоруко сощурился и прочитал по своей записной книжке:

— «Скажу вам, я кое-что нашел. Вот как! Я нашел мокрые пятна. Провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Это были капли крови. Я их потрогал пальцами. Послушайте, что я предполагаю. Кто-то пристрелил какого-то мужчину, когда он убегал прочь... Я поднялся наверх и спросил, не могу ли я поговорить с мисс Рис-Холланд. И я ей говорю „Мне кажется, кого-то могли застрелить". Она молчит. „Во дворе видны капли крови, мисс".— „Великий боже, не смешите меня,— отвечает она,— как вы не догадались, что это голубь". А потом добавляет: „Извините, если вы из-за нас испугались. Забудьте про эту историю". И сунула мне в руку пять долларов. Представляете? Естественно, после этого я уже помалкивал».— После второй порции виски он рассказал мне еще кое-что: «Если вас интересует мое мнение, она стреляла в этого молодого проходимца, который иногда к ней захаживал. Наверное, у них произошла ссора, вот она в него и пульнула. Так я думаю. Но чем меньше говорить, тем скорее все забывается. поэтому я никому про все это не болтаю. И коли меня кто-нибудь начнет расспрашивать, я отвечу, что не знаю ничего, о чем идет речь».

Мистер Гоби помолчал.

— Интересно,— сказал Пуаро.

— Да, но не исключено, что в этой истории нет ни одного верного слова. Похоже, что больше никто не Ихмеет понятия о данной истории. Правда, упорно болтают о шайке малолетних хулиганов, однажды вечером проникшей во двор. Произошла потасовка, пошли в ход ножи и все такое.

— Понятно. Другой возможный источник капель крови во дворе,— сказал Пуаро.

— Можно предположить и другое: Микки подслушал, как во время ссоры ваша девица пригрозила пристрелить своего молодого человека. Вот он и объяснил два инцидента, особенно если в тот момент услышал выхлоп газов из проезжавшей мимо машины.

— Да.— вздохнул Пуаро,— этим, несомненно, многое объясняется.

Мистер Гоби перевернул несколько страничек в записной книжке и поискал глазами, кому бы сообщить, что там написано. На этот раз его выбор пал на электрорадиатор.

— Фирма «Джошуа Рестарик» — чисто семейное предприятие. Существует свыше сотни лет. В Сити пользуется хорошей репутацией. Всегда весьма разумны. Никакой показухи. Была основана в 1850 году мистером Джошуа Рестариком. Разрослась после первой мировой войны, большие капиталовложения за границей, особенно в Южной Африке и Австралии. Последние Рестарики — Саймон и Эндрю. Саймон — старший. Он умер с год назад бездетным. Его супруга умерла за несколько лег до того. Эндрю Рестарик всегда отличался беспокойным характером. Душа у него никогда не лежала к бизнесу, хотя, как все считают, он человек способный. Кончилось тем, что он сбежал с какой-то женщиной, бросив жену и пятилетнюю дочку. Перебрался в Южную Африку, Кению и тому подобные места. Его жена умерла два года назад. На протяжении некоторого времени была инвалидом. Он же много путешествовал. И не напрасно, вернулся с хорошими деньгами. В основном заработал на минеральных концессиях. Все, за что он брался, процветало.

После смерти брата он, по-видимому, решил, что пора осесть на одном месте. Он снова женился и вернулся назад, рассчитывая дать своей дочери новую мать. В данный момент они живут вместе с дядюшкой, сэром Родериком Хорсфилдом. Это дядя первой миссис Рестарик. Но это лишь временно. Его жена занята подыскиванием подходящего дома в Лондоне. Цена их не смущает. Они купаются в золоте.

Пуаро снова вздохнул.

— Я выслушал историю сплошного благополучия. Все преуспевают. Все из хороших семейств и пользуются всеобщим уважением. Их родственники тоже люди весьма уважаемые. В деловых кругах о них прекрасное мнение. И всего лишь одно темное облачко на этом лучезарном небосклоне. Девушка, у которой «не все дома», которая завела дружбу с сомнительным юношей, неоднократно попадавшим на заметку полиции. Девушка, которая, возможно, пыталась стрелять, пыталась отравить мачеху и которая страдает от галлюцинаций либо действительно совершила преступление. Так вот: все это совершенно не вяжется с той картиной, которую вы мне только что нарисовали.

Мистер Гоби печально покачал головой и заявил:

— В каждой семье есть своя черная овца.

— Нынешняя миссис Рестарик очень молодая женщина. Как я полагаю, это не та особа, с которой он когда-то болтался?

— Нет, нет. Та афера скоро кончилась. По всем отзывам, это была чуть, не уличная девка, да к тому же и с ужасным характером. Как ей удалось его обкрутить — не представляю. По молодости и глупости, наверное.

Захлопнув записную книжечку, мистер Гоби вопросительно посмотрел на Пуаро:

— Вы хотели бы, чтобы я еще сделал что-нибудь?

— Да. Я хочу знать несколько подробнее о первой жене Эндрю Рестарика. Она была инвалидом, часто лежала в больницах. Что это были за лечебницы? Не психиатрические ли?

— Мне уже ясно, месье Пуаро.

Мистер Гоби хотел подняться, но Пуаро добавил:

— Ну и все случаи ненормальности в семье по обеим линиям.

— Теперь я вас покидаю,— сказал Гоби,— до свидания, сэр...

После ухода Гоби Пуаро еще долго сидел с задумчивым видом. Несколько раз он поднимал и опускал брови. Было ясно, что что-то его сильно удивляет.

Потом он позвонил миссис Оливер.

— Я уже предупреждал вас о необходимости быть осторожной. Повторяю еще раз: будьте предельно осторожны!

— Чего же я должна остерегаться!

— Прежде всего самой себя. Я почти не сомневаюсь, что эта история чревата последствиями, вернее, опасностями. Вы легко увлекаетесь. Опасность же грозит всем тем, кто будет проявлять неумеренное любопытство и совать свой нос туда, где он нежелателен. В воздухе пахнет убийством. Я не хочу, чтобы вы оказались жертвой.

— Получили ли вы предполагаемую информацию?

— Да, кое-что. В основном сплетни и слухи, но похоже, что в Бородин-Меншен что-то произошло!

— Что именно?

— Кровь во дворе.

— Господи! Совсем как заголовок в старинном романе: «Пятно на лестнице». Теперь же чаще встречаются заголовки типа: «Она сама добивалась своей смерти».

— Очень может быть, что в действительности никакой крови во дворе не было, она явилась плодом фантазии ирландца-портье.

— Кто-нибудь расплескал бутылку молока, на земле получились мокрые пятна, ну, а в темноте он не разобрался... Все же, что там случилось?

Пуаро прямо не ответил.

— Девушка считала, что она «могла совершить преступление». Не имела ли она в виду это убийство?

— Вы хотите сказать, что она кого-то и правда застрелила?

— Можно предположить, что она в кого-то стреляла, но, скорее всего, промазала. Несколько капель крови — только и всего. Никакого трупа.

— О, господи! Какая неразбериха! Честное слово, если человек способен удрать с того места, где в него стреляли, никто не посчитает его убитым.

— Мне думается, все это куда более сложно,— сказал Пуаро и повесил трубку.

— Я очень беспокоюсь,— сказала Клавдия Рис-Холланд.

Она налила себе кофе из стоящего посередине стола кофейника. Фрэнсис Кери зевнула. Девушки завтракали на своей маленькой кухоньке. Клавдия была готова отправиться на работу, на Фрэнсис все еще были надеты пижама и цветной халат.

— Беспокоюсь из-за Нормы,— продолжала Клавдия.

Фрэнсис снова зевнула.

— Я бы не стала на твоем месте беспокоиться. Не сомневаюсь, что рано или поздно она позвонит сюда или явится.

— Так ли это? Знаешь, Фрэн, я не могу не думать...

— Не могу никак тебя понять,— протянула Фрэнсис, наполняя вторично свою чашку. Она осторожно поднесла ее к губам и сделала глоточек.

— Я вот что хочу сказать: вообще-то Норма не наша забота, верно? Ведь мы не приставлены смотреть за ней или кормить ее с ложечки. Она не малое дитя и просто разделяет с нами общую квартиру. Откуда в тебе материнское участие? Нет, меня она нисколько не волнует!

— В этом я как раз и не сомневалась. Ты вообще не способна ни о чем волноваться. Но у меня, к сожалению, другой характер. И потом, у нас разное положение...

— Потому что ты ответственная квартиросъемщица, что ли?

— Как ты не понимаешь, что у меня довольно щекотливое положение...

Фрэнсис зевнула во весь рот.

— Вчера я слишком поздно легла. Вечеринка у Базеля. Ужасно себя чувствую. Голова просто раскалывается. Надеюсь, черный кофе мне поможет. Налей себе еще, пока я не выпила все... Базель заставил нас пробовать новые пилюли — «Изумрудные грезы». Честное слово, сомневаюсь, стоит ли пробовать на себе все эти глупости.

— Ты опоздаешь к себе в галерею.

— По-моему, это не имеет значения. Никого это не беспокоит и не трогает. Даже не заметят.

Через минута она добавила:

— Знаешь, я вчера видела Дэвида. Он был замечательно одет и выглядел настоящим красавцем.

— Послушай, Фрэн, только не говори, что и ты в него влюбилась. По-моему, он отвратителен.

Ты, конечно, не можешь его одобрить. Откуда в тебе столько рассудительности, а?

— Дело вовсе не в рассудительности, но мне не по душе ваша художественная братия, ваши нравы и развлечения. Нанюхаться или накуриться какой-то дряни до умпомрачения, так что потом превращаешься в какого-то зверя и набрасываешься с кулаками на людей...

Фрэнсис рассмеялась.

— Я вовсе не наркоманка, дорогая, но мне хочется узнать, что все это дает. И потом, кое-кто среди нашей своры вполне олл райт. Дэвид неплохо рисует, если хочешь знать, когда он не ленится.

— Однако последнее с ним случается нередко?

— У тебя всегда для него припасен камень за пазухой. Клавдия:.. Ты ненавидишь его и сердишься, что он приходит сюда к Норме... Поскольку речь зашла о нем...

— Да?

— Я долго колебалась, рассказать тебе или нет?

Клавдия взглянула на свои часики.

— Слишком долго думала. Сейчас у меня нет ни одной минуты больше. Коли ты думаешь мне что-нибудь рассказать, в твоем распоряжении будет весь вечер. Да и потом, у меня дурное настроение... Господи, знала бы я. что мне делать!

— В отношении Нормы?

— Ну да. Не уверена, нужно ли сообщить ее родителям, что мы не знаем, где она.

-- Это было бы не по-товарищески. Падшая Норма, почему ей нельзя немного повольничать, если пришла такая охота?

— Ну, Норма не совсем...

Клавдия помолчала.

— Ясно. Ты хотела сказать, что наша Норма в психическом отношении не совсем нормальная? Звонила ли гы в то ужасное место, где она работает? «Хоумбердс» или как она называется? Верно, звонила. Ты мне говорила. Теперь припоминаю.

— Где же она? Дэвид тебе вчера ничего не говорил?

— Похоже, что он не знает. Честное слово. Клавдия, я не могу понять, что тут особенного? Какое это может иметь значение?

— Для меня имеет. Потому что мой босс ее отец. И если только с ней что-нибудь стряслось, они же с меня спросят, почему я их не предупредила, что она пропала.

— Верно, они могут на тебя накинуться. Но с другой стороны, ведь такой договоренности не было, чтобы Норма нам докладывала, когда ей взбредет в голову день или два не появляться дома. Или даже неделю. Ведь она же взрослая девушка, а в наш монастырь парня не приведешь! Нет, нет, ты за нее не отвечаешь.

— Да, но мистер Рестарик мне говорил, что он очень доволен тем, что Норма живет со мной в одной квартире.

— Разве это обязывает тебя бежать к нему и наушничать каждый раз, когда Норма не ночует дома? Скорее всего, она завела себе нового дружка.

— Она была без ума от Дэвида,— ответила Клавдия.— Послушай, а ты уверена, что она не скрывается у него?

— Да нет, вряд ли. Понимаешь, на самом деле он ее совсем не любит.

— Тебе просто хочется так думать, потому что ты сама неравнодушна к этому Дэвиду.

Глава 7

Миссис Оливер проснулась с чувством недовольства. Впереди ее ожидал «пустой день», который ей нечем было заполнить. Правда, в тот момент, когда она заворачивала в бумагу свою рукопись, чтобы отправить ее в издательство, она испытывала естественное чувство облегчения: закончен изнурительный труд. Теперь она сможет отдохнуть, насладиться радостями жизни, ходить в гости, бывать в театрах, на концертах, рано ложиться спать и поздно вставать. Блаженное ничегонеделанье, пока в один прекрасный день она вновь не почувствует непреодолимое желание заняться сочинительством.

Она бесцельно расхаживала по квартире, не зная, чем бы заняться. Без нужды перекладывала с места на место какие-то книги, переставляла безделушки, изредка поглядывая с отвращением на порядочную пачку писем, ожидавших ее на письменном столе. На них давно бы следовало ответить, но столь нужное и бесполезное занятие ее совершенно не устраивало. Ей хотелось чего-то интересного...

Чего-то такого...

В самом деле, чего ей хочется?

Ей припомнился разговор с Пуаро. Почему он так настойчиво предупреждал ее о возможной опасности? Какая чушь! В конце-то концов, почему бы ей не принять участие в решении этой проблемы, которая так заинтересовала этого маленького бельгийца? И потом, если действительно существовала какая-то опасность, то она распространяется и на него тоже! Конечно, у Пуаро свой метод работы! Он сидит себе дома в удобном кресле, сложив на животе руки, и дает задания своим «серым клеточкам», совсем как программисты это делают с какой-нибудь счетно-решающей машиной. Возможно, для него это было и хорошо, но миссис Оливер нисколько не устраивало. И после получасовой беготни по своему кабинету писательница пришла к бесповоротному решению, что она должна что-то предпринять. Пожалуй, надо поподробнее узнать все, что связано с этой таинственной девушкой. Где скрывается Норма Рестарик? Чем она занимается? И где те источники информации, которые смогут дать ответ на эти вопросы?

Шаги Ариадны Оливер становились все более неровными, она то останавливалась на месте, то принималась метаться из угла в угол. Что она могла сделать? Решить далеко не просто. Куда поехать и начать расспросы? В Лонг Зейсаг, возможно? Но Пуаро там уже побывал и выяснил, по всей вероятности, все то, что можно было выяснить. Да и под каким предлогом она может появиться в доме Рестариков?

Так, ну а если повторить визит в Бородин-Меншен? Может быть, там еще можно что-то разнюхать? Только надо как следует обставить свое появление. Пока она еще не придумала подходящего предлога, но ей казалось, что это единственное стоящее место, где можно приложить свою энергию по части получения сведений. Который час? Ага, самое время. Начало одиннадцатого. Значит, у нее есть какие-то шансы...

По пути миссис Оливер обдумывала предлог. Ничего оригинального ей не приходило в голову. Ей хотелось бы изобрести нечто интригующее, но она должна была согласиться, что все же разумнее придерживаться чего-то обыденного, тривиального.

Подъехав к суровому в своей простоте зданию Бородин-Меншен, миссис Оливер занялась медленным обходом двора, внимательно его рассматривая.

Один из портье разговаривал с грузчиком большой крытой машины для перевозки мебели. Возле служебного лифта миссис Оливер догнал разносчик молока со своей тележкой. Он стал доставать из нее корзины, в которых позвякивали бутылки, выражая свое прекрасное настроение веселой песенкой.

Миссис Оливер рассеянно смотрела на грузовик.

— Это переезжает номер 76,— пояснил ей молочник, неправильно истолковывая причину ее задумчивости.

Он перенес в лифт одну порцию бутылок.

— Вообще-то она сама уже успела переселиться, выражаясь фигурально,— добавил он, возвращаясь за второй порцией своего товара. Это был необычайно общительный человек.

Он поднял вверх большой палец.

— Выбросилась из окна — седьмой этаж — всего неделю назад это было. В пять часов утра. Надо же было выбрать такое дикое время!

Почему «дикое», подумала про себя миссис Оливер.

— Почему?

— Почему она покончила с собой? Никто не знает. Говорят, психически неуравновешенная.

— Она была молодая?

— Куда там! Старая карга. Лет пятьдесят, самое малое.

Двое грузчиков с трудом втискивали в машину старинный громоздкий комод. Он всячески противился этой процедуре. Из него с треском вывалились на пол два ящика. Какой-то клочок бумаги, несомый ветром, прижался к юбке миссис Оливер, она машинально взяла его в руки.

— Эй, Чарли, это тебе красное дерево, 1а не дрова! Осторожнее! — крикнул весельчак-молочник и повез свой груз наверх.

Грузчики затеяли спор, как лучше разместить мебель в грузовике, а когда миссис Оливер протянула им пойманный ею листок, на нее даже внимания не обратили.

Она сунула его к себе в карман. Подчиняясь какому-то импульсу, миссис Оливер вошла в здание и поднялась к номеру 67. Из-за двери раздалось какое-то шарканье, и вскоре на пороге стояла розовощекая особа средних лет с мокрой тряпкой в одной руке и шваброй в другой.

— Ох! — начала миссис Оливер со своего излюбленного восклицания.-- Скажите, кто-нибудь дома?

— Нет, мадам. К сожалению, никого. Все ушли на работу.

— Да, конечно... Этого и следовало ожидать. Но, видите ли, дело в том, что, когда я здесь была в последний раз, я оставила свою маленькую записную книжечку. Такая досада! Она должна быть где-то в гостиной.

— Насколько мне известно, мадам, я ничего подобного не встречала. Конечно, я не знала, что эго чужая вещь. Может, вы войдете?

Она радушно распахнула дверь, поставила в угол швабру и пошла следом за миссис Оливер в гостиную.

— Ага,— словоохотливо заговорила миссис Оливер, решившая любой ценой завязать дружеские отношения с уборщицей,— вот та книжечка, которую я оставляла для мисс Нормы Рестарик. Она уже вернулась из-за города?

— По-моему, она в данный момент тут не живет. Ее постель не смята. Скорее всего, она все еще гостит у своих родных. Я знаю, что она туда собиралась на прошлой неделе.

— Да, да, по всей вероятности... А она так просила, чтобы я принесла ей одну из моих последних книг!

Но «одна из моих последних книг» не произвела никакого впечатления на уборщицу.

— Я сидела вот здесь,— продолжала миссис Оливер,— во всяком случае, так мне кажется, а потом подошла к окну и вроде бы к дивану...

Она торопливо подняла подушку на кресле, а миссис со шваброй проделала то же самое на диване. Конечно, никакой записной книжечки обнаружено не было.

— Вы даже не представляете, как отвратительно терять подобные вещи! — пожаловалась миссис Оливер.— У меня там было записано все, что мне надлежит сделать чуть ли не на месяц вперед. Отлично помню, что сегодня я должна была встретиться с каким-то ответственным лицом, а вот с кем? Или же завтра? В таком случае сегодня у меня званый ужин. А вдруг нет, и я приду к этим людям и только поставлю их в неудобное положение? Кошмар какой-то!

— Представляю, как вы переживаете, мадам,— посочувствовала уборщица.

— Какие здесь симпатичные квартирки,— заявила миссис Оливер уже другим тоном.

— Только высоковато.

— Но зато отсюда прекрасный вид, не так ли?

— Верно, однако если окна обращены на запад, то зимой стоит страшная холодина из-за ветра. Эти тоненькие металлические рамы его совершенно не задерживают. Так что некоторые жильцы даже заказали себе вторые рамы. Нет, меня бы такая квартира на зиму совершенно не устроила. Я предпочитаю первый этаж. Никаких лифтов. Особенно если у тебя есть детишки. И коляску тогда можно ставить прямо у двери на площадке... Только подумайте, что будет, если начнется пожар? Ведь отсюда не выбраться!

— Да, конечно, это было бы ужасно. Но, наверное, здесь есть пожарные лестницы?

— Да, конечно, но не всегда доберешься до пожарной лестницы и до пожарной двери. До смерти боюсь огня. С самого детства. Вы не поверите, если я скажу, сколько они платят в месяц. Вот почему мисс Рис-Холланд пришлось впустить еще двух девушек.

— Да, да. Я знакома с ними обеими. Мисс Кери — художница, не так ли?

— Работает в какой-то художественной лаборатории или галерее. Работает-то она с прохладцей. Она немного рисует коров и деревья — вы никогда не догадаетесь, что это такое... Неряха. В каком состоянии ее комната — страшно смотреть! Вот у мисс Рис-Холланд все блестит и сверкает. Одно время она работала секретарем в Угольном управлении, а теперь она личный секретарь где-то в Сити. Говорят, что это ей больше нравится. Ее хозяин — очень богатый человек, только что вернувшийся из Южной Америки или Африки. Он отец мисс Нормы, он и попросил мисс Рис-Холланд пустить ее квартиранткой, когда прежняя молодая девушка, занимавшая третью комнату, вышла замуж и помещение освободилось. Вы сами понимаете, что она не может ему отказать. С хозяевами лучше не спорить.

— А она хотела отказать?

Женщина фыркнула.

— Наверное, захотела бы, если бы знала заранее.

— Что знала?

Задав вопрос, миссис Оливер сразу же поняла, что он был слишком прямолинеен.

— Не мое дело встревать в эти дела. Так что лучше мне ничего не говорить.

Теперь уже миссис Оливер не повторила своей ошибки. Вид у нее был слегка заинтересованный, и поэтому миссис, убиравшая комнаты, продолжала:

— Я не могу сказать, что она несимпатичная или взбалмошная девушка. Рассеянная и невнимательная, но они все такие. Однако я считаю, что ее должен проверить врач. Бывает, что она сама не знает, что делает или где находится. И это пугает. У нее такой вид, какой бывает у племянника моего мужа после припадка. Только у мисс Нормы не бывает припадков. Может быть, она принимает какие-то лекарства? Сейчас это модно у молодежи.

— Говорят, что ее семья не одобряет ее молодого человека?

— Я тоже так слышала. Пару раз я видела его, вернее сказать, мельком видела, как он к ней приходил. А так — разглядеть не удалось. Из нынешних модников: узкие штаны и длинные волосы. Мисс Рис-Холланд он очень не нравится, но что тут поделаешь? Девушки, они никого не слушаются.

Состроив печальную мину, миссис Оливер изрекла:

— Да, я тоже иной раз просто расстраиваюсь, глядя на современных девушек.

— Плохое воспитание, вот как я считаю.

— Боюсь, что вы правы. Невольно думаешь, что такой девушке, как Норма Рестарик, куда лучше было бы находиться дома, а не болтаться по Лондону и зарабатывать какую-то ерунду!

— Дома ей не нравится.

— Правда?

— У нее мачеха. А взрослые девушки не любят мачех. Как я слышала, мачеха у нее заботливая, старалась с ней подружиться, ну и повлиять на нее, конечно, она заявила, что такому вертопраху, как ее дружок, не место в их приличной семье. Она понимает, что дружба с ним к добру не приведет. Иной раз...

После красноречивой паузы уборщица добавила:

— Благодарю Бога, что у меня нет дочерей.

— А сыновья?

— У нас их двое. Один учится в школе, им учителя не нахвалятся. А второй — наборщик, работает на совесть. Очень удачные ребята. Но, учтите, мальчишки тоже могут доставлять массу неприятностей. Но девочки хуже. Потому что, если они что-то вобьют себе в голову, их не переубедишь.

— Да, верно,— задумчиво сказала миссис Оливер,— у меня тоже такое мнение.

Она заметила, что уборщица уже несколько раз взглянула на свою швабру. Значит, пора было заканчивать.

— Такая неудача в отношении моей записной книжечки,— сказала миссис Оливер.— Большое спасибо за ваше милое участие. Надеюсь, я не слишком много отняла у вас времени?

— Пустяки. Желаю вам найти потерянное,— ответила миссис с видом великосветской дамы.

Выйдя из квартиры, миссис Оливер на минуту остановилась в коридоре, раздумывая, что же ей теперь сделать. Вроде бы на сегодня можно ей успокоиться, а вот план на следующий день начал вырисовываться.

Вернувшись домой, миссис Оливер достала совершенно новенькую книжечку в сафьяновом переплете, открыла ее на первой странице, сверху написала: «Факты, которые я выяснила»,— и записала под соответствующими номерами все то, что ей удалось узнать. Вообще-то фактов было маловато, но миссис Оливер, верная своему принципу и призванию, ухитрилась извлечь из них гораздо больше того, что они сообщали. Возможно, то, что Клавдия Рис-Холланд работала у отца Нормы Рестарик, было наиболее важным открытием. Миссис Оливер сама об этом раньше не знала и сомневалась, что Пуаро был в курсе дела. Сначала она решила было позвонить ему по телефону и сообщить ему эту новость, но потом передумала ввиду своих планов на завтрашний день. Фактически в этот момент миссис Оливер чувствовала себя больше не знаменитой писательницей, а самой, настоящей собакой-ищейкой, пущенной по горячему следу. Голова опущена, нос не отрывается от земли, а завтра утром... да, завтра утром они посмотрят...

В соответствии с этим новым планом миссис Оливер поднялась рано утром, выпила чашку чая, съела одно яйцо всмятку и отправилась на розыски. Она вновь приехала в район Бородин-Меншен. Боясь, что она успела примелькаться тамошним обитателям, она не стала входить во двор, а прогуливалась между двумя входами в здание, внимательно вглядываясь в фигуры людей, выходящих в утренний туман, чтобы поспешить на работу.

В основном эго были девушки, удивительно похожие одна на другую. Как странно выглядят люди, подумала миссис Оливер, если ты незаметно наблюдаешь за ними в тот момент, когда они чем-то озабочены и не думают о своей внешности. Настоящие муравьи. А само здание — это же огромный муравейник. К муравейникам в лесу люди относятся удивительно бездумно, равнодушно разрушая их носком ботинка только для того, чтобы посмотреть, как встревожатся муравьи, как они замечутся, заспешат ликвидировать аварию.

Она немного времени походила но тротуару, предаваясь своим философствованиям, потом заметила знакомое лицо и торопливо повернулась спиной ко входу.

На ступеньках крыльца показалась Клавдия Рис-Холланд. Она шла торопливой походкой человека, спешившего по делу. Как обычно, она была превосходно одета.

Как только Клавдия отошла на порядочное расстояние, миссис Оливер пошла следом за ней. Дойдя до конца улицы, мисс Рис-Холланд, не снижая скорости, завернула в переулок, через который вышла на центральный проспект. Подойдя к автобусной остановке, она встала в очередь. Миссис Оливер пришла в. замешательство. А что, если Клавдия повернется и узнает ее? Однако девушка была настолько погружена в свои мысли, что вообще ни на кого не смотрела. Миссис Оливер стояла за ней через три человека. Наконец, появился требуемый автобус, и толпа с воплем бросилась вперед. Клавдия втиснулась в машину и сразу же поднялась наверх, а миссис Оливер, проявив несвойственную ей прыть, проникла внутрь и пристроилась третьей на сиденье близ выхода. Неприятности начались, когда к ней подошел кондуктор, ибо она не имела понятия, куда они едут и сколько ей полагается платить. К счастью, ей припомнились слова уборщицы о том, что мисс Рис-Холланд работает в одном «из этих новых зданий возле Святого Павла», так что она на него и ориентировалась. И когда показалось прославленное во всем мире строение, она была уже наготове, не спуская глаз с тех, кто спускался по лестнице сверху. Вот-вот появится ее Клавдия. Ага, вот и она, такая элегантная, такая удивительно опрятная в своем великолепно сшитом костюме. Она сошла на остановке, миссис Оливер — следом, придерживаясь более или менее безопасного расстояния.

«Господи, до чего же интересно! Впервые я сама повисла на хвосте,— подумала она,— до сих пор этим занимались только мои герои. И наверное, у меня это получается здорово, потому что она не имеет понятия, что я сзади».

Действительно, было видно, что мисс Рис-Холланд озабочена собственными неприятностями.

«У этой девушки весьма деловой вид,— подумала миссис Оливер.— Из нее получилась бы ловкая преступница. И убийство она бы спланировала и осуществила со знанием дела, умно и расторопно!»

К несчастью, еще никого не убили, если, конечно, Норма не ошиблась, уверяя, что она кого-то, возможно, убила.

Эта часть Лондона не то была осчастливлена, не то, наоборот, пострадала от большого количества новостроек. Высотные здания, казавшиеся миссис Оливер воплощением безвкусия, поднимались к небу, издали напоминая детские сооружения из кубиков или спичечных коробков.

Клавдия зашла в одно из этих зданий.

«Теперь я все точно узнаю,— подумала миссис Оливер и храбро устремилась следом. В холле четыре лифта двигались вверх и вниз с умопомрачительной скоростью.— Вот теперь начнутся трудности».

Однако, к се великой радости, кабины оказались необыкновенно вместительными, и миссис Оливер в последнюю минуту втиснулась в ту же самую, куда вошла и Клавдия, пропустив перед собой, как барьер, большое количество высоких мужчин.

Выяснилось, что мисс Рис-Холланд выходит на пятом этаже. Спрятавшись за троицей мужчин потолще, миссис Оливер благополучно вышла тут же. Как раз вовремя, чтобы увидеть, за которой из трех дверей в конце коридора скрылась девушка, преследуемая ею. Подойдя к этой двери, она убедилась, что на ней золотыми буквами было написано: «Джошуа Рестарик».

После этого миссис Оливер почувствовала некоторое сомнение: что же дальше? Так, она нашла-таки контору отца Нормы и то место, где работает Клавдия, но, если судить беспристрастно, это не было особенно важным событием. Ну что это давало? Фактически ничего.

Несколько минут миссис Оливер походила взад и вперед по коридору в надежде, что в контору может зайти какая-нибудь интересная личность.

Две или три девушки, по ее мнению, не заслуживали ее внимания. В конце концов миссис Оливер снова спустилась на лифте в вестибюль и, не зная, что предпринять, вышла из здания. На всякий случай она решила, что стоит обойти кругом весь квартал и заглянуть под конец в собор Святого Павла.

«Можно подняться на галерею Тайных вздохов,— подумала она,— и загадать желание... Кстати, а как бы эта галерея подошла для убийства».

Подумав, она отвергла такую возможность. Слишком уж искусственно. Для романа не годится. Сейчас, слава Богу, двадцатый век, и люди не любят показухи. Даже в смерти они остаются людьми дела.

Она медленно двинулась в сторону Мереди-театра. Вот здесь, решила она, куда больше возможностей.

Она вернулась назад к новостройкам. Сейчас ей захотелось есть: одно яйцо и чашка чая — это нельзя было назвать «существенным завтраком».

Миссис Оливер завернула в ультрасовременное кафе. Нельзя сказать, что оно было переполнено, но все же там имелись посетители, которые либо запоздали со своим первым завтраком, либо поспешили со вторым. Миссис Оливер осмотрелась в поисках подходящего места и от неожиданности ахнула. В самом углу за столиком сидела Норма, а напротив нее довольно смазливый молодой человек с длинными волнистыми волосами, облаченный в ярко-красный бархатный жилет и совершенно умопомрачительный пиджак с золотыми пуговицами.

«Настоящий попугай,— подумала миссис Оливер.— Дэвид, вне всякого сомнения».

Они с Нормой, о чем-то возбужденно беседовали.

Торопливо обдумав план действий, миссис Оливер осторожно пересекла весь зал и скрылась за дверью, на которой имелась скромная надпись: «Для дам».

В данный момент Норма вроде бы смотрела на одного Дэвида, но кто знает, что ей придет в голову?

— По всей видимости, я все же могу как-то себя преобразить?

Миссис Оливер посмотрела на себя в зеркало, засиженное мухами, которое администрация кафе представляла в распоряжение «дам». По ее мнению, самой выдающейся чертой женской наружности были волосы. Уж кто-кто, а миссис Оливер убеждалась в этом много раз, потому что она столько раз меняла свою прическу, что уже сбилась со счета. Самое же важное, что частенько из-за этого ее не узнавали даже самые близкие друзья. И она принялась за дело. В сумочку попало несколько локонов, волосы были разделены на прямой пробор и закручены на затылке скромным узлом. Маскарад был завершен когда надела темные очки. Она превратилась сразу же в типичную старую деву, «почти учительницу», по определению самой миссис Оливер. При помощи губной помады она изменила форму губ и уже смело вошла в зал, но шла она очень осторожно, ибо черные очки ей мешали, но все же она благополучно добралась до свободного столика рядом с Нормой и ее кавалером. Уселась она таким образом, чтобы видеть Дэвида и быть поближе к обращенной спиной к ней девушке. Но ма могла увидеть ее только в том случае, если бы повернулась к ней лицом.

Миссис Оливер заказала себе кофе со сливками и слоеные булочки.

Теперь ее положение было полностью легализовано.

Норма и Дэвид даже не заметили, что у них появилась соседка. Они были заняты важным спором. Прислушиваясь, миссис Оливер вскоре стала ясно различать их голоса.

— ...Ты просто все это воображаешь, это плод твоей фантазии. Моя дорогая девочка, поверь мне, все это глупости в самом чистом виде.

— Не знаю. Я не могу быть так уверена.

В голосе Нормы чувствовалась растерянность.

Миссис Оливер слышала ее слова хуже, чем Дэвида, поскольку Норма сидела к ней спиной, но ее поразила безысходная тоска, прозвучавшая в ответе девушки.

Что-то было неладно. Невольно на ум пришла история, которую Норма рассказала Пуаро. Она предполагала, что кого-то убила, что творилось в душе этой девушки? Мучили ли ее галлюцинации?

Может быть, и правда она была не совсем здорова в психическом отношении? Или же девушка тогда сказала чистую правду, а теперешнее ее состояние — следствие перенесенного шока?

— Если ты спросишь меня, то во всем виноваты вопли и шум, поднятые твоей Мэри. Она же настоящая идиотка, придумывает себе несуществующие болезни, а ты, глупая, слушаешь ее бред.

— Она была действительно больна.

— Пусть так: она была больна. Любая разумная женщина в таком случае вызовет на дом врача, а не летит неизвестно зачем в больницу. Ей предписывают постельный режим, какие-нибудь антибиотики.

— Она воображает, что это я ее отравила. И отец ей верит.

— Повторяю, Норма, тебе все это кажется!

— Ты это говоришь, чтобы утешить меня, Дэвид. Но допустим, что я действительно подсыпала ей эту отраву?

— Как это «допустим»? Ты должна твердо знать, делала ты это или нет. Что за ребячество, Норма? Такими вещами не шутят.

— Я не знаю.

— Ты упорно твердишь одно и то же! «Не знаю», «не знаю». Но ведь так не бывает!

— Ты не понимаешь, как это страшно. И тебе неизвестно чувство ненависти. А я ее возненавидела с первого взгляда.

— Ты мне об этом говорила.

— Вот видишь, как страшно. Я тебе уже говорила, не помню когда. Понимаешь? Частенько я что-то говорю людям. Рассказываю, что я бы хотела сделать, или что я уже сделала, или что намерена сделать. А потом начисто про это забываю. Как если бы все это мне приснилось во сне. Или как будто все это и правда плод моих фантазий, но нередко они прерываются, и тогда я говорю с людьми о своих думах как о чем-то реальном... Наверное, я бестолково объясняю. Но ты постарайся меня понять... Вот видишь, я тебе рассказала о своей ненависти к мачехе— я не помню об этом.

— Ну что же тут особенного? Такие вещи люди часто говорят: «Я ее ненавижу, я готова ее убить...» «С какой радостью я бы ее отравила!» «Будь на то моя воля, я бы...» Но это же пустая болтовня, все равно что сказать: «На твоем месте я бы могла сделать то-то и то-то». Все равно ты никогда не будешь на месте этого человека, и, значит, все это болтология.

— Ты так думаешь, что все такие угрозы пустые? Мне думается, этим грешат только ребятишки, которые в ходе игры по сто раз грозят оторвать друг другу голову. Или я гак и не вышла из детства?

В некоторых отношениях ты осталась настоящим ребенком. Вот и сейчас тебе необходимо просто взять себя в руки, понять, как ты глупо себя ведешь. Ну какая разница, ненавидишь ты свою мачеху или нет? Все равно, ты ушла из дома и не собираешься с ней жить больше.

-- Почему я не могу жить в собственном доме с родным отцом? — со слезами в голосе спросила Норма.— Это же нечестно. Сначала он бросил маму, а теперь, когда он раскаялся и вернулся ко мне, он женился hq этой Мэри. Конечно, я ее ненавижу, а она ненавидит меня. И я часто думала, чтобы ее убить. Даже думала, как эго можно сделать. Мне эти мысли доставляли удовольствие. Но потом, когда она действительно заболела...

Дэвид беспокойно спросил:

— Но ведь ты не считаешь себя колдуньей или чем-то в этом роде? Ты не лепишь фигурки из воска и не протыкаешь их иголками?

— Ну что ты! Какая глупость... То, что я делала, было настоящим... реальным...

— О чем ты говоришь?

— Пузырек лежал у меня в ящике. Да. я выдвинула ящик и увидела его там.

— Какой пузырек?

— «Драконовый эктерминатор». кажется, это так называется. Там он стоял. Ядохимикат, предназначенный для борьбы с сорняками и вредителями полей. Сама бутылка темно-зеленого цвета, жидкость надо разводить и ей опрыскивать растения. А внизу череп и две кости и надпись: «Осторожно. Яд».

— Ты его покупала? Или ты его просто нашла?

— Понятия не имею, где я его раздобыла, но пузырек был спрятан у меня в комоде, наполовину опустошенный.

— И тогда ты вспомнила?

— Да,— неуверенно ответила Норма,— я, кажется, вспомнила... Наверное, я действительно пыталась ее отравить. Ведь ты тоже так считаешь, Дэвид?

— Честное слово, Норма, никак я тебя не пойму. Мне-то кажется, что ты все это себе внушила бесконечными думами...

— Но ведь она ложилась в госпиталь для обследования. Врачи сказали, что они удивлены... Ну, а потом заявили, что у нее ничего нет, и тогда она возвратилась домой и тут же снова разболелась. Вот тогда я испугалась. Папа начал на меня так страшно поглядывать, а затем приехал доктор, и они заперлись у папы в кабинете, где долго о чем-то совещались. Я даже подкралась к окошку и пыталась подслушать. Меня страшно интересовало, о чем они говорят. Они обсуждали, как бы отослать меня в такое место, где я буду находиться взаперти. Доктор говорил о каком-то курсе лечения. Тут я убедилась, что они считают меня ненормальной, и перепугалась еще больше, потому что, понимаешь, я не была вполне уверена, делала я это или нет.

— И тогда ты сбежала?

— Нет, это случилось позднее.

— Расскажи мне.

— Я больше не хочу разговаривать на эту тему.

— Но ведь раньше или позже тебе придется им сообщить, где ты находишься?

— Вовсе нет! Я их ненавижу! Ненавижу отца не меньше, чем мачеху. Как бы я хотела, чтобы они оба умерли. Тогда, как мне кажется, я снова буду счастлива.

— Не говори глупостей! Послушай, Норма...

Он смущенно замолчал.

— Знаешь, я довольно прохладно смотрю на женитьбу и весь этот вздор... я сомневался, что когда-нибудь решусь на подобный шаг. Во всяком случае, в ближайшие годы. Не хочется себя связывать, понимаешь. Но, пожалуй, это самое правильное, что мы сейчас можем предпринять... пожениться. В мэрии или в Бюро регистрации браков ты скажешь, что тебе уже двадцать один год. Сделай на голове прическу, нацепи на нос пенсне. Сразу же будешь выглядеть старше. И если нас обвенчают, твой отец уже ничего не сможет сделать. Он не отошлет тебя никуда, потому что потеряет над тобой всякую власть.

— Я его ненавижу.

— Похоже, что ты всех ненавидишь.

— Нет, только отца и Мэри.

— Послушай, но почему он не мог жениться вторично? Это же вполне естественно.

— Вспомни, как он поступил с моей матерью.

— Но ведь это было давно?

— Да, я была совсем ребенком, но я все помню. Он присылал мне подарки на рождество, на пасху и ко дню рождения. Но сам не показывался. Если бы я встретилась с ним на улице, я бы даже не догадалась, что это мой отец. Тогда он для меня ровно ничего не значил. Знаешь, мне кажется, что он погубил мою маму. Не знаю как, не знаю, что с ней было, иной раз я думаю... Я думаю, Дэвид, что у меня и вправду не все благополучно с головой и в один прекрасный день я могу из-за этого натворить что-нибудь ужасное... Вроде истории с этим ножом.

— С каким ножом?

— Неважно. Нож как нож.

— Неужели ты не можешь мне объяснить, о чем ты говоришь?

— Мне показалось, что на нем были пятна крови... он лежал у меня под чулками.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты помнишь, как ты прятала туда этот ножик?

— Вроде бы... но я совершенно не помню, что я делала с ним до этого. Не помню, где я была... В тот вечер у меня как-то половина времени выпала из памяти. Но ведь где-то я должна была быть и чем-то заниматься?

— Тише! — шикнул на нее Дэвид, заметив, что к их столику приближается официантка.

— Все будет олл райт, я сам о тебе позабочусь. А сейчас давай закажем что-нибудь свеженькое..

Громко, уже обращаясь к официантке, он сказал:

— Попрошу вас заказать нам пару шницелей с жареными бобами.

Глава 8

Эркюль диктовал своей секретарше мисс Лемон:

— «И хотя я в высшей степени ценю оказываемое вами доверие, я должен с сожалением сообщить...»

Раздался телефонный звонок.

Мисс Лемон потянулась за трубкой.

— Да? Кто, вы сказали?

Она прикрыла трубку рукой:

— Это миссис Оливер.

Эркюль Пуаро был несколько раздосадован перерывом в работе, но все же ответил писательнице:

— Алло, миссис Оливер! Эркюль Пуаро слушает.

— Ох, месье Пуаро! Какое счастье, что вы дома! Я вам ее отыскала!

— Прошу прощения?

— Я отыскала ее для вас. Вашу девушку! Ту самую, которая совершила преступление или считает, что она его совершила. Она об этом очень много рассуждает. Мне думается, что она не совсем в своем уме. Но сейчас это не имеет значения. Вы хотите приехать и застать ее?

— Где вы находитесь, мадам?

— Где-то между Святым Павлом и театром Мереди, на Бостон-стрит... Как вы считаете, вы сумеете сюда быстро добраться?

Она на всякий случаи выглянула из телефонной будки, из которой вела разговор.

— Они?

— Ну да, они — она и, по всей вероятности, ее неподходящий приятель. Он вообще-то весьма симпатичный парень и очень любит ее. Не понимаю почему. Такие странные люди. Понимаете, я занимаюсь слежкой, зашла в кафе и увидела их здесь.

— Вы необычайно умны, мадам!

— Да нет, никакого ума на это не потребовалось. Чистая случайность или везение. Я захотела есть, заглянула в кафе и увидела вашу девушку.

— В таком случае вы родились в сорочке, мадам. А это почти так же важно, как иметь хорошую голову!

— Я сидела за соседним столиком, а она повернулась ко мне спиной. Впрочем, сомневаюсь, чтобы она меня узнала. Я изменила прическу. Да и разговаривали они так, как будто кроме них двоих никого в зале не было, а когда они заказали себе новое кушанье — шницели с бобами — сама я их терпеть не могу и не понимаю, как люди могут есть эти бобы...

— Бог с ними, с этими бобами. Продолжайте же. Вы оставили их, чтобы позвонить мне по телефону? Так?

— Ну да, потому что на приготовление шницелей с бобами требуется порядочно времени. Сейчас я выйду в холл и буду ждать вас там. Только поспешите!

— Как называется кафе?

— «Веселый Шамрок»,' но только ничего веселого в нем нет. Здание просто мерзкое, но. само кафе неплохое.

— Все понятно. Возвращайтесь. Я скоро подъеду.

— Все понятно. Великолепно. Я жду вас!

Миссис Оливер повесила трубку.

Мисс Лемон — образец расторопности и предупредительности — первой выскочила на улицу и успела поймать для него такси. Она не задавала никаких вопросов и не проявляла любопытства. Не сообщила Пуаро, чем она будет заниматься в его отсутствие. Это было излишне. Она всегда прекрасно знала; что надо сделать в первую очередь, и никогда не допускала ошибок.

Пуаро прибыл на угол Бостон-стрит через двенадцать минут. Выйдя из машины и оглянувшись в обе стороны, он сразу же увидел «Веселый Шамрок», но подле него не было никого, кто хотя бы отдаленно напоминал миссис Оливер, даже если допустить, что она была переодета. Он дошел до следующего угла и повернул назад. Миссис Оливер не появилась. Значит, либо интересовавшая их пара ушла из кафе и миссис Оливер занялась слежкой, либо.....

Чтобы ответить на это второе «либо», он подошел к двери «Веселого Шамрока». Снаружи трудно было судить о том, что творилось внутри, из-за запотевших окон.

Пришлось отворить дверь и войти.

Он сразу же заметил девушку, которая приходила к нему несколько дней назад. Она сидела в одиночестве за столиком возле стены и курила сигарету, устроившись в углу й уставившись на какую-то невидимую точку. Очевидно, она была погружена в свои думы.

Он спокойно пересек весь зал и тихонько сел на стул, стоящий против нее.

Тогда она подняла голову, и Пуаро обрадовался, заметав, что его узнали.

— Вот мы и встретились снова, мадемуазель,— заговорил он вкрадчивым голосом.— я вижу, что вы меня узнали.

— Да. да, узнала.

— Всегда приятно, когда тебя узнает молодая девушка, с которой ты встречался всего один раз, да и то на протяжении нескольких минут.

Она молча смотрела на него.

— А как вы меня узнали, разрешите спросить?

— По усам. Таких вторых ни у кого нет,—сразу же ответила девушка.

Он был польщен ее словами и горделиво погладил свои усы, которыми не считал зазорным хвастаться.

— Да, вы совершенно правы. Не так-то много найдется усов, которые могут потягаться с моими.

— Да, да, наверное.

— Вряд ли вы, мадемуазель, разбираетесь в усах, но я смею вас заверить, мисс Норма Рестарик, не так ли? Они и правда великолепные.

Он нарочно сделал ударение на ее имени. Поначалу она казалась такой далекой, такой не от мира сего, что он усомнился, заметит ли она эту уловку. Но она заметила и вздрогнула.

— Откуда вам известно мое имя?

— Верно, вы не сообщали своего имени моему слуге, когда приходили тогда ко мне...

— Откуда же вы его узнали? Кто вам сказал?

Он увидел ее тревогу, ее испуг.

— Мой друг,— ответил он.— Друзья иной раз бывают крайне полезны.

— Кто ваш друг?

— Мадемуазель, вы же не пожелали делиться со мной своими маленькими секретами. Вот и я предпочитаю не разглашать свои тайны.

— Не представляю, как вы могли узнать, кто я такая.

— Я же Эркюль Пуаро,— с присущей ему важностью ответил бельгиец. После этого он решил, что пора предоставить инициативу ей, откинулся на спинку стула и с улыбкой посмотрел на нее.

— Я бы...— начала она и остановилась.

— Я знаю, что в тот день мы не особенно далеко ушли,— сказал Пуаро,— вы только успели мне сказать, что вы совершили убийство.

— Ах, это...

— Это, мадемуазель.

— Но, разумеется, я говорила тогда не серьезно. Это была всего лишь шутка.

— Вот как? Вы явились ко мне довольно рано, во время завтрака. Заявили, что у вас срочное дело. Срочное, потому что вы, возможно, кого-то убили. Так вы так понимаете шутки?

Официантка, уже несколько минут ходившая кругом их столика, решительно подошла к Пуаро и протянула ему нечто, напоминающее бумажный кораблик, которые взрослые делают для детей, чтобы они их .пускали в ванне.

— Это для вас? Месье Пуаро? Это оставила одна дама.

— Наверное, мне. Как вы догадались, что я — это я?

— Леди сказала, что я вас узнаю по усам. Сказала, что подобных усов я раньше никогда не видела. И она была права,— добавила она, восхищенно поглядывая на предмет гордости Пуаро.

— Большое вам спасибо.

Пуаро забрал у нее кораблик, развернул его и разгладил на столе. На смятой бумажке было наспех нацарапано несколько слов:

«Он уходит. Она остается, ее поручаю вам, сама пойду следом за ним».

Стояла подпись — «Ариадна».

— Понятно,— сказал Пуаро, снова свертывая кораблик и засовывая его себе в карман.— Так о чем же мы с вами беседовали? Кажется, о вашем чувстве юмора, мисс Рестарик?

— Вам известно только мое имя или же все остальное?

— Некоторые факты я знаю. Вы — мисс Норма Ре-' старик. Ваш лондонский адрес: Бородин-Меншен, 67. Домашний адрес: Кроссходжес, Лонг Зейсаг. Вы там проживаете со своим отцом, мачехой, дядей и компаньонкой. Как видите, я хорошо информирован.

— Вы приставили ко мне кого-нибудь для слежки?

— Ничего похожего. Даю вам слово, что вы ошибаетесь.

— Но вы ведь не из полиции, верно?

— Я не имею никакого отношения к полиции.

Постепенно ее подозрительность и настороженность ослабевали.

— Не знаю, что мне делать,— пожаловалась она.

— Я не настаиваю на том, чтобы вы обратились ко мне за профессиональной помощью,— сказал Пуаро,— потому что вы правы, заявив, что я слишком стар. По годам это так. Но поскольку я все равно знаю, кто вы такая, я не вижу препятствий для того, чтобы по-дружески обсудить ваши заботы. Не забывайте, что хотя старики и не способны к такой бурной деятельности, как молодые, но зато они обладают большим жизненным опытом, на основе которого могут подойти к решению почти любой проблемы!

Но Норма все еще нерешительно поглядывала на него. Ее широко раскрытые глаза таили в себе то же самое страдальческое выражение* которое прошлый раз так встревожило Пуаро. Однако на этот раз она, в известном смысле, попалась в западню, да и потом.. как казалось бельгийцу, она давно уже стремилась найти такого человека, с которым ей можно было посоветоваться, ну, а Пуаро самой природой был создан для роли отца-исповедника.

— Они считают меня сумасшедшей,— сказала она с отчаянием,— да и мне тоже иной раз кажется, что я. сумасшедшая.

— Очень интересно, - спокойно заметил Пуаро,— для таких вещей много наименований, придуманных психиатрами, психологами и обывателями. Слово «ненормальный» подходит. как известно, к великому множеству людей, поступки которых по той или иной причине отличаются от обычной нормы поведения в обществе. Поэтому состояние «ненормальности» не обязательно означает нечто серьезное. Такого рода вещи легко излечиваются, если только на них обратить внимание. Состояние «ненормальности» вызывается нервными, умственными нагрузками, волнениями, переживаниями, скажем, усиленными занятиями перед экзаменами, ненормальные отношения в семье, сильные Страсти, любовь, ненависть, неудачные романы- все это может привести к нарушению нервной системы и к «ненормальности»

— У меня есть мачеха, которую я люто ненавижу А теперь мне кажется, что я и отца тоже ненавижу. Конечно, последнее вам кажется диким, верно?

Как правило, ненавидят одного из двух, но чего не бывает на свете? По всей вероятности, вы очень любили свою мать. Что. ваш отец ее бросил, или она умерла?

----- Умерла два с лишним года назад.

— Вы ее очень любили?

— Да, по-видимому. То есть, разумеется... Она была больна, часто лежала в больницах и санаториях.

— А ваш отец?

— Отец задолго до этого уехал за границу. В Южную Африку. Мне тогда было около шести лет. Я думала. что он хотел, чтобы мама дала ему развод, но она не согласилась. В Африке он занялся горнорудным делом. К праздникам он мне писал. Присылал подарки. Иной раз мне их привозили люди, приезжавшие в Англию. Вот, пожалуй, и все. Поэтому он не казался мне реальной фигурой. А вот год назад он вернулся домой, потому что ему нужно было заниматься финансовыми делами его дядюшки, совсем уже старичка, ну и все такое. Я обрадовалась, что я не буду одна, но он привез с собой вторую жену.

— И вы на него вознегодовали из-за этого?

— Да-

— Но ведь ваша мать к этому времени умерла, мужчины часто женятся вторично при подобных обстоятельствах. Особенно если они с женой на протяжении многих лет жили отдельно. Кстати, вы не знаете, ваша мачеха — та самая леди, на которой он хотел жениться, когда просил вашу мать о разводе?

— Ну, нет, эта совсем молодая. Красивая. И держит себя так, как будто отец принадлежит ей одной.

Немного помолчав, Норма продолжала голосом обиженного ребенка:

— Я надеялась, что, когда он вернется домой, он будет любить и баловать меня, что я ему стану необходимой, но разве она ему это позволила бы? Она настроена против меня. И она меня оттеснила на задний план. Папа меня практически не замечает.

— Послушайте, в вашем возрасте это уже теряет всякое значение. Наоборот, я бы сказал, что для вас это лучше. Разве вы нуждаетесь в чьем-то надзоре? Вы можете самостоятельно распоряжаться вашей судьбой, наслаждаться жизнью, выбирать друзей...

— Вы бы не стали так говорить, если бы познакомились с обстановкой в нашем доме. То есть в отношении свободного выбора друзей.

Пуаро улыбнулся:

— Девушки никогда не мирились с критикой их подруг и, особенно, приятелей.

— Раньше все было не так,— воскликнула с горестным видом Норма.— Отец совершенно не походит на того, каким я его запомнила в пятилетием возрасте. Вы меня поняли? Тогда он со мной играл целыми днями, был таким веселым. Сейчас он разучился улыбаться. Вечно озабоченный, хмурый, агрессивный. Ну совсем другой!

— Прошло почти пятнадцать лет. Люди меняются.

— Но неужели так сильно!

— Он и внешне изменился?

— Дело не в этом. Если вы взглянете на портрет над его головой, то, хотя он на нем и изображен гораздо более молодым, все равно видно, что это тот же человек. Но лот характер у него совершенно переменился!

— Моя дорогая леди, люди иногда не оказываются такими, какими мы их помним. Годы идут, мы наделяем их такими чертами, которые нам хотелось бы у них встретить, и нам кажется, что мы это помним. И коли тебе угодно запомнить его веселым, ласковым и остроумным, то все остальное отойдет на второй план. Ты запомнишь человека лишенным всяких отрицательных черт.

— Вы действительно так считаете?

Помолчав, она вдруг спросила:

— Но почему же, как вы считаете, я хочу убивать людей?

Норма спросила его так же просто и деловито, как и все предыдущее. Она не рисовалась, не бравировала, хотя, как почувствовал Пуаро, наконец-то они подошли к самой сущности их беседы.

— По всей вероятности, это весьма интересный вопрос,— спокойно ответил Пуаро,— я не сомневаюсь, что специалист мог бы дать на него исчерпывающий ответ. Скорее всего это сделал бы врач. Соответствующей специальности.

Она сразу же отреагировала:

— Я не пойду к врачу. Я даже близко к нему не подойду. Они тоже настаивали, чтобы врачи заперли меня в сумасшедший дом, откуда меня не выпустят до конца моей жизни. Нет, я этого не желаю!

Пуаро видел, что она готова бежать из кафе.

— Я не имею ни права, ни основания вас куда-то посылать,— рассмеялся он добродушно,— так что вам нечего тревожиться. А к. доктору вы можете обратиться сами, по личной инициативе. Прийти к нему и рассказать все то, что вы говорили мне, спросить, почему такие вещи происходят.

— То же самое мне говорит и Дэвид. Только мне кажется, что он не понимает. Я же буду должна сказать доктору, что, возможно, я и пыталась кое-что сделать...

— Почему вы так думаете? '

— Потому что я часто не помню, что со мной было на протяжении довольно продолжительного времени. Представляете? Час-два совершенно выпадают из моей памяти... Однажды я находилась в коридоре возле ее двери. И у меня что-то было в руке. Не могу вам сказать, откуда я это взяла... Она шла мне навстречу по коридору. Но когда подошла совсем близко, у нее изменилось лицо. Оно стало совершенно не ее лицом. Да и сама она превратилась в другого человека.

— По всей вероятности, вы припоминаете сон. Во сне люди часто меняются.

— Нет, это был не сон. Я подняла револьвер. Он лежал у моих ног...

— В коридоре?

— Нет, во дворе. Она подбежала и отняла его у меня.

— Кто?

— Клавдия. Она отвела меня наверх и дала мне выпить какое-то горькое лекарство.

— Где в это время находилась ваша мачеха?

— Там же... хотя нет, ее не было. Она была в Кроссходжесе или в больнице. Там выяснилось, что ее травили и что это делала я.

— Почему непременно вы? Отравить ее мог и кто-то другой. Например, ее муж.

— Отец? Не смешите меня. Зачем отцу отправлять на тот свет Мэри? Он же ее боготворит. Потерял из-за нее голову.

— Но ведь в доме есть и другие?

— Старый дядя Родерик? Глупости!

— Разве можно в ком-то быть уверенным? Возможно, он неуравновешен в умственном отношении. У людей преклонного возраста часто возникают самые бредовые идеи. Например, он посчитает своим патриотическим долгом отравить эту хорошенькую женщину, которая в действительности является вражеским лазутчиком.

— Как интересно! — загорелась Норма, ее голос сразу стал совершенно нормальным.— Знаете, дядя Родерик в молодости имел много дел со шпионскими организациями и контрразведкой... Кто там еще? Соня? Конечно, она могла бы выступить в роли прелестной шпионки, но мне она кажется не совсем подходящей для этого.

— Ах, так? Да и потом, кажется, у нее нет особых оснований отравить вашу мачеху? Ну, а слуги, садовник?

— У нас постоянной прислуги нет, только приходящая. Ну и потом, как вы сами сказали, они не из тех людей, у которых могли бы быть для этого веские основания.

— Она сама могла это сделать?

— Наложить на себя руки? Как та, другая? Знаете, никогда не поверю, что Мэри способна на такую штуку. Она слишком разумна и уравновешена. Да и зачем бы ей это?

— Так вы считаете; если бы она захотела покончить с собой, она бы сунула голову в газовую плиту или легла бы в постель и приняла усиленную порцию снотворного? Так?

— Пожалуй, уж скорее так... Вот и получается, что это, должно быть, сделала я.

— Ага, меня весьма интересует ход ваших рассуждений. Похоже, что вы предпочли бы, чтобы именно ваша рука подмешала яд. Да, да, вам нравится ваша мысль.

— Какое право вы имеете говорить мне такие ужасные вещи?

— Потому что я считаю, что так оно и есть. Остаетря только решить, почему мысль о том, что вы пытались отравить мачеху, так вас приятно волнует.

— Это интересно, но неверно!

Сомневаюсь...

Она схватила свою сумочку и стала ее закрывать дрожащими пальцами.

— Я не намерена здесь дольше оставаться и выслушивать все те гадости, которые вы мне говорите.— Она подала знак официантке, которая тут же подошла к ней. протягивая счет.

— Разрешите мне,— сказал Пуаро, забирая листочки и доставая бумажник.

— Нет, я не хочу, чтобы вы за меня платили!

— Как угодно.

Он уже увидел то, что его интересовало: счет был за двоих,, выходило, что Дэвид, со всеми его высокими словами, не имел ничего против того, чтобы за него платила влюбленная в него девушка.

Получается, что эго вы приглашаете своего друга к завтраку?

— Откуда вы знаете, что я была не одна?

— Я же вам сказал, что Эркюль Пуаро все знает. Это моя специальность.

Я ухожу. сказала она, поднимаясь со стула,— я запрещаю вам следовать за мной.

— Сомневаюсь, чтобы мне эго удалось,— усмехнулся Пуаро,— не забывайте про мой преклонный возраст. Если бы вы побежали по улице, я бы ни за что вас не догнал.

Она его не слушала.

— Не смейте за мной ходить.

— Во. всяком случае, разрешите открыть для вас двери?

Он сделал это весьма изящно.

— До свидания, мадемуазель.

Она посмотрела на него с подозрением и торопливо пошла по улице, несколько раз оглянувшись на ходу, чтобы удостовериться, что он не идет следом. Пуаро оставался стоять на пороге. А когда она скрылась за углом, он вернулся в кафе.

— Какого дьявола все это значит? — пробормотал он про себя.

Официантка не проявила большого энтузиазма, заметив его возвращение, Она совершенно правильно определила, что этот посетитель не закажет ни коньяк, ни шампанское.

— Чашку кофе, пожалуйста.

Сердито поводя плечами, она удалилась, и через пару минут перед Пуаро стояла чашка коричнево-серой бурды. Отпив глоток, бельгиец поморщился.

— Какая гадость!

Поднявшись с места, он пробормотал про себя:

— Странная история. Очень странная.

Глава 9

Миссис Оливер сидела в автобусе. Она слегка запыхалась, потому что преследование молодого человека в действительности оказалось делом не легким. «Павлин» был необычайно энергичен. А миссис Оливер терпеть не могла быструю ходьбу. Пока они шли по набережной, она держалась от него примерно в 20 ярдах. У Черинг-Кросса он вошел в метро. Миссис Оливер юркнула следом за ним. Он вышел на Слоун-сквер и миссис Оливер тоже. Она встала в очередь на автобус через трех или четырех человек за ним. Он вскочил в автобус. Проявив чудеса проворства, она повторила то же самое. Сошел он на Нордзине, миссис Оливер там же. Он пустился в путаницу переулков между Кингс-Роуд и рекой и зашел на площадку строительного склада. Она постояла у входа, посмотрела, как он завернул за угол, и отправилась следом по дорожке. «Павлин» внезапно исчез. Только тут миссис Оливер постаралась определить, куда она попала.

Правильнее всего это место можно было назвать

пустырем. Оно было во всех направлениях перерезано дорожками, тропочками, соединяющимися одна с другой и перерезающими одна другую. Миссис Оливер потеряла всякую ориентацию и неожиданно для себя вторично очутилась перед тем же строительным складом.

В это мгновение за ее спиной раздался голос, хотя и звучащий весьма вежливо, но перепугавший ее:

— Надеюсь, я шел не слишком быстро для вас?

Она сразу же повернулась. И вот преследование, которое только что доставило ей такое огромное удовольствие, веселая охота, предпринятая скорее для удовольствия, чем ради дела, превратилась в свою прямую противоположность: миссис Оливер почувствовала, как ее сердце сжимается от страха. Да, она боялась. Ей показалось, что вокруг все ей враждебно: серые стены двора, дорожки и сам пустырь. Однако голос был вежливым и слегка насмешливым, хотя в нем все же чувствовался гнев. И именно эти тщательно скрытые нотки привели ее память к тем заметкам, которые чуть ли не ежедневно читаешь в газетах. На пожилую даму в пустынном месте напала банда подростков, жертва в тяжелом состоянии увезена в больницу. Подростки, юноши, не знающие сострадания или жалости, движимые исключительно одним желанием творить зло. Современные, непонятные старшему поколению. Садизм. И она беспечно отправилась следом за типичным представителем нынешней «золотой молодежи». Он с самого начала заметил ее и заманил на этот пустырь, а теперь стоит таким образом, что у нее отрезан путь для отступления. В Лондоне часто случается, что ты только что находился в толпе людей, а смотришь, рядом с тобой ни души. Несомненно, где-то возле этого пустыря стоят дома, мчатся автомобили, кипит жизнь, но от всего этого ее отделяет грозная фигура расфранченного «павлина» с сильными, цепкими руками. Она внутренне почувствовала, что в данный момент он намеревается пустить эти руки в ход... Павлин! Хвастливый павлин. Облаченный в нелепый пестрый костюм, соответствующий требованиям моды, говорящий притворно вежливым голосом, за которым ты ясно чувствуешь еле сдерживаемый гнев.

Миссис Оливер судорожно глотнула. Видимо, привычка «выпутывать» своих героев из всяческих затруднений помогла ей в одну минуту придумать систему своей защиты. И начала она с того, что опустилась на стоявший возле самого забора мусорный ящик.

— Господи, до чего же вы меня напугали! — сказала она.— Я не подозревала, что вы скрываетесь здесь. Надеюсь, вы на меня не очень сердитесь?

—Так вы следили за мной?

— Да, боюсь, что это так. По-видимому, вы... вам это действовало на нервы. Понимаете, я подумала, что было бы грешно упускать такую великолепную возможность. Наверное, вы страшно рассердились, но вообще-то у вас нет на это оснований. Настоящих, понимаете... Видите ли...

Миссис Оливер устроилась поудобнее на своем ящике и продолжала несколько увереннее:

— Понимаете, я пишу книги. Сочиняю детективные романы. А сегодня утром я была страшно обеспокоена. Вышла подышать на улицу, потом зашла в кафе выпить чашечку кофе и все как следует обдумать. В своей новой книге, которую я пишу от первого лица, я дошла до описания преследования преступника. Ну, и мне надо было изобразить все переживания преследуемого и преследователя. Вы сами понимаете, что никакого опыта в этом деле у меня нет. Мои герои десятки раз проделывали это и в моих книгах, и в сценариях, да и у других авторов есть описание техники слежки, а что касается эмоциональной стороны — об этом никто не писал. Тогда я решила, что мне придется это самолично проделать и тогда уж я все буду знать наверняка, потому что даже если обратиться к детективам-профессионалам из платных сыскных агентств, то и они могут наплести тебе Бог знает что. Случилось так, что я подняла голову и заметила за соседним столиком вас. Не обижайтесь, но я подумала, что вы как раз такой человек, которого исключительно хорошо выслеживать.

Он продолжал смотреть на нее своими холодными голубыми глазами, но она была уверена, что напряжение прошло.

—Почему так?

— Ну, вы такой декоративный, одежда — почти средние века, поэтому вас трудно спутать с кем-то еще. Так что, когда вы вышли из кафе, я пошла следом. И скажу по секрету, дело было вовсе не легкое... Может быть, вы мне скажете, сразу ли вы узнали, что я слежу за вами?

—Нет, не сразу.

— Ясно,— задумчиво произнесла миссис Оливер,— но, конечно, я не такая заметная, как вы. В том плане, что меня не так-то просто отличить от других немолодых женщин. Я не очень выделяюсь?

— Так вы пишете книги, которые печатаются? Я когда-нибудь с вами знакомился?

— Ну, я не знаю. Возможно. Я написала их 43 штуки. Меня зовут Оливер.

— Ариадна Оливер?

— Значит, вы знаете мое имя? Это, конечно, весьма приятно, хотя, по всей вероятности, мои книги не могут вам сильно нравиться. Вы их наверняка находите устаревшими, недостаточно напряженными и лишенными сексуальности.

— До этого вы меня не знали?

Миссис Оливер покачала головой.

— Нет, я вас не знаю, то есть не знала.

— Ну, а девушку,- с которой я был?

— Вы говорите о тон, с которой вы завтракали бобами в кафе? Нет, вряд ли. Конечно, я видела ее только со спины. И потом, она мне показалась... понимаете, сейчас все девушки какие-то удивительные, все одинаковые. Верно?

— А вот она с вами знакома! — неожиданно резким голосом сказал молодой человек.— Как-то она мне упомянула о том, что встретилась с вами недавно. С неделю назад, если я не ошибаюсь.

— Где? Наверное, на каком-нибудь вечере. Я каждый раз знакомлюсь с десятками самых разнообразных людей. Как ее зовут? Может быть, я ее знаю?

Он явно не знал, называть ли ему имя Нормы или нет, но при этом внимательно следил за выражением ее лица.

— Ее зовут Норма Рестарик.

— Норма Рестарик? Постойте... Ну, как же, я уезжала за город в местечко, называемое... минуточку... минуточку, кажется, Лонг Пертси? Название дома я не помню. Я попала туда с моими приятелями. Вряд ли я узнала бы мисс Рестарик снова, хотя она беседовала о моих книгах и я даже обещала ей подарить мой последний роман. Странно, что я выбрала в качестве объекта моей слежки человека, который находился в обществе более или менее знакомого мне лица. Нет, в книге такого не стоит помещать. Строгие критики немедленно завопят о надуманной ситуации.

Миссис Оливер поднялась со своего сиденья.

— Боже мой, на чем это я сидела, на мусорном ящике? И таком отвратительном.

Она потянула носом, потом чихнула.

— Куда это я попала?

Дэвид с улыбкой смотрел на нее, и она внезапно почувствовала, что недавно все поняла абсолютно неправильно.

«Какой абсурд было предполагать все эти мелодраматические опасности. Обвинить его чуть ли не в стремлении задушить меня? Да он — само обаяние. И конечно, хоть такие кудри по плечам не вяжутся со внешностью молодых людей моего времени, но, возможно, это не так уж плохо?»

— Чтобы понять, куда вы забрели, следуя за мной, поднимитесь еще на эту лестницу,— сказал Дэвид с чарующей улыбкой.

И он показал на ветхую наружную лестницу, прилепившуюся возле стены какого-то строения, похожего на сарай.

— Подняться наверх? — с сомнением спросила миссис Оливер. Во-первых, она не была уверена, что эти ступеньки выдержат ее солидный вес. а во-вторых, кто знает, не заманивает ли «павлин» ее в .этот сарай, чтобы там пристукнуть?

Но она тут же одернула себя.

«Не малодушничай, Ариадна! Ты пустилась в эту авантюру, чтобы раздобыть сведения, так будь же последовательной до конца и4 выясни все. что можно выяснить!»

— Вы считаете, что ступеньки не провалятся подо мною? Мне они кажутся полугнилыми.— спросила она.

— Не сомневайтесь, они в порядке. Я пойду вперед, чтобы показать вам дорогу.

Миссис Оливер без всякого энтузиазма принялась подниматься по ступенькам, которые фактически почти не отличались от перекладин на стремянке. Вся эта история ей не понравилась. Где-то в глубине души у нее не проходил страх. Боялась она уже не столько самого «павлина», как- того, куда он ее вел. Впрочем, это она скоро выяснит. Вот он отворил дверцу на верхней площадке, нагнулся и вошел внутрь. Это было просторное, почти пустое помещение, превращенное в импровизированную мастерскую художника. На полу в разных местах лежали матрацы, к стене были прислонены холсты, посредине стояли два-три мольберта. Сильно пахло красками. В комнате находилось двое людей: у мольберта стоял бородатый юноша, он рисовал. При звуке шагов он сразу же повернул голову.

— Хэллоу, Дэвид,— сказал он,— привел к нам гостью?

«Господи, какая же грязнуля!» — подумала, невольно содрогаясь, миссис Оливер. На шею и на глаза ему падали сальные волосы, подстриженные «подковами». Вся физиономия, не говоря уже о бороде, заросла щетиной, растущей какими-то неровными клочьями, а то, что на нем было надето, вряд ли можно было назвать одеждой, настолько все это было замаслено и затерто.

Миссис Оливер посмотрела на девушку, которая позировала для него. Она сидела в какой-то неестественной позе, откинув голову назад и почти полностью закрыв лицо черными прядями волос. Миссис Оливер сразу узнала ее. Это была вторая из трех обитательниц Бородин-Меншен. Миссис Оливер помнила только ее имя: Фрэнсис.

— Познакомьтесь с Питером,— сказал Дэвид, указывая на неряшливого художника,— это один из наших расцветающих гениев. Ну, а Фрэнсис позирует ему для его картины, которая изображает обманутую девушку, нуждающуюся в аборте.

— Заткнись, трепло,— незлобно огрызнулся Питер.

— Мне кажется, мы с вами знакомы? — спросила с самым любезным видом миссис Оливер, хотя по ее лицу было видно, что она в этом совершенно не уверена.— Кажется, мы с вами где-то встречались? Причем совеем недавно.

— Вы ведь миссис Оливер, не так ли? — спросила Фрэнсис.

— Так мне было сказано,— заметил Дэвид,— это верно?

— Где же мы с .вами встречались?— продолжала с самым невинным видом миссис Оливер.— Где-то в гостях? На вечере? Нет? Дайте-ка сообразить. Ой, знаю, в Бородин-Меншен.

Фрэнсис выпрямилась на стуле и заговорила. Тон у нее был усталый, что, по всей вероятности, считалось «элегантным».

Питер застонал:

— Господи, ты погубила всю композицию! Такая была удачная поза! Неужели ты не можешь посидеть спокойно, а не заниматься этими глупыми разговорами?

— Все равно я не смогла бы дольше так сидеть. У меня заболела шея и заломило плечо,— буркнула Фрэнсис.— Сам бы попробовал вот так попозировать...

— Знаете,— с глупейшей улыбкой заявила миссис Оливер,— я сегодня попробовала преследовать, или следить, выслеживать человека. Оказывается, «висеть на хвосте» невероятно трудно... Скажите, это что, мастерская художника?

Она стала вертеться во все стороны, показывая свою крайнюю заинтересованность.

— Сейчас такие студии считаются наиболее «современными»,— проворчал Питер.— По сути дела — это неудобный чердак. И еще счастье, если ты не провалишься сквозь пол.

— Чего тебе еще надо, неблагодарный? — расхвастался Дэвид.— Северный свет, много свободного места, внизу — подобие кухни и грошовая арендная плата. Могу поспорить, что если поискать, то в твоем шкафу найдется пара бутылочек.

Повернувшись к миссис Оливер, он сказал предельно вежливым тоном:

— Не хотите ли выпить, миссис Оливер?

— Я не пью,— ответила посетительница.

— Леди не пьет? Кто бы этому поверил? — воскликнул Дэвид.

— Вообще-то это довольно грубо, но вы совершенно правы. «Леди не пьет». Большинство людей признавались мне, что они считали, будто я пью, как сапожник,— пожаловалась миссис Оливер.

Она открыла сумочку, из которой тут же на пол выпали три крутых локона. Дэвид их поднял и протянул владелице.

— Ох, спасибо,— смутилась миссис Оливер,— у меня сегодня утром совершенно не было времени заняться своей прической. Не знаю, есть ли у меня дополнительные шпильки?

И она довольно ловко принялась прикреплять локоны к вискам и затылку.

Питер громко захохотал.

— Вт это да!

«Какая глупость,— подумала про себя миссис Оливер,— ну как только мне могла прийти в голову такая бредовая мысль, будто эти люди способны мне причинить какое-то зло? Пусть у них действительно диковатая внешность, да и манеры не совсем привычные, но вообще-то они милые и славные. Недаром меня все знакомые упрекают в странной мнительности. Нельзя давать столько воли своему воображению».

Покончив с прической, она сообщила, что ей пора уходить. И Дэвид с галантностью и изяществом настоящего средневекового кавалера помог ей спуститься с дрожащих ступеней и объяснил, как всего быстрее добраться до Кингс-Роуд.

— Ну а там,— добавил он,—г вы сядете на автобус или на такси, которое и довезет вас до дома.

— Такси, только такси,— сказала миссис Оливер,— мои ноги меня больше не слушаются! Чем скорее я окажусь в такси, тем лучше. Большое вам спасибо за гостеприимство, за то, что вы не рассердились на меня за мое сумасбродство... Конечно, вы не могли принять меня за частного детектива или настоящего сыщика, у меня не тот вид.

— Ну, как сказать... Так вы запомнили? Сначала надо налево до первой дороги, потом направо и еще раз влево, пока не увидите реку. А тогда надо идти прямо по дорожке, никуда не сворачивая.

Как ни странно, но, пока она шла по захламленному двору, к ней снова возвратилось чувство близкой опасности.

«Я не должна разрешать своему воображению продолжать с собой такие штучки»,— подумала она.

Она оглянулась назад на покосившуюся лесенку и на окно «студии», Дэвид все еще стоял, глядя ей вслед;

«Трое милейших молодых людей,— стала уговаривать себя миссис Оливер,— веселых и добродушных. Ага, здесь налево, а потом направо. Только потому, что у них странный вид, ты начинаешь в каждом подозревать злодея. Теперь снова направо или налево? Вроде бы налево. Господи, как болят у меня ноги. Да в довершение всех удовольствий начал накрапывать дождик!»

Кингс-Роуд казалась бесконечно далекой. Миссис Оливер почти не слышала звука транспорта. И куда же девалась река? По всей вероятности, она что-то перепутала...

«Ну, да теперь уж все равно, куда-то я добреду: до реки ли, до Путнея или Бендорвуда».

Она спросила дорогу у встречного мужчины, но тот объяснил, что он иностранец и не говорит по-английски.

Уже еле передвигая ногами, миссис Оливер снова повернула направо — и тут перед ней сверкнула река. Она поспешила к ней по узенькой тропиночке, услышала за собой шаги, полуобернулась, но тут на ее голову обрушился страшный удар, и она упала лицом вниз, теряя сознание.

Глава 10

Раздался голос:

— Выпейте это!

Норма дрожала, глаза у нее были затуманены. Она подалась назад на стуле. Команда повторилась:

— Выпейте же!

Она не посмела ослушаться, сделала пару больших глотков и закашлялась...

— Это... это очень крепко...

— Как раз то, что вам нужно. Через минуту вы почувствуете себя гораздо лучше. Посидите и отдохните.

Действительно, чувство головокружения и тошноты постепенно исчезло. Она стала меньше дрожать, щеки у нее слегка порозовели.

Впервые она осмотрелась, стараясь сообразить, куда она попала. Недавно ее угнетало ощущение страха и безысходности, сейчас вроде бы все становится на свои места. Комната средних размеров, обставленная удивительно знакомо. Письменный стол, кушетка, глубокое кресло и обычный стул.

На маленьком столике возле стены несколько стетоскопов и каких-то приборов, которые, как она считала, использовались при лечении глазных болезней. Потом ее внимание перешло от общего к частному. И прежде всего к человеку, который велел ей выпить коньяк.

Он был высокий, худощавый, с огненно-рыжими волосами и удивительно уродливым, но привлекательным лицом. Он ей по-приятельски кивнул:

— Начинаете приходить в себя?

— Вроде бы так... Я... Но скажите, что случилось?

— Вы не помните?

— Машина, они... они надвинулись на меня и.

Она взглянула на него.

— Я попала под машину?

-— Нет. не успели. Я об этом позаботился.

— Вы?

— Вижу, что вы стоите посредине дороги, не глядите по сторонам, а на вас летит машина. Я только-только успел отдернуть вас в сторону. Интересно, о чем вы так задумались, если гак позабыли об осторожности?

— Не знаю. По-видимому, и правда я о чем-то думала.

— С одной стороны на огромной скорости мчался «ягуар», а навстречу ему двигался перегруженный автобус. Скажите, машина не пыталась на вас специально наехать, как вам показалось?,

— Я... нет, разумеется, нет... То есть я...

— Вот я и подумал, нет ли тут чего-то другого...

— Что вы имеете в виду?

— Это могло быть и не случайностью.

— В каком смысле?

— Просто мне пришла в голову мысль, не задумали ли вы покончить счеты с жизнью? — спросил он удивительно будничным голосом.— Было похоже на то.

— Я — нет, что вы! Нет, конечно нет!

— Удивительно глупый и ненадежный способ, если это так!

В его голосе послышалась строгость.

— Послушайте, ведь что-то вы должны помнить!

Она снова задрожала.

— Я подумала. Подумала, что все будет кончено. Подумала, что...

— Ясно, вы пытались убить себя, так? Но ведь такое желание не появляется просто так. Можете вы мне объяснить, что случилось? Какой-нибудь неверный приятель? Обычно девушки очень остро переживают подобные измены. Ну и потом, всегда существует отрадная мысль, что, покончив с собой, вы заставите его горько пожалеть о содеянном им зле. Впрочем, этим не следует себя обольщать. Люди не любят в чем-то раскаиваться, не любят признавать свою вину. Все, что мог сказать ваш приятель, это нечто вроде: «Я всегда знал, что она неуравновешенная и недалекая девушка. Так что все к лучшему». Вспомните мои слова, когда в следующий раз вам придет охота броситься под «ягуар». Не говоря уж о том, что надо считаться и с тем человеком, который сидит за рулем. Так я верно определил характер ваших переживаний? Ваш приятель стал ухаживать за вашей подругой?

— Нет,— ответила Норма,— все было как раз наоборот... Он хотел на мне жениться.

— Но это же не повод для того, чтобы бросаться под колеса!

— Еще какой повод! Дело в том...

Она остановилась.

— Расскажите-ка мне все по порядку.

— Как я сюда попала?

— Я привез вас на такси. Похоже, что вы отделались несколькими шишками и синяками. Но, конечно, напугались до полусмерти. Самое страшное — последствия шока. Когда я спросил ваш адрес, вы посмотрели на меня так, как будто я разговаривал на иностранном языке. Начала собираться толпа. Тогда я остановил такси и привез вас сюда.

— В кабинет врача?

— Это консультационная врача, а сам я врач. Моя фамилия Стиллингфлит.

— Я не хочу видеть врача! Не хочу разговаривать с врачом!

— Успокойтесь, успокойтесь. Вы же разговариваете с врачом уже десять минут, и с вами ничего не случилось. Чем вам так неугодны врачи?

— Я боюсь, боюсь, что доктор скажет...

— Послушайте, моя дорогая девочка, вы же не советуетесь со мной профессионально. Считайте меня посторонним, у которого хватило прыти и энергии, чтобы спасти вас от смерти или, что гораздо страшнее, от пожизненного увечья. Есть еще и другие осложнения. Прежде всего вас могут привлечь к суду за попытку покончить с собой. Так что лучше не скрытничать, а выяснить все до конца со мной, потому что, как говорит пословица,— ум хорошо, а два лучше. Начните с того, что плохого вам сделали врачи?

— Ничего. Они мне ничего не сделали. Но я боюсь, что могут...

— Что могут?

Доктор Стиллингфлит приподнял свои песочные брови и посмотрел на нее.

— Ну и ну, странное же у вас представление о врачах! Почему я стану вас куда-то запирать? Не хотите ли выпить чашечку кофе или чая? Или же вы предпочитаете «Пурпурное сердце» или «Успокоитель»? Кажется, в настоящее время молодые люди предпочитают эти напитки вышедшим из моды чаю или кофе... Вы, если я не ошибаюсь, тоже к ним принадлежите?

Она покачала головой.

— Нет, они мне не нравятся.

— Что-то мне не верится. Иначе откуда это упадническое настроение и тревога? Вы же не душевнобольная? По вашему виду этого не скажешь. Заверяю вас, что врачи не любят «запирать» людей в психбольницы, которые и без того переполнены, так что туда и кошка-то не втиснется. Наоборот, за последнее время появилась тенденция выпускать тех, кто не страдает острым помешательством, конечно, если быть беспристрастным, они еще не вылечились, и риск рецидива не исчез. Да, больницы и госпитали Англии в плачевном состоянии.

Помолчав, он спросил ее совершенно серьезно:

— Вы так мне и не ответили, предпочитаете ли вы что-нибудь из моего шкафа с наркотиками или же дать вам старомодную английскую чашечку чая?

— Чая, конечно.

— Индийский или китайский? Кажется, так всегда спрашивают. Честно предупреждаю, что китайского у меня. нет.

— Я больше люблю индийский.

— Вот и хорошо.

Он подошел к двери, распахнул ее и громко попросил:

— Анни, принесите нам чаю на двоих!

Вернувшись назад, он уселся на стол напротив

Нормы и сказал:

— А теперь пора прекратить играть в молчанку. Как вас зовут, кстати сказать?

— Норма Рест...— Она замолчала.— Норма Рест.

— Прекрасно. Так вот, мисс Рест, давайте-ка поставим точки над «и». Я вас не лечу, вы не явились ко мне за врачебной помощью. Вы — жертва дорожной аварии, вот как мы это назовём. По всей видимости, вы намеревались придать вашему самоубийству такой именно вид? Н-да, вы и не подумали, каково было положение того бедняги, который сидел за рулем «ягуара».

— Сначала я хотела броситься с моста в реку.

— Правда? Знаете, эго вовсе не гак легко осуществить Нынешние мостостроители — люди предусмотрительные. Я хочу сказать, что сначала надо забраться на высокий парапет, и эго уже не просто, особенно если крутом ходят люди и неусыпно дежурят полицейские. Вас непременно остановили бы. Так вот. продолжаю свой рассказ. Я доставил вас сюда в шоковом состоянии, так что вы не смогли сообщить мне своего адреса*. Сделайте это сейчас, прошу вас.

— У меня нет адреса... я... я нигде не живу.

— Интересно,— протянул доктор Стиллингфлит,— это случай так называемого «неопределенного местожительства»? Так что же вы делаете? Просиживаете ночи напролет на набережной?

Она с подозрением посмотрела на него.

— Я мог бы сообщить полиции о несчастном случае, но я вовсе не обязан этого делать. Предпочитаю придерживаться той точки зрения, что, переходя улицу, вы по девичьей рассеянности позабыли сначала посмотреть налево.

— Вы что-то совсем не походите на врача,— засмеялась Норма.

— Правда? Дело в том, что я постепенно начинаю разочаровываться в своей профессии. В этой стране у нас связаны руки. В итоге я решил отказаться от здешней практики и перебраться в Австралию примерно через пару месяцев. Так что с моей стороны вам не грозит никакая опасность. Даже если у вас имеется желание поведать мне, как розовые слоны у вас на глазах выходили из стены или как деревья сгибались, чтобы обхватить вас своими ветками и придушить, или же как дьявол заглядывал в глаза прохожих и превращал их в автобусы, трамваи и прочие виды транспорта, я все равно и пальцем не шевельну в этом отношении. Внешне вы выглядите совершенно здоровой и нормальной, так что с меня взятки гладки.

— Сомневаюсь, чтобы это было так.

— Ну, что же, я тоже могу ошибаться. Давайте доказывайте свою точку зрения.

— Я забываю про многие мои поступки. Я рассказываю людям, что я сделала, но не помню, как я это говорила.

— Иными словами, у вас скверная память.

— Вы не понимаете. Это все — страшно, странные жестокосердные поступки...

— Религиозная мания? Что же, это бывает весьма интересно.

— Дело вовсе не в религии, а в ненависти.

Послышался стук в дверь, вошла пожилая экономка с подносом, на котором стояли яркий чайник, две чашки, сливочник, сахар и какое-то печенье. Поставив все это на небольшой журнальный столик, она бесшумно удалилась.

— Сахар? — спросил доктор Стиллингфлит.

— Да, пожалуйста.

— Разумная девушка. Сахар совершенно необходим, если ты перенесла нервное потрясение.

Он налил две чашки чая, придвинул ей печенье, сахар и сливки.

— Приступайте, не жеманничая... О чем же мы говорили? Ах да, о ненависти.

— Ведь может же случиться так. не правда ли, что вы настолько кого-то ненавидите, что мечтаете его убить?

— Да, конечно,— весело согласился доктор,— весьма возможно. Даже естественно. Только все дело в том, что, если человек по-настоящему кого-то возненавидит, рад бы от него избавиться, дойти до такого состояния, чтобы приступить к осуществлению желаемого, могут лишь единицы. Природа наделила людей естественной тормозной системой, которая вступает в ход в нужный момент автоматически.

— У вас все это звучит так прозаически,— протянула она. В ее голосе чувствовалось некоторое раздражение.

— Потому что мы рассуждаем о самых прозаических вещах. У детей повышенная возбудимость могла бы наделать бог знает каких бед, если бы не эти тормоза. Вы наверняка знаете, как они легко выходят из себя, грозятся рубить», «побить», «изувечить» своих сверстников. Родители, если они люди разумные, не обращают на это никакого внимания. Ребенок подрастает, он по-прежнему кого-то ненавидит, но теперь он уже не кричит о своем намерении убить и изувечить. Потому что он знает, что это пустые слова. Ну, а коли он попытается исполнить свои намерения — тогда он попадет в тюрьму... Кстати, вы не разыгрываете меня?

Она вспыхнула от негодования.

— Стала бы я возводить на себя такую напраслину.

— Почему же, иногда люди этим занимаются. Рассказывают про себя самые кошмарные вещи, это доставляет им удовольствие...

Он взял пустую чашку, вновь налил в нее чаю и протянул девушке.

— А теперь вам стоит мне все объяснить подробнее. Кого вы ненавидите, почему и что бы вы желали им сделать?

— Любовь может превратиться в ненависть.

— Прекрасное начало для средневековой баллады. Вы забываете, что еще чаще ненависть превращается в любовь. Так что оба превращения возможны. «Он был моим парнем, и он меня предал». Не этот ли мотив?

— Нет, ничего похожего. Моя мачеха...

— Мотив жестокой мачехи. Но это пустяк! В вашем возрасте вы можете просто уйти от мачехи. Что она вам сделала плохого; если не считать того, что она осмелилась выйти за вашего отца? Вы его тоже ненавидите или же настолько любите, что не желаете ни с кем делить его привязанность?

— И снова вы все не так поняли. Когда-то я его действительно очень любила. Он был... он был... мне он казался удивительным.

— Одну минуточку, послушайте меня. Я хочу вам кое-что предложить. Вы видите эту дверь?

Норма повернула голову и с удивлением посмотрела на входную дверь.

— Самая обычная, верно? Не заперта. Открывается и закрывается, как все двери. Вы видели, как через нее дважды проходила моя экономка, верно? Никаких иллюзий. Встаньте же и сделайте то, что я велю.

Все еще не понимая ничего, Норма подошла к двери, распахнула ее и остановилась у порога, повернув к нему голову.

— Прекрасно. Что вы видите? Самый обычный холл, который надо бы отремонтировать, заново обставить, но поскольку я все равно уезжаю в Австралию, то пусть этим займется мой последователь. Теперь подойдите к наружной двери и убедитесь в том, что в ней тоже никаких трюков. Выйдите наружу, пройдитесь по тротуару, и тогда вы поймете, что никто вас не стремится ни задержать, ни запирать, как вы изволили выразиться. После этого возвращайтесь назад, садитесь в это кресло против меня и расскажите мне все про себя. Тогда я смогу дать вам, возможно, толковый совет. Вы можете его принять или не принять, дело ваше, люди не любят придерживаться чужого мнения, но услышать его не мешает. Понятно? Договорились?

Норма сделала несколько неуверенных шагов, прошла действительно по самому обычному холлу, отворила входную дверь, запертую на стандартную задвижку, и постояла на ступеньках вычурного, но не слишком приметного здания. Норма не подозревала, что доктор Стиллингфлит следит за ней через тюлевую занавеску на окне. Девушка постояла минуты две, потом повернулась и куда более решительно поднялась снова по ступенькам, аккуратно закрыла на задвижку входную дверь, вытерла ноги и вошла в комнату.

— Олл райт? Убедились, что я ничего не утаиваю? Все честно и откровенно?

Девушка кивнула.

— Вот и прекрасно. Устраивайтесь поудобнее. Вы курите?

— Я...

— Только «рифери с наркотиками»? Неважно, мне не обязательно об этом говорить.

— В жизни своей не пробовала такой гадости!

— Хм, врач обязан считать, что пациент говорит ему правду. Хорошо, расскажите мне о себе.

— А что рассказывать? Нечего... Вы не хотите, чтобы я легла на кушетку?

— Как вас понять? А, вы имеете в виду свою память на всякие видения и все такое прочее. Нет, меня интересует, так сказать, подоплека. Где вы родились, где жили, были ли у вас братья и сестры и так далее. Когда умерла ваша мать и очень ли вы по этому поводу переживали?

— Само собой разумеется! — возмутилась Норма.

— Я вижу, вы очень любите такие эмоциональные выражения, мисс Рест. Кстати, Рест ведь не ваше настоящее имя, верно? Пусть будет. Рест, Вест или Ост, даже Норд, лишь бы оно вам нравилось. Что же было после того, как скончалась ваша матушка?

— Она очень долго болела перед тем, находилась в различных лечебницах. Я жила со своей старенькой тетушкой в Девоншире. Она была двоюродной сестрой мамы. Примерно полгода назад вернулся домой отец. Это было как чудо.

Лицо ее внезапно просветлело, она не обратила внимания на то, каким внимательным, каким всепонимающим взглядом смотрел на нее доктор.

— Понимаете, я его едва помнила. Он от нас уехал, когда мне исполнилось пять лет. Ну, и я не надеялась его снова увидеть. Мама о нем предпочитала не вспоминать. По-моему, она до последнего дня надеялась, что он оставит згу женщину и вернется к ней.

— Какую женщину?

— Он уехал с кем-то. Говорили, что она была чуть ли не падшей... одним словом... вы понимаете, что я имею в виду? Мама отзывалась о ней очень дурно, отца она винила не меньше.' Но мне казалось, что папа не такой скверный, как она считает, во всем виновата эта интриганка.

— Они поженились?

— Нет. Мама сказала, что она никогда не даст отцу развод, потому что это против ее убеждений.

— Но они и дальше жили вместе? Как звали эту женщину? Или это тоже тайна?

— Фамилию ее я не помню,— Норма покачала головой.— кажется, они скоро расстались... Понимаете, я не очень осведомлена об этих делах. Они уехали в Южную Африку, там начались бесконечные ссоры, эта особа уехала. Именно поэтому мама надеялась, что папа одумается и приедет домой. Но он этого не сделал. Он даже не писал, ни ей, ни мне. Но по всем праздникам я получала от него подарки.

— Он вас любил?

— Не знаю. Откуда мне знать? Ведь про него у нас в доме никто не вспоминал. Лишь иногда дядя Саймон, его брат. Он работал в Сити и страшно сердился на папу за его безрассудство. Уверял, что он всегда был таким легкомысленным, не мог остановиться на одном каком-то деле. Но в действительности он был «добрым малым», а его «заскоки» проявлялись из-за слабоволия. С дядей Саймоном я виделась нечасто. У нас в доме бывали только мамины друзья. Большинство из них были бесконечно скучными. Да и вся моя жизнь была такая унылая и безрадостная...’

Поэтому я была в восторге, что папа возвращается, и пыталась припомнить его, все, что он мне говорил, те игры, в которые мы играли. Как он меня смешил. Когда-то у нас в доме было много любительских снимков, но те, на которых был он, исчезли. Наверное, их уничтожила мама.

— Значит, она ему ничего не простила?

— По-моему, больше всего она злилась на Луизу.

— На Луизу?

Он заметил, как девушка на секунду как бы окаменела.

— Да, ту женщину звали Луизой, а вот ее фамилии я не помню... Мама говорила, что она слишком много, пила и злоупотребляла наркотиками, а это до добра не Доводит.

— А ее дальнейшая судьба вам неизвестна?

— Я вообще ничего не знаю.

Она пришла в страшное волнение.

— Я бы хотела, чтобы вы меня не расспрашивали. Говорю вам, мне про нее ничего не известно. Я больше про нее и не слышала. Совсем про нее позабыла, пока вы со мной не заговорили о ней. Повторяю: я ничего не знаю!

— Зачем так нервничать? — спросил доктор Стиллингфлит.— Нет никаких оснований переживать из-за прошлого. Давайте лучше подумаем о будущем. Что вы намерены теперь предпринять?

Норма глубоко вздохнула.

— Не знаю. Мне некуда идти. Я не могу — мне было бы лучше, гораздо лучше покончить разом со всем — только...

— Только у вас не хватит духу повторить снова эту попытку, это вы хотели сказать? С вашей стороны било бы непростительной глупостью предпринимать что-то в этом отношении, поверьте мне, моя девушка. Неприятности, какие бы серьезные они ни были, когда-нибудь приходят к концу, а солнце остается... Итак, вам некуда идти, некому довериться... Есть у вас деньги?

— Да, у меня имеется счет в банке, отец кладет на него ежеквартально большие суммы... только я боюсь, что они уже успели меня хватиться. А я не хочу, чтобы меня нашли.

— Это не обязательно. Это я сумею для вас устроить. Имеется местечко под названием «Кеввей корт». Конечно, это не курорт и не отель «Ритц». Это дом отдыха для выздоравливающих, для которых основное лекарство — покой и тишина. Там нет ни врачей, ни санитаров, двери там не запираются, на окнах нет решеток. Так что это не тот «сумасшедший дом», которого вы так опасаетесь. При желании вы можете даже завтракать в постели или же, наоборот, целыми днями находиться на свежем воздухе. Там вы отдохнете, наберетесь сил, и в один прекрасный день я к вам приеду, и мы потолкуем славно. Это вам подходит?

Норма долго смотрела ему в лицо, потом молча кивнула.

Вечером в тот же день доктор Стиллингфлит разговаривал по телефону.

— Прекрасно проведенная операция по похищению или умыканию, не знаю, как правильно выразиться. Она находится в «Кеввей корте». Поехала туда, как .овечка. Однако я почти ничего еще не могу вам сказать. Девушка набита наркотиками. По-моему, она принимала «Пурпурное сердце», и «Радостные грезы», и, возможно, «ЛСД»... Так что на протяжении какого-то времени она была невменяемой, взбудораженной. Она уверяет,- что не увлекается наркотиками, но я бы не слишком прислушивался к ее заверениям.

Он послушал, что ему говорит его собеседник.

— Не просите меня! Тут надо проявить предельную осторожность. Она легко пугается... Да, либо она действительно чего-то боится, либо притворяется, что боится.

— Я еще не знаю, не могу сказать вам. Ведь наркоманы хитрый народ. Не всегда можно верить их словам. Нет, нет, мы не можем торопить события и испугать ее.

— В детстве комплекс отца, как мне кажется, мать она не очень любила, она, по-видимому, была угрюмой особой, изображающей из себя несчастную кроткую* жертву. Ну, а отец был веселый, беспечный человек, который не вынес тягости семейной жизни. Кстати, вы не знаете никого по имени Луиза?.. Почему-то это имя ее пугает. Я бы сказал, эта Луиза была предметом первой ненависти девочки. Луиза увела от пятилетнего ребенка ее любимого отца. Конечно, в таком возрасте дети не разбираются в подобных вопросах, но они живенько воспринимают, кто виноват и причиненном им горе. С отцом она не виделась на протяжении долгих лет. Он возвратился лишь несколько месяцев тому назад. По всей вероятности, она лелеяла мечты о том, что к ней вернутся счастливые дни ее золотого детства, что она станет другом, товарищем своего папочки, станет его единственной любимицей. И она жестоко разочаровалась. Отец привез молодую, хорошенькую жену. Кстати, ее ведь не зовут Луизой? Нет? Нет, ничего, я спросил на всякий случай. Сейчас моя цель ввести вас в курс дела, нарисовать примерную картину.

Его собеседник живо спросил:

— Что это вы сказали? Повторите-ка еще раз.

— Сказал, что стремлюсь нарисовать вам общую картину.

Наступила пауза.

— Кстати, есть один факт, который вас, возможно, заинтересует... Девушка довольно неуклюже пыталась покончить с собой. Это вас удивляет?

— Ах, нет?.. Нет, она не проглотила ни одного пузырька снотворного и не совала голову в газовую духовку. Она хотела броситься под колеса «ягуара», проносившегося мимо на повышенной скорости. Можно сказать, я в последнюю минуту успел схватить ее за хвост... Мне показалось, что это было предпринято под влиянием минуты. Она не отпирается. Обычная классическая фраза о том, что она хотела «сразу покончить со всем этим».

Выслушав поток слов на другом конце провода, он заговорил снова:

— Не знаю. На этой стадии я не могу быть уверенным. Вроде бы картина ясна. Девушка нервная, от избытка наркотиков у нее помутилось сознание. Нет, я не могу вам точно сказать, какие это наркотики. Их такое множество, и все они производят несколько отличное действие. Одни вызывают смущение, чувство робости, другие — потерю памяти, неверие в свои силы, замешательство, жажду насилия, настоящее безумие. Конечно, трудно предугадать, какова будет окончательная реакция, если смешать все эти препараты. Есть две возможности: либо девушка действительно такова, какой она кажется. И это вполне возможно. Либо все это вранье. Возможно, по какой-то причине она все выдумала, ей нужно создать абсолютно неверное представление о своей личности, но если так, то делает она это весьма умно. Понимаете, что бы она ни рассказывала, всегда чувствуешь что-то в ней не совсем правильное. Можно ли предположить, что она искусно играет эту роль? Или же она на самом деле такая вот истеричка? Что вы казали? Ох, «ягуар». Да, он мчался слишком быстро, с недозволенной скоростью. Так вы полагаете, что здесь была не столько попытка покончить с собой, сколько с ней?

Подумав, он сказал:

— Не могу сказать, возможно, так и было. Но только я как-то не подумал о случившемся под таким углом зрения. Знаете, что ни прикинешь, все вроде бы возможно. Так или иначе, но в скором времени я вытяну из нее побольше. Сейчас и хочется мне поверить, и боязно. Поэтому я боюсь излишней поспешности, чтобы не испортить то малое, чего мне удалось достигнуть. Уверен, что через несколько дней она убедится, что я ее не обманул, и станет более откровенной. Если только она не притворяется, то в конце концов она непременно захочет излить перед кем-то свою душу, а я постараюсь не пропустить эту минуту. Но сейчас она чего-то боится...

— Ну, коли она водит меня за нос, тогда необходимо будет выяснить причины этого. Пока же она в «Кеввей корте» и, как я надеюсь, там останется.

Я бы посоветовал вам поручить кому-нибудь вести наблюдение за этим домом отдыха. Кто знает, а если вдруг она попытается удрать? Но в таком случае важно, чтобы она не заметила слежки.

Глава 11

Эндрю Рестарик выписывал чек, при этом он недовольно хмурился.

Кабинет у него был огромный, красиво обставленный, но и там не чувствовалась индивидуальность. Такой кабинет можно было увидеть в доме каждого второго богача. Мебель, драпировки, арматура — все это было приобретено при Саймоне Рестарике, а Эндрю не пожелал ничего изменить, если не считать кое-каких мелочей: вместо бывших картин он повесил два поясных портрета, привезенных им из загородного дома, а на третьей стене появилась акварель «Столовой горы» работы модного художника.

Эндрю Рестарик был человеком средних лет, начавшим полнеть, однако удивительно мало изменившимся по сравнению с тем, как он был изображен на портрете пятнадцати летней давности, висевшем прямо над столом.

Тот же выступающий вперед упрямый подбородок, твердо сжатые губы, вопросительно приподнятые брови. Фигура не слишком-то приметная, распространенный тип человека, к тому же не очень счастливого, по крайней мере в данный момент.

В кабинет вошла его секретарша.

Дождавшись, когда мистер Рестарик поднял голову, она подошла к его столу.

— Пришел некий месье Пуаро. Настаивает, что он договорился с вами о встрече, но у меня это нигде не отмечено.

— Месье Эркюль Пуаро?

Имя показалось смутно знакомым мистеру Рестарику, но он сразу не мог припомнить, в связи с чем его слышал.

— Удивительно, никак не соображу, кто он такой, но имя его мне известно. Опишите-ка мне его внешность.

— Очень невысокого роста, иностранец, я бы сказала, типичный француз с колоссальными усами...

— Ну, конечно же! Припоминаю, как Мэри мне рассказывала про него. Он приезжал к старине Родди. Но откуда же он взял про наше с ним свидание?

— Он утверждает, что вы ему написали.

— Не помню, даже если и писал... или же Мэри? Ну, да это не имеет значения, пригласите его сюда. Самое правильное будет выяснить, в чем тут дело.

Через пару минут Клавдия Pиc-Холланд ввела в кабинет невысокого человека с яйцеобразной головой и большими усами, щеголевато одетого в великолепный темный костюм, лакированные ботинки и светлую рубашку.

Держался он в высшей степени уверенно, даже надменно, как человек, знающий себе цену, причем цену немалую.

Все это полностью соответствовало тому описанию, которое мистер Рестарик слышал от своей жены.

— Месье Эркюль Пуаро,— сообщила Клавдия Рис-Холланд.

Она сразу же вышла.

Мистер Рестарик поднялся навстречу незнакомому гостю.

— Месье Рестарик? Я — Эркюль Пуаро, к вашим услугам.

— Да, да. Очень приятно. Моя супруга рассказывала о вашем визите к нам, вернее, к дяде Родерику. Чем могу служить?

— То есть как это? Я не понимаю. Я явился в ответ на ваше письмо...

— Какое письмо? Я вам не писал, месье Пуаро.

Пуаро сделал большие глаза. Потом достал из кармана аккуратно свернутый листок бумаги, расправил его и молча протянул мистеру Рестарику.

— Смотрите сами, месье.

Рестарик взял протянутую бумагу. Это оказался его именной бланк, на котором текст был напечатан на машинке, а внизу стояла собственноручная подпись. Подпись мистера Рестарика, сделанная чернилами.

«Дорогой месье Пуаро!

Я был бы весьма признателен, если бы вы заехали ко мне по вышеуказанному адресу в самое ближайшее время, удобное для вас. Я понял со слов моей жены, а также по наведенным в Лондоне справкам, что вы тот человек, которому можно доверить ответственное поручение, требующее деликатности и умения хранить тайну.

Искренне ваш,

Эндрю Рестарик».

Мистер Рестарик быстро спросил:

— Когда вы это получили?

— Сегодня утром. Поскольку в данный момент у меня не было особо срочных дел, я сразу же приехал.

— Чрезвычайно странное дело, месье Пуаро. Я не писал этого письма.

— Вы его не писали?

— Нет. Моя подпись выглядит совсем иначе. Можете лично убедиться.

Он поискал глазами, что бы можно было предъявить для подтверждения своих слов, и без особых раздумий раскрыл чековую книжку, демонстрируя свою размашистую подпись.

— Видите? Подпись на письме совершенно не походит на мою.

— Действительно, чрезвычайное происшествие,— изумился Пуаро.— Можно мне спросить, кто же, в таком случае, мог послать мне это письмо?

— Я сам задаю себе тот же вопрос!

— Прошу прощения, этого не могла сделать ваша супруга?

— Нет, нет. Мэри не могла сделать ничего подобного. Да и зачем бы она стала подписываться моим именем? Ну и потом, она предупредила бы меня об этом, о том, что вы должны приехать.

— Выходит, вы не имеете понятия, почему кто-то задумал прислать мне такое письмо?

— Ни малейшего.

— И вы не догадываетесь, мистер Рестарик, на какое такое дело намекается в письме?

— Как я могу догадаться?

— Извините меня, по-видимому, вы не до конца прочли его. Обратили ли вы внимание не приписку, сделанную после подписи?

Рестарик снова взял в руки листок. Действительно, на обратной стороне его вверху было написано:

«Вопрос, по которому я хочу проконсультироваться с вами, касается моей дочери Нормы».

Манеры Рестарика изменились, лицо его потемнело.

— Так вот оно что! Но кто мог узнать, кто вздумал вмешиваться в это дело? Кому о нем известно?

— Послушайте,— сказал Пуаро,— а не вздумал ли этот человек таким вот манером заставить вас обратиться ко мне? Послушайте, вы действительно не догадываетесь, кто этот неизвестный доброжелатель?

— Не имею ни малейшего понятия.

— И у вас нет никаких неприятностей или недоразумений, связанных с вашей дочерью Нормой?

Рестарик заговорил спокойно:

— У меня действительно есть дочь Норма, мой единственный ребенок.

Его голос слегка дрогнул, когда он произнес последние слова.

— С ней случилась какая-нибудь неприятность?

— Мне об этом неизвестно.

Но это было сказано без особой уверенности.

Пуаро наклонился вперед:

— Сомневаюсь, чтобы это было абсолютно верно, мистер Рестарик. Почти не сомневаюсь, что действительно существует какая-то трудность или неприятность в отношении вашей дочери.

— Откуда у вас такая уверенность? Или же вам кто-нибудь что-то говорил в этой связи?

— Я руководствуюсь исключительно интонацией вашего голоса, мистер Рестарик. Сейчас у многих людей неприятности из-за дочерей. Как мне кажется, молодые люди обладают талантом попадать в беду и создавать своим близким ужасные трудности. По всей вероятности, и в вашей семье нечто подобное?

Рестарик несколько минут молчал, выстукивая какой-то мотивчик косточками пальцев на столе.

— Да, Норма меня беспокоит,— сказал он наконец.— Она — трудная девушка. Нервная, склонная к истерии, я, к несчастью, ее плохо знаю.

— Неприятность, несомненно, в связи с молодым человеком?

— Отчасти да, но не только это меня волнует. Я думаю,— он бросил оценивающий взгляд на Пуаро;— должен ли я понимать, что вы действительно умеете хранить чужие тайны?

— В моей профессии иначе невозможно.

— Понимаете, речь идет о необходимости отыскать мою дочь.

— Ах, так!

— Как всегда, она приехала к нам в наш загородный дом в прошлый уик-энд, а вечером в воскресенье вроде бы вернулась в квартиру, которую она разделяет в Лондоне еще с двумя девушками, но сейчас я выяснил, что она туда не доехала. Ушла или уехала куда-то в другое место.

— Короче, она исчезла?

— Такое заявление звучит уж слишком мелодраматично, но, по существу дела, вы правы. По всей вероятности, существует естественное объяснение, но на моем месте волновался бы любой отец. Видите ли, она не позвонила и ничего не объяснила девушкам, вместе с которыми живет.

— Они тоже обеспокоены?

— Да нет, я бы этого не сказал. Как мне кажется, они легко смотрят на подобные вещи. Девушки страшно независимые существа. Когда я уезжал из Англии 15 лет назад, такого не было.

— Что в отношении того молодого человека, которого, как вы сказали, вы не слишком жалуете? Не могла ли она уехать вместе с ним?

— От всего сердца надеюсь, что нет. Вообще-то это возможно, но мы с женой почему-то сомневаемся. Как будто вы его видели в тот день, когда приезжали к нам за город навестить моего дядюшку.

— Ах, это он? Да, да, припоминаю этого молодого щеголя. Очень красивый юноша, но, разумеется, ни один отец не пожелал бы такого мужа для своей единственной дочери. Я заметил, что и ваша жена не была от него в восторге.

— Моя жена не сомневается, что он в тот день намеренно тайком пробрался в дом, рассчитывая, что его никто не заметит.

— Возможно, он знает, что не является там желанным гостем?

— Великолепно знает!

— Но в таком случае естественно предположить, что ваша дочь присоединилась к нему?

— Просто не знаю, что и подумать. Сначала мне как-то не верилось в такую возможность.

— Вы обращались в полицию?

— Нет.

— Когда кто-то пропадает, самое правильное заявить в полицию. Они тоже не болтливы, и в их распоряжении много таких средств, которыми, скажем, я совершенно не располагаю.

— Я не желаю обращаться в полицию. Вы же должны понимать, что дело касается моей дочери! Моей дочери! Коли она захотела на короткое время куда-то уехать... если она не сообщила нам об этом, то ей видней. У меня нет оснований предполагать, что ей грозит какая-то неприятность. Но я бы хотел ради собственного спокойствия знать, где она скрывается.

— И все же, мистер Рестарик, мне кажется, что вас волнует не только это?

— Почему вы так считаете?

— Потому что в наши дни нет ничего особенного в том, что девушка куда-то уехала на несколько дней, не спросив разрешения у родителей и не предупредив приятельниц. Так что я практически убежден, что данный факт тревожит вас в связи с чем-то еще.

— Ну, что ж, возможно, вы и правы...

Он снова с сомнением посмотрел, на Пуаро.

— О таких вещах очень тяжело говорить с незнакомым человеком.

— Поверьте мне, о таких вещах гораздо легче говорить с чужим человеком, чем с друзьями и знакомыми. И если вы хорошенько подумаете, то согласитесь со мной.

— Возможно, возможно. Мне ясна ваша точка зрения. Ну, что же, приходится сознаться, что я тревожусь за свою девочку. Понимаете, она не совсем такая, как все остальные, и в ней есть нечто такое, что давно уже меня беспокоит... беспокоило нас обоих...

— Ваша дочь, по всей вероятности, находится в том трудном возрасте, когда из эмоциональных побуждений молодые люди способны выкинуть нечто такое, на что они никогда бы не решились уже через несколько лет. И окружающие тоже с трудом верят в возможность случившегося. Не обижайтесь на то, что я беру на себя смелость высказывать предположение... Возможно, ваша дочь возражает против появления у нее мачехи?

— К несчастью, вы совершенно правы, хотя у Нормы нет для этого решительно никаких оснований. Нужно учитывать, что я со своей первой женой расстался давно.

Помолчав, он продолжал:

— Уж если быть откровенным, то до конца! В конце концов, никакой тайны никто из этого не делал. Мы с женой разъехались более пятнадцати лет назад. Я тогда познакомился с одной женщиной, в которую влюбился без памяти. Это было какое-то безумие. Ради нее я уехал из Англии в Южную Африку. Моя жена относилась резко отрицательно к разводам, и я не стал ее даже уговаривать в этом отношении. Вместо этого я обеспечил в финансовом отношении и жену и дочку, которой в то время было пять лет...

Новая пауза.

— Оглядываясь назад, я понимаю, что на протяжении некоторого времени тяготился семейной жизнью. В детстве во мне жила страсть к путешествиям. В молодости я ненавидел сидение в скучных кабинетах, занятия «делами». Мой старший брат неоднократно упрекал меня за то, что я работаю спустя рукава и не занимаюсь как следует делами фирмы, что я взвалил на него все самое ответственное, такая жизнь меня совершенно не привлекала. Характер у меня был беспокойный, в голове одни мысли о приключениях, о диких, необитаемых местах, о дальних странах...

Он резко замолчал.

— Вообще-то, вряд ли вас интересует история моей жизни. Я поехал в Южную Африку. Луиза отправилась вместе со мной. Как я уже говорил, поначалу я был в нее безумно влюблен, но мы ссорились с утра до ночи. Ей была ненавистна жизнь в Африке, она мечтала о возвращении в Лондон или Париж, где жизнь била ключом. И через год мы расстались...

Он вздохнул.

— Вообще-то, мне следовало тогда же вернуться, но одна мысль о «тихой пристани» приводила меня в дрожь. Отговаривался я тем, что вряд ли моя жена примет меня с распростертыми объятиями. Но уж если быть честным, она посчитала бы это своим долгом, а она в этом отношении была женщиной честных правил...

Пуаро отметил про себя, что последняя фраза была сказана с нескрываемой насмешкой.

— Конечно, я должен был больше думать о Норме. Ну да что говорить о прошлом, его не воротишь. Девочка спокойно жила с матерью, в материальном отношении они ни в чем не нуждались. Иногда я ей писал, посылал подарки, но о возвращении в Англию даже не помышлял. Вскоре это стало в каком-то отношении оправданным. Я занялся делом, которое требовало моего постоянного присутствия в Африке. И мне казалось, что такой «кочующий» отец лишит ребенка покоя. Короче говоря, я считал, что поступал правильно.

Теперь Рестарик говорил очень быстро, как будто он испытывал облегчение от представившейся ему возможности излить перед кем-то свою душу. Это была реакция, с которой Пуаро сталкивался и раньше. Естественно, он ее всячески поощрял.

— Вам так ни разу и не захотелось вернуться домой?

Рестарик решительно покачал головой.

— Нет. Видите ли, я жил так, как мне нравилось. Меня вполне устраивал такой образ жизни. Я перебрался из Южной Африки в Восточную. В финансовом отношении у меня началась полоса удач. Все мои начинания оборачивались победами, те проекты, которые иной раз я осуществлял один, на свой страх и риск, а иногда в компании с другими людьми, приносили большие доходы. Ну и потом, я много бродил по лесам. Это меня страшно прельщало. Понимаете, по своему характеру я не домосед. Наверное, из-за этого, женившись на своей первой жене, я почувствовал себя как зверь в западне и поспешил вырваться на свободу. Нет, нет, мне и в голову не приходила мысль о возможности возвращения к размеренной и респектабельной жизни в столице.

— Но в конце концов вы все же вернулись?

Рестарик вздохнул.

— Да, вернулся. По-видимому, годы дают себя знать. Ну и потом, у меня появилась одна концессия, которая требовала моего присутствия в Лондоне, дабы добиться разрешения на разработку и так далее. Раньше в подобных случаях я все поручал брату, но после его смерти я стал единственным представителем нашей фамильной фирмы. Вот тут я и столкнулся с вопросом, стоит ли привлекать к делу посторонних людей или же все сосредоточить в своих руках. Поразмыслив я пришел к твердому убеждению, что настало время мне осесть в Сити.

— Возможно, ваша жена, вторая жена...

— Да, конечно, и это тоже. Я женился на Мэри месяца за два до смерти брата. Вообще-то Мэри родилась в Южной Америке, но она несколько раз приезжала в Южную Африку, и ей здесь страшно понравилось. Кажется, больше всего ей улыбалась мысль обзавестись настоящим английским садом и хозяйничать в нем. Ну а я, пожалуй, впервые подумал, что и мне будет неплохо в Англии. К тому же меня мучила мысль о Норме. Ее мать умерла за три года до того. Мы обсудили положение с Мэри, и она сказала, что с радостью поможет мне создать дом для моей дочери. Планы казались великолепными, но вот...

Он вздохнул и покачал головой.

— Вот я и вернулся домой.

Пуаро посмотрел на портрет, который висел за спиной Рестарика. Здесь он был лучше освещен, чем в загородном доме. Сразу было видно, что художник изобразил того же человека, который сейчас сидел за письменным столом. Многое осталось прежним: вздернутый упрямо подбородок, насмешливо приподнятые брови, поворот головы. Исчезла только молодость.

И тут Пуаро пришла в голову идея, новая мысль. Чего ради Эндрю Рестарик перевез этот портрет в Лондон? Два портрета кисти одного художника, изображавшие его и его первую жену, сделанные в одной и той же манере, составили известный ансамбль. С художественной точки зрения их было неразумно разъединять. А вот Рестарик почему-то пожелал повесить один портрет в своей лондонской конторе. Было ли это проявлением тщеславия с его стороны, желанием подчеркнуть свое значение, свое богатство и, в известной мере, вкус? Но ведь он предпочитал, по его собственным словам, бродяжнический образ жизни, так что такой стилизованный портрет не мог ему особенно нравиться. Или, наоборот, глядя на него, Рестарик черпал новые силы продолжать жизнь бизнесмена в Сити?

«Скорее всего, все дело в тщеславии,— подумал Пуаро.— Этим портретом он доказывает всем владельцам, что по праву занимает данное место».

«Даже у меня бывают приступы тщеславия»,— скромно подумал Пуаро.

Нарушая не замеченное ими обоими молчание, Рестарик заговорил извинительным тоном:

— Не вините меня, месье Пуаро, я вижу, я наскучил вам своими воспоминаниями.

— Вам не за что извиняться, мистер Рестарик. Ведь вы говорили о своей жизни только в том плане, как это могло отразиться на вашей дочери. Мне совершенно ясно, что вы о ней серьезно беспокоитесь. И все же я чувствую, что подлинную правду по этому поводу вы мне до сих пор не сказали. Вы говорите, что хотите ее разыскать?

— Да, хочу.

— Вы этого хотите, ясно. Но хотите ли вы, чтобы это сделал я? Ах, не смущайтесь! Все эти условности необходимы в обществе, а в делах можно обходиться и без реверансов. Так вот, выслушайте совет Эркюля Пуаро: коли вы хотите, чтобы ваша дочь была разыскана как можно быстрее, обратитесь в полицию, которая располагает для этого всеми необходимыми средствами. И насколько мне известно, они тоже умеют быть скромными.

— Я не хочу обращаться в полицию... до самой последней возможности.

— В таком случае вы предпочитаете частное агентство?

— Да. К сожалению, я с ними никогда не имел дела и не знаю, кому именно можно доверять. Доверить столь деликатный вопрос...

— А что вы знаете обо мне?

— О вас мне кое-что известно. Например, что вы занимали ответственный пост в Интеллидженс-сервис во время войны, о чем мне доложил родной дядюшка. А это уже говорит само за себя.

Насмешливое выражение лица Пуаро не было замечено мистером Рестариком. Пуаро-то знал, что этот «факт» был выдуманным. И хотя Рестарик прекрасно знал, как мало можно было полагаться на память дядюшки Родерика, он проглотил без раздумий все то, что Пуаро говорил о своем прошлом. Конечно, он оперировал именами многих известных людей, упоминая о фактах, но... но это было лишь доказательством хорошо известной Эркюлю Пуаро истины, что ничьи слова нельзя принимать на веру, не проверив их предварительно. «Подозревайте всех» — это давно стало аксиомой всей его деятельности.

— Позвольте сообщить,— без всякого смущения заговорил Пуаро,— что вся моя карьера отмечена сплошным успехом. В некоторых отношениях я являюсь непревзойденным специалистом.

Как ни странно, данное заявление подействовало на Рестарика обратным образом. У англичан такое самовосхваление всегда вызывает подозрение.

Он осторожно спросил:

— А каково ваше личное мнение, месье Пуаро? Уверены ли вы, что сумеете найти мою дочь?

— Возможно, не так быстро, как бы это сделала полиция, но в конце концов я ее обязательно найду.

— А если вы это сделаете...

— Но если вы желаете, чтобы я ее нашел, вы должны мне рассказать обо всех обстоятельствах...

— Я уже все рассказал. Время, место, где она должна быть. Я сообщу вам имена ее друзей.

Пуаро энергично покачал головой:

— Нет, нет, мне нужна правда.

— Так, по-вашему, я сказал вам неправду?

— Вы мне рассказали далеко не все. Тут я сомневаюсь, чего вы боитесь? Каковы те неизвестные факты, с которыми мне необходимо познакомиться, если я намерен добиться успеха? Ваша дочь невзлюбила мачеху. Это ясно. В этом нет ничего странного, я бы сказал, вполне естественная реакция. Нужно учесть, что она могла на протяжении нескольких лет тайно идеализировать родную мать. Такое часто случается при распаде семьи, когда ребенку наносится тяжелый удар в его привязанностях. Да, да, я знаю, о чем говорю. Вы мне скажете, что дети забывают. Это верно лишь отчасти. Ваша дочь действительно забыла все в том плане, что она могла не узнать ваше лицо или голос, когда создала о вас собственное представление. Но она ни на секунду не забывала о том, что где-то существует ее папа, она мечтала о вашем возвращении. Можно не сомневаться, что ее мать запрещала ей говорить о вас, и от этого она еще больше думала о вас. Вы значили для нее не меньше, чем если бы находились рядом с ней. Более того, постепенно она стала винить в случившемся не вас, а свою мать. Она твердила себе, что вы ее очень любите, а вот маму — нет. И в итоге вы стали в ее представлении какой-то полуреальной фигурой. Что бы ей про вас ни говорили, она бы этому все равно не поверила! Да, да, это — обычное явление, поверьте мне. Я разбираюсь в психологии людей. Так что, когда Норма узнала, что вы возвращаетесь, что вы снова будете с ней, к ней возвратились все те воспоминания, которые она так тщательно от себя гнала. Ее отец возвращается! Они будут так счастливы вместе. Ну, а мачеху она всерьез не принимает до той самой поры, пока не видит ее. А тут в ней пробуждается ревность! Да, в этом нет ничего неестественного, уверяю вас. Ревнует она частично потому, что ваша жена красивая женщина, со вкусом, находчивая и остроумная. Последнее часто раздражает девушек, потому что они сами не уверены в себе. Сама она, судя по вашим словам, страдает от комплекса неполноценности. Вот и получилось, что, как только она увидела свою компетентную и уверенную в себе мачеху, она проникается к ней ненавистью. Такой слепой ненавистью, которую иногда испытывают дети.

— Ну,— Рестарик все еще колебался,— то же самое нам сказал врач, когда мы с ним советовались...

— Ага, значит, вы обращались к врачу?.. Ну, что ж, для этого у вас, наверное, было основание...

— Никакого, поверьте...

— Не советую говорить подобные вещи Эркюлю Пуаро. Без оснований к врачам не обращаются. Основание у вас было, и весьма серьезное. Прошу вас, расскажите мне, потому что, если я буду знать, что творится в голове у девушки, у меня появятся шансы на успех.

Рестарик долго молчал. Наконец, он решился:

— Но это строго между нами, месье Пуаро! Я могу положиться на вашу скромность, вы даете слово?

— Само собой разумеется... Так в чем же дело?

— Я. не вполне уверен...

— Как я понимаю, ваша дочь предприняла какие-то действия против вашей супруги? Нечто посерьезнее, чем детские грубости, желание доставить неприятность. Постойте, не напала ли она на нее физический

— Нет, это не было нападением, не открытый факт... так что ничего нельзя было доказать...

— Слушаю.

— Моя жена почувствовала .себя неважно...

— Ага, понимаю... И какова была природа ее заболевания? Желудочно-кишечные неурядицы, по-видимому? Форма энтерита?

— Вы сообразительны, месье Пуаро. Даже весьма. Да, это было желудочное заболевание. Причем жалобы жены были необъяснимы, потому что у нее всегда было превосходное здоровье. Под конец домашний врач рекомендовал ей лечь в больницу на обследование. На проверку.

— И какие результаты?

— Вскоре она совершенно поправилась и вернулась домой. И сразу же все началось сначала. Мы стали более осторожны в отношении ее еды, приготовления пищи. Внешне можно было сказать, что она страдает от периодического отравления, причину которого нельзя было объяснить. Тогда были исследованы блюда, которые подавались к столу, ну и выяснилось, что кое-куда подмешивали определенную субстанцию. То. есть, если быть точным, только в те блюда, которые готовились специально для жены.

— Короче говоря, ей специально систематически подмешивали мышьяк? Так?

— Совершенно верно. Дробными дозами, которые в конечном итоге произвели бы кумулятивное воздействие.

— Вы заподозрили дочь?

— Нет.

— Уверен, что да. Кто бы мог еще это сделать? Вы заподозрили дочь? Так?

Рестарик тяжело вздохнул:

— Откровенно говоря, да.

Как только Пуаро переступил порог дома, Джордж сообщил ему:

— Вам звонила особа по имени Эдит, сэр.

— Эдит?

Пуаро нахмурился.

— Она, как я понял, находится в услужении у миссис Оливер. Она просила вам передать, что миссис Оливер находится в госпитале Сент-Хилл.

— Что с ней случилось?

— Как я понял, ее... э... э... стукнули по голове.

Джордж не стал добавлять вторую половину услышанных им слов о том, что «все случилось по милости вашего месье Пуаро».

Пуаро прищелкнул языком.

— Ведь я ее предупреждал, просил не делать глупостей. Я с самого начала предполагал, что такое может случиться. Когда вчера вечером я позвонил ей и не получил ответа, я почувствовал тревогу... Ох, уж эти женщины!

Глава 12

— Давайте купим павлина! — неожиданно громко сказала миссис Оливер. При этом она не открывала глаза, и голос у нее еле прозвучал, хотя он был полон возмущения.

Трое мужчин одновременно посмотрели на нее. Она продолжала:

— Удар по голове.

После этого она открыла глаза, посмотрела и постаралась сообразить, где находится.

Первое, что она увидела, это совершенно незнакомые лица. Какой-то молодой человек быстро писал в записной книжке, лежащей у него на приподнятом колене.

— Полицейский,— решила миссис Оливер.

— Извините, мадам?

— Я сказала, что вы полицейский. Верно?

— Да, мадам.

— Преступное нападение,— с удовольствием сказала миссис Оливер и закрыла глаза. Когда она открыла их вторично, она уже видела и соображала лучше. Ага, она уложена в неуютную, но идеально чистую кровать, какие встречаются только в больницах. Нет, это не ее дом.

— Больница или лечебница,— сказала она. В дверях стояла медсестра с видом строгого блюстителя порядка, другая находилась в ногах ее кровати.

Слегка поведя глазами, миссис Оливер увидела четвертого человека. Разве можно было ошибиться в этих усах.

— Что вы здесь делаете, месье Пуаро?

Эркюль Пуаро подошел к постели:

— Мадам, мадам, ведь я предупреждал вас о необходимости соблюдать осторожность.

— Каждый может заблудиться,— несколько туманно ответила миссис Оливер,— до чего же болит голова!

— На то есть основания! Как вы только что сами заявили, вас ударили по голове.

— Да. Павлин.

Полицейский обеспокоенно заерзал и сказал:

— Извините, мадам, вы уверены, что на вас напал павлин?

— Разумеется. У меня на протяжении некоторого времени было беспокойное чувство, вы знаете, атмосфера.

Она попыталась махнуть рукой, чтобы наглядно изобразить атмосферу, но тут же застонала.

— Ох, лучше не шевелиться!

— Мою пациентку нельзя волновать! — с грозным лицом предупредила сестра.

— Не можете ли вы мне сказать, где на вас напали?

— Не имею ни малейшего представления. Я заблудилась. Я вышла из подобия художественной мастерской или студии. Страшно неряшливой. Даже просто грязной. Второй молодой человек не брился больше недели. Одет он был в замасленный рваный кожаный лапсердак.

— Он на вас напал?

— Нет, другой.

— Не могли бы вы сказать...

— Ну, а что я делаю? Я пошла следом за ним, понимаете, от самого кафе, только я не слишком хорошо умею следить за людьми. Нет практики. Это куда труднее, чем вы думаете.

Ее глаза остановились на полицейском:

— Вы-то, по всей вероятности, все знаете об этом. Наверное, у вас был целый курс, как надо следить за людьми? Неважно, это не имеет значения... Понимаете,— заговорила она страшно быстро,— все очень просто. Сошла я у конца света, если я не ошибаюсь. Естественно, я полагала, что он остался с остальными. Но вместо этого он крался за мной.

— Кто он?

— Павлин. Он меня испугал. Очень напугал. Ты непременно пугаешься, если видишь, что все пошло кувырком. Понимаете, он следил за мной, а не я следила за ним, только это случилось раньше. А после этого мной овладело беспокойство. Честно сознаться, я боялась. И сама не знаю почему. Он говорил в высшей степени вежливо, а мне было страшно. Так или иначе, но он подходит ко мне и говорит: «Поднимитесь наверх посмотреть студию». Тогда я поднялась по очень ветхой лестнице. Она походила на стремянку и подо мной так и ходила ходуном. Внутри был второй молодой человек, страшная грязнуля, он писал картину. А девушка служила ему моделью. Она как раз была очень чистенькая. И довольно хорошенькая. Они все держали себя мило и вежливо. А потом я сказала, что мне нужно идти домой, они мне объяснили, как быстрее добраться до Кингс-Роуд. Только, по всей вероятности, они меня обманули. Впрочем, я тоже могла ошибиться, вы же знаете: когда тебе говорят, сначала направо, потом два раза налево и через три дорожки снова направо, ты иной раз делаешь все наоборот. Во всяком случае, со мной так бывает. Вот и получилось, что я попала на какую-то непонятную свалку возле самой реки, и я совершенно ни о чем не думала, когда «павлин» меня ударил.

— Мне кажется, она бредит,— сказала авторитетным тоном медсестра.

— Ничего подобного,— обиделась миссис Оливер,— я знаю, о чем говорю.

Сестра открыла было рот, но увидела предостерегающий жест старшей сестры, стоявшей около двери, и сразу же его закрыла.

— Бархат, атлас и длинные волосы, вьющиеся,— пояснила миссис Оливер.

— Павлин в атласе? Настоящий павлин, мадам? Вы считаете, что видели в Челси возле реки павлина?

— При чем здесь настоящий павлин? Что за глупый вопрос... Что может делать настоящий павлин на набережной в Челси?

На это никто вроде не мог ответить.

— Он ходит с таким важным и напыщенным видом, что я его прозвала «павлином». Строит из себя неизвестно кого. Тщеславие, наверное, горд своей внешностью. По всей вероятности, его многие считают красавцем. Особенно женщины.

Миссис Оливер посмотрела на Пуаро.

— А зовут его вообще Дэвидом каким-то. Вы должны знать, кого я имею в виду.

— Вы уверены, что этот Дэвид, прозванный вами «павлином», и ударил вас по затылку?

— Уверена.

— Вы его видели?

— Нет, я его не видела. Я ничего об этом не знаю. Просто услышала за собой шорох, но прежде, чем я успела обернуться, на меня обрушился удар. Искры посыпались из глаз. Мне показалось, что упала тонна кирпичей, не меньше... А теперь мне очень хочется спать...

Она слегка пошевелила плечами, сразу же болезненно сморщилась, осторожно повернула голову на подушке и закрыла глаза.

Глава 13

Пуаро редко пользовался ключом от своей квартиры. Он предпочитал нажимать на кнопку звонка и дожидаться, пока это живое чудо, его незаменимый Джордж, не откроет дверь. Однако на этот раз после его визита в больницу к миссис Оливер ему отворила мисс Лемон.

— У вас двое посетителей,— сообщила она, понижая на несколько тонов голос, но все же не переводя его в шепот.— Один из них — мистер Гоби, а второй — пожилой джентльмен по имени Родерик Хорсфилд. Не знаю, кого вы захотите ..увидеть в первую очередь?

— Сэр Родерик Хорсфилд?

Пуаро склонил голову набок, отчего сразу стал походить на скворца, который решает, с которого конца выгоднее ухватить червяка. Однако в этот момент со свойственной ему внезапностью из соседней комнаты появился мистер Гоби. Это была «святая святых» мисс Лемон, ее «машинописное бюро», доступ куда разрешался далеко не всякому смертному.

Пуаро снял пальто. Мисс Лемон повесила его на распялочку, а мистер Г оби обратился к секретарше, сидящей к нему спиной:

— Я выпью чашечку чая в кухне с Джорджем. Я не спешу, так что смогу обождать.

И тут же исчез на кухне.

А Пуаро отправился в гостиную, по которой неторопливыми шагами расхаживал сэр Родерик Хорсфилд.

— Я узнал о вас по телефону, мой дорогой,— сообщил он,— потрясающие удобства!

— Вы запомнили мое имя? Я польщен.

— Ну, имя-то я не особенно запомнил. Вы же знаете, имена никогда не были моей сильной стороной. Зато я обладаю великолепной памятью на лица. В этом отношении я не уступлю ребятам из Скотланд-Ярда. Кстати, я туда позвонил.

— О!

Пуаро был несколько ошеломлен, но потом сообразил, что иного сэр Родерик не мог сделать.

— Меня спросили, с кем я хочу говорить. Отвечаю: соедините меня с главным начальником. Золотое правило, которого я придерживаюсь всю свою жизнь: никогда не обращаться к заместителям и помощникам. Это ничего путного не даст. Конечно, я сообщил, кто я такой. Ну и меня соединили с шефом. Он оказался в высшей степени вежливым малым. Я сказал, что мне нужен адрес человека, с которым я когда-то служил в Союзной разведке там-то и там-то. Он, видимо, растерялся, я спрашиваю его: догадайтесь, о. ком я спрашиваю? Француз или бельгиец, зовут его вроде Ахиллес, но только не Ахиллес. Невысокого роста. Огромные усы. И тут до него дошло. Только он сказал, что вас зовут не Ахиллесом, а Геркулесом. И сообщил мне номер вашего телефона. Весьма обязательный человек, такой внимательный и вежливый, несмотря на занимаемый им высокий пост.

— Рад вас видеть,— сказал Пуаро, прогоняя прочь неприятную мысль о том, что ему предстоит объясняться с «шефом», который информировал Родерика. Впрочем, он не сомневался, что это был вовсе не большой начальник, а какой-то офицер, которому вменено в обязанность вежливо объясняться с крупными деятелями, которые, обращаясь в Скотланд-Ярд, непременно требуют соединить их с его шефом.

— Самое главное, что я здесь,— с гордым видом заявил сэр Родерик.

— Я в восторге. Разрешите предложить вам что-нибудь освежающее. Чай, гренадин, виски с содовой, фруктовый сироп.

— Великий боже, нет,— воскликнул сэр Родерик, испугавшись «фруктового сиропа»,— если уж вы так настаиваете, я выпью стаканчик виски. Не то чтобы мне его рекомендовали, но все врачи болваны, им самое главное что-то запретить, особенно то, что человеку по душе.

Пуаро вызвал звонком Джорджа и отдал ему соответствующие распоряжения. Через пять минут перед сэром Родериком стояли графин с виски, сифон с содовой и соленые сухарики.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил Пуаро.

— У меня, старина, есть для вас работенка.

После прошедших дней он казался еще более уверенным в тесной связи между Пуаро и им. Это вполне устраивало бельгийца, который был заинтересован в том, чтобы сэр Родерик соответствующим образом охарактеризовал его своему племяннику.

— Бумаги,— пояснил сэр Родерик, понижая голос,— я потерял кое-какие бумаги, которые совершенно необходимо найти. Вот я и подумал, что, поскольку зрение у меня далеко не прежнее, да и особой памятью я не могу похвастать, я лучше обращусь к компетентному человеку, которому я могу полностью доверять. Ясно? Вот и получается, что вас прислало ко мне само провидение, потому что у меня нет других знакомств в этом мире.

— Интригующее дело! — сказал Пуаро.— Не могу ли я узнать, что за бумаги у вас пропали?

— Поскольку вам придется их найти, то ваш вопрос совершенно правомочен. Документы государственной важности, строго секретные. Во всяком случае, они когда-то такими были. И похоже, что в ближайшее время они снова станут таковыми. Это был обмен посланиями. Политика меняется. Вы прекрасно знаете, как это бывает. В начале войны была такая неразбериха, что мы не сразу поняли, то ли мы на голове, то ли на ногах. Ну и потом, сейчас мы союзники Италии, а через пару лет уже ее враги. Никакой стабильности, не знаю, что хуже. В первую войну японцы были нашими дорогими союзниками, а в следующую они смели с лица земли Пёрл-Харбор. Так что у человека нет никакой уверенности. Поверьте, Пуаро, самый сложный и неопределенный вопрос — это вопрос о союзниках. Они меняются на протяжении. нескольких дней.

— И вы потеряли кое-какие бумаги?

Пуаро постарался вернуть старика к действительности.

— Да. У меня множество бумаг. 'Недавно, фактически несколько дней назад, я решил привести их в порядок. Они были сданы на хранение в банк, а тут я забрал их из банка домой, потому что задумал начать писать мемуары, а для этого нужны факты, а не одна только водица. Сейчас писание мемуаров стало повальным увлечением. И Монтгомери, и Аленбрук, и Очишлек— все они уже завоевали себе имя в литературе. Чем я хуже других? Ведь я был в гуще событий, всех событий, и у меня есть что рассказать.

— Не сомневаюсь, что ваши мемуары сильно заинтересуют читателей!

— Безусловно. С кем я только тогда не встречался! На многих из них тогда смотрели с благоговением и почтением. Никто не догадывался, какие это были бараны. А вот я никогда не ошибался в их оценке. Вы были бы поражены, если бы я вам рассказал, какие недозволенные ошибки допускали эти господа! Вот я и принес домой свои бумаги и занялся их сортировкой. Мне помогала малышка. Замечательная девушка, тихая, спокойная и смекалистая. Правда, не очень в ладах с английской грамматикой, но в остальном ее не в чем упрекнуть. Так вот, мы более или менее разобрались в этой неразберихе, однако те бумаги, которые я искал, исчезли.

— Их там не было?

— Не было. Сначала мы. решили, что просто их проглядели, повторили разборку сначала, и вот тут, Пуаро, я убедился, что не хватает многих документов. Вообще-то материал, который я искал, не был особенно важным, то есть; если быть точным, никто его в прежнее время не считал таковым, иначе бы мне никто не разрешил его держать у себя. Так или иначе, но этих писем мы не нашли.

— Не хотелось бы проявлять ненужной любознательности, но не могли бы вы приблизительно хотя бы сказать мне, каково их содержание?

— Не обижайтесь, старика, но я не уверен, что имею право это сделать. В общих чертах дело обстоит так: один человек сейчас кричит на всех перекрестках о том, каким он был великим деятелем в военное время. Вранье чистой воды. Данные письма доказывают это с исчерпывающей убедительностью. Понимаете, я вовсе не хотел поднимать открытого скандала и ограничился бы тем, что снял бы с них копии, послал бы их ему и посоветовал бы вести себя поскромнее. После этого, конечно, этот человек, этот зазнайка приумолк бы. Понятно? Думаю, что вам такой тип знаком.

— Вы совершенно правы, сэр Родерик. Ваша позиция мне понятна, я на вас не в претензии, но, с другой стороны, войдите в мое положение: как я могу понять и искать то, о чем я не имею ни малейшего представления?

— Самое главное установить: кто же мог их похитить, дабы исключить возможность повторения подобной истории в будущем. А вдруг среди моих бумаг найдутся еще такие, которые приобретут со временем большую важность?

— Лично у вас нет никаких соображений?

— Вы считаете, что они должны у меня быть.

— Ну, с первого взгляда...

— Знаю, знаю! Вы хотите сказать, что естественно заподозрить в первую очередь мою малышку. Ну, так нет, я этого не думаю. Она уверяет, что не трогала писем, и я ей верю. Понятно?

— Понятно,— с еле слышным вздохом ответил Пуаро.

— Прежде всего потому, что она слишком молода. Откуда ей знать, что эти вещи важны? Это преждевременно.

— Не мог ли ее инструктировать в этом отношении кто-нибудь еще?

— Да, да, это, конечно, верно. Но с другой стороны, слишком уж очевидно.

Пуаро снова вздохнул. Он ясно видел, что спорить с сэром Родериком бесполезно.

— У кого еще был доступ к вашим бумагам?

— Эндрю и Мэри, разумеется. Однако мне кажется, что Эндрю такими вопросами и вещами не интересуется. Да и потом, он всегда был исключительно честным парнем. С самого детства. Конечно, знал я его плохо. Жили мы врозь, вот и все. Правда, он бросил жену и привез из Африки молоденькую красотку, но такое в наши дни случается со многими, особенно если первая жена такая, как была Грейс. Да и ее тоже я не часто встречал. Она была из тех женщин, которые вечно ходят повесив нос и думают только о благочестии... Во всяком случае, трудно поверить, что такой парень, как Эндрю, может оказаться шпионом. Ну, а что касается Мэри, я могу сказать то же самое. По-моему, ее интересуют только розовые кусты в саду да новые цветы. В доме из прислуги есть садовник, но ему пошел девятый десяток, и он всю жизнь прожил безвыездно в деревне. Ну и пара поденщиц приезжает или приходит убирать в доме. Они изрядные сплетницы, всем своим соседям косточки перемоют, но для того, чтобы заниматься шпионажем, этого маловато. Конечно, Мэри носит парик,— довольно непоследовательно сообщил сэр Родерик.— Я хочу сказать, что она старается изменить свою внешность, надевая парик, но тут дело совсем в другом. Когда ей было 18 лет, она заболела малярией, и у нее вылезли все волосы. Представляете, каково это для молодой женщины? Я не догадывался, что это не ее собственные волосы, а парик. Но как-то она зацепилась им за розовые шипы, и парик повис на ветке. Да, ужасно ей не повезло!

— Так вот оно что. А я еще подумал, как она странно причесана,— сказал Пуаро.

— Во всяком случае, опытные шпионы никогда не носят париков,— сообщил ему сэр Родерик.— Некоторые бедняги подвергались пластическим операциям, чтобы изменить свою внешность. Впрочем, все это ерунда! Важно выяснить, кто же мудрил с моими бумагами.

— А вы не допускаете, что вы положили эти письма в какое-нибудь другое место? Когда вы их видели в последний раз?

— Примерно год назад.

— Вы не подозреваете своего племянника, Эндрю Рестарика, его жену и всех домашних. Ну, а их дочь?

— Норма? Норма, конечно, чокнутая, я бы сказал. Конечно, я могу допустить, что она клептоманка, которая присваивает чужие вещи, не соображая, что делает, но мне не поверить, что она рыскала в моих бумагах.

— Тогда что же вы предполагаете?

— Ну... Вы же были в доме. Видели, каков он. Туда в любое время может незаметно войти кто угодно. И так же незаметно выйти. Там двери вообще не запираются и не запирались.

— Запираете ли вы дверь своей комнаты, если, к примеру, уезжаете в Лондон?

— Я не считал это необходимым. Теперь-то я стал это делать, но какой от этого прок? Слишком поздно. Да и потом, замок моей двери можно отпереть любым ключом, даже булавкой. По-видимому, кто-то явился со стороны. Сейчас только и слышишь, что тот дом обворовали, в ту квартиру забрались... Все это совершается среди бела дня, чуть ли не на глазах у соседей и той же полиции... Самое главное — идти с независимым видом, никого и ничего не опасаясь. Внешне они могут выглядеть настоящими громилами, но ведь нынешние битлсы или битники тоже более походят на бандитов, чем на порядочных людей, однако же никто не осмелится спросить: «Черт возьми, откуда такое чудовище?» Да и потом, лично меня затрудняет, понимаете ли, определение, какого они пола, эти длинноволосые. А Лондон набит ими. Мне кажется, что среди них есть и приятель Нормы. В прежние дни такое было бы невозможно, ей бы этого не разрешили. Но попробуй выставить такое страшилище из дома, а потом выясняется, что это был виконт Эндерелейт или же леди Шарлотта Мардж Фрибенкс! Да, сейчас все переменилось...

Помолчав, сэр Родерик горестно добавил:

— У меня надежда только на вас, Пуаро.— Налив себе последний стаканчик виски, он залпом выпил его и поднялся с места.— Так что вот как обстоят дела... Но вы ведь меня не оставите в беде, верно?

— Я сделаю все, что зависит от меня,— пообещал Пуаро.

Раздался звонок у входной двери.

— Это моя малютка,— пояснил сэр Родерик,— аккуратна до минуты. Удивительно, не правда ли? Без нее я просто не отважился бы отправиться в Лондон. Слеп, как крот... На перекрестках не вижу световых сигналов.

— Почему бы вам не носить очки?

— Да они у меня есть, только либо они у меня валятся с носа, либо я их куда-то задеваю. И. потом, я терпеть не могу очки, они придают человеку сходство с совой. Еще в 65 лет я читал без очков, а теперь мне уже не хочется, чтобы все видели, каким я стал немощным.

— Ничто не вечно,— сказал Пуаро.

Джордж ввел в гостиную Соню. Она выглядела необычайно хорошенькой. Ей страшно шла застенчивость и то, что она поминутно краснела, подумал Пуаро.

Он двинулся ей навстречу с галльской предупредительностью.

— Какая неожиданная честь, мадемуазель,— заговорил он, склоняясь над ее рукой.

— Ведь я не опоздала, мистер Родерик, не правда ли? — заговорила она, не обращая никакого внимания на Пуаро.— Я не заставила себя ждать.

— Вы точно до минуты, моя девочка. Безупречны, как всегда,— ответил старик.

Соня была смущена.

— Ну, ходили в кондитерскую? Не забыли, что я вам велел зайти и попить чайку и скушать пару эклеров или сдобных булочек, уж не знаю, что предпочитают нынешние молодые люди? Вы меня послушались, да?

— Ну, в какой-то мере я нарушила... Понимаете, я воспользовалась свободой, чтобы купить себе новые туфельки. Посмотрите, разве это не прелесть?

Она выставила вперед одну ножку.

Ножка и правда была прелестна. Сэр Родерик, при всей своей слепоте, это заметил.

— Ну, что же,— сказал он,— нам надо идти, чтобы не опоздать на поезд. Я, конечно, старомоден, но я предпочитаю ездить поездом. Выезжаешь в определенное врёмя. А машины, они вечно стоят у перекрестков в часы пик, и у них портится мотор, или делаются проколы. В итоге на поездку уходит в два раза больше времени против ожидаемого. Нет, машины не для меня.

— Не попросить ли Джорджа достать для вас такси? — спросил Пуаро.— Уверяю вас, сейчас вы доберетесь до вокзала без помех.

— Такси уже ждет,— сказала Соня.

— Вот, пожалуйста,— воскликнул сэр Родерик,— она обо всем подумала.

Он похлопал девушку по плечу. Она посмотрела на него такими глазами, что даже Пуаро умилился.

Он проводил их до выхода и сразу же вернулся. Мистер Гоби незамедлительно вышел из кухни. Он стоял в холле, наблюдая процедуру прощания. Любой человек принял бы его за техника, явившегося проверить исправность газовой плиты.

Джордж запер входную дверь.

Первое, что у него спросил Пуаро, было:

— Каково ваше мнение об этой молодой леди, Джордж?

— Если вы позволите, сэр, то я бы сказал, что для него это тяжелый случай. Он от нее без ума.

— Мне кажется, вы совершенно правы,— согласился Пуаро.

— Такое нередко случается с джентльменами в его возрасте. Я припоминаю лорда Маунтбрюека. В молодости у него было много любовных приключений. Он был беспечен, как мотылек. Но вот он состарился. И что вы думаете? К нам ходила молодая женщина, доставляла телеграммы. И он начал ее задаривать подарками. Когда же ее брат попал в беду, он помог ему выпутаться, все это было совершенно платонически. Да, опасный возраст для джентльмена. Причем им больше по душе девушки скромные, а не напористые.

— Да, да, Джордж. Вы абсолютно правы,— сказал Пуаро.— Однако вы мне не ответили на вопрос. Меня интересует ваше мнение о молодой леди.

— Ну, конечно, я не могу утверждать, но она совсем другого типа. Внешне — сплошная скромность и робость. Но она знает, что делает, я бы сказал. Тут все рассчитано!

Пуаро улыбнулся и прошел в гостиную, за ним следом затрусил Гоби. Он сразу же уселся на стул с прямой спинкой, сжав колени, пятки вместе, носки врозь. Вынув из кармана записную книжку, он уставился на графин с водой и заговорил:

— Вы просили меня заняться семейством Рестарик. Респектабельное. Пользуется хорошей репутацией. Никаких скандалов. Отец, Джеймс Патрик Рестарик, по отзывам, был весьма сведущ в делах людей, у него был великолепно развит коммерческий нюх... На протяжении трех поколений фирма остается семейным делом. Она была основана дедом Саймона Рестарика, дела шли отлично. Но два года назад у Саймона признали заболевание коронарной системы, а год назад он умер от тромбоза.

Младший брат, Эндрю Рестарик, вошел в дело вскоре после возвращения из Оксфорда. Он женился на мисс Грейс Болдвин. Их единственная дочь — Норма. Бросив жену, он уехал в Южную Африку. С ним поехала некая мисс Бирелл. Мистер Эндрю Рестарик не возвращался при жизни первой жены, которая умерла два с половиной года назад. Некоторое время она сильно болела. Мисс Норма Рестарик училась в пансионате Медоусфильдс. Относительно нее нет никаких замечаний.

Позволив себе скользнуть глазами по лицу Эркюля Пуаро, мистер Гоби заметил:

— Фактически все в отношении этого семейства кажется о’кэй.

— Никакой психической нестабильности или «паршивой овцы», как принято выражаться?

— Вроде бы нет.

— Хм, это меня разочаровало.

Мистер Гоби посчитал возможным не отреагировать на данное замечание. Откашлявшись, он перевернул страницу в своей книжице.

— Дэвид Бейкер. Отзывы неблагоприятные. Дважды был условно осужден и взят на поруки. Им интересуется полиция. Он вроде был замешан в нескольких довольно сомнительных аферах, однако прямых улик против него не нашлось. Например, похищение произведения искусства. Сам он художник. Определенных средств существования у него нет, но живет он превосходно. Не брезгует пожить на счет очарованной им девицы. По-моему, абсолютно аморальный тип, способный на любое криминальное преступление, но имеющий достаточно соображения, чтобы явно не переступать черту закона.

Мистер Гоби внезапно посмотрел на Пуаро.

— Вы с ним встречались?

— Да.

— Каково ваше впечатление, разрешите узнать?

— Совпадает с вашим. Отрицательный тип.

— Нравится женщинам. Нынче порядочные, трудолюбивые молодые люди не в моде. Девицам нравятся, прошу прощения за грубое слово, всякие подонки, а особенно альфонсы. Про таких они говорят: «У него не было возможности проявить себя. Бедняга!»

— Расхаживает с важным видом, как павлин.

— Совершенно верно. А девицы млеют.

— Как вы думаете, он мог бы кого-нибудь обворовать или ударить?

— Никто его ни в чем подобном не обвинял. Конечно, с точки зрения его морали, он способен на все, что угодно. Но мне думается, это не его стиль. Понимаете, он скорее аферист, даже шантажист, но не сторонник физического насилия.

— Да, я тоже с вами согласен. Ну, а подкупить его возможно? Что вы скажете?

— Господи, да он продаст отца родного, я уже не говорю о его возлюбленной, если ему предложат приличное вознаграждение.

И снова Пуаро кивнул. В этот момент он припомнил: как Эндрю Рестарик показал ему чек, желая продемонстрировать свою подпись. Пуаро при этом успел заметить, что чек был выписан на крупную сумму Дэвиду Бейкеру. Интересно, стал бы Дэвид колебаться, взять ему чек или нет? Вряд ли, конечно. Мистер Гоби определенно считал, что ради денег он готов на любое предательство. Нежелательных молодых людей с давних пор было принято покупать, им давали «отступное», и тут же их великая любовь исчезала. Впрочем, точно так же действовали и в отношении «неугодных» молодых женщин. Сыновья проклинали жестокосердных родителей, дочери рыдали, но деньги побеждали. Дэвид предлагал Норме жениться на ней в любой день. Был ли он искренен? Действительно ли он ее любил? Но если так, то его не могли так легко подкупить. Во всяком случае, слова его звучали совершенно искренне. Норма ему верила. А вот они, умудренные опытом люди, расценивали его иначе. Вряд ли они все ошибались.

Откашлявшись, мистер Гоби продолжал:

— Мисс Клавдия Рис-Холланд? Она вполне олл райт. Против нее никаких данных. То есть ничего сомнительного. Отец — член парламента, человек обеспеченный.

Никаких скандалов. Закончила специальные курсы, сначала работала секретарем у врача с Харлей-стрит, потом перешла в Угольное управление. Первоклассная секретарша. Последние два месяца работает у мистера Рестарика. Никаких специальных привязанностей, хотя есть друзья среди молодых людей. Ничто не указывает на то, что между ней и Рестариком есть... э... э... э... Вы меня понимаете? Лично я считаю, что ничего нет. Три года снимает квартиру в Бородин-Меншен. Там весьма высокая плата, поэтому она обычно пускает двух девушек. Они, так сказать, появляются и исчезают. Вторая девушка, мисс Фрэнсис Кери, живет там уже порядочно времени. Она работает в Веддернбернской галерее, это известное учреждение на Зонд-стрит. Специалист по организации ' художественных выставок в Манчестере, Бирмингеме, иногда за границей. Она ездит в Швейцарию и Португалию. Сама из артистической среды. Много дружков и подружек в этой среде.

Он помолчал, откашлялся и снова посмотрел в свои записи.

— Я пока еще не получил многие сведения из Южной Африки. Сомневаюсь, что вообще их получу. Рестарик много переезжал: Кения, Уганда, Золотой Берег, некоторое время жил в Южной Америке. Неспокойный малый. Непоседа. Вроде бы никто его как следует не знает... У него было много свободных денег, так что он мог себя не стеснять. Зарабатывал он колоссальные суммы. Ему нравилось бывать в необжитых, диких местах. Все, кто с ним встречался, были от него в восторге. Но он сам ни с кем близко не сходился. Если не ошибаюсь, трижды сообщалось о его смерти, когда он исчезал на продолжительное время и от него не было известий. Но в конечном счете он всегда появлялся. Случалось, что он месяцев шесть или семь пропадал. И появлялся в самом неожиданном месте.

В прошлом году в Лондоне скоропостижно скончался его брат. Его не сразу могли отыскать. Смерть брата его потрясла. Возможно, он был уже сыт по горло своей бродячей жизнью. Или же он повстречался с подходящей ему женщиной. На много лет моложе. Порядочная, настойчивая. Так или иначе, но он твердо решил вернуться домой и осесть в Англии. Помимо того, что он сам очень богатый человек, он унаследовал все деньги брата.

— История сплошных успехов и несчастной девушки,— сказал Пуаро.— Хотел бы я знать побольше о ней самой. Вы собрали для меня все те факты, которые были мне нужны. Про людей, окружавших девушку, которые могли бы оказывать на нее влияние и, возможно, его оказывали. Скажите, вы уверены, что в связи с этой девушкой не было никаких смертей?

— Этим даже не пахнет,— ответил мистер Гоби.— Она работала в фирме «Хоумбердс», находившейся накануне краха. Они ей платили какие-то гроши. Мачеха недавно лежала в больнице для обследования. Не здесь, а в деревне. По этому поводу ходит много слухов, но, кажется, они все противоречивые.

— Она не умерла,— вздохнул Пуаро,— а мне нужна смерть.

Мистер Гоби высказал сожаление, что не может удовлетворить его требований, и поднялся со стула.

— В данный момент вам больше ничего не надо?

— В смысле информации — нет.

— Очень хорошо, сэр.

Уже пряча свою записную книжку, он сказал:

— Прошу прощения, месье Пуаро, я говорю без спросу, но та молодая девица, которая только что была здесь...

— Да, слушаю?

— Ну, вообще-то я сомневаюсь, чтобы это имело какое-то отношение к интересующей вас проблеме, но...

— Прошу вас, говорите. По всей вероятности, вы видели ее раньше?

— Да. Пару месяцев назад.

— Где?

— В Нью-Гардене.

— В Нью-Гардене? — удивился Пуаро.

— Я следил не за ней. А за кем-то другим, за тем человеком, которого она встретила.

— Кто же это был?

— Мне кажется, для вас, сэр, это не имеет значения. Это был один из младших атташе одного зарубежного государства.

Пуаро выразительно поднял брови.

— Интересно. Да, весьма интересно. Нью-Гарден? Подходящее место для свиданий. Приятное.

— В свое время я тоже так думал.

— Они разговаривали друг с другом?

— Нет, сэр. Вы бы никогда не сказали, что они вообще знакомы. У молодой леди была с собой книга. Она села на скамейку, почитала немного, потом закрыла книгу и положила ее подле себя. Потом появился мой подопечный и сел на ту же самую скамейку. Девушка почти сразу же поднялась, ну, а книга осталась лежать на прежнем месте. Вскоре ушел и он, прихватив с собой книгу. Вот и все.

— Да,— сказал Пуаро,— это интересно!

Мистер Гоби взглянул на часы и пожелал ему спокойной ночи. С этим он и вышел.

Пуаро громко вздохнул.

— Боже мой, это слишком много даже для меня!.. Теперь еще прибавился шпионаж и разведка, а мне нужно всего лишь одно вульгарное убийство. Начинаю подозревать, что оно произошло всего лишь в возбужденном мозгу наркоманки.

Глава 14

— Шер мадам,— наклонился Пуаро, протягивая миссис Оливер букет, составленный в лучших традициях викторианства.

— Месье Пуаро! Как мило с вашей стороны и как это подходит вам! Все мои цветы в самом плачевном состоянии.

Она посмотрела на большую вазу с беспорядочно подобранными хризантемами разных оттенков и размеров, потом на ровный кружок совершенно одинаковых роз в его руках.

— И как мило с вашей стороны прийти меня навестить! Да, мне кажется, что я уже совсем выздоровела.

Она осторожно повертела головой и добавила:

— Правда, головные боли у меня не совсем прошли. И даже очень сильные.

— Мадам, мадам! Помните, как я вас просил не делать ничего опасного?

— Фактически сидеть смирно и не нарываться на неприятности. По-видимому, я именно это и сделала. Знаете, какое у меня тогда появилось странное чувство? Близость какого-то злого начала. Я перепугалась и стала себя за это ругать, потому что вроде бы у меня не было никаких оснований бояться. Ведь я же была в Лондоне. Кругом народ. Светло. Не то чтобы одна, посреди темноты, темного леса...

Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

Интересно, действительно ли миссис Оливер почувствовала тогда этот необъяснимый, беспричинный страх, сознание того, что кто-то замышляет против нее недоброе, что ей грозит опасность, или же все это она домыслила уже позднее? Он-то прекрасно понимал, что последнее могло просто случиться. Сколько он наслушался подобных историй от своих клиентов: «Я знал, что что-то было не так, что что-то должно было случиться!» В действительности они ничего подобного не испытывали.

Каким человеком была миссис Оливер?

Сама она себя считала чрезвычайно одаренной с точки зрения интуиции. Получалось так, что одна интуитивная догадка с завидной быстротой сменяла другую, а миссис Оливер в конечном счете признавала то решение, которое оказывалось правильным, объясняя его все той же «чисто женской интуицией».

И, однако, общеизвестно, что иногда человек, как кошки или собаки, испытывает перед грозой чувство тоски, приближающейся беды, которая ему представляется реальной, он в ней уверен, хотя и не знает, в чем именно она выразится.

— Когда у вас появился этот страх?

— Когда я сошла с главной дороги. До того я была страшно заинтересована и приятно возбуждена, хотя и несколько обескуражена, так как преследование оказалось делом нелегким.

— Совсем как игра,— продолжала она после некоторого раздумья,— а потом уже никакой игры не было, потому что, куда ни посмотришь,— всюду маленькие кривые улочки, незнакомое заброшенное место, за которым — огромный пустырь, расчищенный для новостроек... Мне все это трудно объяснить, но это был другой мир. И отсюда чувство того, что ты видишь дурной сон. Вы знаете, как это бывает во сне? Начинается с одного, скажем, ты находишься в гостях, а потом, совершенно неожиданно, кругом тебя джунгли, и все такое зловещее...

— Джунгли? — спросил Пуаро.— Интересно, что вы так выразились. Итак, вам показалось, что вы находитесь в джунглях и боитесь павлина.

— Я не могу сказать, чтобы я особенно его боялась. В конце концов, в павлинах нет ничего грозного. Ну, а я думала о нем в том плане, что он является таким орнаментальным, таким красноречивым, ярким. Все павлины отличаются яркостью своего оперения, правда? Точно так же, как этот отвратительный парень.

— До того, как вас ударили, вы догадывались, что за вами кто-то идет следом?

— Нет, нет... Но мне кажется все же, что он дал мне неверные указания.

Пуаро задумчиво кивнул.

— Да, несомненно, меня мог ударить только «павлин»! — сказала миссис Оливер.— Кто же другой? Грязнуля в засаленной одежде? От него мерзко пахло, но он не был опасен. Ну и не эта тоненькая Фрэнсис, она была полураздета, все ее лицо закрывали черные распущенные волосы. Вылитая актриса.

— Вы говорите, она позировала для картины?

— Да, но не «павлину», а «грязнуле». Что-то не помню, вы ее видели или нет?

— Не имел еще этого удовольствия, если это удовольствие...

— Вообще-то она по-своему пикантна, но только какая-то неаккуратная, искусственная... Изобилие косметики, наведенные тона, подведенные глаза, пуды туши на ресницах, так что я даже не представляю, как она выглядит без этой штукатурки. Поскольку она работает в художественной галерее, ей сам Бог велел находиться среди разных битников и работать у них натурщицей. Но только как эти девушки идут на такое? Впрочем, она могла влюбиться в «павлина». Впрочем... что это ко мне привязалось это слово? Я хочу сказать, что мне не верится, что она могла меня ударить так сильно по голове.

— Лично я, мадам, думаю о другой возможности. Кто-то мог заметить, как вы следите за Дэвидом, и сам принялся преследовать вас.

— Кто-то видел, как я иду по следам «павлина», после чего они пошли следом за мной?

— И так же кто-то мог уже находиться где-то по дороге, наблюдая за жилищем тех людей, куда вы попали.

— Знаете, а ведь это идея,— проговорила, загораясь, миссис Оливер,— интересно, кто бы это мог быть?

Пуаро громко вздохнул:

— Это сложно, слишком сложно. Множество людей, предметов, поступков. Поэтому я не вижу пока ясной схемы. Вижу я только девушку, которая мне заявила, что, возможно, совершила убийство. Только этим я могу руководствоваться, но даже здесь масса трудностей.

— Что вы называете трудностями?

— Подумайте сами.

Миссис Оливер никогда не любила размышлять, она предпочитала действовать.

— Вы меня вечно сбиваете с толку,— проворчала она.

— Я говорю об убийстве, но где оно, это убийство?

— По-видимому, убийство мачехи.

— Мачеха жива и здорова.

— Боже мой, вы невероятный путаник... Неужели вы никак не можете обойтись без этого убийства?

Пуаро выпрямился на стуле, сложил вместе кончики пальцев и, как решила миссис Оливер, приготовился поразвлечься.

— Так вы наотрез отказываетесь размышлять? Но чтобы чего-то достигнуть, нам необходимо этим заняться.

— Я не хочу ни рассуждать, ни думать... Меня гораздо больше интересует, чем вы занимались все те дни, пока я болела? Наверное, вы сидели вот так, в позе бесконечного спокойствия. Должны вы были что-то делать?

Пуаро не обратил внимания на ее слова.

— Нам придется начать с самого начала. Однажды вы мне позвонили. Я был в расстроенных чувствах. Да, сейчас я могу признать это открыто, я был страшно расстроен. Мне сказали исключительно неприятную вещь. Вы, мадам, были сама доброта. Вы меня утешили, подбодрили. Вы меня угостили потрясающей наливкой. Больше того, вы не только предложили мне помощь, но вы мне на самом деле помогли. Помогли отыскать приходившую ко мне девушку, из-за которой возникло данное запутанное дело. Давайте же, мадам, подумаем вместе об этом убийстве... Кто был убит? Где? Почему?

— Остановитесь, прошу вас. Боюсь, что у меня снова заболит голова, а я этого не хочу.

Пуаро и ухом не повел.

— Есть ли у нее хоть какое-нибудь убийство? Вы говорите — мачеха, на что я совершенно справедливо отвечаю, что ее никто не убивал. И получается, что пока мы не знаем ничего об убийстве, которое, понимаете ли, должно было бы произойти. Поэтому я в первую очередь спрашиваю, кто же был убит? Для того чтобы двигаться дальше, мне нужно убийство.

— Послушать вас, так подумаешь, что вы страшно кровожадный человек.

— Я уже давно ищу убийство, но ничего не нахожу. Даже в Скотланд-Ярде справлялся. Я потерял покой. Именно поэтому я прошу вас подумать вместе со мной.

— Постойте! Мне пришла в голову великолепная мысль! Предположим, Эндрю Рестарик убил свою первую жену, прежде чем уехать в Южную Африку... Вы думали о такой возможности?

— Разумеется, я не думал ни о чем таком,— с возмущением ответил Пуаро.

— Зато я подумала... Это не очень интересно. Он влюбился в эту другую женщину, он хотел с ней уехать, ему пришлось покончить с первой женой, которая ему мешала. И никто ничего не заподозрил.

Пуаро протяжно вздохнул.

— Его жена умерла лишь через одиннадцать или двенадцать лет после того, как он уехал в Африку, а в пятилетием возрасте ребенок не может быть замешан в убийстве собственной матери!

— Она могла дать матери неверное лекарство. Или же Рестарик сказал ей, чтобы она это сделала. А потом, мы даже не знаем, на самом ли деле она умерла?

— Я наводил справки. Первая миссис Рестарик умерла 14 апреля 1963 года.

— Откуда вам это известно?

— Я специально поручил одному человеку раздобыть для меня всяческую информацию. Умоляю вас, мадам, не делайте таких, как бы это выразиться, скоропалительных выводов.

— Мне показалось, что я рассуждаю очень умно,— упрямо сказала миссис Оливер,— если бы дело происходило в моей книге, я бы именно так это обставила. Девушка в моей книге в той или иной мере участвовала бы в этом. Не преднамеренно, а по указке отца, который велел ей «отнести мамочке вот этот порошок» или стаканчик горячего молока, в который был брошен яд.

— К сожалению, такого не случилось.

— Ладно, как вы себе это представляете?

— Увы, мне нечего сказать. Я ищу убийство, а его нет...

— Вам что, мало того, что Мэри Рестарик заболела и легла в больницу на обследование? Там ей сразу стало лучше. А когда она вернулась домой, все началось снова. Кто знает, может быть, он порылся в вещах Нормы и нашел что-то вроде мышьяка.

— Именно это они и нашли.

— Великий боже, месье Пуаро, чего еще вам надо?

— Я хочу, чтобы вы обратили внимание на значение языка. Девушка сказала мне то же самое, что и Джорджу. Ни разу она не обмолвилась о том, что она «пыталась кого-то убить» или что она «покушалась на свою • мачеху». Ничего подобного. Она совершенно определенно говорила о том, что уже случилось. Произошло, свершилось.

— Я сдаюсь,— вздохнула миссис Оливер,— вы просто не хотите верить тому, что Норма стремилась покончить со своей мачехой.

— Почему? Я считаю это весьма возможным и вероятным. С точки зрения психологии, нет никакого разрыва. Особенно если принять во внимание состояние ее ума. Только это не доказано. Поэтому любой мог предпринять это действие, припрятать мышьяковый препарат среди вещей Нормы. Даже тот же супруг.

— Вы всегда считаете, что излюбленное занятие мужей — убивать своих жен.

— Супруг, действительно, всегда является наиболее подозрительной фигурой,— согласился Пуаро,— поэтому его и учитываешь в первую очередь. Продолжая свою мысль, могу сказать, что это могла сделать и Норма, и любой слуга, и секретарша, и сам сэр Родерик. Наконец, сама миссис Рестарик.

— Что за ерунда! Зачем?

— Какие-нибудь причины могли существовать. Конечно, с первого взгляда они представляются надуманными, но не выходящими из пределов допустимого.

— Честное слово, месье Пуаро, вы готовы подозревать всех и каждого!

— Между нами, именно так я и делаю. Подозревать всех без исключения. Сначала подозреваю, потом отыскиваю обоснования.

— Ну какие мотивы могли быть у этой несчастной девушки-иностранки?

— Все зависит от того, что она делает в доме, с какой целью она вообще приехала в Англию и так далее.

— Господи, вы сошли с ума!

— Или это мог сделать месье Дэвид. Ваш «павлин».

— Притянуто за уши. Дэвида же там не было. Он и к дому-то не подходил!

— Почему? В тот день, когда я приезжал туда, он спокойно разгуливал по второму этажу.

— Но не подкладывал же он мышьяк в комнату Нормы?

— Откуда вы знаете?

— У нее с этим отвратительным типом роман. Они любят друг друга.

— Внешне вроде бы так.

— У вас какая-то страсть усложнять все на свете,— пожаловалась миссис Оливер.

— Ничего подобного. Это я получил данные в таком запутанном деле. Мне нужна информация, которую я могу получить лишь от самого лица. А оно исчезло.

— Вы говорите о Норме?

— Да, о Норме.

— Почему исчезла? Я же ее нашла?

— Она вышла из кафе и снова исчезла.

— И вы позволили ей уйти?

Голос миссис Оливер дрожал от негодования.

— Увы!

— Вы позволили ей уйти? И даже не попытались ее снова отыскать?

— Я не говорил, что не пытался.

— Но до сих пор вам не удалось этого сделать? Месье Пуаро, вы меня страшно разочаровали.

— Существует определенная связь и схема,— почти мечтательно заговорил Пуаро,— да, она существует. Но поскольку не хватает одного фактора, вся схема утратила смысл. Вы со мной согласны, да?

— Нет,— ответила миссис Оливер, у которой действительно разболелась голова.

Пуаро продолжал говорить больше для себя, чем для нее. Впрочем, последняя и не слушала. Она была возмущена бездеятельностью Пуаро и мысленно десять раз повторяла, что мисс Рестарик была права, когда сказала Пуаро, что он слишком стар. Подумать только, она отыскала девушку, позвонила ему по телефону, чтобы он приехал вовремя, отправилась следить за вторым подозрительным типом, подвергая при этом свою жизнь опасности. Она оставила девушку на Пуаро, и что же он сделал? Потерял ее! Впрочем, чем вообще занимался Пуаро! От него не было никакого прока!.. Да, он ее безумно разочаровал. Как только он закончит свои бесконечные рассуждения, она все это выскажет ему в лицо!

Тем временем Пуаро спокойно и методично обрисовал то, что он называл «схемой».

— Все смыкается. Именно это и порождает трудности. Одна часть связана с другой, но ты тут же обнаруживаешь, что она связана еще с чем-то таким, что вроде бы не имеет никакого отношения к данному делу. Однако же никакого противоречия тут нет, и новые люди попадают в круг подозрительных. В чем их подозревать? Новый вопрос. Все началось с девушки, и поэтому в переплетении этого запутанного рисунка — или схемы — я должен искать ответ на все тот же вопрос: является ли девушка жертвой, грозит ли ей опасность? Или же она хитрит? Вдруг из каких-то собственных соображений она создает о себе неверное представление? Мы не можем целиком отбрасывать такую возможность. Мне надо еще что-то. Определенный показатель. И он где-то есть.

Миссис Оливер рылась в своей сумочке.

— Не понимаю, почему мне никогда не найти аспирина, когда он мне нужен? — сказала она жалобным голосом.

— Прежде всего у нас имеется группа родственников: отец, дочь, мачеха. Понятно, что их жизни взаимосвязаны. Ну и престарелый дядюшка, полуромантик, обитающий вместе с ними. Далее эта девушка Соня... Она связана с дядюшкой, работает у него. Прелестные манеры, милое обращение. Он от нее в восторге. Но какова ее роль в этом деле и в этом доме?

— По-видимому, хочет овладеть как следует английским,— сказала миссис Оливер.

— Она встречается с одним из членов иностранного посольства в Нью-Гардене. Она, понимаете, с ним встречалась, но не разговаривала. Она оставляет на скамейке какую-то книжицу, которую он потом забирает.

— Это еще что такое?

— Имеет ли эта часть какое-нибудь отношение к основной схеме? Пока мы этого не знаем. Кажется, неправдоподобного в этом ничего нет. Кто знает, не наткнулась ли Мэри Рестарик, сама не зная того, на что-то такое, что может быть опасным для девушки?

— Только не пытайтесь меня уверить, что данная история имеет отношение к шпионажу и тому подобному!

— Я вовсе не пытаюсь вас в чем-то уверить. Я просто рассуждаю.

— Вы сами только что говорили, что сэр Родерик настоящий рамолик.

— Рамолик он сейчас или нет, это особого значения не имеет. Важно то, что во время войны он занимал ответственный пост в военном министерстве. Через его руки проходили секретные документы. Ему писали важные письма, которые он имел полное право оставить у себя, как только они теряли свою актуальность.

— Война-то была сто лет назад!

— Верно, но прошлое не всегда уходит даже после многих лет. Сейчас возникли новые союзы. Политика меняется. Общественные деятели что-то поднимают на щит, от чего-то отказываются, придумывая то, чего никогда и не было. Допустим, что до сих пор сохранились кое-какие письма, компрометирующие какого-либо деятеля. Естественно, что он кровно заинтересован в том, чтобы они были уничтожены или же переданы какому-то иностранному правительству... Я рассуждаю теоретически. Вы понимаете? Так вот, кто же справился бы с подобным заданием лучше, чем очаровательная молоденькая девушка с обходительными манерами и застенчивой улыбкой? Можно пойти дальше в своих предположениях: не эта ли робкая особа что-то положила в пищу излишне любопытной миссис Рестарик, а потом помогла направить подозрение против Нормы?

— Господи, но что у вас за изобретательная голова? Вечно вы вывернете шиворот-навыворот... Лично я считаю, что подобные вещи просто не могли произойти!

— А я о чем говорю? Слишком много разных схем. Которая же правильная? Норма уходит из дома, перебирается в Лондон. Она, как вы мне объяснили, третья девушка, разделяющая общую квартиру с двумя другими девушками. Обе эти девушки ей чужие. Но что я узнаю позднее? Клавдия Рис-Холланд — личный секретарь у отца Нормы. Новая связь. Или же случайность? Или же за этим скрывается какая-то схема? Вторая девушка, как вы мне говорили, позирует у художников. Она знакома с Дэвидом — «павлином», в которого влюблена Норма. И это тоже связь. А какова роль в данной истории Дэвида-павлина? Влюблен ли он в Норму? Вроде бы да. Но ее родители, естественно, относятся к этому в высшей степени отрицательно.

— Мне тоже показалось странным, -что мисс Рис-Холланд работает секретарем у мистера Рестарика,— сказала задумчиво миссис Оливер.— Как мне показалось, она исключительно оперативный и опытный работник. Все, за что она ни взялась бы, будет у нее спориться. Может, это она столкнула с седьмого этажа ту женщину..

Пуаро с открытым ртом обернулся к писательнице.

— Что вы такое говорите?

— Одна из обитательниц этого многоквартирного дома — я даже не знаю ее имени, но она не то выпала, не то выбросилась из окна. Ну и разбилась, понятно.

Впервые Пуаро вышел из себя. Позабыв о почтительном отношении к женщине, он грозно вскричал:

— И вы ни словом не обмолвились об этом?

Миссис Оливер сделала большие глаза.

— Не понимаю, что вы горячитесь?

— Чего я горячусь? Я целый час толкую о том, что мне необходима смерть. Смерть, любая, понимаете ли? А вы твердите, что никаких смертей не было. Максимум, что вы предлагали, это попытка кого-то отравить, а между тем в том же самом доме имела место самая натуральная смерть! Ведь вы говорите о Бородин-Меншен?

— Да.

— И когда это случилось?

— Это самоубийство или что это там было? По-моему, за неделю до моего прихода.

— Отлично! Превосходно! Каким образом вы про это узнали?

— Мне сказал молочник.

— То есть как это молочник?

— Не придирайтесь к словам. Разносчик молока, если хотите точно. Невероятный болтун. В его изложении история прозвучала удивительно печально. Кажется, все это случилось рано утром.

— Как ее звали?

— Не знаю. Он вроде не называл ее.

— Молоденькая или средних лет?

Миссис Оливер задумалась.

— Специально я не спрашивала, но поняла, что ей было лет 50 с небольшим.

— Интересно... Она знакома кому-то из этих трех девушек?

— Откуда мне знать? Я не спрашивала.

— Ну как вы не подумали, что это необходимо рассказать 'мне?

— Честное слово, месье Пуаро, я до сих пор не понимаю, какое отношение имеет это самоубийство к нашей истории! Впрочем, конечно, такая связь может существовать.

— В том, что связь имеется, можете не сомневаться. Норма живет в этом доме. В один прекрасный день кто-то кончает с собой, по общему мнению. Точнее говоря, кто-то выбрасывается из окна и разбивается. А потом? Через несколько дней Норма, услыхав на вечеринке, какие вы мне распевали дифирамбы, приезжает ко мне и заявляет, будто боится, что она могла совершить убийство. Разве вы не видите? Смерть, а через несколько дней появляется девушка и заявляет, что она кого-то убила. Да, конечно, это наверняка то самое убийство.

Миссис Оливер хотела сказать: «Глупости»,— но не посмела. Однако подумала про себя.

— Именно этих сведений мне и не хватало. Теперь все свяжется воедино. Пока я еще не знаю, каким образом, но это должно быть так! Нужно подумать. Вот чем мне необходимо заняться. Сесть в свое кресло и спокойно увязать разрозненные звенья в единое целое, ибо ключевая информация, которая даст возможность найти правильное решение...

Поднявшись с места, он сказал:

— До свидания, мадам, шер мадам!

Только после того, как за ним закрылась дверь, она пришла в себя.

— Ерунда! — произнесла она с чувством.— Ерунда! Боюсь, что четыре пилюли аспирина многовато, но из-за этого месье Пуаро у меня разболелась голова.

Глава 15

Перед Эркюлем Пуаро стоял стакан с настойкой, приготовленной ему Джорджем. Он отпивал из него маленькими глоточками и думал о себе. Некоторые люди убивают время, собирая складные картинки из отдельных кусочков дерева. А вот он давно уже занимается подбором фактов. Для того чтобы найти каждому из них подобающее место, их надо было сначала должным образом взвесить и оценить, найти внутренние связи, проверить, какие признания являются существенными, а какие случайными, ложными.

У него побаливали ноги, обутые в изящные лакированные полуботинки с узкими носками. Отсюда он и начал. Направила его по этому трудному пути его старинная приятельница миссис Оливер. Мачеха. Вот он стоит на садовой дорожке возле калитки. Женщина, только что склонившаяся над розовым кустом и вырезавшая из него слабые побеги, поднимает голову, чтобы взглянуть на него. Что он может найти полезного для себя в этом воспоминании? Ничего. Золотистая головка, цвета спелого колоса, волны и завитки волос, по форме напоминающие знаменитые искусственные локоны миссис Оливер. Тут Пуаро позволил себе слабо улыбнуться. Однако волосы у Мэри Рестарик находились в гораздо более аккуратном состоянии, чем у писательницы. Золотая рамка для ее миниатюрного личика, казавшаяся для него немного великоватой. Сэр Родерик уверяет, что ей приходится носить парик, так как у нее из-за болезни вылезли собственные волосы. Большая неприятность для молодой женщины. Действительно, если как следует подумать, то голова миссис Рестарик была уж в слишком идеальном порядке. Если она действительно носила парик — полностью полагаться на заверения сэра Родерика не стоило,— то об этом обстоятельстве следует подумать. Любой парик таит в себе известные возможности... Он припомнил состоявшийся с ней разговор. Было ли сказано что-нибудь важное? Вроде бы нет.

Следующее воспоминание — та комната, куда они вошли. Безликая гостиная в доме состоятельных людей. Два портрета на стене. На одном из них изображена женщина в сизовато-сером туалете. Узкие губы крепко сжаты. Серовато-коричневые волосы. Первая миссис Рестарик. Внешне она была старше своего мужа. Его портрет висел рядом. Лансберг был великолепным портретистом. Пуаро мысленно остановился на портрете мужчины. В тот первый день он не рассмотрел его подробнее, как позднее, в кабинете Рестарика...

Эндрю Рестарик и Клавдия Рис-Холланд. В этом что-то было? Перешагнула ли их близость чисто официальные рамки? Вроде бы нет. Он недавно вернулся в родные края, после многолетнего отсутствия, у него уже не осталось здесь ни друзей, ни знакомых, и он сильно переживал из-за странного поведения своей единственной дочери. С другой стороны, именно в таком положении ему было бы естественно обратиться к своей исключительно компетентной секретарше и попросить ее рекомендовать для его дочери подходящее помещение для жилья. Ну, а она, не все ли равно ей было, кого пускать жить, поскольку она все равно искала «третью девушку»? Третья девушка... Почему-то это выражение, впервые услышанное им из уст миссис Оливер, все время приходило ему на ум. Как если бы оно было наделено каким-то другим значением... пока еще ускользавшим от него...

В комнату вошел Джордж, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Пришла молодая леди, сэр. Та самая, которая приходила сюда на днях.

Эти слова как бы перекликались с думами Пуаро. Он выпрямился на стуле.

— Та молодая леди, которая приходила во время завтрака?

— Нет, сэр. Я имею в виду ту, которая приходила сюда за сэром Родериком.

— Ага, ясно.

Приподняв удивленно брови, Пуаро добавил:

— Пригласите ее сюда. Где она сейчас?

— Я провел ее в кабинет мисс Лемон, сэр.

— Понятно. Пусть зайдет сюда.

Соня не дождалась, пока Джордж доложил о ней. Она вошла в кабинет раньше него с довольно воинственным видом.

— Мне было очень трудно уехать из дома, но я приехала. Я хочу вам сказать, что я не трогала этих бумаг. Я никогда ничего не ворую! Понятно?

— Кто-нибудь обвинил вас в воровстве? — спросил Пуаро.— Садитесь, мадемуазель.

— Я не хочу садиться. У меня мало времени. Я просто пришла вам заявить, что это совершенно неверно. Я — честный человек и требую, чтобы мне это было сказано.

— Мне все ясно. Вы заявляете, что не трогали этих бумаг, документов, писем или сведений, которыми располагает сэр Родерик в своем доме? Так?

— Да. Я пришла вам заявить об этом. Он мне верит. Он знает, что я не способна на такие поступки.

— Прекрасно. Я принимаю ваше заявление.

— Вы полагаете, что сумеете отыскать эти бумаги?

— У меня имеются другие расследования, куда более срочные. Но дойдет очередь и до бумаг сэра Родерика.

— Он переживает, страшно переживает. Есть одна вещь, которую я не могу ему сказать. Вам я расскажу. Он теряет вещи. Они находятся не там, где он рассчитывает их найти, потому что, как бы это выразиться? Он их прячет в самые неожиданные места. Я-то знаю, что вы подозреваете меня. Меня все подозревают, потому что я иностранка. Потому что я приехала из другой страны. Они считают, что я ворую секретные документы и занимаюсь шпионажем, как это любят описывать в дурацких романах. Я не такая. Я не дура!

— Вот это всегда бывает приятно услышать... Больше вы мне ничего не хотите рассказать?

— О чем мне с вами еще разговаривать?

— Кто знает?

— О каких других расследованиях вы упомянули?

— Мне не хочется вас задерживать. Возможно, у вас выходной?

— Да, раз в неделю у меня имеется возможность делать то, что мне хочется. Именно поехать в Лондон. Ходить в Британский музей.

— В музей Виктории и Альберта тоже?

— Совершенно верно.

— А в Национальной галерее полюбоваться картинами. А в хороший день можно отправиться погулять в Кенсингтон-Гарденс или даже в Нью-Гарден.

— Почему вы вспомнили про этот сад?

Он заметил, что на какое-то мгновение она просто замерла, голос у нее изменился.

— Потому что там великолепные цветы, кустарники и деревья. Ах, вы должны непременно там побывать. Входная плата там небольшая. Пенни, как мне кажется, или два. И за это ты можешь гулять, сколько угодно любоваться тропическими растениями или же посидеть на скамеечке и почитать книжку.

Он ей добродушно улыбнулся и с интересом наблюдал, как усилилось ее беспокойство.

— Но я не смею вас больше задерживать, мадемуазель. Возможно, вы сегодня договорились о встрече с кем-нибудь из друзей в одном из посольств.

— Господи, откуда у вас такие мысли?

— Ну, ведь вы, как вы справедливо заметили, иностранка. Так что вполне естественно предположить, что у вас могут найтись друзья в вашем собственном посольстве.

— Вам кто-то что-то наговорил! В чем-то меня обвинили. Поймите, он глупый старик, который все забывает и теряет. Это все. И он совершенно не разбирается в важности документов. У него нет ни секретных, ни вообще стоящих бумаг. И не было.

— Мадемуазель, вы говорите, не думая... Время проходит, понимаете ли. Он действительно когда-то занимал большой пост, и ему доверяли государственные секреты.

— Вы стараетесь меня запугать.

— Ну, что вы, мадемуазель. Я никогда не страдал, мелодраматизмом.

— Миссис Рестарик. Вот кто вам все это наговорил. Она меня не любит.

— Она мне этого не говорила.

— Ну, так я ее не люблю. Таким женщинам я не доверяю. Убеждена, что у нее имеются тайны.

— Правда?

— Да. У нее имеются тайны от своего мужа. Она наверняка ездит в Лондон и в другие места, чтобы встречаться с каким-то мужчиной.

— Как интересно! Вы предполагаете, что у нее роман с другим?

— Да. Она ездит в Лондон чуть ли не ежедневно.

И не всегда говорит мужу правду о причине ее отсутствия. Послушать его, так она каждый день осматривает новый дом. По-моему, в Лондоне и не найдется такого количества пустых особняков. Он занят в конторе и не задумывается над тем, почему его супруга проводит больше времени в Лондоне, чем в деревне. И она притворяется, будто страшно любит работать в саду.

— Вы не представляете, с кем она там встречается?

— Откуда мне знать? Я за ней не слежу. Мистер Рестарик по природе не подозрителен. Он верит каждому слову своей жены. Ну, и, конечно, беспокоится за свою дочь.

— Да, несомненно, за дочь он переживает. Кстати, что вам о ней известно? Хорошо ли вы ее знаете?

— Не очень. Если вас интересует лично мое мнение, то она сумасшедшая.

— Вы считаете ее сумасшедшей? Почему?

— Она иногда говорит странные вещи. Или видит то, чего в действительности нет.

— Видит вещи, которых в действительности нет?

— Да, людей, которые на самом деле совсем в другом месте. Иногда она шумно возбуждена, веселится без причины. А в другое время ходит как во сне. Ты с ней говоришь — она тебя не слышит. И мне кажется, что она очень желала бы смерти некоторым людям.

— Вы имеете в виду миссис Рестарик?

— И ее отца. Она смотрит на него с ненавистью.

— Потому что они оба не разрешают ей выйти замуж за того молодого человека, который ей нравится?

— Да, они не хотят, чтобы это случилось. Они, разумеется, правы, но она-то выходит из себя.

Соня несколько раз бодро кивнула головой и продолжала:

— Мне думается, в один прекрасный день она наложит на себя руки. Конечно, я бы не хотела, чтобы она творила всякие глупости, но влюбленные теряют способность здраво рассуждать.

Она презрительно пожала плечами и добавила:

— Ну — теперь я пошла.

— Скажите-ка мне еще одну вещь. Носит ли миссис Рестарик парик?

— Парик? Откуда мне знать?

Она на минуту задумалась.

— Вообще-то это возможно. Парик удобен в дороге. Ну, а потом, сейчас это модно. Иной раз я его надеваю вместо шляпки со своим осенним пальто. Говорят, он мне идет. Так я пошла?

Глава 16

Сегодня у меня много дел,— объявил Эркюль Пуаро, поднимаясь из-за стола после завтрака на следующее утро и присоединяясь к мисс Лемон,— нужно провести расследование. Надеюсь, вы приготовили всякие документы?

— Конечно,— сказала мисс Лемон, подавая ему небольшую папку. Пуаро мельком проверил ее содержимое и удовлетворенно кивнул головой.

— Я всегда могу положиться на вас, мисс Лемон,— сказал он,— это потрясающе.

— Честное слово, месье Пуаро, я не вижу в этом ничего потрясающего. Вы дали мне соответствующие указания, я их выполнила. Вполне естественно.

— И вовсе не так уж естественно,— сказал Пуаро,— разве частенько я не даю соответствующие указания водопроводчику, электротехнику, работнику газовой станции и так далее? Но всегда ли они их выполняют? Очень, очень редко.

Он вошел в холл.

Джордж стоял у вешалки.

— Пальто потеплее, Джордж. Мне кажется, начинаются осенние холода.

Он снова просунул голову в комнату вечно занятой секретарши.

— Кстати, что вы думаете о той молодой женщине, которая приходила вчера?

Мисс Лемон, только что собравшаяся положить пальцы на клавиши машинки, ответила односложно:

— Иностранка!

— Да, да.

— Типичная иностранка.

— Больше вы ничего про нее не думаете?

Мисс Лемон задумалась.

— Я не имела возможности проверить ее способности... Вообще-то она была чем-то расстроена.

— Да. Понимаете, ее подозревают в воровстве. Но не денег, а бумаг своего хозяина.

— Господи, господи,— сказала мисс Лемон,— и важные бумаги?

— Весьма вероятно. Впрочем, не менее вероятно, что он вообще ничего не терял.

— Ах, так? — спросила мисс Лемон, поглядывая на Пуаро тем взглядом, который означал, что она жаждет от него избавиться и заняться своим излюбленным делом.— Что же, я всегда говорила, что лучше не гоняться за заграничными вещами, а покупать английские товары.

Эркюль Пуаро вышел. Его первый визит был в Бородин-Меншен. Он нанял такси. Выйдя из двери, он оглянулся. Одетый в униформу портье стоял возле двери, насвистывая довольно унылую мелодию.

Когда Пуаро подошел к нему, он сказал:

— Да, сэр?

— Я подумал,— сказал Пуаро,— не могли бы вы мне что-нибудь рассказать о том весьма печальном событии, которое здесь недавно случилось?

— Печальное событие? Что-то я не знаю такого.

— Леди, которая выбросилась или, скажем, выпала из окна на верхнем этаже и разбилась.

— Ах, это... Я здесь работаю всего неделю, поэтому ничего про это не знаю. Эй, Джо!

Из противоположного флигеля вышел второй портье и направился к ним.

— Ты знаешь что-нибудь о леди, которая выпала из окна на седьмом этаже? Случилось это месяц назад.

— Поменьше,— сказал Джо. Он был пожилой положительный человек.— Страшное это было дело.

— Она умерла моментально?

— Да.

— Как ее звали? Понимаете, возможно, она мне родственница,— объяснил Пуаро. У него никогда не появлялось сомнений, стоит ли ему отклоняться от правды, если это было ему выгодно.

— Вот как, сэр! Печально слышать. Ее звали миссис Чарпантьер.

— Она довольно долго жила в этом доме?

— Дайте припомнить. Около года. Пожалуй, полтора. Или даже почти два... В номере 76 на седьмом этаже.

— Это самый последний этаж?

— Да, сэр.

Пуаро не стал требовать подробностей о внешности своей «родственницы», поскольку считалось, что такие вещи ему должны быть известны. Вместо этого он осведомился:

— Когда это произошло? Вызвало ли это событие много разговоров?

— Мне кажется, в пять или шесть часов утра. Без всяких предупреждений. Она упала совершенно неожиданно. Но несмотря на ранний час, сразу собралась толпа, они лезли во двор прямо через загородку, вы же знаете, как люди любят всякие сенсации!

— Ну и полиция появилась, конечно?

— Да, полиция приехала очень быстро. Ну и врач, разумеется. И санитарная машина. Это как всегда,— добавил портье тоном человека, который не меньше двух-трех раз в месяц наблюдает, как люди выбрасываются из окон седьмого этажа.

— Представляю, сколько народу набежало с других этажей!

— Не так уж много. Прежде всего, из-за шума машин на улице в доме практически ничего не слышно из того, что творится во дворе. Вроде бы кто-то слышал, как она вскрикнула, падая вниз. Но если это правда, то все равно ее вопль не был достаточно громким, чтобы поднять тревогу. Так что практически происшествие видели одни прохожие на улице. Тут они стали лезть на забор, заглядывать внутрь, а обитатели дома заметили это и присоединились к зевакам...

Пуаро заверил портье, что ему известно, как люди воспринимают уличные происшествия.

— Она жила одна! — полувопросительно-полуутвердительно сказал Пуаро.

— Точно.

— Но у нее наверняка были приятели среди других обитателей дома?

Джо пожал плечами и покачал головой.

— Возможно, но я не могу этого утверждать. Ни разу не видел ее в ресторане ни с кем из наших жильцов. Правда, она иногда обедала с посторонними. А со здешними нет, она не водила компании. Так что, если хотите узнать о ней поподробнее, обратитесь к мистеру Мак-Фарлейну, здешнему администратору.

— Большое вам спасибо. Наверное, я так и сделаю.

— Его кабинет вон в том флигеле. На первом этаже| Вы увидите надпись на двери.

Пуаро отправился, куда ему было сказано. Из своего портфеля он достал одно из писем, напечатанных для него мисс Лемон. На конверте значилось: «Мистер Мак-Фар лейн».

Мистер Мак-Фарлейн оказался довольно привлекав тельным прозорливым человеком лет сорока пяти. Пуаро вручил ему конверт. Тот его распечатал и прочитал содержимое.

— Ах, так. Понятно.

Он отложил его в сторону и посмотрел на Пуаро.

— Владелец дома просит меня помочь в отношении расследования печальной смерти миссис Луизы Чарпантьер. Что именно вы хотите узнать, месье? — он снова заглянул в письмо месье Пуаро.

— Все это, разумеется, абсолютно конфиденциально,— сказал Пуаро.— Но родственники связались с полицией и с поверенным, когда они узнали, что я нахожусь в Англии, они попросили меня выяснить побольше личных фактов, если вы понимаете, что я имею в виду. Страшно неприятно, когда о близком тебе человеке узнаешь только из официальных документов.

— Да, совершенно согласен с вами. Я охотно расскажу вам все то, что мне известно.

— Сколько времени она здесь жила и каким образом получила квартиру в вашем доме?

— Жила она тут — я могу проверить точно — около двух лет. Как мне кажется, та леди, которая раньше занимала номер 76, была знакома с миссис Чарпантьер и предупредила ее заранее, что она съезжает. Ту звали миссис Вайдлор. Работала в Би-би-си. Довольно долго прожила в Лондоне. Прежде чем уехать в Канаду. Весьма симпатичная особа. Сомневаюсь, чтобы она хорошо знала умершую. Возможно, просто упомянула ей, что квартира скоро освободится. Миссис Чарпантьер приехала и сразу же оставила номер за собой.

— Она оказалась хорошей жилицей?

От Пуаро не укрылось, что мистер Мак-Фарлейн ответил несколько нерешительно.

— Удовлетворительной, да.

— Можете меня не стесняться,— усмехнулся Пуаро,— у нее в квартире бывали пьяные сборища, не так ли? Она любила, скажем это так, чересчур шумные увеселения?

После этого мистер Мак-Фарлейн понял, что деликатность не обязательна.

— На нее иногда жаловались соседи, но, как правило, все пожилые люди.

Пуаро сделал многозначительный жест.

— Совершенно верно, она имела излишнее пристрастие к бутылке. Причем, как правило, в шумной компании. Из-за этого частенько возникали недоразумения.

— И она любила джентльменов?

— Ну, я бы не зашел так далеко.

— Все ясно, иногда слова не нужны.

— Конечно, она была не первой молодости...

— Наружность часто бывает обманчивой. Сколько ей лет вы бы дали?

— Трудно сказать, 40—45... Здоровье у нее было неважное...

— Понятно.

— Слишком много пила, в этом нет сомнения. И порой впадала в мрачность. Нервничала за свое будущее. Бегала по врачам, но не верила тому, что они говорили. У женщин, особенно в этом возрасте, появляется боязнь рака. Миссис Чарпантьер была уверена, что она им больна. Доктора ее разуверяли, но она не желала их слушать. Ее лечащий врач на дознании показал, что на самом деле она была здорова, если не считать последствий алкоголя. Это частое явление... Она взвинтила себя таким образом, и в результате...

— Печально слышать,— вздохнул Пуаро,— не знаете ли вы, не было ли у нее друзей среди живущих в доме?

— Я не знаю. Вообще, наш дом мало похож на обычные пансионаты, он скорее напоминает гостиницу. Населен он в основном людьми работающими.

— Я-то думал персонально о мисс Клавдии Рис-Хол-ланд. Интересно, были ли они знакомы?

— Мисс Рис-Холланд? Нет, мне кажется, что нет. То есть они могли знать друг друга, здороваться, разговаривать, поднимаясь одновременно в лифте, и все такое. Но я сомневаюсь, чтобы они были знакомы. Начать с того, что они принадлежат к разным поколениям. Я хочу сказать...

Мистер Мак-Фарлейн был немного взволнован.

«Почему бы это?» — подумал Пуаро.

Он сказал:

— Если я не ошибаюсь, вторая девушка, которая разделяет с ней квартиру, знала миссис Чарпантьер. Я имею в виду Норму Рестарик.

— Вот как? Не знаю. Она переехала сюда совсем недавно, так что я знаю ее только с виду. Внешне неприятная девица. Как я полагаю, она совсем недавно окончила школу.

Помолчав, он добавил:

— Могу ли я еще чем-то быть полезным, сэр?

— Нет, большое спасибо вам. Вы были исключительно любезны. Скажите, а не мог бы я увидеть квартиру? Просто, чтобы иметь возможность сказать...

Пуаро замолчал, не уточняя, что именно он мог рассказать.

— Давайте подумаем. Сейчас ее занимает мистер Траверс. Он целыми днями занят в Сити. Да, сэр, если желаете, давайте поднимемся вместе.

Они вошли в лифт и очутились на седьмом этаже.

Как только мистер Мак-Фарлейн вставил в замок ключ, к ногам Пуаро упала одна из металлических цифр с двери, лишь чудом не попав на его лакированный полуботинок. Пуаро инстинктивно отскочил назад, потом наклонился и поднял ее с пола. Он осторожно вставил ее на свое место.

— Эти цифры слабо закреплены,— сказал он.

— Весьма сожалею, сэр. Я позабочусь об этом. Да, да, время от времени эти зажимы ослабевают... Ну, вот мы и на месте.

Пуаро вошел в общую комнату. В данный момент она показалась ему ужасно безликой. Обои на стенах имитировали деревянную обшивку. Мебель была достаточно удобной, но самой стандартной. Единственным исключением являлись большой телевизор да полка с книгами.

— Понимаете, все квартиры наполовину обставлены,— пояснил мистер Мак-Фарлейн,— так что съемщики не обязательно привозят свою мебель, если они этого не желают. Мы в основном ориентируемся на временных жильцов.

— И обстановка всюду одинаковая?

— В основном. Что касается обоев, сейчас вот этот рисунок «под дерево» очень модный. Их у нас десять вариантов. Съемщики выбирают по своему вкусу. Вот видите, это японский вид, он весьма изящен, не так ли? Есть изображение английского сада, яркие птички на ветках, вид с деревьями, арлекин в белом костюме, абстракционистская картина, состоящая из переплетенных линий и прямоугольников самых контрастных цветов. Обратите внимание, это не какая-то дешевка, а настоящее художественное произведение. То же самое в отношении мебели: два сорта обивки на выбор. В гарнитур входит все необходимое, остальное они при желании могут добавить, но такое случается очень редко.

— По всей вероятности, они не принадлежат к породе любителей создавать себе дом.

— Совершенно верно, перелетные птицы... Или же люди, заинтересованные в солидном комфорте, ванной, водопроводе и так далее, но не в модных занавесках, хотя у нас есть и несколько индивидуалистов, отказавшихся от нашей мебели. Нам даже пришлось включить в договор для них особый пункт о том, что при освобождении квартиры они обязуются вывезти все свои вещи и оплатить работу носильщиков.

Они отошли весьма далеко от вопроса о смерти миссис Чарпантьер.

Пуаро подошел к столу.

— Отсюда? — спросил он негромко.

— Да, вон из того левого окна. С балконом.

Пуаро посмотрел вниз.

— Семь этажей,— вздохнул он,— далеко!

— Да, смерть была мгновенной, конечно, это мог быть и несчастный случай.

Пуаро покачал головой.

— Вряд ли вы можете всерьез предполагать это, мистер Мак-Фарлейн. Это наверняка было предпринято специально.

— Конечно, всегда хочется предполагать более вероятную возможность. Боюсь, что она не была особенно счастлива.

— Еще раз благодарю вас за ваше содействие. Я смогу теперь нарисовать ее родственникам во Франции весьма ясную картину.

К сожалению, его собственные представления о случившемся были далеко не такими ясными, как ему хотелось бы. До сих пор ничего не доказывало, что смерть Луизы Чарпантьер была так важна, как он предполагал. Он несколько раз повторил ее имя: Луиза, Лу... Почему это имя так его терзало? Что в нем было загадочного и примечательного?

Покачав головой, он распрощался с мистером Мак-Фарлейном.

Глава 17

Старший инспектор Нилл выглядел за своим объемистым письменным столом очень недоступным и важным, но Пуаро он встретил вежливо и указал ему на кресло. Но стоило только выйти из кабинета молодому сотруднику, проводившему сюда бельгийца, как манеры старшего инспектора резко изменились.

— За кем вы теперь охотитесь, скрытный вы человек?

— Что касается этого, то вы знаете не хуже меня!

— Да, конечно. И я, можете быть уверены, не поленился поднять данное дело. Боюсь только, что вам нечем будет поживиться. Знаете, вы мне всегда напоминаете хитрого кота, замершего возле мышиной норки в ожидании ее хозяйки. Поверьте, на этот раз чутье вас обманывает. Никакой мышки там нет. Конечно, кое-что сомнительное вы можете откопать.

Уверен, вы не хуже меня знаете, что представляют собой финансисты: рудники, концессии, нефть и все такое. Но фирма Джошуа Рестарика пользовалась солидной репутацией. Когда-то она была исключительно фамильным делом, но теперь уже не так. У Саймона Рестарика не было детей, а у Эндрю Рестарика всего лишь одна дочь. У Нормы Ресгарик имелась престарелая тетка по материнской линии. Девочка жила у нее после окончания школы, когда уже умерла ее мать. Тетка скончалась полгода назад от удара. Она была немножко помешанная, как я считаю, и принадлежала к каким-то многочисленным довольно странным религиозным обществам. Совершенно безвредным. Саймон Рестарик был типичным умным бизнесменом, женился он довольно поздно на девушке своего круга.

— А Эндрю?

— Эндрю с детства страдал жаждой странствий. Против него нет никаких фактов. Он нигде не оставался на длительный срок, изъездил вдоль и поперек всю Южную Африку и всю Южную Америку. Его брат уговаривал его возвратиться на родину, но он отказался. Ему не нравился ни Лондон, ни его бизнес, но, видимо, у него было рестариковское «умение делать деньги». Он увлекался минеральными ископаемыми, он не занимался ни охотой на слонов, ни археологией, ни поисками редких растений. Все его начинания имели деловой характер и всегда заканчивались успешно.

— Так что по-своему он тоже человек обычный?

— Да, пожалуй. Точно не скажу, что его заставило возвратиться в Лондон после смерти брата. Скорее всего — новая жена: он женился вторично. Хорошенькая женщина и намного моложе его. Сейчас они живут со старым сэром Родериком Хорсфилдом, сестра которого была замужем за дядей Эндрю Рестарика. Но мне кажется, что это только временно. Сообщил ли я вам что-нибудь новое?

— Большую часть я уже слышал. Скажите, в семье были случаи сумасшествия по той или иной линии?

— По-моему, нет, если не считать старую тетку с ее религиозными заскоками. Но это дело обычное для одинокой старухи, старой девы.

— Так что ваши сообщения сводятся к тому, что в семье много денег,— задумчиво произнес Пуаро.

— Очень много денег. И все вполне респектабельно. Часть из них в свое время Эндрю Рестарик вложил в фирму. Ну, а когда в полной мере начнут давать барыши южноафриканские разработки, шахты и концессии или же будут проданы, то состояние станет исчисляться миллионами.

— Кто его унаследует?

— Все зависит от того, как им распорядится Эндрю Рестарик. Решает он, но, конечно, в любом случае имеются явные наследники: его жена и дочь.

— Выходит, что в один прекрасный день они обе надеются стать миллионершами?

— Выходит, так. Ну, конечно, имеются разные накладные расходы, доверенности и прочие обязательства, характерные для бизнесменов.

— А нет ли еще одной женщины, которая может претендовать на эти деньги?

— Об этом ничего не известно. Я считаю это маловероятным. Ведь у него такая молоденькая и хорошенькая жена, новая жена.

— Молодой человек,— задумчиво проговорил Пуаро,— без труда мог все это уяснить.

— И жениться на дочери? Конечно, его ничто не может остановить. Правда, отец мог бы ее тогда лишить наследства.

Пуаро взглянул на листок бумаги, покрытый аккуратными буквами.

— А что вы знаете про Веддернбернскую галерею?

— Я удивился, как вы до нее добрались?.. Или к вам кто-нибудь обратился по поводу подделки?

— А они занимаются подделками?

— Как сказать... Было одно довольно некрасивое дело. Один миллионер из Техаса с их помощью приобрел картину, за которую заплатил сумасшедшие деньги. Даже две: Ренуара и Ван-Гога. Рейуар — это маленькая головка девушки и в отношении ее возникло какое-то сомнение. У нас нет оснований предполагать, что Веддернбернская галерея сама не сделала промаха и не купила картину в святой уверенности, что им достался ранее неизвестный шедевр. Дело до сих пор остается незавершенным. Но это точно не Ренуар, а весьма ловкая подделка. Впрочем, для экспертизы вмешалось такое огромное количество специалистов и их мнения оказались настолько противоречивыми, что теперь и виноватого не сыщешь. Галерея не отказывается взять картину назад. В любом случае скандальная история взвинтила на нее цену. Ну, а миллионер тоже колебался, потому что полного единодушия нет. А вдруг это и правда неизвестный Ренуар? В полиции на этот счет сомнений нет, и поэтому галерея попала на заметку.

Пуаро посмотрел в свой список.

— А что в отношении мистера Бейкера? Вы не отыскали его?

— Это обычный подонок, такой, каких теперь много, они разгуливают бандами и врываются в ночные клубы. Всякие наркотики: героин, «Пурпурное сердце», «Кок». Девушки по нему с ума сходят. Они проникаются к нему симпатией, когда он красочно описывает, какие лишения он перенес в детстве и какой он гений. Его художественные опусы не ценятся. Ничего, кроме старого, доброго секса, если вас интересует мое мнение.

И новый взгляд на листок.

— Что вам известно о мистере Рис-Холланде, члене парламента?

— Политически у него прекрасная карьера. Великолепный оратор. Но вообще-то человек скользкий. Был замешан в нескольких сомнительных историях, из которых выходил незапятнанным. Сколотил приличное состояние, и снова есть некоторые сомнения в отношении его источников.

Пуаро подошел к последнему вопросу.

— Каково ваше мнение о сэре Родерике?

— Симпатичный старик, но почти что впал в детство. Знаете, Пуаро, меня просто поражает ваша способность всюду совать ваш нос. Нюх у вас потрясающий. Действительно, в Специальном отделе за последнее время много хлопот, во всем виновата повальная тяга писать мемуары. Один Бог знает, какие вещи выйдут на свет Божий. Все пожилые люди — и военные и гражданские — спешат осчастливить свет своими воспоминаниями о том, что не имеет значения, но иногда... вы сами понимаете... Кабинеты меняют свою политику и не хотят у кого-то возбуждать подозрительность... Вот мне и приходится умерять пыл некоторых ретивых старичков. Некоторые из них оказываются не в меру упрямыми. И вот беда: иногда важные документы не уничтожены. А у нас есть доказательства того, что некоторые державы кое-чем интересуются. Они не сделали соответствующих выводов и...

Пуаро шумно вздохнул.

— Разве я не помог? — спросил старший инспектор.

— Я очень рад узнать реальную обстановку из официальных кругов. Но нет, я не думаю, чтобы я извлек пользу из того, что вы мне рассказали.

Он вздохнул и потом сказал:

— Что вы подумаете, если кто-то между прочим вам скажет, что женщина носит парик?

— В этом нет ничего особенного,— сказал старший инспектор Нилл,— например, моя собственная жена надевает парик, когда мы путешествуем. Это избавляет ее от необходимости думать о своей прическе.

Когда мужчины уже прощались друг с другом, Нилл внезапно вспомнил:

— Полагаю, вы получили все данные в отношении того самоубийства, которое вас заинтересовало?

— Да, благодарю вас. Конечно, это всего лишь официальные факты.

— Знаете, в ходе нашей беседы что-то несомненно напомнило эту историю. Дело было печальное, хотя и весьма тривиальное. Веселая женщина, большая любительница мужчин, с достаточными средствами для бездумной жизни, много пила и все быстрее катилась под гору. А потом у нее возник пунктик в отношении здоровья. Вы знаете, как некоторые женщины-истерички вбивают себе в голову, что у них рак или что-то пострашнее. Они бегут к врачу, он их успокаивает, что у них ничего нет, но они не верят... Как я считаю, причиной этого является то, что они перестали быть такими привлекательными, как некогда, для мужчин. Именно это их угнетает. Да, такое случается во все времена. Они страдают от одиночества, бедные существа. Миссис Чарпантьер была одной из этих женщин. Не думаю, чтобы...

Он на секунду замялся.

— Ну, конечно, я вспомнил. Вы меня спрашивали о мистере Рис-Холланде? Так он тоже из когорты весельчаков. И Луиза Чарпантьер одно время была у него любовницей. Вот и все.

— Это была серьезная связь?

— Ну, вряд ли... Они вместе появлялись в каких-то сомнительных клубах и различных «злачных местах», мы же незаметно наблюдали за такими вещами. Но в прессе об этом не попадалось ни слова. Дело до скандала не дошло.

— Понятно.

— Но связь длилась некоторое время, их довольно часто видели вместе на протяжении полугода. Я не думаю, чтобы она у него была единственной, да и он у нее тоже... Так что вряд ли это вам что-нибудь дает, верно?

— Пожалуй.

— И все же,— говорил он про себя, спускаясь по лестнице,— все равно, это уже какая-то связь. Пусть тонюсенькая, но если говорить беспристрастно, то довольно постыдно признаваться, что член парламента мог сожительствовать с такой женщиной, как Луиза Чарпантьер. Наверное, из-за этого и был смущен мистер Мак-Фарлейн. Конечно, может быть, все это ничего не значит, и все же...

— Я слишком много знаю,— сердито сказал Пуаро.— Мне известно понемножку обо всех и обо всем, но пока мне общая схема не ясна. Наполовину эти факты взаимосвязаны... Необходима общая схема... Полцарства за такую схему!

— Прошу прощения, сэр? — обратился к нему мальчик лифтер.

— Не обращайте внимания, мой друг,— смутился Пуаро.

Глава 18

Пуаро задержался у входа в Венддернбернскую галерею, чтобы рассмотреть картину, на которой были изображены агрессивного вида коровы с вытянутыми туловищами, над которыми нависла какая-то хитроумная мельница, которая угадывалась только по крыльям ветряка. Пожалуй, самым примечательным в картине была их окраска: одна была лазоревого цвета, другая — нежнорозового.

— Интересно, верно? — спросил мурлыкающий голос.

Возле Пуаро стоял мужчина средних лет, показывающий в широкой улыбке изобилие очень белых зубов.

— Такая свежесть.

Руки у него тоже были белые, пухлые, и он ими картинно жестикулировал.

— Умная выставка. Закрылась на прошлой неделе. Выставка произведений Клода Рафаэля открылась позавчера. Пройдет успешно, и даже очень.

— Да? — спросил или сказал Пуаро, и его тут же провели через серые портьеры в. длинный зал.

Он выдавил из себя несколько осторожных замечаний, подавленный тем, что было изображено на полотнах. Толстяк в полном смысле слова «прибрал его к рукам». Многолетний опыт подсказывал ему, что этого забавного иностранца нельзя отпугнуть. У него, несомненно, имеются деньги. В живописи же он ровным счетом ничего не понимает. Толстяк понимал, что посетитель должен сразу же почувствовать себя желанным гостем в галерее, которому будут рады до конца рабочего дня, лишь бы он сделал покупку. И второе: посетитель должен понять, что его окружают прекрасные картины, даже если в первый момент они ему такими не показались. Даже восхитительные. Именно люди, несведущие в живописи, легче всего поддаются такому внушению.

Начав с ничего не значащих фраз, типа: «Не правда ли, как это здорово?», мистер Бескомб постепенно перешел к более определенным: «Удивительно, что вы так сказали. Сразу видно, что природа вас наградила художественным чутьем. Реакция далеко не обычная. Большинство людей предпочло бы нечто более очевидное, вроде этого вот...»

Вдоволь налюбовавшись каким-то оранжевым шаром, с которого свешивались два глаза, соединенные подобием черного паука, и убедившись, что мистер Бескомб окончательно и бесповоротно причислил его к безмозглым, ничего не смыслящим денежным тузам, Пуаро, в свою очередь, пошел в наступление.

— Если я не ошибаюсь, у вас работает некая мисс Фрэнсис Кери?

— Да, да. Наша Фрэнсис — умная девушка. Компетентная, с хорошо развитым художественным вкусом.

Она только что вернулась из Португалии, где организовала для нас выставку. Колоссальный успех. Сама превосходный художник, но не слишком плодовитый, если вы меня понимаете. Куда полезнее на административной работе. По-моему, она и сама это признает.

— Я слышал, что она покровительствует художникам.

— Да, она сочувствует молодым. Подбадривает начинающие таланты, уговаривает меня устроить выставку для своих протеже. В прошлом году мы организовали показ работ группы молодых художников. Представьте, успех был потрясающий. Вся пресса отметила наше начинание. Да, да, она умеет выбирать своих протеже.

— Понимаете, я немножко старомоден. Некоторые из этих молодых людей...

Не закончив фразы, он воздел руки к потолку, сказав, что мистер Бескомб должен его понимать.

Мистер Бескомб понял.

— Ах, нельзя судить на основании их нынешнего вида! Все дело в этом, не больше. Длинные волосы, бородки, парчовые жилеты и кружевные жабо. Пройдет, как проходило и все другое.

— Дэвид какой-то, не помню его фамилии. Кажется, мисс Кери весьма высокого мнения о нем.

— А вы не имеете в виду Питера Кардиффа? Он ее нынешний протеже. Учтите, я в нем вовсе не так уверен, как она. Лично я считаю его не столько передовым, сколько отсталым художником. Он совсем такой, каким в те годы был Пери-Джонс. Однако никогда наверняка не скажешь. Бывают неожиданные трансформации. Она иногда служит ему моделью.

— Дэвид Бейкер, вот какое имя я пытался припомнить,— сказал Пуаро.

— Он не плох,— заметил мистер Бескомб без всякого энтузиазма.— Маловато оригинальности, как я считаю. Он один из той группы художников, о которой я упоминал, но он не произвел большого впечатления. Хороший рисовальщик, но без изюминки. Подражатель.

Пуаро вернулся домой. Мисс Лемон сразу же представила ему кучу писем для подписи, и, когда ею были украшены все аккуратно напечатанные послания, она их унесла к себе в обитель.

Джордж подал на стол пышный омлет со специями. Втайне он покровительствовал своему хозяину, но делал это весьма незаметно.

После ленча месье Пуаро устроился в своем удобном кресле и только что собрался насладиться чашкой ароматного кофе, как раздался телефонный звонок.

— Миссис Оливер, сэр,— сказал Джордж, поднимая трубку.

Пуаро неохотно протянул руку. Он был уверен, что она начнет опять настаивать, чтобы он занялся чем-то таким, что он не был расположен делать.

— Месье Пуаро?

— Да, это я.

— Чем вы занимаетесь? И что вы сделали?

— Я сижу в кресле и раздумываю.

— И это все?

— Это очень важное занятие. Но преуспею ли я в нем или нет — я не знаю.

— Вы обязаны отыскать эту девушку. Возможно, ее похитили?

— Похоже на то,— согласился Пуаро.— Вот передо мной лежит письмо от ее отца, пришедшее с дневной почтой, в котором он просит приехать к нему и рассказать, чего я добился.

— Так чего же вы добились?

— В данный момент — ничего.

— Честное слово, месье Пуаро, вы должны взять себя в руки.

— И вы тоже.

— Как прикажете понимать?

— Вы должны заставить меня действовать.

— Почему вы не поехали в Челси, где меня ударили по голове?

— Чтобы меня тоже ударили?

— Я просто не понимаю этого,— сказала миссис Оливер,— я дала вам в руки такую путеводную нить, указав девушку, вы от этого не можете отказаться.

— Знаю, знаю.

— Что в отношении той женщины, которая выбросилась из окна? Вам это что-нибудь дало?

— Я навел справки.

— Ну?

— Ничего. Эта женщина одна из многих. Они в молодости были привлекательны, у них были многочисленные любовные связи, прошли годы, страсти не улеглись, а красота исчезла. Они заливают горе вином, придумывают себе всякие неизлечимые болезни, а под конец от отчаяния и одиночества выбрасываются из окна.

— Вы же сами сказали, что ее смерть была очень важной, это что-то да значит!

— Должно было бы быть.

— Вот как?

Не поняв, что должно было означать последнее восклицание Пуаро, миссис Оливер положила трубку.

Глава 19

В этот день Клавдии Рис-Холланд не было в кабинете. Вместо нее Пуаро встретила пожилая женщина. Она сказала, что мистер Рестарик ожидает его, и провела к хозяину.

— Ну?

Рестарик даже не мог дождаться, пока Пуаро перешагнет через порог.

— Какие новости в отношении моей дочери?

Пуаро развел руками.

— Пока — никаких.

— Но послушайте, дорогой, это невероятно! Не могла же девушка провалиться бесследно?

— Девушки и раньше выкидывали такие номера. И впредь будут их выкидывать.

— Поняли ли вы, что не следует останавливаться ни перед какими затратами? Я больше так не могу!

К этому времени он, по-видимому, дошел до точки. Похудел, глаза покраснели.

— Я представляю, как вы беспокоитесь, но заверяю вас, я сделал все, что было в моих силах, чтобы отыскать ее. Увы, в таких делах спешить нельзя.

— Возможно, она потеряла память или... заболела.

Пуаро понял, почему в середине предложения прозвучала пауза. Рестарик, вне всякого сомнения, не осмелился сказать, что его дочь сошла с ума.

Присев на стул у противоположного края стола, он сказал:

— Поверьте мне, именно понимая ваши переживания, я еще раз рекомендую вам обратиться в полицию. Это намного ускорило бы дело.

— Нет!

Ответ прозвучал с необычной силой.

— У них больше возможностей. Вы, конечно, возлагаете основные надежды на деньги. Но никакие деньги не могут сравниться с хорошо организованной полицейской службой.

— Перестаньте говорить со мной на эту тему. Я не ребенок и сам знаю, что мне необходимо. Норма моя дочь. Притом единственная. Вам это ясно?

— Рассказали ли вы мне решительно все о своей дочери, мистер Рестарик?

— Что еще я могу вам рассказать?

— Это вам решать, а не мне. Например, у нее в прошлом не было никаких инцидентов?

— Что вы имеете в виду?

— Определенного проявления психической неуравновешенности.

— Вы думаете, что она... что она...

— Откуда мне знать?

— А откуда мне знать? — с нескрываемой горечью повторил Рестарик.— Что мне известно о ней! Все эти годы Грейс была тяжелым человеком. Из тех, кто ничего не забывает и не прощает. Иногда я думаю, что ей нельзя было доверить воспитание дочери.

Он вскочил со стула, принялся бегать взад и вперед по кабинету, потом снова опустился на место.

— Безусловно, я не имел морального права бросать жену и оставлять на нее ребенка. Но в то же время я себя оправдывал. Грейс была искренне предана дочери, отличным стражем ее интересов. Так мне казалось. Но было ли это действительно так? Грейс написала мне несколько писем, все они были пропитаны злобой и жаждой мести. Наверное, это вполне естественно. Меня не было все эти годы. А я обязан был приезжать хотя бы для того, чтобы девочка не отвыкала от меня. И чтобы наблюдать за тем, как она растет...

Он быстро повернул голову.

— Когда я впервые увидел Норму, я решил, что во всем виноваты ее нервы и отсутствие дисциплины, надеялся, что они с Мэри подружатся. Однако я не считал Норму вполне нормальной. Поэтому я решил, что ей действительно будет лучше жить в Лондоне и работать, имея возможность проводить у нас уик-энды, а не находиться все время в обществе Мэри. Но, по всей вероятности, это было неправильное решение. Где же она, месье Пуаро? Где она? Как вы считаете, могла она утратить память? О таких вещах часто приходится слышать.

— Да,— согласился Пуаро,— это возможно. И она просто не представляет, кто она такая... Или же с ней произошло какое-нибудь несчастье. Последнее меня волнует. Поэтому я навел справки во всех моргах и во всех больницах. Нет, нечего.

— Так вы надеетесь, что она жива?

— Если бы она умерла, ее было бы легче отыскать. Пожалуйста, успокойтесь, мистер Рестарик. Учтите, что у нее могут быть друзья, о которых вы не имеете понятия. Друзья в любом конце Англии, с которыми она познакомилась, еще живя с матерью. Или же вы должны подготовить себя и к такой возможности — она находится у кого-нибудь из своих приятелей.

— Дэвид Бейкер? Если бы я...

— У Дэвида Бейкера ее нет. Это я проверил первым делом,— сухо отрезал Пуаро.

— Откуда мне знать ее друзей?

Он вздохнул.

— Если я ее разыщу... нет, лучше сказать так: когда я разыщу ее, я непременно вытащу ее из этой ямы.

— Из какой ямы?

— Из Англии. Приехав сюда, я почувствовал себя птицей, запертой в клетку. Мне всегда ненавистна была жизнь в Сити. Рутина конторских дел, постоянные совещания с адвокатами и финансистами. Нет, мне по душе вольное существование, путешествия, переезды с места на место, необжитые, «дикие» уголки. Мне не следовало от всего этого отказываться, лучше бы я послал за Нормой. Она бы тоже поняла очарование такого существования. Именно так я поступлю, когда я ее отыщу. Бог с ними, с этими доходами и сверхприбылями. Уже сейчас вокруг меня вертятся денежные тузы, делающие самые заманчивые предложения. Я возьму деньги и вернусь в Африку вместе со всей своей семьей!

— Ага, а что на это скажет ваша жена?

— Мэри? Но ведь она привыкла к такой жизни. Она оттуда родом.

— Для женщины с большими деньгами Лондон кажется весьма привлекательным.

— Она меня поймет.

У него на столе зазвонил телефон. Рестарик взял трубку.

— Да? А, из Манчестера? Да. Если это Клавдия Рис-Холланд, то соедините незамедлительно.

Он с минуту подождал.

— Алло, Клавдия? Говорите громче, я вас не слышу. Они согласны? Ах, жаль... Нет, я считаю, что вы поступили правильно. Хорошо... Олл райт. Возвращайтесь с вечерним поездом.

Он положил трубку на место.

— Толковая девушка,— сказал он.

— Мисс Рис-Холланд?

— Да, одень компетентная. Снимает массу работы с моих плеч. Я дал ей карт-бланш в отношении одного дела в Манчестере. Понимаете, в моем нынешнем состоянии я просто не способен на чем-то сосредоточиться. В некоторых вопросах она не уступает мужчине.

Он посмотрел на Пуаро, неожиданно возвращаясь к действительности.

— Да, месье Пуаро, я совершенно... я не могу взять себя в руки... Скажите, вам больше не надо денег на расходы?

— Нет, месье. Заверяю вас, что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы вернуть вам дочь живой и здоровой. Я принял все меры предосторожности.

Выйдя на улицу, он поднял голову и посмотрел на небо.

— Определенный ответ на один вопрос, вот что мне нужно! — сказал он.

Глава 20

Эркюль Пуаро с одобрением осмотрел фасад величественного джорджианского особняка, который прежде украшал площадь городского рынка.

Теперь появились современные «супермаркеты» с разными магазинами подарков, косметическими кабинетами и Пор-кафе в районе Крофт-Роуд, ибо старая Хай-стрит стала им тесна.

Медный молоток у двери был начищен до блеска. Но все же он предпочел воспользоваться электрическим звонком.

Дверь отворила почти сразу же высокая, представительная женщина с гладко зачесанными наверх седыми волосами и энергичными манерами.

— Месье Пуаро? Вы очень пунктуальны. Входите.

— Мисс Беттерсбай?

— Конечно.

Она закрыла дверь. Пуаро вошел, положил шляпу на вешалку и прошел дальше в приятную комнату, выходящую окнами в чистенький садик.

— Вы, как мне говорили, бывшая руководительница Медоусфильдского пансионата?

— Да. Я ушла в отставку год назад. Как я поняла, вы хотели меня видеть по поводу моей бывшей ученицы Нормы Рестарик?

— Правильно.

— В своем письме,— продолжала мисс Беттерсбай,— других подробностей вы мне не сообщили. Я знаю, кто вы такой. Именно поэтому я хотела получить дальнейшую информацию, а уж потом вести беседу. Например, не собираетесь ли вы взять к себе на работу Норму Рестарик?

— Нет, мадам.

— Учитывая род ваших занятий, вы не должны удивляться моей любознательности. Не привезли ли вы мне письма от родителей Нормы?

— Опять-таки нет. Я позднее объяснюсь.

— Благодарю вас.

— Фактически меня нанял отец мисс Рестарик, Эндрю Рестарик.

— Ах, он недавно возвратился в Англию после многих лет отсутствия.

— Совершенно верно.

— Но рекомендательного письма вы от него не привезли?

— А я его у него и не просил.

Мисс Беттерсбай вопросительно посмотрела на него.

— Он стал бы настаивать, чтобы поехать вместе со мной,— сказал Эркюль Пуаро,— а это не дало бы мне возможности побеседовать с вами совершенно откровенно и задать вам все те вопросы, которые меня интересуют, потому что они тоже могут причинить ему боль и страдания.

— Что-нибудь случилось с Нормой?

— Надеюсь, что нет, но такая возможность существует. А вы ее помните, мисс Беттерсбай?

— Я помню всех своих учеников. У меня превосходная память. Не говоря уже о том, что Медоусфильдс — небольшое учебное заведение. Двести девочек, не больше.

— Почему вы ушли в отставку, мисс Беттерсбай?

— Извините, месье Пуаро, мне кажется, что это вас не касается.

— Совершенно верно, я просто выражаю свое вполне естественное любопытство.

— Мне уже 70 лет, разве это недостаточная причина?

— Не для вас, я бы сказал. Совершенно ясно, что вы полны сил и энергии. Вам под силу продолжать свою деятельность на учебном поприще еще многие годы.

— Времена меняются, месье Пуаро, но я бы сказала, что эта перемена не всех устраивает. Я удовлетворю ваше любопытство. Мне не хватает терпения иметь дело с родителями. Их планы в отношении дочерей — близорукие, если не сказать откровенно: глупые.

Пуаро было известно, что мисс Беттерсбай была превосходным математиком.

— Не подумайте, что я веду праздный образ жизни. Просто теперь работа стала для меня более приятной. Я репетирую учеников старших классов. А теперь я хотела бы узнать причину или цель вашего визита.

— Дело сводится к тому, что она пропала.

Мисс Беттерсбай не была потрясена.

— Вот как? Когда вы мне сказали «пропала», вы, по-видимому, имели в виду, что она уехала из дома, не сообщив родителям, куда именно она отправляется. Впрочем, поскольку умерла ее мать, то практически она не сообщила об этом отцу. В наши дни это уже почти норма поведения, месье Пуаро. Мистер Рестарик не стал обращаться в полицию?

— Отказался наотрез.

— Можете мне поверить, что я не представляю, куда девалась девочка. Я от нее не получала ни строчки с тех пор, как она уехала отсюда. Боюсь, что я не могу вам ничем помочь.

— Вообще-то говоря, меня интересует не совсем эта информация. Я хотел бы узнать, что это за девушка. Не с точки зрения внешности, а как человеческий индивидуум.

— В школе Норма была середнячком, она ни в чем не проявляла себя. Особых дарований у нее не было. Но занималась она старательно и с заданиями справлялась.

— Истеричка?

Мисс Беттерсбай на минутку задумалась.

— Нет, я бы этого не сказала. Конечно, нервы у нее были в несколько натянутом состоянии, но уже ничего иного нельзя было и ожидать, учитывая ее семейную обстановку.

— Вы имеете в виду ее больную мать?

— Да. Дома, семьи как таковой, у нее не было. Отец, к которому, по-моему, она была очень привязана, уехал с другой женщиной. Ее мать не скрыла этого факта от дочери. И по всей вероятности, громко принялась его обсуждать. Ну, а Норме это было неприятно.

— Пожалуй, мне следует спросить ваше мнение о покойной миссис Рестарик.

— Вас интересует мое личное мнение?

— Если вы не возражаете.

— Почему же, я без всяких колебаний могу ответить на ваш вопрос. Домашнее окружение играет важную роль в формировании характера подростка. Поэтому я всегда старалась выяснить его как можно подробнее... Миссис Рестарик была особа весьма добродетельная и уважаемая во всех отношениях, и строгих правил. Я понимаю, что это звучит несовременно. Ко всему тому следует добавить, что она была безнадежно глупа.

— Ага,— удовлетворенно хмыкнул Пуаро.

— Ну и потом, ее вечные жалобы на мнимые недуги. Она же не выходила из лечебниц и здравниц. Весьма неудачная атмосфера для Нормы, которая сама-то довольно слабовольная, неуверенная в себе, лишенная честолюбия. Лично я считаю, что она создана для роли преданной жены и любящей матери, но не больше.

— Простите за мой следующий вопрос, но вы ни разу не замечали у Нормы признаков психической неуравновешенности?

— Психической неуравновешенности? Глупости.

— Вот как вы отвечаете. «Глупости». И не истеричка?

— Любой подросток, сталкиваясь с трудностями жизни, может на первых порах нервничать. Девушек иногда влечет к совершенно не подходящим, даже опасным молодым людям. Родители теперь не обладают возможностью предотвратить надвигающуюся беду. Отсюда — обреченные на неудачу браки и все прочее, а в конце — развод. Так что Норма тоже могла сбежать к такому проходимцу, в чем, с современной точки зрения, нет ничего ненормального.

Глава 21

Пуаро сидел в своем знаменитом кресле с прямой спинкой. Руки его покоились на подлокотниках, глаза уставились на рисунок обоев, но не замечали его. Возле него на журнальном столике аккуратной стопкой лежали различные документы: донесения от мистера Гоби, сведения, полученные от старшего инспектора Нилла, ряд отдельных листков, озаглавленных «разговоры, слухи, сплетни».

В данный момент Пуаро не прикасался к этим бумагам. Они уже были несколько раз изучены и перечитаны, а на столике лежали на тот случай, если ему понадобилось бы перепроверить какой-нибудь факт.

Каковы были его ощущения в отношении данного дела, что это было за дело?

Пожалуй, мало начать с общего и перейти к частностям. Каковы были основные положения? Что являлось движущей силой?

Деньги, разумеется. Как и почему, он еще не знал, но не сомневался, что это так. Да, деньги... И в нем все сильнее росла уверенность, что где-то тут замешано злое начало. Беда в том, что пока он не знал, где его искать. Он принял некоторые меры, чтобы нейтрализовать его действие, и надеялся, что их будет достаточно. Что-то должно было случиться. Приближалось нечто такое, что еще не было совершено. Но кому-то грозила опасность. Если такой опасности на самом деле не было, тогда он вообще мог ошибиться в своих рассуждениях.

Пуаро перешел к людям, пытаясь определить, какую роль они играли.

Прежде всего — Эндрю Рестарик. Возможно, в действительности он вовсе не был такой сильной личностью, как это казалось с первого взгляда? Вся жизнь Эндрю Рестарика была из сплошных успехов. Так что его слабость проявлялась, возможно, лишь в отношении женщин. Он допустил с самого начала ошибку, женившись на не подходящей ему женщине... Может быть, на это толкнула его семья? А потом он встретился с другой. Но только ли с ней одной? Если же у него было много любовниц? Во всяком случае, ради одной из них он бросил родину и семью и поехал на край света.

И все же все это не совсем соответствовало созданному им портрету Эндрю Рестарика... Портрет... Это слово заставило его немедленно вспомнить портрет Рестарика в его кабинете на стене за письменным столом. Все-таки почему он был привезен в Лондон из загородного дома, где имелся парный портрет первой миссис Рестарик? С художественной точки зрения, их нельзя было делить. Тем более что нынешняя миссис Рестарик казалась женщиной разумной и не страдала излишней ревностью.

Мысли Пуаро переключились на Мэри Рестарик. И его поразило то, что он про нее ничего не знал. Это же было неестественно! Однако же его сведения заканчивались на том, что она, несомненно, была волевой особой, но какой-то неестественной. Возможно, все дело было в предполагаемом парике.

Как Мэри Рестарик относилась к Норме?

Если учесть, что Норма была исключительно глупой девушкой, водившей компанию с отрицательным молодым человеком, который, по всем данным, раздражал, более других, Эндрю Рестарика, что она могла думать о падчерице, которая, по-видимому, пыталась ее отравить.

Впрочем, для Пуаро вопрос о том, кто мог подмешать яд миссис Рестарик, до сих пор оставался открытым. Сам мистер Рестарик не сомневался, что это дело рук Нормы.

В этой связи он задумался над фигурой Сони. Чем она занималась в этом доме? Ради чего она согласилась там жить? Возможно, ее планы были чисто материальными — старики в возрасте Родерика Хорсфилда часто женятся на молоденьких предприимчивых девушках. В материальном смысле Соня могла без труда «сделать выгодную партию». Или же у нее были совсем другие намерения? Не лежали ли у нее между страницами романа пропавшие бумаги сэра Родерика, когда она ходила посидеть на скамейке в Нью-Гарден?

И не заподозрила ли ее Мэри Рестарик, и не по этой ли причине в ее блюдах появился мышьяк в небольших дозах, который постепенно наращивал в ней явления, вполне сходные с гастроэнтеритом?

После этого Пуаро занялся рассмотрением трех девушек, разделивших одну квартиру.

Клавдия Рис-Холланд, Фрэнсис Кери и Норма Рестарик. Первая — дочь известного парламентского деятеля, обеспеченная, уверенная в себе, интересная, расторопная, секретарь, с которой можно работать. Фрэнсис Кери, дочь провинциального нотариуса, талантливая, некоторое время занималась в драматической школе, потом перешла в студию, но тоже бросила это занятие, в настоящее время работает в художественной галерее. Зарабатывает прилично, одета ультрамодно, имеет много друзей среди артистической богемы. Она знакома с Дэвидом Бейкером, но вроде бы лишь поверхностно. А не влюблена ли она в него? Как понимал Пуаро, он не нравился только родителям и полиции, что же касается девиц, то они таяли при виде его нагловатой смазливой физиономии.

Дэвид Бейкер. Что можно сказать о нем? На заметке у полиции, не за настоящее криминальное дело, а за мелкое хулиганство, драки, пьяные дебоши. Вообще-то он был неплохим художником, но предпочитал ничего не делать и не гнушался пожить на средства очарованных им девушек. Он был тщеславен, заносчив, весьма высоко ценил собственную наружность.. Настоящий павлин. * И это все? Пуаро не знал.

Третья девушка, подумал Пуаро. Да, все сходится на ней. И тут он доходил до точки. Обрывались все его «схемы» и раздумья.

Норма Рестарик.

Он припомнил, как она пришла к нему за советом, современное создание, ничем не отличающееся от множества других девушек, с такими же длинными путаными волосами, в таких же бесформенных платьях, не прикрывающих коленки.

И ее по-детски наивное восклицание:

«Простите, вы слишком стары!»

Возможно, она была нрава.

Что он сделал для нее после того, как она обратилась к нему, пусть не с полностью высказанной просьбой помочь ей? Обеспечил он ей безопасность? Самое малое. Если, конечно, ей это было необходимо. Именно это и было центральным вопросом. Нужно ли было ее оберегать? А ее не то признание, не то заявление: «Я думаю, что могла совершить убийство».

И он искал это убийство и никак не мог его найти.

И лишь когда мимоходом миссис Оливер сообщила ему о самоубийстве какой-то женщины из того же самого дома, где жила Норма Рестарик, он увидел свет.

Это наверняка было то самое убийство, о котором толковала девушка.

Пуаро протянул руку и достал со стола красиво отпечатанное резюме о жизни этой женщины, голые факты о существовании миссис Чарпантьер, вернее, Луизы Чарпантьер, поскольку она вовсе не была француженкой.

Почему имя «Луиза» было так знакомо Пуаро?

Его пальцы перебирали один листок за другим.

Ага, вот оно! Всего одна фраза о том, что ту девицу, ради которой Эндрю Рестарик бросил свою семью, звали Луизой Бирелл. В итоге она почти не сыграла никакой значительной роли в жизни Рестарика, не прошло и roдa, как они расстались. Он нисколько не сомневался, что Луиза Чарпантьер была раньше Луизой Бирелл.

Но даже если и так, как это можно увязать с Нормой? Не встретились ли Эндрю Рестарик и Луиза Чарпантьер снова, когда он возвратился в Англию? Пуаро в этом сильно сомневался. Их жизни разошлись много лет назад. То, что они снова пойдут по одной линии, казалось практически невозможным... То было короткое и случайное увлечение, про которое Эндрю Рестарик наверняка даже и не вспоминал. Его теперешняя жена вряд ли могла приревновать своего мужа к его бывшей любовнице так сильно, что решилась ее вытолкнуть из окна.

Единственный человек, который мог пронести свою обиду и ненависть сквозь все эти годы, была первая миссис Рестарик, но она умерла.

Зазвонил телефон.

Пуаро не шевельнулся, сейчас он меньше всего на свете хотел, чтобы его тревожили. Ему казалось, что впервые он напал на действительно горячий след... Ему хотелось пуститься по нему...

Телефон угомонился. Слава Богу, мисс Лемон разберется и одна.

Нет, дверь отворилась, и мисс Лемон просунула голову:

— С вами хочет переговорить миссис Оливер.

Он замахал обеими руками.

— Она говорит, что только что кое о чем вспомнила. В свое время она позабыла вам рассказать о каком-то обрывке незаконченного письма, которое выпало из письменного стола в каком-то небольшом фургоне. Говорила она удивительно сбивчиво, так что я ее плохо поняла,— сказала мисс Лемон с явным неодобрением.

Пуаро отчаянно замотал головой.

— Боже упаси, не теперь!

— Я скажу ей, что вы заняты.

Мисс Лемон удалилась.

И снова в кабинете воцарилась тишина.

Пуаро почувствовал себя безумно утомленным. Он слишком много думает. Человеку необходимо отдыхать. Да, отдыхать. Напряжение должно пройти, и вот, когда он почувствует блаженное расслабление, тогда он увидит схему.

Пуаро закрыл глаза. Все компоненты схемы были налицо. Теперь он уже твердо знал, что ему больше нечего узнавать извне. Ответ должен прийти изнутри.

И внезапно решение пришло.

Все стало на свои места и приобрело смысл: 5 часов утра, женщины, их парики, напыщенный «павлин»... И все сводилось к той самой фразе, с которой он начал:

«Третья девушка... Возможно, я совершила убийство... Ну, конечно же!»

Боже мой, все это его дожидалось! Разумеется, ему еще придется здорово потрудиться, собрать разрозненные куски воедино.

Самое главное — теперь он знал!

В комнате снова появилась мисс Лемон.

— Доктор Стиллингфлит настаивает, чтобы я его немедленно с вами соединила. Он уверяет, что у него срочное дело.

— Скажите этому доктору, чтобы он убирался... Постойте, вы сказали — доктор Стиллингфлит?

Он бросился мимо нее и схватил трубку:

— Слушаю. Пуаро слушает... Что-то случилось?

— Она ушла от меня.

— Что?

— Вы слышали меня? Она ушла. Вышла через парадную дверь!

— И вы ей разрешили?

— Что еще я мог сделать?

— Вы могли бы ее остановить!

— Нет.

— Отпустить ее было безумием.

— Нет.

— Вы не понимаете.

— Такова была договоренность. Она имеет право уйти в любую минуту.

— Вы не представляете, каковы могут быть последствия.

— Возможно, и не понимаю. Но зато я знаю, что она делала. Если бы я ее не отпустил, вся та работа, все то, чего удалось достигнуть, пошло бы насмарку. Моя работа и ваша — не одинаковы. И цели у нас разные. Уверяю вас, я добиваюсь успеха всегда. В этот раз я добился успеха настолько, что почти не сомневался, что она не уйдет.

— Так, понятно, мой друг. И все же она ушла?

— Совершенно откровенно, я этого не понимаю. Мне не ясна причина такого обратного хода.

— Что-то произошло?

— Да, но что?

— Она кого-то видела, с кем-то говорила, кто-то обнаружил, где она скрывается?

— Не представляю, как это могло произойти... Мне думается, вы до сих пор не понимаете, что она была вполне вольна в своих поступках. Именно это было залогом успеха.

— Кто-то на нее наткнулся. Кто-то выяснил, где она живет. Скажите, не получила ли она письма или телеграммы? Не разговаривала ли по телефону?

— Нет, это исключено. В этом я совершенно уверен.

— В таком случае — ну, конечно же, газеты. В вашем учреждении, по всей вероятности, есть газеты?

— Конечно. Самая обычная жизнь, никаких отклонений ни в чем.

— Так вот как они до нее добрались... «Нормальная жизнь без отклонений». Какие газеты вы получаете?

Стиллингфлит назвал пять газет.

— Когда она уехала?

— В половине одиннадцатого.

— Понятно. После того как просмотрела утренние газеты. Какую газету она, как правило, читала?

— Мне кажется, у нее нет в этом отношении определенности. Иногда одну, иногда — другую, иногда — все, а то едва глянет в их сторону.

— Ну, мне нельзя терять времени на разговоры.

— Так вы предполагаете, что она увидела какие-то объявления или нечто в этом роде?

— Какое другое объяснение можно найти? До свидания, пока я больше ничего не могу сказать. Мне нужно отыскать такое объявление, после чего приниматься действовать как можно быстрее.

Он положил трубку на место.

— Мисс Лемон, принесите мне две газеты! «Морнинг Пост» и «Дейли Комет», за остальными отправьте Джорджа.

Развернув газеты на отделе «Частные объявления», он продолжал размышлять.

Он не должен опоздать... Он узнает вовремя... Уже одно убийство произошло. Второе нужно ждать с минуты на минуту. Да, но он, Эркюль Пуаро, постарается его предотвратить... если только он не опоздает. На то он и был Эркюль Пуаро, защитник невиновных. Разве он не говорил, вызывая непременные улыбки у легкомысленных людей, что он «не одобряет убийства»? Им казалось, что он кокетничает, рисуется. На самом же деле это было трезвое заявление, констатация факта, без всякой мелодрамы. Он же не одобрял убийства.

Появился Джордж с пачкой газет.

— Все утренние, сэр.

Пуаро взглянул на мисс Лемон, стоящую поблизости в ожидании дальнейших указаний.

— На всякий случай просматривайте после меня эти объявления. Вдруг я что-нибудь пропущу.

— Частные объявления, да?

— Да. Как я предполагаю, в том или ином виде должно быть упомянуто имя Дэвида. Или же прозвище девушки. Написать открыто Норме они не осмелятся. Во всяком случае, это будет призыв о помощи. Просьба о свидании, возможно.

Без особого удовольствия мисс Лемон взяла газеты. Она была исполнительным работником и давно научилась подавлять свои желания. Такое задание ей было не по вкусу, но в данный момент Пуаро нельзя было терять ни одной минуты, потому он «бросил дополнительные силы в бой».

Сам он расстелил на столе «Морнинг Пост». Это было самое обширное поле для поисков: в газете имелись целых три колонки.

Он склонился над мелко напечатанным текстом.

...Леди желает продать свое меховое пальто... Ищут попутчиков для автомобильной поездки за границу... Продается очаровательный стильный особняк... Пансионат со столом... Няня для больных детей... Шоколад домашнего изготовления... «Джулия, никогда не забуду. Всегда твой»...

Это, пожалуй, ближе к искомому. Пуаро призадумался, но потом отверг. ...Мебель Луи XX... Женщина средних лет ищет помощницу управлять отелем... «В отчаянном положении. Должен тебя видеть. Немедленно приезжай в квартиру 4. 30. Наш код Голиаф».

Пуаро услышал звон колокольчика в тот самый момент, когда он крикнул:

— Джордж, такси!

Он успел набросить себе на плечи пальто и выскочить в холл в то самое мгновение, когда миссис Оливер влетела туда же с лестницы. Они чуть было не столкнулись в тесном помещении, но все же оба сумели удержаться на ногах.

Глава 22

Фрэнсис Кери, неся в руках свой дорожный саквояж, быстро шагала по Медоусвилл-Роуд, весело болтая со своей приятельницей, которую она только что повстречала на углу. Впереди темнела громадина Бородин-Меншен.

— Ей-Богу, Фрэнсис, довелись мне жить в этом уроде, я бы чувствовала себя как в тюремном здании. Ни дать, ни взять,— Вермокраусс-Вуд.

— Глупости, Эллен. Поверишь ли, внутри эти квартиры весьма комфортабельны. Я так счастлива, что попала сюда. Да и Клавдия прекрасная напарница, ты просто не чувствуешь ее присутствия. Потом, у нее столько вкуса и уменья создать уют. Я страшно довольна.

— Разве вас всего двое? Мне казалось, у вас была еще и третья девушка.

— Похоже, что она нас покинула.

— То есть как это? Отказывается платить свою долю? И вы ее выгнали?

— Да нет, в отношении денег все олл райт. Просто у нее какой-то романчик с ее приятелем.

Эллен потеряла всякий интерес. Приятели и романы с ними было делом обыденным, само собой разумеющимся, и о них не стоило разговаривать.

— Откуда ты теперь возвращаешься?

— Из Манчестера. Там была организована частная выставка. Колоссальный успех.

— Ты и правда на будущий месяц поедешь в Вену?

— Да, надеюсь. Все уже договорено. Интересно, верно?

— Я всегда думаю, какой был бы ужас, если бы украли одну из картин!

— Они все застрахованы. Они действительно очень ценные.

— Как прошла выставка твоего приятеля Питера?

— Боюсь, что не слишком хорошо. Правда, в «Ари-сто» была прекрасная заметка, а это уже много значит.

Фрэнсис завернула во двор Бородин-Меншен, а ее приятельница зашагала дальше, к небольшому дворику, расположенному на той же улице.

Сказав «добрый вечер» портье, Фрэнсис с улыбкой вошла в кабину лифта и поднялась к себе на шестой этаж. Идя по коридору, она напевала про себя веселый мотивчик.

Остановившись возле двери, она вставила в замочную скважину ключ. В холле горел свет. Клавдия должна была вернуться с работы лишь через полтора часа. Но в гостиной, дверь в которую была неплотно прикрыта, было светло.

Фрэнсис удивилась:

— Горит свет? Как странно!

Она сняла пальто, бросила на пол свой саквояж, распахнула дверь в гостиную и переступила порог...

Точнее сказать, замерла на пороге... молча открыв и сразу закрыв рот. Ей показалось, что она утратила способность двигаться, ее глаза были прикованы к неподвижной фигуре, распростертой на полу. Потом она медленно перевела глаза на зеркало, в котором отразилось ее собственное мертвенно-бледное лицо...

Прошло несколько минут; прежде чем она смогла вздохнуть. Моментальный паралич прошел, она откинула назад голову и отчаянно закричала.

Споткнувшись о саквояж в передней и отбросив его ногой в сторону, она выскочила в коридор и неистово забарабанила в дверь соседней квартиры.

Ей открыла пожилая женщина.

— Господи, в чем дело?

— Там лежит... кто-то умер... умер,— бессвязно пробормотала она,— и мне кажется, я знаю этого человека... Это Дэвид Бейкер. Он лежит на полу, по-моему, его закололи... наверное, его закололи... Кровь, понимаете, всюду кровь...

Она истерически разрыдалась.

Миссис Джекобс сунула ей в руки стакан.

— Оставайтесь здесь и выпейте это.

Фрэнсис послушно сделала пару глотков, в то время как миссис Джекобс устремилась в 67 номер, дверь в который оставалась распахнутой.

Она была не из тех особ, которые поднимают крик или падают в обморок. Остановившись на пороге, она поджала губы и принялась все осматривать.

Представившаяся ее глазам картина больше напоминала горячечный бред. На полу лежал красивый юноша, руки у него были раскинуты в стороны, каштановые волосы рассыпались по плечам.

На нем был надет пиджак, ярко-красный бархатный пиджак, а белая рубашка с кружевным жабо была вся перепачкана кровью.

Через минуту она заметила, что кроме нее в помещении находится еще один человек: спиной к ней, повернувшись лицом к стене, на которой висело изображение смеющегося арлекина, замерла девушка.

Она была одета в шерстяное платье белого цвета, ее светло-русые волосы, прямые и казавшиеся давно не мытыми, свисали ниже плеч.

В руке у нее был зажат кухонный нож.

Миссис Джекобс уставилась на нее. Девушка обернулась и уставилась на миссис Джекобс.

— Я его убила... На руках у меня кровь с ножа... Я пошла в ванную, чтобы смыть ее, но такие вещи трудно смываются, верно?.. А потом я снова вернулась сюда, чтобы проверить, действительно ли это так... Нет, мне это не приснилось... Бедный Дэвид... По всей вероятности, я должна была это сделать...

Видимо, только шоковым состоянием можно было объяснить ответ миссис Джекобе. Произносимые ею слова ей самой казались нелепыми и неуместными:

— Правда? Почему же вы должны были сделать такую вещь?

— Не знаю... или знаю? У него были какие-то большие неприятности. Он послал за мной — и я пришла... Но мне хотелось от него освободиться. Хотелось уйти от него. По всей вероятности, я его по-настоящему не любила...

Она осторожно положила нож на угол стола и села рядом на стул.

— Знаете, ненавидеть кого-то очень... опасно. Потому что ты сама не знаешь, на что способна... как с Луизой...

Потом она спокойно спросила:

— Не считаете ли вы, что сейчас надо позвонить в полицию?

— Потерявшая способность что-либо понимать миссис Джекобе набрала номер 999.

Сейчас в комнате с арлекином на стене собралось восемь человек. Прошло уже много времени. Полиция приезжала и успела уехать.

Эндрю Рестарик казался ошеломленным. Пару раз он повторял одни и те же слова:

— Я не могу поверить...

Когда ему позвонили по телефону, он моментально примчался из своей конторы вместе с Клавдией Рис-Холланд. Неприметно и неназойливо она сумела как-то навести порядок и все организовать. Позвонила адвокатам, потом в Кроссходжес, позднее в два агентства по продаже недвижимого имущества, стараясь отыскать Мэри Рестарик. Она дала снотворного Фрэнсис Кери и уложила ее спать.

На диване рядком сидели Эркюль Пуаро и миссис Оливер. Они подъехали одновременно с полицией.

Последним явился, уже после того, как члены полицейской бригады уехали, сделав свое дело, спокойный, немногословный человек с седыми волосами, старший инспектор Нилл из Скотланд-Ярда, который приветствовал Пуаро едва заметным наклоном головы, а затем обратил свое внимание на Эндрю Рестарика.

Возле окна, спиной ко всем остальным, стоял молодой человек высокого роста с неистово рыжей шапкой коротко остриженных волос.

Чего они все ожидали?

Миссис Оливер никак не могла понять. Тело уже убрали, фотографы и сотрудники технического отдела все сделали. Их самих, поначалу загнанных в спальню Клавдии, снова пригласили в гостиную. И вот они сидят и чего-то ждут.

И когда появился старший инспектор Нилл, Ариадна Оливер на всякий случай спросила:

— Если вы настаиваете, чтобы я ушла...

Инспектор был изысканно вежлив:

— Вы ведь миссис Ариадна Оливер, не правда ли? Нет, если вы не возражаете, я бы попросил вас остаться. Понимаю, что испытание было не из приятных.

— Знаете, мне все показалось нереальным...

Миссис Оливер закрыла глаза, и перед ней сразу же

воскресла страшная картина.

«Павлин», раскинувшийся в настолько эффектной позе на полу, что это убийство напоминало театральную постановку, в которой режиссер не пожалел красной краски.

И девушка, совсем юная, уже не лишенная привлекательности Офелии, как ее когда-то охарактеризовал Пуаро, с достоинством покорившаяся своей судьбе.

Пуаро попросил разрешения позвонить по телефону. Один звонок был в Скотланд-Ярд, и полицейский сержант дал свое согласие лишь после того, как, не стараясь скрыть недоверие, предварительно справился в Управлении.

Пуаро звонил им из спальни Клавдии, тщательно закрыв за собой дверь.

У сержанта по-прежнему оставался недоверчивый взгляд, он даже поделился своими сомнениями с подчиненными:

— Там мне ответили, что это олл райт. Интересно, кто он такой? Внешность у него весьма странная.

— Иностранец, верно? Не из особого ли отдела?

— Вряд ли. Он спрашивал старшего инспектора Нилла.

Полицейский выразительно приподнял брови и только что не свистнул, опасаясь, что ему может попасть за такую вольность.

Переговорив по телефону, Пуаро вышел из спальни и пальцем поманил Ариадну Оливер, стоявшую с растерянным видом посредине комнаты. Она обрадованно подошла к нему, после чего он снова притворил дверь.

— Как бы мне хотелось иметь возможность что-то сделать! — воскликнула миссис Оливер, верная своей привычке действовать.

— Терпение, шер мадам.

— Неужели вы ничего не можете предпринять?

— Я уже позвонил тем лицам, которым было необходимо позвонить. До тех пор, пока полиция не окончит осмотр места преступления, мы должны сидеть смирно и не вертеться у них под ногами.

— Сначала вы позвонили инспектору, ясно. А потом кому? Ее отцу? Неужели он не может внести за нее залог?

— Залог не допускается там, где речь идет об убийстве,— сухо ответил Пуаро.— Полиция сразу известила ее отца. Мисс Кери сообщила им номер его телефона.

— А где она сама?

— Как я понял, она закатила истерику в комнате соседки. Это она обнаружила тело. По-видимому, сильно разволновалась. Выскочила отсюда с воплями.

— Она художница, да? Вот мисс Холланд, та не теряет головы.

— Согласен, она весьма уравновешенная особа.

— Тогда кому же вы звонили?

— Сначала, как, возможно, вы слышали, инспектору Ниллу из Скотланд-Ярда.

— Этим типам придется не по вкусу, если он приедет и вмешается в их действия?

— Он приедет не для того, чтобы вмешиваться. Последнее время по моей просьбе он проверял кое-какие факты и наводил справки, которые могут пролить свет на случившееся...

— Ах, так?.. Ммм... Ну, а кому еще вы звонили?

— Доктору Джону Стиллингфлиту.

— Кто он такой? Надеюсь, он скажет, что бедняжка Норма ненормальная и не может убивать людей?

— Его специальность, в случае необходимости, позволяет ему дать такого рода показания в суде.

— Знает ли он что-нибудь про нее?

— Очень много, я бы сказал. С того дня, как вы ее нашли в кафе, она находилась под его наблюдением в его лечебнице.

— Кто ее туда отправил?

Пуаро улыбнулся:

— Я. Прежде чем поехать к вам в кафе, я отдал соответствующие распоряжения по телефону.

— Что? Выходит, что все это время, когда я так умоляла вас что-то предпринять и обвинила вас в бездеятельности, вы фактически действовали? И ничего не говорили мне? Ну, знаете ли, месье Пуаро... Ни единого слова... Как вы можете быть таким... таким... даже не подберу подходящего слова!

— Не сердитесь, мадам, прошу вас. Я это сделал из самых лучших побуждений.

— Люди всегда это говорят, если они сделают что-то особенное... неудобоваримое... Что еще вы натворили?

— Обставил дело таким образом, что ее отец договорился со мной как с частным детективом. Это дело дало мне возможность принять кое-какие меры для обеспечения ее безопасности.

— Вы имеете в виду доктора Стиллингфлита?

— Да.

— Ну, а это-то как вам удалось? Как мне кажется, ее отец никогда бы не избрал вас в качестве того лица, которому он мог бы поручить столь ответственное дело. По-моему, он предубежден против иностранцев.

— Я силком «подкинул» ему самого себя, как шулер подкидывает нужную карту. Приехал к нему, притворившись, будто получил от него письмо, в котором он этого просит.

— И он вам поверил?

— Естественно. Я предъявил ему такое письмо. Оно было напечатано на машинке из его конторы и подписано его именем, хотя, как он указал, подпись не совпадала с его собственной.

— Иными словами, вы самолично написали это письмо?

— Разумеется. Я совершенно правильно рассудил, что это пробудит его любопытство и он непременно пригласит меня к себе в кабинет. Ну, а все остальное зависело от моего таланта.

— Вы ему рассказали о своих планах в отношении доктора Стиллингфлита?

— Нет, про это я никому не говорил. Это было опасно для Нормы.

— Опасно для Нормы?

— Для Нормы. Или же Норма была опасна для кого-то. С самого начала существовали две возможности. Факты можно было интерпретировать и так, и этак. Попытка отравить миссис Рестарик не казалась убедительной, она была слишком «растянутой», так людей не убивают. Затем произошла промежуточная история с пистолетным выстрелом в Бородин-Меншен и другая история о поножовщине и пятнах крови на тротуаре. Каждый раз, когда что-то такое случалось, Норма не имела об этом ни малейшего представления, не могла припомнить и так далее. Она находит мышьяк в своем комоде, но не помнит, как она его туда положила. Уверяет, что у нее бывают провалы в памяти, она не в состоянии бывает припомнить, чем занималась довольно продолжительное время. Невольно задаешь себе вопрос, говорит ли она правду или же по той или иной причине придумала все эти вещи. Является ли она потенциальной жертвой какого-то чудовищного заговора или движущей силой его? Не играет ли она девушку, страдающую психической неуравновешенностью именно потому, что у нее на счету и правда убийство и она рассчитывает таким образом смягчить свою вину?

— Сегодня она была совсем другой,— задумчиво сказала миссис Оливер,— вы заметили?

Пуаро кивнул.

— Не Офелия, а Ифигения.

В гостиной поднялся какой-то шум, который привлек к себе их внимание.

— Как вы думаете...

Миссис Оливер не закончила свою фразу. Пуаро встал с места, подошел к окну и выглянул во двор. В ворота въезжала санитарная карета.

— Они что, приехали за телом? — спросила миссис Оливер, почему-то шепотом добавила:

— Бедный «павлин»!

— Вряд ли он был положительной личностью,— ответил Пуаро.

— Он был весьма декоративен... и так молод! — воскликнула миссис Оливер.

— Этого достаточно только для женщин! — не сдавался Пуаро.

Он подошел к двери спальни и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыл ее и выглянул наружу.

— Вы разрешите мне оставить вас на минутку? — обратился он к писательнице.

— Куда это вы . идете? — с сомнением в голосе спросила та.

— Насколько я понимаю, в Англии подобный вопрос считается неделикатным,— ответил он ей с упреком.

— Ох! Извините.

— И туалет совсем с другой стороны! — прошипела она ему вслед, в свою очередь прижимая глаз к щелке.

Потом она подошла к окну, чтобы посмотреть, что творится во дворе. А, когда Пуаро тихо возвратился, Оливер вкрадчиво спросила:

— Удалось ли вам проникнуть в комнату Нормы, или вы на самом деле ходили туда, куда говорили?

— Комната Нормы заполнена полицейскими.

— Представляю, как вы раздражены... Что у вас в этой черной папке, или это портфель, которую вы держите под мышкой? ,

Вместо ответа Пуаро сам задал вопрос:

— Скажите, что спрятано у вас в холщовом мешке, на котором изображены не то лошади, не то коровы?

— Начать с того, что это лани... Это моя хозяйственная сумка, в ней лежат груши, которые я купила утром.

— В таком случае будьте добры, положите в нее еще и мой портфельчик. Только, ради Бога, не сядьте на него, не надавите на него и вообще обращайтесь с ним поделикатнее.

— Что там у вас спрятано?

— Именно то, что я надеялся найти — и нашел... Ах! Вещи начинают проясняться.

Миссис Оливер не поняла, относились ли последние слова к содержимому черного портфельчика Пуаро или же к усиливающемуся шуму за дверью.

Ясно выделялся гневный голос Эндрю Рестарика. Клавдия подошла к телефону. Послышались тяжелые шаги полицейского: это отправился в соседнюю квартиру стенографист, он должен был взять показания у Фрэнсис Кери и миссис Джекобе. «Обследование места убийства» шло своим чередом, хлопали двери, щелкали фотоаппараты, вспыхивали лампочки.

Наконец, представители технического отдела удалились, закончив все то, что им было положено.

Следующим событием было неожиданное вторжение в комнату Клавдии Рис-Холланд рыжеволосого широкоплечего молодого человека.

Не обратив никакого внимания на миссис Оливер, он заговорил с Пуаро:

— Что она натворила? Убийство? Кто это? Ее приятель?

— Да.

— Она призналась?

— Похоже на то.

— Как скверно!.. Она не сомневалась?

— Я не слышал ее заявления и не имел возможности видеть ее и задать ей хоть один вопрос.

В спальню просунулась голова полицейского.

— Доктор Стиллингфлит? С вами хотел поговорить полицейский хирург.

Доктор Стиллингфлит кивнул головой и вышел из спальни.

— Так вот каков этот доктор Стиллинглит, то есть Стиллингфлит! — воскликнула миссис Оливер.

С минуту подумав, она добавила:

— Знаете, а в нем что-то есть!

Глава 23

Старший инспектор Нилл придвинул к себе листок бумаги, на котором было что-то записано, прибавил еще какие-то заметки, потом поочередно посмотрел на всех собравшихся в комнате. Голос у него звучал совершенно официально:

— Миссис Джекобс? — Он посмотрел на полицейского, стоявшего около двери.— Сержант Конноли взял у нее показания. Но я хотел бы задать ей лично несколько вопросов.

Через несколько минут в комнате появилась миссис Джекобс. Нилл вежливо поднялся, приветствуя ее.

— Я старший инспектор Нилл,— отрекомендовался он, пожимая ей руку.— Извините, что мне приходится вас беспокоить вторично. Но на этот раз мы будем говорить неофициально, просто я хочу иметь ясное представление о том, что вы видели и слышали. Боюсь, что вам это неприятно, но...

— Неприятно? Нет, почему же,— затараторила миссис Джекобе, усаживаясь на предложенный ей стул,— конечно, это был известный шок, но мои чувства не были затронуты.

Оглянувшись, она добавила:

— Вижу, вы здесь прибрались.

Нилл решил, что она говорит об увезенном трупе.

Ее глаза поочередно останавливались на всех присутствующих, ясно выражая свое отношение к наблюдаемому ею индивидууму: откровенное удивление при виде Пуаро — «это еще что такое?», любопытство при взгляде на миссис Оливер, одобрение рыжей шевелюры доктора, дружеская улыбка и легкий кивок по-соседски Клавдии, женское сочувствие Эндрю Рестарику.

— Должно быть, вы отец девушки? — обратилась она к нему.— Слова утешения от незнакомого человека ничего не стоят, так что лучше их и не произносить. Мы живем в тяжелое время, мир изменился. Или мне так кажется? По-моему, девушки слишком много занимаются. Это им не под силу.

Потом она повернулась совершенно спокойно к Ниллу:

— Да?

— Я попросил бы вас описать собственными словами, что вы видели и что слышали?

— Боюсь, это будет несколько отличаться от того, что я говорила раньше,— неожиданно сообщила миссис Джекобс,— такое случается. Я стараюсь описать все как можно точнее и поэтому употребляю огромное количество слов. Разумеется, потом их точно воспроизвести невозможно. И вовсе не потому, что ты хотела что-то приукрасить, не потому, что неосознанно ты домысливаешь и объясняешь себе то, что видишь или слышишь. Однако я постараюсь сделать все, что в моих силах и возможностях. Прежде всего я услышала дикие крики. Я испугалась, подумала, что кто-нибудь упал, разбился. И пошла к дверям, чтобы выяснить, что же произошло. В этот момент кто-то со всей силой забарабанил ко мне в дверь, не переставая неистово вопить. Я распахнула дверь и увидела, что это одна из трех девушек, живущих в соседнем со мной номере 67. Боюсь, что я не знаю ее имени, хотя с виду она мне хорошо знакома.

— Фрэнсис Кери,— сказала Клавдия.

— Говорила она что-то несвязное, заикаясь на каждом слове. Я только поняла, что кто-то умер. Какой-то знакомый ей Дэвид Бранд или Болд, одним словом, на букву «Б». Я как следует не разобрала. Девушка всхлипывала и дрожала, как осиновый лист... Я пригласила ее к себе, дала ей немножко бренди, после чего отправилась выяснять, что же могло случиться.

Все это было сказано столь убедительно, что присутствующие почувствовали, что достойнейшая миссис Джекобс иначе и не могла поступить.

— Вам известно, что я обнаружила.

— Коротенько, прошу вас.

— Молодой человек, один из современных молодчиков, которых называют то стилягами, то битниками, яркая немыслимая одежда и длинные волосы. Он лежал на полу. Не было никакого сомнения, что он умер... его рубашка затвердела от крови.

Стиллингфлит заерзал на стуле, его глаза неотрывно смотрели на миссис Джекобс.

— Потом я заметила, что в комнате находится еще и девушка и что она в руке держит кухонный нож. Мне показалось, что она совершенно спокойна и невозмутима. Пожалуй, это меня больше всего поразило.

— Стиллингфлит не выдержал:

— Она что-нибудь говорила?

— Сказала, что хотела смыть кровь с рук, но что такие вещи смываются плохо.

— Олимпийское спокойствие,.как у леди Макбет?

— Да нет, леди Макбет она мне совершенно не напомнила. Она, как бы это объяснить? Превосходно держалась. Аккуратно положила на стол нож и села рядом на стул.

— Что еще она вам сказала? — спросил теперь уже старший инспектор Нилл, скосив глаза на лежащий перед ним листок.

— Что-то в отношении ненависти. Будто бы ненавидеть кого-то крайне опасно.

— Ведь она также говорила и про «бедного Дэвида», не правда ли? Во всяком случае, вы так заявили сержанту Конноли. Что ей хочется от него освободиться?

— Про это я позабыла. Да, она действительно вскользь упомянула, что он заставил ее сюда приехать. И еще про какую-то Луизу.

— Что она сказала про Луизу? — живо откликнулся Пуаро.

Миссис Джекобс с сомнением взглянула на «усатого иностранца».

— Да ничего особенного, просто назвала такое имя. Говорит: «так же, как Луиза». На этом остановилась. Перед этим она рассуждала в отношении ненависти, а потом вот эту фразочку.

— А потом?

— После этого она совершенно спокойно сказала, что надо бы известить полицию. Что я и сделала. И мы сидели рядом, пока полиция не приехала... Мне казалось, что я не имею права оставить ее одну. Мы ни о чем не разговаривали. Она была погружена в свои думы — а я... откровенно говоря, я просто не знала, что я могу сказать.

— Вы ведь ясно видели, что она была психически неуравновешенной, не так ли? — умоляющим, чуть ли не плачущим голосом спросил Эндрю Рестарик.

— Если признаком психической неуравновешенности является полнейшее спокойствие и собранность после того, как человек совершил убийство, тогда я с вами соглашусь.

Но по голосу миссис Джекобс было ясно, что она как раз с ним не согласна.

Раздался голос Стиллингфлита:

— Миссис Джекобе, скажите, призналась ли она в том, что это ее рук дело?

— Да, да. Мне следовало раньше упомянуть. Первым долгом она мне об этом и заявила. Как если бы я задала ей вопрос, а она на него ответила. Она сказала: «Да, я его убила». А после этого уже рассказала, что ходила мыть руки.

Pecтарик застонал и закрыл лицо руками. Клавдия положила ему на плечо свои пальчики.

Пуаро сказал:

— Миссис Джекобс, вы говорите, что девушка положила нож, который до этого был у нее в руке, на стол. Это было возле вас? Вы его хорошо рассмотрели? Вам не показалось, что нож тоже был вымыт?

Миссис Джекобс с сомнением посмотрела на старшего инспектора Нилла. По всей вероятности, вопросы Пуаро, по ее мнению, не соответствовали столь серьезному и официальному расследованию. Но инспектор ничем не выражал своего недовольства, и поэтому она была вынуждена ответить:

— Нет, мне показалось, что нож и не обмывали и не обтирали. На нем были темные неприятные пятна какого-то густого липкого вещества.

— Ага!

Пуаро с довольным видом откинулся на спинку стула.

— Я была уверена, что вы и без меня все выяснили в отношении ножа,— с упреком заявила миссис Джекобе, обращаясь к старшему инспектору Ниллу,— как могло случиться, что полицейские про него забыли? На мой взгляд, это просто легкомысленно!

— Полиция ничего не забыла,— серьезно ответил Нилл,— и легкомыслия не проявила, но при следствии бывает полезно выслушать показания разных свидетелей.

— Я понимаю, вас интересует, насколько точны показания ваших свидетелей.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вас интересует, насколько они добавили от себя и что они видели на самом деле...

Слегка улыбнувшись, она продолжала:

— Я ничего не придумала.

Нилл наклонил голову.

— Уважаемая миссис Джекобс, у нас нет никаких оснований сомневаться в отношении правильности ваших показаний. Вы — превосходный свидетель.

— Роль свидетельницы мне не доставляет никакого удовольствия. Но раз уж так вышло, я обязана выполнить свой долг.

— Вы совершенно правы. Большое спасибо, миссис Джекобс.

Оглянувшись, Нилл спросил:

— Больше ни у кого не имеется вопросов?

Оказалось, что они имелись у Пуаро.

Недовольная миссис Джекобс задержалась у двери.

— Да?

— Меня интересуют слова девушки про Луизу. Вы случайно не знаете, кого она имела в виду?

— Откуда мне знать?

— Не считаете ли вы возможным, что она говорила о миссис Луизе Чарпантьер? Сами вы с ней были знакомы, не так ли?

— Нет.

— Но вам известно, что недавно она выбросилась из окна на седьмом этаже в вашем здании?

— Про это я, конечно, слышала. Только я не знала, что ее звали Луизой. Ну и потом, мы с ней не были лично знакомы.

— Как я полагаю, вы не слишком к этому стремились?

— Не хотелось бы так говорить, потому что о покойниках не судят. Но вообще-то вы совершенно правы. Она была весьма неприятной жиличкой, и я так же, как и многие другие обитатели этого дома, неоднократно жаловалась управляющему на ее поведение.

— На что же именно?

— Уж если быть совершенно откровенной, она была алкоголичкой. Ее комната располагалась непосредственно над моей. Этажом выше. У нее ежедневно бывали сборища, пьянки, когда бьют посуду, опрокидывают мебель, орут, кричат, поют и бесконечно хлопают дверями.

— Возможно, она была одинокой женщиной? — высказал предположение Пуаро.

— Знаете, такое впечатление она никогда не производила,— с кислой миной ответила миссис Джекобс,— правда, на дознании была выдвинута идея, что она переживала и волновалась за свое здоровье. Но это, конечно, было плодом ее фантазии. Она была здорова, как дай Бог каждому.

Произнеся эту далеко не доброжелательную эпитафию недавно умершей миссис Чарпантьер, миссис Джекобс удалилась. По ее лицу было видно, что она довольна собой и не раскаивается, что отступила от правила «не судить покойников».

Пуаро обратил свое внимание на мистера Рестарика.

Он у него осторожно спросил:

— Прав ли я в своем предположении, мистер Рестарик, что одно время вы были близко знакомы с миссис Чарпантьер?

Рестарик ответил не сразу. Потом он глубоко вздохнул и пробормотал:

— Да, когда-то, много лет назад, я действительно хорошо ее знал... Но только не под фамилией Чарпантьер. Тогда она называла себя Луизой Бирелл.

— Вы были... эээ... влюблены в нее?

— Да, я был в нее влюблен... Как говорится, влюблен без ума. Ради нее я оставил жену. Мы вместе уехали в Южную Африку. Но не прошло и года, все это разлетелось, как мыльный пузырь. Она возвратилась в Англию. После этого я о ней ничего не слышал, меня совершенно не интересовала ее дальнейшая судьба.

— Что же в отношении вашей дочери? Она тоже была знакома с Луизой Чарпантьер?

— Во всяком случае не настолько, чтобы помнить ее. Не забывайте, что в то время ей было всего пять лет.

— Но все же она знала ее? — настаивал Пуаро.

— Да,— медленно ответил Рестарик,— она знала Луизу. То есть Луиза приходила к нам в дом. Она любила играть с девочкой.

— Так что не исключено, что девушка могла ее помнить, несмотря на эти годы?

— Не знаю. Просто не знаю. Не представляю, как она выглядела, насколько могла измениться. Я имею в виду Луизу. Мы с ней больше не встречались, как я уже говорил.

Голос у Пуаро стал необычайно вкрадчивым.

— Но ведь вы получили от нее весточку, мистер Рестарик? Уже после вашего возвращения на родину?

Новая продолжительная пауза и второй не менее тяжелый вздох.

— Да, я получил от нее известие...

Сделав это признание, он спросил, не в силах преодолеть свое любопытство:

— Откуда вам это известно, месье Пуаро?

Пуаро достал из кармана аккуратно сложенный кусочек бумаги. Он развернул его и протянул Рестарику.

— Вот, пожалуйста.

Рестарик озадаченно посмотрел на него, на лбу у него появились складки.

«Дорогой Энди!

Из газет я узнала, что ты снова дома. Мы должны встретиться и обменяться рассказами о том, чем мы оба занимались все эти годы...»

На этом месте письмо прерывалось. Следующий отрывок начинался со слов:

Энди!

Догадайся, от кого это письмо? От 'Луизы. И не смей говорить, будто ты меня позабыл!.. Мы должны встретиться. Не мог бы ты приехать ко мне на следующей неделе вечером в понедельник или во вторник?

Энди, дорогуша, я должна тебя снова видеть!.. Я никогда никого не любила так, как тебя. Я не хочу даже думать о том, что ты мог меня позабыть!»

— Откуда вы это раздобыли? — с недоумением еще раз спросил Рестарик, дотрагиваясь до письма.

— От моего большого друга, через фургон для перевозки мебели,— ответил Пуаро, поглядывая на миссис Оливер.

— Я иначе не могла поступить,— заговорила миссис Оливер, по-своему интерпретируя взгляд бельгийца,— по всей вероятности, перевозили ее мебель. Когда грузчики, два здоровенных парня, выносили из дома письменный стол, из него выпал ящик, и все содержимое разлетелось по двору. Я сумел# подобрать эти два кусочка и пыталась их всунуть обратно грузчикам, но они меня только обругали, потому что вещи были старинными, очень тяжелыми, и грузить их вдвоем было очень тяжело. Я и думать забыла про свою находку. Сунула себе в карман пальто, и все. Сегодня же утром я подумала отправить

. пальто в чистку. Ну и стала все вынимать из карманов. Так что, видите, я не виновата.

Если учесть, что все это было выпалено на одном дыхании, нет ничего удивительного в том, что миссис Оливер даже слегка запыхалась.

Пуаро обратился к Рестарику:

— В конце концов, она получила от вас ответ?

— Да, получила, но не в форме письма. Я решил, что отвечать не стоит. Дабы не возобновлять знакомства.

— Так вы больше не хотели ее видеть?

— Она была последним человеком, которого я хотел бы видеть. Понимаете, она была исключительно трудной женщиной. Всегда, с самого начала. Ну и потом, я был наслышан о ее нынешних привычках. Хотя бы о том, что она превратилась в горькую пьяницу. Ну, и про многое другое.

— У вас сохранились ее письма? Кстати, которое из этих вы получили?

— Самый формальный вариант. Но и его я немедленно порвал.

Доктор Стиллингфлит громко спросил:

— Ваша дочь когда-нибудь заговаривала о ней?

Рестарику, по всей видимости, не хотелось отвечать.

Но от доктора Стиллингфлита не так-то легко было отделаться.

— Поймите, возможно, это очень важно!

— Ну да, один раз она заговорила о Луизе.

— Что именно она говорила?

— Совершенно неожиданно она мне сказала: «На днях я видела Луизу, папа». Я поразился и спросил, где она могла ее видеть. Норма ответила, что в ресторане того самого дома, где она живет. Естественно, я был несколько, смущен. Я ей сказал, что никак не мог предположить, что она ее помнит. Норма же ответила: «Я ее не могла позабыть при всем своем желании. Мне этого не позволила бы мама».

— Да,— наклонил рыжую голову доктор Стиллингфлит,— это и правда может иметь решающее значение’.

— Скажите, мадемуазель,— Пуаро внезапно обратился к Клавдии Рис-Холланд,— вам Норма ничего не говорила про миссис Чарпантьер?

— Да, говорила. Уже после ее самоубийства. Она тогда что-то болтала о своей жестокости. Понимаете, это было настолько по-ребячески, что я не восприняла это всерьез.

— Вы сами были здесь в тот вечер, то есть, если быть точным, в то раннее утро, когда миссис Чарпантьер покончила t собой?

— Нет, меня тогда не было. Я уезжала. Я приехала только на следующее утро и узнала о случившемся.

Она повернулась к Рестарику.

— Вы помните? Это было 23-го числа. Я тогда ездила в Ливерпуль.

— Да, конечно. Вы должны были представлять меня на правлении Гарверского треста.

Пуаро спросил:

— Но Норма ночевала в ту ночь дома?

— Да.

Клавдия почему-то нервничала.

— Клавдия? — Рестарик положил ей на руку свои пальцы.— Что вам известно про мою Норму? Я вижу, вы что-то скрываете.

— Ничего! Что я должна про нее знать?

— Вам кажется, она не совсем нормальная? — общительным тоном спросил доктор Стиллингфлит.— И то же, самое предполагает черноволосая девушка. Да и вы сами,— он повернулся к мистеру Рестарику.— Вы все ведете себя крайне деликатно и всячески избегаете разговора на эту тему. Хотя все без исключения думаете одно и то же. Я не говорю о старшем инспекторе. Потому что он ничего не предполагает, а просто собирает факты. Сумасшедшая или убийца? А что вы на это скажете, мадам?

— Я?

Миссис Оливер даже подпрыгнула от неожиданности.

— Я... я не знаю!

— Вы оставляете за собой право последней высказать свое мнение? Я вас не виню. Это очень трудно. В целом большинство людей согласятся с вами. Они называют это по-разному: «чокнутая», «невменяемая», «не все дома» и так далее. Есть и более научное название. Думает ли хотя бы один из вас, что девушка нормальная?

— Мисс Беттерсбай,— ответил Пуаро.

— Черт побери, кто же такая эта мисс Беттерсбай?

— Начальница школы.

— Если у меня когда-нибудь будет дочь, я пошлю ее в эту школу. Конечно, я принадлежу к другой категории. Потому что я знаю все об этой девушке.

Отец Нормы вытаращил глаза.

— Кто этот человек? — обратился он к инспектору Ниллу.— На каком основании он утверждает, что может все знать о моей дочери?

— Она находилась у меня под наблюдением на протяжении последних десяти дней,— пояснил доктор Стил-лингфлит.

— Но каким образом она попала к нему?

— Доктор Стиллингфлит,— сказал Нилл,— высококвалифицированный психиатр.

— Но каким образом она попала в его заведение? Без того, чтобы испросить на то мое согласие? — возмутился мистер Рестарик.

— Спросите «усы»,— усмехнулся Стиллингфлит, кивая в сторону Пуаро.

— Вы? Вы?..

Рестарик так обозлился, что едва мог говорить.

Пуаро оставался невозмутимым.

— Я только выполнял ваши инструкции. Вы хотели, чтобы ваша дочь, когда она будет найдена, была окружена заботой и вниманием. Вы требовали, чтобы ей была обеспечена безопасность. Я ее отыскал, сумел заинтересовать в ней доктора Стиллингфлита, смею заверить, мистер Рестарик, что ей действительно грозила опасность. Страшная опасность.

— Вряд ли ей могла угрожать большая опасность, чем сейчас, когда она арестована по обвинению в убийстве!

— Фактически ей еще не предъявлено обвинение,— пробормотал Нилл.

Он продолжал:

— Доктор Стиллингфлит, должен ли я понять, что вы хотите сообщить свое профессиональное мнение относительно психического состояния мисс Рестарик, объяснить причину и значение ее поступков?

— По-видимому, вас сейчас интересует одно: девушка нормальная или ненормальная? Олл райт, я вам отвечу. Эта девушка абсолютно нормальная, ничуть не меньше, чем все, собравшиеся в этой комнате.

Глава 24

Они все уставились на него.

— Вы этого не ожидали, верно?

Рестарик сердито сказал:

— Вы ошибаетесь. Эта девушка даже не знает, что она сделала. Она невиновна. Абсолютно невиновна. Ее нельзя привлекать к ответственности за то, что она натворила, не подозревая того.

— Дайте мне слово. Не сомневайтесь, я знаю, о чем говорю. Вы — нет. Эта девушка вполне в своем уме и отвечает за свои поступки. Через пару минут она придет сюда и сама будет говорить за себя. У нее до сих пор* не было возможности объясниться. Ну да, ее заперли в спальне, приставив к ней полицейскую матрону. Но до того, как задать ей несколько вопросов, я хочу сначала кое-что доложить, чтобы вы не блуждали в потемках. Когда эта девушка пришла ко мне, она принимала наркотики.

— И он их ей давал! — заорал Рестарик.— Этот дегенерат! Мерзавец!

— Несомненно, он пытался ее к этому приучить.

— Благодарение Господу! — неожиданно воскликнул Рестарик..

— За что вы благодарите Господа?

— Я вас неправильно понял. Я-то подумал, что вы намереваетесь бросить ее на растерзание львам, когда начали настаивать на том, что она совершенно нормальна. Да, да, я в вас ошибался. Во всем виноваты наркотики. Наркотики заставили ее совершать вещи, которые она по доброй воле никогда бы не сделала. Больше того, она даже не знает, что натворила.

Стиллингфлит подал голос:

— Разрешите говорить мне, вместо того чтобы самому столько рассуждать в полной уверенности, что вам все решительно известно. Прежде всего, она не наркоманка. Следов инъекций не видно. Она не нюхает «снег». Кто-то, возможно, тот молодой человек, а может быть, кто-то другой, подсыпал ей наркотики так, что она об этом не знала. Причем не просто «Пурпурное сердце» или два каких-то снадобья, как теперь стало модно. Довольно оригинальная смесь наркотиков. ЛСД, который вызывает смену ярких сновидений, кошмары сменяются мечтами. «ХСМО», разрушает фактор времени, так что она могла воображать, что событие длилось час, а не несколько минут. Или наоборот, так... И множество других любопытных веществ, так что, если их все обрисовать, уйдет много времени. Человек, хорошо разбирающийся в наркотиках, сотворил черт знает что для этой несчастной девушки. В итоге она превратилась из разумного существа в полуавтомат. Стимулянты, снотворное, возбуждающее, успокоительное, все они сыграли свою роль в ее формировании. В итоге она сама видела в себе другого человека.

Рестарик прервал его:

— Именно это я и говорю. Норма не может отвечать за свои поступки. Кто-то под гипнозом, если можно так сказать, принуждал ее делать эти вещи!

— Я вижу, вы все еще ничего не поняли! Никто не в состоянии заставить девушку сделать то, что она не желает делать! Но в их возможности было заставить ее воображать, что она это сделала. А сейчас мы ее пригласим сюда и посмотрим, что с ней произошло.

Он вопросительно взглянул на старшего инспектора.

Тот кивнул головой.

Повернувшись, доктор Стиллингфлит спросил у Клавдии:

— Куда вы дели ту, вторую девушку, которой вы дали снотворное? Насколько я понял, вы ее увели от миссис Джекобе? Ах, в ее комнате? На собственной постели? Знаете, я бы посоветовал ее немножно порастрясти и привести сюда. Нам необходимы показания всех людей, которые имели хоть какое-то отношение к данной истории.

Они оба вышли из комнаты.

Стиллингфлит вскоре вернулся, поддерживая легонько за плечи Норму и грубовато подбадривая ее:

— Вот так, умница... Никто не собирается вас съесть. Садитесь-ка сюда.

Она послушно села. Вид у нее был перепуганный.

Полицейская матрона, оставшаяся на пороге, была явно недовольна.

— Единственное, чего я у вас прошу, это говорить правду. Это совсем не так трудно, как вы думаете.

Пришла и Клавдия с Фрэнсис Кери. Последняя зевала во весь рот. Ее растрепанные черные волосы свисали на лицо, наполовину закрывая его. Видимо, она еще не окончательно проснулась, во всяком случае вид у нее был ошарашенный.

— Вам надо дать горячего чая,— сказал Стиллингфлит.

— Лучше бы вы разрешили мне пойти и заснуть,— пробормотала Фрэнсис.

— До тех пор, пока все не будет выяснено, никто пусть и не помышляет о сне... Ну, Норма, теперь отвечайте на мои вопросы... Та женщина, соседка по коридору, уверяет, что вы признались ей, будто убили Дэвида Бейкера. Это верно?

Она ответила дрожащим голосом:

— Да. Я убила Дэвида.

— Закололи?

— Да.

— Откуда вы знаете, что вы это сделали?

Она немного удивилась.

— Я не знаю, что вы имеете в виду. Он же лежал вон там мертвый.

— Где был нож?

— Я его подняла.

— Он был в крови?

— Да. И рубашка тоже.

— Какова она была на ощупь, эта кровь на ноже? В которой вы перепачкали себе руку так, что вам пришлось ее смывать?

— Она походила на джем из черной смородины, клейкая...

Она вздрогнула.

— Так противно. И я не могла отмыть руки...

— Совершенно верно. Ну, что же, теперь все увязалось воедино. Жертва, убийца, вы, оружие... Вы не помните, как вы это сделали? Ну, сам акт?

— Нет, этого я не помню./. Но ведь я должна была это сделать, верно?

— Не спрашивайте меня! Меня там не было, вам говорить, а не мне... Ведь до этого имело место другое убийство, не так ли? Оно произошло раньше?

— Вы имеете в виду Луизу?..

— Да, Луизу... Когда вам впервые пришла мысль убить ее?

— Много лет назад. Очень много лет назад.

— Когда вы были ребенком?

— Да.

— Вам пришлось долго ждать, верно?

— Я совершенно позабыла про это.

— Пока снова не увидели ее и не узнали?

— Да.

— Когда вы были девочкой, вы ее ненавидели? Почему?

— Потому, что она забрала у меня моего папу!

— И сделала несчастной вас и вашу маму?

— Мама ненавидела Луизу. Она все время повторяла, что Луиза была злой женщиной.

— Она с вами, наверное, много о ней говорила?

— Да. Как бы я хотела, чтобы она этого не делала... Мне было так тяжело это слушать.

— Я понимаю. Ненависть, она не обладает творческим полетом. Скажите, когда вы ее снова увидели, вы действительно хотели ее убить.

Норма задумалась, на лице у нее появилась заинтересованность.

— Знаете, вроде бы нет... Все это было так давно. Я просто не могла поверить, что я...

— Вы не были уверены, что вы ее убили?

— Да. У меня было ощущение, что я тут ни при чем. Что мне все это приснилось. А она и на самом деле сама выбросилась из окна.

— Ну, а почему же?..

— Теперь я знаю, что это сделала я. Я же, помните, рассказывала об этом.

— Рассказывали, что убили ее? Кому?

Норма покачала головой.

— Я не должна... Этот человек всегда ко мне был так добр, так старался мне помочь! Она притворялась, будто ничего не знает...

Теперь Норма говорила быстро, захлебываясь словами:

— Я стояла возле двери комнаты Луизы, а жила она в номере 76. Я выходила из нее. И мне показалось, что я разгуливаю во сне... Они... она сказала мне, что произошел несчастный случай. Внизу во дворе. Она упорно повторяла, что я не имею к этой истории никакого отношения. Никто никогда не узнает... А я не могла припомнить, что же я сделала, но у меня в руках был материал...

— Материал? Какой материал? Кровь?

— Нет, не кровь. Оторванный кусочек от шторы. Когда я выталкивала ее наружу.

— Так вы помните, как вы ее выталкивали?

— Да нет же. Это и есть самое странное. Я ничего не помню. И это вселило в меня надежду. Поэтому я и отправилась...

Она посмотрела на Пуаро.

— К нему...

— Я никогда не могла вспомнить то, что я делала. Я все больше и больше пугалась. Постепенно таких провалов в памяти становилось все больше и больше. Я не могла сказать, где я была или чем занималась на протяжении нескольких часов. А позднее я находила разные вещи, которые, наверное, я сама в те периоды прятала. Выходило, что я подсыпала яд Мэри. В больнице установили, что это было так. А у себя в ящике я нашла ядохимикат, так называемый «Истребитель сорняков», который был запихнут в самый уголок. Потом я нашла у себя в комоде финский нож и револьвер, про который я ровным счетом ничего не знала. Где я его взяла? Когда купила? Получается, что я убивала людей, а вот как это я делала — я не помню. Теперь вы видите, что я настоящая убийца, я просто сумасшедшая. Наконец, и я это определила. Я безумная, и я ничего не могу с собой поделать. Нельзя судить за то, что ты делаешь в припадке безумия. Если я ухитрилась приехать сюда и убить Дэвида, то теперь уже все сомнения отпали.

— И вам нравится быть безумной?

— Да... нет... не знаю.

— Если да, то почему вы признались кому-то, что это вы выбросили или вытолкнули женщину из окна? Кому вы это говорили?

Норма нерешительно повернула голову, но потом ткнула пальцем в мисс Рис-Холланд.

— Говорила Клавдии.

Клавдия была возмущена.

— Ты мне ничего подобного не говорила.

— Говорила, говорила!

— Когда, где?

— Не знаю.

— Она мне рассказывала, что во всем виновата, что призналась тебе,— невнятно заговорила Фрэнсис.— Я-то тогда подумала, что у нее истерика и она все это придумала.

Стиллингфлит посмотрел на Пуаро.

— Она могла бы все это и придумать,— заговорил тот рассудительно,— но если это так, то у нее должен был иметься важный мотив желать смерти этим двум людям: Луизе Чарпантьер и Дэвиду Бейкеру. Детская ненависть? С которой все было покончено много лет назад? Она сама говорила, что совершенно позабыла про эту женщину. Это глупости, конечно. Дэвид? Решиться на убийство только ради того, чтобы избавиться от него? За такие вещи не убивают! Нам надо найти куда более сильный мотив. Всепоглощающая жажда денег, жадность — это может толкнуть человека на самые страшные преступления!

Он оглянулся и заговорил совсем другим тоном:

— Нам нужна дополнительная помощь. До сих пор отсутствует один человек. Почему, месье Рестарик, все еще не появилась ваша супруга? Где она пропадает?

— Ума не приложу, куда запропастилась Мэри. Я звонил, Клавдия звонила, предупреждала всех во всех местах, где она бывает. Казалось, ей пора уже давно позвонить откуда-нибудь.

— Возможно, у нас неверное представление,— сказал Пуаро,— кто знает, не присутствует ли мадам хотя бы частично в нашем кругу, если можно так выразиться.

— Черт побери, что вы имеете в виду? — сердито выкрикнул Рестарик.

— Могу ли я вас побеспокоить, шер мадам?

Пуаро наклонился к миссис Оливер.

Та удивленно посмотрела на него.

— Пакет, который я вам доверил...

— А!

Миссис Оливер нырнула в свою объемистую сумку с устрашающими ланями и достала черный портфельчик.

Пуаро услыхал за своей спиной чье-то учащенное дыхание, но не повернул головы.

В портфеле оказался пакет, завернутый в папиросную бумагу. Не выказывая торопливости, Пуаро начал снимать один слой за другим.

Из бумаги показался пышный золотой парик.

Пуаро приподнял его на руке.

— Миссис Рестарик здесь нет,— сказал он,— а ее парик здесь.

— Господин Пуаро, где вы его раздобыли? — спросил изумленный Нилл.

— В дорожном саквояже мисс Фрэнсис Кери, из которого она не имела возможности его убрать, поскольку в квартире много народу. Не посмотреть ли нам, как он к ней подойдет?

Ловким движением Пуаро надел парик на голову Фрэнсис, не забыв предварительно откинуть в сторону ее черные патлы, которые почти полностью закрывали лицо девушки. Не ожидая ничего подобного, Фрэнсис даже не попыталась отскочить в сторону или как-то отклониться.

Первой опомнилась миссис Оливер.

— Великий боже, да это же миссис Рестарик собственной персоной!

Фрэнсис метнулась к двери, но там возвышалась, напоминая непреклонного стража, дородная матрона.

Рестарик вскочил с места, чтобы прийти ей на помощь, но огромная ручища старшего инспектора Нилла, привыкшего обращаться с самыми разными типами, пригвоздила его к стулу.

— Спокойнее, уважаемый! Мы не допустим каких-либо эксцессов. Ваша игра проиграна, мистер Рестарик, или вас лучше называть Робертом Орвеллом?

Поток самой отборной ругани полился из глотки Рестарика.

Фрэнсис громко закричала, в голосе ее слышались ярость и презрение:

— Заткнись, проклятый болван!

Пуаро осторожно опустил свой трофей, золотистый парик, на стол, он привык уважительно относиться к любым предметам женского туалета, а затем подошел к Норме.

В голосе его звучала несвойственная ему нежность:

— Ваши мученья закончились, мое дитя.. Намеченный для заклания агнец так и не будет принесен в жертву. Вы не сумасшедшая и никого не убивали. Эти два бессердечных и весьма изобретательных человека составили против вас настоящий заговор. Вам ловко подсыпали и подмешивали разнообразные наркотики, вас опутывали ложью, стараясь изо всех сил либо довести вас до самоубийства, либо вселить в вас уверенность в собственном безумии и виновности.

Норма в ужасе смотрела на Рестарика и Фрэнсис.

— Мой родной отец?.. Мой отец?.. И он мог решиться так поступить со мной? Мой папа, который так меня любил?

— Он вовсе не ваш отец, мое дитя, а всего лишь человек, явившийся сюда после его смерти, чтобы под его именем наложить лапу на его колоссальное богатство. Лишь одно лицо могло бы узнать, что это самозванец, и открыто заявить, что этот человек не имеет ничего общего с настоящим Эндрю Рестариком,— это Луиза Чарпантьер, которая пятнадцать лет назад была его любовницей!

Глава 25

В комнате Пуаро собрались четыре человека.

Пуаро в своем геометрически правильном кресле с видимым наслаждением отпивал небольшими глоточками вишневый сироп, настолько густой, что он задерживался на стенках хрустального бокала.

Норма и миссис Оливер устроились на диване. У миссис Оливер был необыкновенно парадный вид в костюме из зеленовато-желтой парчи, который ей очень не шел.

Сооруженная на голове прическа по праву могла быть названа «чудом парикмахерского искусства», однако не прибавляла обаяния знаменитой писательнице.

Доктор Стиллингфлит избрал себе кресло напротив, его длинные ноги были вытянуты до половины комнаты, на лице было глуповато-счастливое выражение.

Миссис Оливер кипятилась:

— Заранее заявляю вам, месье Пуаро, что у меня масса вопросов, на которые вы обязаны дать самые подробные ответы.

По тону ее голоса можно было предположить, что бельгиец совершил самые гнусные злодеяния и она теперь собирается вывести его на чистую воду.

Пуаро поспешил пролить бальзам на кровоточащие раны.

— Мадам, подумайте сами. На этот раз своими успехами я обязан исключительно вам одной. Все, решительно все мои толковые мысли были подсказаны вами.

Миссис Оливер была стреляным воробьем, ее не гак-то легко было умилостивить.

Он продолжал с еще большим жаром:

— Разве вы не обратили внимания на фразу «третья девушка»? Отсюда я начал и на этом же закончил: на третьей девушке из трех, живших в одной квартире. Норма всегда была, фигурально выражаясь, третья девушка. Пожалуй, даже официально. Но вот, когда я взглянул на вещи с более правильной стороны, все встало на свои места. Поэтому-то искомый ответ, недостающее звено в загадке всегда было одним и тем же — третьей девушкой. Я хочу сказать, это всегда было то лицо, которого в тот момент не хватало на месте. Она явилась для меня всего лишь именем, не более.

— Как ни странно,— затараторила миссис Оливер, я никогда ее не соединяла с Мэри Рестарик... А ведь я встречалась с Мэри в Кроссходжесе, беседовала с ней. Конечно, когда я впервые встретилась с Фрэнсис, все ее лицо было закрыто черными прямыми волосами, свешивающимися в виде дождя. Это кого угодно сбило бы с толку.

— И опять-таки, мадам, вы обратили мое внимание на то, как резко изменяется наружность женщины в зависимости от того, как причесаны ее волосы. Не забывайте, что у Фрэнсис Кери было хотя и небольшое, но все же драматическое образование. Конечно, она великолепно была знакома с искусством быстрого перевоплощения и требующегося для этого грима. В случае необходимости она умела менять свой голос. В образе Фрэнсис у нее были длинные черные волосы, наполовину закрывающие лицо, огромное количество пудры, крема, туши, румян и так далее. То есть настоящая маска, подчеркнутая соответствующей одеждой и тягучим хриплым голосом. А у Мэри Рестарик золотистые волосы всегда тщательно завиты и уложены ровными волнами. К тому же сугубо респектабельное представление о дорогих туалетах, легкий колониальный акцент, торопливая манера речи. Контраст по всем направлениям. И однако же ты с первого момента, с самого начала чувствовал, что она была какая-то не совсем реальная. Ты не верил тому, что тебе показывали. Что она была за женщина? Лично я не сумел в этом разобраться. Вы понимаете? Я — Эркюль Пуаро — в отношении ее не проявил ни дальнозоркости, ни ума, ни находчивости.

— Господи,— непритворно поразилась миссис Оливер,— что с вами случилось, месье Пуаро? Здоровы ли вы, голубчик? Впервые слышу, чтобы вы себя не одобряли... Нет конца чудесам!

Доктор Стиллингфлит широко улыбнулся, его позабавило это замечание.

Миссис же Оливер продолжала:

— Только зачем ей понадобилось играть сразу эти две роли? По-моему, это без нужды все запутало.

— Ну что вы. Это для нее имело колоссальное значение. Ведь в любую минуту у нее имелось постоянное алиби, подумать только, что все это было у меня перед. глазами, а я, как слепой крот, ничего не замечал! Взять хотя бы парик. Подсознательно он меня страшно беспокоил, но я не отдавал себе отчета в том, что это, чем объясняется такое беспокойство. Ни разу никто не видел двух женщин вместе. Их существование, распорядок их жизни были организованы таким образом, что никто не спрашивал ни ответа, ни отчета. Мэри чуть ли не ежедневно каталась в Лондон то за покупками, то в различные агентства в поисках подходящего дома, то просто побывать в магазинах и «встряхнуться» от скуки деревенского житья-бытья, такое времяпрепровождение всем казалось вполне естественным. Фрэнсис же едет то в Бирмингем, то в Манчестер, даже летит за границу для организации очередной выставки. Она завсегдатай Челси, у нее амплуа эффектной молодой женщины, которую с удовольствием рисуют художники... Эти самые «художники» появляются в разных амплуа, но надо сразу оговориться, закон не одобрял бы род их занятий. Выяснилось, что для Веддернбернской галереи заказывались особые, полые внутри рамы под картины. И вот какое-нибудь новоявленное длинноволосое светило устраивает выставку своих творений в этой самой галерее, которая принимает все необходимые меры для того, чтобы пресса подняла на щит очередного самородка. На рекламу не жалеют средств. Зарубежные дельцы скупают, не вызывая никакого подозрения, модные картины, в которых самым ценным являлись рамы, забитые пакетиками героина. И это далеко не полная деятельность Веддернбернской галереи. Искусная подделка произведений старых мастеров. И душой, и главным исполнителем этого рэкета была «малютка Фрэнсис». Хотя, пожалуй, не столько исполнителем, сколько организатором. Ну, а наш «павлин», Дэвид Бейкер, был одним из работающих на нее художников. Оказывается, он был замечательным копировщиком... или как это называется? Великолепно копировал любого художника.

Норма пробормотала:

— Бедный Дэвид! У него и правда были незаурядные способности. Когда я с ним познакомилась, я считала его гением.

— Тот портрет,— задумчиво продолжал Пуаро,— снова и снова я мысленно возвращаюсь к нему. С какой целью Рестарик перевез его в свой лондонский кабинет? Какое он имел для него особое значение? Господи, сколько мне потребовалось времени, чтобы добраться до истины! Это непростительно с моей стороны.

— Я ничего не понимаю про портрет.

— Это была необычайно умная идея. Портрет играл роль своеобразного удостоверения личности. В свое время известный портретист того времени сделал два «поясных» портрета мистера и миссис Рестарик. Они были сданы куда-то либо на хранение, либо лежали в какой-то кладовой. И вот Дэвид Бейкер получает заказ вместо Рестарика нарисовать Орвелла, но только на двадцать лет моложе. Основное требование сохранить, выдержать стиль художника. Никто и подумать бы не смог, что это подделка, настолько все было выдержано, вплоть до полотна и сорта красок. И Рестарик номер два повесил свой отличнейший портрет над своей головой в кабинете. Если бы и пришел сюда человек, некогда знавший Эндрю Рестарика, он бы непременно сказал: «Как же вы сильно изменились! Я вас с трудом узнал». Но тут же, поглядев на портрет, подумал бы про себя, что в сущности большой перемены нет, просто человек состарился, а вот он сам действительно совершенно позабыл, как когда-то выглядел «старина Рестарик».

— Боже мой, и как этот Рестарик, то есть Орвелл, не побоялся такого огромного риска! — воскликнула миссис Оливер.

— Риск был куда меньше, чем вы считаете, ведь Эндрю Рестарик в молодости не был особо выдающейся фигурой в Сити, а всего лишь одним из участников уважаемой фирмы. И вот он возвращается домой после 15 лет отсутствия, когда скончался его брат, чтобы продолжить семейную традицию. Все достаточно объяснимо и убедительно. Он привозит с собой молоденькую миловидную жену, на которой недавно женился за границей, и поселяется в одном доме со своим полуслепым и придурковатым уважаемым дядюшкой по первому браку, который его никогда как следует не знал и видел подростком считанные разы. Разумеется, сэр Родерик принял его с распростертыми объятиями. У него, я говорю снова о «мистере Рестарике», не было других родственников, кроме дочери Нормы, которая в последний раз видела отца пятилетним ребенком. Когда Эндрю Рестарик уезжал в Африку, в конторе оставались два престарелых клерка, которые за эти 15 лет успели умереть. Ну, а младший персонал нынче вообще ничего и никого не помнит. Семейный поверенный тоже скончался. Конечно, положение вещей было самым тщательным образом подготовлено Фрэнсис после того, как они договорились об этой операции. Вроде бы она познакомилась с ним в Кении два года назад. Как говорится в народной пословице, «рыбак рыбака видит издалека». Они оба мошенники, авантюристы, хотя и с совершенно разными интересами. Он подвизался во всяких других фирмах в качестве геологоразведчика. Судьба свела его с Эндрю Рестариком, который разведал какие-то минеральные залежи в совершенно дикой местности. На этот раз предприятие было самым настоящим. Примерно в то время разнеслись слухи о гибели Рестарика, возможно, вполне обоснованные, но позднее они были опровергнуты.

— На карту, по всей вероятности, были поставлены огромные деньги? — спросил доктор Стиллингфлит.

— Колоссальные. Совершенно верно, грандиозная игра для грандиозного выигрыша. И все сошло самым наилучшим образом. Эндрю Рестарик сам по себе был страшно богатым, к тому же он являлся наследником своего старшего брата Саймона. Никто не усомнился, что это именно он. И вдруг неожиданно случилось нечто непредвиденное. Как гром с ясного неба. Рестарик получает письмо от женщины, которая, если ей только доведется его увидеть, сразу же заявит, что это вовсе не Эндрю Рестарик. Но когда пришла беда, то отворяй ворота... Дэвид Бейкер принялся их шантажировать.

— Этого-то следовало как раз ожидать,— заметил Стиллингфлит.

— И все же они об этом не подумали,— покачал головой Пуаро,— потому что Дэвид никогда раньше ничего подобного себе не разрешал. По-видимому, ему бросилось в голову сказочное богатство Рестарика. Подумав, он решил, что та сумма, которую ему заплатили за подделку портрета, который, по сути дела, являлся чуть ли не паспортом для Орвелла, слишком ничтожна. Ему захотелось большего. И тогда Рестарик выписал ему огромный чек и притворился, что он дал ему его в виде «отступного» от дочери, чтобы расстроить этот нежелательный брак. Хотел ли «павлин» действительно жениться на мисс Норме — сказать не могу, возможно и да. Ведь так или иначе, но она все равно была богатой наследницей. Дело не в этом. Ему следовало бы понимать, что шантажировать таких людей, как Орвелл и Фрэнсис Кери,— безумно опасно.

— Так вы считаете, что эта пара совершенно хладнокровно запланировала убить и Луизу, и Дэвида? спросила миссис Оливер, в забывчивости поднимая руки к своей «пагоде» на голове. '

По-видимому, эта мысль ее ужаснула.

— Они могли бы и вас добавить к своему списку намеченных жертв,— с поклоном ответил Пуаро.

— Меня? Так вы полагаете, что меня ударил по голове один из них?.. Верно, Фрэнсис могла это сделать. Но бедный «павлин»?

— Сомневаюсь, чтобы эго сделал «павлин». Встаньте на минуту на место этой пары. Вы уже побывали в Бородин-Мешнен. Кто знал, не явились ли вы следом за Фрэнсис? Могла же она подумать такое? Вот она и выскользнула следом за вами из дома и постаралась отбить у вас охоту соваться не в свое дело, что же, она думала, что ваше любопытство после этого ослабеет... Вы же не пожелали меня слушать, когда я говорил вам, что чую близкую опасность.

— Знаете, мне до сих пор как-то не верится, что она была способна на такое! Вы бы видели, как она позировала в духе героинь Мэри Джонс в грязной студии на чердаке. Но почему...

Миссис Оливер взглянула на Норму, потом на Пуаро.

— Почему они ее избрали в качестве козла отпущения? Почему они доводили ее до безумия, спаивали всякой дрянью, заставляли уверовать, что она повинна в смерти двух людей?

— Вы сами и ответили на свой вопрос, мадам. Им требовалась жертва...

Он подошел к Норме.

— Мое дитя, вам пришлось пережить ужасные дни. Надеюсь, что ничего подобного с вами больше не повторится. Запомните раз и навсегда, что вам надо быть полностью в себе уверенной. Лично я считаю, что такое личное непосредственное знакомство со злом вооружает человека против всех неожиданных сюрпризов, которые ему может уготовить жизнь.

— Наверное, вы правы, месье Пуаро,— заговорила Норма.— Поверить тому, что ты ненормальная, поверить окончательно и безоговорочно, это ужасно...

Она вздрогнула.

— Даже сейчас я не понимаю, почему я все же могла спастись, почему нашелся один человек, который не поверил тому, что это я убила Дэвида... Ведь даже я в этом ни капельки не сомневалась!

— Кровь была не та,— деловито заметил доктор Стиллингфлит,— она начала коагулировать. От нее рубашка «стояла колом», как выразилась миссис Джекобс, а не была влажной. А ведь, по «сценарию», вы убили Дэвида всего за пять минут до того, как Фрэнсис подняла вопль.

— Но как же ей удалось... она же была в Манчестере? — заволновалась миссис Оливер.

— Она вернулась домой на раннем поезде, переоделась, как Мэри Рестарик, еще в поезде. В этом обличье она явилась в Бородин-Меншен и поднялась на лифте. Незнакомая блондинка, только и всего. Вошла в квартиру, где ее дожидался Дэвид согласно их договоренности. Он не ожидал ничего плохого, и она его заколола. После этого быстро выскочила из дома и стала дожидаться, пока появится Норма. В общественной уборной она преобразилась во Фрэнсис и вместе с какой-то знакомой официально возвратилась домой из Манчестера. Не сомневаюсь, что она разыграла свою роль не только превосходно, но и получила от этого огромное удовольствие. К этому времени вызвали полицию. Они не подумали, что кто-то заметит неувязки во времени. Знаете, Норма, вы даже не представляете, в какое вы нас всех поставили ужасное положение. Вы так упорно настаивали на том, что убили этого Дэвида...

— Я только мечтала об одном: поскорее бы все это кончилось... Скажите, а вы думали, что я действительно могла его убить?

— Я? Интересно, за кого вы меня принимаете? Я великолепно знаю, что могут сделать мои пациенты и чего они не могут. Я ничего не стоил бы как специалист, если бы не разбирался в таких элементарных вопросах. Но я понимал также и то, что вы можете усложнить все дело. Я сомневался, насколько далеко пожелает зайти старший инспектор Нилл. Ибо данное дело, с точки зрения полиции, было не совсем ортодоксальным. Но старший инспектор назначил месье Пуаро своим наместником — и все пошло как по маслу.

Пуаро улыбнулся.

— Мы со старшим инспектором Ниллом знаем друг друга много лет. Ну, а потом, полиция уже успела кое-что расследовать. Выяснилось, мадемуазель, что вы даже Не приближались к квартире Луизы. Фрэнсис просто перевесила номерки на вашей двери. Как вы знаете, номера держатся просто на острие, их можно снять в любую минуту. В тот день Клавдия была в отъезде, она не ночевала дома. Фрэнсис опоила вас наркотиками, так что вы находились в невменяемом состоянии. Истина прояснилась для меня как-то неожиданно. Я понял, что единственным другим человеком, имеющим возможность убить Луизу, была настоящая «третья девушка», то есть Фрэнсис Кери.

— Знаете,— сказал Стиллингфлит,— ведь вы, Норма, чуть было не узнали ее. Помните, как вы мне описывали, как у вас однажды одно лицо превратилось совсем в другое?

Норма задумчиво посмотрела на него.

— Вы были грубы с людьми,— неожиданно заявила она.

Он поразился:

— Груб?

— Послушайте, какие вещи вы говорите людям. Как вы орете на них.

— Ну, может быть, так и бывало... У меня случаются такие казусы. Иной раз люди бывают раздражающе глупы...

Доктор неожиданно подмигнул Пуаро:

— Она еще совсем ребенок, верно?

Миссис Оливер со вздохом поднялась с кресла.

— Сами вы два больших младенца... мне уже пора отправляться домой, но сначала я хочу знать, что вы намерены сделать в отношении ее?

Они оба сделали большие глаза.

— В данный момент она живет у меня, это ясно и понятно,— продолжала миссис Оливер,— и говорит, что вполне счастлива. Но ведь это временная мера. Но я имею в виду основную проблему. У Нормы масса денег, которые ей оставил отец. Настоящий отец, разумеется. Ну, а это влечет за собой массу осложнений, всякие весьма сомнительные поклонники, письма от просителей, вымогательство и все такое. Она могла бы вернуться к сэру Родерику и подселиться опять в его доме, но это не слишком-то весело для молодой девушки. Он уже совершенно оглох и окончательно выжил из ума... Кстати, что выяснилось в отношении исчезнувших бумаг? И какую роль сыграла в этой истории девушка, любившая романтические прогулки в Нью-Гарден?

— Они нашлись в том месте, где, как и полагал сэр Родерик, он уже их искал,— ответила Норма.— Дядя Родерик и Соня должны пожениться на следующей неделе...

— Нет дурнее дурня, чем старый дурень! — проворчал Стиллингфлит.

--- Ага! - сказал Пуаро.--- Так что молодая леди предпочла жизнь в Англии сомнительному удовольствию быть высланной из страны за политику. Ну, что ж, малышка совсем не дура!

— Можете не сомневаться! — отрезала миссис Оливер.— Однако меня больше волнует судьба Нормы. И тут нужна не теория, а нечто конкретное, практическое. Девушка не может же сама понять, что делать, что она хочет делать. Она дожидается чьего-то совета.

Она сурово посмотрела на обоих мужчин.

Пуаро предпочел просто улыбнуться.

— Совета! — живо откликнулся Стиллингфлит.— Ну, что же, Норма. Я могу вам предложить нечто совершенно реальное и конкретное. Через неделю во вторник я уезжаю в Австралию. Сначала мне надо там осмотреться, проверить, все ли соответствует тому, что мне было обещано. Ну а потом, я пришлю вам телеграмму, и вы сможете присоединиться ко мне. Мы обвенчаемся. Можете мне поверить, что меня в вас интересуют вовсе не ваши деньги. Я вовсе не из тех ненормальных врачей, которые мечтают создать огромный исследовательский центр и прославить свое имя в науке. Нет, меня интересует просто человек. Ну и потом, я считаю, что вы со мной будете обращаться должным образом. Ведь я-то никогда не замечал, чтобы я был груб с людьми... Конечно, немного странно думать, что после всех тех переживаний, которые выпали на вашу долю, не я буду шефствовать над вами, а вы надо мной... Но такова диалектика жизни!

Норма стояла неподвижно и внимательно, почти в упор смотрела на Джона Стиллингфлита, как будто она впервые увидела человека в ином свете.

Потом она улыбнулась, очень мило и доверчиво.

— Олл райт, я согласна.

И вдруг рыжеволосый суровый доктор просиял, как самый обыкновенный влюбленный юнец.

Норма же подошла к Пуаро.

— Я тоже была грубиянкой,— сказала она,— в тот день, когда я пришла к вам сюда во время завтрака. Я тогда сказала, что вы слишком стары, чтобы мне помочь. Конечно, это было неделикатно и неверно...

Она положила обе руки ему на плечи и нежно поцеловала его в обе щеки, как это делают маленькие дети.

Потом она повернулась к Стиллингфлиту.

— Вызвали бы вы такой.

Доктор кивнул головой и послушно вышел из комнаты.

Миссис Оливер занялась сборами. Вынула из сумочки перчатки, накинула на плечи меховое пальто.

Норма тоже оделась и направилась к двери.

— Мадам, одну минуточку...

Миссис Оливер обернулась. Пуаро поднял с дивана хорошенький локончик серовато-дымчатого цвета.

Миссис Оливер всплеснула руками:

— Вечная история! Что бы я ни приобрела, все это никуда не годится! Совершенно разучились делать хорошие вещи. Эти локоны не держатся на голове, не успеешь и глазом моргнуть, как они уже на полу.

Она вышла из комнаты, недовольно хмуря брови.

Не прошло и минуты, как дверь снова приоткрылась и высунулась голова миссис Оливер, которая на этот раз была украшена малюсенькой шапочкой, непонятно почему державшейся на вершине замысловатой прически.

— Не беспокойтесь, все в порядке, я отправила ее вниз... А теперь скажите мне, вы специально направили ее к этому доктору?

— Конечно, он большой авторитет в...

— Бог с ним, с его авторитетом! Вы великолепно понимаете, что я имею в виду! Он и она...

— Уж если вы так интересуетесь, то да, предвидел.

— Поразительно, как это вы всегда обо всем подумаете и все примете в расчет, месье Пуаро!