ЧЕТВЕРГ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ НАСЛЕДСТВО ЧЕТВЕРТОЙ ГУВЕРНАНТКИ
Полусонная Дженни повернулась на спину и смутно различила над собой скелет огромного животного.
Она уже видела его раньше… в музее естественной истории, куда ее часто водила третья гувернантка. Это был мега — и что-то дальше, но не мегафон, совсем другое. «Вот это, Дженни, одно из тех животных, о которых я тебе рассказывала, они жили за много-много лет до того, как на Земле появились маленькие девочки. Их называют доисторическими животными, потому что они жили раньше, чем были написаны исторические книги. Понимаешь, исторические книги не могли быть написаны, потому что не было никаких мужчин или женщин, которые могли бы написать их!» «И Адама и Евы?» — спросила Дженни, и третья гувернантка, не зная точно, как поступить, потому что это все очень сложно и не хочется разрушать невинную веру ребенка, решила, что пора идти домой. Но прежде чем уйти, они провели несколько минут у клетки с колибри, поскольку колибри совершенно безопасны и не могут заронить всяких мыслей в чью-либо головку…
Для Дженни скелетом больше или меньше в этой забавной мешанине в голове не имело значения. Она повернулась на левый бок, свернулась калачиком и снова уснула. Но ненадолго. Солнце медленно поднималось над деревьями на лугу и пробивалось сквозь шторы; за открытыми окнами скворцы неутомимо передразнивали друг друга и разных других птиц, в топке печи гуляла кочерга; животные медленно поднимались при звуках голосов, и раздавался непрерывный стук копыт по камням. Сон Дженни не мог бороться с напором нового дня. Она проснулась… и задумалась, где находится.
Даже при свете дня потолочный брус и поперечные балки походили на позвоночник огромной рыбы. Ей это снилось, и снились бродяги, которые оказывались полисменами, и снилось, что она расхаживала по людным местам совершенно обнаженной. Теперь она вспомнила все. Дерек Фентон… Бассетты… да, а как зовут ее саму? Наоми Фентон. Она в спальне, на ферме Бассеттов. Это все еще походило на сон.
Послышался стук в дверь и вопрос:
— Вы не спите, мисс Фентон?
— Войдите, — отозвалась Дженни, и миссис Бассетт вошла.
— Я принесла вам чаю, мисс. Сегодня чудесное утро. Раздернуть шторы?
— О, спасибо. Да, пожалуйста. Какой чудесный день.
— Похоже, будет жарко. Что вы собираетесь делать, мисс? Ваш брат всегда с утра купается в реке. Он сейчас как раз вернулся и просил передать, что, если вы тоже хотите выкупаться, он покажет вам самое лучшее место.
— Ой! — сказала Дженни. — У меня… у меня нет купальника.
— Бог с вами, мисс, это не имеет никакого значения, здесь никто вас не увидит в такое время. А я вскипячу воду к вашему возвращению.
— Спасибо.
— Тогда я скажу мистеру Фентону, что вы будете готовы, как только выпьете чай.
— Спасибо.
Миссис Бассетт поспешно удалилась.
Дженни нужно было подумать о стольких вещах, что она почти обрадовалась появлению новой проблемы, вытеснявшей из головы старые. Как пройти к реке, если нет халата или чего-нибудь в этом роде? И как вернуться? И мистер Фентон… Дерек… конечно, на самом деле он не… но…
Тут под окном раздался свист — свистел определенно не скворец — и затем зов: «На-о-ми!» Она соскочила с постели, взяла чашку, поставила ее на подоконник и выглянула.
— Привет! Доброе утро, сестричка.
— Доброе утро.
— Хорошо спали?
— Спасибо, очень.
— А вы спали в ночной рубашке или в пижаме?
— То есть, что сейчас на мне надето?
— К этому я и веду.
— Пижама.
— Прекрасно. Я думал, как вам добраться до реки. У меня есть для вас старые резиновые сапоги миссис Бассетт, и нет никакого сомнения, что они не идут к пижаме. Встретиться вам могут только две коровы и кролик, но следует продумать все. Вы более или менее готовы?
— Почти, — сказала Дженни и сделала глоток.
— Хорошо. Тогда я отведу вас к этому месту, покажу, где муравейники, и оставлю вас. Теперь подождите немного, я заброшу сапоги. Под окном ничего бьющегося нет?
— Нет.
— Тогда отойдите подальше, возьмите с собой чашку и ждите.
Бах!.. Бах!
— Отлично! — воскликнула Дженни, возвращаясь к окну.
— Заправьте брюки в сапоги, и вы станете похожи на корабельного юнгу, каким его представляет себе режиссер комедии. У вас два полотенца?
— Одно, — ответила Дженни, поглядев на вешалку для полотенец.
— Я приготовил для вас еще одно. Я всегда говорил и говорю миссис Бассетт, что наличие двух полотенец — основа комфорта. Не задерживайтесь.
Он пошел в дом, а Дженни допила чай. Все это становилось забавным. Она надела сапоги и посмотрелась в зеркало. Прежде она не видела пижамы Нэнси при дневном свете. Неплохо. Она не имела ничего против того, чтобы Дерек или кто другой увидели ее в таком виде.
Забрав полотенце, она спустилась вниз.
— Так я и думал, — сказал Дерек. — Корабельный юнга, собирающийся драить палубу. Держите. — И он протянул ей второе полотенце.
Когда они шли через поле, Дженни заметила:
— Мне кажется, я знаю это место.
— Правда?
— По-моему, я вчера проходила мимо него.
— Наверное, проходили, но определенно не купались.
— Откуда вы знаете? — спросила Дженни и вдруг подумала, что он видел ее вчера. Забавно, она опять совсем по-другому относится к нему, теперь ей было не важно, что он мог видеть ее. Забавно, первое, что он спросил: «Вы, случайно, не натурщица?» Словно он уже видел ее и счел красивой. — Откуда вы знаете? — повторила она вопрос.
— Интуитивное умозаключение. Мне довольно часто приходится прибегать к ним, особенно в виноторговле. Как только я делаю глоток бургундского, не важно, урожая какого года, я бросаю взгляд на бутылку и говорю себе «бургундское». То же самое может быть и с кларетом.
Когда они подошли к реке, Дженни показала на берег и спросила:
— Здесь?
— Да, здесь. Я оставляю вас, мисс Фентон. Одно слово на прощание, и я уйду. Вы умеете плавать?
— Да, — ответила Дженни. (На уроках плавания настояла четвертая гувернантка.)
— Понадобится каких-нибудь три взмаха, чтобы переплыть эту заводь, — добавил Дерек, — и каких-нибудь три взмаха, чтобы вернуться. Так что экономьте силы. До свидания. За завтраком увидимся…
Минут десять спустя, обмотав вокруг талии полотенце и набросив другое на плечи, Дженни сидела и сохла на солнышке. Если бы только она могла позволить себе быть совершенно, совершенно счастливой, как бы она была счастлива! «Истинное счастье, — говаривала одна из ее гувернанток, возможно, цитируя какого-то другого мыслителя, — только в воспоминаниях и предвкушениях». В случае Дженни именно воспоминания и предвкушения служили помехой ее теперешнему счастью.
Воспоминания: мистер Уоттерсон.
Предвкушения: миссис Бассетт.
Теперешнее счастье: Дерек.
Мистеру Уоттерсону восемьдесят лет, но даже в восемьдесят люди в состоянии беспокоиться. Кроме того, он ее законный опекун, и значит, отвечает за нее, и у него будут неприятности, если она исчезнет. Она должна дать ему знать, что с ней все в порядке.
Миссис Бассетт — сколько, пятьдесят? Но даже в пятьдесят людям нужны деньги за комнату. У Дженни осталось девять шиллингов и три пенса. В следующую среду миссис Бассетт захочет получить — сколько? Наверняка больше девяти шиллингов трех пенсов…
Дереку тридцать. Она ощущает себя в безопасности с ним, и он все понимает.
Здесь так чудесно. Если бы все это могло длиться вечно…
Ведь он не отпустит ее, правда? Даже если она ему все расскажет?
Она сбросила с плеч полотенце и встала. Ведь он не отпустит ее?..
И через поле к дому зашагал веселый юнга, распевая французскую колыбельную.
Frére Jacques, frére Jacques,
Dormez-vous, dormez-vous?
Sonnez la patine,
Sonnez la patine,
Bim, bom, boom![20]
После завтрака Дерек объявил:
— Через полчаса я отправляюсь ловить рыбу.
— Здесь водится рыба? — поинтересовалась Дженни.
— Это я и попытаюсь выяснить.
— Кого вы ловите? Я хочу сказать, какую рыбу?
— С этим тоже никакой ясности. Может быть, попадется русалка, а может быть, угорь. Мне нравится сидеть на берегу и наблюдать, как ничего не происходит, а если вам тоже нравится такое занятие, мы уж точно ничего не пропустим.
Дженни это занятие тоже понравилось. Она лежала на берегу и наблюдала, как маленький поплавок весело кружится на воде, и говорила себе, что как только он остановится, она скажет: «Дерек»… Но он все никак не останавливался совсем… еще нет… еще нет… еще…
— Дерек.
— Наоми.
Она обратилась к нему по имени. Худшее было позади. Поборов робость, она спросила:
— Ты не будешь против, если тебе придется вляпаться в одну вещь?
Он понял, что на сегодня рыбалка окончена.
— Ты имеешь в виду варенье? Или осиное гнездо?
— Убийство, — храбро произнесла Дженни.
— Хочешь, чтобы я кого-нибудь убил? — сказал Дерек. — Полагаю, — продолжал он с сожалением, — вряд ли это Арчибальд.
Дженни покачала головой.
— Знаешь, — сказала она просто, — я Дженни Уинделл.
— А не Глория Наоми Харрис?
— Нет.
Дерек кивнул.
— Я был уверен, тут какая-то ошибка. Я знаком со всеми Харрисами — их сейчас осталось всего-то семнадцать тысяч, — а ты ни капли не похожа ни на одного из них.
— Знаешь, это был мой платок.
Дерек нахмурился.
— Твой платок, — повторил он.
— Дженни, — объяснила она.
— Дженни.
— Из-за замка Конуэй.
— Замок Конуэй, — кивнул Дерек. — Говори все, даже то, что кажется тебе несущественным. Когда у меня в руках окажутся все факты, я сумею сопоставить их.
— Ну, и конечно, меня там вовсе не должно было быть. Поэтому, понимаешь, я и спряталась.
— Поэтому ты спряталась. Теперь я должен перебить тебя, чтобы рассказать печальную историю о моем свойственнике. Много лет назад Арчибальд, тогда еще он не был знаменит, написал длинную поэму белым стихом. Или, во всяком случае, длинную поэму. Во всяком случае, — сказал Дерек, — нечто очень длинное. Но забыл пронумеровать страницы, и так случилось, что рукопись уронили два или три раза, прежде чем она попала к наборщику. Наборщик уронил ее еще раз, а сын наборщика, которому поручили подобрать страницы, утащил несколько страниц из разных мест, чтобы делать самолетики. Остаток был опубликован под названием «Ариадна в Сток-Ньюингтоне[21]» и, вынужден признаться, получил высокую оценку арчибальдовых коллег-критиков. Но, — сказал Дерек с нажимом, — все дело в том, что в итоге поэма Арчибальда стала не тем, чем была. Поэтому, Дженни Уинделл, не могли бы вы сложить страницы вашей истории с убийством в нужном порядке и начать, хотя это может показаться неоригинальным, с самого начала?
— Но разве ты не читал газет? — воскликнула Дженни.
— Ни одной. Мы не получаем ничего, кроме «Санди пейперз». Поэтому начни с того, кто такая Дженни Уинделл…
И Дженни рассказала ему.
Когда она закончила, Дерек воскликнул:
— Черт возьми!
Дженни сказала:
— Ужасно, правда?
— Ужасно? Да нет, конечно. Это потрясающе.
— Ты не возражаешь… — робко спросила Дженни.
— Возражаю? О Роберт Льюис Стивенсон, о Артур Конан Дойл, о Фримен, Харди и Уиллис[22], то есть, Фримен Уиллс Крофтс[23], благодарю тебя. То есть вас.
— Я поступила ужасно глупо?
— Ты поступила очаровательно мудро. Если есть что-то более очевидное, чем все остальное, в этом мире — а, разумеется, что-то всегда бывает более очевидным, — так это то, что некоторые вещи нельзя объяснить полисменам. Для того чтобы убедить одного за другим полисмена, инспектора, коронера, адвоката и барристера в том, что вы с Гусаром были так поглощены беседой друг с другом, что ты, не посмотрев, вошла не в тот дом, понадобится около девятнадцати лет, и ты все равно останешься на том же месте. Нет, жизнь изгнанника гораздо лучше.
— Да, я думаю, это было бы сложно.
— Просто невозможно. Еще одна история в семействе Фентонов приключилась со мной. Когда я был маленьким, у меня был абердинский терьер. Однажды я упустил его, и отец попросил местного полисмена сказать, если вдруг кто-нибудь найдет пса. На следующий день полисмен пришел к нам, отсалютовал и сказал: «Сэр, я должен сказать, что животное, о котором идет речь, в последний раз видели следовавшим в направлении Чорлтона-кам-Харди». Представь только, насколько нужно ничего не понимать в абердинских терьерах, чтобы сказать такую вещь, ты поймешь, как прозаична наша полиция.
Но Дженни представляла себе не абердинского терьера, следовавшего в направлении Чорлтона-кам-Харди, она пыталась вообразить Дерека маленьким мальчиком, грустившим по пропавшему другу…
— А теперь, — произнес Дерек, — к делу.
— К делу? — переспросила Дженни, вдруг очнувшись.
— Да. Что мы собираемся делать?
— Не знаю. Я думала, может быть, ты знаешь.
— Тогда дай мне подумать.
Дженни дала ему подумать. Ей тоже хотелось подумать. О том, как чудесно, когда кто-то думает за тебя…
— Первым делом, — сказал Дерек, — надо непременно выяснить, что происходит в Лондоне. Поэтому сегодня ближе к вечеру можно будет увидеть, как я следую в направлении Мейдстоуна, где закуплю все утренние газеты.
— Ой! — вдруг воскликнула Дженни.
— Что «ой!»?
— Я только что вспомнила! Я же просила Нэнси написать мне на почту в Танбридж-Уэллсе.
— Ой! Прекрасно, в таком случае я проследую в направлении Танбридж-Уэллса и закуплю все утренние газеты там.
— И получишь мое письмо?
— И получу твое письмо.
— А тебе его отдадут?
— Надеюсь.
— Я могу с тобой поехать?
— Лучше не надо. Детективы могли проследить тебя до Танбридж-Уэллса.
— Я выгляжу совсем по-другому. Правда. Я хочу сказать, прическа… совсем другой вид.
Дерек посмотрел на нее.
— Я узнаю тебя где угодно, будь ты Дженни Уинделл, Глория Харрис, Наоми Фентон, дриадой, наядой или ореадой. Несмотря на то что ты сделала со своими волосами.
— Ну, ты, — протянула Дженни, словно это было совершенно естественно.
— Да, я. Ты должна дать мне записку, в которой бы говорилось, что твой брат Уилбрахам Харрис из «Уилбрахам Харрис и компания», импорт консервированных фруктов, должен взять для тебя письмо. Я принесу письмо и газеты и мы проведем за ними весь вечер. Согласна?
— Да, — ответила Дженни.
— Прекрасно. Ну, а что с Уоттерсонами? Какие бы они ни были старики, они не могли не заметить, что ты покинула Сент-Джонс-Вуд.
— Да, я понимаю. Они беспокоятся.
— Хорошо, значит нужно дать им знать, что ты в безопасности. Хочешь, я позвоню мистеру Уоттерсону? Анонимно?
— Вдруг он тогда обратится в полицию? Он ведь поверенный, ты же знаешь. Они выяснят, откуда звонили… так всегда бывает…
— Согласен.
Дерек задумался.
— Телеграмма была бы безопаснее.
— Что ты, они отслеживают телеграммы! Всегда! У них есть разрешение от министра почт!..
— Сколько ты всего знаешь, Наоми! Хорошо, давай придумаем что-то другое.
Он думал. Дженни хмурилась. Разговаривая друг с другом, они, конечно, могли обвести полицию вокруг пальца…
— Где сейчас мистер Уоттерсон? — спросил Дерек. — В конторе или дома?
— Он уходит на работу каждое утро.
— А возвращается?
— В час дня. Точно.
— Ты уверена?
— Мы даже шутили по поводу его точности.
— Если я сейчас позвоню, кто возьмет трубку?
— Кухарка. Миссис Прайс.
— Она сообразительная? Умная?
— Не очень, — улыбнулась Дженни. — Да, еще может подойти Хильда, горничная.
— Ты уверена, что не миссис Уоттерсон?
— Сначала берут трубку в кухне, а затем наверху, в комнатах. Кроме того, она обычно уезжает на прогулку в одиннадцать.
— Прекрасно.
Он взглянул на часы.
— Половина одиннадцатого. Мистер Уоттерсон ушел?
— Да, конечно. Он в десять уже бывает в конторе.
— Тогда, я думаю, все безопасно. Послушай. Мы вернемся в дом через четверть часа, а в пять минут двенадцатого ты позвонишь.
— Я?
— Ты. Ответит кухарка или Хильда. Ты узнаешь их голоса по телефону?
— Конечно, без труда.
— Как ты называешь мистера Уоттерсона?
— Дядя Хьюберт.
— Хорошо. Тогда ты спросишь: «Алло, это миссис Прайс?» или Хильда, или кто угодно. Не называй себя, но дай ей узнать твой голос, и если она скажет «Да неужто это мисс Дженни?», ты ответишь «Да». Но вот что ты непременно должна будешь сказать: «Передайте дяде Хьюберту, когда он вернется, что я в полной безопасности». А потом быстро положишь трубку. А когда дядя Хьюберт часа через два получит это сообщение, ни один министр почт в мире не сумеет проследить, откуда звонили. Во всяком случае, не дальше Танбридж-Уэллса. Ну как?
— Великолепно, — восхищенно ответила Дженни. Дерек не так высоко оценил придуманное, но решил, что лучше им ничего не изобрести.
До сих пор единственной любовью в жизни Дженни был Гусар. Но, как у многих взрослых религиозные чувства устремлены на материальные воплощения своего бога, так и маленькая Дженни изливала свое обожание Гусара на очередную гувернантку. Обожание это выражалось в различных довольно странных проявлениях, одним из которых было точное подражание почерку любимого существа. Письмо на почту в Танбридже было написано почерком четвертой гувернантки.
Пожалуйста, отдайте предъявившему эту записку письма, адресованные мисс Глории Харрис, до востребования, Танбридж-Уэллс. Глория Н. Харрис.
Четвертая гувернантка не имела диплома. В сущности, она не отличалась большими познаниями. Для нее не существовало современной манеры письма и грамотного единообразного стиля. Она писала своим родным, в дом священника, округлым почерком с викторианскими женственными закруглениями и с росчерками, повествуя о том, что у нее спальня на верхнем этаже, которая выглядит совсем как дома теперь, когда расставлены все фотографии; что Дженни очень забавная малышка, очень хорошенькая, и что они будут большими друзьями. Дженни очень ее любила и в ожидании дня, когда она вытащит свою дорогую мисс Уитерс из-под колес автомобиля, а саму ее отвезут в больницу Святого Георгия, и жизнь ее будет висеть на волоске, а еще более преданная, чем всегда, мисс Уитерс будет потихоньку ее выхаживать и позволит Дженни называть себя по имени — Грейс, так вот, в ожидании этого дня Дженни занималась тем, что перенимала у Грейс Уитерс все, что было ей доступно: движения, речь, почерк.
— Ты всегда так пишешь? — спросил Дерек.
— Нет, — ответила Дженни, — смотри.
И снова написала записку, на этот раз своим обычным почерком. Дерек сравнил написанное.
— Нет ничего, что бы ты не умела. Чудесно. Нам в самом деле следует вдвоем убить Арчибальда. Мы легко провернем это.
Дерек поехал в Танбридж-Уэллс в своем двухместном автомобиле и поставил машину напротив церкви уэслианских методистов. В дверях почты он столкнулся с молодой женщиной в очках с серьезным выражением лица. Они извинились друг перед другом и обменялись улыбками. На какой-то момент ему показалось, что он узнает ее, но, возможно, только потому, что ей на какой-то момент показалось, что она узнает его. Затем она вышла, а он вошел. Сочетание Глории Харрис с Грейс Уитерс вполне убедило служащего, и письмо было отдано. Когда Дерек собрался уходить, то скорее почувствовал, чем увидел, ту же молодую женщину, которая снова оказалась на почте, она писала у телеграфной стойки. Он вышел и отправился на вокзал за газетами. Плакат рядом с газетным киоском гласил:
ГДЕ ДЖЕННИ?
ПОТРЯСАЮЩИЕ СОБЫТИЯ
«Вот как обстоят дела, — сказал себе Дерек. — Ну, мы повеселимся».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
МИСС ПИТМАН В ТАНБРИДЖЕ
I
В «Прекрасной даме», романе, которого мистер Арчибальд Фентон теперь стыдился, он описывал свою героиню, Барбару Уилмот, несколькими, как ему тогда казалось, верно подобранными словами. Она стояла на пороге жизни, как отмечал мистер Фентон, где ручеек вливается в реку, и изящные линии ее фигуры обещали нежное пробуждение женственности. Вряд ли можно выразиться более тонко. У нее было жизнерадостное, подвижное лицо, освещавшееся внутренним светом, когда она говорила, а однажды — но, по счастью, в самом раннем, черновом варианте — дошло даже до того, что она состроила прелестную гримаску Лесли Брэнду, герою. Лицо ее обрамляла масса непослушных волос, отдельные завитки то и дело выбивались из-под шляпы, где им полагалось скрываться, и их приходилось возвращать на место. Если Лесли Брэнд вдруг разражался эпиграммой, в ответ слышались переливы и журчание ее веселого смеха. В целом она казалась очаровательным созданием, и помолвка Арчибальда с Фанни через несколько дней после выхода романа стала полной неожиданностью для его друзей.
Возможно, именно потому, что мисс Фейрбродер напоминала мистеру Фентону Барбару Уилмот, он взял на должность своего личного секретаря именно ее, а не какую-нибудь из более полных и менее подвижных претенденток. Нэнси надеялась, что это так, потому что для того, чтобы занять эту должность, она, в сущности, следовала образцу мисс Уилмот. В игре, в которую она играла с жизнью, ей было почти необходимо следовать какому-то образцу; поэтому, узнав о том, что мистеру Фентону требуется секретарша, она, естественно, первым делом задумалась, какого рода претендентки могут представлять для него наибольший интерес. Несомненно, те, кто читал все его книги. Она прочла их и в процессе чтения обнаружила дальнейшие путеводные нити. Героиня «Стада овец» была блондинкой с красивой пышной фигурой, что было за пределами возможностей Нэнси. Героиням двух промежуточных книг (исключая, разумеется, эссе и критические статьи), по ее мнению, лучше было бы там и оставаться. У одной героини был прыщик на подбородке, который мистер Фентон описывал так часто и с такой любовью, что было ясно, как он скучает по нему. У другой было лошадиное лицо, которое так запечатлелось в памяти автора, что никому, кроме лошади, не удалось бы пробудить в нем нежных воспоминаний. Поэтому Нэнси решила прибегнуть к образу Барбары Уилмот в надежде, что напоминание о первой любви заденет какую-то струну в сердце Великого Человека. По всей видимости, так и случилось, поскольку ее взяли на работу немедленно.
Получив свою должность, Нэнси оставила Барбару Уилмот и сделалась Образцовым Личным Секретарем. Это разочаровало мистера Арчибальда Фентона. Исчезли переливы и журчание веселого смеха, когда он вдруг разражался эпиграммой; у мисс Фейрбродер не находилось для него ничего, кроме чопорного «Да, мистер Фентон». Если кто-то еще строил гримаски, то исключительно за его спиной, и теперь они ни в коей мере не были прелестными. Но завитки продолжали выбиваться, масса волос оставалась непослушной. Лицо было подвижным, хотя жизнерадостность, казалось, покинула его. Возможно, в том, чтобы стенографировать или бить по клавишам пишущей машинки не было ничего жизнерадостного; возможно, у бедняжки были дома неприятности, которыми она не хотела делиться с ним. Во всяком случае, ни в ее работе, ни в изящных линиях ее фигуры невозможно было найти ни малейшего изъяна. Последние, как мистер Фентон отмечал время от времени, обещали нежное пробуждение женственности…
В этот вторник утром мистер Фентон (слава Богу) убрался с дороги, и Нэнси собиралась «что-то сделать». Что именно, она еще не знала точно, но решила, что делать это будет Элис Питман. Мисс Питман, стоит напомнить, была добрая, честная, склонная к потливости, наполовину воспитательница, наполовину заведующая хозяйством в большом детском саду в Южном Кенсингтоне. Что еще? Она несколько полнее Нэнси, значит, придется что-то подложить. Будет жарковато в такую погоду, но ведь мисс Питман всегда жарковато в такую погоду, значит, все правильно. Очки? Без всякого сомнения. И, возможно, широкая белая шелковая юбка, которая все закроет…
В десять часов мисс Нэнси Фейрбродер вошла в банк мистера Фентона и получила деньги по чеку.
В 11.15 мисс Фейрбродер вернулась в свою квартиру с несколькими свертками в оберточной бумаге.
В 12.00 мисс Элис Питман посмотрела на себя в зеркало Нэнси с чувством удовлетворения, какого настоящая мисс Питман никогда не испытывала.
В 12.30 мисс Питман уехала из Лондона в Танбридж-Уэллс. Она собиралась искать Дженни.
«Теперь, — сказала себе Нэнси, сидя в купе третьего класса, — надо все продумать».
Что бы Дженни ни делала, ей не обойтись без денег. Если она получила письмо Нэнси, то должна была написать и сообщить адрес, по которому можно эти деньги выслать. Это значит, что до вчерашнего вечера она еще не получила письма Нэнси. Но, возможно, получила его сегодня утром. Очевидно, что первым делом надо выяснить именно это. Если письмо для мисс Глории Харрис все еще дожидается на почте в Танбридж-Уэллсе и если Дженни не пришла за ним сегодня, значит, в районе Танбридж-Уэллса ее нет, и ее надо выследить.
Как?
Насколько было известно Нэнси, существует три способа выследить человека. Первый: идти по следу разыскиваемого человека, что, на самом деле, возможно только в снегах, или в песчаных пустынях, или (если ты индеец) в непроходимых дебрях леса.
Танбридж-Уэллс был неподходящей ареной для подобных действий. Второй способ: дать понюхать ищейке какой-то предмет одежды, принадлежащий беглецу; но даже если бы у Нэнси при себе был этот предмет одежды и она могла бы купить в Танбридж-Уэллсе ищейку, этот способ был слишком публичным для ее целей. Иногда случается, что беглец случайно наступает на анисовое семя, прежде чем отправиться в путь, тогда можно использовать менее заметную собаку, но Нэнси сомневалась, что Дженни наступала на анисовое семя. Третий способ: задавать наводящие вопросы в барах гостиниц. Этот способ никак не подходил мисс Питман.
Что же остается?
«Ну, — сказала себе Нэнси, — разберемся на месте».
— Хотите посмотреть газету, мисс? — спросил сидящий напротив молодой человек, видя, что она ничем не занята.
— Ой, большое спасибо, — ответила мисс Питман, непроизвольно покрываясь испариной. — Как мило с вашей стороны. Я совсем забыла просмотреть газету сегодня утром.
— Это убийство в Обурн-Лодже какое-то подозрительное.
— Да, действительно подозрительное.
— Погодите. — Он перегнул газету и вручил ей. — Видите? Странно, правда?
Нэнси схватила газету. Под слоями одежды, которую она на себя навертела, сердце билось чуть быстрее, чем обычно. Она увидела фотографию собственноручно написанной ею открытки и ощутила то же, что ощущают множество авторов, впервые увидевших свое произведение в прессе.
— Что это значит? — спросила она. — Рентон-Фрерз?
— Там внизу написано. Название обувного магазина. Это по-французски «Братья Рентон». Вот тут объяснение.
— Да, я поняла. Fréres.
— Ну да. Братья. Сказать вам, что я думаю?
— Конечно, прошу вас.
— Сейчас скажу. Все эти рассуждения о Торговле Белыми Рабами… если вы не против, что я упоминаю это при даме…
— Ничего страшного, — сказала мисс Питман совершенно искренне. — Я секретарь одного джентльмена и как раз возвращаюсь из Женевы…
— Так вот, я могу вам сказать, что по большей части все эти разговоры чепуха. Чепуха, — повторил молодой человек и сделал такой жест, будто что-то отбрасывал от себя обеими руками. — Ничего в этом нет. Хотите знать, что я сказал сразу же, как прочел про это убийство?
— Конечно.
— Я говорю, кому от этого польза? Понимаете, о чем я?
— То есть кому это выгодно?
— Ну да. И ответ ясен: Дженни.
— Вы в самом деле так думаете?
— Но ведь она племянница Джейн Латур, верно?
— Да, но…
— И единственная ее родственница?
— Да, но…
— Может, так и нехорошо говорить, но я немного понимаю в этом деле. И я вам скажу…
— О, вы детектив! Потрясающе!
— И да, и нет. Скорее любитель, если вы понимаете, о чем я. Я изучал подобные дела. И так случилось, что один мой друг знаком с людьми из Скотланд-Ярда, и он сказал мне точно, они знают, что это сделала племянница. Не важно, что они не могут доказать этого, заметьте. Они знают.
— Ужасно думать, что молоденькая девушка может быть убийцей! Я все-таки не могу в это поверить.
— Это точно, ручаюсь.
— Тогда, значит, она сама написала эту открытку?
— Ну да. Чтобы сбить со следа.
— Да, но не проще бы было, если бы она вообще ничего не писала, тогда все бы решили, что она погибла?
— Ну, — сказал молодой человек, подумав и поняв, что для него это слишком сложно, — вам надо рассмотреть это дело со всех сторон. Понимаете, о чем я? Я только рассказал, что говорят в Ярде. Ага, уже «Севен-оукс», мне выходить. Всего хорошего, мисс. Нет-нет, не отдавайте, я ее прочел.
Оставшись одна, Нэнси снова взяла в руки газету. Она снова перечитала то, что написала сама, и перешла к менее ценному чтению — к тому, что написали другие. Вдруг газета выскользнула у нее из пальцев, и она присвистнула от удивления и тревоги, совершенно не в стиле мисс Питман. «Боже! — воскликнула мисс Фейрбродер. — Что и думать!..» Она только что обнаружила, что они ищут часы Дженни…
Что будет дальше? Они найдут ростовщика. Ростовщик назовет мистера Фентона. И даже в этом нет нужды. Фентон прочитает газеты и сам узнает это «Д», выложенное бриллиантами. Он обратится к полиции. Полиция отправится в Элм-парк-мэншнс… и через двадцать четыре часа все газеты будут кричать: «Где Нэнси?»
«Действительно, — самодовольно сказала мисс Питман, — где же она?»
II
В Танбридж-Уэллсе Нэнси сошла с поезда и отнесла сумку в камеру хранения. Затем отправилась на почту.
Вот она, почта.
Половина второго. Может быть, зайти и узнать о Глории Харрис?
Да…
Нет…
Конечно, нет. Если Дженни не приходила за письмом, это единственная возможность обнаружить ее. Бродить вокруг почты, пока Дженни не появится. Раньше или позже ей придется прийти. Но если Нэнси спросит про письмо сейчас, потом уйдет обедать и вернется, тогда весь вечер ее будет мучить ощущение, что Дженни приходила и ушла в этот обеденный перерыв и что она ждет напрасно. Потому что второй раз невозможно будет задать простодушный вопрос о письме.
Она прошла по Хай-стрит и пообедала. Затем вернулась к почте и вошла внутрь.
— Добрый день, — произнесла мисс Питман с робкой, но дружелюбной улыбкой. — Для меня нет письма? Питман. Мисс Элис Питман. Знаете, я путешествую, и не совсем… о, спасибо вам большое.
Служащий отошел посмотреть. Вернувшись, он объявил, что сожалеет, но для мисс Питман нет писем. Мисс Питман, казалось, была в замешательстве.
— Ой! — сказала она. — О, благодарю вас. — Она колебалась, затем, набравшись храбрости, подарила служащему еще одну робкую улыбку и сказала:
— Мне так неловко беспокоить вас, но я хотела бы узнать, не откажетесь ли вы сказать мне, пришло ли письмо моей подруге мисс Харрис? Мы путешествуем вместе, понимаете, и она…
— У вас есть какая-то доверенность мисс Харрис, чтобы вы…
— О нет, нет, — торопливо перебила его мисс Харрис. — Я не это имела в виду! Как глупо получилось! Нет, я хочу сказать, она должна прийти в Уэллс к чаю, но с противоположной стороны города, понимаете, а я помню, она говорила о том, что собирается зайти и посмотреть, нет ли ей писем, и я подумала, если бы я могла сказать ей, что писем нет, ей бы не пришлось идти, понимаете, а если есть, тогда она, конечно, придет за ними сама. Я, конечно, знаю, что не могу взять для нее письмо без доверенности, но если бы я могла просто сказать ей, понимаете… ой, спасибо вам большое.
Служащий отошел посмотреть. Не поворачиваясь, он спросил:
— Имя или инициалы?
— Глория, — с жаром ответила мисс Питман. — Мисс Глория Харрис. Как мило с вашей стороны. Вы избавите ее от такой длинной дороги, и…
— Мисс Глория Харрис, — прочитал служащий. — Да, есть письмо.
— О, спасибо вам большое, значит он написал. Я скажу ей. Только, конечно, может быть, она придет раньше, чем обещала, но надеюсь, она придет, но, конечно, она, возможно, передумала и вообще не придет сегодня, но хорошо, когда знаешь, правда? Спасибо вам большое, до свидания.
Пока все отлично, подумала Нэнси. Теперь все, что ей нужно делать, это гулять вокруг почты, пока не придет Дженни.
Все! Этого вполне достаточно. До сих пор приключение было потрясающим, но в том, чтобы ходить взад-вперед около почты, то и дело останавливаясь, делая вид, что рассматриваешь ту или другую витрину, не было ничего потрясающего. В книжках герой всегда снимает комнату напротив дома, за которым наблюдает, и поэтому может позволить себе присесть, но в реальной жизни владельцам дома напротив другого дома, который кому-то кажется подозрительным, нет никакого резона сдавать комнаты людям, отличающимся такой подозрительностью. Конечно, может быть, стоит попытаться, ведь ей нужно где-то спать, но она не решится наводить справки, пока ее сегодняшние бдения не закончатся. Три часа. Ей надо оставаться на посту по крайней мере до шести. Шесть это вполне приемлемо. Она продолжала прохаживаться взад-вперед…
Чтобы придать дополнительную прелесть этому привлекательному городку, власти решили поставить напротив почты отработавший свое Танк, и он вдохновлял молодежь, пробуждал нежные воспоминания у людей среднего возраста и служил символом веры для стариков. После часа, проведенного в его обществе, у Нэнси создалось странное ощущение, будто Танбридж-Уэллс практически целиком состоит из этого Танка (если не считать почты), ей даже захотелось, чтобы Дженни выбрала какой-нибудь другой город в качестве пристанища, например, тут и там украшенный гаубицами или горсткой бомб. Потом ей стало совестно за такие мысли, потому что на самом деле Танк был очень красив, и он вовсе не должен был стоять рядом с почтой, просто так получилось, потому что его хотели поставить напротив церкви уэслианских методистов…
Рядом с церковью две гостиницы. В шесть часов она заберет сумку из камеры хранения и снимет номер в одной из них, тогда она утром сможет позволить себе присесть…
Трудность заключалась в том, что сейчас она отрезана от Лондона. Она собиралась послать свой адрес миссис Федерстон, которая заходила каждое утро, с тем, чтобы, если Дженни напишет из другого города, письмо можно было бы переслать, но теперь это невозможно. ГДЕ НЭНСИ? Нет, она не собирается сообщать полиции свой адрес в Танбридж-Уэллсе. Пусть отыщут ее сами, если сумеют.
Она снова подошла к почте, неторопливо прошла сквозь вращающиеся двери, и вышла.
Удар!
— Извините, — произнесла серьезная и смущенная мисс Питман.
— Прошу прощения, — улыбнулся молодой человек, снимая шляпу.
С минуту они глядели друг на друга, и вдруг Нэнси, приятно удивленная, узнала его.
Его лицо не было очень знакомо, но тому, кто час за часом нетерпеливо высматривает подругу и не видит ничего, кроме Танка, встреча с вполне узнаваемым незнакомцем каким-то образом придавала уверенности. Она как-то видела его в Блумсбери — один, нет, два раза, — он заходил к мистеру Фентону, и они вместе шли обедать. Ее не познакомили с ним. Секретарей не знакомят. Он тогда только что вошел, поэтому она не слышала его имени. Арчибальд не был рад этому визиту. В другой раз они мельком виделись в холле, когда она уходила, закончив работу, а он улыбнулся и попрощался с ней.
Не было никаких оснований думать, что он каким-то образом связан с Дженни, но по странному внутреннему побуждению она прошла за ним в здание почты.
Нет ничего лучше, как следовать побуждению.
Она услышала, как он спрашивает: «У вас есть письма для мисс Глории Харрис?» Она увидела, как он подал какую-то бумагу служащему… Она вышла вслед за ним.
Он направился к вокзалу. Посмотрел на плакаты около газетного киоска. Купил все газеты. Пять газет сунул под мышку и стал читать шестую. Потом вернулся к стоянке около Танка, не прекращая чтения. Бросил газеты в синий двухместный автомобиль и пошел вверх по Хайстрит…
Что это значит?
Простое объяснение (всегда самое лучшее, как говорится в книгах) заключается в том, что Дженни поселилась где-то как Глория Харрис и, не имея возможности или боясь приехать в Танбридж-Уэллс сама, попросила своего нового знакомого зайти за письмом. Но по странному совпадению он оказался знакомым Нэнси. Только и всего.
Подождать, пока он вернется, и сказать: «Мне кажется, мы уже встречались…» Но они не встречались. Она — Элис Питман. Черт возьми! Ведь она должна каким-то образом дать весточку Дженни. Как?
Во времена, когда Глория Харрис и Эсетилин Питт были барабанщиками в армии Веллингтона, им следовало общаться друг с другом (или с Веллингтоном) с помощью шифра на случай, как Нэнси объяснила Дженни, если переписка попадет в руки врага или окажется вне расположения Британской армии. Шифр изобрела Нэнси, и он, несомненно, сбил бы с толку Наполеона. В самом деле, на какой-то момент он сбил с толку и Дженни.
Пишешь примерно такое послание:
ГОСТИНИЦА ЗАМОК ПРИВЕЗЛА ДЛЯ ТЕБЯ ДЕНЬГИ
ЭЛИС ПИТМАН
Затем выписываешь число букв в каждом слове:
9 5 8 3 4 6 4 6
Затем опускаешь первую букву каждого слова и записываешь результат следующим образом:
ОСТИНИЦААМОКРИВЕЗЛАЛЯЕБЯЕНЬГИЛИСИТМАН
Затем разбиваешь на группы то, что получилось, как хочешь, например:
ОСТИН ИЦ ААМО КРИВЕЗЛ АЛЯЕ БЯЕН ЬГИЛИСИ ТМА Н
Затем вставляешь цифры — по одной или по две — между группами букв. И наконец, добавляешь первые буквы.
ОСТИН9ИЦ5ААМО8КРИВЕЗЛ3АЛЯЕ4БЯЕН6ЬГИЛИСИ4ТМА6НГЗПДТДЭП
Когда Дженни впервые увидела это или нечто подобное в возрасте одиннадцати лет, она только ойкнула. Нэнси объяснила ей, что расшифровать послание ничего не стоит, и что ее дядюшка мистер Питт, премьер-министр, считает, что это умно придумано.
— С чего ты начинаешь? — спросила Дженни, нахмурив брови.
— Я сейчас тебе покажу, — сказала Нэнси. — Сначала считаешь, сколько у тебя цифр, и если у тебя их восемь, ты должна отделить последние восемь букв, но не забывай про них, они тебе очень скоро понадобятся. Затем ты обводишь цифры и буквы с каждой стороны цифр, и больше об этих кружках не думай, они только помогут тебе отыскать цифры, и первая цифра 9 — значит, в первом слове девять букв, а первая буква — это первая из восьми, которые ты отделила, то есть, это «Г», а первое слово «ГОСТИНИЦА», ты поняла, Дженни? А во втором пять букв, и оно начинается с «З», значит, это «ЗАМОК», понимаешь? Это не трудно, и дядюшка сказал, что Наполеону не разгадать такого шифра, даже если бы он знал английский в совершенстве, и значит, нам больше не нужно будет проглатывать письма, даже если мы попадем в окружение.
— Ой, поняла! — вдруг сказала Дженни. — Где карандаш? Давай быстрее! Я хочу написать тебе.
Помнит ли Дженни все это? Конечно!
Нэнси поспешила к вокзалу и купила «Дейли мейл». Именно эту газету читал молодой человек, значит, скорее всего он сразу отдаст ее Дженни. Дженни, разумеется, захочет прочесть о себе все и наверняка просмотрит все газеты, но даже если так, тайное послание лучше написать на той, что он уже читал, тогда он вряд ли заметит эти цифры и буквы. На полях страницы, вопрошавшей «ГДЕ ДЖЕННИ?» она написала свое шифрованное письмо ОСТИ9НИЦ5AAM… На это потребовалось какое-то время, и она выскочила из зала ожидания и в панике побежала по улице, боясь, что автомобиль исчез, но он стоял на месте, и она замедлила шаг и огляделась, раздумывая, как поступить. Смело подойти к автомобилю со стороны проезжей части или потихоньку подкрасться с другой стороны?
Как всегда, Нэнси предпочла смелость. Держись естественно, сказала она себе, и, как бы странно ты ни поступала, ни у кого не возникнет подозрений. А будешь держаться неестественно, самое невинное действие покажется подозрительным. Нэнси прошла вдоль ряда машин, помахивая газетой, остановилась около двухместного автомобиля, наклонилась к окну. Бросила свою «Дейли мейл» на сиденье и взяла ту, что лежала в машине. Улыбнулась, кивнула и отошла, продолжая помахивать газетой и улыбаться. Она увидела в машине знакомого и подошла поздороваться. Только и всего. До нелепости просто.
Она вернулась на вокзал за сумкой. Сняла номер в гостинице «Замок», привела в порядок мисс Питман и вышла выпить чаю. Одно мешало ей чувствовать себя счастливой. Из ее окна был виден этот жуткий Танк.
I
В «Прекрасной даме», романе, которого мистер Арчибальд Фентон теперь стыдился, он описывал свою героиню, Барбару Уилмот, несколькими, как ему тогда казалось, верно подобранными словами. Она стояла на пороге жизни, как отмечал мистер Фентон, где ручеек вливается в реку, и изящные линии ее фигуры обещали нежное пробуждение женственности. Вряд ли можно выразиться более тонко. У нее было жизнерадостное, подвижное лицо, освещавшееся внутренним светом, когда она говорила, а однажды — но, по счастью, в самом раннем, черновом варианте — дошло даже до того, что она состроила прелестную гримаску Лесли Брэнду, герою. Лицо ее обрамляла масса непослушных волос, отдельные завитки то и дело выбивались из-под шляпы, где им полагалось скрываться, и их приходилось возвращать на место. Если Лесли Брэнд вдруг разражался эпиграммой, в ответ слышались переливы и журчание ее веселого смеха. В целом она казалась очаровательным созданием, и помолвка Арчибальда с Фанни через несколько дней после выхода романа стала полной неожиданностью для его друзей.
Возможно, именно потому, что мисс Фейрбродер напоминала мистеру Фентону Барбару Уилмот, он взял на должность своего личного секретаря именно ее, а не какую-нибудь из более полных и менее подвижных претенденток. Нэнси надеялась, что это так, потому что для того, чтобы занять эту должность, она, в сущности, следовала образцу мисс Уилмот. В игре, в которую она играла с жизнью, ей было почти необходимо следовать какому-то образцу; поэтому, узнав о том, что мистеру Фентону требуется секретарша, она, естественно, первым делом задумалась, какого рода претендентки могут представлять для него наибольший интерес. Несомненно, те, кто читал все его книги. Она прочла их и в процессе чтения обнаружила дальнейшие путеводные нити. Героиня «Стада овец» была блондинкой с красивой пышной фигурой, что было за пределами возможностей Нэнси. Героиням двух промежуточных книг (исключая, разумеется, эссе и критические статьи), по ее мнению, лучше было бы там и оставаться. У одной героини был прыщик на подбородке, который мистер Фентон описывал так часто и с такой любовью, что было ясно, как он скучает по нему. У другой было лошадиное лицо, которое так запечатлелось в памяти автора, что никому, кроме лошади, не удалось бы пробудить в нем нежных воспоминаний. Поэтому Нэнси решила прибегнуть к образу Барбары Уилмот в надежде, что напоминание о первой любви заденет какую-то струну в сердце Великого Человека. По всей видимости, так и случилось, поскольку ее взяли на работу немедленно.
Получив свою должность, Нэнси оставила Барбару Уилмот и сделалась Образцовым Личным Секретарем. Это разочаровало мистера Арчибальда Фентона. Исчезли переливы и журчание веселого смеха, когда он вдруг разражался эпиграммой; у мисс Фейрбродер не находилось для него ничего, кроме чопорного «Да, мистер Фентон». Если кто-то еще строил гримаски, то исключительно за его спиной, и теперь они ни в коей мере не были прелестными. Но завитки продолжали выбиваться, масса волос оставалась непослушной. Лицо было подвижным, хотя жизнерадостность, казалось, покинула его. Возможно, в том, чтобы стенографировать или бить по клавишам пишущей машинки не было ничего жизнерадостного; возможно, у бедняжки были дома неприятности, которыми она не хотела делиться с ним. Во всяком случае, ни в ее работе, ни в изящных линиях ее фигуры невозможно было найти ни малейшего изъяна. Последние, как мистер Фентон отмечал время от времени, обещали нежное пробуждение женственности…
В этот вторник утром мистер Фентон (слава Богу) убрался с дороги, и Нэнси собиралась «что-то сделать». Что именно, она еще не знала точно, но решила, что делать это будет Элис Питман. Мисс Питман, стоит напомнить, была добрая, честная, склонная к потливости, наполовину воспитательница, наполовину заведующая хозяйством в большом детском саду в Южном Кенсингтоне. Что еще? Она несколько полнее Нэнси, значит, придется что-то подложить. Будет жарковато в такую погоду, но ведь мисс Питман всегда жарковато в такую погоду, значит, все правильно. Очки? Без всякого сомнения. И, возможно, широкая белая шелковая юбка, которая все закроет…
В десять часов мисс Нэнси Фейрбродер вошла в банк мистера Фентона и получила деньги по чеку.
В 11.15 мисс Фейрбродер вернулась в свою квартиру с несколькими свертками в оберточной бумаге.
В 12.00 мисс Элис Питман посмотрела на себя в зеркало Нэнси с чувством удовлетворения, какого настоящая мисс Питман никогда не испытывала.
В 12.30 мисс Питман уехала из Лондона в Танбридж-Уэллс. Она собиралась искать Дженни.
«Теперь, — сказала себе Нэнси, сидя в купе третьего класса, — надо все продумать».
Что бы Дженни ни делала, ей не обойтись без денег. Если она получила письмо Нэнси, то должна была написать и сообщить адрес, по которому можно эти деньги выслать. Это значит, что до вчерашнего вечера она еще не получила письма Нэнси. Но, возможно, получила его сегодня утром. Очевидно, что первым делом надо выяснить именно это. Если письмо для мисс Глории Харрис все еще дожидается на почте в Танбридж-Уэллсе и если Дженни не пришла за ним сегодня, значит, в районе Танбридж-Уэллса ее нет, и ее надо выследить.
Как?
Насколько было известно Нэнси, существует три способа выследить человека. Первый: идти по следу разыскиваемого человека, что, на самом деле, возможно только в снегах, или в песчаных пустынях, или (если ты индеец) в непроходимых дебрях леса.
Танбридж-Уэллс был неподходящей ареной для подобных действий. Второй способ: дать понюхать ищейке какой-то предмет одежды, принадлежащий беглецу; но даже если бы у Нэнси при себе был этот предмет одежды и она могла бы купить в Танбридж-Уэллсе ищейку, этот способ был слишком публичным для ее целей. Иногда случается, что беглец случайно наступает на анисовое семя, прежде чем отправиться в путь, тогда можно использовать менее заметную собаку, но Нэнси сомневалась, что Дженни наступала на анисовое семя. Третий способ: задавать наводящие вопросы в барах гостиниц. Этот способ никак не подходил мисс Питман.
Что же остается?
«Ну, — сказала себе Нэнси, — разберемся на месте».
— Хотите посмотреть газету, мисс? — спросил сидящий напротив молодой человек, видя, что она ничем не занята.
— Ой, большое спасибо, — ответила мисс Питман, непроизвольно покрываясь испариной. — Как мило с вашей стороны. Я совсем забыла просмотреть газету сегодня утром.
— Это убийство в Обурн-Лодже какое-то подозрительное.
— Да, действительно подозрительное.
— Погодите. — Он перегнул газету и вручил ей. — Видите? Странно, правда?
Нэнси схватила газету. Под слоями одежды, которую она на себя навертела, сердце билось чуть быстрее, чем обычно. Она увидела фотографию собственноручно написанной ею открытки и ощутила то же, что ощущают множество авторов, впервые увидевших свое произведение в прессе.
— Что это значит? — спросила она. — Рентон-Фрерз?
— Там внизу написано. Название обувного магазина. Это по-французски «Братья Рентон». Вот тут объяснение.
— Да, я поняла. Fréres.
— Ну да. Братья. Сказать вам, что я думаю?
— Конечно, прошу вас.
— Сейчас скажу. Все эти рассуждения о Торговле Белыми Рабами… если вы не против, что я упоминаю это при даме…
— Ничего страшного, — сказала мисс Питман совершенно искренне. — Я секретарь одного джентльмена и как раз возвращаюсь из Женевы…
— Так вот, я могу вам сказать, что по большей части все эти разговоры чепуха. Чепуха, — повторил молодой человек и сделал такой жест, будто что-то отбрасывал от себя обеими руками. — Ничего в этом нет. Хотите знать, что я сказал сразу же, как прочел про это убийство?
— Конечно.
— Я говорю, кому от этого польза? Понимаете, о чем я?
— То есть кому это выгодно?
— Ну да. И ответ ясен: Дженни.
— Вы в самом деле так думаете?
— Но ведь она племянница Джейн Латур, верно?
— Да, но…
— И единственная ее родственница?
— Да, но…
— Может, так и нехорошо говорить, но я немного понимаю в этом деле. И я вам скажу…
— О, вы детектив! Потрясающе!
— И да, и нет. Скорее любитель, если вы понимаете, о чем я. Я изучал подобные дела. И так случилось, что один мой друг знаком с людьми из Скотланд-Ярда, и он сказал мне точно, они знают, что это сделала племянница. Не важно, что они не могут доказать этого, заметьте. Они знают.
— Ужасно думать, что молоденькая девушка может быть убийцей! Я все-таки не могу в это поверить.
— Это точно, ручаюсь.
— Тогда, значит, она сама написала эту открытку?
— Ну да. Чтобы сбить со следа.
— Да, но не проще бы было, если бы она вообще ничего не писала, тогда все бы решили, что она погибла?
— Ну, — сказал молодой человек, подумав и поняв, что для него это слишком сложно, — вам надо рассмотреть это дело со всех сторон. Понимаете, о чем я? Я только рассказал, что говорят в Ярде. Ага, уже «Севен-оукс», мне выходить. Всего хорошего, мисс. Нет-нет, не отдавайте, я ее прочел.
Оставшись одна, Нэнси снова взяла в руки газету. Она снова перечитала то, что написала сама, и перешла к менее ценному чтению — к тому, что написали другие. Вдруг газета выскользнула у нее из пальцев, и она присвистнула от удивления и тревоги, совершенно не в стиле мисс Питман. «Боже! — воскликнула мисс Фейрбродер. — Что и думать!..» Она только что обнаружила, что они ищут часы Дженни…
Что будет дальше? Они найдут ростовщика. Ростовщик назовет мистера Фентона. И даже в этом нет нужды. Фентон прочитает газеты и сам узнает это «Д», выложенное бриллиантами. Он обратится к полиции. Полиция отправится в Элм-парк-мэншнс… и через двадцать четыре часа все газеты будут кричать: «Где Нэнси?»
«Действительно, — самодовольно сказала мисс Питман, — где же она?»
II
В Танбридж-Уэллсе Нэнси сошла с поезда и отнесла сумку в камеру хранения. Затем отправилась на почту.
Вот она, почта.
Половина второго. Может быть, зайти и узнать о Глории Харрис?
Да…
Нет…
Конечно, нет. Если Дженни не приходила за письмом, это единственная возможность обнаружить ее. Бродить вокруг почты, пока Дженни не появится. Раньше или позже ей придется прийти. Но если Нэнси спросит про письмо сейчас, потом уйдет обедать и вернется, тогда весь вечер ее будет мучить ощущение, что Дженни приходила и ушла в этот обеденный перерыв и что она ждет напрасно. Потому что второй раз невозможно будет задать простодушный вопрос о письме.
Она прошла по Хай-стрит и пообедала. Затем вернулась к почте и вошла внутрь.
— Добрый день, — произнесла мисс Питман с робкой, но дружелюбной улыбкой. — Для меня нет письма? Питман. Мисс Элис Питман. Знаете, я путешествую, и не совсем… о, спасибо вам большое.
Служащий отошел посмотреть. Вернувшись, он объявил, что сожалеет, но для мисс Питман нет писем. Мисс Питман, казалось, была в замешательстве.
— Ой! — сказала она. — О, благодарю вас. — Она колебалась, затем, набравшись храбрости, подарила служащему еще одну робкую улыбку и сказала:
— Мне так неловко беспокоить вас, но я хотела бы узнать, не откажетесь ли вы сказать мне, пришло ли письмо моей подруге мисс Харрис? Мы путешествуем вместе, понимаете, и она…
— У вас есть какая-то доверенность мисс Харрис, чтобы вы…
— О нет, нет, — торопливо перебила его мисс Харрис. — Я не это имела в виду! Как глупо получилось! Нет, я хочу сказать, она должна прийти в Уэллс к чаю, но с противоположной стороны города, понимаете, а я помню, она говорила о том, что собирается зайти и посмотреть, нет ли ей писем, и я подумала, если бы я могла сказать ей, что писем нет, ей бы не пришлось идти, понимаете, а если есть, тогда она, конечно, придет за ними сама. Я, конечно, знаю, что не могу взять для нее письмо без доверенности, но если бы я могла просто сказать ей, понимаете… ой, спасибо вам большое.
Служащий отошел посмотреть. Не поворачиваясь, он спросил:
— Имя или инициалы?
— Глория, — с жаром ответила мисс Питман. — Мисс Глория Харрис. Как мило с вашей стороны. Вы избавите ее от такой длинной дороги, и…
— Мисс Глория Харрис, — прочитал служащий. — Да, есть письмо.
— О, спасибо вам большое, значит он написал. Я скажу ей. Только, конечно, может быть, она придет раньше, чем обещала, но надеюсь, она придет, но, конечно, она, возможно, передумала и вообще не придет сегодня, но хорошо, когда знаешь, правда? Спасибо вам большое, до свидания.
Пока все отлично, подумала Нэнси. Теперь все, что ей нужно делать, это гулять вокруг почты, пока не придет Дженни.
Все! Этого вполне достаточно. До сих пор приключение было потрясающим, но в том, чтобы ходить взад-вперед около почты, то и дело останавливаясь, делая вид, что рассматриваешь ту или другую витрину, не было ничего потрясающего. В книжках герой всегда снимает комнату напротив дома, за которым наблюдает, и поэтому может позволить себе присесть, но в реальной жизни владельцам дома напротив другого дома, который кому-то кажется подозрительным, нет никакого резона сдавать комнаты людям, отличающимся такой подозрительностью. Конечно, может быть, стоит попытаться, ведь ей нужно где-то спать, но она не решится наводить справки, пока ее сегодняшние бдения не закончатся. Три часа. Ей надо оставаться на посту по крайней мере до шести. Шесть это вполне приемлемо. Она продолжала прохаживаться взад-вперед…
Чтобы придать дополнительную прелесть этому привлекательному городку, власти решили поставить напротив почты отработавший свое Танк, и он вдохновлял молодежь, пробуждал нежные воспоминания у людей среднего возраста и служил символом веры для стариков. После часа, проведенного в его обществе, у Нэнси создалось странное ощущение, будто Танбридж-Уэллс практически целиком состоит из этого Танка (если не считать почты), ей даже захотелось, чтобы Дженни выбрала какой-нибудь другой город в качестве пристанища, например, тут и там украшенный гаубицами или горсткой бомб. Потом ей стало совестно за такие мысли, потому что на самом деле Танк был очень красив, и он вовсе не должен был стоять рядом с почтой, просто так получилось, потому что его хотели поставить напротив церкви уэслианских методистов…
Рядом с церковью две гостиницы. В шесть часов она заберет сумку из камеры хранения и снимет номер в одной из них, тогда она утром сможет позволить себе присесть…
Трудность заключалась в том, что сейчас она отрезана от Лондона. Она собиралась послать свой адрес миссис Федерстон, которая заходила каждое утро, с тем, чтобы, если Дженни напишет из другого города, письмо можно было бы переслать, но теперь это невозможно. ГДЕ НЭНСИ? Нет, она не собирается сообщать полиции свой адрес в Танбридж-Уэллсе. Пусть отыщут ее сами, если сумеют.
Она снова подошла к почте, неторопливо прошла сквозь вращающиеся двери, и вышла.
Удар!
— Извините, — произнесла серьезная и смущенная мисс Питман.
— Прошу прощения, — улыбнулся молодой человек, снимая шляпу.
С минуту они глядели друг на друга, и вдруг Нэнси, приятно удивленная, узнала его.
Его лицо не было очень знакомо, но тому, кто час за часом нетерпеливо высматривает подругу и не видит ничего, кроме Танка, встреча с вполне узнаваемым незнакомцем каким-то образом придавала уверенности. Она как-то видела его в Блумсбери — один, нет, два раза, — он заходил к мистеру Фентону, и они вместе шли обедать. Ее не познакомили с ним. Секретарей не знакомят. Он тогда только что вошел, поэтому она не слышала его имени. Арчибальд не был рад этому визиту. В другой раз они мельком виделись в холле, когда она уходила, закончив работу, а он улыбнулся и попрощался с ней.
Не было никаких оснований думать, что он каким-то образом связан с Дженни, но по странному внутреннему побуждению она прошла за ним в здание почты.
Нет ничего лучше, как следовать побуждению.
Она услышала, как он спрашивает: «У вас есть письма для мисс Глории Харрис?» Она увидела, как он подал какую-то бумагу служащему… Она вышла вслед за ним.
Он направился к вокзалу. Посмотрел на плакаты около газетного киоска. Купил все газеты. Пять газет сунул под мышку и стал читать шестую. Потом вернулся к стоянке около Танка, не прекращая чтения. Бросил газеты в синий двухместный автомобиль и пошел вверх по Хайстрит…
Что это значит?
Простое объяснение (всегда самое лучшее, как говорится в книгах) заключается в том, что Дженни поселилась где-то как Глория Харрис и, не имея возможности или боясь приехать в Танбридж-Уэллс сама, попросила своего нового знакомого зайти за письмом. Но по странному совпадению он оказался знакомым Нэнси. Только и всего.
Подождать, пока он вернется, и сказать: «Мне кажется, мы уже встречались…» Но они не встречались. Она — Элис Питман. Черт возьми! Ведь она должна каким-то образом дать весточку Дженни. Как?
Во времена, когда Глория Харрис и Эсетилин Питт были барабанщиками в армии Веллингтона, им следовало общаться друг с другом (или с Веллингтоном) с помощью шифра на случай, как Нэнси объяснила Дженни, если переписка попадет в руки врага или окажется вне расположения Британской армии. Шифр изобрела Нэнси, и он, несомненно, сбил бы с толку Наполеона. В самом деле, на какой-то момент он сбил с толку и Дженни.
Пишешь примерно такое послание:
ГОСТИНИЦА ЗАМОК ПРИВЕЗЛА ДЛЯ ТЕБЯ ДЕНЬГИ
ЭЛИС ПИТМАН
Затем выписываешь число букв в каждом слове:
9 5 8 3 4 6 4 6
Затем опускаешь первую букву каждого слова и записываешь результат следующим образом:
ОСТИНИЦААМОКРИВЕЗЛАЛЯЕБЯЕНЬГИЛИСИТМАН
Затем разбиваешь на группы то, что получилось, как хочешь, например:
ОСТИН ИЦ ААМО КРИВЕЗЛ АЛЯЕ БЯЕН ЬГИЛИСИ ТМА Н
Затем вставляешь цифры — по одной или по две — между группами букв. И наконец, добавляешь первые буквы.
ОСТИН9ИЦ5ААМО8КРИВЕЗЛ3АЛЯЕ4БЯЕН6ЬГИЛИСИ4ТМА6НГЗПДТДЭП
Когда Дженни впервые увидела это или нечто подобное в возрасте одиннадцати лет, она только ойкнула. Нэнси объяснила ей, что расшифровать послание ничего не стоит, и что ее дядюшка мистер Питт, премьер-министр, считает, что это умно придумано.
— С чего ты начинаешь? — спросила Дженни, нахмурив брови.
— Я сейчас тебе покажу, — сказала Нэнси. — Сначала считаешь, сколько у тебя цифр, и если у тебя их восемь, ты должна отделить последние восемь букв, но не забывай про них, они тебе очень скоро понадобятся. Затем ты обводишь цифры и буквы с каждой стороны цифр, и больше об этих кружках не думай, они только помогут тебе отыскать цифры, и первая цифра 9 — значит, в первом слове девять букв, а первая буква — это первая из восьми, которые ты отделила, то есть, это «Г», а первое слово «ГОСТИНИЦА», ты поняла, Дженни? А во втором пять букв, и оно начинается с «З», значит, это «ЗАМОК», понимаешь? Это не трудно, и дядюшка сказал, что Наполеону не разгадать такого шифра, даже если бы он знал английский в совершенстве, и значит, нам больше не нужно будет проглатывать письма, даже если мы попадем в окружение.
— Ой, поняла! — вдруг сказала Дженни. — Где карандаш? Давай быстрее! Я хочу написать тебе.
Помнит ли Дженни все это? Конечно!
Нэнси поспешила к вокзалу и купила «Дейли мейл». Именно эту газету читал молодой человек, значит, скорее всего он сразу отдаст ее Дженни. Дженни, разумеется, захочет прочесть о себе все и наверняка просмотрит все газеты, но даже если так, тайное послание лучше написать на той, что он уже читал, тогда он вряд ли заметит эти цифры и буквы. На полях страницы, вопрошавшей «ГДЕ ДЖЕННИ?» она написала свое шифрованное письмо ОСТИ9НИЦ5AAM… На это потребовалось какое-то время, и она выскочила из зала ожидания и в панике побежала по улице, боясь, что автомобиль исчез, но он стоял на месте, и она замедлила шаг и огляделась, раздумывая, как поступить. Смело подойти к автомобилю со стороны проезжей части или потихоньку подкрасться с другой стороны?
Как всегда, Нэнси предпочла смелость. Держись естественно, сказала она себе, и, как бы странно ты ни поступала, ни у кого не возникнет подозрений. А будешь держаться неестественно, самое невинное действие покажется подозрительным. Нэнси прошла вдоль ряда машин, помахивая газетой, остановилась около двухместного автомобиля, наклонилась к окну. Бросила свою «Дейли мейл» на сиденье и взяла ту, что лежала в машине. Улыбнулась, кивнула и отошла, продолжая помахивать газетой и улыбаться. Она увидела в машине знакомого и подошла поздороваться. Только и всего. До нелепости просто.
Она вернулась на вокзал за сумкой. Сняла номер в гостинице «Замок», привела в порядок мисс Питман и вышла выпить чаю. Одно мешало ей чувствовать себя счастливой. Из ее окна был виден этот жуткий Танк.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЛИХОРАДОЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ЛОНДОНЕ
I
— Ладно, ладно, — глухо отозвалась кухарка из буфетной.
Телефон продолжал звонить.
— Да иду, иду, — успокаивала его кухарка.
— Телефон, миссис Прайс, — услужливо крикнула Элис из кухни.
— Слышу, не глухая, — сказала кухарка, выходя из буфетной и вытирая полотенцем руки. — Закрой окно, будь друг, а то очень шумно. Алло!.. Да… Окно, Элис!.. Да?
— Это дом мистера Уоттерсона? — спросил далекий голос.
— Да, мэм.
— Ой… это говорит миссис Прайс?
— Да, а кто это?
В голосе кухарки послышалось нечто, заставившее Элис отойти от окна и сказать…
— Ш-ш! — кухарка замахала на нее рукой, прежде чем она успела произнести хоть слово. — Да, мэм, а кто это говорит?
— Ой, миссис Прайс, пожалуйста, скажите дяде Хьюберту, когда он придет, что я в полной-полной безопасности.
— Мисс Дженни! — взвизгнула кухарка.
— Мисс Дженни? — крикнула Элис.
— Что тут происходит? — сказала Хильда, просунув голову в дверь со стороны холла. — Элис, я бы тебя попросила не разбрасывать свои…
— Ш-ш! — зашипела Кухарка. — Алло… Алло!.. Алло!.. Мисс Дженни!.. Алло!
— В чем дело? — спросила Хильда. — Опять этот Меригольд?
— Мисс Дженни звонит, — взволнованно объяснила Элис. — Что она сказала, миссис Прайс?
— Алло! — произнесла в трубку кухарка, не теряя надежды. — Алло!
— Ну-ка, дайте мне, — сказала Хильда, беря телефон у кухарки. — Алло!
Миссис Прайс плюхнулась на стул.
— Ну и ну! — выпалила она.
— Разъединилось, — сказала Хильда, кладя трубку. — Может, она еще позвонит. Это точно была она?
Кухарка пересказала разговор.
Элис с жаром кивала, ей было все ясно.
— И в этот момент, — сказала Элис в продолжение рассказа, — тихонько подкрался главарь шайки, одной рукой зажал ей рот, а другой…
— Странно, — задумчиво произнесла Хильда. — Похоже, с ней все в порядке?
— Ну, я же вам сказала. Вот ее собственные слова: «Скажите дяде Хьюберту, когда он придет, что я в полной-полной безопасности».
— И тогда, прежде чем она успела сказать что-нибудь еще, главарь шайки…
— Ох, заткнись, Элис!
— Ну-ну, Хильда, ты не должна так говорить с Элис.
— А что она болтает всякую чепуху про свои дурацкие шайки?
— Уж тебе-то все равно, — сказала Элис, — что за шайка ее похитила. — Она шмыгнула носом и продолжила: — Одна я на самом деле…
— Слушай, Элис, давай не начинай все сначала. Это были ее собственные слова, и если хотите знать мое мнение, она в полной безопасности, но не хочет, чтобы знали, где она.
— Вот-вот, — заметила Хильда. — Удрала с кем-нибудь.
— Не желаю этого слушать, — твердо заявила кухарка, — на своей кухне. Мисс Дженни не из таких, и тебе это хорошо известно…
— Да неужто? А ты посмотри на ее тетку!
— Какую тетку?
— Ну, Джейн Латур ведь ее тетка, правда? Ее кровная родня. Значит, это у них в крови, как говорится, наследственное…
— Надеюсь, голоса еще не научились подделывать, — язвительно заметила Элис, ни к кому не обращаясь.
— Это без толку, Хильда. Ты могла бы тогда сказать, что раз у твоей тети Люси водянка…
— Моя тетя Люси здесь ни при чем, — вдруг взвизгнула Хильда. — Если вы думаете, что прилично сплетничать здесь про мою тетю Люси, когда я только вам рассказала по секрету про тетину…
— Надеюсь, голоса еще не научились подделывать, — повторила Элис чуть громче.
— Я не из тех, кто нарушает слово, Хильда, и тебе это хорошо известно. Если ты вдруг услышала, Элис, что у Хильдиной тети Люси водянка, помни, прошу тебя, что это тайна! Все, что я сказала…
— Ну и говорите сами себе! — закричала Хильда и ушла, хлопнув дверью.
Нижняя губа кухарки задрожала, но она взяла себя в руки и дружелюбно спросила Элис:
— Что это ты говорила, Элис, про голоса?
— Ничего, — ответила Элис, — только я думаю, умеют подделывать голоса или нет?
— Да нет же, это была мисс Дженни собственной персоной, могу поклясться. Ее голос.
— Может, вам лучше позвонить мистеру Меригольду? Он просил звонить, если мы что узнаем.
— Мисс Дженни ничего не говорила ни о каком мистере Меригольде. Она сказала «Скажите дяде Хьюберту», а если она так сказала, не мое дело говорить кому-нибудь еще. Как только он вернется, я тут же пойду и скажу ему.
Но она не сумела этого сделать. Без четверти час вернулась миссис Уоттерсон вместе с мужем, Хильда уже дожидалась ее в холле.
— О мэм, — восклицала она, — о сэр! Мисс Дженни звонила и сказала, что в полной, полной безопасности!
— То есть? — переспросил мистер Уоттерсон.
Хильда изложила ему всю историю целиком. На самом деле, конечно, это было не ее дело, но кухарок, которые готовы рассказывать всем и каждому о таких вещах, как водянка тети Люси, следовало ставить на место.
II
Мистер Бернард Моррис, окончив рассказ, теребил шляпу. Инспектор Меригольд продолжал писать. Сержант Бэгшоу продолжал наблюдать, как он пишет. Мистер Моррис поглядел на инспектора Меригольда и на сержанта Бэгшоу и решил, что ему не нравится ни тот, ни другой. В лицах полисменов есть что-то такое, от чего порядочного человека тошнит.
— Хм, — сказал инспектор Меригольд, — вы считаете, это те самые часы?
— Ну я же вам сказал, разве нет? Господи Боже мой! — Мистер Моррис обращался к потолку. — Зачем, вы думаете, я сюда пришел? Ради вашего общества?
— Я не нуждаюсь в комментариях, Моррис. Отвечайте только на вопросы. Было на них «Д», выложенное бриллиантами?
— Это я и говорил. Именно это. Я понятия не имею, чьи это часы, да и знать не хочу. На них было «Д», выложенное бриллиантами. Обозначает Дантона, я бы сказал.
— Ну, хватит, Моррис, — оборвал его сержант Бэгшоу.
— И вы говорите, он заложил их, а потом через полчаса явился и выкупил? Интересно, почему же?
— Наверное, хотел узнать, сколько времени, — невпопад заметил мистер Моррис.
— Струсил, — сказал сержант Бэгшоу, кивая инспектору.
— Похоже на то, — согласился Меригольд. — Вы, конечно, записали его имя?
— Записал, а вы как думаете?
— Тогда давайте сюда.
Мистер Моррис поискал и выудил из жилетного кармана грязноватый клочок бумаги.
— Уильям Мейкпис Теккерей, — прочитал он.
— А! Думаете, это его настоящее имя?
— Ну и ну! — вновь обратился мистер Моррис к небесам. — Что вы думаете, я заглядывал в его паспорт или просил показать вытатуированную на груди монограмму?
— Не валяйте дурака, Моррис. Вы прекрасно знаете, когда вам говорят настоящее имя, а когда нет.
— Вот так дела! — сказал мистер Моррис. — Сколько же еще…
Сержант Бэгшоу прочистил горло и застенчиво посмотрел на инспектора.
— После вас, — любезно сказал мистер Моррис.
— Нет, — объявил сержант Бэгшоу.
— Что «нет»? — спросил инспектор.
— Не настоящее имя.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что это автор. Писатель.
— Кто?
— Тот, о ком он говорил. Уильям Мейкпис Теккерей.
— Ну, а почему нет? Что ж, писатель не может совершить убийство, как любой другой?
— Я хочу сказать, он классик.
— Кто?
— Уильям Мейкпис Теккерей.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «классик»?
— Вроде Шекспира.
— Верно, — сказал мистер Моррис, решив, что пора вновь вступить в беседу. — Вроде Шекспира.
— Может быть, вроде Эдгара Уоллеса?
Сержант Бэгшоу задумался.
— Ну, скорее вроде Шекспира, — сказал он, стремясь выстроить как можно более точную иерархию ценностей.
— Я так вам и говорил, — сказал мистер Моррис. — Мы все время вам говорили. Вроде Шекспира.
— Послушай, Бэгшоу, — спросил инспектор, — откуда ты это взял?
— Сейчас расскажу. У меня был случай поговорить с одним джентльменом — нужно было спросить его фамилию. Он сказал: «Теккерей», а я переспросил «Теккерей, да?», вы-то помните, фальшивомонетчик. Дело «Норт-Мидленд банк». Он говорит: «Известная фамилия, да?», а я отвечаю: «Думаю, да, сэр» — имея в виду ту историю. Он говорит: «Писатель, верно?», а я отвечаю: «Верно, сэр, чего только этот Чарли Теккерей не выделывает своей ручкой…» Тогда он говорит: «Чарли? Какой, к черту, Чарли. Он Уильям». Тогда я говорю: «Простите, сэр, кому и знать, как не мне, ведь это я…», а он: «Держу пари на пять фунтов, сержант, это Уильям Мейкпис Теккерей. А вы подумали о Чарли Диккенсе». Ну а потом, так сказать, выяснилось, что этот Уильям Мейкпис Теккерей был писателем вроде Шекспира. Что называется, «классик». — Он покивал инспектору. — Вот так оно было.
— Все правильно, — поддакнул мистер Моррис, теребя шляпу, — классик.
— А! Так это могла быть кличка?
— Псевдоним, — растолковал мистер Моррис.
— Верно, — согласился сержант.
— Может быть, — сказал инспектор рассудительно, — а может быть, и нет. Он сказал, что это часы его жены, так, Моррис?
— Что-то в этом роде. Я не слишком прислушивался.
Инспектор снова повернулся к Бэгшоу.
— Этот Уильям Мейкпис Теккерей женат?
— Я же вам сказал, он умер.
— Повезло, — заметил мистер Моррис, ни к кому не обращаясь.
— Вроде Шекспира. Предан забвению.
— А!.. Что ж, давайте составим описание его внешности.
Мистер Моррис выжидательно смотрел на сержанта Бэгшоу в надежде услышать описание внешности Уильями Мейкписа Теккерея.
— Вы, Моррис, вы, глупец! — крикнул инспектор. — На кого был похож этот человек?
— Кто глупец? — спросил раздосадованный мистер Моррис.
— Вы.
— Да? Откуда мне было знать, что вы говорите не об этом другом типе?
— Какое нам дело до этого другого типа, если он умер?
— А какое нам дело до того, женат он или нет?
— Кто сказал, что нам есть дело?
— Вы.
— Я не говорил.
— Вы спрашивали его, — сказал мистер Моррис, указывая на сержанта, — и он подтвердит, вы спрашивали его, был ли этот Уильям Мейкпис Теккерей женат или нет. Поэтому я, естественно, подумал…
— Ну, я же тогда не знал, что он умер, правда?
— Знали. Я как раз сказал вам, что он классик. Мы оба это вам сказали. Как он мог быть классиком, если…
— Ну-ну, Моррис, — примирительно сказал сержант, — как он выглядел?
Мистер Моррис повернулся к нему.
— Ничего не имею против, чтобы рассказать вам, — произнес мистер Моррис с достоинством, — потому что вы и я образованные люди, которые знают, кто такой классик, и не обзывают друг друга. Говорю вам, как коллеге, это был невысокий полный человек с маленькими светлыми усиками.
— А! — холодно произнес инспектор Меригольд…
Минут через пять мистер Моррис снова оказался на улице, вдыхая воздух, в котором и духу не было полисменов.
— Боже правый! — воскликнул мистер Моррис, обращаясь к небесам. — Считается, что эти люди могут схватить наших убийц! Да им не схватить и простуды в декабре!
III
Для дознания по делу Джейн Латур было все готово. В небольшой зал суда на Мэррион-плейс потоком вливался фешенебельный свет. Сюда пришли сливки общества; молодежь, созревшая для женитьбы, молодежь, только что вступившая в брак, молодежь, только что получившая развод. Сюда пришел маркиз Паддлхинтон от лица своей воскресной газеты. Сюда пришел экс-президент Общества поверенных — на всякий случай.
Мистер Понсонби Уикс, коронер, открыл разбирательство. Он слегка коснулся вопросов, которые привлекли его внимание в последние недели: неэффективность Лиги Наций, усиление волнений в среде рабочего класса, все возрастающая распущенность романистов и других так называемых художников, необходимость удаления у детей гланд, как только они будут выявлены. «Вам решать, — обратился мистер Понсонби Уикс к жюри присяжных, — каким образом эта бедная дама рассталась с жизнью», и принялся обличать коррупцию среди американских политиков. «Вы не должны, — сказал мистер Уикс, — уклоняться от ответственности», и сухо заговорил о торговом соглашении с Россией…
Жюри удалилось осмотреть то, что осталось от тела после вмешательства доктора Уиллоуби Хатча…
Мистер Парракот давал показания. Он был в своем Старом Фелбриджеанском галстуке и (хотя их не было видно) Старых Фелбриджеанских подтяжках. Он был, как показалось сначала, холостяком, жившим в Обурн-Лодже, поблизости от Бромптон-роуд. Отдыхал в Истберне, а дом в это время стоял пустой. В вышеозначенный день он уехал из Истберна ранним поездом и по пути в Кроумер через Лондон заехал в Обурн-Лодж забрать одну-две вещи.
— Какие именно? — спросил мистер Уикс, чувствуя, что диалог в таком случае выглядел бы эффектнее.
— Ну, в сущности, — сказал Джордж беззаботно, — просто одну-две вещи. Бриллиантин… и крем для лица… и…
— Крем для лица? — переспросил мистер Уикс, хмурясь.
— Э-э, да, — виновато произнес Джордж, внезапно осознав, о чем говорит, — в сущности, да.
— Вы пользуетесь кремом для лица?
Все уставились на лицо мистера Парракота, которое мгновенно запылало румянцем.
— Э-э, в сущности, да, — подтвердил мистер Парракот.
— Зачем? — спросил коронер, и молодежь, созревшая для женитьбы, стала прислушиваться в надежде узнать что-нибудь новое.
— Для лица, — ответил Джордж, тщательно обдумав ответ.
Инспектор Меригольд шепнул что-то на ухо коронеру.
— Клянусь, сейчас его арестуют, — с надеждой перешептывался народ на дешевых местах.
— А! — произнес мистер Понсонби Уикс. Затем обратился к Джорджу: — Вы женаты, мистер Парракот?
— Ну да, — неохотно признался Джордж. — В сущности, да.
— И миссис Парракот отдыхала вместе с вами и вместе с вами заходила в Обурн-Лодж?
— Ну, э-э, да, — еще более неохотно признался Джордж.
— В таком случае будьте любезны, так и говорите. В наше время этого не стоит стыдиться, мистер Парракот.
Все засмеялись; молодежь, созревшая для женитьбы, громко, молодежь, только что вступившая в брак, вызывающе, молодежь, только что получившая развод, смущенно.
— Продолжайте, пожалуйста, мистер Парракот.
И мистер Парракот продолжил. Дешевые места теперь были настроены явно враждебно по отношению к нему и раздумывали, безопасно ли будет поехать отдыхать с детьми в Кроумер в этом году. Кресла партера смотрели на него с восхищением. Все знали, что этот тип Парракот хорошо известен Скотланд-Ярду как наркоторговец, а теперь еще, оказывается, он замешан в Торговле Белыми Рабами. Ну и тип…
Дорогая давала показания. Дешевые места жалели ее — ведь дорогая была замужем за убийцей. Партер тоже жалел дорогую. Я хочу сказать, милая, лицо у нее совершенно голое, и проста, как доярка.
— Вы были лично знакомы с покойной, миссис Парракот? — спросил коронер, а партер засмеялся при мысли о том, что Тото могла водить знакомство с Лорой…
Инспектор Меригольд давал показания. Дешевые места перешептывались, сообщая друг другу, что он из «Большой Пятерки»[24], но при этом пребывали в неведении, кто же остальные четверо. Партер глядел на него со смешанными чувствами. У инспектора Меригольда была репутация неподкупного человека, но мало кто из сидящих в партере верил в это. К тому же он был лишен чувства юмора, и когда известная партия Искусственного Вскармливания Младенцев заполнила Мэррион-плейс и в три часа ночи затеяла игру в «стук почтальона», он реагировал крайне вяло. Но те из них, кто был завсегдатаем ночных клубов, понимали, что инспектор Меригольд обладает и человеческими чертами, о которых не подозревают ни простая публика, ни его собственное начальство…
Был вызван доктор Уиллоби Хатч, и зал суда в предвкушении уселся поудобнее. Доктор Хатч, не вдаваясь, по счастью, в технические детали, дал отчет о результатах своих исследований органов покойной в ответ на вопрос мистера Понсонби Уикса относительно того, было ли вскрытие продиктовано интересами Правосудия или Прессы. Перейдя с некоторым нежеланием к внешним телесным повреждениям, суд узнал, что причиной смерти послужил удар по голове узким острым предметом неизвестного назначения.
— Разве не тяжелым тупым предметом? — удивленно спросил мистер Уикс.
— Нет, — ответил Хатч.
Мистер Уикс как умел скрыл свою растерянность и перешел к делу.
— Ну, доктор Уиллоби Хатч, — сказал он, — сложилось ли у вас какое-либо мнение о физических данных нападавшего?
— Да, — ответил Хатч.
Воцарилось напряженное молчание. Все смотрели на мистера Парракота и раздумывали, как доктор опишет его. Инспектор Меригольд шепнул что-то на ухо коронеру.
— Хорошо, — произнес коронер другим тоном, — нам нет нужды заниматься этим. Нас интересует сегодня только причина смерти. Давайте придерживаться этой темы, будьте так любезны, доктор Хатч. Что вы можете сказать нам о характере покойной?
Теперь мистер Понсонби Уикс готов подвести итоги. Он просматривает свои заметки и видит, что ничего еще не сказал о Контроле Над Рождаемостью, Военных Репарациях или о воскресной премьере в кинотеатрах.
Жюри удаляется для вынесения вердикта. В партере переговариваются, а те, кто еще не успел попасться на глаза маркизу Паддлхинтону, спешат наверстать упущенное, чтобы читатели его воскресной газеты не чувствовали себя обманутыми. Дешевые места смотрят на мистера Парракота с надеждой, открыв рот.
Жюри оглашает вердикт. К огромному облегчению инспектора Меригольда, который теперь разыскивает невысокого полного типа со светлыми усиками и вовсе не жаждет снова заполучить Джорджа в свои руки, вердикт гласит, что покойная была убита неизвестным лицом или неизвестными лицами. Все злобно смотрят на Парракота, который теребит галстук. Суд медленно пустеет…
ДОЗНАНИЕ ПО ДЕЛУ ДЖЕЙН ЛАТУР
СЕНСАЦИОННЫЕ ПОКАЗАНИЯ
красуется на плакатах.
I
— Ладно, ладно, — глухо отозвалась кухарка из буфетной.
Телефон продолжал звонить.
— Да иду, иду, — успокаивала его кухарка.
— Телефон, миссис Прайс, — услужливо крикнула Элис из кухни.
— Слышу, не глухая, — сказала кухарка, выходя из буфетной и вытирая полотенцем руки. — Закрой окно, будь друг, а то очень шумно. Алло!.. Да… Окно, Элис!.. Да?
— Это дом мистера Уоттерсона? — спросил далекий голос.
— Да, мэм.
— Ой… это говорит миссис Прайс?
— Да, а кто это?
В голосе кухарки послышалось нечто, заставившее Элис отойти от окна и сказать…
— Ш-ш! — кухарка замахала на нее рукой, прежде чем она успела произнести хоть слово. — Да, мэм, а кто это говорит?
— Ой, миссис Прайс, пожалуйста, скажите дяде Хьюберту, когда он придет, что я в полной-полной безопасности.
— Мисс Дженни! — взвизгнула кухарка.
— Мисс Дженни? — крикнула Элис.
— Что тут происходит? — сказала Хильда, просунув голову в дверь со стороны холла. — Элис, я бы тебя попросила не разбрасывать свои…
— Ш-ш! — зашипела Кухарка. — Алло… Алло!.. Алло!.. Мисс Дженни!.. Алло!
— В чем дело? — спросила Хильда. — Опять этот Меригольд?
— Мисс Дженни звонит, — взволнованно объяснила Элис. — Что она сказала, миссис Прайс?
— Алло! — произнесла в трубку кухарка, не теряя надежды. — Алло!
— Ну-ка, дайте мне, — сказала Хильда, беря телефон у кухарки. — Алло!
Миссис Прайс плюхнулась на стул.
— Ну и ну! — выпалила она.
— Разъединилось, — сказала Хильда, кладя трубку. — Может, она еще позвонит. Это точно была она?
Кухарка пересказала разговор.
Элис с жаром кивала, ей было все ясно.
— И в этот момент, — сказала Элис в продолжение рассказа, — тихонько подкрался главарь шайки, одной рукой зажал ей рот, а другой…
— Странно, — задумчиво произнесла Хильда. — Похоже, с ней все в порядке?
— Ну, я же вам сказала. Вот ее собственные слова: «Скажите дяде Хьюберту, когда он придет, что я в полной-полной безопасности».
— И тогда, прежде чем она успела сказать что-нибудь еще, главарь шайки…
— Ох, заткнись, Элис!
— Ну-ну, Хильда, ты не должна так говорить с Элис.
— А что она болтает всякую чепуху про свои дурацкие шайки?
— Уж тебе-то все равно, — сказала Элис, — что за шайка ее похитила. — Она шмыгнула носом и продолжила: — Одна я на самом деле…
— Слушай, Элис, давай не начинай все сначала. Это были ее собственные слова, и если хотите знать мое мнение, она в полной безопасности, но не хочет, чтобы знали, где она.
— Вот-вот, — заметила Хильда. — Удрала с кем-нибудь.
— Не желаю этого слушать, — твердо заявила кухарка, — на своей кухне. Мисс Дженни не из таких, и тебе это хорошо известно…
— Да неужто? А ты посмотри на ее тетку!
— Какую тетку?
— Ну, Джейн Латур ведь ее тетка, правда? Ее кровная родня. Значит, это у них в крови, как говорится, наследственное…
— Надеюсь, голоса еще не научились подделывать, — язвительно заметила Элис, ни к кому не обращаясь.
— Это без толку, Хильда. Ты могла бы тогда сказать, что раз у твоей тети Люси водянка…
— Моя тетя Люси здесь ни при чем, — вдруг взвизгнула Хильда. — Если вы думаете, что прилично сплетничать здесь про мою тетю Люси, когда я только вам рассказала по секрету про тетину…
— Надеюсь, голоса еще не научились подделывать, — повторила Элис чуть громче.
— Я не из тех, кто нарушает слово, Хильда, и тебе это хорошо известно. Если ты вдруг услышала, Элис, что у Хильдиной тети Люси водянка, помни, прошу тебя, что это тайна! Все, что я сказала…
— Ну и говорите сами себе! — закричала Хильда и ушла, хлопнув дверью.
Нижняя губа кухарки задрожала, но она взяла себя в руки и дружелюбно спросила Элис:
— Что это ты говорила, Элис, про голоса?
— Ничего, — ответила Элис, — только я думаю, умеют подделывать голоса или нет?
— Да нет же, это была мисс Дженни собственной персоной, могу поклясться. Ее голос.
— Может, вам лучше позвонить мистеру Меригольду? Он просил звонить, если мы что узнаем.
— Мисс Дженни ничего не говорила ни о каком мистере Меригольде. Она сказала «Скажите дяде Хьюберту», а если она так сказала, не мое дело говорить кому-нибудь еще. Как только он вернется, я тут же пойду и скажу ему.
Но она не сумела этого сделать. Без четверти час вернулась миссис Уоттерсон вместе с мужем, Хильда уже дожидалась ее в холле.
— О мэм, — восклицала она, — о сэр! Мисс Дженни звонила и сказала, что в полной, полной безопасности!
— То есть? — переспросил мистер Уоттерсон.
Хильда изложила ему всю историю целиком. На самом деле, конечно, это было не ее дело, но кухарок, которые готовы рассказывать всем и каждому о таких вещах, как водянка тети Люси, следовало ставить на место.
II
Мистер Бернард Моррис, окончив рассказ, теребил шляпу. Инспектор Меригольд продолжал писать. Сержант Бэгшоу продолжал наблюдать, как он пишет. Мистер Моррис поглядел на инспектора Меригольда и на сержанта Бэгшоу и решил, что ему не нравится ни тот, ни другой. В лицах полисменов есть что-то такое, от чего порядочного человека тошнит.
— Хм, — сказал инспектор Меригольд, — вы считаете, это те самые часы?
— Ну я же вам сказал, разве нет? Господи Боже мой! — Мистер Моррис обращался к потолку. — Зачем, вы думаете, я сюда пришел? Ради вашего общества?
— Я не нуждаюсь в комментариях, Моррис. Отвечайте только на вопросы. Было на них «Д», выложенное бриллиантами?
— Это я и говорил. Именно это. Я понятия не имею, чьи это часы, да и знать не хочу. На них было «Д», выложенное бриллиантами. Обозначает Дантона, я бы сказал.
— Ну, хватит, Моррис, — оборвал его сержант Бэгшоу.
— И вы говорите, он заложил их, а потом через полчаса явился и выкупил? Интересно, почему же?
— Наверное, хотел узнать, сколько времени, — невпопад заметил мистер Моррис.
— Струсил, — сказал сержант Бэгшоу, кивая инспектору.
— Похоже на то, — согласился Меригольд. — Вы, конечно, записали его имя?
— Записал, а вы как думаете?
— Тогда давайте сюда.
Мистер Моррис поискал и выудил из жилетного кармана грязноватый клочок бумаги.
— Уильям Мейкпис Теккерей, — прочитал он.
— А! Думаете, это его настоящее имя?
— Ну и ну! — вновь обратился мистер Моррис к небесам. — Что вы думаете, я заглядывал в его паспорт или просил показать вытатуированную на груди монограмму?
— Не валяйте дурака, Моррис. Вы прекрасно знаете, когда вам говорят настоящее имя, а когда нет.
— Вот так дела! — сказал мистер Моррис. — Сколько же еще…
Сержант Бэгшоу прочистил горло и застенчиво посмотрел на инспектора.
— После вас, — любезно сказал мистер Моррис.
— Нет, — объявил сержант Бэгшоу.
— Что «нет»? — спросил инспектор.
— Не настоящее имя.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что это автор. Писатель.
— Кто?
— Тот, о ком он говорил. Уильям Мейкпис Теккерей.
— Ну, а почему нет? Что ж, писатель не может совершить убийство, как любой другой?
— Я хочу сказать, он классик.
— Кто?
— Уильям Мейкпис Теккерей.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «классик»?
— Вроде Шекспира.
— Верно, — сказал мистер Моррис, решив, что пора вновь вступить в беседу. — Вроде Шекспира.
— Может быть, вроде Эдгара Уоллеса?
Сержант Бэгшоу задумался.
— Ну, скорее вроде Шекспира, — сказал он, стремясь выстроить как можно более точную иерархию ценностей.
— Я так вам и говорил, — сказал мистер Моррис. — Мы все время вам говорили. Вроде Шекспира.
— Послушай, Бэгшоу, — спросил инспектор, — откуда ты это взял?
— Сейчас расскажу. У меня был случай поговорить с одним джентльменом — нужно было спросить его фамилию. Он сказал: «Теккерей», а я переспросил «Теккерей, да?», вы-то помните, фальшивомонетчик. Дело «Норт-Мидленд банк». Он говорит: «Известная фамилия, да?», а я отвечаю: «Думаю, да, сэр» — имея в виду ту историю. Он говорит: «Писатель, верно?», а я отвечаю: «Верно, сэр, чего только этот Чарли Теккерей не выделывает своей ручкой…» Тогда он говорит: «Чарли? Какой, к черту, Чарли. Он Уильям». Тогда я говорю: «Простите, сэр, кому и знать, как не мне, ведь это я…», а он: «Держу пари на пять фунтов, сержант, это Уильям Мейкпис Теккерей. А вы подумали о Чарли Диккенсе». Ну а потом, так сказать, выяснилось, что этот Уильям Мейкпис Теккерей был писателем вроде Шекспира. Что называется, «классик». — Он покивал инспектору. — Вот так оно было.
— Все правильно, — поддакнул мистер Моррис, теребя шляпу, — классик.
— А! Так это могла быть кличка?
— Псевдоним, — растолковал мистер Моррис.
— Верно, — согласился сержант.
— Может быть, — сказал инспектор рассудительно, — а может быть, и нет. Он сказал, что это часы его жены, так, Моррис?
— Что-то в этом роде. Я не слишком прислушивался.
Инспектор снова повернулся к Бэгшоу.
— Этот Уильям Мейкпис Теккерей женат?
— Я же вам сказал, он умер.
— Повезло, — заметил мистер Моррис, ни к кому не обращаясь.
— Вроде Шекспира. Предан забвению.
— А!.. Что ж, давайте составим описание его внешности.
Мистер Моррис выжидательно смотрел на сержанта Бэгшоу в надежде услышать описание внешности Уильями Мейкписа Теккерея.
— Вы, Моррис, вы, глупец! — крикнул инспектор. — На кого был похож этот человек?
— Кто глупец? — спросил раздосадованный мистер Моррис.
— Вы.
— Да? Откуда мне было знать, что вы говорите не об этом другом типе?
— Какое нам дело до этого другого типа, если он умер?
— А какое нам дело до того, женат он или нет?
— Кто сказал, что нам есть дело?
— Вы.
— Я не говорил.
— Вы спрашивали его, — сказал мистер Моррис, указывая на сержанта, — и он подтвердит, вы спрашивали его, был ли этот Уильям Мейкпис Теккерей женат или нет. Поэтому я, естественно, подумал…
— Ну, я же тогда не знал, что он умер, правда?
— Знали. Я как раз сказал вам, что он классик. Мы оба это вам сказали. Как он мог быть классиком, если…
— Ну-ну, Моррис, — примирительно сказал сержант, — как он выглядел?
Мистер Моррис повернулся к нему.
— Ничего не имею против, чтобы рассказать вам, — произнес мистер Моррис с достоинством, — потому что вы и я образованные люди, которые знают, кто такой классик, и не обзывают друг друга. Говорю вам, как коллеге, это был невысокий полный человек с маленькими светлыми усиками.
— А! — холодно произнес инспектор Меригольд…
Минут через пять мистер Моррис снова оказался на улице, вдыхая воздух, в котором и духу не было полисменов.
— Боже правый! — воскликнул мистер Моррис, обращаясь к небесам. — Считается, что эти люди могут схватить наших убийц! Да им не схватить и простуды в декабре!
III
Для дознания по делу Джейн Латур было все готово. В небольшой зал суда на Мэррион-плейс потоком вливался фешенебельный свет. Сюда пришли сливки общества; молодежь, созревшая для женитьбы, молодежь, только что вступившая в брак, молодежь, только что получившая развод. Сюда пришел маркиз Паддлхинтон от лица своей воскресной газеты. Сюда пришел экс-президент Общества поверенных — на всякий случай.
Мистер Понсонби Уикс, коронер, открыл разбирательство. Он слегка коснулся вопросов, которые привлекли его внимание в последние недели: неэффективность Лиги Наций, усиление волнений в среде рабочего класса, все возрастающая распущенность романистов и других так называемых художников, необходимость удаления у детей гланд, как только они будут выявлены. «Вам решать, — обратился мистер Понсонби Уикс к жюри присяжных, — каким образом эта бедная дама рассталась с жизнью», и принялся обличать коррупцию среди американских политиков. «Вы не должны, — сказал мистер Уикс, — уклоняться от ответственности», и сухо заговорил о торговом соглашении с Россией…
Жюри удалилось осмотреть то, что осталось от тела после вмешательства доктора Уиллоуби Хатча…
Мистер Парракот давал показания. Он был в своем Старом Фелбриджеанском галстуке и (хотя их не было видно) Старых Фелбриджеанских подтяжках. Он был, как показалось сначала, холостяком, жившим в Обурн-Лодже, поблизости от Бромптон-роуд. Отдыхал в Истберне, а дом в это время стоял пустой. В вышеозначенный день он уехал из Истберна ранним поездом и по пути в Кроумер через Лондон заехал в Обурн-Лодж забрать одну-две вещи.
— Какие именно? — спросил мистер Уикс, чувствуя, что диалог в таком случае выглядел бы эффектнее.
— Ну, в сущности, — сказал Джордж беззаботно, — просто одну-две вещи. Бриллиантин… и крем для лица… и…
— Крем для лица? — переспросил мистер Уикс, хмурясь.
— Э-э, да, — виновато произнес Джордж, внезапно осознав, о чем говорит, — в сущности, да.
— Вы пользуетесь кремом для лица?
Все уставились на лицо мистера Парракота, которое мгновенно запылало румянцем.
— Э-э, в сущности, да, — подтвердил мистер Парракот.
— Зачем? — спросил коронер, и молодежь, созревшая для женитьбы, стала прислушиваться в надежде узнать что-нибудь новое.
— Для лица, — ответил Джордж, тщательно обдумав ответ.
Инспектор Меригольд шепнул что-то на ухо коронеру.
— Клянусь, сейчас его арестуют, — с надеждой перешептывался народ на дешевых местах.
— А! — произнес мистер Понсонби Уикс. Затем обратился к Джорджу: — Вы женаты, мистер Парракот?
— Ну да, — неохотно признался Джордж. — В сущности, да.
— И миссис Парракот отдыхала вместе с вами и вместе с вами заходила в Обурн-Лодж?
— Ну, э-э, да, — еще более неохотно признался Джордж.
— В таком случае будьте любезны, так и говорите. В наше время этого не стоит стыдиться, мистер Парракот.
Все засмеялись; молодежь, созревшая для женитьбы, громко, молодежь, только что вступившая в брак, вызывающе, молодежь, только что получившая развод, смущенно.
— Продолжайте, пожалуйста, мистер Парракот.
И мистер Парракот продолжил. Дешевые места теперь были настроены явно враждебно по отношению к нему и раздумывали, безопасно ли будет поехать отдыхать с детьми в Кроумер в этом году. Кресла партера смотрели на него с восхищением. Все знали, что этот тип Парракот хорошо известен Скотланд-Ярду как наркоторговец, а теперь еще, оказывается, он замешан в Торговле Белыми Рабами. Ну и тип…
Дорогая давала показания. Дешевые места жалели ее — ведь дорогая была замужем за убийцей. Партер тоже жалел дорогую. Я хочу сказать, милая, лицо у нее совершенно голое, и проста, как доярка.
— Вы были лично знакомы с покойной, миссис Парракот? — спросил коронер, а партер засмеялся при мысли о том, что Тото могла водить знакомство с Лорой…
Инспектор Меригольд давал показания. Дешевые места перешептывались, сообщая друг другу, что он из «Большой Пятерки»[24], но при этом пребывали в неведении, кто же остальные четверо. Партер глядел на него со смешанными чувствами. У инспектора Меригольда была репутация неподкупного человека, но мало кто из сидящих в партере верил в это. К тому же он был лишен чувства юмора, и когда известная партия Искусственного Вскармливания Младенцев заполнила Мэррион-плейс и в три часа ночи затеяла игру в «стук почтальона», он реагировал крайне вяло. Но те из них, кто был завсегдатаем ночных клубов, понимали, что инспектор Меригольд обладает и человеческими чертами, о которых не подозревают ни простая публика, ни его собственное начальство…
Был вызван доктор Уиллоби Хатч, и зал суда в предвкушении уселся поудобнее. Доктор Хатч, не вдаваясь, по счастью, в технические детали, дал отчет о результатах своих исследований органов покойной в ответ на вопрос мистера Понсонби Уикса относительно того, было ли вскрытие продиктовано интересами Правосудия или Прессы. Перейдя с некоторым нежеланием к внешним телесным повреждениям, суд узнал, что причиной смерти послужил удар по голове узким острым предметом неизвестного назначения.
— Разве не тяжелым тупым предметом? — удивленно спросил мистер Уикс.
— Нет, — ответил Хатч.
Мистер Уикс как умел скрыл свою растерянность и перешел к делу.
— Ну, доктор Уиллоби Хатч, — сказал он, — сложилось ли у вас какое-либо мнение о физических данных нападавшего?
— Да, — ответил Хатч.
Воцарилось напряженное молчание. Все смотрели на мистера Парракота и раздумывали, как доктор опишет его. Инспектор Меригольд шепнул что-то на ухо коронеру.
— Хорошо, — произнес коронер другим тоном, — нам нет нужды заниматься этим. Нас интересует сегодня только причина смерти. Давайте придерживаться этой темы, будьте так любезны, доктор Хатч. Что вы можете сказать нам о характере покойной?
Теперь мистер Понсонби Уикс готов подвести итоги. Он просматривает свои заметки и видит, что ничего еще не сказал о Контроле Над Рождаемостью, Военных Репарациях или о воскресной премьере в кинотеатрах.
Жюри удаляется для вынесения вердикта. В партере переговариваются, а те, кто еще не успел попасться на глаза маркизу Паддлхинтону, спешат наверстать упущенное, чтобы читатели его воскресной газеты не чувствовали себя обманутыми. Дешевые места смотрят на мистера Парракота с надеждой, открыв рот.
Жюри оглашает вердикт. К огромному облегчению инспектора Меригольда, который теперь разыскивает невысокого полного типа со светлыми усиками и вовсе не жаждет снова заполучить Джорджа в свои руки, вердикт гласит, что покойная была убита неизвестным лицом или неизвестными лицами. Все злобно смотрят на Парракота, который теребит галстук. Суд медленно пустеет…
ДОЗНАНИЕ ПО ДЕЛУ ДЖЕЙН ЛАТУР
СЕНСАЦИОННЫЕ ПОКАЗАНИЯ
красуется на плакатах.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
СКАНДАЛ У БАССЕТТОВ
I
Человек, который вернул «раблезианскую грубоватость» английскому роману, распустил шнур пижамы и принялся пить свой утренний чай. Как хорошо было вновь оказаться в Феррис — без Фанни. Феррис (без Фанни), стоявший в английском саду, с запахом хмеля или чего-то другого, вплывавшим в открытые окна, был его настоящим домом. Здесь можно писать — Господи, и как писать! Ленивое очарование этих мест вдохновляло его. Мысли, ярко вспыхивающие мысли, облеченные в самый момент своего появления в прекрасные слова, являлись ему слишком быстро, чтобы можно было их записать. Если бы только его секретарь — мисс Фейрбродер — была здесь, готовая их застенографировать, тогда, и только тогда он бы сумел не отстать от них…
Но если его секретарь — мисс Фейрбродер — Нэнси — была бы здесь в этот момент, в этой комнате, стали бы они…
Разумеется, нет…
(Не стали бы стенографировать.)
Нэнси…
Новые мысли замелькали у него в голове, доставив ему удовольствие. Грубоватые мысли. Раблезианские мысли.
…Нэнси…
Да нет же. Идиот. Джулия.
Джулия! Вот почему он ощущает себя в это утро таким веселым, энергичным, молодым. После завтрака он напишет Джулии письмо.
Джулия, дорогая моя, что-то подсказывает мне, что завтра ваш день рождения, и это означает, что вы снова станете на год моложе и на год прекраснее; поскольку так случилось, божественная, что вы живете среди нас, простых смертных, для которых дни рождения — это мелькающие все быстрее, все чаще, верстовые столбы на пути к могиле. Сегодня вам двадцать пять, не так ли? Завтра, когда вы получите письмо, вам будет двадцать четыре. В маленьком сувенире, который я посылаю вам как напоминание о нашей дружбе, я разместил эти двадцать четыре года, как люди ставят свечи на приготовленный ко дню рождения ребенка пирог…
(«Возможно, стоит снова пересчитать их», — сказал мистер Фентон. Он снова пересчитал мелкие бриллианты по краю циферблата часов. Двадцать четыре.)
…ко дню рождения ребенка пирог, поскольку всегда думаю о вас, как о прекрасном и невинном ребенке.
(«Не очень удачный переход, — сказал мистер Фентон, — к тому, чтобы пригласить ее провести со мной уик-энд».)
…пирог, а в центре я выложил букву «Д»…
(«Нет, — сказал мистер Фентон. — Не обязательно. Она, конечно, воспримет «Д» как «Джулия», а мне не годится снова обращать ее внимание на бриллианты».)
…пирог, а если я ошибаюсь, и вам только двадцать три…
(«Это надо переделать, — сказал мистер Фентон. — На самом деле я думаю, что ей сорок, а выглядит она на тридцать два».)
…пирог, и может быть, иногда вы…
(«Проклятие», — сказал мистер Фентон.)
…пирог…
Лето властно призывало его. Он отложил ручку и отправился в сад за вдохновением. Он гулял среди роз, он окуривал тлю сигаретным дымом, он сорвал бутон и сунул его в петлицу. Вдохновение не приходило… Пирог… Черт возьми!.. Он вернулся в комнату, порвал проклятое письмо и начал заново.
Дорогая Джулия!
Шлю вам все свою любовь вместе с этой безделушкой, которую решил подарить вам на день рождения. Это ваш месяц, самый прекрасный в году, и я приехал сюда, чтобы приветствовать его. Только что, гуляя по саду, я раздумывал, чего ему не хватает для совершенства, — и ответ пришел сам собой — Джулии! Если бы здесь хоть ненадолго появилась Джулия! Не могли бы вы приехать сюда в воскресенье утром и пообедать — или все, что вам захочется — со мной? Я один, мы сможем поговорить, я покажу вам свой сад. «Вы глупец, — слышу я ваш голос — у меня уже десять приглашений на воскресенье!» Но, Джулия, вы даже не разобрали их надлежащим образом, поэтому оставьте их без внимания. Оставите? Спасибо вам, дорогая. А теперь бросьте взгляд на свои новые часики и скажите себе: «Он считает часы до моего прихода, он считает часы…» — Приходи!
Мистер Фентон перечел написанное и остался более или менее доволен. Дело было за подписью.
Как подписаться?
В их последнюю встречу она поздоровалась с ним: «Привет, забавник!», но вряд ли можно поставить под письмом такого рода подпись: «Забавник».
«Арчибальд»? Но никто не звал его Арчибальдом.
Тогда «Арчи»? Она никогда не называла его Арчи; она вообще не называла его сколько-нибудь определенно (разве что «забавником»); иногда она обращалась к нему «дорогой», но совершенно так же она обращалась к сотне других. Если он подпишется «Арчи», как она догадается, что это он? Наверное, не догадается. И адрес ей ничего не скажет.
Нужно подписаться «Арчибальд Фентон». В этом нет никакой интимности, но в конце концов такова его подпись, и она в некотором смысле даже придает письму ценность.
Приходи! Арчибальд Фентон.
Мистер Фентон подумал, — и, наверное, ему можно простить эту мысль, — что в самом деле «Приходи! Арчибальд Фентон» достойное окончание письма и годится для любого адресата.
II
Мисс Эмили Гэдерс, пятидесяти четырех лет, сунула в рот кусочек ячменного сахара и поставила баночку на полку. Джордж Алфред Хикли, четырех лет, держал в руке кусок побольше. «Закрой дверь, Джордж, будь умницей», — попросила мисс Гэдерс. Джордж Алфред Хикли закрыл. Он всегда был готов закрыть дверь, чтобы можно было снова открыть ее и при этом зазвенел бы колокольчик. «Не надо, Джорджи, не надо!» — твердо сказала мисс Гэдерс после третьего звона, и Джордж Алфред Хикли, сочтя, что она, возможно, права, оставив дверь открытой, снова вышел на солнышко с видом человека, у которого так или иначе есть ценная вещь. Но тут произошли некоторые события. Подъехал автомобиль, остановился, из него вышел человек, взял пакет и направился к почте. Джордж Алфред Хикли посасывал свой ячменный сахар и ждал.
— Привет, Томми, — добродушно сказал мистер Фентон. — Что, ячменный сахар? — спросил мистер Фентон и, не получив ответа, добавил: — Отлично! — и нежно потрепал Джорджа Алфреда Хикли по головке.
Затем, чувствуя, что принял достаточное участие в деревенской жизни на сегодня, он вошел в дверь и закрыл ее за собой. Джордж Алфред Хикли открыл дверь, чтобы мисс Гэдерс знала, что кто-то пришел…
— О Господи, — произнесла мисс Гэдерс, быстро проглотив сахар, — да ведь это мистер Фентон! Вы наш гость, мистер Фентон.
— Доброе утро, — весело сказал Арчибальд, потому что утро и в самом деле было прекрасное, а Джулия становилась все ближе с каждой минутой. — Отправьте, пожалуйста.
Он вручил ей пакет, и начальница почтового отделения занялась своим делом.
— Можно сказать, собрались всем кланом, — лукаво сказала она, продолжая писать.
— Простите?
— Ваш брат снова у Бассеттов, не так ли, мистер Фентон?
— О! — холодно произнес Арчибальд.
— И ваша сестра, как я поняла.
— Моя сестра?
— Мисс Наоми. Она была здесь, звонила по телефону. Очень романтично. Ее подруга растянула лодыжку, я бы сказала, а потом она обнаружила, что брат совсем рядом.
Мисс Гэдерс весьма здраво смотрела на свои обязанности начальницы почты. Она была последним человеком, могущим обмануть доверие; но если ей случайно доводилось услышать телефонный разговор, или увидеть почтовую открытку, или она неизбежно оказывалась посвящена в содержание телеграммы, она относилась к этому с большой терпимостью. Например: когда миссис Тревор из Раунд-хауса поехала в родильное отделение в Лондон (и в самую пору), и пришла телеграмма «Диана-Мэри появилась на свет сегодня утром все благополучно», и когда через пять лет Диана-Мэри пришла сюда со своей няней и попросила круглых леденцов на пенни, разве можно было отказаться обслужить ребенка по той причине, что узнал о его существовании по службе и с обязательством сохранения тайны. Следуя этой линии рассуждений до логического конца, можно понять, что, если мисс Наоми Фентон или кто другой звонит миссис Бассетт или кому бы то ни было еще, а миссис Бассетт или кто бы то ни было еще хорошая знакомая (так оно и было) этого человека и, естественно, изложит все детали разговора при следующей встрече, когда бы она ни произошла, в таком случае практически, и относясь к делу с большой терпимостью можно считать, что эти сведения почерпнуты не при служебной оказии, а получены естественным путем от хорошей знакомой миссис Бассетт, но, разумеется, если бы разговаривали два чужих человек, дело выглядело бы совсем по-другому.
— Очень романтично, — повторила мисс Гэдерс, — но, я думаю, вы уже все об этом знаете от них самих. С вас ровно восемь пенсов, мистер Фентон.
Мистер Фентон ничего об этом не знал. Он никогда не видел телеграммы «Глория Наоми появилась на свет сегодня утром все благополучно», из которой можно было бы понять, что у него появилась младшая сестра. Ему стало интересно.
— Нет, я ничего не слышал, — сказал он. — Когда это было?
— Вчера. В обеденное время.
— И она здесь?
— Я так поняла, мистер Фентон. Так, — объяснила мисс Гэдерс, несколько предвосхитив события, — миссис Бассетт мне сообщила.
— Надо поехать навестить их, — решительно сказал Арчибальд.
— Уверена, они будут очень рады вам, мистер Фентон.
Арчибальд не был так уверен. Напротив, он полагал, что они вовсе не будут рады. Сестра! Ха! И это добродетельный Дерек! Он поедет навестит их сегодня же во второй половине дня… и посмотрит, как этот добродетельный Дерек будет выпутываться. Сестра!
— Благодарю, — сказал Арчибальд, беря сдачу. — Ну что ж, до свидания, мисс… э-э… — Как, черт побери, ее фамилия?
— До свидания, мистер Фентон.
Как только мистер Фентон вышел, сигнальный рожок его автомобиля, который уже давно молчал, неожиданно издал приветственный клич. Стащив Джорджа Алфреда Хикли с подножки автомобиля, мистер Фентон сел за руль и уехал. И это значило, что большая часть ячменного сахара Джорджа Алфреда Хикли уехала вместе с ним.
III
Был летний день, но небо хмурилось. «Может, не в пятницу, может, и не в субботу, но дождь будет». Фермер Бассетт понимал это по ломоте в костях, а авторитет его костей был общепризнан. Все до одного — мужчины, женщины, дети — убирали в поле сено, пока еще светило солнце.
Дженни с открытой книгой на коленях сидела одна в прохладной маленькой гостиной, пытаясь не поддаться сну. Ей было легко, спокойно, она ощущала себя окруженной заботой. Скоро Дерек должен вернуться, но она не испытывала нетерпеливого желания поскорее увидеть его. Когда он вернется, они снова поговорят о том, как обстоят дела, и будут вместе строить новые планы. Забавно строить планы вместе с Дереком; но ленивое довольство, которое окутывало ее, осознание того, что она целиком и полностью самостоятельна, было счастьем, которым нельзя поделиться, которое не могло усилиться от его присутствия. Она Дженни. Самостоятельная Дженни, Дженни-умница, Дженни-красавица. Она засыпала…
Вдруг раздался стук в дверь, прозвучавший внезапно и тревожно для Дженни, которой казалось, что никто не может помешать спокойному дню, предназначенному только для нее. Дженни вскочила на ноги, сердце ее колотилось. Она попыталась сказать себе, что это знакомая миссис Бассетт, торговец, прохожий, который хочет спросить дорогу, но нелепые маленькие страхи просачивались в ее разум, и росли там, и приобретали хорошо знакомые черты: Бродяги на Уединенной Ферме, Полисмены, Производящие Аресты: Закон и Насилие в равной степени были ее врагами. Дженни, Дженни, соберись! Что за детские страхи, ведь ты ничего не боишься.
«А, знаю!» — вдруг подумала Дженни и, затаив дыхание, на цыпочках прокралась по коридору мимо двери и поднялась по лестнице в свою комнату. Из-за штор она украдкой посмотрела на незнакомца.
Не Бродяга, не Полисмен. Просто человек, приехавший на автомобиле, хорошо одетый, небольшого роста, полный, вовсе не страшный.
«Я идиотка, — высмеяла себя Дженни, — но впредь не собираюсь быть идиоткой». И чтобы быть уверенной в том, что впредь не будет идиоткой, она вытащила из ящика комода «Удивительный гибрид сторожевого пса и водяного пистолета» Уотсона и две розовые подвязки. Пристроив Уотсона надлежащим образом, она бесстрашно спустилась по лестнице, ей почти хотелось какого-то приключения.
Она открыла дверь.
— О, добрый день! — поздоровался мистер Арчибальд Фентон и немедленно отметил про себя, что Дерек не промах.
— Добрый день, — ответила Дженни. — Вы… миссис Бассетт… и все остальные в поле, убирают сено. А вы…
— Ах! Извините, но я имею честь разговаривать с мисс Наоми Фентон?
— Э-э… да, — пробормотала Дженни.
Не ее вина, что она не узнала его. Она никогда его не видела; а на множестве газетных фотографий знаменитый Арчибальд Фентон оказывался стройным красивым молодым человеком лет двадцати трех, каким он на самом деле был лишь недолгое время при благоприятном освещении двадцать лет назад. Она не была готова увидеть это выпущенное с разрешения автора издание, про которое Нэнси ни разу не сказала ничего более вразумительного, чем «катастрофа». «Но скажи, что ты имеешь в виду под “катастрофой”?» — жаждала объяснений Дженни. «Подожди, пока не увидишь, это просто беда».
Теперь она видела.
— Я слышал в деревне, что вы приехали в гости к своему брату, — сказал Арчибальд, испытывая необыкновенное удовольствие, — и зашел навестить.
— О! Как мило с вашей стороны. Не хотите ли пройти?
— Вы позволите? Огромное спасибо.
Он последовал за ней в маленькую гостиную и самодовольно огляделся, уверенный, что видит насквозь все тайны этой комнатки.
— Мне очень жаль, но Дерека нет. Ему пришлось поехать в Танбридж-Уэллс. Садитесь, пожалуйста. И курите.
— Благодарю вас. А вы не хотите… — Он достал портсигар.
Она покачала головой.
— Так значит, Дерек в Танбридж-Уэллсе, — сказал Арчибальд, зажигая сигарету. — А вы здесь сидите в одиночестве. Бедняжка.
— Почему?
Арчибальд многих именовал бедняжками, но прежде его никогда не спрашивали почему.
— Я вам сочувствую, — театрально сказал он.
— Да, но почему? Я ничего не имею против того, чтобы побыть в одиночестве, а вы?
— Все зависит от того, чьей компании я лишаюсь. Но в этот самый момент, моя дорогая Наоми, я совершенно счастлив, что не один.
Дженни чувствовала себя несколько сбитой с толку.
— Кто вы, скажите, пожалуйста? — спросила она. — Вы друг Дерека?
— Можно сказать, да. Я знаю его с очень давних пор.
— О!
— Он часто рассказывал мне о вас.
— О! — повторила Дженни.
— О своей младшей сестричке Наоми. Вы не можете себе представить, как он гордится своей младшей сестричкой Наоми.
— О! — сказала Дженни в третий раз.
Он не сводил с нее глаз. Его взгляд казался довольным, оценивающим, собственническим, чего она терпеть не могла. Казалось, у него с Дженни есть какая-то общая тайна. Что это значило? Неужели он знает, что она обманщица?
— Даже когда маленькая Наоми была ребенком, — звучал его голос, — Дерек любил пересказывать всякие смешные вещи, которые она говорила. Они не были особенно забавны, — заметил Арчибальд, — но ведь то, что говорят дети, и не бывает особенно забавно, правда? Но Дерек уверял меня, что, если бы я мог слышать, как милая малютка произносит их — милая малютка Наоми… — Он прервал свою речь и затянулся сигаретой, не сводя с нее довольного взгляда.
Что он знает? Возможно, во внезапном озарении подумала она, он не знает ничего. Возможно, существовала или до сих пор существует настоящая Наоми Фентон, о которой рассказывал Дерек, сестра, которая умерла или вышла замуж.
— Вы ведь не назвали свое имя? — сказала она, пытаясь приветливо улыбаться. — Возможно, Дерек рассказывал мне о вас.
— Уверен, что рассказывал, — вкрадчиво произнес Арчибальд.
— Да?
Она казалась такой невинной, что на какой-то момент он почувствовал смущение.
— Послушайте, — сказал он с некоторым беспокойством, — ведь я не ошибся? Вы действительно сестра Дерека Фентона?
— Д-да, — выдавила из себя Дженни.
— Чудесно. Значит, разумеется, вы приходитесь сестрой и Арчибальду Фентону?
Дженни кивнула.
— В таком случае, — сказал Арчибальд, вставая, — я и в самом деле должен…
Он приближался к ее стулу, и Дженни вскочила на ноги.
— Должны что?
— Поцеловать вас, — сказал он радостно. — Всего один поцелуй, Наоми, дорогая, я твой давно пропавший братик Арчибальд.
— Ой! — воскликнула Дженни. — Какой ужас! — Она уставилась на него.
Она думала: неудивительно, что Дерек его терпеть не может. Неудивительно, что Нэнси отзывается о нем именно так, как отзывается. Что мне делать? Что же Дерек не возвращается? Что ему сказать, кто я? Он отвратителен. Подумать только, он поцелует меня! Что же делать? Он нисколько не похож на Дерека. Забавно, мне вполне понравилось «Стадо овец». Не буду говорить ничего.
— Ну? — сказал Арчибальд, улыбаясь, и подошел немного ближе.
Дженни отступила на шаг и сказала, задыхаясь:
— Ваш брат сейчас придет. Может быть, вы сядете и подождете его? Он расскажет вам все, что вы хотите знать.
— Наш брат, не так ли, Наоми?
— Он расскажет, почему я… кто я… как все это…
— О, думаю, я знаю, как все это, не правда ли? — улыбался Арчибальд.
Дженни сглотнула.
— Вы хотите сказать, что знаете, кто я?
— Конечно, мое милое дитя.
Пусть будет самое худшее, подумала Дженни.
— Кто?
— Не, — сказал Арчибальд, — …сестра Дерека.
Она непроизвольно отодвинулась от него и при этом стукнулась ногой об угол стула. Ах! Как глупо, что она забыла! Верный Уотсон! Теперь она снова была совершенно спокойна.
— Прошу вас, уходите, — твердо сказала она.
Арчибальд снисходительно покачал головой.
— Не уйду, пока не получу поцелуй.
— Прошу вас, уходите сейчас же.
— Ну перестаньте глупить, моя милая. Поцелуем больше или меньше, что это для такой девушки, как вы?
Дженни на мгновение наклонилась и тут же снова выпрямилась.
— Если вы не уйдете сейчас же, я буду стрелять, — сказала она. Почти бессознательно она произнесла это, как человек, который в последнее время только этим и занимался, и Арчибальд, услышав этот новый тон, быстро отступил.
— Уходите, пожалуйста, — попросила Дженни.
К знаменитому романисту вернулось самообладание.
— Вы насмотрелись фильмов, так ведь? — рассмеялся он. — Что там у вас? Водяной пистолет?
Он был так близок к истине, что Дженни опустила вниз своего защитника, чтобы не все тайны были раскрыты. Этого оказалось достаточно для Арчибальда, который рванулся за своим поцелуем. Человек более быстрый мог бы поймать ее, но он был слишком толст, и рука Дженни поднялась как раз вовремя. Мгновенная вспышка, грохот, который, казалось, заполнил всю комнату. Он инстинктивно закрыл глаза, что-то больно ударило его в висок. Он машинально дотронулся до этого места рукой. Рука стала влажной и ужасно, отвратительно красной. Машинально он посмотрел на руку, словно пытаясь разгадать смысл увиденного. Затем, внезапно поняв все, он упал на пол и остался лежать…
Все это произошло так быстро и оказалось так реально, что Дженни стояла, оцепенев, глядя на пистолет в собственной руке, словно хотела удостовериться, что это и вправду та самая игрушка, которую продал ей мистер Сандройд, а не какая-то чудовищная подмена. Может быть, у миссис Бассетт в этом ящике лежал настоящий пистолет. Может быть, я схожу с ума. Может быть, это просто сон. Затем она подумала: я дурочка, он просто упал.
— Встаньте, прошу вас, — сказала она, — ничего страшного.
Мистер Фентон не шевелился.
— Это на самом деле водяной пистолет, только я залила в него красные чернила. Думаю, вас испугало именно это.
Мистер Фентон не сказал ни слова.
— И еще выстрел. Он стреляет. Тем-то он и хорош. Я купила его в Танбридж-Уэллсе.
Но и после этого мистер Фентон не пошевелился.
— На самом деле вы не ранены, — умоляла Дженни, — это все только потому, что я налила туда красных чернил. Я купила пузырек в деревне.
Но и после этого мистер Фентон не издал ни звука.
— О Боже! Наверное, он стукнулся головой.
И вдруг она начала молиться, чтобы он просто стукнулся головой; потому что у нее вдруг возникло дурное предчувствие, а в памяти всплыли какие-то рассказы о людях, испугавшихся до смерти; истории, слышанные в детстве, о людях, прикидывавшихся привидениями; потом она вспомнила, что тетя Кэролайн сказала ей однажды, когда она выпрыгнула из-за двери перед кухаркой: «Никогда никого не пугай, Дженни. В лучшем случае это приведет к вполне обоснованной досаде, а в худшем — к очень серьезным последствиям». Что было в этот раз?
— О Господи, — молилась Дженни, — пусть это будет вполне обоснованная досада, а не очень серьезные последствия.
Прежде чем она успела понять, что же это, дверь отворилась и вошел Дерек.
IV
Бросив газеты внутрь автомобиля, Дерек зашагал по Хайстрит, собираясь скупить для Дженни два-три хороших галантерейных магазина, потому что понимал, что такая чудесная девушка не может жить чудесно, если ей нечем себя украсить, кроме рюкзака и взятого взаймы у миссис Бассетт подвенечного платья. Но заглянув в бумажник и обнаружив там только тридцать шиллингов, он осознал опасность выбрать не тот фасон или немодный цвет и решил, что для Дженни будет лучше, если он ограничится коробкой конфет, корзиночкой вишен и одеколоном. Оставшись с пятью шиллингами и шестью пенсами, он отказался от мимолетной мысли о шампанском, поняв, во всяком случае, что сейчас именно такое время, когда можно купить бутылку, но нельзя ее унести, либо унести можно, но нельзя купить. Шампанское, он чувствовал, помогло бы им принять какое-либо мудрое решение по какому-нибудь важному вопросу, с которыми они столкнутся сегодня вечером; но, может быть, и нет; но, во всяком случае, это было бы приятно…
Какая Дженни храбрая…
Какая красивая…
Какая милая…
Какая совершенная идиотка.
Сегодня вечером им нужно подойти к делу серьезно и решить, что нужно сделать.
Когда он вошел в гостиную, его голова все еще была занята лондонским инспектором Меригольдом, к тому же он с трудом открыл дверь, стараясь не уронить что-нибудь из шести газет и трех пакетов, а Дженни, кинувшись к нему, только добавила неразберихи.
— Ой, Дерек! — крикнула Дженни. — Я убила человека.
— Неужели опять? — удивленно спросил Дерек. — Подожди, пока я положу все эти вещи.
— Он сказал, что он твой брат!
— Ладно, ладно.
Дерек положил свою ношу на стол, Дженни отошла в сторону… он увидел Арчибальда.
— Боже, — сказал Дерек, — действительно убила.
Дженни, затаив дыхание, смотрела, как он опустился на колени рядом с телом.
— Он мертв? — отважилась она спросить.
— Нет, — ответил Дерек, — но толст.
Дженни вздохнула с облегчением.
— Что случилось? — спросил он.
Дженни рассказала ему все…
— Ясно. Теперь ты понимаешь, почему я его так люблю?
Он сердится. Дженни нравилось, что он сердится.
— Хотя это, наверное, было забавно, — сказал Дерек и начал хохотать.
Теперь он смеется. Дженни нравилось, что он смеется.
— Он в обмороке? — спросила она.
— Да. А когда придет в себя, будет спрашивать: «Где я?» Что полагается в таких случаях делать? Нужно, чтобы ноги были выше головы, верно? Или наоборот? Сейчас только одна его часть тела явно выше всего остального.
— Тетя Кэролайн иногда падала в обморок.
— А! И что тогда делали?
— Мы обычно распускали ей корсет.
Дерек задумчиво разглядывал очертания тела брата.
— Ты думаешь, он носит корсет?
— Ну, я думаю, нужно расстегнуть ему воротничок.
— Хорошая мысль. И попутно мы сможем выкинуть этот галстук. — Он снял с брата галстук и протянул его Дженни. — Там сзади тебя корзина для бумаг. Брось, пожалуйста.
Она послушно бросила, не совсем понимая зачем. Но ей показалось, что Дереку не понравился галстук по какой-то определенной причине; и в самом деле, его цвета, красные и желтые полоски, плохо сочетались с обликом Арчибальда и не очень сочетались друг с другом.
— Клубные цвета Королевского Литературного общества, — небрежно объяснил Дерек через плечо.
— Да, я поняла.
— Мы не станем забирать его часы, — продолжал он, все еще возясь с братом, — это было бы нечестно, но о монокле надо серьезно подумать. А твое мнение?
— Можно ли что-то сделать, чтобы он пришел в себя? С помощью воды или чего другого?
— Да. Теперь подожди минутку.
Он задумался о том, что произойдет, когда к его брату вернется сознание. Как они будут вести себя, все трое? Будут говорить на повышенных тонах, спорить, обвинять друг друга, выходить из себя? Или будут вести себя как истинные леди и джентльмены, делая вид, что ничего не произошло? Или они…
— Так. Понял. Слушай.
— Да, Дерек?
— Беги в ванную. Там ты найдешь детскую губку, которой я обычно мою теннисные туфли. Помой ее немного и принеси сюда, влажную.
— Да, Дерек. — Она повернулась, готовая бежать.
— Погоди. В маленьком висячем шкафчике лежит бинт — или лежал. Принеси его.
— Да, Дерек.
— Погоди. В моей комнате есть маленький тазик, или, может быть, он в ванной. Во всяком случае, где-то там должен быть маленький тазик. В твоем пузырьке еще остались красные чернила? — Она кивнула. — Хорошо, налей в тазик воды и немножко красных чернил, чтобы придать ей цвет, и принеси сюда тазик, губку и бинт. Быстрее!
Она вернулась очень быстро.
— Умница. А теперь возьми все эти пакеты… они для тебя… и газеты… Да, а вот твое письмо… иди к себе, читай и наслаждайся, и предоставь все остальное мне.
Он открыл ей дверь.
— Ты уверен…
— Беги! Быстро!
Она убежала. Он вернулся к неподвижному телу.
Придя в себя, Арчибальд обнаружил, что лежит на диване, а на голове у него плотная повязка. На столике рядом с ним стоял тазик, вода в котором была зловеще красной.
— Где я? — спросил мистер Арчибальд Фентон.
— У друзей, — успокоил его Дерек. — Как ты себя чувствуешь, старина?
Арчибальд потрогал голову и понял, что это не сон.
— Она выстрелила в меня, — произнес он слабым голосом.
— И правильно. Ты с ней заигрывал.
— Нисколько.
— В какой-то степени.
— Да я… я просто сказал… Во всяком случае, она не имела никакого права стрелять в меня.
— Она не знала, что еще делать. Все произошло так внезапно.
— Нельзя же вот так стрелять в людей, — сказал Арчибальд. — Она могла меня убить.
— Я скажу ей. Она решила, что ты с ней заигрываешь, и потому выстрелила.
— Я этого не делал.
— Я скажу ей.
— Она сказала, что она моя сестра, и, естественно, я захотел, чтобы она меня поцеловала. И тогда она в меня выстрелила. Я хочу сказать, что я…
Дерек удивленно посмотрел на него.
— Что ты имеешь в виду — она сказала, что она твоя сестра? — перебил он брата.
— Что ты хочешь сказать — что я имею в виду, что она… я же говорю тебе. Черт, меня тошнит. Она сказала, что она моя сестра. Наша сестра. Естественно…
— Кто сказал? Мисс Бентон?
— Мисс — кто?
— Бентон.
— Кто такая Бентон? Я говорю о девушке, которая называет себя Наоми Фентон.
— Она на самом деле Наоми Бентон.
— Нет, Фентон! Говорю тебе, она сказала, что ты ее брат.
— Не я. Бентон. Ты перепутал.
— Я тебе говорю…
— Не говори так много, старина. При травмах головы это опасно.
— Я сказал: «Значит, вы сестра и Арчибальда Фентона», а она подтвердила, и я сказал: «Ну, я и есть Арчибальд Фентон», а она ойкнула, а я сказал: «Ну, если я ваш брат…»
— Ты не ее брат, старина, а мой. Ты скоро все вспомнишь. Ты Арчибальд Фентон.
— Послушай…
— Поэтому ты не можешь быть братом мисс Бентон. Кузеном — сколько угодно. Но не братом. Я все объясню тебе, когда ты придешь в себя. Как ты себя чувствуешь?
— Ты дурак, я и не думал, что… Я серьезно ранен? — Он вдруг увидел тазик. — Я хочу сказать…
Дерек успокаивающе похлопал его по плечу.
— Весьма неприятно содрана кожа, вот и все. Мисс Бентон перевязала тебя. Она понимает в таких вещах. Она медсестра.
— Значит, она себя так называет?
— Да.
— А что, — язвительно спросил Арчибальд, — эта так называемая мисс Фентон, которая теперь зовется медсестрой Бентон, здесь делает?
— Ты имеешь в виду, что так называемая медсестра Бентон, которая, ты думал, зовется мисс Фентон, здесь делает?
— Что она здесь делает? — заорал Арчибальд.
— Спокойно, старина. При травмах головы это опасно. Мисс Бентон предупреждала меня, в частности…
— Кто она? Что она здесь делает?
— Почему бы ей не быть здесь? Помнишь Молли Бассетт? Рыжую девицу, которая вышла за Джона Бентона из «Файв-Эшис»? Так вот, у Джона Бентона есть сестра, и эта сестра…
— О-о!
— Именно. И что получилось? Ты стал заигрывать с ней, — упрекнул Дерек.
Арчибальд молчал и думал.
— Не напрягайся так, — с тревогой сказал Дерек, — помни, что я только что говорил тебе о травмах головы.
— Мне не важно, кто она, — объявил Арчибальд. — Она сказала, что она твоя сестра.
— Не моя, Бентона.
— Твоя, черт возьми!
— Я был знаком с человеком, бухгалтером по профессии, с которым произошел несчастный случай на Пиккадилли, у него была травма головы. Когда он пришел в себя и его спросили, как это произошло, он сказал, что сестра столкнула его с лошадки-качалки. Похоже, что в таких случаях память человека часто возвращается к последнему разу, когда он ударялся головой, и естественно…
— Черт возьми, заткнись.
— Хорошо. Не огорчайся, все будет хорошо. Не возражаешь, если я закурю?
— Мне нет дела до того, что ты делаешь.
— Хорошо. Просто лежи тихонько и не обращай на меня внимания.
Арчибальд Фентон лежал тихонько, но не мог не огорчаться. Он думал. Мог ли он так перепутать? Все случилось так внезапно, так неожиданно, что трудно было за что-либо поручиться. К тому же неприятная рана на голове… и тошнота…
— А! — торжествующе воскликнул Арчибальд. Теперь он все вспомнил.
— Что?
— Эта женщина на почте сказала, что она твоя сестра.
Дерек покачал головой.
— У меня нет родственников на почте, — внятно сказал он. — У меня, — добавил он, надеясь задеть какую-то струну памяти Арчибальда, — брат в Блумсбери. Романист.
— Дурак, я не имел в виду, что она сказала, что она твоя сестра, я имел в виду, что она сказала, что мисс Фентон твоя сестра.
— Верно, — заметил Дерек, — если бы у меня была сестра, она была бы мисс Фентон, несомненно. Но у меня нет сестры. У нас нет сестры. Разве ты не помнишь, как со слезами на глазах говорил мне: «О, если бы у меня была младшая сестричка!», а я отвечал: «Но у тебя всегда есть я», а ты говорил…
— Боже! — воскликнул Арчибальд Фентон.
— Ну хорошо, не совсем так, но что-то вроде этого.
— Ладно, хватит. Я пошел. — Он спустил ноги с дивана и попытался встать.
— Осторожнее. — Брат кинулся ему на помощь. — Посиди немножко. Вот так.
— Скажи, — попросил Арчибальд, вдруг ощутив испуг, — я сильно ранен? Чувствую себя совершенно разбитым. Наверное, мне следует обратиться к врачу.
— Могу честно сказать, если ты ляжешь в постель, как только попадешь домой, и не будешь снимать повязку до завтра, все будет хорошо. Пусть завтра утром твоя экономка посмотрит рану. Мисс Бентон приняла все меры предосторожности, уверяю тебя.
— Если бы она не нажала на спусковой крючок…
— Я думал, мне удалось тебе объяснить. Видишь ли, ты заигрывал с ней…
— Если простой человек просит хорошенькую девушку, которая назвалась его сестрой, поцеловать его, то в него не стреляют.
— Но ведь ты же не простой человек, дорогой мой Арчи. Но послушай, вот что я тебе скажу. Вряд ли тебе захочется рассказывать своей экономке, что ты приставал к совершенно незнакомой девушке и поэтому в тебя стреляли…
— Я же тебе сказал, что не приставал. Я хочу сказать, что и не пробовал…
— А мисс Бентон, разумеется, не хочется неприятностей из-за того, что она стреляла в тебя. Что, если мы все сойдемся на том, что у тебя было дорожное происшествие по пути сюда, когда ты ехал навестить меня? Ну, и так далее… — Он описал круг зажатой в кулаке трубкой, чтобы обозначить дальнейший ход истории.
— Ее нужно привлечь к ответственности.
— Да, но жюри может решить, что в тебя нужно было стрелять.
Мистер Фентон раздумывал. Он, как никто, придерживался самых широких взглядов на рекламу и часто подумывал, что для продажи книг было бы очень неплохо быть обвиненным в убийстве, которого не совершал, если бы издатель сумел подать это как следует, но сегодняшняя история не казалась хороша. Она не выглядела благородно. К тому же одному Богу известно, что могут наплести Дерек и эта девица, если будут выступать со свидетельскими показаниями.
— Ох, ладно.
— Хорошо. Я всегда считал тебя умным человеком. А теперь как насчет того, чтобы попасть домой? Отвезти тебя? Думаю, ты все еще чувствуешь себя неважно. Наверное, это небезопасно…
— Ох, спасибо, — проворчал мистер Фентон.
— Тогда пошли. Я приведу твой автомобиль завтра утром. Обопрись на мое плечо.
Братья, обнявшись, добрались до двери и вышли на улицу. Дерек заботливо помог раненому сесть в автомобиль.
— Все в порядке? Хорошо.
Он залез в машину и включил зажигание.
— А теперь, — сказал он, когда они выбрались на шоссе, — давай подумаем, что это был за несчастный случай. Что ты выбираешь?
I
Человек, который вернул «раблезианскую грубоватость» английскому роману, распустил шнур пижамы и принялся пить свой утренний чай. Как хорошо было вновь оказаться в Феррис — без Фанни. Феррис (без Фанни), стоявший в английском саду, с запахом хмеля или чего-то другого, вплывавшим в открытые окна, был его настоящим домом. Здесь можно писать — Господи, и как писать! Ленивое очарование этих мест вдохновляло его. Мысли, ярко вспыхивающие мысли, облеченные в самый момент своего появления в прекрасные слова, являлись ему слишком быстро, чтобы можно было их записать. Если бы только его секретарь — мисс Фейрбродер — была здесь, готовая их застенографировать, тогда, и только тогда он бы сумел не отстать от них…
Но если его секретарь — мисс Фейрбродер — Нэнси — была бы здесь в этот момент, в этой комнате, стали бы они…
Разумеется, нет…
(Не стали бы стенографировать.)
Нэнси…
Новые мысли замелькали у него в голове, доставив ему удовольствие. Грубоватые мысли. Раблезианские мысли.
…Нэнси…
Да нет же. Идиот. Джулия.
Джулия! Вот почему он ощущает себя в это утро таким веселым, энергичным, молодым. После завтрака он напишет Джулии письмо.
Джулия, дорогая моя, что-то подсказывает мне, что завтра ваш день рождения, и это означает, что вы снова станете на год моложе и на год прекраснее; поскольку так случилось, божественная, что вы живете среди нас, простых смертных, для которых дни рождения — это мелькающие все быстрее, все чаще, верстовые столбы на пути к могиле. Сегодня вам двадцать пять, не так ли? Завтра, когда вы получите письмо, вам будет двадцать четыре. В маленьком сувенире, который я посылаю вам как напоминание о нашей дружбе, я разместил эти двадцать четыре года, как люди ставят свечи на приготовленный ко дню рождения ребенка пирог…
(«Возможно, стоит снова пересчитать их», — сказал мистер Фентон. Он снова пересчитал мелкие бриллианты по краю циферблата часов. Двадцать четыре.)
…ко дню рождения ребенка пирог, поскольку всегда думаю о вас, как о прекрасном и невинном ребенке.
(«Не очень удачный переход, — сказал мистер Фентон, — к тому, чтобы пригласить ее провести со мной уик-энд».)
…пирог, а в центре я выложил букву «Д»…
(«Нет, — сказал мистер Фентон. — Не обязательно. Она, конечно, воспримет «Д» как «Джулия», а мне не годится снова обращать ее внимание на бриллианты».)
…пирог, а если я ошибаюсь, и вам только двадцать три…
(«Это надо переделать, — сказал мистер Фентон. — На самом деле я думаю, что ей сорок, а выглядит она на тридцать два».)
…пирог, и может быть, иногда вы…
(«Проклятие», — сказал мистер Фентон.)
…пирог…
Лето властно призывало его. Он отложил ручку и отправился в сад за вдохновением. Он гулял среди роз, он окуривал тлю сигаретным дымом, он сорвал бутон и сунул его в петлицу. Вдохновение не приходило… Пирог… Черт возьми!.. Он вернулся в комнату, порвал проклятое письмо и начал заново.
Дорогая Джулия!
Шлю вам все свою любовь вместе с этой безделушкой, которую решил подарить вам на день рождения. Это ваш месяц, самый прекрасный в году, и я приехал сюда, чтобы приветствовать его. Только что, гуляя по саду, я раздумывал, чего ему не хватает для совершенства, — и ответ пришел сам собой — Джулии! Если бы здесь хоть ненадолго появилась Джулия! Не могли бы вы приехать сюда в воскресенье утром и пообедать — или все, что вам захочется — со мной? Я один, мы сможем поговорить, я покажу вам свой сад. «Вы глупец, — слышу я ваш голос — у меня уже десять приглашений на воскресенье!» Но, Джулия, вы даже не разобрали их надлежащим образом, поэтому оставьте их без внимания. Оставите? Спасибо вам, дорогая. А теперь бросьте взгляд на свои новые часики и скажите себе: «Он считает часы до моего прихода, он считает часы…» — Приходи!
Мистер Фентон перечел написанное и остался более или менее доволен. Дело было за подписью.
Как подписаться?
В их последнюю встречу она поздоровалась с ним: «Привет, забавник!», но вряд ли можно поставить под письмом такого рода подпись: «Забавник».
«Арчибальд»? Но никто не звал его Арчибальдом.
Тогда «Арчи»? Она никогда не называла его Арчи; она вообще не называла его сколько-нибудь определенно (разве что «забавником»); иногда она обращалась к нему «дорогой», но совершенно так же она обращалась к сотне других. Если он подпишется «Арчи», как она догадается, что это он? Наверное, не догадается. И адрес ей ничего не скажет.
Нужно подписаться «Арчибальд Фентон». В этом нет никакой интимности, но в конце концов такова его подпись, и она в некотором смысле даже придает письму ценность.
Приходи! Арчибальд Фентон.
Мистер Фентон подумал, — и, наверное, ему можно простить эту мысль, — что в самом деле «Приходи! Арчибальд Фентон» достойное окончание письма и годится для любого адресата.
II
Мисс Эмили Гэдерс, пятидесяти четырех лет, сунула в рот кусочек ячменного сахара и поставила баночку на полку. Джордж Алфред Хикли, четырех лет, держал в руке кусок побольше. «Закрой дверь, Джордж, будь умницей», — попросила мисс Гэдерс. Джордж Алфред Хикли закрыл. Он всегда был готов закрыть дверь, чтобы можно было снова открыть ее и при этом зазвенел бы колокольчик. «Не надо, Джорджи, не надо!» — твердо сказала мисс Гэдерс после третьего звона, и Джордж Алфред Хикли, сочтя, что она, возможно, права, оставив дверь открытой, снова вышел на солнышко с видом человека, у которого так или иначе есть ценная вещь. Но тут произошли некоторые события. Подъехал автомобиль, остановился, из него вышел человек, взял пакет и направился к почте. Джордж Алфред Хикли посасывал свой ячменный сахар и ждал.
— Привет, Томми, — добродушно сказал мистер Фентон. — Что, ячменный сахар? — спросил мистер Фентон и, не получив ответа, добавил: — Отлично! — и нежно потрепал Джорджа Алфреда Хикли по головке.
Затем, чувствуя, что принял достаточное участие в деревенской жизни на сегодня, он вошел в дверь и закрыл ее за собой. Джордж Алфред Хикли открыл дверь, чтобы мисс Гэдерс знала, что кто-то пришел…
— О Господи, — произнесла мисс Гэдерс, быстро проглотив сахар, — да ведь это мистер Фентон! Вы наш гость, мистер Фентон.
— Доброе утро, — весело сказал Арчибальд, потому что утро и в самом деле было прекрасное, а Джулия становилась все ближе с каждой минутой. — Отправьте, пожалуйста.
Он вручил ей пакет, и начальница почтового отделения занялась своим делом.
— Можно сказать, собрались всем кланом, — лукаво сказала она, продолжая писать.
— Простите?
— Ваш брат снова у Бассеттов, не так ли, мистер Фентон?
— О! — холодно произнес Арчибальд.
— И ваша сестра, как я поняла.
— Моя сестра?
— Мисс Наоми. Она была здесь, звонила по телефону. Очень романтично. Ее подруга растянула лодыжку, я бы сказала, а потом она обнаружила, что брат совсем рядом.
Мисс Гэдерс весьма здраво смотрела на свои обязанности начальницы почты. Она была последним человеком, могущим обмануть доверие; но если ей случайно доводилось услышать телефонный разговор, или увидеть почтовую открытку, или она неизбежно оказывалась посвящена в содержание телеграммы, она относилась к этому с большой терпимостью. Например: когда миссис Тревор из Раунд-хауса поехала в родильное отделение в Лондон (и в самую пору), и пришла телеграмма «Диана-Мэри появилась на свет сегодня утром все благополучно», и когда через пять лет Диана-Мэри пришла сюда со своей няней и попросила круглых леденцов на пенни, разве можно было отказаться обслужить ребенка по той причине, что узнал о его существовании по службе и с обязательством сохранения тайны. Следуя этой линии рассуждений до логического конца, можно понять, что, если мисс Наоми Фентон или кто другой звонит миссис Бассетт или кому бы то ни было еще, а миссис Бассетт или кто бы то ни было еще хорошая знакомая (так оно и было) этого человека и, естественно, изложит все детали разговора при следующей встрече, когда бы она ни произошла, в таком случае практически, и относясь к делу с большой терпимостью можно считать, что эти сведения почерпнуты не при служебной оказии, а получены естественным путем от хорошей знакомой миссис Бассетт, но, разумеется, если бы разговаривали два чужих человек, дело выглядело бы совсем по-другому.
— Очень романтично, — повторила мисс Гэдерс, — но, я думаю, вы уже все об этом знаете от них самих. С вас ровно восемь пенсов, мистер Фентон.
Мистер Фентон ничего об этом не знал. Он никогда не видел телеграммы «Глория Наоми появилась на свет сегодня утром все благополучно», из которой можно было бы понять, что у него появилась младшая сестра. Ему стало интересно.
— Нет, я ничего не слышал, — сказал он. — Когда это было?
— Вчера. В обеденное время.
— И она здесь?
— Я так поняла, мистер Фентон. Так, — объяснила мисс Гэдерс, несколько предвосхитив события, — миссис Бассетт мне сообщила.
— Надо поехать навестить их, — решительно сказал Арчибальд.
— Уверена, они будут очень рады вам, мистер Фентон.
Арчибальд не был так уверен. Напротив, он полагал, что они вовсе не будут рады. Сестра! Ха! И это добродетельный Дерек! Он поедет навестит их сегодня же во второй половине дня… и посмотрит, как этот добродетельный Дерек будет выпутываться. Сестра!
— Благодарю, — сказал Арчибальд, беря сдачу. — Ну что ж, до свидания, мисс… э-э… — Как, черт побери, ее фамилия?
— До свидания, мистер Фентон.
Как только мистер Фентон вышел, сигнальный рожок его автомобиля, который уже давно молчал, неожиданно издал приветственный клич. Стащив Джорджа Алфреда Хикли с подножки автомобиля, мистер Фентон сел за руль и уехал. И это значило, что большая часть ячменного сахара Джорджа Алфреда Хикли уехала вместе с ним.
III
Был летний день, но небо хмурилось. «Может, не в пятницу, может, и не в субботу, но дождь будет». Фермер Бассетт понимал это по ломоте в костях, а авторитет его костей был общепризнан. Все до одного — мужчины, женщины, дети — убирали в поле сено, пока еще светило солнце.
Дженни с открытой книгой на коленях сидела одна в прохладной маленькой гостиной, пытаясь не поддаться сну. Ей было легко, спокойно, она ощущала себя окруженной заботой. Скоро Дерек должен вернуться, но она не испытывала нетерпеливого желания поскорее увидеть его. Когда он вернется, они снова поговорят о том, как обстоят дела, и будут вместе строить новые планы. Забавно строить планы вместе с Дереком; но ленивое довольство, которое окутывало ее, осознание того, что она целиком и полностью самостоятельна, было счастьем, которым нельзя поделиться, которое не могло усилиться от его присутствия. Она Дженни. Самостоятельная Дженни, Дженни-умница, Дженни-красавица. Она засыпала…
Вдруг раздался стук в дверь, прозвучавший внезапно и тревожно для Дженни, которой казалось, что никто не может помешать спокойному дню, предназначенному только для нее. Дженни вскочила на ноги, сердце ее колотилось. Она попыталась сказать себе, что это знакомая миссис Бассетт, торговец, прохожий, который хочет спросить дорогу, но нелепые маленькие страхи просачивались в ее разум, и росли там, и приобретали хорошо знакомые черты: Бродяги на Уединенной Ферме, Полисмены, Производящие Аресты: Закон и Насилие в равной степени были ее врагами. Дженни, Дженни, соберись! Что за детские страхи, ведь ты ничего не боишься.
«А, знаю!» — вдруг подумала Дженни и, затаив дыхание, на цыпочках прокралась по коридору мимо двери и поднялась по лестнице в свою комнату. Из-за штор она украдкой посмотрела на незнакомца.
Не Бродяга, не Полисмен. Просто человек, приехавший на автомобиле, хорошо одетый, небольшого роста, полный, вовсе не страшный.
«Я идиотка, — высмеяла себя Дженни, — но впредь не собираюсь быть идиоткой». И чтобы быть уверенной в том, что впредь не будет идиоткой, она вытащила из ящика комода «Удивительный гибрид сторожевого пса и водяного пистолета» Уотсона и две розовые подвязки. Пристроив Уотсона надлежащим образом, она бесстрашно спустилась по лестнице, ей почти хотелось какого-то приключения.
Она открыла дверь.
— О, добрый день! — поздоровался мистер Арчибальд Фентон и немедленно отметил про себя, что Дерек не промах.
— Добрый день, — ответила Дженни. — Вы… миссис Бассетт… и все остальные в поле, убирают сено. А вы…
— Ах! Извините, но я имею честь разговаривать с мисс Наоми Фентон?
— Э-э… да, — пробормотала Дженни.
Не ее вина, что она не узнала его. Она никогда его не видела; а на множестве газетных фотографий знаменитый Арчибальд Фентон оказывался стройным красивым молодым человеком лет двадцати трех, каким он на самом деле был лишь недолгое время при благоприятном освещении двадцать лет назад. Она не была готова увидеть это выпущенное с разрешения автора издание, про которое Нэнси ни разу не сказала ничего более вразумительного, чем «катастрофа». «Но скажи, что ты имеешь в виду под “катастрофой”?» — жаждала объяснений Дженни. «Подожди, пока не увидишь, это просто беда».
Теперь она видела.
— Я слышал в деревне, что вы приехали в гости к своему брату, — сказал Арчибальд, испытывая необыкновенное удовольствие, — и зашел навестить.
— О! Как мило с вашей стороны. Не хотите ли пройти?
— Вы позволите? Огромное спасибо.
Он последовал за ней в маленькую гостиную и самодовольно огляделся, уверенный, что видит насквозь все тайны этой комнатки.
— Мне очень жаль, но Дерека нет. Ему пришлось поехать в Танбридж-Уэллс. Садитесь, пожалуйста. И курите.
— Благодарю вас. А вы не хотите… — Он достал портсигар.
Она покачала головой.
— Так значит, Дерек в Танбридж-Уэллсе, — сказал Арчибальд, зажигая сигарету. — А вы здесь сидите в одиночестве. Бедняжка.
— Почему?
Арчибальд многих именовал бедняжками, но прежде его никогда не спрашивали почему.
— Я вам сочувствую, — театрально сказал он.
— Да, но почему? Я ничего не имею против того, чтобы побыть в одиночестве, а вы?
— Все зависит от того, чьей компании я лишаюсь. Но в этот самый момент, моя дорогая Наоми, я совершенно счастлив, что не один.
Дженни чувствовала себя несколько сбитой с толку.
— Кто вы, скажите, пожалуйста? — спросила она. — Вы друг Дерека?
— Можно сказать, да. Я знаю его с очень давних пор.
— О!
— Он часто рассказывал мне о вас.
— О! — повторила Дженни.
— О своей младшей сестричке Наоми. Вы не можете себе представить, как он гордится своей младшей сестричкой Наоми.
— О! — сказала Дженни в третий раз.
Он не сводил с нее глаз. Его взгляд казался довольным, оценивающим, собственническим, чего она терпеть не могла. Казалось, у него с Дженни есть какая-то общая тайна. Что это значило? Неужели он знает, что она обманщица?
— Даже когда маленькая Наоми была ребенком, — звучал его голос, — Дерек любил пересказывать всякие смешные вещи, которые она говорила. Они не были особенно забавны, — заметил Арчибальд, — но ведь то, что говорят дети, и не бывает особенно забавно, правда? Но Дерек уверял меня, что, если бы я мог слышать, как милая малютка произносит их — милая малютка Наоми… — Он прервал свою речь и затянулся сигаретой, не сводя с нее довольного взгляда.
Что он знает? Возможно, во внезапном озарении подумала она, он не знает ничего. Возможно, существовала или до сих пор существует настоящая Наоми Фентон, о которой рассказывал Дерек, сестра, которая умерла или вышла замуж.
— Вы ведь не назвали свое имя? — сказала она, пытаясь приветливо улыбаться. — Возможно, Дерек рассказывал мне о вас.
— Уверен, что рассказывал, — вкрадчиво произнес Арчибальд.
— Да?
Она казалась такой невинной, что на какой-то момент он почувствовал смущение.
— Послушайте, — сказал он с некоторым беспокойством, — ведь я не ошибся? Вы действительно сестра Дерека Фентона?
— Д-да, — выдавила из себя Дженни.
— Чудесно. Значит, разумеется, вы приходитесь сестрой и Арчибальду Фентону?
Дженни кивнула.
— В таком случае, — сказал Арчибальд, вставая, — я и в самом деле должен…
Он приближался к ее стулу, и Дженни вскочила на ноги.
— Должны что?
— Поцеловать вас, — сказал он радостно. — Всего один поцелуй, Наоми, дорогая, я твой давно пропавший братик Арчибальд.
— Ой! — воскликнула Дженни. — Какой ужас! — Она уставилась на него.
Она думала: неудивительно, что Дерек его терпеть не может. Неудивительно, что Нэнси отзывается о нем именно так, как отзывается. Что мне делать? Что же Дерек не возвращается? Что ему сказать, кто я? Он отвратителен. Подумать только, он поцелует меня! Что же делать? Он нисколько не похож на Дерека. Забавно, мне вполне понравилось «Стадо овец». Не буду говорить ничего.
— Ну? — сказал Арчибальд, улыбаясь, и подошел немного ближе.
Дженни отступила на шаг и сказала, задыхаясь:
— Ваш брат сейчас придет. Может быть, вы сядете и подождете его? Он расскажет вам все, что вы хотите знать.
— Наш брат, не так ли, Наоми?
— Он расскажет, почему я… кто я… как все это…
— О, думаю, я знаю, как все это, не правда ли? — улыбался Арчибальд.
Дженни сглотнула.
— Вы хотите сказать, что знаете, кто я?
— Конечно, мое милое дитя.
Пусть будет самое худшее, подумала Дженни.
— Кто?
— Не, — сказал Арчибальд, — …сестра Дерека.
Она непроизвольно отодвинулась от него и при этом стукнулась ногой об угол стула. Ах! Как глупо, что она забыла! Верный Уотсон! Теперь она снова была совершенно спокойна.
— Прошу вас, уходите, — твердо сказала она.
Арчибальд снисходительно покачал головой.
— Не уйду, пока не получу поцелуй.
— Прошу вас, уходите сейчас же.
— Ну перестаньте глупить, моя милая. Поцелуем больше или меньше, что это для такой девушки, как вы?
Дженни на мгновение наклонилась и тут же снова выпрямилась.
— Если вы не уйдете сейчас же, я буду стрелять, — сказала она. Почти бессознательно она произнесла это, как человек, который в последнее время только этим и занимался, и Арчибальд, услышав этот новый тон, быстро отступил.
— Уходите, пожалуйста, — попросила Дженни.
К знаменитому романисту вернулось самообладание.
— Вы насмотрелись фильмов, так ведь? — рассмеялся он. — Что там у вас? Водяной пистолет?
Он был так близок к истине, что Дженни опустила вниз своего защитника, чтобы не все тайны были раскрыты. Этого оказалось достаточно для Арчибальда, который рванулся за своим поцелуем. Человек более быстрый мог бы поймать ее, но он был слишком толст, и рука Дженни поднялась как раз вовремя. Мгновенная вспышка, грохот, который, казалось, заполнил всю комнату. Он инстинктивно закрыл глаза, что-то больно ударило его в висок. Он машинально дотронулся до этого места рукой. Рука стала влажной и ужасно, отвратительно красной. Машинально он посмотрел на руку, словно пытаясь разгадать смысл увиденного. Затем, внезапно поняв все, он упал на пол и остался лежать…
Все это произошло так быстро и оказалось так реально, что Дженни стояла, оцепенев, глядя на пистолет в собственной руке, словно хотела удостовериться, что это и вправду та самая игрушка, которую продал ей мистер Сандройд, а не какая-то чудовищная подмена. Может быть, у миссис Бассетт в этом ящике лежал настоящий пистолет. Может быть, я схожу с ума. Может быть, это просто сон. Затем она подумала: я дурочка, он просто упал.
— Встаньте, прошу вас, — сказала она, — ничего страшного.
Мистер Фентон не шевелился.
— Это на самом деле водяной пистолет, только я залила в него красные чернила. Думаю, вас испугало именно это.
Мистер Фентон не сказал ни слова.
— И еще выстрел. Он стреляет. Тем-то он и хорош. Я купила его в Танбридж-Уэллсе.
Но и после этого мистер Фентон не пошевелился.
— На самом деле вы не ранены, — умоляла Дженни, — это все только потому, что я налила туда красных чернил. Я купила пузырек в деревне.
Но и после этого мистер Фентон не издал ни звука.
— О Боже! Наверное, он стукнулся головой.
И вдруг она начала молиться, чтобы он просто стукнулся головой; потому что у нее вдруг возникло дурное предчувствие, а в памяти всплыли какие-то рассказы о людях, испугавшихся до смерти; истории, слышанные в детстве, о людях, прикидывавшихся привидениями; потом она вспомнила, что тетя Кэролайн сказала ей однажды, когда она выпрыгнула из-за двери перед кухаркой: «Никогда никого не пугай, Дженни. В лучшем случае это приведет к вполне обоснованной досаде, а в худшем — к очень серьезным последствиям». Что было в этот раз?
— О Господи, — молилась Дженни, — пусть это будет вполне обоснованная досада, а не очень серьезные последствия.
Прежде чем она успела понять, что же это, дверь отворилась и вошел Дерек.
IV
Бросив газеты внутрь автомобиля, Дерек зашагал по Хайстрит, собираясь скупить для Дженни два-три хороших галантерейных магазина, потому что понимал, что такая чудесная девушка не может жить чудесно, если ей нечем себя украсить, кроме рюкзака и взятого взаймы у миссис Бассетт подвенечного платья. Но заглянув в бумажник и обнаружив там только тридцать шиллингов, он осознал опасность выбрать не тот фасон или немодный цвет и решил, что для Дженни будет лучше, если он ограничится коробкой конфет, корзиночкой вишен и одеколоном. Оставшись с пятью шиллингами и шестью пенсами, он отказался от мимолетной мысли о шампанском, поняв, во всяком случае, что сейчас именно такое время, когда можно купить бутылку, но нельзя ее унести, либо унести можно, но нельзя купить. Шампанское, он чувствовал, помогло бы им принять какое-либо мудрое решение по какому-нибудь важному вопросу, с которыми они столкнутся сегодня вечером; но, может быть, и нет; но, во всяком случае, это было бы приятно…
Какая Дженни храбрая…
Какая красивая…
Какая милая…
Какая совершенная идиотка.
Сегодня вечером им нужно подойти к делу серьезно и решить, что нужно сделать.
Когда он вошел в гостиную, его голова все еще была занята лондонским инспектором Меригольдом, к тому же он с трудом открыл дверь, стараясь не уронить что-нибудь из шести газет и трех пакетов, а Дженни, кинувшись к нему, только добавила неразберихи.
— Ой, Дерек! — крикнула Дженни. — Я убила человека.
— Неужели опять? — удивленно спросил Дерек. — Подожди, пока я положу все эти вещи.
— Он сказал, что он твой брат!
— Ладно, ладно.
Дерек положил свою ношу на стол, Дженни отошла в сторону… он увидел Арчибальда.
— Боже, — сказал Дерек, — действительно убила.
Дженни, затаив дыхание, смотрела, как он опустился на колени рядом с телом.
— Он мертв? — отважилась она спросить.
— Нет, — ответил Дерек, — но толст.
Дженни вздохнула с облегчением.
— Что случилось? — спросил он.
Дженни рассказала ему все…
— Ясно. Теперь ты понимаешь, почему я его так люблю?
Он сердится. Дженни нравилось, что он сердится.
— Хотя это, наверное, было забавно, — сказал Дерек и начал хохотать.
Теперь он смеется. Дженни нравилось, что он смеется.
— Он в обмороке? — спросила она.
— Да. А когда придет в себя, будет спрашивать: «Где я?» Что полагается в таких случаях делать? Нужно, чтобы ноги были выше головы, верно? Или наоборот? Сейчас только одна его часть тела явно выше всего остального.
— Тетя Кэролайн иногда падала в обморок.
— А! И что тогда делали?
— Мы обычно распускали ей корсет.
Дерек задумчиво разглядывал очертания тела брата.
— Ты думаешь, он носит корсет?
— Ну, я думаю, нужно расстегнуть ему воротничок.
— Хорошая мысль. И попутно мы сможем выкинуть этот галстук. — Он снял с брата галстук и протянул его Дженни. — Там сзади тебя корзина для бумаг. Брось, пожалуйста.
Она послушно бросила, не совсем понимая зачем. Но ей показалось, что Дереку не понравился галстук по какой-то определенной причине; и в самом деле, его цвета, красные и желтые полоски, плохо сочетались с обликом Арчибальда и не очень сочетались друг с другом.
— Клубные цвета Королевского Литературного общества, — небрежно объяснил Дерек через плечо.
— Да, я поняла.
— Мы не станем забирать его часы, — продолжал он, все еще возясь с братом, — это было бы нечестно, но о монокле надо серьезно подумать. А твое мнение?
— Можно ли что-то сделать, чтобы он пришел в себя? С помощью воды или чего другого?
— Да. Теперь подожди минутку.
Он задумался о том, что произойдет, когда к его брату вернется сознание. Как они будут вести себя, все трое? Будут говорить на повышенных тонах, спорить, обвинять друг друга, выходить из себя? Или будут вести себя как истинные леди и джентльмены, делая вид, что ничего не произошло? Или они…
— Так. Понял. Слушай.
— Да, Дерек?
— Беги в ванную. Там ты найдешь детскую губку, которой я обычно мою теннисные туфли. Помой ее немного и принеси сюда, влажную.
— Да, Дерек. — Она повернулась, готовая бежать.
— Погоди. В маленьком висячем шкафчике лежит бинт — или лежал. Принеси его.
— Да, Дерек.
— Погоди. В моей комнате есть маленький тазик, или, может быть, он в ванной. Во всяком случае, где-то там должен быть маленький тазик. В твоем пузырьке еще остались красные чернила? — Она кивнула. — Хорошо, налей в тазик воды и немножко красных чернил, чтобы придать ей цвет, и принеси сюда тазик, губку и бинт. Быстрее!
Она вернулась очень быстро.
— Умница. А теперь возьми все эти пакеты… они для тебя… и газеты… Да, а вот твое письмо… иди к себе, читай и наслаждайся, и предоставь все остальное мне.
Он открыл ей дверь.
— Ты уверен…
— Беги! Быстро!
Она убежала. Он вернулся к неподвижному телу.
Придя в себя, Арчибальд обнаружил, что лежит на диване, а на голове у него плотная повязка. На столике рядом с ним стоял тазик, вода в котором была зловеще красной.
— Где я? — спросил мистер Арчибальд Фентон.
— У друзей, — успокоил его Дерек. — Как ты себя чувствуешь, старина?
Арчибальд потрогал голову и понял, что это не сон.
— Она выстрелила в меня, — произнес он слабым голосом.
— И правильно. Ты с ней заигрывал.
— Нисколько.
— В какой-то степени.
— Да я… я просто сказал… Во всяком случае, она не имела никакого права стрелять в меня.
— Она не знала, что еще делать. Все произошло так внезапно.
— Нельзя же вот так стрелять в людей, — сказал Арчибальд. — Она могла меня убить.
— Я скажу ей. Она решила, что ты с ней заигрываешь, и потому выстрелила.
— Я этого не делал.
— Я скажу ей.
— Она сказала, что она моя сестра, и, естественно, я захотел, чтобы она меня поцеловала. И тогда она в меня выстрелила. Я хочу сказать, что я…
Дерек удивленно посмотрел на него.
— Что ты имеешь в виду — она сказала, что она твоя сестра? — перебил он брата.
— Что ты хочешь сказать — что я имею в виду, что она… я же говорю тебе. Черт, меня тошнит. Она сказала, что она моя сестра. Наша сестра. Естественно…
— Кто сказал? Мисс Бентон?
— Мисс — кто?
— Бентон.
— Кто такая Бентон? Я говорю о девушке, которая называет себя Наоми Фентон.
— Она на самом деле Наоми Бентон.
— Нет, Фентон! Говорю тебе, она сказала, что ты ее брат.
— Не я. Бентон. Ты перепутал.
— Я тебе говорю…
— Не говори так много, старина. При травмах головы это опасно.
— Я сказал: «Значит, вы сестра и Арчибальда Фентона», а она подтвердила, и я сказал: «Ну, я и есть Арчибальд Фентон», а она ойкнула, а я сказал: «Ну, если я ваш брат…»
— Ты не ее брат, старина, а мой. Ты скоро все вспомнишь. Ты Арчибальд Фентон.
— Послушай…
— Поэтому ты не можешь быть братом мисс Бентон. Кузеном — сколько угодно. Но не братом. Я все объясню тебе, когда ты придешь в себя. Как ты себя чувствуешь?
— Ты дурак, я и не думал, что… Я серьезно ранен? — Он вдруг увидел тазик. — Я хочу сказать…
Дерек успокаивающе похлопал его по плечу.
— Весьма неприятно содрана кожа, вот и все. Мисс Бентон перевязала тебя. Она понимает в таких вещах. Она медсестра.
— Значит, она себя так называет?
— Да.
— А что, — язвительно спросил Арчибальд, — эта так называемая мисс Фентон, которая теперь зовется медсестрой Бентон, здесь делает?
— Ты имеешь в виду, что так называемая медсестра Бентон, которая, ты думал, зовется мисс Фентон, здесь делает?
— Что она здесь делает? — заорал Арчибальд.
— Спокойно, старина. При травмах головы это опасно. Мисс Бентон предупреждала меня, в частности…
— Кто она? Что она здесь делает?
— Почему бы ей не быть здесь? Помнишь Молли Бассетт? Рыжую девицу, которая вышла за Джона Бентона из «Файв-Эшис»? Так вот, у Джона Бентона есть сестра, и эта сестра…
— О-о!
— Именно. И что получилось? Ты стал заигрывать с ней, — упрекнул Дерек.
Арчибальд молчал и думал.
— Не напрягайся так, — с тревогой сказал Дерек, — помни, что я только что говорил тебе о травмах головы.
— Мне не важно, кто она, — объявил Арчибальд. — Она сказала, что она твоя сестра.
— Не моя, Бентона.
— Твоя, черт возьми!
— Я был знаком с человеком, бухгалтером по профессии, с которым произошел несчастный случай на Пиккадилли, у него была травма головы. Когда он пришел в себя и его спросили, как это произошло, он сказал, что сестра столкнула его с лошадки-качалки. Похоже, что в таких случаях память человека часто возвращается к последнему разу, когда он ударялся головой, и естественно…
— Черт возьми, заткнись.
— Хорошо. Не огорчайся, все будет хорошо. Не возражаешь, если я закурю?
— Мне нет дела до того, что ты делаешь.
— Хорошо. Просто лежи тихонько и не обращай на меня внимания.
Арчибальд Фентон лежал тихонько, но не мог не огорчаться. Он думал. Мог ли он так перепутать? Все случилось так внезапно, так неожиданно, что трудно было за что-либо поручиться. К тому же неприятная рана на голове… и тошнота…
— А! — торжествующе воскликнул Арчибальд. Теперь он все вспомнил.
— Что?
— Эта женщина на почте сказала, что она твоя сестра.
Дерек покачал головой.
— У меня нет родственников на почте, — внятно сказал он. — У меня, — добавил он, надеясь задеть какую-то струну памяти Арчибальда, — брат в Блумсбери. Романист.
— Дурак, я не имел в виду, что она сказала, что она твоя сестра, я имел в виду, что она сказала, что мисс Фентон твоя сестра.
— Верно, — заметил Дерек, — если бы у меня была сестра, она была бы мисс Фентон, несомненно. Но у меня нет сестры. У нас нет сестры. Разве ты не помнишь, как со слезами на глазах говорил мне: «О, если бы у меня была младшая сестричка!», а я отвечал: «Но у тебя всегда есть я», а ты говорил…
— Боже! — воскликнул Арчибальд Фентон.
— Ну хорошо, не совсем так, но что-то вроде этого.
— Ладно, хватит. Я пошел. — Он спустил ноги с дивана и попытался встать.
— Осторожнее. — Брат кинулся ему на помощь. — Посиди немножко. Вот так.
— Скажи, — попросил Арчибальд, вдруг ощутив испуг, — я сильно ранен? Чувствую себя совершенно разбитым. Наверное, мне следует обратиться к врачу.
— Могу честно сказать, если ты ляжешь в постель, как только попадешь домой, и не будешь снимать повязку до завтра, все будет хорошо. Пусть завтра утром твоя экономка посмотрит рану. Мисс Бентон приняла все меры предосторожности, уверяю тебя.
— Если бы она не нажала на спусковой крючок…
— Я думал, мне удалось тебе объяснить. Видишь ли, ты заигрывал с ней…
— Если простой человек просит хорошенькую девушку, которая назвалась его сестрой, поцеловать его, то в него не стреляют.
— Но ведь ты же не простой человек, дорогой мой Арчи. Но послушай, вот что я тебе скажу. Вряд ли тебе захочется рассказывать своей экономке, что ты приставал к совершенно незнакомой девушке и поэтому в тебя стреляли…
— Я же тебе сказал, что не приставал. Я хочу сказать, что и не пробовал…
— А мисс Бентон, разумеется, не хочется неприятностей из-за того, что она стреляла в тебя. Что, если мы все сойдемся на том, что у тебя было дорожное происшествие по пути сюда, когда ты ехал навестить меня? Ну, и так далее… — Он описал круг зажатой в кулаке трубкой, чтобы обозначить дальнейший ход истории.
— Ее нужно привлечь к ответственности.
— Да, но жюри может решить, что в тебя нужно было стрелять.
Мистер Фентон раздумывал. Он, как никто, придерживался самых широких взглядов на рекламу и часто подумывал, что для продажи книг было бы очень неплохо быть обвиненным в убийстве, которого не совершал, если бы издатель сумел подать это как следует, но сегодняшняя история не казалась хороша. Она не выглядела благородно. К тому же одному Богу известно, что могут наплести Дерек и эта девица, если будут выступать со свидетельскими показаниями.
— Ох, ладно.
— Хорошо. Я всегда считал тебя умным человеком. А теперь как насчет того, чтобы попасть домой? Отвезти тебя? Думаю, ты все еще чувствуешь себя неважно. Наверное, это небезопасно…
— Ох, спасибо, — проворчал мистер Фентон.
— Тогда пошли. Я приведу твой автомобиль завтра утром. Обопрись на мое плечо.
Братья, обнявшись, добрались до двери и вышли на улицу. Дерек заботливо помог раненому сесть в автомобиль.
— Все в порядке? Хорошо.
Он залез в машину и включил зажигание.
— А теперь, — сказал он, когда они выбрались на шоссе, — давай подумаем, что это был за несчастный случай. Что ты выбираешь?
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ В КЕНТЕ
I
Дженни думала, поднимаясь к себе в комнату: «Как чудесно, что есть Дерек, на которого можно все оставить. Я рада, что этот ужасный человек не умер. Конечно, братья совсем не обязательно должны быть похожи». Потом она вспомнила, что ее четвертая гувернантка когда-то говорила ей: «Каждые семь лет ты становишься совсем другим человеком, меняется и твоя кожа, и все остальное»; поэтому, так как Дерек по меньшей мере на десять лет моложе брата, то, в сущности, у них были разные отцы и матери, поэтому можно не опасаться, что, когда Дерек станет старше, то будет похож на Арчибальда Фентона, потому что некоторым образом они действительно из двух разных семей. Кроме того, если посмотреть на Нельсона, или Шекспира, или Жанну Д’Арк, которые нисколько не походили на свою родню, или на тетю Кэролайн и тетю Джейн — трудно найти менее схожих людей, а ведь они были сестрами, что на самом деле доказывает…
Она села на кровать, разложив вокруг пакеты; потом, невольно вспомнив, что тетя Кэролайн сочла бы это неаккуратностью, перенесла газеты на маленький столик у окна и села там. Что сначала: газеты или письмо Нэнси?
Не успев решить, с чего начать, она поймала себя на мысли о полноте. Конечно, полнота — совсем иное, чем характер. И нельзя верно судить о Нельсоне, Хереварде[25] или Гарибальди, не зная, были ли их братья толстыми. А потом она вдруг подумала, что, конечно, полнота не всегда наследуется, потому что она должна с кого-то начинаться, и, возможно, в семье Фентонов она началась именно с Арчибальда. И все это хорошо, потому что не имеет к Дереку никакого отношения…
Теперь она была до смешного счастлива, чувствуя, что ее счастье ничем не омрачено. Дурочка, чуть было не забыла! Она метнулась к постели и открыла пакеты. О, Дерек! Затем, держа письмо Нэнси в левой руке и рассеянно нащупывая вишни правой, она снова соприкоснулась с Лондоном…
Но сначала ей показалось, что соприкосновения не произошло. Кто это — «два новых экспоната», появившиеся в «зверинце»? Кто такая Берта Холлоуэй? «Ты ведь видела ее, когда приходила»? Когда приходила? Дженни наморщила лоб и продолжала читать, но теперь с некоторым сомнением. Что это случилось с Нэнси? «Дженни, которую разыскивает полиция, это не ее незаконнорожденная дочь». Ну конечно, нет. Как Нэнси могла… Она взяла другую вишню и перечитала: «Дженни, которую разыскивает полиция…» Значит, полиция разыскивает ее. Она подумала: «Хорошо, что я это узнала. Хорошо, что Нэнси сообщила мне об этом. Это, в сущности, я и хотела узнать. Это — и про одежду». Дженни бросила взгляд на следующий абзац и увидела «из креп-жоржета». А! Она стала читать очень быстро, вдруг Нэнси рассердилась из-за одежды… Нет, не рассердилась… Она стала читать медленно…
Теперь она все понимала. Какая умница Нэнси, что сумела так написать. У нее внезапно появилась мысль, за ней другая, и обе мысли попеременно поворачивались разными сторонами и расходились, крадучись, не в силах бороться одна с другой.
Как было бы чудесно, если бы Нэнси и она…
Дерек и Нэнси… и она.
Дженни вздохнула и встала, и обошла столик, чтобы выглянуть в окно, оперлась на руки подбородком и подумала: «Как все меняется. Где я буду, когда придет осень? Я хотела бы умереть сейчас, когда все так прекрасно. Думаю, он теперь никогда не увидит это платье из креп-жоржета. Забавно, ничто не остается всегда таким же, а становится либо лучше, либо хуже. Интересно, где я буду через десять лет. Мне кажется, смуглые люди красивее, правда». Потом она отошла от окна и вдруг ей бросился в глаза заголовок в одной из газет: «ГДЕ ДЖЕННИ?» Дурочка, подумала она, совсем забыла про газеты. Она быстро схватила одну из них и начала читать…
О Боже!
О Дерек!
О, какой ужас!
Теперь она перечитала письмо Нэнси и, читая, сумела понять все, что Нэнси не сказала. Но письмо Нэнси было написано во вторник вечером. Теперь это уже устаревшие новости. Она вернулась к газетам и стала внимательно читать…
«Обута в “Рентон-Фрерз”». Кто мог это знать? Ведь она всегда покупала ботинки у «Уинтропс» вплоть до того дня, когда оказалась у витрины «Рентон» и вспомнила, что от кого-то слышала, что здесь продаются самые лучшие ботинки. Конечно, дома об этом знали, но зачем тогда открытка…
Дурочка! Конечно же, это Нэнси, у которой сейчас лежат эти ботинки. Но зачем? А, понимаю, сказала Дженни, кивая, это чтобы дядя Хьюберт не беспокоился. Удивительно, Нэнси подумала об этом тогда же, когда и она.
Нет, не удивительно. Ведь когда они были Глория и Эсетилин, им всегда в одно и то же время приходило в голову одно и то же. Как в день, когда армия гнала французов с полуострова, они обе решили послать письмо Веллингтону с известием, что правый фланг португальской армии слабеет и просьбой послать подкрепление…
Дженни не донесла вишню до рта и снова посмотрела на страницу «Дейли мейл». Встала и подошла к зеркалу.
Она думала: «Конечно, у меня сейчас ужасная прическа. Некрасивая… На самом деле я совсем другая. Даже на фотографиях в газете я больше похожа на себя…» Ее потянуло снова взглянуть на фотографии, потому что на некоторых она выглядела не так уж плохо, кроме того, ей хотелось убедиться, что она успешно изменила свой внешний вид…
Она стала листать страницы и вдруг на полях увидела написанные буквы и цифры:
ОСТИН9ИЦ5ААМО8КРИВЕЗЛ3АЛЯЕ4БЯЕН6ГИЛИСИ4ТМА6НГЗПДТДЭП
Нэнси! Нэнси!
Как же это расшифровать? Ей было страшно приступить. Вдруг она начнет и не сумеет? Вдруг она попытается вспомнить и обнаружит, что все забыла! Она прошлась по комнате, убеждая себя: «Я смогу, я знаю, что смогу. Как только я начну думать, я обязательно вспомню. Нечего бояться, ведь я еще не начала». Но решится ли она начать? Вдруг ничего не выйдет! Под окном послышались голоса и шум автомобильного мотора. Она потихоньку выглянула. Он жив, и Дерек везет его домой, значит, все в порядке. Если бы только я смогла расшифровать это… О Нэнси! Дорогая! Ты же помнишь, значит и я смогу! Я еще не думала, не пробовала. Сначала я возьму конфету и достану чистый носовой платок, чтобы попробовать этот одеколон… Чудесно… Где карандаш? (Я еще не начала думать.) Я помню, тут где-то был карандаш. А, вот он, и бумага тут же. Так. Теперь я собираюсь подумать. Пусть у меня все получится. Так…
ГОСТИНИЦА ЗАМОК ПРИВЕЗЛА ДЛЯ ТЕБЯ ДЕНЬГИ
ЭЛИС ПИТМАН
II
Дерек и Арчибальд почти не разговаривали по дороге в Феррис. Дерек раздумывал, что можно сделать для Дженни. Арчибальд в сотый раз говорил себе, что родственники — это проклятие.
Отношения между братьями. Все это неправильно. Взять, например, животных. Материнская любовь, понятно. Тигрица, защищающая своих детенышей, — очаровательно. Любовь между полами — пожалуйста. Два голубя весенним днем, два кого угодно весенним днем. Никто не станет возражать против любви между полами. Это естественно… пока не противоречит церковной традиции. Но кто ждет от двух кроликов одного помета, чтобы они не теряли друг друга из виду на протяжении всех перипетий своей кроличьей жизни, или от двух лягушек, чтобы они демонстрировали дружеские чувства, которых не испытывают, просто потому, что когда-то были соседними икринками. Смешно.
«Братолюбие между вами да пребывает»[26]. Откуда ему взяться, братолюбию? Он не выбирал Дерека, не хотел его. С первой их встречи Дерек неприязненно смотрел на него, а как только у этого младенца завелись брови, он начал иронически поднимать их. А теперь, когда один из них знаменитость, а другой нет, что происходит? Дерек все так же вздергивает брови…
Кузены, шурины, девери, тетки… Боже, целая толпа. Все хотят занять у него денег или воспользоваться его влиянием. Но справедливости ради надо сказать: Дерек никогда не просил у него взаймы…
— Ну, вот мы и приехали, — неожиданно сказал его брат, делая поворот, — а история для твоей экономки так и не создана. Что мы ей скажем?
— Я надеюсь что-нибудь придумать.
— Да, но…
— Должен тебе напомнить, дорогой мой Дерек, что вот уже двадцать лет зарабатываю на жизнь тем, что придумываю истории, и вполне способен состряпать какую-нибудь для миссис Приджен.
— Тебе не нужен соавтор?
— Откровенно говоря, нет.
— Ладно. Ну и что это за история?
— Я же сказал, что-нибудь придумаю.
— Как хочешь. Но если ты не посвящаешь меня, не жди никаких подробностей экспромтом.
— Не понимаю…
— Я лишен твоей быстроты воображения, и для меня важно знать заранее, идет ли речь о том, что ты столкнулся с велосипедистом или с большим автомобилем. Когда миссис Приджен…
— Тебе совсем не обязательно видеться с миссис Приджен.
— Даже когда ты попросишь принести выпивку?
— О!.. Ты хочешь выпить?
— Разумеется, не сейчас. Не хочу.
— Можешь выпить, если хочешь, — кисло сказал Арчибальд.
— Нет, спасибо, я воздержан в употреблении спиртного.
— Если ты думаешь, что я могу нарушить нашу договоренность…
— В том-то и беда, что никакой договоренности не было.
— Мы договорились сделать вид, что было дорожное происшествие, и договорились ничего не говорить о преднамеренной попытке убийства…
— Да, думаю, об этом лучше ничего не говорить.
— Хорошо, даю слово не говорить, и это все, что тебя касается. Тебе нет нужды болтаться вокруг и следить, сдержу ли я слово.
— Отлично. Тогда всем, кто станет спрашивать, я скажу, что ты приезжал повидаться со мной и по дороге попал в небольшую аварию, мы перевязали тебя и помогли добраться до дома.
— Именно.
— Хорошо. Значит, я могу разбить твой автомобиль так, как сочту нужным?
— То есть? — спросил Арчибальд.
— Это правильно, при твоей ране так и надо — включать мозги как можно меньше. Но понимаешь ли, если происходит авария, то бьется не только голова, но и машина.
— Ох! — сказал Арчибальд.
— Меня не волнует ветровое стекло, поскольку оно, без сомнения, должно оказаться разбитым. С этим все в порядке, я воспользуюсь клюшкой для гольфа. Ну и, разумеется, вмятины на крыле. Но если говорить о более мелких деталях…
— Будь я проклят, если позволю тебе разбить мой автомобиль.
— Как скажешь. Только давай сочиним правдоподобную историю. Вроде, — добавил он дружелюбно, — «Прекрасной дамы» или любой из твоих больших работ.
Арчибальд хмыкнул. Автомобиль остановился.
— Ну, мы приехали, — сказал Дерек. — Нужно пойти с тобой и помочь тебе с историей?
— Все, что нужно, это оставить мой автомобиль в покое. Ты понял?
— Вполне. Я даже не стану его мыть.
Его брат некоторое время молчал, затем ворчливым тоном сказал:
— Я стоял на дороге, и в мой автомобиль врезался другой.
— А зачем ты стоял на дороге?
— Да зачем хочешь, — нетерпеливо ответил Арчибальд. — А в чем, черт побери, дело? Мотор заглох, и я остановился посмотреть.
— Ты сделал это как раз перед домом, в который ехал? Знаешь, это как раз то, о чем высказывал сожаление «Нью стейтсмен», говоря, что мистер Фентон понятия не имеет о правдоподобности.
— Черт, как я могу думать с такой головой?
— Тогда позволь мне предложить тебе следующее: ворота у Бассеттов были закрыты, а ты вышел открыть их.
— Ну хорошо… хорошо… все, что хочешь.
— Спасибо. Тогда на сегодня все. До свидания.
На обратном пути Дерек снова был поглощен мыслями о Дженни. Только раз ему в голову пришел Арчибальд. Когда он прикидывал, бывают ли свадьбы настолько скромные, что на них не приглашают братьев.
III
Он остановил автомобиль и крикнул под ее окном:
— Наоми!
Она высунулась.
— Дерек!
— Ты пила чай?
— Миссис Бассетт все приготовила, а я поставила чайник.
— Отлично. Сейчас я уберу отсюда автомобиль и приду к тебе.
— С ним все в порядке?
— Абсолютно. Я оставил его потягивать виски с содовой и повествовать экономке, каким образом он выиграл битву при Ватерлоо.
— Почему ты…
— Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Почему я не отвез его на его собственном автомобиле.
— Да, об этом.
— Ответ таков: мне не хотелось возвращаться пешком. И мне хотелось чаю. Ты и в самом деле думаешь, что была красивее до того, как остригла волосы?
— До того, как… О! Но это ужасная стрижка. Выглядит жутко.
— Если бы ты смотрела отсюда, снизу, ты была бы другого мнения. Ты одна в доме?
— Да. А что?
— Дженни.
— Да.
— Просто Дженни, Дженни, Дженни. Я тренируюсь. Через некоторое время я стану всерьез думать о тебе как о Дженни. Это лучшее из имен, которые у тебя были до сих пор.
— О Дерек!
— А пока я лучше вернусь к Наоми на случай, если нас кто слышит. Все очень запутано. Ну, Наоми, ты прочла газеты?
Она кивнула.
— Потрясающе, правда?
Она снова кивнула, таинственно улыбаясь.
— Что это значит?
— Одна из них особенно потрясающа.
— Да? Мне кажется, они все одинаково интересны. Ну, — он включил зажигание, — давай выпьем чаю. Прощайте, мисс Дженни Уинделл. Если бы я обучался работать в цирке, то сейчас повел бы оба автомобиля сразу, стоя на подножке каждого из них. Но придется сделать это более безопасным, хотя менее зрелищным способом. Я отведу их по очереди. Сделай чай, будь хорошей сестричкой.
Дженни сошла вниз. Она накрывала на стол в яблоневом саду, думая: «А ведь я сейчас могла бы быть в Лондоне. Если бы я не спряталась за шторами, то наливала бы чай дяде Хьюберту». Она бросила взгляд сквозь время взросления, опыта и знания на дитя, которое затаилось за шторами два дня назад. Потом она поднялась наверх и с самым серьезным видом посмотрела на себя в зеркало. Почему ему так нравится ее прическа? Она подумала: «Я никогда не узнаю, как выгляжу на самом деле. Мне кажется, я хорошенькая на свой лад».
За первой чашкой Дерек спросил:
— Ну, какие новости? Я имею в виду — потрясающие новости.
— Я получила весточку от Нэнси! То есть еще одну.
— Еще одну? Но как она узнала, где ты?
— Не знаю. Письмо было в газете. Смотри!
Дерек посмотрел и, вполне естественно, поинтересовался:
— Что это значит?
— «Гостиница «Замок». Привезла для тебя деньги. Элис Питман», — перевела Дженни.
— Но… Ты уверена, что Элис Питман — это Нэнси Фейрбродер?
— Несомненно, как же иначе?
— Вам лучше знать, мисс Уинделл-Фентон-Харрис. Но как она сумела написать на моей газете?
— Ты ни с кем не останавливался поговорить или что-нибудь в этом роде?
— Нет, только заходил к парикмахеру. Тебе нравится, как меня подстригли? Чудесно. А, погоди минутку. Я столкнулся с молодой женщиной, когда забирал твое письмо. Она слышала, что я говорил… а потом… нет, все-таки не понимаю… А, ладно, не важно.
— Здесь, в Танбридж-Уэллсе, есть гостиница «Замок»?
— Есть. Я думаю, лучше привезти ее сюда, и тогда она нам все расскажет.
Дженни сказала:
— Я еще не поблагодарила тебя за все эти прекрасные вещи. Спасибо! Это было чудесно с твоей стороны.
— Я хотел купить еще кучу всего, но обнаружил, что нет денег.
— Мне действительно нужны… ну, одна-две вещи. А теперь, когда Нэнси привезла деньги, мы, наверное, могли бы… я хочу сказать, у меня даже нет щетки для волос.
Дерек через стол взглянул на нее и сказал:
— Зачем тебе щетка для волос? Мне казалось, я объяснил тебе…
— Но она должна быть!
— Хорошо, будет у тебя щетка.
— Я должна сейчас получить деньги, я хочу сказать, когда увижу Нэнси, за мои часы. Почему ты хмуришься?
Дерек перестал хмуриться и рассмеялся.
— Ну, вы и парочка! Ты понимаешь, что полиция знает все о твоих часах и сейчас ищет женщину, которая заложила их?
— Я думаю, она полностью изменила внешность, — уверенно ответила Дженни.
— Элис Питман.
— Да. Но она действительно стала Элис Питман. У нее это замечательно получается.
— И ты думаешь, полиция ее не поймает?
— Нэнси? Конечно, нет, — презрительно сказала Дженни. — Разве ей не удавалось обманывать Наполеона, причем не один раз?
Дерек снова рассмеялся и спросил:
— Не пойти ли нам убирать сено после чая?
— Да, давай.
— Я думаю об этом типе, Парракоте. Если полиция действительно преследует его… Но мы не узнаем об этом до завтра. Я имею в виду дознание. Я вечером позвоню мисс Питман и скажу, чтобы она ждала меня завтра утром, мы вернемся с газетами, а когда прочитаем их, то решим, что делать. При этом у нас остается еще вечер. Поэтому давай убирать сено, пока это возможно, потому что вдруг завтра мы все окажемся за решеткой.
— Да, Дерек, — счастливым голосом отозвалась Дженни. Тюрьма находилась в Мейдстоуне, и Дженни припомнила, что ее третья гувернантка как-то между прочим обмолвилась, рассказывая о здешней жизни, что в мейдстоунской тюрьме содержатся как мужчины, так и женщины.
IV
Мисс Питман вошла в книжный магазин на Хай-стрит и попросила продавца показать ей какую-нибудь хорошую книгу.
— Да, мэм. Какого рода книгу?
— Хорошую, — терпеливо повторила мисс Питман.
— Разумеется, мэм. — Он растерянно поглядел на забитые книгами полки. — Есть ли у вас какие-нибудь особые…
— Это хорошая книга? — спросила мисс Питман, беря «Азбуку искусства верховой езды».
— Да, очень, — ответил продавец, просияв. — Есть еще одна очень неплохая книга, мы ее только что получили. Если вас интересуют лошади…
— Не особенно, — ответила мисс Питман, — мне нравятся хорошие лошади, — добавила она.
— Вот самое последнее руководство по уходу за лошадьми…
Мисс Питман перелистала несколько страниц и произнесла:
— Ничего особенного. У вас все книги про лошадей?
— Но мне показалось, вы говорили, мэм…
— Есть ли у вас что-нибудь не про лошадей?
— Конечно, мэм. — Он торжественным жестом вручил ей книгу. — Шедевр Арчибальда Фентона.
Нэнси открыла «Стадо овец» на странице 576 и прочла первый абзац сверху.
— Это хорошая книжка?
— Да, очень, мэм. Это его последняя опубликованная книга. Новая появится не раньше следующей недели, но если вы не читали эту, вам лучше прочесть сначала ее, потому что многие герои…
— У вас нет ничего поменьше?
— Поменьше?
— Мне нужно что-нибудь небольшого размера, чтобы читать за обедом, — серьезно сказала мисс Питман. — Я здесь одна, в большой гостинице, знаете, как устаешь читать и перечитывать карту вин. У вас нет какой-нибудь маленькой книги, чтобы прислонить ее…
— У нас, конечно, есть дешевые издания небольшого размера, мэм. — Он указал на ряд полок. — Может быть, вы сами подберете себе…
— Спасибо! Тогда я смогу найти книгу подходящего размера, правда?
Она выбрала детектив, который с удовольствием прочла, когда он впервые вышел из печати, но с тех пор успела забыть, и пошла к гостинице. «Конечно, — сказала себе Нэнси, проходя мимо Танка, — мисс Питман на самом деле не такая дура, но надо же как-то развлекаться».
Она обедала, как и сказала продавцу, одна. Метрдотель вручил ей карту вин, открытую без большой надежды на шампанском. Мисс Питман внимательно изучала сорта шампанского, спросила, насколько хорош Perrier Jouet 1923, долго колебалась, выбрать ли его или Bollinger 1921 и, наконец, остановилась на простой воде. «В сущности, — думала Нэнси, — эта женщина — совершенная идиотка. Я теряю над ней контроль».
Она как раз заканчивала карамельный пудинг и вторую главу, когда ей сообщили о телефонном звонке.
— Мисс Питман?
— Да?
— Мистер Дерек Фентон хотел бы поговорить с вами.
— Дядя Дерек! — обрадованно воскликнула мисс Питман и поспешила из зала. «Значит, вот это кто, — подумала она, — брат Фентона».
— Алло!
— Мисс Элис Питман? (Надо говорить осторожнее, подумал Дерек, на случай, если мисс Гэдерс подслушивает.)
— У телефона. (Надо говорить осторожнее, на случай, если эта телефонистка подслушивает.)
— Это Дерек Фентон.
— Ой, дядя Дерек! (Тьфу ты, подумала Нэнси. Как это я не сообразила. Получается, я незаконная дочь Арчибальда.)
— Э-э… да. (Родственников становится все больше, подумал Дерек. Это может оказаться обременительно.)
— Как вы узнали, что я здесь?
— Наоми мне сказала. (Ну, поймет или не поймет?)
— Кто?
— На-о-ми.
— Наоми? Так она у вас? Чудесно!
— Да, она здесь уже несколько дней. (Вы ангел!)
— Скажите, вы не сердитесь, что я называю вас дядей Дереком? По голосу кажется, что немножко сердитесь. Мы с Наоми иногда в шутку вас так называли. (Прекрасно. Теперь я снова вполне законнорожденная.)
— Рад и польщен быть вашем дядей, мисс Питман. И все же я думаю, это слишком много для старшего брата Наоми.
— Она просто шутит так. На самом деле она очень нежно относится к брату.
— Прекрасно. (Да она быстра, как молния, эта девушка.)
— Как дела у Наоми?
— Прекрасно. А вы поправились?
— Да, благодарю вас. (Поправилась?)
— Наоми мне рассказывала о вашей лодыжке. Как вам не повезло! Как нога сейчас?
— Все в порядке, мне просто надо быть осторожной. (И я действительно буду очень осторожна.)
— Отлично. Дело в том, что я звоню узнать, не можете ли вы приехать завтра утром и пробыть с нами целый день? Я заеду за вами в десять. Подходит?
— Чудесно.
— Замечательно. Тогда в десять.
— Спасибо большое. До свидания… дядя Дерек.
— До свидания… Элис.
— Передайте вашей сестре от меня привет. Скажите, что я жду не дождусь, когда мы снова увидимся.
— Обязательно. До свидания.
— До свидания.
Они положили трубки.
Дерек думал: «Так вот она какая, эта Нэнси. Что за девушка!» Вопрос, кто пишет книги за Арчибальда, для него теперь был решен.
Нэнси думала: «Отлично, Дженни. Я так и знала, что ты справишься. Он кажется довольно умным. Следует это как-то отпраздновать».
Она вернулась за свой столик и заказала crème de menthe[27] к кофе.
— Это полезно для пищеварения, правда? — спросила она у метрдотеля. — То есть ведь он целебный?
— Несомненно, — уверил ее метрдотель.
V
Подобный разговор, но по поводу двойного виски, происходил в лучшей спальне в Феррис.
— Если бы это касалось меня, то ни за что, — сказала миссис Приджен.
— Но, дорогая моя миссис Приджен, бренди — это первое, что рекомендуют врачи в случае шока. В сущности, это единственный способ прийти в себя, когда пабы уже закрыты.
— Вот именно, мистер Фентон. И, очевидно, они рекомендуют сначала выпить бутыль бургундского, я полагаю. — Она подняла бутылку к свету, чтобы удостовериться, что мистер Фентон следовал распоряжениям врача.
— Ну что вы, чем может повредить бургундское?
— Это мы узнаем завтра, тем или иным образом. Вам нужно что-нибудь еще?
— Нет, спасибо.
— Ну и не сидите не читайте слишком много. Надо дать голове отдохнуть, я бы сказала.
Арчибальд возопил в душе: «Ради Бога, уходите», а вслух сказал:
— Я так и сделаю.
— Тогда я вас покидаю.
— Доброй ночи, миссис Приджен.
— Доброй ночи.
Мистер Фентон остался наедине с Платоном. Полгода назад он был приглашен на симпозиум под названием «Книги, которые оказали на меня влияние». Назвав «Государство» главной из них, мистер Арчибальд Фентон приобрел привычку брать книгу с собой в постель (когда спал один) с намерением когда-нибудь постичь, заслуживает ли она почета, который он ей оказал. И теперь, откинувшись на подушки, освещавшие повязку на голове, он героически приступил к чтению.
«Так какое же познание, Главкон, могло бы увлечь душу от становления к бытию?..»
Потрясающе!
Если бы только его мог видеть издатель…
I
Дженни думала, поднимаясь к себе в комнату: «Как чудесно, что есть Дерек, на которого можно все оставить. Я рада, что этот ужасный человек не умер. Конечно, братья совсем не обязательно должны быть похожи». Потом она вспомнила, что ее четвертая гувернантка когда-то говорила ей: «Каждые семь лет ты становишься совсем другим человеком, меняется и твоя кожа, и все остальное»; поэтому, так как Дерек по меньшей мере на десять лет моложе брата, то, в сущности, у них были разные отцы и матери, поэтому можно не опасаться, что, когда Дерек станет старше, то будет похож на Арчибальда Фентона, потому что некоторым образом они действительно из двух разных семей. Кроме того, если посмотреть на Нельсона, или Шекспира, или Жанну Д’Арк, которые нисколько не походили на свою родню, или на тетю Кэролайн и тетю Джейн — трудно найти менее схожих людей, а ведь они были сестрами, что на самом деле доказывает…
Она села на кровать, разложив вокруг пакеты; потом, невольно вспомнив, что тетя Кэролайн сочла бы это неаккуратностью, перенесла газеты на маленький столик у окна и села там. Что сначала: газеты или письмо Нэнси?
Не успев решить, с чего начать, она поймала себя на мысли о полноте. Конечно, полнота — совсем иное, чем характер. И нельзя верно судить о Нельсоне, Хереварде[25] или Гарибальди, не зная, были ли их братья толстыми. А потом она вдруг подумала, что, конечно, полнота не всегда наследуется, потому что она должна с кого-то начинаться, и, возможно, в семье Фентонов она началась именно с Арчибальда. И все это хорошо, потому что не имеет к Дереку никакого отношения…
Теперь она была до смешного счастлива, чувствуя, что ее счастье ничем не омрачено. Дурочка, чуть было не забыла! Она метнулась к постели и открыла пакеты. О, Дерек! Затем, держа письмо Нэнси в левой руке и рассеянно нащупывая вишни правой, она снова соприкоснулась с Лондоном…
Но сначала ей показалось, что соприкосновения не произошло. Кто это — «два новых экспоната», появившиеся в «зверинце»? Кто такая Берта Холлоуэй? «Ты ведь видела ее, когда приходила»? Когда приходила? Дженни наморщила лоб и продолжала читать, но теперь с некоторым сомнением. Что это случилось с Нэнси? «Дженни, которую разыскивает полиция, это не ее незаконнорожденная дочь». Ну конечно, нет. Как Нэнси могла… Она взяла другую вишню и перечитала: «Дженни, которую разыскивает полиция…» Значит, полиция разыскивает ее. Она подумала: «Хорошо, что я это узнала. Хорошо, что Нэнси сообщила мне об этом. Это, в сущности, я и хотела узнать. Это — и про одежду». Дженни бросила взгляд на следующий абзац и увидела «из креп-жоржета». А! Она стала читать очень быстро, вдруг Нэнси рассердилась из-за одежды… Нет, не рассердилась… Она стала читать медленно…
Теперь она все понимала. Какая умница Нэнси, что сумела так написать. У нее внезапно появилась мысль, за ней другая, и обе мысли попеременно поворачивались разными сторонами и расходились, крадучись, не в силах бороться одна с другой.
Как было бы чудесно, если бы Нэнси и она…
Дерек и Нэнси… и она.
Дженни вздохнула и встала, и обошла столик, чтобы выглянуть в окно, оперлась на руки подбородком и подумала: «Как все меняется. Где я буду, когда придет осень? Я хотела бы умереть сейчас, когда все так прекрасно. Думаю, он теперь никогда не увидит это платье из креп-жоржета. Забавно, ничто не остается всегда таким же, а становится либо лучше, либо хуже. Интересно, где я буду через десять лет. Мне кажется, смуглые люди красивее, правда». Потом она отошла от окна и вдруг ей бросился в глаза заголовок в одной из газет: «ГДЕ ДЖЕННИ?» Дурочка, подумала она, совсем забыла про газеты. Она быстро схватила одну из них и начала читать…
О Боже!
О Дерек!
О, какой ужас!
Теперь она перечитала письмо Нэнси и, читая, сумела понять все, что Нэнси не сказала. Но письмо Нэнси было написано во вторник вечером. Теперь это уже устаревшие новости. Она вернулась к газетам и стала внимательно читать…
«Обута в “Рентон-Фрерз”». Кто мог это знать? Ведь она всегда покупала ботинки у «Уинтропс» вплоть до того дня, когда оказалась у витрины «Рентон» и вспомнила, что от кого-то слышала, что здесь продаются самые лучшие ботинки. Конечно, дома об этом знали, но зачем тогда открытка…
Дурочка! Конечно же, это Нэнси, у которой сейчас лежат эти ботинки. Но зачем? А, понимаю, сказала Дженни, кивая, это чтобы дядя Хьюберт не беспокоился. Удивительно, Нэнси подумала об этом тогда же, когда и она.
Нет, не удивительно. Ведь когда они были Глория и Эсетилин, им всегда в одно и то же время приходило в голову одно и то же. Как в день, когда армия гнала французов с полуострова, они обе решили послать письмо Веллингтону с известием, что правый фланг португальской армии слабеет и просьбой послать подкрепление…
Дженни не донесла вишню до рта и снова посмотрела на страницу «Дейли мейл». Встала и подошла к зеркалу.
Она думала: «Конечно, у меня сейчас ужасная прическа. Некрасивая… На самом деле я совсем другая. Даже на фотографиях в газете я больше похожа на себя…» Ее потянуло снова взглянуть на фотографии, потому что на некоторых она выглядела не так уж плохо, кроме того, ей хотелось убедиться, что она успешно изменила свой внешний вид…
Она стала листать страницы и вдруг на полях увидела написанные буквы и цифры:
ОСТИН9ИЦ5ААМО8КРИВЕЗЛ3АЛЯЕ4БЯЕН6ГИЛИСИ4ТМА6НГЗПДТДЭП
Нэнси! Нэнси!
Как же это расшифровать? Ей было страшно приступить. Вдруг она начнет и не сумеет? Вдруг она попытается вспомнить и обнаружит, что все забыла! Она прошлась по комнате, убеждая себя: «Я смогу, я знаю, что смогу. Как только я начну думать, я обязательно вспомню. Нечего бояться, ведь я еще не начала». Но решится ли она начать? Вдруг ничего не выйдет! Под окном послышались голоса и шум автомобильного мотора. Она потихоньку выглянула. Он жив, и Дерек везет его домой, значит, все в порядке. Если бы только я смогла расшифровать это… О Нэнси! Дорогая! Ты же помнишь, значит и я смогу! Я еще не думала, не пробовала. Сначала я возьму конфету и достану чистый носовой платок, чтобы попробовать этот одеколон… Чудесно… Где карандаш? (Я еще не начала думать.) Я помню, тут где-то был карандаш. А, вот он, и бумага тут же. Так. Теперь я собираюсь подумать. Пусть у меня все получится. Так…
ГОСТИНИЦА ЗАМОК ПРИВЕЗЛА ДЛЯ ТЕБЯ ДЕНЬГИ
ЭЛИС ПИТМАН
II
Дерек и Арчибальд почти не разговаривали по дороге в Феррис. Дерек раздумывал, что можно сделать для Дженни. Арчибальд в сотый раз говорил себе, что родственники — это проклятие.
Отношения между братьями. Все это неправильно. Взять, например, животных. Материнская любовь, понятно. Тигрица, защищающая своих детенышей, — очаровательно. Любовь между полами — пожалуйста. Два голубя весенним днем, два кого угодно весенним днем. Никто не станет возражать против любви между полами. Это естественно… пока не противоречит церковной традиции. Но кто ждет от двух кроликов одного помета, чтобы они не теряли друг друга из виду на протяжении всех перипетий своей кроличьей жизни, или от двух лягушек, чтобы они демонстрировали дружеские чувства, которых не испытывают, просто потому, что когда-то были соседними икринками. Смешно.
«Братолюбие между вами да пребывает»[26]. Откуда ему взяться, братолюбию? Он не выбирал Дерека, не хотел его. С первой их встречи Дерек неприязненно смотрел на него, а как только у этого младенца завелись брови, он начал иронически поднимать их. А теперь, когда один из них знаменитость, а другой нет, что происходит? Дерек все так же вздергивает брови…
Кузены, шурины, девери, тетки… Боже, целая толпа. Все хотят занять у него денег или воспользоваться его влиянием. Но справедливости ради надо сказать: Дерек никогда не просил у него взаймы…
— Ну, вот мы и приехали, — неожиданно сказал его брат, делая поворот, — а история для твоей экономки так и не создана. Что мы ей скажем?
— Я надеюсь что-нибудь придумать.
— Да, но…
— Должен тебе напомнить, дорогой мой Дерек, что вот уже двадцать лет зарабатываю на жизнь тем, что придумываю истории, и вполне способен состряпать какую-нибудь для миссис Приджен.
— Тебе не нужен соавтор?
— Откровенно говоря, нет.
— Ладно. Ну и что это за история?
— Я же сказал, что-нибудь придумаю.
— Как хочешь. Но если ты не посвящаешь меня, не жди никаких подробностей экспромтом.
— Не понимаю…
— Я лишен твоей быстроты воображения, и для меня важно знать заранее, идет ли речь о том, что ты столкнулся с велосипедистом или с большим автомобилем. Когда миссис Приджен…
— Тебе совсем не обязательно видеться с миссис Приджен.
— Даже когда ты попросишь принести выпивку?
— О!.. Ты хочешь выпить?
— Разумеется, не сейчас. Не хочу.
— Можешь выпить, если хочешь, — кисло сказал Арчибальд.
— Нет, спасибо, я воздержан в употреблении спиртного.
— Если ты думаешь, что я могу нарушить нашу договоренность…
— В том-то и беда, что никакой договоренности не было.
— Мы договорились сделать вид, что было дорожное происшествие, и договорились ничего не говорить о преднамеренной попытке убийства…
— Да, думаю, об этом лучше ничего не говорить.
— Хорошо, даю слово не говорить, и это все, что тебя касается. Тебе нет нужды болтаться вокруг и следить, сдержу ли я слово.
— Отлично. Тогда всем, кто станет спрашивать, я скажу, что ты приезжал повидаться со мной и по дороге попал в небольшую аварию, мы перевязали тебя и помогли добраться до дома.
— Именно.
— Хорошо. Значит, я могу разбить твой автомобиль так, как сочту нужным?
— То есть? — спросил Арчибальд.
— Это правильно, при твоей ране так и надо — включать мозги как можно меньше. Но понимаешь ли, если происходит авария, то бьется не только голова, но и машина.
— Ох! — сказал Арчибальд.
— Меня не волнует ветровое стекло, поскольку оно, без сомнения, должно оказаться разбитым. С этим все в порядке, я воспользуюсь клюшкой для гольфа. Ну и, разумеется, вмятины на крыле. Но если говорить о более мелких деталях…
— Будь я проклят, если позволю тебе разбить мой автомобиль.
— Как скажешь. Только давай сочиним правдоподобную историю. Вроде, — добавил он дружелюбно, — «Прекрасной дамы» или любой из твоих больших работ.
Арчибальд хмыкнул. Автомобиль остановился.
— Ну, мы приехали, — сказал Дерек. — Нужно пойти с тобой и помочь тебе с историей?
— Все, что нужно, это оставить мой автомобиль в покое. Ты понял?
— Вполне. Я даже не стану его мыть.
Его брат некоторое время молчал, затем ворчливым тоном сказал:
— Я стоял на дороге, и в мой автомобиль врезался другой.
— А зачем ты стоял на дороге?
— Да зачем хочешь, — нетерпеливо ответил Арчибальд. — А в чем, черт побери, дело? Мотор заглох, и я остановился посмотреть.
— Ты сделал это как раз перед домом, в который ехал? Знаешь, это как раз то, о чем высказывал сожаление «Нью стейтсмен», говоря, что мистер Фентон понятия не имеет о правдоподобности.
— Черт, как я могу думать с такой головой?
— Тогда позволь мне предложить тебе следующее: ворота у Бассеттов были закрыты, а ты вышел открыть их.
— Ну хорошо… хорошо… все, что хочешь.
— Спасибо. Тогда на сегодня все. До свидания.
На обратном пути Дерек снова был поглощен мыслями о Дженни. Только раз ему в голову пришел Арчибальд. Когда он прикидывал, бывают ли свадьбы настолько скромные, что на них не приглашают братьев.
III
Он остановил автомобиль и крикнул под ее окном:
— Наоми!
Она высунулась.
— Дерек!
— Ты пила чай?
— Миссис Бассетт все приготовила, а я поставила чайник.
— Отлично. Сейчас я уберу отсюда автомобиль и приду к тебе.
— С ним все в порядке?
— Абсолютно. Я оставил его потягивать виски с содовой и повествовать экономке, каким образом он выиграл битву при Ватерлоо.
— Почему ты…
— Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Почему я не отвез его на его собственном автомобиле.
— Да, об этом.
— Ответ таков: мне не хотелось возвращаться пешком. И мне хотелось чаю. Ты и в самом деле думаешь, что была красивее до того, как остригла волосы?
— До того, как… О! Но это ужасная стрижка. Выглядит жутко.
— Если бы ты смотрела отсюда, снизу, ты была бы другого мнения. Ты одна в доме?
— Да. А что?
— Дженни.
— Да.
— Просто Дженни, Дженни, Дженни. Я тренируюсь. Через некоторое время я стану всерьез думать о тебе как о Дженни. Это лучшее из имен, которые у тебя были до сих пор.
— О Дерек!
— А пока я лучше вернусь к Наоми на случай, если нас кто слышит. Все очень запутано. Ну, Наоми, ты прочла газеты?
Она кивнула.
— Потрясающе, правда?
Она снова кивнула, таинственно улыбаясь.
— Что это значит?
— Одна из них особенно потрясающа.
— Да? Мне кажется, они все одинаково интересны. Ну, — он включил зажигание, — давай выпьем чаю. Прощайте, мисс Дженни Уинделл. Если бы я обучался работать в цирке, то сейчас повел бы оба автомобиля сразу, стоя на подножке каждого из них. Но придется сделать это более безопасным, хотя менее зрелищным способом. Я отведу их по очереди. Сделай чай, будь хорошей сестричкой.
Дженни сошла вниз. Она накрывала на стол в яблоневом саду, думая: «А ведь я сейчас могла бы быть в Лондоне. Если бы я не спряталась за шторами, то наливала бы чай дяде Хьюберту». Она бросила взгляд сквозь время взросления, опыта и знания на дитя, которое затаилось за шторами два дня назад. Потом она поднялась наверх и с самым серьезным видом посмотрела на себя в зеркало. Почему ему так нравится ее прическа? Она подумала: «Я никогда не узнаю, как выгляжу на самом деле. Мне кажется, я хорошенькая на свой лад».
За первой чашкой Дерек спросил:
— Ну, какие новости? Я имею в виду — потрясающие новости.
— Я получила весточку от Нэнси! То есть еще одну.
— Еще одну? Но как она узнала, где ты?
— Не знаю. Письмо было в газете. Смотри!
Дерек посмотрел и, вполне естественно, поинтересовался:
— Что это значит?
— «Гостиница «Замок». Привезла для тебя деньги. Элис Питман», — перевела Дженни.
— Но… Ты уверена, что Элис Питман — это Нэнси Фейрбродер?
— Несомненно, как же иначе?
— Вам лучше знать, мисс Уинделл-Фентон-Харрис. Но как она сумела написать на моей газете?
— Ты ни с кем не останавливался поговорить или что-нибудь в этом роде?
— Нет, только заходил к парикмахеру. Тебе нравится, как меня подстригли? Чудесно. А, погоди минутку. Я столкнулся с молодой женщиной, когда забирал твое письмо. Она слышала, что я говорил… а потом… нет, все-таки не понимаю… А, ладно, не важно.
— Здесь, в Танбридж-Уэллсе, есть гостиница «Замок»?
— Есть. Я думаю, лучше привезти ее сюда, и тогда она нам все расскажет.
Дженни сказала:
— Я еще не поблагодарила тебя за все эти прекрасные вещи. Спасибо! Это было чудесно с твоей стороны.
— Я хотел купить еще кучу всего, но обнаружил, что нет денег.
— Мне действительно нужны… ну, одна-две вещи. А теперь, когда Нэнси привезла деньги, мы, наверное, могли бы… я хочу сказать, у меня даже нет щетки для волос.
Дерек через стол взглянул на нее и сказал:
— Зачем тебе щетка для волос? Мне казалось, я объяснил тебе…
— Но она должна быть!
— Хорошо, будет у тебя щетка.
— Я должна сейчас получить деньги, я хочу сказать, когда увижу Нэнси, за мои часы. Почему ты хмуришься?
Дерек перестал хмуриться и рассмеялся.
— Ну, вы и парочка! Ты понимаешь, что полиция знает все о твоих часах и сейчас ищет женщину, которая заложила их?
— Я думаю, она полностью изменила внешность, — уверенно ответила Дженни.
— Элис Питман.
— Да. Но она действительно стала Элис Питман. У нее это замечательно получается.
— И ты думаешь, полиция ее не поймает?
— Нэнси? Конечно, нет, — презрительно сказала Дженни. — Разве ей не удавалось обманывать Наполеона, причем не один раз?
Дерек снова рассмеялся и спросил:
— Не пойти ли нам убирать сено после чая?
— Да, давай.
— Я думаю об этом типе, Парракоте. Если полиция действительно преследует его… Но мы не узнаем об этом до завтра. Я имею в виду дознание. Я вечером позвоню мисс Питман и скажу, чтобы она ждала меня завтра утром, мы вернемся с газетами, а когда прочитаем их, то решим, что делать. При этом у нас остается еще вечер. Поэтому давай убирать сено, пока это возможно, потому что вдруг завтра мы все окажемся за решеткой.
— Да, Дерек, — счастливым голосом отозвалась Дженни. Тюрьма находилась в Мейдстоуне, и Дженни припомнила, что ее третья гувернантка как-то между прочим обмолвилась, рассказывая о здешней жизни, что в мейдстоунской тюрьме содержатся как мужчины, так и женщины.
IV
Мисс Питман вошла в книжный магазин на Хай-стрит и попросила продавца показать ей какую-нибудь хорошую книгу.
— Да, мэм. Какого рода книгу?
— Хорошую, — терпеливо повторила мисс Питман.
— Разумеется, мэм. — Он растерянно поглядел на забитые книгами полки. — Есть ли у вас какие-нибудь особые…
— Это хорошая книга? — спросила мисс Питман, беря «Азбуку искусства верховой езды».
— Да, очень, — ответил продавец, просияв. — Есть еще одна очень неплохая книга, мы ее только что получили. Если вас интересуют лошади…
— Не особенно, — ответила мисс Питман, — мне нравятся хорошие лошади, — добавила она.
— Вот самое последнее руководство по уходу за лошадьми…
Мисс Питман перелистала несколько страниц и произнесла:
— Ничего особенного. У вас все книги про лошадей?
— Но мне показалось, вы говорили, мэм…
— Есть ли у вас что-нибудь не про лошадей?
— Конечно, мэм. — Он торжественным жестом вручил ей книгу. — Шедевр Арчибальда Фентона.
Нэнси открыла «Стадо овец» на странице 576 и прочла первый абзац сверху.
— Это хорошая книжка?
— Да, очень, мэм. Это его последняя опубликованная книга. Новая появится не раньше следующей недели, но если вы не читали эту, вам лучше прочесть сначала ее, потому что многие герои…
— У вас нет ничего поменьше?
— Поменьше?
— Мне нужно что-нибудь небольшого размера, чтобы читать за обедом, — серьезно сказала мисс Питман. — Я здесь одна, в большой гостинице, знаете, как устаешь читать и перечитывать карту вин. У вас нет какой-нибудь маленькой книги, чтобы прислонить ее…
— У нас, конечно, есть дешевые издания небольшого размера, мэм. — Он указал на ряд полок. — Может быть, вы сами подберете себе…
— Спасибо! Тогда я смогу найти книгу подходящего размера, правда?
Она выбрала детектив, который с удовольствием прочла, когда он впервые вышел из печати, но с тех пор успела забыть, и пошла к гостинице. «Конечно, — сказала себе Нэнси, проходя мимо Танка, — мисс Питман на самом деле не такая дура, но надо же как-то развлекаться».
Она обедала, как и сказала продавцу, одна. Метрдотель вручил ей карту вин, открытую без большой надежды на шампанском. Мисс Питман внимательно изучала сорта шампанского, спросила, насколько хорош Perrier Jouet 1923, долго колебалась, выбрать ли его или Bollinger 1921 и, наконец, остановилась на простой воде. «В сущности, — думала Нэнси, — эта женщина — совершенная идиотка. Я теряю над ней контроль».
Она как раз заканчивала карамельный пудинг и вторую главу, когда ей сообщили о телефонном звонке.
— Мисс Питман?
— Да?
— Мистер Дерек Фентон хотел бы поговорить с вами.
— Дядя Дерек! — обрадованно воскликнула мисс Питман и поспешила из зала. «Значит, вот это кто, — подумала она, — брат Фентона».
— Алло!
— Мисс Элис Питман? (Надо говорить осторожнее, подумал Дерек, на случай, если мисс Гэдерс подслушивает.)
— У телефона. (Надо говорить осторожнее, на случай, если эта телефонистка подслушивает.)
— Это Дерек Фентон.
— Ой, дядя Дерек! (Тьфу ты, подумала Нэнси. Как это я не сообразила. Получается, я незаконная дочь Арчибальда.)
— Э-э… да. (Родственников становится все больше, подумал Дерек. Это может оказаться обременительно.)
— Как вы узнали, что я здесь?
— Наоми мне сказала. (Ну, поймет или не поймет?)
— Кто?
— На-о-ми.
— Наоми? Так она у вас? Чудесно!
— Да, она здесь уже несколько дней. (Вы ангел!)
— Скажите, вы не сердитесь, что я называю вас дядей Дереком? По голосу кажется, что немножко сердитесь. Мы с Наоми иногда в шутку вас так называли. (Прекрасно. Теперь я снова вполне законнорожденная.)
— Рад и польщен быть вашем дядей, мисс Питман. И все же я думаю, это слишком много для старшего брата Наоми.
— Она просто шутит так. На самом деле она очень нежно относится к брату.
— Прекрасно. (Да она быстра, как молния, эта девушка.)
— Как дела у Наоми?
— Прекрасно. А вы поправились?
— Да, благодарю вас. (Поправилась?)
— Наоми мне рассказывала о вашей лодыжке. Как вам не повезло! Как нога сейчас?
— Все в порядке, мне просто надо быть осторожной. (И я действительно буду очень осторожна.)
— Отлично. Дело в том, что я звоню узнать, не можете ли вы приехать завтра утром и пробыть с нами целый день? Я заеду за вами в десять. Подходит?
— Чудесно.
— Замечательно. Тогда в десять.
— Спасибо большое. До свидания… дядя Дерек.
— До свидания… Элис.
— Передайте вашей сестре от меня привет. Скажите, что я жду не дождусь, когда мы снова увидимся.
— Обязательно. До свидания.
— До свидания.
Они положили трубки.
Дерек думал: «Так вот она какая, эта Нэнси. Что за девушка!» Вопрос, кто пишет книги за Арчибальда, для него теперь был решен.
Нэнси думала: «Отлично, Дженни. Я так и знала, что ты справишься. Он кажется довольно умным. Следует это как-то отпраздновать».
Она вернулась за свой столик и заказала crème de menthe[27] к кофе.
— Это полезно для пищеварения, правда? — спросила она у метрдотеля. — То есть ведь он целебный?
— Несомненно, — уверил ее метрдотель.
V
Подобный разговор, но по поводу двойного виски, происходил в лучшей спальне в Феррис.
— Если бы это касалось меня, то ни за что, — сказала миссис Приджен.
— Но, дорогая моя миссис Приджен, бренди — это первое, что рекомендуют врачи в случае шока. В сущности, это единственный способ прийти в себя, когда пабы уже закрыты.
— Вот именно, мистер Фентон. И, очевидно, они рекомендуют сначала выпить бутыль бургундского, я полагаю. — Она подняла бутылку к свету, чтобы удостовериться, что мистер Фентон следовал распоряжениям врача.
— Ну что вы, чем может повредить бургундское?
— Это мы узнаем завтра, тем или иным образом. Вам нужно что-нибудь еще?
— Нет, спасибо.
— Ну и не сидите не читайте слишком много. Надо дать голове отдохнуть, я бы сказала.
Арчибальд возопил в душе: «Ради Бога, уходите», а вслух сказал:
— Я так и сделаю.
— Тогда я вас покидаю.
— Доброй ночи, миссис Приджен.
— Доброй ночи.
Мистер Фентон остался наедине с Платоном. Полгода назад он был приглашен на симпозиум под названием «Книги, которые оказали на меня влияние». Назвав «Государство» главной из них, мистер Арчибальд Фентон приобрел привычку брать книгу с собой в постель (когда спал один) с намерением когда-нибудь постичь, заслуживает ли она почета, который он ей оказал. И теперь, откинувшись на подушки, освещавшие повязку на голове, он героически приступил к чтению.
«Так какое же познание, Главкон, могло бы увлечь душу от становления к бытию?..»
Потрясающе!
Если бы только его мог видеть издатель…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги