Очень темное дело

Глава XI. Заветная щель

— Отряхнись, — посоветовал Борис Вениаминович, когда чуть-чуть привыкли глаза и уже не надо было прикрывать их рукой от до боли давящего яркого солнечного света.

Федя перестал щуриться, убрал от лица ладонь и впервые за сутки с лишним увидел Бориса Вениаминовича не в свете фонарика. Он сразу понял, почему ему надо отряхнуться. Борису Вениаминовичу и самому не грех было бы заняться тем же самым. Казалось, что за это недолгое время сивый археолог поседел окончательно, и вообще с ног до головы его словно сахарной пудрой обсыпали. Конечно же, и Федя выглядел не лучше — мелкая белая пыль из каменоломен не оставила на них ни одного чистого места.

И еще одна деталь сначала удивила Федю: стекла очков археолога потемнели так, что почти не стало видно его проницательных глаз.

«Хамелеоны, — догадался Федя, — как у мамы, только еще темнее». У мамы даже на ярком солнце стекла очков становились лишь серыми с фиолетовым отливом, линзы же у Бориса Вениаминовича сделались почти синими.

Пришлось чиститься и вытряхивать одежду довольно долго, однако избавиться от въедливой пыли оказалось непросто. Даже через десять минут интенсивной обработки одежда еще не утратила полностью следов недавнего пребывания в каменоломнях.

Борис Вениаминович безнадежно махнул рукой.

— Может, искупаемся? — предложил Федя, глядя на мучнистые волосы и такое же лицо шефа.

Тот оглянулся в сторону моря, до которого было рукой подать, немного подумал, еще раз махнул рукой, буркнул: «Некогда», — и быстро зашагал вниз с холма.

На обочине дороги их дожидалась машина, все те же красные «Жигули» с Сергеем Сергеевичем на месте водителя.

— На телеграф, — кратко распорядился Борис Вениаминович.

Всю дорогу молчали, Сергей Сергеевич вообще не производил впечатления многословного человека, а Федя не выспался после ночной уборки дров, да и разбудил его Борис Вениаминович очень рано, в половине пятого. Глаза сами собой слипались.

На улицах города было еще немноголюдно, а в помещении телеграфа, куда Федя зашел в сопровождении Бориса Вениаминовича, сидело на скамеечках в ожидании переговоров всего два человека да один стоял у окошечка оператора.

— Иди заказывай, — подтолкнул Федю в спину Борис Вениаминович.

Федя заказал три минуты. Странно, очень странно и пристально смотрела на него операторша, принимая заказ, и так же странно и пристально глянула кассирша, когда он протянул ей деньги. Однако дело было уже почти сделано. Оставалось еще только немного подождать, пока его соединят с нужным номером телефона. Он вернулся и тоже присел на скамеечку рядом с остальными.

— Душно здесь, я подожду на улице, — сказал ему Борис Вениаминович.

Федя бы и сам не отказался отсюда поскорее выйти. Хотя дневная жара еще не навалилась на город, в помещении телеграфа действительно висела плотная духота. Все окна были закрыты, как зимой.

Федя уперся локтями в колени и положил тяжелую голову лицом на ладони… Какая же все-таки духота… Так же бывало у них весной в школе, когда первым уроком бывала физика. Физик часто забывал на ночь или утром до начала уроков проветривать кабинет. Но на физике Федя часто сидел за одной партой с Олей Толоконцевой, и ему было плевать тогда на духоту, потому что он был по уши влюблен в эту девочку. Урока физики он всегда ждал и надеялся… Надеялся до тех пор, пока не понял, что надеяться больше не на что… Интересно, где сейчас Оля? Ее родители собирались увезти на какой-то курорт, она ведь тоже не поехала с классом в Ялту. Да и не могла бы, наверное, поехать, после той скандальной истории, в которую оказался втянутым и он сам. И все-таки хорошо, что он помог тогда Оле, избавил ее от постоянного страха. Пусть ей до него нет никакого дела, он все равно рад, что помог. Все-таки это здорово, когда ты влюбляешься… Сколько раз, заглядевшись на Олю, он даже пропускал момент, когда его выкликали к доске. Учитель твердит: «Чудинцев, Чудинцев, Чудинцев», а он…

— Чудинцев, шестая кабина! Чудинцев, шестая кабина! Кому Москву? Чудинцев, шестая кабина.

«Ох ты, елки!» — Он вдруг понял, что оператор уже далеко не первый раз выкликает его по фамилии. Толком даже не встряхнувшись и слегка покачиваясь от навалившейся дремоты, Федя бросился к стеклянным дверям переговорных кабинок.

«Черт, где же тут шестая? Эта седьмая. Значит, эта?» Да, на затемненной стеклянной двери белой краской по трафарету была прописана четкая шестерка. Федя повернул круглую ручку и потянул ее на себя. «Что за черт?!» В кабинке уже сидел человек и прижимал к уху телефонную трубку. Человек поднял голову и удивленно воззрился на открывшего дверцу. Федя замер. Из-под широкого загорелого лба с грубым шрамом между бровями на него смотрели все более расширяющиеся в изумлении глаза. Но самой примечательной деталью несимпатичного лица этого человека была черная косматая борода. Бородач с Митридата!

— Извините, — пробормотал Федя и тут же прикрыл дверцу.

— Чудинцев, шестая кабина, — по-прежнему гнусавил в микрофон голос оператора.

Федя еще раз посмотрел на номер кабинки. Как же он так ошибся! Это же не шестерка, а полустертая в верхнем кружочке цифирька восемь! Федя стремительно бросился к нужной кабинке. Сонную одурь как рукой сняло.

— Алло, мама! — выкрикнул он в трубку.

Маму, конечно, как всегда, все беспокоило.

Откуда он звонит? «Ах, Ку-учи, а то мне тут спросонья послышалось…» Как дела? Что у него с голосом? Где он так запыхался? Почему так рано? Потом посыпались вопросы и наставления иного содержания. Как он обходится одним свитером? Ведь на улице ТАКОЙ холод! Положила ли она ему зонт и теплые носки?

«Это у них дожди и холодно», — с трудом догадался Федя.

Она надеется, что он не купается. А если да, то пусть повременит до хорошей погоды, обещают антициклон. Когда он собирается вернуться? И тому подобное…

Сам Федя и спросить ничего толком не успел, как вклинился голос операторши и поинтересовался, будет ли он продлевать разговор еще на минуту?

— Не трать деньги. Целую, — быстро крикнула мама и сама повесила трубку.

Федя вышел из кабинки. Прямо напротив на месте для ожидающих сидел тот самый бородач и не спускал с него глаз. Он разглядывал Федю бесцеремонно, окидывая взглядом с ног до головы и обратно, словно Федя — это был не Федя, а какой-нибудь товар, который бородач собирался купить.

Федя окинул взглядом зал — не вернулся ли с улицы Борис Вениаминович, — однако его не было. И тогда Федя, глядя прямо перед собой, решительно направился к выходу.

Бородач вырос на его пути как из-под земли.

— Привет, — поздоровался он, будто они с Федей уже лет десять были приятелями.

На сей раз Феде пришлось задрать голову, чтобы увидеть лицо этого человека, а не часть его карабасовской бороды.

— Здравствуйте, — поздоровался и он тоже.

— Как дела? — Среди густой растительности в нижней части лица бородача проглянуло некое подобие улыбки.

— Нормально, — выдавил из себя Федя не слишком оригинальный ответ.

— А где твой уголек?

Федя не сразу понял, о чем его спрашивают, а когда до него дошло, что угольком громила назвал Сашку, он выбрал, наверное, самый мудрый из всех возможных ответов:

— Спит еще.

— Нашли Бориса Вениаминовича? — тут же поинтересовался бородач.

«Ты смотри, запомнил», — удивился Федя, а вслух сказал:

— Нашли.

— В Карантине? — Угу.

— А сейчас он где?

— Уехал, — почему-то соврал Федя, всей душой надеясь, что Борис Вениаминович не появится в эту же минуту.

— Куда?

— Не знаю, а что?

— Да хотел с ним познакомиться. Все-таки коллега из Москвы. У нас могут быть общие интересы, общие знакомые.

— Нет, он уехал, — еще раз повторил Федя и попытался обогнуть гиганта, нерушимой скалой стоявшего у него на дороге.

— А когда будет? — продолжал свои расспросы бородач. — Не говорил?

— У-у, — Федя отрицательно покрутил головой. — Извините, я очень спешу.

Бородач немного посторонился, пропуская его, но у самого выхода Федя услышал еще один его вопрос:

— Где вы живете?

— Да там, — обернувшись через плечо и описав рукой в воздухе неопределенную дугу, ответил Федя, после чего выскочил на улицу и закрыл за собой дверь.

Меся ногами, как танцующий молдаванин, он в доли секунды ссыпался по лесенке, а еще через мгновение уже дергал ручку двери красных «Жигулей».

— Что случилось? — тревожно спросил Борис Вениаминович, который сидел внутри и помог Феде открыть дверцу.

— Поехали скорее. — Федя проскользнул на заднее сиденье. — Там этот бородач.

Не оглядываясь и больше ни о чем не спрашивая, Сергей Сергеевич тут же тронул машину с места.

Федя рыпнулся к боковому окну, и ему показалось, что он видит через две стеклянные двери телеграфа ту самую знакомую, мощную и мрачную фигуру.

По пути Борис Вениаминович внимательно выслушал сбивчивый рассказ Феди о его неожиданной встрече.

— Значит, обо мне тебя расспрашивал? — только и спросил он, когда Федя закончил.

— Ну да, говорил, что хочет познакомиться с московским коллегой.

Борис Вениаминович усмехнулся, но от комментариев воздержался.

— А что, это плохо? — сам решил помочь ему Федя.

— Да нет… — Борис Вениаминович лениво пожал плечами. — Что уж тут такого плохого. Просто я сейчас ни с кем знакомиться не намерен. Он небось выпить хочет со скуки или деньги у него закончились, такое с археологами случается.

Борис Вениаминович рассмеялся коротким неприятным смешком.

— А может, место работы хочет сменить, — продолжил он свои предположения, — сейчас у всех жизнь непростая. В любом случае нам с ним встречаться сейчас ни к чему. Понял теперь, почему я и прошу вас, чтобы вы еще пару дней воздержались от купания? Он ведь наверняка к каменоломням опять припрется. Как пить дать.

Федя улыбнулся невольному каламбуру археолога.

Сергей Сергеевич остановил свои «Жигули» почти на том же месте, на котором в эту машину сели рано утром Федя и Борис Вениаминович. Впрочем, и сейчас еще время было утреннее, только солнце уже вовсю разгулялось. И в общем-то, совсем не так уж неприятно было скрыться от него под прохладными сводами старых каменоломен.

Осмотревшись и нырнув в совсем неприметный вход в подземелье — камень как камень среди колючих бурьянных зарослей, только надо его отодвинуть, — Федя и Борис Вениаминович натолкнулись на поджидавшего их Андрея.

— Чего ты тут? — спросил Борис Вениаминович.

— Да так, все уже подготовил, жду.

— Сначала позавтракаем, пошли в ихнюю яму.

На этот раз Федя пытался запомнить дорогу, но на полпути бросил это нелегкое занятие. Его просто пугало отсутствие всяких примет в череде одинаковых коридоров. Что за компьютер вставлен в курчавую голову их проводника, лишний раз поразился он. Как собака он, что ли, находит дорогу по запаху?

А запах был, и запах замечательный — чудный аромат тушенки, сваренной в котелке с картофелем. Они поспели как раз к самому завтраку.

— Позвонил? — спросил Петька.

— Ага, — только и ответил Федя, и больше они пока на эту тему не разговаривали.

Позавтракав, все сразу отправились к «заветной щели». Это Сашка придумал, в котором явно проснулись гены его якобы прапрапрадедушки. Он еще за завтраком всем прочел свое творение:

Теперь лаз к предполагаемой сокровищнице Митридата иначе как «заветной щелью» никто не называл. А при упоминании имени Митридата обязательно кто-нибудь добавлял: «С понтом царь» — Петькин каламбур.

У «заветной щели» Борис Вениаминович объявил план сегодняшних работ. Предстояло расширить ход в конце лаза, там, где не смогли вчера пролезть ни Петька, ни Мишаня.

Для этого ребятам предстояло работать попарно. Обычными молотком и зубилом передний должен был отбивать куски ракушечника — именно так назывался камень, из которого состояли стены катакомб. Затем он должен был пропихивать отбитые куски назад своему напарнику, тот складывать их в мешок и выползать с ним наружу. Борис Вениаминович сказал, что пары будут меняться через каждые сорок минут.

— Очень осторожно, очень осторожно, — как всегда, беспокоился он, — не дай Бог глыба поедет и кого-нибудь из вас зажмет там.

— Не поедет, — успокаивал его более реалистично смотревший на вещи Андрей. — Потолок монолитный, а низу рушиться некуда, это сбоку взрывами навалило.

— Все равно осторожнее, — не унимался Борис Вениаминович.

Первыми в этот раз полезли Федя и Сашка. Сашка, более худой, гибкий, змееподобный, полз впереди, Федя с мешком сзади. Федя еле успевал протискиваться вслед за своим напарником. Того будто кто-то на веревке спереди тянул, а в узких неудобных местах он прямо ввинчивался как-то — не то что Федя, который подолгу через каждое сужение продирался, да с таким трудом, что всю кожу на локтях ободрал. У обоих были фонарики, так что видели они все очень неплохо. В одном месте лаз расширялся настолько, что там даже можно было вдвоем посидеть, отдохнуть, но сразу же за этим расширением ход начинал заметно сужаться и в конце концов заканчивался такой щелью, в которую свободно могла пролезть кошка, но человек мог просунуть только руку.

Сашка застучал молотком. Камень оказался достаточно мягким, крошился легко, и Сашка часто передавал назад Феде отбитые куски с неровными краями. Вот только дышать очень скоро стало совсем трудно, и от поднявшейся мелкой пыли, и от того, что воздух в щель, заткнутую Сашкиным телом, вообще просачивался плохо. К счастью, Федин мешок наполнился довольно быстро, и он, посоветовав Сашке немного передохнуть, пополз его вытряхивать.

С мешком ползти было гораздо тяжелее: он цеплялся за выступы, застревал в узких местах, путался в ногах. Поэтому обратный путь показался Феде в два раза длиннее. Когда он наконец выбрался из «заветной щели», отдышался, вытряхнул мешок и посмотрел на часы, стало ясно, что до смены он сделает еще только одну ходку, из которой вернется уже вместе с Сашкой. Так и вышло.

Всего до обеда у них получилось четыре смены. Борис Вениаминович остался очень доволен объединенными плодами труда двух бригад — наваленной у его ног кучей мелких осколков битого камня — и за обедом, состоявшимся тут же, у рабочего места, не скупился на похвалы ребятам.

Больше всего его радовало то, что всю работу по расширению лаза вполне можно было закончить к вечеру. А значит, уже сегодня они могли стать обладателями клада Митридата… У Феди перехватывало дух и шумело в ушах, когда он представлял себе, как близки они к цели.

После обеда ребята накинулись на несчастный ракушечник с удвоенной яростью, и четвертая смена, в которой работали Петька с Мишаней, вернулась из «заветной щели» раньше срока. Этого момента ожидали все, потому что было уже совершенно ясно: ракушечнику не устоять.

— Лезут! Лезут! Оба ползут! — радостным криком оповестил всех Сашка, заглянув в щель с фонариком. Еще минута — и оттуда вылезли оба проходчика.

— Ну? — взволнованно обратился к ним Борис Вениаминович. — Вы прошли?

— Прошли, — устало и без энтузиазма ответил Петька.

— И что там? — закричали все хором.

— Большой зал. А в нем, кажется, снаряды.

После этих слов повисло долгое молчание.

Лица у всех помрачнели.

— Может, это амфоры? — очень неуверенно спросил Сашка. — Ну, горшки ихние. Может, золото в них?

— Нет, — мрачно и решительно отрезал Кочетков, — это снаряды. Со свастикой. Нет там никаких горшков, а золота тем более.

Федя оглядел всех кладоискателей. Лица Андрея не было видно вообще, он всегда так садился, что в свете фонарей оказывались только его ноги, обутые в тяжелые ботинки с ребристой подошвой. Борис Вениаминович, насупившись, но спокойно и деловито протирал платочком свои очки, будто ничего не было сейчас важнее этого нехитрого занятия. Мишаня сидел у самого входа в щель, из которого только что выполз, свесив голову до самых колен, и лица его Федя тоже не увидел. На Петьку было жалко смотреть. А по Сашиному лицу вдруг поползла глуповатая улыбка.

— Ха, — сказал он, — зато прямо сегодня мы пойдем купаться!

— Можешь идти хоть сейчас, — тихо и сухо отчеканил Борис Вениаминович, — наша доля от этого сразу станет значительно больше.

Сашкина физиономия тут же вытянулась чуть ли не в огурец.

— Не понял, — растерянно произнес он.